Ну и суматоха поднялась! Со всех сторон повалили полные энтузиазма зрители. Мальчишки, совсем маленькие, облаченные лишь в потертые шорты, подступили ко мне поближе, прикрыв ручонками глаза от слепящего света, дабы получше разглядеть мою физиономию. По-видимому, их несколько разочаровало отсутствие крови. У нескольких были удочки, на крючках которых все еще болтался улов — серые рыбешки с мутными глазами. Девочки, менее заинтересованные в возможной смерти и разрушениях, под хлопки и песни продолжали свои замысловатые прыжки на натянутой на опорах резинке. В любое другое время это, возможно, показалось бы мне весьма милым.
Домохозяйки, одетые в самые разнообразные, но при этом неизменно яркие западные и африканские наряды, тоже остановились поглазеть на происшествие и, чтобы совсем уж не походить на зевак, тихонечко переговаривались меж собой. Покупки так и покоились на их головах, а крохотные младенцы продолжали себе мирно спать в ремнях, туго, но удобно стягивавших груди их матерей. С другой стороны, многие из собравшихся мужчин совершенно не стеснялись своего явного интереса к тому, что, как вскоре выяснилось, в Касане было настоящим evenement.
Как только обе столкнувшиеся машины остановились — моя на полпути на въезде на автобусную станцию, другую же наполовину вынесло поперек встречной полосы, — и когда моя душа наконец достигла пяток, я выключил двигатель и медленно, очень медленно, выбрался из джипа. Синхронно со мной, так же медленно, из ударившего меня темно-зеленого облегченного пикапа вылезли двое мужчин. Под ногами у меня, словно кости, хрустели разбитые пластиковые задние габаритки.
Эти двое приблизились ко мне: руки свободно свисают вдоль туловища, лица скрыты за полями широких кожаных шляп. Наконец они остановились передо мной. Толпа сзади расплылась: я сосредоточился на каждом их движении. Водитель подбоченился, его друг скрестил руки на груди.
Пауза.
Глубокий вздох.
— Привет, меня зовут Клевер, — объявил водитель. Голос глубокий, конфронтационных ноток вроде не слышно. Он оторвал руку от пояса и протянул мне. Оружия как будто не было. — Тебя как зовут, мистер?
— Меня зовут Уилл.
— Так, Уилли. И как же нам решить эту ужасную проблему? Почему ты не включил поворотник? Имей в виду: его всегда нужно включать.
— Но я же включил! Я его точно включил. Все, как полагается: маневр, зеркало, поворотник, газ, тормоз, поворот, э-э-э… Я думаю, включил. Я, знаете ли, всегда соблюдаю правила.
Вид у нас обоих был несколько озадаченный. Как, впрочем, и у всех остальных.
— Эй, я точно не видел поворотника! — немного поразмыслив, заявил Клевер.
Я с тоской вспомнил о бесчисленных других случаях, имевших место в прошлом, когда разговор при подобных обстоятельствах превращался в настоящий словесный пинг-понг: «да — нет; ты виноват — нет, ты». Улыбнувшись — ничего другого мне не оставалось, — я внутренне задался вопросом, чем же все это закончится.
Помощь, однако, пришла незамедлительно и с совершенно неожиданной стороны. Попутчик Клевера, развлекавший себя и остальных вокруг, просовывая кулак в пробитую дыру в крыле моего автомобиля, несомненно, слышал наш разговор. Он медленно подошел и, положив руку Клеверу на плечо, улыбнулся до ушей и заявил:
— А ведь это правда!
Клевер с воодушевлением закивал.
— Нет, в самом деле. Я вправду видел поворотник. Этот мистер хотел повернуть направо и поэтому притормозил и включил поворотник. А Клевер — сущий болван. Не знаю, чем он думал, когда пытался обогнать. Вррру-ум, вррру-ум! — Ко всеобщему удовольствию, приятель Клевера весьма правдоподобно исполнил пантомиму с рулем и рычагом передач и продолжил: — Да он всегда такой. У него нет ни капли здравого смысла, вечно он лажается. Теперь вот ты влип, — обратился он ко мне. — Но мы тебя ни в чем не обвиняем.
Слушая речь приятеля, Клевер кивал все медленнее, затем он потрясенно замер и в конце концов с отвисшей челюстью воззрился на своего приятеля. Ему понадобилось какое-то время, чтобы смириться с его вероломством. Когда же ему это удалось, он взял меня за руку и отвел в сторонку. Сдвинув шляпу на затылок, Клевер радушно улыбнулся:
— Ну, Уилли, и как ты думаешь, какой в нашей ситуации самый лучший выход? Может, ты починишь свою машину, а я свою? Как считаешь? Хорошая идея?
— Что ж, идея вполне неплоха, вот только одно меня смущает.
— Да?
— Ну, дело в том, знаете ли… Без обид, но это вы в меня въехали.
— Именно! Поэтому-то я и буду чинить свою машину! No matata. «Без проблем», как говорят у нас в Ботсване. — Клевер тепло пожал мою руку.
— Хм-м…
Когда я уже было решил, что переговоры зашли в тупик, из сгущавшейся толпы возник какой-то высокий человек и решительно направился к нам.
— Добрый день, господа! — Приветствие явно требовало ответа.
— Добрый день, — ответили одновременно Клевер и я, словно дети, моментально обретшие почтительность перед несомненным представителем власти.
— Во-первых, позвольте представиться. Детектив Мотсваголе из полицейского участка Касане. Вообще-то я не на службе и сейчас иду на обед. Но я воспользовался случаем осмотреть место происшествия и предлагаю вызвать полицию для расследования.
Мы оба открыли было рты и протестующе подняли руки, но детектив Мотсваголе вытащил из кармана джинсов плоский мобильник, набрал номер, отвернулся от нас и спокойно отдал какие-то указания.
— Итак, полицейские будут минут через десять-пятнадцать, — сухо объявил Мотсваголе, вновь повернувшись к нам. — До их прибытия перемещать транспорт запрещено. Не сядете ли вон там под деревом, в тень? Это не займет много времени. — С этими словами полицейский двинулся в сторону магазинов.
Мы с Клевером кисло улыбнулись друг другу, уселись у подножия серого, покрытого ломкими листьями дерева и принялись разглядывать толпу, с неизменным интересом кружившую вокруг места аварии. Все проезжавшие мимо автомобили до предела снижали скорость, а водители так высовывались из окошек, что только чудом не вываливались наружу. Через несколько минут после ухода детектива Мотсваголе неподалеку от нас, не в состоянии пробиться через толпу, остановился большой открытый «лэнд ровер», с привинченными сзади подбитыми войлоком скамейками. В кузове, под тенью широкого брезентового полотнища, сидело с десяток или около того европейских туристов, одетых почти так же, как и наша группа, — из отутюженных шорт видны ноги с ослепительно белой кожей, ботинки начищены до блеска, а на потных шеях болтаются на ремешках какие-то штучки. Когда они остановились, на их лицах вдруг отразились напряженность и беспокойство. Туристы неловко заерзали и, казалось, словно бы попытались неким образом физически подогнать водителя, в надежде, что он пробьется через толпу. Европейцы отреагировали на две разбитые машины так, будто в обеих лежали бомбы, и буквально вжались в свои места. Толпа, более привычная к виду туристов, нежели туристы к ней, суетилась все более празднично.
Как я множество раз замечал во время своих путешествий, огромное количество людей, посещающих в отпуске зарубежные страны, рады понаблюдать, а порой и опробовать будничную жизнь местного населения, однако тех, кто хочет в ней действительно поучаствовать, прискорбно мало. Посмотреть, сделать заметки, но не вовлечься по-настоящему — это, увы, норма. Две стороны словно разделяет незримая стена недоверия, и гость неизменно остается в комфортной области. Да, конечно, вполне понятно, что люди испытывают страх перед неизвестным, — но едва ли в этом следует винить неизвестное.
Один из туристов заметил под деревом меня и возбужденно ткнул локтем соседа. А тот, похоже, встал перед дилеммой: сфотографировать меня или же организовать операцию по спасению заложника. Прежде чем он пришел к какому-либо решению, дорога освободилась и группа продолжила свой путь. Когда туристы доехали до следующего поворота, я увидел, что кто-то из них исподтишка поднялся над задним рядом и направил прямо на меня бинокль.
Предсказание детектива Мотсваголе оказалось весьма точным. Под фанфары — в смысле, под завывание сирены — на сцене появилась новенькая, отполированная до блеска бело-голубая полицейская машина. Из нее выступили два изящно одетых полицейских в фуражках, синей форме с белыми ремнями и в начищенных ботинках, в руках у них были планшеты. Они спросили что-то у зевак из толпы, которые кивнули в нашу сторону. Один полицейский полез в багажник, другой подошел к нам и поздоровался:
— День добрый, джентльмены. Dumela, Клевер!
Клевер тихо ответил.
— Вы откуда, сэр?
— Из Англии, — отозвался я, неожиданно ощутив нервозность, хотя не испытывал ее с тех самых времен, когда несколькими годами ранее был вовлечен в прискорбный инцидент, в котором участвовал полицейский, я сам (тогда студент) и мой мопед. Тогда мне пришлось объясняться с представителем власти в связи с отсутствием обуви, шлема и вообще всех необходимых документов.
— Из Англии? Так, понимаю. А я инспектор Рамотсве. Да, однофамилец героини романов Александра Макколла Смита, — объявил полицейский и широко улыбнулся. — Во-первых, извините за опоздание. У нас в участке сегодня была кое-какая работенка. Вы говорите на сетсвана?
Покачав головой, я лишь тихо что-то пробурчал себе под нос.
— Хорошо, тогда с этого момента расследование будет вестись на английском. Вы согласны, сэр? — спросил он Клевера.
— О, без проблем, я ничуть не возражаю, сэр. — Клевер, как я заметил, был уже менее оживлен, чем прежде, а когда нас должным образом спросили о произошедшем, он лишь пробормотал, будто думает, что, наверное, не заметил поворотного сигнала.
Пока мы беседовали с инспектором Рамотсве, другой полицейский достал рулетку и стал ходить с ней вдоль жирного черного и неровного тормозного следа, оставленного пикапом Клевера. Покончив с этим, он уселся на краю тротуара и начал — весьма художественно, подумалось мне, — зарисовывать место преступления. Время от времени он поднимал большой палец и держал его перед собой, замеряя угол, или расстояние, или еще что-нибудь. Вскоре сзади собралась толпа поклонников, комментировавших его труды, — наверно, точно так же наблюдают за работой шаржиста где-нибудь на Монмартре. В целом, судя по одобрительным кивкам зевак, полицейский, на их взгляд, изображал весьма правдоподобную картину произошедшего.
— Благодарю вас, джентльмены, — произнес инспектор, захлопнув выглядевшую весьма солидно записную книжку. — Теперь, если вы не возражаете, мы проследуем в участок, надо взять у вас письменные показания. Думаю, это не отнимет много времени. Может, час.
Из-за этого в буквальном смысле слова выбившего меня из колеи происшествия я совершенно позабыл о Филе и туристах, которые все еще ожидали в гараже автобуса. Я нервно объяснил инспектору, в чем заключалась моя миссия, и, указав на автобусную станцию, спросил, можно ли мне сделать там заявку.
— Да без проблем, — ответил он, — только сначала нужно убрать машину с дороги.
Клевер занялся тем же. Как только автобус был отправлен, мы сели в инспекторский автомобиль и через несколько минут затормозили на автостоянке перед современным трехэтажным зданием из красного кирпича со стеклянным фасадом. Мы вступили в прохладный холл, где вовсю работали кондиционеры, и по ярким и светлым коридорам были препровождены в приемную с мягкими креслами и кулером.
— Посидите здесь, пожалуйста, пока я подготовлю бланки, — сказал инспектор.
Совсем скоро он вернулся и попросил Клевера следовать за ним. Поднявшись, Клевер улыбнулся мне, и я тут же мысленно пожелал ему удачи — точно так же, как и, помнится, всем тем, кто шел на собеседование при приеме на работу передо мной. Двое мужчин скрылись за толстой деревянной дверью, а немного погодя в другую комнату вызвали и меня, и коллега инспектора с величайшим тщанием записал мою версию произошедшего. Наконец он зачитал мне ее четким, спокойным и хорошо поставленным голосом, и когда я подтвердил, что да, именно так все и было, попросил подписать меня протокол в трех экземплярах.
Я виновато осознал, насколько меня впечатлили — нет, удивили — не только оперативность и профессионализм этих людей, но и их безукоризненная вежливость. Естественно, никаких явных причин, почему подобное отношение должно было показаться мне неожиданным, не было, однако колеса ботсванской бюрократии вращались поразительно плавно даже здесь, в отдаленной пыльной глухомани. Когда Клевер и я снова оказались в приемной перед столом инспектора, последний откинулся в кресле, сплел пальцы и без всякого выражения уставился в потолок. На какое-то время воцарилась тишина, которую нарушал лишь гул кондиционера, а затем инспектор приступил к оглашению итогов.
— Сегодня, в наш век, автомобилей стало много больше, нежели прежде. Именно поэтому все водители обязаны быть крайне внимательными во время езды, следует всегда быть настороже, готовыми к любым сюрпризам и неожиданностям.
Мы с Клевером, сложив руки на коленях, наклонились вперед и по ходу речи глубокомысленно кивали в унисон.
— При расследовании данного дела установлено, что один водитель был внимателен и тактичен, другой же вел свою машину как полный кретин.
Мы с Клевером закивали чаще.
— Мне жаль, да, мне очень жаль, но я вынужден заявить, что водитель, который управлял столь скверно, — инспектор продолжал рассматривать потолок, — этот водитель сидит от меня с левой стороны.
Где именно? Ведь там, где у него право, у нас лево. Мы с Клевером уставились друг на друга в некотором замешательстве — однако ситуация моментально прояснилась, когда инспектор пододвинул по столу к Клеверу листок бумаги и, указывая ручкой место, попросил его поставить подпись.
— Боюсь, мне придется оштрафовать вас на четыреста пул, — заявил он.
Глаза Клевера немного расширились, однако он но согласно кивнул:
— No matata.
Поскольку я сам побывал в его шкуре раз сто, то тут же проникся к нему сочувствием.
Покончив с нашим делом, инспектор обратил свои помыслы к более важным делам, вопросив:
— Так кто же лучше, «Манчестер» или «Челси»? На мой взгляд, все-таки «Манчестер».
— Да где уж там, ррэ, «Челси» покруче будет. Разве вы не видели их игру в Европе на прошлой неделе? По-моему, с каким-то итальянским клубом? Они намного сильнее, ррэ, — заключил вновь воспрявший духом Клевер.
— А вы как думаете, мистер Рэндалл? Какая ваша любимая команда?
Мда, когда-то, в другой жизни, в бытность мою учителем в Сомерсете, я некоторое время тренировал школьную футбольную команду. Руководство мое было скорее вдохновляющим, нежели техническим или тактическим — я только и делал, что орал во всю глотку, время от времени подбадривал игроков да изрядно пачкал ноги. Пару раз, в качестве экскурсии в честь завершения сезона, я водил своих подопечных посмотреть на игру «Сильверфорд Таун» да поесть хот-догов — не бог весть что, однако ребятам нравилось.
— Не знаю, слышали ли вы когда-нибудь о команде «Сильверфорд». Они играют в лиге, которая вроде премьер-лиги, только она называется Лига «Доктора Мартенса»… Хотя название, думаю, уже сменилось. Вообще-то, теперь в названии стоит что-то вроде «Строительный мир», я думаю…
Кажется, мое выступление не имело успеха. Как обычно, когда несу всякий вздор. Я поспешил исправить положение:
— Нет, конечно же, вы правы. «Манчестер» и «Челси» — лучшие команды, и еще есть… э-э-э… Кто ж еще? Ах да, «Арсенал»! Вы про него слышали?
Да, и не просто слышали. Как выяснилось, это любимая команда начальника полиции.
Мы направились в холл, вполне дружелюбно болтая о всякой всячине. Не в последнюю очередь обсуждая и то, почему же «Зебры», национальная команда Ботсваны, столь плохо играет.
— Не может быть, — возразил я. — Уверен, что это не так.
— Еще как может, — настаивали мои новые друзья. — Очень ленивая команда «Зебры» и вправду никуда не годится.
У дверей инспектор пожал нам руки и пожелал спокойного возвращения домой. Мы с Клевером направились к главным воротам.
— Ну что ж, Уилли. Приятно было с тобой познакомиться. Как долго пробудешь в Касане? — Клевер, судя по всему, окончательно смирился со штрафом и твердо решил забыть о неприятном происшествии. Вынашивать злобу как будто вообще не присуще местным жителям. — Может, зайдешь ко мне? Моя жена приготовит что-нибудь вкусное из ботсванской кухни, и ты сможешь познакомиться с моими детьми. А потом просто потреплемся.
Когда я ответил, что пока не совсем уверен, чем буду заниматься в Касане, Клевер немного приуныл, однако вновь оживился, когда я объявил, что его приглашение для меня — большая честь.
— Тогда увидимся позже? — Он одарил меня бодрой улыбкой и, нахлобучив шляпу на глаза, двинулся по главной улице, оставив меня в немалом замешательстве.
Как раз когда до меня дошло, что хотя мы и установили официально, кто виновен в аварии, но определенно даже не затронули вопрос, кому платить за ремонт машины Маурио, рядом остановился белый экскурсионный автобус. Я был тронут, когда понял, что это Фил со всей бандой. Они все были искренне обеспокоены, поскольку от водителя автобуса слышали, что в последний раз меня видели исчезающим в полицейской машине. И под аккомпанемент многочисленных «oh la lа» я снова изложил историю своего автомобильного несчастья. Когда же я сказал Филу, что мне надо вернуть поврежденную машину Маурио, он ответил, что мне придется подождать до завтра, поскольку тот уже закрыл мастерскую и отправился домой.
Наконец настало время и им двигаться в путь, мне вручили мои вещи, я пожелал всем «Bon voyage» и «Gute Reise» и самым искренним образом поблагодарил нашего руководителя за то, что — большей частью — было действительно приятным приключением.
— Ты уверен, что с тобой все будет в порядке? — последовал вопрос.
— Нет, но я вообще редко когда в этом уверен, — рассмеялся я довольно бесшабашно и долго махал автобусу вслед, пока они не скрылись из виду. Немного погодя мне пришло в голову, что я так и не узнал, что же все-таки означает «PAX». Кстати, не знаю я этого и сейчас. Порой, с тоской вспоминая путешествие по югу Африки, я нет-нет да и задумаюсь над этой загадкой.
Пускай формально я и не заблудился, ибо мне доподлинно было известно, в которой части планеты — из какой бы отдаленной она ни была — я находился, я вновь испытал то странное оцепенение, что всегда охватывает меня при мысли: ну что же, черт возьми, делать дальше? После некоторых размышлений я вознамерился отыскать этого самого руководителя школы Грэхема, хотя и не имел ни малейшего представления как. Мои воспоминания о разговоре с профессором Невилем Боттингом и отъезде из Кейптауна были несколько туманными, и я не вполне был уверен, о чем именно мы с ним договорились. Как бы то ни было, для организации поисковой экспедиции становилось уже поздновато. Было почти четыре часа дня, и место для ночлега определенно все более выходило на первую позицию моего списка приоритетов. Закинув рюкзак на плечо — нечто вроде огромного плаката с надписью: «Я — заблудившийся турист», — я отнюдь не уверенно вернулся на дорогу.
Школьники и школьницы в белых рубашках, темных шортах или юбках, серых гольфах, черных туфлях и с аккуратными ранцами за спиной с облегчением, как и в любой другой части земного шара, направлялись домой. Я брел в противоположном направлении.
— Эй, мистер Футболист, куда направляетесь?
Обратив взор вниз, я с некоторой тревогой обнаружил, что рядом со мной медленно едет одна из бело-голубых полицейских машин. Окошко опустилось, и из него высунулся сияющий инспектор Рамотсве. Я остановился, машина тоже затормозила.
— Да вот, решил задержаться на несколько дней в Касане. Надо починить автомобиль, ну и еще кое-какие дела есть.
— Где вы остановились?
— Э-э… Вообще-то пока нигде. Наверное, поищу какую-нибудь гостиницу. Здесь есть что-нибудь поблизости… не очень дорогое?
— Ну, есть «Гарден Лодж». Говорят, неплохое местечко. Попробуйте туда заглянуть. Слушайте, если вы не очень спешите, почему бы вам не поехать с нами в тюрьму?
— Что?
— Ну да, у нас в Касане очень хорошая тюрьма. Самая большая в провинции. И, — добавил он с гордостью, — у нас лучшая футбольная команда.
— Ну, вообще-то я не планировал посетить… э-э-э… тюрьму. Но все равно спасибо. Я, наверное, загляну в «Гарден Лодж». Спасибо.
Инспектор Рамотсве рассмеялся:
— Да вы не поняли, у нас там сегодня футбольный матч. Полиция против заключенных — это всегда грандиозное зрелище. Вам наверняка понравится.
И только тут я заметил, что инспектор и его водитель облачены в футбольную экипировку: шорты, гольфы, бутсы, — в общем, все при них.
Ну что ж… А почему бы и нет?..
— Давайте, поехали. А ночлег поищем на обратном пути. Садитесь скорее.
И вот, испытывая извечное чувство неотвратимости судьбы, я открыл заднюю дверцу полицейской машины и бросил внутрь рюкзак, а затем и свое тело.
Мы, должно быть, немного опаздывали, потому что, едва доехав до окраины городка, водитель ненароком щелкнул выключателем и дальше мы неслись под завывание сирены. Буквально через несколько минут мы были в открытом буше — козы и ослы, мужчины, женщины и дети разбегались во всех направлениях, дабы вовремя убраться с нашего пути.
— Кстати, — попытался я перекричать визг сирены, — я кое-кого ищу. Его зовут Грэхем… хм-м… Да, Грэхем. — До меня внезапно дошло, что я даже не спросил его фамилии. — Он, по-моему, из ЮАР. Вы, часом, его не знаете?
Я вдруг почувствовал себя очень глупо, в глубине души надеясь, что инспектор не расслышал моего вопроса.
— Грэхем, да, конечно, я знаю его. Вам повезло, вы встретите его в тюрьме.
Сочтя за благо не развивать дальше тему, я задумался, во что меня угораздило вляпаться на этот раз. Единственный человек, с которым я хотел наладить контакт в этом городке, в настоящее время отбывал срок — возможно, дробя камень, и наверняка с ядром на цепи. Дав волю воображению, я стал гадать, куда указывают стрелки на его робе, и будет ли этот самый Грэхем взывать к моему милосердию, умоляя устроить ему побег.
Мои мрачные мысли были прерваны инспектором, объявившим, что мы прибыли. Слева от нас возвышались ограда из колючей проволоки и часовые вышки, я разглядел контрольно-пропускной пункт и яркие прожекторы вполне современной тюрьмы. Охранник на КПП махнул нам рукой, и мы проехали внутрь.
Подняв огромное облако плотной коричневой пыли, полицейские выскочили из машины и понеслись к совершенно ровной и такой же совершенно вытоптанной площадке, чтобы присоединиться к своей команде. На дальнем конце площадки активно разминалась группа игроков, одетых, насколько я разглядел, в оранжевые комбинезоны до колена. В центральном круге, обозначенном побеленным гравием, белый мужчина в черной форме дал свисток и весьма профессионально сделал жест рукой. Многочисленные болельщики, составляющие остальное население тюрьмы, с энтузиазмом зашумели и принялись издавать подбадривающие крики и вздохи разочарования.
Различить, какую сторону они поддерживают, было совсем не трудно, однако в их поведении не наблюдалось ни малейшей агрессии.
Довольно скоро обе команды уже обливались потом. Игроки покрылись толстым слоем пыли, что выглядело несколько комично. Представители обеих сторон были сильными и энергичными, постоянно совершали бросавшие меня в дрожь подкаты, после которых как ни в чем не бывало вскакивали и вновь вступали в игру. В перерыве между таймами противники радушно смешались, обменялись парой шуток, а затем продолжили матч. По окончании игры полиция уступала на два мяча и как минимум на одного игрока.
Мои новые друзья, все еще тяжело дыша, вернулись к машине за полотенцами и мылом.
— Быстренько примем душ и освежимся, а потом отвезем вас назад в город, — пообещали они.
— Да без проблем, — улыбнулся я.
Первым после омовения и переодевания вернулся человек, судивший матч. С протянутой рукой он подошел ко мне.
— Привет, я Грэхем. Вы ведь Уилл? Мне рассказал инспектор. Мы ожидали вашего прибытия. Нев говорил, что вы в пути. — Южноафриканский акцент улавливался безошибочно.
— Да, здравствуйте.
— Слышал, у вас сегодня были неприятности. Как самочувствие? — Он улыбнулся. — Боюсь, не слишком удачное начало жизни в Касане, да?
— Да, вы абсолютно правы. Я здорово влип. Хотя я на самом деле и не уверен, что пробуду в Касане долго. — Меня вновь начали одолевать ужасные сомнения. И зачем я вообще сюда приехал? — Знаете, мне, возможно, скоро придется возвращаться, да.
— Вы ведь британец? Я сам какое-то время провел за границей. Масса впечатлений. Вам нравится Африка? — Грэхем как будто и не слышал, что я только что сказал.
— Да, за исключением сегодняшнего происшествия, все было просто поразительно.
— Вот как?
— Что как?
Грэхем как будто снова пропустил мою реплику мимо ушей. И лишь через некоторое время я понял, что южноафриканское «вот как?» является весьма распространенным выражением, обозначающим интерес к сказанному.
— А чем вы занимаетесь дома?
— Ну, — ответил я растерянно, наблюдая, как заключенные в сопровождении охранников гуськом бегут к одному из довольно мрачных на вид строений в задней части территории тюрьмы. — Ну, вообще-то я всего лишь учитель, а сейчас вот взял небольшой отпуск.
— А, вы учитель? Вот как? Я, честно говоря, не совсем понял, что Нев имел в виду: то ли вы профессиональный учитель, то ли просто волонтер. Это замечательно. — Судя по всему, Грэхема очень обрадовала новость, и я непонятным образом вновь испытал воодушевление, которое было угасло из-за моего в некотором роде бурного прибытия. — Знаете, вы сможете нам здорово помочь. Нев, наверное, сказал вам, что я директор местной школы. Мы приехали сюда из ЮАР по контракту на два года. Моя жена тоже здесь преподает, а мои девочки учатся в местной школе — одна в подготовительной группе, другая в пятом классе. Может, заглянете посмотреть, как мы тут устроились? — спросил он невинно. — Наверняка это вас заинтересует.
— О да, звучит весьма заманчиво, — ответил я бодрой тут же вспомнил о насущных проблемах. — Дело вот в чем, мне еще нужно определиться с ночлегом.
— Вот как? Что ж, это легко уладить. Можете остановиться у нас. Комнат в нашем доме много.
— Правда? Вы так добры. Я не причиню вам неудобств, вы уверены?
— Ни в коем случае! А потом вы сможете осмотреть школу.
— О да, здорово. Это было бы замечательно.
Нет, все-таки я неисправим.
Распрощавшись с жизнерадостным, хотя и немного перегревшимся инспектором и его сержантом, который то и дело с гримасами хватался за лодыжку, я перетащил свой рюкзак в новенький японский «универсал» Грэхема и забрался внутрь сам.
Пока мы ехали по шоссе к городу, Грэхем расспрашивал меня о моем учительстве в Великобритании. Я описал ему в общих чертах причины своего неожиданного и случайного появления в Касане, что, кажется, развеселило моего спутника неимоверно. Очень скоро наш разговор принял дружеский характер — разговор двух учителей, двух увлеченных своим делом педагогов.
— А что тебе известно о Ботсване, Уилл?
— Если честно, очень мало… — Я перерыл всю библиотечку в автобусе, но так и не нашел ничего, что повествовало бы об этом уголке континента.
Грэхем же, как я уже начинал понимать, был из тех людей, кто с жаром хватается за все новое, со смаком выжимая его досуха, и его познания о Ботсване были практически энциклопедическими. Увы, здесь я оказался не на высоте, так что диалог превратился в монолог. Я взял себя в руки и приготовился внимательно слушать.
— Итак, обратимся к истории. Вернемся в прошлое.
Опытный рассказчик, Грэхем быстро очаровал меня, широко распахнув передо мною двери понимания этого нового мира.
— Слышал наверняка о бушменах? Безобидный народ. — Он не ждал ответа и не обратил внимания на мое уклончивое вращательное движение головой. — Иногда их называют сан — «народ, не умеющий возделывать землю», ибо исторически, да и до сих пор, они — охотники-собиратели. Часто бушменов называют здесь басарва, хотя это и считается несколько уничижительным, поскольку означает «народ ниоткуда». Некоторым из них, как я знаю, по душе, когда их именуют нкоакое — «красный народ», по цвету земли. Ты непременно многое о них узнаешь, пока будешь жить здесь. Как бы то ни было, считается, что они населяют территорию Ботсваны по меньшей мере уже тридцать тысяч лет. Бушмены, очевидно, коренной народ юга Африки. За ними последовали койкоин — которых белые называют готтентотами, — а позднее и племена банту, мигрировавшие из северо-западных и восточных районов Африки где-то в первом или втором веке нашей эры. Все они обосновались здесь, в долине реки Чобе. — Тут Грэхем наконец перевел дыхание и ушел в себя, рассеянно уставившись в окно автомобиля — чем несколько привел меня в замешательство, — словно видел перед собой бескрайнюю панораму истории. Нам едва удалось избежать наезда на нескольких ослов, не отличавшихся особым знанием правил дорожного движения, и потом он вновь помчался в волнах вздымавшейся пыли.
— Эти различные группы, включая и доминирующих тсвана, — продолжил Грэхем вскоре, — на протяжении восемнадцатого века проживали за Калахари небольшими группами и существовали относительно мирно. Все разногласия разрешались посредством дробления: недовольные просто снимались с места, собрав свои немногочисленные пожитки и скот, и удалялись, чтобы найти новую родину, где отношения с соседями будут подоброжелательнее.
К несчастью, к началу восемнадцатого века все пригодные для пастбищ земли на границе Калахари скотоводами были уже заняты, и мирное разделение перестало быть практическим разрешением разногласий. Усугубила положение и высадка европейцев на мысе Доброй Надежды — их экспансия на север, с «палками, которые стреляют огнем», практически поставила бушменов на грань вымирания. При последующей агрессии с юга и запада, после объединения в 1818 году племен зулусов, разрозненные тсванские деревни оказались весьма уязвимыми. В ответ тсвана перегруппировались и впервые начали образовывать высокоструктурированные общества. И вскоре каждое тсванское племя уже управлялось потомственным монархом, а его подданные проживали в централизованных городах и окружающих их деревнях.
Законопослушность и устройство обосновавшегося в городах ботсванского общества поразили христианских миссионеров, начавших прибывать сюда в начале девятнадцатого века. Никто из них, в том числе и великий Ливингстон, кажется, так и не произвел впечатления на тсвана — обратить удалось только малое количество местных жителей, — хотя миссионерам и случалось давать советы, порой ошибочные, касательно отношений с вторгающимися европейцами. Тем временем буры предприняли свой «Великий трек» по реке Вааль, по пути пересекая территории тсвана и зулусов и всячески насаждая им законы белых. Многие тсвана пошли работать на бурские фермы — как правило, не по своей воле, и совместная жизнь тут лишь очень редко была безоблачной: в качестве протеста против беспорядочного насилия и гонений часто вспыхивали бунты. К 1877 году враждебность достигла такого уровня, что Британия выступила с аннексией Трансвааля и объявила Первую англо-бурскую войну. Буры немного отступили, признав на словах Преторский договор 1881 года, но в следующем году вновь вторглись на территории тсвана, вынудив последних снова просить защиты у Британии. Когда же из Лондона последовали лишь кое-какие обещания, некий миссионер, Джон Макензи, — друг короля бангвато Кхамы Третьего из Шошонга, одного из немногих обращенных в христианство, — начал кампанию от лица тсвана. Вскоре Макензи стал уполномоченным по провинции, на какое-то время всё наладилось, и, самое главное, буры держались на расстоянии.
Увы, никто не принял во внимание появление Сесиля Родса. Полный решимости осуществить свой экспансионистский план по установлению владычества Великобритании над Африкой от мыса Доброй Надежды до Каира, он сумел — несомненно, используя весьма коварные приемы — перенять должность у Макензи. Довольно скоро африканские вожди поняли, что намерениями Родса движут деньги, а не благородство. Встревоженный тем, как именно этот человек пытался усиливать британское влияние на территории тсвана, Кхама Третий в сопровождении вождей Батвена и Себеле отправился в Англию. Там они добились аудиенции у королевы Виктории. Несмотря на радушный прием, оказанный во дворце, у Джозефа Чамберлейна, министра по колониям, оказались дела поважнее. Он отправился в отпуск.
К счастью, к находившимся в затруднительном положении и, несомненно, несколько продрогшим вождям подоспела помощь в лице Лондонского миссионерского общества. Опасаясь, что Родс и компания разрешат продажу алкоголя в Бечуаналенде (как тогда называлась современная Ботсвана), Общество надавило на правительство. Миссионеры желали сами вести дела в стране, и амбициозные планы Родса — по крайней мере, в этой части Африки — были расстроены.
— Какое-то время вы, британцы, сохраняли контроль над Бечуаналендом, и этот период был не особо богат событиями, пока в 1966 году Ботсвана не получила независимость. Да, это действительно очень молодая страна. — Последнее замечание Грэхема мне было особенно приятно услышать: Республика Ботсвана и я, как теперь выяснилось, были ровесники.
— Президентом был избран Серетсе Кхама. Надеюсь, о нем-то ты слышал? Был женат на англичанке. Не знаешь? Ох, ладно, обязательно расскажу тебе потом.
Я поблагодарил собеседника, ничуть не сомневаясь, что он так и сделает.
Добыча алмазов преобразовала Ботсвану, ранее входившую в десятку беднейших стран мира, в государство с самой стабильной после ЮАР экономической системой среди стран, расположенных южнее Сахары. Загадочное открытие в 1967 году (всего лишь спустя несколько месяцев после обретения независимости) огромной «трубки», или жилы, «ледка» под Орапой, в Центральной провинции, вызвало у британцев подозрения, что тсвана было известно о залежах алмазов уже давно, но им удавалось скрывать месторождение, пока колонизаторы окончательно не покинули страну. После объявления об этом открытии лондонские воротилы бизнеса наверняка рвали на себе волосы от досады, подумал я со смешком, когда мы въезжали в город. Хотя на данное время большая часть населения все еще бедствует, открытие этих залежей превратило страну пустыни в крупнейшего производителя драгоценных камней в мире, с огромными запасами иностранной валюты. И вскоре пула утвердилась в качестве самой твердой африканской валюты.
По сравнению с остальными африканскими государствами, Ботсвана до сих пор владеет огромными богатствами, ее экономика стабильна, и этой стране единственной выпало счастье иметь здравомыслящее, благородное правительство, одновременно деловое и альтруистическое. Несмотря на разрушительное наводнение 2000 года, оставившее без крова семьдесят тысяч человек, а также недавнюю засуху, приведшую к значительным трудностям, в особенности на западе страны, население Ботсваны остается миролюбивым и с неизменным оптимизмом смотрит в будущее.
Когда мы свернули на небольшую подъездную дорогу, Грэхем как раз закончил свой урок истории, и вскоре мы остановились у проволочных ворот, из-за которых выступали китайские розы и тропический жасмин.