Ванесса подняла голову, позволив сильному ветру разметать по плечам слабо заколотые волосы. Она глубже засунула озябшие руки в карманы жакета и пошла вдоль по берегу, осторожно ступая спортивными ботинками на толстой подошве, стараясь не поскользнуться на каменных россыпях.

В отличие от белых песчаных пляжей на восточном побережье Коромандела западное побережье по большей части представляло собой узкие полоски усыпанного камнями темного песка, фестонами окаймлявшие мыс за мысом, где в полосе прибоя обломки скал, обросшие мидиями и устрицами, сменялись мелкой галькой или валунами, перевернув которые можно было обнаружить колонии поспешно удирающих крабов. Выше полосы прибоя, среди больших куч гладко отполированных камней и гальки самых разнообразных оттенков, лежал побелевший плавник и жесткие коричневые морские водоросли.

Ванесса вздрогнула от резкого вскрика, но это была всего лишь чайка, кружившая над мелководьем, коричневым от взбаламученного песка. Завидуя ее свободе, Ванесса следила, как та парит на ветру в бледно-сером небе. Временами ей так хотелось улететь и забыть все свои проблемы. Но это было невыполнимо, потому что летать она не могла, а самая большая проблема была в ней самой, и избавиться от нее было невозможно.

Она повернулась, чтобы пойти назад, и застыла с гулко бьющимся сердцем.

Нет, самая большая ее проблема была перед ней: не спеша прогуливаясь между скалами, Бенедикт шел с таким видом, как будто имел такое же, как и она, право находиться здесь.

Подождав, когда он подойдет поближе, Ванесса напряженно спросила:

— Что вы здесь делаете?

Бенедикт пожал плечами и остановился, стоя среди камней по другую сторону небольшой заводи. Его черная кожаная куртка распахнулась, приоткрыв кремовый свитер.

— Гуляю.

Ванесса фыркнула.

— Вы никогда не гуляете.

— Только потому, что обычно здесь долго не задерживаюсь, а так я каждый день плаваю. Чтобы не растолстеть, я решил выйти и немного побродить.

Она презрительным взглядом обвела его худощавую фигуру.

— Не думаю, что вам нужно об этом беспокоиться.

— Благодарю вас.

— Это не комплимент, а констатация факта, — раздраженно произнесла Ванесса.

— Все равно, благодарю. Вы и сами в хорошей форме.

Он смотрел на ее длинные ноги в джинсах. Она держала джинсы в багажнике машины вместе с курткой-паркой и парой старых спортивных ботинок. Уезжая сюда, она даже не стала переодеваться, а просто захватила с собой вязаный жакет и умчалась. Теперь, когда ее аккуратное темно-синее форменное платье лежало на заднем сиденье в машине, она почувствовала себя ужасно беззащитной.

Ванесса откинула со лба растрепавшиеся на ветру волосы, пытаясь заправить выбившиеся пряди под шарф, завязанный сзади узлом.

— Вы шли за мной? — резко спросила она.

— Почему вы так думаете?

Даже видя его усмешку, она решила не отступать.

— Просто очень странное совпадение, вот и все.

— Не такое уж странное, если учесть, что здесь всего одна дорога. Увидел, что у обрыва припаркована машина, и остановился.

Он говорил это так, как будто действовал под влиянием минутного порыва, но что за причина заставила его поехать к северу от Уайтфилда? Он не производил впечатления человека, собравшегося осматривать достопримечательности. Оставалось только одно.

— Ведь вы сказали, что я могу взять выходной, — с вызовом бросила Ванесса.

— Я предложил, чтобы у нас был выходной, — мягко поправил он. — А вы сразу же улизнули и спрятались, как только я повернулся спиной.

— Я не прячусь. Я просто хотела… подышать свежим воздухом и размять ноги, — тут же сочинила Ванесса.

…На протяжении двух недель, прошедших с того памятного напряженного столкновения, Ванесса пыталась сделать так, чтобы они всегда оставались на каком-то расстоянии друг от друга, а Бенедикт так же упорно старался помешать этому. Однажды вечером он пригласил Ричарда и его мать на обед, что привело Ванессу в бешенство, и заставил ее выступать в роли хозяйки дома. Она была вынуждена улыбаться, держаться невозмутимо и спокойно, не обращая внимания на его поддразнивающий небрежный тон, хотя все внутри у нее так и кипело, что только придало блеска ее внешности и привлекло испытующие взгляды миссис Уэллс. Наблюдая Ричарда и Бенедикта рядом, Ванесса не могла не сознавать, насколько разителен контраст между ними — как свет и тень, день и ночь. К сожалению, нечто первобытное в ней неудержимо тянулось к таинственному и запретному, а не к ясному и солнечному.

Вдобавок ко всему Ричард за обедом проговорился о том, что Ванесса по просьбе издателя работает над завершением книги судьи Ситона, над которой тот трудился до самой смерти. Ричард старательно перечислил все трудности, с которыми она столкнулась, пытаясь в свободное время систематизировать и привести в порядок целые кипы записей, разобраться в незавершенных набросках идей. К концу трапезы Ванесса с удивлением обнаружила, что ее ненавязчиво заставили принять помощь Бенедикта.

С тех пор почти все вечера она проводила в библиотеке, сидя плечом к плечу с Бенедиктом за одним столом и упорно стараясь относиться к нему как к неодушевленному предмету. Однако в глубине души с досадой сознавая, что работа над книгой стала двигаться действительно быстрее благодаря его непрошеному участию и знаниям…

— Наши желания совпадают, — самодовольно проговорил Бенедикт. — Можем размять ноги вместе. Вы не считаете, что одному, без компании, совершать моцион скучно?

— Нет.

Он, улыбаясь, встретил ее свирепый взгляд.

— Ну, в таком случае просто идите дальше, а я буду держаться позади на некотором расстоянии.

— О, не будьте смешны!..

— Смешон не я, Ванесса, — мягко проговорил Бенедикт. — Как вы думаете, с какой целью я предложил нам сегодня побездельничать?

Ванесса отвернулась, но он уже заметил, что она покраснела.

— Я что, должна вам теперь и мысли свои раскрывать? Разве у меня нет права на что-то личное? — с жаром заявила она.

— Конечно, вы имеете право на все. Я не захватил с собой тисков для пыток. Разве я когда-нибудь добивался ваших признаний силой, Ванесса?

— Вы делаете это постоянно! — взорвалась та.

— Украдкой — да, но не силой.

Ванесса с невероятной досадой взглянула на него, вынужденная признать, что он прав. Пока они сидели вместе над беспорядочными записями судьи, она рассказала ему о себе больше, чем хотела, поскольку только таким образом можно было прервать поток его пугающих откровений о себе самом.

Она не желала проявлять интерес к темным противоречиям его характера и, уж конечно, ничего не хотела знать о том, что он носит очки с двенадцати лет и что они запотели, когда он в 15 лет впервые по-настоящему целовался с девочкой… хотя потом обнаружила, что раздумывает над тем, что, видимо, поэтому он снял очки, когда целовался с ней!

Она не желала, чтобы ей становились известны все новые и новые подробности, трогающие ее сердце: что его детство прошло под гнетом родительских ожиданий — властного отца, с его непоколебимыми представлениями о превосходстве, воспитывавшего у сына желание стать совершенством, ни больше ни меньше, и матери, чьи ожидания не уступали отцовским. В семейном кругу Сэвиджей было не принято открыто проявлять свои чувства — следовало при любых обстоятельствах вести себя с достоинством. Заслужить любовь можно было лишь надлежащим поведением или выдающимися успехами в учебе.

Бенедикт хорошо усвоил уроки своего раннего детства. Внешне он казался идеальным сыном.

Подростком никогда не бунтовал, в школе и дома всегда вел себя так, как от него ожидали. Закончив университет, послушно пришел в архитектурную фирму отца и продолжал консервативные семейные традиции, рассматривая жилища, собственность и даже самих людей как выгодный источник вложений, а не привязанностей.

Однако в душе у него происходило совсем другое: его интеллектуальная пытливость и невероятные амбиции, которые неизменно поощрял в нем отец, постоянно приходили в столкновение с ограничениями, навязанными ему положением в фирме. С течением времени он понял, что требования отца удушающе сковывают его — вершиной профессиональной карьеры Бенедикта должна стать фирма, которую он наследовал после ухода отца в отставку, а затем продолжение династии Сэвиджей.

К двадцати восьми годам Бенедикт полностью осознал, что он не тот, кем хочет его видеть отец, и никогда таким не станет. Он желал большего, и на своих собственных условиях.

Разрыв произошел с присущим Сэвиджам достоинством во время натянутого спора, когда оба упрямо отказались от компромисса. Никаких эмоциональных вспышек, никто не выносил сор из избы, последовало лишь весьма умно составленное сообщение для печати, охладившее пыл у любителей посплетничать о семейных распрях. Время от времени Бенедикт продолжал бывать у родителей, хотя мать недвусмысленно дала ему понять, как глубоко она в нем разочарована и что он может не надеяться на ее сочувствие и одобрение, пока не преодолеет свой ребяческий порыв бунтарства против отца и не вернется в лоно семьи.

Бенедикт заметил, сделав кривую гримасу, что поскольку со стороны матери сочувствие никогда не было особенно теплым, он прекрасно обойдется и без него.

Но хотя теперь Ванесса лучше понимала его, ей не стало легче с ним общаться.

— Думаю, я уже надышалась свежим воздухом, — с отчаянием произнесла она и двинулась в обратный путь.

Как и следовало ожидать, Бенедикт, не отставая, последовал за ней, не отрывая от нее взгляда. Он не смотрел под ноги, споткнулся о попавший под его кожаную туфлю камень и оступился, угодив в небольшую лужицу морской воды и замочив отвороты черных брюк.

Когда он споткнулся, Ванесса инстинктивно протянула ему руку, но затем поспешно выхватила ее, а он тепло и благодарно улыбнулся.

— Спасибо, Несси.

— Зачем лезть на рожон и ходить по камням в таких туфлях? — ворчала она, ускоряя шаг, чтобы не поддаваться чарам этой ошеломляющей улыбки. Теперь мне придется отправить эти брюки в химчистку. Почему вы не надели что-нибудь более практичное вроде джинсов?

— Я не знал, что мы будем делать, — спокойно ответил тот. — И потом, у меня нет джинсов.

Для человека ее поколения это показалось настолько невероятным, что она изумленно уставилась на него.

— А что же вы носите, когда отдыхаете? — Потом вспомнила, с кем разговаривает. — А, да, правильно, ведь у вас нет времени на отдых.

— До сего дня в этом не было необходимости, — заметил Бенедикт. Может, вы, Ванесса, научите меня отдыхать.

Она пропустила это мимо ушей и демонстративно молчала, пока не подошла к машине. Здесь она остановилась и нахмурилась, увидев рядом с передним колесом показавшуюся ей знакомой плетеную корзину с крышкой.

— Откуда она взялась?

— Это Кейт прислала. Для пикника.

— Пикника?

— По словам Кейт, вы сказали ей, что собираетесь на пляж, и уехали прежде, чем она успела что-нибудь собрать вам на завтрак. Она говорит, в хорошую погоду, вы часто брали с собой на пляж сандвичи, но на этот раз были чем-то озабочены и просто забыли попросить ее об этом.

Ванесса проклинала свое непомерное чувство ответственности, заставлявшее ее каждый раз сообщать, куда она отлучается, чтобы можно было ее найти. Однако она поздравила себя с тем, что ощущение пустоты в желудке, возможно, вызвано не только тем, что Бенедикт выбивает ее из колеи.

— Я не голодна.

Он бросил на нее скептический взгляд.

— Ну, а я хочу есть, так что можете просто посидеть и посмотреть, как я ем, прежде чем мы поедем.

— Мы? — Внезапно она заметила, что на берегу стоит только ее машина. А где ваш автомобиль?

— Меня подбросил один из штукатуров. Он живет в Тапу и поехал домой позавтракать.

— Считаете, все так и должно быть, не так ли?

— Не думаю, что вы настолько бессердечны, что уедете и бросите своего хозяина здесь одного.

Ванесса прищурилась.

— Это угроза?

— Опять вы со своей паранойей. Бога ради, Ванесса, что, по-вашему, я могу вам сделать на общественном пляже?

Он поднял корзину и направился к огромному изогнутому дереву погутукавы, чьи сучковатые ветви свисали над крутым травянистым склоном ниже поворота дороги. Мгновение спустя она неохотно последовала за ним.

Когда она, нарочито помедлив, подошла, Бенедикт уже расстелил одеяло поверх высокой, пружинистой травы.

— Надеюсь, вы не станете стоять у меня над душой, пока я ем. Сядьте. Научитесь отдыхать, Ванесса, — поддразнил он, присаживаясь на одеяло и скидывая куртку, прежде чем начать копаться в корзине.

Она села и тут же ощутила странное чувство отрезанности от мира. Под их тяжестью одеяло очень сильно примяло траву, так что ниже по склону и впереди им было видно только море. Они ощутили себя полностью отрезанными от остального пляжа и дороги наверху. Здесь, в защищенном от ветра месте, было так тепло, что Ванесса расстегнула молнию парки и сняла ее, расправив вязаный жакет из пушистой серой ангоры.

— Здесь уютно, как в гнездышке, да? — пробормотал Бенедикт, пугающе-точно вторя ее мыслям. — Только посмотрите на себя. Пушистая, как птенчик. Хотите кофе или шампанского?

Ванесса поглядела на хрустальный стакан и чашку фирмы «Ройял Доултон», которые он протягивал ей, потом на серебряные приборы и накрахмаленные белые салфетки, разложенные на неровной поверхности одеяла. Для Бенедикта Сэвиджа только самое лучшее. Всегда.

— Кофе, пожалуйста, — чопорно произнесла она.

— Правильно, чтобы не болела голова, — вежливо произнес он, доставая термос из нержавеющей стали и наливая в чашку дымящийся кофе. — Молоко и сахар, миледи?

— Благодарю вас, нет.

Бенедикт передал ей чашку и налил еще одну для себя. Он развернул еду; сандвичи с беконом и яичницей, маринованные холодные цыплята, сливочный золотистый новозеландский чеддер, хрустящий домашний хлеб и маринованные огурчики, которые, как помнила Ванесса, она сама помогала консервировать.

— Довольно неловко получается: я должен спрашивать у вас самые простые вещи о том, что вам нравится и что не нравится, а вам все обо мне известно, — пробормотал Бенедикт, наблюдая, как она пьет кофе.

— Ну, положим, не все, — автоматически возразила Ванесса.

— И все же я чувствую себя в невыгодном положении.

Если это и была победа, то просто ничтожная, однако ей было приятно узнать, что он хоть в чем-то чувствует себя неуверенно. Ванесса не смогла удержаться от легкой самодовольной усмешки, когда весело произнесла:

— Ну, вот, теперь вы знаете, какой кофе я люблю.

Он ласково следил за тем, как на какую-то ничтожную долю она стала менее настороженной.

— М-м-м… Может, съедите что-нибудь, хотя я знаю, что вы не голодны.

У нее и так уже текли слюнки при виде всего этого разложенного перед ней великолепия. Поэтому она не стала возражать, когда он серебряным ножичком с гравировкой нарезал пирог и положил по кусочку на две тарелки. Прежде чем передать тарелку, он, несколько рисуясь, расправил салфетку и наклонился, чтобы поставить ее ей на колени.

— Как вы считаете, из меня бы вышел хороший дворецкий? — иронически спросил он.

Это было так неожиданно, что она выпалила правду:

— Господи, конечно нет!

— Это было сказано от души. — Он растянулся, лежа на боку и опершись на руку, и принялся за свой кусок пирога. — А почему?

— Потому что вы не… вы слишком… — Она остановилась, раздумывая, насколько можно раскрыть свое мнение о его характере.

— Ну так что? Слишком что?

— Слишком стары.

Он перестал жевать.

— Черта с два, стар!

Ванесса, которой совсем не понравился загоревшийся при этом огонек в его глазах, поспешила разъяснить:

— Я имею в виду, слишком стары для того, чтобы измениться. Вы привыкли, чтобы все было по-вашему. Не представляю, как бы вы без возражений принимали распоряжения…

— Мы о вас или обо мне сейчас говорим? — саркастически прервал он. — Я архитектор и каждый день получаю распоряжения от своих клиентов…

— У меня сложилось впечатление, что вы, скорее всего, принимаете только те распоряжения, которые хотите принять, — сухо заметила Ванесса. — Разве не поэтому вы ушли из отцовской фирмы? Признайтесь, вы просто не могли смириться с тем, что приходилось постоянно считаться с чьим-то мнением. Вам же нужно всем управлять, командовать. У вас же семь пятниц на неделе!

— Я не замечал, чтобы и вы особенно считались с чьим-то мнением. И когда это я требовал от своих служащих угождать мне?

Видно было, что он по-настоящему задет за живое, и Ванесса тут же едко вставила:

— Вы дали мне выходной и тут же требуете, чтобы я смиренно пребывала в вашем полном распоряжении!

Бенедикт мрачно улыбнулся.

— Смиренно — нет, я не такой уж оптимист. Однако если бы вы и в самом деле не хотели быть со мной здесь, Ванесса, вы бы уехали и оставили меня в туче пыли. Но вы не уехали. Не говорите мне, что из уважения к моему авторитету. Когда вам удобно, вы нисколько с этим не считаетесь. Если уж мы будем говорить начистоту, то не как хозяин и служащая, а просто как мужчина и женщина, Бенедикт и Ванесса.

Ванесса одарила его высокомерным взглядом.

— Я действительно не хочу…

— Нет, хотите. Вы хотите меня, и это вас пугает. Вы боитесь, что это сделает вас уязвимой. Но, черт возьми, мужчины тоже уязвимы. Еще в большей степени. Мы не можем скрыть, что женщина нас волнует. Посмотрите на меня, вы думаете, мне нравится, что я так плохо владею собой?..

Следуя взглядом за жестом его руки и не понимая, что он имеет в виду, Ванесса оглядела Бенедикта от плеч до бедер и почувствовала, что вся залилась краской, увидев очевидный факт его возбуждения, тут же опять переведя взгляд на его саркастическое лицо.

— Смутились? Подумайте, а мне каково?

Она покраснела еще гуще. Он рассмеялся отрывистым смехом.

— Ну, признаюсь, все не так уж и плохо. На самом деле… — тут в его голосе послышались хрипловатые нотки, — это даже чертовски приятно. Вопрос в том, что нам с этим делать?

— Ничего мы не будем делать, — нетвердо произнесла Ванесса, собирая остатки своих сил. — Если вы думаете, что можете домогаться…

— Домогаться? — Он резко сел и злобно выругался, пролив на колени кофе. Небрежно отряхнув пятно рукавом свитера, Бенедикт грубо продолжал:

— О чем, черт возьми, вы говорите?

— О том, что вы используете свое… свое положение, чтобы… запугать меня…

— Угрозы… да это же ваши собственные выдумки.

Она увидела, что на этот раз он действительно разозлился и с каждым словом разъярялся все больше.

— Почему ваша работа у меня должна иметь какое-то отношение к тому, что мы нравимся друг другу? Да, поначалу я немного потерял голову… думаю, у меня были причины на это, не так ли? Разве я говорил, что уволю вас, если вы не станете заниматься со мной сексом?

— Нет, но…

— Нет. Я говорил совершенно обратное, так? И разве я позволял себе что-нибудь без вашего желания?

За прошедшие две недели он едва ли прикоснулся к ней; именно поэтому она так остро ощущала его присутствие… И те явные усилия, которые он прилагал, чтобы не коснуться ее. Она постоянно ловила себя на том, что смотрит на его руки и губы, вспоминая…

— Нет, но…

— Пока мы работали над этой проклятой книгой, я делал вам какие-нибудь намеки? Разве мое поведение не было дружеским и непринужденным?

— Да, но…

— Но что? Я все время хожу вокруг да около, стараясь не отпугнуть, дать вам возможность узнать меня как личность, а вы теперь обвиняете меня в том, что я сексуально вас домогаюсь? Бог мой, вы что, действительно принимаете меня за такого презренного прощелыгу?

Он орал. Хладнокровный, сдержанный Бенедикт Сэвидж орал на нее. И ругался, как вспыльчивый подросток.

— Нет, конечно нет, — тихо произнесла Ванесса.

— Тогда будьте любезны, скажите, что именно в моем поведении заставляет вас чувствовать свою полную беззащитность перед моим возмутительным вожделением? — Он смерил ее взглядом, от которого у нее огонь пробежал по жилам.

— Вот это! — в отчаянии выпалила она. — То, как вы на меня смотрите!

Наступила трепещущая тишина. Затем он сказал:

— Смотрю? Что, и смотреть теперь нельзя? Я думаю, вам нужно поточнее выразиться, Ванесса.

— Не хочу говорить об этом…

— Я тоже!

Он уже больше не сидел на другой стороне одеяла. Гибким движением он перемахнул через все, что лежало между ними, опрокидывая тарелки и разбрасывая еду, и надвинулся на нее, крепко обхватив ее тело руками и коленями. Она в ужасе откинулась назад.

— Лучше я что-нибудь сделаю!

— Прекратите! — задохнулась Ванесса, пихая его обеими руками в грудь, чтобы удержать на расстоянии.

— Кто я?

Ванесса испуганно замигала глазами, так как слепящие лучи солнца, бьющие в глаза, не давали ей рассмотреть выражение его лица.

— Что?

— Мое имя — как меня зовут? — потребовал Бенедикт, позволив ей считать, что она сумела удержать его на расстоянии вытянутой руки. — Вы больше не называете меня «сэр» и не можете заставить себя величать меня «мистер Сэвидж». Бенедиктом же вы называть меня отказываетесь. Мне не нравится чувствовать себя никем. Почему бы вам не попробовать называть меня Бен? Один раз вы уже так ко мне обращались, помните? Коротко, нежно и интимно. Попробуйте. Скажите Бен, Ванесса.

— Ради Бога…

— Скажите. — Он снял очки и отбросил их в сторону безрассудным жестом, от которого у нее заколотилось сердце.

— Хорошо, черт возьми, Бен! — в бешенстве прокричала Ванесса. — Вот, я сказала. Бен, Бен, Бе…

Внезапно ее вызывающие вопли заглохли. В отличие от прошлого этот поцелуй был далеко не нежным и ищущим. На этот раз это был агрессивный и властный самец. Горячий и грубый поцелуй поглотил ее гнев, а затем капля за каплей стал возвращать его обратно. В первые несколько свирепых мгновений контакта Бенедикт даже не позволил Ванессе ответить — он целовал ее, как доведенный до отчаяния голодающий, каждый момент ожидающий, что у него отнимут пищу.

Не в силах устоять перед его алчным напором и беспомощно разомкнув губы, Ванесса поняла, что не сможет ни в чем ему отказать. Только Бенедикт мог заставить ее почувствовать такое бешенство, такую досаду, такое необузданное возбуждение, что уже было невозможно думать о правилах поведения и ограничениях, тщательно продуманных ею, чтобы как-то построить и сохранить свою мирную жизнь.

— Скажите еще раз, — прорычал его хриплый голос. Поцелуй заставил ее выдохнуть его имя со вздохом наслаждения:

— Бен…

Бенедикт издал торжествующий вопль, и его поцелуй стал еще требовательнее, когда всем своим гибким телом он навалился на нее, прижав к пружинящей траве. Ее руки скользнули вверх ему на плечи и затем обвились вокруг него. Он все теснее прижимался к ней, упорно стараясь раздвинуть ей колени, пока не добился своего.

— Боже, мне нравится, как вы произносите мое имя… — Он обхватил затылок ладонью, другой рукой дернув за шарф и рассыпав ее пушистые волосы по одеялу, потом зарылся в них лицом; затем он вновь припал к ее губам, на этот раз улавливая каждый ее отклик.

Не прерывая поцелуя, он провел свободной рукой по ее мягкому жакету и затянутому в джинсы бедру, взял ее под колено и, согнув его, положил ее ногу себе на бедро, еще более интимно прижимаясь к ней, заставив ее застонать.

— Я делаю вам больно? — резко прошептал он, отрываясь от ее губ, чтобы взглянуть на ее изумленное выражение.

— Да… — Глаза у Ванессы были закрыты, лицо застыло в агонии блаженства, которое он не мог не понять.

— Тогда позвольте мне помочь вам, исцелить вас… — Он сдвинулся в сторону, и ее веки, затрепетав, открылись, когда она почувствовала, как вдруг расстегнулась перламутровая пуговица у нее между грудями. — Почему у вас всегда так много этих проклятых крошечных пуговок? — прорычал Бенедикт, настолько поглощенный своим занятием, что не заметил ее наблюдавших с изумлением глаз. Его лицо пылало, а кончиком языка он сосредоточенно облизывал припухлую нижнюю губу.

Поглядев, что он делает, Ванесса с ужасом обнаружила, что, даже не пытаясь расстегнуть пуговицы одну за другой, он просто старается как можно быстрее обнажить ее грудь. Почему-то это показалось еще более непристойным. Она невольно положила руку на верхнюю пуговицу, но Бенедикт нетерпеливо отвел ее руку.

— Нет. Я хочу сам это сделать. Я хочу увидеть. — Тут он поднял глаза. Они горели темным огнем и были так же бесстыдны, как и ее мысли. Не сводя с нее взгляда, он расстегнул еще одну пуговицу, потом остановился, положил ладони на два холмика, прикрытые мягкой ангорой, и сжал их так, что она часто задышала.

— Кто-нибудь может прийти, — отрывисто прошептала Ванесса, беспомощно выгибаясь, когда его руки вновь сжали ей грудь.

— Никто нас здесь не увидит. Нам уютно в нашем гнездышке, — пробормотал Бенедикт, не отрывая взгляда от ее беззащитного лица, на ощупь расстегивая остальные пуговицы, и медленно раздвинул полы жакета в стороны, проводя мягкой шерстью по ее чувствительной коже. — Вы же хотите, чтобы я смотрел на вас, да, Несси, чтоб я унял эту боль, которую мы оба испытываем?..

Ванесса затаила дыхание, думая, что его, наверное, разочарует ее простой, совсем не соблазнительный белый бюстгальтер.

Он поглядел вниз и застыл со слабой улыбкой на губах при виде гладких, без шва, чашечек, сквозь тонкую шелковистую ткань которых неясно просвечивали темные пятна сосков.

— Где он расстегивается?

Ванесса поняла: он хочет знать не как это сделать, а будет ли она протестовать, и, задыхаясь, ответила:

— Здесь.

Она убрала руки с его шеи и нервно коснулась ложбинки между грудей.

— Нет. — Он остановил ее, поймав сначала одну, потом другую кисть, и положил их на одеяло по обе стороны от ее головы. Она лежала неподвижно, а его пальцы медленно отпустили ее и ловко расстегнули крошечную застежку, осторожно высвободив груди из стесняющих их покровов. Глаза его горели синим огнем. — О, да… о, дорогая, только взгляни на себя… — Он наклонился и легчайшим любовным прикосновением провел указательным пальцем по ее обнаженному соску.

Ванесса вздрогнула, а он трогал ее опять и опять, пока она не стала выгибаться от этих сводящих с ума легких прикосновений, жаждая большего, чем это утонченное поддразнивание.

— Такие мягкие и гладкие… — бормотал он в эротическом забытьи. — И такие красивые, бархатистые розовые бутончики… посмотри, как они темнеют и туго сжимаются, если их потрогать… — Его пальцы искусно двигались, при каждом прикосновении вызывая во всем ее существе острые спазмы наслаждения. Вновь и вновь он давал ей испытать этот трепет, пока наконец не взял ее груди в ладони, выражая свое восхищение глазами, словами и, в конце концов, к ее невыразимому восторгу, губами.

Руки Ванессы беспомощно сжимались и разжимались, все ее тело пульсировало в мощном ритме его тела, и она уже больше не сознавала ничего, кроме нарастающего внутри нее огромного напряжения.

При следующем толчке это напряжение еще больше возросло, и ее захлестнула волна первобытного страха. Бенедикт был готов, а она совсем нет и никогда не будет! Ванесса не могла его видеть, но чувствовала, что он значительно больше, чем Джулиан, значит, когда этот одержимый страстью мужчина потеряет над собой власть, ей предстоит испытать еще более сильную боль — затмевающую наслаждение, испытываемое ею сейчас. Она сошла с ума, когда думала, что хочет этого…

Все это время Ванесса, не сознавая того, испуганно вскрикивала и лихорадочно металась, пока Бенедикт неохотно не оторвался от нее, чтобы поцелуями успокоить и прекратить ее неистовые возгласы.

— Все хорошо, дорогая, все хорошо.

— Нет, нет… — Она почти рыдала, извиваясь под ним, разрываясь между желанием и страхом. — Мне больно…

— Я знаю. — Он поцеловал ее, тесно прижав к себе и простонав, когда его тело сильно содрогнулось. — Прости, я не думал, что мы зайдем так далеко… Ну, дай я хоть помогу тебе…

Девушка почувствовала, его руку на своем обнаженном животе, потом он дернул застежку ее джинсов, и его длинные искусные пальцы скользнули ниже… В то мгновение она желала всего этого — наслаждения, нарастающего напряжения и затем ощущения пустоты…

— Нет! — Ванесса неподвижно застыла, и на нее нахлынула головокружительная чернота — так же, как в тот раз, когда временами она теряла сознание из-за агонии, но теперь она сопротивлялась этому, цепляясь за обрывки сознания. Вокруг все завертелось, потом растворилось в ледяном ознобе…

Ванесса широко раскрыла глаза и увидела, что смотрит на склонившегося над ней Бенедикта, который обтирает ей лицо и шею смоченной в шампанском салфеткой.

— Не переводи шампанское, — невольно проворчала она, когда он неловко налил еще немного пенящегося вина на салфетку и приложил ей к горлу.

— Не пропадет ни капли, поверь мне. — Бенедикт снял салфетку и, к ее ужасу, припал к ее коже, осушая осторожными движениями языка. — Ну вот. Довольна? А теперь скажи мне, кто такой этот проклятый Джулиан?

— Джулиан?.. — К ее побелевшему лицу вновь прихлынул румянец.

— Этот мужчина, с которым ты меня только что спутала. Этот ублюдок, которого ты молила не причинять тебе боли.

Ванесса попыталась сесть, натягивая на голую грудь полы жакета.

— Мне очень жаль…

Бенедикт неумолимо отпихнул ее назад.

— Мне тоже. Я хочу знать, что он тебе сделал. Он изнасиловал тебя?

— Я… н-нет.

Услышав ее неуверенный ответ, он сжал губы, а в его голубых глазах зажегся жестокий огонек.

— Мы не уйдем отсюда, пока ты мне не скажешь, Ванесса. Я не собираюсь расплачиваться за чьи-то преступления. Кто этот проклятый Джулиан?

Ванесса посмотрела ему в глаза.

— Мужчина, которого я знала. В Англии.

— Ты была в него влюблена?

Она отвела глаза в сторону.

— Нет! Да… я не знаю…

— Что-нибудь одно. Так что же?

Он был зол, но она почему-то чувствовала, что не на нее. Ванесса умоляюще посмотрела на него.

— Пожалуйста, дай мне сначала одеться…

На какой-то ужасный миг ей показалось, что он откажется, его глаза жадно устремились на ее разгоряченные груди, но потом он что-то пробурчал под нос и отвернулся, чтобы найти среди разбросанной посуды и остатков еды свои очки. Надел их и в раздумье наблюдал, как Ванесса сначала возилась с застежками лифчика и джинсов, а потом принялась застегивать пуговички жакета. Когда стало ясно, что она с этим не справится, потому что у нее дрожали пальцы, он, с нетерпеливым ворчанием, стал застегивать их сам. Закончив, он взял ее за подбородок.

— Ну, Ванесса. Говори.

Он бы не потерпел отказа, а после того, как их отношения стали такими интимными, она могла оказать лишь постыдно слабое сопротивление.

— Джулиан был сыном человека, у которого я работала дворецким в Лондоне, — устало проговорила Ванесса. — Ему захотелось бросить мне вызов, а я была настолько наивна и глупа, что дала ему такую возможность. Это была моя первая действительно самостоятельная работа, и в Лондоне у меня не было ни семьи, ни друзей. Когда Эгон Сент-Клэр и его жена демонстративно разорвали свой брак, создалась довольно нервная обстановка; двое их взрослых дочерей и Джулиан время от времени появлялись в доме и участвовали в скандальных столкновениях.

Ванесса высвободилась из его рук и села, стараясь не замечать, что обычно небрежно-элегантная внешность Бенедикта в полном беспорядке и выглядит очень сексуально, брюки с пятнами от кофе туго обтягивают бедра, рукава свитера засучены, так что видна темная поросль на руках и блестящие стальные часы на сильном запястье.

— Так что когда Джулиан вдруг одарил меня своим вниманием, я была благодарна и польщена… Ему тридцать, он богат, красив и утончен — на какую девятнадцатилетнюю девушку это не произвело бы впечатления? К тому же он выставлял себя этаким страдающим романтиком, непонятым богатым бедняжкой, втайне мечтающим изменить свой распутный образ жизни, в чем ему должна помочь любовь хорошей простой женщины. Я попалась на удочку, как идиотка. Ему же нужна была лишь одна ночь, возможность потешить свое «я»… — Ее голос и горькая улыбка, когда она прямо взглянула на Бенедикта, — все было полно унижения, какое ей пришлось испытать. — Так что, видишь, это не изнасилование, ведь я пошла с ним по своей воле.

— Но потом в какой-то момент ты передумала, да? — проницательно спросил Бенедикт. — Ванесса, если он принуждал тебя, то это изнасилование.

Рот у нее скривился в жалкой попытке говорить честно.

— Говорю тебе, я хотела этого… Я пыталась получить от этого удовольствие, но он… я почему-то просто не могла… — Она оборвала себя на полуслове и пожала плечами, глядя вдаль на белые барашки волн. Неудивительно, что в конце концов он рассвирепел.

— Он ударил тебя? — сдавленно спросил Бенедикт, не повышая голоса.

— Нет, ничего подобного. Джулиан был очень силен: прижал меня и держал так, пока он…

Он… — Она содрогнулась, а глаза затравленно потемнели. — Я… я просто была вся в синяках, поверь мне, — неуклюже закончила она, стараясь отогнать неприятные воспоминания. — Пару дней я проболела… И выздоровела в тот момент, когда над моей головой разразилась еще одна гроза.

Бенедикт был слишком умен, и грубый подтекст не укрылся от его внимания.

— Он был у тебя первым, да? — свирепым тоном спросил он. — Твой первый любовник, и этот самовлюбленный подонок все испортил!

Ванессу поразило, с какой безжалостной силой он это произнес.

— Прошло столько лет. Ведь это не имеет к тебе никакого отношения…

— Имеет, если ты каждый раз, испытывая оргазм в моих объятиях, будешь терять сознание от страха.

— Бенедикт! — Она, как бы защищаясь, обхватила себя руками, и по всему телу пробежали спазмы наслаждения, напугавшие ее до панического состояния. Больше этого не будет, — с отчаянием сказала она. — Я не могу позволить, чтобы у нас с тобой…

— Почему? Я свободен, и это тебя ни к чему не обязывает.

Его нарочито легкий тон уязвил ее в самое больное место и заставил вновь вскипеть.

— Он говорил то же самое, а в результате мне это стоило всего, что у меня было!

— О чем ты говоришь?

Пора ему узнать все. Может быть, тогда закончится эта ужасная неопределенность и исчезнут мрачные предчувствия. Пока еще не поздно, Бенедикт окончательно отвергнет ее. Скорее всего, она лишится работы и сможет уползти прочь, теряя остатки достоинства, но все же не разбив окончательно свое хрупкое сердце.

— Я говорю о том, почему я уехала из Англии, — произнесла Ванесса твердым тоном, который вполне гармонировал с металлическим отблеском в ее глазах. — Мне пришлось уехать. Видишь ли, я спала не только с Джулианом. О нет. Я занималась сексом также и с его отцом, хотя он был толстый и безобразный и годился мне в дедушки. Но мне было все равно, потому что я знала, что он богат. — Слова сыпались из нее, как снежная лавина, все убыстряя свой ход. — Видишь ли, я все прекрасно спланировала. Я проникла в дом Эгона, а потом соблазнила его на супружеском ложе и убедила его выбросить жену на улицу. Я сделала так, что он отвернулся от остальной семьи, и убедила его написать новое завещание, в котором он лишил их наследства и оставил все состояние мне. Затем, в самый подходящий момент, он скончался от сердечного приступа, возможно, оттого, что однажды ночью, когда мы занимались сексом, я ввела ему в вены воздух. Но вскрытие этого не подтвердило, и поэтому я смогла безнаказанно уехать.

— О чем, черт возьми, ты толкуешь?

Она знала, что происходит за его ошеломленной маской. Утонченный ум Бенедикта уже чувствует отвращение к этим потокам грязной лжи. Но грязь липнет. Вот на что полагались Сент-Клэры, в том числе и Джулиан, когда начали свою подлую кампанию, распространяя слухи. Почти одновременно он украл ее девственность и ее достоинство. Когда же скандал затих, она уже стала изгоем в социальном и профессиональном отношении, незапятнанной лишь в глазах своего отца и судьи Ситона, бывшего близким другом Эгона Сент-Клэра и знавшего, на что способны Белинда Сент-Клэр и ее отпрыски с их алчностью и злобой. Судью, как и Ванессу, ошеломило и разозлило то, что Эгон сделал ее невольной соучастницей своей посмертной мести, назвав Ванессу наследницей и тем самым сделав ее единственной мишенью для бешеной злобы своей супруги, живущей отдельно от мужа. Он предложил, чтобы Ванесса подала на Сент-Клэров и на газеты в суд за клевету, но девушка хотела лишь одного — чтобы весь этот ужасный кошмар остался позади. Она была не в состоянии оставаться в центре всеобщего внимания. Смешки, намеки и плотоядные любопытствующие взгляды внушали ей такое отвращение и настолько подточили ее жизненные силы, что она почти совсем пала духом.

— О, не беспокойся. Я вовсе не разбогатела из-за всех моих корыстных преступлений, — бросила она Бенедикту с жалким вызовом, испытывая к нему ненависть за то, что он сидит там так тихо, так неподвижно, не задавая вопросов, все принимая. — Оказалось, что слухи о доставшемся мне состоянии сильно раздуты, и я была вынуждена подписать отказ от претензий, чтобы избежать финансовой тяжбы. Удивительно, что ты не помнишь самых смачных подробностей — об этом писали бульварные газетенки всего мира. В этой истории было все — эксцентричный секс, шантаж, мошенничество и убийство. Тебе нужно как-нибудь посмотреть мой альбом с газетными вырезками! Но, конечно, до суда дело не дошло не только потому, что я была слишком умна для полиции, — они не смогли откопать крепких улик, чтобы предъявить обвинение. Но это, наверное, тебя не удивляет, да? — непроизвольно подколола его она. Ты всегда относился с подозрением ко мне и судье. Может быть, ты и прав. Женщина моего происхождения…

Она замолкла. Бенедикт склонил голову, его плечи тряслись. Он дрожит от бешенства, от оскорбления; он хочет вырвать сердце у нее из груди несколькими грубыми словами, а ее саму вышвырнуть подальше, в еще более глухое забвение, чем прежде. Но тут он откинул голову назад, и она увидела, что он хохочет… хохочет…

На мгновение Ванессе показалось, что ей станет дурно от боли. Она вскочила на ноги, в глазах защипало и замелькали вызывающие тошноту черные точки.

— О, так ты думаешь, это смешно? — задохнулась она. — Моя жизнь разбита, но для тебя это только хорошая шутка…

Ванесса резко повернулась, чтобы убежать, но Бенедикт вскочил и, все еще смеясь, поймал ее за локоть.

— Нет, Ванесса! Послушай…

— Слушать? Ты… — Она попыталась ударить его, но он завернул ей руку за спину.

— Я не смеялся…

Такая явная ложь! Она попыталась вырваться.

— Пусти меня, мерзкий лгун…

— Ванесса. — Он грубо встряхнул ее. — Ты зря думаешь, что можешь в гневе бросаться такими словами, а я буду воспринимать все это серьезно. И, даю голову на отсечение, что вся эта смехотворная чушь не имеет ничего общего с действительностью. Конечно, я смеялся. Любому, кто тебя сколько-нибудь знает, покажется смешной сама идея, что ты — зловещая женщина-вамп, охотящаяся за золотом. Все, что ты знаешь об обольщении, можно уместить на булавочной головке! Ты понятия не имеешь о том, что возбуждает мужчину. Ну ладно, почему бы тебе не успокоиться и не рассказать мне подробно о твоем темном и ужасном прошлом, а не размахивать им перед моим лицом, как красной тряпкой перед быком? Моя реакция была точно такой, какую ты заслужила, черт возьми…

Ты тоже это заслужил, взбешенно думала Ванесса несколько мгновений спустя, заглядывая в зеркало заднего обзора, чтобы увидеть стоящую в туче поднятого песка мужскую фигуру, когда она, как сумасшедшая, подала газу и умчалась с пляжа. Что, он грозит ей кулаком? Конечно, он в ярости, в ушах у нее все еще звенит его вопль:

— Ты не сможешь все время бежать от своих чувств, Ванесса. Я не позволю тебе использовать Уайтфилд как убежище от всех жизненных превратностей…

По крайней мере, последнее слово осталось за ней. Захлопнув дверцу машины и чуть не прищемив при этом его пальцы, она выкрикнула в ответ:

— Почему бы и нет? Ты же делаешь это! Я никогда не верила, что ты ни с того ни с сего решил приехать в Уайтфилд, просто чтобы отдохнуть. Сказал, что тебе нужно было удрать, а в Окленде слишком много знакомых. Ты тоже от чего-то убегаешь, так что не читай мне нравоучений!