Беннет готовился постучать в дверь, но задержался — позади него послышались торопливые шаги. И он взялся за рукоятку кинжала.

— А, майор… Вы что-то рано, — раздался голос с легким акцентом.

Беннет опустил руку. Это был дворецкий Селим. Причем лицо у него раскраснелось, а тюрбан съехал набок.

— Простите, что встретил вас не так, как положено, майор. Я занимался подбором нового слуги. И предполагал, что буду на месте до вашего приезда.

Селим поклонился и ввел его в комнату.

— Я сейчас сообщу о вашем прибытии. Пожалуйста, присядьте пока.

Беннет кивнул и оглядел центральную комнату. В отличие от резиденции посла почти все в доме Мари было устроено по местным обычаям. У стен стояли низкие кушетки с грудами бархатных подушек, а вот кресел и стульев в этой комнате не было. И Беннет долго не мог сообразить, как же ему тут устроиться, чтобы это не выглядело смешно.

В конце концов он решил проблему, прислонившись к мраморной колонне.

Вскоре в комнату вошел сэр Реджинальд. Вечерний костюм свободно висел на нем, как будто хозяин дома значительно потерял в весе.

— Рад вас видеть, майор! Хотя вам не обязательно было приезжать. Я и сам мог бы сопровождать свою дочь, а вам не пришлось бы томиться в душной карете — именно в ней следует ехать к резиденции посла.

Беннет вежливо поклонился.

— Чем меньше времени тратишь на подобные церемонии, тем лучше.

Но он не мог отказаться от этой поездки, так как очень беспокоился за Мари.

Сэр Реджинальд усмехнулся:

— Это правда. Я укроюсь в комнате для игр, как только сумею.

Оставить Мари одну?.. Именно поэтому он не мог доверить ее отцу. И даже если бы жизнь девушки не была в опасности, все равно не следовало оставлять ее одну. В резиденции посла было слишком много уединенных уголков, и мужчина вполне мог заманить туда женщину ненадолго. А если она без сопровождающего, то и надолго.

Тут послышались легкие шаги, и в дверях комнаты появилась Мари. На ней было малиново-красное платье, прекрасно обрисовывавшее ее стройную фигуру. Как и большинство английских вечерних платьев, оно облегало грудь, но на этом сходство заканчивалось. На нем не было падавших от высокой талии до пола складок; оно было сшито так, что подчеркивало талию клиньями — как и в национальной одежде, — собранными пышными складками на бедрах, и, конечно же, платье закрывало ноги, ниспадая к полу.

Сэр Реджинальд улыбнулся дочери:

— Сегодня вечером ты выглядишь очень мило, моя дорогая.

«Неужели этот человек слеп?! Почему он не заставляет ее, переодеться?» — недоумевал Беннет. Вот и еще одна причина, по которой он не мог полагаться на суждения этого человека.

Мари улыбнулась:

— Спасибо, отец.

Она прошла через комнату, и при каждом шаге ее бедра соблазнительно покачивались, как у танцовщицы.

О, будь он проклят! У нее сейчас даже волосы были распущены. И не было никаких намеков на прическу — только два украшенных драгоценными камнями гребня не давали волосам упасть на лицо.

— Беннет… — Вежливо кивнув, она протянула ему руку.

Хорошо еще, что на ней были перчатки — атласные, безукоризненно белые и очень красивые, они доходили ей до локтей.

Беннет поднес руку девушки к губам. Когда же он выпрямился, взгляды их встретились, и тотчас же его словно окатила жаркая волна.

Смутившись, Беннет отступил на шаг.

— Мари, вы…

Он пытался вспомнить какой-нибудь комплимент, но так ничего и не вспомнил — сейчас он думал совсем о другом, думал о том, как снять это платье с восхитительного тела Мари.

Сэр Реджинальд похлопал его по спине.

— При виде моей Хелены другие тоже теряли дар речи.

Беннет откашлялся и предложил девушке руку.

— Нам пора, Мари.

Атласная ткань перчатки прошуршала по рукаву его мундира.

— Вы ведь хотели, чтобы я убедила их, что мы влюблены, не так ли? — прошептала она.

Беннет промолчал; близость Мари причиняла ему почти физическую боль.

Они приблизились к выходу, и Селим распахнул перед ними дверь.

— В последние дни я мало тебя видел, Мари. Ты была занята в своем саду? — спросил сэр Реджинальд.

Пальцы Мари, лежавшие на рукаве Беннета, дрожали, но голос ее прозвучал спокойно:

— Нет, отец. Я уезжала на несколько дней, чтобы порисовать.

Сэр Реджинальд нахмурился.

— В самом деле? Тебе следовало бы сообщать мне о таких вещах.

Мари сжала руку Беннета.

— На прошлой неделе я упомянула об этом на обеде в день моего рождения.

Отец усмехнулся:

— День рождения?.. О, я постоянно забываю о нем… А я… сделал что-нибудь для тебя?

— Нет, отец. Думаю, это уже в прошлом.

Он похлопал дочь по плечу.

— Зато я знаю, что вырастил рассудительную дочь.

Мог ли этот человек не услышать равнодушие в голосе дочери? Беннет накрыл ладонью руку девушки, и, к его удивлению, она снова сжала другую его руку. «Сколько же дней ее рождения прошли для отца незамеченными?» — думал Беннет.

Тут старик вновь заговорил:

— И еще одно достоинство моей дочери… Она — выгодная невеста, майор. Она не из тех, кто постоянно требует разных дорогих безделушек, как другие молодые леди.

Беннет пожалел, что не догадался принести ей в этот вечер какой-нибудь пустяк — цветы или веер, или что-то подобное. Ведь предполагалось, что он ухаживал за ней…

— Может быть, мне придется найти для вас какой-нибудь подарок, — прошептал Беннет.

Покосившись на него, Мари улыбнулась, и ее глаза насмешливо блеснули. Беннет приободрился. И вдруг понял, что улыбается ей в ответ.

Ему ужасно хотелось узнать, играла ли она сейчас свою роль, или все это — нечто большее. Но даже если последнее, то что это ему давало?

Они подошли к огромной карете — ее одолжил им посол на этот вечер. Грум помог Мари сесть в экипаж. Отец же устроился напротив дочери, оставив свободное место рядом с ней. И Беннет, конечно же, занял это место, усевшись вплотную к девушке.

— Тут так тесно… — пробормотал он.

Она с удивлением взглянула на него — карета была весьма просторная.

Разгладив платье, Мари как бы невзначай провела ладонью по ноге майора, и он скорее почувствовал, чем услышал ее тихий смешок.

«Кокетка…» — подумал Беннет, нахмурившись. И вдруг почувствовал, как легко стало у него на сердце.

А Мари, чуть повернув голову, на одном дыхании прошептала:

— Я упорно тружусь над своей ролью.

— Большего труда и не требуется, — шепнул Беннет в ответ.

— Нет-нет, позвольте Мари продолжать работу. Она опытный натуралист, — заявил сэр Реджинальд.

Беннет с трудом удержался от смеха. Мари же тихонько прыснула.

— Я только имел в виду, что ей не требуется работать. Я вполне смогу содержать свою жену.

Сэр Реджинальд с подозрением посмотрел на молодых людей. Казалось, он наконец сообразил, что, возможно, не уловил какого-то скрытого смысла их беседы.

— Так, значит, вы собираетесь остаться в армии?

— По крайней мере на некоторое время, — уклончиво ответил майор. — Но у меня еще есть небольшое поместье.

— Вы скучаете по нему? — спросила Мари.

Беннет не знал, как ответить. Когда Наполеона свергли в первый раз, он твердо решил, что не продаст поместье. Тогда он мечтал о том времени, когда сможет уйти в отставку и, удалившись к себе в поместье, будет писать стихи. Но, вернувшись домой, он понял, что стихи не приходят в голову. Бесчисленные вечера просидел он у горящего камина, мучаясь своими жалкими попытками… Известие о том, что Наполеон бежал с Эльбы, пришло как освобождение. И вот теперь, когда от грязи с бесконечных рядов могил у Ватерлоо, казалось, почернела и его душа, он уже не знал, чем станет заниматься.

— Поместье — мой дом, — ответил он наконец.

Мари о чем-то задумалась и, отвернувшись, стала смотреть в окно.

Колеса кареты застучали по булыжной мостовой; они в веренице других экипажей медленно продвигались к резиденции посла.

Сэр Реджинальд вздохнул и пробормотал:

— А я так скучаю по доброй старой Англии.

— Думаете, что вернетесь? — спросил Беннет.

Если бы он мог уговорить их вернуться в Англию, Мари была бы далеко от интриг. И в безопасности.

— Увы, работа приводит меня сюда снова и снова.

Беннет погладил Мари по руке.

— А вы?.. Вы хотели бы вернуться?

Она отодвинулась от него и прижалась к стенке кареты.

— Нет, никогда.

Тут карета остановилась у резиденции посла, и Беннет помог выйти Мари, а затем — ее отцу.

У входа их приветствовал сам посол:

— Добрый вечер, Прествуд, сэр Реджинальд, мисс Синклер… — Он чуть наклонил голову. — Я рад, что вы будете с нами.

Сэр Реджинальд усмехнулся и похлопал посла по спине.

— Я тоже рад, Даллер. О, а вот и Титоло! Надо спросить его, как у него продвигаются переводы. Захватывающая тема… Я полагаю, вы все об этом знаете.

— Э…

— Не беспокойтесь, Даллер. Я потом вам все расскажу.

Даллер изобразил улыбку и пробормотал:

— Жду с нетерпением.

Сэр Реджинальд тут же ушел, даже не оглянувшись.

Даллер же повернулся к Мари и с некоторым удивлением оглядел ее.

— Вы просто сияете сегодня, мисс Синклер.

Мари улыбнулась:

— А вы, оказывается, можете быть любезным, сэр.

Даллер покосился на Беннета и с ухмылкой ответил:

— Ах, моя дорогая мисс Синклер, поверьте, я всегда относился к вам с величайшим уважением.

Мари в ответ лишь повела бровью. Даллер же откашлялся и снова посмотрел на майора.

— Я надеялся, что наши кузены, близнецы Сондеры, сегодня будут здесь, но они на несколько недель задержались в Венеции.

Беннет промолчал, и Даллер, расплывшись в улыбке, проговорил:

— Ну, не стану вас задерживать. Весь зал затаил дыхание в ожидании вашего появления.

Беннет чуть не застонал, но, вспомнив о хороших манерах, ответил:

— Да-да, мы идем.

Он повел Мари в бальный зал, чувствуя себя так, будто там его ожидала виселица.

— Хотите, я определю пол половины этих… «затаивших дыхание»? — шепотом спросила Мари.

Беннет усмехнулся:

— Будете ревновать?

Она покачала головой:

— Только в том случае, если вам прикажут ухаживать за одной из них.

Ох, почему она не догадалась взять с собой веер? Мари невольно поморщилась. С помощью веера она могла бы разогнать этих хищных гарпий, когтями продиравшихся к Беннету.

Мари была права, когда сказала, что знает, кто ожидал их в зале. Свежая мужская кровь встречалась в Константинополе довольно редко, а холостяки со связями — еще реже. Но и одни лишь физические достоинства майора делали его неотразимым. Однако Беннет мог разговаривать сразу только с несколькими дамами, поэтому некоторые из них были вынуждены разговаривать с его спутницей. И их не слишком деликатные расспросы выводили Мари из себя. Мод Уильямс, сидевшая справа от нее, когда-то познакомилась с Беннетом на обеде у посла, и она сейчас возликовала, узнав, что Мари даже не подозревала, что Беннет — младший сын графа.

— Да-да, графа Ривертона, конечно же. А вы не слышали о нем? — спросила Мод, смахивая каплю пота со своей необъятной груди. — Граф — известный дипломат, и ходят слухи, что лорд Даллер был назначен послом главным образом из-за этого, а вовсе не за свои заслуги. И еще… О!..

Рядом с майором образовалась узкая щель, и Мод поспешила пролезть в нее.

Беннет общался с женщинами весьма любезно, но в уголках его глаз не было тех крохотных морщинок, которые появлялись, когда что-нибудь по-настоящему его интересовало. От этой мысли Мари стало легче. Ей очень не хотелось походить на глупых женщин, окружавших ее, но она вдруг обнаружила, что тоже ожидает освободившегося местечка рядом с Беннетом.

И во всем были виноваты его проклятые стихи.

Теперь-то она знала, что это за человек. Суровый и неуступчивый. Всегда готовый выполнить приказ — что бы ему ни приказали.

Но глубина его чувств смущала ее и озадачивала, пожалуй, даже пугала.

Нет-нет, ей не хотелось ощущать песок и гравий боевых полей Испании. Не хотелось делить с ним его печаль по еще одному убитому другу. И не хотелось чувствовать надежду, которую он обрел на восходе солнца в Саламанке. Но теперь она знала тайные мысли и чувства этого человека. И это означало, что она больше не могла сопротивляться ему и не выполнять его указаний.

Мод почти повисла на плече Беннета, а ее огромные груди чуть ли не вываливались из декольте. Мари была уверена, что майору были видны даже верхушки сосков этой женщины.

«Все, хватит!» — сказала себе Мари. И стала пробираться к Беннету.

Он тотчас же шагнул ей навстречу, явно очень довольный.

— Заиграла музыка. Потанцуем?

Она кивнула, и он провел ее сквозь толпу вздыхавших женщин.

— Эти дамы могли бы научить кое-чему даже французов в искусстве доставлять удовольствие, — заметил Беннет.

Мари улыбнулась. Только теперь она научилась понимать его юмор. Поэтому в тон ему ответила:

— Их не могла бы разогнать даже пушечная канонада.

Он тоже улыбнулся, и она заметила морщинки, появившиеся в уголках его глаз.

Другие пары также проталкивались к центру зала. Окинув их взглядом, Беннет спросил:

— Сколько гостей приглашено на этот вечер?

— Несколько сотен, наверное. Приглашены почти все европейцы, здесь живущие. И конечно же, некоторые из местных чиновников.

— А почему вы пришли?

Мари пожала плечами:

— Даже не знаю… Но здешние женщины скажут вам, что я ищу себе мужа.

— А что скажете мне вы?

Танец уже начался, и Беннет сделал с ней сложный поворот, причем вел ее необычайно ловко и уверенно.

— Это, насколько я знаю, единственный вечер, на котором появляется мой отец, — уклончиво ответила Мари.

Он молча смотрел на нее своими синими глазами, теперь вдруг потемневшими. Мари чувствовала, что должна что-то сказать, но не знала, что именно, поэтому спросила:

— Как вам нравится вечер?

Беннет криво усмехнулся:

— Я уверен, что вы сами знаете ответ на этот вопрос.

Удивительно, но теперь ей казалось, что она видела что-то знакомое в его синих глазах. Мари перевела взгляд на губы майора. Ее решение соблазнить его только для того, чтобы он нарушил свое обещание, теперь представлялось совсем уж детским и ужасно глупым. Потому что теперь она желала его… просто потому, что желала. Но могла ли она соблазнить Беннета не из мести, а ради собственного удовольствия?

— А есть ли какая-либо замена подобным балам в турецкой культуре?

Мари покачала головой:

— Нет, конечно. Турецкие женщины не бывают в обществе мужчин, если они не члены их семьи. Женщины тоже танцуют, но только тогда, когда их никто не видит. И для этого нужны вуали.

Делая поворот, он прижал ее к себе крепче, чем позволяли приличия.

— А вы видели эти танцы?

Мари тихонько засмеялась.

— Я сама их танцевала.

Тут музыка смолкла, но Беннет не выпускал ее руку, когда повел в другой конец зала.

— Где ваш отец? — спросил он строго.

Ее отца нигде не было видно, но она знала, что он скрылся в комнате для игр.

— Стойте там, где я буду вас видеть, — добавил майор.

— Значит вы — моя дуэнья?

Мари рассмеялась.

Беннет молча кивнул, давая понять, что именно так он и считал.

Вскоре Мари, как в романе, оказалась в окружении мужчин, но грозная «дуэнья» тут же разогнала их всех. Внезапно к ней приблизился еще один джентльмен, и майор прошептал:

— Еще и этот?..

— Он ректор, — шепнула в ответ Мари.

Беннет нахмурился.

— Тогда ему следует знать, что нельзя так смотреть на вас.

Но оказалось, что милейший ректор собирался пригласить на танец вовсе не Мари, а одну из женщин, крутившуюся вокруг Беннета.

— Так я буду с кем-нибудь еще танцевать в этот вечер? — пробурчала Мари.

Беннет провел ладонью по ее руке и тихо сказал:

— Мы же не знаем, кому можно доверять.

— Думаю, мистер Томосэп едва ли представляет угрозу.

— Он ведь археолог, не так ли?

Мари кивнула:

— Да. Но если вы думаете, что мне грозит опасность и от соперников моего отца, то вы ошибаетесь. У него уже давно нет соперников, так что… — Взглянув на подол своего платья, Мари пробормотала: — О, мне надо подколоть подол, пока я не свалилась на пол или не упала прямо на вас.

Она судорожно сглотнула, представляя, как лежала бы на нем. Ее груди прижимались бы к его груди. А губы были бы всего в нескольких дюймах от его губ. Ох, возможно, ей не следовало подкалывать платье…

Беннет помолчал, потом заявил:

— Да, вы правы. А то еще упадете на какого-нибудь мужчину, с которым будете танцевать… — Он предложил ей руку. — Пойдемте.

Она положила руку на его рукав, однако сказала:

— Меня не надо сопровождать. Сомневаюсь, что негодяи прячутся в дамской комнате.

Ей требовалось немного остыть, пока она не натворила глупостей. Ее горящие щеки, возможно, могли бы свидетельствовать о том, что в зале очень жарко, но соски, вырывавшиеся из корсета, свидетельствовали совсем о другом.

Беннет содрогнулся и проворчал:

— У меня нет никакого желания сдаваться на милость этой стае пираний.

Мари невольно улыбнулась:

— Ну… значит, мы исчезаем вместе. А после того как вы покинете Константинополь, женщины найдут что-то новое, чем будут мучить меня.

— Это вас беспокоит?

Она тряхнула волосами и усмехнулась:

— Нет, никогда.

А если ее что-то и беспокоило, то совсем другое…

«Может быть, в дамской комнате никого не будет», — думала Мари. И если повезет, то она сможет принудить Беннета поцеловать ее.

Или сама его поцелует.

Но что бы она сделала, если бы он отверг ее? Что, если он сдержит свое обещание и не ответит на ее чувства?

Мари вздохнула. Кажется, у нее не было шансов даже выяснить это. Плотная стена атласа, тафты и шелка загораживала вход в дамскую комнату. Несколько женщин вообще отказались от попыток войти и поправляли свои прически и корсажи прямо в холле.

Неправильно истолковав ее вздох, Беннет прошептал:

— Сделайте это миссией по возвращению утраченного. Берите свои булавки и отступайте за угол. Я буду ждать вас там, где меня не заметят.

— А потом?

— Потом мы сможем проскользнуть в кабинет посла — это дальше по коридору. И там вы сможете подколоть ваш подол.

— А не трусость ли это?

Майор пожал плечами:

— Нет, наверное. Просто мы избегаем встречи с превосходящими силами врага.

Мари снова вздохнула. Она уже привыкла к Беннету, и, возможно, она даже нравилась ему. Но ведь он собирался вернуться в Англию…

А она отказалась возвращаться туда.

Мари пробралась сквозь толпу женщин и вскоре собрала около дюжины булавок. А затем скользнула за угол, и никто этого не заметил.

— Успешно? — спросил Беннет.

Она с поклоном показала горсть блестящих металлических вещиц.

— Миссия выполнена, майор.

Он открыл дверь и ввел ее в кабинет посла, где не оставили ни одного светильника, — очевидно, для того, чтобы сюда не заходили гости. Майор подошел к каминной полке и зажег несколько свечей. Приятный успокаивающий свет заполнил комнату. А из зала доносились выразительные аккорды шотландского рила.

Мари посмотрела на Беннета, прислонившегося к каминной полке; свет свечей сейчас смягчал резкие черты его лица, и теперь он очень походил на того человека, которого она недавно узнала по его стихам. Человека, которого его сержант вызвал на состязание по ощипыванию кур. Человека, который отдал собственную лошадь, чтобы тащить телегу с детьми и женщинами, потому что мул этой семьи пал от истощения.

— Да-да, булавки… Мне нужно заколоть булавками, — пробормотала Мари, придавая своим мыслям более безопасное направление.

Беннет усмехнулся, но промолчал.

Мари же положила булавки на стол и, наклонившись, принялась за дело. Но она не заколола и нескольких дюймов, как корсет впился ей в ребра. Она раскашлялась и пробурчала:

— Проклятые корсеты…

Беннет скрестил на груди руки.

— Я всегда именно так думал об этой части женской одежды.

Мари чуть приподняла подол и пробормотала:

— Возможно, я немного поспешила, собираясь на бал.

Беннет улыбнулся и приблизился к ней. Взяв со стола булавку, он опустился на одно колено и принялся ей помогать.

— Вот так… Теперь лучше, да?

Мари посмотрела на него и поняла, что все происходящее очень его забавляет.

— И вот так. Теперь еще лучше, правда?

Ноги Мари дрожали, но она заставила себя улыбнуться:

— А у вас большой опыт в починке женских туалетов?

Майор пристроил еще одну булавку.

— Нет, не очень. Но во время сражений я несколько раз чинил кое-что из одежды. — Он взял очередную булавку. — И еще… Да, как-то раз я починил и платье. Около Арройо мы обнаружили маленькую девочку, у которой была кукла в разорванном платье. Вот я и помог малышке, чтобы…

Майор внезапно умолк.

«Его поэма о полях сломанных игрушек», — вспомнила Мари.

— Неужели вы сами починили кукольное платье? — спросила она.

Беннет вздрогнул и судорожно сглотнул.

— Да, починил.

Поэма была не из веселых. Ей стало страшно.

— Что с ней произошло?

— Она умирала от голода, когда мы ее нашли. А потом… Потом ее сердце не выдержало, — добавил он и снова сглотнул.

На глаза Мари навернулись слезы. Слезы жалости к маленькой девочке и Беннету. Она вспомнила, что эта страница была измазана грязью, и в ее воображении тут же возник отчетливый образ одинокого Беннета, рывшего могилу.

Она провела рукой по его волосам и прошептала:

— Но вы ведь пытались спасти ее…

Он выпрямился и глухо проговорил:

— Попытка спасти кого-то не имеет никакого значения в этом огромном аду.

— Нет, имеет. Имеет для человека, которого вы пытаетесь спасти.

Мари встала на цыпочки и поцеловала его в подбородок.

Его грудь то поднималась, то опускалась. Казалось, дыхание причиняло ему мучительную боль.

— Мари, я дал слово: то, что произошло в гостинице, не повторится.

Но теперь-то она была уверена: он хотел ее так же, как она хотела его. Он был благороден, храбр и бесстрашен. Но к сожалению, ужасно упрям.

— А я не согласилась с этой вашей клятвой. Почему же ваши желания значат больше, чем мои? Нет, майор, на этот раз приказы отдаю я.

Она провела пальцем по морщинкам у него на лбу.

Делая чертежи, она научилась видеть сущность вещей в их деталях. Там, где некоторые художники видели всего лишь бабочку, она видела сложные узоры, сочетание цветов, смелые формы. И видела красоту.

А сейчас перед ней были белокурые волосы, едва заметный шрам на щеке и губы — то поджатые, то кривившиеся в усмешке. О, Беннет был полон деталей, пробуждавших любопытство и желание познать его.

— Мари…

Она прижала ладонь к его губам.

— Я не просила вас говорить, — сказала она ласково.

И провела пальцем по его щеке, медленно обводя овал лица.

Потом рука Мари скользнула к груди майора, и ее пальцы обнаружили на мундире целую выставку медалей. Она задержала на них руку и ощупала каждую. Какой же ценой они ему достались?

Он отстранил ее руку и проворчал:

— Глупые армейские побрякушки. Их придумала шайка генералов, решивших, что это важнее, чем забота о солдатах.

Мари не стала возражать, однако заметила:

— Я уверена, что каждая из них — это какой-то ваш безрассудный и благородный поступок. — Она легонько толкнула его к стене. — А теперь… Если вы снова шевельнетесь без моего разрешения, это будет иметь последствия.

Он криво усмехнулся:

— Последствия?..

Она снова принялась поглаживать его по плечам и по груди, но теперь уже с новым для нее чувством власти над этим мужчиной.

— О, ужасно… Какие твердые мускулы…

— Значит, я должен хорошо вести себя, да?

Она приподнялась на цыпочки и осторожно куснула его ухо.

— Да, именно так.

Беннет вздрогнул, когда Мари добралась до брюк. Приободрившись, она стала поглаживать его по бедрам, затем — по ягодицам. Собственная дерзость ужасно возбуждала Мари, и дыхание ее сделалось прерывистым. «О Боже, — думала она, — похоже, это исследование не удовлетворит мое любопытство». И действительно, теперь ей уже хотелось исследовать… слишком уж соблазнительный бугорок, выступавший под тканью брюк майора. Но сначала — поцеловать. И она обвила руками его шею.

Беннет откашлялся и пробормотал:

— Есть всего лишь несколько… вещей, которые мы еще не пробовали, не так ли?

В его голосе слышался не то смех, не то стон.

— Поцелуйте меня, — прошептала она.

— Но я уже делал это в гостинице.

— Существует по крайней мере одиннадцать типов поцелуев, и всех мы еще не пробовали.

Он обнял ее за талию.

— Одиннадцать?..

Мари покраснела.

— Да, так считается. Я читала об этом в книге.

— В какой же?

Неужели она только что призналась, что читает непристойные книги? Смутившись, Мари ответила:

— Не помню. Я читаю так много книг…

Он провел пальцами по ее бокам, и она вскрикнула:

— Ой, не надо! Щекотно…

— Прекрасно.

Он осторожно погладил ее груди, выступавшие из декольте, и задержался на углублении между ними.

— Так какую же книгу?

— Ну… это был какой-то древний индийский текст, — неохотно призналась Мари.

Он отстранился и заглянул ей в глаза.

— «Камасутра»? Вы читали «Камасутру»?

Она удивилась:

— Так и вы слышали о ней? Я изучала ее на санскрите.

— А мы несколько отрывков читали в Оксфорде. Но что вы имеете в виду под словом «изучать»? И зачем вам это понадобилось?

— Там кое-что меня заинтересовало, — ответила Мари, набравшись храбрости.

Если уж она решила соблазнить его, то не должна ничего скрывать.

Беннет снова занялся ее грудью.

— Что же именно?

Он запустил палец ей в лиф и едва не коснулся соска.

— Там перечисляются места, в которые любовники целуют друг друга.

— Что-нибудь вас особенно заинтересовало?

Даже при всей появившейся у нее решительности оставались еще слова, которые, как ей казалось, она никогда не произнесет вслух.

— Да, кое-что… Вы упомянули об этом вчера, когда мы направлялись делать чертеж.

— Гм… не помню, — пробормотал Беннет. Однако его взгляд свидетельствовал о том, что он прекрасно все помнит. — Так что же, Мари?

— Ну… я не могу это произнести.

Он вздохнул, изображая огорчение:

— Как жаль… Поскольку это вы отдаете сейчас приказы. Но этот эпизод… речь об удовольствии, не так ли?

— Да, мои груди… Я хочу, чтобы вы поцеловали их.

Он коснулся губами обнаженной кожи, не прикрытой платьем, — но только слегка.

— Вы это подразумевали?

Она прикрыла глаза. Что ж, если он хотел подробностей, он их получит.

— Да, это. Но я хочу, чтобы вы целовали всю грудь.

Он провел ладонью по груди девушки, затем принялся ласкать ее. А она с придыханием проговорила:

— И еще я хочу, чтобы вы сняли с меня платье и сделали то же, но языком.

— А… понятно. — Беннет спустил лиф и посмотрел на темные кончики на ее грудях. И вдруг со стоном отстранился. — Дорогая, это будет сложно.

— Но я хочу…

Она сделала резкое движение, и ее грудь полностью освободилась от корсажа.

— Этого не должно произойти… — Он обвел пальцем ее сосок, и она застонала. — Но все же произойдет. Потому что каждый раз, когда мы встречаемся, это не выходит у нас обоих из головы.

Мари утвердительно кивнула:

— Да, конечно. К тому же это вполне естественно. Должно быть, у вас и раньше были отношения с женщинами. Отношения, доставлявшие вам удовольствие. А получив его, вы с ними расставались, да?

— Думаете, так будет и сейчас? Мужчины часто целовали вас? — Беннет прикоснулся пальцем к ее губам. — А мужчины ласкали вашу грудь? — Он снова стал ласкать ее груди, и она тихо застонала. — А многие ли мужчины лежали между вашими стройными ногами и… изливались в вас?

Его рука скользнула к ее пылающему лону, и она тихо вскрикнула, потом простонала:

— Ни одного…

— В таком случае вы обманываете себя, если думаете, что все это так просто.

— Выбор принадлежит мне. Перестаньте оберегать меня.

Она сжала его руку. Ей это требовалось. Она хотела, чтобы он взял ее.

Его лицо исказила болезненная гримаса.

— Я не могу, Мари… — Он кивнул в сторону двери. — Выйдите, а потом — направо. Там есть дверь, которая ведет в утреннюю гостиную.

— А что…

— Поторопитесь.