На восходе солнца в грязное окно кареты проникло немного света, — впрочем, вполне достаточно, чтобы разглядеть суровые голубые глаза Беннета и легкие тени на его подбородке.

Мари улыбнулась своему спутнику. Ей было тепло и уютно в объятиях Беннета, но в какой-то момент ее пальцы укололись о его отросшую в дороге щетину, и она проснулась. Сползая с коленей майора, Мари поморщилась — она совершенно забыла, каким ужасным было изношенное сиденье.

А потом она вдруг заметила, что карета уже не тряслась. Да-да, оказывается, они остановились.

— Мы уже на месте?

— Да, уже.

Беннет помог ей выйти из кареты, затем подошел к кучеру и положил ему на ладонь несколько монет. Кучер что-то проворчал и выкинул из кареты дорожный мешок майора. Потом, не говоря ни слова, взобрался на козлы, щелкнул кнутом, и усталые лошади тронулись с места, чтобы отправиться в обратный путь.

Мари открыла свой ящичек с принадлежностями для рисования. К счастью, ничего не сломалось.

— Он явно не испытывал угрызений совести, оставляя нас здесь, — заметила девушка.

Беннет взглянул на удалявшийся экипаж.

— Да, верно. Поэтому я выбрал именно его. Думаю, никто, кроме него, и не согласился бы отвезти нас сюда.

— А вы не боитесь, что он выдаст нас, если его начнут допрашивать?

— Выдаст в ту же минуту, не сомневайтесь, — подтвердил Беннет. — Но прежде чем вернуться в Константинополь, ему надо дать отдых лошадям. Значит, несколько часов он проведет в ближайшей гостинице. А когда вернется в город, тому, кто преследовал вас, придется долго его искать. Когда же он наконец найдет нужного кучера, предположим, что вы правы, и среди ваших слуг нет предателя, мы уже все закончим и будем возвращаться в город.

— Оказывается, вы все продумали, — заметила Мари. — Очень основательно продумали… — Но кое-что ее все же беспокоило, и она спросила: — Когда мы возвращаемся?

Беннет подхватил свой дорожный мешок.

— У Абингтона есть приказ встретиться с нами в небольшом городке в нескольких милях отсюда. Мы будем там через два дня.

— Понятно, — кивнула Мари.

Ей не следовало так долго спать. Заснув, она лишила себя возможности осмотреть местность — в том числе и вышеупомянутый городок. Но можно было осмотреться и сейчас…

Мари окинула взглядом окрестности. Что ж, ничего особенного… Почти нигде не было видно признаков жизни. Только одинокий куст неподалеку. В основном же — одни камни и песок.

Беннет тоже осмотрелся. Затем пристально посмотрел на нее и спросил:

— А вы уверены, что вам хочется это делать?

Мари криво усмехнулась:

— По-моему, немного поздновато менять решение.

Он приподнял пальцем ее подбородок, их взгляды встретились.

— А может, хотите вернуться? Еще не поздно, Мари.

Она покачала головой:

— Нет, я не изменила свое решение. А вы?

Он улыбнулся и тихо сказал:

— Я тоже. — Подхватив ящичек Мари, майор указал в сторону камней. — Пошли? — Сделав несколько шагов, он вдруг остановился и снял с плеча дорожный мешок. — Знаете, я захватил для вас еще один комплект одежды.

Он вынул из мешка штаны и белую полотняную рубашку.

— Но это мужская одежда…

Беннет задумался, потом пробормотал:

— Мои сестры всегда, когда где-нибудь прятались, надевали мальчишечью одежду. Но если вам неудобно…

Мари рассмеялась.

— Нет-нет, я просто удивляюсь, что это придумали вы, а не я.

Он протянул ей одежду:

— Вот, возьмите. Но поторопитесь. Нам надо побыстрее пройти через эту каменистую местность.

Мари осмотрелась. Ни один из камней не был достаточно высоким, чтобы за ним спрятаться. Растительность же оказалась такой жалкой, что и за ней нельзя было бы надежно укрыться.

Мари взглянула на своего спутника. А может, попросить его просто отвести глаза? Она усмехнулась и в смущении пробормотала:

— Я собиралась попросить вас отвернуться, но это, наверное…

Беннет тут же закивал:

— Да-да, конечно, я повернусь к вам спиной. Только побыстрее, пожалуйста.

Мари, однако же, медлила.

— А что, если на меня из засады нападут бандиты, когда вы будете стоять спиной ко мне?

Его губы дрогнули в усмешке.

— Разумеется, я не могу оставить вас на милость бандитов. Какой же тогда из меня защитник?

— Тогда держите.

Мари отдала Беннету одежду и снова осмотрелась.

Вокруг не было ни души, однако… Одно дело проявлять храбрость в уединении собственного дома, но совсем другое — раздеваться посреди пустыни.

Собравшись с духом, Мари торопливо разделась до сорочки, упорно не поднимая глаз на Беннета. Но тот вдруг издал какой-то глухой звук, и Мари тут же подняла голову, опасаясь бандитов. Оказалось, что Беннет увидел ее руки и теперь таращился на них в изумлении.

— Хна, — пояснила Мари, указывая на рисунки, которые она нанесла на плечи и на руки. — Но мне, очевидно, не хватает практики, иначе все это было бы…

Она умолкла, внезапно представив, как выглядел бы Беннет, если бы вдруг увидел, как она танцевала на праздничном вечере. Он шагнул к ней и проговорил:

— Почему вы всегда не такая, как я ожидаю?

Беннет обвел указательным пальцем лепестки лотоса, затем коснулся виноградной лозы у ее локтя. Мари задрожала даже от такой невинной ласки. Слава Богу, чулки скрывали рисунки на ее ногах!

Тихонько вздохнув, она прошептала:

— Я не могу измениться. Я всегда была именно такая.

Беннет улыбнулся и провел пальцами по ее плечу, затем коснулся едва заметной ямочки над воротом ее сорочки.

— Я не хочу, чтобы вы менялись, Мари.

Она снова вздрогнула.

— Но я же раздражаю вас, не так ли?

Он с улыбкой кивнул:

— Иногда. Немного. — Наматывая на палец прядь ее волос, Беннет продолжал: — Вы, Мари, похожи на дикого неприрученного зверька. На очаровательного зверька.

Мари била дрожь, но эта дрожь не имела никакого отношения к холоду. Ах, если бы он сейчас поцеловал ее, у нее, наверное, не выдержало бы сердце…

Она отступила на полшага и пробормотала:

— Вы хотите сказать, что мои волосы придают мне… диковатый вид?

Мари тряхнула массой спутанных прядей.

Майор же усмехнулся и проговорил:

— У вас чудесные волосы, но… — Он вытащил из своего дорожного мешка бесформенную мужскую шляпу. — Вот, возьмите. Это защитит вас от солнца и спрячет ваши волосы. Выглядит не так уж безобразно, клянусь.

— Моя прическа? Или шляпа?

Он шутливо нахмурился:

— Шляпа.

Мари натянула на голову шляпу и убрала под нее волосы. А потом вдруг сообразила, что стоит перед Беннетом в одной сорочке. На ней ничего больше не было, кроме сорочки, этой ужасающей так называемой шляпы и полусапожек.

Она прижала ладонь ко рту, чтобы сдержать смех, но было поздно — они оба разразились громким хохотом. И этот их веселый смех вдруг показался Мари еще более опасным, чем поцелуи Беннета. Ведь смех сближал, делал их друзьями, а также…

Мари нахмурилась и, выхватив из рук Беннета одежду, натянула ее на себя. Он оглядел ее новый наряд, взгляд его задержался на ее бедрах.

— Если подойти ближе, то никто не примет вас за мальчишку. Но давайте побыстрее уйдем отсюда.

Беннет зашагал к камням, и девушка последовала за ним.

Прошло несколько часов, и Мари теперь сидела в жалкой тени какого-то куста, совершенно сухого и лишенного листьев, так что она даже не могла определить его породу. Мари сделала три глотка воды из рациона, установленного Беннетом. Если бы он был человеком другого сорта, у нее возникли бы подозрения, что он ищет способ отомстить ей за ее обращение с ним во время посещения Мидии.

Пока что их путешествие казалось не очень утомительным. К тому же Мари не раз бывала в пустынях и даже вместе с отцом участвовала в раскопках. Она часто проходила большие расстояния в поисках нужных ей образцов растений, а также жила с отцом в палатках на его раскопках — в нескольких десятках миль от ближайшего городка.

Тут Беннет пристально взглянул на нее и проговорил:

— Вы были бы очень полезны в военных походах.

Судя по стихам Беннета, эти его слова были наивысшей похвалой. А может, ей следовало сказать ему, что его записная книжка находилась у нее?

Нет-нет, нельзя об этом говорить. Ведь если она скажет, что сохранила его стихи, ей придется признаться, что она их читала. И он, наверное, рассердится. Она бы на его месте рассердилась, потому что стихи — это душа их автора, его самые интимные переживания.

Да-да, она не скажет ему про книжку. Ведь все равно он уедет навсегда.

Но мысль о том, что Беннет, возможно, пожалеет об утрате книжки, не давала Мари покоя. Как он мог не пожалеть? Ведь в этой книжке была вся глубина его сердечной боли и все то, что он пережил во время войны.

Да, она ему скажет, не струсит.

Мари раскрыла рот и пробормотала:

— А какова же эта армейская жизнь?

Ох, она все- таки струсила…

Беннет встал, давая понять, что пора идти дальше. Мари подавила вздох и подчинилась. У нее под ногами громко хрустел песок, а вокруг громоздились обломки камней — то были остатки извержений вулканов, когда- то покрывавших пустыню.

— Невыносимо жарко. Или невыносимо холодно.

Мари вздрогнула, услышав голос Беннета; она уже забыла про свой вопрос.

— Например, в Испании и Португалии было почти так же жарко, как и здесь, — добавил майор со вздохом.

И тут Мари вдруг поняла, что он неважно себя чувствовал в такой обстановке. От этого открытия ей стало чуточку легче, и она спросила:

— Что же вы тогда делали?

— Мы просто шли, а наши губы распухали от солнца. — Беннет снова вздохнул и поморщился. — Все, что у нас было, — это наши кивера. Но у них нет полей, и они не спасали от проклятой жары. Наконец кто-то сообразил, что если положить в рот листок, то он прикроет нижнюю губу. — Беннет с усмешкой покачал головой. — Наверное, на нас было страшно смотреть — вид был далеко не героический, совсем не тот, про который писали в газетах.

То, что она узнала из стихов Беннета, потрясло ее, но откровенные признания, услышанные из его уст, подействовали гораздо сильнее. «Но почему же он стал таким откровенным со мной именно сейчас?» — спрашивала себя Мари. И ей вдруг пришло в голову, что если так пойдет и дальше, то она сможет доверять ему. А если она сможет доверять Беннету, то сможет и полюбить его…

— Мы нисколько не напоминали войско на параде, — продолжал он. — Одежда рвалась, и мы заменяли ее тем, что могли найти в городах, через которые мы проходили. Кое-что даже снимали с погибших друзей. Знаете, когда офицер погибает, его шпагу посылают вдове, а остальное имущество распродается словно на аукционе — кто больше даст. Однажды таким образом я купил прекрасный мундир с глубокими карманами. Лучше уж купить, чем отморозить пальцы. А вот пушки никогда не изнашиваются — не то что одежда солдат, стреляющих из них.

— Толпы оборванных торговцев продают изделия из стали, — пробормотала Мари и осеклась, сообразив, что читает на память стихи Беннета.

Он вздрогнул и, повернувшись к девушке, спросил:

— Что вы сказали?..

Она побледнела и пробормотала:

— Я просто…

— Мари, эти слова я написал после Коруньи.

Она потупилась и тихо сказала:

— Я подобрала вашу книжку, когда вы выбросили ее в Мидии.

— И вы прочитали ее?

Ведь это было личное… Даже позволяя себе помечтать, как когда-нибудь опубликует некоторые из своих стихов, он никогда не думал, что напечатает именно эти стихи. В них не было ни размера, ни рифмы. Он тогда не трудился в поисках нужного слова — просто старался избавиться от тяжких мыслей и чувств.

Смеялась ли Мари над сентиментальностью многих его страниц? А может, жалела, как бедного простака, вообразившего себя поэтом?

Она, без сомнения, была художницей, и его жалкие попытки писать, должно быть, казались ей смешными.

Молча отвернувшись от Мари, Беннет зашагал дальше. Он знал, что она следовала за ним, так как слышал за спиной ее шаги.

— У вас не было никакого права, — пробурчал он, словно обращаясь к самому себе.

— Я знаю, — прошептала она очень тихо.

«Но если так, — думал Беннет, — то выходит, что мои стихи сохранились, не утеряны».

Собравшись с духом, он проговорил:

— Я ожидаю, что вы вернете мне книжку.

— Конечно, верну. Я как раз собиралась сказать, что она у меня.

Воцарилось неловкое молчание. Но что же Мари думала о его стихах? Ему вдруг ужасно захотелось узнать ее мнение о них. Почему она до сих пор ничего про это не говорила?

Ответ был очевиден, и этот ответ…

Невольно вздохнув, Беннет проговорил:

— Не беспокойтесь, я не возомнил себя поэтом. Просто у меня такой способ коротать долгие часы между сражениями.

Черт побери, теперь он говорил как ребенок, пытающийся избежать наказания. Все, хватит болтать!

И все же он вновь заговорил:

— Я прекрасно знаю, что не умею писать. Однажды в Итоне я выставил свою поэму на конкурс, и учитель английского языка отругал меня за то, что я сделал посмешище из освященной временем традиции.

Но Мари не рассмеялась, — напротив, тяжело вдохнула.

— Конечно же, учитель был не прав.

Искренность, прозвучавшая в голосе Мари, встревожила Беннета. И он продолжал:

— Но я не винил учителя. Поэма была ужасно плохой, и он подумал, что я выставил ее в шутку.

Он трудился над этой поэмой два месяца, снова и снова обдумывая ее и перечитывая. Подал же перед самым закрытием конкурса, потому что первый экземпляр выглядел ужасно неопрятным и он был вынужден переписать поэму. Со свойственной школьникам самоуверенностью он ждал одобрения и похвалы. Увы, на следующий день учитель выступил против него перед всем классом, прочитав его поэму и обвинив в том, что он превратил конкурс в посмешище, в фарс. И конечно же, Беннет сделал то, что сделал бы любой мальчик двенадцати лет, — он рассмеялся и согласился со своим учителем. А затем получил наказание от учителя, а также поздравления от других мальчиков — за веселую проделку.

И Беннет больше ничего не писал, пока в семнадцать лет не получил назначение на Пиренейский полуостров. Только тогда он начал снова сочинять, потому что надо было или писать — или сойти с ума от того хаоса, который воцарился у него в голове. Но вмешался полковник Смоллетт-Грин и повторил ему то, что он уже знал: его предназначение — посылать солдат на бойню, а не писать какие-то слова.

И оба этих человека — и учитель, и полковник — оказали ему большую услугу. Действительно, каким же он был идиотом, вообразив, что может писать стихи…

— Как он посмел?! — Гнев, звучавший в этом восклицании Мари, удивил его. — Этот человек, должно быть, слеп! — Она схватила Беннета за руку, заставив остановиться. — Поверьте, ваши стихи очень хороши.

Беннет поморщился. Проклятие, он заставил ее жалеть его. Но какого же ответа он ожидал от нее?

— Мари, вам не надо бояться, что вы ослабите мой боевой дух. Так что не надо мне лгать.

Она смотрела на него с удивлением.

— Вы мне не верите?

— Я верю в ваше великодушие.

— Но ваши стихи не просто хороши, они приковывают внимание.

— Вряд ли вы сказали бы что-то другое мне в лицо.

Он улыбнулся, показывая, что он понимает, в какое трудное положение ее поставил.

Мари ткнула пальцем ему в грудь.

— Я, может быть, не решилась бы сказать правду — но и не солгала бы. Неужели вы действительно подумали, что вашей книге место в дорожной пыли?

Выражение карих глаз девушки ошеломило Беннета. Его сердце затрепетало. Но он все еще не мог заставить себя вдуматься в ее похвалу.

— Это была всего лишь глупая забава…

— Если вы так думаете, то я оставлю себе вашу книгу, — заявила Мари и зашагала дальше.

Беннет тяжко вздохнул. Что-то сжалось у него в груди. Плохи его стихи или нет, они принадлежали ему, и он хотел вернуть их.

— У меня нелады с рифмой и с раз…

— Да, размер не соблюдается, — перебила его Мари. — Но кто говорит, что вы должны следовать установленному правилу?

Он поморщился:

— Ну… все так говорят.

Мари покачала головой:

— Неправда, Беннет. Я так не говорю. — Мари помолчала. Почему он подбивал ее сказать всю правду? Повернув голову, она посмотрела ему прямо в лицо. — Так знайте же, ваши стихи… Они схватили меня за горло и притащили сюда.

Печально вздохнув, Мари зашагала быстрее.

Глядя ей вслед, Беннет простоял целую минуту. И если бы он чуть не потерял ее из виду, когда она вошла в небольшую рощицу сосен, то, наверное, простоял бы так, ошеломленный, весь день.

Догнав девушку, он заявил:

— Но учитель английского языка из Итона — широко известный авторитет.

Ее бедра соблазнительно покачивались, когда она спросила:

— А как называлось то ваше стихотворение?

— «Весна».

— Вам так нравится весна?

Беннет задумался.

— Что же в весне может не нравиться? Цветы, обновление жизни… и прочее… Но я знаю, что мне не суждено быть поэтом.

— Откуда вы это знаете?

— После того как мы отправили Наполеона на Эльбу, я на несколько месяцев вернулся в мое поместье. Думал, что попробую снова сочинять стихи… но ничего не получилось. И это не ложная скромность. Я просто не мог придумать, о чем писать. Когда же я кое-что все же написал… Эти мои стихи годились разве что на растопку.

— О чем же были стихи?

— Ну… классические темы. Деревня. Природа. Красота. Благодатные темы для поэтов. Но у меня ничего не получилось.

— А вас интересуют такие темы?

Беннет пожал плечами:

— Да, конечно.

Мари помолчала немного, потом заметила:

— Структура и форма — не самые ваши сильные стороны.

Беннет поморщился. Ей не надо было это повторять.

— И если вы попытаетесь полагаться на это, — продолжала Мари, — то потерпите неудачу. Вами, Беннет, движет страсть. Если же ее нет, вы не создадите ничего стоящего. Но когда страсть с вами… — Она покраснела. — Я имею в виду страсть к работе. Так вот, в этом случае ваши успехи очевидны.

Надежда? Но надеяться — это слишком опасно. Кроме того… Если война являлась ценой за его способность писать, то тогда лучше остановиться и никогда больше не писать стихов.

Но румянец Мари напомнил ему о том, что существовали другие виды страсти. Стихотворение, которое он написал как-то ночью, ложилось на бумагу легко, и оно не было полной неудачей. Но не мог же он специально искать рискованные приключения, чтобы потом писать о них… Не такой он был человек. Да, в обычной жизни он был очень спокойным и уравновешенным. Страсть — это не на каждый день.

Так было, пока не появилась Мари…

Последняя мысль застала его врасплох, но он тут же сказал себе: «Однако эта страсть со временем затухнет — иначе просто быть не может». И действительно, не мог же он прожить всю жизнь, страстно желая Мари.

Беннет оглядел местность, чтобы хоть как-то отвлечься. «Главное сейчас — сохранить ее живой. А об остальном и потом можно подумать», — сказал он себе. И вдруг заметил какое-то движение…

Протянув руку, майор обнял Мари за талию. Она остановилась и оглянулась. Он жестом показал, чтобы она молчала. Мари кивнула и придвинулась к нему, следя за его взглядом.

Вдали опять что-то промелькнуло. Но это нечто находилось слишком далеко, и невозможно было определить, человек это или животное.

Беннет увлек Мари к ближайшей чахлой рощице, и оба присели. Он снова подал ей знак, чтобы она молчала. Она опять кивнула и прижалась к нему.

Вскоре пятно на горизонте начало обретать цвета. Коричневый и бежевый. И пятно это двигалось в их направлении.

Через несколько минут стало ясно: пятен было несколько. И это были люди, неуклонно приближавшиеся к ним.