На следующее утро, когда Лу с Андреа ушли, Сьюзен неторопливо пила кофе. Как приятно посидеть в тишине, без людей и телефонных аппаратов. Она поймала себя на том, что напряженно смотрит на жженую умбру кофейной гущи в чашке, раздумывая, а может, бросить работу, с таким трудом отвоеванную? Ей просто не вынести больше сцен с Моди, в чьей встревоженности проскальзывает оттенок стервозности. И даже Тара, дорогая Тара, последнее время стала больше докукой, чем другом. Люди требуют от вас лучшего, напомнила она себе, моя чашку, глядя, как коричневое под струей воды превращается в оранжевое. Мучиться вашими проблемами — кому это нужно? Сопереживание потихоньку разъедается эрозией…

В дверь позвонили. На секунду ей почудилось, будто звонит отключенный телефон. На пороге стоял Эйб с большим малиновым конвертом.

— Почта, — сообщил он. — В ящик не поместилось, и я решил, пойду-ка отнесу…

— Благодарю, Эйб, — выдавила Сьюзен.

Пухлый, набитый конверт. Она открыла его. Внутри оказались конвертики поменьше, штук пятьдесят, с таким же окошечком, как на большом, с тем же обратным адресом. Счета от телефонных компаний.

Сьюзен вывалила все на кухонный стол и, не постигая смысла, стала просматривать. Адресованы самым разным людям в Манхэттен, в пригороды, все — незнакомым. И тут до Сьюзен дошло — это шутка. Угрюмая, злобная шутка. Существо забавлялось с ней.

На улице шутки продолжались. Бросив все письма в угловой почтовый ящик, Сьюзен оглянулась, сама не желая, на телефон-автомат, всего шагах в десяти от нее. Провод висел голый — трубка была срезана. Но пока она смотрела, произошло невероятное — телефон зазвонил!

Не только она наблюдала это: мимо проходила, толкая коляску с ребенком, молодая женщина. Она остановилась, удивленно наклонила голову, ребенок, подражая маме, — тоже; потом женщина улыбнулась, сказала что-то ребенку, тот ничего не понял, но все равно засмеялся.

И последняя шутка перед катастрофой.

Они были в школе, она и Лу, ждали школьного спектакля Андреа «Викинги». На минуту, стоя в вестибюле с другими родителями, Сьюзен почувствовала тепло знакомых мгновений тихого счастья.

— А кто Андреа сегодня? — спросила ее пухлая мама с кислым лицом.

— Бабушка викинга. А Тимми?

— Американский индеец с насморком. Надеюсь, не забудет захватить на сцену носовой платок.

— А у индейцев уже были платки?

— Этому лучше иметь. — И женщина вразвалочку отошла, наверное, выяснять, какие роли играют другие соперники ее сына.

Для родителей стоял кофейник с кофе, и Лу налил две чашки для них, пока Сьюзен оглядывалась, ища взглядом телефоны, выясняя, много ли их тут. Прибыла, запыхавшись, ее мать.

— Ида больше часа на телефоне держала. Наконец я сказала: «Послушай, Ида, если я не выйду из дома сию минуту, то пропущу спектакль Андреа». Но она все никак не могла угомониться, бедняжка. Лу, дорогой, этот кофе для нас?

Сьюзен пришло в голову, что, несмотря на все трагедии, жизнь быстро возвращается к обычной нетерпимости.

Другая бабушка, к счастью, увлекла миссис Гудман в сторонку, хоть на время. Лу также устремился на «пастбище позеленее»: к двум папашам, один был его приятель-юрист. И Сьюзен, оставшись одна, прогулялась мимо кафельных стен вестибюля, разглядывая картины учеников.

Двери зала открыли двое горделивых ребятишек, родители осанисто вошли в зал, точно знаменитости, наносящие визит. Сьюзен села между Лу и матерью и начисто забыла обо всем, как только на сцене появилась Андреа: удивительно хорошенькая с накрашенными губками и припудренными тальком волосами. К концу спектакля Сьюзен почти плавилась от счастья. Такой счастливой она давно уже не была, и даже предложила отправиться всем в ближайшее кафе-мороженое и отпраздновать событие. Что они и сделали. Андреа, сидевшая перед горкой шоколадного соуса, сияла гордостью. Вот почему пакет, поджидавший их под дверью, не возбудил у Сьюзен ни малейших подозрений.

— Эй, что это? — Лу подобрал его, осмотрел изящную шелковую ленту, нарядную подарочную бумагу и протянул Сьюзен.

— Это мне? Да? — сказала Андреа.

— Не знаю, может быть.

Они отнесли пакет на кухню и открыли его. Внутри, ухмыляясь, пялился на Сьюзен черный, глянцевитый человекоподобный зверек-грызун.

— Ой, ой! Телефончик — Микки-Маус! — запрыгала Андреа. — Это — мне!

Позже, когда Андреа отнесла жуткого зверька к себе в спальню, Лу повернулся к Сьюзен, которая, плеснув себе неразбавленного мартини, уставилась на пятнистую фарфоровую поверхность кухонной раковины.

— Ну, ты что? Не понимаешь? Шутка. Какой-то мерзавец старается досадить тебе, вся затея — шутка, розыгрыш. Теперь видишь?

Видела она только пятна и рюмку, которую требовалось долить.