— Ты ее упустил, упустил!

— Зигги, ты знаешь, который час?

— Восемь утра, большинство людей отправляются на работу. А ты чем занимаешься? Дрыхнешь! Я плачу тебе не для того, чтобы ты давил подушку.

Барни подпер голову рукой, так и не продрав глаз. Он чувствовал, что в окно льется солнечный свет, и страшился его яркости.

— Я вкалывал на тебя до четырех утра.

— Вот и довкалывался! — заорал Зигги. — Что случилось? Господи, да что случилось? Когда я уезжал, — он быстро успокоился, — вы жались друг к дружке, как карты в нераспечатанной колоде.

— Личные проблемы.

— Какие, к черту, личные проблемы, когда у тебя в руках такое богатство? — Если Зигги кого-то и было жалко, то одного себя: угораздило же его связаться с таким ослом! — Мне предстоят переговоры с Твидом, а что у меня за душой? И где Сиам? В постели ее нет.

— Откуда ты знаешь?

— Я сперва позвонил ей, думал разбудить тебя…

Упоминание о Сиам заставило Барни посмотреть открытыми глазами на утренний мир.

— У меня на телефоне лежит записка.

— Почему ты раньше ее не заметил?

— Я только что открыл глаза.

— Значит, мерзавец, ты разговаривал со мной с закрытыми глазами? Ты хотел меня оскорбить?

— Какие оскорбления? Просто я устал.

— Где Сиам?! — зарычал Зигги. — Ни разу не слыхал, чтобы она встала в восемь утра. Да еще оделась, да еще смоталась! Если она спрыгнула с моста Джорджа Вашингтона…

— То ты преподнесешь это как сенсацию в вечерних газетах.

— Этот твой глупый цинизм! Сразу видно, что в шоу-бизнесе ты профан. Шел бы резвиться к ягнятам — там тебе самое место. — Потом он перешел от гнева к делу: — Что сказано в записке?

Барни принялся медленно читать:

— «Лапочка…»

— Что еще за «лапочка»?! — опять вспылил Мотли.

— Наверное, это обращение ко мне.

— Прости, — кротко проговорил Мотли.

— Брось.

— Ну, что там идет за «лапочкой»? — Мотли было трудно сдерживаться. — Не тяни кота за хвост!

— «Лапочка, я поехала в Нью-Йорк ставить новый колпачок». — Барни не стал зачитывать продолжение, гласившее: «Я не выну его до скончания века».

— Что дальше?

— Дальше сугубо личное.

— Опять ты со своим чертовым «личным»! Она поехала ставить колпачок, а ты говоришь «личное»? В нее столько вложено, а она разъезжает без присмотра! Откуда ты знаешь, что она его поставит?

— Я ей доверяю.

— Ты свихнулся? Кому нужна беременная секс-звезда?

— Если это тебя успокоит, то знай, что я к ней не прикасался.

— Твое дело клясться, а мое сомневаться.

— Дай мне поспать!

— Погоди, вот помрешь, тогда и отоспишься.

— Что тебе от меня нужно?

— Мог бы по крайней мере поехать с Селестой в такси. Где твои мозги? Теперь всем известно, что она поехала домой одна.

— Ты и Селесту разбудил?

— Зачем мне это?

— Тогда откуда тебе все известно?

— Думаешь, Додж стал бы просто так предоставлять вам бесплатное такси? Таксист работает на него.

Барни ничего не сказал.

— Что ты задумал? — заорал Мотли.

— Поспать.

— Зачем? Ты уже проснулся.

— Проснулся, но чертовски хочу спать. Кажется, я ни минуты не проспал с тех пор, как согласился на эту работу. Так что спокойной ночи! Желаю удачи с Твидом!

— Доброе утро! — ввернул Зигги. — Будь у меня Селеста, мне не пришлось бы полагаться на удачу.

Несмотря на звонок Мотли и на яркий свет, сон по-прежнему не отпускал Барни. Стоило коснуться головой подушки — и он отключился.

В его сон ворвался стук в окно. Кто может стучать в окно на такой высоте? Он знал, что это сон. Стук повторился. Он стал частью его сна: продолжая спать, он слушал дробь по стеклу. Стук становился все громче. Барни поднял голову и прищурился.

За окном на узком карнизе стояла Сиам. Она навалилась на стекло, обвешанная свертками. Испугавшись за нее, Барни сбросил теплое одеяло и подбежал к окну в одних трусах.

— Меня расхвалили в газетах! — крикнула она. Была так близко, что он от неожиданности едва не оглох.

Дернул за ручку, но рама не поддалась.

— Смотри, потеряешь трусы! — предупредила она его.

— Спасибо.

— Таких альтруисток, как я, можно перечесть по пальцам.

Он недоверчиво смотрел на нее.

— Как ты туда залезла?

— По лестнице!

Он посмотрел вниз и обнаружил приставленную к стене лестницу.

— Тут нет ни души, — объяснила она. — Все заперто.

Он наконец-то распахнул окно и бегом вернулся под одеяло.

— Не хочешь полюбоваться на мои покупки? — Она принялась обстреливать его кровать своими свертками. Потом, подобрав новую юбку, согнула колени и прыгнула с подоконника прямо к нему на кровать. Кровать врезалась в стену, матрас заколыхался, но он упрямо сжимал веки, словно сон был делом жизни.

Стоя на кровати, она нагнулась к нему.

— Я купила пять новых бюстгальтеров! — Стала расшвыривать свертки, пока не нашла маленькую коробочку. Ленточка отказывалась развязываться, и она вскрыла коробочку зубами. — Я открыла духи с новым запахом: «Всегда — недостаточно». — Она вынула хрустальный флакон из бархатной подставки, извлекла затычку и подушила себя за ушами, а потом грудь и под юбкой — на счастье. Показав ему самую крупную коробку, похвасталась: — Годовой запас соли для ванны.

Поняв, что со сном покончено, он пихнул ее под коленку. Она с криком рухнула с ним рядом. Они вцепились друг друга и принялись возиться. Это занятие было прервано тяжелыми шагами за дверью. Барни предвосхитил выговор словами:

— Ты — дикая женщина.

— Погоди, дай снять лифчик. — Она прикусила язык — в дверь постучали.

Барни не сразу пришел в чувство.

— С вами все в порядке? У нас обвалился потолок, рухнула целая полка с виски.

— Я упал с кровати, — ответил Барни, наблюдая, как Сиам срывает с себя жакет, блузку, расстегивает юбку, стягивает через голову лифчик. — Отправьте счет Зигги Мотли.

— Благодарю, сэр. Желаете взглянуть на повреждения?

— Нет. — Барни усмехнулся, но его голос остался невозмутимым. — Я верю вам на слово.

Человек удалился.

— Кажется, ты говорила, что тут нет ни души? — Он обхватил обнажающуюся Сиам за талию.

— Захотелось подсмотреть за тобой, — повинилась она. — Чтобы увидеть, есть ли разница между тобой спящим и бодрствующим. Разницы не оказалось. — По ее тону можно было заключить, что это наблюдение имеет для нее большое значение. — Я узнала тебя и спящим.

— Сиам, — вырвалось у него, — я тебя люблю.

Она пулей слетела с кровати и стала поспешно, кое-как напяливать на голое тело блузку. Возникли трудности с попаданием рукой в рукав. На свисающую с одного плеча блузку она накинула жакет и умудрилась застегнуть его не на те пуговицы. Только потом настал черед лифчика: она уже продела в него руки, когда сообразила, что надевать его поздно. Лифчик отлетел в сторону. Она запрыгнула в юбку, но заело молнию.

— Сиам, что ты делаешь?

Она застыла, судорожно сжимая края юбки, со свисающей из-под жакета блузкой, с торчащей из косо застегнутого жакета голой грудью.

— Прошу тебя, Барни, не говори этого, если не от сердца, не от души, ведь что-то другое побуждает тебя прикасаться ко мне. Пожалуйста, Барни, не говори этого! — Она отвернулась от него, слишком взволнованная его признанием и собственной реакцией. — Не говори ничего, если это не то, чего ты хочешь. Прошу тебя! Если ты не стремишься ко мне всеми фибрами своей души. — Ее глаза покраснели от счастливых слез. Она наконец добралась до ответа на его вопрос, что она делает. — Если ты говоришь мне, что любишь меня, когда я раздета, я не очень-то сильно тебе верю.

Он улыбнулся и пристыженно повесил голову.

— Когда ты раздета, я тебя хочу.

Она покачала головой, опасаясь, что имеет дело с тупицей. Но он не был тупицей.

— Возможно, я действительно теряю голову, когда вижу тебя обнаженной. Когда ты остаешься голой, то я быстрее выпаливаю то, что в другом случае просто мямлил бы дольше. Раздета ты или одета, я говорю это тебе — такой, какая ты есть, со всеми твоими достоинствами и недостатками.

— Знаю, ты говоришь правду. — Она осторожно отошла от кровати. — Но все равно побалуй меня! — Одной рукой она натягивала юбку, другой прикрывала голую грудь. — Видишь, какая я старомодная.

Он сунул руку ей под жакет и провел по телу, подбираясь к груди. Она медленно закрыла глаза.