Шеврон въехал на стоянку у обочины дороги, где в пальмовой роще была оборудована площадка с грубо сколоченным столом и деревянными скамейками без спинок. У него имелись все основания для ответного удара. Шеврон позволил себе спокойно пообедать, но потом вся эта суета началась вновь, заполнив каждую минуту бегом на длинную дистанцию.

Шеврон покинул тележку и, не торопясь, двинулся к кустам, как будто по естественной надобности. Вряд ли тут могли оказаться какие-нибудь наблюдатели, чтобы зарегистрировать факт. Он решил, что никто не будет устанавливать потайные микрофоны на каждом дереве.

Прислонясь спиной к гладкому стволу так, чтобы было видно дорогу, Шеврон вынул свой передатчик. Ему очень хотелось поторопить «Пошевеливайтесь» и при этом невозмутимо добавить как обычно это делал Полдано: «Никогда не мешкай под пальмовым деревом. Тебе не дано знать, когда упадет кокос». Это была любимая присказка Полдано, которая теперь могла бы стать подходящим некрологом, но Шеврон подумал, что вряд ли это будет оценено по достоинству.

Вместо этого он откликнулся:

— Полдано умер. Инструкции.

— Ожидайте.

Мимо на бешеной скорости промчались два автомобиля. За несмолкаемым приглушенным шорохом кустарника Шеврон смог услышать барабанный бой, очень слабый и настойчивый. Обычно он продолжается всю ночь. Рядом с современными городами все еще существовали такие примитивные общины, которые не желали признавать прогресс двадцати четырех столетий.

Возможно, в этом был определенный смысл. Лойз Мартинец вряд ли было хуже, если бы она не оказалась в расцвете лет зернышком, измельченным в ручной мельнице. Один только контроль за окружающей средой делал это возможным для большинства людей, вынужденных жить в постоянном напряжении. Хорошая жизнь была настолько иллюзорна, насколько она вообще когда-либо была. Человек пускался в разврат после того, как не смог достичь желаемого. Но в этом случае он уже не мог остановиться, иначе вновь почувствуешь себя ничем.

Голос, шедший, казалось, прямо из его руки, привел его в чувство, увел с того сомнительного пути, по которому блуждала его мысль.

— Вы остаетесь здесь. Не предпринимайте ничего относительно Полдано. Возьмите отпуск. Выйдите на связь через день. Конец.

Шеврон защелкнул крышку коробки и рассмотрел ее поверхность с голубыми и золотыми полукружьями лавровых листьев. Изящной итальянской работы, она принадлежала Вагенеру. Тому самому Вагенеру, который был вынужден отстранить его от работы и должности на шесть месяцев. Он объяснил это так: «Я знаю, на что ты способен, Шеврон, но прошлые заслуги — это еще не все. Поверь мне, в первую очередь это нужно тебе самому. Никто не может оставаться наверху положения вечно. Мы не имеем права на сомнительные связи. Это нечестно по отношению к тем, кто вынужден на тебя положиться. Ты понимаешь меня?»

Верно, тысячу раз верно. Он первым бы выразил недовольство, если бы ему самому был навязан ненадежный оператор. Но человеку должно быть позволено ошибиться в расчетах хотя бы один раз.

Боже, что же они думают о нем? Что он встанет на рынке и громко крикнет, что Полдано был его другом?

Что-то с глухим звуком упало у его ног. Это был массивный желто-зеленый стручок, вмурованный в жирную глину. Возможно, он имел цель. Неоткуда даже получить добрый совет. Если бы он встал на двадцать сантиметров дальше, был бы пронзен, словно копьем.

Это выглядело так, словно Ка Полдано метнуло стручок в качестве прощального жеста, до того как последовать в солнечной ладье за край. День еще был в самом разгаре, когда Шеврон зажег сигарету и сел в свою тележку, чтобы вновь обдумать случившееся.

Когда он очнулся, чернота обступила его со всех сторон, и отброшенный в кусты окурок прочертил в ночи светящийся след.

Он тщательно, со всех сторон рассмотрел случившееся, не пытаясь решить все наскоком. Несомненно, ощущалось постоянное давление со стороны разведки Южного Полушария. Не всегда на одном и том же уровне и не всегда в одной и той же точке. Ради выгоды они готовы были хитрить и изворачиваться, и если вынашивали какой-то план, то действовали обычно очень осмотрительно, тщательно разрабатывая все до последней мелочи.

Насколько в департаменте были в курсе — не было на пути ничего сколько-нибудь важного. Вот почему он был отослан на пятый для проверки его боеготовности. Вряд ли это была подходящая работа для того, чтобы отвлечь его от собственных грустных размышлений, в отличие от интересной работы по его штатской специальности инженера-термоядерщика. Но они могли и ошибиться. Убийство Полдано могло быть лишь отправным шагом в некотором хитром тактическом ходе — на деле ложном, для того чтобы отвлечь внимание от реальных событий где-то в другом месте.

Но где, бога ради? Неустойчивый мир между двумя полушариями был настолько надежен, насколько был надежен за последнее десятилетие. Собирались даже регулярные конференции, обсуждавшие проблемы всеобщего слияния, которое объединило бы планету. Впервые в ее истории.

Теперь это могло стать чем-то вполне реальным: если только это было то, чего они действительно хотели. Но, скорее всего, никто не решится на последний шаг, навсегда избавивший бы мир от агрессии. Она была слишком важным строительным кирпичиком человеческой психики. Нет диалектики — нет борьбы, даже если она создана искусственно. И человеческая раса выродится.

Где, в таком случае? Самой отдаленной точкой в географическом отношении был Северный полюс. Чего могли хотеть сатрапы Бразилии от Северного полюса? Ничего такого, чего они не могли бы сделать с своей собственной Антарктикой.

И этот путь в рассуждениях завел в тупик. Шеврон запустил мотор и выбрался на шоссе. Решение пришло внезапно, во время движения. Вагенер мог вполне дать запугать себя. Посмотрел бы он на себя на месте Полдано.

Шеврон свернул на проселочную дорогу в том месте, где через высохший ров была переброшена плита, и проехал дальше, трясясь по подлеску до тех пор, пока не скрылся за кустами. Вовсе не потому, что увидел, будто кто-то едет следом за ним. Отъехав от Аккры пятнадцать километров по Кумазийской дороге, Шеврон свернул направо, на разбитую грунтовую колею, очень ухабистую и переходящую в длинный темный туннель из нависающих деревьев.

Бунгало Полдано было построено на уступе приблизительно в двух километрах от развилки и на высоте в полкилометра. Первый дом небольшого поселения, в котором жили некоторые из европейского персонала тропического исследовательского медцентра. В центре поселка был небольшой участок с бассейном и маленькой площадкой для вертолетов.

Шеврон оставил автомобиль и взобрался на небольшую насыпь. Здесь на вершине, где не гудел мотор и не стучали обода колес, он смог расслышать ночные звуки в полную силу.

Это били в барабаны где-то совсем рядом и в отдалении, но уже совсем в другом ритме. Этот способ связи был единственно возможным на больших расстояниях. В том смысле, что для него не существовало границы в виде экваториальной линии. У Южного Полушария был большой гарнизон в Габоне и разного рода аппаратура быстрого обнаружения. Они могли использовать барабанный бой в качестве открытой связи, настолько банальной, что никто даже не обращал на это внимание.

Возможно сейчас, именно сейчас, какой-нибудь черный как смола барабанщик, блестящий от пота, выбивал в банановой роще экстренное сообщение о том, что Шеврон покинул Аккру и направился в поселок Полдано.

Вне движущегося воздушного потока было все еще достаточно жарко и рубашка липла к телу. Шеврон снял ее и перекинул через плечо. Впереди показался автомобиль. Он двигался очень быстро, наполняя светом пространство туннеля. Шеврон бросился в канаву и встал на четвереньки в двухсантиметровом слое белой пыли.

Через пять минут дорога начала подниматься вверх и свернула к подножью уступа, на котором расположилось поселение.

Как ему запомнилось, там была сторожка со шлагбаумом и дежурным привратником, регистрирующим посетителей. Шеврон шел по дороге, огибающей уступ, до тех пор, пока она не начала поворачивать назад, образуя петлю, и на вершине в сиянии света возник поселок. С правой стороны была сплошная скала с редкими пальмами, растущими прямо из расщелины скалы. Плавные изгибы стволов тянулись вверх.

Шеврон ухватился за ближайший и подтянулся. Этот путь, вполне безопасный, лишал какого-либо смысла контрольно-пропускной пункт, но только в том случае, если не требовалось доставлять им тяжелую аппаратуру.

На вершине, образуя навес, выступала углом старая ржавая ограда. Шеврон двинулся вдоль нее, подыскивая надежный металлический стержень. Затем перебросил через верх ограды рубашку и, перебирая руками, выдвинулся вперед так, что свободно повис в воздухе. Подтянувшись из последних сил, он соскользнул внутрь, словно краб.

По периметру ограды рос кустарник, образуя как бы широкий пояс, а за ним — яркое дневное освещение от четырех прожекторов, установленных с каждой стороны периметра на высоких подставках.

В бассейне кто-то был. Шеврон услышал голоса и плеск воды. Прячась за кустами, он обогнул сторожку. Шлагбаум был опущен, а привратник забрался внутрь своей круглой саманной хижины.

Бунгало Поддано имело веранду с тремя широкими ступенями. Оно было крыто желтой дранкой. При входе — двустворчатые двери с колышущейся занавеской из белой марли; вокруг — лужайка из простой травы. От соседнего в ряду бунгало его отделяло примерно пятьдесят метров. В доме кто-то был. Правое с фасада окно было освещено, и узкая полоска света выбивалась из-под занавешенной двери.

Шеврон пересек двадцать метров открытого пространства, двигаясь бесшумно, словно кошка. Потом он свернул влево и миновал конец фронтона с длинным окном, обращенным в сторону скалы.

С обратной стороны бунгало был все тот же аккуратный газон, простирающийся до кустарника. Полдано спланировал его таким образом, что никто не мог подойти слишком близко, чтобы не повредить его.

На кухне кто-то пел. Заунывный напев сопровождался повторяющимися последовательными ударами, словно кто-то колотил ложкой по полой деревяшке. Шеврон бесшумно пробрался вдоль метровой ширины бетонного основания и осторожно заглянул в кухонное окно.

На высоком табурете, погруженный в свои невеселые мысли и не замечая ничего вокруг, сидел африканец в белой пижаме, коренастый и с бритой головой.

Это был Закайо, повсюду сопровождавший Полдано в течение последних десяти лет. Без сомнения, он знал о том, что произошло.

Шеврон осторожно приоткрыл дверь и оказался внутри прежде, чем человек смог двинуться.

— Спокойно, — предупредил он. — Спокойно, Закайо. Ты должен помнить меня. Я навещал доктора Полдано около двух лет назад.

Закайо, не прекращая стучать рукояткой ножа, в то же время отвел назад руку, готовясь метнуть его.

Шеврон ощутил легкое покалывание в области шрама.

— Спокойно, — повторил он снова. — Вспомни меня.

В то же время он готовился молниеносно бросить рубашку навстречу ножу, чтобы сбить его, рассчитывая какой-то частью своего разума с холодным спокойствием время ответной реакции, вероятную траекторию и скорость полета ножа.

Внезапно лицо Закайо расплылось в широком оскале, обнажив ряд белых массивных зубов и ярко-красный язык. Эта гримаса, очевидно, должна была означать радушную улыбку. Глаза же не изменили своего выражения. При этом он проговорил:

— Конечно, я помню вас, мистер Шеврон. Я несколько поторопился. Располагайтесь. Если хотите, я сварю кофе. Я как раз думал о том, что мне следует предпринять. Одно несомненно, я сверну голову тому выродку, который метнул этот гарпун в моего хозяина.

— Как ты, наверное, догадываешься, я бы хотел услышать об этом подробнее.

— Это было так, мистер Шеврон. Я знал, что доктор отправился на встречу с кем-то. Затем час назад я получаю это известие из медцентра. Потом появляетесь вы, пытаясь что-то выяснить. Не с переднего крыльца, как обычный посетитель. Вполне очевидно, мистер Шеврон, что все это связано. Я бы никогда не подумал, что мистер Чад закончит таким образом. Он всегда был очень осторожен и всегда выходил чистым из любой переделки. Он был хороший человек. Очень сильный. Видимо, кому-то было очень выгодно отправить его на тот свет.

— Есть другие идеи?

— Нет, мистер Шеврон. Как я сказал, он должен был встретиться с кем-то на берегу.

— Со мной. Но мы так и не встретились. Оставил ли он после себя какую-нибудь записку?

— Ничего. Ничего, насколько мне известно. Поглядите, мистер Шеврон, Служба безопасности Аккры уже побывала здесь. Они ничего не нашли и велели мне оставаться здесь до тех пор, пока я еще что-нибудь не узнаю.

— Все верно. Им бы хотелось думать, что ты просто присматривал за вещами, но будь осторожен. Кто бы ни сделал это, захотят раздобыть этот адрес. Возможно, они захотят выяснить, что известно тебе.

— Не так много, мистер Шеврон. Доктор был очень скрытен. Но я находился возле него достаточно долгое время и знаю: он занимался еще чем-то, помимо той работы, что делал здесь в подразделении. Я много думаю здесь, но молчу.

Закайо слегка постучал рукояткой кухонного ножа по лбу, слез с табурета и приготовился принимать гостя.

Стоя, он оказался ниже, чем можно было предположить вначале. Плечи и грудь были массивными и соответствовали бы более высокому росту, чем даже два метра Шеврона. Но ноги были короткими, и Закайо приходилось смотреть вверх, чтобы встретиться с глазами Шеврона. Он взял свой нож и засунул его в узкий карман под рукавом куртки.

Очень подвижный, несмотря на свой вес, Закайо первым вошел в гостиную, где тоже горел свет, и выкатил из-за бамбуковой перегородки столик со спиртными напитками.

— Хотите выпить, мистер Шеврон? Доктор всегда в это время пил виски с лимоном.

— С удовольствием. Налей что-нибудь и себе.

— Доктор был хорошим человеком, мистер Шеврон. Всегда ровный. Не из тех, кто меняется день ото дня и вы не знаете, на каком вы свете. Не так много людей, похожих на него. Всегда приветливый и доброжелательный. Я буду скучать по нему. И не боюсь это сказать. Такого больше не будет.

— Что ты собираешься делать дальше?

— Этого я не знаю. Полагаю, появится другой человек, который займет его место в медцентре и этот дом, заодно с работой. У меня есть кузен в Аккре, и я не знаю, останусь ли здесь. У него свое дело, прокат автомобилей. Я имею долю. Немой партнер, если можно так сказать. По крайней мере, у меня есть выбор. Правда, не совсем так. Мне нравилось работать с доктором. Обычно он садился на этот стул, и мы обсуждали разные проблемы. Говорили буквально обо всем. Только прошлой ночью он был как будто в другом ледниковом периоде. Вы знали, что оба Полушария — как Северное, так и Южное — имеют по целому департаменту, работающему над этой проблемой? И если они делают это не для полярных станций, то это могло произойти в любое время.

— Я что-то слышал об этом. Что заставило Полдано заинтересоваться этой проблемой?

— Он прочитал старые рукописи «Новозеландских научных обзоров». Отдельные страницы лежат где-то там, на полке. Ледовая шапка все увеличивается в размерах на Южном полюсе. Когда она станет достаточно толстой, нижние слои под тяжестью льда начнут таять, и тогда глыбы льда начнут сползать в океан, переполняя его. Они сползут вниз примерно до пятидесятого градуса южной широты. Это повлечет за собой отражение значительной части солнечного света, и на Земле похолодает.

Шеврон вновь наполнил свой стакан и перешел к окну, вытащив по пути один-единственный лист тонкой газетной бумаги. Это могло быть простым совпадением. С другой стороны, Полдано был достаточно проницательным человеком. Какой-нибудь намек относительно повышения активности на Севере мог вызвать его интерес.

— Ты достаточно хорошо это запомнил?

— Доктор объяснил все очень понятно. Я думаю, можно что-то понять, проследив за ходом его рассуждений. С охлаждением Земли шапка на Севере будет расти, все больше тепла будет отражаться в космос, и ледники устремятся вниз, через всю Европу. К тому же, уровень океана повысится примерно на двадцать или тридцать метров. Полдано считал, что здесь, на утесе, с нами ничего не случится. Но все это принесет много горя.

— Вот почему полярные станции сохранили этот отчет. Это интересная теория, но ничего подобного не произойдет.

— Только то, что я рассказал, мистер Шеврон. Ничьи интересы тут не замешаны. Если бы Южное Полушарие могло устроить все так, чтобы это произошло только на Севере, было бы из-за чего тревожиться. Но они не станут отрезать свой собственный нос, чтобы досадить твоему лицу.

Шеврон сложил бумагу и засунул ее в наружный карман куртки.

— Ты не будешь возражать, если я осмотрюсь? Он рассчитывал встретиться со мной. Вполне возможно, что существует какое-нибудь письмо или что-то еще, что он хотел бы передать мне.

— Пожалуйста, мистер Шеврон. Хотите, я приготовлю еду?

— Это было бы неплохо, но мне не следует оставаться здесь так долго. Я пришел через ограду и уйду этим же путем. Если тебя спросят, то ты меня не видел.

— Я понимаю, мистер Шеврон. Можете на меня положиться.

В комнате Полдано было чисто, как в больничной палате. Шеврон остановился на пороге, не включая света, дал своим глазам привыкнуть к полумраку и внимательно оглядел комнату: простая кровать, застеленная зеленым покрывалом; соломенная циновка; сундук с одеждой, на крышке которого, посередине, почти с математической точностью стояла изящная фигурка окапи, приблизительно десятисантиметровой высоты; белый стенной шкаф с круглыми ручками из нержавеющей стали и дверцами в виде жалюзи; дверь в ванную из матового стекла; наполовину застекленная дверь, ведущая в мансарду, соединенную с верандой.

Оглядев комнату, Шеврон решил, что нет смысла искать здесь что-либо. Полдано был достаточно опытен, чтобы не оставлять следов. Обычно все инструкции он держал в голове. А все рапорты отправлялись по назначению. Все сообщения ему могли передавать через надежного посредника. Шеврон надел рубашку и, уже застегивая вторую пуговицу, внезапно замер. Тихие шаги на веранде заставили его встать за дверью и прижаться к стене. Ручка подалась вниз, и дверь начала медленно открываться.

Кто-то еще проявлял к этому интерес. Кто-то от Южного Полушария за золотыми запасами? Можно было только удивляться, что они так долго оставляли это без внимания. Хорошо же. Надо только сохранять хладнокровие, и, может быть, удастся раздобыть немного информации прямо сейчас.

Дверь отошла на полметра и начала закрываться. В голове у него пронеслось: только один, и при этом худой. В то же самое время он начал действовать. Ударом ноги захлопнув дверь и развернувшись, Шеврон швырнул вошедшего прямо на закрывшуюся дверь. Если у него был напарник, то, стреляя через стекло, он попал бы в первую очередь в своего человека.

Вдруг он испытал некоторый шок. Прекрасные шелковистые волосы коснулись его подбородка. Кожа была гладкой, словно мрамор. Все посылки были совершенно неверны для объекта мужского пола. Легкий запах сандалового дерева. Испуганное «ох», приглушенное его рукой, прозвучало мягко и мелодично. Рядом с ним была женщина, причем молодая и ухоженная.

Продолжая зажимать ей рот, Шеврон развернулся, оттащил ее от двери и выждал, считая до пяти.

После короткой борьбы, показавшей, что сопротивление бесполезно, женщина успокоилась. В полумраке ее глаза, блестящие, с огромными зрачками, свирепо смотрели поверх его руки.

Снаружи не слышалось никакого шума. И Шеврон спросил:

— Кто вы? Говорите тихо и примите к сведению: мне совершенно ничего не стоит свернуть вам шею. — В то же время он достаточно красноречиво перенес руку на ее горло.

Возможно, она и была удивлена таким обращением, но это не имело никакого значения; ведь она была просто ничтожной «эй-ты».

— Я могла бы спросить вас о том же. Где доктор Полдано?

Вопрос был задан совершенно искренне и прозвучал убедительно. Было очевидно, что она действительно не знала, что с ним. Но Шеврон был уже заранее предубежден. Только глупец может дважды повторить одну и ту же ошибку. Его пальцы сомкнулись на гладкой шее.

— Задавать вопросы буду я, — прорычал он. — Кто вы? В ее глазах неожиданно отразилась боль.

— Я — доктор Рилей.

— Это о многом говорит мне. А нельзя ли более подробно?

— Четыре-девять-три отклонение семь пять отклонение Роджер девять один, Рилей Доктор.

— Не увиливайте, Рилей.

Пальцы еще немного сжались, и она поспешно добавила:

— Я здесь работаю. С доктором Полдано. У меня только что закончилось дежурство, и я ищу его.

— Почему не воспользовались главным входом, как обычный посетитель?

— Мы друзья. Я всегда пользуюсь этой дверью.

— Любовники?

Она молчала, и только глаза ее говорили, что она ненавидит его. Было ясно, что он попал в самую точку, но тупой иглой. И все же это проясняло один момент — она не знала, что Полдано мертв.

Услышав голоса, Закайо вырос у него за спиной, а из-за плеча Шеврона показался кухонный нож.

— Давайте, я расправлюсь с ним, босс, — и неожиданно продолжил уже совершенно другим тоном: — Мисс Анна. Все в порядке, мистер Шеврон, она не от них. Она бы не причинила доктору вреда. С ней все оʼкей. Это доктор Рилей из подразделения. Психоаналитик.

Руки Шеврона безвольно упали вдоль тела — за это высказалось большинство голосов.

— Вы скажете мне, что происходит? — хрипло спросила она, массируя руками шею. — Что ты имел в виду, Закайо? Доктора Полдано ранили?

— Он — мертв, — без обиняков заявил Шеврон.

Это было жестоко, но в то же время так, словно ему, чтобы вскрыть ланцетом собственный гнойник черной желчи, необходимо было ранить кого-то другого. Только в качестве личной терапии это не помогло. Какая-то часть рассудка кричала ему: «Шеврон, ты все время был просто гнидой».

Видимо, это мнение разделяла и девушка, что в значительной мере снизило эффект сказанного. Чувство собственного достоинства и профессиональная любознательность заставили ее перейти в наступление.

— Что за удовольствие вы собирались испытать, сказав это? Может быть, вы ждали, что я зареву или упаду в обморок?

— Я вовсе не собирался поразвлечься. Просто хотел узнать, известно ли это вам.

— Несмотря на то, что я сказала? Вы никогда не верите тому, что слышите? Ну и какой вывод, если мне будет позволено спросить? Выдержала я вашу проверку?

Она ринулась мимо Шеврона к кровати, словно собиралась сесть на нее, потом остановилась в задумчивости и направилась к сундуку.

— Это четыре вопроса убедили меня на девяносто девять процентов, но существует один процент, что в этом деле замешаны некие заинтересованные лица.

Анна Рилей остановилась перед сундуком, положила руки на крышку и склонила голову. Завитки черных как вороново крыло волос упали вперед, закрыв все лицо, кроме мягко очерченного подбородка. Ее голос прозвучал достаточно твердо, хотя было видно, что самообладание давалось ей с трудом, благодаря постоянной тренировке воли.

— Я бы хотела взять этого окапи. Мы купили его вместе, когда путешествовали по стране. У меня дома есть точно такой же, а теперь их будет пара.

— Пожалуйста. Вы можете также привести в порядок его личные вещи и подготовить их к отправке. Вы знаете, что надо делать?

— Никого нет. У него не было семьи.

Это простодушное заявление словно эхом отразилось в голове Шеврона. Оно могло бы стать подходящей эпитафией для любого из департамента. Ничто не могло являться залогом успеха. Они — бросовый материал, не представляющий ценности. С другой стороны, они должны быть неуязвимы. У каждого была какая-то страсть, которая наполняла смыслом их суровую жизнь. Для Полдано — это был преданный друг в лице девушки по фамилии Рилей. А для Паулы он был пустым местом.

У Полдано в этом плане дела обстояли лучше. Все ясно и просто, и наилучшим образом, каким возможно в обоих мирах, если только это можно сказать про человека, напоровшегося на гарпун.

— Он был сегодня на берегу. Вы не знаете, кто вероятнее всего мог находиться рядом? — спросил Шеврон. — Почему, к примеру, вы не пошли с ним?

Анна Рилей отвернулась от сундука, прижав к себе окапи обеими руками. На щеке две ямочки, изящная походка подчеркивала соразмерность и хорошие пропорции. Она не пользовалась своими достоинствами. Не скрывала и не выставляла их напоказ, как и подобает хорошему психологу, а просто считалась с существующим порядком вещей.

— Он был членом клуба «Аквалайф», в Аккре. У них есть своя база на эспланаде, где члены клуба хранят свое снаряжение: комнаты с одежными шкафчиками, клубное помещение, ресторан. Чад собирался отправиться туда. Мы не можем… не могли часто ездить вместе, потому что распределили между собой работу здесь, в подразделении. Когда проводятся опыты, один из нас обязательно должен присутствовать. Ехать туда сегодня он не особенно желал, но сказал, что возникли определенные затруднения и ему необходимо быть поблизости на всякий случай.

Итак, даже Полдано не смог остаться в стороне от всего. Не сообщая ни слова о происходящем, он все же был вынужден довериться своему напарнику. Вагенеру это бы совсем не понравилось.

Оторвавшись от своих мыслей, Шеврон вдруг увидел, что Рилей смотрит куда-то поверх его плеча. Выражение ее лица изменилось. Видимо, для занятий медитацией это была как раз ее ночь.

Но еще до того, как чей-то шипящий голос приказал: «Всем оставаться на своих местах. Не двигаться», — Шеврон понял, что его обошли. Вагенер был прав. Ему не следовало с детсадовской беззаботностью доверяться чужим.

Их было трое, бесшумно двигающихся в мягкой обуви на мягкой упругой подошве. Без излишней суеты каждый выбрал свою цель. Мелкая серая сетка делала их лица одинаково невыразительными, за исключением стоящего ближе всех, который навел свой бластер Шеврону в грудь. У него, кажется, была лопатообразная борода. На них были свободные рубашки и широкие брюки из тика защитного цвета. Руки имели слегка красноватый оттенок. Скорее всего, они пробыли в деревне не так много времени.

— Друзья покойного держат совет, — снова заговорил главарь. — Черный — из правых, доктор Рилей имеет, вернее, имела свой личный интерес, но чего здесь нужно этому долговязому уроду? Давайте послушаем, что он нам скажет. Для начала имя. Только лишь для того, чтобы увидеть, вызовет ли оно у меня какое-нибудь воспоминание.

Шеврон решил, что этот с бородой и мешком на голове, издеваясь, специально провоцирует их. Но бластер давал ему это преимущество.

— Мое имя Шеврон, — откровенно признался он. — Я только приехал в город и решил навестить моего знакомого, старого знакомого. Но с ним, вероятно, произошел несчастный случай. Если же это ограбление, то вам не повезло. Свои бриллианты я держу в банке.

— О, как не любезно с вашей стороны. Я вижу, нам попался юморист, — проговорил главарь. — Подойдите к девушке. Гомес, уведи их всех в соседнюю комнату. Я поговорю с ними, как только закончу здесь.

Самый маленький из троицы пошарил в кармане и вытащил сразу два бластера. Глаза за сеткой были достаточно выразительны — он только и ждал возможности заняться одним из них или всеми сразу.

— Похоже, у нас нет выбора, — кротко ответил Шеврон. — Только после вас, доктор Рилей. Делайте так, как говорит этот человек.

Она наблюдала за ним с чем-то похожим на презрение, как будто ожидала от него более уверенного поведения, но, тем не менее, вышла вслед за Закайо, двигаясь с изяществом, которое не оставило равнодушным Гомеса.

За спиной у них раздался грохот брошенного на пол выдвижного ящика и затем пронзительный треск. Они действовали основательно, словно намеревались разбить все в щепки.

Гомес выстроил их вдоль бамбуковой перегородки, а сам взгромоздился на кресло, с видимым удовольствием положив лапы на подлокотники. У него был вид человека, приготовившегося к длительному ожиданию.

— Могу я предложить вам что-нибудь выпить? — гостеприимно спросил Шеврон. — Вот тут под рукой столик. Мы могли бы по такому случаю опустошить его.

Он сделал шаг вправо, и вспышка яркого света брызнула из левой руки Гомеса. Шеврон почувствовал резкую боль вдоль правого виска и запах паленых волос.

— Не делай этого, сынок, — равнодушно проговорил Гомес. — Ты заставляешь меня нервничать. В следующий раз я попаду тебе прямо между глаз, а мне этого не хочется. Мой шеф собирается потолковать с тобой, а если я этому помешаю, он разозлится. Это будет очень плохо. Иногда он бывает очень гадким и вряд ли понял бы меня. Стой просто смирно рядом с этой бесстыжей девкой.

В этот момент руки Закайо мелькнули у него над головой, приглашая к совместным действиям.

— А это идея, — продолжил Гомес. — Этот черномазый в чем-то прав. Возможно, он переживет эту ночь. Опусти руки, Сэм.

Шеврон снова двинулся, и глаза Гомеса метнулись обратно к нему. Руки Закайо опустились, и в то же мгновение сверкнула короткая вспышка — это длинное лезвие кухонного ножа отразило свет, а затем двойная дуга пламени, когда Гомес пальнул в паркет из обоих бластеров, забившись в предсмертных конвульсиях. Но Шеврон был уже рядом со стулом и поддержал падающее тело. Вместе с Закайо они бесшумно распластали его тело на полу.

— Хорошо сработано, — прошептал Шеврон. — Можешь взять один из этих бластеров.

— Я предпочитаю нож, но, тем не менее, благодарю, босс, — он освободил нож и вытер его о рубашку Гомеса. Затем острием вспорол капроновую маску.

Стало ясно, что Гомес умер, так и не поняв, что произошло. Но иначе и быть не могло. Он был чужой.

Анна Рилей, все еще прижимая к себе окапи, не двинулась с места. И только грохот, донесшийся из спальни, вывел ее из оцепенения.

— Я могу взять один из них, — заявила она вдруг. — Дайте мне. Шеврон бросил ей бластер, и она поймала его одной рукой.

— Оставайтесь здесь, — отрывисто бросил он. — Если будет необходимо, пустите его в ход, — и тихо вышел через открытую дверь.

Спальня Полдано была полностью разрушена. Пол вокруг кровати усеивали черные зерна, высыпавшиеся из распоротого матраца. Один из двоих, наполовину скрытый занавеской, принялся отрезать куски от плетеной соломенной обшивки. Обращавшегося к нему мужчины не было видно. Он находился в ванной.

Шеврон дал очередь в занавеску, прицелившись в то место, где, по его расчетам, должна была находиться голова. Сам он видел только ноги. Короткий вскрик оборвался на середине, человек в ванной затих.

Шеврон понял возникшую перед тем дилемму. Тот, в ванной, хотел знать наверняка, что их план полетел ко всем чертям, но вставал другой вопрос — как взять инициативу в свои руки.

Чтобы помочь ему, Шеврон сказал:

— Выбрасывайте оружие и выходите следом как можно медленнее.

Закайо, поигрывая ножом и мрачно усмехаясь, проронил:

— Прикрой меня, босс. Я пойду и вытащу этого ублюдка. Шеврон начал пробираться через обломки, пока не оказался в метре от полуоткрытой двери. Тогда он бросился, петляя, вперед, ворвался в ванную и замер у огромной бреши во внутренней перегородке, выискивая цель. Намеренно или по счастливой случайности, но бородач сам загнал себя в угол.

Длинная продолговатая панель за ванной была убрана. Будучи опытным оператором, он признал свое поражение и удрал в кусты… но не один.

Совершив крюк, он прошел через гостиную и взял заложника. Окапи валялось на ковре с задранными вверх ногами, а Анны Рилей не было. Только слабый запах сандалового дерева витал в комнате, как доказательство того, что она не успела предпринять что-либо.