— Господи, ну и громкость! — сказал Ребус.

Он и Джин стояли на мостовой напротив «Плейхауса». Вокруг сгущались серые городские сумерки, хотя, когда они входили в зал, небо было еще совсем светлым.

— Ты, наверное, не часто бываешь на подобных мероприятиях? — спросила Джин несколько более громким, чем обычно, голосом, потому что ее уши все еще были заложены после мощной звуковой атаки.

— Да, в последний раз я ходил на такой концерт довольно давно, — признал Ребус, оглядываясь по сторонам. Пришедшая послушать Лу Рида публика состояла наполовину из тинейджеров, наполовину — из панков со стажем, некоторые из которых выглядели его ровесниками, а несколько человек были даже старше. Сегодня Лу Рид исполнял в основном новые вещи, которых Ребус не знал, но среди них затесалось и несколько классических композиций. Да-а, «Плейхаус»… В последний раз он был здесь примерно тогда, когда «Ю-Би-40» выпустили свой второй альбом. Если бы Ребус напряг память, он бы, наверное, вспомнил и точную дату, но это было настолько давно, что даже думать об этом ему не хотелось.

— Как насчет того, чтобы выпить по стаканчику? — предложила Джин. Вообще-то с того момента, когда они встретились, выпито было уже немало: за обедом они пили вино, потом опрокинули по порции виски в «Оксфорде». В Дин-Виллидж они отправились пешком и, благо времени в запасе у них было порядочно то и дело присаживались на скамейки, чтобы поболтать и дать отдых ногам. Выйдя на живописную набережную Лита, они выпили еще по две порции виски в пабе и подумывали о раннем ужине, но после плотного обеда в «Сент-Оноре» есть им еще не хотелось. По Лит-уок они вышли к «Плейхаусу», но было еще слишком рано, и они заглянули в паб «Конан-Дойл», чтобы опрокинуть по маленькой, а потом продолжили начатое в баре концертного зала.

В какой-то момент черт все-таки потянул Ребуса за язык.

— Честно говоря, я думал, что ты — принципиально против спиртного… — заявил он и сразу же пожалел о сказанном, но Джин только пожала плечами.

— Ты имел в виду — из-за Эрика?… К сожалению, не все так просто. Я знаю, что некоторые женщины, чьи мужья были пьяницами, впоследствии спиваются сами, а некоторые, наоборот, принципиально не берут в рот даже пива, но ведь спиртное-то не виновато!.. Виноват человек, который им злоупотребляет. Даже когда Эрик стал напиваться каждый день, это не мешало мне пропустить стаканчик-другой. Я никогда не читала ему нотаций… и не переставала выпивать, потому что знала — для меня алкоголь не так важен. — Она немного помолчала. — А для тебя? Что значит для тебя спиртное?

— Для меня?… — переспросил Ребус и в свою очередь пожал плечами. — Мне приходится пить, чтобы со мной можно было общаться.

— И сколько тебе нужно выпить, чтобы лекарство подействовало?

При этих словах оба рассмеялись, а потом и вовсе переключились на другое. Что ни говори, тема была не самая подходящая для субботнего вечера, когда на улицах шумели и смеялись подвыпившие эдинбуржцы.

— Ну, какие будут предложения? — спросила Джин, и Ребус с нарочито задумчивым видом посмотрел на часы. Только что пробило одиннадцать. Он знал несколько баров, которые еще работали, но ему казалось, что все они — не самое подходящее место, чтобы вести туда Джин.

— Как тебе кажется, ты способна выдержать еще немного музыки? — спросил он.

— Смотря какой, — ответила Джин.

— Акустической. Только, боюсь, места будут стоячие.

Джин ненадолго задумалась.

— А где это? Где-нибудь по дороге к твоему дому, я полагаю?

Он кивнул:

— Правда, у меня дома форменный сарай, но…

— Я заметила. — Она посмотрела ему в глаза. — Уж не собираешься ли ты попросить…

— Да. Что скажешь?

— Мне хотелось, чтобы ты меня об этом попросил!..

— Но я могу предложить только матрас на полу!

Она рассмеялась и сжала его руку.

— Ты это специально делаешь?

— Что именно?

— Пытаешься меня напугать.

— Нет. — Он слегка пожал плечами. — Просто мне не хотелось, чтобы ты…

Она поцеловала его.

— Я не буду, — пообещала она. — Жалеть, жаловаться и так далее…

Ребус погладил ее по руке и положил ладонь на плечо.

— Ты все еще хочешь выпить… сначала?

— Пожалуй… А далеко идти?

— Совсем нет, нужно только подняться по Бриджес-стрит. Паб называется «Ройял Оук».

— Тогда веди.

Взявшись за руки, они медленно пошли по улице. Ребус изо всех сил старался справиться с ощущением неловкости, но ничего не мог с собой поделать и внимательно всматривался в лица прохожих, боясь встретить знакомых: коллег-полицейских или даже кого-то из бывших заключенных, которые в свое время отправились за решетку его стараниями. При этом Ребус и сам не мог бы сказать, с кем ему меньше всего хотелось столкнуться.

— Ты когда-нибудь расслабляешься? — спросила Джин некоторое время спустя.

— Мне казалось, что я неплохо притворяюсь.

— Я еще на концерте заметила, что ты думаешь о чем-то другом. Конечно, не все время, не постоянно, но…

— Наверное, это просто профессиональная привычка.

— Ну, не знаю… Во всяком случае, Джилл умеет отключаться, да и другие наверняка тоже.

— Боюсь, что таких, кто умеет отключаться, не так много, как ты думаешь. — Ребус подумал о Шивон и представил, как она сидит дома, глядя на экран ноутбука; подумал об Эллен Уайли, которая, забившись в какой-нибудь укромный уголок, вновь и вновь растравляет свои раны, о Гранте Худе, чья спальня засыпана заметками и черновиками пресс-релизов, а сам он сидит на кровати и пытается запомнить десятки новых имен и лиц. Подумал он и о Фермере Уотсоне… Интересно, чем занят он? Машинально трет куском фланели мебель, на которой уже давно нет и пылинки?… Конечно, были и такие, как Сильверс, Джо Дики и некоторые другие, которые, придя утром на работу, едва включались, но их, к счастью, было немного. И уж совсем редко встречались люди, подобные Биллу Прайду или Бобби Хогану, которые, выкладываясь на службе на полную катушку, каким-то чудесным образом ухитрялись оставлять работу в офисе, успешно разграничивая службу и личную жизнь.

Наконец, были и такие, как сам Ребус, которые всегда ставили работу на первое место — ставили сознательно, надеясь таким способом избежать столкновения с проблемами, которые ждали их дома.

Джин прервала его размышления внезапным вопросом:

— Скажи, где-нибудь по дороге есть магазин, который работает круглые сутки?

— Есть, и не один. А что?

— Я подумала о завтраке. Что-то мне подсказывает, что твой холодильник вряд ли похож на пещеру Аладдина.

Утро понедельника застало Эллен Уайли за ее рабочим столом на «Дальнем Диком Западе», как некоторые ее коллеги называли между собой Торфихенский полицейский участок. Почему-то Эллен казалось, что здесь ей будет легче справиться с работой, к тому же свободного места в Торфихене было не в пример больше, чем в других местах. Две воскресных поножовщины, одно ограбление, три преступления на бытовой почве и один поджог — вот все дела, которые занимали ее коллег. Проходя мимо ее стола, они интересовались, как продвигается дело Бальфур, но было видно, что собственные проблемы занимают их куда сильнее. Больше всего Эллен боялась появления язвительной парочки — Дэвидсона и Рейнольдса, которые вполне могли сказать что-то едкое по поводу ее неудачного телевизионного дебюта, но сегодня и они почему-то воздержались от колкостей. Возможно, они просто пожалели убогонькую, но скорее всего — промолчали из солидарности. Даже в таком небольшом городе, как Эдинбург, полицейские участки соперничали между собой, и если сержанта Уайли отстранили от расследования дела Бальфур, это означало, что пренебрегли всеми детективами «Дикого Запада».

— Может, тебя пересадили на какое-то другое дело? — предположил Рейнольдс.

Эллен покачала головой.

— Нет, я просто проверяю одну ниточку. Этим можно заниматься и там, и здесь.

— Но здесь ты слишком далеко…

— От чего?

Рейнольдс улыбнулся.

— От Большого Расследования. От паблисити. От центра событий и всего такого прочего…

— С меня достаточно и «Дикого Запада», — ответила она, заработав ироничные аплодисменты Дэвидсона. Рейнольдс ограничился тем, что просто подмигнул. Эллен тоже улыбнулась — все это было ей знакомо, и она почувствовала себя дома.

Мысль о том, как она оказалась на обочине главного расследования, не давала ей покоя все выходные. Ее с позором вышибли из пресс-секретарей и отправили за кулисы, в тень, где работал инспектор Ребус. И новое задание — расследование самоубийства какого-то студента, случившееся несколько лет назад, — казалось Эллен еще одним намеренным унижением.

В конце концов Эллен решила, что если она не нужна тем, кто возомнил себя большими шишками, то и она прекрасно может без них обойтись. Именно поэтому она решила вновь вернуться на родной «Дикий Запад». Все необходимые записи и заметки она взяла с собой, и теперь они лежали перед ней на столе — на ее личном рабочем столе, который ей не нужно было делить еще с полудюжиной детективов. Не трезвонил без умолку телефон, не носился туда и сюда Билл Прайд с неизменной планшеткой в руке и антитабачной жвачкой во рту. Здесь она была в безопасности; ничто и никто не мешал ей спокойно работать и так же спокойно прийти к выводу, что раскрыть дело Юргена Беккера невозможно в принципе.

Все, что ей было нужно, это собрать достаточное количество материалов, чтобы убедить в этом и Джилл Темплер.

Как это делается, она хорошо знала. Эллен начала с того, что позвонила в полицейский участок в Форт-Уильяме и поговорила с очень любезным сержантом Дональдом Маклеем, который хорошо помнил это дело.

— Его нашли на склоне Бен-Дорхори, ближе к вершине, — сказал он. — Судя по всему, тело пролежало под открытым небом не менее двух месяцев. Это довольно безлюдное место, и если бы не егерь, оно могло бы проваляться там еще бог знает сколько времени. Мы действовали строго по инструкции, но на трупе не было ни документов и ничего такого, что помогло бы идентифицировать убитого.

— Что, даже денег не было?

— Мы, во всяком случае, их не нашли. В карманах было пусто, этикетки на куртке, рубашке и белье ничего нам не говорили. Мы проверили окрестные пансионы и гостиницы, проштудировали списки пропавших без вести за два года, но не обнаружили ни одной зацепки.

— А как насчет оружия?

— Что — насчет оружия?

— Вы сняли отпечатки пальцев?

— Это через столько-то времени?… Никаких отпечатков там просто не могло быть!

— Но вы проверили?…

— Конечно. Мы проверили все, что полагается проверять в таких случаях — можете не сомневаться.

Эллен быстро записывала все, что он говорил, сокращая большинство слов.

— А следы пороха?

— Что-что?

— Следы пороха на коже. Ведь он, кажется, был убит выстрелом в голову?

— Точно. Но наш патологоанатом не нашел на коже головы ни ожогов, ни следов несгоревших пороховых частиц.

— Вам не показалось это необычным?

— Нет, не показалось. Выстрелом с близкого расстояния ему снесло полголовы, а то, что осталась, обгрызли лисицы и расклевало воронье.

Эллен на мгновение перестала писать.

— Понимаю… — проговорила она медленно.

— Собственно говоря, это было даже не тело, а одетый в лохмотья скелет, — пояснил Дональд Маклей. — И кожа как пергамент… На этой горе дуют очень сильные ветры.

— Вам не показалось, что эта смерть могла произойти при подозрительных обстоятельствах?

— Мы руководствовались результатами медицинской экспертизы. А вскрытие не обнаружило никаких следов, которые указывали бы на насильственный характер смерти.

— Не могли бы вы прислать мне копию акта судебно-медицинской экспертизы?

— С удовольствием, только сначала пришлите письменный запрос.

— Заранее спасибо. Еще такой вопрос… — Эллен в задумчивости постучала по блокноту обратной стороной ручки. — Насколько далеко от тела лежал револьвер?

— Футах примерно в двадцати.

— И вы считаете, что его могло переместить какое-то животное?

— Возможно, убитый отбросил оружие рефлекторно. К тому же существует такая вещь, как отдача. Если приставить ствол вплотную к голове и нажать на спусковой крючок, отдача будет намного сильнее, чем при стрельбе из стандартной стрелковой стойки.

— Вероятно, вы правы… — Эллен немного помолчала. — Ну и что вы предприняли дальше?

— Мы так и не сумели идентифицировать труп обычными способами, поэтому пришлось провести реконструкцию по костям черепа и составить фоторобот.

— И что?…

— И ничего. То есть вообще ничего. Ну а потом нам позвонили из Германии — один Бог знает, как немцы пронюхали о нашей находке… Что меня удивило, так это то, что Юрген оказался студентом — мы-то думали, что ему лет сорок с небольшим. Кстати, и наш фоторобот это вроде подтверждал!..

— Вам звонили его родители?

— Да, мать и отец. Их сын пропал чуть меньше года назад, и они думали — это он, но мы не могли сообщить им ничего конкретного. Ну а потом был звонок из полицейского комиссариата Мюнхена, но мы так ни до чего и не договорились — у нас никто не говорит по-немецки, а их человек едва-едва понимал по-английски. В конце концов к нам в участок приехал представитель посольства с переводчиком и оба родителя. Мы показали им одежду, и они вроде бы узнали куртку… и часы.

— Но вас это, похоже, не убедило. Я права?

— По правде говоря, лично меня — нет, не убедило. Ведь они искали своего сына целый год… вполне Достаточно, чтобы сойти с ума от беспокойства. Эта зеленая куртка… в ней не было ничего необычного, да и часы в общем-то самые обыкновенные, не из дорогих.

— Вы хотите сказать — они убедили себя в том, что это их сын, потому что хотели в это поверить?

— Да, им очень хотелось, чтоб их сын наконец нашелся… Но их Юргену едва исполнилось двадцать, а эксперты утверждали, что останки принадлежат мужчине как минимум вдвое старше. Возможно, в конце концов нам и удалось бы доказать Беккерам, что они ошиблись, но об этой истории пронюхали журналисты и… пошло-поехало. Дескать, это Юрген Беккер, и точка! Никаких сомнений.

— А как стало известно об увлечении Юргена компьютерными играми в стиле фэнтези?

— Подождите минутку…

Эллен услышала, как Маклей, положив трубку рядом с аппаратом, дает указания кому-то из своих коллег. «…Сразу за кучей рыбных корзин. Эли живет в этой хижине, когда сдает лодку напрокат», — говорил он, и перед ее мысленным взором встал тихий городок на морском побережье — пропитанный запахами рыбы и морских водорослей город рыбаков и туристов, чаек и островов.

— Извините, — сказал Маклей, снова беря трубку. Он слегка запыхался.

— Я вас отрываю?

— Да нет, у нас всегда такая суета. — Маклей рассмеялся, и Эллен захотелось быть рядом с ним, чтобы после работы спуститься к причалам и пройти мимо сетей и сваленных одна на другую рыбных корзин.

— На чем мы остановились? — спросил он.

— На компьютерных играх, — подсказала Эллен.

— Мы узнали об этом из газет, — сказал Дональд Маклей мрачно. — Родители разговаривали с каким-то репортеришкой, ну и…

Эллен Уайли поднесла к глазам ксерокопию статьи, озаглавленной «Ролевые игры и загадочная смерть в горах Шотландии». Автором статьи был Стив Холли.

Двадцатилетний Юрген Беккер жил с родителями в пригороде Гамбурга и учился в Гамбургском университете на факультете психологии. Он увлекался ролевыми играми и даже входил в университетскую команду, которая играла по интернету с командами других университетов. Его товарищи по учебе утверждали, что за неделю до своего исчезновения Юрген «был чем-то встревожен и вел себя беспокойно». Когда он в последний раз вышел из дома, у него с собой был только небольшой рюкзачок, в котором, насколько было известно его родителям, лежал паспорт, две смены белья, фотоаппарат, плеер и с десяток дисков к нему.

Родители Юргена оба работали — отец был архитектором, а мать лектором-профессионалом, — однако они оставили работу и посвятили все свое время и силы поискам сына.

Последний абзац в статье был набран жирным шрифтом:

«Убитые горем родители наконец-то нашли своего сына, однако загадка его смерти не стала для них яснее. Как Юрген Беккер очутился на склоне горы в отдаленном районе Шотландии? Был ли он один, или он приехал туда с кем-то еще? Кому принадлежит найденный неподалеку от тела револьвер… и кто нажал на курок?»

— Рюкзак, плеер и все остальное так и не нашли? — спросила Эллен.

— Нет. Впрочем, коль скоро это был не Юрген, мы не особенно на это рассчитывали, — объяснил Дональд Маклей.

Эллен улыбнулась.

— Огромное спасибо, сержант, вы мне очень помогли.

— Главное, не забудьте прислать письменный запрос насчет акта вскрытия, — напомнил он.

— Еще раз спасибо, я займусь этим прямо сейчас. — Она немного помолчала. — У нас в Эдинбурге тоже есть Маклей, он работает в Крейгмиллерском участке. Он, случайно, не ваш родственник?

— Двоюродный брат. Я встречался с ним всего несколько раз — главным образом на свадьбах и похоронах. Крейгмиллер — это, кажется, район, где живут всякие шишки?…

— Это он вам сказал?

— Что, наврал?

— Приезжайте, сами увидите.

Она все еще смеялась, опуская трубку на рычаг, и Шэг Дэвидсон не преминул поинтересоваться, что ее так развеселило. Когда она рассказала, он подошел к ней (рабочий зал Отдела уголовного розыска был небольшим: всего четыре стола и несколько дверей в подсобные помещения, где хранились старые дела) и, взяв со стола ксерокс статьи, быстро пробежал ее глазами.

— Похоже, Холли кое-что добавил от себя, — сказал он наконец.

— Ты его знаешь?

— Да, пришлось пару раз иметь с ним дело. Холли любит раздуть историю на пустом месте — просто-таки специализируется на этом.

Эллен взяла у него статью. Абзацы, посвященные ролевым играм, действительно были расплывчатыми, неопределенными и изобиловали оборотами типа «возможно», «вероятно», «не исключено», «считается, что…» и прочими в том же духе.

— Мне нужно поговорить с этим Холли, — решительно заявила она. — У тебя есть его номер?

— Нет, но его можно найти. Стив Холли работает в эдинбургском отделении своей газетенки. — Дэвидсон повернулся, чтобы идти на свое место. — Телефон ты найдешь в «Желтых страницах» — в разделе «Всякая мразь»…

Стив Холли ехал на работу, когда зазвонил его мобильник. Репортер жил в Нью-Тауне — всего в трех кварталах от «последнего приюта трагически погибшей девушки», как выразился он в своей последней статье. Его собственная квартирка, впрочем, не шла ни в какое сравнение с квартирой Филиппы Бальфур. Репортер ютился в форменной каморке на верхнем этаже старого многоквартирного дома — одного из немногих, что оставались еще в Нью-Тауне; на улице, название которой не было ни известным, ни престижным (в отличие от адреса той же Филиппы, вполне соответствовавшего ее имущественному и социальному статусу). И тем не менее каждый раз, открывая утреннюю газету, Стив Холли видел, как быстро растет цена на его квартиру. Четыре года назад он решил, что хочет жить в этой части города, но даже тогда ему это было не по средствам. В конце концов Холли начал читать некрологи, помещенные в городских ежедневных и вечерних газетах. Обнаружив ньютаунский адрес, он немедленно отправлялся туда, чтобы лично опустить в ящик конверт со штампом «Срочно» и адресованный «Уважаемому владельцу». Письмо в конверте было достаточно коротким. В нем Холли представлялся человеком, который родился и вырос на такой-то улице (нужное — вписать), но вынужден был уехать вместе с родителями, которые столкнулись с финансовыми трудностями. Теперь, когда его родители умерли, он якобы мечтал вернуться туда, где прошло его детство и где каждый камень мостовой навевал воспоминания о дорогих и безвременно ушедших… Короче, не согласится ли наследник продать ему квартиру, которая только что освободилась?

И, черт побери, это сработало!.. Умерла пожилая, заезженная десятилетиями домашней работы женщина. Ее племянница (единственная ближайшая родственница) прочла письмо Холли и перезвонила ему буквально в тот же день с предложением прийти посмотреть квартиру. Холли не стал терять время и отправился немедленно. Квартирка оказалась довольно запущенной; в ней было три темноватых и пыльных спальни, но это было легко исправить. Холли едва не прокололся, когда племянница спросила, в каком доме по этой улице он жил, но, немного побарахтавшись, он все-таки сумел запудрить ей мозги.

Потом Холли выдал свой коронный монолог — дескать, адвокаты и агенты по торговле недвижимостью норовят урвать кусок от каждой сделки, так что не лучше ли ей продать квартиру без посредников и за разумную цену?

Племянница жила где-то в Пограничье и понятия не имела о том, сколько может стоить квартира в Эдинбурге. Она была до того рада, что оставила Холли большую часть старухиной мебели, за которую он горячо ее поблагодарил (мебель он в первый же уикэнд собственноручно вынес на помойку).

Если бы Холли теперь продал квартиру, то получил бы за нее тысяч сто или даже больше. Очень неплохо по сравнению с первоначальной ценой. На эти деньги можно было приобрести что-нибудь стоящее. Как раз сегодня утром Холли задумался о том, не купить ли ему уютное гнездышко, в котором жила Филиппа Бальфур, только… только он опасался, что в данном случае трюк с письмом не пройдет. Кто-кто, а родители Филиппы наверняка знали, сколько стоит квартира их дочери.

Звонок мобильника застал его на Дандас-стрит как раз на половине подъема. Остановившись у тротуара, Холли достал телефон и нажал кнопку приема.

— Стив Холли слушает…

— С вами говорит сержант Эллен Уайли из полиции Лотиана…

Уайли?… Фамилия казалась знакомой, и Стив попытался вспомнить, кто это может быть. Ах да!.. Та блестящая пресс-конференция!..

— Да, сержант Уайли, что я могу сделать для вас в это прекрасное утро?

— Я хотела поговорить с вами о статье, которую вы написали года три назад… О немецком студенте, которого нашли в наших горах…

— Как же, помню! Парень с двадцатифутовыми руками… — Холли усмехнулся и посмотрел за окно — в витрину небольшой художественной галереи, в которой были выставлены несколько полотен. Его, впрочем, интересовали не столько сами полотна, сколько прикрепленные к рамам белые квадратики ценников. — Вы его имели в виду?

— Да, его.

— Только не говорите, что вы поймали убийцу — я все равно не поверю.

— Нет, пока не поймали.

— В таком случае что вас интересует?

Она вдруг заколебалась, и Холли сосредоточенно нахмурился. Его чуткие ноздри уловили запах сенсации… или чего-то такого, из чего он сможет сделать сенсацию.

— Вскрылись кое-какие новые обстоятельства…

— Какие?

— Боюсь, я не могу говорить об этом сейчас…

— Да, да, конечно… Только мне можете лапшу на уши не вешать — эту вашу присказку я слышал уже тысячу раз. Вы, ребята, всегда норовите проехаться на халяву.

— А вы разве нет?…

Холли отвернулся от окна и заметил зеленый «астон», рванувший со светофора так, что покрышки задымились. Должно быть, скорбящий отец, лениво подумал Холли, зная, что таких машин в городе было немного.

— А какое отношение этот немчик может иметь к делу Бальфур? — спросил он.

Последовала длинная пауза, потом Эллен Уайли сказала:

— С чего вы взяли, что он…

— Ну-ну, не надо мне зубы заговаривать!.. — снисходительно бросил Холли. — Когда я видел вас в последний раз, сержант Уайли, вы занимались делом Филиппы Бальфур. Неужели вы хотите, чтобы я поверил, будто вам ни с того ни с сего поручили старое дело, которое даже не относится к ведению полиции Лотиана и Пограничного края?

— Я…

— На данном этапе вы не имеете права об этом говорить, не так ли?… А вот я могу говорить все, что мне вздумается.

— Как в статье о студенте и ролевых играх?

— Я ничего не выдумал, сержант Уайли. Все это рассказали мне родители.

— Насчет того, что Юрген увлекался ролевыми играми — возможно. Но гипотеза о том, что это увлечение могло привести его в Шотландию, целиком ваша.

— Именно гипотеза, дорогая моя, — вы выбрали совершенно правильное слово. Я создал свою теорию на основе имеющихся в моем распоряжении фактов.

— У вас не было и не могло быть никаких фактов относительно характера игры, которой он увлекался.

— Северо-Шотландское нагорье, мистические обряды древних кельтов… Именно в такое место Юрген в конце концов попал бы… должен был попасть. Квест остается квестом, только в конце этого увлекательного путешествия его ждал вовсе не приз, а убийца с пистолетом.

— Да, я читала вашу статью, Холли.

— …И каким-то образом его смерть связана с убийством Бальфур, только вы не хотите мне сказать — каким. Может быть, мне следует составить еще одну гипотезу? — Холли облизнулся: разговор начинал ему нравиться.

— Да, мы предполагаем, что какая-то связь существует, — услышал он в трубке.

— Должно быть, это было ужасно неприятно… и обидно. — Голос Холли звучал почти сочувственно.

— Что именно?

— Ваша отставка… Но ведь вы не виноваты, правда? Мы, журналисты, иногда ведем себя как кровожадные дикари. Вас должны были как-то предупредить, подготовить… Та же Джилл Темплер проработала пресс-секретарем достаточно долго, чтобы понимать такие вещи. Уж она-то должна была знать, что бросает вас в клетку со львами!

Последовала еще одна длительная пауза, потом Холли продолжил особенно проникновенным голосом:

— Они вышвырнули вас якобы потому, что вы не справились, и отдали ваше место Гранту Худу, констеблю… Признаться, я и сам удивился, потому что такого самолюбивого ничтожества я еще не видел. И ведь все это понимают, но молчат… Это-то и обидно, сержант Уайли: кто-то получает повышения, а кто-то вынужден ковыряться в преступлениях трехлетней давности, да еще просить помощи у заклятого врага — у журналиста!..

На линии была такая тишина, что Холли показалось — она положила трубку, но потом он услышал что-то похожее на слабый вздох.

«Ты молодец, Стив, старина!.. — мысленно похвалил себя Стив Холли. — Если так и дальше пойдет, то уже очень скоро у тебя будет прекрасная квартира в престижном районе и картины на стенах, на которые люди будут глазеть раскрыв рты…»

— Сержант Уайли, где вы?… — негромко позвал он.

— Я…

— Извините, если я ненароком сделал вам больно. Вы, конечно, не поверите, но мне и самому за вас обидно. Послушайте, давайте встретимся и поговорим… Может быть, я чем-то смогу вам помочь — во всяком случае, постараюсь.

— Чем вы можете мне помочь?

— Давайте встретимся и обсудим…

— Нет. — Ее голос прозвучал жестче. — Скажите сейчас.

— Ладно… — Холли слегка наклонил голову и прищурился, когда луч солнца попал ему в глаза. — Дело, над которым вы сейчас работаете… это ведь служебная тайна, верно? — Он перевел дух. — Нет-нет, можете ничего не говорить, я понял. Мы оба знаем, о чем идет речь… А теперь представьте себе, что какой-нибудь посторонний человек, тот же журналист, к примеру, возьмет да и напечатает об этом в газете. Представит, так сказать, свою гипотезу, свое видение того, что случилось… Люди, разумеется, захотят узнать, как ему удалось выкопать такую интересную информацию. И как вы думаете, о ком они в первую очередь подумают?

— О ком?

— О вашем новом пресс-секретаре — о констебле Гранте Худе! Ведь именно к нему стекается вся информация о текущем расследовании, и именно он поддерживает связь с прессой. И если указанный журналист в своей статье хотя бы просто намекнет, что его источник информации лежит где-то в том районе… Простите, если то, что я говорю, кажется вам низким… Вы конечно же не хотите ни смешать с грязью вашего коллегу Худа, ни причинить неприятности старшему суперинтенданту Темплер, но… Уж такой я человек, сержант Уайли: если мне что-то пришло в голову, я не успокоюсь, пока не дойду до конца. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Да.

— Но есть еще один вариант… Как я уже говорил, мы с вами можем встретиться. Например, сегодня в первой половине дня я совершенно свободен. Правда, я уже рассказал вам все, что мне было известно об этом немчике с шотландских гор, но нам все равно есть о чем поговорить, не так ли?…

Ребус простоял у стола Эллен Уайли, наверное, добрых полторы минуты, прежде чем она его заметила. Эллен сидела низко опустив голову, и хотя перед ней на столе лежали какие-то документы, Ребусу почему-то казалось, что она вряд ли их видит. Только когда Шэг Дэвидсон, проходя мимо, хлопнул его по спине и сказал: «Привет, Джон!» — Эллен вздрогнула и подняла голову.

— Паршивые выходные? — осведомился Ребус.

— Что ты здесь делаешь? — слабо удивилась Эллен, все еще во власти собственных мыслей.

— Ищу тебя, разумеется, хотя мне начинает казаться, что я мог бы и не трудиться.

Ей явно стоило огромного труда взять себя в руки, но она все же выпрямилась и, пригладив волосы, пробормотала что-то похожее на извинение.

— Так что с тобой? — снова спросил Ребус. — Может, вчера ты действительно немного перебрала?

— Десять минут назад она была в полном порядке, — сказал Дэвидсон, который как раз возвращался к своему столу с кипой каких-то бумаг. — Может быть, ее расстроил этот ублюдок Холли? — добавил он, останавливаясь.

— Нет! — резко сказала Эллен.

— Ну, точно — он!.. — констатировал Дэвидсон и двинулся дальше.

— Стив Холли? — уточнил Ребус.

Эллен ткнула пальцем в статью.

— Мне пришлось ему позвонить.

Ребус кивнул:

— Будь с ним поосторожней, Эллен. Это опасный тип.

— Не беспокойся, я в состоянии с ним справиться.

— Вот и славно… — Ребус продолжал кивать. — В таком случае ты, вероятно, не откажешь мне в одном одолжении?…

— Смотря в каком.

— У меня такое ощущение, что история этого немецкого студента понемногу сводит тебя с ума… Ты из-за этого вернулась на «Дикий Запад»?

— Просто мне показалось, что здесь дело пойдет быстрее. — Эллен бросила ручку на стол. — Но похоже, я ошиблась…

— Как насчет того, чтобы немного отвлечься? Я собирался кое-кого допросить, но мне нужен напарник.

— Кого именно?

— Дэвида Костелло и его отца.

— А почему ты выбрал именно меня?

— Мне казалось, я уже объяснил…

— Жалость к убогим?

Ребус тяжело вздохнул.

— Господи, Эллен, как же с тобой иногда трудно!

Она посмотрела на часы.

— У меня встреча в половине одиннадцатого.

— У меня тоже. — Ребус ослепительно улыбнулся. — Я должен показаться врачу, но мы успеем… Впрочем, если не хочешь — я не настаиваю, — добавил он после паузы.

— Ладно, — уныло согласилась Эллен, и плечи ее поникли. — Может, ты и прав…

Но Ребус уже и сам начал колебаться. Казалось, Эллен Уайли растеряла весь бойцовский дух и теперь мало на что годилась. И хотя Ребус знал причину — или думал, что знает, — он не представлял, как можно исправить положение.

— Отлично, — сказал он.

Рейнольдс и Дэвидсон с любопытством следили за разговором со своих мест.

— Гляди-ка, Шэг! — подмигнул Рейнольдс. — Битый небитого везет!..

Эллен Уайли пришлось собрать последние силы, чтобы оторваться от стула.

В машине Ребус уточнил ее задачу, но Эллен слушала невнимательно. Она почти не задавала вопросов и все время смотрела в окно, разглядывая лица прохожих. Наконец Ребус оставил «сааб» на гостиничной парковке и первым вошел в вестибюль отеля «Каледониэн». Эллен неохотно тащилась следом, держась в паре шагов позади него.

Отель «Каледониэн», или «Кэли», располагался в западной части Принсес-стрит и представлял собой типичное для современного Эдинбурга здание из монолитного бетона, облицованное красным кирпичом. Ребус понятия не имел, сколько может стоить здесь номер, но подозревал, что много. Несколько лет назад он ужинал в здешнем ресторане с женой и ее знакомыми, которые решили провести в Эдинбурге медовый месяц. Знакомые настояли, чтобы стоимость ужина присоединили к их плате за номер, поэтому итоговую цифру Ребус так и не узнал. Весь вечер он провел как на иголках — как раз в это время он расследовал одно дело, и ему не терпелось к нему вернуться. Очевидно, Рона это почувствовала, так как совершенно исключила его из разговора, погрузившись в воспоминания, которые были общими только для нее и ее друзей. Молодожены держались за руки не только между переменами, но и, кажется, даже во время еды, а Ребус и Рона уже тогда были практически чужими — их брак больше не существовал, от него осталась только видимость…

— Ничего себе живут некоторые, — сказал Ребус Эллен, пока дежурный клерк звонил в номер Костелло. Несколько ранее он позвонил Дэвиду на квартиру, но там никого не оказалось; тогда он стал наводить справки, и кто-то сказал ему, что родители Костелло прилетели в Эдинбург в воскресенье вечером и что парень, скорее всего, проводит время с ними.

— Насколько помню, я еще ни разу здесь не была, — ответила Эллен. — Но в конце концов, это же просто отель — еще один отель, каких много.

— Жаль, тебя не слышит управляющий, — заметил Ребус. — Или сам Костелло-старший.

— Но ведь это правда, не так ли?…

Ребус бросил на нее быстрый взгляд. Ему вдруг показалось, что Эллен отвечает, не особенно задумываясь над смыслом сказанного. Ум ее где-то блуждал, а слова служили лишь для того, чтобы заполнить пустоту.

— Мистер Костелло вас ждет, — с улыбкой сообщил дежурный клерк и, назвав номер комнаты, показал дорогу к лифтам. Возле лифтов маячил носильщик в форменной куртке отеля; он пристально взглянул на детективов, но, увидев, что работы (и чаевых) не будет, отвернулся. Когда лифт скользнул вверх, Ребус начал напевать по памяти «Мальчика-посыльного», подражая хрипящей и завывающей Кейт Мун.

— Что это ты мычишь? — спросила Эллен.

— Это из Моцарта, — не задумываясь, солгал Ребус, и Эллен кивнула с таким видом, словно сама узнала мелодию.

Номер, который занимал Томас Костелло, действительно был отдельным, но не изолированным. Отдельная дверь вела из гостиной в соседний номер, и, прежде чем Томас успел ее закрыть, Ребус заметил закутанную в халат фигуру его жены. Сама гостиная была достаточно уютной и вмещала диван, кресла, стол и телевизор. В небольшую прихожую выходили двери спальни и ванной комнаты. Пахло мылом, шампунем и совсем немного — застоявшимся воздухом, как бывает иногда в гостиничных номерах, в которых долго никто не жил. На столе стояла корзина с фруктами, а на диване сидел, развалясь, Дэвид Костелло и грыз яблоко. Ребус заметил, что он побрился, но его волосы по-прежнему выглядели сальными и давно не мытыми. Серая майка и черные джинсы выглядели новыми или недавно выстиранными; шнурки на кроссовках были развязаны, но Ребус не мог сказать, нарочно или по небрежности.

Томас Костелло оказался несколько ниже ростом, чем ожидал Ребус, но когда он двигался, на его мощных, как у профессионального боксера, плечах бугрились крепкие мускулы. Ворот розовато-лиловой рубашки был расстегнут, брюки поддерживали бледно-розовые подтяжки.

— Проходите, проходите, присаживайтесь, — сказал он, указывая гостям на диван. Ребус, однако, предпочел кресло, а Эллен осталась стоять. Томасу Костелло не оставалось ничего другого, кроме как сесть на диван самому, что он и сделал, широко раскинув ноги и положив руки на спинку, однако уже в следующую секунду он подобрал ноги под себя, громко хлопнул в ладоши и заявил, что им всем необходимо выпить «чего-нибудь покрепче».

— Не трудитесь, мистер Костелло, — сказал Ребус. — Мы на службе.

— Приговор окончательный? — Мистер Костелло повернулся к Эллен, и она явно через силу кивнула.

— Ну что ж… — Томас Костелло снова откинулся на спинку дивана. — В таком случае чем мы можем вам помочь?

— Во-первых, я хотел бы еще раз извиниться за то, что пришлось побеспокоить вас в такой… в такое трудное время, — начал Ребус и посмотрел на Дэвида, который, казалось, интересовался происходящим еще меньше, чем Эллен.

— Мы понимаем, инспектор. Это ваша работа, а мы… мы готовы сделать все от нас зависящее, чтобы помочь вам поскорее поймать негодяя, который убил Филиппу. — Томас Костелло сжал кулаки, словно демонстрируя готовность собственноручно расправиться с преступником. Его лицо было почти квадратным, коротко подстриженные волосы зачесаны со лба назад, глаза все время щурились, и Ребус догадался, что Томас Костелло носит контактные линзы и боится их потерять.

— У нас появилось несколько вопросов, которые мы хотели бы задать вашему сыну…

— Задавайте, инспектор. Кстати, вы не против, если я тоже послушаю?

— Что вы, совсем нет. Может быть, вы даже сможете что-то добавить.

— Тогда начинайте. — Он резко повернулся и посмотрел на сына. — Дэви!.. Ты слушаешь?…

Дэвид Костелло кивнул и с хрустом откусил еще один кусок яблока.

— Прошу вас, инспектор, — сказал мистер Костелло.

— Что ж, для начала я хотел бы спросить Дэвида вот о чем… — Ребус не спеша достал из кармана блокнот и принялся листать, хотя сомневался, что ему придется что-то записывать, а вопросы он помнил и так. И все же иногда появление блокнота могло сотворить маленькое чудо. Большинство опрашиваемых свято верили в могущество написанных на бумаге слов, полагая, что вопросы в блокноте являются плодом длительных и тщательных размышлений и проверок. Когда они видели, что их ответы записываются, они начинали тщательнее обдумывать каждое свое слово или, наоборот, начинали нервничать и выпаливали всю правду.

— Может, все-таки присядете? — снова спросил Томас Костелло у Эллен и похлопал по дивану рядом с собой.

— Спасибо, я постою, — равнодушно ответила она. Этот обмен репликами каким-то образом разрушил Чары Блокнота — во всяком случае, Дэвид Костелло отнесся к его появлению без должного пиетета.

— Ну, давайте ваши вопросы, — сказал он.

Ребус набрал в грудь побольше воздуха.

— Мы уже спрашивали тебя о компьютерной игре, в которую играла Филиппа, — начал он. — Ты сказал, что ничего об этом не знаешь, не так ли?

— Да.

— И что сам ты не особенно интересуешься компьютерными играми и тому подобным…

— Верно.

— Но по нашим сведениям, в школе ты увлекался играми в жанре фэнтези…

— Да, я помню, — перебил Томас Костелло. — Ты и твои приятели сутками торчали у тебя в комнате… — Он повернулся к Ребусу. — Буквально сутками, инспектор! Можете себе представить?!

— Могу, — сухо кивнул Ребус. — Больше того, я слышал, что точно так же ведут себя некоторые взрослые. Особенно если идет хорошая карта, а на кону достаточно большая сумма…

Костелло с пониманием улыбнулся и кивнул Ребусу, признав в нем такого же завзятого картежника, каким был сам.

— Кто вам сказал, что я увлекался этой ерундой? — спросил Дэвид.

— Это всплыло как-то само собой, — туманно ответил Ребус.

— Да, одно время я действительно увлекался ролевыми играми, но это продолжалось недолго — всего месяц или около того. Потом я к ним остыл.

— Ты знал, что Филиппа тоже играла в такие игры, когда училась в школе?

— Честно говоря, я не помню.

— Она наверняка тебе говорила… В конце концов, вы оба увлекались одним и тем же.

— К тому времени, когда мы познакомились, ни я, ни она уже не играли в эти игрушки. И насколько я помню, мы никогда не разговаривали ни о чем подобном.

Ребус пристально посмотрел на него. Веки у парня покраснели, белки глаз были розовыми от лопнувших сосудов.

— Тогда как об этом могла узнать Клер, школьная подруга Филиппы?

Молодой человек презрительно усмехнулся.

— Так это она вам сказала? Эта долбаная корова?!

Томас Костелло предостерегающе шикнул.

— А как еще ее назвать? — огрызнулся его отпрыск. — Она только прикидывалась подругой Флип, а сама только и думала о том, как бы нас поссорить!

— Она вас недолюбливала?

Дэвид немного подумал.

— Не совсем так. Скорее, ей просто тяжело было видеть, что Филиппа счастлива и довольна. Однажды я сказал об этом Флип, но она только рассмеялась. Она-то этого не замечала, не хотела замечать… Во-первых, она училась с Клер в школе, а это что-нибудь да значит. Ну а во-вторых… Много лет назад между Бальфурами и родителями Клер произошло какое-то недоразумение, и Флип чувствовала себя виноватой. Должно быть, это и помешало ей разобраться в том, что представляет собой Клер на самом деле.

— Почему вы не рассказали нам этого раньше?

Дэвид посмотрел на Ребуса и неожиданно рассмеялся.

— Потому что Клер не убивала Флип!

— Нет?

— Господи, неужели вы думаете, что… — Он покачал головой. — Когда я говорил, что Клер… нехороший человек, я не имел в виду ничего такого. Это была чисто умозрительная оценка. — Дэвид Костелло немного помолчал и добавил: — Впрочем, и компьютерная игра, о которой вы упомянули, — это тоже были просто слова, пока Филиппу не… Ведь вы об этом подумали, правда?

— Мы стараемся не зацикливаться на чем-то одном, — сказал Ребус.

— Господи, Дэви!.. — снова вмешался в разговор Костелло-старший. — Если тебе есть что сказать инспектору — скажи! Сними с души тяжесть!

— Я Дэвид, а не Дэви, сколько раз повторять?! — резко сказал Костелло-младший. Томас Костелло побагровел, но смолчал.

— И все-таки я не думаю, что это Клер, — добавил Дэвид, снова повернувшись к Ребусу.

— Ладно, допустим, — небрежно сказал тот. — Ну а как насчет матери Филиппы? Ты с ней ладил?

— Конечно.

Ребус нарочно долго молчал, потом повторил то же самое слово, но уже в виде вопроса.

— Конечно?…

— Вы же знаете, как относятся матери к взрослым дочерям, — начал объяснять Дэвид. — Оберегают их и все такое… Иногда даже больше, чем в детстве.

— И правильно делают, не так ли? — вставил Томас Костелло и подмигнул Ребусу, а тот в свою очередь посмотрел на Эллен, надеясь, что это как-то ее встряхнет, но она равнодушно уставилась в окно.

— Дело в том, Дэвид, — негромко сказал Ребус, — что у нас есть основания считать: твои отношения с матерью Филиппы тоже были не совсем безоблачными.

— А именно?… — удивился Костелло-старший.

— Пусть лучше Дэвид нам ответит, — предложил Ребус.

— Ну, Дэвид? — спросил Томас у сына.

— Я даже не представляю, что может иметь в виду инспектор, — хладнокровно отозвался тот.

— Я имею в виду… — Ребус сделал вид, что разыскивает какую-то запись в блокноте. — Ага, вот… По словам миссис Бальфур, она была уверена, что ты каким-то образом настраиваешь Филиппу против нее.

— Вы, вероятно, ее не так поняли, инспектор, — сказал Томас Костелло, и его руки снова сжались в кулаки.

— Боюсь, что это маловероятно, — спокойно возразил Ребус.

— Она сама не понимает, что говорит! — не успокаивался Костелло-старший. — В конце концов, она очень переживает и не вполне отдает себе отчет…

— Я думаю, что отдает. — Ребус продолжал смотреть на молодого человека. — Ну, что скажешь, Дэвид?

— Я… Да, отчасти вы правы, — нехотя признал юноша. О яблоке, которое он держал в руке, Костелло-младший давно забыл; в месте надкуса розовато-белая мякоть плода уже стала светло-коричневой, словно ржавой. Отец вопросительно уставился на сына.

— Ну?…

— Миссис Бальфур считала, что я учу ее дочь плохому.

— Например?

— Например, она считала, будто я убедил Флип, что у нее украли детство и что ее воспоминания о прошлом не соответствуют действительности.

— А как было на самом деле? — уточнил Ребус.

— Я тут ни при чем. Флип сама пришла к такому выводу. — Дэвид пожал плечами. — Ей часто снился один и тот же сон: будто она в Лондоне — в доме, где они жили раньше, — бегает вниз и вверх по лестницам, спасаясь от чего-то страшного, что гонится за ней по пятам. Насколько мне известно, этот сон она видела чуть не каждый день.

— И что вы предприняли?

— Заглянул в соответствующие учебники и сказал ей, что этот сон может быть как-то связан с подавленными воспоминаниями.

— Что-то я ничего не пойму! — вмешался Томас Костелло. — Объясни-ка по-человечески!

— Речь идет о чем-то плохом, что случилось с человеком в детстве и о чем он старается не думать. Честно говоря, мне впору было позавидовать Флип.

Отец и сын в упор разглядывали друг друга, и Ребус невольно подумал, что понимает, что мог иметь в виду Дэвид. Расти в семье такого человека, как Томас Костелло, было, наверное, непросто. Быть может, этим и объяснялось вызывающее поведение, отличавшее Дэвида в старшем подростковом возрасте…

— Флип никогда не говорила, что это могло быть? — спросил Ребус.

Дэвид Костелло покачал головой.

— Возможно — ничего особенного. Сновидения — слишком сложная область, чтобы иметь однозначное толкование.

— Но Флип верила своим снам?

— Скорее да, чем нет, но это продолжалось не слишком долго.

— Однако своей матери она о них рассказать успела?

Дэвид Костелло кивнул:

— Да. А миссис Бальфур обвинила во всем меня.

— Черт бы побрал эту бабу!.. — прошипел Томас Костелло, но тут же взял себя в руки. — Но она, конечно, была в постоянном напряжении, так что ее можно извинить, — добавил он, потирая лоб.

— Это было еще до того, как Филиппа пропала, — напомнил Ребус.

— Я имел в виду «Бальфур-банк», — проворчал Костелло. Он все еще злился на сына.

Ребус нахмурился.

— А конкретно?

— Среди состоятельных людей Дублина ходят разные слухи…

— О банке мистера Бальфура?

— Да. Я, правда, и сам далеко не все понимаю. Коэффициент ликвидности, недостаток оборотных средств, узость резервной базы — для меня это, к сожалению, просто слова, но они не могут не внушать, гм-м… опасений.

— Вы хотите сказать, что «Бальфур-банк» переживает не лучшие времена?

Костелло покачал головой.

— Нет. Пока нет. Но тенденция, как говорится, налицо, и если директорат не предпримет какие-то шаги, чтобы переломить ситуацию, когда-нибудь банк действительно может оказаться в незавидном положении. Главная беда в том, что в банковском деле многое по-прежнему строится на доверии, как в стародавние времена. И нескольких громких скандалов достаточно, чтобы серьезно подпортить репутацию любого крупного финансового учреждения.

Ребус отнюдь не был уверен, что Томас Костелло стал бы распространяться на эту тему, если бы его не вывело из себя упоминание об обвинениях, выдвинутых миссис Бальфур против его сына. «Проверить банк» — записал он в блокноте. Еще до прихода сюда он собирался каким-либо образом завести разговор о необузданном поведении и хулиганских выходках, которые отец и сын позволяли себе когда-то, но сейчас отказался от этого намерения. Выйдя из подросткового возраста, Дэвид, по-видимому, научился сдерживать себя. Что касалось отца, то тут все было более или менее ясно. Томас Костелло от природы был наделен буйным нравом и вспыхивал как порох от малейшей искры. Ребус уже успел в этом убедиться и не испытывал нужды в дальнейших подтверждениях своей догадки.

В гостиной наступила тишина. Наконец Томас Костелло пошевелился.

— Вы закончили, инспектор? — спросил он, доставая массивные карманные часы. Щелкнув крышкой, он взглянул на циферблат и снова спрятал часы в карман.

— Почти, — ответил Ребус. — Вы знаете, когда состоятся похороны?

— В среду, — сказал Костелло.

Во время расследования убийств жертву иногда не хоронили довольно долго на случай, если станут известны какие-то новые обстоятельства и понадобится что-то проверить. Но с Филиппой было иначе, и Ребус догадывался — почему. Очевидно, Джон Бальфур, желая настоять на своем, снова нажал на тайные пружины.

— Похороны или кремация? — уточнил Ребус.

— Похороны.

Ребус удовлетворенно кивнул. Похороны — это хорошо. В случае кремации ни о какой эксгумации для повторного исследования трупа не могло быть и речи.

— Ну что ж, — сказал он. — Если никто из вас не хочет ничего добавить…

Отец и сын Костелло молчали, и Ребус поднялся.

— У вас есть вопросы, сержант Уайли? — спросил он.

Эллен встрепенулась, словно пробудившись от глубокого сна, и покачала головой.

Томас Костелло настоял на том, чтобы лично проводить их до дверей. На прощание он пожал обоим детективам руки. Дэвид так и не встал со своего кресло. Когда Ребус сказал «до свидания», он снова поднес к губам яблоко.

Когда дверь гостиничного номера со щелчком закрылась, Ребус еще немного постоял перед нею, но внутри было тихо. Потом он заметил, как дверь соседнего номера приоткрылась на пару дюймов и из щели выглянула Тереза Костелло.

— Все в порядке? — спросила она у Эллен Уайли.

— В полном порядке, мэм, — ответила та.

Прежде чем Ребус успел подойти, дверь снова закрылась, и ему оставалось только гадать, действительно ли Тереза Костелло чувствует себя такой несчастной, как кажется.

В лифте он сказал Эллен, что отвезет ее, куда ей нужно.

— Не стоит, — сказала она. — Я доберусь.

— Ты уверена? — Ребус посмотрел на часы. — Ах да, у тебя же встреча в половине одиннадцатого!

— Совершенно верно… — подтвердила Эллен странно равнодушным голосом.

— Ну, как хочешь. Спасибо, что помогла.

В ответ Эллен несколько раз моргнула, словно смысл его слов дошел до нее не сразу. Потом она торопливо кивнула и зашагала к вращающейся двери отеля. Ребус проводил ее взглядом и двинулся следом. Выйдя на улицу, он сразу увидел ее: прижимая сумочку к животу, Эллен быстрым шагом пересекла Принсес-стрит и пошла вдоль магазина Фрейзера в сторону Шарлотт-сквер, где находилось здание «Бальфур-банка». Интересно, куда она направляется, подумал Ребус. К Джордж-стрит или к Куин-стрит?… А может, куда-то в Нью-Таун? Единственным способом узнать это было последовать за ней, но он сомневался, что Эллен отнесется к подобной назойливости с его стороны достаточно снисходительно.

— А-а, будь что будет!.. — пробормотал Ребус и направился к переходу. Ему пришлось ждать, пока загорится разрешающий сигнал светофора; когда же он наконец перешел на противоположную сторону, Эллен была уже у самой Шарлотт-сквер. Ребус прибавил шаг, но когда он добрался до Джордж-стрит, она уже исчезла.

Тоже мне детектив, подумал про себя Ребус, но все-таки дошел до Касл-стрит и повернул обратно, полагая, что Эллен могла зайти в магазин или в кафе, однако ее нигде не было. Ну и черт с ним, подумал Ребус и, сев в машину, выехал со стоянки отеля.

Он знал, что у некоторых людей есть в душе свой собственный демон, и у него было ощущение, что с некоторых пор Эллен Уайли тоже принадлежит к ним. Что-что, а разбираться в людях он умел: в этой области у него был, пожалуй, даже слишком большой опыт.

Вернувшись в Сент-Леонард, Ребус позвонил своему знакомому, работавшему в бизнес-отделе одной из воскресных газет.

— Как дела у Бальфура? — спросил он без всякой преамбулы.

— Ты, вероятно, имеешь в виду банк?

— Да.

— А почему это тебя заинтересовало?

— Говорят, в Дублине ходят разные слухи.

Журналист коротко усмехнулся.

— Ах, слухи!.. Что бы мы без них делали?!

— Значит, все в порядке?

— Я этого не сказал. Правда, если судить по официальным бумагам, у них все тип-топ, но на полях я бы поставил несколько вопросительных знаков.

— А именно?

— Пожалуй, я не стану вдаваться в подробности — ты все равно ничего не поймешь. Главное, что ты должен знать, это то, что расчетный рейтинг банка на ближайшие полгода был пересмотрен в сторону понижения. Этого, правда, недостаточно, чтобы напугать крупных инвесторов, но для мелких фигурантов рынка вложения в «Бальфур-банк» становятся делом достаточно рискованным и невыгодным. Короче говоря, мелкие инвесторы начинают колебаться…

— А еще короче, Терри?

— Еще короче? Могу. «Бальфур-банк», конечно, уцелеет, даже если произойдет что-то типа недружественного поглощения, однако если к концу года баланс не покажет роста прибылей, последует показательная казнь.

Ребус задумался.

— И кого подвергнут публичному обезглавливанию в этом случае? — спросил он.

— Наиболее вероятный кандидат — Раналд Марр. Хотя бы потому, что отделавшись от него, Джон Бальфур продемонстрирует всем колеблющимся, что обладает достаточной решимостью и железной хваткой, без которых в наше время невозможно руководить успешным бизнесом.

— А как насчет старой дружбы? Неужели для нее больше нет места?

— И никогда не было, между нами говоря.

— Спасибо, Терри. Если в ближайшее время заглянешь в «Оксфорд», под прилавком тебя будет ждать большое «Джей» и большое «Ти».

— Ну, с этим придется немного подождать.

— Ты опять завязал?

— Врач запретил, скотина этакая! Мы уходим один за другим, Джон!.. Как мамонты.

Ребус потратил пару минут на выражения сочувствия, размышляя о своем собственном визите к врачу — том самом визите, который он снова пропустил, потому что ему приспичило позвонить Терри. Положив трубку, Ребус написал в блокноте имя Раналда Марра и обвел кружком. «Можно подумать — это он потерял дочь…» — вспомнилось ему. А теперь мистер Марр с его зеленым «мазерати» и игрушечными солдатиками может стать ритуальной жертвой… Интересно, знал ли Марр, насколько непрочно его положение, понимал ли, что легкого намека на возможность потерять деньги вполне достаточно, чтобы мелкие инвесторы заволновались и потребовали его голову?…

Потом Ребус подумал о Томасе Костелло, который за всю жизнь ни дня не работал и тем не менее купался в деньгах. Интересно, на что может быть похожа такая жизнь? Ответа на этот вопрос у него не было. Родители Ребуса были настолько бедны, что даже не владели домом, в котором жили. Когда его отец умер, он оставил им с братом всего четыреста фунтов (похороны они оплатили за счет страховки). Уже после похорон, придя в кабинет управляющего банком за своей долей отцовского наследства, Ребус не мог не задаться вопросом, что неладно в этом мире, если половина отцовских сбережений за всю жизнь равняется его недельной зарплате?

Теперь у Ребуса был свой счет в банке — главным образом потому, что он почти не тратил деньги, которые платили ему в полиции. За квартиру он рассчитался, а Рона и Саманта никогда ничего от него не требовали. Еда и напитки да еще ежемесячные квитанции из гаража, где он держал «сааб», — вот и все его расходы. Ребус никуда не ездил в отпуск и только каждую неделю покупал пару пластинок или компакт-дисков. Пару месяцев назад он задумался о том, чтобы приобрести стереосистему «Линн», но в магазине, куда он обратился, ему сказали, что сейчас этой аппаратуры на складе нет и что ему позвонят, как только она появится. Но никто ему так и не позвонил. Даже билеты на концерт Лу Рида его не очень отяготили, так как Джин настояла на том, чтобы отдать ему половину их стоимости, и к тому же приготовила ему отличный завтрак.

— Смотрите скорее — Улыбающийся Полицейский!.. — крикнула Шивон, сидевшая в дальнем углу зала рядом с Мозом из Большого Дома, и Ребус сообразил, что улыбается во весь рот. Поднявшись, он подошел к ней.

— Беру свои слова обратно!.. — быстро сказала Шивон и подняла руки, словно загораживаясь от него.

— Привет, Мозг! — кивнул Ребус.

— Его фамилия Моз, — поправила Шивон. — И вообще, он предпочитает, чтобы его звали Эриком.

Ребус пропустил замечание мимо ушей.

— Что это вы затеяли?… — проговорил он, разглядывая стол Шивон, заставленный компьютерами и модемами, между которыми змеились спутанные провода. Здесь были два ноутбука и две обычных «персоналки» — одна из них принадлежала Шивон, вторая — Филиппе Бальфур.

— Не полиция, а просто какой-то космический корабль «Энтерпрайз», — добавил он.

— Мы просто хотели… — начала Шивон, но Ребус покачал головой.

— Технические подробности не для меня. Скажи лучше, что нам известно о жизни Филиппы в Лондоне? О ее детстве?

Шивон задумчиво наморщила нос.

— Почти ничего. А что?

— Ее бойфренд утверждает, что ей снились кошмары, в которых фигурировал лондонский особняк Бальфуров. Она якобы бегала по лестницам, а ее преследовало что-то ужасное…

— Ты уверен, что речь шла именно о лондонском доме?

— Нет. А о каком другом доме могла идти речь?

Шивон пожала плечами.

— Вспомни «Можжевельники». Лично у меня от этого милого домика просто мурашки по спине бегают! Ржавые рыцарские доспехи, пыльные бильярдные комнаты… Каково было бедняжке расти в такой обстановке?

— Дэвид Костелло сказал — ей снился именно дом в Лондоне.

— Может быть, обычный трансфер? — предположил Моз. Ребус и Шивон уставились на него, и он смущенно опустил взгляд. — Извините, случайно вырвалось…

— Значит, ты считаешь — на самом деле Филиппу пугала именно старая усадьба? — задумчиво произнес Ребус.

— Давай пустим блюдечко по столу и спросим у нее самой, — сказала Шивон и поморщилась, почувствовав, что шутка не прозвучала. — Извини, бестактно вышло.

— Ничего, я слыхал и похуже, — отвечал Ребус. И это было правдой. Один из констеблей, помогавший устанавливать полицейский кордон вокруг места преступления, сказал приятелю: «Готов спорить, на такие дивиденды банкирская дочка не рассчитывала».

— Этот ее сон, он что — похож на хичкоковские фильмы? — уточнил Эрик Моз. — Помните — «Марни» и все такое?…

Ребус подумал о сборнике стихотворений в квартире Дэвида Костелло. Сборник назывался «Мне снится Альфред Хичкок»…

— Да, — подтвердил он. — Во всяком случае, насколько мы можем судить.

Шивон не составило труда расшифровать его интонацию.

— Ты хочешь, чтобы мы собрали информацию о лондонском детстве Филиппы?

Ребус сделал движение головой, собираясь кивнуть, но передумал.

— Нет, — сказал он. — Вероятно, вы правы — это слишком не по теме…

Он повернулся и пошел прочь, а Шивон шепнула Мозу:

— Это вполне в его стиле… Чем идея дальше от темы, тем она любезнее его сердцу.

Моз улыбнулся и положил руки на кейс. Он снова принес его с собой, но еще не открывал, и Шивон по-прежнему не знала, что там лежит. После совместного ужина в пятницу вечером они расстались, и она поехала домой. В субботу утром Шивон отправилась на своей машине на север — на футбол. Она ехала одна, хотя при желании могла бы подвезти кого-нибудь из друзей-болельщиков. Дорожную сумку Шивон собрала еще с вечера, благо вещей ей требовалось совсем немного. Ей повезло — она сразу нашла комнату в гостинице и, оставив там сумку, отправилась на матч. Эдинбуржцы выиграли, и у Шивон сразу поднялось настроение. Она с аппетитом поужинала в уютном итальянском ресторанчике, потом вернулась в гостиницу и завалилась на кровать. В поездку она взяла только «уокмен», несколько кассет и пару романов в бумажной обложке — ноутбук с подсоединенным к нему мобильником остался дома: Шивон уже давно хотелось провести без Сфинкса хотя бы одни выходные. Ей хотелось не думать о нем, не ломать голову над его идиотскими заданиями, но увы — она не могла о нем не думать. Чуть не каждый час Шивон спрашивала себя: что, если дома ее ждет новый мейл?… В конце концов это ей настолько надоело, что в воскресенье она нарочно вернулась домой как можно позже и сразу занялась стиркой. Ноутбук стоял у нее на столе, но Шивон упрямо не желала поддаваться сжигавшему ее любопытству и азартному стремлению снова вступить со Сфинксом в борьбу.

— Как прошли выходные? — спросил ее Моз.

— Неплохо. А у тебя?

— Нормально. Слава богу — ничего необычного не случилось. Наш ужин в пятницу был едва ли не самым примечательным событием за весь уик-энд.

Шивон улыбнулась, сразу распознав замаскированный комплимент.

— Ну и что мы будем делать дальше? Звонить в Специальную службу?

— Сначала нужно поговорить с Большим Домом, чтобы они переадресовали наш запрос куда нужно.

— А нельзя ли обойтись без посредников?

— Посредникам это может не понравиться.

Шивон подумала о Клаверхаусе. Моз был прав на все сто.

— Валяй, звони, — сказала она.

Моз придвинул к себе аппарат, набрал номер и долго говорил с инспектором Клаверхаусом, а Шивон загрузила ноутбук, подключила мобильник и пробежала пальцами по клавишам. В пятницу вечером, когда она вернулась домой, на мобильнике было только одно сообщение — счет от оператора мобильной связи, предупреждавшего мисс Кларк, что ее расходы за последнее время значительно возросли. Пока Моз втолковывал Клаверхаусу, в чем проблема, Шивон решила выйти в сеть — просто для того, чтобы как-то убить время.

Ее ждали сразу три мейла от Сфинкса. Первый был датирован еще пятницей и поступил примерно в то самое время, когда она возвращалась домой из ресторана.

«Разведчик, мое терпение иссякает. Еще немного, и игра для тебя закончится. Ответь СРОЧНО!!!»

Второй поступил в субботу.

«Шивон, ты меня разочаровала. Твой результат был одним из лучших. К сожалению, игра закончена».

Несмотря на это, в воскресенье — незадолго до полуночи — Сфинкс прислал еще один мейл.

«Ты что, пытаешься выследить меня? Неужели тебе так хочется со мной встретиться?»

Моз закончил разговор и со вздохом облегчения положил трубку. Шивон показала ему на экран.

— Похоже, ты заставила клиента нервничать, — сказал он.

— У него что, новый интернет-провайдер? — спросила Шивон.

Моз проверил заголовки и кивнул:

— Новый провайдер, новый логин — все новое. Похоже, мистер Сфинкс начинает склоняться к мысли, что мы сумеем его разыскать, если постараемся как следует.

— В таком случае почему бы ему просто не перестать выходить в сеть?

— Этого я не знаю.

— А игра? Как тебе кажется, она действительно закончена?

— Похоже, существует только один способ это узнать…

Шивон кивнула и склонилась над клавиатурой.

«В выходные меня не было дома. Служебные дела. Да, я все еще хочу с тобой встретиться».

Она отправила мейл. Некоторое время они сидели и ждали, потом вышли в коридор, чтобы купить по чашке кофе, но когда вернулись, ответа по-прежнему не было.

— Похоже, он здорово разозлился, — задумчиво сказала Шивон.

— Или просто отошел от компьютера, — предположил Эрик.

Шивон посмотрела на него.

— У тебя в спальне, наверное, полно всяких компьютерных прибамбасов?

— Хочешь посетить мою спальню?

Шивон улыбнулась.

— Нет, мне просто интересно. Некоторые… геймеры способны просиживать у мониторов буквально сутками.

— Верно, но я не геймер, как ты выразилась. Два-три раза в неделю я посещаю «переговорный зал», чтобы початиться с друзьями, или просто гуляю часок-другой по Сети, когда мне совсем нечего делать.

— А что такое «переговорный зал»?

— Онлайновый форум. — Моз придвинул стул ближе к столу. — Слушай, пока мы ждем, давай взглянем на удаленные файлы в компьютере мисс Бальфур… — Увидев выражение ее лица, он сам едва не открыл рот. — Разве ты не знаешь, что стертые файлы можно восстановить?

— Вообще-то знаю. Я уже заглянула в ее «корзину».

— А стертые мейлы ты проверяла?

Шивон пришлось признаться, что нет, не проверяла. Грант, видимо, не знал, что это можно сделать.

Вздохнув, Моз загрузил «персоналку» Филиппы. Через несколько минут они уже смотрели на список удаленных мейлов, среди которых были и входящие, и исходящие. Список выглядел довольно внушительно.

— Ничего себе!.. — присвистнула Шивон. — Тут, наверное, вся ее почта за год.

— За два года с небольшим, — уточнил Моз. — Кстати, когда она купила этот компьютер?

— Ей подарили его на восемнадцатилетие, — сказала Шивон.

— Неплохо быть дочерью банкира, — философски заметил Эрик.

Шивон кивнула:

— Очень неплохо. Особенно если учесть, что кроме компьютера ей купили еще и квартиру.

Моз повернулся к ней, недоверчиво качая головой.

— Мне на восемнадцать лет подарили только фотоаппарат и часы, — сказал он.

— Вот эти? — Шивон показала на его запястье, но Моз, похоже, уже задумался о чем-то другом.

— Итак, — сказал он, — в нашем распоряжении практически вся почта, поступившая на компьютер с того момента, когда Филиппа начала пользоваться интернетом, — сказал он и кликнул «мышкой» один из первых файлов, но система сообщила, что не может его открыть.

— Придется конвертировать, — сказал Моз. — Очевидно, система сжала файл для экономии места.

Шивон пыталась запомнить, что он делает, но Эрик действовал слишком быстро. Через минуту они уже читали первый мейл, который Филиппа отправила с нового компьютера. Он был адресован отцу.

«Проверка связи. Надеюсь, ты получишь мое письмо. Отличный комп, спасибо! Увидимся вечером. Флип».

— Придется читать все, — вздохнул Моз.

— Да уж, — согласилась Шивон. — Ты будешь конвертировать файлы по одному?

— Не обязательно. Если ты будешь так любезна, что принесешь мне чашечку чаю с молоком и без сахара, я попытаюсь восстановить их группами.

Когда Шивон вернулась с чаем, из принтера уже выползали листы с напечатанными посланиями.

— Можешь читать, пока я конвертирую следующую порцию, — сказал Моз.

Разложив листы по порядку, Шивон принялась за чтение и довольно скоро обнаружила нечто более интересное, чем сплетни о мальчиках, которыми Флип обменивалась с подругами.

— Взгляни-ка на это. — Она протянула распечатку Эрику.

Он пробежал текст глазами.

— Пришло из «Бальфур-банка», — заметил он. — Инициалы отправителя — РАМ.

— Готова спорить, что это не кто иной, как Раналд Марр. — Шивон забрала у него листок.

«Я очень рад, Флип, что ты тоже приобщилась к виртуальному миру, и надеюсь, что он тебе понравится. Кстати, сеть служит не только для развлечений. В интернете можно найти очень интересный справочный материал, который поможет тебе в твоей учебе. Теперь отвечаю на твой вопрос: ты права — письма можно стирать. Эта процедура высвобождает память, благодаря чему компьютер начинает работать быстрее. Не забывай, однако, что стертые послания могут быть восстановлены, если не принять специальных мер. Чтобы стереть письмо раз и навсегда, необходимо проделать следующее…»

Дальше шло подробное описание процесса. Письмо было подписано одной буквой «Р».

— Теперь понятно, почему в хронологии появляются такие большие провалы. — Эрик провел пальцем по нижнему краю экрана. — Этот «Р» научил Филиппу, как стирать файлы, чтобы их нельзя было восстановить, и она воспользовалась его советом. Все самое важное она уничтожила.

— В том числе послания Сфинкса… — вздохнула Шивон, перебирая листки с распечатками. — Нет даже ее первого послания к мистеру РАМу.

— И последующих тоже нет.

Шивон потерла виски.

— Хотела бы я знать, что заставило ее стирать почту?

— Этого я не знаю. Большинство пользователей никогда так не поступают.

— Ну-ка подвинься… — Шивон в свою очередь подсела к столу и начала составлять новый мейл, адресованный РАМу в «Бальфур-банк».

«На связи констебль Кларк. Прошу вас срочно связаться со мной».

Она добавила номер телефона в участке Сент-Леонард, отправила мейл, потом сняла трубку телефонного аппарата и позвонила в банк.

— Мистера Марра, пожалуйста… — попросила она. Через секунду ее уже соединили с секретаршей Марра.

— Мистер Марр на месте? — спросила Шивон, глядя на прихлебывавшего кофе Эрика. — Тогда, может быть, вы мне поможете… Говорит детектив Кларк из полицейского участка Сент-Леонард. Я только что отправила мистеру Марру мейл и хотела узнать, получил он его. У нас тут были кое-какие проблемы с компьютером… — Последовала пауза — секретарша проверяла почту. — Ах, мистера Марра нет? А где он?… — Она некоторое время слушала, что говорит секретарша. — Но это довольно срочно. Где?… — Ее брови поползли вверх. — В Престонфилд-хаус? Это совсем недалеко от нас. Не могли бы вы как-нибудь связаться с ним и попросить, чтобы после переговоров мистер Марр заехал к нам в участок? Уверяю вас, это займет не больше пяти минут и будет удобнее для всех. Во всяком случае, нам не нужно будет приезжать к мистеру Марру в офис, чтобы… — Шивон послушала еще немного. — Спасибо. А мейл?… Дошел? Отлично, спасибо.

Она положила трубку, и Моз, допив кофе и бросив пластиковую чашку в корзину, бесшумно ей поаплодировал.

Через сорок минут приехал Марр, и Шивон послала констебля в форме, чтобы тот проводил его наверх. Ребус давно уехал, но в рабочем зале было оживленно. Констебль подвел Марра к столу Шивон, и она, кивком отпустив сопровождающего, предложила банкиру садиться.

Марр огляделся по сторонам. Свободных стульев поблизости не было, зато все находившиеся в комнате глазели на него, гадая, кто бы это мог быть. Марр, одетый в эксклюзивный костюм, белую рубашку и светло-желтый галстук, напоминал дорогого адвоката, а никак не обычного посетителя участка.

Моз поднялся и, поставив свой стул с противоположной стороны стола, еще раз предложил Марру сесть.

— Между прочим, мой водитель остановился на желтой линии, — сказал банкир, демонстративно поглядев на часы.

— Не беспокойтесь, я не отниму у вас много времени, — сказала Шивон и похлопала рукой по компьютеру Филиппы. — Вам знаком этот аппарат?

— В каком смысле — знаком? — не понял Марр.

— Это компьютер Филиппы Бальфур.

— Разве?… Впрочем, возможно. Все компьютеры очень похожи друг на друга.

— Верно. Но сейчас речь не об этом. Речь об электронных письмах, которыми вы обменивались с Филиппой.

— Что?

— РАМ — это ваши инициалы, не так ли?

— Допустим. Ну и что с того?

Моз шагнул вперед и протянул Марру лист с распечаткой.

— В таком случае этот мейл послали ей вы, — сказал он. — И мисс Бальфур последовала вашим инструкциям.

Марр поднял голову, но смотрел он не на Моза, а на Шивон. Когда Эрик заговорил, она поморщилась, и банкир это заметил.

«Ты совершил грубую ошибку, Эрик!» — хотелось крикнуть Шивон, потому что теперь Марр знал: из всех писем, которыми он обменивался с Филиппой, они сумели прочитать только одно — это. Если бы Моз не проболтался, Шивон могла бы попытаться поводить банкира за нос и посмотреть, насколько сильно он боится того, что его переписка с Филиппой могла попасть в чужие руки.

— Ну и что? — спросил Марр, прочитав текст.

— Любопытно, что первое же послание, которое вы отправили Филиппе, оказалось целиком посвящено методам уничтожения информации. Как вы это объясните?

— Флип во многих отношениях была человеком закрытым, — ответил Марр. — Больше того, ей нравилось, что у нее есть собственные дела, в которые не посвящен ни один человек. Когда ей подарили компьютер, она спросила меня, как надо стирать файлы. Ей не хотелось, чтобы кто-то читал то, что она писала. Мой ответ перед вами…

— Почему ей не хотелось?

Марр грустно улыбнулся.

— Маленькие девочки обожают секреты. Вероятно, дело в этом, по крайней мере — отчасти…

— А еще в чем?

Марр слегка пожал плечами. В его исполнении (и в его пиджаке) даже этот обыденный жест выглядел на редкость элегантно.

— Человек многолик; у каждого из нас есть несколько «я», и эти «я» — различны. Человек, пишущий письмо пожилому родственнику, и человек, который хочет пообщаться со своим приятелем, — это два совершенно разных человека. Например, я всегда сам отправляю мейлы, посвященные военным играм. Мне не хочется, чтобы моя секретарша их читала, потому что в них я предстаю другим — не похожим на того Раналда Марра, которого она каждый день видит.

Шивон кивнула:

— Кажется, я понимаю…

— Кроме того, моя собственная работа требует высокой степени конфиденциальности, секретности, если угодно. Защита коммерческой тайны, как вы, вероятно, знаете, становится в наши дни весьма насущной проблемой. Мы превращаем распечатки в бумажную труху, стираем файлы с помощью специальных программ, и все это только для того, чтобы защитить себя и своих клиентов. И когда Флип спросила, как пользоваться кнопкой «Удалить», я рассказал ей все, что знал сам. — Марр перевел взгляд с Шивон на Моза и обратно. — Вы это хотели узнать?

— О чем еще шла речь в мейлах, которыми вы обменивались?

— Вообще-то переписывались мы не слишком долго. В первое время Флип еще плохо ориентировалась в том, что и как надо делать, и задавала много технических вопросов, но довольно скоро она, что называется, набила руку. Она была смышленой девочкой и быстро училась.

— Мы еще проверяем жесткий диск на наличие стертых писем, — небрежно сказала Шивон. — Не припомните, когда примерно вы в последний раз обменивались мейлами?

— Думаю, это было около года назад. Да, год или около того… — Марр слегка наклонился вперед, собираясь подняться. — Надеюсь, вы закончили, потому что мне действительно пора…

— Если бы вы не научили ее стирать сообщения, мы бы его уже поймали.

— Кого?

— Сфинкса.

— Того самого, с которым Флип играла в эту странную игру? Вы все еще думаете, что он может иметь какое-то отношение к… к ее смерти?

— Именно это мы бы хотели узнать.

Марр встал, тщательно расправив пиджак.

— Разве нельзя это выяснить, не обращаясь к… к Сфинксу?

Шивон лишь слегка покосилась в сторону Моза, который мгновенно понял, что от него требовалось.

— Разумеется, можно, — уверенно сказал он. — Правда, это займет немного больше времени, но мы его вычислим. Сфинкс был очень осторожен, но он все-таки оставил следы, и довольно много.

Марр переводил взгляд с одного детектива на другого.

— Превосходно, — сказал он наконец. — А теперь, если я ничем больше не могу помочь…

— Вы и так нам очень помогли, мистер Марр, — сказала Шивон, глядя на него в упор. — Наш сотрудник вас проводит.

Когда банкир ушел, Эрик поставил стул на прежнее место и сел.

— Думаешь, это он?… — негромко спросил Моз.

Шивон кивнула, задумчиво глядя Марру вслед. Потом ее плечи поникли, она зажмурилась и с силой потерла глаза.

— Честно сказать — не знаю, — проговорила она.

— И никаких улик?!

Не открывая глаз, Шивон еще раз кивнула.

— Значит — интуиция? — предположил Эрик.

Она открыла глаза и посмотрела на него.

— Пожалуй, интуиции лучше не доверять…

— Вот и я тоже так думаю, — улыбнулся он. — Значит, надо обязательно добыть парочку доказательств.

Когда зазвонил телефон, Шивон по-прежнему сидела неподвижно, словно дремала, поэтому Моз снял трубку. Звонил сотрудник Специальной службы по фамилии Блек. Он спросил, с тем ли человеком он говорит, и когда Моз уверил его, что — да, с тем, поинтересовался, насколько хорошо его собеседник разбирается в компьютерах.

— Кое-что понимаю, — скромно признал Моз.

— Хорошо. Машина перед вами?

Когда Моз сказал, что да, Блек подробно объяснил, что, собственно, ему нужно. Пять минут спустя Моз положил трубку и, надув щеки, шумно выдохнул воздух.

— Уж не знаю, чем занимается этот парень из Специальной службы, — сказал он, — но когда я разговаривал с ним, мне все время казалось, что мне снова пять лет и я только что пошел в школу.

— А по-моему, ты произвел хорошее впечатление, — сказала Шивон. — Что ему нужно?

— Блек просил переслать ему копии всех мейлов, которыми ты обменивалась со Сфинксом, плюс подробности договора Филиппы с провайдером — ее пароли, логины, номер счета, имена и прочее. И твои тоже.

— Вообще-то этот ноутбук не мой, а Гранта, — сказала Шивон.

— Значит, его пароли и другие данные. — Моз немного помолчал. — А еще Блек спрашивал, есть ли у нас подозреваемый.

— Ты сказал?…

Он покачал головой.

— Пока нет, но… Отправить ему имя Марра и его электронный адрес никогда не поздно.

— А будет от этого польза?

— Может, и будет. Ведь могут же американцы через свои спутники читать любые электронные сообщения! Все электронные сообщения в мире, представляешь?!

Шивон изумленно уставилась на него, и Моз рассмеялся.

— Я не утверждаю, будто наша Специальная служба обладает столь же широкими возможностями, но кое-что эти ребята умеют. И потом… кто знает?!

Шивон задумалась.

— Тогда передай Блеку все, что у нас есть. В том числе и данные на Марра.

Ноутбук на столе пискнул — поступило новое сообщение, и Шивон поспешила его открыть. Сообщение было от Сфинкса.

«Разведчик, мы встретимся, когда ты закончишь „Констриктор“. Согласна?»

— О-о!.. — протянул Эрик. — Он спрашивает твоего согласия!

«Значит, игра не закончилась?» — напечатала Шивон.

«Нет, но только в виде исключения».

«У меня есть несколько вопросов, на которые ты должен ответить прямо сейчас», — написала Шивон. Ответ пришел практически мгновенно.

«Спрашивай, Разведчик».

«Я хочу знать: Филиппа была единственной, кто играл в эту игру?»

Они подождали минуту или около того. Потом…

«Нет».

Шивон посмотрела на Моза.

— Раньше он говорил — да.

— Значит, он лгал тогда или, наоборот, — лжет теперь. А если судить по тому, что ты снова задала ему этот вопрос, в первый раз ты ему не поверила.

«Сколько всего было игроков?»

«Трое».

«Они знали, что играют друг против друга?»

«Знали».

«А они знали тех, против кого играют?»

Последовала тридцатисекундная пауза.

«Ни в коем случае. Нет».

— Врет или говорит правду? — спросила Шивон.

— Я все думаю, успел ли мистер Марр добраться до своего кабинета, — ответил Эрик.

— Я не удивлюсь, если узнаю, что у него в машине есть ноутбук с мобильным доступом в сеть, — сказала она. — При его профессии полезно опережать соперников на один шаг.

— А что, если еще раз позвонить в банк? — Моз уже набирал номер. — Приемная мистера Марра?… Говорит сержант Моз, полиция графства Лотиан. Мне необходимо поговорить с мистером Марром… — Он бросил взгляд на Шивон. — Ждете с минуты на минуту? Спасибо. Да, скажите, пожалуйста, нельзя ли связаться с ним, пока он в машине? — Моз сделал вид, будто эта идея только что пришла ему в голову. — Если он может получать электронную почту, я бы послал ему… Что? Нет, ничего срочного. Я перезвоню позже. — Он положит трубку на рычаги. — Нет, из машины он не может выходить в сеть.

— Секретарша может не знать всего. Или не говорить.

Моз кивнул.

— К сожалению, в наши дни достаточно иметь обычный мобильный телефон, подключенный к протоколу беспроводной связи, — сказал он, и Шивон сразу вспомнила Гранта, у которого такой телефон был. Потом она почему-то подумала о том, как они сидели в кафе «Элефант-хаус» и Грант делал вид, будто трудится над кроссвордом (который он на самом деле решил накануне), чтобы произвести впечатление на женщину за соседним столиком.

Вздохнув, Шивон набрала следующий текст:

«Ты знаешь, кто были эти люди? Если знаешь, ты должен сказать мне, кто они».

Ответ пришел мгновенно.

«Нет».

«Ты не знаешь или не скажешь?»

«И то и другое. „Констриктор“ ждет, Разведчик».

«Последний вопрос, Сфинкс. Как ты нашел Флипси?»

«Она нашла меня сама, как и ты».

«Но как она тебя нашла?»

«В ближайшее время ты получишь вопрос».

— Похоже, Сфинкс решил, что с него хватит, — заметил Моз. — Как видно, ему не нравится, когда пешки, которыми он привык помыкать, начинают задавать неприятные вопросы.

Несколько секунд Шивон размышляла, стоит или не стоит пытаться продолжить диалог со Сфинксом, и в конце концов решила подождать с вопросами.

— К сожалению, не мне равняться с Грантом, — добавил Моз, и она вопросительно посмотрела на него.

— По части кроссвордов и головоломок он даст мне сто очков вперед, — пояснил Эрик.

— Давай подождем и посмотрим, что Сфинкс придумает на этот раз, — сказала она. — Может, мы и без Гранта справимся.

— Ладно. Ну а я пока передам срочную шифровку в Центр, то бишь в Специальную службу.

— О'кей, действуй, — кивнула Шивон. Она снова думала о Гранте. Шивон знала, что без него не продвинулась бы так далеко, однако с тех пор, как его произвели в пресс-секретари, Грант ни разу не поинтересовался ее делами, ни разу не позвонил и не спросил, не нужно ли решить еще одну головоломку. Похоже, он совершил поворот на сто восемьдесят градусов и теперь следовал другим курсом. Шивон не знала, действительно ли Грант умеет так быстро и полно переключаться с одного на другое, однако факт оставался фактом: наблюдая за ним по телевизору, она едва его узнала. Этот новый Грант даже внешне почти не напоминал взъерошенного парня, который в полночь мерил нервными шагами ее гостиную и едва не потерял голову на Оленьем Роге. Шивон, впрочем, точно знала, какого Гранта она предпочитает, и была уверена, что в данном случае ею руководит отнюдь не профессиональная зависть. Кроме того, ей казалось, что она кое-что узнала и о Джилл Темплер. Джилл была не так уж плоха, просто она боялась — боялась своей новой должности, и этот страх переполнял ее настолько, что она была не в состоянии с ним справиться. Джилл была просто вынуждена перекладывать часть груза на чужие плечи, выбирая людей компетентных и уверенных в себе, потому что ей самой этой уверенности как раз не хватало. Шивон, впрочем, надеялась, что это пройдет.

И еще она надеялась, что когда уровень со странным названием «Констриктор» будет пройден, Грант, несмотря на всю свою занятость, сможет уделить минутку-другую своему бывшему партнеру вне зависимости от того, понравится это его новой благодетельнице или нет.

Грант Худ потратил все утро, перечитывая газетные статьи и перекраивая сегодняшний пресс-релиз таким образом, чтобы он понравился и Джилл Темплер, и заместителю начальника полиции Карсвеллу. Кроме этого он трижды разговаривал по телефону с отцом Филиппы, который был крайне недоволен тем, что ему не предоставили возможности еще раз выступить по телевидению или по радио и обратиться ко всем потенциальным свидетелям с просьбой передать полиции информацию, способную пролить свет на обстоятельства смерти его дочери. «Как насчет нескольких минут в „Криминальном обозревателе“?» — несколько раз спрашивал он. Грант в глубине души считал, что «Криминальный обозреватель» — это именно то, что надо, поэтому позвонил в эдинбургское отделение Би-би-си. Там ему дали номер отделения в Глазго, в Глазго посоветовали позвонить в Лондон. В головной конторе «Бритиш бродкастинг» Гранта наконец соединили с ответственным секретарем, который сообщил, что «Криминальный обозреватель» снят с эфира и что выпуск программы возобновится не раньше чем через несколько месяцев. Сказано это было довольно-таки раздраженным тоном, предполагавшим, что каждый полицейский пресс-секретарь, честно отрабатывающий свою зарплату, обязан такие вещи знать, но Грант решил, что может позволить себе быть выше личных обид.

— Извините, я был не в курсе. Спасибо, что просветили, — сказал он, опуская трубку на рычаги.

За всеми этими делами ему не хватило времени, чтобы сходить на обед. От рулета с беконом и чашки скверного кофе, купленных в буфете часов шесть назад, не осталось даже воспоминаний, но Грант почти не испытывал голода. До того ли ему было, если он оказался в самой гуще политики — внутренней политики полицейского управления графства Лотиан? Карсвелл и Джилл Темплер могли соглашаться в отдельных деталях, но далеко не во всем, а он оказался где-то между ними, и теперь ему приходилось буквально балансировать на натянутой проволоке, стараясь не склоняться ни в одну, ни в другую сторону больше, чем необходимо. Правда, в руках Карсвелла находилась реальная власть, зато Джилл была непосредственным начальником Гранта, и у нее наверняка имелись свои способы отправить его обратно в безвестность, из которой она его вызвала. Таким образом, основная цель его усилий сводилась к тому, чтобы не вызвать в ней такого желания и лишить ее возможности сделать это.

Грант знал, что пока он достаточно успешно справляется со своими новыми обязанностями, но за это ему приходилось платить, ограничивая себя в сне, регулярном питании и свободном времени. С другой стороны, дело Бальфур день ото дня становилось все более громким — им заинтересовались не только лондонская печать, но и пресса Нью-Йорка, Сиднея, Сингапура и Торонто. Международные агентства новостей то и дело связывались с ним и просили уточнить или прокомментировать имеющуюся в их распоряжении информацию. Поговаривали о возможном приезде в Эдинбург иностранных корреспондентов, а некоторые агентства уже обратились к нему с просьбой об интервью, которое будет записано на пленку и передано по спутниковым каналам во многие страны.

И каждый раз, когда к нему обращались с подобными предложениями, Грант считал возможным ответить согласием. Больше того, он аккуратно записывал данные каждого журналиста, его контактный телефон и даже — если речь шла о представителе какого-нибудь глухого уголка — разницу в часовых поясах. «Какой мне смысл слать вам факсы, если у вас уже далеко за полночь?» — сказал он обозревателю новостей из Новой Зеландии. «Я предпочитаю мейлы, приятель», — ответил журналист, и Грант записал и это. Когда впоследствии он просматривал свои заметки, ему вдруг пришло в голову, что неплохо было бы забрать у Шивон свой ноутбук. Другого выхода Грант не видел — разве только разориться на что-нибудь еще более современное и модное. В конце концов, если дело Бальфур приобрело международную огласку, можно было создать в Сети посвященный ему сайт, на котором размещались бы самые свежие новости. Идея настолько понравилась Гранту, что он тотчас написал соответствующий рапорт Карсвеллу, не забыв, впрочем, отправить копию Джилл. В рапорте он, как ему казалось, доказывал необходимость создания интернет-сайта аргументировано и авторитетно и почти не сомневался, что начальство даст «добро».

Вот только хватило бы времени…

После этого Грант еще пару дней не вспоминал ни о своем ноутбуке, ни о Шивон. Странная «влюбленность», приступ которой он столь несвоевременно испытал, давно его оставила, и Грант об этом не жалел. Новая должность все равно бы развела его и Шивон, даже если бы из поцелуя в рабочем зале что-то вышло. Впрочем, о самом поцелуе тоже можно было не беспокоиться: Грант знал, что и ему, и Шивон было вполне по силам если не предать этот инцидент полному забвению, то, по крайней мере, притвориться, будто ничего особенного не произошло. Единственным свидетелем того, как он потерял над собой контроль, был Ребус, но если они оба назовут его лжецом, инспектор сам постарается забыть обо всем как можно скорее.

В настоящий момент Грант был уверен в двух вещах: что он хочет быть постоянным пресс-секретарем полицейского управления и что эта работа получается у него очень хорошо.

Возвращаясь к себе с шестой за день чашкой кофе, Грант дружелюбно приветствовал всех (даже незнакомых), кто попадался ему в коридорах и на лестнице. Иначе было нельзя: ведь эти люди, несомненно, знали, кто он такой, и хотели, чтобы он тоже узнавал их, а многие были не прочь свести с ним более близкое знакомство. Когда Грант отворял дверь своего кабинета (небольшой комнатки без окон размером с каморку для швабр в некоторых участках, но зато она принадлежала лично ему!), его телефон снова зазвонил. Бросившись в кресло, Грант откинулся на спинку и только тогда взял трубку.

— Детектив Худ слушает.

— А у тебя довольный голос, приятель!

— Кто это говорит?

— Стив Холли. Помнишь такого?

— Конечно, Стив. Чем могу быть полезен? — Грант по-прежнему говорил небрежно, но голос его сразу зазвучал чуть более официально.

— Чем ты можешь быть полезен? — В последнем слове Холли ясно прозвучала насмешка. — В общем-то мне нужно совсем пустяковое одолжение… Небольшая цитатка к статье, над которой я сейчас работаю.

— На какую тему? — спросил Грант, слегка подавшись вперед. Почему-то он чувствовал себя уже не так непринужденно, как несколько секунд назад.

— В Шотландии пропадают женщины… вместо них появляются деревянные гробики со странными куклами внутри… игры по интернету, которые кончаются смертью… мертвые немецкие студенты на шотландской земле… Выбирай сам, что тебе больше по вкусу.

Грант с такой силой сжал в кулаке трубку, что она жалобно хрустнула. Стол, стены, компьютер на столе — все расплывалось перед глазами и начинало медленно вращаться, и он крепко зажмурился, стараясь избавиться от головокружения.

— Это большое и сложное дело, Стив, — сказал он, стараясь говорить как можно спокойнее. — Разумеется, оно обросло всякими слухами и домыслами, но уверяю тебя…

— Кстати, ходят слухи, что ты сам разгадал несколько загадок из интернета, — перебил Холли. — Как тебе кажется, эта игра может иметь отношение к убийству банкирской дочки?

— У меня нет никаких комментариев, мистер Холли. Должен, однако, предупредить, что некоторые фантазии и откровенные выдумки, которые вы в силу ведомых только вам причин принимаете за истину, могут нанести существенный вред полицейскому расследованию в случае их опубликования. Особенно на данном, решающем его этапе…

— С каких это пор расследование дела Бальфур вступило в решающую фазу? — удивился Холли. — Насколько мне известно, до этого вам еще ой как далеко!..

— Послушайте, мистер Холли, я предупреждаю…

— Да брось, Грант! Признайся лучше: с этим делом вы по уши в дерьме, пардон за выражение. И лучшее, что ты можешь сделать, это подкинуть мне матерьяльцу на маленькую статью.

— Почему-то мне так не кажется.

— Ты уверен? Впрочем, я понимаю: у тебя новая неплохая должность. Во всех отношениях неплохая… Такое место действительно жалко терять. Мне бы, во всяком случае, очень не хотелось видеть, как ты пойдешь ко дну в дыму и пламени…

— Что-то мне подсказывает, Холли, что именно этого ты и хочешь.

Трубка рассмеялась ему в ухо сухим кашляющим смехом.

— Сначала был Стив, потом — мистер Холли, а теперь просто Холли… Холли-сукин сын, позволю себе добавить, хотя ты этого еще не говорил.

— Кто тебе рассказал о… обо всем?

— Течь такая большая, что тебе ее ввек не заткнуть.

— И все-таки, кто тебе рассказал?

— Никто. Словечко здесь, словечко там — ты ведь знаешь, как это бывает. Впрочем, ты как раз не знаешь. Я все время забываю, что ты работаешь на этой должности каких-нибудь пять гребаных дней, а уже возомнил, будто можешь справиться с такими, как я!

— Я не знаю, что ты…

— Твои «индивидуальные» собеседования с этими дрессированными пуделями, Грант, — чушь собачья, прости за тавтологию. Ты должен работать не с ними, а со мной, понял?! Это мой тебе совет, Грант, а уж ты можешь последовать ему или… или не последовать.

— Спасибо, я подумаю, но обещать ничего не могу. Кстати, когда ты собираешься опубликовать свою статью?

— Хочешь прихлопнуть меня «сарделькой»?… — Грант ничего не сказал, и Холли снова расхохотался. — Вот видишь, ты даже еще не знаком с нашим профессиональным жаргоном! — прокаркал он, но Грант был способным учеником и хватал все новое буквально на лету.

— Это временное запрещение на публикацию, — сказал он, зная, что угадал правильно. «Сарделька», она же «СР», на нормальном языке означала судебное решение, приостанавливавшее публикацию материалов, которые могли нанести вред интересам следствия.

— Послушай, Холли, — добавил Грант, потирая переносицу, — для публикации я могу сказать только одно: упомянутые тобой факты могут иметь, а могут и не иметь никакого отношения к смерти Бальфур. На данный момент это все.

— Но даже это — новости, Грант.

— Но и эти новости могут нанести ущерб следствию.

— А ты подай на меня в суд, ха-ха!

— Это грязный трюк, Холли. И я тебе его припомню.

— Сначала встань в очередь.

Грант хотел первым бросить трубку, но Холли его опередил. Тогда он вскочил и начал в бешенстве пинать все, что попадалось ему под ноги: стол, кресло, снова стол. Потом настал черед корзины для бумаг, купленного в прошедшие выходные новенького кейса и дальнего угла комнаты. Наконец Грант устал и, тяжело дыша, прижался пылающим лбом к прохладной облицовке стены.

«Я должен обратиться с этим к Карсвеллу… и к Темплер, — подумал он. — Сначала к Темплер — доложить по команде, — а уж ей придется пойти с этим к заместителю начальника полиции, который, вероятно, вынужден будет побеспокоить самого босса». Между тем, до конца рабочего дня оставалось всего несколько часов, и Грант спросил себя, как долго он может тянуть с этим неприятным делом. Каждую минуту Холли мог сам позвонить Темплер или Карсвеллу, и тогда Гранта ожидали еще большие неприятности. Нет, если уж идти, то идти сейчас, и тогда, быть может, они еще успеют получить у прокурора «сардельку».

Грант снял трубку и снова крепко зажмурил глаза, словно безмолвно молился.

Потом он набрал номер.

Рабочий день заканчивался, но Ребус вот уже десять минут не мог сдвинуться с места, неотрывно глядя на разложенные на столе кукольные гробики. Время от времени он брал один из них в руки, вертел так и сяк, сравнивал с остальными и клал на место. Последнее, что пришло ему в голову, это комплексная антропологическая и трасологическая экспертиза. Инструменты, с помощью которых были сделаны гробики, должны были оставить характерные следы — царапины, задиры, бороздки, — исследовав которые специалист мог определить, действовал ли здесь один человек или разные. Возможно, эксперту даже удастся доказать, что пазы для соединений прорезаны одной и той же стамеской. Не исключено, что на дереве сохранились отпечатки пальцев, а в щелях — волокна или волоски… Кроме того, деревянные куклы были завернуты в сделанные из лоскутков подобия одежды. Быть может, эксперты сумеют сказать что-то и о ткани?

Отложив очередной гробик, Ребус придвинул поближе список жертв. Одна тысяча девятьсот семьдесят второй, семьдесят седьмой, восемьдесят второй, девяносто пятый… Первая погибшая — Кэролайн Фармер — оставалась пока самой юной; остальным было между двадцатью и тридцатью годами. Лучшая пора жизни. Женщины в расцвете лет исчезали без следа или тонули… Ребус знал, что в случае, если труп не найден, доказать убийство практически невозможно. Что касалось утоплений, то… Патологоанатомы могли установить, была ли жертва жива, когда попала в воду, или нет, но все остальное оставалось на откуп присяжных. Например, если кто-то оглушил жертву и столкнул в воду, то такое дело, если оно вообще попадало в суд, могло превратиться (и превращалось!) из дела о преднамеренном убийстве с отягчающими обстоятельствами в дело о простом убийстве по неосторожности. Один пожарный как-то рассказал Ребусу, как совершить идеальное убийство: надо напоить жертву так, чтобы она отключилась, усадить в кухне и раздуть посильнее угли в жаровне.

Действительно, просто и умно.

Ребус, однако, по-прежнему не знал, насколько умен его противник. Файф, Нэрн, Глазго и Перт — широкая география преступлений указывала, что этот человек часто перемещается, возможно — в связи с характером работы. Подумав об этом, Ребус сразу вспомнил, как Шивон ездила в разные места, чтобы разгадать очередную головоломку Сфинкса. Интересно, существует ли связь между Сфинксом и человеком, оставлявшим гробики неподалеку от мест преступлений?… Он уже написал в блокноте «комплексная экспертиза», теперь к этим двум словам добавились еще два — «психопрофиль преступника». Ребус слышал, что некоторые университетские психологи могут по отдельным аспектам поведения воссоздать характер и даже — отчасти — внешний облик субъекта. Так, во всяком случае, они утверждали, и хотя Ребусу не очень-то верилось, что подобные методы способны давать практические результаты, в данном случае посоветоваться с психологом было бы весьма полезно, коль скоро речь, скорее всего, шла о серийном убийце. Он, впрочем, сомневался, что ему разрешат что-то подобное, — просить об этом руководство означало пытаться голыми руками взломать железную дверь, которая вряд ли падет, если никто не придет к нему на помощь.

Сквозь открытую дверь рабочего зала Ребус видел, как по коридору стремительно прошла Джилл. Он надеялся, что Джилл его не заметит, но ошибся. Она вернулась и теперь направлялась прямиком к его столу. Судя по ее лицу, Джилл была в ярости.

— Я думала, тебя предупредили!.. — выпалила она.

— О чем? — спросил Ребус с самым невинным видом.

Она показала на гробы.

— О том, что все это — ерунда и бессмысленная трата времени!

Ее голос буквально вибрировал от гнева, а тело было напряжено, как перед дракой.

— Господи, Джилл, что стряслось?!

Вместо ответа она одним движением смахнула гробики со стола на пол. Ребус торопливо выбрался из кресла и стал подбирать их, внимательно оглядывая каждый на предмет повреждений.

Когда он поднял голову, Джилл была уже у самой двери. На пороге она, однако, остановилась и оглянулась.

— Завтра узнаешь! — бросила она на прощание и исчезла.

Ребус огляделся. Сильверс и один из гражданских сотрудников, до того мирно беседовавшие в углу, прервали разговор и испуганно смотрели на него.

— Боюсь, что наша суперинтендантша начинает сходить с ума, — сказал Сильверс.

— Что она имела в виду, когда говорила насчет завтра? — поинтересовался Ребус, но Сильверс только пожал плечами.

— Спятила, как пить дать, — снова сказал он.

И, похоже, Сильверс был прав.

Ребус вернулся за стол и некоторое время выстраивал в уме синонимический ряд: спятить, трёхнуться, шизануться, сойти с ума. Он знал, что и сам был близок к этому. Было бы с чего сходить…

Большую часть своего рабочего дня Джин Берчилл потратила, пытаясь разыскать хотя бы следы писем, которыми обменивались Кеннетт Ловелл и преподобный Керкпатрик. Она поговорила с людьми из Элловея и Эйра — с теперешним приходским священником, с местным историком-краеведом и даже разыскала одного из потомков самого Керкпатрика. Потом она целый час беседовала с библиотекой Митчелла в Глазго, сходила в Национальную библиотеку (благо та была недалеко от музея), а оттуда направилась в шотландскую коллегию адвокатов. В конце концов Джин оказалась на Чэмберс-стрит, которая привела ее к зданию Хирургического общества. В музее она снова остановилась перед портретом Ловелла и долго разглядывала его лицо.

Джин не могла не признать, что Кеннетт Ловелл был довольно красивым мужчиной — это она заметила еще в прошлый раз, но сейчас ее заинтересовало другое. Она знала, что художники-портретисты уделяют особое внимание черточкам, которые позволяют угадать истинный характер, склонности и даже профессию изображенного на холсте человека. Но в данном случае ей, очевидно, попалась обыкновенная халтура, хотя и XIX века: работая над портретом, Скотт Джонси ограничился только внешним сходством. С лицом, изображенным яркими, желтовато-розовыми красками, резко контрастировал простой черный фон. На других портретах, вывешенных в музее, медицинские светила держали в руках либо пергамент и перо, либо череп или бедренную кость, на которые они глубокомысленно указывали инструментом, напоминающим кронциркуль. Некоторые позировали на фоне библиотечных полок или рядом с анатомическим рисунком, но не Ловелл. Глухой черный фон на его портрете даже несколько смущал Джин, которая никак не могла понять, чем было обусловлено подобное решение художника. Возможно, конечно, что Скотт Джонси писал эту заказную работу без особого вдохновения, а может быть, заказчик настоял на том, чтобы на портрете не было ничего, что могло бы указать на его род занятий и профессию. Почему-то она подумала о Керкпатрике — о том, как преподобный получает этот весьма далекий от совершенства портрет, за который заплатил из своего кармана. Впрочем, нельзя было исключать, что на портрете был нарисован не живой человек, а его идеализированный образ; кроме того, портрет мог служить для Ловелла чем-то вроде почтовой карточки или рекламного постера. И все равно ей трудно было представить, что этот молодой человек — вчерашний юноша — хладнокровно и умело вскрывал труп Бёрка на глазах десятков зрителей. Согласно одному из отчетов того времени, «при вскрытии выделилось чрезвычайно большое количество физиологических жидкостей, и к концу лекции секционный зал напоминал бойню, где, как известно, рабочим часто приходится ходить буквально по щиколотку в крови». Когда Джин впервые прочла это описание, ее слегка затошнило, и теперь она пристально вглядывалась в глаза Ловелла на портрете. Но черные зрачки хирурга поблескивали безмятежно и умиротворенно, словно он никогда не видел тех ужасов, о которых Джин читала.

А может быть, подумалось ей, он выглядит таким спокойным, потому что ему нравилась его работа?

Смотрительница музея не смогла ответить на ее вопросы, поэтому Джин попросила проводить ее к казначею. Но и старший казначей музея Брюс Каудор не сумел добавить практически ничего к тому, что она уже знала.

— Насколько мне известно, никаких записей, касающихся этого портрета, не существует, — сказал он, пригласив Джин в свой кабинет и угостив чаем, обладавшим необычным терпким вкусом и заваренным не из пакетиков, а из серебряного ситечка — отдельного для каждой чашечки. — Поэтому я не могу сказать, как он попал в наш музей. Вероятнее всего, это был чей-то посмертный дар.

Брюс Каудор, майор в отставке, был невысок ростом, но выглядел весьма представительно благодаря безупречному костюму и круглому, пышущему здоровьем лицу.

— Меня также интересует корреспонденция Ловелла…

— Уверяю вас — нас тоже, но увы…

— Неужели у вас ничего нет?! — поразилась Джин.

Казначей покачал головой.

— Либо доктор Ловелл не любил писать, либо его письма погибли… или осели в какой-нибудь частной коллекции. — Он вздохнул. — Это, разумеется, большая потеря. Стыдно сказать, но мы до сих пор почти ничего не знаем о его африканской поездке.

— И об эдинбургском периоде тоже, насколько мне известно.

Брюс Каудор наклонил голову.

— Пожалуй, вы правы. Кстати, Ловелл похоронен в Эдинбурге, но его могила вас, вероятно, не слишком интересует?

— Отчего же?… А где она?

— На Колтонском кладбище, неподалеку от могилы Дэвида Юма.

— Что ж, я непременно на нее взгляну.

— Простите, что ничем не смог вам помочь. — Он ненадолго задумался, потом лицо его просияло. — Говорят, у профессора Девлина есть стол, сделанный Ловеллом.

— Да, он упоминал об этом, но нигде в источниках я не нашла упоминаний об увлечении Ловелла столярными работами.

— Да нет, я уверен, что об этом где-то говорится, я же сам читал!.. — Но как майор ни старался, он так и не смог припомнить, что и где он читал о странном хобби хирурга.

Вечером того же дня Джин сидела с Ребусом в своей квартире в Портобелло. Они ели купленные в китайском ресторанчике блюда и запивали она — холодным «Шардонэ», он — бутылочным пивом. Играла музыка — Ник Джейк, Дженис Айан и «Пинк флойд». Разговаривали мало. Ребус, казалось, с головой ушел в собственные мысли, но Джин не возражала. После еды они пошли прогуляться по набережной, которую в этот час оккупировали подростки на скейтбордах. Одеждой они напоминали американских мальчишек, но говорили как коренные портобельцы, бранясь через каждое слово. В конце набережной Ребус и Джин обнаружили еще один магазин, который, несмотря на поздний час, бойко торговал сосисками, чипсами и курицей, распространяя с детства знакомый обоим запах уксуса и горячего жира. Говорили они по-прежнему мало, но так же вели себя и другие парочки, попадавшиеся им по пути: сдержанность была в характере эдинбуржцев. Некоторые объясняли ее влиянием церкви и таких фигур, как Джон Нокс (Ребус слышал, что приезжие называют город Форт-Нокс), но Джин считала, что это связано, скорее, с географическим положением города, который рос на угрюмых, скалистых холмах, под темным северным небом, день за днем противостоя налетавшим с Северного моря резким ветрам, с воем и свистом проносившимся по узким, как ущелья, извилистым улочкам. Действительно, большинство людей, впервые попавших в Эдинбург, сразу чувствовали, как город подавляет их, буквально пригибая к земле, словно тяжкий груз. Джин испытывала это чуть не каждый раз, когда приезжала в Эдинбург из своего Портобелло. «Хмурый, покрытый синяками и шрамами город, который стремится наставить синяков тебе» — так она описала свои ощущения.

Ребус тоже думал об Эдинбурге. Где он поселится, когда продаст квартиру? Где будет его новый дом? Какой район нравится ему больше других? Портобелло был сам по себе не плох; во всяком случае, здесь он чувствовал себя относительно спокойно, но ведь ничто не мешало ему обосноваться южнее или восточнее Эдинбурга. Некоторые из его коллег ездили на работу аж из Линлитгоу и Фолкерка, но Ребус не был готов к тому, чтобы ежедневно проделывать такие концы. Нет, Портобелло, пожалуй, был лучшим из возможных вариантов, но оставалась еще одна проблема: все время, пока они шли по набережной, Ребус косился в сторону пляжа, словно ожидал увидеть на песке еще один маленький гробик, подобный тому, что нашли на побережье близ Нэрна. Как избавиться от этого, Ребус не знал, ведь, куда бы он ни поехал, его память всюду будет окрашивать окружающее мрачными красками.

Но чаще всего Ребус все же думал о гробике из Фоллза. Старый мастер Патулло утверждал, что он почти наверняка был сделан другим человеком — не тем, который изготовил первые четыре. Но если убийца действительно умен, размышлял Ребус, разве не постарался бы он изменить свои приемы и воспользоваться другим инструментом, чтобы сбить полицию со следа или заманить на ложный?…

Вот, черт, снова он за свое!.. Снова и снова он возвращается к одним и тем же мыслям, которые кружатся в голове и никак не хотят отпустить.

Ребус сел на волнолом, и Джин спросила, что случилось.

— Ничего, просто голова болит, — уклончиво ответил он.

— Я думала, головная боль — это чисто женская прерогатива. — Джин улыбалась, но Ребус видел, что она расстроилась.

— Наверное, мне лучше уехать, — сказал он. — Сегодня из меня паршивый собеседник.

— Не хочешь это обсудить?

Ребус поднял голову и встретился с ней взглядом. Несколько секунд Джин оставалась серьезной, потом не сдержалась и фыркнула.

— Извини, я задала дурацкий вопрос. Ты суровый шотландский мужчина и, конечно, не захочешь говорить о причинах своего дурного настроения.

— Дело не в этом, Джин. Просто… — Ребус пожал плечами. — Быть может, мне действительно пора показаться психотерапевту.

Он пытался шутить, и Джин решила, что не станет ни на чем настаивать.

— Идем назад, — предложила она. — Все равно становится слишком холодно.

На обратном пути она взяла его под руку.