Во вторник заместитель начальника полиции Колин Карсвелл прибыл в Гэйфилдский участок, «дыша угрозами и убийством» в буквальном смысле слова. Он был вне себя. День начался с того, что на него наорал Джон Бальфур. Не меньший ущерб нанес его самолюбию бальфуровский адвокат, и хотя в отличие от своего патрона он даже не повысил голос, его обдуманные и взвешенные слова ранили, словно отточенные мечи. После разговора с этой парочкой Колин Карсвелл чувствовал себя незаслуженно обиженным и жаждал мщения… тем более что начальник полиции дал ему понять, что ни в коем случае не намерен подвергать опасности свое положение. Иными словами, всю эту кучу дерьма Карсвеллу предстояло разгребать самому, и вчера он действительно попытался что-то сделать, но лишь убедился — это все равно что убирать обломки небоскреба с помощью мусорного совка и пинцета.

Лучшие умы из службы надзирающего прокурора тщательно обсудили возникшую проблему и с неприятной прямотой (они совершенно недвусмысленно дали Карсвеллу понять, что их этот вопрос ни с какого края не задевает) вынесли вердикт: шансов задержать статью Холли практически нет. В конце концов, никто не может доказательно утверждать, будто кукольные гробики и смерть немецкого студента в самом деле связаны с убийством Филиппы Бальфур (а большинство высокопоставленных сотрудников прокуратуры сошлись во мнении, что такая связь в лучшем случае маловероятна), а раз так, то и убедить судью, что публикация статьи Холли способна причинить ущерб процессу отправления правосудия, вряд ли удастся.

Джон Бальфур и его адвокат хотели знать, почему полиция не сочла нужным поделиться с ними информацией о кукольных гробиках, немецком студенте и странных играх по интернету.

А начальника полиции весьма интересовало, что намерен предпринять в этой связи его заместитель Карсвелл.

Не удивительно, что теперь Карсвелл жаждал только одного — крови человека, который заварил эту кашу.

Служебный автомобиль заместителя начальника полиции, за рулем которого сидел верный помощник Карсвелла инспектор Линфорд, затормозил перед входом в Гэйфилдский участок, который гудел, как растревоженное осиное гнездо. Сегодня на утренний инструктаж вызвали всех, кто так или иначе имел отношение к делу Бальфур, — патрульных, детективов и даже экспертно-криминалистическую бригаду из Хоуденхолла, и большой зал был набит, что называется, под завязку. Между тем день еще не вступил в свои права, и мостовая после ночного дождя была сырой и холодной. Колин Карсвелл ясно ощущал это через тонкие кожаные подошвы своих начищенных туфель.

— Идет!.. — испуганно воскликнул кто-то, когда Линфорд, открыв для начальника пассажирскую дверцу, снова ее закрыл и, слегка прихрамывая, вернулся на водительское место. Послышался шелест бумаги — полицейские поспешно прятали с глаз долой сегодняшний выпуск газеты-таблоида, раскрытый на одной и той же странице. Первой в зал вошла Джилл Темплер — она была одета как для похорон и даже под глазами залегли черные тени. Она шепнула что-то на ухо Биллу Прайду, и он, оторвав уголок от прикрепленного к планшетке листа бумаги, выплюнул в него комочек жевательной резинки, которую он нервно жевал последние полчаса. Когда в зале наконец появился Колин Карсвелл, по рядам собравшихся пронеслась легкая рябь: полицейские и детективы непроизвольно выпрямлялись и поправляли одежду.

— Кто отсутствует? — громко спросил Карсвелл.

Ни тебе «доброго утра», ни «спасибо, что собрались» — привычный для утреннего инструктажа протокол был отставлен, что само по себе указывало на важность момента.

Джилл Темплер перечислила несколько больных и командированных. Карсвелл рассеянно внимал — судя по всему, его не особенно интересовало, что ему говорят. Не дав Джилл закончить перекличку, он выступил вперед и заговорил.

— В наших рядах — предатель! — произнес он так громко, что его можно было услышать и в коридоре. Потом Карсвелл сделал паузу и, нахмурившись, пристально посмотрел на стоявших перед ним людей, словно стараясь заглянуть каждому в глаза. Но этого ему показалось мало, и он сделал несколько шагов по проходу между столами, чтобы добраться и до тех, кто стоял у дальней стены. Нескольким сотрудникам пришлось подвинуться, однако, несмотря на тесноту, они освободили достаточно места, чтобы грозный заместитель начальника полиции не дотронулся до них даже случайно.

— Да, леди и джентльмены, среди нас появился «крот»! — повторил Карсвелл. — Мерзкая маленькая тварь с плохим зрением и жадными, загребущими лапами… Кроты не любят, когда их вытаскивают на свет, предпочитая скрываться под землей… — В уголках его губ появились белые пятнышки слюны. — Когда я обнаруживаю в своем саду характерные кротовые «кучки», я раскладываю ядовитую приманку, и кроты дохнут. Некоторые из вас могут возразить, что кроты, мол, так устроены и не могут иначе. Они просто живут своей кротовой жизнью и знать не знают, что роют в чьем-то саду, где царят спокойствие и порядок. Да, они не знают, что портят корни цветов и деревьев, но, вне зависимости от этого, кроты остаются вредными животными и, следовательно, подлежат уничтожению… — Карсвелл снова ненадолго замолчал. Пока он возвращался по проходу на прежнее место, в зале царила полная тишина. Собравшиеся провожали начальника глазами, и только Дерек Линфорд, незаметно вошедший в зал вслед за боссом и остановившийся у двери, высматривал в толпе детективов Ребуса — своего заклятого врага.

Присутствие Линфорда, казалось, еще больше вдохновило Карсвелла. Круто повернувшись на каблуках, он снова встал лицом к аудитории.

— Я допускаю, что это могла быть ошибка. Каждый из нас может случайно оговориться, без этого не обходится. Но в данном случае об оговорке не может быть и речи — слишком уж большой массив служебной информации стал достоянием газетчиков. — Он сделал еще одну паузу. — Возможно, кто-то смалодушничал и уступил грубому шантажу… — Карсвелл слегка пожал плечами. — Вы и сами хорошо знаете — такие, как Стив Холли, стоят на эволюционной лестнице даже ниже кротов, они — пиявки в вонючем пруду или даже просто грязная пена на поверхности. — Он провел рукой в воздухе, словно разгоняя эту самую пену. — Стив Холли думает, что ему удалось испачкать нас в грязи, в которой он роется, но это не так. Игра не закончена, и мы все это знаем. Мы — команда, черт побери, и именно так — вместе — мы работаем! Каждый, кому это не по нраву, может подать заявление, и его переведут на другое, более спокойное место. Как видите, леди и джентльмены, все предельно просто, только… — Он понизил голос. — Только прежде чем принимать решение, подумайте о жертве, подумайте о ее родных и друзьях. Подумайте о том горе, которое они пережили. Именно для них мы порой готовы вывернуться наизнанку, стремясь раскрыть преступление, — для них, а не для читателей желтых листков и наемных писак, которые поставляют им их ежедневную жвачку. Разумеется, кто-то из вас может недолюбливать других членов команды или даже меня, но почему вы поступили так с ними — с родителями и друзьями жертвы, которые как раз сейчас готовятся предать тело земле? Как только посмел один из вас обойтись подобным образом с этими людьми?!

Вопрос повис в воздухе. Колин Карсвелл молча оглядывал стоящих перед ним людей, опустивших головы в приливе коллективного стыда. Наконец он набрал полную грудь воздуха, и его голос снова зазвучал в полную силу.

— Я найду того, кто это сделал. Обязательно найду — даю слово! Пусть не думает затесавшийся в наши ряды предатель, что ему удастся остаться безнаказанным. И мистер Стив Холли его не спасет. Как раз ему-то абсолютно наплевать, что станет с человеком, которого он использовал для своих целей. Но этого человека я хочу предупредить: если он все же сумеет избежать разоблачения — подчеркиваю, временно избежать, — ему придется и дальше собирать информацию для Холли и его банды. А они с каждым разом будут требовать все больше и больше сведений. Никогда, никогда они не позволят этому человеку вернуться в мир, который когда-то был для него близким и родным, и жить спокойно. Потому что теперь этот человек — другой. Он — «крот», или, лучше сказать, раб мистера Холли. А Стив Холли, насколько я знаю эту публику, никогда не отпустит раба на свободу, никогда не позволит ему забыть о том, что он совершил…

Колин Карсвелл бросил быстрый взгляд в сторону Джилл Темплер. Она стояла прислонившись к стене и, скрестив на груди руки, в свою очередь внимательно разглядывала подчиненных.

Карсвелл едва заметно усмехнулся.

— Я знаю, моя речь похожа на выступление директора школы, который бранит учеников за то, что кто-то разбил стекло или написал на стене неприличное слово. — Он покачал головой. — Нет, господа, я говорю с вами, потому что вы должны знать, что поставлено на карту. Быть может, информация, которую кто-то передал постороннему человеку, не будет стоить жизни его товарищам, но это не значит, что мы не должны обращать внимание на подобные вещи. Будьте осторожны и всегда думайте, что вы говорите и кому. Что касается человека, который допустил утечку, то я буду рад, если он сам признается в своей ошибке. Это можно сделать сейчас или потом: я пробуду в участке еще около часа, а потом поеду к себе — мой служебный телефон вам известен… — Карсвелл снова усмехнулся. — Я хочу, чтобы этот человек знал: молчание его не спасет. Он перестанет — уже перестал — быть членом команды. Он перешел на другую сторону и стал дрессированной мышью в кармане журналиста, вот только он останется там только до тех пор, пока он будет этому журналисту нужен.

Последняя, заключительная пауза тянулась, казалось, целую вечность. Стояла мертвая тишина — никто не осмеливался ни откашляться, ни вздохнуть. Наконец Карсвелл засунул руки в карманы и наклонил голову, словно разглядывая мыски своих туфель.

— Старший суперинтендант Темплер?… — негромко сказал он. — Прошу вас…

Джилл выступила вперед, и полицейские немного расслабились.

— Пожалуйста, не думайте, что это все! — громко сказала Джилл. — Произошла серьезная утечка служебной информации, и нам надо подумать, что делать с последствиями. Во-первых, никто не должен разговаривать с посторонними на служебные темы, не проконсультировавшись предварительно со мной. Надеюсь, это ясно?…

В ответ раздался согласный гул множества голосов.

— Во-вторых…

Джилл говорила еще долго, но Ребус ее не слушал. Ему не хотелось слушать и Карсвелла, но это оказалось почти непосильной задачей. Речь заместителя начальника полиции произвела на него впечатление — Ребус не мог этого не признать. Особенно удался Карсвеллу образ вредного садового крота, не вызвавший ни одной улыбки, несмотря на всю его очевидную комичность.

Слушая Карсвелла, Ребус все внимание направил на окружавших его людей. Чувства Джилл Темплер и Билла Прайда были более или менее ясны. Для Билла дело о смерти Филиппы Бальфур могло стать превосходной возможностью отличиться, для Джилл это и вовсе было первое расследование в качестве старшего суперинтенданта… Скандал был нужен обоим как зайцу пятая нога. В целом же Ребуса мало интересовало, что чувствуют и чего боятся начальники.

Шивон Кларк была ему гораздо ближе. Речь Карсвелла она выслушала с напряженным вниманием и, возможно, извлекла из нее кое-какие уроки. Это было на нее похоже — она всегда стремилась узнавать что-то новое.

Грант Худ был еще одним человеком, который в случае скандала терял многое, если не все. Его лицо и фигура выражали крайнее уныние, и даже руки он сложил на груди так, словно готовился защищаться от ударов. Положение его было незавидным. В случае утечки информации первое подозрение всегда падало на сотрудников пресс-отдела. Именно они теснее всего общались с журналистами, вращаясь в мире, где неосторожно сказанное слово, пьяная похвальба или дружеский разговор после плотного ужина могли обернуться бедой. Но даже если Грант был ни в чем не виноват, его положение все равно оставалось незавидным. Чтобы минимизировать последствия, Джилл нужен был опытный пресс-секретарь, умеющий подчинить себе журналистов и заставить их плясать под свою дудку, даже если для этого ему пришлось бы раздавать своеобразные взятки в виде обещаний эксклюзивной информации относительно будущих результатов расследования. Грант пока подобным опытом не обладал и, таким образом, становился в лучшем случае бесполезной фигурой, которой можно было легко пожертвовать.

Потом Ребус задумался о том, насколько велик может быть ущерб. Да, теперь Сфинкс узнает то, что он наверняка подозревал с самого начала — что ему противостояла не одна Шивон, но и ее коллеги, которых она держала в курсе событий. Сейчас лицо Шивон ничего не выдавало, но Ребус не сомневался, что она уже раздумывает над тем, как справиться с возникшей ситуацией и продолжить обмен письмами с таинственным Сфинксом… при условии, что он захочет продолжать игру. Упоминание о гробиках с Трона Артура не нравилось Ребусу только потому, что в своей статье Холли назвал Джин по имени, сообщив публике, что она является «постоянно работающим в музее полицейским консультантом по этому делу». Он припоминал, что одно время Холли часто звонил Джин в музей, оставлял сообщения, предлагал встретиться. Может быть, она нечаянно сказала репортеру что-то лишнее?… Полностью такую возможность отрицать было нельзя, но Ребус считал подобное развитие событий маловероятным…

Нет, если предатель и присутствовал сейчас в комнате, то больше всего на эту роль подходила Эллен Уайли. Выглядела она, во всяком случае, так, словно у нее случилась какая-то беда. Небрежно расчесанные волосы спутались в тех местах, где их не коснулась щетка, в глазах застыло обреченное выражение. Во время речи Карсвелла она смотрела в пол и не пошевелилась, когда он закончил. И сейчас она по-прежнему смотрела себе под ноги, как человек, который никак не может понять, что же ему делать. Кроме того, Ребус знал, что вчера утром Эллен разговаривала с Холли по телефону. Речь должна была идти только о немецком студенте, но после этого разговора она сразу стала какой-то равнодушной и безучастной ко всему. Тогда Ребус посчитал — это потому, что ее заставили работать над безнадежным делом, но истинная причина была в другом, и сейчас он это понял. Значит, вчера, — после того, как они побывали у Костелло, — она отправилась к Холли на работу или в какое-то кафе или бар, где у них была назначена встреча.

Теперь Ребусу все было ясно, но он боялся, что и другие могут сделать такие же выводы. Например, Шэг Дэвидсон или другие коллеги Эллен по «Дикому Западу». Они могут вспомнить, как внезапно она переменилась после телефонного звонка журналисту, и тогда… Но нет, они ее не сдадут. Никогда. Это было просто не принято. Любого другого — пожалуйста, но не кого-то из своих…

Впрочем, Эллен Уайли давно была сама не своя. Ребус подключил ее к работе с кукольными гробиками в надежде, что это поможет ей прийти в чувство. Но не исключено было, что она не ошибалась, когда говорила, что он жалеет ее, как жалеют калеку. Или — еще хуже — ему понадобился кто-то, кого он мог бы полностью подчинить своей воле и заставить выполнять всю черную работу в деле, которое в любом случае осталось бы его делом.

Да, не исключено, что он руководствовался эгоистическими мотивами…

А раз так, что же удивляться, что Эллен захотелось отомстить всем обидчикам сразу? Джилл Темплер она мстила за публичное унижение; Шивон за то, что та была любимицей Джилл; Гранту — этому новому «вундеркинду из полицейского участка» — Эллен мстила за то, что он справился там, где она потерпела поражение, а Ребусу ей захотелось насолить, потому что он использовал ее в своих целях, обманом заставив работать на себя.

Что ж, как бы там ни было, теперь Эллен оставалось только постараться все забыть или, наоборот, продолжать злиться на всех и вся. Ах, если бы он согласился выпить с ней… быть может, тогда она бы разговорилась. Быть может, ей просто нужно было выговориться?… Но он предпочел пойти в бар один, и в результате случилось то, что случилось.

Ай да Джон, ну просто молодец!.. А ведь не придерешься!.. Перед мысленным взором Ребуса внезапно встала картина: несколько знаменитых джазменов — такие, как Джон Ли Хукер и Би Би Кинг и другие — настраивают инструменты, готовясь исполнить свой знаменитый «Блюз Эллен Уайли», тогда как публика… Ребус вовремя спохватился и отогнал от себя этот образ, пока неслышная музыка не захлестнула его с головой, заставив забыть об окружающей действительности.

Тем временем Карсвелл читал вслух какой-то список, и Ребус невольно вздрогнул, услышав свою фамилию, хотя еще не знал, в чем дело. В том же списке оказались констебль Худ, констебль Шивон Кларк и сержант Уайли… Ага, ясно!.. Все они работали с гробиками и с делом немецкого студента, и теперь заместитель начальника хочет поговорить с ними. (Тут Ребус перехватил несколько любопытных и сочувственных взглядов.) Всех поименованных лиц Карсвелл приглашал на «беседу» в кабинет начальника участка, который специально предоставил его для такого случая.

На этом инструктаж закончился, и полицейские потянулись к выходу. Ребус попытался встретиться взглядом с Прайдом, но тот, увидев, что Карсвелл вышел, лихорадочно шарил по карманам в поисках пакетика жевательной резинки, одновременно отыскивая глазами свою планшетку. Оказавшись в самом хвосте медленно выливавшейся в коридор процессии, Ребус не стал торопиться. Он шел за Худом, который двигался за Эллен, а та оказалась позади Шивон. Что касалось Джилл и Прайда, то они были далеко впереди — у самого выхода.

Возле кабинета начальника участка их уже поджидал Дерек Линфорд. Открыв дверь, он отступил в сторону, пропуская детективов внутрь. Увидев Ребуса, Линфорд пристально уставился на него, надеясь заставить своего врага опустить взгляд, но тот не поддался. Они все еще играли в эти странные «гляделки», когда Джилл Темплер плотно закрыла дверь, прервав их зрительный контакт.

Увидев вошедших, Колин Карсвелл плотнее придвинулся к столу.

— Вы уже слышали мою речь, так что повторяться я не стану, — сказал он. — Добавлю только одно: этот маленький говнюк Холли узнал слишком много. А узнать столько он мог только от одного из вас… — Карсвелл резко оборвал фразу и, подняв голову, в упор взглянул на стоявших перед ним детективов.

— Позвольте сказать, сэр… — Держа руки за спиной, Грант сделал крохотный шаг вперед. — Я, как пресс-секретарь, должен был сделать все, чтобы не допустить ничего подобного, теперь я считаю своим долгом принести публичные извинения за…

— Да-да, сынок, я понял. Ты уже говорил мне это вчера вечером. Сейчас я хочу только одного: чтобы виноватый признался.

— С вашего позволения, сэр, — вмешалась Шивон. — Мы все-таки не преступники. Дайте нам время разобраться, задать несколько вопросов. Быть может, никакой утечки не было, а Стив Холли… просто сложил два и два.

Карсвелл изумленно вытаращился на Шивон. Несколько мгновений он не мог произнести ни слова, потом слегка откашлялся и сказал:

— Суперинтендант Темплер, объясните…

— Я хорошо знаю Стива Холли, — начала Джилл. — Этот ублюдок терпеть не может шевелить мозгами, если, разумеется, может этого избежать. Он — как бы это помягче выразиться? — не особенно умен, зато пронырлив, как намыленная гадюка, и столь же ядовит и безжалостен. — Что-то в голосе или, может быть, в манере Джилл подсказало Шивон, что все это она кому-то уже говорила. — Многие журналисты действительно способны проанализировать открытую информацию и сделать выводы… сложить «два и два», как ты выразилась. Но только не Холли. Он предпочитает действовать другими методами.

— Но ведь когда-то он уже писал про Гюнтера… нет, Юргена Беккера, — не сдавалась Шивон.

— Однако об участии в интернет-играх Филиппы Бальфур Холли мог узнать только от кого-то из вас. — Ответ Джилл прозвучал едва ли не раньше, чем Шивон закончила фразу, и это было еще одним признаком того, что начальники уже обсуждали проблему друг с другом.

Догадку Шивон подтвердил сам Карсвелл.

— Поверьте мне, констебль Кларк, мы анализировали ситуацию чуть не всю ночь, сомневались, спорили, доказывали… Но как мы ни старались, результат был только один: произошла утечка и виноват кто-то из вас четверых.

— Но нам помогали и посторонние люди, — возразил Грант Худ. — Сотрудница музея, пенсионер-патологоанатом…

Ребус положил руку на плечо Гранта, заставив того замолчать.

— Боюсь, речь идет обо мне, — сказал он, и все, кто был в комнате, разом повернулись к нему. — Это я виноват.

Сам Ребус очень старался не смотреть в сторону Уайли, но чувствовал на себе ее взгляд, который буквально прожигал его насквозь.

— В самом начале расследования, — продолжал Ребус, — я ездил в Фоллз и разговаривал там с женщиной по имени Биверли Доддс. Это она нашла у водопада последний гробик, который я связываю с Филиппой Бальфур. Уже тогда Стив Холли вертелся вокруг этой истории, и мисс Доддс рассказала ему все, что знала…

— И?…

— Случайно я проговорился, что существуют другие гробы… Я имею в виду — проговорился в беседе с Доддс. — Ребус хорошо помнил этот момент. На самом деле проговорился не он, а Джин. — Очевидно, Биверли Доддс запомнила мои слова и передала Холли, а он взял их на карандаш… Кстати, в тот раз со мной была сотрудница исторического музея Джин Берчилл. Очевидно, это и навело Холли на мысль о возможной связи с гробиками с Трона Артура.

Карсвелл смерил Ребуса ледяным взглядом.

— А как Холли узнал об интернет-играх?

Ребус покачал головой.

— Этого я не могу объяснить, к тому же я и сам толком не знаю, что это за игры. С другой стороны, игра, в которую играла Филиппа, никогда не была таким уж большим секретом. Я объясню, в чем дело, сэр: пытаясь решить головоломки, которые Сфинкс нам подсовывал, мы показывали его вопросы друзьям и знакомым жертвы в надежде, что они что-то знают, слышали и могут помочь… Любой из них мог рассказать об этом Холли.

— И вы готовы понести за это наказание?

— Я просто объясняю, что, возможно, все началось с меня. Если бы я не проговорился в разговоре с мисс Доддс… — Ребус повернулся к остальным. — Вы даже не представляете, как глубока бездна моего раскаяния. Я всех подвел… — Его взгляд скользнул по лицу Уайли и остановился на ее спутанных волосах.

— Сэр!.. — вмешалась Шивон. — То, в чем признался вам инспектор Ребус, может быть отнесено к каждому из нас. Быть может, в какой-то момент я тоже сказала больше, чем следовало, и с этого началось…

Карсвелл взмахом руки остановил ее.

— Инспектор Ребус, — сказал он. — Вы отстраняетесь от работы до выяснения всех обстоятельств.

— Вы не имеете права так с ним поступить! — выпалила Эллен Уайли. — Вы…

— Заткнись, Уайли! — прошипела сквозь стиснутые зубы Джилл.

— Я думаю, инспектор Ребус прекрасно понимает, почему я так поступаю, — сказал Карсвелл.

— Да. — Ребус кивнул. — Кто-то должен быть наказан… — Он помолчал и добавил: — Ради команды.

— Совершенно верно, — холодно подтвердил Карсвелл. — В противном случае нам придется иметь дело с пагубными последствиями таких скверных чувств, как взаимное недоверие и подозрительность. А на данном этапе это нужно нам меньше всего, не так ли?

— Вы совершенно правы, сэр, — поспешно сказал Грант и кивнул, но остальные молчали, и его голос прозвучал как-то неубедительно.

— Ступайте домой, инспектор Ребус, — добавил Карсвелл. — Напишите свое изложение событий, только ничего не упускайте. И ждите. Вас вызовут. Мы поговорим с вами позднее.

— Слушаюсь, сэр. — Ребус повернулся и открыл дверь. Прямо напротив нее стоял в коридоре Дерек Линфорд. Он улыбался одним уголком рта, и Ребус догадался, что его враг все слышал. Только сейчас ему пришло в голову, что Линфорд и Карсвелл легко могут сделать так, чтобы дело, которое они против него затеяли, выглядело как можно более мрачным.

А он своими собственными руками дал им средство, с помощью которого они смогут избавиться от него раз и навсегда.

Его квартира была полностью готова к продаже, и Ребус позвонил риелторше, чтобы ввести ее в курс дела.

— О'кей, — сказала та. — Как насчет просмотров? В четверг вечером и в воскресенье во второй половине дня вас устроит?

— Вполне. — Ребус завозился в своем кресле и посмотрел в окно. — Только один вопрос… Нельзя ли, гм-м… устроить дело так, чтобы я при этом не присутствовал?

— То есть вы хотите, чтобы вашу квартиру показывал вместо вас кто-то другой?

— Да.

— У нас есть специальные люди, которые сделают это за небольшую плату.

— Превосходно. — Ребусу совсем не улыбалось сидеть дома, когда посторонние люди будут скитаться по его квартире, открывая двери и лапая мебель. Да и продавец из него, скорее всего, вышел бы никудышный, поскольку торговаться он не умел, а расхваливать свою квартиру — стеснялся.

— Фотографии у нас уже есть, — щебетала риелторша. — Объявление в электронном каталоге появится в будущий четверг.

— Не послезавтра? — уточнил Ребус.

— Боюсь, что нет.

Закончив разговор, он вышел в коридор и немного полюбовался на новенькие выключатели и розетки. Стены сверкали свежей краской, благодаря чему комната выглядела значительно светлее. Мусора тоже почти не осталось — как только ушли маляры, Ребус совершил три путешествия к большому мусорному контейнеру на Олд-Далкейт-роуд и собственноручно отволок туда неведомо как попавшую к нему древнюю вешалку, несколько картонных коробок со старыми журналами и газетами, электрический обогреватель с перетершимся кабелем и украшенный портретами звезд восьмидесятых шифоньер из комнаты Саманты. Полы снова были прикрыты паласами. Знакомый (из бара «Суониз») предложил помочь ему прибить их к полу, но Ребус отказался, уверенный, что новые владельцы все равно выбросят все, что придется им не по нраву. Столь же равнодушно он отнесся и к идее отциклевать полы, хотя это и могло способствовать скорейшей продаже квартиры.

Свое имущество Ребус тщательно пересортировал; все лишнее он безжалостно выбрасывал, пока не убедился, что оставшееся уместится в квартиру с одной спальней, какую он хотел приобрести. Однако где будет эта его новая квартира, Ребус до сих пор не решил, а между тем сроки поджимали: Ребус имел кое-какое представление об эдинбургском рынке недвижимости и знал: если квартира на Арден-стрит появится в каталоге в будущий четверг, то не далее чем через неделю она будет продана. Иными словами, примерно через пару недель считая с сегодняшнего дня он может пополнить ряды бездомных.

И безработных, коли на то пошло…

Ребус был уверен, что ему позвонят, и один звонок, наконец, раздался. Это была Джилл Темплер.

— Идиот чертов!.. — сказала она вместо приветствия. — Кретин! Урод!..

— И тебе всего хорошего, Джилл.

— Ты что, не мог промолчать?

— Наверное, мог, но…

— Но решил добровольно возложить себя на алтарь общего дела, так?… — Голос у нее был раздраженный, усталый, напряженный, и Ребус знал причины и первого, и второго, и третьего.

— Я просто сказал правду.

— Это была не правда, а глу… Впрочем, я все равно тебе не верю.

— Не веришь?

— Да брось, Джон. У Эллен Уайли все было на лице написано.

— Ты считаешь, что я ее… выгораживал?

— Ты никогда не был Галахадом… в полном смысле слова. Уж конечно, у тебя были свои причины. Ты мог сделать это просто для того, чтобы насолить Карсвеллу — ведь ты знаешь, что он тебя терпеть не может.

То, что она говорила, было очень похоже на правду, но Ребусу не хотелось это признать.

— Как вообще дела? — спросил он.

Выпустив пар, Джилл заметно успокоилась.

— Пресс-отдел в лице Гранта канифолит мозги журналюгам, а я ему помогаю. В общем, все понемногу приходит в норму.

Ребус и так знал, что Джилл, скорее всего, не бросит Гранта одного — особенно сейчас, когда остальные газеты, а также радио и телевидение бросились в погоню за опередившим всех Холли.

— Ну а ты как?… — спросила она.

— Что — я?

— Что ты собираешься делать дальше?

— Честно говоря, я об этом еще не думал.

— Понятно.

— Не хочу тебя задерживать, Джилл, — сказал Ребус. — У тебя, наверное, и без меня полно дел. Спасибо, что позвонила.

— Пока, Джон.

Не успел Ребус положить трубку, как телефон снова зазвонил. Это был Грант.

— Я просто хотел поблагодарить вас, сэр, за то, что вы взяли вину на себя и отвели от нас подозрения.

— Тебя никто не подозревал, Грант.

— Это вы так думаете, Джон, на самом же деле…

— Я слышал, у тебя сейчас много работы?

— Но откуда вы?… А-а, понимаю, вам звонила старший суперинтендант Темплер?

— Да, звонила. Скажи: Джилл правда тебе только помогает, или она взяла все в свои руки?

— Сейчас трудно сказать, но…

— Она, случайно, не с тобой?

— Нет, суперинтендант Темплер сейчас у себя. Знаете, после того разговора с Карсвеллом она… У нее будто гора с плеч свалилась. Готов спорить — никто из нас не испытал такого облегчения, как Джилл.

— Это потому, что она могла потерять больше всех нас, вместе взятых. Сейчас ты, наверное, этого еще не понимаешь, но это действительно так.

— Думаю, что вы правы, — согласился Грант, но по его голосу Ребус понял — он далеко не уверен, что в сложившейся ситуации вопрос о том, удастся ли ему сохранить свое место, не является основным.

— Ладно, Грант, не буду тебя отрывать. И спасибо за звонок.

— До встречи, Джон, увидимся… Не волнуйтесь, все как-нибудь обойдется.

— Кто знает, может быть, мне еще повезло.

Ребус положил трубку и некоторое время сидел, вопросительно глядя на аппарат, но никто не звонил. Тогда он отправился на кухню, чтобы заварить чашку чаю, но обнаружил, что у него кончились и заварка, и молоко. Даже не надев пиджака, Ребус спустился в ближайшую закусочную и купил там кроме чая и молока кусок ветчины, несколько свежих булок и горчицу. Когда он снова подошел к своему подъезду, то увидел человека, который изо всех сил давил на звонок его квартиры, приговаривая:

— Ну, давай, открывай! Я же знаю, что ты дома!..

— А вот и нет!.. Привет, Шивон.

Она резко повернулась к нему.

— Господи, Джон, как же ты меня напугал!.. — Она подняла руку к груди.

Ребус отпер замок.

— Извини, я не хотел к тебе подкрадываться… может быть, ты решила, что я перерезал себе вены ли повесился на галстуке? — Он открыл и придержал перед ней дверь.

— Что?… Да пошел ты к черту, Джон, вечно ты выдумываешь всякие глупости! Клянусь, ни о чем таком я не думала! — воскликнула Шивон, но Ребус заметил, что она покраснела.

— Ладно, чтобы ты впредь не беспокоилась, я скажу… Если я когда-нибудь и покончу с собой, то только помощью большого количества виски и каких-нибудь таблеток, — сказал Ребус. — Кстати, под «большим количеством» я имею в виду двух-трехдневный запой, так что время сообразить, что к чему, у тебя будет.

Он первым поднялся наверх и открыл дверь своей квартиры.

— И вообще, сегодня тебе вдвойне повезло, — добавил он. — Я не только не умер, но и могу угостить тебя чаем, булками и ветчиной с горчицей.

— Мне только чаю, — откликнулась Шивон, начиная понемногу успокаиваться. — Послушай, что ты делал со своей квартирой? Она выглядит… просто великолепно!

— Я и сам боюсь, что, того и гляди, раздумаю ее продавать.

— Значит, ты все-таки решил?…

— Да. Объявление появится в каталоге на будущей неделе, так что не теряй времени — любуйся, пока можно.

Шивон зашла в спальню и огляделась.

— Надо же, выключатель с регулятором! — воскликнула она и, включив свет, покрутила реостат, делая лампу то ярче, то темнее. Ребус тем временем прошел на кухню, поставил чайник и отыскал в буфете две чистые кружки. На одной из них было написано «Лучший в мире дед». Кружка явно была не его — очевидно, ее забыл кто-то из ремонтников. Ребус решил, что Шивон будет пить чай из нее; себе он взял кружку с маками и выщербленным краем.

— Ты не покрасил гостиную, — сказала Шивон, ходя в кухню. — Почему?

— Потому что ее красили сравнительно недавно, — ответил Ребус.

Шивон кивнула. Ребус что-то недоговаривал, но она не собиралась настаивать.

— Как дела у вас с Грантом? — спросил он.

— Никак.

— Вы что, поссорились?

— Мы не ссорились. Просто между нами никогда ничего не было, вот и все.

Ребус достал из холодильника молоко.

— Будь осторожна, иначе у тебя может появиться вполне определенная репутация.

— Что ты имеешь в виду?

— Неподходящих мужчин. Например, один из них все сегодняшнее утро кидал на меня просто убийственные взгляды.

— Ах, вот ты о ком… О Линфорде?! — Шивон задумалась. — Правда, он выглядел ужасно?

— По-моему, он всегда выглядит так, что на него лучше не смотреть. — Ребус опустил заварочные пакетики в кипяток. — Итак, ты приехала, чтобы проверить, все ли со мной в порядке, или поблагодарить за то, что я добровольно подставил шею под топор?

— Скорее, не шею, а задницу… — Шивон хихикнула, но тут же снова стала серьезной. — Нет, Джон, за это я тебя благодарить не буду. Ты сам прекрасно знаешь, что тебе следовало промолчать. Это твое признание выглядело как самая настоящая глупость. Ты оговорил себя только потому, что…

Она не договорила.

— Ну?… — подбодрил ее Ребус.

— …Потому что у тебя был какой-то план.

— Да ничего особенного у меня не было… То есть никакого плана.

— Тогда почему ты так поступил?

— Мне показалось, что так будет проще и быстрее. Возможно, если бы я дал себе труд немного подумать, я бы и промолчал… — Ребус добавил в чай молоко, воду и протянул кружку Шивон. Она взяла ее в руки и посмотрела на плававший в чае заварной пакетик.

— Помешай немного; когда будет достаточно крепко — вынешь, — посоветовал Ребус.

— По-моему, уже хорошо.

— Ты точно не будешь ветчину и все остальное?

Она покачала головой.

— Нет, не буду. Но ты поешь, если хочешь.

— Гм-м, может быть, позже, — сказал Ребус, жестом приглашая ее в гостиную. — На базе все спокойно?

— Можешь думать о Карсвелле все, что угодно, но заставить людей работать он умеет — этого у него не отнимешь. Кстати, многие считают, что именно его страстная речь заставила тебя почувствовать свою вину и признаться.

— И теперь они трудятся не покладая рук, спин или что там у них есть?… — сказал Ребус и, дождавшись кивка Шивон, добавил: — Вот уж воистину компания счастливых садовников, сумевших избавиться от досаждавших им вредных кротов!

Шивон фыркнула.

— На мой взгляд, с кротами Карсвелл хватил через край. Впрочем, его дело… — Она отпила чаю и огляделась по сторонам. — И где ты намерен жить после того, как продашь свои хоромы?

— У тебя, кажется, была свободная комната?

— Смотря на сколько времени, Джон.

— Я шучу, Шивон. Ничего со мной не случится… — Ребус тоже глотнул чаю. — Итак, что же все-таки привело тебя ко мне?

— Ты имеешь в виду — помимо вполне естественного желания узнать, перерезал ты себе вены или повесился на галстуке?

Ребус кивнул:

— Да. Я чувствую, что это была не единственная причина.

Шивон наклонилась, чтобы поставить чашку на пол.

— Я получила новое послание.

— От Сфинкса? — Она кивнула. — И что он пишет?

Шивон достала из кармана несколько сложенных листов бумаги, развернула и протянула Ребусу. Пальцы их на мгновение встретились.

На первом листе был напечатан мейл Шивон:

«Все еще жду вопрос к „Констриктору“».

— Я отправила это сегодня утром, — объяснила она. — Думала, может, он не читал эту статью…

Ребус посмотрел на второй мейл. Он был от Сфинкса.

«Ты очень меня разочаровала, Шивон. Пожалуй, сейчас мне лучше лечь на дно».

«Не верь всему, что пишут в газетах. Я готова продолжать», — ответила Шивон.

«Чтобы потом рассказать все своим начальникам?»

«На этот раз нас будет только двое, обещаю».

«Я сомневаюсь, что тебе можно верить, Шивон».

«Было время, когда мне приходилось верить на слово тебе. Кроме того, тебе известно, где меня найти, а мне — нет. Я по-прежнему ничего о тебе не знаю».

— После этого послания мне пришлось долго ждать, — сказала Шивон. — Ответ пришел… — она сверилась с часами, — минут сорок назад.

— И ты приехала с этим ко мне?

Она неуверенно пожала плечами.

— В общем… да. Да.

— И не показала ответ мистеру Мозгу, который предпочитает, чтобы его звали просто Эрик?

— Его не было на месте. Кажется, он в какой-то местной командировке.

— Что, неужели никого больше не нашлось?

Шивон покачала головой.

— Но почему ты пришла именно ко мне? Что я могу сделать?

— Не знаю. Когда я ехала сюда — знала, а сейчас… Сейчас не знаю.

— Но Грант решает кроссворды гораздо лучше меня.

— Сейчас Грант решает очень важный кроссворд под названием «Как мне сохранить мою работу?», и ему не до мелочей.

Ребус медленно кивнул и прочел последнее послание:

«Камю и ЧП Смит боксируют там, куда не заглядывает солнце, а Фрэнк Финли судит матч».

— Что ж, — промолвил Ребус. — Ты мне показала… — Он протянул листок обратно. — Но мне это ничего не говорит.

— Совсем ничего?

Он покачал головой.

— Был такой актер — Фрэнк Финли. Может, и сейчас есть. Если не ошибаюсь, он играл роль Казановы в каком-то телевизионном сериале. Еще он снялся в фильме под названием «Букет, перевитый колючей проволокой»… Словом, что-то в этом роде.

— «Букет, перевитый колючей проволокой»?

— Да, если я ничего не перепутал. — Ребус снова взглянул на распечатку. — Камю — это французский писатель… и коньяк. Я всегда думал, что читается «самус», пока не услышал по «ящику», как произносит это слово диктор.

— По нашему телевидению рекламировали французский коньяк?

— Нет, рассказывали про фильм по книге этого писателя.

— А как насчет бокса? В этом ты должен разбираться.

— Ну, Смитов в боксе так же много, как и везде. Правда, Члены Парламента не выступают на ринге, как и частные предприниматели… Из боксеров знаю Марсиано, Демпси, Кассиуса Клея… который потом сделал себе обрезание и стал зваться Мохаммедом Али… — Ребус пожал плечами.

— Куда не заглядывает солнце… Это ведь, кажется, американское выражение?

— Да, — подтвердил Ребус. — Оно означает задницу. Ты думаешь, Сфинкс может быть американцем?

Шивон невесело улыбнулась.

— Послушай моего совета, Шивон: передай эти бумаги Специальной службе, Управлению уголовного розыска или любому другому сотруднику полиции, в чьи служебные обязанности входит найти этого Сфинкса и засунуть его вопросы ему же… словом, куда не заглядывает солнце. Или отошли Сфинксу еще один мейл — пусть сделает это сам. — Он вдруг замолчал. — Ты говорила — он знает, где тебя можно найти?

Шивон кивнула.

— Он знает мое имя, знает, что я работаю в Отделе уголовного розыска в Эдинбурге.

— А где ты живешь, он знает? Надеюсь, ты не давала ему номер своего телефона?

Шивон отрицательно качнула головой, и Ребус удовлетворенно кивнул. Он хорошо помнил бумажку с номерами телефонов, которая висела на стене в кабинете Стива Холли.

— Вот и славно, — сказал он. — Пошли Сфинкса подальше — пусть катится…

— Ты бы на моем месте так и поступил?

— Скорее всего. — Ребус улыбнулся.

— Значит, ты не хочешь мне помочь?

— Помочь тебе? — Он посмотрел на нее. — Как?!

— Я была бы тебе весьма признательна, если бы ты переписал себе эту загадку и немного над ней подумал.

Ребус рассмеялся.

— Ты хочешь, чтобы Карсвелл меня вообще с землей сровнял?

Шивон посмотрела на распечатки.

— Извини, я не подумала, — сказала она. — Ты прав. Спасибо за чай, Джон.

— Ты его даже не допила, — сказал Ребус, увидев, что она встает.

— Мне пора возвращаться. Дел навалилось — выше крыши.

— И самое главное из них — показать мне новую головоломку Сфинкса?

Шивон пристально посмотрела на него.

— Ты же знаешь — я очень высоко ценю твои советы.

— Эти твои слова означают «да» или «нет»?

— Эти слова означают «может быть».

Ребус тоже поднялся.

— Спасибо, что заехала, Шивон.

Она повернулась к двери.

— Линфорд небось рад-радешенек, — сказала она. — И Карсвелл тоже. Они давно до тебя добирались.

— Я знаю. Не бери в голову.

— Но Линфорд с каждым днем набирает силу. Когда-нибудь он станет старшим инспектором, и тогда…

— Откуда ты знаешь, может быть, я тоже становлюсь сильней?

Она оглядела его с ног до головы, но ничего не сказала. Да и нечего ей было говорить. Ребус проводил Шивон к двери, открыл замок. Она уже шагнула на лестничную площадку, но снова остановилась.

— Знаешь, что сказала Эллен Уайли после нашей милой беседы с Карсвеллом? — спросила Шивон.

— Что?

— Ничего. Абсолютно ничего… — Взявшись за перила, она снова посмотрела на него. — Странно… Я ожидала целой лекции о том, до чего в тебе развит комплекс жертвенности.

Вернувшись в квартиру, Ребус немного постоял в коридоре, прислушиваясь к затихающим внизу шагам, потом отправился в гостиную и, встав у окна, приподнялся на цыпочки и изогнул шею, чтобы увидеть, как она выйдет из подъезда. Снизу до него донеслось слабое эхо захлопнувшейся двери. Шивон ушла. Она приходила о чем-то его попросить, а он ее оттолкнул. Но как объяснить ей, что он не мог поступить иначе? Не мог, потому что не хотел, чтобы потом ей стало больно, как в свое время было больно всем, кого он когда-либо подпускал достаточно близко. Как объяснить ей, что она должна учиться на своих, а не на его ошибках и что только после этого она сможет стать хорошим полицейским — и хорошим человеком, если на то пошло?…

Отвернувшись от окна, Ребус всмотрелся в полутьму большой комнаты. Они были здесь — полупрозрачные, бестелесные, но вполне различимые. Призраки. Люди, которым он когда-то причинил боль и которые сделали больно ему; те, кто страдал и умер не в свой срок. Что ж, осталось недолго: быть может, через две недели он сумеет избавиться от них раз и навсегда. Он знал, что телефон больше не зазвонит и что Эллен Уайли не придет его навестить. Они понимали друг друга достаточно хорошо и не нуждались в объяснениях. Может, когда-нибудь в будущем они встретятся и поговорят обо всем, что случилось, а может быть, и нет. Не исключено, что Эллен вовсе не захочет с ним разговаривать — ведь он лишил ее возможности самой принять решение, а она… она позволила ему это сделать. В очередной раз она не потерпела поражения, но и не одержала победы — и все из-за него, из-за Ребуса. Интересно, задумался он, останется ли Эллен послушной марионеткой Стива Холли или сумеет вырваться? Должно быть, все будет зависеть от того, насколько крепко репортер сумеет привязать ее к себе.

Ребус отправился на кухню и вылил в раковину остатки чая из обеих чашек. Потом он взял чистый стакан, налил в него на два пальца солодового виски и достал из буфета бутылку ИПА. В гостиной Ребус опустился в свое любимое кресло у окна, взял ручку, достал из кармана блокнот и — как помнил — набросал на листе последнюю загадку Сфинкса.

Утро Джин Берчилл состояло из нескольких деловых встреч и одного довольно нервного совещания по вопросам финансирования научной программы музея, в ходе которого одна из ее коллег вышла, демонстративно хлопнув дверью, а другая едва не разрыдалась. В результате к обеду она чувствовала себя выжатой как лимон. В довершение всего от духоты в кабинете у нее разболелась голова. Стив Холли оставил для нее целых два сообщения, и она была уверена, что стоит ей устроиться за своим столом с чашкой чаю и бутербродом, как телефон вновь зазвонит. Именно поэтому она вышла на улицу и присоединилась к толпе рабочих, выпущенных из своего индустриального плена ровно на столько времени, сколько хватило бы, чтобы отстоять очередь за мясными пирожками или запеченными в тесте сосисками. Шотландцы по-прежнему опережали другие народы по уровню кариеса и сердечных заболеваний, что было прямым следствием национальной диеты, в коей преобладали насыщенные жиры, сахар и соль. Интересно, подумала сейчас Джин, что заставляет шотландцев отдавать предпочтение полуфабрикатам, сладостям, чипсам и газировке: климат или что-то более серьезное, коренящееся в национальном характере? Сама Джин решила не идти на поводу у большинства и купила свежие фрукты и пакет апельсинового сока. Держа покупки в руках, она не торопясь двинулась по эстакаде Саут-бридж, которая, казалось, целиком состояла из магазинов готового платья и дешевых забегаловок, где продавали навынос все те же горячие закуски. Проезжая часть была забита автобусами и грузовиками, ожидавшими, когда на светофоре у церкви Тронкерк зажжется зеленый сигнал. Кое-где в подворотнях и на ступеньках сидели оборванные нищие, равнодушно глядевшие на ноги прохожих.

На перекрестке Джин остановилась и посмотрела направо и налево вдоль Хай-стрит, пытаясь представить, как выглядела эта улица до того, как была проложена Принсес-стрит и началось строительство Нью-Тауна. Крики торговцев, расхваливающих свой товар, темные и грязные лавчонки, полосатая будка сборщика подорожной пошлины и ворота, закрывавшиеся с наступлением темноты и до утра запиравшие город в самом себе… Интересно, подумала Джин, если бы человек из 1770 года каким-то чудом попал на сегодняшнюю Хай-стрит, узнал бы он свой родной город? Почему-то ей казалось, что да, узнал. Конечно, автомобили, электрические фонари и прочие приметы XX века потрясли бы его до глубины души, но не они были главным. Главным было ощущение, а оно осталось прежним, несмотря на прошедшие столетия.

На мосту Норт-бридж она немного постояла, глядя на восток, где разворачивалось строительство нового здания Шотландского парламента (правда, в последнее время работы почему-то замерли). Редакция «Скотсмена» переехала в сверкающее новенькое здание на Холируд-роуд прямо напротив парламента. Недавно Джин побывала там на приеме и стояла на обширном балконе с тыльной стороны здания, глядя на скалистые отроги гор Солсбери. От старого здания редакции — сейчас оно находилось как раз у нее за спиной — остались одни стены; там строили очередной современный отель. В самом конце моста Норт-бридж — там, где он выходил на Принсес-стрит, — темнело пустое и пыльное здание старого почтамта. Его будущее было, по-видимому, еще не определено. Поговаривали, что вместо него построят еще одну гостиницу.

Жуя на ходу второе яблоко и стараясь не думать о чипсах и шоколадном печенье, Джин свернула на Ватерлоо-плейс, направляясь к Колтонскому кладбищу. Сразу за коваными железными воротами она увидела высокий обелиск, известный как Памятник Мученикам, воздвигнутый здесь в память о пятерых «Друзьях Народа», осмелившихся поддержать в 1790 году парламентскую реформу в Шотландии. (Следовало учесть, что в те времена из всех жителей города голосовать могли не больше четырех десятков граждан.) Отважную пятерку приговорили к высылке в Австралию, откуда им уже не суждено было вернуться… Джин посмотрела на румяный бок яблока. Она только что отлепила от кожицы маленькую наклейку, извещавшую, что яблоко было привезено из Новой Зеландии. Интересно, как жилось пятерым изгнанникам в далекой Австралии? Джин отдавала должное их гражданскому мужеству, но в глубине души считала подобный поступок не слишком дальновидным: второй Французской революции в Шотландии не могло произойти просто по определению. Во всяком случае — не в 1790 году, это уж как пить дать.

Очевидно, по аналогии Джин вспомнила, как какой-то видный теоретик коммунизма (чуть ли не сам Карл Маркс) предсказывал, что пролетарская революция в странах Западной Европы начнется именно в Шотландии. Еще одна нелепая мечта, еще одно горькое разочарование…

О Дэвиде Юме Джин знала не слишком много, но все равно постояла перед его могилой (в конце концов, не могла же она пить сок на ходу!). Философ, эссеист, историк… Одна из подруг Джин как-то сказала, что единственная заслуга Юма состоит в том, что он перетолковал философию Джона Локка, сделав ее более понятной, но о Локке Джин вообще ничего не знала.

Были на кладбище и другие «исторические» могилы: издатели Блэквуд и Констебл, несколько вождей Раскола, приведшего к образованию Свободной шотландской церкви. На востоке, сразу за кладбищенской стеной, высилась небольшая зубчатая башенка — единственное, что осталось от старой Колтонской тюрьмы. Джин приходилось видеть старинные рисунки с ее изображением: тюрьма была выстроена непосредственно напротив Колтонского холма, и друзья и родственники заключенных, бывало, собирались на его склонах, чтобы прокричать несколько приветственных слов или просто помахать рукой или платком своим близким. Казалось, стоит закрыть глаза и отсечь доносящийся с Ватерлоо-плейс шум уличного движения, и можно будет услышать эти крики, похожие на крики чаек высоко под облаками.

Сделав еще несколько шагов, Джин увидела то, что искала: могилу доктора Кеннетта Ловелла. Надгробная плита, вделанная в восточную стену кладбища, потрескалась и почернела от копоти и грязи, а ее углы выкрошились, обнажая светлое нутро песчаника. Небольшая по размерам, она находилась почти на уровне земли, и хотя большую ее часть скрывала разросшаяся трава, Джин сумела прочитать часть надписи: «Доктор Кеннетт Андерсон Ловелл, известный городской врач…» Судя по надписи, умер он в 1863 году — в возрасте пятидесяти шести лет.

Присев на корточки, Джин стала выпалывать траву, чтобы прочесть всю надпись, и почти сразу наткнулась на использованный презерватив, который аккуратно удалила листком конского щавеля. Она знала, что на Колтонском холме и по ночам бывает довольно оживленно; то же, как видно, относилось и к кладбищу, но представить парочку, которая, сопя и потея, предается запретной любви на могиле Кеннетта Ловелла, ей было нелегко. Интересно, что сказал бы об этом сам доктор Ловелл?… На мгновение перед ее мысленным взором промелькнула картина еще одного соития: она и Джон Ребус. Он был, как говорится, совсем не ее тип. До него Джин встречалась с университетскими преподавателями, с учеными и исследователями-историками и даже с известным в городе скульптором. Скульптор был женат, и встречались они недолго, но именно с ним Джин побывала почти на всех городских кладбищах, куда они ездили гулять и любоваться надгробными памятниками. Ребусу, наверное, тоже нравились кладбища, но Джин не была в этом уверена. Она вообще знала о нем очень мало. С самого начала она почувствовала в нем нечто загадочное и непостижимое, вызвавшее у нее острое любопытство, так что порой ей приходилось прилагать значительные усилия, чтобы не думать о Ребусе как о редкостном музейном экспонате, упорно хранящем свои тайны. Увы, даже теперь, после нескольких дней интенсивного общения, в нем оставалось много непонятного, глубоко запрятанного — такого, что он боялся или не хотел показать окружающим. Похоже, чтобы узнать его лучше, ей следовало запастись терпением.

Отбросив в сторону последние пучки травы, Джин увидела, что Ловелл женился не менее трех раз и что все три его супруги скончались раньше него. О детях в надписи на надгробной плите ничего не говорилось, но, возможно, они были похоронены где-то в другом месте. Что, если у Ловелла вовсе не было детей? Но ведь Джон говорил, что допрашивал девушку, которая считала себя его потомком по материнской линии…

Разглядывая надписи на могильной плите, Джин обратила внимание, что все три жены хирурга умерли молодыми, и она решила, что это произошло, скорее всего, во время родов.

Первой жене Ловелла Беатрис, урожденной Александер, к моменту смерти исполнилось двадцать девять.

Вторая жена — Элис, урожденная Бакстер, — скончалась в возрасте двадцати трех лет.

Третья — Патрисия, урожденная Эддисон, — умерла в двадцать шесть лет.

Самая нижняя строчка, выбитая на плите, гласила:

«С надеждой на счастливую встречу в Царствии Небесном!»

«Доктор Ловелл и его три жены… — подумала Джин. — Ничего себе — „счастливая встреча“!»

В кармане у нее была ручка, но ни блокнота, ни бумаги, как назло, не нашлось. Оглядевшись по сторонам, Джин подобрала какой-то старый конверт. Разорвав его пополам и сдув с него пыль и грязь, она быстро записала несколько дат и имен.

Шивон сидела за своим рабочим столом, пытаясь составить анаграммы из слов «Камю» и «Смит», когда дверь отворилась и в зал вошел Эрик Моз.

— Как дела? — спросил он.

— Ничего. Как говорится, голова еще цела…

— Вот и славненько… — Он поставил кейс на пол и огляделся по сторонам. — От Специальной службы ответа еще не было?

— Нет, насколько я знаю… — Шивон вычеркнула несколько использованных букв. «Ч» и «П» перед фамилией Смита все время сбивали ее с толку. Они были написаны вместе, но она подозревала, что это все-таки не «Член Парламента» и не «частный предприниматель» и даже не «чрезвычайное происшествие», а инициалы. Скажем, Чарльз Питер или Честер Пол… Или Черил Пакстон… Хотя женщины, кажется, не боксируют — во всяком случае, с мужчинами. Что еще может означать это дурацкое сокращение?… «Чесотка Паркера» — вдруг вспомнила Шивон. Было, кажется, в Индии такое тропическое заболевание.

Моз подошел к факсу, выдернул из него несколько листов и теперь не спеша просматривал.

— Тебе не пришло в голову проверить почту? — спросил он, откладывая два факса в сторону и засовывая остальное обратно.

Шивон подняла голову.

— Что такое?!

Моз уже возвращался к ней, заново перечитывая полученный факс.

— Превосходно! Просто превосходно!.. — вырвалось у него. — Я не знаю как, но они сделали это!

— Что именно?

— Ребята из Специальной службы проследили один абонемент Сфинкса.

Шивон вскочила, опрокинув стул, и буквально вырвала факс у него из рук. Но прежде чем она успела впиться взглядом в его содержание, Эрик Моз спросил:

— Кстати, кто такая Клер Бензи?…

— Ты не задержана, Клер, — объяснила Шивон, — и имеешь право пригласить адвоката. Я со своей стороны прошу твоего разрешения записать наш разговор на магнитофонную пленку.

— Серьезное начало, — сказала Клер Бензи.

Шивон и Моз застали девушку в ее квартире в Брантсфилде и привезли в Сент-Леонард. Клер не возмущалась и почти не задавала вопросов, только попросила разрешения переодеться. Сейчас на ней были джинсы и розовый свитер с высоким воротом; на лице — ни следа косметики. Пока Моз заправлял пленку в оба магнитофона, стоявшие в комнате для допросов, она спокойно сидела, сложив руки на груди, и лениво наблюдала за его манипуляциями.

— Одна кассета тебе, одна нам, — объяснила Шивон. — Справедливо?

В ответ Клер только пожала плечами.

— Ну, поехали, — сказал Моз и, включив оба магнитофона на запись, откинулся на спинку стула. Шивон продиктовала в микрофон свое и Моза имя и должность, добавив время и место проведения беседы.

— Как твое полное имя, Клер? — уточнила она.

— Клер Джаспер Бензи, — ответила девушка и добавила свой брантсфилдский адрес.

Несколько мгновений Шивон сидела молча, собираясь с мыслями, потом наклонилась вперед, упершись локтями в край столешницы.

— Ты помнишь наш разговор в кабинете доктора Керта? — спросила она. — Тогда еще присутствовал мой коллега — инспектор Ребус…

— Да, помню.

— Тогда мы спрашивали тебя, знаешь ли ты о компьютерной игре, в которой участвовала Филиппа Бальфур…

— Завтра ее похороны.

Шивон кивнула.

— Ты помнишь, что я тебя спрашивала?

— Помню, — ответила Клер. — Блек, Тотт, Фин, Хайтон и так далее… Линия лондонского метро. Я же вам объяснила, еще в тот раз!

— Верно. Ты сказала, что встретила Флип в баре…

— Да.

— И она рассказала тебе об этой головоломке.

— Угу.

— Но о самой игре ты ничего не знала?

— Нет. Я ничего не знала, пока вы мне не сказали.

Шивон снова откинулась назад и сложила руки на груди, приняв почти такую же позу, что и Клер.

— Тогда как получилось, что человек, который слал Флип эти загадки, использовал твой интернет-абонемент?

Клер Бензи уставилась на нее широко раскрыв глаза. Шивон ответила жестким, прямым взглядом. Эрик Моз почесал нос большим пальцем.

— Я требую адвоката, — заявила Бензи.

Шивон медленно кивнула.

— Беседа закончена в пятнадцать часов двенадцать минут, — сказала она в микрофон. Моз выключил запись, и Шивон поинтересовалась, какого именно адвоката Клер имеет в виду.

— Нашего семейного адвоката, разумеется, — ответила девушка.

— А как его фамилия? — уточнила Шивон. — Мы ведь не знаем, кто твой семейный адвокат…

— Мой отец. — Увидев озадаченное выражение на ее лице, Клер улыбнулась одними губами. — Не волнуйтесь, детектив Кларк, я не собираюсь вызывать духов, чтобы они защитили меня от произвола полиции. Я имела в виду моего приемного отца…

Новости распространились быстро, и возле комнаты для допросов уже собралась небольшая толпа. Когда Шивон, столкнувшись в дверях с вызванной ею женщиной-констеблем, вышла в коридор, ее забросали заданными шепотом вопросами:

— Ну как?…

— Это она убила?

— Что она говорит?

— Это была она?

Но Шивон не отвечала. Найдя взглядом Джилл Темплер, она сказала:

— Клер Бензи требует адвоката. Как выяснилось, ее адвокат по совместительству — ее отчим.

— Да, это удобно, — согласилась Джилл. Шивон кивнула и, пройдя в рабочий зал, выдернула из розетки ближайший свободный телефон.

— И еще она хочет газировки, лучше всего — диетической пепси-колы.

Джилл Темплер огляделась по сторонам и увидела Джорджа Сильверса.

— Ты слышал, Джордж?

— Да, мэм. — Но уходить Сильверсу явно не хотелось, и Джилл пришлось жестом показать ему, чтобы он пошевеливался.

— Ну, рассказывай… — Джилл снова повернулась к Шивон.

— Да рассказывать в общем-то нечего. — Шивон пожала плечами. — Ей, конечно, придется кое-что объяснить, но это еще не значит, что она — убийца.

— А жаль, правда? — сказал кто-то.

Шивон внезапно вспомнила, что говорил ей Ребус. Встретившись взглядом с Джилл, она добавила:

— Если Клер не поменяет специальность, то через два или три года нам придется довольно тесно с ней работать. Поэтому, мне кажется, не следует перегибать палку и портить с ней отношения.

Шивон не была уверена, что в точности повторяет слова Ребуса, но смысл она передать сумела. Джилл оценивающе посмотрела на нее и кивнула.

— Констебль Кларк права, — громко сказала она, обращаясь к обступившим их сотрудникам. — Неплохая мысль, Шивон… — пробормотала она, прежде чем отвернуться.

Вернувшись в комнату для допросов, Шивон подключила телефонный аппарат к розетке в стене и объяснила Клер, что в город нужно звонить через девятку.

— Я ее не убивала, — спокойно сказала девушка, прежде чем набрать номер.

— В таком случае с тобой все будет в порядке, — отозвалась Шивон. — Но согласись, надо же нам узнать, что произошло с Флип?

Клер кивнула и придвинула аппарат поближе. Шивон подмигнула Мозу, и они вместе вышли в коридор. С Клер осталась только женщина-констебль.

— Она говорит, что никого не убивала, — проговорила Шивон так тихо, чтобы ее услышал только Моз.

— Возможно, — кивнул Эрик. — Ну и что?

— Тогда каким образом Сфинкс мог использовать ее абонемент?

Он покачал головой.

— Не знаю. То есть, конечно, теоретически это возможно, но крайне маловероятно.

Шивон пристально посмотрела на него.

— Значит, ты считаешь — мы поймали убийцу?

Эрик пожал плечами.

— Сначала нужно узнать, на кого зарегистрированы другие абонементы, с которых работал Сфинкс.

— Когда это будет? Сколько еще понадобится времени, чтобы проследить всех наших абонентов?

— Думаю, сегодня вечером или завтра утром Специальная служба пришлет нам полный список.

Кто-то прошел мимо, похлопал обоих по плечам, показал поднятые вверх большие пальцы и исчез за изгибом коридора.

— Они думают, мы раскололи этот орешек, — заметил Моз.

— Боюсь, до этого еще далеко.

— Но ты сама говорила, что у Клер есть мотив.

Шивон рассеянно кивнула. Она думала о последней полученной по электронной почте загадке. Могла ли придумать такую загадку женщина? Безусловно, могла. В виртуальном мире каждый мог прикинуться кем угодно — мужчиной и женщиной, подростком и взрослым. Желтая пресса была полна историй о пожилых педофилах, которые проникали в детские «переговорные залы», притворившись подростками. Сама анонимность Сети служила едва ли не основным фактором, притягивавшим разного рода извращенцев и преступников.

Потом Шивон подумала о Клер Бензи — о том, как долго она вынашивала свои мстительные планы, ежедневно и ежечасно сдерживая обжигающий гнев, вспыхнувший в ее душе после самоубийства отца. Быть может, когда она возобновляла отношения с Флип, Клер ни о чем таком не думала; быть может, она была готова любить и прощать, но не сумела справиться с растущей ненавистью к беззаботной и обеспеченной жизни, которую вела Филиппа, — к ее друзьям на дорогих спортивных машинах, к барам, ночным клубам и всему остальному, что было привилегией людей, не знавших нужды и боли и никогда не терявших ничего такого, чего нельзя было бы купить за деньги.

— Я не знаю, — сказала Шивон и, запустив себе в волосы пальцы, потянула с такой силой, что кожа на голове засвербела. — Не знаю, — с нажимом повторила она.

— Вот и хорошо, — сказал Эрик. — К допросу следует приступать, отбросив любые предварительные соображения, способные повлиять на объективность выводов. Азбука сыска…

Шивон устало улыбнулась и пожала ему руку.

— Спасибо, Эрик.

— Не волнуйся, все будет нормально, — пообещал он.

Шивон кивнула. Ей очень хотелось в это верить.

Войдя в зал Центральной городской библиотеки, Ребус невольно подумал, что это место как раз для него. Сегодня, во всяком случае, большинство посетителей составляли безработные — усталые, потрепанные жизнью, пожилые люди, которые сладко дремали в уютных креслах. Книги служили им в качестве подушек. За столиком у самого входа сидел беззубый старик с раззявленным ртом и с важным видом водил пальцем по телефонному справочнику, не пропуская ни одной страницы. Заинтересовавшись таким необычным поведением, Ребус спросил о старике у библиотекарши.

— Он ходит к нам уже несколько лет и всегда читает только телефонные справочники, — сказала она.

— Наверное, он мог бы получить работу в Адресном столе, — предположил Ребус.

— Думаю, именно оттуда его и уволили.

Признав, что догадка библиотекарши может быть недалека от истины, Ребус вернулся к собственным изысканиям. Ему пока удалось узнать, что Альбер Камю был французским романистом и мыслителем, что он написал романы La Chute и La Peste, получил Нобелевскую премию по литературе и умер в возрасте сорока с небольшим лет. По просьбе Ребуса библиотекарша предприняла специальный поиск, но среди писателей и поэтов другого Камю не оказалось.

— Если только в этой вашей загадке не идет речь об улицах, — добавила она.

— О чем?

— Об улицах Эдинбурга.

Как выяснилось из дальнейшего разговора, в Эдинбурге имелись Камю-роуд, Камю-авеню, Камю-парк и Камю-плейс, но никто не знал, были ли они названы в честь знаменитого француза или нет. Сам Ребус считал, что это было весьма вероятно. В будке платного телефона он нашел городской телефонный справочник (по счастливой случайности, старик до него еще не добрался) и довольно скоро обнаружил то, что искал. Он как раз собирался сделать перерыв — зайти домой, перекусить, а затем отправиться на Камю-роуд на своей машине, но, выйдя из библиотеки, внезапно передумал и остановил такси.

Камю-роуд, Камю-авеню, Камю-парк и Камю-плейс оказались тихими, жилыми улочками, расположенными в Фейрмайлхеде неподалеку от Комистон-роуд. В них не было ничего примечательного, и Ребус велел таксисту ехать назад к мосту Георга IV, чем вызвал у того приступ веселого недоумения. У церкви Грейфрайарс они попали в пробку, грозившую задержать их надолго, и Ребус не стал ждать: расплатившись с таксистом, он вышел из машины и отправился прямиком в паб «Сэнди Беллз», где возвращающиеся со смены рабочие еще не успели устроить толчею. Кружка пива и что-нибудь закусить — вот и все, что ему было нужно.

Бармен давно знал Ребуса. Для начала он рассказал постоянному клиенту несколько смешных историй, а потом пожаловался, что, когда городская больница переехала на Петти-франс, бар потерял большую часть своей клиентуры. По словам бармена выходило, что у «Сэнди» бывали не только врачи и санитары, но и больные.

— Нет, кроме шуток, — сказал он. — Многие так и приходили в пижамах и больничных тапочках, а один парень вовсе явился с воткнутой в вену капельницей.

Ребус улыбнулся и допил свое пиво. Кладбище Грейфрайарс находилось сразу за углом, и он отправился туда, чтобы немного пройтись между могил. Ребус не сомневался, что большинство похороненных здесь сторонников ковенанта были бы очень огорчены, узнав, что в XX веке кладбище прославилось не столько благодаря им, сколько маленькому скай-терьеру. Потом он вспомнил, что Рона, его бывшая жена, хотела венчаться в Грейфрайарской церкви, и вздрогнул при мысли о том, как давно это было. Многие могилы на кладбище были перекрыты решетками из железных полос или прутьев. Родственники покойных устанавливали их, чтобы предохранить мертвые тела от гробокопателей, похищавших из могил свежие трупы и продававших их университету. При взгляде на эти неуклюжие сооружения Ребус подумал о том, что на самом деле вся история Эдинбурга замешена на жестокости и насилии и что столетия варварства не забылись и не канули в прошлое, несмотря на относительно спокойный период господства пуританской морали, которая буквально душила все естественные проявления истинно шотландского характера.

Душила… Ребус не поленился заглянуть в словарь и теперь знал, что название «констриктор» означает удава, который обвивается вокруг жертвы и душит ее. Учитывая, что Филиппу Бальфур задушили, название уровня в игре звучало достаточно зловеще, но Ребус старался не думать о том, совпадение это или нечто большее. Сейчас его куда больше занимал вопрос, какое отношение может иметь слово «констриктор» к головоломке, которую он пытался решить. Змеи, особенно крупные, похожи на канаты; канатами огорожен и боксерский ринг — если, конечно, в загадке шла речь о боксе… Примерно так рассуждал Ребус, но в глубине души ему было ясно, что дело не в этом, а в чем-то другом. Может, это все-таки намек на то, какой смертью умерла Филиппа?…

Так ничего и не решив, он вышел с кладбища и вернулся в библиотеку.

— Где у вас словари? — спросил Ребус у знакомой библиотекарши.

— Вон там. — Она указала ему нужную полку. — Кстати, я закончила еще один поиск, о котором вы просили. — У нас есть несколько книг, написанных Чарльзом Смитом, но, к сожалению, его второй инициал не «П».

— Все равно спасибо. — Ребус взял у нее лист бумаги и собирался было отойти, но библиотекарша его остановила.

— Еще я распечатала вам список работ Камю…

— Превосходно. Огромное вам спасибо.

Библиотекарша неуверенно улыбнулась, как человек, не привыкший к комплиментам. Потом она почувствовала исходящий от него запах пива и нахмурилась.

По пути к полкам Ребус обратил внимание, что столик у входа пустует. Интересно, спросил он себя, закончил ли старик свою странную работу или нет.

Впрочем, не исключено было, что его «рабочая смена» начиналась в девять и заканчивалась в пять, а сейчас было уже начало шестого.

Взяв с полки энциклопедический словарь, Ребус открыл его на слове «констриктор», чтобы посмотреть, нет ли у него какого-нибудь другого значения. (Во время прогулки по кладбищу ему пришло в голову, что Сфинкс мог ошибиться и случайно напечатать «констриктор» вместо «конструктор», что, на взгляд Ребуса, было бы уместнее, но потом он вспомнил, что в предыдущих мейлах это слово писалось точно так же.) Словарная статья гласила, что в медицине констриктором называется мышца, сжимающая какой-либо канал или естественное отверстие, например — в горле (еще одна зловещая аллюзия со смертью Филиппы). Ребус как раз обдумывал это, когда позади него кто-то негромко откашлялся. Обернувшись, он увидел библиотекаршу.

— Разве вы уже закрываетесь? — удивился он.

— Нет, просто мой коллега Кении… — Она показала в сторону своего рабочего стола, за которым сидел еще один сотрудник Национальной библиотеки. — Кении говорит, что, кажется, знает вашего мистера Смита…

— Какого мистера Смита? — В первую секунду Ребус не понял, о чем речь, и внимательно посмотрел на Кении — молодого парня лет двадцати в черной майке и круглых очках в металлической оправе.

— Мистера Ч. П. Смита, про которого вы спрашивали, — пояснила библиотекарша, и Ребус вернулся к стойке.

— Ч. П. Смит — певец, — сказал Кении без всяких предисловий. — Кажется, его полное имя — Чарльз Пенроз Смит… Правда, я в этом не совсем уверен, как не уверен, что его можно назвать певцом в полном смысле слова.

— Никогда о нем не слышала, должна признаться, — сказала библиотекарша, возвращаясь на свое место за стойкой.

— Стремление узнать что-нибудь новое, Бриджит, — признак пытливости ума, — изрек Кенни и удивленно уставился на Ребуса, у которого потрясенно отвисла челюсть.

— Чарльз П. Смит, солист группы «Водопад»… — пробормотал он.

— Вы знаете эту группу? — Теперь пришел черед Кенни удивляться. Тот факт, что человек в возрасте Ребуса мог знать что-то о «Водопаде», явно застал его врасплох.

— Лет двадцать назад я был у них на концерте в каком-то клубе в Эббихилле.

— Ни звука, ни драйва — один только грохот, не так ли, сэр? — сказал Кенни, и Ребус рассеянно кивнул.

Его мысли озвучила библиотекарша — Бриджит.

— Интересно, — сказала она, — но название романа Камю «La Chute» тоже переводится как «водопад». Этот роман есть у нас в отделе художественной литературы, так что если хотите, я могу принести…

Ребус очень даже хотел.

Приемным отцом Клер Бензи оказался не кто иной, как Джек Маккойст — один из наиболее популярных в городе адвокатов, специализировавшийся на уголовном праве. Явившись в участок, он первым делом потребовал дать ему десять минут, чтобы поговорить с Клер наедине. Наконец он закончил, и Шивон снова вошла в комнату для допросов. С ней была Джилл Темплер — Мозу пришлось остаться в коридоре, чем он был очень недоволен.

Клер Бензи успела допить свою диетическую пепси-колу; Джек Маккойст держал в руках чашку остывшего чая.

— Я полагаю, что магнитофонная запись пока не нужна, — сразу заявил Маккойст. — Давайте-ка сначала просто побеседуем и посмотрим, к чему нас это приведет. Нет возражений?

Он пристально посмотрел на Джилл Темплер, и та неохотно кивнула.

— Начинайте, детектив Кларк, — сказала она.

Шивон попыталась поймать взгляд Клер, но девушка, опустив голову, сосредоточенно катала между ладонями жестянку из-под газировки.

— Итак, мы остановились на загадках-головоломках, которые некто Сфинкс присылал Филиппе Бальфур, — напомнила Шивон. — Одно из его посланий нам удалось проследить. Оно пришло с интернет-адреса, зарегистрированного на твое имя. Как ты можешь это объяснить?

— Одну минуточку, — вмешался Джек Маккойст, открывая новую страницу большого блокнота. Как успела заметить Шивон, предыдущие три или четыре страницы были исписаны таким скверным почерком, что его можно было принять за скоропись. — Я хотел бы знать, как к вам попали эти мейлы?

— Как попали?… Обычным путем — по интернету. Сфинкс послал их Флип, но пришли они ко мне.

— Как такое могло случиться? — уточнил Маккойст, продолжая строчить в блокноте. Головы он не поднял, и Шивон не могла видеть его лица; на виду оставались только обтянутые дорогим пиджаком плечи и розоватая макушка, просвечивавшая сквозь его седые, начинавшие редеть волосы.

— Мы реквизировали компьютер мисс Бальфур. Я как раз проверяла содержимое жесткого диска, когда пришли эти сообщения.

— Вы хотите сказать, что сообщение, о котором вы говорите, было отослано уже после того, как Филиппа Бальфур исчезла? — Маккойст поднял голову, и Шивон увидела очки в массивной черной оправе и тонкий рот, который в закрытом состоянии выражал крайнюю степень сомнения.

— Да, — кивнула она.

— И вам удалось установить, что это сообщение было отправлено с компьютера моей клиентки?

— С ее ИП-абонемента, если точнее, — пояснила Шивон. Она заметила, что впервые с начала допроса Клер Бензи подняла глаза — это произошло, когда Джек Маккойст назвал ее своей «клиенткой». Сейчас Клер внимательно смотрела на своего отчима, словно изучая его. Возможно, впрочем, что ей еще никогда не приходилось видеть его за работой.

— ИП — это, очевидно, интернет-провайдер?

Шивон кивнула. Адвокат только что дал ей понять, что ни жаргонизмами, ни техническими терминами его не сбить.

— Вы, кажется, говорили о нескольких сообщениях…

— Да, это сообщение было не единственным.

— И все они были отправлены с одного интернет-адреса?

— Не могу вам сказать — проверка еще не закончена. — Шивон решила, что адвокату незачем знать, что речь идет больше чем об одном интернет-провайдере.

— Так, все ясно… — Адвокат поставил в блокноте жирную точку и в задумчивости откинулся на спинку стула.

— Ну что, теперь мне можно задать вопрос самой Клер? — несколько раздраженно спросила Шивон.

Джек Маккойст посмотрел на нее поверх очков.

— Сначала моя клиентка хотела бы сделать небольшое заявление.

Клер сунула руку в карман джинсов и достала сложенный лист бумаги. Когда она его развернула, оказалось, что по своим габаритам он вполне соответствует размерам адвокатского блокнота. Правда, почерк был более понятным, но Шивон ясно видела вымаранные места и «галочки», где Маккойст вносил в текст какие-то изменения.

Клер слегка откашлялась.

— Примерно за две недели до того, как Филиппа Бальфур исчезла, я одолжила ей свой ноутбук. Флип нужно было писать какую-то учебную работу, и я подумала, что компьютер может ей понадобиться. Насколько мне было известно, своего ноутбука у нее не было. Вернуть его мне Флип не успела, и я ждала похорон, чтобы просить ее родителей разрешения забрать принадлежащий мне компьютер из ее квартиры…

— Этот компьютер у тебя единственный?

Клер покачала головой.

— Нет, но он подключен к тому же провайдеру, что и большая «персоналка».

Шивон пристально посмотрела на Клер, но девушка избегала ее взгляда.

— В квартире Филиппы Бальфур не было никакого ноутбука, — медленно сказала она, и Клер наконец-то посмотрела на нее.

— Где же он? — тихо спросила она.

— Мы это выясним. У тебя, наверное, сохранился товарный чек, технический паспорт или какие-то другие доказательства существования этого ноутбука?

— Вы обвиняете мою дочь во лжи? — немедленно вскинулся Маккойст, и Шивон сразу отметила, что Клер перестала быть «клиенткой».

— Нет. Жаль только, что ваша дочь не сказала нам об этом раньше.

— Я не знала, что это может быть…

— Старший суперинтендант Темплер!.. — чопорно сказал адвокат. — Я считаю, что полиции Лотиана не следует запугивать потенциальных свидетелей, обвиняя их во лжи…

— В настоящее время, — резко перебила Джилл, — ваша падчерица является не свидетельницей, а подозреваемой.

— В чем же вы ее подозреваете? В том, что она являлась ведущей интернет-игры?… С каких, интересно, пор это считается преступлением?

Джилл не нашлась что на это ответить и сердито взглянула на Шивон, но в ее глазах сквозила растерянность. Прочесть ее мысли — или по крайней мере некоторые из них — было сравнительно легко. «Он прав… Мы до сих пор не знаем, действительно ли Сфинкс имеет отношение к убийству и всему остальному. В конце концов, это твоя версия, Шивон, так что будь любезна — разбирайся с ней сама…» — вот что говорил ее взгляд.

Маккойст заметил, что Джилл и Шивон переглядываются. Поняв, что это должно что-то означать, он поспешил закрепить успех.

— Я не представляю, как вы пойдете с этим к прокурору, старший суперинтендант Темплер, — сказал он веско. — Да над вами будет смеяться вся шотландская полиция!.. — Слова «старший суперинтендант» адвокат подчеркнул особо — ему, разумеется, было известно, что Джилл назначена на эту должность недавно, и поэтому ей нужно укреплять свой авторитет и доказывать, что повышение она получила не случайно.

Но Джилл уже овладела собой.

— Мы хотим только одного, мистер Маккойст, — сказала она. — Нам нужно, чтобы Клер честно ответила на некоторые наши вопросы. Пока ее история — вы уж меня простите — вызывает очень большие сомнения. Нам придется провести дополнительную, тщательную проверку, и кто знает…

Эти слова заставили Маккойста задуматься. Шивон тем временем мысленно «подбивала бабки», как выразился бы Ребус. Что они имели?… Мотив у Клер Бензи был, — правда, не бесспорный, но и не пустяк: как-никак банк Джона Бальфура имел отношение к самоубийству ее родного отца. С помощью интернет-игры она могла заманить Флип на Трон Артура и, используя свои познания в медицине (в том числе в судебной медицине), расправиться с ней. А стоило полиции заинтересоваться ее персоной, как Клер тут же выдумала ноутбук, который она якобы одолжила Филиппе и который столь своевременно исчез…

Потом Шивон попыталась составить аналогичный список применительно к Раналду Марру, который научил Филиппу, как надо стирать полученные письма. Раналд Марр, предводитель игрушечных армий, второе лицо в банке… Вот только что он выигрывал от смерти Филиппы? Этого Шивон никак не могла взять в толк.

— Клер, — негромко спросила она, — когда ты бывала в «Можжевельниках»… Тебе не приходилось встречать там Раналда Марра?

— Я не понимаю, какое отношение… — начал было Маккойст, но Клер перебила отчима:

— Раналда Марра? Конечно. До сих пор не понимаю, что она в нем нашла?…

— Кто?!

— Флип. Она была влюблена в него. Впрочем, школьницы часто влюбляются в мужчин старше себя…

— А он?… Я хочу сказать — Марр отвечал на ее чувства? Было ли между ними что-то кроме обычной «школьной влюбленности»?

— Мне кажется, — снова попытался вмешаться Маккойст, — что мы отклонились от существа дела…

Но Клер не обратила на него внимания. Безмятежно улыбнувшись, она кивнула:

— Нет, ничего не было. До недавнего времени…

— Что это значит — «до недавнего времени»? Что ты хочешь сказать?

Клер снова улыбнулась — на этот раз почти с торжеством.

— Я думаю — почти уверена, — что в течение примерно года перед своим исчезновением Филиппа регулярно встречалась с Раналдом Марром. Она спала с ним, детектив.

— Что за шум?… — спросил Ребус. — Почему все носятся как угорелые?

Моз поднял голову от бумаг, с которыми работал.

— Клер Бензи привезли на допрос.

— Зачем? — Ребус запустил руку в один из ящиков стола.

— Извините, сэр, я не знал, что это ваш стол… — Моз попытался подняться, но Ребус нажал ему на плечо и заставил снова сесть.

— От работы меня все равно отстранили, — сказал он. — А ты сохрани этот стол для меня — быть может, я сюда еще вернусь. — Он закрыл ящик, так и не найдя того, что искал. — Так зачем они притащили сюда Клер Бензи?

— Один из мейлов был послан с ее компьютера. Я связался со Специальной службой, и они проследили это послание до ее счета у интернет-провайдера.

Ребус присвистнул.

— Значит, этот мейл послала Клер?

— Не совсем так, сэр. Послание было отправлено с ее интернет-абонемента.

Ребус немного подумал.

— Разве это не одно и то же? — спросил он.

— Шивон, во всяком случае, сомневается.

— Она там, с Бензи?… — Ребус дождался, пока Моз кивнет. — А ты — тут? Почему?

— Суперинтендант Темплер…

— Можешь не продолжать, все ясно… — Ребус резко обернулся на звук распахнувшейся двери.

Джилл Темплер как смерч ворвалась в рабочий зал Отдела уголовного розыска.

— Мне срочно нужен Раналд Марр! — рявкнула она. — Кто поедет?!

Двое добровольцев нашлись сразу — Джордж Сильверс и Томми Флеминг. Остальные только хлопали глазами, пытаясь вспомнить, кто такой Раналд Марр и какое отношение он имеет к делу Бальфур.

Джилл посмотрела на Шивон, которая тоже вошла в рабочий зал.

— Отличная работа, — похвалила она.

— Вы считаете? — переспросила Шивон. — Вот уж не знаю…

— Тебя что-то смущает?

— Когда я разговариваю с Бензи, у меня складывается впечатление, будто я задаю ей именно те вопросы, которые она хочет услышать. Ну, как будто это она ведет беседу, а не я.

— Я этого не заметила. — Джилл легко коснулась плеча Шивон. — Вот что, отдохни немного, а Марром займется кто-нибудь другой. — Она обежала взглядом зал. — Остальных прошу вернуться к работе. — Она еще раз огляделась по сторонам и вдруг заметила Ребуса.

— А ты откуда взялся, черт тебя побери?… Что ты здесь делаешь?

Ребус открыл еще один ящик стола, достал початую пачку сигарет и легонько встряхнул.

— Пришел забрать кое-какие личные вещи, мэм.

Не сказав больше ни слова, Джилл вышла в коридор, где ее ждали Клер и Джек Маккойст. Увидев, что все трое заняты каким-то разговором, Шивон повернулась к Ребусу.

— И все-таки, что ты здесь делаешь? — спросила она.

— Ты действительно выглядишь усталой, Шивон. — Ребус скорбно покачал головой.

— Ты, как всегда, любезен, Джон…

— Считай, что тебе повезло вдвойне: во-первых, старший суперинтендант Темплер только что приказала тебе отдыхать, а во-вторых, я хочу угостить тебя стаканчиком, раз у тебя перерыв. Пока вы тут пугали маленьких девочек, я занимался действительно важными делами. Вот о них-то я и хочу тебе рассказать…

Шивон, однако, пить не стала. Заказав себе апельсиновый сок, она вертела в руках мобильник (Моз, оставшийся в участке, получил от нее строгий приказ позвонить, как только будут какие-то новости).

— Мне нужно возвращаться… — уже не в первый раз повторила она и бросила еще один взгляд на экран мобильника, чтобы убедиться — сигнал никуда не исчез, а аккумулятор не нуждается в зарядке.

— Ты обедала?… — спросил Ребус. Когда Шивон покачала головой, он сходил к барной стойке и вернулся оттуда с двумя пакетами картофельных чипсов. Она почти успела ополовинить первый из них, когда вдруг услышала:

— Тогда-то меня и осенило!

— Прости, что именно тебя осенило? — переспросила она.

— Господи, Шивон, проснись ты, наконец!.. Пора!

— Извини, Джон, но я чувствую себя так, словно моя голова вот-вот взорвется. Взорвется по-настоящему!

— Насколько я понял, ты не думаешь, что Клер Бензи может быть виновна в убийстве. Особенно после того, как она заявила, будто Флип трахалась с дядей Раналдом…

— Ты ей веришь?

Ребус закурил новую сигарету и помахал рукой в воздухе, разгоняя дым.

— Я не имею права высказывать свое мнение. Меня ведь отстранили от работы до выяснения всех обстоятельств.

Шивон мрачно посмотрела на него и сделала глоток сока.

— Представляю себе, что это будет за разговорчик! — сказал Ребус.

— Какой разговорчик?

— Ну, когда Джон Бальфур спросит у своего верного друга и соратника, что хотели от него эти тупые легавые…

— Думаешь, Марр ему расскажет?

— Даже если нет, Бальфур все равно узнает. В общем, веселые будут завтра похороны. — Он выпустил струйку дыма, направив ее к потолку. — Кстати, ты поедешь?

— Скорее всего — да. Карсвелл и Джилл точно поедут. Думаю, будут еще несколько человек из наших.

— Да уж, если начнется драка, люди могут понадобиться…

Шивон посмотрела на часы.

— Мне пора, — сказала она. — Хочу узнать, что сказал Марр.

— Тебе было приказано отдыхать.

— Я уже отдохнула.

— Не проще ли позвонить?

— Спасибо, так я и сделаю. — Шивон заметила, что к ее мобильнику все еще подключен разъем-переходник, с помощью которого она подключалась к компьютеру и выходила в сеть. Но ноутбук остался в участке… Несколько мгновений она разглядывала переходник, потом посмотрела на Ребуса.

— Прости, что ты сказал?

— Насчет чего?

— Насчет «Констриктора».

Улыбка Ребуса стала шире.

— Наконец-то ты пришла в себя… Я сказал, что провел в библиотеке почти целый день, и мне кажется — я сумел разгадать первую часть головоломки.

— Уже?!

— Я тоже не лыком шит, Шивон. Ну что, хочешь послушать?

— Конечно. — Она заметила, что Ребус уже прикончил свое виски. — Может быть, купить тебе?…

— Сначала послушай. — Он заставил ее снова сесть. Паб был наполовину пуст; большинство посетителей выглядели как студенты младших курсов. Если бы Ребус встал возле стойки, его могли бы принять за владельца заведения; за столиком в углу он выглядел как распутный босс, пытающийся подпоить секретаршу.

— Я вся внимание, — сообщила Шивон.

— Так вот, я выяснил, что коньяк здесь, к сожалению, ни при чем, — медленно начал Ребус. — Камю — это французский писатель, который написал роман под названием «Водопад»… — С этими словами он достал из внутреннего кармана куртки книгу в бумажном переплете и положил на столик. Книга была не из библиотеки — по пути в участок Ребус нашел ее в книжной лавке Тина. — А Чарльз П. Смит — солист группы «Водопад».

Шивон нахмурилась.

— Кажется, у меня когда-то была пластинка с их шлягером.

— Итак, в первой части головоломки мы имеем «Водопад» и «Водопад». Если сложить одно с другим, получится…

— Водопады… Фоллз? — догадалась Шивон, и Ребус кивнул.

Шивон взяла роман, взглянула на рисунок на первой странице обложки, потом перевернула книжку, чтобы прочесть краткую издательскую аннотацию.

— Ты считаешь, именно там Сфинкс хочет со мной встретиться?

— Я считаю, что там ты получишь следующий вопрос.

— А как насчет остального? Бокс, задница, Фрэнк Финли… Это-то что значит?

Ребус пожал плечами.

— В отличие от «Простаков» я не обещал тебе хороших новостей.

— Нет, но… — Она подняла голову. — Тогда мне показалось, что тебя эта проблема не заинтересовала.

— Я передумал.

— Почему?

— Тебе никогда не приходилось сидеть в четырех стенах и грызть ногти от тоски?

— Нет, зато мне приходилось ходить на такие свидания… Уж лучше сидеть дома и грызть ногти.

— В таком случае ты понимаешь, о чем я говорю.

Шивон кивнула, лениво перелистывая страницы романа. Потом она вдруг нахмурилась и, отложив книгу, снова посмотрела на него.

— Честно говоря — нет, не понимаю, — сказала она.

— Это хорошо. Это значит — ты учишься, — улыбнулся Ребус.

— Учусь чему?

— Особой ребусовской разновидности экзистенциализма. — Он погрозил ей пальцем. — До сегодняшнего дня я не знал этого слова, так что теперь я, видимо, должен поблагодарить тебя за то…

— В чем же суть этого нового философского учения? — перебила Шивон.

— Я и не говорил, что знаю, в чем суть, но подозреваю — это как-то связано со способностью человека принимать такие решения, которые позволят ему не сидеть в четырех стенах и не глодать ногти.

Они вместе вернулись в Сент-Леонард, но новостей по-прежнему не было. Расследование зашло в тупик; сотрудники буквально из кожи вон лезли, но все было тщетно. Нужен был решающий прорыв… или перерыв, если на то пошло. Нервное напряжение нарастало с каждым часом; дело дошло до того, что два констебля едва не подрались в туалете, причем ни один из них не мог вспомнить, с чего все началось.

Ребус пристально наблюдал за Шивон. Она переходила от одной группы людей к другой, надеясь услышать что-нибудь обнадеживающее. Голова ее была полна версий и догадок, и держать себя в руках и спокойно ждать ей было очень трудно. В конце концов он подошел к ней и взял за плечо. Шивон сверкнула на него глазами и попыталась вырваться, но Ребус все-таки сумел вывести ее сначала в коридор, а потом — на улицу.

— Когда ты последний раз ела? — спросил он.

— Ты же сам купил мне чипсы!

— Я имею в виду нормальную, горячую еду.

— Ты говоришь совсем как моя мама…

— Твоя мама была права. — Взяв Шивон под руку, Ребус отвел ее в небольшой индийский ресторанчик на Николсон-стрит. Расположенный на несколько ступенек выше уровня мостовой, ресторан был темен и почти пуст. Для городских пабов и ресторанов вторники давно стали мертвым сезоном, заменив собою понедельники. Уик-энды начинались теперь чуть не в четверг, когда большинство служащих начинали основательно задумываться о том, как потратить свою получку за неделю, и заканчивались вечером понедельника пинтой-другой пива, необходимой для того, чтобы вспомнить основные события прошедших праздников. Во вторник же большинству волей-неволей приходилось ехать с работы прямо домой, чтобы сэкономить жалкие остатки наличных.

— Ты знаешь Фоллз лучше меня, — сказала Шивон, когда они сели за стол и сделали заказ. — Какие местные достопримечательности ты можешь припомнить?

— Ну, во-первых, сам водопад, — начал перечислять Ребус. — Впрочем, ты его видела. И конечно, «Можжевельники». — Он пожал плечами. — Пожалуй, это все.

— Там, кажется, есть квартал муниципальных домов?

— Да, Прилужье. Сразу за поселком стоит заправочная станция, только я не знаю, работает она или нет. Плюс коттедж Биверли Доддс и дома тех, кто живет в Фоллзе, а на работу ездит в Эдинбург. Ни церкви, ни даже почты там нет…

— И разумеется, никакого боксерского ринга?

Ребус покачал головой.

— Ни ринга, ни перевитых колючей проволокой букетов, ни дома Фрэнка Финли.

Ребус заметил, что Шивон ест без особого аппетита, но его это не беспокоило — она уже уничтожила жаркое из цыплят и целую тарелку желтого индийского плова. Запив жгучее блюдо несколькими глотками холодной воды, Шивон снова взялась за свой мобильник. Она уже звонила в участок, когда они только пришли, но там никто не ответил. На сей раз ей повезло больше — трубку взял Моз.

— Эрик?… Это Шивон. Как у вас дела? Марра привезли? Что он говорит? — Она немного послушала, потом повернулась к Ребусу. Глаза ее изумленно раскрылись. — Ты это серьезно?! Ну что за идиотство!..

Последние слова она произнесла с таким пылом, что Ребус, решив, что речь идет как минимум о самоубийстве Марра, чиркнул себе пальцем по горлу и вопросительно посмотрел на Шивон, но она отрицательно качнула головой.

— Ну ладно, Эрик. Спасибо за информацию. До встречи. — Она дала отбой и стала укладывать телефон обратно в сумочку. Она проделывала это так аккуратно, что Ребус догадался — пауза нужна ей для того, чтобы немного собраться с мыслями.

— Ну что там? Выкладывай! — поторопил он, начиная терять терпение.

Шивон зачерпнула из тарелки очередную порцию риса и поднесла к губам.

— Ты же отстранен от дела, Джон. Или ты забыл?…

— Я сейчас сам отстраню тебя стулом по башке, если ты немедленно не расскажешь мне, в чем дело!

Так и не съев ни кусочка, Шивон снова опустила вилку и улыбнулась. Официант, дежуривший неподалеку, сделал движение к их столику, собираясь убрать блюда, но Ребус отмахнулся от него.

— Ну, в общем, — начала Шивон не спеша, — Сильверс и Флеминг поехали в Грейндж, в особняк Марра, чтобы доставить его в участок… Но мистера банкира не оказалось дома.

— И?…

— Какое может быть «и…», если Марра не было дома? — Шивон с притворным равнодушием пожала плечами. — Гораздо интереснее, почему его там не оказалось…

— Почему?

— Потому что о визите полиции его предупредили, и сделал это не кто иной, как наш мистер Карсвелл. Джилл, видишь ли, позвонила заместителю начальника полиции и сказала, что собирается вызвать для допроса Очень Большую Шишку, а Карсвелл решил в знак особого уважения позвонить Марру…

Шивон вылила в стакан остатки воды из графина и залпом выпила. Официант снова ринулся к столику, чтобы заменить графин, но Ребус таким же нетерпеливым жестом велел ему оставаться на месте.

— И мистер Марр ударился в бега?

— Похоже на то… — Шивон кивнула. — Его жена рассказала, что Марр ответил на телефонный звонок, а когда через две минуты она зашла к нему, чтобы что-то спросить, его уже нигде не было… как не было его зеленого «мазерати».

— Засунь-ка в сумочку пару салфеток побольше, — посоветовал Ребус. — Карсвеллу, похоже, придется утереться, и не раз.

— Да, объясняться с начальником полиции ему будет неприятно, — согласилась Шивон. Потом она увидела, как на лице Ребуса появилась улыбка, которая с каждой секундой становилась все лучезарнее. — Думаешь, тебе это поможет? — догадалась она.

— Уверен, — сказал Ребус. — Уж во всяком случае, хуже мне от этого не будет.

— Потому что Карсвелл будет слишком занят, прикрывая собственную задницу?

— Чего у тебя не отнимешь, Шивон, так это умения выражать свои мысли красиво и точно.

— Что поделаешь, колледж дает о себе знать.

— Ну а что ты сама думаешь о мистере Марре? — Ребус милостиво кивнул официанту, и тот нерешительно двинулся в их сторону, явно опасаясь, что его снова могут изгнать. — Два кофе, пожалуйста, — сказал Ребус. Официант молча поклонился и ушел.

— Даже не знаю, — покачала головой Шивон.

— Все-таки завтра похороны. Может получиться большой конфуз.

— Погоня по шоссе, силовое задержание, арест… — Шивон представила один из вариантов развития событий. — Скорбящие родители выражают недоумение по поводу того, что ближайший друг семьи вдруг оказался за решеткой.

— Если Карсвеллу хватит ума заглянуть на несколько дней вперед, до похорон он ничего предпринимать не станет, — сказал Ребус. — Не исключено к тому же, что на похороны Марр все-таки приедет.

— Чтобы сказать последнее прости своей малолетней любовнице?

— Да, если только Клер Бензи не врет.

— Почему он вообще решил скрыться?

Ребус посмотрел на Шивон.

— Я думаю, ты знаешь ответ на этот вопрос.

— Ты хочешь сказать — потому что Марр убил Филиппу?

— Ты же подозревала его, правда?

Шивон задумалась.

— Я подозревала его раньше. И, честно говоря, мне кажется, что Сфинкс не стал бы убегать.

— Может быть, Сфинкс не убивал Бальфур.

Шивон кивнула:

— Об этом я и говорю. Я подозревала Марра в том, что он и есть Сфинкс.

— То есть ты думала, что Флип мог убить кто-то другой?…

Подали кофе и к нему — вездесущие мятные карамели. Шивон бросила конфету в кофе, но сразу выловила и переправила в рот. Вместе с кофе официант принес и счет, хотя его об этом не просили.

— Пополам? — предложила Шивон. Ребус кивнул и достал из кармана три банкноты по пять фунтов.

Уже на улице он спросил, как она думает добираться домой.

— Моя машина у Сент-Леонарда, — ответила она. — Если хочешь, могу тебя подбросить.

Ребус покачал головой.

— Я хочу немного пройтись. Сегодня как раз подходящий вечер для прогулок, — добавил он, глядя на низкие, темные облака. — Только ты должна обещать, что действительно поедешь домой и попытаешься расслабиться.

— Хорошо, мамуля.

— Кроме того, теперь, когда ты убедила себя, что Сфинкс не убивал Филиппу…

— Допустим. И что из этого следует?

— Из этого следует, что тебе больше не нужно играть в эту странную игру.

Шивон моргнула. Потом еще раз моргнула и сказала, что он, наверное, прав, но Ребус видел, что она не собирается последовать его совету. Игра со Сфинксом — это было ее дело, ее участок работы, за который Шивон чувствовала себя ответственной, и она не могла просто так взять и бросить то, на что потратила столько усилий и времени. И на ее месте он чувствовал бы себя точно так же.

Они расстались на улице, и Ребус пошел к себе домой. Поднявшись в квартиру, он сразу позвонил Джин, но ее не было дома. Предположив, что она опять задерживается в музее, Ребус позвонил и туда, и снова никто не снял трубку.

Некоторое время Ребус неподвижно стоял перед своим обеденным столом, разглядывая разложенные по нему заметки. Несколько листов с информацией о четырех женщинах — Джесперсон, Гиббс, Джиринг и Фармер — он прикрепил к стене. Теперь, глядя на них, Ребус снова и снова задавал себе вопрос, ответа на который он так и не нашел: зачем преступнику понадобилось оставлять кукольные гробики неподалеку от места гибели предполагаемых жертв. Если это была его «подпись», какая бывает у жаждущих известности убийц, но почему тогда она осталась неидентифицированной как таковая? Прошло более тридцати лет, прежде чем кто-то понял, что это была именно «подпись», а не что-нибудь другое. Нет, стремящийся к славе психопат давно бы позвонил в газету или написал письмо на телевидение, в котором заявил о себе… или постарался повторять свои преступления как можно чаще. Значит, это была все-таки не подпись, не элемент почерка психически больного преступника… Но тогда что?

Ребус все больше и больше склонялся к мысли, что назначение у кукольных гробиков было иное. Скорее всего, это были именно символы, которые имели значение только для того, кто их изготовил и спрятал. Любопытно, можно ли сказать то же самое относительно гробиков с Артурова Трона? И почему тогда человек, который изготовил и спрятал в каменной пещере семнадцать маленьких гробов, не заявил о себе пусть даже анонимным письмом в газету? Ответ, на взгляд Ребуса, был довольно прост: когда гробики были найдены вездесущими мальчишками, они потеряли для своего создателя всякое значение, потому что это были именно символические погребения. Никто никогда не должен был найти игрушечные гробы, никто никогда не должен был связать их с жертвами Бёрка и Хейра…

Сомневаться не приходилось: между старыми гробиками с Трона Артура и четырьмя их современными копиями, следы которых отыскала в газетах Джин, существовала довольно тесная связь. Пятый гробик из Фоллза Ребус пока опасался включать в общий список, но интуиция подсказывала ему, что и этот случай нельзя считать полностью обособленным. Каким-то еще пока не ясным образом он был связан со своими предшественниками, и связь эта была достаточно прочной, хотя ее природу Ребус не взялся бы определить даже приблизительно.

Ребус проверил свой автоответчик, но обнаружил на нем только одно послание. Риелторша извещала его о том, что подобрала пожилую супружескую пару, которая будет за небольшую плату показывать квартиру потенциальным покупателям, освободив таким образом самого Ребуса от этой обременительной и неприятной обязанности. Понятно, перед тем, как к нему начнут ходить эти самые покупатели, Ребусу нужно было прибраться, а главное — снять со стены этот жутковатый коллаж и получше спрятать материалы, относящиеся к убийствам.

Он снова набрал номер Джин, но не получил ответа и поставил на проигрыватель диск с альбомом Стива Эрла «Трудный путь».

Других путей Ребус просто не знал.

— Вам повезло, что я не переменила фамилию, — сказала Джейн Бензи, когда Джин объяснила, что обзвонила всех Бензи, которые только нашлись в телефонном справочнике. — Теперь я замужем за Джеком Маккойстом.

Они сидели в гостиной трехэтажного городского особняка в западной части Эдинбурга рядом с Палмерсон-плейс. Джейн Бензи оказалась высокой, худой женщиной в черном платье до колен, подколотом над правой грудью брошью с драгоценными камнями. Ее элегантная красота многократно повторялась в многочисленных зеркалах и полированных поверхностях дорогой антикварной мебели. Толстые стены и ковры на полу глушили все посторонние звуки, и в комнате властвовала уютная тишина.

— Спасибо, что согласились встретиться со мной, — снова сказала Джин. — Простите, если я вас побеспокоила, но у меня не было возможности предупредить о своем приезде заранее…

— Пустяки… — отмахнулась Джейн. — Боюсь только, вы зря проездили. К сожалению, мне почти нечего добавить к тому, что я уже сообщила вам по телефону.

Голос Джейн Бензи звучал несколько рассеянно, словно она постоянно думала о чем-то другом. Быть может, именно поэтому она ответила согласием, когда Джин попросила разрешения приехать.

— Признаться, сегодняшний день вообще был каким-то странным… — добавила она задумчиво.

— Что вы имеете в виду? — уточнила Джин, но Джейн только склонила голову и еще раз спросила, не хочет ли гостья чего-нибудь выпить.

— Мне бы не хотелось вас задерживать, — вежливо сказала Джин. — По телефону вы сказали, что Патрисия Ловелл приходится вам родственницей…

— Прапрабабушкой или кем-то в этом роде.

— Она умерла очень молодой, не так ли?

— Я вижу, вам известно о ней гораздо больше, чем мне. Я даже не знала, что она похоронена на Колтонском холме.

— Сколько у нее было детей, вы тоже не знаете?

— Насколько мне известно, у нее был только один ребенок, девочка.

— Патрисия умерла во время родов?

— Откуда мне знать?… — Джейн Бензи даже рассмеялась — настолько абсурдными показались ей слова Джин.

— Я прошу прощения, если мои вопросы кажутся вам не слишком приятными, — тихо сказала Джин. — Но больше мне обратиться не к кому…

— Я понимаю, — согласилась Джейн. — Вы сказали, что изучаете жизнь Кеннетта Ловелла?

Джин кивнула:

— Быть может, в вашей семье сохранились какие-то принадлежащие ему документы, бумаги?

Джейн Бензи отрицательно качнула головой.

— Нет, ничего такого у нас нет.

— А у кого-нибудь из ваших родственников? — не отступала Джин.

— Нет, не думаю. — Джейн взяла с чайного столика пачку сигарет и предложила Джин. Та покачала головой, и хозяйка, вытряхнув из пачки сигарету, прикурила от изящной золотой зажигалки. Все это она проделывала очень неторопливо и плавно. Наблюдать за ней было все равно что смотреть кадры замедленной съемки.

— Я ищу письма, — пояснила Джин, — которыми обменивались доктор Ловелл и его благодетель…

— Разве у него был благодетель? — слабо удивилась Джейн.

— Да, приходской священник из Эршира.

— Что вы говорите!.. — воскликнула миссис Бензи, но Джин видела, что все это ее ни капельки не интересует. Казалось, все ее внимание сосредоточилось в эти минуты на сигарете, которую она держала в тонких, нервных пальцах. Тем не менее Джин решила не отступать.

— В музее Хирургического общества Эдинбурга висит портрет доктора Ловелла, — сказала она. — Я предполагаю, что написан он был по заказу этого священника.

— В самом деле?

— Вы видели когда-нибудь этот портрет?

— Что-то не припомню. Возможно, что и видела — в детстве.

— Вы знали, что доктор Ловелл был женат несколько раз?

— Три раза, кажется?… Не так много, учитывая, в каком мире мы живем. Вот я только во втором браке… — Джейн Бензи, казалось, задумалась. — Стало быть, перспективы еще есть. — Она пристально посмотрела на столбик серебристого пепла, выросший на кончике сигареты. — Мой первый муж покончил с собой, знаете ли…

— Я этого не знала.

— Действительно, откуда вам знать?… — Она снова немного помолчала и внезапно добавила: — Думаю, от Джека ничего подобного ожидать не приходится.

Джин понятия не имела, как следует понимать эту последнюю фразу, но Джейн пристально смотрела на нее, словно ожидая ответа.

— Ну, — промолвила наконец Джин, — потерять двух мужей подряд… Это могло бы показаться… ну, я не знаю… необычным. Даже подозрительным.

— А Ловеллу, значит, можно было потерять подряд трех жен?

Именно об этом Джин думала, пока ехала на квартиру к Бензи.

Джейн поднялась с дивана и подошла к окну, а Джин воспользовалась перерывом в разговоре, чтобы еще раз оглядеться по сторонам. Вся эта антикварная мебель, зеркала и картины в тяжелых рамах, фотографии, подсвечники, хрустальные пепельницы… У нее сложилось впечатление, что они не принадлежат Джейн. Скорее всего, это было «приданое» Джека Маккойста.

— Я, пожалуй, пойду, — сказала Джин. — Еще раз извините, что ворвалась к вам в такую поздноту…

— Ничего страшного, — равнодушно ответила Джейн. — Надеюсь, вы найдете то, что ищете.

Из коридора вдруг послышались голоса и звук закрываемой входной двери. Голоса звучали все ближе — кто-то поднимался по лестнице на второй этаж.

— Клер и мой муж, — пояснила Джейн, снова опускаясь на диван и устраиваясь на нем в искусственно живописной позе, словно позирующая фотографу модель. В следующее мгновение дверь широко распахнулась, и в гостиную ворвалась Клер Бензи. На взгляд Джин, она ничем не напоминала свою мать, но, возможно, сходство просто не бросалось в глаза из-за очевидной разницы в темпераментах: Клер буквально лучилась энергией.

— …А меня это не волнует, — говорила она кому-то, кто шел следом за ней. — Если они захотят, они могут отправить меня за решетку на бог знает сколько времени! — И она заметалась по гостиной, время от времени принимаясь бормотать что-то себе под нос.

Вошедший следом Джек Маккойст казался таким же заторможенным, как и его супруга, но замедленность его движений объяснялась, скорее, усталостью, чем флегматичным характером.

— Но послушай, Клер, я только хотел сказать… — Он наклонился, чтобы чмокнуть Джейн в щеку. — Какой ужасный день, дорогая, — пожаловался он. — Эти полицейские облепили Клер буквально как пиявки. Может быть, тебе удастся объяснить своей дочери, что… — Заметив Джин, он оборвал себя на полуслове и резко выпрямился. Джин встала.

— Добрый вечер, сэр, — сказала она. — Я уже ухожу.

— А это кто такая? — прорычала Клер сквозь зубы.

— Это мисс Берчилл из музея, — объяснила Джейн. — Она расспрашивала меня о Кеннетте Ловелле.

— Господи, этого только не хватало!.. — Клер резко откинула голову назад и рухнула на один из двух стоящих в комнате диванов.

— Я профессиональный историк, изучаю жизнь мистера Ловелла, — пояснила Джин, главным образом для Маккойста, который, остановившись возле бара, наливал себе виски в хрустальный стакан.

— Вот как? — хмыкнул адвокат. — В такой час?

— Оказывается, его портрет висит в каком-то врачебном обществе, — сообщила Джейн дочери. — Ты об этом знала?

— Конечно, черт побери! Портрет Ловелла висит в музее Хирургического общества Эдинбурга. — Клер повернулась к Джин. — Так вы оттуда?…

— Нет, я из Музея истории… — попыталась объяснить Джин, но Клер не дала ей договорить.

— В общем, дамочка, откуда бы вы ни были, вам пора сваливать, — заявила она. — Меня едва не засадили за решетку, так что нам сейчас не до вас…

— Не смей так разговаривать с гостями! — внезапно взвизгнула Джейн, с неожиданным проворством вскакивая с дивана. — Джек, скажи ей!..

— Послушайте, мне действительно пора… — повторила Джин, но ее слова утонули в яростном трехстороннем споре.

— Ты не имеешь права!

— Черт побери, можно подумать, это тебя допрашивали несколько часов!..

— Это не оправдание, чтобы!..

— Неужели даже в собственном доме мне не дадут спокойно выпить стаканчик виски?!

Они, похоже, даже не заметили, как Джин открыла дверь и вышла из комнаты, бесшумно прикрыв ее за собой. Спустившись на цыпочках по застланной толстым ковром лестнице, она открыла входную дверь так тихо, как только смогла, и выскользнула на улицу. Только здесь она осмелилась перевести дух. Шагая прочь, Джин обернулась на окно гостиной на втором этаже, но портьеры на нем оказались задернуты. Стены домов в этом районе были такими толстыми, что не пропускали никаких звуков — совсем как в палатах для буйнопомешанных… и у Джин было такое чувство, словно именно из такой палаты ей только что удалось вырваться.

Да уж, темперамента Клер Бензи было не занимать!..