Наступило утро среды, но Раналд Марр так и не объявился. Его жена Дороти даже позвонила в «Можжевельники», но личный секретарь Джона Бальфура без обиняков объяснила, что семья готовится к похоронам и что в данный момент она считает невозможным беспокоить мистера или миссис Бальфур.

— Вы ведь понимаете — они потеряли единственную дочь, — надменно добавила секретарь.

— А я потеряла своего единственного гребаного мужа, ты, сука!.. — отрезала миссис Марр.

Она почти сразу пожалела о своих словах — в конце концов, за свою взрослую жизнь она еще никогда не ругалась подобным образом, но извиняться было поздно: личный секретарь Джона Бальфура положила трубку и предупредила остальной персонал ни под каким видом не принимать никаких звонков миссис Марр.

В этот день в «Можжевельниках» собрались родственники и многочисленные друзья семьи Бальфуров. Те, кто жил достаточно далеко, приехали еще накануне и переночевали в усадьбе, благо места было вполне достаточно. Теперь гости скитались по коридорам в поисках чего-нибудь, что могло бы сойти за завтрак. Увы, бессменная повариха «Можжевельников» миссис Долан, в былые времена удивлявшая гостей своим мастерством и изобретательностью, решила, что в такой день горячая пища вряд ли будет уместна, поэтому проголодавшимся гостям не указывал путь даже запах жарящейся яичницы с беконом, свежевыпеченных булочек и кеджери с рыбой. В столовой подавали только овсянку из пакетиков, конфитюры и варенье. Последние, впрочем, были домашнего изготовления, но среди них отсутствовало «фирменное» варенье миссис Долан из черной смородины и яблок. Это варенье Филиппа обожала с детства. Едва начатая банка этой божественной амброзии стояла на полке в кладовой, но миссис Долан отказалась угощать этим вареньем гостей, потому что «сама Филиппа ела его в один из своих последних приездов домой».

Именно так миссис Долан заявила своей дочери Катрионе, которая утешала мать, подавая ей один за другим бумажные носовые платки. Кто-то из гостей, которого послали спросить, нельзя ли получить хотя бы кофе и молоко, заглянул было в кухню, но сразу же испуганно отпрянул — ему еще никогда не приходилось видеть грозную миссис Долан в таком плачевном (в буквально смысле слова) состоянии.

Мистер Бальфур в библиотеке втолковывал жене, что он «не потерпит на кладбище никаких придурков полицейских».

— Но, Джон, они ведь так много работали, так старались, — возражала миссис Бальфур. — И потом, они специально попросили разрешения… Уж конечно, они могут прийти; я думаю, у них на это не меньше прав, чем у… — Она не договорила.

— Чем у кого? — Голос Джона Бальфура неожиданно прозвучал совсем не сердито, но как-то очень холодно и отстранено.

— Ну, — сказала его жена, — все эти люди, которых мы почти не знаем…

— Ты имеешь в виду моих знакомых?… Но ведь ты столько раз встречалась с ними на приемах, на других мероприятиях… Господи, Джеки, они же просто хотят выразить нам сочувствие!

Жаклин кивнула, но ничего не сказала. После похорон в «Можжевельниках» должен был состояться ленч «а-ля фуршет», на который кроме близких родственников были приглашены коллеги и клиенты Джона — общим числом около семидесяти человек. Жаклин хотелось, чтобы поминки были более скромными (и чтобы их можно было устроить в обеденном зале), но Джон настоял на своем. В результате им пришлось заказывать складной шатер, который установили на лужайке за домом. Крупная эдинбургская фирма — которой, несомненно, руководил один из клиентов банка — взяла на себя поставки всего необходимого к столу. Теперь представитель поставщика суетился возле раскинувшегося на заднем дворе шатра, следя за разгрузкой столов, скатертей, посуды, столовых приборов и продуктов, которые доставлялись в небольших, юрких фургонах.

До сих пор Жаклин удалось одержать только одну победу — она сумела добиться, чтобы среди приглашенных были не только коллеги мужа, но и друзья самой Филиппы. Этого требуют приличия — таков был ее главный аргумент, и Джон в конце концов уступил. Приличия приличиями, но видеть на поминках Дэвида Костелло, которого она недолюбливала, Жаклин не хотелось. Больше того, его нужно было приглашать вместе с родителями, а она и Джон презирали эту семью. Ей оставалось только надеяться, что Томас и Тереза Костелло не смогут прийти или не станут слишком задерживаться.

— Впрочем, нет худа без добра, — бормотал себе под нос Джон Бальфур, совершенно забыв о присутствии жены. — Такие вещи… они всегда заставляют клиентов сплотиться вокруг банка. Да и потом им будет труднее перейти в другой банк…

Услышав эти слова, Жаклин Бальфур встала с кресла, хотя ноги у нее тряслись и подгибались.

— Ты с ума сошел, Джон!.. — воскликнула она. — При чем тут твой бизнес?! Ведь мы хороним нашу дочь!.. Я не допущу, чтобы Флип стала залогом в твоих коммерческих сделках!

Джон Бальфур бросил взгляд на дверь и, убедившись, что она плотно закрыта, повернулся к жене.

— Помолчи, дура, — прошипел он. — Мне нужно… Я только хотел… — Внезапно он рухнул на диван и закрыл лицо руками. — Ты права, я не подумал… Господи, прости меня!

Жаклин Бальфур опустилась рядом с мужем, взяла за руки и заставила отнять их от лица.

— Боже, прости нас обоих!.. — сказала она.

Своему редактору в Глазго Стив Холли сказал, что ему нужно быть на месте как можно раньше. Прекрасно зная, что большинство шотландцев имеет весьма приблизительное представление о географии родной страны, он сумел убедить босса, что Фоллз находится очень далеко от Эдинбурга и поэтому отель «Грейуоллз-холл» будет самым подходящим местом, чтобы остановиться на ночь. Редактор не знал, что на самом деле «Грейуоллз-холл» находится в Гуллейне, то есть всего в получасе езды от Эдинбурга, и что сам Гуллейн расположен вовсе не на прямой линии, соединяющей город и Фоллз, а довольно далеко в стороне. Все это Холли выдумал, чтобы увеличить командировочные и накладные расходы; впрочем, в «Грейуоллз-холл» он все равно поехал, а чтобы было не скучно — захватил с собой свою подружку Джину, которая на самом деле была вовсе не подружкой, а просто девчонкой, с которой он в последние три месяца изредка встречался. Джина была великолепной партнершей, но утром ей нужно было на работу, и Холли заказал для нее такси, прекрасно зная, что и за это тоже будет платить редакция. Он скажет, что его машина сломалась и ему пришлось возвращаться в Эдинбург на такси…

После превосходного ужина и прогулки по саду отеля — явно спроектированному ландшафтным дизайнером по фамилии Джекил — Стив и Джина поднялись в номер и исследовали все возможности, которые предоставляла им обширная кровать. После напряженных физических упражнений оба заснули как убитые и проснулись только утром, когда за Джиной пришло такси. Завтракать Стиву пришлось одному, но он не особенно огорчился. Единственное, что его разочаровало, был ассортимент газет в баре, среди которых не нашлось ни одного таблоида. Впрочем, уже по дороге в Фоллз Стив остановился возле газетного киоска и купил сразу несколько конкурирующих изданий. Положив их на пассажирское сиденье, он листал их одной рукой, не обращая внимания на гудки других машин, начинавших отчаянно сигналить каждый раз, когда Стив занимал одновременно правый и левый ряды дороги.

«Сам пошел!..» — кричал он, высунувшись из окошка и показывая средний палец каждому грязному фермеру, которому приходилось обгонять его по встречной полосе из-за непредсказуемых маневров его автомобиля. Покончив с газетами, Стив взялся за мобильник, желая убедиться, что для съемок на кладбище редакция отрядила именно Тони. Он знал, что Тони уже пару раз ездил в Фоллз, чтобы встретиться с Биверли Доддс, или «Безумной Шляпницей», как прозвал ее Стив. Тони серьезно на нее «запал», в связи с чем Стив дал приятелю следующий совет: «Она же шизанутая, Тон! Может быть, тебе и светит что-то насчет перепихнуться, но я готов поставить два против одного, что утром, когда ты проснешься, твой отрезанный член будет лежать рядом с тобой завернутый в бумажку». В ответ Тони только смеялся и говорил, что просто хочет уговорить Би сняться для его портфолио в разных «экзотических позах». Вот почему, когда Стив дозвонился наконец до приятеля, он сразу спросил — как делал это в последнее время при каждой встрече, — поимел ли Тони «свою старуху» на ее гончарном станке.

Потом Стив, как обычно, долго ржал над своей собственной шуткой. Он все еще смеялся, когда, бросив взгляд в зеркальце заднего вида, обнаружил позади полицейскую машину с включенной мигалкой.

Самое неприятное заключалось в том, что Стив Холли не имел ни малейшего представления, как давно легавые следуют за ним по пятам.

— Извини, Тон, срочное дело. Я перезвоню, — бросил он в телефон и начал притормаживать, чтобы свернуть на обочину. — Смотри не опоздай к началу церемонии.

Потом он закончил разговор и остановился.

— Доброе утро, джентльмены, — с улыбкой сказал Стив, выйдя из машины.

— И вам доброго утра, мистер Холли, — сказал один из патрульных констеблей.

Именно тогда Холли вспомнил, что в последнее время у него возникли кое-какие трения с полицией Лотиана и Приграничья.

Пятнадцать минут спустя он уже снова ехал по дороге, а полицейская машина следовала за ним на небольшом расстоянии, чтобы, как сформулировали патрульные, «профилактировать новые нарушения правил движения». Когда зазвонил его мобильник, Холли хотел было не отвечать, но на дисплее высветился номер в Глазго, и ему пришлось свернуть на обочину, включить аварийные сигналы и ответить на звонок. Полицейские остановились в десяти ярдах позади него.

— Ну? — нелюбезно сказал он в аппарат.

— Ты, наверное, считаешь себя самым умным, Стиви-бой?

Это был его босс.

— В данный момент — нет, шеф, — сказал Холли с необычной для себя кротостью. — А что?

— Ничего, если не считать того, что мой близкий друг каждое воскресенье играет в гольф в Гуллейне. Он говорит, что этот поселок находится практически в самом Эдинбурге. То же относится и к Фоллзу. Так вот, маленькое дерьмо, слушай меня внимательно: можешь забыть и о командировочных, и о компенсации накладных расходов. Я лично позабочусь о том, чтобы тебе не выплатили ни пенни.

— Я понял, шеф.

— Кстати, где ты сейчас находишься?

Холли огляделся. Шоссе пролегало через пустынные поля, пересеченные низкими каменными стенами. Издалека доносилось гудение трактора.

— Возле кладбища — проверяю подходы и жду Тони, — соврал он. — Через пару минут я поеду к «Можжевельникам», чтобы оттуда сопровождать Бальфуров до церкви.

— Вот как? Интересно, как ты можешь это доказать?

— Что именно, шеф?

— Что находишься на кладбище.

— Видите ли, шеф…

— Я вижу, что ты совсем заврался, Холли, дерьмо ты свинячье!

— Я… я не понимаю… — Холли облизнул вмиг пересохшие губы. Что же это такое? Может быть, враги, завистники установили у него в машине следящее устройство и теперь в редакции все известно о его перемещениях?…

— Тони звонил редактору отдела иллюстраций пять минут назад — как раз тогда, когда я зашел к нему по делу. Ну-ка, угадай, откуда звонил твой пропавший фотограф?…

Холли не ответил.

— Что же ты молчишь? Давай, можешь угадывать до трех раз, хотя для умного человека хватило бы и одного. Ты ублюдок, Холли, просто чертов ублюдок!..

— Тони звонил с кладбища? — сказал Холли.

— Это твой окончательный ответ? Может, хочешь позвонить другу? — продолжал издеваться редактор.

Холли почувствовал гнев. Лучшая защита — нападение, разве не так?…

— Послушайте, шеф, — прошипел он. — Буквально на днях я дал вашей газете лучший материал года. Благодаря моей информации вы оставили конкурентов в глубокой заднице… и после этого вы так со мной обращаетесь? Да провалитесь вы пропадом вместе с вашей паршивой газетенкой! Пусть кто-нибудь другой пишет вам статью о похоронах банкирской дочки — я умываю руки. Сомневаюсь только, что у вас найдется человек, который знает всю историю так же хорошо, как я, да не беда — зато сэкономите пару фунтов. За меня не волнуйтесь, я не пропаду — в крайнем случае позвоню конкурентам. Они-то не станут скаредничать и подкинут мне деньжат и на отель, и на прочее… Кстати, хотите знать, почему я до сих пор не на кладбище? Да потому, что меня остановили двое «прекраснейших в Лотиане». После того, как в прессе появилась моя статья о действиях полиции, они меня так просто не отпустят, так что… Если вам нужны доказательства, шеф, могу сообщить номер патрульной машины… А может, лучше передать трубку старшему легавому?…

Холли замолчал, часто дыша в микрофон, чтобы шеф слышал — он буквально задыхается от праведного гнева.

— Единственный раз в жизни, — сказал наконец редактор, — я слышал, как Стив Холли сказал правду, и этот факт столь удивителен, что о нем будет написано на моем могильном камне.

Последовала еще одна продолжительная пауза, затем раздался смешок.

— Похоже, мы разворошили осиное гнездо, Стиви-бой.

Услышав это «мы», Холли понял, что выкрутился.

— Они сопровождают меня уже почти час, — пожаловался он, — и стоит мне на минутку отнять руку от руля, чтобы поковырять в носу…

— Значит, пока мы разговариваем, ты никуда не едешь?…

— Стою, шеф. Стою на обочине, как каждый законопослушный болван, которому вздумалось поболтать по мобильному телефону из машины. Кстати, шеф, при всем моем к вам уважении не могу не отметить, что из-за вас я потерял уже десять минут… Не то чтобы мне не нравились наши с вами маленькие тет-а-теты, но…

Редактор снова усмехнулся.

— Черт побери, нужно же мне иногда выпустить пар, как ты считаешь? Ладно, так и быть: включи счет из отеля в свои накладные расходы — я посмотрю, что можно сделать.

— Хорошо, шеф.

— И давай двигайся дальше, да поживее. О'кей?

— Вас понял. Вылетаю. Вот вам истинный крест… — Холли дал отбой, с облегчением вздохнул и снова вырулил на дорогу.

Ему и вправду пора было спешить.

В поселке Фоллз не было ни церкви, ни кладбища. Ближайшая церковь — маленькая, редко посещаемая, похожая, скорее, на часовню — стояла рядом с шоссе на половине пути между Фоллзом и Козлендом, и Бальфуры остановили свой выбор именно на ней. Похороны были организованы на достойном уровне, но те из друзей Флип, которые приехали проститься с подругой, не могли не подумать, что царящие здесь безлюдье и тишина находятся в разительном несоответствии с ее характером, основными чертами которого всегда были общительность, оптимизм и деятельная энергия. Да и сама Филиппа наверняка хотела бы, чтобы ее похороны прошли в более оживленном месте — например, на одном из городских кладбищ, где днем окрестные жители выгуливают собак или гуляют сами, а по вечерам тусуются мотоциклисты и ищут уединения влюбленные парочки. Здесь, конечно, ничего подобного не было. Ввиду отсутствия шаек мотоциклистов Флип могла бы, наверное, удовлетвориться свисающими с деревьев гирляндами плюща и темного мха, густыми зарослями терновника и высокой травы, но здесь не было и этого. Сельское кладбище при церкви-часовне было маленьким и аккуратным, могилы — старыми и ухоженными. Прямые, посыпанные гравием дорожки, подстриженная травка, высаженные на могилах голубые лобелии — все это выглядело на редкость уныло и скучно… Но по зрелом размышлении друзья Филиппы пришли к выводу, что она мертва и теперь ей все равно. И тогда — быть может, впервые с тех пор, как Флип пропала, — потрясение в них сменилось настоящей скорбью о юной девушке, чья жизнь оборвалась так рано.

Приглашенных было так много, что все они просто не могли поместиться в церкви. Пришлось оставить двери открытыми, чтобы слова заупокойной службы были слышны и снаружи. Утро выдалось прохладным, и газон на лужайке перед церковью сверкал обильной росой. В ветвях деревьев громко щебетали пичужки, потревоженные вторжением столь большого количества людей. Вдоль проселка длинной вереницей выстроились сверкающие «роллс-ройсы», «мерседесы», «ягуары». Возле некоторых из них стояли водители в ливреях и курили, предусмотрительно сняв лайковые перчатки. Доставивший гроб катафалк немного постоял возле церкви и незаметно вернулся обратно в Эдинбург, но автомобильные дверцы продолжали хлопать по мере того, как подъезжали новые и новые гости.

Формально Бальфуры относились к одному из городских приходов, и хотя в церковь они ходили только под Рождество (исключение составляли последние два или три года, когда они вовсе там не появлялись), им не составило труда уговорить священника отслужить панихиду в отдаленной церкви в окрестностях Фоллза. Священник оказался человеком скрупулезным. Свою надгробную речь он сверил не только со Священным писанием, но и с супругами Бальфур, чьи ответы на его сочувственные вопросы помогли преподобному узнать основные факты биографии Филиппы. Единственным, что смущало старого священника, было повышенное внимание прессы. Он привык сталкиваться с видеокамерами и фотоаппаратами только на крестинах и венчаниях, поэтому, увидев направленные на него объективы, преподобный ослепительно улыбнулся и осознал свою ошибку лишь несколько секунд спустя, вспомнив, что снимают его вовсе не счастливые родственники пищащего младенца, которого он только что окропил святой водой, а журналисты, которым обычно не было никакого дела до церковных таинств. К счастью, фотографировать в церкви и на кладбище, которое хорошо просматривалось с дороги, журналистам запретили. Официально им позволили сделать только снимок гроба в момент, когда его будут выносить из ворот церкви.

Впрочем, все гости знали, что, как только они покинут церковную территорию, они снова станут законной добычей репортерской братии.

«Паразиты чертовы!..» — прошипел сквозь зубы один из давних клиентов «Бальфур-банка», хотя знал, что назавтра купит сразу несколько газет, чтобы убедиться — его имя упоминается в журналистских отчетах.

Все скамьи в церкви были заняты, в проходах тоже стояли люди, поэтому пришедшие на похороны полицейские остановились у самых дверей. Заместитель начальника полиции Колин Карсвелл стоял, сложив руки на животе и слегка наклонив голову. Позади него неподвижно застыли старший суперинтендант Джилл Темплер и инспектор Билл Прайд. Еще несколько человек в штатском остались снаружи, наблюдая, прислушиваясь к разговорам, патрулируя территорию вокруг церкви и кладбища. Убийца Филиппы Бальфур все еще гулял на свободе. Раналд Марр тоже. (Если, конечно, Марр и убийца не были одним и тем же лицом.) Но пока все было спокойно, и только Джон Бальфур время от времени оглядывался по сторонам, словно кого-то искал, но только те, кто знал, как работает «Бальфур-банк», знали, кого недостает среди гостей.

Джон Ребус, одетый в лучший костюм и длинный зеленый плащ с поднятым воротником, стоял снаружи у дальней стены церкви и думал о том, сколь уныл и невыразителен окружающий пейзаж: оголенные склоны холмов в редких крапинках пасущихся овец, тускло-желтые кусты утесника, серое небо. От нечего делать он прочел мемориальную табличку перед воротами и узнал, что здание церкви было построено в XVII веке на средства, собранные окрестными фермерами. На кладбище, обнесенном невысокой каменной стеной, находилась по крайней мере одна могила тамплиеров, что дало историкам основание полагать, будто раньше на этом месте находился другой, более древний храм и погост.

«Надгробный камень с могилы члена ордена тамплиеров в настоящее время находится в Музее истории Шотландии», — прочел Ребус и сразу подумал о Джин. Если бы она сейчас попала сюда, то, конечно, смогла бы увидеть приметы и следы прошлого, которые он просто не замечал.

Ребус мог бы и дальше размышлять в подобном ключе, но тут к нему подошла Джилл и сурово спросила, какого дьявола он сюда приехал.

— Я приехал отдать покойной последний долг.

Тут он увидел, что Карсвелл, заметив его присутствие, раздраженно повел головой.

— Надеюсь, это не запрещено законом, — добавил Ребус и поскорее отошел в сторону — подальше от греха. Он давно заметил Шивон, которая расхаживала из стороны в сторону ярдах в пятидесяти от него, но до сих пор она только один раз помахала ему рукой в перчатке. Взгляд ее был устремлен на склоны подступавших к проселку холмов, словно она была уверена, что убийца появится именно оттуда. Ребус в этом сомневался.

Когда служба закончилась и гроб стали выносить из церкви, защелкали фотоаппараты и зажужжали видеокамеры, но это продолжалось лишь до тех пор, пока процессия не ступила на территорию кладбища. После этого журналисты вернулись к тому, чем занимались и раньше: кто-то изучал местность, кто-то набрасывал в блокноте подробный план будущей статьи или негромко разговаривал с редакцией по мобильному телефону. (Глядя на них, Ребус невольно задался вопросом, услугами какой компании они пользуются, так как его мобильник почему-то не принимал сигнал.) Операторы телевизионных компаний, засняв вынос гроба из дверей церкви, сняли с плеч и выключили громоздкие профессиональные видеокамеры. На сегодня их работа была закончена. В церковном дворе наступила почти полная тишина, которая нарушалась только доносившимися с кладбища звуками: хрустом гравия под чьими-то шагами или сдавленным рыданием кого-то из родственников. Невысокая стена почти не скрывала процессию, и Ребус видел Джона Бальфура, поддерживавшего жену за талию, видел друзей Флип по университету, которые, обняв друг друга, прятали заплаканные лица в воротниках и шарфах. Некоторых он узнал: Тристрам и Тина, Альберт и Камилла… Клер Бензи отсутствовала, но Ребуса это не удивило. Заметил он и нескольких соседей Флип — в том числе профессора Девлина, который несколько ранее подошел к нему, чтобы спросить, как продвигается расследование и узнал ли он что-нибудь новое о кукольных гробиках. Когда Ребус отрицательно покачал головой, профессор спросил, что он чувствует.

— Вы, вероятно, разочарованы, инспектор, — предположил он, на что Ребус ответил, что его работа состоит из неудач и разочарований на девяносто процентов.

Эти слова заставили Девлина посмотреть на него.

— Вы не производите впечатления оптимиста, инспектор.

— Это потому, что пессимизм служит куда как лучшим утешением, — ответил Ребус и отошел.

Сейчас, стоя возле церкви, Ребус продолжал наблюдать за теми, кто пришел попрощаться с Филиппой и поддержать в горе ее родителей. Среди последних оказалось довольно много политических деятелей самого разного калибра, включая депутата шотландского парламента Шеону Грив. Дэвид Костелло вышел из церкви раньше своих родителей и, заморгав на ярком свету, полез в карман за солнечными очками.

В зрачках жертвы можно увидеть изображение убийцы…

Каждый, кто взглянул бы теперь на Дэвида Костелло, увидел бы лишь собственное отражение. Быть может, он этого и добивался? Томас и Тереза Костелло шли за сыном, держась довольно далеко друг от друга, напоминая, скорее, двух малознакомых людей, нежели супругов, проживших вместе больше двадцати лет. Когда перед кладбищенскими воротами движение замедлилось, Дэвид Костелло оказался рядом с профессором Девлином. Тот протянул руку для рукопожатия, но молодой человек только смотрел на нее, и в конце концов старый патологоанатом ограничился тем, что просто похлопал его по плечу.

Все это Ребус машинально запомнил, но не придал увиденному особенного значения. Но когда раздался пронзительный скрип тормозов и хлопнула дверца автомобиля, он сразу понял, что что-то наконец происходит, и встрепенулся. Повернувшись в сторону церковных ворот, Ребус увидел высокого мужчину, одетого в потрепанный свитер с V-образным вырезом и серые слаксы, который неуверенной рысцой бежал по дорожке к кладбищу. Присмотревшись, Ребус узнал Раналда Марра — небритого, бледного, с опухшими и покрасневшими глазами, и сразу понял, что последнюю ночь он провел в своем «мазерати». За спиной банкира мелькнуло нахмуренное лицо Стива Холли, который силился понять, в чем дело. Процессия была уже у самой могилы, когда Марр нагнал идущих и стал проталкиваться вперед, к гробу. В конце концов он остановился прямо перед Джоном и Жаклин Бальфур. Выпустив талию жены, банкир шагнул вперед и крепко обнял старого друга, а Раналд Марр ответил таким же крепким объятием. Краем глаза Ребус заметил, как Джилл и Прайд взглянули на Карсвелла, и тот сделал быстрый жест опущенными к земле ладонями. «Спокойно! — вот что означало это движение. — Действуем без спешки и без шума!»

Ребус сомневался, что кто-то из журналистов обратил внимание на сигналы, которые подавал подчиненным заместитель начальника полиции. Все их внимание было приковано к Марру, который появился так неожиданно и в таком затрапезном виде. Сам он предпочитал наблюдать за своими коллегами. Внезапно Ребус увидел Шивон, которая стояла на самом краю свежевырытой могилы, глядя то в нее, то на стоящий на специальной подставке гроб. У нее был такой вид, словно ее только что осенила какая-то догадка. Внезапно она повернулась и медленно пошла по дорожке между могилами, внимательно глядя по сторонам, как будто разыскивая что-то, что она обронила.

— …Я есть воскресение и жизнь, — громко читал священник.

Марр стоял теперь плечом к плечу с Джоном Бальфуром, неотрывно глядя на гроб. Шивон отошла довольно далеко от свежей могилы, и Ребус решил, что репортеры вряд ли ее заметят, так как от них ее заслоняла собравшаяся у гроба толпа. Шивон по-прежнему глядела себе под ноги, потом вдруг остановилась и присела на корточки напротив вросшего в землю могильного камня, словно хотела прочесть выбитую на нем надпись. В следующую минуту она снова выпрямилась и зашагала прочь, но теперь в ее походке не было заметно напряжения, владевшего ею минуту назад. Похоже, она нашла то, что искала.

В следующую секунду Шивон обернулась через плечо и, увидев, что Ребус за ней наблюдает, улыбнулась, но его эта улыбка почему-то не успокоила. Он хотел подойти к ней, но Шивон слегка покачала головой и, кивнув, свернула на боковую дорожку, скрывшись за арьергардом похоронной процессии.

Карсвелл тем временем шептал что-то на ухо Джилл — наверно, указания, как поступить с Марром. Ребус знал, что с кладбища он, по-видимому, уйдет без сопровождения, но сразу за воротами церкви его будут ждать. Быть может, его отвезут в «Можжевельники», чтобы допросить там, но, скорее всего, Марр так и не увидит накрытые для фуршета столы в шатре на лужайке позади усадьбы. Вместо этого он окажется в комнате для допросов Гэйфилдского участка, а вместо виски и бутербродов с лососиной ему принесут, в лучшем случае, несколько галет и чашку мутного чая.

«Пепел к пеплу прилагая…» — Ребус ничего не мог с собой поделать: первые аккорды песни Дэвида Боуи зазвучали у него в ушах словно сами собой.

Несколько репортеров уже готовились к отъезду; они то ли возвращались в город, то ли спешили к «Можжевельникам», чтобы еще раз пересчитать гостей и внести дополнения в свои списки. Слегка пожав плечами, Ребус сунул руки в карманы своего плаща и медленно пошел вдоль кладбищенской ограды к воротам. С кладбища доносился глухой стук — это комки земли дождем сыпались на полированную крышку гроба Филиппы. Громко закричала Жаклин Бальфур. Ветер подхватил этот пронзительный вопль и унес к холмам.

Стараясь не привлекать к себе внимания, Ребус вошел в ворота кладбища и, свернув на боковую дорожку, пошел к тому месту, где ненадолго задержалась Шивон. Очень скоро он увидел небольшой надгробный камень, стоящий на могиле человека, жившего с 1876-го по 1937 год. Когда он умер, ему исполнился шестьдесят один год; он не дожил до Второй мировой войны и, возможно, оказался слишком стар, чтобы сражаться на фронтах Первой. Плотник по профессии, он, конечно, обслуживал все фермы в округе и, наверное, не только чинил крыши и мебель, но и сколачивал гробы для тех, кто лежал теперь на этом тихом сельском кладбище.

Потом Ребус еще раз прочел выбитое на плите имя и с трудом сдержал улыбку. Плотника звали Френсис Кэмпбелл Финли. Очевидно, Шивон посмотрела на гроб с останками Филиппы, посмотрела на могилу, куда не заглядывает солнце, и пошла искать место последнего упокоения Фрэнка Финли… Правда, Ребус по-прежнему не совсем понимал, при чем тут бокс, но это, похоже, было уже не важно. (Он, впрочем, помнил, что в больницах тоже бывают боксы, куда помещают недоношенных или больных младенцев. Своей формой такой бокс напоминал гроб из прозрачного плексигласа.) Как бы там ни было, загадка Сфинкса должна была вывести Шивон непосредственно к могиле Филиппы Бальфур, но разгадать ее она смогла, только оказавшись на кладбище. Место, где был похоронен Фрэнк Финли, Шивон нашла, но Ребусу было любопытно узнать, что она обнаружила на его могиле, когда опустилась на корточки перед вросшей в землю плитой.

Обернувшись, Ребус увидел, что друзья и родственники уже начинают покидать кладбище и идут к машинам. Шоферы торопливо тушили сигареты и натягивали перчатки, готовясь отворять дверцы для своих нанимателей. Шивон нигде не было, зато Ребус увидел, как Карсвелл отвел Марра в сторону, чтобы сказать ему несколько слов. Говорил в основном заместитель начальника полиции, Марр в ответ только кивал с обреченным видом. Потом Карсвелл протянул руку, и банкир опустил на подставленную ладонь ключи от машины.

С кладбища Ребус ушел чуть не самым последним. Несколько машин маневрировали на проселке, пытаясь развернуться. Чуть дальше стоял трактор с прицепом; тракторист (другой, не тот, которого Ребус видел в прошлый приезд в Фоллз) терпеливо ждал, пока дорога освободится и можно будет проехать.

Шивон стояла на обочине, опершись руками о крышу своей машины. Судя по всему, она никуда не спешила. Ребус подошел к ней и кивнул в знак приветствия.

— Я так и знала, что увижу тебя здесь, — сказала она. — Что тебе говорила Джилл?… Небось спросила, зачем ты сюда явился?

Ребус тоже прислонился к машине.

— Законом это не запрещено, — ответил он. — Так я ей и ответил. Надеюсь, она передала мои слова Карсвеллу.

— Видел Марра?

Ребус кивнул:

— Я только не знаю подробностей.

— Карсвелл везет его в «Можжевельники». Марр попросил дать ему возможность объясниться со своим старым другом.

— Что он собирается объяснять?

— Пока не знаю. Вот дойдет до нас очередь — узнаю.

— Что-то я сомневаюсь, что Марр собирается признаться в убийстве.

— Он и не собирается, — сказала Шивон.

— Хотелось бы мне знать одну вещь… — Он не договорил.

— Какую?… — Шивон, с интересом наблюдавшая за тем, как Карсвелл, сидя за рулем «мазерати», пытается в три приема развернуться на грунтовке (зрелище, надо сказать, было довольно поучительное), посмотрела на Ребуса.

— Насчет «Констриктора»… Ты не разгадала вторую часть загадки? — «Констриктор, — думал Ребус. — Змея, которая обвивает горло жертвы тугими кольцами и душит…» Именно задушенную девушку закопали сегодня на этом кладбище в полированном гробу… правда, далеко не кукольного размера.

Прежде чем ответить, Шивон несколько раз моргнула, потом отрицательно качнула головой.

— Нет. А ты?

— Я все спрашиваю себя: может быть, «бокс» не имеет никакого отношения к спорту? Может быть Сфинкс имел в виду больничные боксы для новорожденных — такие пластмассовые коробки, в которые накачивается кислород и которые защищают малышей от вредного воздействия внешней среды. Они похожи на маленькие гробики…

— Гм-м… — задумчиво протянула Шивон. — В этом что-то есть.

— Осталось еще место, куда не заглядывает солнце, и Фрэнк Финли, который должен что-то там судить… Ну как, мне думать дальше или?…

— Подумай, Джон, если тебе не трудно. Вреда от этого точно не будет. — Шивон снова смотрела на «мазерати», который, подпрыгивая на грунтовке, с самолетным ревом мчался прочь. Очевидно, Карсвелл слишком сильно давил на педаль газа.

— Наверное, не будет… — Ребус сделал шаг, чтобы снова оказаться перед ней. — Ты тоже едешь в «Можжевельники»?

— Нет. Я возвращаюсь в Сент-Леонард.

— Много работы?

Шивон выпрямилась и, убрав руки с крыши, засунула правую в карман своей черной куртки «Барбур».

— Работы хватает, — сказала она.

Ребус обратил внимание, что ключи от зажигания Шивон держала в левой руке. Интересно, подумал он, что у нее там, в правом кармане?

— Ну что, тогда до встречи? — сказал он.

— Увидимся на «ферме».

— Я все еще в «черных списках», — напомнил Ребус.

Шивон вынула руку из кармана и открыла водительскую дверцу.

— Верно, — сказала она. — Я и забыла.

Ребус быстро наклонился к окну, чтобы еще раз заглянуть ей в глаза, но Шивон только мимолетно улыбнулась в ответ. С фырчаньем ожил мотор, и Ребус попятился. Какое-то мгновение колеса буксовали, потом нашли опору, и машина тронулась. Ребус грустно провожал ее взглядом.

Что бы Шивон ни нашла на могиле Френсиса Финли, она предпочла оставить это у себя. Ну что ж… Ребус вернулся к своему «саабу» и завел мотор. Он решил ехать следом за Шивон.

Проезжая через Фоллз, Ребус слегка притормозил у коттеджа Биверли Доддс. Он был почти уверен, что увидит ее в церкви, но Би почему-то не пришла. Похороны Филиппы Бальфур привлекли немало любопытных, но полицейские машины, предусмотрительно поставленные на шоссе, предотвратили наплыв праздных зевак и туристов. Несмотря на это, в поселке почти не осталось мест, где можно было припарковаться, хотя Ребус считал, что по средам здесь обычно не бывает много народа.

Вывеска над коттеджем Биверли Доддс была уже другая — более яркая и профессионально исполненная, но Ребус даже не подумал о том, чтобы остановиться и выяснить, куда подевалась хозяйка. Вместо этого он сильнее нажал на акселератор, стараясь не потерять из вида машину Шивон. Кукольные гробики все еще лежали в ящике его стола в Сент-Леонарде, и Ребус вспомнил, что Биверли Доддс очень хотела бы получить «свой» гробик обратно. Быть может, подумал он, ему стоит оказать ей любезность и вернуть его? Он мог бы забрать гроб сегодня и отвезти ей в четверг или в пятницу. Быть может, в благодарность за этот жест доброй воли мисс Доддс расскажет что-нибудь о том, как складываются ее отношения с мистером Холли, а кроме того… кроме того, у него будет предлог, чтобы зайти в участок и еще раз попытаться разговорить Шивон. Если, конечно, она направляется именно в Сент-Леонард, а не куда-нибудь еще.

Ребус вдруг подумал о початой бутылке виски, спрятанной под его водительским сиденьем. Ему хотелось выпить, и он даже придумал подходящее оправдание: в конце концов, после похорон просто полагается пропустить несколько глотков! Истинная причина, однако, была в другом. Ребус знал, что только алкоголь может помочь ему забыть о неизбежности смерти, которую он с особенной остротой ощущал каждый раз, когда приходилось хоронить друзей или просто знакомых.

— Очень, очень соблазнительно, — сказал он себе, вставляя в автомагнитолу кассету. Ранний Алекс Харви, «Гипнотизер»… Беда только в том, что ранний Харви не слишком отличался от позднего… Интересно, какую роль сыграл алкоголь в безвременной кончине певца из Глазго, задумался Ребус и невольно вздохнул: стоило только начать вспоминать всех, кого сгубило спиртное, и оказывалось, что списку этому не видно конца.

— Вы думаете — это я ее убил?!

В комнате для допросов их было трое — Джилл Темплер, Билл Прайд и Раналд Марр. В коридоре за дверями царила противоестественная тишина: детективы разговаривали шепотом, передвигались на цыпочках, а к телефонам бросались даже раньше, чем те успевали зазвонить.

— Давайте не будем спешить с выводами, мистер Марр, — сказала Джилл.

— По-моему, это вы спешите, а не я.

— Мы просто хотели задать вам несколько дополнительных вопросов, сэр, — вставил Прайд.

Марр только фыркнул — по его мнению, подобная реплика даже ответа не заслуживала.

— Как долго вы знали Филиппу Бальфур, мистер Марр?

Банкир повернулся к Джилл.

— С самого ее рождения. Я был ее крестным.

Джилл сделала пометку в блокноте.

— А с какого времени вы двое начали испытывать друг к другу физическое влечение?

— Кто вам сказал, что мы испытывали что-то подобное?

— Ладно, оставим это… пока. Объясните нам, почему вы так поспешно исчезли перед самыми похоронами вашей крестницы?

— Вы сами ответили на свой вопрос. В связи с похоронами я испытывал постоянный стресс и… Послушайте, — Марр заерзал на жестком стуле, — как вам кажется, может, мне все-таки стоит пригласить адвоката?

— Как мы уже говорили, это решение целиком зависит от вас.

Марр немного подумал, потом пожал плечами.

— Ладно, давайте продолжим… пока.

— Расскажите о ваших отношениях с Филиппой Бальфур.

— О каких именно?

— О тех самых, за которые ее отец подвесил бы вас за яйца! — прорычал Билли Прайд.

— А-а, понимаю… — Казалось, Марр тщательно обдумывает свой ответ. — Вот что я вам скажу: я разговаривал с Джоном, — с Джоном Бальфуром, я имею в виду, — и он с пониманием отнесся к моим доводам. Заявляю вам со всей ответственностью: то, о чем мы с ним говорили, не имело никакого отношения к… к этому делу. Вот и все, что я хотел вам сказать. — И он откинулся на спинку стула с видом человека, честно исполнившего неприятную, но необходимую работу.

— Трахать свою собственную крестницу!.. — с отвращением произнес Билли.

— Инспектор Прайд!.. — одернула его Джилл Темплер и снова повернулась к Марру. — Я приношу свои извинения за несдержанность моего коллеги.

— Извинения принимаются.

— К сожалению, — добавила Джилл доверительным тоном, — инспектор Прайд не умеет так хорошо скрывать свое негодование и презрение, как я.

Губы Марра чуть заметно дрогнули — казалось, он вот-вот улыбнется.

— Что касается вопроса о том, что имеет отношение к делу, а что не имеет, то это будем решать мы, сэр.

Щеки Марра стремительно побагровели, но он сдержался. Пожав плечами, он с деланым равнодушием скрестил руки на груди, показывая, что считает разговор законченным.

— Можно вас на минутку, инспектор?… — Джилл кивнула в сторону двери, и Прайд первым поднялся со стула. Когда они вышли, в комнате для допросов их сменили двое рослых констеблей в форме, которые должны были приглядывать за Марром в отсутствие детективов. В коридоре стояло несколько детективов, и Джилл недолго думая затолкала Прайда в женский туалет и встала у двери, подперев ее спиной, чтобы им никто не мешал.

— Ну?… — спросила она.

— Отличное местечко, — сказал Прайд, оглядываясь по сторонам. Вытащив из-под рукомойника корзину для мусора, он выплюнул в нее комочек жвачки и сразу же отправил в рот две новых пластинки.

— Марр и Бальфур о чем-то договорились, — сказал он наконец, рассматривая себя в зеркале. — Состряпали какую-то историю и теперь будут ее держаться, что бы ни случилось.

— Я тоже так думаю, — согласилась Джилл. — Нужно было сразу везти его сюда.

— Карсвелл опять дал маху, — констатировал Прайд.

Джилл кивнула.

— Ты думаешь, Марр во всем признался Бальфуру?

— Я думаю — он что-то ему наплел. В конце концов, у него была целая ночь, чтобы все как следует обмозговать. «Джон, ты должен понять — это просто случилось… И потом, это было давно и всего один раз… Ты не представляешь, как я жалею о моей слабости…» Супруги постоянно говорят друг другу что-то подобное.

Джилл едва не улыбнулась. Похоже, Прайд знал, что говорил.

— И Бальфур не повесил его за яйца?… Почему?

Прайд покачал головой.

— Чем больше я узнаю о Джоне Бальфуре, тем меньше он мне нравится. Его банк вот-вот лопнет, в доме полным-полно влиятельных клиентов, для которых любой скандал — что нож острый… Что сделает Бальфур, если его лучший друг заявит, что спал с его дочерью? Конечно, постарается заключить с ним сделку! Другого выхода у него просто нет.

— Ты считаешь, что эти двое заинтересованы в том, чтобы все было шито-крыто?

— Уверен в этом. В противном случае в перспективе у обоих скандал, отставка и — может быть — публичное оскорбление действием. Но главное, они лишатся того, ради чего живут и считают самым дорогим: маленьких круглых желтеньких кружочков или больших розовых бумажек к портретами Ее величества… наличности на счетах своего банка, короче говоря.

— В таком случае нам придется поднапрячься, чтобы что-то из него вытянуть.

Прайд серьезно посмотрел на нее.

— Если только не напрячь самого мистера Марра. По-настоящему напрячь, Джилл!..

— Боюсь, Карсвеллу это может не понравиться.

— Извини, Джилл, но мистер Карсвелл не сможет найти собственную задницу, если только на ней не будет таблички: «Язык вставлять сюда».

— С кем приходится работать!.. — притворно вздохнула Джилл и ухмыльнулась. — Неужели для тебя нет ничего святого?

Дверь, к которой она прижималась спиной, снова задергалась.

— Подождите! — крикнула Джилл.

— Но мне нужно!.. — донесся из коридора жалобный женский голос.

— Мне тоже… — подмигнул Билл. — Но я, пожалуй, все-таки отправлюсь в комнату для джентльменов, хотя там, конечно, далеко не так уютно.

Джилл кивнула и отступила от двери, а Билл Прайд в последний раз огляделся по сторонам.

— Я уверен, — добавил он, — что вся эта красота еще долго будет сниться мне во сне. К подобной роскоши даже мужчина легко может привыкнуть…

Когда они вернулись в комнату для допросов, у Раналда Марра было лицо человека, абсолютно уверенного в том, что меньше чем через пять минут он снова окажется за рулем своего «мазерати». Банкир держался до того вызывающе, что глубоко уязвленная Джилл не выдержала и решила разыграть последнюю козырную карту.

— Ваше увлечение Филиппой… оно ведь продолжалось довольно долго, не так ли?

— Господи, опять вы об этом!.. — Марр с досадой поморщился и закатил глаза.

— Об этом многие знают, мистер Марр… Филиппа все рассказала своей подруге Клер Бензи.

— Так это Клер вам наплела? Но я, кажется, уже говорил: эта девчонка скажет все, что угодно, лишь бы навредить «Бальфур-банку».

Джилл покачала головой.

— Я так не думаю. Если бы она хотела навредить банку, то, с такими познаниями в области вашей личной жизни, она бы уже давно предприняла какие-то шаги. Собственно говоря, все, что от нее требовалось, это позвонить Джону Бальфуру… К счастью для вас, у Клер хватило порядочности этого не делать.

— Возможно, она просто дожидалась удобного момента.

— Может быть и так.

— Насколько я понимаю, все сводится к одному: ее слово против моего. Я прав?

— Не совсем. Ведь зачем-то вам понадобилось учить Филиппу, как стирать электронные письма так, чтобы потом их нельзя было восстановить.

— Я уже объяснял вашим сотрудникам, почему я это сделал.

— Верно, но теперь мы знаем настоящую причину, правда?

Марр устремил на Джилл негодующий взгляд, но смутить ее было не так-то легко. За время службы в полиции Джилл допросила полтора десятка убийц и могла выдержать взгляд полный жгучей ненависти… или обжигающего безумия.

Марр первым отвел глаза, и его плечи обреченно опустились.

— Но послушайте… — негромко сказал он, — есть одна вещь, которая…

— Мы ждем, мистер Марр, — жестко сказал Билл Прайд, который сидел на стуле прямой и неподвижный, как церковный староста.

— Я не сказал вам… не сказал всей правды об игре, в которую Флип играла по интернету.

— Да вы ни о чем не сказали всей правды! — перебил Прайд, и Джилл бросила на него предостерегающий взгляд. Впрочем, Марр, казалось, ничего не замечал.

— Я не знал, что это игра, — говорил он. — Тогда не знал… Я подумал, это просто вопрос из кроссворда или какого-то теста на сообразительность.

— Значит, Филиппа все-таки обращалась к вам за консультацией?

— Да, насчет «мечты масона». Она подумала — я должен знать, что это означает…

— И почему она так подумала?

Марр ухитрился изобразить на лице подобие улыбки.

— Флип… Она всегда меня переоценивала. Мне кажется, вы до сих пор не представляете до конца, каким она была человеком. Я знаю, что вы думаете: избалованная, капризная девчонка из богатой семьи, которая убивает время в университете в ожидании того момента, когда она сможет выйти замуж за человека, у которого денег еще больше… — Он покачал головой. — Флип была не такой, совсем не такой. Возможно, в ней и было что-то свойственное детям состоятельных родителей, но, уверяю вас, вовсе не эта сторона ее характера являлась определяющей. Она была многогранной, сложной личностью, которая могла по-настоящему удивить, застать врасплох. Как, например, с этой головоломкой… С одной стороны, я был потрясен, когда узнал, что это Флип играла в какую-то большую, сложную и, возможно, опасную игру, но с другой стороны… Это было так на нее похоже! Она была увлекающейся, страстной натурой, способной проявлять действительно глубокий интерес к… к разным вещам. В течение нескольких лет она чуть не каждую неделю ездила в зоопарк, а я узнал об этом только несколько месяцев назад, да и то совершенно случайно. Помнится, я остановился возле «Постхаус-отеля», где у меня были переговоры с клиентом, и вдруг вижу — она выходит из ворот зоопарка, который, как вы знаете, расположен буквально в двух шагах… — Марр посмотрел на детективов. — Вы понимаете?…

Джилл на всякий случай кивнула, хотя далеко не все, что сказал банкир, было ей понятно.

— Продолжайте, пожалуйста, — сказала она, но ее слова как будто нарушили какое-то волшебство. Марр набрал полную грудь воздуха и… и внезапно помрачнел, словно внутри него погас какой-то огонек.

— Флип была… — Он несколько раз открыл и закрыл рот, но не издал ни звука. Несколько секунд Марр сидел неподвижно, потом покачал головой. — Я устал и хочу вернуться домой, — сказал он. — Мне нужно… кое-что обсудить с Дороти.

— Вы в состоянии вести машину? — спросила Джилл.

— Да, конечно. — Марр снова вздохнул. Когда он поднял голову, в его глазах стояли слезы.

— О господи!.. — прошептал он. — В какое кошмарное положение я сам себя поставил! Но знаете… я не жалею. Больше того, я бы повторил все с самого начала, если бы это означало возможность снова быть с Филиппой!

— Репетируете, что сказать своей благоверной? — насмешливо осведомился Прайд, и Джилл поняла, что признание Марра произвело впечатление только на нее. Прайд по-прежнему не скрывал своего презрения. Словно для того, чтобы еще раз продемонстрировать свое отношение к банкиру, Прайд выдул изо рта розовый пузырь жвачки, который лопнул со звонким щелчком.

— Боже мой! — чуть не со страхом проговорил Марр. — Я буду молиться и просить Господа, чтобы никогда, никогда не стать таким толстокожим, как вы!

Прайд вскочил.

— Это вы, а не я несколько месяцев подряд втихомолку пялили дочь своего лучшего друга, Марр, так что по сравнению со мной вы — долбаный броненосец!

На этот раз Джилл Темплер пришлось вытаскивать своего коллегу из комнаты за руку.

Ребус бродил по участку Сент-Леонард, словно призрак повешенного на пиру. Настроение у его коллег было приподнятым. Они были абсолютно уверены, что Филиппу Бальфур убила либо Клер Бензи, либо Раналд Марр. Один из них наверняка был виновен, а если нет, то, по крайней мере, что-то начало проясняться.

— Что-то — это почти ничего, если оно не добыто тяжелым трудом, — пробормотал себе под нос Ребус, но его никто не услышал. И даже если бы он сказал это в полный голос, его бы просто не стали слушать. Дело Филиппы Бальфур давно сидело у всех в печенках.

Кукольные гробики по-прежнему лежали в ящике его рабочего стола вместе с какими-то документами и стаканчиком из-под кофе, который какой-то лентяй не донес до мусорной корзины. Опустившись в кресло Фермера Уотсона, Ребус вынул гробики и разложил на столе, сдвинув в сторону какие-то папки, чтобы освободить место. Он буквально физически чувствовал, как убийца проскальзывает у него сквозь пальцы. Конечно, он мог бы попробовать в другой раз — и добиться большего успеха, но это означало, скорее всего, еще один труп, а Ребус не был уверен, что он этого хочет. Улики, которые он унес домой, листы бумаг с выписками, которые он прикрепил к стене у себя в гостиной… да полно, зачем себя обманывать? Никакие это не улики. Это просто умопостроения, догадки, выводы — тонкая паутина, сотканная почти из ничего. Достаточно малейшего дуновения, чтобы нити этой паутины начали лопаться одна за другой. Совпадения могли оказаться случайными, выводы — поспешными. Из того, что было ему известно, вовсе не следовало, что Бетти Энн Джесперсон не удрала на Северный полюс со своим тайным любовником, а Хейзл Гиббс не полезла купаться в Уайт-карт-Уотерс и не утонула, случайно поскользнувшись и ударившись головой о камень. Пола Джиринг могла скрывать от окружающих глубокую депрессию, которая в конце концов и заставила ее шагнуть в море и идти, пока волны не сомкнулись над ее головой, да и школьнице Кэролайн Фармер ничто не мешало начать новую, полную приключений жизнь в каком-нибудь крупном английском порту — подальше от унылого однообразия по-провинциальному пуританских городков и поселков родной Шотландии. Правда, кто-то счел необходимым изготовить в честь каждой из них гроб с куколкой внутри… Ну и что с того? Ребус даже не мог доказать, что во всех случаях это был один и тот же человек. Правда, гробовщик сказал, что четыре гробика из пяти вроде бы сделаны одной рукой… Вот именно — «вроде бы»… Согласно актам судебно-медицинской экспертизы, никаких преступлений вообще не было. В эту схему не укладывался только гроб из Фоллза: во-первых, он отличался от предыдущих четырех, а во-вторых, налицо был труп молодой девушки, которая, вне всякого сомнения, умерла насильственной смертью.

Ребус обхватил голову руками, чувствуя, что если он этого не сделает, она может просто-напросто лопнуть. Слишком много древних призраков, слишком много «но» и «если», слишком много боли и печали, вины и потерь. Именно об этом они говорили однажды ночью с Конором Лири, но теперь старый священник умер, и Ребусу не к кому было пойти. Ну, почти не к кому…

Но когда он набрал телефон Джин Берчилл, ему ответил мужской голос.

— Извините, — сказал он, — но Джин в последнее время редко бывает на рабочем месте.

— Значит, у вас там сейчас много дел? — уточнил Ребус.

— Не особенно. Просто Джин занимается какой-то исследовательской работой. Опять отправилась в погоню за тайной, я полагаю…

— Вот как?

Мужчина рассмеялся.

— Я вовсе не имел в виду поездку в другой город или на другой континент. Просто у Джин время от времени появляются какие-то новые идеи, и тут уж ей становится ни до чего. Даже если бы в нашем здании взорвалась бомба, она бы наверняка узнала об этом последней.

Ребус улыбнулся. Эти слова в полной мере относились и к нему самому, поэтому он хорошо понимал, почему Джин нет сейчас на рабочем месте. Правда, она не говорила ему, что собирается заняться чем-то помимо своей основной работы, но, в конце концов, это не его дело…

— И чем она увлеклась на этот раз? — спросил он.

— Гм-м, дайте вспомнить… Бёрк и Хейр, доктор Нокс и вся эта история…

— Вы имеете в виду историю с «ресуррекционистами»?

— Любопытное название, вы не находите? Ведь на самом деле это были обычные гробокопатели, которые никого не воскрешали — по крайней мере в том смысле, который вкладывают в слово «воскресение» все добрые христиане…

— Вы совершенно правы, — согласился Ребус.

В интонациях, в голосе его собеседника было что-то такое, что раздражало Ребуса. Ему не нравилось даже то, что он с такой легкостью сообщает совершенно незнакомому человеку сведения, о которых его никто не спрашивал. Если Стив Холли когда-нибудь попадет на этого типа, мрачно подумал Ребус, то уже через пять минут у него будет вся информация о Джин, включая ее адрес и номер домашнего телефона.

— Насколько я знаю, больше всего ее интересовал врач, который делал посмертное вскрытие Бёрка. Как бишь его звали-то?…

Ребус вспомнил портрет, висящий в хирургическом музее.

— Кеннетт Ловелл? — спросил он.

— Да, точно, Ловелл. — Мужчина, казалось, был немного огорчен тем, что Ребус оказался в курсе. — Вы что, помогаете Джин? — спросил он. — Если хотите, можете оставить ей сообщение — я передам, как только ее увижу.

— А вы, случайно, не знаете, где она может быть сейчас?

— К сожалению, Джин не всегда предупреждает меня, куда поедет…

«Меня тоже», — хотелось ответить Ребусу, но вместо этого он только сказал, что не будет оставлять сообщение, и опустил трубку на рычаг. Очевидно, понял он, Дональд Девлин поделился с Джин своей теорией о том, что Кеннетт Ловелл мог оставить игрушечные гробики на Троне Артура, и она бросилась ее проверять. Но почему все-таки она ничего ему не сказала?

В задумчивости Ребус уставился на ближайший стол, за которым раньше работала Эллен Уайли. Стол был завален кипами документов, некоторые из них показались Ребусу знакомыми. Прищурившись, он поднялся и, подойдя к столу, начал разгребать завалы. Как он и ожидал, под кучей папок обнаружились те самые акты и отчеты о вскрытиях Полы Джиринг и Хейзл Гиббс, которые давно должны были быть пересланы в соответствующие полицейские подразделения. Он сам хотел отправить их после того, как в зале бара «Оксфорд» профессор Девлин специально просил его об этом. В самом деле, им эти отчеты больше не были нужны, а если о них не позаботиться, то рано или поздно (скорее рано, чем поздно, учитывая, какой вал бумажной работы породило дело Бальфур) их потеряют или подошьют по ошибке в какую-нибудь не ту папку.

Держа отчеты под мышкой, Ребус вернулся к своему столу и убрал с него все посторонние бумаги, переложив их на стол одного из коллег. Гробики отправились обратно в ящик — все, кроме одного, который Ребус привез из Фоллза. Его он положил в пластиковый пакет. Взяв из лотка ксерокса лист бумаги (в участке это было единственное место, где в случае нужды можно было найти чистую бумагу), Ребус написал на нем крупными буквами: «Просьба отослать документы по принадлежности, желательно — до пятницы. С приветом, Дж. Р.».

Потом он положил на стол перевязанные куском шпагата папки с актами вскрытия, подсунул записку под шпагат и, выпрямившись, огляделся по сторонам. Только сейчас до Ребуса дошло, что хотя он следовал за Шивон до самой служебной стоянки, в зале ее не было.

— Она сказала — ей зачем-то нужно на Гэйфилд-сквер, — припомнил кто-то из коллег, когда Ребус спросил, где сейчас может быть Шивон.

— Когда это было?

— Да минут пять-семь назад.

Как раз в это время он звонил по телефону и слушал сплетни о Джин.

— Спасибо, — поблагодарил Ребус и поспешил к своей машине.

Короткого пути до Гэйфилдского участка не существовало, поэтому Ребус позволил себе несколько маневров, которые плохо согласовались с правилами проезда перекрестков и сигналами светофоров. Паркуясь на улице возле участка, он не отыскал взглядом знакомой машины, но, ворвавшись в участок, сразу увидел Шивон, которая разговаривала о чем-то с Грантом Худом — подозрительно загорелым и одетым в великолепный костюм.

— Где это ты так загорел, Грант? — небрежно спросил Ребус. — Мне казалось, что в твоем кабинете в Большом Доме нет окон.

Грант машинально поднес руку к лицу.

— Ну, может быть, где-то на улице, — проговорил он и тотчас притворился, будто заметил в противоположном конце зала кого-то, кого давно искал. — прошу прощения, мне нужно кое-что обсудить с этим парнем…

В следующую секунду он уже двигался прочь со всей возможной скоростью.

— Наш Грант начинает меня беспокоить, — сказал Ребус.

— Как думаешь, он пользуется тональным кремом ли ходит в солярий?

Ребус покачал головой, ответить на этот вопрос он затруднялся. Обернувшись через плечо, Грант увидел, что Ребус и Шивон продолжают смотреть на него, и поспешил напустить на себя озабоченный вид. Глядя на него, можно было подумать, что разговор, который он ведет, был чрезвычайно срочным и важным.

Ребус присел на краешек стола.

— Ну, какие новости? — небрежно спросил он.

— Раналда Марра отпустили. Единственное, что далось от него добиться, это признания, что Флип спрашивала у него, что такое «мечта масона».

— А как он объяснил тот факт, что солгал нам?

Шивон пожала плечами.

— Не знаю, меня там не было.

— Не хочешь присесть на минутку? — спросил Ребус, которому показалось, что Шивон что-то уж очень нервничает. — Дела? — спросил он, когда она покачала головой.

— Дела, — подтвердила она.

— Какие, например?

— Что-что?

— Какие дела, спрашиваю, — повторил Ребус, и Шивон взглянула на него пристально.

— Извини, — сказала она, — но не кажется ли тебе, что для сотрудника, который отстранен, ты проводишь на работе слишком много времени?

— Я кое-что забыл, — сказал он. — Вот и заехал, чтобы забрать… — Он вдруг понял, что действительно кое-что забыл. Гробик! Гробик из Фоллза! Он так и остался в Сент-Леонарде рядом с его столом. — А ты, Шивон? Ты ничего не забыла?

— Например?

— Например, поделиться с другими членами команды?

— Нет… Не думаю.

— Значит, ты все-таки что-то нашла на могиле Френсиса Финли?

— Джон… — Шивон старательно избегала его взгляда. — Тебя отстранили. Ты больше не занимаешься этим делом.

— Может быть и так. А вот тебя не отстранили, хотя ты… определенно слетела с нарезки.

— Ты не имеешь права так говорить! — воскликнула Шивон, по-прежнему не глядя на него.

— Думаю, что имею, Шивон.

— Тогда докажи это! Докажи!

— Инспектор Ребус! — раздался вдруг громкий командный голос. Это был Колин Карсвелл, который стоял в дверях зала ярдах в двадцати от них. — Будьте так добры, уделите мне несколько секунд…

Ребус посмотрел на Шивон.

— Я еще не закончил, продолжение следует, — предупредил он и, поднявшись, вышел в коридор. Колин Карсвелл ждал его в тесном кабинетике Джилл Темплер. Джилл тоже была там — она стояла возле стола, скрестив на груди руки. Карсвелл уже устраивался в единственном кресле; его лицо выражало брезгливое недоумение по поводу количества бумаг, накопившихся в кабинете со времени его последнего визита.

— Ну что, инспектор Ребус, чем мы обязаны высокой честью вашего посещения? — спросил заместитель начальника полиции.

— Мне нужно было кое-что взять…

— Надеюсь, не служебные документы для передачи журналистам? — Карсвелл кисло улыбнулся, давая понять, что это всего лишь шутка.

— Не смешно, сэр, — холодно ответил Ребус.

— Ты должен быть дома, Джон, — вмешалась Джилл.

Ребус кивнул.

— Я понимаю, но усидеть дома довольно трудно. Особенно когда здесь происходит столько интересного, — сказал он, продолжая в упор смотреть на Карсвелла. — Например, кому-то пришла в голову блестящая идея предупредить Марра о том, что к нему едет полиция. Потом кто-то разрешил ему поговорить с Джоном Бальфуром перед самым допросом. Отличная работа, сэр.

— Все это просто слова, Ребус, — сказал Карсвелл.

— Это слова, за которые я отвечаю, сэр.

— Джон, подожди!.. — снова вмешалась Джилл. — Так мы ничего не добьемся, согласен?

— Я требую, чтобы мне разрешили снова заниматься этим делом.

Карсвелл только фыркнул, и Ребус повернулся к Джилл.

— Шивон что-то затевает, — сказал он. — Я думаю, она снова связалась со Сфинксом… и, возможно, договорилась о встрече.

— Откуда ты знаешь?

— Считай это обоснованной догадкой. — Он бросил быстрый взгляд в сторону Карсвелла. — Вы, вероятно, собираетесь сказать, что в прошлом не все мои догадки оказывались верными… Совершенно с вами согласен, сэр, но на этот раз я уверен, что не ошибся.

— Сфинкс прислал новый вопрос? — заинтересовалась Джилл.

— Да. Шивон нашла его сегодня утром на кладбище.

Джилл Темплер прищурилась.

— Думаешь, это был кто-то из приглашенных?

— Не обязательно. Записку могли оставить и накануне. Дело не в этом, а в том, что во время своих переговоров с этим типом по интернету Шивон несколько раз просила его о встрече…

— И?…

— И теперь она торчит в рабочем зале и ждет, когда можно будет ехать на свидание.

Джилл медленно кивнула.

— Если бы это была новая головоломка, сейчас бы она пыталась ее разгадать, так?

— Минутку, минутку! — перебил ее Карсвелл. — Откуда вам это известно, инспектор? Какая-то записка… Вы что, видели, как детектив Кларк ее поднимала?

— Нет, но… Предыдущая головоломка вывела ее к вполне конкретной могиле. Перед ней Шивон опустилась на корточки и…

— И?…

— И я думаю, что тогда-то она и подобрала нечто, вероятнее всего — клочок бумаги с указаниями, где и когда Сфинкс будет ее ждать.

— Но вы не видели, что она это сделала?

— Повторяю, сэр, она присела…

— Вы не видели, как она подняла записку?

Почувствовав, что назревает очередное столкновение, Джилл поспешила охладить страсти.

— Давайте просто пригласим сюда Шивон и спросим… — предложила она.

Ребус кивнул:

— Хорошо, я ее позову… С вашего разрешения, сэр, — добавил он после небольшой паузы.

Карсвелл вздохнул.

— Ладно, Ребус, действуйте.

Но в рабочем зале Шивон не было. Ребус прошел вдоль коридора почти до конца, заглядывая в комнаты и спрашивая, не видел ли кто Шивон Кларк. У автомата, торгующего газировкой, ему сказали, что она только что прошла мимо. Ребус ускорил шаг и вскоре оказался у двери, ведущей во внешний мир, то есть на улицу, но когда он распахнул ее, Шивон там не оказалось. Не видно было и ее машины. Быть может, подумал Ребус, она припарковалась чуть дальше?… Он посмотрел направо, потом налево. Налево тянулась оживленная Лит-уок, направо начинались узкие улочки восточной части Нью-Тауна. Если бы Ребус направился туда, то через пять минут был бы уже возле дома Шивон, однако он сомневался, что застанет ее там.

— Она куда-то уехала, — сообщил он Джилл, вернувшись в участок. — Никто не знает — куда.

Потом Ребус заметил, что Карсвелла нет в кабинете.

— А куда подевался заместитель начальника полиции?

— Его срочно вызвали в Большой Дом. Думаю, сам начальник полиции хочет сказать ему пару ласковых.

Но эта новость не обрадовала Ребуса.

— Джилл, — сказал он, — мы должны найти ее как можно скорее. Людей можно взять там… — Он кивнул в направлении рабочего зала. — Все равно они пороха не выдумают, сколько бы ни сидели!..

— О'кей, Джон, мы ее найдем, не беспокойся. Может быть, Моз знает, куда она могла пойти… — Джилл взялась за трубку телефона. — Начнем с него…

Но Эрик Моз оказался неуловим. Было известно, что он находится где-то в Большом Доме, но где именно, никто сказать не мог. Пока Джилл разыскивала Моза, Ребус позвонил Шивон домой и на мобильник, но в первом случае напоролся на автоответчик, а во втором — на автоматического информатора, который сообщил ему, что телефон занят. Он позвонил через пять минут, но мобильник Шивон был по-прежнему занят.

Этот второй звонок Ребус сделал уже со своего мобильника, стоя возле подъезда дома Шивон. Он нажал кнопку звонка, но никто не отозвался. Тогда Ребус перешел улицу, чтобы взглянуть на окна ее квартиры. Он стоял там так долго, что прохожие тоже начали задирать головы и гадать, что же увидел в небе этот странный субъект в зеленом плаще. Машины Шивон перед подъездом не оказалось, как не было ее и в прилегающих переулках.

Когда он уходил из участка, Джилл уже передала срочное сообщение на служебный пейджер Шивон, в котором просила срочно перезвонить в участок, но Ребус этим не удовлетворился. Он сумел настоять на том, чтобы машину Шивон искали все полицейские патрули, но сейчас, когда он стоял под окнами ее квартиры, ему вдруг пришло в голову, что Шивон может быть где угодно — в том числе и за пределами городской черты. Решая полученные по интернету головоломки, она ездила в Рослин и на Олений Рог, и не было никаких гарантий, что Сфинкс не выберет для рандеву еще какое-нибудь уединенное и пустынное место.

И чем пустыннее и безлюднее будет это место, тем реальнее будет грозящая Шивон опасность.

Ребус захотелось отвесить самому себе оплеуху. Нужно было взять Шивон с собой к Карсвеллу — затащить в кабинет силой, лишь бы не дать ей возможности ускользнуть… Заранее зная, что все бесполезно, он еще раз позвонил ей на мобильник. По-прежнему занято… Странно, по мобильнику обычно не говорят так долго — слишком дорого обходится. Потом его осенило: Ребус вспомнил, что мобильник Шивон подключен к ноутбуку Гранта.

И сейчас, в эту самую минуту, она могла поддерживать связь со Сфинксом…

Шивон аккуратно припарковала машину возле тротуара. До назначенного Сфинксом времени оставалось еще около двух часов, и Шивон подумала, что пока ей лучше затаиться. Пришедшее на пейджер сообщение означало две вещи: во-первых, Ребус все рассказал Джилл, а во-вторых, ей придется кое-что объяснить, если она не перезвонит в участок немедленно.

Объяснить?… Шивон и сама еще не все понимала, где уж тут объяснять другим. Она знала пока только одно: игра (а в том, что это не просто игра, Шивон уже не сомневалась; больше того, она догадывалась, что это нечто гораздо более опасное) слишком захватила ее, чтобы теперь она могла отказать себе в удовольствии дойти до конца. Сфинкс — кем бы он ни был — ее заполучил; Шивон просто не могла думать ни о чем другом, кроме их заочного противостояния. Ей не хватало его странных вопросов, над которыми можно было ломать голову хоть до второго пришествия, и она искренне жалела, что игра вот-вот закончится. С другой стороны, она всегда хотела узнать как можно больше не только об игре, но и о самом Сфинксе. Последний уровень — «Констриктор» — произвел на нее особо сильное впечатление: для того чтобы реализовать свой замысел, Сфинкс должен был предвидеть, что она пойдет на похороны и что заданный им вопрос обретет смысл только на краю могилы Флип Бальфур. «Констриктор»… Шивон знала, что это одно из названий удава, но само слово упрямо ассоциировалось у нее с детским конструктором, из которого можно собрать вертолетик, игрушечную машинку — или что-то невообразимое и сложное, как трехмерная абстрактная скульптура. Кроме того, это слово имело отношение и к ней самой, потому что игра захватила, увлекла Шивон, оплела упругими и мягкими кольцами, из которых она уже не могла — или не хотела — вырваться. Даже о том, что сжимавшиеся вокруг нее кольца в конце концов могут ее задушить, Шивон думала без особенного страха. Гораздо больше интересовал ее вопрос, присутствовал ли Сфинкс на похоронах Флип. Видел ли он или она (Шивон вспомнила совет Моза избегать предвзятых суждений), как Шивон взяла записку с плиты на могиле Финли? Не исключено…

Мысль об этом все же заставила Шивон содрогнуться, но потом она вспомнила, что о времени и месте похорон писали в газетах. Быть может, именно так Сфинкс и узнал, где все произойдет? В любом случае, это было ближайшее к «Можжевельникам» кладбище, так что логично было предположить, что Филиппу похоронят именно на нем…

Все это были правильные мысли, верные мысли, не лишенные оригинальности мысли, но увы — ни одна из них не объясняла, что Шивон делала сейчас и почему. Зачем она ступила на этот тонкий лед, подвергая себя нерасчетливому риску?… Шивон казалось — она знает, в чем дело. Именно за это она столько раз критиковала и высмеивала Ребуса. Глупый индивидуализм и самонадеянность — вот как это называлось. И в том, что она сама в конце концов поступила так же, был виноват не кто иной, как Грант с его костюмами, фальшивым загаром, командным духом и новой ролью «телевизионного лица» полиции Лотиана.

В эту игру Шивон хотелось играть меньше всего.

Да, она много раз переступала черту, но всегда возвращалась. Случалось, она нарушала правила, но всегда по мелочи. Ни разу не совершила ничего такого, что могло бы помешать ее карьере и навсегда отлучить от «команды», что бы ни означало это слово. В отличие от Ребуса, у которого индивидуализм был в крови, роль «одинокого волка» была ей чужда, и все же… все же Шивон нравилось иногда оказываться на его стороне поля. По совести говоря, это нравилось ей куда больше, чем перспектива превратиться во второго Гранта Худа или Дерека Линфорда, которые… которые, если разобраться, были членами «команды» в гораздо меньшей степени, чем Ребус. Каждый из них только прятался за спины «команды», а на самом деле играл в свою собственную игру, делая все возможное и невозможное, чтобы поддерживать хорошие отношения с людьми типа Колина Карсвелла и прочими «шишками».

Одно время Шивон казалось, что она может брать пример с Джилл Темплер, но Джилл оказалась ничем не лучше остальных. У нее были свои интересы, которые она старалась защитить любой ценой. Чтобы продвинуться по служебной лестнице, она готова была уподобиться Карсвеллу, заперев все «не относящиеся к делу» чувства в несгораемый шкаф души.

Нет, подумала Шивон, если карьерный рост сопряжен с необходимостью расстаться с частью себя, это не для нее. Это она поняла уже давно — во время ужина в «Гадрианзе», когда Джилл впервые намекнула на возможные перемены.

Что ж, не исключено, что на этот тонкий лед она ступила, чтобы доказать что-то самой себе. Быть может, все это не имеет отношения ни к Сфинксу, ни к игре, в которую он ее вовлек, а только к ней — к ней самой.

Шивон повернулась на сиденье так, чтобы ноутбук оказался прямо перед ней. Связь была уже установлена — мобильник она подключила, как только села в машину. Новых посланий не было, и Шивон отправила свое:

«Согласна встретиться в указанном месте. Шивон».

Потом она выключила компьютер, отсоединила мобильник и тоже отключила — в любом случае, он был почти разряжен. И то и другое Шивон спрятала под сиденье — ей не хотелось, чтобы кто-нибудь вломился в машину, польстившись на дорогую электронику. Выбравшись из салона, она тщательно заперла дверцы и включила сигнализацию.

До встречи оставалось еще полтора часа, но Шивон знала, как убить время…

Джин Берчилл звонила профессору Девлину несколько раз, но никто не отвечал. В конце концов она написала ему записку с просьбой связаться с ней при первой возможности. Записку Джин решила отвезти к нему домой сама. Уже сидя на заднем сиденье такси, Джин спросила себя, почему, собственно, она так спешит. Ответ удивил ее самое: ей хотелось как можно скорее отделаться от Кеннетта Ловелла, о котором в последнее время она начинала думать, едва успев встать с постели. Вчера он и вовсе ей приснился: во сне Ловелл большими ломтями срезал с трупов мясо, под которым почему-то оказалось полированное дерево, а ее коллеги наблюдали за этим и аплодировали, словно перед ними разыгрывалось захватывающее телевизионное шоу.

Теперь Джин нужны были доказательства увлечения Ловелла столярными работами. Без этого она не могла считать свою работу законченной.

Расплатившись с водителем, Джин подошла к подъезду дома, где жил Девлин, и достала из сумочки записку, но на двери не оказалось почтового ящика. Очевидно, в каждой квартире был свой ящик, а почтальон разносил газеты и письма по адресам только после того, как кто-то из обитателей дома впускал его внутрь. Конечно, Джин могла бы подсунуть записку под дверь, но это был не лучший вариант. Если она поступит подобным образом, на записку, скорее всего, не обратят внимания или выбросят, приняв за рекламную листовку. Нет, нужно каким-то образом пробраться в подъезд и опустить записку в ящик.

И Джин посмотрела на кнопки звонков. Она собиралась по примеру почтальона нажимать их все по очереди, пока ей кто-нибудь не откроет, но взгляд ее машинально остановился на табличке с именем «Д. Девлин» (почему-то без указания ученой степени). Быть может, он уже вернулся, подумала Джин и нажала кнопку. Ответа не было, и она уже собиралась позвонить в квартиру рядом, когда в динамике переговорного устройства захрипело и затрещало.

— Кто там? — спросил мужской голос.

— Доктор Девлин? Это Джин Берчилл из музея. Мне хотелось бы поговорить с вами…

— Мисс Берчилл? Вот неожиданность!..

— Я вам звонила…

Но из динамика уже раздался гнусавый писк сигнала, свидетельствующий о том, что замок открыт.

Дональд Девлин ждал ее на площадке перед своей квартирой. Он был в белой рубашке с закатанными рукавами и серых брюках, которые поддерживали широкие подтяжки.

— Здравствуйте, здравствуйте, мисс Берчилл, — пророкотал он, пожимая ей руку.

— Извините, что побеспокоила, но…

— Ничего страшного, юная леди. Прошу вас, входите. Боюсь только, что у меня не прибрано. — Он провел ее в гостиную, которая была завалена какими-то коробками, бумагами, стопками книг.

— Отделяю зерна от плевел. — Профессор широким жестом обвел комнату.

Джин подобрала с пола какую-то коробку и открыла крышку. Внутри оказались старые — если не сказать старинные — хирургические инструменты.

— Надеюсь, это не относится к плевелам? — спросила она. — Полагаю, наш музей мог бы заинтересоваться…

Профессор Девлин кивнул:

— Я поддерживаю связь со старшим казначеем Хирургического общества. Он утверждает, что у них отыщется уголок для пары-тройки новых экспонатов.

— Вы имеете в виду мистера Каудора?

Девлин приподнял брови.

— Вы его знаете?

— Я как-то беседовала с ним о портрете Кеннетта Ловелла.

— Из этого я заключаю, что вы отнеслись к моей теории достаточно серьезно, не так ли?

— Да, я решила — она стоит того, чтобы над ней поработать.

— Превосходно! — Девлин потер руки. — И что вам удалось выяснить?

— Не много, к сожалению. Собственно говоря, именно поэтому я вас и побеспокоила. Я не сумела раскопать в исторических источниках никаких ссылок на то, что Ловелл увлекался работами по дереву.

— О, в исторических источниках это есть! Я сам читал об этом, хотя и довольно давно.

— Где? Где вы об этом читали?

— В каком-то сборнике… или монографии, сейчас уже не припомню. А может быть, это была диссертация кого-то из университетских исследователей…

Джин медленно кивнула. В словах профессора был смысл. Если речь действительно шла о диссертации, то она хранилась именно в университетской библиотеке; в других местах искать ее было бесполезно.

— Мне следовало самой подумать об этом, — сказала она, не скрывая своего огорчения.

— Вы согласны, что Ловелл был необыкновенной личностью? — спросил Девлин.

— Несомненно, он прожил довольно насыщенную жизнь… В отличие от своих жен.

— Вы побывали у него на могиле? — Девлин сам понял, что задал глупый вопрос, и улыбнулся. — Ну конечно — побывали!.. И обратили внимание на то, сколько раз он побывал в браке. Что вы об этом думаете, мисс Берчилл?

— Сначала я ничего не подумала, но потом… некоторое время спустя…

— …Потом вам пришла в голову мысль: а не помогли ли им перебраться в мир иной, верно? — Девлин снова улыбнулся. — Это ведь само собой напрашивается…

Джин вдруг почувствовала запах пота. В гостиной пахло застоявшимся мужским потом; испарина блестела на высоком лбу Девлина, и даже линзы его очков запотели. Было просто удивительно, как он умудрялся что-то видеть.

— Кто, как не хирург-анатом, — продолжал тем временем Девлин, — способен совершить идеальное убийство — такое, что оно сойдет ему с рук?

— Вы хотите сказать, что Ловелл убил своих жен?

Профессор покачал головой.

— Сейчас это уже невозможно установить — слишком много времени прошло. Я просто… предполагаю.

— Но зачем это могло ему понадобиться?

Девлин пожал плечами, и подтяжки, державшие его брюки, натянулись.

— Ни за чем, я думаю… Но ведь мог же он совершить убийство просто потому, что чувствовал — это в его силах?… Как вам кажется?

— Я думала… Ловелл был еще очень молод, когда вскрывал тело Бёрка, — молод и, вероятно, впечатлителен. Возможно, этим объясняется его внезапный отъезд в Африку…

— Одному Богу известно, с какими ужасами ему пришлось там столкнуться, — заметил Девлин.

— Мы бы тоже это знали, если бы сумели отыскать его письма.

— А, вы имеете в виду его письма к преподобному Керкпатрику?

— Да. Вы, случайно, не знаете, где они сейчас?

— Канули в небытие, я полагаю. Скорее всего, преданы огню каким-нибудь особо ретивым потомком доброго пастыря.

— А разве вы сейчас заняты не тем же самым?

— Вы правы… — Девлин оглядел заваленную коробками комнату. — Впрочем, я стараюсь сохранить мелочи, по которым потомки смогут судить о моих скромных достижениях.

Джин взяла со стопки книг рядом какую-то фотографию. На ней была изображена женщина средних лет, одетая как для официального приема.

— Это ваша жена? — спросила она.

— Да, моя дорогая Энн. Она умерла летом семьдесят второго. От естественных причин, уверяю вас…

Джин посмотрела на него.

— Зачем это вам понадобилось меня уверять?

Улыбка Девлина погасла.

— Энн… Она значила для меня очень много… буквально все. — Он с легким хлопком сложил руки перед грудью. — Ох, о чем я только думаю! Хорош хозяин — даже не предложить гостье чаю!.. Или вы предпочитаете что-нибудь покрепче?

— Спасибо, чая будет достаточно.

— К сожалению, чай у меня не бог весть какой — завариваю из пакетиков… — На его лице снова появилась улыбка, но теперь она казалась какой-то деревянной.

— Вы разрешите мне взглянуть на стол Ловелла?

— Разумеется. Он у меня в столовой. Я приобрел его у одной уважаемой антикварной фирмы, которая пользуется безупречной репутацией. Правда, в данном случае они, кажется, испытывали некоторые сомнения относительно его происхождения — caveat emptor, как говорят в подобных случаях, однако они были настойчивы, к тому же в моем случае речь шла об обращении верующего. — Профессор снял очки и принялся протирать их носовым платком. Когда он снова их надел, его глаза за толстыми стеклами показались Джин неожиданно большими.

— Кажется, мы остановились на чае, — спохватился Девлин и направился в коридор. Джин шла за ним.

— Вы давно здесь живете? — спросила она.

— С тех пор, как умерла Энн.

— То есть уже почти тридцать лет? — уточнила Джин.

— Да, почти тридцать. Мне пришлось переехать — в нашем старом доме было слишком много вещей, которые напоминали бы мне о ней. — Профессор исчез в кухне. — Чай будет готов через пять минут, — услышала Джин его голос.

— Заранее спасибо, профессор. — Джин повернулась и двинулась обратно в гостиную. По правую руку она увидела открытую дверь — это и была столовая. Стол занимал почти всю площадь комнаты. На столешнице лежала законченная головоломка: фотография Эдинбурга с птичьего полета. Нет, не совсем законченная — одного фрагмента не хватало.

Джин вошла в столовую. Стол показался ей довольно незатейливым. Гладкая, полированная столешница, массивные толстые ножки почти без резьбы. Чисто утилитарная вещь, подумала она.

Потом ее внимание снова привлекла головоломка. Чтобы собрать ее целиком, обычному человеку могло потребоваться много часов или даже дней. А вот и недостающий фрагмент — завалился под ножку, где его совсем не было видно. Присев на корточки и протянув к нему руку, Джин вдруг увидела, что стол был не таким простым, как ей показалось вначале. Под столешницей — в середине покрытой крупным растительным орнаментом рамы — оказался небольшой ящичек, дверца которого выполняла роль центрального элемента декора. Джин приходилось видеть такие столы, но, насколько она знала, они выпускались не в начале, а в конце XIX века. Интересно, подумала она, неужели «уважаемая фирма» все-таки надула Девлина, всучив ему стол, который относился к гораздо более поздним, чем эпоха Ловелла, временам?… Просунувшись чуть дальше под стол, Джин ухватилась за едва выступавшую округлую ручку и потянула. Ящик подавался туго, и она уже собиралась отказаться от своего намерения, когда в недрах стола что-то негромко щелкнуло, и ящик открылся.

Внутри лежали рубанок, плотницкий уголок и пара стамесок.

А также небольшая пила и потемневшая жестянка с гвоздями.

Инструменты столяра или плотника…

Она подняла голову и увидела в дверях профессора Девлина.

— Недостающий фрагмент… — только и успела она сказать.

Эллен Уайли не была на похоронах, но много о них слышала и была в курсе того, что Джон Бальфур принял внезапно появившегося Марра с распростертыми объятиями. В буквальном и в переносном смысле. В участке рассказывали, как Марра привезли на допрос, но сразу отпустили.

— Все ясно, — прокомментировал Шэг Дэвидсон. — Кто-то дергает за ниточки.

При этом он не смотрел на Эллен, но ему и не нужно было на нее смотреть. Он знал… И она тоже знала. «Дергать за ниточки»… Именно об этом она думала, когда собиралась встретиться со Стивом Холли, но все пошло не так, как она рассчитывала. Каким-то образом они поменялись ролями: Эллен оказалась марионеткой, а Стив — кукловодом. Когда она слушала речь Карсвелла на утреннем инструктаже, каждое слово вонзалось ей в сердце словно раскаленный нож. Эллен до того истерзалась, что потом, когда ее и остальных вызвали в кабинет Джилл для дополнительного разговора, она почти хотела, чтобы ее молчание и подавленный вид выдали ее с головой. Так бы оно наверняка и случилось, но вмешался Ребус. Он взял вину на себя, а она… она почувствовала себя еще хуже, чем раньше.

Шэг Дэвидсон все знал — в этом можно было не сомневаться. И хотя он был приятелем и коллегой Эллен, он также был давнишним другом Ребуса, поэтому теперь она искала скрытый подтекст в каждом сказанном им слове, в каждой фразе или улыбке. Это, в свою очередь, мешало Эллен сосредоточиться, и родной участок, который еще недавно казался ей самым надежным убежищем, сделался негостеприимным и чужим.

В конце концов Эллен не выдержала и уехала в Сент-Леонард, но рабочий зал оказался почти пуст. Увидев на вешалке надетый на «плечики» и укутанный в целлофановый мешок костюм, Эллен догадалась, что как минимум один из здешних сотрудников побывал на похоронах, а потом вернулся в участок и переоделся в повседневную одежду. Скорее всего, это был Ребус, но наверняка она не знала.

Под столом Ребуса лежал целлофановый пакет с логотипом универмага, а в нем — один из кукольных гробиков. Столько труда потрачено, подумала Эллен, а уголовного дела по факту двух исчезновений и двух смертей по-прежнему нет и, наверное, уже не будет. И Ребус, скорее всего, это тоже понимает: вот, он даже оставил записку с просьбой отправить протоколы вскрытий в те полицейские подразделения, откуда их прислали.

Эллен села за стол, отложила записку в сторону и, сама того не замечая, развязала шпагатик, которым были перевязаны документы. Так же машинально она раскрыла первую папку и стала читать.

Она уже видела эти документы; точнее, их просматривал профессор Девлин, а она сидела рядом и записывала его замечания и комментарии. Это была медленная, скучная работа, но сейчас Эллен поняла, что на самом деле она ей нравилась. Ей нравилось думать о том, что эти отпечатанные на машинке страницы могут дать начало новому громкому делу; нравилось, что вместо рутинной следственной работы она занята самыми настоящими исследованиями; нравилось смотреть на Ребуса, который был одержим своей идеей больше, чем все они, вместе взятые, и который то задумчиво грыз карандаш и сосредоточенно хмурился, а то вдруг выпрямлялся, хрустнув суставами, и с наслаждением потягивался. В участке, — да и во всей полиции, пожалуй, — Ребус заслуженно пользовался репутацией отчаянного индивидуалиста и чудака, но Эллен видела, что он был рад поделиться с ней своими открытиями и своими сумасшедшими идеями. Да, она обвинила его в том, что он ее пожалел, но сама Эллен не очень-то в это верила. Несомненно, в характере Ребуса было нечто такое, что можно было бы с некоторой натяжкой назвать «комплексом жертвенности», однако эта его особенность странным образом оборачивалась на благо ему самому… и всем остальным тоже.

Продолжая листать пожелтевшие бумажные страницы, Эллен вдруг поняла, зачем она сюда приехала. Она хотела извиниться перед ним, но извиниться так, чтобы он понял…

Потом она подняла голову и увидела, что Ребус стоит в дверях в двух шагах от стола и внимательно на нее смотрит.

— Давно ты тут стоишь? — спросила она. От неожиданности Эллен вздрогнула и выронила несколько страниц.

— Не очень. А что это ты делаешь?

— Ничего… — Она подняла с пола листы и вложила в папку. — Я… в общем, сама не знаю. Просто захотелось в последний раз взглянуть на эти бумаги прежде чем их окончательно сдадут в архив. Как прошли похороны?

— Похороны есть похороны, кого бы ни хоронили.

— Я слышала насчет Марра…

Ребус кивнул и потер глаза. Вид у него был какой-то больной или, может быть, усталый.

— Что-нибудь случилось? — спросила Эллен.

— Я надеялся застать здесь Шивон… — Он повернулся, подошел к столу, за которым Шивон обычно работала, и начал методично перебирать бумаги, ища какой-нибудь ключик, какую-то зацепку… что-нибудь, что помогло бы ее отыскать.

— А я хотела повидаться с тобой, — вдруг сказала Эллен Уайли.

— Вот как? — Ребус посмотрел на нее. — А зачем?

— Чтобы… поблагодарить.

Их взгляды встретились. Ни один не проронил ни слова, но это было не нужно: оба прекрасно поняли друг друга и так.

— Пустяки, Эллен, — сказал наконец Ребус. — Нет, правда пустяки…

— Но у тебя могут быть из-за меня неприятности.

— Нет, ты тут ни при чем. У меня из-за себя неприятности. Я сделал хуже не только себе, но, боюсь, и тебе тоже. Если бы я тогда промолчал, ты бы сама все сказала. Наверняка.

— Может быть, — согласилась Эллен. — Но я могла бы признаться в… в любом случае.

— В общем, прости, что поставил тебя в трудное положение.

Эллен спрятала улыбку.

— Как ловко ты умеешь перевернуть все с ног на голову. Это я должна просить у тебя прощения!

— Ну и попроси, мне не жалко. — Ребус озабоченно нахмурился. Ни на столе, ни в столе Шивон не было ничего достойного внимания.

— Ну и как мне теперь быть? — спросила Эллен. — Может, поговорить с Темплер?

Ребус кивнул:

— Если хочешь — поговори с Темплер. Но не лучше ли будет промолчать?

— Но ведь у тебя будут неприятности!

— А почему ты думаешь, что мне это не нравится? Может быть, я люблю, когда меня ругают… — Зазвонил телефон, и Ребус проворно схватил трубку.

— Алло? — Его лицо чуть разгладилось. — Нет, его сейчас нет. Что-нибудь передать?… До свидания. — Он положил трубку.

— Кто-то звонил Сильверсу, сообщения не оставил.

— Ты ждешь звонка?

Ребус потер подбородок, потемневший от отросшей за день щетины.

— Шивон отправилась знакомиться с жизнью масс.

— В каком смысле?

И тогда он рассказал ей, что знал сам. Когда Ребус заканчивал, зазвонил телефон на другом столе. Ребус бросился туда. На этот раз абонент захотел оставить сообщение, и Ребус, придвинув к себе обрывок бумаги, вооружился ручкой.

— Да… да… — бормотал он, записывая. — Я оставлю записку у него на столе. Нет, я не знаю, когда он вернется.

Пока он говорил, Эллен снова принялась листать протоколы вскрытия. Что-то привлекло ее внимание, и она поднесла папку ближе к глазам.

— Старина Сильверс сегодня пользуется особой популярностью, — сказал Ребус, бросая трубку на рычаги. — А ты… Эй, что там такое?!

Эллен показала на что-то внизу страницы.

— Ты не можешь прочитать, чья это подпись?

— Которая? — Под протоколом вскрытия стояло две подписи и дата: 26 апреля 1982 года, понедельник. Хейзл Гиббс, утопленница из Глазго, погибшая вечером в пятницу. Под одной из подписей было напечатано: «Замещающий патологоанатом»; под другой, чуть более разборчивой — «Старший судебно-медицинский эксперт, Глазго».

— Даже не знаю, — сказал Ребус. — Фамилии должны быть напечатаны на титульном листе.

— Да, — кивнула Эллен. — Но титульного листа в папке нет. — В подтверждение своих слов она перевернула несколько предыдущих страниц.

Ребус обошел вокруг стола, встал рядом с Эллен и наклонился.

— Может, страницы перепутались? — предположил он.

— Может быть, — сказала Эллен, быстро перелистывая содержимое папки. — Но не думаю…

— А когда их только прислали, титульный лист был?

— Не знаю. Профессор Девлин ничего не говорил.

— Насколько я помню, в восемьдесят втором году старшим судебно-медицинским экспертом Глазго был Эван Стюарт.

Эллен снова открыла страницу с подписями.

— Да, — сказала она. — Во всяком случае — похоже, но меня интересует тот, второй.

— Почему?

— Может быть, мне просто кажется, но если ненадолго закрыть глаза, а потом снова посмотреть на подпись, то… Словом, у меня такое впечатление, что здесь написано «Дональд Девлин».

— Что-что?… — Ребус взглянул на подпись, закрыл глаза, снова взглянул. — В восемьдесят втором Девлин работал в Эдинбурге… — Он не договорил — ему в глаза бросилось слово «замещающий».

— Ты видела эти документы раньше? — спросил Ребус.

— Отчетами занимался Девлин, я была у него чем-то вроде секретаря.

Ребус слегка помассировал шею.

— Не понимаю, — проговорил он. — Почему Девлин ничего не… — Он схватил телефон, набрал девятку, потом городской номер. — Профессора Гейтса, пожалуйста. Это очень срочно. Скажите — звонит инспектор Ребус… — Последовала пауза, пока секретарша переключала линию. — Сэнди?… Да, я всегда говорю, будто у меня срочное дело, но на этот раз, похоже, я не слишком преувеличиваю. Ты помнишь апрель восемьдесят второго?… Мог профессор Девлин делать вскрытие в Глазго? — Он немного послушал. — Нет, Сэнди, в восемьдесят втором. В апреле месяце… — Он кивнул и, встретившись взглядом с Эллен, стал вполголоса повторять, что говорил ему Гейтс: — Кризис… острая нехватка персонала… Гм-м… То есть, если я правильно тебя понял, ты хочешь сказать, что профессор Девлин мог работать в Глазго в апреле восемьдесят второго?… Огромное спасибо, Сэнди, я тебе еще позвоню. — Он с силой опустил трубку на аппарат. — Дональд Девлин был в Глазго в то время.

— Но… я не понимаю. Почему он ничего нам не сказал?…

— Потому что он не хотел, чтобы мы об этом узнали, — сказал Ребус после долгого молчания. — И именно поэтому он украл из папки титульный лист.

— Но зачем?

Ребус некоторое время перебирал в уме известные факты. Когда они сидели в баре «Оксфорд», Девлин специально вернулся с полдороги, чтобы еще раз напомнить о необходимости отправить акты о вскрытии обратно в полицейские архивы. Да и бальзовый гробик из Глазго был грубее остальных, словно его сделал человек, у которого не было под рукой подходящих материалов и привычных инструментов. А его интерес к Кеннетту Ловеллу, к гробикам с Трона Артура?… Джин!..

— У меня плохое предчувствие, — сказала Эллен, внимательно наблюдавшая за его лицом.

— Я всегда доверял женской интуиции… — Ребус осекся. Как раз этого-то он и не сделал. Он не обратил внимания на то, что самые разные женщины реагировали на присутствие профессора крайне отрицательно.

— На чьей машине поедем? — быстро спросил он. — На твоей или на моей?

Джин медленно выпрямилась. Профессор Девлин по-прежнему загораживал дверь; его светло-голубые глаза были холодны, как Северное море, а зрачки превратились в две черных точки.

— Это ваши инструменты, профессор? — спросила Джин, чтобы что-нибудь сказать.

— Не Ловелла же!..

Джин судорожно сглотнула.

— Я, пожалуй, пойду?…

— Боюсь, я не могу этого допустить, юная леди.

— Почему?

— Потому что вы наверняка догадались…

— Догадалась о чем? — Она огляделась по сторонам, но все пути к спасению были отрезаны, а под рукой, как назло, не было ничего, что могло бы сойти за оружие.

— Вы знаете, что это я сделал те маленькие гробики. У вас это на лице написано, так что можете не притворяться.

— Девушка из Данфермлина… Она была вашей первой жертвой? Вероятно, вы убили ее сразу после того, как умерла ваша жена?

— Не так. — Девлин поднял палец. — Я прочел о ее исчезновении в газетах, сделал игрушечный гроб и подбросил… Словом, это было что-то вроде мемориальной доски, этакое маленькое memento mori. Потом были и другие… много других. Один Бог знает, что в конце концов с ними стало. — Он сделал шаг в комнату. — Как я уже говорил, моя жена умерла летом семьдесят второго, но понадобилось некоторое время, чтобы боль от моей потери превратилась в нечто другое. — Его губы, блестевшие от испарины, растянулись в улыбке. — Энн… Она не просто умерла. Несколько месяцев она страдала, а потом… потом у нее просто отняли жизнь. Как у нас пишется — «от естественных причин». Ни тебе мотива, ни виноватых… Трупы, которые я вскрывал после того, как ее не стало… В конце концов мне начало хотеться, чтобы они тоже страдали перед смертью. — Девлин сделал еще шаг, остановился возле стола и машинально погладил полированную столешницу. — Не следовало мне упоминать о Ловелле… Я не учел, что профессиональный историк непременно заинтересуется моей теорией и начнет копаться в прошлом, выискивать факты… и проводить параллели с настоящим. Надо же было случиться, чтобы вы… именно вы оказались единственной, кто сумел докопаться до истины. Столько лет… и столько маленьких гробиков, а между тем никто…

Пока он говорил, Джин прилагала поистине титанические усилия, чтобы взять себя в руки. Ей это удалось — во всяком случае, теперь она могла стоять не держась за стол.

— Как же так!.. Ведь вы помогали Джону проводить следствие…

— Не помогал, а мешал, моя дорогая. Да и кто на моем месте сумел бы отказаться от подобной возможности? В конце концов, я расследовал свои собственные дела и… и присматривал за тем, как это делают другие.

— Это вы убили Филиппу Бальфур?

Лицо Девлина сморщилось от отвращения.

— Нет, — резко сказал он.

— Но ведь вы оставили гробик в…

— Ничего я не оставлял.

— Значит, прошло уже пять лет с тех пор, как вы в последний раз… — Джин замялась, подыскивая подходящее слово, — с тех пор как вы совершили…

Профессор сделал еще один шаг вперед. На одно безумное мгновение Джин показалось, что она слышит какую-то мелодию. И она не ошиблась. Это был он!.. Профессор Девлин как ни в чем не бывало напевал что-то себе под нос!

— Узнаете?… — В уголках его губ блеснули капельки слюны. — «Прекрасная Божья колесница…» Органист играл эту музыку на похоронах Энн. — Он слегка наклонил голову и улыбнулся. — Что бы вы сделали, мисс Берчилл, если бы прекрасная колесница так и не приехала?

Джин резко наклонилась и схватила одну из лежавших в ящичке стамесок. В ту же секунду Девлин схватил ее за волосы и рванул вверх. Джин вскрикнула, продолжая тянуться к оружию. Вот она почувствовала под пальцами холодную деревянную ручку… Кожа на голове горела как в огне, но Девлин дернул снова, и Джин, потеряв равновесие, начала падать. Каким-то чудом ей удалось вонзить стамеску ему в лодыжку, но профессор только поморщился. Джин попыталась нанести еще один удар, но он уже тащил ее к двери. Тогда, оттолкнувшись ногами от пола, она рванулась вперед. Девлин не был к этому готов — сила инерции бросила обоих вперед. Налетев на дверной косяк, они вывалились в коридор. Выронив стамеску, Джин хотела подняться, но когда она уже стояла на четвереньках, ее настиг первый удар. Перед глазами вспыхнули яркие белые огни, а завитушки ковра превратились в шатающиеся вопросительные знаки.

Как странно, пронеслось в голове у Джин, что это происходит именно с ней. В глубине души она знала, что должна встать, должна сопротивляться… В конце концов, Девлин уже стар…

Новый удар заставил ее поморщиться. Из глаз хлынули слезы, но она ясно видела стамеску, которая валялась на полу… С другой стороны, до входной двери было каких-нибудь десять футов. Она рванулась туда, но Девлин схватил ее за ноги и поволок в направлении гостиной. Пальцы у него были крепкими, как железо, и вырваться ей не удалось, как она ни брыкалась. Боже мой, подумала Джин. Боже мой!.. Руки ее слепо шарили по ковру, в ушах шумело. Она крикнула, но не услышала собственного крика. Перед глазами плавал розовый туман, и сквозь него Джин увидела профессора Девлина: одна подтяжка расстегнулась, белый хвостик рубашки выбился из брюк.

Только не так… не здесь, подумала Джин.

Джон никогда ей не простит.

Район возле Кенонмиллз и Инверлит никогда не считался проблемным: здесь не было ни одного муниципального жилого комплекса, а аккуратные коттеджи и городские особняки принадлежали по большей части людям состоятельным. Несмотря на это, у входа в Ботанический сад часто можно было видеть патрульную машину: на широкой Арборетум-плейс никогда не было особо сильного движения, поэтому полицейские приезжали сюда в середине смены на обеденный перерыв. Припарковавшись у тротуара, констебль Энтони Томпсон доставал термос с чаем, а его напарник Кенни Милланд разворачивал пакет с шоколадными пирожными «Джейкоб ориндж клаб» или, как сегодня, «Таннокс карамель вафферс».

— Чудесно! — сказал по этому поводу Томпсон, хотя от соприкосновения с сахаром один из его коренных зубов активно протестовал. В последний раз Томпсон посетил дантиста во время чемпионата мира по футболу 1994 года и отнюдь не жаждал новой встречи. По той же причине Томпсон не клал в чай сахар, а вот Милланд свой чай подсластил. Он всегда возил с собой чайную ложечку и один-два фирменных пакетика с сахаром, какие подают в закусочных «Бургер-кинг». В одной из них работал его старший сын. Так себе работа, но и у нее были свои преимущества. Кроме того, для Джейсона Милланда даже такая работа была большим шагом вперед.

Томпсону нравились американские фильмы о полицейских — «Грязный Гарри», «Седьмой» и другие. Когда они останавливались на Арборетум-плейс на перерыв, он часто воображал, будто их машина стоит на палящем техасском солнце возле киоска по продаже пончиков, от которого исходят волны жара и запах горячего масла. В такие минуты ему всегда казалось, что радио вот-вот оживет и хриплый голос шерифа прикажет им отправляться в погоню за грабителями банков или бандой убийц…

Увы, в Эдинбурге не было ни грабителей банков, ни гангстерских шаек. Стрельба в пабе, пара угонов машин (в одном из них оказался замешан приятель сына), труп в контейнере для сброса строительного мусора — таковы были самые примечательные случаи за всю двадцатилетнюю карьеру Томпсона. Должно быть, поэтому он не сразу поверил своим ушам, когда рация действительно ожила, передав описание машины и приметы водителя.

— Послушай, Кении, — сказал Томпсон, — это не та машина, которую все ищут?

Милланд повернулся и, высунув голову в окошко, посмотрел на автомобиль, припаркованный в нескольких футах позади полицейской машины.

— Не знаю, — сказал он. — Я не особенно прислушивался, что они там передавали.

И он отправил в рот еще одно пирожное.

Томпсон тем временем вызвал участок и попросил повторить данные разыскиваемого автомобиля. Потом он открыл дверцу, выбрался на мостовую и внимательно посмотрел на номерной знак стоявшей рядом машины.

— Так и есть, это она, — сказал он партнеру и снова взялся за переговорное устройство рации.

Сообщение патрульного экипажа передали Джилл Темплер, которая сразу же отправила в Кенонмиллз несколько детективов из следственной бригады, занимавшейся делом Бальфур. Потом она связалась с констеблем Томпсоном.

— Как вы думаете, Томпсон, куда могла пойти наша сотрудница — в Ботанический сад или в Инверлит-парк?

— Вы имеете в виду — на встречу с… с каким-то человеком?

— Да, мы так думаем.

— Вообще-то парк Инверлит — это большая открытая площадка, которая просматривается почти насквозь. А вот в Ботаническом саду есть глухие аллеи и укромные уголки, где можно присесть на скамеечку и поговорить.

— Значит, вы склоняетесь к мысли, что мисс Кларк может быть в Ботаническом саду?

— Пожалуй, только… Ботанический сад скоро закроется, так что она вряд ли могла туда пойти.

Джилл Темплер вздохнула.

— Спасибо, констебль, вы нам очень помогли.

— Ботанический сад довольно большой, — сказал Томпсон. — Чтобы осмотреть его, понадобится не меньше десятка патрульных. Правда, можно также привлечь кого-то из сотрудников сада. Тем временем мы с напарником могли бы взять на себя Инверлит-парк.

Джилл Темплер задумалась. Ей не хотелось спугнуть Сфинкса… или Шивон, если на то пошло. Детективы, которые уже ехали в Инверлит, издалека еще могли сойти за гражданских, а вот одетые в форму патрульные — вряд ли.

— Нет, — решительно сказала она. — Пока ничего такого мы предпринимать не будем. Наши люди начнут с Ботанического сада, а вы оставайтесь на месте на случай, если мисс Кларк вернется к машине.

Когда Томпсон снова уселся на водительское место, Милланд, слышавший весь разговор, сочувственно пожал плечами.

— Ты сделал все, что мог, Тони. — Он доел последнее пирожное и смял бумагу, в которую оно было завернуто.

Томпсон промолчал. Он знал, что шанс отличиться уплыл у него прямо из-под носа.

— Значит, пока будем торчать здесь? — снова сказал его партнер и протянул чашку. — Чайку, случайно, не осталось?…

В кафе «Дю те» не подавали настоящего чая. «Травяным чаем» здесь назывался настой из женьшеня и черной смородины, но Шивон он неожиданно понравился, хотя поначалу ей все время хотелось добавить в него капельку молока, чтобы смягчить непривычный, резкий вкус. Травяной чай и небольшой морковный кекс — вот и вся трапеза. В ближайшем киоске она купила выпуск вечерней газеты и открыла на третьей странице, где помещался отчет о похоронах. На центральной фотографии был изображен гроб Филиппы, который выносили из церкви несколько служителей. Было там и несколько снимков поменьше — в том числе родителей и нескольких знаменитостей, которых Шивон почему-то не заметила.

Перекусить она решила, когда, пройдя через Ботанический сад, оказалась возле его восточных ворот на Инверлит-роу. Справа, по направлению к Кенон-миллз, начинался торговый ряд, состоявший из небольших лавочек и кафе, а время у нее в запасе еще было. Сначала Шивон хотела вернуться за своей машиной, но потом решила оставить ее на прежнем месте, так как не знала, можно ли будет припарковаться там, куда она направлялась. Примерно через двадцать пять минут она вспомнила, что оставила под сиденьем мобильник, но если бы теперь она пошла за машиной, то наверняка опоздала бы на встречу, а испытывать терпение Сфинкса ей не хотелось.

Приняв решение, она оставила газету на столе и направилась назад, к воротам Ботанического сада.

В сад она, однако, не свернула, а пошла по Инверлит-роу дальше. Перед полем для регби в Голденакре она повернула направо и пошла по дорожке, которая постепенно сужалась, превращаясь в едва заметную тропку. Сумерки уже сгущались, когда, преодолев последний поворот тропы, Шивон оказалась перед воротами Уорристонского кладбища.

У Девлина никто не отзывался, поэтому Ребус принялся давить на все кнопки подряд. Наконец в динамике домофона раздался голос одного из жильцов. Ребус назвал себя, и его впустили. Эллен Уайли следовала за ним по пятам, не отставая ни на шаг. На лестнице она даже обогнала его и первой оказалась у квартиры профессора. Она барабанила по ней кулаком, стучала каблуком, звонила в звонок и молотила по почтовому ящику, но все было напрасно.

— Никого нет, — сказала она.

Ребус, запыхавшись после подъема, наклонился к щели почтового ящика.

— Профессор Девлин! — громко позвал он. — Это Джон Ребус. Мне нужно поговорить с вами.

На нижней площадке щелкнул звонок, и в проеме между лестницами появилось чье-то бледное лицо.

— Все в порядке, полиция! — крикнула Эллен, успокаивая обеспокоенного жильца.

— Тише! — прошипел Ребус и приложил ухо к щели почтового ящика.

— Что там? — шепотом спросила Эллен.

— Я что-то слышал… Как будто кошка мяукнула. Но у Девлина, кажется, нет кошки?

— Нет, насколько я знаю.

Ребус снова стал смотреть в узкую прорезь почтового ящика, придерживая шторку пальцем. В прихожей никого не было. Дверь в гостиную в дальнем конце была приоткрыта на несколько дюймов, но жалюзи в комнате были опущены, и Ребус никак не мог разглядеть, что происходит внутри.

В следующую секунду глаза его широко распахнулись.

— Господи! — воскликнул он и выпрямился. Затем, отступив на шаг назад, он ударил в дверь ногой, потом еще. Дерево затрещало, но выдержало. Ребус толкнул дверь плечом. Безрезультатно.

— Что там? — с тревогой спросила Эллен.

— Там кто-то есть.

Он снова попытался высадить дверь плечом, но Эллен остановила его.

— Давай-ка вместе, — сказала она.

Так они и поступили. На счет «три» Ребус и Эллен одновременно навалились на дверь. Громко затрещало дерево. Они ударили еще раз, и дверной косяк раскололся по всей длине; дверь распахнулась, и Эллен, не удержавшись на ногах, приземлилась на четвереньки. Подняв голову, она увидела, что так поразило Ребуса. Чья-то рука, вцепившись в дверь гостиной почти у самого пола, пыталась открыть ее, но все время соскальзывала.

Бросившись вперед, Ребус протиснулся в гостиную. За дверью лежала на полу Джин Берчилл, избитая и окровавленная. Ее распухшее лицо представляло собой сплошной кровоподтек, волосы слиплись от пота и крови, подбитый глаз заплывал багровой опухолью, а при каждом вздохе на губах выступала розовая пена.

— Господь милосердный! — воскликнул Ребус, падая перед ней на колени и оглядывая ее фигуру в поисках повреждений. Прикоснуться к ней он не решился — у Джин могли быть переломаны кости, и ему не хотелось, чтобы она страдала еще больше.

К этому моменту Эллен тоже добралась до гостиной и огляделась. Повсюду валялись книги, опрокинутые коробки, разлетевшиеся по полу бумаги. Широкий кровавый след остался на полу там, где Джин Берчилл ползла к двери.

— Вызови «скорую»! — дрожащим голосом распорядился Ребус и снова наклонился к Джин. — Что он с тобой сделал? — спросил он и увидел, как ее единственный здоровый глаз наполняется слезами.

Эллен подошла к телефону и стала звонить в службу «999». Когда она разговаривала с оператором, ей показалось, что из прихожей донесся какой-то шорох, но когда она выглянула из комнаты, там никого не было, и она решила, что это любопытные соседи подслушивают под дверью. Продиктовав адрес, она еще раз повторила, что вызов срочный, и повесила трубку. Ребус по-прежнему стоял на коленях на полу, наклонившись так, что его ухо оказалось в непосредственной близости от лица Джин. Она пыталась что-то сказать, но разбитые, распухшие губы не слушались, к тому же у нее, похоже, было выбито несколько зубов.

— Она спрашивает, поймали ли мы его. — Ребус поднял голову и посмотрел на Эллен.

Мгновенно поняв, что от нее требуется, Эллен бросилась к окну и резким рывком подняла жалюзи. Дональд Девлин, в выбившейся из брюк белой рубашке, перебегал улицу, припадая на одну ногу и прижимая к груди разбитую левую руку.

— Ах ты, сволочь! — Эллен ринулась к двери.

— Нет! — прогремел Ребус, вскакивая на ноги. — Я сам!..

Он спускался с лестницы, прыгая даже не через две, а через три ступеньки. Должно быть, размышлял Ребус, Девлин спрятался в одной из комнат, а потом, воспользовавшись моментом, выскользнул за дверь. Какое счастье, что они ему помешали! Страшно подумать, что он мог сделать с Джин, если бы они задержались хоть на несколько минут!

Когда он выбежал на улицу, Девлин уже скрылся за углом, но пятна алой крови на тротуаре отмечали его путь. Ничего другого Ребусу и не требовалось. Бросившись по следу, он мельком увидел его переходящим Хоув-стрит. Профессор направлялся к Сент-Стефен-стрит, и Ребус помчался быстрее. Расстояние между ними довольно быстро сокращалось, пока, споткнувшись на неровном булыжнике мостовой, Ребус не упал, неловко приземлившись на одно колено. Девлину было уже за семьдесят, но сейчас это ничего не значило: как и у всякого одержимого, сил и решимости у него хватало. Ребус понял это, когда погоня только начиналась. Сейчас, когда его скорость снова упала, он убедился в этом еще раз. Отчаяние и страх, сопровождавшиеся выбросом адреналина, гнали Девлина вперед, и через минуту он снова исчез из вида. К счастью, кровь, сочившаяся из раны на ноге, по-прежнему была отчетливо видна на камнях. Ребус старался не отставать, хотя ушибленное колено мешало ему двигаться с прежним проворством. Перед его мысленным взором плавало разбитое лицо Джин. Стараясь не наступать на больную ногу, Ребус достал мобильник и начал нажимать кнопки, но ошибся. Лишь со второй попытки ему удалось набрать нужный номер. Когда его соединили, Ребус вызвал помощь.

— Не кладите трубку, — сказал он дежурному полицейскому, зная, что так он сможет скорее предупредить коллег, если Девлин остановит такси или сядет в автобус.

К этому моменту он снова увидел профессора, но тот свернул в направлении Керр-стрит. Когда Ребус доковылял до угла, того уже нигде не было видно. Впереди лежали довольно оживленные в этот час Динхо-стрит и Рэберн-плейс, и идти по кровавому следу стало труднее.

На светофоре Ребус перешел улицу и оказался у въезда на мост через Лит. Отсюда Девлин мог направиться сразу в нескольких направлениях, а кровавые пятна, как назло, исчезли. Куда он девался, гадал Ребус: перешел на другую сторону к Сондерс-стрит или повернул назад по Гамильтон-плейс? В раздумье он облокотился на парапет моста, чтобы разгрузить ушибленную ногу. Случайно бросив взгляд вниз, на реку, Ребус увидел Девлина, который вприскочку удалялся по дорожке вдоль набережной.

Прежде чем пуститься вдогонку, Ребус снова передал дежурному свои координаты. В это мгновение Девлин обернулся. Увидев своего преследователя, профессор попытался броситься бегом, но сразу пошел медленнее, а потом и вовсе остановился. Прохожие огибали его, кто-то предложил Девлину помощь, но он просто покачал головой. Обернувшись, профессор неотрывно смотрел на Ребуса, который, перейдя через мост, спускался с него на набережную. Девлин не шевелился, и Ребус убрал мобильник в нагрудный карман, чтобы освободить руки.

Приблизившись к Девлину, он разглядел на лице профессора несколько глубоких царапин и понял, что Джин сопротивлялась до последнего. Когда расстояние между ними сократилось до шести футов, Ребус остановился. Девлин по-прежнему не делал попыток убежать, внимательно разглядывая свою окровавленную руку.

— Человеческий укус может быть очень болезненным и долго не заживать, — сообщил он Ребусу. — К счастью, в случае с мисс Берчилл я могу не опасаться гепатита или СПИДа. — Девлин поднял голову. — Когда я увидел вас на этом мосту, инспектор, мне вдруг пришло в голову, что на самом деле у вас против меня ничего нет. То есть ничего серьезного.

— Что вы имеете в виду?

— Доказательства, инспектор. У вас нет доказательств.

— Ну, для начала у нас есть покушение на убийство. — Ребус сунул руку в карман и достал мобильник.

— Кому вы собираетесь звонить? — подозрительно спросил профессор.

— Разве вам не нужна медицинская помощь? — Протягивая ему телефон, Ребус сделал шаг вперед.

— Пустяки. Один-два шва, и все будет в порядке, — ответил Девлин, еще раз критически оглядев руку. По лицу его стекал пот, а дышал он тяжело, со свистом.

— Похоже, вы больше не годитесь в серийные убийцы, профессор, — заметил Ребус. — Ни по возрасту, ни по здоровью.

— Да, — согласился Девлин. — То, что я сделал… это было довольно давно.

— Бетти Энн Джесперсон была последней?

— Я не имею никакого отношения к смерти Филиппы Бальфур, инспектор. Ведь вы об этом хотели меня спросить?

— Значит, кто-то украл вашу идею с гробиками?

— Строго говоря, это была не моя идея, инспектор.

— А как насчет остальных, профессор?

— Кого вы имеете в виду?

— Я имею в виду жертвы, о которых мы ничего не знаем.

Девлин улыбнулся, и из разошедшихся царапин на его лице снова начала сочиться кровь.

— Разве жертв, о которых вы знаете, мало?

— Это уж вы мне скажите.

— Я… Словом, мне хватило. Главное, я сумел не оставить следов.

— Это верно. И только эти ваши гробики…

— Если бы не вы, инспектор, их бы никогда не связали с исчезнувшими женщинами.

Ребус не спеша кивнул, но ничего не сказал.

— На чем я прокололся? — спросил наконец Девлин. — На акте о вскрытии?

Ребус снова кивнул.

— Я знал, что это рискованно. — Профессор сокрушенно покачал головой.

— Если бы вы с самого начала сказали, что проводили то вскрытие в Глазго, мы бы никогда вас не заподозрили.

— Тогда я не знал, что еще вы сумеете найти. Другие зацепки, я имею в виду… А когда мне стало окончательно ясно, что у вас ничего не выйдет, было уже поздно. Не мог же я, в самом деле, признаться, что был одним из экспертов, после того как мы просмотрели все акты и протоколы.

Он потрогал лицо кончиками пальцев и удивился, обнаружив идущую из царапин кровь. Ребус сделал еще полшага вперед и поднес телефон ближе.

— Может, все-таки вызвать «скорую»?

Девлин покачал головой.

— Как-нибудь потом.

Какая-то женщина, проходившая мимо, увидела его лицо и в ужасе остановилась, широко раскрыв рот.

— Все в порядке, мэм, — уверил ее Девлин. — Я просто упал с лестницы. Помощь уже в пути.

Женщина поспешно ушла.

— Ну что, инспектор, по-моему, я сказал даже больше чем достаточно, не так ли?

— Не мне об этом судить, сэр.

— Надеюсь, у детектива Уайли не будет из-за меня неприятностей?

— А почему из-за вас у нее должны быть неприятности?

— Ну, наверное, ей полагалось следить за мной более внимательно… Что-то в этом духе.

— Боюсь, что неприятности будут у вас, а не у нее.

— Ах да, я и забыл, что у вас есть неопровержимые доказательства. — Профессор ухмыльнулся и тут же поморщился от боли. — Свидетельские показания одной женщины… которые я, кстати, буду опровергать всеми доступными мне способами. Уж вы мне поверьте — я сумею придумать достаточно убедительную причину нашей ссоры с мисс Берчилл. — Он снова посмотрел на свою раненую руку. — В данном случае вообще неизвестно, кто из нас преступник, а кто пострадавший. Что касается остального, то… Скажите честно, инспектор, ведь у вас на меня ничего нет и быть не может. Две женщины пропали без вести, две утопились… Вот все, что вам известно! Никаких доказательств того, что я имею к этим случаям какое-то отношение. Никаких улик.

— Никаких улик, кроме вашего собственного признания, профессор. — Ребус поднес мобильный телефон к самому его лицу. — Когда я достал аппарат из кармана, он был уже включен и передавал все, что здесь говорилось, в полицейский центр связи в Лите. — Он на мгновение поднес телефон к уху, потом обернулся и увидел нескольких констеблей в форме, которые спускались с моста на набережную. — Вы все слышали?… — спросил он в аппарат и, удовлетворенно кивнув, снова посмотрел на Девлина. — А все вызовы записываются у нас на пленку, — добавил Ребус.

Лихорадочное возбуждение, владевшее Девлином всего несколько секунд назад, исчезло с его лица, а плечи обреченно поникли. Повернувшись, профессор хотел броситься бежать, но Ребус стремительно вытянул руку вперед и схватил его за плечо. Девлин попытался вырваться, но оступился и начал падать в воду, потянув Ребуса за собой. Два тела с плеском обрушились в реку. У берега было неглубоко, и Ребус сильно ушиб плечо о скрывавшийся под водой камень или обломок бетона; когда же он попытался встать, его ноги по щиколотку ушли в вязкий ил. Девлина он, однако, не выпустил, и когда голова профессора показалась над поверхностью, Ребус снова увидел в нем того негодяя, который так страшно изуродовал Джин. Не в силах сдержаться, он опустил свободную руку профессору на затылок и надавил, так что его противник снова ушел под воду. Задыхаясь, Девлин отчаянно барахтался и хватал противника за руки и за лацканы пиджака, но все было напрасно. Ребус держал его крепко и не собирался отпускать.

Как ни странно, при этом он ощущал абсолютное, сверхъестественное спокойствие. Вокруг плескалась ледяная вода, но она странным образом успокаивала. На мосту собралась толпа зевак, и все они глядели на него. Констебли спускались с набережной в воду. Из-за сизой тучи выглянуло бледно-лимонное солнце.

Вода не только успокаивала, но и очищала. Ребус больше не чувствовал боли в ушибленном колене, он не чувствовал вообще ничего. Он знал, что Джин поправится и с ней все будет хорошо. И с ним тоже. Он продаст квартиру на Арден-стрит и найдет новое жилье, о котором никто не будет знать. Может быть, даже где-нибудь около воды.

Кто-то схватил его сзади за руку. Это был один из констеблей.

— Оставьте его, сэр!

Этот крик заставил его прийти в себя. Ребус отпустил пальцы, и Дональд Девлин выпрямился, жадно хватая ртом воздух и отплевываясь. По подбородку его текла водянистая рвота.

Джин Берчилл грузили в «скорую», когда мобильник Ребуса снова начал звонить. Один из парамедиков как раз объяснял ему, что не исключена травма позвоночника или шеи, и именно поэтому им пришлось привязать пострадавшую к носилкам и зафиксировать голову, но Ребус только смотрел на Джин и силился понять, о чем говорит ему этот малый.

— Это ваш, — сказал ему парамедик.

— Кто?

— Телефон.

Ребус послушно поднес аппарат к уху. Во время борьбы с Девлином он уронил мобильник на мостовую. Корпус треснул и поцарапался, но аппарат еще работал.

— Алло?

— Инспектор Ребус?

— Да.

— Говорит Эрик Моз.

— Слушаю, Эрик…

— Что-нибудь случилось?

— Пожалуй, да. Кое-что… — Парамедики вкатили носилки в машину, и Ребус посмотрел на свои мокрые брюки. — Шивон нашлась?

— Поэтому-то я и звоню…

— Что с ней?

— Ничего, насколько мне известно, просто я никак не могу до нее дозвониться. Джилл Темплер говорит, что она, скорее всего, в Ботаническом саду. Ее ищут человек пять или шесть детективов…

— Ну и?…

— У меня есть кое-какие новости по поводу Сфинкса.

— И тебе не терпится ими поделиться?

— Пожалуй, да, сэр.

— Боюсь, что ты обратился не совсем по адресу, Эрик. Я сейчас немного занят…

— Понимаю…

Ребус забрался в машину и сел на сиденье рядом с носилками. Глаза Джин были закрыты, но когда он взял ее за руку, она, хотя и слабо, ответила на пожатие.

— Прости, ты не мог бы повторить? — Отвлекшись, Ребус не расслышал того, что сказал ему Моз.

— Может быть, вы подскажете, к кому мне обратиться?

— Понятия не имею. — Ребус вздохнул. — Ладно, выкладывай, что там у тебя.

— Только что пришел факс из Специальной службы. Один из интернет-абонементов, которым пользовался Сфинкс, принадлежит самой Филиппе Бальфур.

Как такое может быть, не понял Ребус. Неужели Филиппа Бальфур посылала эти загадки сама себе? Да еще после смерти?…

— Я думаю, в этом есть смысл, — продолжал Эрик. — Особенно если учесть, что второй абонемент принадлежит Клер Бензи.

— Я что-то не очень понимаю, — сказал Ребус.

Веки Джин чуть затрепетали, и он немного ослабил пальцы, сжимавшие ее руку. Должно быть, ей больно, подумал Ребус.

— Если Бензи действительно одолжила свой ноутбук Филиппе, получается, что в одном и том же месте находилось сразу два компьютера. И Сфинкс пользовался ими обоими.

— Ну и что?

— Саму Филиппу мы подозревать не можем, так что…

— Ты хочешь сказать, что нам нужно искать человека, который мог иметь доступ к обоим компьютерам?

Последовала небольшая пауза, потом Моз снова заговорил.

— Мне кажется, — медленно сказал он, — что это мог быть только приятель Филиппы. А вы как думаете?

— Не знаю. — Ребус никак не мог сосредоточиться. Проведя ладонью по лбу, он обнаружил, что на коже проступила испарина.

— Можно допросить Костелло еще раз… — предложил Моз.

— Шивон отправилась на встречу со Сфинксом… — Ребус немного помолчал. — Ты говоришь, она где-то в Ботаническом саду?

— Да.

— Откуда это известно?

— Ее машину нашли перед западными воротами.

Ребус задумался. Шивон понимала, конечно, что ее будут искать. И если она не хотела, чтобы ее нашли, она бы вряд ли оставила машину посреди улицы.

— А если ее нет в Ботаническом саду? — спросил он. — Что, если она встречается со Сфинксом где-то в другом месте?

— Но как это узнать? — резонно возразил Моз.

— Может быть, в квартире Костелло мы найдем… — Он снова посмотрел на Джин. — Послушай, Моз, я действительно не могу этим заниматься… Во всяком случае, не сейчас.

Единственный глаз Джин слегка приоткрылся, разбитые губы дрогнули.

— Подожди минуточку, Моз, — сказал Ребус и наклонился к ней.

— …в порядке, — услышал он.

Она хотела сказать, что с ней все будет о'кей и что он должен помочь Шивон. Подняв голову, Ребус встретился глазами с Эллен Уайли, которая стояла на тротуаре, ожидая, пока закроются дверцы «скорой помощи». Она медленно кивнула в знак того, что останется с Джин.

— Моз? Ты слышишь меня? — сказал Ребус в телефон. — Встретимся у квартиры Дэвида Костелло. Ты знаешь, где это?

Моз знал.

Когда Ребус прибыл на место, Моз уже успел подняться по винтовой лестнице к квартире Костелло.

— Похоже, его нет дома, — сказал он, опускаясь на корточки, чтобы заглянуть в щель почтового ящика. Глядя на него, Ребус почувствовал, как по спине его пробежал холодок. Совсем недавно он точно так же заглядывал в квартиру Девлина.

— Ничего не… Боже мой, что с вами?! — воскликнул он, глядя на мокрого Ребуса.

— Ничего страшного. Брал уроки плавания и не успел переодеться. — Ребус оценивающим взглядом посмотрел сначала на дверь, потом на Моза.

— Вместе? — спросил он.

Моз ответил испуганным взглядом.

— Это же незаконно!..

— Ради Шивон, — просто сказал Ребус.

На счет «три» они синхронно врезались в дверь. Когда они вошли, Моз бросился искать компьютер. В спальне он обнаружил два ноутбука.

— Один из них принадлежит Клер Бензи, — уверенно сказал он. — Второй, вероятно, самого Костелло… или чей-нибудь еще.

Один ноутбук был включен. Моз быстро соединился с провайдером и вошел в картотеку почтовой программы.

— На то, чтобы подобрать пароль, уйдет слишком много времени, — пробормотал он, обращаясь больше к самому себе, чем к Ребусу. — Мы можем прочитать только старые мейлы…

Но никаких мейлов, адресованных Шивон или полученных от нее, в директории не оказалось.

— Похоже, он стирает их сразу, — заметил Моз.

— Или мы ошиблись, — отозвался Ребус, оглядываясь по сторонам. Постель была не заправлена, на полу валялось несколько книг, на столе рядом с компьютером лежало несколько листов бумаги с заметками для курсовой работы или реферата. Из выдвинутых и перекошенных ящиков комода высыпались майки, носки и другое белье, но верхний ящик был закрыт. Прихрамывая, Ребус подошел к нему и потянул на себя. В ящике лежали карты и путеводители, включая брошюру, посвященную Трону Артура, и почтовую открытку с изображением Рослинской церкви.

— Нет, не ошиблись, — сказал он, и Моз подошел к нему.

— Все, что необходимо уважающему себя Сфинксу… — Он попытался взять один из путеводителей, но Ребус хлопнул его по руке.

— Не трогать!

Потом он попытался открыть ящик до конца, но не смог. Достав из кармана ручку, он просунул ее в ящик и сдвинул мешавший предмет. Ящик выдвинулся, и они увидели путеводитель по Эдинбургу.

— Смотрите, открыто на карте Ботанического сада! — сказал Моз с облегчением.

Действительно, если Костелло и Шивон были там, то разыскать их не составило бы труда, но Ребус все еще сомневался. Сосредоточенно нахмурившись, он рассматривал соседнюю страницу путеводителя, потом повернулся к кровати Костелло. На ней лежало несколько открыток с изображением старинных надгробных памятников и фотография в рамке. На ней были изображены Дэвид Костелло и Флип Бальфур, снявшиеся на фоне еще одной надгробной плиты, которая поместилась в кадр лишь частично. «Мы познакомились на одной вечеринке… а на следующее утро после завтрака поехали прогуляться на Уорристонское кладбище», — вспомнил Ребус рассказ Костелло. Уорристонское кладбище располагалось через дорогу от Ботанического сада, а их планы были напечатаны на соседних страницах путеводителя.

— Я знаю, где он, — негромко сказал Ребус. — Знаю, где она с ним встречается. Идем!

Он почти выбежал из комнаты, на бегу выхватывая из кармана мобильный телефон. Ему нужно было срочно связаться с Джилл. Детективам, которые прочесывали Ботанический сад, хватит и пяти минут, чтобы добраться до кладбища.

— Привет, Дэвид.

Он был в том же костюме, что и на похоронах Флип, включая солнечные очки. Увидев направлявшуюся к нему Шивон, Костелло ухмыльнулся. Он сидел на каменной ограде кладбища и болтал ногами. Потом он соскользнул вниз и внезапно оказался прямо перед ней.

— Ты догадалась, — сказал он.

— Да, что-то в этом роде, — подтвердила Шивон.

Он посмотрел на часы.

— Ты пришла раньше…

— Ты тоже.

— Мне нужно было проверить… Убедиться, что ты не врешь.

— Я же сказала, что приду одна.

— И пришла. — Он еще раз огляделся по сторонам.

— Путей для отступления вполне достаточно, — сказала Шивон, поражаясь собственному спокойствию. — Ты поэтому хотел встретиться именно здесь?

— Не только. Здесь я впервые понял, что очень люблю Филиппу.

— Ты любил ее так сильно, что в конце концов задушил?

Его лицо омрачилось.

— Я не знал, что этим кончится.

— Не знал?

Костелло покачал головой.

— Не знал, — упрямо повторил он. — До самого конца не знал. Даже когда я схватил ее за горло, я все еще не верил, что этим кончится.

Шивон глубоко вздохнула.

— И тем не менее ты это сделал.

Он кивнул.

— Да, сделал. — Он поднял голову и взглянул на нее. — Ты это хотела услышать?

— Я хотела встретиться со Сфинксом.

Костелло широко развел руки.

— К вашим услугам, мэм.

— У меня к тебе только один вопрос, Дэвид: почему?

— Почему? — переспросил он. — Что ж, я могу назвать сразу несколько причин… Ее надутые друзья, ее претензии, то, как она дразнила меня и затевала ссоры с единственным намерением заставить меня приползти обратно на карачках… Как, достаточно?

— Ты мог сам расстаться с ней.

— Но я любил ее… — Невеселый смех Костелло прозвучал как признание в собственной глупости. — Я столько раз говорил ей это, и знаешь, что она мне отвечала?

— Что?

— Что я не единственный.

— Она имела в виду Раналда Марра?

Он кивнул.

— Этот старый козел стал ее любовником чуть не с тех самых пор, когда она окончила школу. И она продолжала спать с ним даже после того, как познакомилась со мной. — Он сглотнул. — Ну, что ты теперь скажешь?…

— Ты дал выход своим чувствам к Марру, когда изломал, изуродовал его оловянного солдатика, а Флип… Флип ты решил убить? — Шивон по-прежнему испытывала невероятное спокойствие; внутри нее все как будто онемело. — Мне кажется, это не очень справедливо, Дэвид.

— Ты просто не понимаешь!

Она посмотрела на него.

— Почему же, я понимаю… Ты трус, Дэвид. Самый обыкновенный трус. Ты говоришь, что не хотел убивать Флип, но это неправда. Ты задумал это давно… и осуществлял свой план медленно, методично, тщательно. А потом, когда спустя какой-нибудь час после ее смерти ты разговаривал по телефону с ее друзьями, ты был совершенно спокоен и собран. Ты точно знал, что ты делаешь и зачем… Ведь ты был Сфинксом.

Она ненадолго замолчала. Костелло тоже молчал; он с рассеянным видом глядел куда-то в сторону, но на самом деле жадно ловил каждое ее слово.

— Единственное, чего я не понимаю, это зачем ты послал Филиппе мейл после того, как ее убил?

Костелло улыбнулся.

— В тот день, в квартире Филиппы, когда Ребус разговаривал со мной, а ты работала с компьютером Флип, он сказал мне одну вещь… Он сказал, что я единственный подозреваемый.

— И ты решил попробовать сбить нас со следа?

— Это должен был быть мой последний мейл, но когда ты ответила, я… я не смог удержаться. Игра неожиданно увлекла, захватила меня… как она захватила и тебя. Мы оба заболели этим квестом. — Его глаза лихорадочно блеснули. — Не правда ли, Шивон?…

Он ждал ответа, и Шивон медленно кивнула.

— Ты собираешься убить и меня, Дэвид?

Он покачал головой — резко, раздраженно.

— Ты сама знаешь ответ, иначе бы ты просто не пришла, — отрезал он и, шагнув к ближайшей могиле, облокотился на ее возглавие. — Быть может, — добавил он, — ничего бы не было, если бы не профессор…

Шивон показалось, что она ослышалась.

— Какой профессор?

— Дональд Девлин. Когда он впервые увидел меня после… после того как Филиппа исчезла, он сразу догадался, что это сделал я. Вот почему он выдумал историю про человека, который якобы стоял на улице напротив дома Филиппы. Он хотел защитить меня.

— Но зачем ему это понадобилось… Дэвид? — На последнем слове Шивон слегка запнулась — сначала она хотела назвать его Сфинксом.

— Я думаю — из-за того, о чем мы с ним говорили раньше… О том, как совершить идеальное убийство и выйти сухим из воды.

— Ты говорил об этом с профессором Девлином?!

Костелло посмотрел на нее.

— О да, он тоже кого-то убил, в этом можно не сомневаться. Старый пердун сообщил мне это чуть не открытым текстом. Девлин хотел, чтобы я стал таким, как он… Может быть, проф оказался слишком хорошим учителем? — Он задумчиво погладил шершавый камень надгробного памятника. — Несколько раз мы подолгу разговаривали с ним на лестничной площадке. Девлин хотел узнать обо мне как можно больше — о моем детстве, о буйной юности… Как-то раз я даже побывал у него дома, и он показал мне газетные вырезки о женщинах, которые утонули или пропали без вести. И еще о каком-то немецком студенте…

— Значит, идею ты позаимствовал у него?

— Может быть. — Костелло пожал плечами. — Кто знает, откуда вообще берутся идеи?… — Он немного помолчал. — Я ведь помогал Флип… Она была без ума от новой игры, от загадок, которые присылал ей Сфинкс, и буквально рвала на себе волосы, когда у нее ничего не получалось. — Костелло рассмеялся. — Кроме того, она не очень хорошо разбиралась в компьютерах. Это я дал ей псевдоним «Флипси», прежде чем послать первый вопрос.

— И однажды, зайдя к ней домой, ты сказал, что разгадал «Чертовстул»?…

Костелло задумчиво кивнул, вспоминая.

— Сначала она не хотела ехать туда со мной, пока я не пообещал, что после этого оставлю ее в покое, на этот раз — навсегда. Мы ведь опять поссорились, здорово поссорились. Она даже собрала мою одежду и сложила на стуле, чтобы я ее потом забрал. Сама она после Чертова стула собиралась в бар с этими ее долбаными друзьями… — На несколько мгновений он крепко зажмурился, потом открыл глаза и, несколько раз моргнув, повернулся к Шивон. — Стоит однажды ступить на этот путь, и вернуться назад ты уже не сможешь.

— Флип так и не добралась до «Констриктора»?

Он покачал головой.

— Нет. Эту загадку я составил специально для тебя, Шивон.

— Все-таки, Дэвид, я по-прежнему не понимаю, почему ты все время возвращался к Флип. И что ты хотел доказать, когда начал играть с ней в эту игру? Впрочем, одно мне ясно — ты никогда не любил ее по-настоящему. Тебе хотелось использовать ее, помыкать, управлять ею… — Она коротко кивнула как бы в подтверждение истинности своих слов.

— Некоторым людям нравится, когда ими помыкают, — ответил он. — Разве ты сама не из таких?

Шивон задумалась… вернее, попыталась задуматься. Она уже собиралась заговорить и даже открыла рот, когда неподалеку раздался шум шагов, и Костелло быстро обернулся через плечо. По дорожке к ним приближались двое мужчин. Шагах в пятидесяти позади них шли еще двое.

— Ты меня разочаровала, Шивон! — прошипел Костелло.

— Я тут ни при чем. — Она покачала головой.

Костелло оттолкнулся от памятника, прыгнул к стене и, вцепившись в ее край, попытался подтянуться. Его ноги судорожно дергались, отыскивая опору. Детективы уже бежали к ним.

— Задержи его! — крикнул один.

Но Шивон застыла словно парализованная, и только смотрела, как Костелло пытается вскарабкаться на кирпичную стену кладбища. Нет, не Костелло… Сфинкс, которому она дала слово.

Тем временем Костелло нащупал ногой выбоину в камне и начал выпрямляться. Еще немного, и он будет на стене…

Шивон наконец вышла из ступора. Бросившись вперед, она схватила его за другую ногу и потянула на себя. Костелло попытался лягнуть ее, но Шивон держалась крепко. Вцепившись свободной рукой в его пиджак, она потянула изо всей силы. Костелло вскрикнул, но не удержался и стал падать, увлекая ее за собой. Солнечные очки, соскользнув с его носа, промелькнули перед самым лицом Шивон. Ее спина коснулась травы, а в следующее мгновение Костелло, обрушившись на нее сверху, с такой силой припечатал Шивон к земле, что воздух с шумом вырвался из ее легких. В затылке, которым она ударилась о спрятанный в траве камень, вспыхнула тупая боль.

Всего секунда понадобилась Костелло, чтобы вскочить на ноги. Он попытался бежать, но двое детективов настигли его и повалили. Костелло несколько раз дернулся, потом повернул голову и посмотрел на Шивон, которая лежала всего в двух ярдах от него. Его лицо перекосилось от ненависти, и он плюнул в ее сторону. Плевок повис у Шивон на подбородке, а у нее вдруг не хватило сил, чтобы его стереть.

Джин спала, но врач уверил Ребуса, что с ней все будет в порядке: несколько синяков и ссадин — «ничего такого, что не пройдет со временем».

— Я очень в этом сомневаюсь, доктор, — ответил Ребус.

Эллен Уайли тоже была здесь; она дежурила возле кровати Джин. Ребус подошел к ней.

— Я хотел тебя поблагодарить, — сказал он.

— За что?

— За то, что помогла мне выломать дверь в квартире профессора, — сказал он серьезно. — Один я бы ни за что не справился.

В ответ Эллен только пожала плечами.

— Как твое колено? — спросила она.

— Спасибо, плохо, — ответил он. — Оно распухло и болит.

— Пару недель на больничном — разве это плохо?

— Если я глотнул водицы из Лита, то двумя неделями мне не отделаться.

— Я слышала, профессор Девлин тоже нахлебался воды… — Она внимательно посмотрела на него. — Ты уже знаешь, как ты будешь это объяснять?

Он улыбнулся.

— А ты, как я погляжу, готова ради моей пользы немного покривить душой?

— Только скажи, что я должна сказать.

— Беда в том, — ответил Ребус, — что не меньше десятка свидетелей могут опровергнуть твои показания.

— А они захотят их опровергать?

— Поживем — увидим, — сказал он.

Потом Ребус, прихрамывая, добрался до травматологического отделения больницы, где Шивон накладывали швы на рассеченную кожу на затылке. Там он застал Эрика Моза. Увидев Ребуса, Моз и Шивон замолчали и повернулись к нему.

— Эрик только что объяснил мне, как вы узнали, где я могу быть, — сказала Шивон. — И как вы проникли в квартиру Костелло тоже…

Ребус в притворном ужасе открыл рот и округлил глаза.

— Мистер Железная Рука, — продолжала Шивон, — выломал дверь в жилище подозреваемого, не имея ни санкций руководства, ни даже ордера!..

— С формальной точки зрения, — возразил Ребус, — меня нельзя было считать действующим офицером полиции. Если ты не забыла, я до сих пор отстранен от работы.

— Значит, дело обстоит еще хуже, чем я думала, — констатировала Шивон и повернулась к Мозу. — Эрик, тебе придется что-нибудь придумать.

— А что тут придумывать? — Моз пожал плечами. — Когда мы приехали, дверь была уже взломана. Должно быть, попытка ограбления… Мы спугнули воришку и таким образом сохранили имущество мистера Костелло.

Шивон улыбнулась и кивнула.

— Именно так и обстояло дело, — сказала она, пожимая ему руку.

Дональд Девлин находился под охраной полиции в одной из отдельных палат больницы «Уэстерн Дженерал». Он едва не утонул и теперь пребывал в коме. «Будем надеяться, что в коме он и останется, — сказал по этому поводу заместитель начальника полиции Карсвелл. — По крайней мере, сэкономит государству расходы на прокурора».

Ребусу Карсвелл не сказал ни слова, но Джилл считала, что оснований для беспокойства нет.

— Он молчит, потому что терпеть не может извиняться, — объяснила она.

Ребус кивнул.

— Кстати, я только что побывал в больнице, — сказал он.

— Ну и что?

— Ты же велела мне сходить к врачу. Разве это не считается?

Дэвид Костелло сидел в камере в Гэйфилдском участке, но Ребус старался держаться оттуда как можно дальше. Он знал, что коллеги разопьют сегодня несколько бутылок виски и бессчетное число банок пива и что звуки праздника будут слышны даже в комнате, в которой пройдет первый допрос преступника. Несколько раз Ребус вспоминал, как он спросил Девлина, способен ли его сосед совершить убийство, и как тот ответил, что для Дэвида, мол, подобный поступок «недостаточно интеллектуален». Что ж, в конце концов Костелло все-таки нашел свой способ, а Девлин его покрывал… Старый убийца покрывал молодого.

Вернувшись домой, Ребус еще раз обошел свою квартиру. В какой-то момент этой экскурсии он вдруг понял, что квартира — единственное, что оставалось неизменным в его жизни. Он расследовал много дел и выследил нескольких монстров в человеческом обличье… и со всеми ними он разобрался здесь, сидя в любимом кресле у окна и потягивая виски. Да, порой ему приходилось нелегко, но в конце концов для всех чудовищ из прошлого нашлось место в бестиарии его памяти, и там они оставались без надежды вырваться на свободу.

Что ему останется, если теперь он продаст квартиру? Где будет центр его мира? Где он поставит клетки со своими демонами?

Завтра он позвонит риелторше и скажет, что передумал переезжать.

Завтра…

А сегодня ему нужно рассадить по клеткам еще парочку монстров.