1
— Ничего загадочного, — сказала сержант Отдела уголовного розыска Шивон Кларк. — Просто этот Хердман слетел с катушек, вот и все.
Она сидела возле больничной койки в недавно открытой Королевской лечебнице Эдинбурга. Комплекс был расположен к югу от города, в так называемой «Маленькой Франции». Лечебница обошлась очень недешево и была сооружена в зеленом месте, но уже успели поступить жалобы на тесноту внутренних помещений и отсутствие удобной парковки. Шивон сумела поставить машину, но тут же выяснила, что за подобную привилегию ей придется раскошелиться.
Все это она сообщила инспектору Джону Ребусу, усевшись возле его изголовья в лечебнице. Кисти рук Ребуса были забинтованы по самые запястья. Налив ему тепловатой воды, она глядела, как, поднеся пластмассовый поильник к самому рту, он осторожно пил.
— Видишь? — укорил он ее. — Не пролил ни капельки.
Однако потом он испортил впечатление, уронив поильник, когда попытался поставить его на тумбочку. Поильник стукнулся об пол кромкой основания, но Шивон успела подхватить его.
— Ловко! — похвалил ее Ребус.
— Ничего не произошло. И вообще он был пустой.
После этого она занялась, как оба они понимали, болтовней ни о чем, обходя вопросы, которые ей мучительно хотелось задать, а вместо этого рассказывая ему о смертоубийстве в Саут-Квинсферри.
Трое погибших, один раненый. Тихий приморский городок к северу от Эдинбурга. Частная школа мальчиков и девочек с пяти до восемнадцати лет. Шестьсот учащихся, из числа которых теперь выбыли двое. Третий труп принадлежал стрелявшему, который в заключение обратил свое оружие на себя. Ничего загадочного, как выразилась Шивон.
Непонятно было только одно: причина.
— Он был как ты, — продолжала она. — То есть вернулся из армии. Говорят, что все дело в этом: обида на общество.
Ребус заметил, что руки теперь она держала в карманах пиджака. Ему показалось, что они сжаты в кулаки, хоть сама она и не подозревает об этом.
— Газеты пишут, что у него свой бизнес, — сказал он.
— У него имелся катерок, на котором он возил любителей водных лыж.
— И он был обижен на общество?
Она пожала плечами. Ребус знал, что и она готова была отправиться куда угодно, лишь бы отвлечься от другого расследования, на этот раз внутреннего, — расследования, центром которого была она сама.
Она уперлась глазами в стену, куда-то поверх его головы, словно там находилось нечто иное, помимо картины и вентиляционного отверстия.
— Ты не спросила меня, как я себя чувствую.
Она перевела взгляд на него:
— Как ты себя чувствуешь?
— Начинаю ощущать охоту к перемене мест. Спасибо, что осведомилась.
— Но ты здесь только одну ночь.
— А кажется, что больше.
— А что говорят доктора?
— Никто еще ко мне не являлся. По крайней мере, сегодня. Но что бы они ни сказали, я отсюда удеру.
— И что потом?
— Ты о чем?
— К работе же ты вернуться не можешь. — Она перевела взгляд на его руки. — Ты не способен сейчас ни вести машину, ни напечатать рапорт. Трубку-то телефонную поднять сможешь?
— Исхитрюсь как-нибудь. — Он огляделся, на этот раз сам избегая встретиться с ней глазами. Вокруг были мужчины примерно его возраста, соперничающие с ним в землистой бледности. Было ясно, что шотландские гастрономические пристрастия дают тут свои плоды. Один из парней, кашляя, вымаливал сигаретку. Другой, казалось, с трудом дышал. Перекормленная, одышливая, страдающая гипертрофией печени мужская масса.
Ребус поднял руку, чтобы дотянуться до левой щеки и коснуться ее тыльной стороной кисти; он ощутил колкую небритость. Щетина, как он понимал, будет того же серебристого оттенка, что и стены палаты.
— Исхитрюсь как-нибудь, — повторил он, опуская руку и искренне сожалея, что вздумал поднять ее. Пальцы, когда к ним вновь прихлынула кровь, зашлись искрами боли. — С тобой говорили?
— О чем?
— Брось, Шивон!
Она, не моргнув, выдержала его взгляд. Ее руки покинули свое убежище, когда она подалась вперед на стуле.
— Сегодня у меня очередная встреча.
— С кем?
— С боссом. — Имелась в виду старший суперинтендант Джилл Темплер. Ребус кивнул, довольный, что пока не задействованы чины более высокие.
— И что ты ей скажешь? — осведомился он.
— Мне нечего ей сказать. К смерти Ферстоуна я не имею никакого отношения. — Она сделала паузу, дав еще одному невысказанному вопросу повиснуть между ними: А ты имеешь? Казалось, она ждет, что Ребус скажет ей что-то, но он молчал. — Она станет расспрашивать о тебе, — вновь заговорила Шивон, — о том, как ты очутился здесь.
— Я ошпарился, — сказал Ребус. — Глупо, но так именно и было.
— Я знаю, что так ты объясняешь произошедшее.
— Нет, Шивон, не объясняю, а на самом деле так и было. Спроси у докторов, если мне не доверяешь. — Он опять огляделся. — Полагаю, что когда-нибудь это все-таки станет возможно.
— Небось все еще кружат вокруг лечебницы, ища, где бы припарковаться.
Шутка была натянутой, но, так или иначе, Ребус улыбнулся: Шивон давала ему понять, что не станет долее его мучить. В его улыбке сквозила благодарность.
— Кому поручено Саут-Квинсферри? — спросил он, показывая, что тему он переменил.
— Кажется, инспектор Хоган там.
— Бобби — толковый парень. Если все можно выяснить быстро, он это сделает.
— Газетчики уже принялись за дело. Для связи с ними откомандировали Гранта Худа.
— Тем самым оголив наш отдел, — задумчиво проговорил Ребус. — Тем более мне надо поторопиться.
— Особенно если меня отстранят от работы.
— Не отстранят. Ведь ты же сама сказала, Шивон, что к Ферстоуну не имеешь ни малейшего отношения. Как мне это представляется, произошел несчастный случай. Ну а если всплывет нечто более серьезное, может быть, все само собой и утихнет, так сказать, умрет естественной смертью.
— Несчастный случай, — повторила она за ним.
Он медленно кивнул:
— Так что не беспокойся. Если только, конечно, ты и впрямь не пришила того подонка.
— Джон… — В голосе ее прозвучала настороженность. Ребус опять улыбнулся и постарался лукаво подмигнуть ей.
— Я просто шучу, — сказал он. — Я слишком хорошо знаю, черт возьми, кого Джилл не терпится привязать к делу Ферстоуна.
— Он сгорел во время пожара, Джон.
— То есть это я его убил? — Ребус поднял обе руки и повертел ими так и эдак. — Я ошпарился, Шивон. Ошпарился, и дело с концом. Просто ошпарился.
Она поднялась со стула.
— Ну будь по-твоему, если ты так говоришь.
Она стояла перед ним, когда он опустил руки, сдерживая крик от внезапно нахлынувшей острой боли. К койке направлялась сестра, говорившая что-то о перевязке.
— Я ухожу, — заверила ее Шивон и повернулась к Ребусу: — Ужасно думать, что ты мог сделать подобную глупость, а вдобавок подозревать, что это было ради меня.
Он лишь медленно покачал головой. Она повернулась и пошла к двери.
— Не теряй веры, Шивон, — бросил он ей вслед.
— Ваша дочка? — спросила сестра, занимая его разговором.
— Просто приятельница, коллега.
— Ваша работа как-то связана с церковью?
Ребус поморщился, когда она стала снимать один из бинтов.
— Почему вы так подумали?
— Вы что-то сказали о вере.
— В такой работе, как у меня, без веры не обойтись. Как, наверное, и в вашей, не правда ли?
— В моей? — Она улыбнулась, не отрывая взгляда от бинтов, — некрасивая деловитая коротышка. — Ну, прохлаждаться, ожидая, пока поможет вера, нам не приходится. Как это вас угораздило? — Она говорила о его обожженных руках.
— Обварился кипятком, — сказал он, чувствуя, как бусинка пота начинает катиться вниз по виску. «С болью-то я справлюсь, — решил он, — а вот как с остальным?» — Нельзя ли заменить бинты на что-нибудь полегче? — спросил он.
— Вы хотите получить возможность работать?
— Хочу получить возможность пить из чашки, не роняя ее. — «Или брать телефонную трубку», — подумал он. — А кроме того, наверняка имеется кто-то, кому эта койка нужнее, чем мне.
— Забота о других весьма похвальна. Посмотрим, что скажет доктор.
— И что это будет за доктор?
— Имейте капельку терпения, ладно?
Терпение: как раз на это у него не было времени.
— Может быть, к вам еще посетители заглянут, — прибавила сестра.
Вряд ли. Никто, кроме Шивон, не знал, что он здесь. Он попросил кого-то из персонала позвонить ей, чтобы она сказала Темплер, что он возьмет день, от силы два, по болезни. Но звонок этот заставил Шивон немедленно примчаться к нему. Наверно, он предвидел это: наверно, поэтому он предпочел позвонить ей, а не просто в участок.
Все это было вчера днем. А вчера утром он сдался и отправился в медицинскую часть. Там фельдшер, едва взглянув, велел Ребусу ехать в больницу. В «А2Е» Ребус отправился на такси, и ему было очень неприятно просить шофера самому вынуть деньги за проезд из его брючного кармана.
— Слыхали новость? — спросил таксист. — В школе пальбу устроили.
— Может быть, из газового пистолета?
Таксист лишь мотнул головой:
— Да нет, хуже, по радио сказали…
В «А2Е» Ребусу пришлось ждать очереди. Наконец ему сделали перевязку, ожоги оказались не столь глубокими, чтобы везти его в Ожоговый центр в Ливингстон. Но у него подскочила температура, так что было решено его госпитализировать, и машина скорой помощи отвезла его в Маленькую Францию. Он подозревал, что они сочли за лучшее приглядеть за ним, боясь шока или же опасаясь, не принадлежит ли он к тем, кто сам себе причиняет увечья. Может быть, поэтому они и держали его: ожидали, когда его сможет осмотреть психиатр.
Он подумал о Джин Берчилл — единственной, кто мог обнаружить его внезапное исчезновение из дома. Но в последнее время они охладели друг к другу — проводили вместе ночь раз в дней десять, перезванивались несколько чаще, иногда встречались за чашечкой кофе. Отношения их приобрели характер некоей рутины. Ему вспомнился его недавний короткий роман с медицинской сестрой. Интересно, не уехала ли она еще из городка. Можно было бы расспросить о ней, но как ее звали — выскочило из памяти. Он стал забывать фамилии. Однажды забыл о встрече. Ничего особенного — с годами это неизбежно. Но, выступая в суде, он все чаще ловил себя на том, что вынужден заглядывать в записи. Десять лет назад ему ни записей, ни плана выступления не требовалось. И говорил он увереннее, что всегда производило впечатление на присяжных — это и судейские ему говорили.
— Ну вот. — Сестра выпрямилась. Она наложила новую мазь и марлю на его руки, прибинтовав старыми бинтами. — Так удобнее?
Он кивнул. Кожа теперь не так горела, но он понимал, что это ненадолго.
— Еще болеутоляющего дать?
Вопрос был риторический. Она сверилась с табличкой в ногах его кровати. Еще раньше, после посещения туалета, он и сам взглянул на табличку. Там были записаны его температура и назначенные лекарства, больше ничего. Никакой зашифрованной информации, понятной только посвященным. Никаких следов объяснения, которое он сам предложил им во время первого осмотра.
— Я налил кипяток в ванну… поскользнулся и упал туда.
Доктор издал горлом звук, долженствующий обозначать, что он принял объяснение к сведению, но верить ему вовсе не давал обещания. Масса работы, недосыпает — не его это дело выведывать и вынюхивать. Он ведь доктор, а не детектив.
— Может быть, таблеточку парацетамола? — предложила сестра.
— Если только пивком запить.
Она опять улыбнулась эдакой особой профессиональной улыбочкой. За годы работы в здравоохранении она, наверное, слышала не так уж много оригинальных шуток.
— Посмотрим, может, и удастся.
— Вы просто ангел, — к собственному удивлению, произнес Ребус. Фраза была шаблонной — из тех, что всегда говорят пациенты. Она уже уходила, и он не был уверен, слышала ли она ее. Может, в больницах всегда так. Даже если ты хорошо себя чувствуешь обстановка действует — расслабляет, делает кротким и покладистым. Заставляет смириться. Влияет и цветовая гамма, и фоновые шумы. Играет свою роль и жара в помещении. В Сент-Леонарде у них существовала особая камера для «буйных». Стены там были ярко-розовые, что должно было, по замыслу, этих «буйных» утихомиривать. Почему же подобный метод не мог использоваться здесь? Меньше всего им нужны строптивые пациенты, выкрикивающие несуразицу и то и дело рвущиеся с койки. Отсюда и эти душные одеяла, так заботливо подоткнутые со всех сторон, чтобы ты не смог шевельнуться. Лежи себе в подушках, потей и жмурься от яркого света. И не рыпайся. Он чувствовал, что еще немножко — он и собственное имя забудет. Мир за пределами больницы потеряет для него свою значимость. Исчезнут и работа, на которой так его ждут, и Ферстоун, и тот маньяк, что учинил стрельбу в школе.
Ребус повернулся на бок и, действуя одними ногами, выпутался из простыней. Это было нелегко — фокус, почище гудиниевского, когда тот освобождался от смирительной рубашки. Больной на соседней койке глядел на него, широко раскрыв глаза. Высвободив ноги, Ребус подмигнул ему.
— Давай прорывайся, — сказал он соседу, — а я пойду пройдусь, протрясусь маленько, отряхну прах, так сказать…
Скрытой цитаты товарищ по несчастью, по-видимому, не оценил.
Возвратившись в Сент-Леонард, Шивон задержалась у автомата с напитками. Двое полицейских в форме сидели возле столика в столовой, жуя бутерброды и хрустя чипсами. Автомат с напитками находился рядом в коридоре с видом на парковку. Будь Шивон курильщицей, у нее был бы предлог выйти туда, где Джилл Темплер могла бы ее и не найти, однако курильщицей она не была. Она знала, что у нее есть возможность юркнуть в душный спортзал дальше по коридору. Но ничто не помешало бы Темплер воспользоваться местной системой оповещения, чтобы и там настигнуть жертву. Так или иначе, о появлении ее тут же станет известно. Таков уж Сент-Леонард: в нем не скроешься. Она потянула за кольцо, вскрывая банку кока-колы и понимая, что полицейские за столиком обсуждают то же, что и все другие.
Трое убитых во время пальбы в здании школы.
Она уже изучила все утренние газеты. Там были зернистые, в мелкую точечку, фотографии обоих застреленных подростков — паренькам было по семнадцать лет. В сообщениях то и дело мелькали слова «трагедия», «шок», «потеря», «кровопролитие». Наряду с сообщениями уже появились и аналитические статьи: расцвет преступности в Британии, плохая охрана школьных зданий, исторический экскурс: кто и когда из убийц пускал себе пулю в лоб. Шивон разглядывала фото стрелявшего — по-видимому, журналисты пока что располагали лишь тремя его изображениями. Один из снимков был очень плохого качества — казалось, запечатлел он призрак, а не существо из плоти и крови. На другом снимке мужчина в комбинезоне и с канатом в руке швартовал небольшой катер. Мужчина улыбался, глядя в объектив. Шивон решила, что это рекламный снимок, предназначенный любителям водных лыж.
Третье фото было поясным портретом времен военного прошлого убийцы. Хердман — так его звали. Ли Хердман, возраст тридцать шесть лет, житель Саут-Квинсферри, владелец моторного катерка. Помещены были и снимки причала, где стоял его катерок, — место его работы, находившееся всего в какой-нибудь полумиле от школы, где произошла эта «вопиющая трагедия», как писала одна из газет.
Недавно демобилизованному, наверно, нетрудно было раздобыть оружие. Въехав на территорию школы, он поставил машину рядом со служебными машинами. Дверцу водителя оставил открытой — видимо, очень торопился. Свидетели видели его входящим в школу. Остановку он сделал лишь одну, в комнате отдыха. Там оказалось три человека. Двое из них погибли, один был ранен. Далее последовал выстрел в собственный висок, и все было кончено. Уже прозвучала и критика: как подобное, скажите на милость, оказалось возможным после Данблейна, как мог посторонний беспрепятственно проникнуть в школу? Замечали ли за Хердманом какие-либо признаки надвигающегося психоза? Есть ли в произошедшем вина докторов или социальных работников? Можно ли обвинить в этом правительство? Обвинить хоть кого-нибудь, все равно кого? Должен же быть виноватый! Не Хердмана же обвинять — он мертв. Требуется козел отпущения. Шивон подозревала, что к утру на роль виновника будут выдвинуты обычные кандидатуры — обвинят жестокость современной цивилизации, кино и телевидение, а также стрессы нашей повседневной жизни… Затем все стихнет. На одну статистическую выкладку она уже успела обратить внимание: после Данблейна, вызвавшего ужесточение законов о продаже огнестрельного оружия, количество преступлений с применением такового в Соединенном Королевстве лишь возросло. Реакцию лобби оружейников можно было предвидеть.
Одной из причин, почему это преступление так широко обсуждалось в Сент-Леонарде, стало то, что отец выжившего подростка был членом шотландского парламента. Полгода назад Джек Белл и сам влип в неприятную историю — был задержан полицией во время облавы на любителей снимать девочек с обочины, которая проводилась в веселом районе Лейта. Жители района выходили на демонстрации, требуя от полиции принять соответствующие меры. Полиция отреагировала, устроив как-то вечером рейд, в ходе которого наряду с другими в лапы полицейских попал и член шотландского парламента Джек Белл.
Однако Белл утверждал, что невиновен, что, появившись там, лишь «занимался сбором информации». Его поддержала жена, поддержали и товарищи по партии, в результате чего полицейское начальство сочло за лучшее спустить дело на тормозах. Но не иначе как дав время прессе всласть пополоскать имя Белла, что заставило члена парламента обвинить полицию в сговоре с «желтыми журналистами» и в травле его за его «убеждения».
Волна всеобщего негодования имела следствием ряд выступлений Белла в парламенте. В них он критиковал местные власти за «неэффективность действий» и призывал к переменам. Все вышеизложенное могло, по общему мнению, значительно осложнить ситуацию.
Так как Белл в свое время был задержан той самой командой из Лейта и препровожден в тот самый полицейский участок, который занимался теперь трагическим случаем в Академии Порт-Эдгар.
А Саут-Квинсферри оказался избирательным округом Белла.
И к тому же, на радость сплетникам, одной из жертв маньяка стал, как выяснилось, сын судьи.
Отсюда вытекала и вторая причина нескончаемых разговоров и пересудов в Сент-Леонарде. Здесь сотрудники чувствовали себя выключенными из процесса. Так как дело это скорее касалось Лейта, чем Сент-Леонарда, им ничего не оставалось, как сидеть и ждать, не потребуется ли дополнительная помощь и их отдела. Но Шивон сомневалась, что потребуется. Все было выяснено, тело убийцы лежало в морге неподалеку от тел двух его жертв. Ничего сомнительного, способного отвлечь Темплер от…
— Сержант Кларк — в кабинет начальника! — повелительно прокаркал громкоговоритель, вмонтированный в потолок над ее головой. Полицейские в столовой повернулись и стали глядеть в ее сторону. Она попыталась сохранять внешнее спокойствие, продолжая потягивать колу из жестянки. Но внутри у нее все похолодело, и виной тому был вовсе не ледяной напиток.
— Сержант Кларк — к начальнику!
Перед ней была стеклянная дверь. За дверью в своей нише послушно стоял ее автомобиль. Что сделал бы Ребус — ударился бы в бега или скрылся? Она улыбнулась тут же явившемуся ответу: ни то и ни другое. Вероятнее всего, он, прыгая через ступени, поспешил бы в кабинет начальства, уверенный, что прав он, она же, что бы она ему ни стала говорить, — неправа.
Шивон бросила в урну свою жестянку и направилась к лестнице.
— Ты знаешь, зачем я тебя вызвала? — спросила старший суперинтендант Джилл Темплер. Она сидела за столом в своем кабинете, заваленная срочными бумагами. В качестве старшего суперинтенданта Темплер отвечала за работу всего подразделения В, в которое входили три участка южного района города со штабом в Сент-Леонарде. Нагрузка была не так уж и велика, пока шотландский парламент не переехал в специально отстроенный для него комплекс в нижней части Холируд-роуд. Темплер, как казалось, тратила несообразно много времени на всяческие согласования и совещания по поводу парламентских дел. Шивон понимала, что делает это Темплер с отвращением: никто еще не выбирал работу в полиции из любви к бумажной волоките. Но чем дальше, тем больше во главе угла оказывались финансы, бюджет и отчетность. Офицеры полиции, умевшие вести дела или руководить работой участка, не перерасходуя бюджета, ставились в пример, те же, кто экономил средства, тратя меньше положенного, считались редкими и особо ценными специалистами.
Шивон видела, что для Джилл Темплер это не проходит даром. В ней постоянно чувствовались усталость и раздражение. В ее волосах проглядывала седина, которую она то ли не замечала, то ли не имела теперь времени скрыть. Годы брали свое, что наводило Шивон на размышления о том, какую цену придется заплатить ей за карабканье по карьерной лестнице. Конечно, если считать, что после сегодняшнего лестница эта ей еще светит.
Темплер рылась в ящике стола и, казалось, была целиком поглощена этим занятием. Видимо, сдавшись, она задвинула ящик и сконцентрировала внимание на вошедшей Шивон. При этом она наклонила голову, отчего взгляд ее посуровел, а складки на шее и возле рта, как не могла не отметить Шивон, обозначились четче. Темплер дернулась в кресле, ее пиджак сморщился под грудью, и стало виднее, что начальница потолстела. Сказывается либо злоупотребление фастфудом, либо частые служебные ужины с полицейским командованием. Шивон, которая в шесть часов утра посетила спортзал, выпрямилась в своем кресле и чуть вздернула подбородок.
— Полагаю, что речь пойдет о Мартине Ферстоуне, — сказала она, вызывая Темплер на открытый поединок. Та не шелохнулась, и она заговорила вновь: — Но я не имею к этому…
— Где Джон? — резко перебила ее Темплер.
Шивон чуть не поперхнулась.
— Дома его нет, — продолжала Темплер. — Я посылала узнать, но, по твоим словам, он взял пару дней по болезни. Где же он, Шивон?
— Я…
— Дело в том, что два дня назад Мартина Ферстоуна вечером видели в баре. В этом не было бы ничего примечательного, если б его собутыльник не имел поразительного сходства с инспектором Джоном Ребусом. А через несколько часов Ферстоун заживо сгорел у себя в кухоньке. — Она помолчала. — Если, конечно, предполагать, что к моменту пожара он был еще жив.
— Я, право, не… мэм…
— Джон ухаживает за тобой, не правда ли, Шивон? В этом нет ничего предосудительного. Он ведь рыцарь, не так ли? И в вечных поисках очередного дракона, которого мог бы сокрушить.
— К инспектору Ребусу это не имеет ни малейшего отношения, мэм.
— Тогда почему он прячется?
— Мне неизвестно, прячется ли он вообще…
— Но ты виделась с ним? — Всего лишь вопрос, не больше. Темплер позволила себе с победным видом улыбнуться. — Держу пари, что виделась.
— Он слишком плохо себя чувствует, чтобы прийти на службу, — парировала Шивон, чувствуя, что ее удары начинают терять былую силу.
— Если он не в состоянии прийти сюда, может быть, ты отвезешь меня к нему?
Шивон почувствовала, что оседает в кресле:
— Сначала мне надо переговорить с ним.
Темплер покачала головой:
— Это не обсуждается, Шивон. По твоим словам, Ферстоун тебя преследовал. Подбил тебе глаз, поставив вот этот синяк. — Шивон невольно потянулась к левой скуле. Синяки, как она знала, уже побледнели и походили теперь на тени. Их можно было замазать тоном или же объяснить усталостью. Но в зеркале она их различала. — Теперь он мертв, — продолжала Темплер. — Погиб при пожаре весьма подозрительного свойства. Так что, сама понимаешь, мне необходимо поговорить с тем, кто видел его в последний вечер. — Она опять помолчала. — Когда ты его видела, Шивон?
— Кого, Ферстоуна или инспектора Ребуса?
— Обоих, если тебе будет угодно.
Шивон молчала. Она подняла руки, чтобы сжать подлокотники, но поняла, что подлокотников в кресле нет. Кресло было новое и менее удобное, чем прежнее. Потом она заметила, что и Темплер сидит в новом кресле, несколько более высоком, чем предыдущее. Легкое ухищрение, чтобы почувствовать превосходство над любым визитером. Стало быть, начальнице нужны подобные уловки.
— Думаю, я не готова ответить на этот вопрос, мэм. — Шивон сделала паузу. — Извините. — Она встала, не зная, согласится ли сесть, если ее о том попросят.
— Очень грустно, сержант Кларк. — Тон Темплер был холоден. По имени она ее больше не называла. — Так вы скажете Джону, что нам с ним надо поговорить?
— Если вы мне это поручаете.
— Думаю, вы захотите согласовать показания, прежде чем начнется расследование.
Шивон, кивнув, приняла угрозу. По первому же слову начальства набегут следователи Отдела претензий, замаячат папки с вопросами, начнутся скептические ухмылки. Полное наименование всей этой свистопляски — Отдел жалоб и претензий по служебным преступлениям и случаям превышения власти.
— Спасибо, мэм.
Вот и все, что сказала Шивон, открывая дверь и закрывая ее за собой. Дальше по коридору был туалет, и она вошла в кабинку и немножко посидела там, дыша в вытащенный из кармана бумажный пакетик. В первый раз, когда ее охватил такой приступ паники, она подумала, что у нее вот-вот не выдержит сердце: оно колотилось как бешеное, было трудно дышать, мышцы напряглись, как под электротоком. Доктор сказал тогда, что ей требуется отдых. Она поспешила к нему в кабинет, думая, что он направит ее на обследование, но вместо этого он порекомендовал ей книгу, где описывается ее состояние. Книгу эту она купила в аптеке. Там в первой же главе перечислялись все ее симптомы и говорилось, что надо делать. Сократить потребление кофеина и алкоголя. Поменьше соленого и жирного. А при приближении приступа подышать в бумажный пакетик.
Доктор сказал, что давление у нее несколько повышено и велел заниматься спортом. Она стала приходить на работу на час раньше и проводить этот час в спортзале. Неподалеку был и общественный бассейн, и она дала себе слово заняться и плаванием.
— Питаюсь я хорошо, — сказала она доктору.
— Ведите дневник своего состояния за неделю, — сказал он.
Дневник она все еще не потрудилась начать. И постоянно забывала дома купальник.
Нет ничего проще, чем обвинить во всем Мартина Ферстоуна.
Ферстоун привлекался к суду по двум статьям — нарушение неприкосновенности жилища и нападение. Одна из соседок застукала его, когда он покидал ограбленную им квартиру. Ферстоун, схватив женщину, стукнул ее об стену головой, а потом ударил ногой по лицу так сильно, что на лице отпечатался след его подошвы. Шивон выступала в суде и делала все от нее зависящее. Но злополучного ботинка так и не нашли, и дома у Ферстоуна не обнаружилось ничего из пропавших вещей. Соседка описала своего обидчика, указала на фотографию Ферстоуна, а затем на опознании и на него самого.
Но существовали обстоятельства, на которые не преминуло обратить внимание следствие. Не было свидетелей. Не было ничего, способного связать Ферстоуна с данным преступлением, кроме опознания и того факта, что он был известным взломщиком и неоднократно привлекался за нападения.
— Ботинок очень бы пригодился, — сказал исполняющий обязанности следователя, почесав бороду, и спросил, нельзя ли попытаться снять одно из двух обвинений, а может быть, пойти на мировую.
— И дать ему возможность праздновать победу? — возмутилась Шивон.
На судебном заседании защитник указал Шивон на то, что первоначальное описание преступника соседкой мало напоминает сидящего на скамье подсудимых. Дальнейшие показания были не многим лучше — потерпевшая сама признавала, что не уверена; за эти сомнения ухватилась защита. В своем выступлении Шивон изо всех сил старалась намекнуть на криминальное прошлое подсудимого, так, чтобы довести это до всеобщего сведения. Дело кончилось тем, что судья не мог не внять возражениям защиты.
— Последний раз предупреждаю вас, сержант Кларк, — сказал он. — Если у вас нет причины намеренно уводить в сторону суд, потрудитесь быть аккуратнее в своих показаниях.
Ферстоун бросал на нее злобные взгляды, отлично понимая, куда она клонит. И позднее, после оправдательного приговора, он вылетел из суда как на крыльях или будто в его кроссовки вставили пружины. Попутно он остановил выходившую из зала Шивон, ухватив ее за плечо.
— Это можно расценить как нападение, — сказала она, пытаясь скрыть, насколько огорчена и взбешена.
— Спасибо, что помогли мне выбраться отсюда! — сказал он. — Возможно, представится случай отплатить вам услугой за услугу. А сейчас я отправляюсь в бар — праздновать. Вы что пить предпочитаете?
— Катись ты куда подальше!
— Похоже, я влюбился. — По его худому лицу расплылась улыбка. Его окликнули — девушка, крашеная блондинка в черном тренировочном костюме. В руке пачка сигарет, мобильник возле уха. Обеспечила ему алиби на время нападения. Как и двое его приятелей.
— Похоже, ты пользуешься успехом.
— Это ты пользуешься успехом у меня, Шив.
— Вот как? — Она дождалась его кивка. — Тогда пригласи меня в следующий раз, когда станешь нападать на незнакомого человека.
— Скажи свой телефон.
— Он есть в телефонной книге под рубрикой «полиция».
— Марти! — недовольно вмешалась его подружка.
— Увидимся, Шив! — Все еще улыбаясь, он попятился, потом отвернулся от нее и пошел. Шивон же прямиком направилась в Сент-Леонард, чтобы еще раз проглядеть его досье. Час спустя на коммутатор поступил звонок. Это был он — звонил из бара. Она бросила трубку. Через десять минут он опять позвонил… еще через десять — опять.
На следующий день — так же.
Он названивал ей всю неделю.
Поначалу она не знала, как ей себя вести, и, похоже, молчание ее успеха не имело — оно лишь смешило и раззадоривало его. Шивон искренне надеялась, что ему это надоест и он найдет себе какую-нибудь другую забаву. Потом он заявился в Сент-Леонард и попытался проводить ее до дома. На этот раз она вовремя его заметила и перехватила инициативу, запросив помощь по мобильнику. Его забрала патрульная машина. Но на следующий день он опять попытался ее перехватить возле парковки в задах Сент-Леонарда. Она оставила его там, выйдя через черный ход вместо парадного и добравшись до дома на автобусе.
Однако и тут он не сдался, и она поняла, что начатое как бы в шутку стало носить характер игры более серьезной. Поэтому она решила выложить один из своих козырей. Ребус и так уже заметил неладное: то, что она не отвечает на звонки, частенько поглядывает в окно служебного кабинета; заметил он и как она озирается, когда они вдвоем спешат на задание. В конце концов она все ему рассказала, и они вдвоем заявились в муниципальное жилище Ферстоуна.
С самого начала все не заладилось. Шивон быстро поняла, что ее «козырь» привык играть по собственным правилам, а не подчиняться общепринятым. Началась драка, в ходе которой у кофейного столика подломилась ножка — не выдержала накала страстей. В результате положение Шивон осложнилось и того пуще. Она чувствовала себя слабаком: прибегла к помощи Ребуса, вместо того чтобы самой отшить этого негодяя. От смутного подозрения, что она знала, чем все кончится, и даже стремилась к этому, ее бросало в дрожь.
На обратном пути они сделали остановку, чтобы выпить.
— Думаешь, теперь он отстанет? — спросила Шивон.
— Он сам заварил эту кашу, — отвечал Ребус. — Пусть теперь знает, что будет, если он опять примется за старое.
— Ты хочешь сказать, что хорошенько ему всыплешь?
— Я ведь только защищался, Шивон. Ты же была там и все видела. — Он не сводил с нее глаз, ожидая кивка. Он был прав: Ферстоун первым бросился на него, Ребус оттолкнул его, кинул на столик и пытался удержать на нем, пока у столика не подломилась ножка, после чего оба свалились на пол и, сцепившись, катались, продолжая тузить друг друга. Все это заняло считаные секунды. Голосом, дрожащим от ярости, Ферстоун велел им убираться. Ребус погрозил ему пальцем, вновь повторив, чтобы тот «держался подальше от сержанта Кларк».
— А ну, выметайтесь-ка отсюда, вы оба!
Она тронула Ребуса за плечо:
— Все, все. Идем.
— Думаете, все? — В углах рта у Ферстоуна закипала слюна.
— Лучше пусть будет так, приятель, не то ведь и красным петухом все может окончиться. — Это были последние слова Ребуса, уже напоследок.
Ей хотелось спросить у него, что он имел в виду, но вместо этого она заказала еще по стаканчику. Вечером, улегшись в постель, она долго глядела в темный потолок, потом задремала и вдруг очнулась от приступа страха. Она вскочила, адреналин в крови так и бурлил. Она выползла из спальни на четвереньках, уверенная, что если встанет в полный рост, то тут же и умрет. Мало-помалу страх оставил ее, и она поднялась на ноги, держась за стену. Медленно она вернулась к постели и легла, свернувшись калачиком.
Ваше состояние — вовсе не редкость, как вы могли бы подумать, заверил ее доктор после второго приступа.
Между тем Мартин Ферстоун подал заявление о нападении на него, а потом забрал его и продолжал досаждать ей звонками. Она скрывала их от Ребуса, гоня от себя мысль о том, что могли бы значить загадочные слова о «красном петухе».
В отделе было пусто. Сотрудники разъехались по заданиям или же пропадали в суде, дожидаясь своей очереди, чтобы дать показания. Там вечно приходилось ждать — ждешь и ждешь до обморока или до изменения искового заявления. То присяжный неизвестно почему отсутствует, то заболел основной свидетель. Время уходит в песок, а потом тебя огорошат приговором «невиновен». И даже если вынесут обвинительный приговор, то сведется он к штрафу или отсроченному наказанию. Тюрьмы переполнены, и к заключению под стражу прибегают лишь в крайнем случае. Шивон не считала, что именно это выработало в ней толику цинизма, — просто она научилась здраво смотреть на вещи. Эдинбург теперь нередко обвиняют в том, что полицейских в нем меньше, чем инспекторов дорожного движения. А когда случается что-нибудь наподобие Саут-Квинсферри, тут уж вообще начинается бог знает что: этот в отпуске, тот болен, другой пишет отчеты, еще один — в суде, а ведь сутки не резиновые. Шивон знала, что у нее завал работы: из-за Ферстоуна страдают ее дела. Она все время как бы чувствовала его присутствие, холодела от каждого телефонного звонка, а раз или два ловила себя на том, что направляется к окну посмотреть, нет ли там его машины. Она понимала, что ведет себя неразумно, но ничего не могла с собой поделать. Понимала она и то, что поделиться подобным невозможно, не обнаружив своей слабости.
Опять зазвонил телефон, не на ее столе, а на столе Ребуса. Если никто не ответит, коммутатор переведет звонок на добавочный номер. Она встала и направилась к телефону, мысленно желая, чтобы тот замолчал. Но звонок прекратился, лишь когда она сняла трубку.
— Алло?
— Кто это? — мужской голос, отрывистый, деловой.
— Сержант Кларк.
— Привет, Шив, это Бобби Хоган. — Инспектор Бобби Хоган. Как-то раз она попросила его не называть ее Шив. Многие пытались ее так называть, сокращая имя Шивон, а на письме нередко нещадно его перевирая. Помнится, и Ферстоун пару раз, фамильярничая, назвал ее Шив. Сокращение это она ненавидела и сейчас понимала, что должна поправить Хогана, но не поправила.
— Очень занят? — вместо этого поинтересовалась она.
— Знаешь, что мне поручено дело в Порт-Эдгаре? — Он осекся. — Конечно, знаешь. Глупо было спрашивать.
— Хорошо смотришься по телевизору, Бобби.
— Я всегда падок на лесть. Шив, но это не так.
Она невольно улыбнулась.
— А я тут, считай, прохлаждаюсь, — соврала она, косясь на загромождавшие ее стол папки с делами.
— Если мне потребуется помощь, я тебя позову. Джон рядом?
— Наш Вездесущий? Отпросился по болезни. А зачем он тебе?
— Он дома?
— Я могла бы передать ему. — Она была заинтригована. В голосе Хогана слышалось нетерпение.
— Ты знаешь, где он?
— Да.
— Где же?
— Ты не ответил, зачем он тебе понадобился.
Хоган протяжно вздохнул:
— Потому что мне требуется помощь.
— И подойдет только он?
— Насколько я себе это представляю, да.
— Я просто уничтожена.
Он сделал вид, что не заметил ее иронии.
— Как скоро ты сможешь его известить?
— Возможно, сейчас он не совсем в той форме, чтобы быть тебе полезным.
— Если он не на искусственном дыхании, то он меня устроит.
Она оперлась о стол Ребуса:
— Да что такое происходит, в конце концов?
— Попроси его позвонить мне, хорошо?
— Ты в школе?
— Лучше, если он позвонит мне на мобильник. Пока, Шив.
— Погоди минутку! — Шивон взглянула в сторону двери.
— В чем дело? — Хоган едва сдерживал раздражение.
— Он как раз вошел. Передаю трубку. — И она протянула трубку Ребусу. Одежда как-то странно висела на нем. Сначала она подумала, что он пьян, но потом поняла, в чем тут дело. Ребусу было трудно одеться. Рубашка вылезала из брюк. Галстук болтался на шее. Вместо того чтобы взять протянутую трубку, он приблизился и прижал к ней ухо.
— Это Бобби Хоган, — объяснила Шивон.
— Привет, Бобби.
— Джон? — Видно, он не расслышал.
— Придвинь поближе, пожалуйста, — взглянув на Шивон, сказал Ребус.
Она придвинула трубку к самому его подбородку, попутно заметив, что у него грязная голова — спереди пряди слиплись, на затылке же стояли торчком.
— Так лучше, Бобби?
— Да, так хорошо, Джон. Окажи мне одну услугу.
Трубка дрогнула. Ребус поднял взгляд на Шивон. Она глядела в сторону двери. Он тоже взглянул туда и увидел стоявшую там Джилл Темплер.
— Ко мне в кабинет! — рявкнула она. — Живо!
Кончиком языка Ребус облизнул губы:
— Я тебе перезвоню, Бобби. Начальство к себе требует.
Он выпрямился, слыша, как дребезжит в трубке надсадный крик Хогана. Темплер жестами приказывала ему следовать за ней. Пожав плечами в сторону Шивон, он проследовал вон из комнаты.
— Ушел, — сказала Шивон в трубку.
— Верни его!
— Вряд ли это возможно. Послушай, если б ты хотя бы словом намекнул мне, в чем дело, может быть, я сумела бы хоть как-то…
— Я оставлю ее открытой, если не возражаешь, — сказал Ребус.
— Если хочешь, чтобы все были в курсе, не имею ничего против.
Ребус тяжело опустился в кресло для посетителей.
— Мне просто нелегко управляться с дверными ручками, — и он поднес к глазам Темплер свои руки, тут же увидев, как она изменилась в лице.
— Господи, Джон, что это, черт возьми?
— Обварился вот. На самом деле не так уж страшно, как кажется.
— Обварился? — Она отстранилась, вцепившись в край стола.
Он кивнул:
— Только и всего.
— Несмотря на все мои подозрения?
— Несмотря на все твои подозрения. Налил кипятка в раковину на кухне, чтобы посуду помыть, а долить холодной воды забыл и опустил туда руки.
— И долго так держал?
— Достаточно, чтобы обварить руки, как я думаю. — И он рискнул улыбнуться, посчитав версию с посудой более правдоподобной, нежели версию с наполненной ванной. Однако Темплер он, видимо, далеко не убедил. Зазвонил ее телефон. Она взяла трубку и вновь бросила ее, разъединившись.
— Не тебе одному так не везет. Вот Мартин Ферстоун, тот и вовсе погиб в пламени.
— Да, Шивон мне рассказывала.
— Что именно?
— Оставленная жаровня для чипсов. — Он пожал плечами. — Случается и такое.
— Ты был с ним в воскресенье вечером.
— Правда?
— Вас видели с ним в баре.
Ребус пожал плечами:
— Просто он попался мне.
— Вы вышли из бара вместе?
— Нет.
— Пошли к нему домой?
— Откуда это известно?
— Джон…
— Кто может утверждать, что это не несчастный случай?
Сейчас он говорил на повышенных тонах.
— Эксперты еще не сказали своего слова.
— Удачи им! — Ребус хотел было скрестить руки, но боль заставила его опомниться. Он опять уронил их.
— Больно, наверное, — заметила Темплер.
— Терпимо.
— И случилось все это в воскресенье вечером?
Он кивнул.
— Послушай, Джон. — Она подалась вперед, оперлась локтями о стол. — Ты знаешь, что станут говорить люди. Шивон утверждала, что Ферстоун ее преследовал. Он это отрицал, потом выдвинул встречное обвинение, что вы угрожали ему.
— Он забрал заявление.
— А теперь из слов Шивон выходит, что Ферстоун напал на нее. Ты об этом слышал?
Он покачал головой:
— Пожар — это просто глупое совпадение.
Она опустила взгляд:
— Но выглядит все это довольно скверно, не так ли?
Ребус демонстративно оглядел себя:
— Разве я когда-нибудь так уж интересовался тем, как выгляжу?
Темплер невольно улыбнулась.
— Все, что я хочу, — это чтобы мы не марались в этой грязи.
— Верь моему слову, Джилл.
— Тогда почему не оформить это официально? В письменном виде?
Ее телефон опять зазвонил.
— На этот раз отвечу я, — произнес голос. На пороге, скрестив руки, стояла Шивон. Смерив ее взглядом, Темплер подняла трубку.
— Суперинтендант Темплер у аппарата.
Шивон перехватила взгляд Ребуса и подмигнула ему. Темплер слушала, что говорил ей звонивший.
— Понимаю… да… Думаю, это будет… скажите только, почему именно его?
Внезапно Ребус понял. Это был Бобби Хоган. Возможно, звонил не он сам: Хоган мог через голову Темплер попросить заместителя начальника управления полицией позвонить по поводу него. Насчет той услуги. Хоган сейчас обладал некоей властью, дарованной ему вместе с порученным делом. Интересно, что за услуга ему требовалась.
Темплер положила трубку:
— Отправляйся в Саут-Квинсферри. Кажется, инспектору Хогану требуется твоя помощь, — сказала она, не отрывая взгляда от стола.
— Благодарю вас, мэм, — сказал Ребус.
— Но так или иначе, Ферстоун с тебя не снимается, Джон, помни это. Как только с Хоганом закруглитесь, поступаешь обратно в мое распоряжение.
— Понял.
Темплер взглянула мимо него, туда, где все еще стояла Шивон:
— А пока, возможно, сержант Кларк прольет некоторый свет…
Ребус кашлянул:
— Тут может возникнуть кое-какая загвоздка, мэм.
— В каком смысле?
Ребус вновь поднял руки и медленно покрутил ими в воздухе:
— Возможно, я и сгожусь, чтобы помочь Бобби Хогану, но во всем остальном мне самому требуется помощь. — Он слегка повернулся в кресле. — И хорошо бы я мог на некоторое время позаимствовать сержанта Кларк.
— Я могу прикомандировать к тебе шофера, — отрезала Темплер.
— Но для записей… звонков по телефону требуется полицейский сотрудник. А судя по имеющимся в наличии, выбор у меня невелик. — Он помолчал. — С твоего разрешения, конечно.
— Ладно. Убирайтесь отсюда оба. — Темплер демонстративно потянулась к какой-то бумаге. — Как только следствие по пожару что-нибудь сообщит нам, я дам вам знать.
— Очень любезно с вашей стороны, босс, — сказал Ребус, поднимаясь.
Выйдя из кабинета, он тут же попросил Шивон сунуть руку в карман его пиджака и вытащить оттуда пластмассовый пузырек с таблетками.
— Эти сволочи трясутся над ними, отмеряют, словно на вес золота, — посетовал он. — Налей-ка мне водички, хорошо?
Взяв со своего стола бутылку, она помогла ему запить две таблетки. Когда он потребовал третью, она сверилась с надписью на пузырьке:
— Там велено принимать по две таблетки через каждые четыре часа.
— Одна лишняя таблетка не повредит.
— Но так они быстро кончатся.
— В другом кармане у меня лежит рецепт. По пути заедем в ближайшую аптеку.
Она закрутила крышку пузырька.
— Спасибо, что взял меня с собой.
— Пустяки. — Он помолчал. — Хочешь поговорить о Ферстоуне?
— Не особенно.
— Справедливо.
— Думаю, что оба мы невиновны. — Она впилась в него взглядом.
— Правильно думаешь, — сказал он. — Другими словами, вместо этого мы можем сейчас сосредоточиться на помощи Бобби Хогану. Но прежде нам надо еще кое-что сделать.
— Что?
— Может быть, у тебя получится завязать мне галстук? Медсестра совершенно этого не умеет.
Шивон улыбнулась:
— Долго же я ждала случая обвить руками твою шею!
— Еще одно подобное слово, и я отправлю тебя обратно к начальнице.
Но обратно он ее не отправил, даже когда выяснилось, что завязать под его диктовку галстук она не в состоянии. Дело кончилось тем, что галстук завязала ему женщина в аптеке, куда они заехали за лекарством.
— Я всегда мужу галстуки завязывала, — сказала она. — Царствие ему небесное.
Выйдя из аптеки, Ребус огляделся.
— У меня сигареты кончились, — сказал он.
— Только не воображай, что я стану тебе и спичку подносить. — Шивон скрестила руки на груди. Он смерил ее взглядом. — Я серьезно, — добавила она. — Другого такого подходящего случая бросить курить тебе не представится.
Он нахмурился:
— Тебе это приятно, да?
— Начинаю входить во вкус, — призналась она, широким жестом открывая перед ним дверцу машины.
2
Путь в Саут-Квинсферри был неблизкий. Они проехали через центр и дальше, по Квинсферри-роуд, набрав скорость только на А-90. Городок, куда они направлялись, казалось, угнездился между двумя мостами — автомобильным и железнодорожным, — с двух сторон протянувшимися над заливом Ферт-оф-Форт.
— Тысячу лет здесь не была, — сказала Шивон лишь для того, чтобы нарушить гнетущее молчание. Ребус не дал себе труда ответить. Ему казалось, что весь мир вокруг забинтован и приглушен. Наверное, виной тому были таблетки. Однажды, месяца за два до того, в выходные, он привез сюда Джин. Они пообедали в баре, погуляли по городку. Понаблюдали за работой спасательного катерка. Команда действовала неспешно — возможно, это были учения. Потом они проехали к Хоптун-Хаусу, осмотрели с экскурсоводом затейливые интерьеры этого внушительного здания. Из новостей он знал, что Академия Порт-Эдгар расположена где-то возле Хоптун-Хауса, и ему показалось, что он помнит, как проезжал мимо ее шлагбаума, хотя самого здания с дороги видно и не было. Он стал диктовать Шивон, как ехать, пока они не уперлись в тупик. Резко развернувшись, она уже самостоятельно вырулила на Хоптун-роуд. К шлагбауму было не проехать — так много там толпилось телевизионных фургончиков и репортерских машин.
— Дави их, не стесняйся! — сквозь зубы процедил Ребус. Охранник в форме проверил их документы, затем открыл шлагбаум. Шивон проехала во двор.
— Я думала, она стоит на берегу, судя по названию Порт-Эдгар.
— Есть причал Порт-Эдгар. Наверно, и школа где-то неподалеку от него.
Дорога вилась по склону, и Ребус оглянулся. Он увидел воду и пики мачт, поднимавшиеся из воды. Но потом все это скрылось за деревьями, и после очередного поворота выплыло здание школы, выстроенное в виде шотландского замка — темные каменные глыбы, кровля, увенчанная шпилями и башенками. Андреевский флаг был приспущен. Парковка была запружена служебным транспортом. Путь преграждал полицейский фургон, возле которого толпился народ. Городок мог похвастать только одним крохотным полицейским участком, и конечно, справиться своими силами здешняя полиция не могла. Когда их шины заскрипели по гравию, люди обернулись на звук, пытаясь понять, кто едет. Некоторые лица показались Ребусу знакомыми, его тоже, видимо, узнали. Но не было ни улыбок, ни приветственных взмахов рукой. Машина встала, и Ребус собрался потянуть за дверную ручку, но вынужден был подождать, пока Шивон, выйдя и обогнув машину, не открыла ему дверцу.
— Спасибо, — сказал он, с трудом вылезая из машины. К ним поспешил констебль в форме. Ребус знал, что полицейский этот из Лейта, зовут его Брендан Иннес и родом он из Австралии. Ребусу все недосуг было расспросить Иннеса, каким ветром его занесло в Шотландию.
— Инспектор Ребус? — сказал Иннес. — Инспектор Хоган там, наверху. Просил меня вам сказать.
Ребус кивнул:
— У вас сигаретки не найдется?
— Я не курю.
Ребус огляделся, ища, кого бы еще попросить об одолжении.
— Он сказал, чтобы вы сразу же поднимались, — с нажимом произнес Иннес.
Они оглянулись на шум внутри фургона. Дверца распахнулась, и по трем выносным ступенькам тяжело спустился мужчина. Одет он был как на похороны — темный костюм, белая рубашка, черный галстук. Узнал его Ребус по волосам — по ухоженной роскошной серебристой шевелюре. Член шотландского парламента Джек Белл. Беллу было за сорок. Высокий, крупный, квадратная челюсть, искусственный загар. У него был вид человека, которого крайне изумило бы малейшее нарушение любого его замысла.
— Я имею полное право! — кричал он. — Полнейшее право, черт возьми! Но чего и ожидать от вашей проклятой своры, кроме тупого противодействия!
В проходе возник Грант Худ, назначенный в этом деле ответственным за связи с общественностью.
— Вы, разумеется, можете иметь собственное мнение… — пробовал он увещевать Белла.
— Это не мнение, это совершеннейший и непреложнейший факт! Полгода назад вы сели в лужу и, конечно, помните это, почему и решили взять реванш!
Ребус выступил вперед:
— Простите, сэр…
Белл резко крутанулся, чтобы встретиться с ним взглядом:
— Да? Что такое?
— Я просто подумал, не могли бы вы несколько сбавить тон — чисто из уважения…
Белл уставил палец в Ребуса:
— Не смейте так со мной разговаривать! Да будет вам известно, мой сын чуть не погиб от руки этого ублюдка!
— Мне это известно, сэр.
— Но я представляю здесь своих избирателей и потому требую, чтобы меня впустили! — Белл перевел дух. — Кстати, кто вы такой?
— Инспектор Ребус.
— Тогда вы мне ни на черта не нужны! Мне нужно побеседовать с Хоганом.
— Инспектор Хоган в настоящее время очень занят. Вы ведь, если я не ошибаюсь, хотите осмотреть класс, верно?
— Не ваше дело!
Ребус пожал плечами:
— Я сам как раз иду на встречу с Хоганом. — Повернувшись, он сделал несколько шагов. — Я подумал, что могу замолвить за вас словечко.
— Постойте, — сказал Белл голосом уже не столь раздраженным, — может быть, вы могли бы показать мне…
Но Ребус покачал головой:
— Будет лучше, если вы подождете здесь. Я сообщу вам, что сказал Хоган.
Белл кивнул, но спокойствия его хватило ненадолго:
— Это возмутительно, знаете ли… Как мог проникнуть в здание школы вооруженный человек?
— Как раз это мы и пытаемся выяснить, сэр. — Ребус смерил взглядом члена шотландского парламента. — А сигаретки у вас, случайно, не найдется?
— Что?
— Сигаретки.
Белл покачал головой, и Ребус продолжил свой путь к зданию школы.
— Так я жду, инспектор. И не сойду с этого места.
— Очень хорошо. Место самое подходящее для вас, как я думаю.
Перед школой на склоне был разбит газон, сбоку от него — спортивные площадки. Там не покладая рук трудились полицейские в форме — они отгоняли нарушителей, карабкающихся со всех сторон на стены, окружавшие территорию. Возможно, это были журналисты, но скорее просто жадные до крови упыри — их всегда как магнитом тянет на место, где произошло убийство. Ребус заметил современный корпус, очертания которого выглядывали из-за старого замка. В небе кружил вертолет, но репортерских камер на нем видно не было.
— Это было забавно, — сказала догнавшая его Шивон.
— Всякий раз приятно пообщаться с политиком, — согласился Ребус, — особенно если он так уважает нашего брата.
Главный вход в школу представлял собой резную деревянную дверь с вкраплениями стекла. Вошедший попадал в приемную со стеклянными окошечками, за которыми, видимо, располагались канцелярия и секретариат. Секретарша была на месте — отвечала на вопросы, уткнувшись в большой белый платок, по всей вероятности, одолженный ей сидевшим напротив нее полицейским. Лицо его Ребусу было знакомо, но как его зовут, он не мог вспомнить. Далее шли двери, ведшие уже непосредственно в школу. Они были приоткрыты. Объявление на них гласило, что «каждый посетитель обязан доложить о себе секретарю». Стрелка указывала на стеклянные окошечки.
Шивон махнула рукой в сторону небольшой камеры слежения, установленной в углу под потолком. Кивнув, Ребус прошел в открытую дверь, а оттуда в длинный коридор с лестницей и большим витражным окном в дальнем конце. Полированный паркет скрипел под его шагами. На стенах были развешаны портреты: бывшие педагоги в мантиях, изображенные за столом или же на фоне книжных полок. Далее следовали ряды имен: первых учеников, директоров, выпускников и сотрудников, отдавших жизнь за отечество.
— Удивительно, как он смог так легко пройти сюда, — негромко произнесла Шивон.
Слова ее эхом разнеслись в тишине коридора, и на звук из какой-то двери высунулась голова.
— Долго же ты добирался, — прогремел голос инспектора Бобби Хогана. — Иди-ка взгляни!
Вернувшись на несколько шагов назад, Ребус заглянул в комнату отдыха шестого класса, комнату размером шестнадцать на двенадцать футов с высоко расположенными на стене окнами. Дюжина стульев и стол с компьютером. В углу примостился старомодный магнитофон, здесь же валялись диски и кассеты. На стульях он заметил журналы: «FHM», «Ожог», «М8». Рядом обложкой вверх лежал раскрытый роман. На крючках под окнами висели куртки и рюкзаки.
— Входи, не бойся, — сказал Хоган. — Оперативная группа здесь уже основательно все прошерстила.
Они тихонько вошли. Да, оперативная группа, первой прибывающая на место преступления, уже побывала здесь, потому что именно в этом месте все и произошло. На стене были следы крови — тонкие, тускло-красные брызги. На полу — капли побольше и подобие пятен там, где нечаянно наступали в лужи крови. Белым мелом и желтым скотчем было отмечено место, где собраны улики.
— Он вошел через одну из боковых дверей, — начал объяснять Хоган. — Была перемена, и двери были незаперты. По коридору он прошел прямо сюда. Погода стояла хорошая, и большинство учеников вышли во двор. Здесь он нашел лишь троих. — Хоган подбородком указал место, где находились пострадавшие. — Они слушали музыку и листали журналы. — Казалось, что Хоган говорит сам с собой, надеясь, что, не однажды повторенные, эти слова что-то ему прояснят.
— Но почему сюда? — недоуменно спросила Шивон. Хоган поднял на нее глаза, словно только сейчас ее увидел.
— Привет, Шив, — сказал он, и на лице его выразилось подобие улыбки. — Ты здесь из любопытства?
— Она мне помогает, — сказал Ребус, демонстрируя руки.
— Господи Боже, Джон, что случилось?
— Долго рассказывать, Бобби. А Шивон задала хороший вопрос.
— Ты хотела спросить, почему преступник выбрал именно эту школу?
— Не только это, — сказала Шивон. — Ты сам объяснил, что большинство учеников находились возле школы. Почему бы ему не начать с них?
В ответ Хоган лишь пожал плечами:
— Надеюсь, мы это выясним.
— Так чем мы можем быть тебе полезны, Бобби? — поинтересовался Ребус.
В глубь комнаты он не прошел, в то время как Шивон разглядывала плакаты на стенах: какая-то важная шишка благосклонно одаривал собравшихся вялым рукопожатием, рядом с ним люди в комбинезонах с непроницаемыми туповатыми лицами — статисты из третьеразрядного фильма ужасов.
— Он демобилизованный, Джон, — говорил между тем Хоган. — Более того, он служил в ОЛП. Помнится, ты рассказывал, что тебя готовили в Особое летное подразделение.
— Тому уж тридцать лет с гаком, Бобби.
Но Хоган не слушал его:
— Похоже, он нечто вроде одинокого волка.
— Одинокий волк, затаивший обиду на весь мир? — предположила Шивон.
— Может, и так.
— И ты хочешь, чтобы я о нем порасспрашивал? — догадался Ребус.
Хоган бросил на него взгляд:
— Дружки, которые у него могут быть, верно, такие же выброшенные армией отщепенцы. Если они кому и откроются, то только имеющему с ними нечто общее.
— Этому общему уже тридцать с гаком минуло, — повторил Ребус. — И благодарю покорно за то, что находишь во мне нечто общее с отщепенцами.
— Ах, ну да ты понял, в каком смысле я это говорю… День-другой, Джон, — вот и все, что я у тебя прошу.
Ребус вернулся в коридор и огляделся. Все кругом было так мирно, так спокойно. Но за каких-то несколько мгновений все переменилось. И городку, и школе уже не бывать прежними. В душе каждого, кого это коснулось, поселился страх. Здешняя секретарша так и будет теперь утыкаться в чужой платок. А родные убитых будут вновь и вновь хоронить детей, не способные думать ни о чем, кроме их ужасных последних мгновений.
— Ну, так как же, Джон? — допытывался Хоган. — Поможешь?
Мягкая волглая вата… она оберегает тебя, убаюкивает.
Ничего загадочного… — так выразилась Шивон… — Просто он слетел с катушек.
— Один-единственный вопрос, Бобби.
Бобби Хоган выглядел усталым и слегка растерянным. Лейт всегда означал поножовщину, проституток или сбыт наркотиков — преступления, с которыми Бобби привык иметь дело. Ребусу показалось, что он вызван теперь лишь для того, чтобы рядом с Бобби Хоганом оказался верный товарищ.
— Ну, выкладывай, — сказал Хоган.
— У тебя сигаретки не найдется?
За место в фургоне шла настоящая война. Хоган снабдил Шивон целой кипой бумаг — материалов дела; странички были еще теплые после школьного ксерокса. На газоне собралась стайка серебристых чаек — тоже, очевидно, любопытствовали. Ребус швырнул в них окурок, и они со всех ног поспешили к нему.
— Я доложу о твоей жестокости к пернатым, — сказала Шивон.
— Точно, — ответил он, не отрываясь от бумаг. Грант Худ закончил телефонный разговор и сунул мобильник в карман.
— Где же наш приятель? — спросил его Ребус.
— Ты это о Грязном Джеке? — Ребус улыбнулся прозвищу, мелькнувшему на страницах одного таблоида наутро после задержания Белла.
— О нем.
Худ мотнул головой куда-то вниз, к шлагбауму:
— Какой-то журналист вызвал его для съемок. Поманил постоянным временем на телевидении. Нашего Джека как ветром сдуло.
— Вот тебе и «не сойду с этого места»! Ну а как ведут себя журналисты?
— Будто сам не знаешь!
Ребус ответил одними губами, прошептав ругательство. Тут у Худа опять зазвонил мобильник, и он отвернулся, отвечая на звонок. Ребус стал глядеть, как пытается совладать с кипой бумаг Шивон: открыв багажник, она старалась запихнуть туда бумаги; некоторые из листов падали на землю, и она их подбирала.
— Все? — спросил ее Ребус.
— Пока да. — Она захлопнула багажник. — Куда мы их везем?
Ребус взглянул на небо. Там бежали тучи. Для дождя погода слишком ветреная. Ему показалось, что он различает, как скрипит на ветру оснастка яхт.
— Мы можем взять столик в пабе. Возле железнодорожного моста есть один, называется «У лодочника». — Она недоуменно взглянула на него. Он пожал плечами. — Это ведь эдинбургская традиция — решать важные дела в излюбленном кабачке.
— Зачем так слепо следовать традиции?
— Я всегда предпочитаю проверенные временем методы.
На это она не нашлась, что возразить, а лишь обогнула машину и открыла водительскую дверцу. Сев, она уже сунула ключ в зажигание, как вдруг вспомнила. Чертыхнувшись, она потянулась через сиденье, открывая дверцу Ребусу.
— Весьма любезно с вашей стороны, — сказал он, влезая в машину. Саут-Квинсферри он знал не очень хорошо, но здешние пабы были ему известны. Рос он по ту сторону устья и отлично помнил вид, открывающийся оттуда: если поглядеть на юг, казалось, мосты разбегаются в разные стороны. Тот же полицейский в форме открыл им шлагбаум, выпуская наружу. Проезд загораживал Джек Белл; стоя посреди дороги, он говорил что-то перед камерой.
— Посигналь-ка ему как следует! — распорядился Ребус. Шивон так и сделала. Журналист опустил микрофон и проводил их злобным взглядом. Оператор снял наушники, повесив их на шею. Ребус помахал члену парламента, сопроводив это подобием извиняющейся улыбки. Толпившиеся по сторонам дороги зеваки сомкнули ряды, разглядывая машину.
— Чувствуешь себя каким-то экспонатом, — пробормотала Шивон. Поток машин возле школы полз черепашьим шагом, всем хотелось рассмотреть место, где произошла кровавая драма. Это не было служебным транспортом — простые обыватели спешили сюда с семьями и фотоаппаратами. Когда машина Ребуса поравнялась с крохотным полицейским участком, он сказал, что выйдет и пойдет пешком.
— Встретимся в пабе.
— Куда ты собрался?
— Хочу почувствовать пульс городка. — Он помолчал. — Закажи мне пинту «IPA», если очутишься там раньше меня.
Он поглядел ей вслед, проследив, как ее машина влилась в вереницу туристских автобусов. Остановившись, Ребус поглядел вверх на мост Форт-роуд-бридж, слушая шум легковых машин и грузовиков, доносившийся до него волнами, как шум прибоя. Наверху, на пешеходной полосе, он заметил крохотные фигурки — люди глядели вниз с моста. Он знал, что на противоположной пешеходной полосе людей больше: оттуда обзор территории школы был лучше. Покачав головой, он продолжил путь.
Вся торговля в Саут-Квинсферри располагалась вдоль одной магистрали, шедшей от Хай-стрит до Хоэс-Инн. Но были и новшества. Проезжая по городу в направлении моста, он заметил новый супермаркет и деловой центр. Зазывная надпись на фасаде манила застрявших в пробках: Устали от разъездов? Поступайте на работу к нам. Подразумевалось, что Эдинбург переполнен, ездить по нему с каждым годом все труднее, и Саут-Квинсферри пожелал принять участие в общем движении вон из города. Однако на Хай-стрит обновления вовсе не чувствовалось: мелкие лавчонки местных торговцев, узкие тротуары, путеводители с байками для туристов. Ребус знал несколько сюжетов: пожар на заводе по производству виски — когда горячий продукт тек по улицам, люди пили его и попадали в больницы; ручная обезьянка, которую прислуга додразнила до того, что животное вцепилось ей в горло; местные привидения, такие как Моубрейский пес и Человек-Репей.
Последний удостоился даже ежегодного празднества, когда вывешивались флаги и транспаранты и устраивалось шествие через весь город. До праздника было еще далеко, но Ребус прикинул, будет ли он отмечаться и в этом году.
Ребус прошел мимо башни с часами. Возле нее были сложены венки, оставшиеся со Дня поминовения, — вандалы, видно, пощадили их. Дорога стала такой узкой, что предусмотрены были специальные места для обгона. Слева за домами то тут, то там мелькал залив. На противоположной стороне ряд одноэтажных лавчонок был увенчан открытой площадкой, за которой опять-таки виднелись дома. В дверях одного стояли две пожилые кумушки; скрестив руки на груди, они обсуждали последние слухи и сплетни; глаза их моментально обратились к Ребусу, в котором кумушки признали чужака. Глядели они на него с опаской, как если бы и он был из числа привидений.
На пути ему попался газетный павильон. Собравшаяся внутри группа обсуждала сообщения вечерних газет. По противоположному тротуару торопливо шла стайка репортеров — других, нежели те, что толпились возле школы. Оператор тащил свою камеру, неся на другом плече штатив. Звукооператор тоже волок свою аппаратуру, на шее у него болтались наушники. Микрофон он нес наподобие винтовки. Репортеры искали подходящее место для съемки. Вела их молодая блондинка, совавшая нос во все дворы и закоулки — не найдется ли там чего подходящего. Лицо ее показалось Ребусу знакомым — кажется, он видел ее по телевизору, а значит, решил он, стайка эта, возможно, из Глазго. Репортаж этой блондинки будет начинаться так: «Потрясенные жители городка сейчас пытаются свыкнуться с ужасом, обрушившимся на это некогда безмятежное место… все задаются одними и теми же вопросами, ответы на которые, кажется, ускользают». Ребус знал, что и сам мог бы написать подобный репортаж. Без помощи полиции журналистам остается только докучать местным жителям, выискивая крохи информации, которую они, кажется, готовы выжать из любой каменной глыбы, если та удостоит их вниманием.
Все это он наблюдал в Локерби и не сомневался, что и в Данблейне дела обстояли точно так же. Теперь настала очередь Саут-Квинсферри. Дорога заворачивала, дальше начиналась Эспланада. На секунду остановившись, он оглянулся, чтобы полюбоваться видом на город, но мешали деревья, мешали дома, мешала арка моста, по которому он перед тем проезжал на машине. Он заметил парапет и решил, что, укрывшись за ним, сможет закурить сигарету — еще одну, пожертвованную ему Бобби Хоганом. Сигарета была заткнута у него за правым ухом, и он стал теребить ее, так как не мог одним движением взять ее в руку; сигарета выскользнула, упала на землю и покатилась, подхваченная ветром. Ребус стал шарить по земле, преследуя ее, пока не наткнулся на острый носок блестящего черного полусапожка. Икры ног над полусапожками были утянуты в драные колготки — черные, в сеточку. Ребус выпрямился. Владелице полусапожек можно было дать сколько угодно — от тринадцати до девятнадцати. Крашеные черные волосы висели как пакля и липли к голове. Лицо девушки было смертельно бледным, глаза же и губы были как у индианки племени сиу. На ней была черная кожаная куртка, надетая поверх каких-то черных полупрозрачных тряпок.
— Вы что, себе вены резали? — спросила она, глядя на его бинты.
— Может быть, и порежу, если ты раздавишь мою сигарету.
Она наклонилась, подняла сигарету и приблизилась вплотную, чтобы сунуть ему в рот.
— У меня зажигалка в кармане, — сказал он.
Вынув зажигалку, она зажгла ему сигарету, умело загораживая ладонью пламя и не сводя с него глаз, словно оценивая впечатление, производимое на него ее близостью.
— Прости, — извинился он, — но сигарета у меня одна-единственная.
Курить и одновременно поддерживать беседу было трудно. Кажется, она это поняла, потому что после двух-трех его затяжек она выхватила сигарету у него изо рта и сунула ее в свой собственный. Ее ногти, которые проглядывали сквозь черные кружевные перчатки, тоже были выкрашены в черный цвет.
— Я не очень-то разбираюсь в моде, — сказал Ребус, — но мне почему-то кажется, что это не только траур.
Она улыбнулась так широко, что он мог увидеть ряд мелких и очень белых зубов.
— Никакой это не траур.
— Но ведь ты учишься в Академии Порт-Эдгар, не так ли? — Она недоуменно взглянула на него, не понимая, как он мог догадаться. — Иначе ты бы сейчас находилась на занятиях, — пояснил он. — Распустили ведь только учеников Порт-Эдгара.
— Вы репортер? — Она сунула сигарету обратно ему в рот. Он ощутил вкус губной помады.
— Я коп, — сказал он. — Из Отдела уголовного розыска. — Казалось, сообщение это не произвело на нее ни малейшего впечатления. — Ты, очевидно, не знала погибших?
— Конечно знала! — Она вроде как обиделась — не хотела оставаться в стороне.
— Но не огорчена их смертью.
Она поняла, что он имеет в виду, вспомнив, как сама же сказала: «Никакой это не траур».
— Если уж начистоту, то я им завидую.
И она опять вперилась в него взглядом. А он не мог не задаться вопросом, какой она будет, если стереть с ее лица краску. Хорошенькой, наверное; возможно, даже беззащитной. Ведь ее раскрашенное лицо — это маска, за которой легко укрыться.
— Завидуешь?
— Ведь они же умерли, правда?
И дождавшись его кивка, она передернула плечами. Ребус опустил глаза на сигарету, и она опять отняла ее, сунув в собственный рот.
— Ты хочешь умереть?
— Из любопытства, вот и все. Хочется узнать, каково это. — Она вытянула губы трубочкой и выпустила вьющееся колечко дыма. — Вот вы, наверно, видели мертвяков.
— Слишком часто.
— А как часто? И как умирают, видели?
Отвечать на этот вопрос ему не хотелось.
— Ну, мне пора. — Она сделала движение, чтобы вернуть ему то, что оставалось от сигареты, но он покачал головой. — Кстати, как тебя зовут?
— Тири.
— Терри?
Она сказала по буквам:
— Но можете звать меня «мисс Тири».
Ребус улыбнулся.
— Полагаю, что имя ты себе придумала. Ну, возможно, еще встретимся, мисс Тири.
— В любое время, как только пожелаете, мистер Следователь! — Она повернулась и пошла в сторону центра, уверенно, несмотря на полуторадюймовые каблуки, и поминутно откидывая назад падавшие обратно пряди; потом она коротко махнула ему рукой в кружевной перчатке, зная, что он глядит ей вслед, и наслаждаясь своей ролью. Ребус догадался, что она из числа так называемых готов. Он видел таких в городе возле магазинов, где продают музыкальные диски. Одно время их гнали с Принсес-стрит-гарденс, на этот счет было особое распоряжение городского совета — не то они вытоптали клумбу, не то перевернули мусорную урну. Сообщение в газете вызвало тогда у Ребуса улыбку. Протянулась ниточка к панкам и дальше — к пижонам — подросткам, отстаивавшим свое право вести себя как им вздумается. До армии он и сам нарушал приличия. Слишком маленький, чтобы влиться в ряды первых пижонов, он стал потом парнем в купленной из вторых рук кожаной куртке с бритвой в кармане. Куртка была не совсем правильной — не байкерской, а в три четверти длины. Он подкоротил ее кухонным ножом, после чего из нее торчали нитки и виднелась подкладка.
Своего рода бунтарство.
Мисс Тири скрылась за поворотом, а Ребус направился к пабу «У лодочника», где его ожидала Шивон с заказанным пивом.
— Я уж думала, что придется твое пиво выпить мне, — жалобно сказала она.
— Прости. — Взяв кружку обеими руками, он поднес ее к губам. Шивон отыскала для них уединенный столик в уголке. Перед ней лежали две кипы бумаг, а рядом с ними — содовая с лаймом и открытый пакетик с арахисом.
— Как твои руки? — осведомилась она.
— Беспокоит только мысль, что не играть мне больше на рояле.
— Какая ужасная потеря для мира легкой музыки!
— Ты когда-нибудь слушаешь тяжелый металл, а, Шивон?
— Стараюсь не слушать. — И после паузы: — Если только чуточку «Моторхеда», чтобы разогреть гостей на вечеринке.
— Я имел в виду что-нибудь поновее.
Она покачала головой:
— Ты и вправду считаешь это место подходящим?
Он огляделся:
— По-моему, аборигены нами не заинтересовались. Мы же не снимки, сделанные на вскрытии, по столу раскладываем.
— Однако там есть снимки с места преступления.
— Спрячь их до поры. — Ребус глотнул еще пива.
— Ты уверен, что с твоими таблетками можно пить спиртное?
Проигнорировав этот вопрос, он мотнул головой в сторону одной из кип.
— Итак, — сказал он, — что же мы имеем в результате и насколько мы сможем продлить наше выездное задание?
Она улыбнулась.
— Не очень-то спешишь опять встретиться с начальством?
— Только не уверяй, что ты мечтаешь о встрече!
Она словно бы призадумалась, а потом пожала плечами.
— Радуешься гибели Ферстоуна? — спросил Ребус.
Она кинула на него злобный взгляд.
— Это я так просто, из любопытства, — сказал он, опять вспомнив о мисс Тири. Он мучительно долго пытался придвинуть к себе один из верхних листов в кипе, пока Шивон не догадалась сделать это вместо него, потом они долго сидели бок о бок, не замечая, что смеркается и день постепенно клонится к вечеру.
Шивон отправилась к стойке взять еще выпить. Бармен попробовал расспросить ее о бумагах, но она перевела разговор на другую тему, и кончилось все литературными реминисценциями. Шивон, оказывается, понятия не имела, что название паба «У лодочника» встречается у Вальтера Скотта и Роберта Льюиса Стивенсона.
— Вы не просто в пабе сейчас пьете, — заметил бармен, — вы пьете в историческом месте.
Она чувствовала себя туристкой. Десять миль от центра города, а ощущение совсем другое. И дело тут не только в произошедших убийствах, о которых, как она вдруг поняла, бармен и словом не обмолвился. Жители Эдинбурга склонны воспринимать пригороды как нечто единое: Портобелло, Масселберг, Керри, Саут-Квинсферри — для них это все части города, не больше. На самом деле даже и Лейт, соединенный с центром Эдинбурга безобразной пуповиной Лейт-Уок, из кожи вон лезет, чтобы сохранить свою идентичность. Удивительно, зачем им это так нужно.
Судьба забросила сюда Ли Хердмана. Родился он в Уишоу, в семнадцать лет пошел в армию, служил в Северной Ирландии, потом за границей, потом обучался в школе ОЛП. Восемь лет прослужил в особых частях, а потом вернулся, как мог бы он выразиться, «на гражданку». С женой он расстался, оставив ей двух детей в Херефорде, где располагался их полк, а сам подался на север. Исходная информация была обрывочной — ни слова о том, что сталось с его женой и детьми и почему они расстались. В Саут-Квинсферри он обосновался шесть лет назад. Здесь и погиб, в тридцать шесть лет.
Шивон взглянула на Ребуса, принявшегося за другой бумажный листок. Ребус тоже был в армии и, как она слышала, служил в войсках особого назначения. Что знает она об ОЛП? Только то, что прочитала в этих материалах. Специальное подразделение, база в Херефорде, девиз «Побеждает дерзкий». Отбирают туда самых лучших, которых только можно найти в рядах армии. Создано подразделение во время Второй мировой войны для целей дальней разведки, но прославилось при осаде иранского посольства в 1980 и в Фолклендской кампании 1982 года. Карандашная приписка на одном из листков указывала, что связывались и с бывшими работодателями Хердмана с целью получения возможной информации. Она обратила на это внимание Ребуса, но тот лишь фыркнул, сказав, что не думает, будто работодатели эти были очень уж словоохотливы.
По прошествии некоторого времени после переезда в Саут-Квинсферри Хердман начал собственное дело — принялся возить на своем катерке скибордистов и тому подобное. Шивон не знала, во сколько может обойтись покупка катера, и сделала еще одну пометку на обороте лежавшего перед ней блокнота.
— Не очень-то вы торопитесь, — произнес бармен. Она и не заметила, что он снова вырос возле нее.
— Что?
Он указал глазами на стоявшее перед ней спиртное.
— А, ну да… — сказала она, делая попытку улыбнуться.
— Это ничего. Иной раз так и тянет уплыть в страну мештаний.
Она кивнула, поняв, что под «мештаниями» подразумеваются «мечтания». Сама она говорила на чистом английском и не уснащала речь шотландскими словечками, что не гармонировало бы с ее классическим выговором. Чистоту произношения она считала полезной. Ее английский заставлял собеседника как бы подтягиваться, стимулировал его, что бывало весьма кстати в ряде случаев. Некоторые же, принимая ее за туристку, теряли бдительность, что тоже было ей на руку.
— Я вычислил, кто вы, — говорил между тем бармен. Она внимательно разглядывала его: за двадцать, высокий, широкоплечий, черные волосы коротко острижены, а лицо из тех, что сохраняют скульптурную четкость линий не так уж долго, не в силах противостоять влиянию алкоголя, сигарет и неправильного питания.
— Поделитесь же, — сказала она, опершись о стойку.
— Вначале я принял вас за парочку репортеров, но никаких вопросов вы не задавали.
— Очень они вам досаждают, а? — спросила она.
В ответ он лишь закатил глаза.
— Но по тому, как вы роетесь вот в этом, — движением подбородка он указал на кипу на столе, — я думаю, что вы детективы.
— Сообразительный вы паренек!
— Он захаживал сюда. Это я про Ли говорю.
— Так вы его знали?
— О, ну конечно. Мы с ним болтали — ничего особенного: о футболе и тому подобном.
— Катал он вас на катере?
Бармен кивнул.
— Красота, да и только! Несешься под мостами, а чтобы вверх взглянуть, надо шею скривить вот так, — он показал, как именно. — Любил встряхнуться этот Ли. — Он вдруг осекся. — Я не про наркотики толкую. Просто он от скорости фанател.
— Как вас зовут, мистер Бармен?
— Род Макалистер. — Он протянул ей руку, и она пожала ее. Рука была влажной от бокалов, которые он вытирал.
— Рада была познакомиться с вами, Род. — Она отняла руку и, сунув ее в карман, вытащила оттуда одну из визиток. — Если вам придет в голову что-то, что сможет нам помочь…
Он взял визитку.
— Непременно, — сказал он. — Непременно, Себ…
— Это произносится Шивон.
— Господи, а пишется-то почему так?
— Но вы можете называть меня сержант Кларк.
Кивнув, он сунул визитку в кармашек рубашки.
— Вы долго здесь в городе пробудете?
— Сколько потребуется. А почему вы спрашиваете?
Он пожал плечами:
— На обед у нас бывает тощий хаггис с репой и индийскими специями.
— Я это учту. — Она взяла со стойки очки. — Пока, Род.
— Пока.
Вернувшись к столику, она поставила перед Ребусом, прямо возле открытого блокнота, пинтовую кружку.
— Вот, пожалуйста. Прости, что я так долго, но, оказывается, бармен знал Хердмана, и может статься… — Она села. Ребус не обращал на нее внимания и словно не слышал. Он не сводил глаз с лежавшего перед ним листка бумаги.
— Что это? — спросила она. Взглянув на листок, она поняла, что уже читала его. Там были подробности о семье одного из потерпевших.
— Джон? — окликнула она Ребуса.
Он медленно поднял на нее глаза.
— По-моему, я их знаю, — негромко сказал он.
— Кого? — Она взяла у него листок. — Ты имеешь в виду родителей этого паренька?
Он кивнул.
— Каким же это образом ты знаешь их?
Руки Ребуса потянулись к лицу.
— Родные… — Он увидел, что она не понимает. — Мои родственники, Шивон. Это мои родственники.
3
Дом был стандартный, в ряду других таких же домов, в тупичке современного квартала. Из этого района Саут-Квинсферри мостов не было видно, и никакого намека на старину, хотя старые улочки находились всего в миле отсюда. На подъездных аллеях стояли машины из тех, на которых разъезжают средней руки управленцы, — роверы, БМВ, «ауди». Участки не разделялись изгородями: лужайка и дорожка, ведущая на соседскую лужайку. Шивон поставила машину возле обочины.
Она стояла немного позади Ребуса, пока он звонил. Дверь открыла испуганная девушка. Ее волосы явно нуждались в шампуне и расческе. Глаза были красные и вспухшие.
— Родители дома?
— Они не будут разговаривать, — ответила девушка, сделав движение, чтобы закрыть дверь.
— Мы не репортеры. — Ребус неловко вытащил удостоверение. — Я инспектор Ребус.
Девушка взглянула на удостоверение, перевела взгляд на Ребуса.
— Ребус? — повторила она. Он кивнул:
— Слышала о таком?
— По-моему, да.
Внезапно за ее спиной вырос мужчина. Он протянул Ребусу руку:
— Джон. Давненько не видались!
Ребус кивнул Аллену Реншоу.
— Наверное, лет тридцать, Аллен.
Мужчины изучали друг друга, сопоставляя увиденное с тем, что помнилось.
— Ты взял меня однажды на футбол, — сказал Реншоу.
— Команда Рейта тогда играла, верно? А с кем, не помнишь?
— Лучше войди.
— Видишь ли, Аллен, я здесь по служебной надобности.
— Слыхал, что ты в полиции служишь. Странно, как все иногда складывается. — Пока Ребус следовал за своим кузеном по коридору, Шивон успела представиться девушке, которая, в свою очередь, сказала, что ее зовут Кейт и что она сестра Дерека.
Шивон помнила это имя по материалам дела.
— Вы, кажется, учитесь в университете, Кейт?
— Да, в Сент-Эндрюсе. На факультете английской филологии.
Шивон не приходило в голову ничего, что не показалось бы избитым или же натянутым. Поэтому она молча прошла по длинному узкому коридору мимо стола, усыпанного нераспечатанными конвертами, и очутилась в гостиной. Там повсюду были фотографии — не в рамках и не расставленные на книжных полках, а высыпанные из коробок для обуви прямо на пол и на кофейный столик.
— Может, хоть ты мне поможешь, — сказал Аллен Реншоу, обращаясь к Ребусу. — Я что-то не всегда припоминаю, кого как зовут, хотя лица знакомы. — Он поднял пачку черно-белых снимков. В комнате были и альбомы; раскрытые, они лежали на диване и прослеживали детство и взросление двух детей — Кейт и Дерека. Вначале шли снимки, сделанные, по всей вероятности, на крестинах, далее последовательно были запечатлены летние каникулы, утра Рождества, выходные и праздники. Шивон знала, что Кейт было девятнадцать, на два года больше, чем Дереку. Знала также, что отец их торговал автомобилями на Сифилд-роуд в Эдинбурге. Дважды — в пабе и на пути сюда — Ребус объяснял ей их родство. У его матери была сестра, вышедшая замуж за некоего Реншоу. Аллен Реншоу и был их сыном.
— Вы не общались? — спросила она тогда.
— Так уж повелось у нас в семье, — ответил он.
— Я очень сожалею по поводу Дерека, — говорил он сейчас. Не найдя, куда бы сесть, он стоял у камина. Аллен Реншоу примостился на диванном валике. Он кивнул и тут же увидел, как дочь расчищает место, чтобы гости могли сесть.
— Мы еще не кончили со снимками, — резко бросил он.
— Я просто подумала… — Глаза Кейт наполнились слезами.
— А что, если нам выпить чайку? — поспешила сказать Шивон. — В кухне мы бы все уместились.
Вокруг кухонного стола едва хватило места для четверых, и Шивон тут же вскочила к чайнику и кружкам. Кейт предложила помочь, но Шивон уговорила ее сесть. Над раковиной было окно, из которого открывался вид на малюсенький, чуть ли не с носовой платок, задний дворик, окаймленный живой изгородью. На вертушку было брошено одно-единственное кухонное полотенце, а на лужайке выкошены две полоски, там стояла газонокосилка, а вокруг бушевал бурьян.
Внезапно стукнула дверца кошачьего лаза, и появившийся кот вспрыгнул к Кейт на колени.
— Это Боэций, — сказала Кейт.
— Назван в честь королевы древней Британии? — высказал догадку Ребус.
— Нет, ту звали Бодиция, — поправила его Шивон.
— Боэций, — пояснила Кейт, — был средневековым философом. — Она гладила кота по голове, а Ребус не мог отделаться от впечатления, что пятна на этой голове придают Боэцию сходство с Бэтменом в маске.
— Ваш кумир? — предположила Шивон.
— Он пострадал за свои убеждения, — продолжала Кейт, — а потом написал трактат, в котором попытался объяснить, почему добрые страдают… — Она осеклась и кинула взгляд на отца, но он, казалось, не слышал.
— А злые процветают? — догадалась Шивон. Кейт кивнула.
— Это интересно, — заметил Ребус.
Шивон подала всем чай и села. Ребус не притрагивался к чаю, возможно, не желая привлекать внимания к забинтованным рукам. Аллен Реншоу крепко сжимал ручку своей постоянной кружки, но подносить ее к губам, кажется, не спешил.
— Эллис звонила, — сказал Реншоу. — Помнишь Эллис? — Ребус покачал головой. — Она ведь, кажется, кузина… Господи, с какого же она бока…
— Не важно, папа, — мягко сказала Кейт.
— Нет, важно, Кейт, — возразил он. — В такое время семья — это все!
— Разве у тебя не было сестры, Аллен? — спросил Ребус.
— Тетя Элспет, — ответила Кейт. — Она в Новой Зеландии.
— Ей сообщили?
Кейт кивнула.
— Ну а мама, Кейт?
— Она недавно заезжала, — не отрывая глаз от стола, поспешил ответить Реншоу.
— Она уже год как бросила нас, — пояснила Кейт. — Живет с… — Она осеклась. — Живет теперь снова в Файфе.
Ребус кивнул, понимая, что она чуть было не сказала: «живет с другим мужчиной».
— Как назывался тот парк, куда ты раз повел меня, Джон? — спросил Реншоу. — Мне было тогда всего лет семь или восемь. Мама с папой привезли меня в Боухилл, и ты сказал, что хочешь погулять со мной. Помнишь?
Ребус помнил это. Он был тогда на побывке дома, и у него чесались руки заняться хоть чем-нибудь. Двадцать лет, даже школа ОЛП еще впереди. Дом ему казался тесным, отец — погрязшим в быте. Вот Ребус и взял маленького Аллена и отправился с ним по магазинам. Они купили бутылку сока, недорогой футбольный мяч и пошли в парк немножко поразмяться. Сейчас он глядел на Реншоу. Тому уже было под сорок. Волосы поседели, на макушке явственная проплешина. Лицо обрюзгшее, небритое. Мальчишкой он был кожа да кости, а сейчас нагулял жир, особенно вокруг талии. Ребус с трудом мог уловить в нем сходство с тем мальчиком, с которым играл в футбол, которого взял в Кирколди посмотреть, как команда Рейта сражается не вспомнить с кем. Сидевший перед ним мужчина теперь будет быстро стареть: жена ушла, сына убили. Осталась лишь близкая старость и желание как-то продержаться.
— Кто-нибудь вас навещает? — спросил Ребус у Кейт.
Кивнув, она опять обратила взгляд на Реншоу.
— Я понимаю, Аллен, каким шоком для вас это явилось, но ты в состоянии ответить на несколько вопросов?
— Ну и каково тебе быть полицейским, Джон? Неужели каждый день приходится такое делать?
— Нет, не каждый. Нет.
— Вот я не мог бы. Хотя и машинами торговать — работа незавидная. Глядишь, например, как отъезжает покупатель в классной тачке, рот до ушей, А потом глядь — возвращается: что-нибудь не так, ремонт, то да се, и тачка у него имеет уже совсем другой вид, и улыбка слиняла с лица…
Ребус покосился на Кейт, и та пожала плечами. Похоже, она привыкла выслушивать бессвязные отцовские речи.
— Нас интересует убийца Дерека, — негромко сказал Ребус. — Мы пытаемся понять, что им двигало.
— Сумасшедший, вот и все.
— Но зачем являться в школу? И почему именно в тот день? Ты понимаешь, что я хочу сказать.
— Ты хочешь сказать, что не собираешься с этим мириться и очень хочешь докопаться до истины, а мы хотим только одного — чтобы нас оставили в покое.
— Но нам необходимо знать, Аллен.
— Зачем? — уже запальчиво возразил Реншоу. — Что от этого изменится? Ты вернешь мне Дерека? Не думаю. Мерзавец, который застрелил его, теперь мертв. А остальное все, по-моему, не важно.
— Выпей чаю, папа, — сказала Кейт, коснувшись отцовского плеча. Он взял ее руки в свои и, подняв к губам, поцеловал.
— Теперь нас только двое, Кейт. А остальные значения для нас не имеют.
— По-моему, ты сам только что сказал, что теперь семья для нас — это все. А инспектор — это ведь наша семья, разве не так?
Реншоу опять перевел взгляд на Ребуса, и глаза его наполнились слезами. Он встал и вышел из комнаты. Они помолчали минуту, слушая его шаги вверх по лестнице.
— Пусть побудет один, — сказала Кейт, уверенно и со вкусом ведя свою роль заботливой опекунши. Она выпрямилась на стуле, стиснула руки. — Не думаю, чтобы Дерек был знаком с этим человеком. Конечно, Саут-Квинсферри — это большая деревня, и, может быть, в лицо он его и знал, может быть, знал даже, кто это такой, но не больше.
Ребус кивнул, но ничего не сказал, рассчитывая, что Кейт почувствует необходимость как-то нарушить молчание. Таковы были правила игры, в которую умела играть и Шивон.
— Ведь он не то чтобы выбрал именно их, правда? — опять поглаживая Боэция, продолжала Кейт. — Я хочу сказать, что они просто случайно оказались в неподходящем месте в неподходящее время.
— Ну, насчет случайности говорить пока рано, — отозвался Ребус. — Это была первая комната, куда он вошел, но по пути он ведь проходил другие двери.
Она подняла на него глаза:
— Папа сказал мне, что второй убитый мальчик — сын судьи.
— Ты его знала?
Она покачала головой:
— Почти нет.
— Разве ты не Порт-Эдгар оканчивала?
— Порт-Эдгар, но Дерек был моложе меня на два года.
— Кейт хочет сказать, — пояснила Шивон, — что и все ученики в классе Дерека были на два года младше ее, почему она ими и не интересовалась.
— И это верно, — согласилась Кейт.
— Ну а что насчет Ли Хердмана? Его ты знала?
Выдержав пристальный взгляд Ребуса, она медленно кивнула.
— Один раз он даже пригласил меня. — Она помолчала. — То есть покататься на его катере пригласил. Нас набралась целая куча. Мы думали, что водные лыжи — это сплошной восторг, а оказалось, что это больше на тяжелую работу смахивает, и напугал он меня до полусмерти.
— Каким же это образом?
— Он очень уж мотал того, кто на лыжах, вел катер прямо на опоры моста или несся прямо на остров Инч-Гарви.
— Там, кажется, что-то вроде крепости? — спросила Шивон.
— Там пушки стояли в войну или что-то в этом роде, чтобы не дать противнику высадиться на Форт.
— Значит, Хердман пытался напугать тебя? — переспросил Ребус, желая направить разговор по прежнему руслу.
— Мне кажется, это должно было стать чем-то вроде испытания — посмотреть, крепкие ли у тебя нервы. Мы все посчитали его маньяком. — Она внезапно замолчала, осознав важность того, что сказала. Бледное лицо стало совсем белым. — То есть я не утверждаю, будто могла предположить, что он…
— Никто не мог предположить, Кейт, — заверила ее Шивон.
Потребовалось несколько секунд, чтобы девушка успокоилась.
— Говорят, он был в армии, кажется, даже диверсантом. — Ребус не знал, куда она клонит, но посчитал за лучшее кивнуть. Она потупилась, глядя теперь на кота, который лежал, закрыв глаза и громко мурлыча. — Это может показаться нелепым…
Ребус подался вперед:
— Ты это про что, Кейт?
— Просто это… было первой мыслью, когда я услышала…
— Что именно?
Она перевела взгляд с Ребуса на Шивон, потом обратно:
— Нет. Это глупость.
— Ничего. Я привык, — с улыбкой произнес Ребус. В ответ она тоже, казалось, криво усмехнулась, а потом набрала побольше воздуха:
— Год назад Дерек угодил в автокатастрофу. Он не пострадал, а вот парень, который был с ним и вел машину…
— Погиб? — догадалась Шивон.
Кейт кивнула:
— Ни у того ни у другого не было прав, и оба были выпивши. Дерек очень тяжело переживал свою вину. И не из-за расследования и всякого такого…
— И какое это может иметь отношение к пальбе в школе? — удивился Ребус.
Она пожала плечами:
— Никакого. Просто когда я услышала… когда папа позвонил мне по телефону… я вдруг вспомнила, что сказал мне Дерек через несколько месяцев после катастрофы. Он сказал, что семья погибшего парня его ненавидит. Почему мне это и пришло на память. А когда пришло, в голове само собой возникло слово… месть. — Она встала со стула и, подняв Боэция, посадила его на освободившееся место. — Думаю, мне стоит проверить, как там папа. Я сейчас вернусь.
Вслед за ней поднялась и Шивон.
— Кейт, — сказала она, — вы хорошо себя чувствуете?
— Все в порядке. Не беспокойтесь обо мне.
— Я очень огорчена этой историей с вашей мамой.
— Не огорчайтесь. Папа с ней постоянно ссорился. Сейчас, по крайней мере, прекратились эти ссоры… — И вновь изобразив улыбку, Кейт вышла из кухни.
Ребус взглянул на Шивон и слегка поднял брови, лишь этим показывая, что за последние десять минут услышал нечто примечательное. Он последовал за Шивон в гостиную. За окнами стемнело, и он зажег свет.
— Шторы задернуть? — спросила Шивон.
— Считаешь, утром их кто-нибудь раздвинет?
— Может, и не раздвинет.
— Тогда оставь как есть. — Ребус зажег еще одну лампу. — Дом этот лучше поярче осветить.
Он стал рыться в фотографиях. Размытые лица, места, которые постепенно всплывали в памяти. Шивон изучала фотографии на стенах.
— Мать семейства из фамильной истории вычеркнута, — заключила она.
— И не только это, — как бы между прочим бросил Ребус. Шивон кинула на него быстрый взгляд:
— А что еще?
Он махнул рукой в сторону книжных полок:
— Возможно, это плод моего воображения, но похоже, что снимков Дерека здесь больше, чем снимков Кейт.
Шивон, кажется, поняла, что он имел в виду:
— И что нам это дает?
— Ну, не знаю.
— Возможно, на некоторых из снимков Кейт была также и мать.
— А потом, считается, что младший в семье всегда любимчик родителей.
— Ты это по собственному опыту говоришь?
— У меня тоже был младший брат, если на то пошло.
Шивон на секунду задумалась:
— Как полагаешь, не надо ему это сообщить?
— Кому?
— Твоему брату.
— Что в нем родители всегда души не чаяли?
— Нет, сообщить о том, что произошло.
— Для этого придется вначале выяснить, где он сейчас находится.
— Ты даже не знаешь, где сейчас твой родной брат?
Ребус пожал плечами:
— Ничего не поделаешь, Шивон.
Они услышали шаги на лестнице. В комнату вошла Кейт:
— Спит. Он все время спит.
— Сейчас это для него лучше всего, — сказала Шивон и сама поморщилась от нечаянно вырвавшейся банальности.
— Кейт, — вмешался Ребус, — мы оставим тебя в покое, но напоследок последний вопрос, если не возражаешь.
— Сначала я должна услышать вопрос.
— Вопрос простой: не могла бы ты сказать точно, где и когда потерпела аварию машина Дерека?
Подразделение Д располагалось в добротном, старинной постройки здании в центре Лейта. Поездка из Саут-Квинсферри не отняла много времени: в вечерний час машины по большей части направлялись из города, а не в город. Сотрудники полиции участвовали в расследовании преступления в школе. Он отыскал служащую канцелярии и спросил ее, где могут находиться папки с делами. Шивон между тем тыкала в клавиши компьютера, надеясь отыскать там соответствующие данные. Наконец папка с делом была найдена — она пылилась на одной из архивных полок вместе с сотнями других. Ребус поблагодарил сотрудницу.
— Рада была помочь, — сказала та. — У нас сейчас все вымерло, настоящая пустыня.
— Слава богу, преступники не знают об этом, — заметил, подмигнув ей, Ребус.
Она фыркнула:
— Да у нас и в обычное время не слишком шумно, — сказала она, имея в виду нехватку кадров.
— С меня причитается угостить вас в ресторане, — сказал Ребус, когда та повернулась, чтобы уйти. Шивон видела, как женщина, не оборачиваясь, махнула рукой.
— Ты даже не знаешь, как ее зовут, — сказала Шивон.
— И угощать ее тоже не подумаю.
Ребус плюхнул папку на стол и сел так, чтобы Шивон, подвинув поближе стул, могла вместе с ним знакомиться с документами.
— Все еще встречаешься с Джин? — спросила она, когда он раскрыл папку, и тут же нахмурилась: поверх документов лежала глянцевая цветная фотография места, где произошла авария. Погибшего подростка выбросило с водительского кресла, так что верхняя половина тела оказалась на капоте машины. Были и другие фотографии, сделанные при вскрытии. Ребус сунул их под папку и погрузился в чтение.
Двое приятелей: Дерек Реншоу, шестнадцати лет, и Стюарт Коттер, семнадцати, решили взять машину, принадлежавшую отцу Стюарта, скоростную «ауди ТТ». Отец был в командировке и должен был вернуться домой поздним вечером на такси. У парнишек в запасе была масса времени, и они решили прокатиться в Эдинбург. Они выпили в одном из баров на набережной в Лейте, после чего направились на Саламандер-стрит. Они намеревались проехаться потом по автостраде А-1 и вернуться домой. Но Саламандер-стрит показалась им очень подходящей для гонок. Следователи рассчитали, что они разогнали машину миль до семидесяти в час, когда Стюарт Коттер не справился с управлением. Он пытался затормозить на красный свет, машину занесло, кинуло на тротуар и шмякнуло о кирпичную стену. Лобовой удар. Дерек был пристегнут ремнем безопасности и потому остался жив. Стюарт же, несмотря на подушку безопасности, погиб.
— Ты помнишь этот случай? — спросил Ребус у Шивон. Та покачала головой.
Сам Ребус тоже его не помнил. Возможно, случай пришелся на время его отпуска или когда он был занят чем-то другим. Если ему раньше и попадалось на глаза это заключение, то оно было… как бы объяснить получше… настолько стандартным и непримечательным, что вряд ли зацепило бы его хоть словом. Молодые люди в погоне за глупыми развлечениями… желание казаться взрослым ценою риска… Он мог бы обратить внимание на фамилию Реншоу, но фамилия Реншоу встречается в этих краях так часто. Он поискал фамилию следователя, которому было поручено дело. Сержант Калум Маклеод. Ребус был с ним немного знаком. Хороший коп, то есть дотошный в расследовании.
— Меня одно интересует, — сказала Шивон.
— Что именно?
— Неужели мы всерьез считаем это убийством из мести?
— Нет.
— Я хочу сказать: зачем ждать целый год? Даже больше года — тринадцать месяцев. К чему такое долгое выжидание?
— Совершенно ни к чему…
— Значит, мы не думаем…
— Это мотив, Шивон. И в настоящий момент, как мне кажется, Бобби Хоган ожидает от нас работы именно тут. Ему надо получить возможность заявить, что Ли Хердман просто-напросто спятил и потому решил пришить двух-трех школьников. Хогану вовсе не требуется, чтобы газеты стали писать о преступном сговоре и что, похоже, следствие чего-то недораскрыло. — Ребус вздохнул. — Месть — это популярнейший мотив. Если мы познакомимся с семьей Стюарта Коттера и исключим ее, то одной проблемой станет меньше.
Шивон кивнула:
— Отец Стюарта — бизнесмен. Имеет «ауди ТТ». Наверное, мог себе позволить и нанять кого-то вроде Хердмана.
— Прекрасно. Но зачем убивать сына судьи? Или того, кто оказался ранен? И зачем себя убивать, если уж на то пошло? На наемного убийцу это не похоже.
Шивон пожала плечами.
— Ну, насчет этого ты, видно, лучше меня осведомлен. — Она перелистала еще несколько страниц. — Не указано даже, в какой области бизнеса подвизается этот мистер Коттер… А, вот… венчурные предприятия. Ну, это дело темное и сомнительное.
— А как его полное имя? — Ребус вытащил записную книжку, но удержать в пальцах авторучку не смог. Шивон пришла ему на помощь.
— Уильям Коттер, — сказала она, сделав запись и присовокупив к ней адрес: — Проживают они в Делмини. Где это?
— В двух шагах от Саут-Квинсферри.
— Звучит шикарно: Лонг-Риб-Хаус, Делмини. Ни тебе названия улицы, ни других подробностей.
— Должно быть, неплохо идут дела у венчурных предпринимателей. — Ребус разглядывал написание слова: — По-моему, я и произнести это толком не умею. — Он продолжил чтение: — Имя супруги — Шарлотта. Владеет двумя соляриями в городе.
— Все собиралась начать посещать один из них, — сказала Шивон.
— Вот теперь тебе и карты в руки. — Ребус уже дошел почти до конца страницы. — Имеется дочь по имени Тири, к моменту аварии четырнадцати лет. Стало быть, сейчас ей пятнадцать. — Сосредоточенно нахмурившись, он попытался каким-то образом перелистать оставшиеся страницы.
— Что ты ищешь?
— Семейное фото.
Ему повезло. Сержант Маклеод и впрямь оказался весьма дотошным, подшив в дело вырезки из газет. Одна бульварная газетенка поместила у себя и фото: отец с матерью сидят на диване, сын и дочь пристроились за их спинами, так что видны лишь головы. Ребус был совершенно уверен, что узнал девушку. Тири. Мисс Тири. Как она ему сказала? «В любое время, как только пожелаете».
Что она, черт возьми, имела в виду?
Шивон заметила выражение его лица:
— Еще один знакомый?
— Случайно познакомился с ней по пути в паб «У лодочника». Но здесь она немного другая. — Он вглядывался в свежее, без косметики лицо. Волосы на фотографии были скорее пепельно-русые, чем иссиня-черные. — Теперь она покрасилась, лицо густо напудрено белой пудрой, губы и глаза подведены черным… одета тоже в черное.
— Из готов, что ли? Так поэтому ты спрашивал меня о тяжелом металле?
Он кивнул.
— Думаешь, это имеет какое-то отношение к гибели ее брата?
— Может иметь. Есть и еще одна вещь.
— Какая?
— Ее слова… Что-то насчет того, что она вовсе не огорчена их гибелью.
Они взяли еды на вынос в любимой восточной кулинарии Ребуса на Козуэй-сайд. Пока паковали заказ, соседняя лавочка, торговавшая нелицензионным спиртным, снабдила их шестью бутылками холодного лагера.
— Потратились не слишком, по-моему, — сказала Шивон, поднимая с прилавка тяжелый пакет.
— Уж не думаешь ли, что я возьму с тебя деньги? — возмутился Ребус.
— Все равно заставлю.
Они отвезли провизию на его квартиру в Марчмонте и поставили машину, ухитрившись втиснуть ее в последний свободный промежуток. Квартира была на третьем этаже. Ребус не мог попасть ключом в отверстие дверного замка.
— Дай-ка я открою, — предложила Шивон.
Внутри, в квартире, воздух был спертый и пахло так, как обычно пахнет жилище холостяка, — несвежей едой, винным перегаром, потом. По ковру гостиной были разбросаны кассеты; они протянулись дорожкой между магнитофоном и любимым креслом Ребуса. Оставив продукты на столе, Шивон направилась в кухню взять тарелки и вилки с ножами. В кухне мало что говорило о готовке. В раковине были оставлены две кружки, в сушке стояла открытая банка маргарина с пятнами плесени. На дверце холодильника висела желтая памятка — список необходимых покупок: «хлеб, молоко, марг., бекон, салатн. соус, спиртн., лампочки». Края записки начали завиваться в трубочку, и Шивон подумала: интересно, сколько времени провисел здесь этот список?
Вернувшись в гостиную, она увидела, что Ребус смог поставить музыку — диск, когда-то подаренный ею, — Вайолет Индиана.
— Тебе это нравится? — спросила она. Он пожал плечами:
— Я подумал, может, это нравится тебе.
То есть до этого дня он не удосужился даже послушать ее подарок.
— Ну уж лучше, чем доисторическая дребедень, которую ты ставишь в машине.
— Не забывай, что имеешь дело и с человеком доисторическим.
Она улыбнулась и стала вынимать покупки. Бросив взгляд в сторону магнитофона, она увидела, что Ребус ухватил зубами бинт и словно вгрызается в него.
— Неужели ты так голоден?
— Есть лучше, когда снимешь это все. — Он начал разматывать полоски бинтов — вначале на одной руке, потом на другой. Она заметила, что ближе к концу движения его замедляются. Наконец обнажились обе руки — красные, в волдырях и, видно, воспаленные. Он с усилием пошевелил пальцами.
— Пора еще таблеток глотнуть? — спросила Шивон.
Он кивнул, потом подошел к столу, сел. Шивон открыла две бутылки лагера, и они принялись за еду. Ребусу было нелегко удерживать вилку, но он проявлял настойчивость и, несмотря на брызги соуса на столе, рубашки своей не запачкал. Они ели молча, лишь изредка обмениваясь впечатлениями от еды. Когда трапеза была окончена, Шивон убрала посуду и тщательно протерла стол.
— Хорошо бы тебе в список продуктов добавить еще салфетки, — посоветовала она.
— Какой еще «список продуктов»? — Ребус уселся в свое кресло, примостив себе на бедро вторую бутылку лагера. — Не посмотришь, крема там не осталось?
— Ты это о сладком креме говоришь?
— Нет, я имею в виду, в ванной — обеззараживающий.
Она покорно пошарила в ванном шкафчике, заметив, что ванна полна до краев. Вода по виду была холодной. Она вернулась с синим тюбиком.
— От порезов и воспалений.
— Подойдет.
Взяв у нее тюбик, он наложил на обе руки и втер в них толстый слой крема. Она открыла вторую бутылку для себя и села с ней на диванный валик.
— Может, мне спустить воду?
— Какую воду?
— В ванне. Ты забыл выдернуть пробку. Наверное, это та вода, которой ты ошпарился, когда опрометчиво влез в нее.
Ребус вскинул на нее глаза:
— Кто это тебе рассказал?
— Доктор в лечебнице. Кажется, он тебе не поверил.
— Вот тебе и врачебная тайна, — пробормотал Ребус. — Он, по крайней мере, подтвердил, что это ожоги от кипятка, а не от огня, а? — Шивон лишь пренебрежительно сморщила нос. — Ну спасибо, что решила меня проверить.
— Я только усомнилась в том, что можно так ошпариться, моя посуду. Что же касается воды в ванне…
— Я спущу ее после. — Откинувшись в кресле, он глотнул из пивной бутылки. — А пока… как мы будем вести себя в отношении Мартина Ферстоуна?
Она пожала плечами, пересев с валика на диван.
— А как мы можем себя вести? Совершенно очевидно, что ни ты, ни я его не убивали.
— Всякий пожарный скажет тебе одно: если хочешь кого-нибудь порешить и уйти безнаказанным, напои его до беспамятства, а потом включи жаровню.
— Вот как?
— И любому копу это также известно.
— Что не означает, будто не мог произойти несчастный случай.
— Мы с тобой копы, Шивон, и хорошо знаем: виновен, пока не доказано обратное. А когда этот Ферстоун успел подбить тебе глаз?
— Откуда ты знаешь, что это он? — По выражению лица Ребуса она поняла, что вопросом своим чуть ли не оскорбила его. Она вздохнула: — В последний четверг перед своей гибелью.
— Что же произошло?
— По-видимому, он выслеживал меня. Я выгружала из машины пакеты с продуктами и вносила их в дом. Когда я отвернулась, он ел яблоко из моего пакета, который стоял на обочине. Лицо его расплывалось в широченной улыбке. Я шагнула к нему. Я была в ярости. Ведь теперь он знал, где я живу! И я отвесила ему пощечину… — Она улыбнулась, вспомнив эту сцену. — Яблоко отлетело на середину мостовой.
— Он мог привлечь тебя за нападение.
— Но он этого не сделал. Он молниеносно выбросил вперед руку и ударил меня под правый глаз. Я отшатнулась, налетела на ступеньку и упала, приземлившись прямо на задницу. А он как ни в чем не бывало ушел, не забыв прихватить лежавшее на мостовой яблоко.
— Ты не сообщила об этом?
— Нет.
— И не рассказывала никому, как это произошло?
Она покачала головой. Ей вспомнилось, что и на вопрос Ребуса тогда она покачала головой, прекрасно зная, что долго думать и гадать ему не придется.
— Лишь после того, как я узнала, что он погиб, я пошла к начальнице и рассказала ей.
В комнате нависло молчание. Бутылки у рта, глаза уперлись в глаза. Шивон глотнула и облизнула губы.
— Я не убивал его, — тихо сказал Ребус.
— Он заявил на тебя в полицию.
— И скоренько забрал заявление назад.
— Выходит, что это несчастный случай.
Секунду он молчал, а потом повторил: «Виновен, пока не доказано обратное».
Шивон приподняла бутылку:
— Ну, за виновного!
Ребус выдавил из себя улыбку:
— Это был последний раз, когда ты его видела?
Она кивнула.
— Ну а ты?
— Ты не боялась, что он явится опять? — И перехватив ее взгляд, он тут же поправился: — Ну пускай не «боялась», но опасалась, думала об этом?
— Я принимала меры предосторожности.
— Какие же?
— Обычные. Постоянно оглядывалась. Старалась выходить и входить в дом вечером, только если кто-нибудь был рядом.
Ребус откинулся в кресле. Музыка смолкла.
— Хочешь послушать что-нибудь еще? — спросил он.
— Хорошо бы услышать, что в последний раз ты видел его в тот день, когда между вами произошла драка.
— Это было бы неправдой.
— Так когда же на самом деле ты видел его в последний раз?
Ребус вскинул голову, чтобы встретиться с ней взглядом.
— В тот вечер, когда он погиб. — Он помолчал. — Но ты ведь и раньше это знала, верно?
Она кивнула:
— Мне Темплер сказала.
— Я путешествовал по пабам и в конце концов столкнулся с ним. Мы перекинулись словцом-другим.
— Обо мне?
— О твоем подбитом глазе. Он сказал, что защищался. — Ребус помолчал. — Судя по твоему рассказу, может, так и было.
— В каком же это пабе вы встретились?
Ребус передернул плечами:
— Возле Грейсмаунта, кажется.
— С каких это пор ты пьешь так далеко от Оксфорд-бара?
Он глянул на нее исподлобья:
— Ну, может, я и желал побеседовать с ним.
— Ты за ним охотился?
— Нет, вы только послушайте этого юного прокурора! — Лицо Ребуса залило краской.
— И без сомнения, половина посетителей паба вычислила тебя как сыщика, — уверенно заявила Шивон. — Почему это и стало известно Темплер.
— Разве это — не типичный случай «давления на свидетеля»?
— Знаешь, я достаточно твердо стою на своих двоих, Джон.
— Хоть ему случалось и сбивать тебя с ног. Он настоящий хулиган, Шивон. Ты же видела его досье…
— Но это не давало тебе права…
— При чем тут право? — Ребус вскочил с кресла и бросился к столу за новой бутылкой: — Еще пива хочешь?
— Но если садиться за руль…
— Ты сама так решила.
— Правильно, Джон. Конечно, это я решила. Я, а не ты.
— Я не убивал его, Шивон. Единственное, что я себе позволил, это… — Остальные слова Ребус проглотил.
— Что ты себе позволил? — Шивон всем корпусом вывернулась на диване, чтобы смотреть ему в глаза. — Что ты себе позволил? — повторила она.
— Я пошел к нему домой. — Она лишь глядела на него во все глаза, чуть приоткрыв рот. — Он пригласил меня.
— Он пригласил тебя?
Ребус кивнул. Открывалка задрожала в его руке, и он перепоручил работу Шивон, которая, открыв бутылку, передала ее Ребусу.
— Подонок любил поиграть в игры, Шивон. Сказал, что мы должны пойти к нему и выпить — так сказать, зарыть томагавки в землю.
— Зарыть томагавки?
— Его слова.
— И вы так и сделали?
— Он был настроен поговорить… не о тебе, обо всем, кроме тебя. Служба в армии, тюремные байки, его детство. Обычная слезливая исповедь — отец бил его, матери до него дела не было…
— А ты сидел и слушал?
— Сидел и думал, как хорошо было бы врезать этому мерзавцу по первое число.
— Но не врезал?
Ребус покачал головой:
— Когда я уходил, он уже здорово набрался.
— И оставался не в кухне?
— Нет. В гостиной.
— А в кухне его ты был?
Ребус опять покачал головой:
— Не был.
— Ты рассказывал это Темплер?
Ребус поднял было руку, чтобы потереть лоб, но вовремя спохватился, вспомнив, какой жгучей болью грозит ему это движение.
— Отправляйся-ка домой, Шивон.
— Сначала мне пришлось разнимать вас, а после ты уверяешь, что он пригласил тебя к себе, что вы с ним пили и болтали. И ты думаешь, что я тебе поверю?
— Я не прошу тебя чему бы то ни было верить. Отправляйся лучше домой.
Она встала:
— Я могу…
— Я уже слышал, что ты можешь твердо стоять на своих двоих, — с неожиданной усталостью в голосе сказал Ребус.
— Я хотела сказать, что если ты хочешь, я могу помыть посуду.
— Не надо. Я сам ее вымою утром. Давай-ка лучше заляжем спать. — Он прошел к большому окну в эркере и стал глядеть вниз на пустынную улицу.
— Во сколько мне за тобой заехать?
— В восемь.
— В восемь так в восемь. — Она помедлила. — У такого, как Ферстоун, должны быть враги.
— С большой долей вероятности.
— Возможно, кто-то увидел вас вместе, а потом выждал, когда ты уйдешь, и…
— До завтра, Шивон.
— Он мерзавец, Джон. Я хочу постоянно слышать это от тебя. — Голос ее задрожал. — За его смерть мир только спасибо скажет.
— Не помню, чтоб я так отзывался о нем.
— И тем не менее ты так говорил, и не так давно. — Она направилась к двери. — Ну, до завтра!
Он выжидал, слушая, когда щелкнет дверной замок. Вместо этого откуда-то из глубины квартиры раздалось журчание воды. Он сделал несколько глотков лагера, глядя в окно. На улице она не появилась. Приоткрыв дверь гостиной, он услышал шум наполняемой ванны.
— Ты что, и спинку мне потереть надумала?
— Это, конечно, не входит в мои служебные обязанности. — Она искоса взглянула на него. — Но сменить одежду тебе не мешает. Я помогла бы тебе достать чистую.
Он мотнул головой:
— Ей-богу, я и сам справлюсь.
— Я задержусь, лишь пока ты будешь мыться. Хочу убедиться, что ты сможешь вылезти из ванны.
— Все будет отлично.
— И все-таки я подожду.
Подойдя к нему, она вырвала из его неверных рук бутылку лагера и поднесла к своему рту.
— Не переусердствуй с кипятком, — предупредил ее Ребус.
Она кивнула, не отрываясь от бутылки:
— Меня одно интересует.
— Что именно?
— Как ты управляешься в туалете?
Он прищурился:
— Как и любой другой мужчина.
— Что-то подсказывает мне, что дальнейшие расспросы были бы неуместны. — Она отдала ему бутылку. — Пойду посмотрю, не слишком ли горячая вода на этот раз.
Позже, кутаясь в банный халат, он глядел, как она вышла на улицу, как посмотрела по сторонам, как оглянулась, хотя ее преследователь теперь и оставил ее в покое на веки вечные.
Но Ребус знал, что людей, подобных Мартину Ферстоуну, по улице шатается много. Что их тьма и тьма. В школе их дразнят. Вечно становясь козлами отпущения, они прибиваются к бандам, где их поначалу тоже в грош не ставят. Но, закалившись в должной мере, они и сами начинают тяготеть к насилию и мелкому воровству, так как другой жизни они и не видывали. Ферстоун рассказывал ему свою историю, а Ребус слушал.
— Небось думаешь, мне надо к врачу, башку проверить, да? А я скажу тебе, что одно дело, как ты себя ведешь, и совсем другое — что у тебя внутри в башке происходит. Похоже на бред, да? Может быть, и так, потому что я уже здорово набрался. А ты, если хочешь залакировать, то пожалуйста — виски еще полно. Ты только пальцами щелкни, а то я, знаешь, не очень-то привык угощать, как хозяину положено. Разболтался тут, а ты… ты, если что, не стесняйся. — Он все говорил, говорил, а Ребус слушал, потягивая виски, чувствуя, что больше пить не в силах.
Ферстоуна он нашел лишь в пятом из пабов. И когда монолог собутыльника наконец иссяк, Ребус, подавшись вперед, наклонился к нему. Они сидели в продавленных креслах, разделенные кофейным столиком с картонной коробкой вместо одной ножки. Два стакана, бутылка, переполненная пепельница и Ребус, наклонившийся вперед, чтобы подать наконец голос впервые за эти полчаса:
— Марти, давай забудем эту историю с сержантом Кларк, засунем все это куда подальше, ладно? Ну не нарочно я это, погорячился, вот и все. А у меня есть вопрос, который я все задать тебе хотел…
— Какой? — Ферстоун сидел осовелый в своем кресле с сигаретой, зажатой между большим и указательными пальцами, глаза его слипались.
— Я слыхал, что ты с Павлином Джонсоном знаком. Что о нем скажешь?
Стоя у окна, Ребус прикидывал, сколько еще болеутоляющего осталось в пузырьке. Хотелось выйти и выпить как следует. Отойдя от окна, он направился в спальню. Открыл верхний ящик комода и, роняя на пол галстуки и носки, нашел наконец то, что искал.
Зимние перчатки. Черные кожаные перчатки на нейлоновой подкладке. Совсем новые. Надеваемые впервые.