Я этого не видел.

А хотелось бы.

Мне говорили, что взрыв получился очень живописный.

Те обитатели Брэмфилда, которые в данный момент плясали конгу вокруг стоянки за «Веселым садовником», празднуя новый год и новое тысячелетие, сначала решили, что это фейерверк, который устроил для них щедрый лэрд.

Дело в том, что взрывчатку заложили очень искусно, а вся прелесть была в том, как я понял уже после, что отдельные заряды не были снабжены часовыми механизмами. Т.С. Давстон предоставил судьбе самой распорядиться тем, как они сработают.

Давайте, я объясню.

Он был одержим идеей, что конец цивилизации – нашей цивилизации – наступит ровно в полночь в последнюю ночь двадцатого века. Он говорил, что знает это. Видел это. Чувствовал это. Как угодно. И он был так в этом уверен, что заложил свою бомбу следующим образом.

Детонатор был оснащен простым прерывателем. Пока в замок Давстон поступает электричество, бомба абсолютно безопасна. А вот если подача электричества прекратится, она взорвется.

И разумеется, если Тайное Правительство Мира не разрабатывает Ошибку Тысячелетия, благодаря которой все компьютерные системы должны выйти из строя, подача электричества не прекратится. Но если оно ее разрабатывает и Единая Энергетическая Система откажет…

Большое АП-ЧХИ!

И точно в полночь компьютерные системы вышли из строя, и Единая Энергетическая Система отказала.

Даже сойдя в могилу, он им все равно отомстил.

Конечно, его можно любить, его можно ненавидеть, но не восхищаться им нельзя. Это был настоящий шедевр.

Но я собирался рассказать, как были размещены заряды.

Их было три. Три отдельных заряда разнесли замок Давстон на атомы. Но они были установлены настолько искусно, что они сделали и еще кое-что. Когда они взорвались, в небо взлетели три огромных огненных шара.

Они крутились и плевались огнем и на одно мгновение превратились в трех змей с логотипа Геи Т.С. Давстона.

Ну не умно ли, чтоб его?

Но я уже сказал, что не видел этого. Фургон, которым я пытался управлять, снес ворота и полетел по дороге к деревне. А потом был тот коварный поворот, как раз перед «Веселым садовником».

Так вот: было темно, очень темно, ни фонарей, ничего. А я так и не разобрался, как включить фары у этого чертова фургона, а дорога вся обледенела, а мы ехали ну очень быстро.

Я повернул руль и что было сил надавил на тормоз, но этот поворот даже и в самые лучшие времена был очень коварный.

– Аааааааааааааааа! – завопил Норман.

– Аааааааааааааааа! – согласился я.

Я смутно помню, как зад прицепа занесло вперед, и как словно ниоткуда взялись все эти деревья, и как мы вдруг перевернулись, а потом стало еще темнее.

По «Веселому садовнику» мы промахнулись всего на несколько сантиметров, но зато точно попали в очень живописный домик эпохи Тюдоров напротив – тот, с ухоженным садиком с клумбами, с надписью «Охраняется государством» на стене, и все такое.

И грохота-то особого не было, скажу я вам.

Когда я очнулся, мы с Норманом лежали тесным узлом на потолке кабины, который теперь стал полом.

– Так мы, значит, умерли? – спросил Нортон.

– Нет, – ответил я. – Мы не умерли. Мы выжили. Мы в безопасности.

И я не знаю, почему я так сказал. Я знаю, что так говорить нельзя. Я знаю и мы все знаем, что как только это скажешь, с тобой сразу же случится что-нибудь еще хуже.

Навлечешь на себя НЕОЖИДАННЫЙ КОНЕЦ.

И не спрашивайте, почему так. Наверно, это традиция, или старинный договор, или что-то вроде того. Но я сказал именно так. И, раз уж я это сказал, сказать это обратно я уже не мог.

– Что это за звучок такой? – спросил Норман. – Такое смешное царапание…

Такое смешное царапание. И что бы это могло быть?

Могла ли это быть химера, которая каким-то образом забралась в фургон и теперь пробиралась к кабине, чтобы ворваться в нее, разорвать нас на части и проглотить, не разжевывая?

Конечно, могла бы.

Но это просто ветер свистел в ветвях.

Фу– ух.

– Скажи, что мы в безопасности, – попросил Норман.

– Мы в безопасности, – сказал я. – Нет, стой-ка. Бензином не пахнет?