Чалмерс замер на пороге, когда услышал доносящийся из-за двери смех. Он перехватил поднос, прислушиваясь. Раздался грохот. Еще какая-то часть каюты, без сомнения, была принесена в жертву, когда герцогиня Киттридж отрабатывала свой бросок. На лице Чалмерса застыла привычная невозмутимость, хотя искорки живого интереса плясали в его темных глазах.

— Отлично, Тесса! На этот раз ты попала!

Чалмерс закрыл глаза, когда из-за двери донесся голос Джереда:

— Мы еще сделаем из вас настоящего игрока. Все впереди!

Чалмерс вздохнул.

— Вам просто нужно развивать чувство мяча Рука идет наверх, вот так.

Грохот несколько секунд спустя сообщил, что ее рука еще недостаточно натренирована. Но основной урон каюте был нанесен в тот раз, когда Джеред был отбивающим: стоял такой шум, что юнга позвал Чалмерса, испуганный тем, что там происходит.

Чалмерс открыл дверь и обнаружил импровизированный крикетный матч. Лимон вместо мяча и герцогская трость вместо биты. Его появление, вместо того чтобы утихомирить участников, вызвала взрыв смеха.

— Как вы вовремя! Немедленно тащите завтрак!

— А бимер — это подача, когда мяч пролетает к отбивающему без касания, — сказал Джеред.

— Конечно, как я могла забыть?

— Если вы получаете дак, очки не засчитываются. Если у вас пара, это означает, что вам не удалось набрать очков в обоих иннингах матча.

— Джеред, это просто бессмысленно. Китайский удар, драг, подкрутка, как можно что-то понять в этой идиотской игре?

— Вы ошибаетесь, Тесса, — возразил Джеред. — В нее играют вот уже двести лет. А может быть, и больше.

Чалмерс принес завтрак. На этот раз его услышали за дверью. Смеющийся голос пригласил войти.

Он сразу увидел последствия игры. Подушки сброшены с кресла, на одной из стен красовалось желтоватое пятно, запах лимона стоял в воздухе. Он снова вздохнул. Герцогиня исчезла.

Этот вояж был просто одним из досадных происшествий в его жизни с герцогом Киттриджем.

Чалмерс поставил поднос на стол рядом с Джередом и поклонился.

Тот игнорировал его присутствие, как будто Чалмерс был невидимкой. Честно говоря, он и не хотел, чтобы его кто-то замечал. Чалмерс предпочитал находиться в тени. Но в этом путешествии он был практически бесполезен, если не считать доставки еды. У него не было повода готовить его светлости одежду; нечего чистить, нечего полировать. Герцог прекрасно справлялся без него.

Но не только эта бесполезность и положение, образно говоря, пятого колеса в телеге сбивали с толку старого слугу. За последние несколько дней он заметил странную вещь. Оба, герцог и герцогиня, превращались в одно целое, в то, что Чалмерс мог назвать только «они». Как будто чем больше они проводили вместе времени, тем сильнее прирастали друг к другу. Странный феномен, свидетелем которого был Чалмерс, чувствуя себя совершенно лишним. Это началось с совместного молчания, которое переросло в совместный смех, этих двоих как будто притягивало друг к другу. Он был бы просто счастлив проводить оставшееся время этого бесконечного плавания в своей каюте, даже делая вид, что не слышит храпа первого помощника капитана.

Чалмерс закрыл дверь каюты с чувством, очень похожим на облегчение.

— Он ушел?

— Сбежал, как кролик в охотничий сезон.

Тесса вышла из-за ширмы. В ее руке был раздавленный лимон, который она достала из-под кровати.

— Мне кажется, я не нравлюсь Чалмерсу, — сказала она, глядя на дверь.

— Вопрос не в том, нравитесь вы Чалмерсу или нет, а в том, нравится ли он вам? — сказал Джеред, наливая чай в чашку.

Она тщательно обдумала эту мысль.

— А что, если я скажу, что не особенно?

— Честный ответ, — ответил он, пряча улыбку.

— Даже если он был с вами... — она помедлила, — как долго?

— Почти двадцать лет.

— О, как много!

— Но я должен признаться, что бывают времена, когда я испытываю к нему теплые чувства.

— Я вас понимаю, — ответила она с такой безутешностью, что он рассмеялся.

— Ему просто придется привыкнуть к вашему присутствию в моей жизни, Тесса.

— Настоящий подвиг, Джеред.

— Но не обременительный, — сказал он, протягивая руку.

Тесса взяла ее и вдруг удивила его, поднеся ее к губам и поцеловав пальцы. Ее улыбка манила его ближе, и он поцеловал ее и отступил назад.

— Конечно, если он мешает вам, я могу его просто уволить.

— Господи, нет!

— Вы уверены?

Ее глаза были широко распахнуты.

— Людям нужна работа, Джеред. Особенно такая, к которой они привыкли за много лет. Вы просто не можете увольнять их без всякого повода.

— Я и не собираюсь. Только предложил. Вы отказываетесь от игры в крикет?

Тесса кивнула, потом снова улыбнулась.

— Ну а что вы предлагаете? Стало слишком холодно, чтобы гулять по палубе.

— Слава Богу, — пробормотав она.

Джеред театрально нахмурился.

— И хотя ваш второй выход не имел никаких дурных последствий, я думаю, что мы испытываем судьбу, учитывая ненадежное состояние вашего желудка.

— Джентльмен не стал бы говорить о таких интимных вещах при даме. И кроме того, я чувствую себя великолепно. — Она нахмурилась совсем не в шутку.

Ее вспыхнувшие щеки должны были помочь ему прочитать ее мысли. Вместо этого он понял, что просто поражен ее внешностью. Она не была слишком броской на вид, и все же бывали моменты, когда она выглядела красавицей, особенно когда поворачивала голову и улыбалась. В такие мгновения она заставляла его дыхание остановиться. У нее были безупречные зубы. Она любила улыбаться, причем частенько смеялась над собой. Ее темно-каштановые волосы вились вокруг плеч, изящно обрамляли лицо. Он протянул руку и погрузил пальцы в тяжелые пряди.

— Джеред?

Он стряхнул с себя все мысли и опустил руку.

— Почему вы никогда не говорите о вашей семье?

— Что сказать? Мои родители умерли, с сестрой мы чужие.

— Я думаю, что вспоминала бы своих домашних, даже если бы их больше не было со мной. Люди по-настоящему умирают, только когда их забывают.

Он протянул руку и коснулся кончика ее носа.

— Это звучит очень трогательно, Тесса, но не совсем верно. Иногда воспоминания делают утрату еще более болезненной. — Это он открыл совсем недавно.

Тесса внимательно смотрела на него, как будто определяя, насколько он расположен вести речь на столь щекотливую тему.

— Ваша матушка была тихой, скромной и непритязательной?

Он поднял бровь.

— Моя матушка носилась как черт на коне по холмам вокруг Киттридж-Хауса, ходила с нами на рыбалку и учила меня ходить под парусом.

— Тогда откуда вы взяли все эти ваши нелепые представления о женах, Джеред? Из светского общества? Это непохоже на вас, перенимать мысли тех, кого вы, как говорите, презираете.

Он подумал, что она сказала бы в ответ на правду? Просто примет это или будет копать дальше?

— Возможно, я не хотел, Тесса, испытывать то, что было с моим отцом, когда умерла моя мать.

— Он очень горевал? — Она всегда задавала вопросы.

— Можно ли умереть от горя? — Его глаза смотрели в стену. — Он как будто тоже умер вместе с ней. Почти не говорил, редко выходил из своей комнаты. Когда же он все-таки покидал дом, то направлялся только на то место, где она умерла. Он стоял там в любую погоду, по его лицу текли слезы. Однажды я нашел ею там на коленях, раскачивающегося взад и вперед и обнимающего воздух, как будто это была она.

Джеред посмотрел на нее. В ее глазах были слезы.

— Не плачьте, Тесса. Это давно прошло. Много лет назад.

— Так ли? Или вы до сих пор носите это внутри? Он, должно быть, очень сильно любил ее, иначе не страдал бы так.

— Я действительно не хочу обсуждать моих родителей, Тесса. — Он повернулся и отошел к окну, выходящему на корму судна.

— Джеред, но я не собираюсь проникать в ваши мысли. Я не хочу показаться любопытной. Просто пытаюсь вас понять.

— Я не уверен, что хочу быть понятым.

Она не могла оставить это вот так и коснулась его руки. Он посмотрел на ее руку на своем рукаве. Такая настойчивая в своей привязанности. Ей было трудно сопротивляться.

— Очень хорошо, на какие вопросы вы хотите, чтобы я ответил? — Он вернулся к столу и посмотрел на остывающий на подносе завтрак.

— Почему, Джеред?

— Почему — что?

— Вы прекрасно знаете что. Почему вы не прикасаетесь ко мне? Вы обращаетесь со мной как брат и каждую ночь оставляете меня одну.

Ее щеки были пунцовыми, и при всей ее решимости она не смотрела ему в глаза. Его упрямая жена смущена? Это что-то новое. Он попытался взять ее за подбородок пальцами, но она увернулась от его прикосновения.

— Это из-за шрама, да?

— Что?

Она взглянула на него и отвела глаза.

— Я вам неприятна?

— Конечно. Настолько, что я провел последние пять минут, восхищаясь вашей красотой. Я удивлен, что позволил вам занять мою каюту, когда вы такая хорошенькая ведьма. Знаете ответы на все вопросы.

Она заморгала. Потом нахмурилась.

— Из всех глупостей, которые вы иногда произносите, эта, должно быть, самая идиотская. Я могу смириться с тем, что вы цитируете посреди ночи «Сказки Матушки Гусыни». Даже терпеть ваши нескромные выкрики в переполненных театрах. Я могу даже зайти так далеко, что, возможно, даже выдержу ваше постоянное присутствие в моей жизни. Но я не выношу глупых женщин, Тесса.

Она бросила в него что-то. Это оказался его тост. Он не попал в Джереда, но она испортила вполне хорошую еду, тем более что это был его завтрак. Тесса стала есть позже, говоря, что чувствует себя лучше, когда ест умеренно.

Джеред взял серебряный прибор, состоящий из нескольких плошек, в одной из которых был яблочный джем. Он открыл серебряную крышку и ковырнул пальцем джем. Капля упала на щеку Тессы. Она засмеялась.

— О, прекратите, Джеред.

Она вытерла щеку и шагнула ближе.

— Спасибо вам, — сказала она, поднося обе его руки к своим губам. Потом наклонила голову и поцеловала центр каждой ладони поцелуем таким нежным и милым, что ему будто пронзило сердце. Это была скорее не страсть, а благословение. — Все чудесно. Но если дело не в моем шраме, тогда в чем же?

Он вздохнул. Ей не поможет ничего, кроме правды, не так ли? И все же, как же он ее озвучит? Слова никак не хотели вылетать изо рта. Этот брак был несправедлив к ней. И все же она никогда не переставала отдавать — себя, свой юмор, все те качества, которые делали ее уникальной. Он с самого начала был очарован ее чувственностью, ее неистощимой страстью. В том, что она чувствует то же самое, Джеред не сомневался; у него было гораздо больше опыта. И все же казалось нечестным использовать выработанные приемы, чтобы сильнее привязать ее к нему. Надо и честь знать. Честь... Странное слово, чтобы использовать в таких обстоятельствах, но оно подходило больше всего.

Он обнял ее, не позволяя повернуться, отступить или убежать.

— Тесса, — пробормотал он в ее волосы. — Пожалуйста. — Он собрался просить отпущения грехов? Кто его знает. Только понимает, что близится момент истины, никаких тайн от жены.

Джеред подошел к двери и крепко запер ее, гадая, стоит ли сказать ей, что он никогда в жизни не испытывал того, что чувствует сейчас. Он сомневался, что она поверит ему. У Тессы нет оснований считать его искренним. Он задернул шторы, закрывающие каюту от слабого солнца, погрузив ее в темноту, но потом понял, что совершил ошибку. Снова отдернул их, впустив в каюту серебристый свет.

Он молча подошел к ней, понимая с совершенной ясностью, что бывают моменты, когда слова бессильны. Важны только действия, движения его рук по застежке ее платья, подтверждающие эту мысль. Ее вдох показался острым как кинжал, способный пронзить его сердце.

Он поцеловал ее обнаженное плечо, любуясь его плавными изгибами, наслаждаясь нежностью ее кожи. Он касался подобным образом многих женщин. Но их кожа никогда не была такой гладкой, их плоть не была такой податливой, а их запах таким соблазнительным. Он поцеловал местечко, где шея переходит в плечо, провел языком по ключице, провел губами по ее горлу дразнящими поцелуями. Когда он наклонился и взял ее на руки, она только уткнулась лицом в его грудь. Робость? Или она испытывает такие же чувства, что он сейчас? Что ж тут странного? Ведь они — муж и жена: одинаково мыслят, одинаково чувствуют. Он нежно положил ее на кровать.

Его рубашка потеряла две пуговицы, неловкие пальцы никак не могли расстегнуть брюки. Ему показалось, что сапоги он зашвырнул в другой конец каюты и точно не знал, как справился с остальной своей одеждой.

Он лег рядом с ней, подпирая рукой голову — ленивая поза, скрывающая бешеное биение его сердца, идеальная поза, если бы он лежал удовлетворенный, не чувствуя этого неукротимого желания. Он положил руку Тессе на живот, выше аккуратного треугольника волос, скрывающего ее женственность. Она вздрогнула от этого прикосновения, но не отстранилась от него. Более того, выгнулась ему навстречу, ее руки водили по его груди, сводя его с ума. Ее груди, упругие и жаркие, взывали к ласке, и он не мог, да и не хотел этому противиться. Он лизал ее левую грудь, сосал ее, наслаждаясь ею с чувственным голодом, которого никогда раньше не испытывал. Она тихонько постанывала, обнимая его все крепче.

Ее сосок был горячий, кожа еще горячее, обжигающее пламя, такое же, как то, что горело в нем и которым он больше всего на свете хотел поделиться с ней, согреть ее изнутри.

Отраженное водой солнце заливало ее кожу кремовым светом. Ее волосы рассыпались по плечам, создавая настоящее произведение искусства. Она дрожала. Джеред натянул на нее одеяло, укрывая от холода.

Он положил руку на ее правую грудь, лаская, наклонился и поцеловал шрам, искажающий ее идеальную кожу. Его пальцы нежно водили по нему и по маленькому следу под ее грудью. Его охватил трепет, когда он лег рядом с ней, касаясь ее чувственными и ласковыми пальцами. Мгновение вновь пережитого ужаса, невероятной душевной боли. Это чудо, что он не потерял ее.

Он видел, как ее вены синеют под нежной кожей, вдыхал ее аромат. Потом провел носом по ее виску, по чувствительной коже на шее.

В какой-то миг, освещенный ее улыбкой, он поцеловал ее, такую покорную, такую красивую, такую приглашающую.

Его руки дрожали, пальцы так жаждали погрузиться в самые сокровенные женские тайны, что он едва ли не дрожал от желания. Он был тверже, чем когда-либо, в его мозгу промелькнула смешная мысль о стали. Он искренне волновался по поводу своей способности достойно завершить акт, так он был охвачен неистовым желанием. Он снова чувствовал себя ребенком, с детским жадным аппетитом ко всему вкусному.

Страсть... Он думал, что знаком с этим понятием уже давно. Он испытывал и раньше вожделение, чувствовал, как твердеет, глядя на привлекательную женщину, особенно когда касался ее отзывчивой груди. Но оказалось, что до этого момента он вообще не понимал, что такое страсть.

Тесса положила руку ему на грудь, покрытую волосами, провела по плечу, чувствуя гладкую кожу. Он не издал ни звука, но казалось, что вздохнул, открылся, как распахнувшаяся дверь. Она положила другую руку ему на затылок и заглянула в глаза.

Тесса воспользовалась его неподвижностью. Пальцы блуждали по выпуклостям и впадинкам лица, которое она знала так хорошо. На его широкий лоб упала прядь волос, и она мягко вернула ее на место. Его ресницы были такими длинными, брови — густыми, на щеках около рта — ямочки. У него был орлиный нос, подбородок четкий, не слишком выпирающий. Ее пальцы снова и снова возвращались к его рту, водя по нижней губе, по контуру верхней, деликатно исследовали щель между ними и замерли, как будто испугавшись своей смелости.

Она не остановилась, а робко коснулась его шеи. Плечи были такими широкими... она с удовольствием провела по ним ладонями.

Тесса хотела ощутить его всего, насладиться каждой черточкой.

Джеред внезапно поцеловал ее в ушко, и она услышала его дыхание, быстрое и взволнованное. Этот звук, казалось, растопил ее сердце. Она положила руку на его щеку — жест нежности. Этот момент она будет помнить вечно.

Ее груди налились тяжестью, а пульс бился слишком сильно, заставляя все тело вибрировать.

Она уносилась в вихре ощущений, а он не делал ничего, только обнимал ее, касался ее осторожно, с трепетом, лаская и как будто прося позволения двигаться дальше. У него вырывались вздохи, Джеред будто был слишком переполнен эмоциями, чтобы говорить, и должен был как-то найти им выход. Она прижалась щекой к его груди, понимая, что влюбилась в него, еще когда впервые увидела в детстве.

Она теснее прижалась к нему, наслаждаясь гладкостью его свежевыбритого мужского лица, ее пальцы ласкали волосы на его затылке, где они причудливо завивались.

Она никогда раньше не испытывала такого чувства — как будто поднимаешься над собой и улетаешь. Это было ново и даже немного пугающе. Она знала каким-то шестым чувством, что то, что она испытывает к Джереду Мэндевиллу, не похоже на все другие ощущения, которые она когда-либо переживала. Что-то, что не требует интеллекта или мудрости. Что-то простое и земное. Главное, что она знала, что он нужен ей. Сейчас и навсегда.

Его губы были такие умелые, пахли мятой и немного корицей, теплые и волнующие. Не оставалось ничего, как только отвечать ему поцелуем на поцелуй. Тесса прижалась к нему, а он обнял ее, целуя все более страстно и проникая языком в глубины ее рта, наслаждаясь ее теплотой и чувственностью.

Разве не странно, что можно чувствовать так много? Что губы могут трепетать и пульсировать? Ее кожа была такой восприимчивой, посылая волнующие ощущения по всему телу. Тесса прижалась губами к шее Джереда, его пульс бился так же сильно и быстро, как ее собственный. Но почему он так медлит? Почему ласкает ее так неторопливо, слишком осторожно? Ей хотелось попросить его быть более настойчивым, но она этого не сделала, запутавшись в паутине ощущений так же основательно, как будто она была жертвой, а не сообщницей в этой игре страсти.

Его теплая ладонь легла на ее сосок. Тесса выгнулась ему навстречу, чувствуя, как ее плоть требует более ощутимого контакта.

Его дыхание было теплым, обволакивающим, дразнящим. Его руки сомкнулись на ее пояснице, крепко обнимая, голова зарылась где-то между шеей и плечом, когда он безмолвно молил о том, чего не мог назвать, но она его понимала. Джеред хотел утешения, как ребенок, требующий сочувствия, выраженного в прикосновении.

Джеред отодвинулся, и внезапно стало холодно, неуютно, зябко. Это длилось всего несколько секунд. Она вопросительно взглянула на него. А он уже как будто окутывал ее волнами новых ощущений, которые начинались в ее ногах и дюйм за дюймом поднимались выше. Там, где лежали его пальцы, как будто появились ленты: ярко-красная, солнечно-желтая, небесно-голубая. Они сплетались вокруг нее, словно кокон, привязывая ее все крепче к нему. Она вздохнула, но звук превратился в стон, умоляющий и в то же время требовательный, мольба, которую он успокоил прикосновением языка.

Ее тело вибрировало, как будто внутри оказалась пчела, рвущаяся на волю. Она никогда раньше не испытывала ничего подобного. Тесса хотела двигаться, ее порывы были инстинктивными, идущими откуда-то изнутри, хотя внешне она оставалась неподвижной, стараясь не расплескать свои чувства, чтобы полнее ощутить их.

Ее руки потянулись к его голове, притягивая ее для поцелуя. В это соединение губ и языков Тесса вложила все свое желание, всю прошлую боль и страх. Потом она приняла его, как каждая женщина принимает своего партнера, с покорностью и любовью, нежной привязанностью и полным доверием.

Он улыбнулся и вошел в нее.

Пытка, но без боли, — это страстное вторжение. Она чувствовала ожидание, пульс, бьющийся глубоко в ней, отмеряющий предел ее способности к терпению. Она хотела освобождения от нарастающего напряжения, но Джеред не двигался, а только касался губами ее губ, шепча ласковые слова. Она хотела яркости, ослепительного взрыва, но он только наклонил голову и поймал ртом твердый сосок, дразня его зубами.

Слабо освещенная зимним солнцем, комната казалась волшебной. Тесса знала, что нежный стон, мольба, вздох выдают экзальтацию ее тела, когда Джеред стал двигаться внутри ее — медленно, чувственно. А потом солнце взорвалось, расколовшись на миллионы искр света.

Снова тишина, когда сердца бьются слишком быстро, а пульс начинает замедляться. Двое влюбленных смотрели в глаза друг другу и видели обнаженные души. И ничего прекраснее в своей жизни ни один из них не испытывал.

Слова были не нужны.