Лишь в этой комнате, куда редко наведывались обитатели Ненвернесса, в полной мере раскрывалась истинная натура лэрда. Здесь не было орудий пыток, о чем шептались самые юные и любопытные жители замка, невообразимых яств, которыми, по мнению обжор, в одиночестве услаждал свой непомерный аппетит Хью Макдональд. Вопреки уверениям романтичных девиц в этой комнате никогда не разыгрывалась любовная драма. Залитая солнцем и светлая даже в самый мрачный день, она служила рабочим кабинетом человеку, чей ум одолевало множество вопросов.

Любознательность была главной чертой лэрда, и если в молодости он получал удовольствие от дружеских пирушек, то теперь находил отраду в книгах и географических картах. Ему недоставало только подходящего собеседника, которому он мог бы поведать сокровенные мысли, и нужду в таком собеседнике Хью ощущал сильнее, чем голод или жажду.

Неукротимое любопытство, для удовлетворения которого, возможно, не хватит его жизни, заставило лэрда погрузиться в изучение римского права, чтобы взять на себя трудную задачу управления замком, вникнуть в учение Коперника, павшего жертвой невежества и до сих пор не прощенного Церковью за еретические взгляды. Изучая звезды, Макдональд гадал, какое место во вселенной занимает мир, в котором мы живем. Страстный любитель математики, преклонявшийся перед выдающимися представителями этой науки, он вдруг обнаружил в себе способность к абстрактному мышлению.

Не мудрено, что таинственная комната, о которой ходило столько слухов, притягивала внимание обитателей замка, в том числе и поселившихся тут совсем недавно. А уж для пятилетнего малыша, в любопытстве не уступавшего самому лэрду, эта тяга оказалась непреодолимой. В один прекрасный день Уильям Сиддонс украдкой пробрался в кабинет, спрятавшись под столом, откуда ему были видны ножки двух стульев и огромные, широко расставленные ноги в сапогах, принадлежавшие сидевшему за столом.

Уильям с любопытством переводил взгляд с одного необычного предмета на другой, а их в кабинете было великое множество, как вдруг чья-то рука ухватила его за ворот и рывком выдернула наружу. Так кошка обращается с новорожденными котятами, желая перенести их в другое место. Мальчик не издал ни звука, лишь глаза выдали его испуг. Не пытаясь вырваться, он молча ждал, пока Хью Макдональд усадит его рядом с собой на скамью.

— Итак, молодой человек, — добродушно произнес лэрд, — что вы можете сказать в свое оправдание?

— Сэр… — робко начал Уильям. Украдкой бросив взгляд на руки лэрда и удостоверившись, что ничего похожего на кнут или палку нет, мальчик облегченно вздохнул и уже смелее посмотрел Макдональду в глаза.

— Ты ведь знаешь, что сюда входить запрещено? — Быстрый кивок. — И все же ты пришел? — Опять кивок. — Значит, ты храбрый мальчик, Уильям, — похвалил лэрд, очарованный улыбкой ребенка, точной копией материнской. — Хочешь взять что-нибудь на память и доказать приятелям, что тебе удалось пробраться в логово льва?

Мальчик смутился, и Хью почувствовал, что остатки раздражения тают без следа. Ведь он сам когда-то был маленьким.

Укоризненный голос Кэтрин прервал их беседу:

— Уильям, ну как тебе не стыдно!

Лэрд и малолетний нарушитель обменялись понимающими взглядами: «Ох уж эти женщины!» Через секунду Кэтрин вошла в святая святых Ненвернесса, и с этих пор отношения между ней и владельцем замка в корне изменились.

Молодой женщине было невдомек, что лишь Мэри Макдональд имела право нарушать уединение лэрда. Не осознавала Кэтрин и того, что отныне ее аромату суждено навсегда смешаться с солнечным светом, создавая неповторимую атмосферу кабинета. Что единственное место, до сих пор дарившее лэрду покой и утешение, начнет будоражить его воспоминаниями.

Ни Кэтрин, ни Хью не осознавали важности этого свидания, которому было предначертано сыграть роковую роль в их жизни. Обоих волновали сиюминутные чувства. Она испытывала смущение из-за неподобающего поведения сына, досадовала на то, что битый час искала его по всему замку, теперь он, конечно же, опоздает в школу, немного жалела, что не удосужилась как следует причесаться и сменить платье. Макдональд испытывал раздражение из-за того, что Уильям нарушил его уединение, странную нежность к мальчику, который оказался храбрее своих новых товарищей, хотя наверняка боялся лэрда гораздо больше, чем они, и непреодолимое любопытство к этой загадочной женщине с ее ребенком.

Хью улыбнулся, и Кэтрин ощутила горячую благодарность за то, что он не причинил зла ее сыну.

— Закройте, пожалуйста, дверь, — светским тоном попросил лэрд, как будто это не его бумаги сквозняком унесло со стола.

Молча выполнив просьбу, она прислонилась к обитому железом косяку.

— Вы кого пришли спасать, меня или сына?

— Уильяма, — коротко бросила она, удивляясь тому, какими разными могут быть улыбки лэрда. Видимо, они точно отражают его чувства в данный момент.

«Жаль», — подумал он, но промолчал. На сегодня с работой покончено, и все из-за вдовы Сиддонс. Трудно рассчитывать орбиты планет, когда в десяти футах от тебя находится восхитительная земная женщина.

— Хотите, я покажу вам свой кабинет? — предложил Хью дружелюбным тоном, чем изрядно удивил Кэтрин, ибо она видела по его глазам, как он раздражен их непрошеным вторжением.

Макдональд, в свою очередь, заметил любопытный взгляд, которым гостья украдкой обвела кабинет. Интересно, о чем она сейчас думает?

В углу комнаты стоял телескоп, широкий объектив которого одним концом выходил на крышу. На рабочем столе, находившемся под одним из световых фонарей, громоздились чертежи эллиптических небесных орбит с многочисленными крошечными треугольниками. В центре комнаты, на столе гораздо больших размеров, виднелось причудливое сооружение из блестящего металла, представлявшее собой овал, парящий в воздухе и поддерживаемый двумя вертикальными столбиками не больше шести дюймов в высоту. К овалу крепились металлические шарики. Очевидно, прибор нужен для изучения траектории планет.

В кабинете не было никакого беспорядка. На полках стояли книги, причем чувствовалось, что каждой отведено строго определенное место. В ячейках проволочного держателя покоились туго свернутые чертежи с соответствующими табличками. Каждый в своей. Но самый образцовый порядок царил среди многочисленных инструментов: циркулей из посеребренной дамасской стали; хронографов, на циферблате которых не видно ни пылинки; приборов для измерения времени, влажности, долготы, широты — целого арсенала, любовно размещенного в кабинете, как на алтаре, воздвигнутом в честь науки.

В противоположном от телескопа углу стояло удобное кресло, рядом был камин, дымоход которого составлял одно целое с кухонным.

Закончив осмотр, Кэтрин перевела взгляд на Хью, глаза у нее блестели от восторга. «Совсем как у Уильяма», — подумал лэрд.

— И вы умеете со всем этим обращаться?

Задай подобный вопрос кто-нибудь другой, Макдональд был бы оскорблен, но сейчас ему хотелось произвести впечатление на незваную посетительницу.

— Я не алхимик. Верю в науку, а не в колдовство, — ответил Хью.

Уильям остался на скамье, куда его усадил лэрд, страх у мальчика давно прошел, уступив место естественному любопытству.

— Тут очень чисто, — одобрительно заметила Кэтрин.

— Я люблю порядок, — пояснил он, не обращая внимания на то, что Кэтрин отодвинулась.

Она предпочла бы, чтобы лэрд оставался за столом. Стоя рядом, он возвышался, как скала, подавлял ее не только своим присутствием, но и ростом.

— Чтите заповеди? Кажется, в Библии сказано насчет чистоты в душе и в доме…

— Вы заметили, что мы уже второй раз углубляемся в теологическую дискуссию?

— Библия стала моим букварем. Помню, я с трудом продиралась сквозь «Книгу Царств».

— В душе вы настоящая еретичка.

Потому ли, что он произнес это с улыбкой, или потому, что на дворе был прекрасный солнечный день, но Кэтрин вдруг ощутила радостную легкость.

— Вряд ли. Просто я предпочитаю мир, населенный рыцарями и героями, нашей унылой действительности, — призналась она.

Хью взял со стола дощечку с крошечными цифрами, вероятно результатами каких-то вычислений, и начал машинально вертеть ее в руках.

— Вы хотите, чтобы наш мир стал похож на сказку, а я хочу понять его. Ну и кто же из нас мечтатель?

Кэтрин засмеялась. Глядя на мать, Уильям тоже расплылся в довольной улыбке, а Макдональд почувствовал, как от ее мелодичного смеха у него заныло в паху.

— Признаю справедливость вашего упрека.

— А я признаю, что становлюсь свободнее с предметами, которые можно рассчитать и измерить, — откликнулся лэрд.

Несомненно, мир был бы гораздо удобнее, если бы люди, его населяющие, вели себя более сдержанно и умели логически мыслить.

Рациональный подход, только вот осуществить его на практике не удавалось и самому автору.

Макдональд давно убедился, что его отношение к Кэтрин Сиддонс вряд ли может служить образцом рациональности. Иногда, взяв чистый листок и намереваясь исписать его формулами, он вдруг замечал, что вместо этого рисует завитки каштановых волос. Хью с досадой бросал перо, а испорченная страница летела на пол. Временами ему в голову приходило решение проблемы, над которой он долго бился, но, как по мановению волшебной палочки, мысль вдруг ускользала, а перед глазами возникала безмятежная улыбка, которую он видел на губах Кэтрин, когда та отдыхала. Хью раздраженно встряхивал головой, яростно перечеркивал написанное и, присыпав страницу песком, пытался сосредоточиться на очередной эллиптической орбите. Но в этот момент вместо привычных запахов телячьей кожи, из которой сделаны переплеты его книг, и дорогих итальянских чернил ему в ноздри ударял восхитительный аромат свежего хлеба и лавандовой воды. Тогда, стиснув зубы и проклиная все на свете, Хью Макдональд прекращал занятия. День можно было считать безнадежно потерянным для науки.

Он устремлял взор на залитое солнцем окно и мог просидеть битый час, предаваясь мечтам о Кэтрин. Интересно, как бы она отнеслась к его ученым занятиям? Поняла бы, какие загадки мироздания не дают ему покоя, вернее, не давали, пока молодая южанка не вошла в его жизнь?

Чаще всего он вспоминал ту ночь, когда они встретились на зубчатой стене замка. Ведь до этого он был, казалось, вполне доволен жизнью.

Да полно, был ли? Хью с досадой поморщился, он и раньше чувствовал неудовлетворенность, словно ему чего-то не хватало. Теперь же неудовлетворенность сменилась замешательством, а порой разочарованием.

Кэтрин прошла мимо, задев юбкой голые ноги лэрда, заставив его в очередной раз задуматься о неудобствах килта, и сняла Уильяма со скамьи. Мальчик уцепился за руку матери, а та, наклонившись, вытерла ему щеку, измазанную углем. Прикосновение было нежным, но еще нежнее — взгляд, устремленный на сына.

Казалось, материнский взгляд не выражал ничего, что могло бы смутить Макдональда, но он смутился, почувствовав необычное возбуждение.

Подойдя к непрошеным гостям, лэрд присел на корточки. Теперь его лицо оказалось вровень с личиком Уильяма.

— Запомни, молодой человек, нельзя ходить туда, куда тебя не приглашали, — довольно сурово произнес он.

Кэтрин тут же обняла сына за плечи, словно оберегая, а Хью мягко убрал ее руку. То, что он собирался сказать Уильяму, предназначалось только для них двоих. Мальчик испуганно поглядел на него, однако глаз не отвел. На его лице было написано смущение.

— Впрочем, — улыбнулся Макдональд, ласково погладив Уильяма по голове, — ты можешь иногда приходить сюда. Например, по средам.

Глаза ребенка загорелись восторгом. «Значит, я не ошибся», — подумал Хью, вспомнив, с каким любопытством Уильям посматривал на модели планет и огромный телескоп, стоящий в углу.

— Конечно, — добавил лэрд из педагогических соображений, — прежде ты должен сделать уроки и получить разрешение мамы.

Уильям даже не потрудился ответить, лишь энергично кивнул. Через секунду его и след простыл, видно, он побежал сообщить товарищам о своей новой привилегии.

Исполненный благодарности взгляд Кэтрин вновь привел лэрда в возбуждение. Он почувствовал, что у него перехватывает дыхание.

Любознательность — черта, которая временами превращала его жизнь в пытку, но которой он никогда не тяготился, — заставляла Макдональда постоянно искать ответ на вопрос «почему?». Мучительное постижение истины доставляло ему такую радость, что он не мог понять, как другие люди не испытывают того же. Почему солнечные лучи, проходя через оконное стекло, преломляются? Почему каждое время года длится ровно три месяца? Что представляют собой небесные тела, которые с земли кажутся крошечными звездочками, а на самом деле являются огромными планетами, как он убедился, глядя в телескоп?

Почему, когда он смотрит на Кэтрин Сиддонс, внутри у него все переворачивается, а благие намерения разбиваются в прах?

Зачем он женился? Ведь с первой минуты, увидев эту молодую женщину с рыжеватыми волосами, он ее хотел. Ему никогда не забыть коралловые губы и щеки, раскрасневшиеся от холодного ветра. Интересно, что она подумала бы, если бы тогда, на дороге, он сделал то, чего ему действительно хотелось, подхватил бы ее на руки вместе с маленьким сыном и посадил в седло? Они бы втроем умчались прочь, как герои детской сказки — благородный разбойник, его женщина и их ребенок.

Беда лишь в том, что он уже вырос из сказок. Он не разбойник, а лэрд, владелец огромного замка, женщина — не его жена, ребенок зачат не им.

— Я хотел показать вам ночное небо, но вы явились слишком рано.

Подойдя к телескопу, Макдональд оглянулся на Кэтрин. Лицо ее выражало те же чувства, которые он недавно видел на личике Уильяма: удивление, восторг, радостное предвкушение. Глаза у нее блестели, губы сложились в прелестную улыбку.

— Значит, я могу прийти еще раз, когда стемнеет?

Не сводя с нее жадного взгляда, Хью медленно покачал головой.

— Чем реже мы будем встречаться, тем лучше.

Восторг в глазах Кэтрин мгновенно сменился настороженностью.

— И долго мы будем играть в благородство? — Вопрос прозвучал неожиданно, словно дротик, пущенный умелой рукой. — Неужели я всегда буду помнить о том, что я лэрд Ненвернесса, предводитель могущественного клана Макдональдов? Или уподоблюсь своему доблестному предку, который не видел ничего зазорного в том, чтобы тащить в постель любую понравившуюся ему женщину?

Хью шагнул к ней, она не отстранилась, хотя пришла в смятение. Оказывается, тот, кого она приняла за ученого, на самом деле одержим совсем другими желаниями, а не жаждой знаний.

— А может, вам первой надоест меня мучить, вы перестанете кружить вокруг зажженной свечи, как мотылек, и устремитесь в горящее пламя? Что случится раньше, Кэтрин? Кто из нас двоих отважится заявить о своих желаниях?

Они смотрели друг на друга, потом лэрд круто повернулся и вышел из кабинета, оставляя свои мечты невысказанными, а свои желания неосуществленными.

Только с чувствами он ничего не мог поделать.

Кэтрин не двинулась с места. Бешеный стук ее сердца, казалось, эхом отдавался в просторной комнате, руки были холодны как лед, и она поднесла их к горящим щекам, чтобы немного согреть. На миг она увидела в глазах Макдональда такое непреодолимое желание, что готова была ринуться следом, невзирая на любые законы и мораль, Божьи и человеческие. Задержись он хоть на минуту, она пошла бы за ним на край света, все бы сделала, лишь бы из его глаз исчезла безнадежность.

Она отдала бы ему все.