— Прекрасно выглядишь, — одобрительно заметил Хью Макдональд, не сводя глаз с Кэтрин.

С его стороны было не слишком разумно искать встречи с этой женщиной, хотя он не видел ее целый месяц. Она приводила его в смятение, заставляла чувствовать себя виноватым и несчастным. Даже предстоящее рождение ребенка не вызвало у Хью ни радости, ни восторга, только сдержанный интерес. Он подумал, как было бы хорошо, если бы его первенца носила под сердцем и произвела на свет другая женщина.

Однако у него хватило совести первый визит нанести жене. Агнес, угрюмо поприветствовав хозяина, сообщила, что Саре нездоровится, и он, воспользовавшись этим предлогом, отправился искать Кэтрин.

За месяц она словно расцвела. А может, его подвела память, сохранив бледный и несовершенный образ? Словом, Кэтрин выглядела прелестно, в ее внешности смешались все краски зрелого лета, от кораллового до золотистого, придавая ей сходство с пламенеющим закатом.

— Я и чувствую себя хорошо, — спокойно ответила она, вглядываясь в его лицо. Под глазами легли тени, щеки казались бледными, видно, он сбрил бороду, отросшую за время путешествия, от килта и белой полотняной сорочки пахло лавандой. — Зато у тебя усталый вид.

— Я действительно устал, — сказал Хью, не вдаваясь в подробности, и улыбка озарила его лицо, словно утреннее солнце, медленно встающее над горизонтом.

Он умолчал о том, что два последних дня мчался по болотам, словно предводитель гуннов, а ночью не мог уснуть из-за смеха спутников, которые под грузом повседневных забот редко могли себе позволить такую роскошь. И уж тем более он не собирался посвящать Кэтрин ни в свои думы, неотвязно преследовавшие его днем и ночью, ни в желания, которые тлели в глубине его существа, готовые в любую минуту разгореться в жаркое пламя. Ибо думы и желания Хью сосредоточились на одном предмете — Кэтрин.

— Удачно ли прошло совещание? — поинтересовалась та, переводя взгляд с его лица на собственные ладони.

— Тайное сборище? — уточнил Хью, и глаза у него лукаво блеснули.

— Вот именно, — кивнула она, не в силах удержаться от улыбки.

— Нет! — отрезал лэрд, и от его веселости не осталось следа. Отвернувшись, Хью обвел взглядом холмы и долину. Дом, милый дом, никогда прежде он не был ему так дорог. — Среди нас есть те, кто желает, чтобы на троне появился новый король, а в страну возвратилась старая религия.

— Вожди?

— Во всяком случае, они мнят себя таковыми.

Сев рядом с Кэтрин, он рассеянно провел рукой по густой траве.

— Однажды я видел, как стадо овец шло за вожаком на бойню. Тупо, одно за другим животные шагали навстречу смерти, ничего не видя перед собой. Порой мне кажется, что мы, шотландцы, мало чем отличаемся от овечьего стада. — Хью произнес это спокойно, даже с юмором, но за показной веселостью скрывалась тревога.

— А Ненвернесс?

— Люди Ненвернесса сами решат, что делать. Я предоставил им это право.

Странный лэрд, освобождающий своих людей от клятвы на верность. Или мужественный?

— А если они решат покинуть тебя?

— Хочешь знать правду? — Она молча кивнула, преисполненная дурных предчувствий. — Наверняка найдутся такие, кто уйдет. Ради славы, ради Шотландии, наконец, просто ради новизны ощущений. Соберутся представители кланов, провозгласят хвастливые тосты, и ни одному из проклятых глупцов даже в голову не придет, что они празднуют собственную смерть.

— Ненвернессцы тоже глупы?

— Если бы это была только глупость, тогда полбеды. — Хью стукнул кулаком о колено. Его взор блуждал где-то далеко. — Но они верят.

— А что будешь делать ты?

— Я? Засяду в своем замке, буду смотреть на звезды и делать вид, что мир вокруг меня не охвачен пожаром войны. Ну и кто я после этого, трус или смельчак?

— Ни то ни другое. Просто одинокий человек.

Сорвав травинку, Хью накрутил ее на палец и с досадой отбросил, когда она порвалась.

— Одинокий… Наверное, ты права.

Только недавно он понял, до какой степени одинок. Постоянно находясь в окружении множества людей, Хью чувствовал себя невидимкой в человеческом море, где ничто им сказанное или сделанное не могло привлечь ничьего внимания. Пока в его жизни не появилась эта женщина, которая внимательно слушала, а порой делилась собственными мыслями. Тогда-то он и понял, как истосковался по простому человеческому общению.

В часы раздумий лэрд признавался себе, что хотел бы повторить судьбу родителей и деда с бабкой. И в том, и в другом случае это был союз двух людей, стремящихся к одной цели, слияние личностей, если не душ. Ему хотелось иметь жену со здоровой чувственностью, вроде его бабушки, которая наслаждалась физической любовью чуть ли не до самой смерти. Хью помнил улыбки и нежные взгляды, которыми обменивались его родители, не заботясь о том, видит их кто-нибудь или нет. Атмосфера взаимной любви матери и отца с рождения окружала маленького Хью, но, только повзрослев, он понял, каким счастливым было его детство. А еще ему хотелось, чтобы единение тел дополнялось слиянием душ, хотелось не только наслаждаться телом любимой женщины, но и знать ее мысли, желания, тревоги.

Его же супруга была хрупка и изящна, как солнечный лучик. Разговор ее сводился к перечислению состава нового крема или мази, восторгам по поводу необычного цвета мужниных глаз да глуповатому хихиканью, от которого Хью начало тошнить уже на второй день после свадьбы. Когда же он сам заговаривал с женой, становилось очевидно, что она даже не понимает, о чем он толкует. Судьба Шотландии не представляла для нее никакого интереса, а Декарт был чем-то вроде французского десерта. Хью не удивился бы, если бы выяснилось, что его образованная жена считает землю плоской.

Он не мог себе представить Сару идущей по склону холма к установленному на вершине телескопу. Она не стала бы купаться в холодном горном ручье только для того, чтобы почувствовать, как в ней бьет жизненная сила, вряд ли ее заинтересовала бы радуга над водопадом. Сара была слишком хрупкой для подобных эксцентричных выходок, она изысканный оранжерейный цветок, выращенный для красоты и нежного поклонения.

Но ему придется с этим мириться.

Чувствовала ли Кэтрин себя такой же одинокой, как он, когда росла «чудной» девочкой в своем Данмуте?

— А ты? — предпочел он задать более легкий вопрос. — Что ты делаешь тут совсем одна?

Сегодня выдался один из тех редких погожих дней, которые случаются в горном краю, когда уходящее лето напоследок дарит людям свое тепло, прежде чем окончательно сдаться на милость осени. Ветер ласкал, неяркое солнце грело, но не жгло, а воздух был таким прозрачным, что хотелось наслаждаться этой благодатью как можно дольше.

Сегодня Уильям отправился к своему новому приятелю Джейку, сыну кузнеца. Мэри, поблагодарив подругу, сказала, что дел на кухне больше нет, а Агнес объявила, что ее госпоже услуги компаньонки вообще не понадобятся. Сама того не ожидая, Кэтрин оказалась предоставлена самой себе.

— А я не одна, — возразила она, с радостью заметив, что настроение лэрда вроде улучшилось, — со мной Дракон, наша собака. Хотя вряд ли его можно считать надежной защитой. У меня выдалось свободное время, вот я и пришла сюда, чтобы немного побыть вдали от людей.

— И твое уединение нарушил грубый шотландец, — весело сказал Хью.

«Не нарушил, а придал очарование», — поправила бы она его, если бы осмелилась. Но смелости не хватило, и Кэтрин промолчала, лишь подняла на лэрда полные нежности глаза.

— Не смотри на меня так, — попросил Хью, вставая, и она послушно уставилась в землю, отводя свой колдовской взгляд. — Когда ты так смотришь, я готов забыть о чести, о клане, о том, что я женат. Готов забыть беды Шотландии, собственные горести, забыть обо всем на свете…

Кэтрин вздрогнула, и Хью поспешно убрал руки за спину, так ему захотелось обнять эту женщину, прижать к груди, согреть, хотя он понимал, что она дрожит не от холода.

— Иногда мне хочется, чтобы так и произошло, — неожиданно заявила Кэтрин. Она бы тоже предпочла забыть о том, что перед ней муж и отец будущего ребенка другой женщины.

— Осторожнее, — предупредил лэрд, словно угадав по глазам Кэтрин, о чем она думает. — Слова — мощное оружие, даже одно может ранить или исцелить.

Больше он ничего не прибавил, боясь себя выдать, лишь стиснул руки и до боли сжал зубы. Вокруг стояла первозданная тишина, но если бы ее вдруг разорвала какофония звуков, двое на пригорке вряд ли это заметили. Их слух, чувства, мысли были настроены лишь друг на друга.

— До недавних пор мир ограничивался для меня рамками моего скромного жизненного опыта, — пробормотала Кэтрин. — О ранах и оружии я мало знаю.

Он усмехнулся, и это ее раздосадовало.

— Ты смеешься надо мной, — упрекнула она лэрда, поднимая глаза.

— Смеюсь? — удивился Хью. — Ты снова бросаешься словами, а ведь я предупредил тебя об их силе.

Они стояли так близко, что Кэтрин почувствовала на щеке его дыхание.

— Моя сдержанность висит на волоске, а мир так же ограничен, как и твой. Вот я стою здесь, обозреваю свои владения, чувствуя на плечах груз ответственности вместо радости, и обнять тебя мне не дает лишь приличие. Ты поднимаешь на меня глаза, доверчивые, словно у ручного оленя, выгибаешь шею, словно ожидая, когда в нее вопьется стрела, и после этого считаешь, что я над тобой смеюсь? Нет, мой серенький воробышек. Ты вызываешь у меня почтение, смешанное со страхом, но уж никак не смех.

Кэтрин отвела глаза, а Хью продолжал смотреть на нее, искусительницу, рот которой манил его к поцелую. Не богиня и не колдунья, не святая и не грешница, обыкновенная женщина, но что-то магическое выделяло ее из сотен тысяч, миллионов других женщин. В ее глазах Хью прочел, что она понимает и безоговорочно принимает его.

— Чего ты хочешь, Кэтрин?

Вопрос прозвучал неожиданно, и она сразу поняла, что ответить придется.

— Я бы хотела ненадолго забыть, кто я есть, — выпалила она, изрядно удивив Хью. — Делать то, что мне нравится, быть такой, какой хочется.

— Ты желаешь чуда. Скорее ночь превратится в день, чем мир станет свободным от всяких обязательств.

— Пусть так, Хью. Значит, я буду купаться в этом чуде, — продолжала настаивать Кэтрин с горячей нежностью в глазах.

Лэрд завороженно уставился на ее рот.

— Знаешь, когда ты произносишь мое имя, мне хочется тебя поцеловать.

— Хью, — повторила она и чуть приоткрыла рот, как бы приглашая его претворить в жизнь свое намерение.

— Ты всегда была такой непослушной? Наверное, в детстве доставляла родителям немало хлопот.

В эту тему Кэтрин предпочла не углубляться, ее детство было тесно связано с Сарой.

— Хью, — снова нежно выдохнула она и заметила, как под килтом шевельнулась его восставшая плоть.

Он смущенно отступил назад, подальше от Кэтрин и отвел глаза, чтобы избежать ее гипнотического взгляда, попытался смотреть в другую сторону, но понял, что все бесполезно. Тогда, оставив напрасные попытки одержать победу над собой, Хью Макдональд глубоко вздохнул, раскрыл объятия и наконец прижал к себе ту, о которой давно мечтал и которая давно этого ждала.

— Это становится опасным, — пробормотал он. Его слова могли бы прозвучать зловеще, если бы за ними не угадывалось обещание блаженства, радости и неземного счастья. Впрочем, напоминать Кэтрин об опасности не было нужды, судя по ее округлившимся глазам, она все прекрасно сознавала.

Несчастье подстерегало их за кулисами сцены, где двое, отбросив доводы рассудка, начинали разыгрывать волшебную пьесу. Дальше, за этим лугом, простирался реальный мир со своими правилами, суровыми и осуждающими. В том реальном мире у него была жена, а у нее сын, там были сотни людей, которые завтра начнут судачить о лэрде и его шлюхе. Была Церковь, которая собиралась низвергнуть двух грешников в пучину ада; была страна, где вот-вот должна разразиться война. И еще там звучал голос совести, напоминавший о традициях, морали, обычаях и чести.

Все это сейчас не имело значения.

Хью впился пальцами в ее тонкие руки, наверное, позднее там появятся синяки. Но Кэтрин было все равно, она не чувствовала боли, не пыталась сопротивляться, только смотрела на него, и в этом взгляде сосредоточились все ее чувства.

— Господи! — простонал он, еще крепче прижимая ее к себе, зарываясь лицом ей в волосы и гладя дрожащей рукой по голове. — Господи, — повторял он снова и снова.

Он хотел эту загадочную южанку и знал, что на этот раз не устоит.

Их было двое — мужчина и женщина, связанные одной судьбой, мужчина и женщина, которых неумолимо влекло друг к другу нечто такое, чего они сами не сумели бы объяснить, чувствуя лишь, что не в силах противиться этому влечению. Желая постичь извечную тайну, почему из всех живущих на земле людей присутствие именно этого человека оказывает такое действие, почему только рядом с ним начинает бешено колотиться сердце и становится трудно дышать? Желание разгадать загадку привело Хью Макдональда в объятия Кэтрин Сиддонс.

Для чего Господь создал любовь?

Разделявшее их расстояние труднее было преодолеть ему. Требовалось отбросить честь, самоуважение, правила приличия, в которые не входило прелюбодеяние на цветущем лугу.

Но и для Кэтрин плата была слишком высока, хотя ее взгляд говорил, что отступать она не собирается. Этот взгляд с королевской щедростью сулил то, чему до сих пор не находилось применения, — любовь, переполнявшую ее сердце, нежную дружбу, понимание, слияние душ. В то же время эти глаза выражали и трогательную беззащитность, тлеющий уголек желания, готовый в любую минуту разгореться в жаркое пламя.

— Нам придется заплатить высокую цену, — прошептал Хью, в последний раз взывая к разуму.

Вместо ответа Кэтрин провела ладонью по его руке. Кожа была плотнее и грубее, чем ее собственная, но все равно напоминала гладкий шелк.

— Мы не можем ошибаться в своих чувствах, Хью, — с улыбкой возразила она.

— Теперь ты решила посмеяться надо мной? — поинтересовался он с шутливым упреком. — Чему ты улыбаешься?

— Просто не могу удержаться, — призналась она смущенно, и Хью наклонился к ней, ловя каждое слово.

— А мне, наоборот, хочется кричать во все горло. Как ты считаешь, мы сошли с ума?

«Нет, — подумала Кэтрин, — мы не сошли с ума. Скорее погубили свои бессмертные души, если, конечно, Господь сейчас наблюдает за нами».

Она продолжала улыбаться, и ему захотелось еще крепче прижать Кэтрин к себе, защитить от боли, от неминуемых страданий. Они выбрали свой путь не ради страсти, не ради того, чтобы совокуплением удовлетворить похоть. Хью не знал, судьба ли бросила их в объятия друг друга, зато он хорошо знал себя. Он боролся, но потерпел поражение. Забыл о чести и долге, но он отступил перед силой, способной перевернуть землю, ибо эта женщина с глазами, полными слез, и смелой улыбкой как раз и была такой силой.

Уткнувшись ей в волосы, с наслаждением вдыхая запах чистоты и свежести, Хью прошептал:

— Ты очень мужественная. Думаю, мне следовало бы призвать тебя новобранцем в мой отряд.

— Это не мужество, — ответила Кэтрин, отвергая саму мысль о войне и солдатах. — Я не хочу быть храброй. Я хочу, чтобы ты держал меня. Мне не нравится быть неприступной крепостью. Лучше я, маленькая, слабая, прислонюсь к тебе, сильному…

Хью закрыл глаза, пораженный ее откровенностью. Будь он хотя бы наполовину столь же честен, то заявил права на нее в день их первой встречи. А обладай хотя бы половиной ее храбрости, то прошел через ад, но привез Кэтрин в Ненвернесс как свою жену.

— А потом? — спросила она и замолчала. — Когда ты меня покинешь? — наконец уточнила Кэтрин, и ему показалось, что она ударила его этими словами. — Но ведь будет следующий раз, — неожиданно добавила она, прильнув к нему и сама удивляясь сказанному. — Судьба распорядилась так, что ты женат, а я свободна. Вряд ли она потребует от меня больше того, чем я сама готова пожертвовать.

— И чем ты готова пожертвовать, Кэтрин?

— Во всяком случае, не тобой.

— Тогда помоги, Господи, нам обоим, — со вздохом подытожил Хью.

Кэтрин же предпочла бы, чтобы Господь повернулся к ним спиной.

Но все мысли о Боге, грехе, возмездии улетучились, едва он поцеловал ее.

— Хью, — нежно выдохнула она. Поцелуй стал настойчивее, дерзкий язык начал свою бешеную пляску. Хью бессвязно бормотал какие-то ласковые слова, жадно впивая ее дыхание. Осмелев, Кэтрин укусила его за нижнюю губу и тут же зализала ранку языком. Погладив ее щеки, нетерпеливо взъерошив ей волосы, Хью снова обнял Кэтрин с такой неистовой силой, будто хотел с ней слиться, и, опьяненная страстным поцелуем, она бессильно повисла, обхватив его руками за шею.

Дрожащими пальцами он расстегнул на ней блузку, потом рванул юбку. Послышался треск разрываемой ткани, одежда упала на землю, Кэтрин осталась в чулках и сорочке, но вскоре и они последовали туда же. А еще через минуту к этому вороху присоединились его рубашка и килт.

Кэтрин упивалась видом его наготы, сейчас ей хотелось только одного: чтобы он прикоснулся к ней, чтобы эти руки ласкали ее кожу, а влажные губы припали к ее губам.

Хью положил руку ей на грудь, его большая ладонь покрыла почти весь ее живот, и Кэтрин вдруг показалось, что в том месте, куда легла его рука, все тело начинает плавиться. Она слегка вздрогнула, но не отодвинулась. Пусть эти руки ласкают и нежат ее, гладят и успокаивают. Однако Хью тут же передвинул ладонь к курчавому треугольнику рыжеватых волос, и замер там, дразня Кэтрин легкими касаниями.

Затем он принялся нежно покусывать розовый сосок, чуть дотрагиваясь до него зубами, но пока не беря в рот.

Ей казалось, что она умирает от блаженства.

Она несмело коснулась его плоти, тут же почувствовав, как страстно пульсирует мужское естество, ища удовлетворения.

С тихим стоном Хью жадно припал к соску, видимо, он был не менее чувствителен к ее ласкам, чем она к его.

— Держись, — хрипло приказал он.

Кэтрин не успела запротестовать, а он уже положил руки ей на плечи, рывком оторвал от земли и приподнял. Она обхватила ногами его бедра, стремительное движение — и вот он, преодолев сопротивление ее сжатого лона, проник внутрь, где было так узко и горячо, что у Хью от страсти закружилась голова.

Кэтрин негромко ахнула и услышала ответный стон Хью.

— Я бы хотел, чтобы это произошло на кровати, на шелковых простынях, — шепнул он, любовно покусывая ей нежную мочку.

Если уж ему суждено гореть в аду за свои грехи, пусть совершение греха будет неторопливым, восхитительным, памятным для них обоих. Не таким лихорадочно-поспешным, черт возьми! Ему хотелось вдоволь насладиться Кэтрин, поиграть ее телом, но, похоже, страсть не оставляла времени для раздумий.

Кэтрин же хотелось, чтобы он поскорее овладел ею, только бы прекратились эти медленные движения ладоней по спине и нежное покусывание сосков, которое вот-вот сведет ее с ума.

Чуть приподнявшись, она обхватила ладонями ягодицы Хью. В ответ раздался негромкий смешок, Кэтрин вряд ли услышала его, если бы не улавливала малейшие изменения в настроении любимого. Раздосадованная, она укусила его за ухо, и тут Хью уже откровенно рассмеялся.

— Нет, ты не серый воробышек, — пошутил он. — Теперь я буду называть тебя своей маленькой тигрицей…

Дыхание его участилось, но, овладев собой, он все-таки не стал торопиться. Казалось, ему доставляет удовольствие наблюдать, как она извивается, словно насаженная на булавку бабочка, и чувствовать, как в ней закипает страсть. Он же был почти на грани экстаза.

Широкая грудь Хью, покрытая курчавыми черными волосами, терлась о ее нежные соски, и это соприкосновение было одновременно сладостным и мучительным.

Кэтрин повисла у него на плечах, ощущая мощь его тела, провела ладонями по золотистой коже, на которой виднелись белые шрамы.

До сих пор она знала Хью Макдональда как лэрда, ученого, воина, не искавшего случая доказывать свое боевое искусство. Сейчас же перед ней был просто мужчина с изменившимся от страсти лицом. Без одежды Хью оказался еще мощнее, чем она предполагала, — защитник и покровитель, самим Богом предназначенный для этой роли. Однако в том, что происходило сейчас между ними, он был столь же уязвим, как и она. Кэтрин отогнала поразившую ее мысль. Об этом можно подумать позже, когда она снова получит возможность свободно дышать, когда перестанет издавать жалостные стоны нетерпения, высвободится из сетей, которые сама же соткала.

Она снова изогнулась, но опять услышала хрипловатый смешок.

— Нет, маленькая тигрица, — прошептал Хью. — Я ждал этого слишком долго. Могу подождать еще несколько минут.

— А я не могу, — возразила Кэтрин, прижавшись к нему. — Пожалуйста, — взмолилась она, упираясь лбом ему в грудь и глядя на место соединения двух тел. — Пожалуйста.

— О чем ты просишь, Кэтрин? — поинтересовался он и, обхватив ее за ягодицы, крепче прижал к себе. — Чего ты хочешь? — настойчивее повторил он и начал играть соском.

— Тебя, — просто сказала она, когда к ней вернулся дар речи. Ее темно-карие глаза не отрывались от него, было видно, что она не притворяется. — Вот так, — пояснила она.

Очень бережно Хью опустил ее на землю.

— Прости меня, я тоже не могу больше ждать.

Кэтрин приняла его радостно, без сопротивления, без робкой девичьей стыдливости, без притворства. То, что происходило между ними, не было ни обольщением, ни насилием. Это была обоюдная страсть, ненасытная, жаждущая удовлетворения. Так после долгого воздержания человек утоляет голод, а после изнурительно жаркого дня припадает к роднику.

Через мгновение, показавшееся обоим вечностью, Хью стремительным движением проник в самую глубину лона и почувствовал, как оно обхватило его с любовью и желанием, а страстный крик, вырвавшийся у Кэтрин, прозвучал для него музыкой.