Ретт

— Откуда ты? — Айла садится в постели, опираясь на локти, и изучающе смотрит меня.

Не могу перестать прикасаться к ней, как и не могу себе представить, что мне когда-нибудь надоест видеть ее обнаженной в моей постели.

— Я вырос в Толедо, штат Огайо, — говорю я. — А ты?

— Повсюду, — отвечает она. — Мама поселилась в южной Калифорнии, когда я училась в старшей школе. У тебя большая семья?

— Только младший брат, — говорю я. — Мама с папой все еще женаты. Папа — продавец подержанных автомобилей на пенсии. Мама — домохозяйка. Я вырос на скромном ранчо с гаражом, вмещающим одну машину, и огромным деревом на заднем дворе.

— Идеальное детство?

— Вряд ли. — Я кладу ладонь на изгиб ее бедра, на то самое место, за которое крепко держался несколько минут назад, когда она прыгала на моем члене. — Мои родители были странными.

— Это как?

— Постоянно нас контролировали, никогда не разрешали приводить домой друзей, не позволяли оставаться где-то без них... — говорю я. — Хочешь, чтобы я продолжил?

Айла морщит носик.

— Почему они были такими?

— Может, они были параноиками и считали, что должно произойти что-то ужасное? — Я пожимаю плечами. — Не знаю. Просто они такими выросли. Не думаю, что они знали, почему были такими.

— Итак, ты нашел укрытие? — спрашивает она.

Я кусаю губу.

— Полагаю, что да. Я мог покинуть дом только когда шел в школу или на занятия по хоккею. Я увлекся хоккеем только для того, чтобы у меня было оправдание проводить время с другими детьми. Оказалось, что я действительно чертовски хорош в этом.

Она улыбается.

— Значит, все получилось.

Я киваю.

— Да. Что насчет тебя?

— Всегда были только мама и я, — говорит она. — Мы много переезжали. Моя мама — самый свободный духом человек, которого ты когда-нибудь встречал.

— Держу пари, что было тяжко так много переезжать? — Я притягиваю ее к себе, согревая своим телом.

Она кладет голову мне на плечо.

— Да. Я всегда была новенькой. Не помогало даже то, что я была очень упрямой, и все, чего хотела, это чтобы люди любили меня, поэтому позволяла им садиться себе на шею. Это делало меня легкой мишенью. Иногда дети могут быть такими засранцами.

— Прости.

— Сейчас уже все нормально. Стало лучше, когда мы обосновались за пределами Лос-Анджелеса и перестали так много переезжать. У меня были хорошие друзья в старшей школе. Я даже подружилась с парнем. — Она толкает меня локтем, дразня. — Все уладилось.

— Я бы встречался с тобой в старшей школе. Даже не сомневайся. — Я целую ее в лоб. — Но с сопровождением родителей.

Она смеется.

Дверь квартиры хлопает, и я слышу, как меня зовет Локк.

Я стону, и Айла прячется под простыни, расстроено выдыхая. Мне казалось, у нас в запасе весь день.

— Ретт, — снова кричит Локк, его голос стал ближе. Он, должно быть, стоит по ту сторону двери.

— Секунду, — кричу я, одеваясь.

Он стучит в дверь, игнорируя мою просьбу подождать.

— Ретт, я заключил сделку. Они покупают мое приложение. Пять миллионов, пупсик! Пойдем праздновать. Выпьем что-нибудь. Прямо сейчас. Я угощаю.

Я застегиваю джинсы и распахиваю дверь, держа ее достаточно прикрытой, чтобы он не мог увидеть Айлу.

— У тебя кто-то есть? — спрашивает он.

Я бросаю на него взгляд, который гласит: «Только посмей сказать что-то, что мне не понравится».

— Девушка? — спрашивает он. — Та, которая была на днях?

Я киваю.

— Давай, подруга Ретта, пойдем выпьем. Я только что сорвал куш в пять миллионов баксов, — говорит Локк, пытаясь просунуть свою голову в проем.

— Черт побери, убирайся отсюда, — говорю я, отталкивая его.

— Вы идете или как? — спрашивает он через закрытую дверь.

Я поворачиваюсь к Айле, и она пожимает плечами, стараясь не смеяться.

— Конечно.

— Да, — кричу я. — Мы идем.