— Есть на свете женщины, — сказал Рэм, когда мы кончили ужинать, — которые страшно влюблены в себя и у них в душе не остается места ни для кого другого. Такие женщины надменны и холодны. Своим презрительным отношением к мужчине они могут кого хотите свести с ума. Но стоит только доказать ей, что она ничтожество, она превращается в жалкое животное, раболепно преклоняясь перед вами и тем, кто развенчал ее в собственных глазах. Такова была Рут темпераментная девица с мощным телом и большими, немного отвислыми грудями с карты семерки червей. Она явилась ко мне на следующую ночь, когда я перебирал свои бумаги, накопившиеся за несколько лет моей деловой переписки. Многое уже было не нужно, и я тут же бросал в камин, который, несмотря на разгар лета, специально разжег. Я не заметил, когда она появилась, а она, занятая собой, ничем не привлекла моего внимания. Когда я закончил свое дело и собирался стелить постель, взгляд мой упал на часы, и я удивился: было уже четверть второго.

— Где же очередная женщина? — мелькнула у меня мысль. Я осмотрелся. На диване в грациозной позе, закинув руки за голову, лежала милая, светловолосая красавица и, сосредоточенно глядя в потолок, шевелила губами. Белый вязаный свитер, едва достигавший пояса и узенькие черные трусики составляли весь ее наряд. Я подошел к ней. Презрительно покосившись, она надула губки.

— Здравствуйте, — сказал я, не зная, с чего начать разговор с этой строптивой, на мой взгляд, красоткой.

— Привет, — ответила она и жеманно повела плечами. Я присел возле нее на стул.

— Как вас зовут?

— Рут.

— Вы не артистка?

— Вот еще. К чему мне это? — пренебрежительно ответила она и, закинув ногу за ногу, стала покачиваться из стороны в сторону.

— Я свободная от всяких дел и прихотей, — гордо сказала она.

— Я люблю тишину и уединение.

— И себя, — добавил я за нее. Она с удивлением вскинула на меня свои нежно голубые глаза.

— Я достаточно знаю себе цену, — гордо вскинув голову, ответила она.

— А не слишком ли дорого вы себя оценили:

— спросил я, не в силах сдержать улыбку. Она презрительно глянула на меня и ничего не ответила.

— Не хотите со мной разговаривать?

— Не хочу говорить на эту тему.

— Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Ну, например, о вашей жизни. Расскажите о себе.

— Мне нечего рассказывать, я вся тут. Такой меня и создали.

— А кто создал?

— Люди.

— Все?

— Зачем все. Один, конечно. Художник.

— А вы ничего в жизни не видели и не слышали?

— Что за вопрос, — возмутилась она, поднимаясь с дивана, — вы неприятны мне.

— Извините за назойливость. Еще один вопрос.

— Ну.

— Вы уйдете или останетесь?

Она недоуменно глянула на меня.

— А почему я должна уходить?

— Хотя бы потому, что это моя квартира, а вы тоже неприятны мне. Не мне же уходить. Она закусила губу и тень смущения пробежала по ее лицу.

— Я вам не нравлюсь? — испуганно спросила она, заглянув мне в глаза. Мне не хотелось отвечать ей и обижать ее, но я решил дать самодовольной девочке урок.

— Вы мне совсем не нравитесь, — твердо сказал я и отвернулся от нее, затем пошел стелить себе постель.

— А как же… — растерянно произнесла она, — ведь все говорили, все восторгались мной. Как же… Вы врете, — вдруг зло сказала она. Ее лицо снова приняло надменное выражение, и она ехидно улыбнулась.

— Зачем я буду врать? — спокойно ответил я, продолжая стелить постель, возможно все другие врали, а вы верили им. А теперь, когда вам сказали правду, вы обвинили человека во лжи. Это не делает вам чести.

— Они врали? — удивленно прошептала она. — все врали… Но разве я не красива? — она подбежала к зеркалу.

— У меня красивые ноги и стройная талия. У меня ровный нос и красивые губы, у меня высокая грудь и широкие бедра. Чем же я не красива? — уже спокойно и даже с усмешкой недоверия ко мне закончила она.

— Чем? А тем, — ответил я, что ваша красота банальна и буднична, что в вас нет ничего, что могло бы привлечь взор и внимание мужчины, отличающее вас от тысяч других красавиц. Тем, что ваша талия не так уж совершенна, как вам кажется и ее изуродовала не одна складка жира.

— Нет у меня жира! — со слезами воскликнула она, — где жир, где? Покажите! Мне с трудом удалось отыскать что-то похожее на складку, чтобы подтвердить свои слова.

— И ноги не шедевр. Они толсты и нерельефны. И грудь, которой вы так гордитесь, не что иное, как два безобразных выступа, — разошелся я, — нос ваш расплющен, как у китайца, глаза водянистые и ресницы редки, как высыпавшаяся щетка…

— Замолчите…

— Взвизгнула Рут, бросаясь на диван. Ее плечи вздрагивали от безудержных рыданий. Я не стал ее успокаивать и лег на кровать. Девушка долго еще всхлипывала, наконец, успокоившись, спросила:

— а что же мне теперь делать?

— Ничего.

— Но меня же не будут любить мужчины. Я же женщина.

— Это ни о чем не говорит. Вы не единственная. Она опять захныкала. Я притворился спящим.

— Ну и пусть не любят, — сказала она и опять подошла к зеркалу.

— Нос, как у китайца, — прошептала она, — ноги толсты, грудь жирна. Она бросилась ко мне и, встав перед кроватью на колени, зашептала, жарко дыша мне в лицо:

— Миленький, ну что же мне теперь делать? Я хочу, чтобы меня любили, и чтобы ты меня полюбил. Я посмотрел на ее заплаканную мордашку из-под ресниц. Вся спесь с нее слетела. Она выглядела жалкой и униженной.

— Лезь ко мне в кровать, — строго сказал я.

— Как, прямо одетая?

— Разденься.

Она торопливо скинула с себя свитер, сбросила трусы. Я едва мог скрыть восторженный трепет, охвативший меня при виде ее голого тела. Она, безусловно, была великолепна. И ее пышные большие груди с розовато-коричневыми сосками могли свести с ума кого угодно. Она юркнула ко мне под одеяло и, преданно глядя мне в глаза, прижалась всем телом к моему боку.

— Можно я тебя поцелую? — спросила она. Я кивнул головой. Рут с величайшим искусством и страстью прильнула к моим губам. Я обнял ее, чувствуя, как упруго сжались подо мной сдавленные груди. Я уже без всяких разговоров и отступлений принялся ее ласкать, ощупывая бархатную нежную кожу ее живота и ляжек. Рут таяла в сладостной истоме, безропотно отдавшись моим рукам. Встретив такую искренность, я возгорелся желанием получить от нее что-нибудь необыкновенное, поэтому, выскочив из-под одеяла, сунул свой член к ее лицу. Она недоуменно посмотрела на меня, не понимая, чего я хочу.

— Возьми его себе в рот. Она смущенно улыбнулась.

— Возьми, не бойся. Она осторожно, двумя пальчиками взяла мой член, приоткрыла свои губки, приложила его к ним. Сначала робко, а потом все более непринужденно она сосала его, причмокивая и вздыхая. Я склонился немного назад и достал рукой до ее промежности. Раскрыв пальцами губы ее половой щели, я сунул туда ребро ладони и стал медленно и нежно тереть ее горячую влажную похоть, чувствуя конвульсивные содрогания ее сильного красивого тела. Но вот сладость стала нестерпимой, сознание затуманилось похотью. Двигая своим членом в ее губах, как во влагалище, я чувствовал упругое сопротивление языка. Рут закрыла глаза и шумно дышала носом, извиваясь всем телом. Вдруг огненная стрела дикого наслаждения пронзила мое тело, и из члена ей в рот мощной струей ударили потоки спермы. Рут поперхнулась и закашлялась. В изнеможении я свалился на кровать, все еще натирая пальцем ее клитор. Она рычала и вертелась от наслаждения, размазывая по лицу густые потоки моей плоти. Она кончила минут через пять и, склонившись надо мной, спросила:

— А тебе понравилось?

— Очень.

Схватив ее голову своими руками, я покрыл благодарными поцелуями замурзанную мордашку. Еще несколько минут после этого я жадно ласкал руками ее тело, с наслаждением ощупывая все выпуклости и впадины. Когда я вновь почувствовал рождение сильного горячего желания, она вдруг исчезла, оставив после себя лишь нежный запах духов да смятую подушку.

— На сегодня все, — сказал он, позевывая, — завтра приходите пораньше.

Мы простились с ним и пошли на корабль. Там нас поразили неприятные известия — завтра уходим в море.

ГЛАВА 11

Что же делать? Мы потеряли возможность услышать до конца так заинтересовавшую нас историю. Дик сказал, что нужно пойти к капитану и предложить взять на корабль положенного рабочего на лебедку. Сейчас все обязанности по этой должности выполнял один из кочегаров, за что ему приплачивали несколько долларов. Несмотря на то, что было уже поздно, мы отправились к капитану. Он еще не спал и встретил нас с тревожным любопытством, предполагая какое-то несчастье. Выслушав наше предложение о рабочем, он рассмеялся.

— Боже мой, вы, очевидно, оба не в своем уме.

Капитан Бред был моим старым товарищем по морскому колледжу в Лос-Анджелесе и относился ко мне хорошо.

— Что-то вы, ребята, от меня скрываете? — хитро прищурившись, сказал он, я и не поверю, что вы так просто, ни с того, ни с сего загорелись желанием среди ночи укомплектовать команду корабля, да еще взять на борт незнакомого немца.

Мы с Диком переглянулись. Действительно, получалось смешно, нужно было объясниться. Дик пустил в ход свою изобретательность. Я даже не помню всего, что он наговорил Бреду, однако он, даже не вдавшись в подробности, согласился взять Рэма на один рейс до Порт-Саида. Оттуда мы пойдем в штаты и брать с собой иностранного подданного запрещено. Мы были удовлетворены и этим. Через 30 минут мы были снова в гостинице. Рэм спал, его разбудили и он ничего не мог понять, а когда, наконец, понял, то только то, что он поедет с нами. Рэм пережил столько кошмарных минут, от которых ему стало плохо. Он побледнел, отвалясь на спинку стула, потерял сознание. Дик влил ему несколько глотков коньяку в рот и Рэм пришел в себя. Мы помогли ему собрать его небогатые пожитки. Наш новый друг облачился в костюм Дика, побрился и выглядел теперь молодым рослым парнем с красивым, немного худым лицом и волевыми чертами. На корабль вернулись к часам четырем утра, а в 6 часов «Елена» Покинула Амстердам и направилась к берегам Англии. В этот же день вечером мы трое собрались в моей каюте и Рэм продолжил свой рассказ.

— До полудня я пролежал в постели. Проснулся давно, но спать больше не хотелось. Ленивая дрема сковывала мои члены, и я не мог, не в силах был стряхнуть с себя благостное оцепенение. Солнечные зайчики, отраженные водой бассейна, причудливо извивались на потолке, забавляя меня как ребенка. Через открытое окно вместе с легким дуновением полуденно-знойного ветра доносился таинственный шелест листвы, и трели щегла будто аккомпанировали хриплому пению старого дерева. Пришла уборщица. Я встал с постели. Делать было совершенно нечего. Я бессильно слонялся без цели по комнате, дурея от скуки. После обеда поехал в город. Часок посидел в прохладном погребке старика за кружкой черного пива и только после того, как полуденная жара начала спадать, отправился в парк, чтобы потолкаться среди таких же праздно шатающихся, как и я. Почему-то после того, как появились эти женщины, дни для меня стали тягостными. Я не знал, что делать, куда себя девать. Мысли мои, как и я сам, были вялыми и полусонными. В голове была пустота, которую я ощущал почти физически. Чтобы хоть немного рассеять гнетущую меня тоску, я стал заходить во все попадавшиеся мне кафе и бары, проглатывая по рюмке коньяку или рома. К вечеру я был настолько пьян, что продолжать дальнейшее путешествие было опасно. Я вернулся домой. Шел десятый час вечера. До полуночи оставалось не более двух с половиной часов. Чтобы хоть как-то скоротать время, я стал раскладывать пасьянс. И все время он не выходил из-за шестерки червей. Она как будто смеялась надо мной. Ее детское личико выводило меня из себя. То ли от того, что я был пьян, то ли по другой причине, но неудачи с пасьянсом меня так взбесили, что я в порыве бурной страсти разорвал карту шестерки червей на мелкие кусочки и разбросал их по полу. Несколько успокоившись, заменил злополучную шестерку одним из джокеров и пасьянс сразу вышел. Но мне стало жалко разорванную карту. Ползая на четвереньках под столом, я собирал все кусочки. Собрав, сложил их на столе. В ту же секунду на месте груды бумажек, как по волшебству заклинателя, появилась совершенно целая карта, которая с легким звоном упала на пол. И передо мной выросла стройная светловолосая красавица в черном бархатном вечернем платье, отделанном внизу и на груди светлым атласом, расшитым на боках пониже бедер красивыми розами. Ее одежда, казалось, составляла часть ее существа, излучала соблазн роскошной красоты. Я чувствовал под мягкой тканью волнообразность ее тела. Чудесно изогнутая складка под мышкой казалась улыбкой ее плеча. Она смотрела на меня со сладостной усмешкой. Розовые и влажные губы едва заметно вздрагивали. Я долго оставался в забытьи, в оцепенении, убаюкиваемый биением своего сердца. Красота ее окружала меня, наполняя каким-то сладостным ощущением тепла. Сердце таяло, как персик во рту. Она вдруг улыбнулась милой, простодушной улыбкой, обнажив ряд ровных, ослепительно белых зубов и подала мне свою руку, затянутую до локтя в сиреневую перчатку.

— Здравствуйте, — как-то медленно произнесла она своим приятным грудным голосом.

— Я вас напугала?

— Нет-нет, — прошептал я, не в силах стряхнуть с себя пьяное оцепенение. Не дожидаясь приглашения, она села в кресло, закинув ногу на ногу. Она была мила и грациозна, все ее движения изысканны и бесхитростны. Как зачарованный, молча смотрел я на нее, упиваясь этим милым видением. Блеск ее больших, очень черных глаз будоражил мне душу, сердце бессильно замирало. Все мое тело содрогалось от нетерпения, желания, радости. Как приятно было на нее смотреть. Она была похожа на фарфоровую статуэтку, в которой каждая деталь, отшлифованная мастерством художника, восхищает своей утонченной красотой и совершенством. В ее волосах были приколоты три простеньких цветка, они вызывали у меня чувство детского умиления. В ней была какая-то неземная хрупкость и нежность, казалось, тело ее светилось нетронутой нежностью и чистотой. Я растерялся, не зная что делать, о чем говорить. А она смотрела на меня с грустным опьянением, зрачки ее расширились и излучали силу, пронизывающую мне сердце. Я млел от одуряющего сладострастия. Казалось, что и она не меньше меня упивается безмолвием встречи. Она вся дрожала под моим пристальным взглядом. Время от времени ее колени и бедра судорожно подергивались. Совершенно безотчетно я присел рядом с ней и обнял ее голые теплые плечи. Она быстро вскинула руки мне на шею, и мы застыли в немом объятии, наслаждаясь близостью тел. Теплота ее бедер разжигала меня. С ног до головы я чувствовал себя во власти сладострастия. Сами собой наши губы встретились в жарком обжигающем поцелуе. Как облако, нас окутывал нежный аромат ее духов, смешанный с запахом тела. Шелковистые кудри щекотали мне щеки. Я таял в сладострастном восторге любовного опьянения. Оторвавшись от ее губ, я стал играть золотом ее волос. Я вынул из них все заколки и цветы, распустил и стал своими десятью пальцами копаться в них, чувствуя, как они переливаются, щекоча руку. Она сидела молчаливая, сосредоточенная, погруженная в свои мысли. Говорить ни о чем не хотелось, казалось, что малейший звук может разрушить это тихое сказочное очарование. На шее под волосами я нащупал маленькую пуговицу, которая держала декольте. Я ее мимоходом расстегнул. Под тяжестью груди платье опустилось. Она искоса взглянула на меня, склонив голову набок. Ее глаза блестели и воспламеняли меня, казалось, что сердце мое останавливается, и я радостно умираю. Легким движением тела она освободилась от платья, оно сползло ей на бедра, открыло моему взору чистую белую грудь. Потом она порывисто встала и платье, мягко шурша, свалилось на пол. Как ослепительная вспышка магния, блеснула мне в глаза мраморная белизна ее тела, и только маленький треугольник редких каштановых волос на лобке контрастно выделялся на фоне снежной белизны. Блестящие сиреневые босоножки на стройных изумительных ножках гармонично дополняли ее и без того чудесную красоту и изящество. Ни слова не говоря, она села ко мне на колени, подставила губы для поцелуя. Я стал ее целовать, трепетно ощущая руками бархатное тело. Простодушно, как мечтательное дитя, она сидела у меня на коленях. Я снял с ее рук перчатки, чтобы еще больше оголить и стал целовать плечи, ладони и каждый пальчик с маленькими заостренными ноготками, блестящими как рубины. Она улыбалась, впитывая мои ласки, как губка воду. Ее тонкие пальцы легко и проворно изгибались в моей руке. Это бесхитростное движение ее тела в моем разжигало мою страсть, повергая в сладострастную истому почти плотского удовольствия. Одна ее рука скользнула вниз и, легко справившись с пуговицами штанов, проникла в трусы, завладев уже напряженным членом. Она стала нежно и умело пожимать его, ласкать головку пальчиками, двигать кожицу то вперед, то назад, доставляя мне невыразимое наслаждение. Потом она расстегнула мою рубашку и стала исступленно целовать грудь, потихоньку пощипывая соски. Каждой своей неземной лаской она почти лишала меня сознания. Милая женщина смотрела на меня с грустным опьянением и в ее глазах время от времени вспыхивали задорные искорки. Я встал, подхватил ее на руки и, бережно держа перед собой, принес ее на кровать. Непринужденно раскачивая в стороны колени, она спокойно наблюдала за мной, пока я раздевался. Не торопясь ложиться в постель, я еще раз осмотрел ее голое тело. Чтобы лучше видеть, я подошел поближе к кровати. Она ничего не скрывала от моего взора и, следя за моими глазами, принимала такие позы, которые лучше всего позволяли рассматривать желаемое. Ее живот цвета слоновой кости со вдавленным пупком, мягкий и вздрагивающий, как подушка из нежного атласа, был божественно прелестен, хотелось положить на него голову, закрыть глаза и забыть все земное в сладостном сне. Капли пота увлажняли кожу, придавали ей свежесть и липкость. Ощупав ее взглядом до крашеных ногтей на пальчиках ног, я снова взглянул на ее лицо. Оно пылало. Яркий румянец залил ее щеки. Глаза сверкали, рот приоткрылся. Секунда, и я был возле нее. Обхватив тонкую, гибкую талию рукой, я прижал ее мягкий живот к себе. Мой напряженный член уперся головкой в волосы лобка, вторая моя рука проскользнула ей между ног. Палец нащупал пухлые горячие губы влагалища и погрузился в узкое липкое отверстие. Она издала тихий сладкий стон радости и шевельнула бедрами.

— Тебе хорошо? — прошептал я.

— Молчи… Ни слова… Ах!

Я стал целовать ее груди и ложбинку между ними. Она гладила своими руками мои спину и бедра. Постепенно я перелез на нее. Безвольно раскинув ноги и закрыв глаза, она замерла в ожидании. Мой член уперся в нее и нужно было одно движение, чтобы он вошел внутрь. С большим трудом, будто через десятки резиновых колец, мой член стал медленно вонзаться во влагалище, вызывая судорожные подергивания всего ее тела. Наконец, он уперся во что-то твердое и горячее, щекотавшее головку. Девочка положила обе свои руки мне на ягодицы и прижала меня к себе, чтобы я не двигал телом. Я понял ее. Ни на минуту не вынимая члена из нее, я стал кругообразно двигать бедрами и его головка стала нежно и ощутимо тереться об упругое дно влагалища. Веки ее дрогнули и она открыла глаза, светившиеся детской радостью и умилением.

— Как хорошо! — вздохнула она.

— Двигай медленней.

Она стала помогать мне, волнообразно изгибаясь. Прошел час, а мы все пили и пили по капле безудержно растущее наслаждение. Я давил головкой члена в глубине ее влагалища и от прикосновения к чему-то твердому она нервно вздрагивала и, прикрыв глаза, протяжно стонала. Среди общей все возрастающей сладости судороги апогея наступили внезапно. И я и она одновременно кончили. Несколько минут мы лежали молча и неподвижно на кровати, наслаждаясь блаженством бессилия.

— Ты доволен? — тихо спросила она.

— Очень доволен. А ты?

Она засмеялась и, повернувшись ко мне, поцеловала в губы. Потом спрыгнула с кровати и, грациозно двигая бедрами, прошлась по комнате, искоса поглядывая на себя в зеркало.

— Как тебя зовут?

— Эфира.

Она подошла снова к постели, погладила тонкой изящной рукой мою грудь и живот, присела с краю.

— Тебя, вероятно, удивила моя молчаливость? — сказала она, мечтательно глядя куда-то вдаль, — это я такая до того, как мужчина становится мне близок.

Я боюсь, что он каким-нибудь неосторожным словом спугнет мое желание отдаться ему. Мне стыдно своего желания и стыдно раздеваться.

— А у тебя много было мужчин?

— Нет, не много. Пять, ты шестой. И все вы совсем разные. Каждый следующий кажется лучше предыдущего.

— Расскажи мне о них.

— Разве это интересно?

— Конечно.

Она смущенно потупилась.

— Стыдно рассказывать. Да я и не умею.

— Ну, как умеешь. Расскажи, нечего стыдиться.

Эфира глянула на меня сладостным взглядом и прошептала:

— Я смогу рассказывать только тогда, когда ты будешь со м ной. Я был уже готов и подвинулся, освобождая ей место рядом с собой.

— Не здесь, — сказала она, — встань с кровати и сядь на стул. Я выполнил ее просьбу. Эфира села верхом мне на ноги, лицом ко мне и вставила мой член.

— Теперь ты сиди совсем спокойно, а я буду рассказывать. Я положил свои руки ей на бедра и замер.

— Тебе, наверное, известен художник, который нас нарисовал? Он был первым моим мужчиной… Эфира двинула телом и от острого наслаждения судорожно глотнула воздух.

— Он красив, статен и еще не стар. Я не успела опомниться, как он налетел на меня, сорвал с меня платье и с диким рычанием повалил прямо на пол. Я почувствовала резкую боль, пронзившую все мое тело, и потеряла сознание. Очнулась через несколько минут все там же, на полу. Художник исчез. Было сумрачно и тихо. Во всем теле я чувствовала какую-то разбитость. Ноги не держали меня. Я села на табурет. Немного болел живот и что-то липкое и неприятное мешало между ногами. Я увидела кровь. Испугалась. Мне показалось, что он разрезал меня. Я сунула вату в кровавую прорезь и палец. Он ушел глубоко и не достал дна. "Боже", — подумала я, — "Что же мне теперь делать?" Когда я вынимала палец из отверстия, почувствовала неприятное жжение. Это было настолько неожиданно и интересно, что я снова сунула палец внутрь и так сделала несколько раз, пока все возрастающее наслаждение не повергло меня в сумасшедший экстаз. Хлынули потоки густой слизи и смыли кровь. Я увидела чистое небольшое отверстие, которое не было похоже на разрез, и успокоилась. Через минуту я заснула. Эфира вновь дернула бедрами. Я взглянул на часы. Было 5 часов 45 минут.

— О! Уже конец!

Обхватив девушку руками за талию, я стал двигать ее из стороны в сторону. Через несколько секунд, издав крик радости, она кончила, излив на меня жидкость. За ней кончил и я. Эфира вытерла свою промежность чистым платком и надела платье. Я подал ей перчатки и цветы, которые вынул из ее волос. Пока она расчесывалась, прошли последние минуты. Мы не успели проститься, она исчезла.

— Друзья, пора спать, — закончил Рэм и, попрощавшись, пошел к себе в кубрик.

Мы с Диком еще долго сидели вдвоем, молча, каждый по-своему переваривая услышанную историю.