Много управителей перевидала на своем веку Москва. Каждый привнес что-то свое, новое в облик города, каждый оставил свой след в истории столицы. Но вот уж кому давно надо бы памятник поставить — так это незабвенному городскому голове Николаю Александровичу Алексееву. Это ведь он своей неустанной заботой и тщанием преобразил Москву из огромной разухабистой деревни в город, в котором и самим жить хорошо и который иноземцам показать не стыдно.

Не было до Алексеева в Первопрестольной даже водопроводной сети. Был только красавец акведук, построенный при Екатерине, по которому вода из Мытищ перекачивалась в чаны Сухаревой башни, а уж оттуда выдавалась в бассейны возле некоторых московских домов. И только из тех бассейнов черпаками да ведрами разносилась вода куда кому надо, а водовозы развозили воду по домам в деревянных бочках. Эта вода шла для питья исключительно, а для всяких хозяйственных нужд доставали ее из глубоких колодцев, выкопанных едва ли не у каждого дома.

Деревня, и только. И, как в деревне, таскали воду из московских рек и прудов. Просто не верится, что еще во второй половине XIX века не было в Москве водопровода. Пока Алексеев не напоил Москву отменной свежей водой.

Первым делом он распорядился разведать новые источники в районе Мытищ и приобрел новейшие машины для перекачки воды, выстроил две мощные водонапорные башни возле Крестовской заставы и проложил разветвленную сеть труб по Москве. Всякий домовладелец мог присоединиться к ней, испросив на то разрешение в городской управе. И проделал Алексеев все это с поразительной скоростью. Был он быстр на решения и энергичен в их воплощении.

Прямо скажем, город наш изрядно пованивал, поскольку канализации в нем тоже не было. Нечистоты хранились во дворах, в отрытых ямах и канавах, прямо под открытым небом. Как только поднимался над московскими холмами ветерок, на улицы смрад выплескивался… А самое ужасное творилось ночью, когда по дворам разъезжали золотари со зловонными бочками, и начиналось такое… Какие уж тут прогулки под луной, какие жасмин и липовый цвет…

Покончил со всем этим безобразием опять же Алексеев. Он потребовал создать несколько проектов московской канализации и после колебаний, сомнений выбрал один. И при этом вздохнул: «Ну, или пан, или пропал!» Его фразу подхватили газеты и сделали ее своеобразным девизом московской канализации. Город почистился, в нем стало вольготней дышать. Стал он вровень с другими европейскими городами, где канализация давным-давно существовала.

Прежде говорили: кто повидал Москву, тот и Россию знает. Потому что древняя наша столица содержала в себе все достоинства и недостатки огромной страны. Потому и сама столь долго оставалась огромной деревней — неухоженные дороги с колдобинами и вечными лужами в ямах с грязью в них непролазной, в которых и лошади увязали едва ли не по самое брюхо…

Николаю Александровичу Алексееву сие очень не нравилось. Он проложил новые булыжные мостовые, привел в порядок старые и впервые в московской истории выложил асфальтом тротуары для пешеходов. Горожане ходили по ним, радовались чистоте и удобству и удивлялись: как это раньше московские правители ничего подобного создать не удумали, а лишь о себе заботились: то дом свой отстроят так, что он на дворец становился похожим, то выезд такой заведут, что люди рты раскрывали, едва встретят на улице…

Алексеев в городскую казну руки не засовывал: сам был зело богат. Владел он «канительной» фабрикой, где вытягивали золотые и серебряные нити для дорогого шитья, и еще дела другие вела семья Алексеевых. Так что наоборот — он сам нередко жертвовал деньги на какое-нибудь строительство.

Взял да и привел в радующий взгляд Александровский сад. Снес старый безобразный дощатый забор вокруг него, рассадил в причудливом порядке деревья и поставил замечательную чугунную оградку, которая сохранилась до нашего времени. И стал Александровский сад излюбленным местом у москвичей, куда спешили, чтобы себя показать да других посмотреть.

Городская Дума до Алексеева размещалась в добротном, но тесном здании на Воздвиженке. Как соберутся все 180 гласных Думы, так и боком ходи меж ними, а уж о кабинетах для работы и не мечтали.

Здание городской Думы в XIX веке

Вызвал Алексеев к себе известного архитектора Д. Н. Чичагова, заперся с ним и обговорил, каким должно быть здание московской Думы. И где воздвигнуться должно. Построили быстро — как и всегда, делали скоро то, за чем Алексеев неусыпно приглядывал. Появилось в Москве новое здание под боком у Красной площади, там, где впоследствии разместился музей В. И. Ленина. Кажется, что это массивное, самобытное сооружение всегда тут стояло.

Множество школ и больниц при Алексееве было построено. Особенно много больниц появилось в районе Девичьего Поля, где теперь сквер Девичьего Поля, между Зубовской улицей и Плющихой. Место выбрано далеко не случайно — с любой стороны подъехать удобно. Эти больницы до сих пор стоят, напоминая об Алексееве.

На свои деньги отремонтировал он пришедшую в упадок знаменитую Канатчикову дачу и открыл там больницу для душевнобольных. Особым повелением государя больнице присвоили имя Н. А. Алексеева. Большевикам не понравилось, что заведение носит имя городского головы, и они переименовали его в больницу имени П. П. Кащенко. Был такой крупный психиатр в России. Лишь недавно вернули больнице имя Алексеева, ее основателя.

Денег же, конечно, не всегда хватало ему, даже своих. И чего он только не делал, чтобы пополнить городскую казну: то торг какой-нибудь устроит среди самых богатых, то сбор средств на что-то объявит. А однажды, когда совсем прижало, явился домой к богатейшему купцу и попросил крупную сумму, чтобы еще одну больницу построить. А тот ему: «Поклонись в ноги, тогда дам!» И что же? Опустился на колени городской голова. И деньги свои — но не для себя, конечно же, тогда получил.

Удивительно энергичный был человек. И Москву любил как мало кто. Кажется, и жил только для того, чтобы ее обустроить и сделать лучше, добрее к людям.

Вот он быстрым шагом проходит по коридору между рядами зала заседаний, по-хозяйски рассаживается в кресле председателя. Оправляет длинные фалды фрака и вскользь пробегает пальцами по узлу неизменно белого галстука — в ином виде на заседаниях не появлялся. Если прежде заседания длились до глубокой ночи, то при нем менее чем за два часа управлялись. И это — с обсуждением планов, с утверждением отчетов всяких, с голосованием. Никто, кроме него, так ловко не управлялся с думскими.

Однажды, мартовским днем 1893 года, в кабинет Алексеева вошел на прием невзрачный человек, выхватил револьвер и несколько раз в упор выстрелил. В тот же день Николай Александрович скончался. Ему был всего 41 год.

Всякое поговаривали об этом убийстве, даже политическую подоплеку выискивали. Только ерунда это все. Убил его душевнобольной.