Стыдно признаться, но к издательскому делу я приобщился, прогуливая школу. Дело было так. Сначала я бесцельно слонялся по Серпуховке — как раз накануне Первого мая — и с затаенной улыбкой поглядывал на портреты руководителей партии и правительства, под которыми крупными зелеными буквами было написано: «Овощи — фрукты». Так назывался магазин, над входом в который висели бесконечно дорогие лица совершенно незнакомых людей. А потом ноги занесли меня на соседнюю Пятницкую, начинавшуюся точно напротив того магазина. На ней стояло громадное безликое здание Первой образцовой типографии, на фасаде привычно незаметного здания красовалась бронзовая доска, свидетельствующая о том, что это типография-орденоносец.
Помню, подтянулся я, уцепился за край высокого окна, выходившего на Пятницкую, — и обомлел, долго отцепиться не мог: на глазах моих вершилось нечто необыкновенное. В свете тысячи солнц с бешеной скоростью неслась с вращающегося барабана бесконечная бумажная лента с отпечатанным текстом и картинками — то ли фотографиями, то ли рисунками и исчезала в недрах громадного цеха. Я отцепился, передохнул и снова повис на руках: зрелище буквально заворожило меня.
Не знал я тогда, что эту типографию построил великий Сытин. Да я и имени его тогда не слыхал.
А человек меж тем легендарный он был и в Российской империи создал свою империю — печатного дела, равной которой во всей Европе не было, может, и в мире. Первая образцовая, разместившаяся в старых сытинских стенах, и сейчас считается одной из крупнейших в Европе. Не по площадям, конечно, а по объему печатной продукции. Вот ведь как круто Иван Дмитриевич закрутил типографское дело. На многие десятилетия время свое опередил.
Мне повезло: когда я пришел в «Комсомолку», а было это в начале шестидесятых, застал я в наборном цехе метранпажа Александра Степановича Ковалева — выпускающего по-нашему, в свое время работавшего у Сытина. Очень неторопливый был, такой розовый старичок, а делал все гораздо скорее молодых суетливых, не в обиду тем сказано. Так вот, рассказывал немного Ковалев и о Сытине, какой он в деле был человек. Любил в цех спуститься, подойти к линотипу, а в наборном, между прочим, у него исключительно мужчины работали. В наше-то время за машинами девчонки сидели, то и дело от газетной суеты нас отвлекавшие. Так вот, подходил Сытин к кому-то и внимательно наблюдал, как тот касается пальцами клавишей и как свежеиспеченную строку взглядом проводить успевает. Ежели что не так, не понравится, мог тут же, на рабочем месте, и штрафануть, а мог достать кошель и извлечь из него ассигнацию. И был всегда справедлив. Рабочие любили его.
Уже при жизни Сытина легенды о нем ходили. Да и теперь ходят еще. О его необыкновенном чутье, позволявшем с мимолетного взгляда определить достоинства рукописи, принесенной молодым неизвестным писателем. Положит, бывало, ладонь на папочку с отпечатанным текстом и говорит: «Покупаю» — или, наоборот: «Не пойдет». Да ведь только легенды: рукописи Сытин читал. И хотя называл его Чехов полуграмотным, однако и признавал за ним редкостный дар, граничащий с интуицией, кажется никогда не подводившей его.
Но все же подводившей. Вот Леонид Андреев, чей путь в литературе называли не иначе как феерическим, свою первую книгу принес именно Сытину. А тот сунул книгу в архив, хотя, пожалев начинающего бедолагу, деньжат немного и отвалил. Горький оскорбился за Андреева и ссудил ему денег, чтобы выкупить рукопись. Что Андреев и сделал. Книга вышла в другом издательстве и сразу же сделала его по всей России известным.
Нет, не в том вовсе были сила и мощь Сытина, а в том, что он, как никто другой прежде, поднял русское книгопечатное дело, сделал его в мире передовым, сотворил для всех доступную книгу. Это же он, Сытин, первым выпустил дешевые собрания сочинений Пушкина, Гоголя, Льва Толстого, иностранных писателей. Его просветительские календари выходили неслыханными тиражами — до полутора миллионов. Его буквари, учебники — все для всех!
Да, верно, был он крупным миллионером — потому что, будучи фанатически предприимчивым, дело свое знал и любил. Кавалер орденов Станислава и Анны, он так много сделал для распространения просвещения в России, что и не переоценишь его. А сам, по правде сказать, не имел никакого образования. Великий человек. И дело сделал великое. Хотя ни одного нового имени в литературе и не открыл, несмотря на легенды всякие.
В старинном пухлом альбоме — фотографии, подернутые флером начала XX века. Реликвия: альбом о типографии, который у Сытина всегда был под рукой. Бравые усачи у типографских машин, мальчишки-ученики, из которых в живых теперь и нет никого… Бережно хранится альбом в кабинете директора типографии… Это все, что осталось от времени Сытина. Стены-то, само собой, стоят и долго еще будут стоять.
Книги Первая образцовая издает замечательные и на самом высоком уровне, благо вовремя современным оборудованием сумели обзавестись. Роскошное издание «История русской православной церкви», книги о Москве, «Детская энциклопедия», собрания сочинений наших и зарубежных классиков. Хотя и коммерческую литературу приходится печатать: чего уж девицу непорочную изображать…
Удивился я, не найдя мемориальной доски на сытинских стенах.
Во время Великой Отечественной Первая образцовая сражалась своими средствами. Издавала книги, листовки, а в механическом цехе точила болванки снарядов. Так что отбивались вместе со всеми и как могли. Как известно, отбились.
