Как-то мы с товарищем надумали найти клад. После Великой Отечественной войны повальное увлечение одолевало нас всех: то ли начитались мы чего-то такого, то ли с голодухи и от вечной нехватки денег в родительском доме. Возле метро и под деревянными, сплошь в щелях платформами подмосковных станций электричек мы еще находили монеты, особенно возле касс, и чувствовали себя тогда почти счастливыми. Но этим наша удача и ограничивалась. А вот в деревне, куда меня на лето отправляли к дальним родственникам… Просто быть не могло, чтобы не откопали мы клада!

Первым делом обзавелись соответствующим инструментом: заточили кусок толстой проволоки, чтобы землю протыкивать, и выпросили у дяди Шуры Шарова, раненным и с пустым вещмешком, но с медалями с войны вернувшегося, прихваченную им по-хозяйски немецкую саперную лопатку. «Есть место, — сказал мой товарищ, он был на целый год меня старше, и потому я считал его человеком, пообтершимся в жизни, — вон под той березой у церкви». Береза была стара настолько, что кора на ней сама от тяжести своей обваливалась.

Представьте, нашли! У той березы. Между корней щуп уперся во что-то и это «что-то» с треском сломал. Лихорадочно, отталкивая друг друга, раскопали мягкую землю и извлекли небольшой черный горшок с обломанным краем. А в нем, под деревянной пробкой и тряпицей… Бог знает, что это было такое. Малюсенькие, размером с ноготь мизинца серо-черные чешуйки — неровные и разные. На всех — кусочек какой-то чеканки и оборванные слова можно было прочесть. Потом оказалось, что это серебряные монеты — гривны. Древние-предревние.

Недолго мы обладали сокровищем, хотя и поклялись не говорить взрослым ни слова. Приехал из райцентра милиционер верхом на лошади, реквизировал наше богатство — и был таков. Больше о кладе ни слуху ни духу.

А мы все же по горсти серебряных чешуек утаили от представителя власти. И посейчас несколько штучек храню.

Вот такая далекая невероятная история вспомнилась мне, когда стоял я у Воскресенских ворот в самом низу у Красной площади и разглядывал некое зданьице по левую руку, мимо которого обычно проходят, даже не замечая его. А ведь это Государев монетный двор, некогда главная кузница российских сокровищ.

Греет еще прижимистое весеннее солнце древние стены, дробно стучат молотки мастеров, перекладывающих горбатенькую брусчатку на Красной площади, — а говорили, будто не осталось уже умельцев таких. Постукивают своими двуручными деревянными молотилами, подгоняя камень к камню, и ни на кого не обращают внимания.

Этот монетный двор, выходящий фасадом на площадь, новым считается, хотя построен в первой половине XVIII века. Нарядные наличники окон во втором этаже придают дому этакий ухарский вид, который вообще-то довольно строгим кажется.

Ну а если пожелаете старый монетный двор посмотреть, построенный аж в 1697 году, то уж под этой аркой возле тех же Воскресенских ворот непременно придется пройти, оставив справа ловко примостившийся ювелирный магазин с подходящим названием: «Монетный двор».

Старый монетный, хотя и облуплен фасад, и резной камень над верхними окнами местами разрушился, и все-то здание при взгляде на него вызывает горестный вздох, все равно заставляет остановиться, задуматься. До невозможности хорош этот дом…

Про него теперь не много известно. Кто строил — нигде не найти, а ведь какое самобытное здание. Сохранилось свидетельство, что в первом этаже хранилось золото и серебро, а во втором находилась работная палата, пробирные и какие-то иные палаты.

При взгляде же со двора кажется, будто первого этажа и вовсе нет: только высокий цоколь, и все. Окна пробиты — дело совсем уж недавнее. Так вот, ощущение высокого цоколя просто архитектурный обман — первый этаж есть. Только окна его во второй внутренний двор выходят, куда можно попасть, пройдя еще в другую арку, закрывавшуюся прежде воротами. Неведомый зодчий нарочно так сделал, чтобы обезопасить мастеров, деньги чеканивших, и от взглядов навязчивых, и от рук нечистых, коих не остановит решетка на окнах. Куда как проще поэтому со стороны площади глухую стену поставить.

Жаль, что древний дом этот никому, получается, не нужен теперь. Спрятался он во дворе у Красной площади, и мало кто видит его убогую старость. Ряд изящных, стройный колонн, изрядно потрепанных временем, великолепные цветные изразцы по фризу, местами бесследно пропавшие…

Новый монетный двор на главную московскую площадь выходит, ухожен. В доме этом не только деньги чеканились. Здесь два месяца перед сибирской ссылкой томился Радищев, сюда Екатерина II приказала доставить пленного Пугачева. Едва ли не со всей Москвы съехались сюда кареты со знатными дамами, да и попроще народ тоже собрался в надежде увидать Пугачева, когда тот к зарешеченному окну подойдет. Только ждали напрасно: приковали к стене Пугачева. Тут же, в соседней комнате подвергали допросу сына его и жену. Отсюда же бунтаря и на казнь повезли.

Много чего может рассказать монетный двор, что старый, что новый. Да и монеты, которые выходили отсюда, тоже. Самые-то первые монеты в России завелись при Иване II. Ни одной не нашлось ни после отца его Ивана Калиты, ни после старшего брата Симеона Гордого. Как близнецы похожи на первые русские монеты те, что мы с товарищем когда-то нашли под старой березой, в горшке.

При Василии I монеты чеканились уже в привычном виде для нас. И хоть годы выпуска на них еще не найти, датировать их проще простого: надпись по кругу о том свидетельствует, например: «Князя Василия всея Руси» или: «Князя великого Василия Дмитриевича». Как в зеркале отражается в монете ее государственная принадлежность, и, попадая в руки историков и археологов, высвечивают они забытые или потерянные страницы нашей истории.

Даже Георгий Победоносец с герба Москвы сначала на монете появился. Правда, несколько в ином виде — без меча и копья, а с соколом на руке. Стало быть, царская охота изображалась. Где именно — можно сказать: «верховую» птицу цари били в Сокольниках, потому так место и прозывается. А на «мокрую» птицу, водяную, охотились в селе Напрудном, что над Великим прудом.

Давным-давно в тех местах новостройки московские выросли. Только монеты и напомнят теперь о былом времени. Всадника с соколом долго еще изображали на них, но постепенно его вооружали: одолели совсем супостаты проклятые, не давали мирной охотой заниматься… Хочешь не хочешь, пришлось отбиваться. Вот и явился Георгий Победоносец на гербе столицы с мечом и копьем.