Зажмурюсь и вижу: прямо под высоченными кремлевскими стенами, под самой Кремлевской горой, по глади пруда, что раскинулся в Нижнем Александровском саду неподалеку от устья Неглинки, царственно-степенно скользят белые лебеди. Тут же — невысокое строение Лебяжьего двора. Всегда народ собирался у пруда — на царских лебедей поглядеть. А птица меж тем не для красоты содержалась: лебедей запекали на царский стол. Потому и переулок неподалеку Лебяжьим назывался, что двор был рядом такой.
Гулять сюда и прежде, еще до устройства прудов, народ ходить наваживался, поскольку место было необычайнейшее: еще Иван Грозный для отдохновения налитых кровью глаз своих, а также для пользы повелел насадить по правому берегу Неглинки — между Боровицкими и Троицкими воротами — ставший в момент знаменитым Александровский сад. Словно бы райские кущи произросли у подножия стен древней твердыни: яблони, груши, вишни, другие деревья, отягощенные плодами, всякие лекарственные растения, кусты, фигурно подрезанные. Короче — самый первый в Москве ботанический сад.
Улица, ныне Манежная, в те отдаленные времена называлась Неглинной. Будто живая дышала она: в разные эпохи становилась то длиннее, то короче, когда застраивали ее или, наоборот, строения сносили.
Прежде и вовсе не было на ней домов: в начале семисотых годов Петр I приказал прокопать в райских кущах глубокий ров, спустить в него реку Неглинную, старое русло завалить мусором, городскими отходами и землей поверху и построить пять бастионов для отражения возможных нападений врага. Со стороны Москвы-реки Кремль всегда неприступен был. Сад же Петр Алексеевич губить не велел, деревья выкопали и перенесли на одну из Мещанских улиц.
Александровские сады — правая сторона Манежной улицы. Их обустроили по повелению Александра I — потому и стали так называться, и было первоначально их так же, как и сейчас, три: Верхний, Средний и Нижний, выходящий на набережную Москвы-реки. Строили в свое время здесь и запруды, и мельницы, когда Неглинка еще поверху текла; московская мука отсюда куда только не расходилась. Бастионы же ввиду упадка их стратегического назначения стали использовать в сугубо мирных целях: зимою устраивали ледяные горки и воодушевленно катались на санках, нашептывая впереди сидящим девушкам всякие неожиданные слова, что в свое время замечательно приметил А. П. Чехов. Тут же, словно бы припомнив боевое назначение бастионов, устраивали ожесточенные кулачные бои, на которые сбегалась едва ли не вся Москва.
Кстати сказать, Александровские сады проектировал знаменитейший архитектор Большого и Малого театров Осип Иванович Бове. При разбивке садов нижнюю часть Неглинки перекрыли кирпичными сводами, и она целиком в трубе оказалась.
Сады сразу же сделались любимейшим местом у москвичей. Семьями сюда гулять приходили. В лучших нарядах по вечерам и в воскресные дни себя показывали, других смотрели. А в Верхний сад провели Мытищинский водопровод — нарочно, чтобы фонтаном его завершить. Красавец фонтан получился: в виде павильона изящного. Вода из него в невидимую Неглинку спускалась. А в середине кремлевской стены, выходящей на Неглинную улицу, насыпали в то время еще земли, чтобы получилось похоже на природную гору, а в ней соорудили грот, где по воскресеньям полковые оркестры играли. Что и говорить, славное местечко, бойкое да веселое было — Александровский сад. Это только сейчас он пустым и заброшенным предстает, хотя и теперь как бы оживает весной и летом.
По левой стороне Неглинной дома то появлялись, то исчезали. Словно бы сбрасывала она с себя старую рухлядь. В самом конце 1493 года Иван III, дабы оберечь Кремль после огромного пожара, повелел снести все постройки у кремлевской стены, вплоть до нынешней Моховой. Для отражения врага тоже удобно. Короче, мудро, как ни взглянуть.
Теперь на Неглинной — уже Манежной — всего пять домов осталось. Первые два, стоявшие как раз напротив дома Пашкова, незадолго до последнего московского юбилея снесли — и правильно сделали: открылся милейший зеленый летом пригорочек, этакий лужок деревенский. И сразу вокруг светло и просторно сделалось. А остальные дома пока стоят, решения своей участи дожидаясь.
В одном из них, что доныне остался, когда-то жил мой близкий товарищ. Теперь в этом доме какое-то учреждение, из коммуналок всех расселили. Во всех этажах одинаковые занавески, как в скверной гостинице. Совсем другая жизнь теперь за этими окнами.
