Как же было приятно сидеть в самолете, в удобных креслах со спинками, накрытыми чистой салфеткой, и вкушать лакомства, входящие в стоимость проездного билета, держа в одной руке нож, а в другой—даже не верится!—вилку. И при этом сознавать, что больше не придется ложиться спать на холодную землю. Если вдуматься хорошенько, есть, конечно, и у цивилизованной жизни свои преимущества.

Мы летели над тайгой, и все наши недавние тревоги и трудности казались безмерно далекими, будто бы даже чужими, почти нереальными. И во всяком случае такими же пройденными и потерянными, как и сама тайга, на которую мы смотрели тогда из иллюминаторов самолета.

Уникальное творение природы — наша тайга. Час за часом летит скоростной самолет с востока на запад, и все это время ничего невозможно увидеть, кроме тайги. Изредка, если полет совершается ночью, проплывет внизу россыпь мелких желтых огней—и снова бесконечное черное море... На всей Земле больше, пожалуй, нет столь мощного зеленого массива. Тайга Канады по площади меньше, джунгли Индокитая, Индии—гораздо меньше. Да и зеленые холмы Африки тоже. Южноамериканская сельва в бассейнах Параны и Амазонки также не занимает такого колоссального пространства, как наша тайга.

Мне пришлось побывать в джунглях Вьетнама и Лаоса. Серьезные леса, ничего не скажешь: без топора и ножа в сторону от дороги ни шагу не сделаешь—все перевито лианами, из каждого миллиметра земли пробивается зелень, необыкновенно жадная к жизни.

Бывал я и в джунглях Африки—в Гвинее и в Конго, пересекал по узким дорогам девственные леса Анголы—тоже неприступная стена зеленого леса. Нет, наша тайга не такая... Она добрее, привольнее...

Как-то я беседовал с бизнесменами из Канады, и они с откровенной завистью говорили о русской тайге. У них, правда, был при этом свой, специфический взгляд, который можно выразить так: «Пропадает такое богатство...»

А почему, собственно, пропадает? Ее живительное дыхание ветры разносят далеко над землей. Не только нам достается. Ну, а нам как хозяевам она дает и еще кое-что. Деловых-то людей интересовало только одно—древесина. Для них любой лес— прежде всего древесина. А ведь все меньше и меньше остается нетронутых лесов на Земле... Дальше и дальше теснит их человек, высвобождая места для полей, для новых построек, просто из-за того, что древесины требуется с каждым годом больше и больше.

Нет, не может лес устоять в борьбе с человеком... Я видел машины, построенные специально для лесозаготовок в Канаде: стальные динозавры XX века... Диаметр колес более трех метров. Есть машины на гусеницах, есть и шагающие—на гигантских ногах. Они могут идти по лесу, подминая вековые деревья и оставляя после себя довольно широкую просеку. Там, где пройдут эти машины, девственный лес никогда не поднимется...

Человек давно уже привык безвозмездно брать у леса столько, сколько бывает ему нужно, так стоит ли удивляться тому, что в наследство вместо лесов передаются пустыни? Ведь и на месте Сахары когда-то шумели леса... Образованию Сахары, правда, еще способствовало и изменение климата, случившееся семь-восемь тысяч лет назад. А сейчас, когда климат снова стал вполне подходящим для развития тропической растительности, границы Сахары расширяются к югу со скоростью нескольких миль ежегодно.

Некоторые ученые считают, что вообще все пустыни Ближнего Востока—дело рук человека. Склоны гор и равнины Ливана, Сирии, приморского Египта, Туниса две-три тысячи лет назад тоже были покрыты лесами. А сейчас нет и следа их... Отсюда—трудно в это поверить теперь—везли в Рим черное и красное дерево, зерно, оливы, вино. А леса не стало — и все это исчезло. Там, где стояли леса, расстелили пески пустыни и полупустыни.

Знаменитый ливанский кедр —где он? Только и остался на флаге этой страны. Да еще в двух-трех местах, которые, спохватившись, решили сохранить в наследство потомкам. А ведь когда-то могучие кедровые леса покрывали землю Ливана... Благородное, могучее дерево—кедр. Но понадобилось оно человеку —и взял.

В X веке до нашей эры царь Давид построил себе дворец из замечательного кедра. Деревья для этого строительства присылал ему царь Финикии Хирам. А потом и Соломон, сын Давида, захотел построить такой же дворец и с соизволения Хирама отправил в горы Ливана восемьдесят тысяч лесорубов. И началась великая валка...

Вот и подумаешь: если против топора лес не мог устоять, то разве сможет он выстоять против полчищ стальных машин? И лес гибнет, лес отступает... Забил человек тревогу, а поздно...

Ученые арабских стран после изучения исторических материалов пришли к выводу, что естественную природу Аравийского полуострова и Северной Америки почти полностью заменил ландшафт, созданный самим человеком. Границы пустыни к югу от Хартума за последние пятьдесят лет продвинулись на сто восемьдесят километров. Можно абсолютно точно предсказать, где эта граница окажется еще через пятьдесят лет, если не будут приняты какие-то срочные меры.

Мы и сейчас не вполне представляем, сколь важную роль играют леса в жизни Земли. Ученые считают, что уменьшение площади, занимаемой лесами, вместе с продолжением использования в качестве источника энергии горючих ископаемых может привести в итоге к потеплению климата в масштабе всей планеты. А это в свою очередь вызовет таяние ледников, повышение уровня вод Мирового океана и его наступление на сушу.

А ведь совсем недавно в США всерьез обсуждался вопрос о том, что девственные леса нужно истребить и на их месте развести лесоводческие фермы — нечто вроде колоссальных садов, в которых росли бы исключительно ценные породы деревьев. Так и говорилось: «Большинство девственных лесов уже отжили свой век».

Да как же они отжили! Утверждать это значило бы утверждать, что отжил свой век океан. Вывести девственные леса — это значит прежде всего потерять навсегда многие ценные виды растений (а для науки все они ценные), животных, в течение всей эволюции приспосабливавшихся к жизни в конкретном сообществе. Уничтожение девственных лесов может привести и ко многим другим неприятным, даже непоправимым последствиям.

При потребительском, бездумном отношении к лесу с ним вот что может случиться: он либо исчезнет совсем, либо превратится в популяции чахлых, низкорослых растений-выродков, подобных искусственно выведенным японским бонсаи — миниатюрным деревьям, сохранившим все внешние признаки могучих деревьев. Бонсаи — настоящее чудо, но они хороши только в цветочных горшках.

А ведь давно уже приходится заботиться о сохранении лесов. У нас, в России, где леса, казалось, всегда было не счесть-перечесть, и то беречь от злостной вырубки приходилось. Среди указов Петра я нашел как-то такой:

«О заповедных лесах в нынешнем 1719 году июня в 17 день.

Великий Государь указал по имянному своего Великого Государя указу во всем государстве, заповедных лесов, которые годны к корабельному строению, а именно дубу, илему, вязу и толстой сосны, которая в отрубе двенадцать вершков и больше, от больших рек в стороны по пятидесят верст, а от малых рек, которые в те большие реки впали, а плавному ходу по них быть мочно, в сторону ж по двадцати верст отнюдь никому ни на какие нужды не рубить и валежнику не брать.

... А ежели в тех местах понадобится дуб к Его Государевым делам или кому и на деловые нужды, и об оном просить прежде позволения из Адмиралтейской коллегии или у определенных из той коллегии к тому делу командиров и, получа оттуда указ, потом рубить... по селам и по деревням выбрать надзирателей добрых людей, у которых бы меньше пяти сот дворов в надзирании не было, и дать им особые пятна с гербами тех провинций, и теми пятнами пятнать заповедный лес, который позволится на вышеописанные нужды рубить, а без того отнюдь никому не дерзать. А буде кто сей указ преступит, и вышеозначенные леса рубить будет без указа и без пятен собою, также кто рубить прикажет, помещик или прикащик, и на таких людях брать штрафу за дуб, хотя кто собою и валежник рубить будет, по пятнадцати рублев за дерево, а за прочие леса по прежнему указу по десяти рублев за дерево, а за многую заповедных лесов посечку, учиня наказание, вырезав ноздри, ссылать на каторгу».

Что и говорить, мудрый указ... Если уже более четверти тысячи лет назад о лесах приходилось пещись, то теперь более этого делать приходится. Теперь человек сажает лес, пытаясь возместить хоть какую-то часть потери.

И как все-таки хорошо сознавать, что наша тайга—самый обширный лес на земле... Совсем иначе воспринимается она отсюда, с большой высоты, — величественной, безмерно могучей.

В одной старой книге я нашел такое определение тайги: «Это более или менее густая, в естественном состоянии, обыкновенно, труднодоступная хвойная чаща с болотистой почвой, с буреломом и ветровалом. Еще недавно (до середины 90-х годов XIX столетия) таежные и урманные пространства Сибири были совершенно не исследованы и считались непригодными для заселения». Я глубоко уверен, что и сейчас в нашей тайге сохранились места, где не ступала нога человека, да и, пожалуй, не скоро ступит еще.

И это прекрасно! Каждое новое поколение должно сознавать, что на Земле и для него остались не тронутые человеком места. Сознавать это очень важно.

Пока мы летели, я пытался подвести некоторые итоги жизни в тайге. Но обо всем по порядку. А первое, конечно, — это добыча еды.

Что мы ели в тайге? Комаров, мух и мошку. Разумеется, против желания, совершенно случайно. Червяков в грибах—тоже. Они всегда плавали в котелке сверху, но вылавливали мы их только первый день. Кроме того, я съел ненароком, вместе с малиной, лесного клопа. Ну, и еще мы съели змею.

Чтоже можно сказать о грибах... Продукт, конечно, хороший. Когда он приготовлен как надо. Но у нас выбора не было. Удивляюсь много— и долготерпению Леши, который на добровольных началах столько времени готовил свое дежурное блюдо.

Питательные свойства грибов известны давно: в них содержится белок, они богаты витаминами, но по количеству углеводов грибы явно уступают овощам и фруктам. Кроме того, в них много калийных и фосфорных соединений, необходимых для человека. Правда, грибы очень богаты плохоусвояемой клетчаткой— фунгином, и в таком случае, как у нас, когда грибы служат единственной пищей, это их свойство оказывает довольно неприятное действие. Люди, однако, ко всему привыкают, и мы тоже привыкли.

На ягоды надежды мало: это не еда. Они ни в коей мере не могут восполнить потери веществ, необходимых для поддержания жизни. И потерю белка—в первую очередь. Хотя, конечно, когда больше нечего есть, и ягода покажется блюдом желанным.

Соли и сладкого всегда очень хотелось. Те три щепотки соли—ничтожное количество, которое я первое время доставал из заветного пузыречка, — растворялись в котелке, нисколько не изменяя вкуса его содержимого. Позже Леша предложил эти щепотки выдавать наличными на руки. Поступив так, мы пришли к выводу, что этакое употребление соли гораздо практичнее: хоть на какое-то время — пусть на мгновение даже—удавалось ощутить вкус соли во рту.

А вообще достаточно долго можно обходиться и совершенно без соли. Как и без сахара. Мне кажется, в грибах должно быть то минимальное количество соли, без которого организм уже не может обойтись.

Хотя, конечно, тут нами владеет привычка. И только. Мне все время очень хотелось сладкого, а никто из моих товарищей о том не мечтал. В тайге я пришел к выводу, что и в нашей обычной жизни вполне можно обойтись гораздо меньшим количеством сахара, соли, чем то, которое мы употребляем, покорно следуя приказу привычки.

По-разному мы относились к содержанию соли в приготовленной пище после того, как вышли из леса: мне, например, постоянно хотелось еду посолить, хотя, уверен, вполне нормально ее солили. А Толя все время говорил, что еда очень соленая. И даже сердился, когда ему возражали.

Из лесных даров, тех, что и даются даром — наклонись и возьми, нам не перепало только орехов. Искренне жаль: продукт калорийный и очень питательный. И на всякое съедобное зверье лучше всего не рассчитывать: голыми руками, без опыта, без уменья и без сноровки это зверье не возьмешь.

Змей, лягушек и ящериц, если уж случится такая беда, что вы потеряетесь, рекомендую с особой горячностью. Поверьте: это покажется вкусным, если вы сумеете побороть свое предубеждение. А если не сможете, тогда тем более надо поесть. Право же, у многих народов и саранча, и жирные личинки червей почитаются лакомством. И не спешите сочувствовать этим народам. Они могут посочувствовать нам, когда узнают, что мы едим, к примеру, грибы.

Да, трудно прожить в тайге, никого не убивая, но все-таки можно.

И вот еще о чем я подумал. Может сложиться такая ситуация, что будет вообще нечего есть. Организм, как ни странно, довольно быстро привыкает к голоданию. Трудно только самые первые дни, а потом голод переносится значительно легче. Разумеется, до известных пределов. Только наше невежество в вопросах, касающихся научного голодания, заставляет с предвзятостью к нему относиться. А ведь напрасно...

Еще Сократ говорил: «Лучшая приправа к пище— голод». Пифагор регулярно голодал по сорок дней, полагая, что это полезно всем, поскольку резко повышает способность мыслить. И еще учеников своих голодать заставлял.

Авиценна, великий врачеватель, чаще всего выписывал свой любимый рецепт—лечебное голодание от трех до пяти недель. Короче, многие ученые, философы прошлого знали и высоко ценили стимулирующий и целительный эффект голодания и при этом умели им пользоваться. Разумеется, тут есть много тонкостей, главная из которых заключается в том, чтобы во время голодания выполнять ряд процедур, связанных с очищением организма. Я нарочно не рассказываю всего, что и сам узнал из разных книг о голодании, современных и старых, чтобы не вызвать у вас желания экспериментально поголодать ради, скажем, сбавления веса. Без наблюдения врача это делать не следует ни в коем случае.

Толя однажды провел самостоятельно такой курс в течение шестнадцати дней, но он был подготовлен теоретически, практически и психологически. Кроме того, он консультировался у врачей. Не говоря о том, что у нас уже был некоторый опыт, приобретенный во время жизни на необитаемом острове. Дело это не простое, и относиться к нему надо со всей серьезностью. Речь-то идет о самом ценном, чем человек обладает, — о его здоровье.

Теперь о воде. Вода в тайге не проблема. На своем пути мы встречали множество ключей, ручьев. В распадках меж сопок воду найти вероятнее всего. Здесь же, если воды найти не удалось, можно вырыть в земле углубление, яму. На глубине около метра-полутора вода обязательно должна появиться. Правда, ее непременно нужно будет прокипятить.

Есть и еще один источник воды—деревья. За ночь, как говорят бывалые охотники, можно собрать около литра сока клена или березы. В крайнем же случае не пренебрегайте росой. Собирать ее — занятие хлопотливое, зато чище воды, наверное, и быть не может.

Покидая место ночевки, мы никогда не забывали наполнить фляги водой — мало ли что может случиться! Такая предусмотрительность во время жизни в лесу должна быть правилом. Лучше обладать каким-то запасом, чем всякий раз рыскать в поисках источника живительной влаги.

Опыт наш показал, что очень полезно делать настойки из ягод шиповника, из рябины, из хвои, из листьев дикой смородины. Во-первых, вкусно. Во-вторых, тонизирует. Ну, а в-третьих, прекрасно утоляет жажду.

И еще один совет, связанный с водой. Встретив ручей или речку, следует помнить: они могут вас вывести к людям. С нами, собственно, так и случилось, хотя, безусловно, это вовсе не правило. Мы прошли фактически по всему руслу реки, от ее зарождения до впадения в Енисей.

Об огне. За все время нашей лесной жизни мы израсходовали двадцать две спички. Две из них использовал Леша еще в то время, когда оставались сигареты. Мы тогда прикрикнули на него за такую расточительность, и с тех пор он всегда прикуривал от веточки из костра.

На деле выяснилось, что на разведение огня на новом месте у нас уходила одна спичка. Другими словами, того запаса, который у нас оказался, хватило бы на больший промежуток времени.

Но учтите: у нас был все-таки опыт, позволявший столь экономно расходовать спички.

Дров в тайге в общем всегда достаточно. Нередко мы вынуждены были пользоваться совершенно сырыми дровами или даже рубить деревья. Однажды разведя огонь, мы поддерживали его, пока находились на стоянке. Мы не дежурили у костра по ночам, хотя всегда делали на ночь заведомо большой запас дров, когда это было возможно. Мы неизменно просыпались по многу раз за ночь от холода, возможно, от неудобств, и почти всегда пробуждение оказывалось очень кстати, поскольку костер уже требовал свежей пищи.

Таким образом, огонь лучше, удобнее, во всех смыслах практичнее поддерживать. Сильное пламя, как показала наша жизнь, не может погасить даже ливень.

Для разведения огня лучше всего использовать хворост. Хорошо, если есть сухая береста. Сухая сосновая хвоя вспыхивает как порох и моментально прогорает. Она очень удобна для растопки. Зеленая хвоя сосны тоже отлично горит, давая хорошее пламя, а вот ее свежие ветви не горят до тех пор, пока в огне не просохнут. Осину лучше не класть в костер ни сухую, ни свежую—толку мало. А свежая береза, чуть подсохнув, горит хорошо, давая великолепные угли.

Огонь в лесу, особенно когда ты голоден, а спать приходится на голой земле, в то время как уже идут заморозки, — великое дело. Не будь у нас огня, пришлось бы много хуже.

О том, как в тайге можно ориентироваться. В ясную погоду—только по солнцу и звездам. А еще лучше—по компасу. Если же этот несложный прибор совершенно случайно остался у вас дома вместе с запасом тушенки, сгущенки и сухарей, то можно попытаться соорудить устройство, которое сделал Толя. Удобно ориентироваться и по часам. Способ известный: часы нужно положить так, чтобы часовая стрелка была обращена в сторону солнца. После этого через центр циферблата и через цифру 1 следует провести мысленную прямую. Угол, который при этом образуется, надо разделить пополам биссектрисой. Она и покажет направление. Юг до двенадцати часов будет справа от солнца, а после двенадцати — слева. Рекомендую проверить экспериментально, годится ли этот способ для квадратных часов. Лучше всего такой опыт поставить дома. Как, впрочем, и первый опыт с часами любой другой конфигурации. Что касается нас, то мы таким способом не пользовались, поскольку солнце долгое время не видели, а когда оно появилось, мы уже шли вдоль реки, сверяя по звездам свое направление.

Ну, а в ненастную погоду даже и не знаю, что присоветовать. Чтобы уверенно ориентироваться по мху, по муравейникам, нужен большой опыт. Муравейники, например, чаще всего с северной стороны защищены чем-нибудь — кустом или деревом. К тому же северная сторона бывает несколько круче других. Но это далеко не всегда бывает явно. Очень легко ошибиться. Так же как и в случае ориентирования по мху на деревьях. Впрочем, своими соображениями на этот счет я с вами уже делился. Остается только добавить: для определения частей света по мху нужно выбрать обязательно отдельно стоящее дерево.

Говорят, будто у хвойных деревьев на южной стороне ствола больше натеков смолы. Но попробуйте со всей точностью определить! Так же можно сказать и о совете определять части света по цветам на кустах: их якобы больше с южной стороны. Могу заверить, что все эти способы безупречны лишь в том случае, когда у вас лежит компас в кармане.

О крове. Крыша над головой—дело большое. Так мы устроены: даже видимость крова создает ощущение уюта и безопасности. Сначала человеку кровом служили своды пещеры, а позже он и сам начал строить жилища, обнаружив, что на пещеру не всегда можно положиться.

Наш кров был прост, примитивен, но от дождя укрывал хорошо. Мы очень легко смирились с тем, что не могли вытянуть ноги во время дождя, поскольку они вылезали из-под укрытия. Прижавшись друг к другу, мы терпеливо пережидали ненастье. Зато такое удобство: на новом месте наловчились ставить жилище всего за десять минут. Сначала рубили колья, вбивали их в землю, стелили лапник, а сверху—березу. Толя любил подложить под себя побольше травы. Мы с Лешей тоже иногда так делали. Получалось в общем довольно мягко.

Не будь пленки, мы бы сооружали обычный шалаш. Крытый лапником, он тоже может хорошо защитить от дождя. Вообще надежное укрытие— дело первостепенной важности. Сил на его строительство не стоит жалеть.

Жизнь в тайге научила, что лучше всего останавливаться на ночь на вершине сопки. Там суше, теплее. Там есть надежда, что поднявшийся ветерок избавит хоть на время от гнуса. Во всяком случае в конце августа так и бывало. Мы ночевали и в распадках, но вскорости убедились, что этого делать не следует—самые холодные ночи пережили именно там.

Вот как будто и все. Хочу сразу сказать, что я не претендую на более или менее полный комплекс полезных советов. Моя задача скромнее и проще: я надеюсь, что наш опыт может оказаться кому-то полезным, несмотря на то что его ни в коем случае нельзя назвать всеобъемлющим. И конечно, не следует забывать: все эти советы приемлемы лишь в летнее время года. Впрочем, часть из них пригодится и весной, и осенью тоже.

Мы прилетели в Москву и, бородатые, отощавшие, явились домой, на потеху друзьям и близким. Уж больно умученный был у нас вид. Все очень живо интересовались нашим таежным житьем-бытьем, после чего я и подумал, что, наверное, было бы полезно написать эту книгу.

Утром на следующий день мы, как договорились в тайге, пошли в «Арагви». Официанты, бросив дела, наблюдали за нами издали. Мы оказались самыми первыми посетителями и, видимо, ели как-то не так, если официанты, привыкшие видеть всякое, буквально немели, глядя на нас. Кажется, мы ели много и очень быстро. В конце концов едва смогли расплатиться по счету.

Здесь, дома, отступили и растворились бесследно мелкие обиды, терзавшие меня и Толю. Наши взаимоотношения очень быстро вернулись в норму, и, вспоминая былое, мы диву давались, как это могли трепать друг другу нервы из-за мелочей, которые теперь и вспомнить не можем.

Леша написал стихи про нас, про нашу жизнь. Там есть такие строки:

Читаю и думаю: как будто не с нами все это было...

Вернувшись к привычным делам, я часто вспоминаю таежную жизнь. Все-таки многому она нас научила. А вечером, когда за окном сгущается тьма, и еще позже, когда одно за другим гаснут окна высоких домов, мне время от времени вспоминаются ночи в тайге. Холодные, бессонные ночи... Такие бесконечные и изнурительные... Для, нас не было ничего труднее этих ночей.

Иногда, если светила луна, отойдя от костра, можно было увидеть, как шевелит ветер кроны кряжистых сосен. Как он треплет пышные прически берез—то взбивает их, то взлохмачивает нетерпеливо, распускает тонкие, гибкие ветви, как распускают девушки косы. Старый баловень-ветер... Никто и ничто не может его обуздать...

В такие минуты, когда память возвращает прошлые дни, думаю: многое, наверное, отдал бы, чтобы еще раз увидеть все это.

1978 год