Глава 1

       Армейн был крошечной точкой на карте империи. С население чуть больше десяти тысяч человек, он не представлял большого интереса для крупных торговцев, производителей, коммерсантов. Конечно, в городе было полно ремесленного люда и купцов, но так, местного пошиба. Единственное, почему этот город выбрали как центр сбора, а потом и обучения рекрутов, это потому что он находился рядом с границей Бривенхейма, откуда и должна поступить львиная доля новых солдат. Сам Армейн был, по словам Георга, типичным городом империи, той ее части, откуда и начались завоевания Истред Клад. Обнесенный высокой каменной стеной с башнями и массивными воротами, он служил домом для извозчиков, цирюльников, содержателей постоялых дворов и таверн, трактирщиков, монахов, уже упомянутых ремесленников и купцов, и еще множеству людей различных профессий. Харник шепнул мне, что воры и бандиты здесь тоже обитают и мне следует держать ухо востро.

       С каждым годом население города росло, но стены не давали его территории расширяться, поэтому улицы были узкие, в ширину не больше длины рыцарского копья. В центре, где была торговая площадь, собор и ратуша, улицы были чуть шире.

       Дома из-за нехватки земли тянулись ввысь. Я впервые увидел строения в три-четыре этажа. Их крыши так близко нависали над улицами, что по ним можно было спокойно ходить, не спускаясь на землю.

       Так как город был старый и считался глухоманью не просветной, то никто даже не задумывался о канализации. Мусор и нечистоты сливали прямо в вырытые около стен домов канавы. Из-за этого нередко вспыхивали эпидемии, выкашивающие по десятой части Армейна.

       По ночам ворота в город закрывались до утра, а на улицах фонарщики зажигали популярные масляные фонари. Они давали немного света, но все же лучше, чем ничего.

       Мы прибыли к стенам Армейна неделю назад. За это время я успел два раза посетить город. Многого не видел, что-то не знал, но Харник восполнил пробелы рассказами. Его красноречие и словоохотливость оказались весьма полезны. Так же они оказались полезны для моего особого статуса среди рекрутов. Харник договорился со старшим сержантом Бленти, и тот позволял мне после тренировок и занятий, вылазки в город под ответственность кривоносого имперца. Правда, такие вылазки были очень ограничены по времени. Харник за два раза всего лишь успел мне показать серый собор с высокими шпилями и цветными витражами, оглушившую меня торговую площадь и ратушу с колоннами на фасаде. Но и этому я был рад. Всю жизнь, проведя в лесу, охотясь на живность, я был под впечатлением от увиденного. Такая лавина новой информации, событий и наблюдений, позволила мне стойко переносить отсутствие Велены. Девушка отправилась в Кар-Карас на следующий день после того как мы прибыли в Армейн. Ее дилижанс мы провожали всей четверкой - трое имперцев и я. На прощание она поцеловала меня в губы. Я чуть не умер от счастья. Сердце билось так, что грудная клетка еле устояла под его натиском. Тогда Велена прошептала мне на ухо: " Не забывай меня, мы обязательно встретимся, и тогда..." Она лукаво на меня посмотрела и тихо добавила: "Все у нас получиться".

       Я еще долго со смешанными чувствами вспоминал ее отъезд. Радость от того, что небезразличен ей и горе от расставания. Харник, который как-то само собой разумеющееся стал мне другом, а не просто спутником, подбадривал меня, говорил, что время пролетит незаметно, а чувства, а чувства это навсегда. Сейчас глядя в скрытый мраком потолок казармы, я снова видел отъезжающий дилижанс Велены. Нет, надо поспать. С утра тренировки и муштра.

       Казармы располагалась в предместье Армейна и были построены на совесть. Даже и не скажешь, что их возводили специально для новых рекрутов. Столовая, душ, тренировочное поле, конюшня - это был целый небольшой городок со своим людом. Все было добротно, основательно. Кормили хорошо, спали на удобных кроватях. Правда пока нам не выдали крепкую форменную одежду с имперским орлом на груди и левом плече, и мы ходили в своем. Зато офицеры относились к нам как к людям, а не говну северных оленей.

       Режим тренировок сначала был щадящим, но с каждым днем нагрузки возрастали. Пока была общефизическая подготовка, еще не все рекруты прибыли, поэтому даже не было распределение по родам войск. Странно сказать, но мне нравилась такая жизнь, с утренними подъемами и вечерними отбоями. Я чувствовал, как становлюсь сильнее, самостоятельнее, дисциплинированнее. Но не все разделяли мои чувства. Некоторые бривенхеймцы были подавлены и угрюмы. Их выдернули из привычного ареала обитания и превращают в солдат империи, с которой воевали наши деды. Есть о чем задуматься и о чем загрустить. Тем более многие из них говорили по-имперски с ужасным акцентом. Даже я с трудом их понимал, что уж говорить о чистокровных имперцах. Я старался разговаривать с ними, учить языку, как-то помогать обустроиться. На меня смотрели косо и с подозрением, как на предателя, якшающегося с имперцами как с родными. Все видели Харника, многие знали о моих отлучках в город. Я как-то поговорил с сержантом Бленти о том, почему остальным рекрутам нельзя покидать территорию лагеря, и получил прямой ответ. Жители Армейна и его окрестностей с радостью поколотят северянине, потом обчистят, хорошо если не убьют. Еще сержант намекнул на возможное дезертирство и повешение, следовавшее за ним. Я все понял и больше не поднимал этот вопрос.

       Пока рекрутов было не очень много, поэтому я мог каждому уделить пару минут своего времени, но с каждым днем их становилось все больше. Наша казарма вмещала двести пятьдесят человек, а таких казарм было четыре. Надеюсь, не все бривенхеймцы, оправдывают сложившийся в империи стереотип о северных дикарях, ходящих в медвежьих шкурах и рычащих на непонятном языке.

       Утро начало как обычно с зычного крика сержанта. Кто дольше находился в казармах, те оделись быстрее, нежели те, кто недавно прибыл. Сержанта последние заставили грозно на них глядеть, пока они путаются в рукавах и штанинах. Вроде бы все своё, но я думаю, никто не тренировался одеваться на скорость. Наконец люди привели себя в надлежащее состояние и сержант вывел нас из казармы на построение. Началась перекличка. На выкрик сержанта "Горан сын Белогора", я так же громко выкрикнул "здесь". За ночь никто никуда не делся. Сержант удовлетворённо покивал головой и начал учить нас маршировать.

       Надо сказать, что в этих местах зима была не такой суровой, как в моих родных краях. Снега на земле лежало мало, температуру благоволила. Отбивать такт и выполнять команды сержанта, было довольно просто. Вскоре муштра на плацу закончилась. Я сразу пошел к мишеням для стрельбы. Не стал смотреть, как сержант опрашивает новичков, каким оружием они умеют владеть.

       Добравшись до площадки с мишенями, скинул верхнюю одежду, оставшись только в свитере, начал готовиться стрелять. Лук, тетива, колчан - все было привычно. Оттянул древко и послал стрелу в полет. Ее оперение выросло точно посередине мишени, находящейся на пятидесятиметровом расстоянии. Для меня не стоял вопрос, в какой тип инфантерии податься при распределении, хотя выбор был богат. Копейщики, арбалетчики, лучники, пикинеры, щитоносцы, тарченосцы, скопитарии. Конечно лучники. Хотелось бы попробовать конные лучники, но, к сожалению, в седле держаться я не умею, и никто не будет заморачиваться с обучением дикаря обращению с лошадью - это слишком дорого и накладно. Пехота или по-имперски инфантерия, вот наш удел.

       Следующую стрелу я послал точно в цель на сто метров, а потом и на сто пятьдесят метров попал в яблочко. Позади меня раздались аплодисменты. Я резко обернулся и тут же вытянулся по струнке, отдавая честь капитану графу Артуру фон Скоца.

       - Вольно солдат, - произнес он мужественным голосом, снимая перчатки и кладя их в карман кафтана. - А дальше можешь попасть?

       Я с недовольством посмотрел на свой лук и промямлил:

       - Не из этого.

       - А если бы у тебя был мощный составной лук?

       - Думаю да.

       Капитан пожевал тонкие губы, возле них образовалось несколько глубоких складок - видимо он так часто делает. Для своих тридцати с небольшим лет он выглядел превосходно. Одевался по последнему слову моды, даже щеголевато. Красивое, смуглое лицо с высокими скулами. Черные глаза с блестевшим в них интеллектом. Высокие брови на открытом, с еле заметными мимическими морщинами лбу. Он был жгучим брюнетом. Волнистые, ухоженные волосы, были собраны в короткий хвостик и обвязаны тонкой лентой. Нос с заметной горбинкой придавал ему хищный вид.

       Я молча ждал окончания его напряженных размышлений. В глазах графа читалось, что он что-то прикидывает, высчитывает. Его умственную деятельность прервал подбежавший, молодой оруженосец. Он с поклоном передал капитану Артуру запечатанное письмо.

       Граф не глядя положил письмо в карман и произнес, умудряясь чуть свысока смотреть мне прямо в глаза, хотя был на полголовы ниже ростом:

       - В шесть часов жду в своем кабинете. И назови свое имя солдат.

       - Горан сын Белогора.

       - До встречи.

       Я поклонился. Капитан и оруженосец ушли. Я вытер выступивший на лбу пот. Мне совсем не нравиться внимание от столь высокопоставленной личности. Среди младшего офицерского состава ходят слухи, что капитан Артур был вхож к самому императору, но попал в опалу и был сослан сюда набирать и тренировать рекрутов для армии. Для такой незначительной сошки как я, такое внимание могло закончиться чем угодно.

       От раздумий меня отвлек громкий свист. Невдалеке стоял Харник и призывно махал мне рукой. Я радостно подбежал к нему, предвкушая новый поход в город.

       - Здравствуй, - поздоровался я.

       - И тебе не хворать, - проговорил он. - Идем. Армейн нас ждет.

       Мы беспрепятственно покинули территорию казарм, только на выходе мне пришлось показать дежурным пропуск заверенный старшим сержантом Бленти, гласивший о том, что мне можно покидать лагерь.

       До города добрались быстро, миновав только-только начавшее зарождаться предместье. Всего пару десятков домов жались по бокам дороги, ведущей к главным воротам города. Стражники на воротах безучастно проводили нас взглядом, и мы проникли на узкие улочки Армейна.

       - Куда пойдем? - спросил я Харника.

       - В трактир, однозначно.

       - Мне в шесть нужно вернуться, - предупредил я воина. - И выглядеть я должен трезвым.

       - Мы сильно налегать не будем на спиртное, а пока обратно будешь идти весь хмель выветриться.

       - Доверюсь твоему богатому опыту, - ухмыляясь, произнес я.

       Кривоносый имперец уверенно двинулся сквозь хитросплетение улиц города. По дороге нам встречались частые прохожие. Каждый второй подозрительно окидывал нас взглядом. Наверное, мы с воином представляли колоритное зрелище. Хотя в последнее время, благодаря выросшему за стенами города лагерю в Армейне, прибавилось людей. Я думаю, многие из них выглядели не менее колоритно, чем мы.

       Наконец Харник остановился возле свежеокрашенной двери, двухэтажного строения, с покатой крышей. Над дверью была вывеска, на которой красовался пузатый мужик с кружкой пенящегося пива. Еще около двери грызла кости худая собака с проплешинами на шерсти.

       Кривоносый имперец, обернувшись, произнес:

       - Береги ноги.

       И кивнул на собаку, затем улыбнулся и сказал:

       - Шучу. Сам не нарывайся, но если что, спуску не давай.

       Я согласно кивнул головой, и он толкнул дверь. Войдя внутрь, мы окунулись в море смеха и веселья. Воин сразу заулыбался и направился к одному из немногих пустых столов. Как только мы сели на отполированную множеством задов лавку, подошла дородная женщина средних лет и встала возле нас.

       Харник глотая слюну, произнес, глядя на нее:

       - Дорогуша, рагу из птицы и бекона с фундуком, есть?

       - Только что приготовили.

       - Отлично. Вот его и пива. Пиво можно сразу.

       Женщина кивнула и молча ушла. Харник повернулся ко мне и жарко проговорил:

       - Я сейчас тебе расскажу, как оно готовиться. Надо поджарить в сотейнике бекон с чесноком, до слегка коричневого цвета. Положить туда птицу и обжарить со всех сторон. Добавить грибы и фундук и жарить еще несколько минут, затем добавить темного пива и лавровый лист. Довести до кипения и накрыть крышкой. Тушить на медленном огне пару часов пока мясо не будет отходить от костей. Вынуть птиц, охладить жидкость и удалить лишний жир. Птицу обычно подают целой.

       Женщина вернулась с большим подносом, поставила на стол две кружки пенящегося пива и общее блюдо с птицей.

       - Храни тебя Единый, - проводил ее словами Харник.

       Я не первый раз был в трактире, но меня до сих пор поражает разнообразие в еде. После Северного Мыса, я чувствовал себя королем, уплетая разнообразные блюда. Этому в немалой степени способствовал хороший вкус Харника в еде.

       Из приборов были две большие деревянные ложки. Харник тут же запустил ложку в блюдо и принялся уминать за обе щеке, и запивать пивом.

       - Мясо хоть сейчас в рот Единому, пиво отличное, - оценил он. - Угощайся, чего сидишь? Это лучший трактир в этой части города. Да и денег здесь дерет не в пример другим трактирам.

       - Когда-нибудь я верну тебе все до серебрушке, - ответил я краснея.

       Воин обиженно махнул рукой и проговорил:

       - Я плачу. Мы же друзья.

       Я не заставил себя ждать и схватил кружку с пивом. Кормили нас в лагере хорошо, но вот спиртного, даже слабоалкогольного не давали.

       Несмотря на довольно ранний для веселья час, в таверне стены ходуном ходили. Парочка менестрелей отчаянно рвали струны на своих инструментах, еще один бил в барабан, а другой, раскрасневшись, рьяно водил смычком по скрипке. Люди пили, смеялись, танцевали. На лавках повсюду была верхняя одежда, снятая разгоряченными посетителями. Жизнь била ключом. У меня ноги сами собой пошли в пляс под столом, а Харник уже не мог усидеть на своем месте. Он то и дело хлопал в ладоши и порывался выскочить к танцующим посередине зала людям. Наконец он не выдержал, скинул теплую куртку, и, оставшись в одном дублете, присоединился к ним, выделывая лихие па.

       Я настолько засмотрелся, что не заметил, как напротив меня за столом возникла милая девчушка моего возраста. Она грациозно расстегнула булавку с драгоценным камнем, удерживающую кожаный, подбитый мехом плащ с капюшоном, и положила его рядом с собой, давая мне возможность лицезреть свою ладную фигурку, затянутую в расшитый золотом мужской колет из плотного бархата. Небольшого роста, хорошо сложенная, она молча сидела напротив меня, загадочно улыбаясь красным, вампирским ротиком. Я представлял себе губы сказочных вампириц именно такими, спело-красного цвета, почти бордового, пухлые, красиво очерченные, в них так и тянет впиться поцелуем. Я завороженно изучал ее юное лицо без единого признака морщин или шрамов. Точеный нос, словно, вылепленный гениальным скульптором в совершенстве овладевшим пропорциями человеческого тела. Прямые с изогнутыми к низу краями светлые брови. Водопад густых, золотистых волос, вьющихся в кажущемся беспорядке, но на самом деле прошедших через руки искусного парикмахера. И большие, невинно распахнутые синие глаза. Если присмотреться, то можно было увидеть тонкий, желтый кружок возле черного зрачка, сразу же сменяющийся синевой. Она моргнула и желтый кружок исчез. Я помотал головой, прогоняя наваждение.

       - Здравствуй, современный герой, - произнесла она до боли знакомым голосом.

       Я как будто голый ухнул в прорубь с ледяной водой с привязанным к ногам здоровенным валуном. Грудь сдавило, я не мог не вздохнуть, не выдохнуть.

       - На, выпей, - ведьма протянула мне кружку с пивом.

       Я повиновался ей и опрокинул пиво внутрь себя. Шок отступал. Не знаю, что меня изумило больше всего, то, что она находиться сейчас здесь, напротив меня, или то, что это мерзкое, злобное создание выглядит как прекрасная фея красоты. В шахте мне не удалось ее рассмотреть из-за ее капюшона и темноты, да я и не слишком пытался, все-таки страх сильное чувство.

       - Что тебе надо, - прохрипел я.

       - Увидела тебя в городе. Решила познакомиться поближе со своим слугой.

       - Я тебе не слуга! - огрызнулся я.

       - Подручный, слуга, миньон, раб, вассал, прихвостень - я настолько добра, что позволю тебе выбрать.

       - Я не хочу выбирать.

       - А придётся, - ласково проговорила ведьма, и затем, что-то неразборчиво прошептала.

       Сердце сдавило болью. Второй раз за день я начал задыхаться и хватать ртом воздух. Мне, словно, сосульку вогнали в грудь. Обжигающий холод и острая боль заставляли мое сердце, словно сжиматься в чьей-то сильной руке.

       Скребя ногтями по столу, я выдавил:

       - Вассал, вассал.

       - Хороший мальчик, - пропела ведьма и что-то тихо добавила на непонятном мне языке.

       Боль мгновенно прошла. Я разинутым ртом хватал наполненный запахами воздух. Он был далек от идеального, но показался мне невыносимо прекрасным.

       - Чего ты хочешь от меня? - проговорил я зло глядя на нее, быстро беря себя в руки. Злость смывала страх. Битком набитая людьми таверна внушала мне чувство мнимой безопасности. Там, в шахте, я боялся ее до зубовного скрежета, но здесь уже мог вполне владеть собой. Да и ее внешность... ну, не мог я так уж сильно бояться девушку такой красоты, а вот отомстить, отомстить я хотел невероятно сильно, довершить дело, начатое в шахте и свернуть ее тоненькую шейку.

       - Хорошего вассала, - произнесла она, сделав ударение на последнее слово. - Для начала мы познакомимся Горан сын Белогора, я Каститас, можешь звать меня госпожа. Понятно?

       Ведьма вопрошающе приподняла бровь.

       - Да, госпожа, - прошипел я.

       Она довольно улыбнулась.

       - Что ты знаешь о колдовстве? - неожиданно спросила Каститас.

       - То, что оно не действует днем, - не стал я раскрывать своих карт. Да и никто бы на моем месте не стал, только может дурак какой-нибудь купившейся на ее внешность.

       - Я думала ты более наблюдательный и сообразительный.

       Я скривил равнодушную рожу.

       Девушка глядя на меня произнесла:

       - В шахте деревенщины не могли покинуть ее. Днем. Колдовство действовало.

       - И что это значит? - проговорил я, стараясь держать рожу кирпичем, а самому ой как хотелось вытрясти из нее все, что она знает о колдовстве.

       - Ели колдовство имеет подпитку силы не от ведьмы напрямую, то оно может работать и при свете солнца.

       - Зачем ты все это рассказываешь мне?

       Девушка ответила вопросом на вопрос:

       - А зачем мне, ведьме, вассал не сведущий в колдовстве?

       - Тапки таскать, - огрызнулся я.

       Каститас звонко рассмеялась и сказала:

       - А что, неплохая мысль.

       -Я вам не помешаю? - галантно спросил подошедший Харник.

       - Я уже ухожу, - произнесла ведьма вставая.

       Имперец ловко подхватил ее плащи и накинул на плечи.

       - Спасибо, - поблагодарила она. - До встречи Горан. А вы приятный, молодой мужчина, сберегите его для меня.

       - Постараюсь, госпожа, - сияя как солнце, сказал Харник.

       Как только Каститас ушла, воин, тут же, быстро спросил:

       - Кто эта очаровательная леди?

       - Только что познакомились.

       - Не похоже что-то, - недоверчиво произнес он.

       Я пожал плечами и сказал:

       - Нам пора.

       Харник только начал открывать рот, как я опередил его:

       - Ее зовут Каститас. Больше ничего о ней не знаю.

       Кривоносый имперец разочарованно захлопнул рот и пошел следом за мной.

 

Глава 2

       Харник проводил меня до городских ворот, дальше я пошел один. Трио моих знакомых имперцев снимали комнаты на постоялом дворе и ждали новых приказов.

       Я опасался, что ко времени встречи с графом еще буду навеселе, но благодаря появлению ведьмы даже захмелеть не успел.

       Быстро и без происшествий дойдя до казарм, сунул под нос дежурным пропуск и проник на территорию лагеря. Только я пересек его невидимый порог, как был остановлен уже виденным мною оруженосцем.

       - Граф просил передать, что его планы меняются, и он ждет тебя возле северной городской стены в восемь часов вечера. Ты все понял? - проговорил он, не скрывая высокомерия в голосе.

       - А нельзя ли повежливее? - грубо произнес я, пытаясь на нем отыграться за Каститас.

       - Я Мамерк фон Эмилий, - сказал он гордо и резко развернувшись ушел.

       - И что? - крикнул я вдогонку, но ответа не получил. Мои слова не достигли ушей оруженосца.

       Растерянно потоптавшись, я пошел в столовую. Там уже привыкли к моим набегам. Старший сержант предупредил их о моем особом статусе.

       Поев в одиночестве в просторной столовой, я зашел в казарму, взял легкую одежду из льна на пеньковой основе, выданную нам сержантом, и направил свои стопы в зал для физических упражнений. Он был оборудован множеством, до недавнего времени, неизвестных мне тренажеров, но теперь-то я освоил их. Переодевшись в раздевалке в прихваченные вещи, я приступил к наращиванию мышечной массы. Здесь я уже не был в одиночестве, и занимался среди прочих. Кряхтя и надрываясь, я заставлял свое тело выкладываться по максимуму. Каждый мускул моей тушки ощущал непривычную нагрузку и отдавался приятной болью. По лицу текли капли крупного пота, одежда промокла насквозь, но я улыбался. Буквально с каждым днем ощущая, что становлюсь сильнее.

       По истечению полутора часов, довольный, я вышел из зала. Зимой рано темнеет, поэтому на улице заметно сгустились сумерки. Я закинул вещи в полную народу казарму и под удивленными взглядами покинул ее. Кто-то уже привык к моему отличному от них положению, а кто-то только диву давался. Чувствую с такой службой, я наживу себе врагов.

       Дежурные на воротах были все те же. Они даже не стали смотреть мой пропуск, а просто один из них махнул рукой, вроде как, иди отсюда.

       Температуру немного опустилась, но все равно было довольно комфортно для вечера зимы. Путь до северной стены я преодолел быстро. По моим расчетам я должен был прийти раньше. Так и случилось, колокол на башни ратуши не успел пробить восемь раз, а я уже стоял на дороге около стены города. Рядом не было ни одной живой душу. Только вдалеке котилась запряженная четвёркой лошадей карета. Мелкий покров снега ей был нипочем. Он нисколько не затруднял ее передвижение.

       Я стоял и ждал графа, но его силуэт нигде не появлялся, зато приближалась карета, и с первыми ударами колокола она поравнялась со мной. Обычная, ничем не примечательная. Внезапно ее дверь со скрипом открылась. Закутанный в плащ капитан движение руки предложил мне проникнуть внутрь. Больше никого в карете не было, если не считать кучера на козлах. Я последовал жесту графа и, закрыв за собой дверцу, сел на сидение напротив него. Карета тронулась. Капитан молча достал из-под сиденья композитный лук и передал его мне. Я повертел его в руках и произнес:

       - Намного лучше моего.

       Граф улыбнулся и загадочно проговорил:

       - Проверим твое мастерство.

       После его слов в карете установилась тишина, нарушаемая лишь скрипом колес и снега.

       Примерно через полчаса он приказал кучеру остановиться и вышел из кареты. Я с луком в руке следом за ним. Мы отъехали довольно далеко от города. Вокруг не было ничего, кроме, редких деревьев. Кучер, ни слова не говоря, начал копаться в багажном отделении кареты, вытащил оттуда мишень, колчан со стрелами и факел. Я начал догадываться, что задумал граф Артур.

       Он сказал кучеру:

       - Зажги факел и прикрепи мишень вон к тому дереву.

       Кучер отправился исполнять приказ капитана.

       - Сколько примерно метров, как думаешь? - спросил он.

       - Двести где-то.

       Граф передал мне колчан, ранее полученный им от кучера. Сам кучер в это время уже установил мишень, оставил возле нее факел и предусмотрительно отошел подальше. Видно было ни то, что хорошо, но все же лучше, чем стрелять впотьмах.

       - Прошу, - сказал капитан и жестом предложил мне выстрелить.

       Я натянул тетиву, задержал дыхание и выпустил древко. Я опасался, что новый лук может повести себя не так, как рассчитывал и испортить выстрел, но все прошло на ура. Стрела вонзилась в центр мишени. Кучер подбежал к ней и выкрикнул:

       - На два пальца ниже яблочка.

       - Отлично, - похвалил меня граф. - Отойдем подальше.

       Он успокоился, только когда я промахнулся с трехсот метров, и то, стрела попала в краешек мишени, но для меня это уже был промах.

       Граф крикнул кучеру, чтобы он возвращался, а сам долго и изучающе смотрел на моё расстроенное лицо.

       - Ты превосходный стрелок. Мне нужны такие люди, - наконец проговорил он, взвешивая каждое слово.

       - Спасибо, - откликнулся я.

       - Продолжим разговор в карете.

       Подошедший кучер наградил меня уважительным взглядом, положил факел, лук и мишень со стрелами в багажное отделение, и залез на козлы. Мы с капитаном забрались внутрь кареты, и она тронулась.

       Граф Артур пожевал губы и начал говорить:

       - Я прочитал твое досье, кто ты и откуда, как прошло твое путешествие с леди Женевьевой, как вы одолели ведьму. Всё это внушает уважение. Но особенно меня поразила твоя сегодняшняя стрельба. У тебя бесспорно талант. И ты не должен растрачивать его впустую.

       Он посмотрел на меня, будто, ожидая комментариев, но, не дождавшись, продолжил:

       - Служба в императорских войсках это конечно почетное и уважаемое дело, но и риск сложить голову велик. Да и продвижение по службе, ты уж извини меня за эти слова, но дикарю с севера будет закрыта.

       Он снова выжидающе посмотрел на меня.

       - Ваша правда, - согласился я.

       Капитан Артур с большей уверенностью в голосе начал говорить дальше:

       - А вот служба высокопоставленному дворянину сулит множество выгод...

       Граф многозначительно замолчал.

       - Вы хотите, чтобы я служил вам? - прямо спросил я.

       - Все несколько сложнее, - уклончиво ответил он. - Я хочу, чтобы ты выполнял мои поручения, но при этом ни одна живая душа не могла связать тебя со мной.

       Я тихо присвистнул. Капитан с напором проговорил:

       - За каждое задание я буду хорошо платить. Очень хорошо платить. Ты станешь богатым человеком.

       - А как же служба в армии?

       - Пока ты в лагере обучения, то я и дальше буду закрывать глаза на твои отлучки, и не заберу у тебя пропуск выданный Бленти.

       - А что будет потом, когда я попаду в настоящую армию?

       - Это будет не скоро, у нас есть как минимум пару месяцев.

       - И что эти пару месяцев я должен буду выполнять ваши поручения?

       - Скорее учиться.

       - Чему?

       - Всему понемножку, - с загадочной улыбкой сказал граф. - Ну что ты согласен стать богаче или выберешь путь нищего императорского солдата?

       - Я буду служить вам, - проговорил я, немного подумав. И то только делал вид, что думаю. Не мог я ему отказать иначе у меня начались бы серьезные проблемы.

       - Поклянись.

       - Клянусь.

       - Отлично. Ты ведь понимаешь, что этот разговор нужно сохранить в тайне?

       - Да.

       - И еще одно. Если ты предашь меня, то моей власти хватит дотянуться до Северного Мыса.

       - Я не предам вас, - проговорил я, сглотнув вставший в горле комок. Во что я вляпался? Зачем ему лучник? Уж не отстреливать ли неугодных ему людей?

       - Вот тебе в качестве премии, - произнес капитан и протянул мне мешочек с завязками.

       Через минуту карета остановилась, и я вышел из нее. Я снова был на тот самом месте, где граф подобрал меня. Карета продолжила путь, оставив меня одного. Капитану не нужно было объяснять, для чего это было сделано.

       Я открыл мешочек и высыпал его содержимое на ладонь. В свете луны увидел шесть золотых, шесть серебряных и шесть медных монет. Такое сочетание и количество монет немножко покоробило меня. Где-то на краю сознания маячила какая-то информация о числе шестьсот шестьдесят шесть, но я не мог вспомнить, что именно знал об этом, и махнул мысленной рукой на эту информацию.

       Шесть золотых монет примагнитили мой взор. Это же огромные деньги. На такие средства я мог бы полгода жить в Северном Мысе и в ус не дуть. Да и здесь я мог купить на них, хоть хорошего боевого коня, хоть отличную кольчугу. Но лучше пока приберегу. Без надобности сейчас мне эти траты. Посмотрим, что еще может дать мне щедрый граф. Довольно улыбаясь, я потопал в казарму. Там меня ждал сюрприз. На одной из кроватей лежал Яков. Я бросился к нему и начал горячо говорить:

       - Здравствуй! Как добрался? Что-то задержался ты братец.

       - Здравствуй, Горан. Спасибо тебе за заботу обо мне. Вот даже в армию пристроил, - зло проговорил парень.

       - Постой-постой,- опешил я. - Это империя призвала тебя служить ей.

       - Зато ты указал ей пальцем на меня.

       - Я не хотел, так получилось, - оправдывался я.

       - Просто уйди, оставь меня.

       Я попытался, что-то сказать, но Яков решительно отвернулся к стене. В расстроенных чувствах я побрел к своей кровати. Ну, вот что я мог сделать, чтобы он меня простил? Прямо сейчас - ничего. Надо выждать время, а уж потом идти мириться к Якову. Рано или поздно он меня простит. Надо попробовать объяснить ему, что имперцы меня подставили. Кого я еще мог назвать, кроме Якова? Только он подходил на роль человека, который может прикрыть спину. Конечно, парню от этого не легче. Вот так жить восемнадцать лег в привычном окружении, среде. Планировать какие-то дела на завтра, на неделю, на следующий месяц. У него, по-моему, отец даже о невесте из соседней деревни заикался. Из нас троих, покинувших Северный Мыс, ему было сложнее всего. Он плоть от плоти северных лесов и морей. Все его увлечения были связаны с ними. Мне и Велене было объективно легче. Девушка вообще мечтала покинуть Северный Мыс, а я там чувствовал себя чужим. Как нарочно подчеркивая свое отличие. Совесть начала меня грызть с возросшей активностью. Я пытался скормить ей слова о том, что уже ничего не вернуть. Он здесь, а значит пути назад нет, прошлого не воротишь. Ближайшие три года он, как и я, проведет в имперской армии. Успокоив такими словами совесть, я чуть меньше переживал и решил выжидать удобного случая, чтобы воплотить в жизнь задуманный мир с Яковом.

       После таких невеселых мыслей засыпать было крайне тяжело. Я ворочался на кровати еще долго после отбоя, но все-таки сумел заснуть.

                  

 

Глава 3

   Утро началось с всеобщего построения на плацу. Я впервые увидел, сколько всего будущих солдат имперской армии было в лагере. На девяносто пять процентов это были северяне. Если бы мы вздумали бунтовать, горстка офицеров и сержантов, ничего бы с нами не сделала. Я думаю, мы даже без проблем захватили бы Армейн, если бы как-нибудь перепрыгнули его стены. 

Капитан Артур прогарцевал на коне перед строем и начал произносить речь: 

 - Сегодня важный день, мои доблестные солдаты. Да, именно, что доблестные! Я уверен, что вы не посрамите честь имперского мундира! Я горд, осознавать, что именно мои офицеры и сержанты сделают из вас героев империи! Слава о могучих выходцах с севера будет греметь от Мерзлых гор до южных морей!

       Граф на мгновение перевел дух и продолжил, уже не так громогласно и перейдя к сути дела:

       - Сегодня вас будут делить по вашей будущей военной специализации. Прошу вас сержанты, начинайте.

       Граф Артур отдал приказ и покинул плац не став смотреть на распределение. Я, конечно, попал к лучникам. Для меня стала неожиданной новость о том, что придется переезжать в другую казарму. Пока стоял на плацу, выискивал глазами Якова. Парень попал к пикинерам. Я спросил у сержанта Бленти, куда заселят пикинеров. Оказалось, что это моя прежняя казарма.

       Пришло время вспомнить, что я знаю о пикинерах, где и придётся служить Якову. Пикинеры действовали преимущественно отрядами, линиями или группами. Они были эффективны в обороне против отрядов ближнего боя, кавалерии и представляли для них грозную силу. Недостатком пикинеров является их низкая мобильность. Они были практически непригодны для штурма, очень уязвимы к оружию дальнего боя. Для любого пикинёра было потенциально опасно подпускать своего врага слишком близко, так как пика практически непригодна для ближнего боя, что вынуждало пикинёра бросать свою пику и использовать запасное оружие. У них был кацбаргер - короткий меч для ближнего боя с широким клинком и сложной гардой в форме восьмерки. Был еще баселард - кинжал с прямым, относительно узким клинком, как правило, четырёхгранного сечения.

       Теперь я буду жить среди арбалетчиков и лучников. Последних набралось в пять раз больше чем первых. Пятьдесят против десяти. Если лучники все поголовно были северянами, то арбалетчики были из местных, добровольцы. Они сторонились нас, считая дикарями. Надо сказать, что арбалетчиками стали лучшие из лучших, так как подобное оружие стоит дорого и кому попало его в руки не дадут. Так вот они были выходцами из обедневших дворян, детьми купцов, мастеровых и т.д. Им приходилось начинать с самого низа, но перспективы устроиться повыше были. Такое соседство напрягало и нас и их. Арбалетчики были, в общем-то, нормальными парнями, не задирались, не грубили, но смотрели с каким-то затаенным превосходством. Выльются ли такие взгляды в открытое противоборство, покажет время, а сейчас надо идти получать пришедшее в лагерь обмундирование. Из какого города оно к нам поступило, мне было неведомо, да и безразлично.

       Помощник интенданта окинул меня изучающим взглядом и начал доставать вещи. Первым он мне передал коричневый акетон с красным имперским орлом на груди. Я взял его и начал рассматривать. Он имел несколько слоев ткани, между которыми была набита подкладка, по длине достигал колен, рукава длинные и зауженные. Так же акетон имел кольчужный слой. Потом помощник интенданта передал мне плотные перчатки, наручи, чтобы тетива не цеплялась за рукав, прямой лук, самый обычный колчан, широкий ремень с крючками, дорожный плащ с капюшоном, высокие сапоги со шнуровкой, туалетные принадлежности, походный мешок, свечи, огниво, флягу, пятьдесят медных монет, конический шлем с полностью открытым лицом, метровый меч в ножнах, маленький щит-баклер и тридцать стрел из тополя. За все это мне пришлось расписаться, что я действительно получил эти вещи. Я поблагодарил помощника интенданта и понесся в казарму облачаться в настоящего имперского лучника.

       Спустя пару десятков минут возле шеренги из пятидесяти имперских лучников одетых с иголочки, вышагивал старший сержант Бленти. Он к моей радости должен был тренировать нас. Не то, чтобы он был превосходным человеком, но, по отзывам других сержантов, был хорошим командиром и наставником.

       Оглядев нас, старший сержант приступил к тренировке. Основная цель, которую он ставил перед нами это сделать мощный выстрел на большое расстояние. Для такого выстрела, чтобы стрела не просто улетела далеко, а попала в мишень, нужно было уметь отлично целиться. В основном лучники использовали три типа прицеливания: инстинктивный, полуинстинктивный, и по точке прицеливания.

       Инстинктивно человек целиться каждый раз, когда, например, бросаем снежок. Инстинктивное прицеливание происходит без участия сознания. Стрелок концентрируется на цели и выпускает стрелу.

       Полуинстинктивное прицеливание отличается от инстинктивного тем, что стрелок кроме цели держит в поле зрения лук и натянутую на нем стрелу.

       Стрела летит по навесной, а не настильной траектории. При наведении по точке прицеливания лучник учитывает расстояние до мишени. Есть некая опорная точка, через которую, как лучнику известно из опыта, стрела обязательно пройдет при определенном положении лука. Для выстрела по более низкой мишени стрелок опускает лук, а для стрельбы по удаленным, напротив, поднимает.

       В основном лучники среднего уровня мастерства использовали прицеливание по точке или полуинстинктивное. Некоторые выбирали себе ориентиры рядом с целью, например дерево. Более матерые лучники просто смотрели на мишень, потом на стрелу, а затем снова смотрели на мишень. Однако эти способы считаются недостаточно эффективными. Лучшие стрелки действуют только на инстинкте. Постоянно держать цель в поле зрения - отличный вариант удачно сделать выстрел. Если лучник стреляет на глаз с детства, то он редко промахивается.

       Настоящий стрелок всегда делала выстрел "от уха", прицеливаясь инстинктивно. Конечно, говорить "от уха" это не совсем верно. В реальности у каждого лучника своя манера стрельбы, своя точка, в которой он фиксировал натянутый лук.

       Еще лучники отличались друг от друга манерой захвата стрелы. Хотя трехпальцевый захват и применялся, большинство лучников использовали захват двумя пальцами. Такой захват позволял резче спускать тетиву.

       Я всегда стрелял только на инстинкт и держал стрелу двумя пальцами.

       Лучники на поле боя были грозной силой, особенно если их было несколько тысяч. Даже вне зоны обстрела, лучники сковывали передвижения вражеских воинов - никто не хотел попасть под дождь стрел. Рыцарская конница и та побаивалась лучников. С помощью различных наконечников из хорошего лука можно было пробить довольно приличные латы. У стрел было четыре типа наконечников: общего применения, шиловидные для пробивания лат, шиловидные, более тонкие, для пробивания кольчуги, и охотничьи. Все это я знал из книг оставленных матерью. Многие из них были так или иначе связаны с битвами, лучниками, войнами.

       Я вспомнил, как часами стоял, держа камень на вытянутой руке, чтобы выработать так называемое "железное плечо", которое позволяло долгое время держать лук без малейших признаков дрожи. Как старался за минуту выпустить максимально количество стрел. Я тряхнул головой, отгоняя воспоминания, и вернулся к действительности.

       Старший сержант Бленти в основном тренировал нас действовать слаженно при стрельбе на дальней дистанции, чтобы стрелы лавиной обрушивались на ту часть двора лагеря, которую он выбрал. Мы втыкали в землю перед собой по несколько стрел и стреляли, стреляли, пока не заканчивались стрелы. Потом шли их собирать, и все начиналось заново.

       Сержант иногда прерывал практические занятия и предавался теории. Он рассказывал о тактике лучников, пересказывал знаменитые битвы.

       Так прошел весь день - практика стрельбы, теория тактики. Затем еще один точно такой же день. А вот на третий день всё было несколько иначе. Теперь мы отложили луки и сражались друг с другом с помощью учебных мечей и щитов-баклеров. Теория так же присутствовал. Сержант рассказывал о том, как лучникам приходилось сражаться в рукопашную, когда враги прорывали строй.

       Умучился я за три дня изрядно, и поэтому вечером третьего дня мечтал скорее добраться до казармы. Я только успел раздеться. Даже отбой еще не прозвучал, а я уже унесся в дальние дали сонного царства.

       Среди ночи меня разбудил неприятный звук. Я открыл глаза и, найдя его источник, испуганно замер. Каститас стояла за ближайшим ко мне окном, и водила острым ногтем по мутному, низкого качества, стеклу. Она сразу заметила, что я проснулся, и помахала мне ручкой, предлагая выйти к ней.

       В сердцах плюнув, я начал одеваться. Закончив это дело, тихо выскользнул из казармы.

       - Красавец, - встретила меня она, - форма тебе к лицу.

       Я молчал и хмуро смотрел на нее.

       - Не желаешь поприветствовать свою госпожу? - вроде бы с приятной улыбкой сказала она, но я почувствовал пробежавший мороз по коже.

       - Здравствуйте, госпожа. Вы не боитесь, что вас здесь застанут?

       - Нисколечки. Ведь ночь на дворе.

       - Ну да, ну да.

       - Сегодня нам предстоит замечательное путешествие.

       - Нам?

       - Ага.

       Каститас тихонько присвистнула, и с крыши казармы спрыгнуло нечто. Я выхватил меч, так как лук и щит оставил в казарме, и занял неуклюжую оборонительную стойку, чем вызвал искренний смех ведьмы.

       - Не пугайся, это Лео, он грифон, - проговорила она и запустила руку в длинную, песочного цвета гриву существа.

       Грифона я видел впервые. И надо сказать никогда не думал, что увижу. И даже больше, не считал возможным их существование. А вот теперь смотрю на здоровенного льва, который в холке был чуть выше меня, с крыльями летучей мыши, превышающими в размахе несколько метров, и чешуйчатым хвостом рептилии. Захотелось помянуть всех Духов и заодно осенить себя святым кругом, но я удержался, лишь только пораженно выдохнул, изо рта.

       Девушка тем временем легко залезла на спину грифону и произнесла:

       - Не бойся. Он не кусается, пока я не скажу. Садись позади меня.

       Унимая дрожь в коленках, я кое-как заполз на спину Лео и осторожно обнял ведьму за талию.

       Она строго произнесла:

       - Вздумаешь воткнуть эту острую железяку мне в спину, Лео тебя сожрет, если раньше мама до тебя не доберётся. Понятно?

       - Да, госпожа.

       - Лео, полетели, - приказала Каститас.

       Зверь мягко разбежался, подпрыгнул и, расправив крылья, взлетел. Благо, лагерь спал, и никто нас не видел.

       Лео набирал высоту, плавно двигая крыльями. Я смотрел вниз и страх змеей заползал в сердце. Как же высоко! Деревья кажутся не крупнее зерна просо. Я покрепче ухватился за девушку. Она недовольно всхрапнула. Я тут же ослабил хватку. На миг вернулось сладкое воспоминание, как я ее душил. Наверно, она вспомнила тот же момент из истории наших взаимоотношений.

       - Смотри вперед, - посоветовала девушка грубо.

       Я последовал ее словам, и страх высоты начал отступать, на смену ему пришел восторг. Лео взлетел еще выше. Под нами уже были пушистые облака, а сверху яркие звезды. Желтый бумеранг месяца казался близким как никогда. Грифон летел, разрезая холодный воздух, мощной грудью. Его грива трепетала на ветру, словно языки пламени. Я с разинутым ртом дивился ощущению свободы, полета. Хотелось закричать. Выкрикнуть что-нибудь эпическое, запоминающееся.

       Каститас обернулась, посмотрела несколько секунд на мою физиономию и произнесла:

       - Счастлив как мальчишка.

       - Есть немного, - не стал скрывать я. - А куда мы летим?

       - В Мерзлые горы.

       - Зачем? - удивился я.

       - Мама зовет.

       Я поперхнулся воздухом. Совсем не хотелось с ней встречаться.

       - Ты должен быть ей благодарен, - сказала Каститас. - Если бы не она, я бы уже убила тебя.

       - Если бы не она, я бы уже убил тебя, - передразнил ее я.

       Ведьма нахмурилась, и отвернулась.

       - А почему в шахте с тобой не было Лео? - спросил я, после недолгого молчания.

       - Думала, справлюсь сама, - огрызнулась она. - Неподалеку он гулял.

       - Зачем тебе нужны были все эти крестьяне?

       - Вот за этим, - Каститас показала мне висящий у нее на шее кулон с большим, красным камнем.

       - Что это?

       - Ретраитур - в нем ведьмы черпают свою силу.

       - А ты не боишься все это говорить мне?

       - Нет. Рано или поздно ты сам все узнаешь. Зачем скрывать общеизвестные в мире ведьм вещи? Ведь ты теперь тоже принадлежишь к этому миру, а значит, так или иначе, узнаешь многое.

       - Объясни, зачем тебе были нужны крестьяне? - не унимался я.

       - Их страдания должны были наполнить камень силой.

       - Под страданиями ты подразумеваешь смерть? - содрогнулся я. Вот такой ценой колдовство мне совсем не нужно.

       - Не обязательно. Пытки тоже подошли бы, - без тени эмоций сказала девушка.

       - Это чудовищно, - поразился я.

       - Если будешь себя хорошо вести, тоже получишь такой.

       - Никогда! Слышишь, никогда! - выкрикнул я.

       - Какой ты еще наивный. Не испорченный. Если мать захочет, ты оденешь ретраитур, по своей воле или нет.

       - Но ведь я не могу стать ведьмой! Я мужик! - попытался разыграть я глупца, хотя прекрасно знал о существовании колдунов.

       Каститас заливисто рассмеялась и сквозь взрывы смеха выдавила:

       - Это называется - колдун, мужчина с силой ведьмы.

       - Но зачем? Я ведь могу обратить эту мерзость против вас.

       - Если успеешь. Я за секунду оборву твою жизнь, - серьезно сказала ведьма, и что-то прошептала.

       Я тут же почувствовал боль в сердце.

       - Понял, понял. Прекрати.

       Каститас тихо проговорила неприятные для слуха звуки и боль прошла.

       - Что это за язык? - спросил я, потирая под акетоном сердце.

       - Ты слышал? - удивилась ведьма.

       - Если ты про отвратительные лязгающие звуки, доносившиеся из твоего не менее отвратительно рта миг назад, то да.

       Брови Каститас взлетели на середину лба. Глаза стали еще больше и еще более невинными.

       - Этого не должно было быть, - наконец протянула она, сдавив колдовством мое сердце. - Простые смертные не прошедшие ритуал, не могут слышать заклинания, произнесенные на ведьмовском языке.

       - Значит я не простой смертный? - со скрытой надеждой спросил я, испытывая облегчение от переставшей мучать мое сердце боли.

       - Весьма вероятно. Кто твой отец я уже узнала, а вот кто твоя мать?

       - Ее звали Бажена. Она была учительницей из империи. Я внешне очень похож на нее, - я соврал. Как действительно зовут мою мать и историю ее появления в нашей деревне знают лишь два человека - я и мой отец.

       - На отца ты совсем не похож, - с намеком проговорила Каститас, сально улыбаясь.

       - Она была честной женщиной! - выкрикнул я гневно.

       - Я не спорю, - притворно потупив глазки, сказала ведьма.

       Первый раз в жизни захотелось ударить существо противоположного пола, но я быстро справился с собой. Сказались воспитание и страх перед ведьмой.

       Каститас оценила мой суровый вид и замолчала. Дальше полет продолжился в тишине.

 

Глава 4

       Через некоторое время мы достигли Мерзлых гор и летели уже над ними, почти касаясь заснеженных пиков. Температура понизилась настолько, что я начал дрожать от холода. Ведьма прошептал что-то, и вокруг нас образовалась прозрачная сфера, заставляющая слегка подрагивать пространство. Стало заметно теплее. Снежинки, попадающие в пределы сферы, тут же таяли и превращались в дождь. Впервые я стал свидетелем того, как колдовство может быть использовано не только во зло.

       Лео обогнул вершину одной из гор, и я увидел величественный замок, к которому вела узкая дорога, уходящая куда-то к подножию горы, на которой возвышался замок.

       Массивная каменная стена выглядела непреступно. Наверху ее были расположены широкие зубцы с небольшими отверстиями в них. Через равные промежутки расстояния, зубцы прерывались круглыми каменными башнями. На углах стены выступали вперед крытые каменные балконы. Над всем этим гордо поднималась главная замковая башня. На ее острие, устремленном в небо, трепетал черный флаг, на котором была красным цветом изображена фигура женщины в остроконечной шляпе и на метле.

       Мы подлетели ближе. Я начал рассматривать ворота. Они были помещены между двумя башнями, неразрывно соединенными со стеной. На каждой башне сидела каменная горгулья, устрашающих размеров. Если вдруг такая отколется от башни и упадет вниз, то разом прихлопнет десяток человек.

       Рядом с большими воротами было нечто вроде калитки. Она была закрыта, а вот ворота распахнуты настежь. Каждая их створка, казалось, была полностью выплавлена из металла, толщина которого составляла несколько ладоней. Толстый слой инея серебрил их поверхность.

       Лео приземлился, сложил крылья, и мягко побежал к воротам. Мы проникли внутрь. Я обратил внимание на железную решетку, в один миг могущую опуститься из специального отверстия вверху стены и преградить нам путь.

       Внутри между первой и второй замковой стеной расположились несколько каменных домов с черепичной крышей, из их печных труб поднимался густой дым, в окнах царил мрак. Еще был колодец и небольшая церквушка с водруженным на ней изъеденным ржавчиной кругом.

       Мы быстро преодолели расстояние, отделяющее нас от второй стены, и прошли сквозь точно такие же ворота, как и у первой стены. Тут находилась конюшни, несколько сараев, скорее всего с погребами, вроде бы кухня, и различные бытовые строения, вроде тех же сараев для дров. Больше всего мой взгляд привлекла главная замковая башня, она же донжон. Вход в нее располагался метрах в трех над землей, но широкая, каменная лестница с железными перилами отделанными деревом способствовала быстрому проникновению внутрь круглого каменного тела башни, касающегося своим шпилем самих облаков. Стрельчатые окна подсказывали мне, что башня имеет пять этажей.

       Каститас подвела грифона к большому камню, лежащему около лестницы, и благодаря ему, ловко соскочила на землю. Я последовал ее примеру. Мы бы и так легко спрыгнули со спины совсем не хрупкого грифона, но благодаря камню это было делать удобнее.

       Девушка погладила Лео по голове, что-то сказала ему на ухо, и хлопнула рукой по спине. Он разбежался и взмыл в воздух. Мы проводили его взглядом, пока он не скрылся во мраке ночи. Ведьма пошла по лестнице к резным дверям башни. Я сделал шаг за ней, как тут краем глаза уловил чудо из чудес. Это был прелестный цветник. Он был расположен за конюшней, и только часть его была видна с моего места, но и это поразило меня. Несмотря на холод, все цветы в нем были живые. И хотя ночью часть бутонов закрыты - это все равно производило сильное впечатление. Уголок лета среди царства зимы.

       - Чего застыл? Ноги примерзли? - произнесла девушка грубо.

       Она уже стояла возле дверей и положила руку на одно из мощных колец, заменяющих ручку.

       - Как называется этот замок? - спросил я, быстро подходя к ней.

       - Малум Енс, - ответила она, входя внутрь.

       - Кому он принадлежит? - сказал я и прошмыгнул за ней.

       - Моей семье, - глухо произнесла она, и что-то начала говорить на режущем мне слух языке.

       Вокруг начали вспыхивать свечи: на стенах в золотых канделябрах и на хрустальных люстрах. Мы стояли в большой главной зале, на том конце которой, была изогнутая, мраморная лестница, ведущая на второй этаж.

       Каститас проследила за моим взглядом и проговорила:

       - Там спальни, на третьем этаже горницы для гостей, на четвертом - комнаты для исследований и занятий колдовством, на самом верху живет башенный сторож, а в полуподвальном этаже - темница и склад для припасов. Нам на четвертый этаж. Ты должен повидаться с матушкой.

       Я сглотнул и пошел за уверенно ступающей девушкой. Такой роскоши, которая царила в этой башне, я никогда не видел, даже не читал в книгах. Везде золото, парча, дорогие сорта деревьев, предметы искусства, резьба и статуи, выполненные великими мастерами, и все дышало стариной. Этому замку была не одна сотня лет, может даже тысяча.

       Пока мы поднимались на четвертый этаж по лестнице, устланной ковром баснословной цены, я с каким-то непонятным, щемящим чувством в груди, ощущал, что это вершина, что я вряд ли когда-нибудь увижу нечто подобное. Из глаз чуть слезы не брызнули. Такой замок мог быть лишь один. Вряд ли у кого-то хватит достатка и вкуса создать нечто подобное.

       Каститас привела меня к отделанной серебром двери. Я несколько удивился, повсюду золото и платина, а здесь серебро. Девушка постучала, затем присушилась, словно ожидая ответа, но его не прозвучало, по крайней мере, я его не услышал, а вот Каститас как-то поняла, что можно войти. Она открыла дверь, и мы синхронно перешагнули порог. Я как в омут тьмы канул. В комнате стоял непроглядный мрак.

       Внезапно, в паре метров от меня, вспыхнули те самые глаза, желтые, с паутиной красных, полопавшихся капилляров с вертикальными зрачками. Я был готов к этому, поэтому почти не испугался, лишь сдавленно икнул.

       В воздухе разлилась уже знакомая мне вонь. В Бривенхейме ее бы назвали брыдлой, то есть гадкой. Я тщательно старался не морщить нос. Выпрямил спину и застыл как гвардеец возле кабинета императора. Даже руки держал по швам.

       Комнату озарило пламя свечей. Они стояли в человеческих черепах, кости которых были белы от времени. Черепа нитью опоясывали комнату, даже на двери были. Мать Каститас сидела за большим письменным столом из черного дерева. Перед ней лежал раскрытый фолиант с красной кисточкой закладкой. Мне было видно резную спинку глубоком кресле, в котором она сидела. Ее руки спокойно лежали на подлокотниках в форме кошачьих лап. Ведьма была одета в простое черное длинное платье под горло с рукавами, закрывающими даже кисти рук. На голове у нее был капюшон из тонкой материи, а поверх него узкая платиновая диадема с острыми зубцами, в каждый из которых был вставлен кроваво-красный рубин. В тени капюшона ничего невозможно было рассмотреть, кроме глаз.

       Я тихо стоял и смотрел на нее, пока она не сделал движение рукой, маня меня к себе. Я пошел к ней будто барашек на заклание, хотя пытался это сделать так же невозмутимо как солдат на плацу. Остановился возле стола и замер. Страх был, но я уже как-то привычно ощущал его. Если бы хотели убить, то давно бы это сделали.

       Вдруг услышал скрип позади себя, и мгновенно обернулся, будто марионетка повинуясь воли кукловода. Низко над полом, покрытым ковром с серебряными нитями, ко мне летел плетеный стул. Он приковрился точно под моим седалищем. Я нервно опустился на него, и вперил взор в стол, стараясь не смотреть в глаза ведьме. Периферическим зрением, увидел как Каститас села на низенький вычурный диван, и забросила ногу на ногу.

       Тишина затягивалась. Никто не нарушал ее. Я уже успел изучить все трещинки на столе, а ведьмы не спешили говорить. Вот здесь кто-то провел когтем по столу, тут капнули чернилами. Интересно, это лак черный или само дерево?

       Наконец Каститас кашлянула и сказала:

       - Я буду передавать тебе слова матери.

       - Хорошо, - вымолвил я, стараясь унять дрожь в голосе.

       - Мое имя Ветус Пантониса Провидус. Я не причиню тебе вреда, пока ты не будешь угрожать моей семье. Я глава ковена Темные Нити.

       Каститас замолчала. Я хотел что-нибудь сказать, представится, но девушка так на меня зыркнула, что я понял - я здесь, чтобы слушать, всё, что им нужно, они обо мне знают.

       Раздался еле слышный скрип. Это выдвинулся ящик из стола. Ведьма Ветус протянула скрытую рукавом руку над ящиком и тут же ей в пальцы прыгнула небольшая иголка, доселе лежавшая там.

       Каститас сказал:

       - Дай ей свою правую руку, и не сопротивляйся.

       Я последовал словам девушки и вытянул дрожащую руку. Глава ковена обхватила мою кисть руками и уколола в палец иголкой. Выступила капелька крови. Ведьма быстро присосалась к маленькому проколу кожи. Я инстинктивно хотел отдернуть руку или дать ей по роже свободной рукой, но хватка ведьмы была железной, а мой страх перед ней большим, поэтому я смерился, хоть и корчился на стуле. Она все так же высасывала кровь из пальца, даже не заметив моих трепыханий. Это было омерзительно, отвратительно. Я хотел блевануть и давился одновременно, но усилием воли сдерживал свой организм от таких крайностей. Я думаю, ведьма была бы не рада увидеть мой ужин у себя на столе.

       К моему несказанному облегчению, через несколько секунд Ветус отпустила мою руку и откинулась на спинку кресла. Я тут же начал баюкать конечность. Боли совсем не было, но это было страшнее ее. Мерзкая ведьма высосала мою кровь. Пусть не всю, но мою же!

       - Ну, что? - быстро спросила Каститас.

       - Хреново, - сказал я, прекрасно зная, что она спрашивала мать.

       Ведьма не стала наказывать меня болью за дерзость, и я удивленно посмотрел на нее. Она через секунду изумленно на меня. Затем встала и уважительно поклонилась главе ковена. В ее глазах застыло восхищение.

       - Что случилось? - тихо спросил я Каститас.

       - Не зря мы оставили тебе жизнь. Ой, не зря, - загадочно произнесла девушка. - Ты еще принесешь нам много пользы.

       Ветус Пантониса Провидус сделал жест рукой, чтобы мы выметывались из комнаты. Напоследок я бросил на нее быстрый изучающий взгляд. Она была явно довольно. Ее чудовищные глаза лучились самодовольством. Будто она провернула нечто действительно заслуживающее пристального внимания.

       Я опередил Каститас и первым выскочил из логов ее страшной матушки. Девушка была явно чем-то возбуждена. Я почти физически ощущал, как ее бьет дрожь.

       - Что случилось-то, расскажи. Что такого она почувствовала в моей крови? - лихорадочно проговорил я. - Я ничем не болен? Это не оленье бешенство?

       Ведьма, словно не слыша меня, начала быстро говорить:

       - В кого ты такое трепло?

       - У меня есть оправдание - я живу в первый раз.

       - Завтра в полдень встречаемся в той же таверне. Сумеешь ускользнуть на весь день из лагеря?

       - Вряд ли, у нас сейчас жарко, - ответил я уклончиво.

       - Тебе надо как-то суметь, или придётся дезертировать. Если твоя жизнь в мире солитусов будет мешать планам матушки, то тебе придётся завязать с этим, и жить только в мире колдовства. Ты понял?

       - Да, - произнес я без энтузиазма. - А кто такие солитус?

       - Люди никак не связанные с миром колдовства. Ты сейчас "модикус" - человек связанный с миром колдовства, но не владеющие колдовством.

       - А я и не знал, - с иронией сказал я.

       - Ты много не знаешь, - произнесла девушка и зашагала по лестнице, я поскакал за ней.

       В лагерь мы отправились тем же способом, что и прибыли в замок главы ковена Темных Нитей Ветус Пантонисы Провидус под названием Малум Енс, на грифоне Лео, который явился на залихватский свист девушки. На вопрос: "Была ли она пиратом?", ведьма заставила мое сердце сжаться от боли.

 

Глава 5

       Утро следующего дня вроде бы начиналось как обычно, если не считать, что из-за ночных приключений я зверски не выспался. Солдаты, и я в том числе, оделись по команде сержанта и начали покидать казарму, как вдруг Бленти притормозил меня и сунул клочок бумаги в руку и показал глазами на выход из лагеря. Я покинул шеренгу, а затем и лагерь. Выйдя наружу развернул бумажку. Там был написан адрес. Я, ничего не понимая, решил проследовать по указанному местоположению.

       Пока шел в город, думал: "Почему для чего-то важного использовали пергамент, а для обыденных вещей бумагу?". Даже когда проник сквозь ворота в Армейн, достойного ответа, увы, не нашел.

       Так, что там дальше. Город я знал плохо, поэтому только по подсказки прохожих, нашел низенький одноэтажный дом, прилепившийся к городской стене. Деревянный с покосившейся крышей и забитыми досками окнами, он не внушал доверия. Я живо представил, как там расчленяют младенцев и пьют кровь из их черепов. Общение с ведьмами накладывает свой отпечаток, и пусть они пока ни в чем подобном не замечены, но после того, как я узнал, зачем Каститас нужны крестьяне, по-другому о них думать не мог.

       Я стоял на улице, возле дома и совершенно не знал, что мне делать. Стоять и глазеть - не самый лучший вариант. Набравшись смелости, постучал в крепкую, дубовую дверь. В отличие от дома, она производила солидное впечатление.

       Через минуту дверь открылась. Я горько выдохнул, хотел уже уйти, но не успел. На пороге стоял сутулый старичок с шикарной плешью, обрамленной жидкими, седыми волосами. Его крючковатый нос, нависший над серыми губами, слегка подрагивал, будто он нюхал воздух. Маленькие, бесцветные глаза, спрятавшиеся в набрякших веках, тщательно осматривали меня. Я же смотрел на покрытые волдырями руки и засаленный, в прорехах и разноцветных пятнах, халат.

       Он произнес скрипучим голосом:

       - Заходи.

       И посторонился, пропуская меня. Я поник внутрь дома и оказался в маленьком коридоре с тремя дверьми.

       - Снимай верхнюю одежду и иди в лабораторию, - сказал старик и, толкнув дверь в конце коридора, скрылся за ней.

       Я снял акетон, повесил его на гвоздь возле двери и пошел за стариком. Осторожно открыл хлипкую дверь и попал в небольшую комнату. Первое, что увидел это печь, я интерпретировал ее как алхимическую, так как видел похожий рисунок в книге. Она обладала отличительными особенностями - это смотровое окно и множеством фитилей для регулировки нагревания. Возле нее лежали дрова, и стоял бронзовый кувшин. Готов поклясться, что он был с растительным маслом. Ибо алхимики использовали его для того чтобы топить печь.

       Посередине комнаты стоял большой деревянный стол, поверхность которого была вся изъедена. На нем стоял тигель с полостью в форме креста, приспособление для дистилляции, хрустальная реторта, пеликан, он же перегонный аппарат, который и получил название из-за своей формы, напоминающей эту птицу.

       В открытом шкафу на полках стояла различной вместительности керамическая посуда. Там же лежали щипцы, ножи, молоточки. На нижней полке были меха для раздувания огня.

       Второй шкаф стоящий рядом, был полностью заставлен банками с различными растворами, порошком, травами и т.д.

       У меня не оставалось сомнений - я в лаборатории алхимика. Знания, полученные из книг, помогли мне узнать каждый предмет в этой комнате.

       Старик посмотрел на меня и сказал:

       - Будешь звать меня Наставник, а я тебя Неуч. Все понятно?

       - Да, Наставник.

       - Тогда приступим. Я обучу тебя зельеварению.

       - Наставник, просветите меня, с какой радости вы взялись меня учить?

       - Мне заплатили. Кто - не знаю. Высокий человек в плаще, скрывающий свое лицо капюшоном. Сказал, что пришлет молодого парня сегодня утром. Пришел ты. Значит, учить буду тебя.

       Я почти был уверен, что это граф, но зачем это ему? Тем временем старик начал говорить и я с головой ушел в новые знания. Вкратце поведаю то, что узнал от Наставника за то, время, что я провел с ним. Зельеварение - это наука, изучающая различные зелья, настои, сыворотки и другие жидкие субстанции. Она так же изучает параметры этих жидкостей, варианты их приготовлений и различные особенности входящих в них ингредиентов. 

       Сегодня мы варили два типа ядов. Один сразу убивал человека, другой сначала парализовал его, сознание жертвы оставалось ясным, но тело отказывалось реагировать, вскоре переставала функционировать дыхательная система, и человек умирал. Первый был яд белладонны, если его принять внутрь, то даже один листик мог быть летальным. Наставник с намеком сказал, что он очень подходит для изготовления ядовитых наконечников для стрел. Так же он рассказал, что ягоды белладонны смертельные - десять симпатичных кругляшков, могут стать фатальными. Второй яд болиголова. Смертельная доза для взрослого человека составляет около ста миллиграмм - это около восьми листков растения.

       Пока мы со стариком возились в лаборатории, мне в голову пришла одна замечательная идея.

       - Наставник, а нет ли эликсиров улучшающих память?

       - Есть такие, - хмыкнул он.

       - Можно мне такой, чтобы лучше запоминать ваши мудрые слова?

       - Сделаю, - сказал старик. Вообще в словоохотливости он в моем присутствии не был замечен.

       Без четверти двенадцать, если судить по настенным часам с маятником, которые висели в лаборатории, я поблагодарил старика за науку и покинул его. Напоследок он сказал мне, чтобы я все держал в секрете и приходил завтра в это же время. Я заверил его, что все сделаю так, как он сказал.

       Теперь мой путь лежал в таверну. Быстро преодолевая улицы, я несся к месту встречи с Каститас. Старик не шел у меня их головы. Как он не боится учить кого-то своему смертоносному ремеслу? А если я его сдам? Или я засланец? Может граф надавил на него или очень хорошо заплатил, вот дед и рискнул? Надо будет спросить у графа при встрече. Интересно все-таки, ведь и алхимик может сдать всех кого учил, если его повяжут, тьфу, набрался словечек от Харника. Ну и скверные же дела творятся в моей жизни.

       На встречу с Каститас я опоздал. Она уже сидела за столом.

       - Опаздываешь, - с неудовольствием сказала ведьма.

       Я развел руками.

       - Старался как мог.

       Она движением руки подозвала служанку и спросила:

       - Свободные комнаты без клопов есть?

       - Да вы что, у нас сроду не было, не клопов не крыс... - заохала служанка.

       Каститас резко ее перебила:

       - Комнаты есть?

       - Да, - быстро ответила женщина.

       - Самую лучшую. Пока на пару месяцев, - проговорила ведьма и вложила в ладонь служанки увесистый мешок.

       Та открыла его и чуть не упала. Ее ноги подогнулись, лицо приобрело донельзя растерянный вид.

       - Тут хватит денег на год, - прокудахтала она потрясенно.

       - Она нужна мне на пару месяцев. Веди.

       Служанка поклонилась до пола, и посеменила в сторону деревянной лестницы, ведущей на второй этаж. Когда она поднималась, прямо перед моими глазами плясал ее пухлый зад. Рука аж зудеть начала, как хотелось ее шлепнуть по мягкому месту. На втором этаже она показала нам комнату - третью слева, почти в конце коридора, смотрящего окном на противоположную от входа в таверну улицу.

 

Глава 6

       Каститас брезгливо сморщилась, оглядев комнату, но произнесла:

       - Подойдет. Давай ключи, - женщина передала требуемую вещь. - А теперь пошла прочь отсюда.

       Ту как ветром сдуло, несмотря на ее внушительные габариты. Я тоже было рыпнулся вслед за служанкой, но ведьма окатила меня полным презрения взглядом и я остановился. От такого взгляда захотелось прямо в коридоре броситься на нее и сполна расплатиться за все те ужасы, что она нагнала на меня.

       Я выдохнул, пытаясь расслабиться и вслед за ведьмой зашел в комнату. Она закрыла дверь на ключ.

       - Надо сделать дубликат, - задумчиво сказала девушка. - Располагайся за столом.

       Я пододвинул один из двух стульев к плохо обработанному деревянному столу, и сел на него, чуть не получив занозу в задницу. Тут же вскочил и взял другой стул. Тщательно осмотрев, сел на него. Он неприятно заскрипел, грозя развалиться, но все же выдержал мою тушку и не стал оставлять часть своего деревянного тела в моем.

       Комната действительно была неважнецкой. Деревянная гробоподобная кровать на одного человека. Тюфяк с торчащим из него соломой, был накрыт серой простыней и тонким одеялом с желтыми разводами. Наволочка подушки с вмятиной от множества голов, спящих когда-то на ней, была в противовес остальному белью практически белой. Помимо всего этого "богатства" был покосившейся шкаф без дверок, хотя по наличию поеденных ржавчиной петелек, можно было судить о наличии их когда-то. Зато было большое окно, с настоящим стеклом. Оно пропускало так много света, что видно было сухарные соринки на протертом, до дыр, ковре.

       Девушка вытащила из-под плаща книгу, карандаш, и передала их мне. Обтянутая тисненой красной кожей книга была явно дорогой вещицей. Справившись с двумя золотыми, хитрыми крючка, на которые она была закрыта, я обнаружил, что все ее бумажные страницы были чисты. Я захлопнул ее и непонимающе посмотрел на ведьму.

       - Это будет твой дневник. Будешь сюда записывать то, что я буду рассказывать тебе о колдовстве и колдовском мире в общем, - пояснила Каститас, глядя на книгу.

       - Хорошо.

       - Сделай первую запись. В колдовском мире я твоя госпожа, ты мой вассал. В мире солитус, я богатая дворянка из дальних земель, а ты мой любовник, - мои брови взлетели вверх, - так будет проще, меньше вопросов, почему благородная якшается с нищебродом-солдатом.

       Я записал ее слова в дневник, кое-что изменив. Нищеброда-солдата, я заменил на подающего большие надежды бравого рекрута-серерянина, а перед словосочетание "твоя госпожа", поставил слово "пока". Писать я решил по бривенхеймски.

       Дальше ведьма принялась, вышагивая по комнате, рассказывать непосредственно о колдовстве. Я все ждал, когда она сядет на стул с занозой, но у ведьмы были сильные ноги.

       За время ее лекции, я узнал, чем заклинание отличается от заклятия - заклинание это когда ведьма тратит непосредственно свои силы, а заклятие, когда сила берётся извне. Понял, как колдовской язык вербально влияет на некие силы, пронизывающие все вокруг - в колдовском мире они называются "примум вис". Процесс воздействия на примум вис как раз и называется колдовством. Овладеть колдовским языком, он же антикуа лингуа, можно только после специального ритуала, который меняет что-то в голосовых связках и позволяет им воспроизводить те скрежещущие звуки, которые я уже слышал от Каститас. Владение колдовским языком не даст тебе возможности управлять примум вис, нужен еще ретраитур - это кроваво-красный рубин с шестьюстами шестьюдесятью шестью гранями. Его нужно заполнить человеческими страданиями с помощь специального кинжала, который является обязательным предметом каждой ведьмы или колдуна. Название этот кинжал носил "суджере". Каститас дала мне посмотреть свой суджере. Изящно выполненный кинжал с обоюдоострым тонким клинком длиною в две мои ладони. Рукоять сделана из прозрачного камня, а навершие из всё того же рубина. Он был похож на мизерикордию. Я такие видел на гравюрах в книгах, но не понимал что это, и считал просто красивой безделушкой. Я вернул его обратно, и приготовился слушать дальше, но Каститас сказала, что на сегодня хватит.

       - Завтра в это же время, - проговорила девушка, когда мы покидали комнату.

       Я тут же встрепенулся.

       - Я не смогу. Я же все-таки имперский солдат на службе.

       - Придётся тебе перестать им быть.

       - Я не могу все бросить. Ведь можно найти какой-то выход, - проговорил я умоляюще.

       Ведьма посмотрела на меня холодным, равнодушным взглядом и сказала:

       - Я спрошу совета матери.

       - Спасибо, - поблагодарил я, практически искренне.

       Каститас хмыкнув, открыла дверь и пошла к лестнице. Я следом за ней. Любовник как-никак.

       Из города я шел с ощущением того будто бы кого-то предал. Ведь я не должен учиться колдовству - это отвратительная мерзость. Столько людей погибло ради силы колдунов и ведьм. Они просто физически не могут обходиться без человеческих страданий. Иначе им никогда не воспользоваться примум вис. А я сам, не сопротивляясь, падаю в эту пучину тьмы, бездну порока. Я все это понимал, но жгучий интерес не давал мне покоя. Это же сакральные знания. От кого я еще узнаю о мире колдовства? Я утешал себя мыслью, что попробуй, откажись учиться, то ведьмы могут применить свою власть надо мной и просто заставить. Я не собирался прощать им все то, что они учинили надо мной. Я обязательно отомщу, и полученные знания помогут мне. Сперва, мне надо избавиться от заклятия, что довлеет над моим сердцем, а уж потом посмотрим.

       В голове каша из колдовских знаний принимала структурированный вид. То, что дала мне Каститас было вроде знаний начальной школы, а то, что я вычитал в паре книг, притаившихся у меня дома, было очень похоже на университетские. Особенно в память запал та тетрадка с мелким убористым почерком. В ней мог скрываться ключ к моему освобождению.

       Почти перед самыми воротами в лагерь, я пришел к соглашению с совестью, которое устроило нас обоих. Буду познавать колдовство, но не применять его на людях. Так сказать только теорию, но не практику.

       Я пересек расстояние отделяющее меня от казармы и зашел внутрь. Под изучающими взглядами солдат разделся и лег на свою койку. В голову пришла мысль: "Как я объясню графу, где был сегодня, начиная с полудня и до сего вечернего времени? Он, конечно, разрешил покидать лагерь, но я не думаю, что вот так вольно могу распоряжаться этим разрешением. А ведь еще есть Каститас с ее занятиями, которые тоже требуют времени". Мысль пришла умирать, так как я почти мгновенно заснул.

 

Глава 7

       Каститас появилась ночью, когда я тревожно спал, ожидая какого-нибудь дурного сюрприза, но только со стороны своих сослуживцев. Уж больно злобно они на меня смотрят в последнее время. Как бы не отметелили ночью. Ведьма едва царапнула стекло, а я уже проснулся и вперил в нее туманный взор. Она мотнула головой, чтобы я вышел. Быстро одевшись, сержант был бы доволен, я покинул казарму.

       Ведьма ждала меня верхом на Лео.

       - Забирайся, опасно здесь долго находиться, я чувствую, что в лагере многие не спят.

       Я уже без страха залез на грифона, и мы взлетели.

       - Куда? - спросил ее я.

       - В замок, - так же кратко ответила она.

       Я пожал плечами, но она этого не увидела. Так как полет проходил в молчании, я принялся мечтать о том светлом времени, когда сумею освободиться и тогда то, она у меня попляшет, и матушка ее тоже, вот только Лео я не трону, попробую приучить, уж больно он хорош чертяка.

       Через некоторое время мы прилетели в Малум Енс. Нас уже ждали. Парадная зала была освещена. Каститас не пошла по лестнице, а сразу же свернула к неприметной, серой дверце. Она открыла ее и начала спускать по крутой каменной лестнице с заметно истертыми ступенями. Я хвостиком следовал за ней, пока не понял, что она привела меня в темницу. Тут я пораженно замер, глядя, в свете пламени настенных факелов, на ряд камер и большой деревянный стол, на котором были закреплены кандалы. Всё, допрыгался северный олень. Сейчас тебя будут расчленять на благо колдовской науки или заполнять твоими страданиями ретраитур.

       Каститас увидела страх отразившейся на моей лице и разочарованно произнесла:

       - Ну и трус же ты. Никто не будет тебя убивать.

       Я испустил еле слышный выдох облегчения и тут же вздрогнул всем телом, ощутив движение возле стола. Это мать Каститас раскладывала какие-то баночки на нем. Она не обращала внимания на наше вторжение, словно не видела нас, хотя я прекрасно понимал, что она уже давно осведомлена о нашем прибытии.

       Девушка твердо произнесла, смотря мне в глаза:

       - Раздевайся.

       - Что, совсем? - поразился я с вновь возникшими подозрениями о своей кончине.

       - Можешь оставить исподнее.

       Было прямо скажем неуютно, стыдновато, страшно, но я все-таки разделся, оставшись только в грубом нижнем белье. Бежать некуда, оставалось подчиняться. Я понимал, что кандалы здесь не случайно. Отдаваться на волю двух ведьм, было чрезвычайно опасно. Страх я уже почти не испытывал. И дело не в словах Каститас, которая пообещала не убивать меня, а в том, что я похоже уже смерился со своей нелегкой судьбой, образно говоря - переболел страхом. Да и вообще не в том я положении, чтобы артачиться. Они крепко держат меня за яйца.

       Каститас оценила мое белье словами:

       - Как ты только ничего себе не стер в такой циновке. Хотя может и стер.

       - Ничего я не стер! Все при мне! - выкрикнул я возмущенно, чем вызвал ее улыбку, хотел добавить еще что-нибудь, что непременно бы привело к боли в моем сердце, но при матери Каститас не стал. Если молодая ведьма еще более-менее предсказуема, то старая в этом уравнении неизвестное, которое за дерзость в разговоре со своей дочерью может и молнией между рогов зарядить.

       - Ложись на стол, - скомандовала Каститас жизнерадостно.

       Я выполнил приказ Каститас. Она захлопнула на моих конечностях прохладное железо кандалов, покрытых серебром. Только прозвучал последний щелчок кандального замка, как Ветус приподняла мне голову и поднесла к губам наполненную сладко пахнущей жидкостью пиалу. Я выпил ее, ощутив приятный вкус. Глава ковена тут же воткнула мне в рот кляп и завязала веревочки на затылке. Я задергался, но не от боли, а просто проверяя насколько крепко скован. Оказалось, что крепче некуда.

       Ветус вытащила из складок платья маленький нож и сделала два тонких, вертикальных надреза на моем горле, а затем уколола иголкой внутрь моих ушей, достав, кажется, до самой барабанной перепонки. Я совсем не ощутил боли, хотя уже готовился корчиться во всю силу. Почувствовал только, как раздвигается кожа на шее и легкое нажатие внутри ушей. Ветус тем временем втерла в надрезы какую-то мазь, капнула в уши зеленую дрянь, похожую на чьи-то сопли и начала открывать и закрывать рот, будто, что-то пела.

       Я лежал в неудобной позе, чувствовал, как затекают конечности, ощущал шероховатость стола голой спиной, и пытался услышать беззвучное пение ведьмы. Казалось бы, не от чего паниковать, пока не убивают, а только издеваются, но тут дикая боль пронзила горло и уши. Глаза полезли из орбит, чертов кляп мешал мне визжать как девчонке. Я дико извивался на столе и если бы не кандалы, то уже раздирал бы себе горло в кровь, которое, внезапно, в дополнение к боли невыносимо зачесалось, а уши бы уж точно оторвал.

       Горло и уши одновременно жутко зудели и немилосердно болели. Я физически чувствовал, что с ними что-то происходит. Будто хрящи в ушах меняют свою форму подстать костям горла, что тоже изменяли указанное им Духами положение в человеческом теле. Мне казалось, будто я слышу все их перемещения. Чертова боль сводила с ума. Желание почесать горло и уши выпивало все душевные силы.

       Мне показалось, что так продолжалось вечность, но на самом деле от силы пару минут. Вдруг, так же неожиданно боль отступила, уступив место блаженству. Уши и горло перестали зудеть. Глаза, наполненные слезами, очистились. Я облегченно вытянулся на столе.

       Каститас вытащила кляп. Я вздохнул полной грудью, радуясь тому, что все прошло. И тут услышал невыносимо прекрасный голос. В нем звучало соловьиное пение, журчание ручья, дыхание ветра. Он мог принадлежать унуситскому ангелу, спустившемуся с небес, чтобы воздать по заслугам натерпевшемуся северному дикарю, но доносился изо рта Ветус.

       - Теперь ты почти колдун, - проговорила она, вгоняя меня в шок. - Тебе осталось сделать ретраитур и суджере.

       - Я слышу вас, - пораженно произнес я.

       - И не только это, - сказала глава ковена и произнесла скрежещущие звуки. - Повтори.

       Я был уверен, что не смогу, но почти в точности воспроизвёл их. Моему изумлению не было придела.

       - Я могу, я сумел, - повторял я радостно, чем вызвал усмешку на устах Каститас.

       - Теперь идите за камнем и суджере, - произнесла твердо Ветус.

       Девушка освободила меня от кандалов. Я тут же ощупал горло и уши, но никаких изменений не обнаружил, быстро оделся и кинулся следом за Каститас, поднимающейся по лестнице. В голове радостно билась только одна мысль: "Я колдун". Тщательно скрываемая от самого себя она прорвалась наверх, наполнив меня ликованием. С самого раннего детства, когда я впервые добрался до верхней полки, где лежали книги о колдовстве, я мечтал приобщиться к этому миру тайн и загадок. Познать неведомое. Сражаться с могучими колдунами и ведьмами, ощутить запретный вкус колдовства. Мать тщательно оберегала меня от этих книг, запрещая прикасаться к ним. Даже хотела сжечь, но почему-то передумала. Только после ее смерти, я начал одну за одной читать их. Откуда они у матери, доподлинно не знал ни я, ни отец. Как и то, откуда она появилась на небольшом суденышке с косым парусом, возле наших берегов. С ней были только книги и вещи, надетые на ней. Измученную и практически безжизненную ее нашел мой отец и принес к себе в дом, выходил и научил языкам: бривенхеймскому и имперскому. Для всей деревни она стала учительницей из империи, а для нас с отцом навсегда осталась таинственной незнакомкой. Я тряхнул головой, отгоняя грустные воспоминания. Радость от осознания того, что я колдун куда-то исчезла.

       Мы с ведьмой пересекли главный зал, обошли лестницу и оказались возле еще одной неприметной дверью. Каститас приложила к ней ладонь и что-то проговорила на колдовском языке. Ее лицо на миг исказилось от боли. Дверь щелкнула и приоткрылась. Каститас открыла её совсем, пропуская меня вперед. Я увидел, как вспыхивают факелы на стенах. Тут тоже была крутая лестница, преодолев которую мы вышли в длинный закрученный спиралью коридор, в конце которого оказалась большая дверь, покрытая серебром. Девушка заранее поморщилась и приложила к ней руку. Было видно, что ей больно. Дверь отворилась. Мы вошли в круглую комнату всю заваленную золотом, платиной и драгоценными камнями. Отдельно лежали слитки серебра. Раньше я бы, наверное, на пороге потерял рассудок от таких сокровищ, но теперь лишь поразился и открыл рот. Обладатели такого замка, должны иметь примерно такие запасы сокровищ, а то и больше.

       Каститас видя мое состояние, взяла меня за руку и подвела к горке рубинов.

       - Выбирай, - равнодушно обронила она. - Только такой, который будет удобно носить на шее. Не сильно большой, но и не маленький.

       Я жадно смотрел на камни и не видел среди них различий, если не считать размеров. Они все были огранены и сверкали в пламени, отбрасываемом факелами. Дрожащей рукой, я схватил один из них и поднес к глазам. Его переливающаяся красота заворожила меня и мою жадность.

       - Этот, - сказал я, после минутного разглядывания рубина.

       - Хороший выбор, - проговорила девушка и покинула сокровищницу.

       Я пошел за ней, дав себе зарубку на память, что еще вернусь сюда. Должен же я хоть что-то получить за тот ущерб, что нанесли мне ведьмы. Дверь в сокровищницу закрылась сама собой, отрезая меня от самого великолепного вида, что я зрел в этой жизни.

       Через несколько минут мы стояли в оружейной замка. Приведи меня Каститас сперва сюда, то я глотал бы слюни, глядя на все это великолепие, но после сокровищницы, только легкий выдох изумления вырвался из моего рта. Мечи, кинжалы, ножи - всё самой искусной работы, украшенные драгоценными металлами и каменьями. Они стоили баснословных денег. Тут же на стенах висели разнообразные щиты, луки, арбалеты и кольчуги. Тоже не уступающие своей ценностью холодному оружию. Из сундуков выглядывали фрагменты изумительных доспехов. Будь моя воля, я бы вооружился на славу. Любой король устыдился бы своего оружия, посмотрев на меня.

       Я мог долго наслаждаться подобным зрелищем, если бы ведьма не дала мне подзатыльник.

       - Ты чего? - воскликнул я.

       - Просто захотелось, - произнесла она и подошла к столу, на котором стоял небольшой сундук.

       Ведьма открыла его. Через ее плечо я увидел десяток суджере. Они отличались, только чистотой камня, из которого была выполнена рукоять, хотя все были прозрачными, но одни более, другие менее. Я уже понял смысл действий девушки и поэтому молча взял суджере с самой прозрачной рукоятью.

       Она закрыла сундук и направилась к выходу, а я не мог сдвинуться с места. Мои глаза прикипели к фантастически прекрасным лукам на стене. Они были скрыты доспехами, и с порога я не видел их, а вот теперь они раскрылись во всем своем великолепии.

       Каститас обернулась, не услышав шагов, проследила за моим взглядом, и устало проговорила:

       - Ну и где ты его будешь в казарме прятать? Не всякий граф себе может такой позволить.

       Я разочарованно вздохнул и заставил непослушные ноги вынести меня из оружейной. Мозг никак не желал им отдавать подобный приказ. Он верещал о том, что левая рука должна цапнуть вон тот лук, а правая вот этот. Я пытался вразумить его, что руки и так заняты. В одной я держал ретраитур, а в другой суджере. Мозг вроде успокоился и переключился на них. Ноги пошли быстрее покидая замок.

       Буду честен перед самим собой, деньги, драгоценности, золото не имело для меня, прям уж такого огромного значения, но сейчас я не мог оторвать взгляд от тех вещей, что презентовала мне ведьма. Даже желание отомстить ей немного размылось при взгляде, сквозь грани этого изумительного рубина.

       Мы как-то незаметно покинули замок и теперь стояли во внутреннем дворе.

       Ведьма повернулась ко мне и сказала:

       - Воткни суджере себе в ладонь и капни кровью на ретраитур.

       Я заколебался.

       - Давай уже, - поторопила она, - втыкай.

       Я прикоснулся бритвенно острым концом кинжала к ладони и нажал. Было больно, но терпимо, я даже сумел сдержать стон, а судорогу боли, скривившую губы, превратил в презрительную улыбку.

       - А теперь зажми ретраитур в ладони, - инструктировала Каститас.

       Я последовал ее словам. На мгновение меня словно током ударило. Девушка это заметила и сказала:

       - Теперь ты полноценный колдун, слабый и не обученный, но все же колдун. Запомни этот день. Можешь разжать руку, а то умрешь.

       Я быстро раскрыл ладонь. Камень упал на снег. Я поднял его не травмированной рукой.

       - Сообразил, - улыбнулась Каститас и позвала Лео.

       Грифон тут же приземлился перед нами. Веселый и довольный, с окровавленной пастью, он чуть ли не плясал перед девушкой.

       - Съел кого-то, - резюмировала ведьма и забралась на Лео.

       Я следом за ней. Грифон повернул ко мне свою башку и начал обнюхивать меня. Я тревожно замер. Как некстати будет, если он меня сейчас сожрет. Наконец Лео потерял ко мне интерес и отвернулся. Я осторожно продолжил взбираться на него.

       Усевшись позади девушки, услышал ее слова:

       - Он почувствовал, что в тебе что-то изменилось.

       Мы взлетели. Грифон заложил лихой вираж, и мы полетели в сторону Армейна.

       Во время полета девушка поведала мне суть происходящих вещей:

       - Твои голосовые связки и барабанные перепонки изменились. Теперь ты можешь говорить на антикуа лингуа и слышать голоса высших ведьм и колдунов. Ретраитур и суджере были абсолютно чистыми, пока ты не окропил их кровью. Теперь они навсегда связаны с тобой. Даже если ты умрешь, они все равно будут верны только тебе. Вопросы есть?

       - Я уже могу пользоваться колдовством? - жадно спросил я.

       - В теории да, но на практике тебе надо выучить заклинание или заклятие, и еще, для первого нужна сила ретраитура, а он у тебя пуст, а для второго источник силы.

       - А где можно взять источник силы?

       - Обычно это человеческое тело.

       - Как тот барьер в шахте? - ужаснулся я, гоня прочь эти воспоминания.

       - Именно, - равнодушно ответила ведьма. - Можно еще использовать животных, но силы они дают мало. На совсем уж простенькое заклятие хватит, но не больше.

       Мне стало муторно. Я гнал эту мысль подальше от себя, но давно уже начал понимать, что столкнусь с чем-то подобным. Кровь, смерть, страдания - это основа колдовства, уточню, практического колдовства.

       Девушка прервала мои тяжкие думы словами:

       - Учить я тебя буду по ночам. Мы с Лео будем забирать тебя в лагере, и лететь в город, в таверну - это намного ближе, чем замок, и у нас будет больше времени.

       - Рано или поздно в лагере заметят вас, а может и в городе!

       - Не заметят, - довольно сказала Каститас.

       Я хотел узнать, почему она так уверена в этом, но передумал. Были у меня кое-какие предположения, но я даже не хотел думать о них, поэтому спросил о другом:

       - Кто такие высшие ведьмы?

       - Ведьмы подобные моей матери, давно практикующие колдовство и сумевшие много достичь в нем.

       - Почему я не слышал ее голоса раньше?

       - Колдовство имеет свою обратную сторону.

       - Какую? - спросил я.

       - Узнаешь когда-нибудь.

 

Глава 8

       Два месяца пронеслись как скаковая лошадь по тракту полному учебы и муштры. Мы сидели с Харником в общем зале того самого трактира, где на втором этаже Каститас снимала комнату, и пили пиво. Имперец что-то рассказывал мне, отчаянно жестикулируя руками, а я плавал среди воспоминаний. Вчера половину ночи с ведьмой прибирали за собой в комнате таверны, чтобы никто не догадался, что там занимались колдовством. В основном мы переправляли на Лео, скопившиеся в комнате книги. Иногда мы их по одной-две штуке, брали в замке и оставляли здесь. Я их читал в свободное время. Таковых накопилось приличное количество, вот теперь они вернулись на родину в замковую библиотеку.

       Колдовство стало моей самой любимой наукой, в которой было множество теорий, гипотез, аксиом. Каститас не подавала виду, но я замечал, как она удивлена моими успехами. Не говорить же ей, что кое-что я уже знал до встречи с ней и ее матушкой. Хотя отрицать не буду, даже если учитывать мои прошлые знания, колдовство все равно давалось мне поразительно легко. На ум приходило только одно объяснение - я с детства привык учиться, самообразовываться. Ну и еще колдовство действительно стало моей страстью. А уж как тут не разбираться в нем, коли постоянно размышляешь о способах снятия с себя заклятия Ветус.

       На исходе двух месяцев я почти в совершенстве овладел колдовским языком, чем поразил обеих ведьм. Была одна загвоздка с антикуа лингуа. Он содержал сорок звуков и соответственно сорок букв, но никто не говорил на нем, потому что подобные разговоры это, по сути, колдовство с неясным результатом. Если в неколдовских языках подбор определенных букв складывается в слово, то в антикуа лингуа в заклинание или заклятие. Такая же система и с бессмысленным набором букв не передающим никакой информации, и тут, и тут, они не будут нести никакой нагрузки.

       Каститас говорила, что существуют колдуны и ведьмы, которые пытаются составлять новые заклинания и заклятия, что у каждого ковена есть такие люди. Если кто-то из них находил что-то новое, то это было невероятной удачей, и результат тут же прятали от посторонних.

       Мне не терпелось воспользоваться колдовским языком, что бы колдануть что-нибудь эдакое, но ретраитур был пуст. Оставалось только заучивать заклинания и заклятия, и без конца повторять их, не видя результата.

       В память врезался один эпизод, произошедший в библиотеке замка. Я наткнулся взглядом на ветхий свиток. Он разительно отличался от всех остальных своей явной предрасположенностью к тому, что бы рассыпаться от любого прикосновения. Ему точно было не меньше нескольких сотен лет. Я осторожно взял его и развернул. Семь довольно длинных заклинания. Два из них были с короткими пояснениями на имперском языке: "Вызывает огненный вихрь, испепеляющий все вокруг" и "Поднимает мертвые существа из могил".

       - Что это? - спросил я быстро у Каститас, роющейся среди книг.

       - Семь великих заклинаний.

       - Почему только два подписаны?

       Ведьма усмехнулась и сказала:

       - А ты прочти любое.

       Я знал, что без силы ретраитура любое заклинание из моих уст не приведет к активации примум вис, поэтому начал читать вслух, то заклинание что гласило о вихре. Первый, второй и третий символ я прочел буднично спокойно, а потом не мог вымолвить ни звука на колдовском языке. Из моего горла раздавались только хрипы. Лицо побагровело, я силился прочитать четвертый символ, но не мог.

       - Не старайся, не получиться, - произнесла ведьма, видя мою рожу и распахнутый рот. - Только те, что подписаны, когда-то сумели использовать великие ведьмы, а остальные до сих пор загадка. Кроме того, видишь, в них есть неизвестные символы?

       Я прекратил попытки чтения заклинания.

       - Ага.

       - Так вот никто не знает, как они читаются. Если известные буквы в этих заклятиях еще кто-то может прочитать, то, как сам понимаешь, вот эти символы нет.

       - Как это?

       - Вот так. Колдовство гораздо древнее, чем ты можешь себе представить, и мы еще очень много о нем не знаем.

       - Откуда эти заклинания, кто их создал?

       - Никто не знает. Да и никто теперь, наверное, и не узнает. Таких свитков осталось очень мало. Их уничтожают те, кто не может ими воспользоваться. Матушка вот все силиться прочитать хоть одно из них, но все никак.

       Я положил свиток на место, но спустя несколько дней переписал заклинания в дневник. Вот в тот-то миг я и вспомнил о тетради с записями, лежащий в моем доме в Северном Мысе. Там точно было что-то о снятии заклятий, только освоив антигуа лингуа, я понял, что там было написано.

       Харник заметил мой затуманенный взгляд уставившейся в дно давно опустевшей кружки и недовольно проговорил:

       - Ты меня не слушаешь?

       - Слушаю, слушаю, - быстро сказал я и, скрывая неловкость, подозвал служанку. - Еще пива.

       Она тут же умчалась исполнять заказ. Молоденькая еще совсем девчонка, даже младше меня. Наверное, дочь содержателя таверны.

       - Так вот, - произнес имперец, - грядет что-то серьезное. Уже давно все об этом шепчутся. Еще когда только начали собирать рекрутов, было все понятно. Но вот только с кем?

       Я пожал плечами. Действительно, слухи о войне ходили уже давно, но никто не знал с кем, мы будем воевать. Тренировали нас на совесть, экипировали тоже - значит, империя не скупиться на подготовку солдат, которые служить-то должны всего три года, следовательно, предстоит что-то жаркое и крупное, где нужны хорошо обученные солдаты.

       Я думал, нас лучников, тренируют с утра и до позднего вечера, ан нет, несколько раз я пытался заговорить с Яковом, но тот мало того, что не хотел разговаривать со мной, так еще и не имел ни минутки на разговор. Пикинеров муштровали еще хлеще, чем нас.

       Харник схватил одну из двух принесенных служанкой кружек пива и задумчиво заговорил:

       - Будем размышлять логически. Кто настолько силен, чтобы империя так готовилась?

       Он с вопросом в глазах уставился на меня. Я снова пожал плечами и безразлично произнес:

       - Я таких на нашем континенте не знаю.

       - Точно, - воскликнул он. - Ты подтвердил мою догадку. Мы идем через океан.

       - А где корабли? - с изрядной долей пессимизма сказал я.

       Кривоносый имперец задумался, я тоже, но на другую тему. Граф после моего месячного обучения у Наставника пригласил меня покататься в карете, где поинтересовался, многое ли я усвоил из уроков алхимика. После моего пересказа, всех тех знаний, что дал мне старик, капитан Артур кивнул головой и сказал, что я усвоил достаточно и мое обучение закончено.

       Не утерпев, я все-таки поинтересовался у него:

       - Почему алхимик не боится учить других своей науки? Я же, по сути, с улицы пришел.

       - По всем бумагам он аптекарь, - улыбнулся граф. - А они чего только не смешивают у себя в коморках. Да уж очень старик охоч до денег.

       Граф был в хорошем расположении духа, так что я решил попробовать выпросить себе свободного времени на других учителей:

       - Граф, не будите ли вы так любезны и дальше предоставлять мне свободное от тренировок время? Я разыскал неплохого учителя по фехтованию и верховой езде - эти навыки пойдут на пользу делу.

       Капитан Артур удивился.

       - Хм, если у тебя есть средства, то можешь заниматься с кем хочешь, и так и быть, я закрою на это глаза.

       Деньги у меня были, те самые, полученные от капитана. И вот уже месяц как я занимаюсь с учителем верховой езды и тренером по фехтованию. Если с маханием мечом всё понятно, то управление лошадью - это было очень непривычно.

       Харник встрепенулся, наклонил ко мне голову и тихо прошептал:

       - А корабли строятся где-нибудь в укромной бухте, чтобы никто не знал о готовящемся вторжении через океан.

       - Твое предположение имеет право на существование, - протянул я.

       - Бьюсь об заклад, так и есть!

       Глаза имперца лихорадочно сверкали. Ему казалось, что он разгадал тайну грядущей войны.

       Тут в таверну быстро вошел один из сержантов лагеря и, подойдя к стойке, в несколько глотков выпил кружку пива. Посетители уставились на него, такой он имел возбужденный вид. Сержант прочистил горло и громко произнес:

       - Завтра новички отправляются в Кар-Карас, а оттуда на равнину Перекати-Поле. Война с Глауану, господа.

       Таверна взорвалась шумными разговорами. Все звали сержанта к себе, но Харник оказался самым шустрым. Сержант стал третьим за нашим столом. Имперец сунул ему в руки мою, еще не отпитую, кружку пива, и заказал служанке еще шесть.

       - Ну, брат, говори, откуда все это узнал, - торопил его Харник.

       Сержант вытер рукавом пенные усы и начал рассказывать:

       - Несколько часов назад капитану Артуру пришла депеша, и тут все понеслось, да завертелось.

       - Только новички уходят на равнину?

       - Вроде как, точно пока не знаю. С Армейна точно одни новички, а из других лагерей не знаю.

       Харник заговорщицки на меня посмотрел и довольно улыбнулся.

       - Я пойду? - спросил сержант, глядя как ему машут из-за другого стола.

       - Да, иди, брат, спасибо, - произнес имперец.

       Сержант ушел. Харник быстро начал говорить, пока я не разнес в пух и прах его предположение с экспансией через океан:

       - Все правильно! Посуди сам. На равнине нет ничего ценного, только пыль и жидкая травка, но это удобный плацдарм для империи, чтобы обкатать своих новых воинов в реальных боевых условиях! Новички, еще может быть, не сразу сломят сопротивление Глауану, но точно сломят. А если будет совсем туго, то придут регулярные войска и все там разберут по камушку за пару дней. А уж потом чуток заматеревшие вы вольетесь в ряды имперской армии, которой предстоит путь через океан. И депеша пришла как вовремя. Дороги только-только просохли. Весна все же. Да еще и очень теплая. В столице, наверное, только и ждали донесения о том, что дороги готовы к маршу.

       Я захлопнул рот и проглотил доводы разваливающие идею с заокеанским плаванием. Харник может оказаться чертовски близко к истине. Тем временем имперец сказал:

       - Дуй в лагерь. Там сейчас жарко. Эх, как не хочется расставаться с тобой. Ну, такой бравый парень как ты не пропадет на равнине. Свидимся еще. Дай тебя обниму напоследок.

       Воин облапил меня и довольно выговорил:

       - Мясом оброс, уже ворона не утащит. Дома тебя не узнают. Раздался вширь. Что-нибудь передать леди Женевьеве и Георгу?

       - Скажи, что я привезу им травы из столицы Глауану, - бодро произнес я.

       Харник рассмеялся и подтолкнул меня к выходу. Я вышел и пошел по улицам города. Люди вели себя еще более осторожно, чем прежде. Этому способствовали слухи о колдуне, расхаживающему по городу среди бела дня. Я вспомнил инцидент приведший к этим слухам. Ведьма дала мне ретраитур, но как мне его носить? В кармане? Да я же вмиг потеряю его. Я решил заглянуть к ювелиру и заказать цепочку и оправу к камню. Я так прикинул, что если не шиковать, то денег полученных от графа мне должно хватить на это, да на учителей. Идти к ювелиру в форме имперского лучника было верхом глупости, поэтому я озаботился приобретением обычного, недорогого плаща. Закутавшись в него, отправился к ювелиру. Таких в городе было несколько, но особенно популярен был некий старик. Я и пошел к нему, объяснил, что хочет "мой господин", и на просьбу ювелира показать камень, вынул оный. Старик внимательно осмотрел его, и чуть в обморок не упал. Его губы затряслись и начали шептать молитвы. В глазах застыл неподдельный ужас. Я понял, что ювелир узнал ретраитур, и быстро ретировался. Сглупил, конечно, я изрядно. Следующей ночью, в комнату таверны влетела рассерженная Каститас и устроила мне разнос. Отпираться не было смысла. Она отобрала у меня ретраитур и злобно выплюнула, что сама позаботиться о цепочке. Вот теперь я иду по городу и чувствую под рубахой камень, болтающейся на тонкой, но крепкой золотой цепочке.

       Я вышел из Армейна и пошел к лагерю. Мысли опять вернулись к Каститас. Через неделю, после того, как она загадочно сказала, что ее не заметят в лагере или городе, до Армейна дошли слухи, что люди и скот в одной глухой, северной деревушки куда-то исчезли, просто таки испарились. Аналогии напрашивались сами собой. Впервые услышав этот слух, я сразу все разложил по полочкам. Каститас наполнила ретраитур и теперь ее силы хватает на то, что бы быть незаметной. А еще через неделю я узнал заклинание позволяющее сливаться с окружающей средой, будто, иноземное, экзотическое животное хамелеон. Внешне я никак не изменил с Каститас своего поведения, но внутри меня клокотал вулкан. Хотелось разорвать ее на куски, отомстить не только за себя, но и за часть своего народ, пусть и мизерную. Жизни людей пошли на утеху ведьме. Огромными усилиями воли я сдерживался, а потом стало легче. Воспоминания об этом случае стали подергиваться пеленой забвения, и перестали быть такими острыми.

       Я не хотел призваться самому себе, но, похоже, начал привыкать к такой жизни. Иногда читая какое-нибудь задевшее меня за живое заклинание, я мысленно прикидывал, сколько нужно человеческих страданий на его воплощение? Так примерно мясник думает о том, сколько нужно коров на сто килограмм колбасы. Человеческая жизнь начинала терять для меня свою ценность. Жутко хотелось использовать свои знания. Эта цель манила меня. Я просил Каститас научить меня добывать силу из животных, но она назвала меня ничтожеством, и не пожелала развивать эту тему, зато несколько раз намекала на гуляющих по городу преступников, насилующих невинных дев и убивающих за гроши обычных работяг.

 

Глава 9

       Утром мы шли длинной колонной по подсохшим дорогам. Пятьсот новых воинов империи, не меньше, в основном северяне. Каждый нес приличный походный мешок и полную экипировку.

       Позади нас катили телеге с полевой кухней, провиантом и палатками. Впереди гарцевали на конях офицеры, и самый главный из них капитан граф Артур фон Скоца.

       Ночью я никак не мог заснуть. Меня мучало нетерпение. Ведь в Кар-Карасе меня ждет Велена. Хотелось нежно обнять ее, сильно-сильно прижать к себе и поцеловать. Ощутить вкус ее губ. Всю ночь я грезил о ней. Как же она прекрасна.

       Я поправил походный мешок, притаившийся за спиной, и ощутил как к коже прилипли ножны суджере. Его я носил под левой подмышкой в скрытых ножнах, которые делали для воров и убийц. Такую экстравагантную вещь достал Харник, по моей просьбе. На его вопрос, зачем они мне сдались? Я ответил, что хочу иметь козырь в рукаве, то есть подмышкой. Он одобрительно хмыкнул.

       В полдень граф остановил колонну на обед, но распускать пока не стал, а начал скакать на коне перед ней.

       Наконец он заговорил:

       - Воины есть ли среди вас те, кто умеет скакать на лошади? Выйдите вперед.

       Взгляд капитана остановился на мне, словно подталкивая вперед. Я вышел. За мной еще несколько человек.

       - Есть ли среди вас доброволец, который отвезет послание градоначальнику Кар-Караса? - спросил граф и снова посмотрел на меня.

       - Я, - прозвучал мой выдох.

       Кто-то еще вызвался, но капитан ткнул пальцем в меня и проговорил:

       - Я выбираю тебя солдат. Жду у себя в палатке.

       Я отдал честь и граф ускакал. Колонна распалась. А я же пошлепал к быстро возводимой белой палатке. Пока дошел, она уже стояла. Капитан заметил меня и, махнув рукой следовать за ним, скрылся в палатке. Я пошел за ним. Там уже стоял стол со снедью и два стула.

       - Присаживайся, - сказал граф Артур и сел на один из стульев.

       Я тоже сел. В палатке нас было только двое.

       - Угощайся, сейчас же обед, - произнес он, показывая на еду в дорогих тарелках.

       Я никогда не пользовался вилкой и ножом одновременно, но знал, как это делать. Перетащил себе на тарелку мяса из общего блюда, начал резать его ножом, накалывать на вилку и отправлять в рот.

       - Хм, - хмыкнул удивленно капитан. - Вас учат этикету в лесах?

       - Иногда, - уклончиво ответил я и показал глазами на бутылку вина. Граф согласно кивнул головой. Я открыл ее и наполнил хрустальные фужеры. Уже хотел отпить немного, но капитан сказал:

       - Не хорошо пить без тоста.

       Моя рука с фужером замерла на полпути ко рту.

       Граф торжественно проговорил:

       - Давай выпьем за удачное окончание твоего первого задания.

       - Какого задания? - быстро спросил я, от волнения чуть не разлив вино.

       Он демонстративно приподнял фужер и пригубил напиток. Я тоже отпил, совсем не почувствовав вкуса.

       Капитан поставил фужер на стол и начал говорить:

       - Есть один человек. Очень нехороший человек. Прямо скажу - гад, вор и мошенник. Он поставляет в армию некачественный фураж для лошадей. Благодаря покровительству там, - граф указал пальцем в вверх палатки, - ему все сходит с рук.

       - Единый что ли его оберегает? - разыгрывая глупца, произнес я, оттягивая тот момент, когда граф скажет, что мне надо сделать с этим человеком.

       Капитан Артур недовольно дернулся, но тут же совладал с собой.

       - Кто-то из высокопоставленных приближенных императора греет на этом руки, а нам солдатам умирать из-за этого!

       Он замолчал и пристально посмотрел на меня, ожидая реакции.

       - Действительно гад, - выдавил я.

       - Вот если бы этот гад случайно помер бы, то его место занял бы хороший человек, преданный, понимающий насколько важна эта должность.

       Я понимал, куда клонит граф, очень хорошо понимал. Когда он делал мне это предложение в карете, я практически сразу сообразил, что ему нужен ручной убийца, но отказать не мог, да и думал, что это случится не так скоро. Рассчитывал что-нибудь сообразить к этому времени. На самый крайний случай, я ведь могу просто скрыться в замке ведьм и все. Правда, в империи меня будут считать дезертиром. Зато руки мои будут чисты. Вот только граф обещал дотянутся до Северного Мыса... как же все не просто.

       Немного помолчав, я проговорил, скрывая дрожь в голосе:

       - Случайно помер - это от яда, например?

       Капитан моргнул глазами.

       - Как я его узнаю?

       Он молча протянул мне конверт, портрет карандашом на бумаге, карту местности и кошелек с золотом.

       - А если я не сумею и попадусь?

       - Я не знаю тебя солдат. Я просто отправил тебя с депешей. А уж кто тебя подговорил расправиться с совершенно не интересным мне человеком, я и подавно не знаю. Может сам господин градоначальник, с которым ты увидишься. Ходит слух, что он тоже не самый хороший человек. Конечно, твой отец очень огорчиться такому повороту событий.

       Я все понял кристально ясно. Поднялся из-за стола, отсалютовал и направился прочь из палатки.

       - На выходе тебя ждет конь со всеми припасами, - донесся в спину голос капитана Артура. - Отправляйся сейчас же, что бы к утру быть в городе. Я с солдатами прибуду туда через два дня, после того как ты окажется в городе. Так что у тебя есть целых двое суток.

       Я покинул палатку и увидел высокомерную рожу Мамерка фон Эмилия - оруженосца графа. Он держал за поводья вороного коня с навьюченными на него сумками. Я кисло на него посмотрел.

       - Ты что ли конь?

       Оруженосец окинул меня убийственным взглядом, но молча передал поводья, хотя как передал, швырнул в лицо, и, развернувшись, ушел, всем своим видом показывая, что он дворянин незнамо в каком поколении, а я дикарь лесной, и что он не опустится до перебранки с таким ничтожеством.

       Я проводил его взглядом и как учил наставник по верховой езде, вскочил на коня. В седле я себя чувствовал более-менее уверенно, но если конь попался ретивый, с норовом, то есть существенный шанс не добраться до города, а сверзиться с него и сломать шею.

       Пока вроде вороной вел себя смирно, и я тихонько поскакал вдоль дороги в сторону Кар-Караса. Отъехав от лагеря, остановился, достал из кармана бумагу и прочел имя под портретом - Дитрих фон Бран. Стукнул каблуками по бокам коня и снова помчался вперед. Граф всё предельно ясно объяснил. Мне надо отравить этого Дитриха, не навлекая подозрений ни на себя, ни на графа. Если поймают, то врать, что это градоначальник подговорил меня. Если выдам капитана Артура, то он прозрачно намекнул, что мой отец будет "расстроен", то бишь умрет. Граф хитрый проныра, своего не упустит. Убью Дитриха - молодец, не смогу этого сделать, но оговорю чем-то не угодившего ему градоначальника - тоже не плохо. Ох уж эти интриги за власть. Конечно за власть, а за что же еще? На место Дитриха он поставит своего человек, как пить дать.

       Граф вряд ли оставит мне жизнь, когда я перестану быть ему нужным. Таких подручных как я, выполняющих грязную работу бросающих непомерно огромную тень на заказчика, находят где-нибудь в таверне с ножом в спине или бокалом отравы в руке. Я могу замарать графа так, что он вовек не отмоется, а скорее всего, пойдет на эшафот, несмотря на благородное происхождение. Именно, что на эшафот под топор палача или лезвие гильотины, простолюдинов вроде меня просто вешали, чтобы не позорить честную сталь.

       Сбежать от него, дезертировав из армии я не могу. Граф тут же воспользуется моим отцом. Единственное что, дезертировать, прежде как-то обезопасив отца. А что если он потянет за веревочку, на конце которой будет Велена? Есть еще вариант умертвить графа. Как бы мне не хотелось пачкать руки, но иногда без этого не обойдёшься. С его смертью я ничего не теряю. Впереди война, там уж кто бы не был твоим покровителей, но по городу не побегаешь, отлынивая от тренировок. Хотя, конечно, по протекции графа, можно не попасть в самые горячие точки, но я, пожалуй, рискну, и начну формировать план по устранению капитана Артура фон Скоца. Как же я был наивен, связавшись с ним. Позарился на расположение знатного человека и те блага, которые он может дать. Надо было отказываться. Уж лучше бы он меня в лагере сгноил, чем так. Граф напоминал мне железную руку в бархатной перчатке. Он вел себя со мной как с равным, но не давал забыть кто из нас главный. Многие вещи не говорил напрямую, но подразумевал их. Ну, что же граф, возможно, вы связались со своим убийцей.

       Наступал вечер. Я въехал по тракту в лес. Он надвое разрезал жидкое скопление деревьев, и по деревянному мостику перепрыгивал неглубокий и не широкий ручей. Надо бы заночевать здесь, возле ручья. Солнце уже село. Пора и мне отдохнуть, да и взмыленному коню тоже. Физически я устал под стать своему скакуну, как будто это я пронесся галопом это расстояние. Сказывалась непривычка долго ездить верхом.

       Я еле слез с коня, и широко расставляя ноги начал расседлывать его, потом привязал к дереву и начал протирать травой. Сразу пить ему нельзя давать, надо подождать пока остынет. Конь тянулся к воде, но я проявлял стойкость. Наконец, посчитал, что пора и подвел его к ручью. Скакун принялся шумно пить, а я же полез в мешки, в одном была еда и вода для меня, а в другом овес для коня.

       Я с грустью посмотрел на сыр и лепешку. Сейчас бы хорошо прожаренный шмат мяса. Пришлось ужинать тем, что есть. Сыр был полутвёрдый из козьего молока, на вкус не жирный, не соленый. Не оправдав моих опасений, на ужин он хорошо пошел под ржаную лепешку. Еще бы пива или вина. Что-то я часто в последнее время думаю о горячительных напитках. Как бы не начал превращаться в пьянчужку. У меня было хорошее оправдания жажды спиртного. С моей-то жизнью, пригубил одну, вторую кружку и уже не страшны ведьмы с их заклятием, не граф с его дурно пахнущими заданиями.

       Я сознательно думал о чем угодно, кроме предстоящего убийства этого фон как-то там по заказу графа, отвлекал себя всем, чем только мог. Доев остатки сыра и лепешки, сполоснул руки в ручье. Снова привязал к дереву коня и повесил на морду торбу с овсом. В который раз начал протирать его спину травой, хотя там не было и намека на пот или грязь. Принялся осматривать подковы на предмет застрявших камешков. Делал все, чтобы не думать. Долго так не могло продолжаться и тщательно гонимые мысли бурным потоком хлынули в мою черепную коробку.

       Они все меня только используют, и граф, и ведьмы. Им всем от меня что-то нужно, особенно ведьмам. Мотивы графа я понимал, а вот их нет. Я не могу избавиться от них. Метка Ветус, оставленная у меня на груди, служит не только для того, чтобы убить меня на любом расстоянии, но и помогает определять мое местоположение. Глупо было бы не пытаться разгадать тайну этого заклятия.. Я как-то буквально на полчаса остался в библиотеке замка один, а не под наблюдение Каститас, и отыскал книгу с такими заклятиями. Я давно приметил полку с подобными книгами и только ждал удобного момента, что бы прочитать, что же там говориться. Прежде чем раскрылась дверь библиотеке и в нее вошла Каститас, напугав меня до чертиков, я успел прочитать один абзац. В книгах, которые я читал до сего момента, было лишь вскользь упомянуто подобное колдовство. А вот здесь уже конкретно говорилось о нем. Оно считалось прерогативой уже опытных колдунов и ведьм. Это заклятие было высшего ранга и носило название "крутус деф". Оно относилось к разряду смертельных, то есть тех заклятий, которые снимались только лишь после смерти одного из участников. Было два способа его снять: смерть Ветус, смерть Горана. Тут я услышал скрип двери и быстро поставил книгу на место.

       Я тяжело вздохнул, подавив рвущийся из самой глубины души всхлип. Надо было всё рассказать Харнику. Он бы понял меня. Подсказал выход. А теперь я дрожу среди ночного леса и стараюсь не разрыдаться. Безнадега накатила удушающей волной. Хотел лечь и умереть, не сражаться за свою жизнь и свободу. Если от графа еще можно избавиться, то от Ветус, этой многосотлетней ведьмы... как, как ее можно убить?

       Так я просидел минут десять, пока немного не успокоился. Человеческая психика очень гибкая вещь, подстраивающаяся под изменяющуюся реальность. Я встал, подошел к ручью, умылся и начал готовиться ко сну.

 

Глава 10

       К полудню следующего дня я прибыл в Кар-Карас, Вороний город, как называли его местные из-за каркающего названия, хотя и ворон здесь хватало.

       Город был до ошеломления похож на Армейн. Те же улицы полные нечистот, высокие дома жмущиеся друг к другу, даже люди казались теме же самым, что и в Армейне. Рожа вон того длинного была до странности знакома, будто я его уже видел не раз. Да и вон тот толстяк с широкой улыбкой... играющие около стен домов дети... в общем все и вся казалось знакомым, как и не покидал Армейн.

       Хотелось сразу же по приезду в город, помчаться разыскивать Велену, но я наступил на горло влюбленной песне, и осведомился у скучающих стражников, где мне искать градоначальника. Они поинтересовались кто я, и, получив ответ, дали инструкцию как проехать в ратушу. Я не преминул ей воспользоваться.

       Разбрызгивая копытами грязь, уточню, копыта были конские, я поскакал в указанном мне направлении. Чем дальше пробирался к центру города, тем больше становилось людей. Начал доноситься глухой рокот человеческой толпы. Конь пробираясь вперед, грудью расталкивал людей. Вслед неслись сквернословия и проклятия.

       Я оказался на главной площади города, на которой и стояло серое здание ратуши. Остановил коня. Не сразу обратил внимание на ратушу, а поверх голов, запрудивших площадь людей, смотрел на, наспех сколоченный из грубых досок, помост. Там к столбу была привязана женщина, возле ее ног были разложены вязанки хвороста. На таком расстоянии я не мог рассмотреть ее, как и не слышал, что зачитывает с пергамента инквизитор в черной сутане.

       Человеческой море бурлило, волновалось в ожидании аутодафе. Гомон не смолкал. Тут и там раздавались крики:

       - Смерть ведьме!

       - Огонь очистит твою черную душу!

       - Покайся!

       Инквизитор дочитал обвинение, свернул в трубочку пергамент и что-то спросил у обвиняемой. Та отрицательно мотнула головой. Инквизитор кивнул палачу, и тот заранее приготовленным факелом, поджег хворост.

       Толпа взвыла, когда первые языки пламени лизнули голые ноги женщины. Грубая хламида, одетая на обнаженное тело ведьмы задымилась. Клубы дыма заволакивали фигуру, корчившейся от боли женщины, но воображение ярко рисовало перекошенное лицо, заполненные страданиями глаза и плавящуюся от жара кожу.

       На миг люди притихли и над площадью пронеслись пронзительные крики несчастной. Толпа вновь загудела, опьяненная страданиями ведьмы.

       Я не мог больше на это смотреть и стал пробираться к ратуше. В ушах стояли крики сжигаемой заживо женщины. Я не мог их слышать за шумом толпы, но они неотступно преследовали меня.

       Я соскочил со скакуна, чуть не подвернув ногу, и направился к высоким стрельчатым дверям ратуши. Там двое стражников, завороженно наблюдали за сожжением.

       - Депеша градоначальнику, - произнес я глухо.

       Они переглянулись, и тот, что моложе недовольно протянул ко мне руку. Я вложил в нее депешу. Стражник неспешно открыл, неприятно заскрипевшую, дверь, бросил последний взгляд на аутодафе и исчез в чреве здания. Другой оценивающе меня разглядывал, иногда посматривая на костер. Я не спешил уходить.

       - Точно передаст? А то ведь мне... - недоговорил я и провел большим пальцем по горло. - Или вон как ее, - с невеселым смешком добавил я и кивнул головой в сторону ведьмы.

       Стражник махнул рукой и пропитым голосом проговорил:

       - Передаст. С этим-то уж точно справиться.

       - Город у вас чертовски похож на наш Армейн - протянул я.

       - Да все они одинаковые, - поддержал разговор явно стражник.

       - И часто у вас так? - спросил я.

       Стражник не стал уточнять, что я имею ввиду.

       - Вторую ведьму за неделю жжет. Как прибыл сюда инквизитор со своими подручными, так и началось. До его появления спокойно у нас было.

       Стражник хотел еще что-то добавить, но осекся, не став откровенничать с незнакомцем.

       - Ну, желаю доброй службы.

       - И тебе того же, - проводил меня словами стражник.

       Я вскочил на коня и не глядя в сторону полыхающего костра, выбрался с площади. Мне надо было разыскать дом Дитриха, под его портретом находилась надпись: "Дегтярная, угол Старой улице".

       Отъехав подальше от площади, я у первого же прохожего поинтересовался, как проехал на улицу Старую. Добрый старичок рассказала, как туда добраться. Я быстро нашел требуемую улицу, и поехал по ней, на каждом углу читая названия улиц, написанные на табличках, приколоченных к домам.

       Перед глазами стояло видение костра и корчившейся женщины. Оно неотступно следовало за мной, пока груз собственных проблем не стал стирать ее из памяти. Странно сказать, но вчера скорая смерть фон Брана от моей руки, вызывала во мне хоть легкое, но дрожание губ, а теперь я не испытываю какого-то сильного негативного отклика. Это было вроде охоты на медведя. Если уж ты взялся за дело, то либо он тебя, либо ты его. Даже смерть графа, если я его когда-нибудь убью, и то оставит во мне больший след, чем убийство Дитриха. С тех пор как я покинул Северный Мыс, цена человеческой жизни для меня сильно упала. В маленькой, северной деревушки жизнь каждого человека была чем-то огромным, существенным для коллектива. Ты знал этого человека с детства, жил бок о бок с ним. Если кто-то погибал, то оплакивала вся деревня. В Армейне я увидел другое отношение к человеческой жизни. Каждое утро из сточных канав вытаскивали очередные трупы, за лишний медяк вчерашний товарищ мог воткнуть нож тебе в спину, в тавернах и кабаках частенько случались поножовщины с трупами, продажная стража на все это закрывала глаза, лишь бы ей исправно платили. Такая жизнь накладывала свой отпечаток. Для себя я решил, что Дитрих фон Бран всего-лишь мимолетное видение на моем пути. Точка, которая упадет после выстрела из лука. Я его никогда не знал и не узнаю, не познакомлюсь с его родственниками и детьми - если они у него есть, и уж тем более не буду жить рядом с ним. Узнай я его ближе и тогда вряд ли так холоднокровно высчитывал бы способы его убить, а так совесть не будет мучать меня, как и не мучала после того, как я убивал лесную живность.

       Показалась улица Дегтярная. А вот видимо и дом господина Дитриха. Он был отдельно стоящий, обнесенный высокой, кирпичной стеной, обвитой плющом, двухэтажный с черепичной крышей и нежно розовым оттенком оштукатуренных стен. Внутрь двора вели кованые ворота и рядышком калитка, тоже кованая.

       Как мне его отравить? Ума не приложу. Только если пробраться в дом и подлить яд в питье. Хотя, можно ведь и просто отравленной стрелой убить. Нет, так сразу все поймут, что это убийство. Надо что-то хитрее. Да и почему отравленной стрелой? Можно ведь и обычной. Да, убийца из меня еще тот.

       План начал постепенно вырисовываться. Он не был дьявольски хитер или чертовски изобретательным, но мне понравился. Я приступил к его осуществлению. В городе было больше десятка лекарей продающих разнообразные травы и ингредиенты. Я посетил пятерых, работающих в разных концах города, и у каждого купил по одному единственному компоненту, затем сходил на базар и купил несколько стрел, которыми пользовались равнинники, у них было своеобразное оперение - только этим они и отличались от стрел, бывших в ходу в империи.

       Теперь пришло время искать комнату на пару ночей. Я выбрал таверну средней руки почти у самых городских ворот, чтобы в случае чего было сподручнее драпать. Оплатив комнату у жизнерадостного краснощекого хозяина, я тут же поел в общем зале, попросил слугу за отдельную плату присмотреть за моим конем, и отправился в комнату. Там кроме обычного набора стандартной мебели и вещей, висело на стене настоящее, хоть и мутное зеркало. Я посмотрелся в него и в очередной раз поразился, как изменился. Там не было того восемнадцатилетнего юноши из Северного Мыса, там отражался входящий в силу молодой мужчина. И эти изменения были не только внешними, гораздо сильнее я изменился внутри. Я отвел взгляд, вытащил из сумки купленные ингредиенты и начал их смешивать, выдавливая сок. Яд был составлен только из трав, растущих на равнине Перекати-Поле. Он за несколько минут убивал жертву, вызывая сильную аритмию сердца, что в итоге приводило к удушью. Легко всасывался в малейшие ранки на теле и разносился по кровеносной системе, пока не доходил до сердца. Остатки этого яда очень сложно найти в организме. Он был очень популярен среди людей, пытающихся совершить неотслеживаемое убийство. Я намазал им две стрелы равнинников, а пузырек спрятал под кровать. Я так и не решил, как буду действовать. Если будет возможность, то капну яд в стакан с напитком, или тарелку с едой, или рот Дитриха, что подвернётся под руку, а может, всажу в него стрелу - если даже выстрел будет не смертельным, то яд сделает свое дело. На фоне надвигающейся войны, надеюсь, такую смерть спишут на проделки королевства Глауану.

       Я оставил свои смертельные игрушки в комнате, а сам, расспросив хозяина таверны, где живут ученицы Имперской Школы Лекарей, отправился искать Велену. На поиски решил идти не пешком, а на коне - так солиднее будет. Да еще и акетон как следует вычистил и коня уговорил держатся молодцом.

       Я пытался держаться в седле как умелый всадник, приноровившись к поступи коня и уже почти не подпрыгивая в седле. Только лишь коленями направлял коня в нужном мне направлении, огибая встречные кареты и всадников. Чем ближе к центру города, тем лучше становились дороги и гуще был поток животных, двигающихся по ним под седлом или в каретной упряжи. Подковы коня зацокали по брусчатки. Скоро должно показаться здание женского общежития Имперской Школы Лекарей если люди не соврали. С почти переставшим биться сердцем, я вывернул на указанную мне улицу и увидел серое, трехэтажное здание, чей фасад был покрыт цементирующим составом. На крыше стояла статуя женщины в глубоко надвинутом на глаза капюшоне. Ее каменно тело было выполнено в виде будто бы развивающегося на ветру плаща. Здесь теперь и живет моя любовь. Дыхание перехватывало. Руки и ноги дрожали. Конь недовольно всхрапнул. Ему не нравилось мое поведение. Мне оно и самому не нравилось, но по-другому я не мог. Душа жаждала увидеть Велену. Распахнуть свои объятия ей навстречу. Вдохнуть запах ее волос. Ощутить упругое тело, заключенное в кольцо моих рук.

       К полукруглым, массивным дверям в здание, вела широкая лестница из булыжников, скрепленных специальным составом. Перила были железными с деревянными накладками. Возле лестницы стояла позолоченная карета с резным дворянским гербом, тоже покрытым золотом. Она занимала половину узкой улицы и с трудом давала возможность остальным каретам разъехаться с ней. Множество прохожих с неодобрением смотрели на нее. А пару всадников побогаче, гневно сплюнули, проехав мимо.

       Внутреннее напряжение достигло пика. Я боялся сверзиться с вороного. Как будто пику проглотил, настолько не естественно прямо держал спину. Я спрыгнул с коня и взял поводья в трясущуюся руку. Ноги были как ватные, не желая держать хозяина. Прекрати Горан, - наставлял я себя, - успокойся. Хорош ты будешь, свалившись в грязь. И как мне тогда быть? Только прохожих повеселю. Заявится в таком виде к Велене, я не посмею.

       Неожиданно среди снующих туда-сюда сквозь двери общежития девушек я увидел ее. Она была еще прекрасней, чем прежде. Глаза сияли ярче, чем звезды. На щеках играл здоровый румянец. Волосы сверкали как драгоценные нити, убранные в замысловатую прическу. Весь ее вид говорил, что если она и не достигла еще своей мечты, то уже на пороге к ней. Каждое ее движение руки, грациозный шаг, вздымающаяся грудь - все подчинялось изысканным канонам красоты. Она уже не была дикой северянкой из деревни - это была молодая леди. Ее одежда подчеркивала это. Платье, которое носили в основном дворянки, жены и дочери зажиточных простолюдинов, отчетливо разделялось на юбку и лиф. Красная юбка, собранная вверху в плотные складки, была пришита к короткому, обрезанному по прямой белому лифу. Он застегивался спереди на крючки и имел широкий треугольный вырез, доходящий до плечевых швов. Шнуровка не давала вырезу возможности обнажить девичьи груди. На плечах к лифу прикреплялись широкие вздутые рукава с оборкой на запястьях.

       Я смотрел на нее и не мог поверить, что все это отныне мое. Что вот сейчас она увидит меня, счастливая сбежит по ступенькам, дробно стуча каблуками маленьких, черных туфель и броситься мне на шею, радостно целуя. Я ждал этого мига, во все глаза, следя за ее поступью. Она не замечала меня, спускаясь по лестнице.

       Тихо открылась дверь той самой кареты. Из нее выбрался молодой дворянин и пошел Велене навстречу. Через пару ударов, моего, заподозрившего неладное, сердца, они встретились. Велена счастливо бросилась ему на шею и радостно поцеловала в губы. Он крепко обнял ее, не скрывая любви переполнившей его глаза. Мое сердце мелкими осколками осыпалось на землю страданий. Такое бывает только в книгах. Это можно только выдумать. В жизни нет места таким драматическим событиям. Я мог узнать об этом тысячами способов, но только не вот так. Подобные сцены хороши для любовных романов, но не для жизни, где живое сердце обливается кровью, глядя на чужое счастье.

       Внезапно глаза девушки встретились с моими. Они расширились от удивления и еще какого-то чувства. Велена резко отстранилась от дворянина и вытерла рукой губы. Он непонимающе смотрел на нее, а она смотрела на меня. Я не знал, что делать. То ли убежать в слезах, то ли мужественно подойти к ним. Я выбрал второй вариант. Ведя за собой коня, я переставлял, пудовые ноги, будто на сапоги налипла вся грязь этого мира. Расстояние, отделяющее меня от них, я шел будто преступник на эшафот. Нет, мне не отрубят голову, а вытащат еще бьющееся сердце из развороченной груди. Страшные муки терзали меня при одном только взгляде на них.

       Подойдя к парочке, я проговорил непослушными губами:

       - Здравствуй Велена.

       - Здравствуй Горан, - проговорила она, пытаясь казаться обрадованной нашей встречей. - Это виконт Жозеф фон Стокбур, - представила она мне молодого, кудрявого дворянина лет двадцати пяти. - А это Горан, мы жили с ним в одних краях.

       Благородный протянул руку для рукопожатия, и не просто протянул, но еще и снял с нее белую перчатку - невиданная галантность со стороны дворянина к простолюдину. Я посмотрел ему в глаза. Он ответил открытым, любезным взглядом, не понимая, чего мне стоит не броситься на него с кулаками.

       Виконт обладал гармоничными и в тоже время очень индивидуальными чертами лица, вопящими о нескольких поколениях предков благородного происхождения. Минимум животных черт лица, максимум так называемых правильных. Симметрично прямой нос, высокий лоб, на который падали русые волосы, открытый взгляд серых глаз, средние губы, не торчащие уши, белая кожа интеллигента, никаких выпирающих надбровных дуг, а ухоженные брови.

       - Приятно познакомиться, - сказал он красивым юношеским голосом. - Друзья Велены, мои друзья.

       - Взаимно, - проговорил я и пожал руку, ощутив мозоли от меча.

       - Я вижу вы имперский лучник. Тоже отправляетесь на равнину? - спросил он.

       - Да.

       - Под чьим командованием?

       - Я пока не знаю. Сейчас нахожусь под командованием графа Артура фон Скоца.

       Виконт понизил голос и доверительно сказал:

       - Между нами говоря, вам лучше попытаться поменять командира.

       - Почему вы так считаете? - проговорил я, не слыша о чем идет разговор, а только чувствуя, как открывается рот и мозг, потерявший хозяина от разрыва сердца, пытается держаться вежливо.

       - Граф хоть и известен как хороший командир, но он не привык беречь людей, да и репутацию свою в столице подпортил. Жаль я командую отрядом конницы, а то бы попробовал взять вас к себе.

       Велена молча слушала разговор, но вдруг быстро произнесла:

       - Дорогой нам пора, твои родители, наверное, уже заждались.

       - Да, действительно, они давно хотели посмотреть на мою будущую невесту. Всего доброго Горан.

       - До свидания Горан, - проговорила девушка ровным голосом. Мозг отметил, что ее имперский стал значительно лучше и уже не проскальзывают северные словечки.

       Они сели в карету. Кучер присвистнул на лошадей, и животные тронулись. Карета медленно катила по брусчатки, а я в состоянии близком к обморочному, смотрел на маленькое заднее оконце, удаляющейся кареты. Не шелохнётся ли занавеска? Не покажется ли бледное лицо Велены, требующей остановить карету? Не шелохнулась, не показалась.

       Я как в бреду шел обратно в таверну, даже не подумав сесть на коня. Он смирно топал за мной. Его большие, влажные глаза, как будто все понимали и сочувствовали мне. То, что творилось в душе, может понять только действительно влюбленный человек, познавший всю ту горечь, что выпала на мою долю. Глаза застилала пелена еле сдерживаемых слез. Я всем сердцем жаждал, что это сон, дурной сон, от которого я сейчас проснусь и услышу знакомый храп казармы, но сон не прекращался, продолжая разрывать душу.

       Подойдя к таверне, я отдал коня мальчишке-слуге и вошел в общий зал. Сел за стол и заказал вина, затем еще и еще. Чем больше я пил, тем больше злость овладевала мной. Да как она могла? Она же обещала, когда уезжала из Армейна, что у нас все получиться, а теперь она с другим поехала на смотрины к его родителям. Мы не виделись два месяца, а она уже идет на такой серьезный шаг. Как же, он виконт! Благородный! И золото, наверное, водиться в его карманах из дорогой ткани. Не то, что я, бедный северный парнишка, ставший на три года императорским стрелком с медным окладом.

       Я, не закусывая, выпил стакан крепкого пойла. По-моему это уже не вино. Глотку продрало так, что слезы выступили на глазах. А может это не слезы, а кровь разорванного на клочки сердца?

       Я то впадал в ярость, то лелеял безумную надежду, что снова увидев меня, она передумает и бросит виконтика. А спиртное все лилось и лилось в мой рот.

 

Глава 11

       Утром я проснулся от острой, ноющей боли в голове. Похмелье наступило неожиданно. Я открыл глаза и уставился в потолок. После того как он перестал кружиться, я не узнал его.

       Рядом кто-то зашевелился. Кто-то огромный и мягкий. Я повернул голову и кровь застыла в моих венах. На кровати лежала прямо скажем очень широкая в кости девица с заплывшими жиром глазками. Ее филейная часть в необъятных трусах выглядывала из-под одеяла и навевала на меня страх редкими черными волосами и красными прыщами. То ли девушка почувствовала обуявший меня ужас, уже готовый материализоваться в этом мире, то ли она в это время привыкла завтракать корытом щей, но девушка проснулась и сладко мне улыбнулась, показывая отсутствие некоторых зубов. Зато остальные зубы были на месте, такие желтые, крепкие, ими легко можно рвать даже очень жесткое мясо, что она, бьюсь об заклад, и делала.

       - Скажи, что ничего не было, - умоляюще произнес я, отстраняясь от нее и почти не ощущая биения испуганного пульса.

       Она послала мне воздушный поцелуй сальными губами. Я в слезах вскочил с кровати, собрал раскиданную по полу одежду и напялил ее на себя. Не разбирая направления, побежал куда-то налево по коридору, затем вниз по деревянной лестнице, проскочил нижний зал, промчался по еще одному коридору и выбежал на улицу. Инстинкт вывел меня из страшного места.

       В равнодушном к моим страданиям и мытарствам городе было еще совсем раннее утро. Легкий туман скрывал очертания домой и заставлял зябнуть руки. Тяжело вздыхая и всхлипывая, я побрел в свою таверну. Воспоминания возвращались нехотя, лениво. Я вспомнил, как вчера вышел проветриться из таверны, и видимо побрел в поисках приключений по вечернему городу. Хорошо, что меня в таком состоянии никто не убил или обокрал. Унуситы говорят, что Единый бережет пьяных и влюбленных, а я подходил под обе категории вместе взятые. По-моему я хотел набить рожу виконту и посмотреть в лживые глаза Велены, но забрел в бордель. Да, точно бордель. Как-то само-собой меня окрутили две миловидные девушки. Помню, как сорил деньгами, полученными от графа, будто я сам граф. Девушки умело поддерживали мою щедрость. В памяти запечатлелись жаркие поцелуи и объятия на низеньком диване в нижнем зале, потом мы поднялись в комнату, а вот потом, ничего не помню, хоть убей. И хорошо, что не помню. Хотя нет, отголоски какого-то грубого голоса и тяжести невесть откуда навалившаяся на меня впотьмах, все же всплывает в сознании. Я всерьез начал раздумывать о том, чтобы сжечь бордель вместе со всеми кто там находиться. Лишь бы никто не узнал. Потом все-таки отказался от этой идее и постарался подальше запрятать эти воспоминания.

       Я нащупал в кармане кошелек и обнаружил там немного денег. Погулял я знатно, надо сказать. Голова всё никак не унималась, тело было, словно, из ваты. А ведь мне сегодня предстоит еще убить Дитриха. Как же не вовремя меня предала Велена. Я заскрипел зубами от злости, уже выкинув из головы сегодняшнюю ночь и быстрее зашагал.

       Дверь мне открыл заспанный слуга. Не отвечая на его приветствие, я пролетел расстояние, отделяющее мне от комнаты и начал лихорадочно действовать. Вытряхнул содержимое походного мешка на кровать, снял акетон и одел тот самый плащ, в котором ходил к ювелиру в Армейне, взял лук, две стрелы с нанесенным на наконечник ядом, и сам яд.

       Сбежав по лестнице, я толкнул дверь и покинул таверну. Весь план котился к чертям. Я еще вчера ночью должен был залезть в дом Дитриха. Если бы его не оказалось там, то сегодня бы повторил попытку, а теперь у меня ровно на половину шансов меньше. Я его еще ни разу не видел, но уже люто ненавидел, мысленно обвиняя во всех пакостях случившихся со мной.

       Где же? Где же вы все лазите? Спите что ли еще? Вчера надо было еще этим озаботиться. Неожиданно я увидел выбирающегося из окна, расположенного на уровне земли, нищего. Ну, наконец-то, то, что нужно. Он был одет в грязные, засаленные лохмотья. Его нечёсаная, заросшая голова оказалась на уровне моего колена. Я хорошим ударом кулака оглушил бедняку нищего, и начал снимать с него лохмотья.

       Оставить его голым лежать посередине улицы, у меня рука не поднялась, поэтому я просунул его обратно в окно и толкнул. По звуку он упал на что-то мягкое. Жить будет.

       Кривляясь от омерзения, я снял свою одежду и засунул ее в мешок, где уже были стрелы и яд, потом облачился в лохмотья нищего. Гладковыбритая рожа выдавала меня. Я вытащил из мешка плащ и отрезал у него капюшон, вывалял в грязи и одел. Благо на улице царил еще очень ранний час, и никого не было, иначе у меня было бы много нежелательных свидетелей.

       Я быстро шел по улице к дому Дитриха. За спиной был мешок, который тоже пришлось вывалять в грязи и лук. Я просил Духов, чтобы никто меня не увидел. Нищий с луком - это нонсенс. Духи услышали меня. Никто не попался мне по пути, а ленивых, громыхающих доспехами стражников, я ловко избегал, только услышав их вдалеке, сразу же ныряя в какой-нибудь закоулок.

       Подойдя к дому предполагаемой жертвы, я начал лихорадочно прятать лук в наростах плюща, там же спрятал яд и стрелы. Оглядевшись, отошел от места сокрытия инструментов для готовящегося убийства, и, привалившись к забору дома Дитриха, начал изображать нищего. Я сел с протянутой рукой на мешок недалеко от ворот, так чтобы меня обязательно увидели, и всё видел я.

       Прежде, чем ворота заскрипели и открылись, прошел час. По улице уже ходили люди и с осуждением смотрели на меня. С территории дома Дитриха выкатилась роскошная карета с гербом. В окне ее дверцы я увидел мужчину средних лет и закричал:

       - Доблестный Дитрих фон Бран киньте монетку несчастному нищему, чей дом сгорел, жена скурвилась, а престарелых родителей кормить чем-то надо.

       Мужчина посмотрел на меня, затем перевел взгляд куда-то вглубь кареты. Показалась усатая, надменная физиономия другого мужчины, с сединой в волосах, очень похожего на портрет, что дал мне граф.

       - Кто же меня называет доблестным? - спросил он равнодушно.

       - Да все наши! - выкрикнул я.

       Мужчина состроил кислую мину, приоткрыл дверцу и кинул на землю монету. Я бросился к ней, как будто это было сказочное сокровище.

       Карета тронулась и покатила по улице. Я смотрел ей вслед, стоя над медяком. Не стал его поднимать, а вернулся на свое место, караулить возвращение хозяина дома.

       Ох, не сладко живётся нищим, ох, не сладко. В следующий раз не пройду равнодушно мимо, а обязательно кину монетку. Меня шпыняли все кто только мог. Дети кидали в меня камни, стражники гнали прочь, горожане материли. Я и часа не мог просидеть на одном месте без инцидента. Приходилось постоянно менять дислокацию, но дом и улицу я не терял из вида. Даже мысли о Велене отошли куда-то глубоко в зад, где им и место.

       Дошло до того, что ко мне подошли двое крепких нищих и сказали, что это их территория, и чтобы я валил отсюда, пока они мне ноги не поломали. Я послушался их и снова сменил место, но всё на той же улице.

       Где-то через час они вернулись, и как я не старался, но заметили меня.

       - Ты что не понял? - угрожающе сказал один из них.

       - Всё, ухожу, - быстро пролепетал я.

       - Теперь ты уползешь отсюда.

       Они, набычившись, двинулись ко мне. Из оружия у меня был только суджере под мышкой - лохмотья ничего больше не могли скрыть. Я выхватил его и встал в оборонительную позу - кое-чему я натренировался у учителя по фехтованию. Не знаю, что заставило отступить нищих, моя угрожающая поза, или дорогой, странный кинжал с рубином в рукоятке.

       Они посмотрели на него, потом на меня и, не сговариваясь, начали отходить. Отойдя подальше, о чем-то начали говорить, настороженно посматривая на меня, затем прекратили разговор и быстро ушли. К какому решению пришли нищие, я мог только догадываться, но до самого вечера они не появились, зато, как только начало смеркаться прикатила карета Дитриха.

       Я огляделся и, не заметив прохожих, быстро перебежал дорогу, по плющу влез на стену и начал смотреть, как карета въезжает во двор. К моему облегчению Дитрих фон Бран вылез из нее и направился в дом. Это был самый важный момент. Если бы он не вернулся домой ночевать, то всё пошло бы прахом.

       Я вернулся на свое место и начал ждать наступление ночи. С каждым часом огоньков в домах становилось все меньше, людей изредка проходящих по улице тоже, но появились патрули стражников. Мне приходилось прятаться в тени, чтобы они не прогнали меня.

       Наконец я решил, что пора действовать. Стояла темная ночь, слабо освещаемая пробивающимися из-за туч лучами лунного света. В кустах лежал оглушенный мною фонарщик, который должен был зажечь масленый фонари, прикрепленные к столбам по обеим сторонам улицы. Сегодня его услуги были лишними.

       Я подбежал к забору и достал спрятанные вещи, лихо перемахнул через забор и оказался во дворе. Я боялся, что на ночь хозяева могут выпустить собак, поэтому вел себе крайне осторожно и прислушивался к любому подозрительному шороху. В эту ночь мне помогал сам Проклятый, вряд ли конечно Единый. Собаки были, но они что-то грызли в другой части двора. До меня доносились лишь тихие повизгивания.

       Низко пригибаясь, я бесшумно пересек двор и приблизился к дому. Сказывались мои навыки охотника и осторожность. Вкупе они принесли кое-какой успех. Никто меня пока не заметил, ни собаки, ни охранники. Сквозь звуки отчаянно бухающего сердца, я услышал тихий, женский голос, доносящийся из распахнутого окна второго этажа. Я подошел ближе и начал прислушиваться.

       - Нас могут раскрыть, - говорила женщина взволнованным голосом, - так дальше не может продолжаться. Я больше не могу обманывать мужа.

       - Ну, я же обманываю жену, - проговорил мужчина голосом Дитриха.

       - А я так не могу! - почти прокричала женщина, и они начали ссориться.

       Так продолжалось минут пять, которые я стоял в тени под окном и решал, что предпринять, пока собаки не учуяли меня или не наткнулись охранники. Сверху прозвучал шумный удар двери об косяк. Женщина убежала из комнаты и наступила тишина. Я решил действовать и уже приготовился карабкаться по стене к окну, как тут оно озарилось светом приближающейся свечи. Дитрих поставил канделябр со свечами на подоконник и приготовился закрыть окно. Я не мог упустить такой шанс, вытащил приготовленную стрелу, натянул ее и отпустил тетиву. Она вошла господину Дитриху фон Брану точно в горло. Он захрипел и упал куда-то внутрь комнаты. Сплошная импровизация удалась.

       Я развернулся и приготовился покинуть место преступления, как врезался в широкую грудь, неслышно подошедшего человека. Видимо это был охранник, очень удивленный охранник. В свете луны я увидел его раскрывающийся для крика рот. Медлить было нельзя. Тело вновь приняло решение за меня. Рука выхватила из-под мышки суджере и вонзила в живот охранника. Он упал навзничь и начал стремительно засыхать, словно из него выкачивали всю жидкость. Рукоять суджере на миг помутнела, затем снова стала прозрачной. Я ощутил как ретраитур на мгновение потеплел. Передо мной была высохшая мумия, пару десятков секунд назад бывшая здоровым, крупным мужчиной.

       У меня волосы встали дыбом от осознания того, что я сделал, но твердой рукой остановил панику. Тело оставлять здесь никак нельзя. Я вытащил суджере, засунул в ножны подмышкой и поднял тело. Оно оказалось очень легким после того процесса, что с ним сотворил суджере. Я перекинул мумию через забор, потом перелез сам. Схватив тело, я как самая трусливая мышь, пригибаясь, сливаясь с забором, побежал прочь от дома покойника Дитриха. Заголосили собаки. Очнулись животины.

       Отбежав на приличное расстояние, кинул мумию в канаву. Она не желала тонуть, пришлось притопить ее тут же подобранными камнями. Не мешкая, я переоделся, выкинул лохмотья в ту же канаву и побежал в таверну. Ночные патрули я мастерски обходил, так же как и утром, полагаясь на слух, который улавливал бряцание их доспехов и оружия.

       Добравшись до таверны, постучал в дверь, мне открыл все тот же слуга, что и утром. Он опять имел сонный вид. Я молча проскочил мимо и пошел к себе в комнату, стараясь выглядеть невозмутимо. Очутившись у себя, начал возбужденно ходить по комнате. Я убил двух человек, я убил двух человек! Мысли путались в голове, руки дрожали, ноги подгибались. Охранник спутал все карты. Если смерть Дитриха, я уже оправдал, то его еще предстоит оправдать. Ну, он же знал, на что шел? Конечно, знал. Охранников ведь убивают, если они окажутся не в том месте и не в то время.

       Я глубоко вздохнул и попытался разобраться в мешанине чувств. Странно, но угрызения совести от смерти двух человек, меня уже почти не донимали, а вот волна страха возможного разоблачения набирала обороты. О чем я думал? Опытный, имперский сыскарь распутает это дело. Хотя... я ведь не оставлял нигде явных улик, меня могут опознать только лекари. Странного нищего, околачивающегося возле дома Дитриха они могут искать хоть до посинения, я не оставил ниточек ведущих ко мне. Всё указывало на какого-нибудь равнинника, у которого были счеты с фон Браном, или это вообще проделки Глауану.

       Я сел на кровать и попытался успокоить дыхание. Никто меня не найдет, я всё сделал так, что комар носа не подточит. А если и выйдут на мой след, то это еще не скоро, я уже буду на равнине Перекати-Поле, а там легко можно и без вести пропасть, если уж совсем жаренным запахнет, или инсценировать собственную смерть. Вот-вот-вот, похоже, я нащупал тропку, которая может меня вывести не только из поля зрения сыскарей, но из-под бдительного ока графа. Почему я сразу не подумал об этом? Даже если сыскари не найдут меня, а они скорее всего не найдут, я все равно инсценирую свою смерть и графу ничего не останется, кроме как забыть обо мне. Зачем ему после моей "смерти" убивать моего отца? Если он думает так же как я, то незачем, он же ничего не знает, и не кажет носа из глухого угла.

       Грудь перестала вздыматься как бешенная, дыхание выровнялось, постепенно меня наполняла некоторая гордость за проделанную работу. А убивать совсем не сложно, да и не страшно. Почти так же легко, как и лесное зверье. Я тут же осекся, такие мысли могут быть у маньяка, но не как не у меня. С другой стороны подобная реакция на смерть человека от моих рук очень кстати перед войной на равнине.

       Накатила усталость. В душевном и физическом изнеможении, рухнул на постель, разделся не вставая. Эмоции покидали меня. Напряжение отпускало. Тело требовало отдыха.

 

Глава 12

       Я проснулся от негромкого стука в дверь. Казалось, я только закрыл глаза, и он прозвучал. За окном все еще была ночь. Сердце тревожно трепыхнулось. Неужели меня вычислили по горячим следам? Да ну, бред.

       Как был, в одних нижних штанах, подошел к двери. В левой руке я держал суджере, и, спрятав, его за дверью, открыл ее. На пороге стояла весело улыбающаяся Каститас. Ее глаза сразу вперились в ретраитур. Улыбка стала довольной. Она отстранила меня рукой и прошла внутрь. Я закрыл дверь. Она одобряюще покрутила головой, глядя на суджере в моей руке.

       - С почином тебя, - произнесла весело ведьма. - Кто твой первый? Он сильно страдал?

       Я молчал. Она исследовала глазами мое хмурое лицо.

       - Да пойми же, - проговорила она, стараясь казаться убедительной, - ты создан для этого. Ты колдун. Это был только вопрос времени.

       Я молча лег на кровать и уставился тяжелым взглядом в потолок. Девушка села на стол и, закинув, ногу на ногу продолжила говорить:

       - Это естественный ход вещей. Вот ты же ешь мясо. А для того чтобы откушать его, нужно убить какую-нибудь невинную зверушку. И уж поверь мне, любая зверушка гораздо невиннее любого человека.

       - Ты сравниваешь людей со зверьми? - произнес я глухо, стараясь забыть, что сам так делал.

       - Да. А так и есть. Возьми любого солитус, он же живет как неразумное животное. Такие люди не знают и сотой доли происходящего в мире, а уж видят и того меньше. Вот ты был бы точно таким же солитус, если бы не покинул свою деревню. А так матушка Ветус дала тебе жизнь, ценность которой ты еще не понимаешь.

       - Все равно мне это кажется диким и жестоким, - сказал я, повернув голову к ведьме.

       - Ты пойми, это придумали не мы с тобой, - это закон жизни. Нет другого способа воздействовать на примум вис, кроме этого. Тысячелетиями колдуны и ведьмы убивают людей ради силы. Если ты такой нежный, то используй плохих людей: бандитов, убийцы, клоунов.

       Девушка говорила горячо и убедительно. Она видела, что мое сопротивление почти пало. Я не мог противиться этому шквалу событий, и жажде колдовать, она поглощала меня. Я был как уставший путник в пустыни, тело которого требовало глоток чистой воды. Теснившиеся в голове знания жаждали применения на практике. Они вопили как сумасшедшие, требуя выпустить их на волю.

       Внезапно меня охватила злость, я вскочил на ноги и уставился на свое смазанное отражение в зеркале. Каститас дернулась, но осталась сидеть на столе. Всё так и должно было быть. Духи подталкивали меня встать на эту тропу. Это судьба. Я ни в чем не виноват. Кровь должна была оказаться на моих руках. Я ударил кулаком по зеркалу, паутина трещин покрыла его поверхность, по костяшкам пальцев потекла кровь. Ведьма сидела не шелохнувшись, внимательно наблюдая за мной. Что-то надломилось в душе. Я уже не считал жизнь человека бесценной.

       - Сколько нужно человек, чтобы заполнить ретраитур? - спросил я, облизнув вмиг пересохшие губы и напряженно смотря в глаза ведьме.

       - Вот это подход настоящего колдуна, - довольно проговорила Каститас. - Шестьсот шестьдесят шесть - по количеству граней на рубине.

       Мои глаза удивленно распахнулись, брови взлетели к волосам на голове, даже рот открылся от изумления, но прежде, чем я начал говорить, что это не по мне, что я не хочу быть мясником, ведьма опередила меня:

       - Но никто уже давно не убивает столько. Пятьдесят человек хватает, чтобы зарядить ретраитур примерно на полгода, если использовать колдовство не слишком регулярно, тратить силы где-то на среднем уровне. Мне вот хватает сотни на год.

       Я закрыл рот. Если тратить совсем мизер, на простенькие заклинания, то смертей будет еще меньше. Я задумался. Стоит ли оно того? Новый Горан-убийца-колдун твердил, что да, конечно, без вопросов паря, а вот старый Горан-охотник-девственник, цеплялся за все подряд, чтобы остановить первого Горана.

       Напряженные размышления прервала Каститас:

       - Пойдем, выпьем чего-нибудь. Надо отпраздновать сегодняшний день.

       - Нет-нет, - быстро сказал я. - Мне уже вчера хватило.

       - Так ты куролесил без меня? - деланно удивилась девушка. - Значит, сегодня ты просто обязан пойти со мной.

       Я отнекивался, а Каститас кидала на кровать мои вещи. Наконец я сдался и начал одеваться.

       Она с неудовольствием посмотрела на мою форму и сказала:

       - Придётся идти в кабаки средней руки. Приодеться тебе надо, как подобает настоящему колдуну.

       - Не забывай, я еще и имперский лучник.

       - Ох, уж эта жизнь на два фронта. Пошли.

       Мы покинули таверну. Ведьма вела себя как веселая, молодая дворянка. В каждом кабаке куда мы заходили и пили самые лучшие напитки, на нее смотрели все посетители - мужчины с похотью в глазах, а женщины с завистью. Досталось и мне немного завистливых взглядов, но уже от мужчин. Всем на ум приходила одна и та же мысль, что госпожа дворянка изволит прогуляться со своим любовником. Пока мы веселились, пили, танцевали, я краем уха слышал, что подобного любовника-нищеброда как я, воспитанная, благородная девушка должна держать в тайне, а не показывать на людях.

       Ночь подходила к концу, когда мы оказались возле нижнего города. Пьяное веселье привело нас в самую неблагополучную часть Вороньего города.

       Я придерживал изрядно опьяневшую девушку за талию, когда неожиданно перед нами выросли трое здоровенных, заросших щетиной детин. Они были вооружены кинжалами из дутого железа.

       - Горан, оглуши их, - закричала Каститас. - Колдуй! Я потеряла свой ретраитур.

       Я был пьян, соображал с трудом, а голос девушки был столь убедителен, что я произнес требуемое заклинание три раза, по очереди вытянув руку в направлении каждого из нападавших.

       Оглушение - заклинание, характеризующееся значительным затруднением восприятия всех внешних и внутренних факторов. Ориентировка в окружающем пространстве неполная или отсутствует. Мыслительные процессы продвигаются с трудом или отсутствуют вовсе. При выходе из состояния оглушения часто наблюдается амнезия, возможна и кома.

       После применения заклинания, здоровенные лбы ползали на четвереньках, сталкивались друг с другом, тряся головами. Меня так позабавила эта картина, что я весело загоготал.

       - Забери их силу, - вкрадчиво сказала мне девушка. - Они как раз то, что тебе нужно. Падаль, а не люди.

       Я перестал бороться с новым Гораном и воткнул одному из них суджере в сердце. Он начал превращаться в мумию.

       - Лучше в конечность, так больше страданий, следовательно, и силы, если даже удар не смертельный, то суджере все равно выпьет его, - поучала меня ведьма, - и лучше используй заклинание паралича, если совсем не сможешь без колдовства. Лучше чтобы они были в сознании и всё понимали.

       Двум оставшимся я воткнул суджере в ногу. Ретраитур потеплел. Я поднес его к глазам. Мне показалось, что его цвет стал более густым.

       - Мало еще, - оценила Каститас. - Я знаю, тут есть рядом притон бандитов. Сходим туда?

       - У меня не хватит силы на всех.

       - У меня хватит, - хитро произнесла девушка и вытащила свой ретраитур, покачивающийся на цепочке.

       - Так ты соврала! - воскликнул я, пьяно удивившись.

       - Растерялась, - сказала она таким тоном, в котором явственно проступала нарочитая ложь. - Пойдем к бандитам?

       - Пошли, - сказал я решительно отбросив все сомнения. Как же мне это нравилось. - Только сбросим мумии в канаву и закидаем камнями.

       - Вот поэтому я не собираю силу в городе. Одна морока, - проговорила девушка расстроено. - Постоянно избавляться от трупов, столько возни, а если этого не сделать, то и паладины могут налететь.

       Час спустя мы были у меня в комнате. Ретраитур пополнился на тридцать человеческих жизней. Без Каститас я бы не справился. Она с заметной искушенностью парализовала метавшихся с дикими криками по подвалу бандитов, а я методично втыкал в них суджере, глядя в их наполненные страхом глаза. Это были последние минуты жизни прежнего Горана, из горящего подвала вышел полноценный молодой колдун. Больше человеческая мораль не для меня. Я колдун и точка.

       Лежа на кровати, я глядел в окно на занимающийся рассвет нового дня. Ведьма не спешила уходить. Она смотрела на меня другими глазами. Что-то изменилось в ее взгляде. Через мгновение она начала раздеваться, оставшись совсем нагой, подошла к кровати и начал помогать мне снимать акетон.

 

Глава 13

       Утро началось в полдень. Ведьмы рядом уже не было, но были приятные воспоминания. Голова снова ужасно болела после вчерашнего, да еще и на старые дрожжи. В горле пересохло, язык вот-вот грозил отвалиться.

       Я сообразил мысленно прогнать все заклинания, которые знал, и выудил из памяти, одно, от головной боли. Не знаю, подойдет ли оно для данной ситуации, но решил попробовать. Произнес вслух нужную комбинацию букв антикуа лингуа. Ничего не произошло. По вчерашней ночи, я знал, что если заклинание срабатывает то ретраитур на секунду становиться теплее, но сейчас он молчал. Я повторил громче. Заклинание опять не сработало. И только посмотрев на солнце, я мысленно хлопнул себя по глупому лбу. Сейчас же день, колдовство и не должно работать - это его главный минус. Вторым минусом, но менее масштабным, я посчитал зарядку ретраитура.

       Кряхтя как столетний дед, я встал с кровати, и обратил внимание на бархатный мешочек на столе. Там лежала неплохая кучка золотых монет. От кого эти деньги у меня сомнений не было.

       Я сделал шаг и с проклятием отдернул ногу. На полу лежали осколки разбитого зеркала. На один из них я и наступил. Теперь на нем блестели пару капель моей крови. Я опустился на корточки и завороженно смотрел, как рубиновая капля медленно сползает по гладкой поверхности осколка. В перетряхнутых последними событиями мозгах, мелькнуло воспоминание из далекого детства. Я разбил глиняный горшок и порезал руку. Что-то зацепило меня в этом воспоминании, даже не само воспоминание, просто оно заставило меня снова вспомнить о доме, там ведь остались книги о колдовстве. Я взлелеял надежду снова раскрыть ту тетрадку. Зеркало, зеркало, зеркало... оно ведь на многое способно.

       Задумчиво улыбаясь, я оделся и направился вниз. Порез на ноге был не глубокий и совсем не тревожил меня, лишь немного пощипывало.

       В общем зале царил оглушительный гомон. Я сел с краю за свободный стол, заказал цыпленка с фенхелем, пирог с голубем и беконом, и светлое пиво. Служанка ушла, я начал прислушиваться к разговорам, царившим в таверне. Главной темой была смерть Дитриха фон Брана, точнее его убийство. Все как один сошлись во мнение, что это равнинники убили его. Как же, яд с равнины, стрела оттуда же. Кто-то высказывал предположение, что это агенты Глауану поработали, что это будет не единственная жертва, они начнут убивать офицеров армии империи и высокопоставленных людей, связанных с ней - так сказать, королевство Перекати-Поле нанесло превентивный удар. Это предположение многие поддерживали, хотя звучали и другие версии: месть обманутой жены или мужа-рогоносца любовницы Дитриха. В городе шел слух, что фон Бран крутит с кем-то шашни, что было мне на руку.

       Пока ел и пил, узнал и еще одну популярную нынче днем тему: за ночь пропало сразу несколько уважаемых в преступном мире людей. Тут уже предположение были самые фантастические. Было кстати и почти верное, кто-то сказал, что их ведьмы утащили за грехи.

       Насытившись, я вернулся в комнату, собрал вещи и покинул таверну. Оседлал в конюшне вороного и поскакал к ратуше. Там узнал, что прибывших утром солдат из Армейна расквартировали в бараках за городом. Я выяснил их месторасположение и помчался туда.

       Покинул я Вороний город через ворота, дорога от которых убегала в направлении равнины Перекати-Поле. Невдалеке виднелись деревянные бараки и снующие среди них солдаты. Я тихо присвистнул от изумления. За те два дня, что я как угорелый метался по Кар-Карасу за его стены прибыли новички-солдаты со всей империи, и они всё прибывали и прибывали. Я никогда не видел столько человек сразу. Тут было пять тысяч? Шесть? Семь? Не знаю, но очень много. Я растерялся. Как я найду своих? Но тут же взял себя в руки - легко и просто.

       Я поскакал дальше и как только попал на территорию бараков, возведенных правильными рядами, начал спрашивать у солдат о том, видел ли кто-нибудь знамя капитана графа Артура фон Скоца? Один из сержантов указал мне направление. Я поскакал туда и увидел знакомые рожи. С улыбкой я поприветствовал их и спросил: "Где капитан?". Мне показали на барак, выглядевший чуть лучше остальных. Я направил лошадь к нему. Подъехав, спешился, передал поводья солдату, стоящему возле двери и постучал.

       - Войдите, - раздался уставший голос графа.

       Я открыл дверь и проник внутрь. Капитан был один. Он читал длинный список имен. Увидев меня, показал глазами, чтобы я сел на стул. Я отсалютовал и пристроился на указанный предмет мебели.

       - Вы доставили мою депешу вовремя солдат. Хвалю, - удовлетворенно сказал граф. - У меня к вам претензий нет. Вы справились на отлично. Даже лучше, чем я мог предположить.

       - Благодарю за доверие капитан.

       Он понизил голос и ровным голосом начал говорить:

       - На днях пришел приказ о моем возвращении в должность полковника.

       - Поздравляю, - сказал я.

       - Накладок с заданием не было?

       - Никак нет.

       - Ты сталкивался со слухами обо мне? - задал неожиданный вопрос граф.

       - Было дело, - честно сказал я. - Но никто ничего толком не знает.

       - Я вызвал на дуэль одного зазнавшегося дворянина из приближенных к императору кругов, за что и был разжалован и сослан. Мне дали шанс и кое-кто при дворе уговорил императора простить меня. Прямо скажу для таких масштабов, я маленькая птичка, но все же кто-то желает вернуть меня в игру, - задумчиво закончил уже не капитан, а полковник.

       - Это ведь хорошо? - осторожно спросил я, примерно представляя, за какие заслуги графа простили. Если я убью еще парочку человек, то он видимо станет генералом.

       - Время покажет, а пока я назначен командовать первым Армейнским полком легкой кавалерии, и мне нужен надежный адъютант. Сам полк пока еще есть только на бумаге, но адъютант уже нужен.

       Граф покопался в столе и вытащил скрученный в трубочку пергамент.

       - Вот здесь поставь подпись.

       Он протянул мне пергамент и перо с чернилами. Я бегло прочитал приказ о назначении Горана сына Белогора из Северного Мыса адъютантом первого Армейнского полка легкой кавалерии.

       - Но ведь я ничего не смыслю в этом? - растерялся я.

       - Научишься, - уверенно сказал полковник. - Я всю жизнь служил в легкой кавалерии. Ее задачи - разведка местности и добивать врагов. В основе вооружения есть лук, что тебе, безусловно, понравиться. И знаешь, что хочу тебе сказать? Это невиданная удача стать из простого лучника сразу адъютантом, но нынешнее положение вещей позволяет такой фокус провернуть, нужные люди уже дали свое согласие, хотя пришлось изрядно попотеть. Твоя основная задача будет отвозить письма в штаб - ничего сложного.

       Я подписал и передал пергамент заулыбавшемуся полковнику. На миг я подумал, а что было бы, если бы я отказался?

       Он снова повозился в ящике стола и передал мне несколько десятков бумаг и мешочек с деньгами.

       - Это мои записки о легкой коннице, которые ты должен выучить назубок, это список доспехов и оружия, которые ты должен купить, а это мое распоряжении, чтобы тебе выдали цепь со знаками отличия адъютанта. Иди, изучай и получай. И еще, твой барак справа от моего, чтобы ты всегда был под рукой. Теперь ты зависишь от меня еще больше. Если я полечу вверх тормашками, то и ты тоже.

       Я отдал честь и покинул полковника. Все и так понятно. Если граф оступится и потеряет расположение сверху, то и меня быстро в рядовые разжалуют. Никому я здесь не нужен в роли адъютанта, кроме графа.

       Граф совсем запутал меня этим назначением, теперь даже очень глупый солдат понимает, что я человек фон Скоца, раз он так меня приблизил. Если меня прихватят на чем-нибудь горяченьком, то графа тряханут в первую очередь. В голову лезло множество предположений, но парочку казались наиболее вероятными: граф рассчитывает уберечь меня от смерти в этой войне, чтобы я потом выполнял его поручения; или в роли адъютанта мне проще будет передвигаться по линии фронта и стрелами равнинников устранять неугодных графу людей? Да хрен его знает, интригана. Теперь даже не знаю, убивать графа, инсценировать собственную смерть или оставить все как есть?

       У одного из знакомых солдат, я спросил, где хозяйничает интендант. Он указал мне место. Я вскочил на коня и помчался туда. Солдат не обманул. Склад с обмундированием стоял там, где он и указывал. Хмурый помощник интенданта принял приказ, его взгляд изменился, когда он прочел, что должен выдать, и быстро начал рыскать по закромам.

       Большой склад способствовал долгому разыскиванию требуемых вещей. Видимо парень только-только прибыл на место, и плохо ориентировался здесь. Пришлось подождать.

       Пока я стоял, то до меня дошло, что теперь я цельный офицер! Адъютант это же офицерское звание. Я аж рот открыл от такой головокружительной карьеры. Будь я в регулярных войсках, то годами добивался бы этого, и то вряд ли бы получил из-за своего простолюдинского происхождения, а так среди новичков, да еще и при нехватке выпускников офицерских школ, да плюс расположение графа, и вот я уже не простой лучник.

       Интуиция подсказывает мне, что это еще может аукнуться полковнику. Возвести простолюдина в адъютанты. Конечно, в империи грань между благородным и не благородным была только приставка к фамилии, иной простолюдин-торговец был богаче самого родовитого дворянина и занимал гораздо более важный пост, но все же перекос сохранялся. Дворяне правят, занимают высшие чины, а простолюдины пресмыкаться. Но все же, в истории армии были даже генералы-простолюдины, но к моменту их становления оными, они уже получали дворянство. Но с другой стороны, что графу остаётся? По умолчанию я бы попал в полк к лучникам, и полковник Артур уже бы не имел возможности давать мне тайные поручения как в истории со смертью Дитриха, надо мной были бы другие командиры, которые ограничили бы мою свободу действия - это если второе предположение верно и мне все-таки придётся убивать для графа сейчас, а не после войны.

       Пока я напряженно размышлял, помощник интенданта с извиняющейся улыбкой передал мне серебряную цепочку с серебряным же орлом, держащим в одной лапе свиток, а в другой перо. Я надел цепочку на шею, распрямил спину, залез на коня, и гордо поглядывая на солдат, поскакал в город.

       Второй раз за сегодняшний день, я сквозь ворота пересек городскую стену Кар-Караса и направился в самую известную оружейную лавку в городе.

       Пока ехал на лошади по улицам Вороньего города, прочитал список графа. Великие духи, я даже не знаю, как вооружена легкая конница! Как я справлюсь со своими обязанностями? Легкое волнение охватило меня. Почему-то вспомнилось как я, также волнуясь, скакал к Велене. Мой яростный плевок полетел под копыта коня. Если абстрагироваться от терзающих меня мук любви и ярости, то Велена не так уж и виновата. Я ведь прекрасно знал, чего она хочет. Этого я дать ей не могу. В тот момент, когда она давала мне свое обещание - это был минутный порыв. Я ведь практически только что убил ведьму, был героем в ее глазах. Мы еще так молоды, порывисты, не умеем отвечать за собственные слова и поступки. Как бы я не относился к виконту, как бы не желал растерзать его голыми руками, похоже, что он хороший человек, и очень может быть, что Велене повезло с ним. Богатый, красивый, воспитанный, дворянин - мечта любой девушки.

       Я тяжело вздохнул, больше не желая бередить рану. Благо показалась нужная мне лавка, отвлекая от грустных мыслей. Я соскочил с коня и минуту постоял, приводя чувства в порядок, а то торговец подумает, что я перепутал его оружейную с похоронной лавкой.

       Привязав коня, я натянул надменную улыбку на уста, подпусти немного презрения в глаза и походкой короля вошел внутрь. Хозяин привычно мазнул взглядом по небогатой одежде и тут же поджал губы, ошибочно полагая, что я ничего не куплю. Вдруг его глаза удивленно распахнулись. Я равнодушно прошел мимо, краем глаза следя за его взглядом, прикипевшим к адъютантской цепи.

       Я уже знал, что куплю. Харник еще в Армейне насоветовал мне много доспехов разной категории, да и оружия тоже. Я небрежным жестом подозвал хозяина и начал показывать то, что хочу примерить и опробовать. В результате примерок, соотношения цены-качество и моих представления как должен выглядеть адъютант, который выбился из простолюдин, я кое-что приобрёл. Первым был конический шлем с мощным наносником. Две его боковые пластины были позолочены, что придавало ему яркий и богатый вид, а шею прикрывала кольчужная оборка.

       Для защиты тела нужно было купить легкий доспех, так как кони у моего полка были приспособлены для скорости, а не мощи, и не могли нести тяжелоэкиперованного всадника. Я купил идеально севшую на меня бригантину. Она представляла собой доспех из пластин, наклёпанных на стеганную льняную основу, покрытую синим бархатом и заклёпками декоративной формы, с юбкой ламинарной конструкции. Для защиты ног, я приобрел плотные штаны с нашитыми железными пластинами, и высокие сапоги. Шпоры не захотел брать, так как пятки у сапок были оббиты железом с шипами - этого было достаточно.

       Так же купил две пары хороших перчаток для защиты от тетивы, короткий всаднический лук сложного типа, оклеенный вываренной в масле берестой, и великолепный колчан, украшенный золотой нитью. В качестве оружия ближнего боя взял точно такой же меч, как сейчас был у меня, но более хорошего качества и отделанный золотом, ну и ножны к нему, и легкий, круглый кавалерийский щит с золотым орнаментом по краю.

       Обалдевший хозяин сделал мне хорошую скидку и пожелал господину адъютанту удачи в сражениях.

       На обратном пути в лагерь, я купил еще дорогой, кожаный плащ с капюшоном, крепкие сапоги, и несколько смен повседневной одежды: штаны, рубахи, пояса, кафтан, легкую куртку. Все обновки сложил в несколько мешков и поехал в свой барак. Конечно, у меня не оставалось сомнений, что я хватил лишнего, и буду выглядеть не как простолюдин, и у людей возникнут вопросы, откуда у меня деньги на всё это? Но образ виконта в дорогих одеждах, заставлял меня скрипеть зубами от злости. Честно, я пытался прогнать эту злость, но у меня мало получалось.

       После того как я совершил все покупки, нужно было отправляться в лагерь армии, но я решил на свой страх и риск совершить некий колдовской ритуал, который очень может мне помочь с одной смертельной проблемой. Для этого нужно было зеркало, комната и одиночество.

       По подсказке местных жителей, я отправился на ближайший постоялый двор. Конь шел вяло и неохотно, его тяготил лишний груз, который он не привык носить на себе. Его копыта цокали в такт ударяющимся в мешке друг об друга доспехам.

       Показалась вывеска постоялого двора, на которой была изображена кровать и пенящаяся кружка пива. Я облизнул вмиг пересохшие губы. Нет, сейчас не время, только комнату. Я направил вороного к конюшне, снял с него мешки и передал мальчику-конюшему.

       Зайдя на постоялый двор, прикрыл глаза рукой. Свет от масляных фонарей резанул по глазам, после сумеречной темени. Найдя взглядом хозяина постоялого двора, договорился о комнате с зеркалом на ночь. Он без удивления дал мне ключ и сказал, какая она по счету на втором этаже. Найдя комнату, отпер ее грубым ключом и зашел внутрь.

       Побросав мешки с покупками в угол, я подошёл к зеркалу в деревянной оправе, висящему на стене, и снял его с гвоздя. То, что я хотел сделать, нужно было проводить под присмотром еще одного колдуна или ведьмы. Оттуда, куда я отправлюсь, можно было и не вернуться. Я положил зеркало на пол, проколол палец кинжалом и начал выводить на нем колдовские символы. Когда-то я попросил Наставника изготовить для меня эликсир, улучшающий память, а потом и сам научился его делать. Я частенько принимал его и благодаря этому знания, полученные от алхимика и Каститас, были свежи в моей памяти. Закончив выводить символы на поверхности зеркала, я начал произносить заклинание. Поверхность зеркала дрогнула и приобрела цвет и однородность расплавленного серебра. Я продолжал читать заклинание. Зеркало пошло концентрическими кругами, заклинание сработало, теперь самое время взглянуть туда, что я и сделал.

       Я откинул шкуру и опустил ноги на пол. В доме было тихо. Отец уже ушел в шахту. Я, шлепая босыми ногами, подошел к своему тайнику, отодвинул одну из неплотно подогнанных досок, схватил ярко раскрашенную книгу и потянул ее на себя. Она зацепилась о торчащий из доски сучок и я дернул ее на себе, спросонья не совсем понимая к чему это приведет. Мягкая обложка порвалась. Я досадливо цыкнул, но вдруг удивленно ойкнул. Внутри обложки было что-то спрятано. С тяжелым сердцем, я дорвал ее, и на свет показалась тонкая тетрадь. Я изумленно открыл ее и увидел мелкий, убористый подчерк. Мое любопытство полыхнуло с недюжинной силой. Я забрался на кровать и принялся читать ее. Внезапно поверхность книги растаяла у меня в руках. Комната преобразилась, став, словно из расплавленного серебра. Пространство задрожало и меня куда-то поволокло.

       Фух, выдохнул я облегченно. Все прошло как по маслу. И нечего было Каститас пугать меня, будто бы погружаясь в свои воспоминания, легко и не выбраться. Это ей легко и не выбраться, а у меня все работает как часы на ратушной башне.

       Я возбужденно встал и начал мерить шагами комнату. То, что я узнал из тетради, полностью подтверждало мои догадки о ней. Она содержала колдовство высшего порядка. Может быть, даже сама Ветус не знает таких заклинаний и заклятий, что описаны в ней. Там было всего четыре заклинания и два заклятия, но каких! Одно из них давало мне шанс избавиться от крутус деф, что наложила на меня Ветус. Но сумею ли я воспользоваться этими знаниями?

       Я начал спешно собирать вещи. Накинул на плечи новый плащ и плотно в него укутался. Дверь не стал закрывать, а ключ бросил на кровать. Спустившись по лестнице, пересек зал и выскочил на улицу. Времени было в районе десяти часов. Через два часа полночь. Должен успеть. Я забрал вороного из конюшни и держа поводья в руке, направился в самую неблагополучную часть города. После того как мы с Каститас вырезали три десятка бандитов, городское дно затихло, а мне они сейчас ой как нужны. Пять штук не больше, но и не меньше.

       По моим ощущениям я уже иду по району, где разгуливает беззаконие, но пока я вижу пустые, грязные улицы и обшарпанные дома с латаными-перелатанными крышами. Где же вы, господа грабители и душегубы?

       Впереди раздались голоса. Я обрадованно ускорил шаг и увидел трех людей, стоящих возле двери дома. Они даже ничего не поняли, как я их парализовал, но этого было мало надо еще двоих. Время уходило. Луна уже почти взобралась на небосклон. Я толкнул дверь в ближайший дом. Она заскрипела, но устояла. Значит, кто-то там есть. Простеньким заклинанием я выбил дверь и зашел внутрь, предварительно наколдовав шар огня, который неплохо освещал пространство. В темноте блеснули чьи-то испуганные глаза. Я метнулся туда и увидел жмущегося к печи чумазого мальчишку лет десяти. Больше никого в доме не было. Я зло сплюнул и погрузит его в сон. Детей убивать я не стану.

       Злой как сто медведей, разбуженных среди зимы, я вышел из дома, и к своей вящей радости увидел две фигуры, которые раздевали тройку моих парализованных жертв. Кто-то из богов или духом, мне явно благоволит. Я выкрикнул заклинания и фигуры присоединились к уже парализованным. На секунду я задумался. Если на улице буду проводить ритуал, то это может привлечь ненужное внимание.

       Я пролеветировал пять тел, одно за одним в дом с погруженный в сон мальчиком. Зашел сам и закрыл дверь. Подвесил шар огня к потолку и начал выводить тонкой струйкой огня пентаграмму на деревянном полу. Он чуть не загорелся, но спешно созданная вода исправила дело. Время поджимало и я торопился. Быстро разложил с ужасом таращихся на меня людей по вершинам пентаграммы и начал выводить на них, своей кровью из проколотого пальца, колдовские символы. Внутрь пентаграммы я положил кольцо матери. Закончив выводить символы, я разогнулся и посмотрел на дело рук своих. Пять до ужаса перепуганных людей - трое мужчин и две женщины, были покрыты вязью антигуа лингуа. На первый взгляд я все сделал правильно и начал произносить слова заклятия. Они давались мне с трудом. Пот выступил на лбу, и тонкими струйками спускался по лицу, капая на пол. На одном из символов я почти запнулся, теряя связь с заклятием. На башне ратуши пробил колокол. Первый удар. Я с хрипом произношу заковыристый символ. Осталось еще два. Второй удар колокола. Я давлюсь звуками, но выплевываю еще один символ. Третий удар колокола. Четвертый удар. Я упал на колени, изо рта доносятся только хрипы. Пятый удар. Сводимые судорогой губы еле слышно прошептали заключительный символ. В ней было больше стона и хрипа. Он почти не разборчив. Двенадцатый удар колокола. Пентаграмма вспыхивает, и люди начинают превращаться в мумий. Вроде сработало. Отдышавшись, я забрал кольцо и покинул дом, оставив в руке мальчика мешок с серебряными монетами и выжженную посередине комнаты пентаграмму с пятью горками пепла.

       Кар-Карас я покинул не без проблем. Стоящие на городских воротах стражники, не желали выпускать меня из города, дескать, ворота откроются только утром. Меня так и подмывало приложить их каким-нибудь заклинанием, но я сдержался и откупился несколькими серебрушками и рассказом о горячей девушке, из-за которой я припозднился, а в лагерь-то надо, а то утром дезертиром назовут.

       Добравшись к лагерю армии уже во втором часу ночи, я направил лошадь к двери барака. По пути мелькнула мысль: "Если у меня не забирают этого спокойного вороного коня, то по умолчанию он мой? Хм, надо бы уточнить".

       Оказавшись возле барака, указанного мне полковником Артуром, я передал своего скакуна одному из дежуривших возле костра солдат и велел отвести в конюшню, сам открыл дверь в барак и проник внутрь. Обстановочка была по-солдатски простой. Четыре деревянные кровати с лежащими на них тюфяками, подушками, тонкими одеялами и сменой белья. Каждая из них стояла в своем углу. Возле одного окна залитый светом луны стоял письменный стол, около другого окна был точно такой же стол. Возле кроватей стояли вместительные сундуки. Был еще один шкаф с множеством полок и умывальник, с висящим над ним зеркалом в железной оправе. Вот и вся мебель барака.

       Я выбрал дальнюю от двери кровать, сложил в сундук все свои вещи, расправил простыню, снял сапоги и лег спать. За мгновением до того, как сон утащил меня в путешествие по закоулкам грез, я подумал о том, что надо было доложить графу, что я вернулся. Усталость и лень, и если честно, отсутствие дисциплины в лагере обучение под Армейном, лично для меня, сделали свое дело, я заснул, ощущая лишь небольшие признаки вины и безумную надежду на то, что мое заклятие поможет снять заклятие Ветус. Получилось ли у меня заклятие правильно, можно было проверить только одним способом, но я до последнего не буду это делать.

 

Глава 14

       Утро разбудило меня криком полковника Артура. Я сонный вскочил с кровати, и с широко распахнутыми глазами слушал его яростную отповедь. Впервые видел его таким - слюна брызжет изо рта, глаза метают молнии, руки то и дело сжимаются в кулаки. Того и гляди засветит в глаз.

       Как и предчувствовал, я должен был показаться ему на глаза, после того как побывал в городе. Граф не скрывая гнева, кричал, что я больше не в лагере обучения, а в армии, и должен вести себя соответствующе, тем более я офицер. Мне показалось, он уже двадцать раз проклял идею возвести меня в адъютанты.

       Чуть снизив обороты, он спросил:

       - Ты читал бумаги, которые я передал мне?

       Боясь говорить, я отрицательно покачал головой. Граф плюнул на пол и сказал мне:

       - Чтоб до обеда не появлялся мне на глаза, а сидел и читал!

       Полковник, сильно хлопнув, ни в чем неповинной, дверью, вышел. Барак покачнулся, по его стенам пробежала нервная дрожь.

       Я сел на кровать и вытер вспотевший лоб. Мысли о завтраке как-то само-собой отошли на второй план. Есть после такой взбучки совсем не хотелось. Единственно на что я пока решился - это побриться острым ножом и почистить зубы мягкой щеткой с пахнущей мятой мазью. Потом достал бумаги и принялся их читать. Это были записки, сделанные чернилами от руки. Я так понимаю, граф сделал выжимку из той информации, которую должен знать нормальный адъютант. Так-с, приступим. Конный полк состоит из четырех эскадронов численность по двести человек. Эскадрон делиться на две сотни. Сотня делилась на две турмы, турма на десятки.

       Всего в полку было: полковник - одна штука, четыре тушки эскадронных капитанов, восемь сотников, шестнадцать сержантов и восемьдесят капралов. Кроме того были полковые лекари, ветеринары, трубачи, и священник. Так же наблюдался обозный люд, он включал в себя: семь поваров, четырнадцать хлебопеков, пять кузнецов, шесть мастеровых шорного и деревянного дела. Возглавлял обоз интендант и его помощники.

       При штабе полка находились один штаб-трубач, два каптенармуса, следящих за дисциплиной, четыре адъютанта, шестнадцать человек офицерской прислуги, шесть офицерских лекарей, писарь и восемь человек отвечающих за офицерский обоз.

       Как и наказал граф, я покинул барак только к обеду. К этому времени я многое узнал о легкой коннице. О том, какие должны быть кони по параметрам, какое у нас знамя и многое-многое другое. Голова пухла от всего этого. Хорошо, что в лагере обучения как-то невзначай кое-что узнаешь об армии, даже особо не интересуясь.

       Когда я шел к офицерской столовой, направленный одним из солдат, напугавшего меня тем, что отдал честь, когда к нему обратился, думал о том, что смогу стать хорошим адъютантом. Кое-что я помнил по книгам, некоторую информацию получил в лагере, и вот теперь заполняю пробелы в знаниях записками графа.

       Надо сказать, что офицеров кормили значительно лучше, чем простых солдат, да и порции были больше. На столах стояли корзинки с мягким хлебом и фруктами. Давали суп, мясо с овощами и чай.

       В столовой я был не один, поэтому расшаркиваться приходилось со многими. Каждый день армия пополнялась все новыми и новыми людьми, среди них были и офицеры. Цепочки на шее каждого говорили, в каком они звании, я запоминал, сравнивал и делал выводы.

       После того как закончил трапезу, пошел к графу. Постучался, получил разрешение войти и осторожно скользнул внутрь. Там уже за столом сидел не только граф, а еще несколько офицеров. В углу, с пером в руке, за небольшим письменным столом, сидел молодой, остроносый парень - писарь, он же чернильная душа.

       Полковник прошелся по моему лицу тяжелым взглядом. Он уже был точно не рад такому адъютанту. Прочистив горло, граф сказал, обращаясь к офицерам:

       - Господа, мой адъютант Горан сын Белогора из Северного Мыса, что в Бривенхейме.

       Офицеры удивленно воззрели на меня, потом на графа, затем снова на меня, но уже с другим выражением на лице. Я читал в их глазах растерянность. Как так? А где приставка "фон"? Неужели это простолюдин, да еще и дикарь?

       Надо отдать им должное, хорошее воспитание взяло свое, и они по очереди начали представляться. Я запомнил каждого и по взгляду полковника сел за стол. Тут же началось бурное обсуждение всевозможных проблем полка. Я тихонько сидел на стуле и мотал на ус.

       Если сначала дворяне косились на меня, как на неведомую зверушку, то потом привыкли. Не рыгает, не пердит за столом, ну и ладно, пусть слушает, может что-нибудь поймет.

       После того как жаркая беседа в бараке графа была окончена, я окунулся в настоящую службу адъютанта. Я как проклятый развозил письма на уже точно своем вороном коне, том самом, что дал мне граф еще, будучи, капитаном, а теперь полковой интендант узаконил это на бумаге, написав, что конь такой-то масти, такой-то породы, носящий кличку "Черныш" закреплен за таким-то адъютантом носящим кличку "Горан". Ах, что простите, у вас там на севере не клички, а так же как у людей имена?

       Лагерь я изучил вдоль и поперек. Перезнакомился с множеством офицеров, еще больше просто узнал по именам. Задница болела от седла и превращалась в одну большую мозоль. За это время я еще больше начал ценить Черныша. Что мне больше всего нравилось в нем так это то, что он был до невероятного спокоен и флегматичен, как раз то, что нужно для начинающего всадника. Он мог спокойно стоять, когда рядом во все горло вопил какой-нибудь сержант на своих нерадивых подчиненных, лязгают доспехи, трещат колеса у телеги - его ничто не смущало.

       Когда я уставший, вечером вернулся в барак, то увидел там молодого парня, чуть старше меня, тоже с адъютантской цепью на шее.

       - Гай фон Тит, адъютант первого Армейнского полка легкой конницы, - представился он низким голосом.

       - Горан сын Белогора, тоже звание в том же полку, - вяло работая языком, выдал я и пошел к кровати.

       Я за сегодняшний день уже научился не обращать внимания на те эмоции, что вызывает у благородных мое имя. Кряхтя начал раздеваться, закончив, блаженно вытянул ноги на кровати и закрыл глаза.

       - Позвольте узнать Горан, а в какой офицерской школе вы обучались? - куртуазно спросил Гай, сев на свою кровать.

       - Ни в какой, я уже все умел.

       Дворянин весело хихикнул.

       - А вот я говорил папеньке, что все умею, а он нет говорит, иди, учись, и я оттрубил три года в Цинети. Эх...

       - А я говорил: "Нет, не забирайте меня из моей берлоги".

       Парень опять хохотнул.

       - Так вы с севера? А где ваша шкура?

       Он не хотел меня обидеть, это было что-то вроде дружеского подтрунивания.

       - Дуэль, - произнес я громко.

       Гай быстро проговорил голосом, в котором не было ни страха, ни раскаяния:

       - Я просто шутил. Но если вы вызываете меня на дуэль, то я к вашим услугам.

       - Я тоже пошутил. Хотел проверить вашу реакцию.

       - Хитрый, северный народ, - прошептал он так, чтобы я услышал. - Может на "ты"?

       - Так вы готовы, чтобы вам в лицо тыкал какой-то простолюдин?

       - Эээ, - махнул парень рукой, - это не важно. Если ты стал адъютантом, то, безусловно, чего-то стоишь, а такие люди не делятся на простолюдинов и дворян.

       - Твои бы слова, да остальным офицерам в уши, а то смотрят на меня, как на чудо природы.

       - Не обращай внимания, привыкнут. Главное веди себя достойно.

       Я приподнялся на локтях и решил рассмотреть получше, такого неординарного дворянина. Чуть выше среднего роста, на мой взгляд худоват, конечно, не такой как когда-то был я, но все же мясца ему надо наесть. Открытое, чистое лицо с привлекающей взгляд улыбкой. Почти круглые, как у филина, глаза с немного припухшими нижними веками - то ли не выспался, то ли болеет. Тонкий нос с широкой переносицей был вздёрнут кверху, и придавал парню задорный вид. Короткие русые волосы и легкий пушок на лице дополняли образ парня. О Гае у меня сложилось впечатление, как о человеке, которого все считают лучшим другом и готовы поделиться самым сокровенным, а на самом деле он может оказаться кем угодно.

       - Ты, конечно, Гай, парень хороший, но мне так спать хочется.

       - Всё, умолкаю. Доброй ночи Горан.

 

Глава 15

       Ночь прошла так быстро, будто бы я мигнул, а не проспал девять часов. Утром в бараке графа было еще больше офицеров. Был здесь и Гай фон Тит. Полковник Артур назначил его старшим адъютантом, что, на мой взгляд, было естественно.

       Вертеп снова продолжился. Я носился на Черныше, где устно, где письменно передавал волю графа. Время летело в бешеном темпе. Вот, казалось, только-только было девять часов, а уже доносятся двенадцать глухих ударов колокола.

       К полудню я оказался у графа и узнал, что закончилась комплектация нашего полка личным составом и лошадьми. Почему он получил название Армейнский, для меня осталось загадкой. Только я и граф имели хоть какое-то отношение к этому городу, все остальные были набраны с других областей империи. Мы получили знамя - золотой конь, встающий на дыбы на сине-зеленом фоне. И такие же нашивки на грудь. Я попросил одного из мастеров в обозе присобачить мне ее на грудь бригантины. Он за час справился с этим делом, и я вернул доспех обратно в сундук, пока никто не увидел.

       Во время обеда в столовой появились еще два адъютанта, мои сослуживцы - Абелард фон Эмерик и его брат Жифье фон Эмерик. Темноволосые, среднего телосложения, но крепко сбитые ребята с приятными лицами, они были очень похожи друг на друга. Узнав, что я простолюдин, они старались не общаться со мной, а я молча презирал их.

       После полудня слух об адъютанте-простолюдине уже разошелся по всей армии, поэтому такого откровенного удивления как раньше я не встречал, а один из командиров тяжелой конницы, настоящий опытный рыцарь, сказал мне, узнав кто я:

       - Молодец, далеко пойдешь.

       И хлопнул своей лапищей мне по плечу. Я, конечно, здорово раздался вширь, но все равно покачнулся.

       Пересекался я за это время и с женихом Велены Жозефом фон Стокбуром. Я отвозил к ним в полк какое-то письмо от графа, что-то они там фураж делили.

       Увидев меня, он удивился:

       - Горан?

       - Приветствую вас сотник, - сказал я, почти ровным голосом, скрывая вспыхнувшую ненависть.

       Он был ни в чем не виноват, но попробуй это объясни любящему сердцу.

       - Я слышал, что... - Жозеф запнулся, - эээ, об своеобразном адъютанте, но не думал что это ты, то есть вы.

       Парень не знал, как теперь со мной общаться. Я простолюдин, но в тоже время не самый хилый офицер.

       - Господин сотник, вы считали, что я не смогу стать офицером? - с вызовом сказал я.

       - Нет, ну что вы, - искренне, по-моему, произнес он. - Так всё запутано.

       - Я вас понимаю. Как поживает милейшая и честнейшая Велена? - с ироний, впрочем, которую не заметил парень, сказал я.

       - О, прекрасно. После победы над Глауану, мы поженимся. Кстати, вы заранее приглашены. Она так понравилась моим родителям. Ваши края полны удивительных людей, если судить по вам и Велене.

       - Желаю вам счастья, - почти выкрикнул я и умчался прочь.

       Грудь разрывало громко бухающее сердце. Ребра трещали от рвущегося из меня вулкана. Душа металась в оковах плоти, взывая ко всем богам и духам. Губы сводила горькая судорога. В голове вновь и вновь звучал вопль: "Почему не я на его месте?".

       Я не видел куда ехал, глаза предательски щипало, картинка смазывалась. Конь сам выбирал дорогу. Почувствовав свободу, он устремился в одно только ему известное место. Ну что же я метаюсь как припадочный? Ведь все уже решено. Умом я уже отпустил ее, почему же сердце не понимает этого? Хотелось рыдать и выть одновременно. Позавчера я на тот свет отправил пять человек и не испытал ни капли эмоций, а сейчас веду себя как истеричка. Что же со мной происходит? Неужели это и есть любовь? Зачем она мне такая? Любовь должна приносить счастье, а не взрывать изнутри душу. Рано или поздно, но такое состояние должно было пройти. И оно прошло, когда небо уже затянулось темными тучами, солнце скрылось за горизонтом.

       Я остановил увлекшегося самоуправством Черныша. Глянув назад, на проделанный путь, понял, что мы уже давно покинули лагерь. Ландшафт поменялся. Вокруг было поле, только-только чем-то засеянное. Пахло недавно распаханной землей.

       Я посмотрел на небо. Вот-вот должен был разразиться дождь. Судя по облакам - настоящий ливень. Вдалеке прогрохотал гром. Сверкнула молния, озарив землю мимолетным отблеском. На лицо упала первая робкая капля, затем еще и еще.

       Не став медлить я произнес заклинание. Мы с конем оказались внутри прозрачной полусферы, стенки которой слегка искажали пространство, как марь, поднимающаяся от земли в жаркие дни. Она препятствовала воде проникновению внутрь. Потоки дождя стекали по ней к земле. Основа заклинания называлась "демидиум пила", разновидностей подобного колдовства было множество: для защиты от воды, огня, ветра, и т.д.

       Впервые я столкнулся с подобным заклинанием, когда замерз на спине Лео, который летел по зимнему небу, и Каститас применила для согрева одну из вариаций демидиум пила. Я тяжело вздохнул, этот день казался таким далеким. Сколько прошло времени? Несколько месяцев. А мне чудиться будто бы пару лет.

       Надо возвращаться в лагерь. Ненастье может продлиться долго. Ветер, дождь, гром и сверкающие в темноте молнии и не думали останавливаться. Я создал еще несколько демидиум пила - для защиты от пронизывающего ветра и расползающейся под ногами земли.

       Забрался в седло и пустил коня шагом. Он осторожно пробирался по дороге, не совсем понимая лошадиными мозгами, почему на его копыта не наливает грязь.

       Через некоторое время непроглядная темень окутала землю. Только частые молнии разрывали ее черную, неосязаемую плоть. Я произнес еще одно заклинание - одно из самых легких в колдовстве. В пяти метрах впереди коня появился светящийся, ровным, белым светом шарик, полметра в диаметре. Он давал возможность хорошо рассмотреть дорогу.

       Колдовство подобное демидиум пила и вот этому шарику, основой которого было заклинание "пила", могли приобретать различные параметры, то есть в структуре заклинания были изменяющиеся звуки антикуа лингуа, которые позволяли задать заклинанию: размер, силу, время действия, точку отсчета координат в пространстве и т.д.

       Пока я мысленно блуждал в дебрях знаний, впереди показались огоньки - я приближался к стоянке армии. Осознавая, что подумают люди, увидев меня, я развеял все заклинания одной лишь фразой - она лишала заклинания и ретраитур связи, колдовство не получало подпитки силой и тут же исчезало.

       В тот же миг, когда последний звук антикуа лингуа покинул мое горло, на нас с конем обрушилась ярость небес. За секунды я вымок до нотки и продрог до костей. Черныш от резкой перемены обалдел и скакнул вперед. Я чуть не вывалился из седла. Но тут же конь вспомнил о своей флегматичности и перешел на шаг.

       Мы проникли на территорию лагеря, и Черныш пошел еще медленнее. Здесь дороги были еще более разбитыми, чем за пределами стоянки армии. Оно и понятно - дорогу гробили в пыль телеги, лошади, тяжелая инфантерия.

       Вдруг открылась одна из дверей не совсем обычного барака, и кто-то позвал меня сильным, проникновенным голосом:

       - Сын мой, двери этого дома открыты для тебя. Зайди сам, и спрячь коня от ненастья.

       Я не знаю, почему не проехал мимо, ведь до моего барака было не так далеко, и лишние задержки в пути мне не нужны. Что-то подтолкнуло меня послушать священника, и зайти внутрь, оставив Черныша под длинным навесом снаружи.

       - Ты совсем вымок, - произнес священник, глядя на меня изучающим взором.

       Я в ответ посмотрел на него, как на человека, не совсем умного.

       - Представляете, промок. С чего бы это? - иронично сказал я.

       Священник, почти лысый старик, с длинной седой бородой в черной рясе, подпоясанной простой веревкой и большим, болтающимся на тонкой цепочке серебряным кругом на груди, сел за стол и показал мне рукой на свободный стул. Я присел.

       В пламени свечи я видел, как он не перестает буравить меня взглядом, словно год за годом просматривает мое прошлое. Я занервничал, вдруг он поймет кто я? Облизал губы, готовый в любой момент произнесли какое-нибудь летальное заклинание, но священник тяжело вздохнул и проникновенно произнес:

       - Я вижу печаль на твоем челе и кровоточащие раны на сердце.

       - Быть того не может, - сказал я, скрывая облегчение. - Я полностью здоров.

       - Ранено не физическое тело, а более важное - духовное.

       Я понял, о чем он и резко проговорил:

       - Это не ваше дело.

       Священник молча налил две кружки чаю и одну пододвинул ко мне. Горячий напиток пришелся очень кстати.

       - Ты еще дитя и первые страдания твоей души, кажутся тебе невыносимыми, но Единый дал тебе это испытание, чтобы в будущем ты действительно ценил то, что у тебя есть.

       - Я и сейчас ценю.

       - Искренние молитвы помогут тебе обрести душевный покой и веру в Единого.

       Я скептически посмотрел на священника и сказал:

       - Спасибо за чай, мне пора, дождь почти прекратился.

       - Постой, - произнес он и начал рыться в небольшом сундуке.

       Священник протянул мне деревянный круг на веревочке.

       - Возьми. Он тебе пригодиться.

       Я хотел отказаться, но в Северном Мысе мы уважали старость. Я протянул руку и взял круг.

       Покинув барак, влез на Черныша и направился к себе. Священник, стоя на пороге, провожал меня взглядом и творил знамения святого круга вслед.

       Я сдал коня на попечение удивленного от моего ночного визита конюху, и пошел в свой барак. Прошлепав расстояние, которое меня отделало от него, я тихонько открыл дверь и проник внутрь. Измучавшиеся за день адъютанты спали беспробудным снов. Я разделся и лег на кровать.

       Сон не шел, а наоборот, мозги развили бурную деятельность, подкидывая всё новые думы. За отца сердце болело. Как он там один управляется? Яков никак не желал меня прощать. Я видел его несколько раз мельком, он даже бровью не повел в мою сторону - то ли не узнал, то ли умело игнорирует. Каститас куда-то пропала. Как теперь изменяться наши отношения после ночи любви? И, конечно же, свадьба Велены. Есть шанс, что виконтик не доживет до нее, но только если стараниями равнинников - я не буду марать руки в его крови.

       Лицо Велены, как наяву, встало у меня перед глазами. Сердце опять защемило, стало трудно дышать. Я вскочил с кровати и начал надевать штаны. На пол из кармана выпал святой круг. Я поднял его и поднес к глазам, затем кинулся к сундуку и достал молитвенник, подаренный леди Женевьевой.

       Я вышел из барака. Дождь прекратился пару минут назад, и только припозднившиеся редкие капли падали на землю. Сел на крыльцо, туда, где суше. Тучи разбрелись по небу, обнажая полную, яркую луну. Ее света было достаточно, чтобы разобрать строчки в молитвенники. Я открыл его на первой попавшейся странице и тут же закрыл. Неужели я буду молиться унуситскому богу? Как мне могут помочь эти бессмысленные строки, лишенные всякой силы?

       Я посмотрел на круг, лежащий на раскрытой ладони. Что в тебе такого, что в тебя верит столько людей? Ты же не колдовство, результат которого можно увидеть. Ни заклинание, способное обогреть или забрать жизнь. Молитвы это всего лишь набор звуков. Антикуа лингуа способен влиять на примум вис, а на что способен ты?

       Крепко, до боли, сжал круг в руке. Воспоминания нахлынули внезапно, я снова очутился в той деревне, в том доме с сумасшедшей женщиной. Это было заклятие подчинения. Колдовство средней руки, но уже ближе к высшему. Каститас накрыла им весь дом, но поддалась только оставшаяся безымянной женщина, и то, только после того, как Велена сняла с нее круг. Сильные люди независимо от веры с трудом подпадают под действие этого заклятия, а часто оно совсем на них не действует. Я был сражен наповал глазами женщины, ретранслирующими заклятие, и только молитва леди Женевьевы вывела меня из подчинения. Может в этих бездарно сложенных, словно детские считалочки, строках, есть какая-то глубинная сила невидимая на первый взгляд?

       Я открыл молитвенник и начал искать подходящую случаю молитву. Найдя оную, зажал круг в руке и начал неумело, тихо шептать:

       - Умоляю, Мать Единого, смятение души и бурю моего уныния рассеять...

       Я полностью, жарко, прочел молитву и быстро изобразил святой круг, будто, сжигая последний мост, ведущий к прошлой жизни.

       Сказать что стало легче - это соврать, но эффект был. Я, словно выговорился давно знакомому человеку и попросил его поддержать меня. Странно, но мне показалось, что ретраитур на едва различимую долю мгновение потеплел - я списал это на волнение, и направился к кровати. После эмоциональной разрядке, засыпать было легче.

 

Глава 16

       Утром началась какая-то суета, беготня, адъютанты метались по бараку как в жопу ужаленные. Я выглянул из-под одеяла и сонно, не скрывая недовольства в голосе буркнул:

       - Вы чего устроили?

       Гай фон Тит быстро мне ответил, не прекращая попыток натянуть легкий доспех:

       - Выступаем. Наш полк первый отправляется к Перекати-Поле. Еще же вчера пришел приказ. Горан ты чего, совсем замотался?

       Я откинул одеяло и начал одеваться в повседневную одежду. Братья фон Эмерик презрительно на меня посмотрели, как на последнего нищего, и продолжили натягивать одинаковые кольчуги с яркими каменьями.

       Гай покачал головой, подошел ко мне и тихо проговорил:

       - Если у тебя нет брони, то иди к интенданту может он тебе что-нибудь подыщет. Мы же на войну идем, а не на прогулку.

       Я хмыкнул. Похоже, пришла пора, доставать дорогие покупки. Старший адъютант неправильно расценил мой хмык и развел руками, мол, поступай, как знаешь.

       Я открыл сундук и начал облачаться. Сначала было несколько удивленных восклицания, потом гробовая тишина и отвисшие рты.

       - Пойдет? - спросил я, скрывая вдруг напавшее на меня смущение, когда полностью облачился.

       - Хороша бригантина, да еще и в цвет полковому знамени, - протянул Гай. - Дашь меч посмотреть?

       - Потом,- сказал я, увидев, как в открытую дверь проходят несколько человек офицерской прислуги.

       Гай тут же начал отдавать им приказы. Они молча начали выносить наши вещи и класть их в обоз.

       Когда барак опустел, мы вчетвером забрали лошадей из конюшни и поскакали на построение за пределы лагеря.

       Прибыли вовремя. Почти тысячу человек личного состава были здесь. Адъютанты и я, в том числе, крутились подле графа. Он увидел меня и еле справился с эмоциями. Его глаза кричали мне, что я окончательно охренел. В армии и так много слухом о том, почему я получил адъютанта, проскочив с ходу тучу званий, а теперь я еще щеголяю дорогим оружием и броней. Мне, показалось, что полковник готов покрутить пальце у виска, но он ограничился осуждающим покачиванием головы.

       Выстроившись в походную колонну, мы двинулись по дороге в сторону равнины Глауану. Несколько тысяч солдат, офицеров и горожан, прибывших на каретах из города, чтобы посмотреть на такое зрелище, провожали нас. Мы должны были на сутки опередить основную армию.

       Впереди ехал всадник со знаменем, за ним блистательный граф Артур фон Скоца, затем остальные офицеры по уменьшению значимости. Я с другими адъютантами ехал в четвертом ряду, и крутил головой по всем сторонам света. Столько народу, столько народу. И все нам кричат, подбадривают, желают удачи. Я не мог не улыбнуться.

       Вдруг увидел карету с гербом рода фон Стокбур, оттуда выглядывала Велена. Я встретился с ней глазами. Она изумленно смотрела на меня, распахнув до предела свои чудесные глаза. Я с наслаждением отсалютовал ей. Она как-то заторможено кивнула. Похоже, виконт не рассказывал ей о том, чего я достиг. Изумление девушки было предельно откровенным. Она как завороженная смотрела на меня. Что творилось в ее голове, я не берусь угадать. Но этот взгляд наполнил меня каким-то ликованием. Посмотри, на вчерашнего деревенского мальчишку, которому ты дала ложную надежду. Пока ты кривлялась перед благородными родителями Жозефа, чтобы они разрешили ему брак с простолюдинкой, я тоже не сидел сложа руки, и...

       Ликование словно ветром сдуло, я вспомнил, как получил это место. Память подбросила мне искаженное лицо Дитриха фон Брана - наверное, на всю жизнь запомню свою первую жертву, никогда это воспоминание не сотрется из моей памяти, сколько бы лет не прошло. Разворошённое улье прошлого, жужжа, окунуло меня в тот бандитский притон. Сколько человек я уже убил? Сколько крови на моих руках? А сколько еще будет? Зачерствевшее сердце равнодушно промолчало, только совесть пыталась хоть немного укусить, но я легко заглушил ее - это моя судьба, таким сделал меня всеведающий и всезнающий Единый. Как говорил священник в Армейне: "Если Единый допустил такое, значит это для чего-то нужно".

       Мои уже давно опущенные к земле глаза уставились на рыцарские шпоры - это был один из эскадронных капитанов. Рыцарские шпоры отличались от прочих золотым напылением. Никто кроме рыцарей не мог пользоваться такими. Дворяне в большинстве своем использовали с серебряным напылением или такие сапоги с шипами как у меня.

       Я подумал, что очень недооценил леди-рыцарь Женевьеву, ведь она совершила какой-то подвиг, иначе, в рыцари не посвящали - это звание не передавалось по наследству, его можно было только заслужить. Любой простолюдин, удостоенный чести стать рыцарем, тут же приравнивался в своих правах и вольностях к благородным. Но только он, его дети так и останутся простолюдинами.

       Рыцарь был где-то один на десять благородных. Дворянам гораздо охотнее присваивали это звание, нежели простолюдинам, поэтому простолюдинов-рыцарей было гораздо, гораздо, меньше. Чтобы обычный человек, не благородный, стал рыцарем, ему нужно было безоружным убить пару десятков недругов, захватить казну небольшого государства и победить дракона. Я утрирую, но это действительно должен был быть подвиг. Если бы я совершил такой, то мое будущее стало бы подтверждением настоящее - ни у кого бы не возникло вопросов, почему я адъютант. Такие возможности, выпадают крайне редко, и почти в ста процентах случаев заканчиваются смертью. Даже граф не рыцарь, хотя у него есть оруженосец, в то же время у леди Женевьевы нет оного - как все запутано. Хотя ничего запутанного. У него есть деньги, у нее по-видимому нет, или просто не хочет брать на воспитания какого-нибудь отпрыска-ротозея из благородной семьи.

       Надо бы сойтись поближе с нашим рыцарем-капитаном, разузнать, за что он получил золотые шпоры.

       Ехавший рядом Гай, толкнул меня рукой в плечо и весело спросил:

       - Чего пригорюнился? Посмотри, какая чудесная погода. Благодать.

       - Да вот думаю, как бы мне рыцарем стать.

       - Ооо, брат, ты загнул. На мелочи не разбрасываешься. Если придумаешь как, скажи мне, вместе будем рыцарскими шпорами щеголять.

       - Обязательно.

       - Ты это, не сочти за оскорбление, но как ты приобрел такие вещи? - осторожно спросил он, перебегая взглядом с эфеса меча на бригантину.

       Братья фон Эмерик начали прислушиваться.

       Я поглядел по сторонам и довольно громко шепнул:

       - В кости золотишка выиграл - вот и реализовал.

       - Ха. Удача тебя любит парень, - проговорил Гай с легкой завистью, намекая еще на мою адъютантскую цепь.

       Я развел руками.

       - Есть немного.

       - Надо бы держать к тебе поближе. Может она и на меня обратит внимание, - произнес с улыбкой парень.

       Я улыбнулся в ответ. Гай не собирался прекращать разговор и нашел новую тему для обсуждения:

       - Я тут слышал любопытный слух о тебе.

       - Ого, и какой же? - искренне удивился я.

       - Поговаривают, что ты незаконнорожденный сын Драгана Четвертого, в народе прозванного Последним.

       Это был последний король независимого Бривенхейма.

       - Вот только источник слухов не учел, что он умер за десяток лет до моего рождения, - снисходительно выдал я.

       - Эх, в следующий раз буду говорить, что ты его внук, - произнес Гай и заржал.

       - Вот ты сплетник, - обвинил его я.

       - Ладно, а теперь серьезно. Я слышал, на равнине есть шаманы. Как бы они чего не учудили мерзкого. Надо бы амулетов, что ли, где-нибудь достать.

       - Святой круг тебя не защитит? - иронично приподняв бровь, сказал я.

       Старший адъютант разочарованно крякнул и тихо произнес:

       - Я думаю, что с моей верой, я сам больше пострадаю от круга, чем шаманы. Глауану совсем не простая страна.

       Память услужливо начала из глубин поднимать на поверхность информацию. Глауану это было весьма закрытое государство без четкой власти - по сути это было общее название множества племен, кочующих по Перекати-Поле. Они частенько воевали друг с дружкой, но когда заявлялись чужаки, дружно принимались их бить, забыв о своих разногласиях.

       Главный город под название Глауану - это был скорее базар, чем столица, где все племена могли торговать друг с другом. Был, конечно, и формальный король. Его выбирали из вождей племен на десять лет. Потом снова выбирали. Некие принципы демократии у них были.

       Для империи, Глауану с его обширной равниной, нещадно терроризируемой солнцем, не представляло каких-то значимых интересов, но все знали, что рано или поздно имперские войска пересекут границу. Захватнический пыл нашего императора не иссякал.

       Хоть разведчики и собрали множество информации о Перекати-Поле, но для нас это был другой мир, в котором свои законы и порядки. Казалось бы, два дня пути, и ты уже на пороге равнины, вследствие чего культуры двух стран должны были проникнуть на территорию друг друга, но между империей и Глауану, словно невидимая стена стояла, которую не преодолеешь.

       Я тряхнул головой и произнес:

       - А что они могут учудить эти твои шаманы?

       - Они не мои. А что могут, точно не знаю, но слухи ходят разные. Говорят, они убивают пленников и что-то делают с их телами.

       - Ну, тут ничего необычного, пленников везде убивают.

       - Еще прошел слух, что шаманы на равнине собираются вместе и готовят какую-то пакость.

       - Хуже чем наш повар?

       Гай даже не улыбнулся. Он серьезно смотрел на меня.

       - Только вчера нашли пять трупов внутри пентаграммы в трущобах Кар-Караса, мало тебе? Никто не знает, зачем они это сделали.

       Я подавился воздухом и побледнел.

       - Вот-вот, они уже среди нас, - не правильно истолковал мое поведение Гай

       - Да брось ты, - сказал я хрипло. - Они уже давно убрались восвояси.

       - Не знаю, не знаю, - покачал он головой и хотел прекратить разговор, но я не дал ему этого сделать.

       - Что теперь с этими пятью трупами и шаманами? Их будут искать?

       - Инквизиция взяла это дело под свой контроль. Уж будь спокоен, они найдут этих шаманов или ведьм, где бы они ни были. Если шаманы еще не на равнине, то их найдут и удавят или публично сожгут. А если ведьмы из Кар-Караса, то они точно не спрячутся от бдительного ока святой инквизиции.

       - Почему ты думаешь, что их было несколько?

       - Не цепляйся к словам. Откуда я знаю, сколько их было? Пусть одна или одни, без разницы, их всех ждет костер.

       Вот это меняет дело. Решено, инсценирую смерть. Еще инквизиции мне не хватало. Рано или поздно они меня найдут. У них есть свои методы. Сейчас еще есть время, пока они сопоставят факты и показания, я уже буду далеко на равнине. Как же я опростоволосился. Знал ведь, что в городе хозяйничает инквизитор. В ночь ритуала, я был так возбужден тем, что получил маленький шанс на спасение от Ветус, что не мог рассуждать здраво, а сейчас уже поздно, что-либо исправлять.

       Вообще, надо было спалить всю халупу к чертям. Мальчишку на улицу, а в дом заклинание огня. Пожалел его, не стал лишать дома, а надо было. Я ему нормально серебра оставил, хватило бы на десяток таких сараев. Я гнал от себя мысль, что у него просто отнимут серебро. В таких районах быстро взрослеют и понимают ценность денег. Он не должен пропасть.

 

Глава 17

       Ночевать полк расположился в небольшом лесу. Людей было больше чем деревьев. Если какое-то зверье и птицы жили здесь, то теперь они улепетывали со всех лап или крыльев. Повсюду были слышны разговоры солдат, ржание коней, треск ломаемых на костер сучьев.

       Около шатра полковника, нам поставили палатку, рассчитанную на четверых. Адъютанты уже были там. Они о чем-то тихо беседовали. А я после того как поел, решил прогуляться по лесочку, усвоить итог полевой кухни.

       Путь я выбирал менее запруженный солдатами, то и дело вскакивающими и отдающими мне честь. Вскоре я оказался на опушке леса, впереди расстилались поля, и виднелись огоньки деревни. Вокруг никого не было. Я сел на землю и достал дневник. Надо было освежить в памяти заклинания и заклятия. Вскоре, возможно, мне придётся ими воспользоваться, чтобы защитить свою жизнь.

       Я углубился в чтение знакомых строк, но в голову лезли посторонние мысли. Особенно настойчивой была одна - мозг пытался провести аналогию между молитвами и колдовством. Я перестал сопротивляться и стал размышлять на эту тему. Одно без сомнения влияет на другое, и является неким антиподом. Колдовство можно разрушить молитвами - я был этому свидетелем. Но за счет чего действуют молитвы? Хм, в основе любой молитвы, лежит вера. Может быть, она неким образом влияет на примум вис? Если эта теория верна, то тогда искренне верующие творили бы настоящие чудеса, но этого не происходит. Как объяснить такой вывод? В голову не приходило ничего путного. А если посмотреть на молитвы как на средство, которое может помочь уберечься от колдовства? Если они предназначены только на разрушения его? Как щит и меч. Эта мысль показалась мне интересной, но не хватало знаний не о колдовстве, не о унуситских молитвах.

       Неожиданно, я услышал шаги по мягкой земле, почти не слышные, но не для моего тонкого слуха. Я обернулся. В паре десятков метров от меня шла по лесу Каститас. Она увидела, что я смотрю на нее, и помахала рукой.

       - Долго тебя что-то не было, - сказал я, когда ведьма подошла. Я поймал себя на мысли, что почти рад ее видеть. Странно, ведь так хотел ей отомстить.

       - Дела, - коротко бросила она. - Вот еле выбралась пожелать тебе удачи на войне. И кое от чего предостеречь.

       - Говори, - произнес я.

       Девушка грациозно опустилась на траву. Она была одета в платье, которое вроде бы должно было скрывать ее тело, но оно только подчеркивало его. Молодой организм начал бурлить гормонами.

       Каститас, помедлив, начала говорить:

       - На равнине есть шаманы, которые владеют колдовством. Они не образованы, иногда не знают и самых элементарных заклинаний, но все же опасны.

       - Спасибо за предупреждение, - поблагодарил я, не отводя взгляд от ее груди.

       - Это еще не все. Ты же понимаешь, что ретраитур можно наполнить страданиями не только обычных смертных?

       - Ты намекаешь на колдунов и ведьм? - утвердительно спросил я. Такая мысль давно кружилась в моей голове.

       - Именно. Еще ты должен сообразить, что война - это буквально пиршественный стол для них.

       Я согласно кивнул головой.

       - Значит, в армии империи будут колдуны или ведьмы, а скорее всего и те и те.

       - У нас почти нет женщин в армии.

       Каститас пожала плечами и сказала:

       - Лекари. Среди них есть женщины.

       - Они захотят меня убить ради силы?

       - Естественно. Потому что ты дикий колдун.

       - Что это значит?

       - Колдун, не принадлежащий ни к одному ковену, следовательно, не могущий получить защиту членов этого ковена.

       Я быстро сообразил, куда Каститас завела разговор.

       - Значит, чтобы мне не опасаться за свою жизнь, я должен вступить в ковен? И этот ковен Темные Нити?

       Девушка согласно моргнула, но уточнила:

       - Колдунов и ведьм опасаться нужно. Кое-кто из них может попытаться тебя убить так чтобы ковен не узнал, а если же узнает, то это означает войну между ковенами. Главы ковенов запрещают убийства членов других ковенов, но колдуны и ведьмы встречаются разные.

       Я опустил голову и задумался.

       - Решай скорее. Ты играешь с огнем.

       - Я, пожалуй, рискну, - произнес я решительно. - Вступление в различные группы и альянсы означает потерю части своей свободы. Я пока не готов к этому.

       Я видел, как Каститас недовольно поджала губы и гневно сузила глаза. Я уже готов был ощутить знакомую боль, давящую на сердце, но лицо ведьмы приобрело другое выражение. Она задумалась.

       - У тебя есть время до конца месяца, чтобы согласиться, потом пеняй на себя. А пока запоминай. Ты ведь ощущаешь легкий аромат гвоздики, когда рядом твориться колдовство?

       - Ага, - сказал я.

       - Так вот всегда будь начеку. Если услышишь подобный аромат - значит рядом колдун или ведьма, что-то творят. Готовься к бою. А если услышишь вонь лилии мертвой лошади, то беги со всех ног куда подальше.

       - Лилия мертвой лошади - это название цветка? - прекрасно зная ответ, спросил я

       - Ага. Так пахнет очень сильное колдовство. Ты мог услышать эту вонь от моей матушки в кабинете или в шахте.

       Я содрогнулся от отвращения, согласно кивнул головой и выжидающе уставился на девушку. Она оправдала мои ожидания, и снова начала говорить:

       - Серебро причиняет боль колдунам и ведьмам, но только ночью. Чем могущественнее колдун или ведьма, тем сильнее боль.

       - Эээ, и на меня эти правила будут распространяться?

       - Не беси меня глупыми вопросами, - раздраженно сказала Каститас.

       Я захлопнул рот, но тут же вновь открыл его.

       - За счет чего унуситские молитвы разрушают колдовство?

       - Я не знаю. Наверное, за счет их глупой веры. Уверенного в чем-то человека, очень трудно подчинить колдовству. Но ты сильно не зацикливайся на этой проблеме, только очень верующий человек может разрушать колдовство.

       - Такой, как леди Женевьева?

       - Ага, - с неудовольствием буркнула девушка. - И паладины. Увидишь их - беги.

       - Они могут почуять меня?

       - Только если будешь колдовать. На тебя пока даже серебро не действует. Ты можешь стоять рядом с ними, и они даже не поймут, что ты колдун.

       - Обнадеживает.

       - Я бы провела с тобой учебный бой, но нет времени, да и место неудачное. Запомни главное - внимательно вслушивайся в слова заклинания противника, чем быстрее ты поймешь, что он хочет сделать, тем скорее найдешь противодействие. Опытные колдуны и ведьмы по первым звукам понимаю, что сейчас применят.

       - Спасибо, - искренне поблагодарил я девушку, когда она замолчала, и сказал то, что давно просилось на язык, хоть ответ и так был мне знаком: - Почему вы не освободите меня? Я клянусь, что не причиню вам вреда.

       Каститас толкнула меня в грудь, так что я опрокинулся на землю. Ее бедра оказались на моих. Она пальцем ударила меня по носу и издевательски произнесла:

       - Ты еще очень долго не сможешь причинить нам вреда. А что касается свободы, то когда-нибудь ты ее получишь.

       - Значит на учебный бой у тебя времени нет, а на это есть? - шутливо произнес я, делая вид, что обрадован ее словами. Ведьма врала. Свободу мне может дать только смерть ее матери или моя.

       - Если хочешь, можем провести бой, но на секс времени не будет.

       - Нет-нет, продолжай.

       Девушка через голову начала снимать платье.