На следующий день Витю разбудили вместе со всей командой. Раннее утро. А он уже стоит у второго трюма. В одной руке у него карандаш, в другой блокнот. Тумана как не бывало. Лучи несмелого утреннего солнца косо падают на мокрые еще палубы, блестят в капельках росы, висящих на стоячем такелаже. Около борта «Богатыря» ошвартован буксирный катер. Это он привел с берега пузатые деревянные кунгасы, в которые сейчас грузятся с «Богатыря» мешки с солью.

В трюмах все свободные от вахты моряки насыпают в рогожные мешки соль. Обычно это делают береговые грузчики, но ведь недаром «мудрил» судовой «треугольник». Команда взяла на себя обязательство подготовить судно к разгрузке. Считать количество поднятых сеток с грузом помощник капитана поставил на одном трюме судового фельдшера, на другом, — Виктора Шапорина.

— Семьдесят семь, — вписывает очередную палочку в блокнот Витя.

На палубу вышли капитан и боцман, остановились около Вити и заглянули в трюм.

— Раньше чем за три дня, пожалуй, не разгрузимся! — сказал капитан.

Боцман что-то прикинул в уме. Рассчитал. И не слишком уверенно ответил:

— Хорошо бы за три дня, товарищ капитан.

Дядя Сергей опять словно не замечает племянника. Ну, на мостике вчера — ладно. Там Витя действительно бездельничал. Но сейчас ведь он при деле. А может быть, дядя Сергей не знает, что его племянник занимается делом? От нечего делать чиркает палочки в тетрадку?

— Дядя Сергей! А я уже семьдесят семь подъемов записал! Не пропустил ни одного! — говорит Витя.

— Кто у вас несет вахту у трюма? — глядя куда-то мимо Вити, спрашивает у боцмана капитан. — Кто за тальмана?

— Это я, дядя Сережа! Я за тальмана!

— Товарищ тальман! Капитан обращается не к вам! Товарищ боцман, почему у вас выполняет матросскую службу пионер, не знакомый с элементарными понятиями о дисциплине?

Витя чувствует, как краска заливает лицо. Он, конечно, сразу понял, о каких понятиях говорил капитан…

— Нельзя говорить «дядя»? Я не буду больше…

— …товарищ капитан, — подсказывает дядя Сергей.

— Все, что вы требуете от Николая Самохвалова, требуйте и от Виктора Шапорина! — снова отдал он распоряжение боцману.

— Но, товарищ капитан! Коля мне сын…

— А Витя мне племянник. И, между прочим, тоже морская косточка. Так, Витя?

— Да, дядя… товарищ капитан! — без всякого воодушевления подтвердил Витя.

— И вряд ли он поблагодарит вас, — опять обратился капитан к боцману, — если вы будете считать его неженкой, который боится труда, ветра, холода!

— Я не боюсь, — неожиданно для себя перебил капитана Витя. — Виноват, товарищ дядя…

— Сколько, говоришь, насчитал? Семьдесят семь? Добро. А может, за три дня и уложимся. При таких темпах. Вы как, не вызвали первый трюм на соревнование?

Капитан присел на сложенные у комингса трюма деревянные лючины и поманил к себе Витю.

Другой человек… Только что разговаривал служебным голосом. А теперь улыбается. Трогает Витю за уши. А чего их трогать? Ну, холодные и холодные… Нет, пристально рассматривает Витино лицо. Смеется! Наверно, Витя от старания измазал лицо чернильным карандашом? Витя трет, на всякий случай, щеки. Потом сам смеется. Ему становится удивительно легко и весело. А если и было только что немного прохладно, то теперь даже жарко стало.

— А у рыбаков девочка считает, — показал дядя Сергей на рыбачий катер. — Кончится разгрузка, сверим ваши подсчеты! Во-он следит за сеткой, нос подняла кверху. Видишь ее, Витя?

— Да, товарищ…

— Вот теперь не товарищ, а дядя Сергей. Почему? Да потому, что я назвал тебя по имени. Значит, обратился не к тальману, а к своему племяннику!

— Внимание, на кунгасе! — крикнул матрос, командовавший работой грузовой лебедки. Его боцман называет «ухман». — Вира! Вира помалу, — покрутил он поднятым вверх большим пальцем правой руки. Лебедка весело зажужжала, стальная сетка с грузом выплыла из трюма и, пролетев над палубой за борт, повисла над водой.

— Майна! Майна! — замахал матрос кистью правой руки, и сетка плавно опустилась на покачивающийся у борта кунгас.

— Записывай — семьдесят восьмой! — поднялся с лючин капитан. — Не буду мешать!

Витя слышит, что дядя Сергей сказал это не шутя. Что дядя Сергей доволен своим племянником. Какая ни есть работа — это работа.

Вите видно, как капитан прошел к первому трюму, заглянул в люк, о чем-то разговаривает с фельдшером, — наверно, спрашивает, сколько у него записано подъемов. Интересно, больше или меньше?..

Витя старательно выводит около колонки столбиков еще один, шепчет: «Семьдесят восьмой».

В каждой сетке по двенадцать мешков, — значит, всего выгрузили девятьсот тридцать шесть! А сколько в каждом мешке килограммов? Надо спросить у дяди. А дядя Сергей чудодей! В одном дяде два дяди живут! То один покажется, то другой… Не успеешь к одному привыкнуть, а они уже подменились… Неужели так будет все лето?

Внезапно совсем рядом с ним из трюма вынырнула Колина голова.

— Эй, тальман, застыл?

— Ничуть!.. С чего ты взял? Так только. Немного! Прохладно, да?

— Потрогай! — Коля ловко поднялся по скобтрапу и перепрыгнул через комингс люка. — Мокрая! — Он натянул флотскую тельняшку. — Думаешь, двадцать мешков насыпать — это двадцать палочек нарисовать?

— Вспотел? Смотри, продует! — Витя старается не замечать презрительных ноток в Колином голосе.

— Думаешь, только от работы? — перешел на доверительный шепот Коля. — Понимаешь, сегодня в красном уголке вывесили приказ. «Государственной комиссии, утвержденной начальником пароходства, приступить к проведению испытаний палубной команды». Квалификационная комиссия, понимаешь?..

Витя понимает, что Коля крайне возбужден, но почему он так таинственно говорит о приказе, почему оглядывается вокруг, словно не желая, чтоб его здесь застали.

— Вира! Вира помалу! — загорланил у борта «ухман».

— Семьдесят девять, — говорит Витя. Ему хочется обрадовать Колю. Здорово они там в трюме поработали. И потом, хочется, чтобы Коля сказал что-нибудь… вроде: «А ты тальман что надо!» — Семьдесят девятый подъем, — подчеркивает Витя.

Но Коле явно не до Вити.

— Да пойми ты, голова. Завтра в девять ноль-ноль! В красном уголке! Экзамен, чувствуешь?

— И тебе?.. На матроса второго класса?

— Кабы… — уныло говорит Коля. — Вот именно, что не мне! Витя! — Он присел перед Витей на корточки и быстро заговорил: — Хочешь дружить? По-настоящему, по-флотски дружить хочешь? Мало ли что там у нас с тобой в порту вышло? Это давно уже забыто, верно? Я из тебя воспитываю настоящего матроса! Скажешь, не водил я тебя по всему судну? Не объяснял, какой механизм для чего служит? А как я тебе все геометрические фигурки вчера расписал? И алгебру ответил по устному. Все правила — и подряд, и вразбивку! Было?

Витя хочет восстановить истину. Он вносит поправку:

— О том, что против равных сторон треугольника лежат равные углы, ты вчера не смог ответить! И потом, по алгебре…

— Не сразу! — не очень вежливо обрывает Коля своего учителя. — Стараюсь ведь! — и скороговоркой, в которой начисто отсутствуют все точки и запятые, переходит к главной части своего дружеского договора: — Витечка, попроси за меня капитана! Ладно? Я сдам! Да если у меня спросят правила расхождения судов в море, я и то отвечу! Тогда могут и к рулю допустить… Отчего ж не допустить, если я техминимум за первый класс знаю!

Коля так горячо уговаривает Витю, как будто только от него одного зависит исполнение всех Колиных желаний.

— Я же не прошу после экзамена мне звание матроса присвоить! Я же понимаю, что до шестнадцати лет в матросы не пробиться. Говорят, есть приказ министерства всех юнг до шестнадцати лет списать на берег. Но раз уж меня зачислили юнгой, то к рулю после экзаменов смогут допустить. Ох, Витька! Ты представь себе только: входит в рулевую рубку капитан: «Кто у штурвала?» — «У штурвала рулевой океанского судна «Богатырь» Николай Самохвалов». Ох, Витька!

Витя не может больше смотреть на Колю. Не может слышать его заискивающего шепота. Да разве можно допускать такую несправедливость? Ведь ясно, что у Коли талант. Талант к рулевому управлению.

Бывают разные таланты — он сам знает в Ленинграде ребят, которые в двенадцать лет дирижируют симфоническим оркестром, играют на рояле в Филармонии. Один тринадцатилетний мальчик сдал экзамен по высшей математике в университете. А есть еще авиамоделист — в тринадцать лет сделал модель реактивного самолета и занял первое место на выставке. Витя обязательно попросит дядю. Надо только выбрать удобный момент, чтобы не нарваться на строгого, молчаливого дядю. Первый может сказать: «Что ж, попробуем!» Второй скажет: «Не суйся не в свое дело!»

Обо всем этом Витя только подумал, а сказал, как будто он и в самом деле был Колиным школьным учителем:

— Но ведь дядя Сергей нам говорил еще в порту, помнишь, что вначале нужно…

— …показать выдержку, стойкость, терпенье. Не отступать перед трудностями. Думаешь, я забыл? А я разве, отступаю? Вот ты об этом и скажи дяде, что я не отступаю! Хотя, может, он и тебя не послушает. — В голосе Коли послышалась безнадежность. — Я гляжу, что он и с тобой, вроде как со мной, не очень-то нянчится!

— А я разве из другого теста? Как с тобой, так и со мной!

— Коля! Сынок! У тебя праздник? — поднялся из трюма боцман. У него на бровях, на усах осела соляная пыль. Соляной налет на губах. Соль попадает в рот. Боцман облизывает губы, отплевывается.

— Товарищ боцман, разрешите обратиться, — вытянулся перед отцом Коля. Знает, хитрец, чем отца расположить — у боцмана с капитаном одна школа: на службе никакой родни быть не может! Тут-то и можно «выбрать слабинку». — Попросите за меня капитана, товарищ боцман! Попросите?

— У тебя праздник? — вместо ответа повторил свой вопрос боцман. — Все свободные от вахты работают в трюме, вкалывают так, что кости трещат. А ты свой или со стороны пришлый? Пассажир? По билету Охотское море меряешь?

— Внимание на кунгасе! — рявкнул сокрушительный бас ухмана. Перепугал Витю. Он совсем позабыл, что несет вахту у трюма.

— Восемьдесят! Восьмидесятый подъем! Кажется, этот порядковый номер. — Витя вписывает палочку и быстро просчитывает всю страницу. Хорошо, что он догадался расположить счет десятками, разделенными интервалами. Правильно, восьмидесятый!

— Слыхал, восьмидесятый, — повторяет боцман. — Только восьмидесятый! А чтоб управиться за три дня, сколько таких подъемов нужно?

— Так там в трюме сейчас перекур. А я пока некурящий. Вот и решил проведать тальмана! Так попросите?

— О чем? О чем просить капитана? — вдруг забеспокоился боцман. — Что-нибудь нашкодил?

— Не-ет! — по-домашнему отвечает на отцовскую тревогу Коля. — На комиссию завтра хочу! А что? Я ведь назначен был перед рейсом. А, пап? Вы тоже хороши… Переиначиваете?

— Не надо было нам с капитаном двоек таскать! Переэкзаменов… — с запоздалой строгостью отчитывает юнгу боцман.

— Он теперь старается! К концу рейса все исправит, — вступился за понурившегося ученика учитель.

— Теперь! — отплюнулся боцман то ли от соли, то ли от неубедительности защиты. — Надо было своевременно!

— Надо было, — смиренно вздыхает Коля. Плечи у него обвисли, голова склонилась на грудь. Ни дать ни взять — раскаявшийся грешник.

— Ну что тебе комиссия? — не выдерживает такого смирения отцовское сердце. — Пока не окончишь школу юнг, все равно матросского звания не получишь. А без звания какой же ты матрос?

Коля стоит все с тем же поникшим видом. Даже в глаза отцу не смотрит, отворачивается. И вдруг Витя увидел в глазах юнги такую пронзительную хитринку, что даже сам закрыл глаза, чтобы боцман не увидал ее отблеска.

— Сознаем! — боцман не очень уважительно шлепает сына по затылку. — Дружкам на Голубинке похвалиться охота? И мы, дескать, не салаги, а матросы! Но смотри! — вдруг свирепо вытаращил глаза боцман. — Если ты завтра на экзамене начнешь мне врать насчет парусного вооружения шлюпки или по морской практике в узлах запутаешься, — смотри, Николай, я сам в комиссии! Гонять буду — от киля до клотика.

— Па-ап! Товарищ боцман! Поговорите с капитаном! Попросишь?.. Попросите, товарищ боцман!

— Я ручаюсь, что после рейса Коля сдаст переэкзаменовку минимум на четверку, — солидно добавил Витя.

— Эй, электрик! — зашумел боцман и кинулся к первому трюму. — Уже давно день-деньской, а у тебя в трюме люстры горят! Вытаскивай-ка свою иллюминацию, живо!

Коля понял: разговор у отца с Сергеем Ивановичем состоялся. Это точно. Иначе разве заговорил бы он так определенно о завтрашнем экзамене.

— А ты поддержал все-таки… Корень квадратный! — На сей раз «корень квадратный» Коля произнес по-дружески. Он схватил Витю за шею, стукнулся лбом. Вите больно, но он старается не показать вида.

«Козлы», — вспоминает Коля, как их обозвал в порту капитан, и радостно смеется. Нет, ленинградские ребята, видать, как и дальневосточники, верные дружки-товарищи.

— Замерз? Иди погрейся, — только теперь замечает Коля синий Витин нос. — Иди, я за тебя постою, пока в трюме перекур.

— И ты замерзнешь. Вспотел и простудишься. Перед экзаменами!

— Ну-ну! Я закаленный!

Хорошее это дело — ребячья дружба. В друга веришь — рядом с ним становишься и сам сильнее и смелее. Другу доверяешь свое самое сокровенное.

— А как же ты все ж думаешь? Допустят на комиссию? Ты же у меня знающий!

— Я бы допустил, — солидно начинает Витя, но тут же теряет последние крупинки солидности. — А ты что же, думаешь я не стану закаленный? — Он тоже ищет поддержки у опытного моряка, почти матроса второго класса. Его завтра допустят, факт! — Пять дней мы в рейсе, а меня хоть раз укачало? Укачало хоть раз? — настаивает Витя.

— А шторм был? Гляди, море какое!

Витя смотрит на мертвое штилевое море и внезапно грустнеет.

Значит, без штормов, без ураганов не проверишь, есть ли у тебя морские качества? Ведь может оказаться, что на первой волне разлетятся все твои героические возможности.

— Коля! А вдруг все лето не будет ни одного шторма?

— Ты бы заплакал? Еще дождешься, что «Богатырь» будет с волны на волну, как бревно, валиться! Да по палубе зыбь с борта на борт гулять начнет. Ты думаешь, почему капитан так далеко от берега стал на якорь? Тут, у Камчатки, такие штормяги бывают! Ка-ак даст — и загорай на рифах. Даром разве в обязательствах команды пункт записан: «Держать наготове машину и брашпиль для возможности немедленного снятия с якоря…»

— И брашпиль? — как-то излишне громко удивляется Витя. — Брашпиль — это на полубаке, на брашпиле стоит боцман. А как работает брашпиль? Нет… Другу можно признаться: — Коля, а как работает брашпиль? Я забыл…

— Про брашпиль забыл? Чему вас только в школе учат? Приходите на судно и не можете отличить, где нос, где корма? (Дружба дружбой, а шефство шефством. Нужно «разнос» учинить, чтоб дело не забывал). Повторяю! Брашпиль — палубный механизм для отдачи и выбирания якорей. Брашпиль имеет звездочку, на которую наматывается якорная цепь. Звездочка приводится в движение электродвигателем. Сколько раз еще объяснять?

— Ну, ты не очень-то, — прервал Витя. Он переждал, пока отойдет подальше ухман. Нечего ему слушать, как решается между дружками вопрос шефства. — Я тоже объяснял, как вычислить объем трюма! А ты мне что ответил? «Если груз легкий, объем трюма будет один, а если тяжелый, — другой». Это ж надо такую глупость сморозить! Не знать простейших геометрических решений!

— Сравнил брашпиль с геометрией. Если капитан не знает, как работает брашпиль, он не капитан! Ну, а если не знает всех задачек…

— …то он невежда! Неуч! А неучи капитанами не бывают!

— Точно! — поддержал Витю боцманский тенорок.

Боцман вышел на палубу из подшкиперской. В руках у него тоненький пеньковый линек. — На, держи, — подал он веревку Коле. — Попрактикуйся на узлах. Сделай удавку, беседочный, над тройным морским помудри. Вдвоем со своим подшефным и потренируйся — и тебе, и ему польза будет. — Боцман скрылся под спардеком, но тотчас же вернулся снова: — Да устав морского флота повтори — права и обязанности матроса. Возьмешь в красном уголке! От работы в трюме попрошу грузового сегодня тебя освободить. Там мешков наготовили — кунгасов на сорок хватит!

— Стоп грузить! Перешвартовка кунгасов! — крикнул в трюм ухман.

Маленький буксир оттащил от борта «Богатыря» тяжело груженные кунгасы. Вытянувшись за ним цепочкой, они двинулись к камчатскому берегу. Пока подведут к трюму и ошвартуют другие, у Вити перерыв — считать нечего.

Витя засмотрелся на стоящий у трапа катер, на котором девочка — приемщица рыбаков — проверяла его работу.

— Сынок, погляди-ка, что на катере девчонка творит! — Подтолкнул боцман к борту Колю. — Учись!

Витя не может понять, что она «творит». На что Коле нужно глядеть? Чему учиться? Тому, как она веревочку в море бросает? Как лассо… То закинет, то подтянет обратно к себе.

— Она балуется, — говорит Витя.

— Не балуется, а тренируется, — говорит боцман. — С катера в кунгасы выброску подает. Времени не теряет зря. И ловко! Учись! — опять показывает он сыну на девочку.

— Подумаешь! Я еще не, так умею, — говорит Коля. Он не хочет и смотреть на девчонку. Нашел отец у кого матросу учиться.

— Николай Самохвалов! — неожиданно применяет строго официальную форму приказа боцман. — Последите, говорят вам, за ней! Сгодится!

— Есть последить, — по форме, так по форме. Накануне госкомиссии нечего портить отношения с одним из ее членов. Хотя бы и с отцом.

— Он у меня душевный, — оставшись наедине с Витей, говорит Коля об отце. — Он ведь добра желает! До завтра хочет всему на свете меня выучить! Следишь?

Витя следит за девочкой с катера. Но ему все-таки кажется, что она балуется. Что же на «Богатыре» никто веревками не бросается?

— А что такое выброска? — вспоминает свои шефские обязанности Коля. — Могут меня завтра на комиссии спросить про выброску? Могут… Выброска — это есть бечевка с привязанной к одному концу деревянной колотушкой. Другой конец у тебя должен быть в левой руке. Ты должен выбросить конец с колотушкой с борта судна, например, на берег. А там его подхватят швартовщики и потянут привязанный к ней швартовный конец. Ясно?

Вите не очень ясно, что, куда потянут. И потом, какая цель выброски у девочки? Вот она размахнулась, и колотушка упала в порожний кунгас.

— Метров двадцать, — уважительно говорит Коля. — Теперь смотрит, целится в дальний… Попадет?

Незаметно для себя ребята становятся как бы участниками тренировки. Зрителями и судьями.

— Э-э! Мимо. В море плюхнула, — с убийственным презрением фиксирует промах Коля. — Учиться мне у нее?! Ей — у меня!!!

— Еще бы! Ты у нас во всем отличник! — неожиданно обижается за девочку Витя. — Она все-таки ловко орудует веревочкой…

— Насмехаешься? — незлобно спрашивает Коля. — Смотри. — Он подбегает к фальшборту и снимает с «утки» висящую на ней выброску. — Видишь, у борта три кунгаса. В какой хочешь, чтоб я попал.

— В какой она целилась… — неуверенно говорит Витя.

— В дальний? Смотри. — Коля щурит левый глаз — прикидывает расстояние. Затем сильно размахивает правой рукой и ловко, как-то из-под низу, выпускает колотушку. Бечевка со свистом выскальзывает из Колиной руки, и колотушка падает в дальний кунгас. — С одного раза! Видал?

— А еще! — просит восхищенный Витя.

— Была мне нужда в игрушки играть. — Коля деловито выбирает линек, наматывает его между большим пальцем левой руки и локтем в ровный моток. — С девчонкой вязаться!

Девчонка даже не посмотрела на Колин бросок. Вот опять нацелилась… Размахнулась… И зацепилась грузом за буксирный гак.

— Заело, — хохочет Коля. Витя не так громко, но тоже поддерживает товарища. Коля оглянулся. На палубе, кроме них, никого. Подойдя вплотную к фальшборту, он заложил два пальца в рот и пронзительно свистнул. Потом сложил ладони рупором: — Э-эй, матрос с разбитого корабля! Опять промажешь!

Девочка не спеша освободила колотушку. И сделала бросок. Но мимо…

— Немножечко не докинула. Вот самую капельку! Почти докинула, — по справедливости судит Витя.

Но Коля — судья по всем правилам.

— Выбирать линек не умеет, — говорит юнга. — Разве так набирают петли! Наверно, морячка вроде тебя. Брашпиля на судне не найдет… Я б такую на экзамене «зарезал».

Девочку неудача тоже расстроила. Да еще при двух свидетелях с «Богатыря». Босая, в красной майке, в зеленой выцветшей юбке, она прошла на нос буксира и вылезла на планширь. Казалось, качнись буксир самую малость — и она будет за бортом.

— Упадешь, — крикнул Витя.

Девочка не обратила на его крик никакого внимания. А может, и не расслышала.

— Коля, она свалится. Позвать кого-нибудь?

Коля не шелохнулся…

— Коля, по законам равновесия при броске…

— Отстань ты со своими законами!

От напряженного внимания ребята оба тяжело дышат. Оба ощущают собственное бессилие. Коля отлично понимает, что девчонка уже зарвалась. Что она не будет слушаться, тем более чужих.

— Ха, морячка, — тревожно роняет он, — берется не за свое дело. Думает, вылезла на борт, так легче будет бросать. А упор ногами где? Нужно просто бросать сильней…

Все последующее произошло так стремительно, что Витя не успел даже вскрикнуть. Девочка сильно размахнулась и вслед за взвившейся веревкой упала в море.

Витя вцепился в Колину руку повыше локтя:

— Сорвалась! Коля, что же делать?

Резкий толчок в грудь почти свалил Витю на палубу. В ту же секунду тоненькое тело юнги перемахнуло через фальшборт «Богатыря» и скрылось за бортом.

— Сто-о-ой! — слышит Витя громкий крик боцмана. Боцман подбегает к борту, быстро разматывает и спускает за борт штормтрап.

Витю ноги не слушаются. Он с трудом заставляет их передвигаться. Он подходит к борту, перегибается через холодное железо всем телом — того и гляди сам свалится. Ищет глазами Колю. На гладкой поверхности никаких следов. Только белесый пар легонько клубится над тихой водой.

Где Коля? Погиб? Утонул? Попал под катер и ударился об него головой? И почему никто его не спасает? Ведь человек за бортом! Сколько раз Вите приходилось читать: когда человек за бортом, спускают спасательные шлюпки, бросают спасательные пояса, ищут в море человека. А тут боцман — отец человека за бортом — стоит и ничего не предпринимает.

— Помогите! Спасите! Дядя Сергей! Помогите! — слышит Витя свой собственный истошный крик. Витя упивается своим криком. Он взывает о помощи. От него сейчас зависит спасение друга. Витя не может остановиться и после того, как ему на плечо легла рука боцмана и повернула его лицом к стоящему у борта катеру.

— Помогите! — кричит Витя прямо в лицо Колиного отца.

— Да погляди ты! — легонько встряхивает капитанского племянника боцман. — Гляди сюда!

— Спасите! — еще раз выкрикнул Витя и поперхнулся. На носу чуть-чуть видимого за катером кунгаса, на мешках с солью, стоит на одной ноге, как цапля, девочка в красной майке. Другую ногу она поджала и трет рукой ушибленное колено. Девочка не отрываясь смотрит в воду за катером. А в море… В двух-трех метрах от катера Витя видит блестящую Колину голову. Вот он трясет головой, фыркает, как Ветрогон, оглядывается вокруг себя.

— Ищет утопленницу! Спасатель! — сердито говорит боцман. — Освод! Сам в воде, а утопающая в кунгасе! Кунгас-то стоит впритирочку к катеру. Так она точнехонько в него и приземлилась. Удачно спикировала. Если и имеет телесное повреждение, то только в виде синяков. А наш-то… Это тебе не Черное море — температура воды никак не больше десяти градусов, разом ноги сведет.

За Колей беспокойно следят десятки глаз. На Витин крик на палубу высыпала вся команда «Богатыря». Ухман, не сводя с пловца глаз, деловито сбрасывает с себя ватник и ботинки. Два матроса уже притащили швартовный пеньковый канат и спустили конец его до самой воды. Что-то кричат Коле кунгасники. Из рулевой рубки катера вышел человек в зюйдвестке — показывает рукой Коле на кунгас, в котором стоит девочка.

Коля, очевидно, и сам заметил красную майку. Вот проплыл мимо катера, плывет к судну, прямо к плавающему на поверхности воды концу каната. Витя от волнения лязгает зубами. Он пытается остановить противный стук, но нижняя челюсть ему не подчиняется. Казалось бы, чего ему теперь волноваться. За Колю он может быть спокоен. На его зов откликнулось столько народу. Под их наблюдением теперь с Колей ничего не может случиться. Витя только не понимает, почему злится боцман. В его возрасте ребята еще не знают, как часто взрослые за показной свирепостью скрывают тревогу за детей.

— Я тебе покажу матроса второго класса, — угрожающе бормочет боцман, тревожно наблюдая за каждым взмахом сыновьей руки. — Я тебе за эти морские ванны завтра устрою экзамены.

Но Коля не видит отца, не слышит его угроз. Подплыв к борту, он ловит конец, хватается за него обеими руками, обжимает ногами и начинает взбираться, отталкиваясь от судна.

— Карабкается! — кричит Витя.

Счастью Вити нет предела. Он следит, как Коля медленно поднимается вверх, цепляясь ногами за каждый сварной шов бортовых листов. Матросы осторожно тянут канат, стараясь всемерно сократить расстояние, которое преодолевает юнга.

— Дядю позову, — бросается Витя к трапу, идущему на шлюпочную палубу.

— Товарищ тальман! Извольте назад! Где это видано, чтобы вахтенный самовольно уходил с вахты! — преградил Вите путь боцман.

Витя, застыл на месте.

— Есть с вахты самовольно не уходить… — Хотя кому нужна сейчас его вахта? Никто сейчас не работает — и моряки, и рыбаки встречают Колю. Но разговаривать о том, что сейчас самое главное, никто Вите запретить не может. — Товарищ боцман, а здорово Коля прыгнул! И за что вы на него сердитесь?

— Отвага без смысла есть глупость, а не геройство. Какой же это герой — вылезет на палубу и от своего геройства на людей глаз не подымет! Ясно тебе?

— Нет! — чистосердечно признается Витя и неистово хлопает в ладоши. — На борту!!!

Несколько сильных матросских рук подхватили юнгу и рывком вынесли его из-за борта на палубу.

В таких условиях невозможно соблюдать дисциплину. Даже радость от несения вахты у трюма меркнет. Вахта становится нудной обязанностью. Броситься бы сейчас к Коле, как бросилась вся команда. А тут стоит перед тобой этот сухарь — Колин отец. И сам не идет и…

— Дядя Сергей! — Витя только сейчас заметил, что капитан стоит на палубе рядом с ним. Колю обступили моряки; на палубе с одежды юнги льется вода. Мальчик тяжело дышит, — видно, вылазка по канату не такое легкое дело.

— В чем задержка? — спросил Колю капитан. — Давай прямым рейсом в душевую. Парня хорошенько прогреть и растереть до окалины, — дает он команду боцману.

— Есть в душевую, — говорит боцман. Его не надо просить дважды. Схватив сына за руку, он поспешно тащит его под спардек; за ними уходят и матросы.

— Дядя Сергей! — Витя рад, что дядя Сергей здесь. Сейчас он скажет: «Витя, ты что ж не встречаешь дружка-товарища? Беги догоняй! Нечего торчать на этой дурацкой вахте, когда и дела-то никакого нет».

— Почему ты на палубе? — совершенно неожиданно спрашивает Витю дядя Сергей.

— Как?

— Витя, ты плохой товарищ!

— Я не плохой… Я сразу же стал звать на помощь!

— Ты умеешь плавать?

— Да…

— И ты не прыгнул в воду вслед за товарищем? Как же так?

— Я не знаю… Я никогда раньше не прыгал в море. Я только с вышки в Парке культуры и отдыха, и то не с верхней площадки…

— А по-твоему, Коля прыгает в открытое Охотское море ежедневно? Ты слыхал: вода здесь нестерпимо холодная!

«Зачем я не поехал в Мельничьи Ручьи?» — мелькнула мысль. Но Витя сразу же ее прогнал. Так рассуждают только трусы.

— Но, дядя Сергей. Коля закаленный. А я если бы простудился, мама потом никогда бы не отпустила меня… — Витя сам слышит, как жалко звучат его оправдания. — А вы? Вы бы разве меня не отругали, если б я за Колей… в море поплыл?

— Обязательно отругал бы! И даже пригрозил бы отправить обратно в Ленинград! Но на твоем месте я бы не испугался ни моря, ни насморка, ни капитана!

— Товарищ капитан, рыбаки просят догрузить последний кунгас, разрешите продолжать? — обратился к Сергею Ивановичу ухман.

— Действуйте! — сказал капитан.

— По местам! — крикнул ухман.

Лебедчики заняли свои места у контроллеров лебедок, матросы нырнули в трюм. Сетка с мешками снова поплыла за борт «Богатыря».

— Какой подъем? — спросил у Вити капитан.

Витя совсем забыл, что он тальман, что у него есть свои обязанности. Вопрос капитана подсказал готовому заплакать мальчику, что капитан еще не совсем его перечеркнул, что он дает ему время исправиться и верит, что это может произойти.

— Восемьдесят первый, товарищ капитан, — четко доложил Витя и поставил в блокнот жирную черную палочку.

— Дисциплину надо в себе воспитывать, — продолжал капитан. — Но чувство товарищества должно стать потребностью твоей души. — Капитан остановил одного из матросов: — Ну, как наш пловец?

— Все в порядке, товарищ капитан, — ответил матрос. — Сообща продраили докрасна полотенцами! Втиснули в сухую смену белья! Теперь вливают горячий чай с коньяком.

«А что думает обо мне сейчас Коля? Наверно, то же, что и капитан». Витя пытается поставить себя на Колино место. Что бы он сам тогда подумал? Но на Колином месте — в холодной воде Охотского моря — он представить себя не может. Страшно…

— Последний подъем, — слышит Витя голос ухмана. Записывает. Цифра 83 ему кажется какой-то несолидной. Он слюнявит химический карандаш и несколько раз обводит восьмерку, потом тройку. Язык его стал лиловым. Во рту появился противный привкус. И так ему стало жалко себя. Вот Коля сейчас герой, а он ничтожество, трус и к тому же плохой товарищ. А все из-за этой дрянной девчонки — дернула же ее нелегкая свалиться с катера!

— Последний подъем, — грустно повторяет он слова ухмана. — Последний — восемьдесят третий.

— Восемьдесят четвертый! Своих обсчитываешь!

Витя резко обернулся. Ну конечно, она! И красная майка, и зеленая юбка. Все сухо… И обулась в белые спортивные туфли.

— Ты с буксира?.. Да? Ты в воду падала? Ты, ты!!!

— Не в воду, а в кунгас.

В не свойственном ему «гражданском» платье у трюма появился Коля. Увидев девочку, он нахмурился, хотел повернуть обратно, но раздумал. А Витя кружит вокруг него. Заглядывает ему в лицо. Не знает, с чего начать. Сказать просто: «Прости меня», — девочка тут, при ней не получается. Раскаянье, радость, смущение — все перемешалось в Витиной голове.

— Коля!.. Ну, как ты? Ничего? Не ушибся?.. Вода холодная? Скоро солнышко ка-ак начнет палить — день сегодня будет опять ясный. Да, Коля? Коля, ты не обижаешься? На меня… Ты меня научишь за лето нырять?.. Коля, а гляди, кто здесь, — показывает Витя на девочку, как будто Коля ее сам не видит.

Девочка стоит молча, не принимая участия в беседе товарищей.

— Та самая… Какая падала!

— Не будет больше браться за матросское дело — за выброску, — стараясь не глядеть на девочку, говорит юнга.

— Буду, — дерзко посмотрела на Колю девочка.

— Опять завалишься!

— А ты больше не мокни!

— А ты откуда знаешь, зачем я в воду прыгал? За тобой, скажешь? — теперь и Коля смотрит на девочку.

— За кашалотом?

— Я, может, вылазку, на борт судна по канату сдавал, — нашелся Коля… — И сдал!

— На пятерку?

— Ты зачем на наше судно поднялась? — решает закончить разговор с насмешницей Коля.

— За вами! Пойдете на нашем катере к нам в «Зарю Востока».

— О чем это она? — непонимающе переглянулись Витя и Коля.

— Теперь до следующего каравана перерыв, — объясняет девочка. — Собирайтесь!

— На берег? — недоверчиво спрашивает Витя.

Конечно, он на камчатском берегу никогда не был. Это было бы очень здорово!

Перед отъездом из Ленинграда Витя успел прочесть толстую книгу о Камчатке русского путешественника Крашенинникова. Правда, судя по описанию, этот край больше пригоден к обитанию зверей, чем людей, а все равно интересно.

— Коля, а ты раньше бывал на Камчатке? Верно, что там нет ни скота, ни хлеба, частые землетрясения и почти круглый год непогода?

— Кто это тебе такие глупости наговорил?

— И что единственное удовольствие — это сидеть на берегу и слушать грохот прибоя, смотреть на снежные вершины гор.

— Ну да! Все сидят и смотрят на вершины гор, а рыбу за них ловит бурый медведь, — засмеялся юнга. — Только так нас и отпустили!

По тому, как это было сказано, Витя понимает, что Коля не прочь побывать на камчатском берегу, «если бы отпустили».

— К вечеру вернетесь! А будете ломаться, без вас отчалим, — тоном воспитательницы из детского сада сказала девочка. — И не копайтесь, караван готов к отходу.

— Отчаливай! Просились мы у тебя? — У Коли тоже есть самолюбие.

Куда бы это самолюбие завело ребят, неизвестно. Но тут появился на палубе капитан с человеком в зюйдвестке. Это был шкипер буксирного катера. Квадратный, бородатый, с лицом кирпично-коричневого цвета, рыбак Софрон не был похож ни на кого из Витиных знакомых ленинградцев.

— Где тут моя Саня-хозяйка? — загудел Софрон. — Пошла гостей звать, а сама застряла! Приглашение-то она вам передала или нет? Давай, морячок, руку! — Протянутая юнгой рука исчезла чуть не по локоть в широченной ладони рыбака.

— За дочку! — тряхнул рыбак руку мальчика. — Это дело десятое, что она не в воду попала, а в кунгас. Да ей и вода нипочем. Она у меня как треска плавает, как нырок на волне держится! Но тебе про то было неведомо, — опять тряхнул рыбак Колину руку так, что парнишка еле устоял на ногах. — У нас, у камчатских рыбаков, смелые люди в цене! Не откажитесь быть почетными гостями артели «Заря Востока». Капитан «добро» дал. Пошли на катер. Нынче наши рыбаки досрочно выполнили годовой план. Будут гости из других рыболовецких поселков, пионеры подъедут, разные авиамодели привезут. Вам, наверно, интересно будет познакомиться.

Камчатка и авиамодели! Или Витя ослышался?

— У вас, может, и кружок радиолюбителей есть? — задал он на всякий случай провокационный вопрос.

— Не знаю, не слыхал, — совершенно серьезно ответил рыбак, — а если и нет, — посоветуй. Внеси нашим ребятам предложение.

— И внесу… У меня с собой почти готовый радиоприемник по оригинальной схеме. — Здесь Витя уже в своей тарелке. О радиоделе он может говорить с кем угодно. — Дядя Сергей!.. Товарищ капитан! Можно? Разрешите нам с Колей съездить на берег.

— Не съездить, а сходить! Ездят на телегах, а по морю ходят, — не выдержал Витиной безграмотности юнга. — Разрешите к рыбакам, товарищ капитан?

— Товарищ учитель, — внезапно спросил капитан Витю, — что вы можете сказать о своем ученике?

— Он, дядечка… товарищ капитан… за время рейса большие успехи по математике имеет. И по алгебре, и по геометрии…

— А ты, шеф, доложи о своем подшефном, — обратился он к юнге: — Поведение, трудовая дисциплина…

— Витя Шапорин бессменно стоял тальманом с шести до десяти! Дисциплинирован. Что касается знакомства с судном, то… проявляет способности.

— Эх, кажется, «кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку», — засмеялся капитан. — Ладно, после разберемся. Боцман!

— Есть боцман! — как всегда, немедленно откликнулся боцман.

— Ввиду предстоящих завтра экзаменов юнгу Самохвалова освободить сегодня от всех работ!

— На госкомиссию, — еле слышно прошептал Коля. — Пойду на госкомиссию! Не хочу ни на какой берег! Витя, ты иди! Я никуда…

— Напротив, — перебил юнгу капитан. — Сегодня гуляй, набирайся новых впечатлений. Ночью крепко спи. А завтра в девять ноль-ноль являйся на экзамен, собранный, уверенный в том, что знаешь. Теперь оба запомните: вы идете на Камчатку представителями Большой земли. Один — от лица моряков торгового флота, другой — от ленинградских школьников. Надеюсь, что встреча будет протекать в атмосфере дружбы и взаимопонимания. Никаких «боксов», не так ли? Ходу до берега два часа, четыре часа на берегу, полтора часа обратно. — Капитан посмотрел на свои часы. — В восемнадцать тридцать быть на борту!

— Есть быть на борту в восемнадцать тридцать! — крикнул Коля. — А ну, Витя, теперь слушай мою команду. На сборы две минуты. Надеть парадную форму, надраить ботинки. Витя-а-а… А рюкзак? Топор не забудь захватить.

— Топор ни к чему, а радиоприемник, как видишь, пригодился!

— А если на необитаемый остров попадем? К дикарям в гости? — Коля с хохотом помчался в каюту.

Слегка смущенный товарищеской издевкой, но довольный тем, что Коля не вспоминает о своем одиноком прыжке, за юнгой заторопился и Витя.

— Ну, пошли, хозяйка! Полагаю, к вечеру доставим ваших ребят в целости и сохранности, — сказал рыбак капитану, пропуская на штормтрап первой девочку.

Уцепившись за веревки, Саня, почти не касаясь ногами ступенек, легко скользнула на палубу катера. По-медвежьи перебирая ступеньки, за дочкой грузно полез и Софрон.

— Заводи мотор! — крикнул он мотористу. — Гостей принимать — нужно самовар держать под парами.