По секретному антияпонскому договору с Китаем Россия заканчивала строительство железной дороги через Маньчжурию до Кореи — КВЖД. Дальновидные российские банкиры хлынули осваивать новые рынки, до завершения строительства оставался год. После этого вся недвижимость, все предприятия в районе КВДЖ должны были стать золотым дном.

Баронесса фон Штейн, дама весьма опытная в банковских делах, предложила князю Романову вложить личные средства царской семьи в Юго-Восточный банк, акционером которого была и сама. Ожидалось, что по окончании строительства железной дороги акции банка вырастут в цене втрое. Значит, и князь мог за год утроить вложенную сумму.

Но существовало некое, причем довольно большое «но»: Япония уже несколько лет требовала уменьшить влияние Российской империи на Китай, который считала своей вотчиной. Самураи недвусмысленно грозили войной, и Россия официально пообещала свернуть дела в Маньчжурии.

Очарованный баронессой и убежденный ее словами, князь Романов вложил 700 тысяч рублей семейного капитала в Юго-Восточный банк. Оставалась малость — не дать свернуть строительство КВЖД. Никто и представить не мог, что результат этой аферы будет исчисляться не в сотнях процентов, а в миллионах… жертв. Что встреча князя и баронессы приведет к скорому и неминуемому падению династии Романовых.

Современники Николая II отмечали, что царь испытывал перед Владимиром Александровичем «чувство исключительной робости». На семейном совете князь Владимир убедил царя Николая не сворачивать российское присутствие в Маньчжурии, вопреки обещанию вывести войска, данному японскому императору. Известно, что царь Николай железной волей отнюдь не блистал, что он достаточно сильно опасался совершить даже мельчайшую ошибку. Ответственность за решение вопросов государственной важности он с удовольствием перекладывал на дядю, жену, даже на старца Распутина. Одним словом, строительство китайской дороги продолжили.

А через год выяснилось, что 700 тысяч царской семьи в Юго-Восточный банк не попали, а были перечислены баронессой фон Штейн на ее собственные счета в банках Европы. Такой наглости — обокрасть лично царскую семью! — в империи еще не видели. После этого события князь Владимир отошел от большой политики, а скандал решили замять.

Но эта чудовищно наглая афера привела к катастрофе мирового масштаба: Россия не свернула экспансию в Маньчжурии и Япония объявила войну.

Газета «Матен» 6 мая 1905 года писала: «Из Гунджулина телеграфируют, что русская армия беззаботно празднует Пасху. Армия уверена, что на маньчжурском театре военных действий никаких крупных событий не случится раньше, чем произойдет морское сражение».

«Петербургские вести»: «15 мая в районе острова Цусима японский флот разбил Вторую эскадру под командованием вице-адмирала Рождественского. Потоплен 21 корабль (из них 2 подорваны своими же экипажами, во избежание сдачи в плен). Потери японцев — 3 миноносца».

Поражение России в русско-японской войне было еще более чудовищным, чем в Крымской. Даже ту самую недостроенную КВЖД, принесшую баронессе фон Штейн 700 тысяч рублей, пришлось отдать японцам по Портсмутскому мирному соглашению. Но сама баронесса совершенно не пострадала. Да и что ей можно было предъявить в суде? Разве она требовала, чтобы русские продолжали строить дорогу? Или она бросила вызов японцам?

Тем временем баронесса уже с головой нырнула в новые аферы — начиналось золотое время для жуликов и мошенников всех мастей. Шестого августа царь подписал манифест об учреждении Государственной Думы. Вероятно, частично благодаря усилиям госпожи фон Штейн в Россию пришла конституция — теперь для достижения желаемых успехов мало было просто обольстить члена царской фамилии. Хотя сенаторы-то тоже мужчины… Да и крах империи создание Думы не остановило.

Психиатрия и психология сходятся во мнении, что все самое главное в характере человека закладывается в раннем детстве, лет до пяти. Объяснение всех поступков, как хороших, так и дурных, следует искать в детских обидах, неразрешенных спорах, родительских позволениях и запретах, внешних обстоятельствах, заставляющих окружающих вести себя с ребенком тем или иным образом… Вероятно, во многом господа медики правы. Ну, или легко находят подтверждение своей правоте.

Ольга Сегалович — именно так ее звали в юности — воспитывалась в мещанской семье среднего достатка. И тут, как уже не раз бывало, с надежной опоры фактов мы ступаем на шаткую тропу предположений и разночтений. Часть источников утверждает, что будущая баронесса фон Штейн родилась под Санкт-Петербургом, в Стрельне, в семье знаменитого царскосельского ювелира. Однако одесситы упорно твердят, что баронесса родилась в Одессе и именно в Южной Пальмире провернула самые блестящие свои аферы. Об аферах мы все расскажем подробно, а вот о месте рождения даже дискутировать не станем. Ибо не место рождения отшлифовывает алмаз умений афериста, превращая его в бриллиант, а только талант самого афериста. В конце концов, великая Сонька Золотая Ручка тоже родилась не в Одессе и до двадцати лет жила на совсем другой окраине Российской империи.

Поэтому вернемся к юности баронессы, решив, что ее деяния куда интересней, чем точка на карте, где она впервые сказала «агу».

Итак, немалых средств отца вполне хватало на образование и безбедное существование Ольги и ее сестер. Однако будущее девочек оставалось туманным — ювелир Сегалович дворянином не был, а значит, о достойных браках можно даже не мечтать. Дочек ювелира окружали высокородные поклонники, но, увы, просватанные с рождения. И тут уж никакое приданое не могло сыграть ни малейшей роли. К тому же дела папеньки постепенно шли на спад — и теперь уже даже о приличном приданом мечтать не приходилось. Вот так девочка, ни в чем не знавшая отказа, поняла, что она — человек второго сорта, что существует разделение на ранги и что она никоим образом не может составить счастье молодого графа.

Однако Оленька знала языки, была хороша собой, обладала манерами, ее принимали в богатых домах. Когда нашей героине было шестнадцать, вышел наружу ее роман с сыном генерала Р. Влюбленные даже собирались бежать, но генерал, человек широких взглядов, вроде бы дал сыну разрешение на брак. Однако не ранее чем через полгода, чтобы они могли испытать свои чувства…

Казалось бы, все остались счастливы, но Ольгу вдруг поймали на воровстве в доме жениха: она якобы украла драгоценности генеральши. Вот и первая легенда — если девушка была дочерью достаточно богатого человека, так зачем же ей красть? Или она украла, повинуясь неудержимому зову природы, согласно бытовавшей в те времена теории господина Ломброзо? Как бы то ни было, дело замяли, однако с этого дня вход в приличные дома для девушки был закрыт, а свадьба отменена.

И вот тут мы встречаем очередное разночтение в ее истории. По некоторым версиям, генерал-отец носил фамилию Свешников, в краже обвинили прислугу, а драгоценности генеральши украла все-таки Оленька.

Долгих восемь лет девушка несла наказание за преступление, которого якобы не совершала. Дела отца продолжали ухудшаться. И тут ему на помощь пришел профессор консерватории Альберт Цабель (а по версии одесских историков — Цеперович), сердобольный друг семьи. То ли из сострадания к перезрелой девице, то ли прельстившись ее красотой, в 1894 году профессор-арфист Петербургской консерватории берет Ольгу в жены. Ради брака с профессором Ольга даже переходит в лютеранство. Супруга была моложе мужа более чем на тридцать лет и к тому же весьма хороша собой. Профессоршу окружал целый рой молодых поклонников, преклонявшихся перед прекрасной и к тому же обладавшей острым умом Оленькой. Однако замашки у девушки были скорее графские, а то и царские. Вскоре Цабель понял, что может остаться и вовсе без гроша в кармане. Если, конечно, не влезет в долги, чтобы погасить другие долги — те, что сделала его прекрасная молодая женушка. И тут мы впервые, если не считать странной истории с драгоценностями генеральши, сталкиваемся с особым даром Оленьки, который вскоре расцветет пышным цветом.

Согласитесь, что у молодой привлекательной дамы не может не быть многочисленных поклонников. И поклонники, что вполне понятно, не соглашаются оставаться просто друзьями, мечтая о значительно более близких отношениях. В красавицу влюбляется молодой граф В., путешественник и ученый. Ольга отвечает взаимностью, однако, вероятно, испугавшись этого яростного чувства, требует расстаться. На прощание красавица соглашается на одно, последнее свидание. Она со слезами рассказывает графу, что профессор Цабель разорен. В. молод и безумно влюблен. Жизнь без Ольги для него пуста. Он уговаривает красавицу принять от него деньги: граф заложил семейные драгоценности и принес Ольге 50 тысяч рублей, чтобы она выкупила якобы заложенный профессором дом. Однако вскоре «приходит известие», что Цабель неизлечимо болен. Бросить мужа в таком состоянии Ольга, конечно, не может. В конце концов, это просто непорядочно. Да и что сказали бы в свете, верно?

Получив это известие, не в силах больше жить, В. едва не наложил на себя руки. Встречаться с графом после того, как взяла деньги, Оленька, конечно, не могла: не с проституткой же он имеет дело, не купил же он, в конце концов, ее любовь. Безутешный В. уехал в Южную Америку, чтобы залечить сердечные раны и поправить дела семьи. К сожалению, в Россию ему вернуться было не суждено — он заболел лихорадкой и умер.

Неизвестно, сколько еще подобных афер успела провернуть Оленька. Промучившись долгих семь лет в странном браке, профессор подал на развод. Однако ему еще повезло — он оказался одним из немногих мужчин Ольги, умерших своей смертью, пусть и разорился перед этим.

Но Ольга, попав в столицу, вовсе не собиралась ее покидать. А значит, скандал с разводом ей был совсем не нужен. И Ольга нашла идеальный выход. Она внезапно вспомнила о «вере отцов» и перешла из лютеранства в… православие. Теперь брак ее считался недействительным. К тому же для ее проснувшихся талантов в столице открылось невероятно обширное поле деятельности.

(Отметим осторожно, что Сегалович-старший православным вовсе не был… Или же об этом нигде не осталось сведений. И вернемся к нашему занимательному повествованию.)

Как-то раз на званом вечере Оленька собирала деньги на экспедицию по изучению народов Севера. Этим «диким людям, живущим среди льдин», по мнению Оленьки, просто необходимы слово Божье и настоящая, достойная цивилизованного века медицинская помощь. На это благородное дело сбрасывались студенты, преподаватели и попечители университета. Денег собрали немного — около девятисот рублей. Но этих денег милейшей Оленьке хватило, чтобы съездить в Одессу и изучить новое поле деятельности в Куяльницких грязелечебницах. Именно здесь, в прекрасной Южной Пальмире, Ольга и проведет свои наиболее удачные банковские аферы.

Но как же семейная жизнь?

Не прошло и года после возвращения в православие (что само по себе уже некая афера, согласитесь), как Ольга уже стала баронессой фон Штейн, сначала закрутив роман, а потом и выйдя замуж за статского советника фон Штейна, владевшего огромным домом на Литейном. Статский советник, генерал, пусть и не соответствовал изрядным потребностям Ольги Зельдовны, но был весьма значимой фигурой в высшем обществе. Венчание генерала фон Штейна и Ольги Цабель состоялось в 1901 году. Религии наша оборотистая дама меняла так же легко, как и мужей.

Так Оленька получила доступ в высший свет, туда, где ее ждали приключения и аферы, но главное — тысячи, десятки, если не сотни тысяч золотом…

Под покровительством генерала на смену мелким прегрешениям пришли настоящие аферы.

И как раз в это время роковая красавица обнаружила в себе криминальные таланты. Томимые страстью поклонники открыли Ольге свои кошельки, но этого ей оказалось мало. Она была способна мастерски выманить деньги почти у любого человека, а причин не отдавать потом ни копейки даже не искала — просто не отдавала, и все тут. Достаточно было интимной беседы в закоулках роскошного зимнего сада, а также природного шарма и обаяния, чтобы кредиторы меняли гнев на милость. Кружа им головы нежными словами, поражая прелестью форм и нарядов, Ольга ухитрялась не только не возвращать присвоенные ценности, но вымогать еще и еще.

Ее лучшей защитой были имя мужа и его связи. Очарование прелестной хозяйки дома фон Штейнов было так велико, что в гостях стали появляться представители российского высшего света: сенаторы фон Валь и Маркович, обер-прокурор Святейшего Синода, печально известный Победоносцев, градоначальник Санкт-Петербурга генерал Клейгельс и многие другие.

Но брала баронесса ровно столько, чтобы простофиля не побежал в полицию в поисках справедливого возмездия. Да и высокие покровители защищали ее лишь одним фактом своего с ней знакомства.

К тому же полиция, наслышанная о невероятных аферах тогда еще неведомой Генеральши, располагала несколькими совершенно разными портретами предприимчивой дамы. Баронесса одинаково успешно могла сыграть роль и светской львицы, и провинциалки, и роковой красавицы.

Итак, Генеральша принимала у себя знаменитых царедворцев, посещала не менее благородные дома, где ее принимали не только как светскую красавицу и жену генерала фон Штейна, но и как даму умную и отменно разбирающуюся в подлинном искусстве. На самом же деле в начале своей криминальной карьеры Ольга приторговывала крадеными драгоценностями и поддельными слитками золота. Через свой салон она продавала подлинники якобы Рубенса и Гойи. Вот только не надо спрашивать, где она все это брала! Подобное ищет подобного — для аферистки найти такую мелочь не составляло ни малейшего труда. Как и подельников в столь тонких делах.

Мадам баронесса стала одной из первых женщин России, научившихся управлять автомобилем. И наверняка одной из первых в мире, научившихся (да и вообще придумавших) эти автомобили угонять. Однако сначала были все же фаэтоны и фиакры. Своих жертв баронесса находила по объявлениям, украденные экипажи сдавала в ломбард. Но особую страсть госпожа Генеральша питала к банковским аферам.

За ссудами она обращалась, конечно, не только в государственные банки. Частные банки тоже становились ее кредиторами. Говорят, что банки Одессы первыми удостоились этой сомнительной привилегии. Ссуды брала в первую очередь под недвижимость — дом на Невском проспекте она ухитрилась продать даже не один раз. Но об этом чуть позже.

Вернемся к банковским аферам. Особой страстью Ольги было создание несуществующих финансовых учреждений. В прессе разворачивалась большая рекламная компания, будущим вкладчикам обещали крупные дивиденды. Однако банки с солидными названиями существовали всего несколько месяцев. Таким стал и банк «Империал. Одесса-Стамбул. Порто-франко. Кредиты Романова». Обобранные предыдущими аферами, например, обжегшись на банке афериста Мишица, одесситы долго присматривались и принюхивались к новому заведению. Тут на сцену и вышла подруга членов царской семьи, несравненная баронесса фон Штейн. За ней тянулись слава мецената, знатока искусств и… километровый хвост одесских воздыхателей. Баронесса сделала весомый взнос в этот банк. И тут же часть ее поклонников поступила подобным образом. Через несколько дней котировки банка внезапно возросли. Баронесса и ее знакомые получили немалые дивиденды. Газетчики тут же сообщили новости читателям, и вот уже километровая очередь будущих вкладчиков выстроилась перед дверями банка. На пике популярности банк лопнул, а баронесса уехала со всем награбленным имуществом.

В руках полиции оставались только мелкие клерки банка. Ими, как правило, были нанятые за хорошие деньги бездомные и бродяги. Подставных «банкиров» отмывали, учили грамотно говорить (а иногда — увы, судьба человека может шутить самые злые шутки — эти наемные труженики были выходцами из весьма родовитых, но разорившихся семей). Сама же баронесса Ольга почти всегда избегала подозрений полиции.

И после этого кто-то будет говорить, что пирамиды придумал господин Мавроди! Да он просто применил столетний опыт удачливых предшественников и, как хороший математик, просчитал все возможные варианты существования такого финансового учреждения. Да, оно не могло существовать долго. Но какое-то время вкладчики не чувствовали себя обманутыми, напротив, они считали, что нашли если не подлинную золотую жилу, то уж точно изрядных размеров золотой самородок. Банковские аферы наверняка возникли почти одновременно с появлением банков.

А о том, какую роль подобные разорившиеся заведения могут сыграть в судьбе города, мы еще не раз упомянем, рассказывая о знаменитых преступниках и аферистах. Одна только история господина Черта-Тертичного многому могла бы научить ту же баронессу. Жаль только, что произошла она позже.

В конце XIX века многие компании, нанимая работников, использовали принцип залога. Это значило, что служащий, нанимаясь на работу, был обязан внести за себя в кассу предприятия некую денежную сумму. Причем размер залога зависел как от уровня фирмы, так и от размера будущего оклада. Крупные предприятия, концессии и банки брали с потенциального клерка залог больший, чем только что организованные тресты или мануфактуры.

И эта практика натолкнула баронессу на целое подпольное предприятие. Такой принцип найма на работу стал настоящей и к тому же неиссякаемой золотой жилой. И известно обо всем стало, сами понимаете, далеко не сразу.

Как-то в жандармское управление ввалился странного вида господин, упорно требующий приема у самого высокого начальника, а лучше у самого обер-прокурора. Его, как он сказал, обвели вокруг пальца и обворовали самым странным образом. Отчаявшийся господин поведал, что лишился всего состояния, попал под подозрение полиции и еще остался должен несколько тысяч рублей золотом. Разгневанный господин оказался Савелием Б., опытным управляющим, только что вернувшимся из Сибири. Там он пытался занять кабинет управляющего золотодобывающего прииска на том основании, что теперь назначен на столь важную должность. Ее, эту выгодную должность, всего два месяца назад господин Б. купил на ярмарке вакансий. Как позже выяснилось, организатором этой ярмарки, а на самом деле изрядной аферы, была госпожа Генеральша. Она продавала несуществующие доходные места на действующих сибирских приисках, продавала и сами прииски, правда, тоже несуществующие. Не брезговала баронесса и продажей крупных чинов. Особенно доходное место могло стоить и 30 тысяч золотых рублей, и даже больше. Уже известный нам Савелий Б. за место управляющего крупным сибирским прииском заплатил немалые деньги, причем часть из них он взял в долг. Контракт был подписан на три года. По документам работодатель, известный промышленник, обязался платить по три тысячи рублей жалования ежемесячно. И вернуться из Сибири господин Б. смог только через несколько месяцев, в течение которых госпожа Генеральша успела продать, по сути, бумажки, то есть липовые документы липовых управляющих, еще не одному человеку. И только после этого разразился скандал.

Генеральша с большой выгодой продавала места управляющих крупных серебряных и алмазных рудников. Большим спросом, если можно так выразиться, пользовались теплые места начальников тюрем, инспекторов арестантских поселений и управителей заграничной недвижимости известных и сиятельных персон. Ну как здесь не вспомнить господина Бомарше и «Женитьбу Фигаро», где судья, а не какой-то жалкий фигляр, говорит: «Как это плохо, что должности у нас продаются! Лучше бы их раздавали бесплатно».

Собственно, такие продажи были завуалированными взятками. Даже поговорка существовала: «Не подмажешь — не поедешь»… Да и по сию пору существует.

На ранних этапах развития общества просто «давали на лапу», но в цивилизованную эпоху появились фермитлеры — посредники в решении денежных вопросов. Ими становились люди предприимчивые, и взятки они носили открыто. Этих господ знали в лицо, но их никто не трогал. Оно и понятно — основной-то доход от многих хлебных мест как раз и получали… скажем так, в виде хабара, «подарков». Или, говоря попросту, в виде взяток. Еще не раз мы будем употреблять слово «фермитлер» в нашей книге, причем рассказывая о совершенно разных людях, живущих в разное время. А идеи-то не стареют…

За год в полицию обратилось как минимум пять управляющих далеких, но знаменитых Нерчинских приисков.

Баронесса фон Штейн также может считаться автором идеи создания искусственного ажиотажа на бирже. Путем распространения ложных слухов она провоцировала подъем акций того или иного банка. Впоследствии точно так же искусственно акции понижались в цене. В итоге разорялись целые состоятельные дома. Собственно, об этом мы уже рассказали. Ну как тут не вспомнить господина Дюма-старшего и графа Монте-Кристо, с его историей о персиках и сонях… Возможно, баронесса Ольга тоже увлекалась чтением подобной литературы…

Жертвами афер госпожи Ольги становились крупные промышленники, первосвященники, думские чиновники, банкиры и даже особы царских кровей. С этой истории мы и начали свой рассказ.

А теперь вернемся к высокому искусству. В 1905 году Петербург заговорил о художественном салоне баронессы фон Штейн, где выставлялись подлинники великих мастеров. Революция подтолкнула инфляцию, и промышленники, купцы, да и просто состоятельные люди стали покупать вещи, ценность которых с годами должна была только расти. Генеральша стала известным коллекционером и аукционистом. Как-то раз она продала советнику П. картину Гойи. Но вот незадача — краска оказалась сыровата… Естественно, факт каких-либо махинаций доказать не смогли. Разве что уголовники теперь стали уважительно называть Ольгу фон Штейн Генеральшей.

В это время как-то подозрительно скоропостижно скончался барон фон Штейн. Его родственники осаждали полицию, утверждая, что барона отравила жена, но доказать снова ничего не смогли.

Мечтая уехать из Петербурга, где все напоминало Ольге о горячо любимом генерале, она за бесценок продала дом вместе с обстановкой и картинами. Покупатель, золотодобытчик П., из новых богачей, с радостью выписал чек на полтора миллиона. К ужасу нового хозяина, вскоре из вояжа вернулись настоящие владельцы проданного баронессой дома. Всего за неделю «обезумевшая от горя» баронесса умудрилась продать еще два дома на Невском, причем один из них принадлежал семье поэта Некрасова.

И вот наконец свершилось. Генеральшу привлекли к ответственности (впервые!) за продажу трех домов на Невском. Следствие располагало прямыми доказательствами вины баронессы Ольги. Одних только свидетелей нашлось более полутора сотен человек. За процессом следила вся империя. В прессе ежедневно публиковали репортажи из зала суда. Прокурор затребовал двадцать лет каторжных работ в Сибири. Защиту баронессы Ольги взял на себя депутат Государственной Думы адвокат Осип Пергамент.

Он строил защиту на том, что баронесса страдает психическим заболеванием — клептоманией, своего рода сумасшествием. Адвокат требовал выпустить душевнобольную под залог, под наблюдение врача. И суд выпустил Генеральшу под подписку о невыезде — возможно, чтобы не дать делу политической окраски. Конечно, баронесса тут же скрылась в неизвестном направлении и на суд больше не явилась. Однако «неизвестное направление» в данном случае было лишь фигурой речи — полиция знала, что Ольга фон Штейн прячется у своего адвоката Пергамента, которого, разумеется, все считали любовником баронессы. Дом взяли под наблюдение, но ни одна дама не заходила в него и ни одна не выходила. Да и вообще никто в него не заходил и не выходил.

Разве что однажды вошел молодой флотский офицер. Без санкции прокурора вломиться в дом депутата Государственной Думы сыщики не могли, им оставалось только следить за передней дверью и ждать развития событий. Примерно через час молодой офицер покинул особняк, сел в пролетку и исчез. Теперь уж точно в неизвестном направлении.

Наконец к вечеру полиция получила санкцию на обыск дома Пергамента. Когда сыщики ворвались в дом, они обнаружили там только двух мужчин — хозяина и молодого офицера в штатском платье. Того самого, которого видели входящим в здание днем. Понятно стало, что фон Штейн сбежала, переодевшись во флотскую форму.

Во время допроса флотский офицер признался, что помогал госпоже баронессе только потому, что был страстно в нее влюблен. Судьба же адвоката Пергамента сложилась куда печальнее: его подвергли суду чести и лишили права заниматься адвокатской практикой. Конечно, он не выдержал позора и покончил с собой. Произошло это в 1909 году. Хотя, возможно, до самой своей кончины он продолжал помогать баронессе Ольге.

Тем временем полиция разыскивала фон Штейн по всей Европе. Тайно вскрывали корреспонденцию всех, кто мог переписываться с мошенницей. Велось наблюдение за приятелями преступницы. Вскоре сыщики обратили внимание на странные письма, которые получал чиновник министерства юстиции. По другим сведениям, эти послания получал сам Пергамент. (Да и вообще, многое в этой истории — не более чем измышления, в той или иной степени достоверные. Увы…) В письмах некая Амалия Шульц из Нью-Йорка просила денег. Кто же еще мог их просить, если не Генеральша в бегах?

Хладнокровно арестовав Ольгу, американцы под конвоем отправили ее в Россию — через Испанию. Таким образом, 9 декабря 1908 года суд сумел продолжить слушания по делу фон Штейн. Но теперь процесс не привлек особого внимания, некоторые потерпевшие даже не явились на заседание, а защитником стал известный адвокат Бобрищев-Пушкин. Он сумел добиться снятия обвинений не только в мошенничестве, но даже в побеге. Причем по той же причине — душевная болезнь и клептомания. Недавняя потеря мужа, генерала фон Штейна, тоже стала смягчающим обстоятельством. Кстати говоря, муж действительно оставил жене в наследство дом, и не тот, который фигурировал в деле. Продав его, баронесса легко откупилась бы от всех долгов. Но дом как-то очень вовремя сгорел. И в результате баронесса получила всего шестнадцать месяцев долговой тюрьмы за растрату имущественных залогов и неуплату налогов. Что до свидетелей, вероятнее всего, о многих из них шантажистка Генеральша имела разоблачительные сведения.

В заточении у Ольги фон Штейн, конечно, нашлось время для составления новых планов и придумывания новых афер. Но для этого (и еще для того, чтобы отделаться от настойчивого внимания полиции и прессы) ей надо было сменить фамилию. И баронесса, переехав в Москву, стала Ольгой фон дер Остен-Сакен, выйдя замуж за почти нищего барона фон дер Остен-Сакена. Якобы она пообещала ему за фиктивный брак десять тысяч золотом. Хотя современники утверждали, что Ольга могла обольстить любого мужчину, так что рассказ о десяти тысячах, скорее всего, является плодом бурной фантазии газетчиков. Этот третий муж умер почти мгновенно.

Барон, вероятно, особенно нищим и не был — напротив, он имел три доходных дома на Мойке. Дома после смерти мужа были проданы, а деньги за них переведены в Европу. Следом за деньгами из России уехала и Ольга — в Париж. Но там ей и заняться-то было особо нечем. То ли дело российское раздолье и российская же вседозволенность.

В 1917 году баронесса приветствовала инициативу женщин России создать женский истребительный батальон смерти. В бурлящей революционной стране Генеральша чувствовала себя как рыба в воде. Ольга выехала на голодающее Поволжье, где обменивала ценности на продовольствие. Обобрав всех, до кого могла дотянуться, баронесса исчезла со всем скарбом. Так продолжалось до тех пор, пока ее случайно не опознали по фотографии в милицейском альбоме с удивительным названием «Наследие царского режима».

В 1920 году она в очередной раз оказалась в руках правосудия. Петроградский суд приговорил ее к бессрочным исправительным работам — революционный трибунал доказал, что Генеральша занималась скупкой драгоценностей.

Баронесса уже разменяла пятый десяток, но по-прежнему была красива. Ее содержали в Костромской колонии. И здесь жертвой ее неувядающего шарма стал сам товарищ Кротов, начальник колонии, желавший сделать блистательную карьеру. Он искал умудренную опытом женщину, которая стала бы ему надежным и разумным советчиком. И нашел, конечно. По его рекомендации в честь годовщины революции непутевой баронессе скостили срок, хотя непонятно, какое отношение она имела к смене власти. А затем Кротов сумел добиться полного освобождения Ольги, проявившей успехи в труде и сотрудничавшей с администрацией.

Более того, Кротов бросил службу и вместе с баронессой отправился в новую столицу — Москву. На самом деле никаких связей у Ольги уже не было. Но Кротов «сменил окраску» (как говорят среди господ предприимчивых и законом не связанных) и стал аферистом не хуже своей прекрасной наставницы. Он взял в Совнаркоме патент и открыл малое государственное предприятие под популярным в ту эпоху названием «Смычка», где за наличный расчет и натуральный обмен можно было получить все дефицитные радости жизни: от примусов до тракторов. Во времена НЭПа такое предприятие представляло собой настоящую золотую жилу, и деньги вновь, как в прежние времена, потекли рекой. Кротов был опьянен красивой жизнью. Два года для него превратились в один бесконечный праздник. Разгульная жизнь, беззаботная и беспечная, с ее хрустальными бокалами, дорогим вином, веселым ритмом фокстрота и полной вседозволенностью, вскружила голову бывшему начальнику колонии. В пьяном угаре Кротов угнал государственный автомобиль, и не просто государственный, а принадлежавший ЧК. Тут шутки закончились, и в азарте погони горе-любителя пристрелили.

Генеральшу взяли под стражу. Но в Бутырке несчастная женщина призналась, что Кротов-то, оказывается, был насильником, что он запугал ее и принудил к преступным действиям и разврату. Генеральша вновь обаяла следователя и получила год условно. И в 1923 году Ольга фон Штейн направилась в Петроград под опеку родни для перевоспитания. Это последнее, что известно о ней более или менее достоверно. И очень не хочется думать, что правы утверждавшие, что видели Генеральшу торгующей на рынке квашеной капустой.

Пусть уж она просто растворилась в сером флере Северной Пальмиры…