Стояла сухая солнечная осень — напоенная запахом трав, олив, винограда и свежего хлеба, какая бывает только в итальянской провинции. Ракела, стоя на небольшом пригорке, думала о своем новом парне — невысоком, грубом, но очень красноречивом и необузданном в страсти Бенито — сыне хозяина постоялого двора.
О том, кто с недавнего времени стал для нее всем.
Ей было шестнадцать лет, и она уже довольно долго работала в их кабачке. Она знала Бенито с самого детства, и нельзя сказать, что поначалу он ей очень уж нравился. Она считала его неотесанным.
Зато она очень нравилась ему.
А ей нравилось то, как он к ней относился.
— Я становлюсь немым, когда вижу тебя, — говорил он.
О, как это льстило! Пусть даже и не нужен он, но всегда приятно такое внимание! Прекрасно, когда в тебя влюбляются… «И прекрасно дарить любовь», — подумала Ракела, улыбнувшись и вспомнив их первую ночь.
Он не любил, когда она шла на танцы, — потому что она всегда танцевала с кем-то другим. О, как он ревновал! Он поистине неистов, этот Бенито… А чего стоили его пламенные речи, произносимые перед публикой! Взбудораженная толпа всегда начинала скандировать его имя, и она невольно испытывала гордость — ведь это за ней он так долго и безуспешно ухаживал! Его речь сменилась музыкой, и Ракела впервые позволила ему пригласить себя на танец.
— Я не могу больше спокойно на тебя смотреть, — прошептал Бенито, жарко дыша ей в ухо. — Ты так улыбаешься посетителям, а они все таращатся на тебя… Как же меня это бесит! Я сам хочу тобой любоваться и обладать тобой!
Она невольно отшатнулась, услышав такую наглость, но его глаза были просто бешеными, зрачки расширились, он с неожиданной силой привлек ее к себе, и она так испугалась, что даже не попыталась вырваться. Внезапно ее воля оказалась парализованной, и она почувствовала себя в полной власти этого человека.
— Я хочу быть с тобой. Ты уже в соку… У тебя красивые груди. Да и вообще ты красивая. И я хочу жениться на тебе. Я имею на это полное право, ведь я обратил на тебя внимание раньше других парней! — хвастливо заявил он. — Если я тебе не нужен, я брошусь под трамвай! Или нет, — тут он оглушительно расхохотался. — Если ты меня отвергнешь, я брошусь вместе с тобой под трамвай! Идем. Я буду просить твоей руки.
Бенито позвал извозчика и по дороге домой не сказал ей ни слова. Она тихонько сидела в уголке, а он то и дело щипал ее за руку.
Они приехали на постоялый двор его отца, и Бенито послал за матерью Ракелы. Вдова пришла, и последовала шумная безобразная сцена.
— Как вы ведете себя, Бенито? Я вас предупреждаю, — сказала мать, — Ракела несовершеннолетняя. Если вы не оставите ее в покое, я подам на вас жалобу и вас посадят в тюрьму!
Бенито не стал возражать и вышел из комнаты. Вернулся он через несколько минут с револьвером в руке. Это был револьвер его отца.
— Я вас предупреждаю. Вы видите этот револьвер, синьора Гуиди. В нем — шесть пуль. Если Ракела еще раз меня отвергнет, одна пуля будет для нее, а остальные пять — для меня. Выбирайте сами! — сказал он, и у вдовы Гуиди не хватило сил возразить ему.
* * *
На следующий день Ракелу отправили к тетке — в соседнюю деревню, от греха подальше. Но Бенито приезжал каждый день, преодолевая на велосипеде по двадцать километров — десять туда, десять назад. Он целовал ее при встрече и держал за руки, и она начала привыкать к нему, и он даже начал ей нравиться — вернее, начала нравиться его настойчивость, и в один прекрасный день он повалил ее на кресло, и им уже никогда не было суждено стать теми влюбленными, которые чувствуют себя неловко, час за часом смотрят, не отрываясь, друг другу в глаза или беззаботно, забавляясь, катаются в траве…
— Я нашел для нас квартиру, — сказал он однажды, с недовольным и мрачным видом. — Мне надоело ездить сюда каждый день, как на работу. Собирайся, я хочу, чтобы ты прямо сейчас переехала со мной на эту квартиру. Я хочу, чтобы ты стала матерью моих детей. И поторопись, у меня есть еще и другие дела.
Ракела не возражала и не требовала романтических объяснений. Она взяла пару ботинок, два платка, рубашку, фартук, захватила немного денег и отправилась вслед за своим избранником туда, куда он повел ее.
Она уже носила под сердцем его ребенка.
* * *
Это была первая ночь, когда они спали в одной кровати. Они поселились в самом дешевом, захудалом отеле. Ракела была взбудоражена, не могла уснуть, долго крутилась на постели и наконец, осознав, что ее беспокоит что-то еще, кроме смутной неуверенности в будущем, спросила:
— Тебе не кажется, что в этой кровати есть что-то странное?
— Зажги свет, — ответил новоиспеченный, но не венчанный муж.
В свете лампы они увидели целые полчища огромных клопов. Ракела в ужасе завизжала — и продолжала визжать все время, пока Бенито пытался разогнать их тряпкой и передавить тяжелыми башмаками.
Это была их первая ночь вместе — и последняя спокойная ночь в ее жизни. Бенито постоянно участвовал в тайных собраниях, и она все время ждала, что в дом нагрянут карабинеры и арестуют его.
Одна из ночей показалась ей особенно, бесконечно долгой. Она ждала мужа до рассвета, обхватив голову руками и всхлипывая, думая, что он либо попал в тюрьму, либо погиб. Наконец с лестницы донесся шум.
Ракела, дрожа, открыла дверь, и двое незнакомых мужчин буквально вручили ей Бенито — мертвенно-бледного, с ошалелыми глазами, они поддерживали его под руки, чтобы он не упал.
— Не переживайте, синьора, с ним не случилось ничего страшного. Он слишком много говорил этой ночью и, сам того не замечая, выпил невероятное количество кофе с коньяком, — пояснили они, извинились и покинули ее жилище.
Растерянная Ракела попыталась перетащить мужа в кровать. Не тут-то было! Он подскочил, стал бегать по квартире как одержимый, ломая все на своем пути, круша посуду и мебель, разбил единственное зеркало… Девушка бросилась к соседке, и они вместе вызвали врача.
Очнулся Бенито только к вечеру — туго скрученным веревками и привязанным к кровати.
— Что это? — закричал он. — Ракела!
— Ты буянил вчера, — она все еще не решалась приблизиться к нему. — Ты был очень пьян. Тебя привели какие-то люди.
— Немедленно развяжи меня!
— Ты не будешь больше кричать?
— Не буду, не буду! Развяжи, я тебе сказал!
Она осторожно присела на край кровати и, стараясь не причинять боли, сняла веревки с его затекших рук. Громко ругаясь, он встал, попытался растереть их, чтобы восстановить кровообращение, походил по комнате и вышел умыться.
— Неужели это я сделал? Каков разгром! — донесся до Ракелы его изумленный голос.
Когда он вернулся, его жена стояла посреди комнаты, уперев руки в бока. От ее робости и испуга не осталось и следа.
— Усвой хорошенько одну вещь, Бенито. Я никогда не соглашусь, чтобы моим мужем был алкоголик. Моя тетка пьянствовала, и я достаточно настрадалась, когда была девчонкой. Я знаю, что ты невоздержан и у тебя много неутоленных желаний, но запомни: даже женщину, если у тебя она появится, я простить тебе смогу. Но если ты еще хоть раз явишься в таком состоянии, я тебя убью. Клянусь, Бенито. И лучше не испытывай мое терпение и не проверяй на прочность мое обещание.
Похмельный, мучимый жаждой и изумленный Бенито только икнул. Хотя Ракела не очень верила в то, что ее угроза возымеет действие, с той поры он больше никогда не прикасался к спиртному.
* * *
Дни шли за днями, недели складывались в месяцы, затем в годы… Карьера Бенито стремительно шла в гору, и настал миг, когда из пылкого болтуна, заставлявшего загораться своими идеями целые стадионы, он превратился в лидера нации, сравнимого по могуществу и влиянию с Гитлером. И тогда он словно потерял голову от всеобщего обожания, от осознания собственной исключительности и превосходства над другими. Ракела потеряла счет его любовницам: Ида Дальзер, Маргерита Сарфатти и множество других, надолго не задерживавшихся в его постели… Она привыкла к его связям на стороне и огромному количеству незаконнорожденных детей. Она страдала невыразимо, но принимала это как плату за его огромную популярность и удовлетворялась тем, что именно она была официальной супругой первого лица Италии и только ее дети были рождены в законном браке…
Церемония их бракосочетания состоялась 16 декабря 1915 года в военном госпитале в Тревильо — в присутствии мэра и свидетелей. Вспоминать об этом событии Ракеле всегда было весело. Дуче, пожелтевший и исхудавший после перенесенного тифа, переминался с ноги на ногу и нервно поглядывал на нее. Его несколько тяготила официальность церемонии, и он хотел поскорее завершить начатое.
— Согласен ли ты, Бенито, взять в жены Ракелу Гуиди?
— Согласен! — тотчас ответил Муссолини.
— Согласна ли ты, Ракела, взять в мужья Бенито?
Ракела с растерянным видом молчала. Муссолини удивленно взглянул на нее.
— Согласна ли ты, Ракела, взять в мужья Бенито?
Ответа не было. Муссолини явно заволновался. По рядам гостей прокатился сдерживаемый шепоток.
— Согласна ли ты, Ракела, взять в мужья Бенито?
— Да, согласна, — наконец ответила она, смиренно склонив голову, и никто не заметил, как лукавая улыбка коснулась ее губ.
О, как ей всегда нравилось его дразнить!
* * *
Бенито уже почти доехал до Остии, когда его догнал маленький открытый автомобиль.
— Это дуче! — закричала молоденькая девушка, сидевшая на заднем сиденье, и в знак приветствия стала размахивать своей шляпкой. — Едьте за ним! — услышал Муссолини ее приказ шоферу, и это заставило его прибавить скорость.
Этого еще не хватало! Она преследует его, дуче, словно какую-то кинозвезду! Хотя, в общем, это забавно. Бенито менял направление, несколько раз из озорства еще прибавлял скорость или резко останавливался, но автомобильчик не отставал. Наконец он притормозил на круглой площади в Остии — эта восторженная красотка его заинтриговала — и стал ждать, пока она подойдет.
— Простите мою невольную дерзость, дуче, — промолвила девушка, слегка покраснев, но не опуская глаз. — Меня зовут Клара Петаччи. Я восхищаюсь вами и очень хотела бы познакомиться.
— Клара Петаччи. Хм.
У девушки были большие светлые глаза и точеная фигурка. Она выглядела очень мило в простом белом платье и соломенной шляпке с широкими полями.
Да, пожалуй, хороша.
Правильно поняв его пристальный взгляд, девушка осмелела.
— Дуче, я совсем недавно отправила вам стихи.
— Стихи? В самом деле?
— Да, стихи. Они о любви.
— Хм. Кажется, припоминаю. В ваших стихах очень много души, очень много чувств.
Девушка просияла.
— Дуче, нам пора ехать. Увидеть вас — для меня огромная радость!
Вечером она говорила с родителями только о нем, а на следующий день начала писать картину, посвященную дуче. А тем временем воспламенившийся под действием ее чар Муссолини приказывает разыскать ее.
Так в жизни Ракелы Гуиди появилась ее главная соперница.
— «Мне приснились Вы, и в моем неподвижном теле повеяло жизнью и красотой. В этом сне Вы разговаривали со мной. Ваш голос — приятный, как мелодия. Ваша улыбка похожа на теплый солнечный лучик. Не сердитесь на меня, но я все время думаю о Вас. Я Вас хочу». Да она сумасшедшая! — возмущенная донельзя Ракела держала в руке случайно обнаруженное письмо от Клары. — Она что, и вправду влюбилась в него, эта девчонка? Может, она просто глупа? Он же никогда не женится на ней… Однако с такими ненормальными поклонницами нужно быть осторожной…
Впрочем, она не особо беспокоилась по поводу измен мужа — к тому же теперь и сама стала вести себя более вольно. Но ей казалось, что Бенито испытывает по отношению к ней неприязнь и отвращение, и ее это безмерно огорчало. Она пыталась поговорить с ним, пыталась пару раз даже устроить сцену, но все ее попытки разбивались о самодовольство, равнодушие и цинизм дуче.
— Ракела, ты ведешь себя со мной равнодушно! Уже давно мы как чужие люди, и ты смеешь меня упрекать в том, что я иногда стремлюсь расслабиться?
— Иногда, Бенито?
— Черт возьми, ты говорила, что не будешь возражать, если на меня вдруг нахлынет страсть…
— Как тебе не стыдно, Бенито? Я всегда следовала за тобой по первому зову и была рядом и поддерживала тебя! Ты знаешь, что я и сейчас готова пойти за тобой даже на край света. Так почему же ты обращаешься со мной, как с ненужной вещью?
— Ну ладно, конечно же, я веду себя по отношению к тебе плохо. Но у меня есть смягчающие обстоятельства. Такой мужчина, как я, с таким количеством обожающих женщин… Как я могу удержаться? Как не свернуть с праведного пути? Все мужчины изменяют своим женам, даже сын цирюльника. И у них нет никаких оправданий. У меня же оправдание есть. Да, есть, и оно более чем весомое. К тому же она говорит, что мое тело — самое красивое в Италии!
Ракела была вне себя от возмущения.
— Когда я слышу это, думаю, что ты сошел с ума! — бросила она ему, выходя из комнаты. — Да, кстати. Если у тебя появилась молоденькая девчонка, перестань хотя бы звонить своей старухе Маргерите. Она говорила недавно, что у тебя кривые ноги…
* * *
Вторая мировая война была уже в самом разгаре, когда Бенито стремительно и как-то внезапно начал стареть. Ракела объясняла это попросту тем, что он еще больше озлобился и в сердце его не осталось места ни для каких чувств, кроме ненависти — к евреям, коммунистам, партизанам, немцам, своим любовницам и даже детям — и страха дряхлости.
— Я старею! — жаловался он ей. — Вокруг меня молодые люди, молодые женщины. Когда-нибудь они все станут променивать меня на молодых и крепких мужчин с густой шевелюрой. А я буду внушать отвращение. Но они будут продолжать видеться со мной — так, из жалости, и потому что я великий человек и дуче…
По ночам он не мог спать спокойно. Ему снились кошмары о том, как кто-то стреляет в него, один выстрел — в голову, второй — в спину, он чувствовал эти выстрелы словно наяву, видел, как он падает на сиденье автомобиля и как умирает, истекая кровью. Нервы его были расшатаны до предела, его могла вывести из себя любая мелочь.
— Клара, почему ты надула губки, а? Моя жена так себя не ведет!
— Ракела, ты глупа, как гусыня! Даже Клара умней тебя в сто раз!
Успокоить его не удавалось никому. Припадки бешенства или дикого страха сменялись безграничной грустью и равнодушием. В такие минуты единственную отраду он находил в том, чтобы оскорблять или расстраивать того, кто был в данный момент рядом.
— Я доволен тем, что у тебя тоже есть седые волосы, Клара. Это побуждает меня любить тебя еще больше.
Он любил, чтобы после таких признаний она обняла его и они поплакали вместе.
* * *
«Я умру от любви. Я покончу с собой, а иначе меня убьют они. Все меня видят — или думают, что видят, — такой, какой им хочется меня видеть. Мне кажется, что я и сама вижу себя отражающейся в одном из тех кривых зеркал, которые выставляют на ярмарках и в которых становятся худющими, низенькими или кособокими. Они называют меня маркиза Помпадур? А почему не Клеопатра? Что они обо мне знают?»
Так писала Клара в своем дневнике, томясь в ожидании известий от обожаемого Бенито. В войне назревал перелом, отношения с немцами усложнились, и наконец настал день, когда Муссолини, арестованный сначала королем Италии и сбежавший из-под стражи, стал пленником немцев.
«Я просила его не ездить к королю. Туда нельзя было ехать. Как я боялась, что они станут играть в футбол его головой! И я оказалась права. Господи, пожалуй, я самый любящий, верный и преданный ему человек. Разве можно сравнить меня с его женой? Но она тоже любит его… Она приходила ко мне, и после взаимных упреков и оскорблений, когда мы наговорили друг другу кучу мерзостей и даже чуть не подрались, мы обнялись и горько плакали над нашей судьбой и над судьбой Бенито… Она тоже в отчаянии. Мы боимся, что Бенито уже никто не сможет спасти.
Кто любит, тот умирает. Я следую своей судьбе, а моя судьба — это он. Слишком много людей повернулось к нему спиной, и я не могу поступить по отношению к нему так же. Я никогда его не брошу, что бы ни произошло, хотя знаю, что мне не удастся ему ничем помочь».
* * *
В самый страшный час на край света за Муссолини отправилась не Ракела, а Клара. Попытки спрятаться в колонне эсесовцев ни к чему не привели — близ деревни Донго итальянские партизаны узнали дуче.
В четыре часа следующего дня их повели на расстрел. Бенито был угрюм и апатичен, Клара не переставая плакала. Став у стены, возле которой должна была оборваться их жизнь, она очень тихо произнесла:
— Ты доволен тем, что я следовала за тобой до самого конца?
Раздались выстрелы, и она не успела услышать ответ.
* * *
«Дорогая Ракела!
Я уже достиг последнего периода своей жизни, последней страницы своей книги. Мы, возможно, уже никогда больше не увидимся. Вот почему я пишу тебе это письмо. Я прошу у тебя прощения за все то зло, которое я тебе, сам того не желая, причинил. Тебе ведь известно, что ты — единственная женщина, которую я действительно любил. Я в данный торжественный момент клянусь тебе в этом перед Богом и перед нашим Бруно. Ты знаешь, что нам предстоит направиться в Вальтелине. Попытайся вместе с детьми пересечь границу Швейцарии. В этой стране у вас начнется новая жизнь».