Антуан: «Ваш сын не приспособлен к школе!»
Антуану одиннадцать. Он приятный мальчик, интересуется моей работой, задает мне кучу вопросов. Ведет он себя естественно и раскованно, его не смущают белые халаты, он чувствует себя в больничном отделении как дома. Он доверительно сообщает мне: «Ты понимаешь, школа — это просто кошмар, особенно весь последний год. Мне попался учитель, который обращает внимание только на отличников».
1997 год, Антуан перешел в среднюю школу; мама приводит его ко мне на консультацию, потому что ее гложут сомнения по поводу его будущего. Да, его перевели в среднюю школу, но какой ценой! Бесконечные вечера, потраченные на переписывание сделанного в школе и подготовку уроков на завтра! Бесчисленные выходные, ставшие буднями из-за домашних заданий! Видно, что эта мама не преувеличивает — героическая мама, помогающая сыну «переползать» из класса в класс. Все эти мучительные часы она разделила с ним. Но сейчас ее терпение иссякло. «Это стало уже тяжело и мучительно для меня». Самое обидное, что все ее усилия безрезультатны, Антуан по-прежнему не тянет. «Ну что я могу еще сделать!»
Мама не знает, как помочь
Мама действительно делает все возможное, чтобы Антуан перестал быть худшим учеником в классе. Он ходил к логопеду — постоянно, начиная с четырех лет. Этими занятиями мальчик был уже сыт по горло, да и проку от них выходило немного: он недавно уговорил прекратить их. Такая же история с посещениями психотерапевта: недавно прекратил эти сеансы, бесплодно проходив два года. Ему стало неинтересно, да и в общем-то никогда они ему особенно не нравились. «Много шуму из ничего», жалуется мне мама, которая уже и не знает, каким еще образом помочь утопающему в море школьной премудрости сыну. Антуан по-прежнему путает буквы, пишет очень плохо, читает еле-еле и не понимает смысл прочитанного. «Он не успевает понять, о чем читает, потому что тратит очень много сил на расшифровку каждого слова. Переписать текст — адский труд для него! Он переносит на бумагу по буковке, не умея „сфотографировать“ целое слово». Мама недоумевает: за время занятий с логопедом он уже должен был бы хотя бы отчасти справиться с дислексией.
Что касается устных предметов, он неплохо справляется: у него хорошая память и логическое мышление. Вне школы он веселый, смелый мальчик, хотя мама и жалуется, что последнее время он стал более замкнутым: «Он мне кажется еще каким-то озабоченным… И я спрашиваю себя, не моя ли это вина…» Я чувствовал, что она лишена поддержки, что она в одиночку несет весь груз проблем мальчика. Когда речь заходит об отце Антуана, она отвечает, что отец не может найти к ребенку подход и оттого не занимается им вообще. Зато он уделяет много внимания младшему сыну, у которого в школе все в порядке. «Так что кроме меня ему некому помочь…», говорит мама, и чувствуется, что она боится: ее силы иссякнут и терпение истощится. Я постоянно повторяю ей: «Вы ответственны, но не виноваты! Ответственны за будущее вашего ребенка, но не виноваты в его затруднениях». Всем известно, что родители — не лучший вариант для занятий с собственными детьми. Происходит путаница ролевых отношений, чреватая проблемами в будущем. Когда ребенок взрослеет и желает освободиться от излишней опеки, дистанцироваться от родителей, он невольно бьет по самому больному месту. Как в законе Архимеда: чем больше родители давят, тем больше сопротивляется ребенок. А когда яблоком раздора становятся школьные занятия, ребенок, чтобы укрепить свою новую независимую позицию, начинает относиться к учебе еще хуже.
Встреча с Антуаном наедине не дала никаких поводов для особенного беспокойства. Между нами сразу же установилось взаимопонимание. С точки зрения психолога у Антуана нет серьезных проблем. Но он страдает от невнимания взрослых: не только отца, но и некоторых преподавателей. Зато от мамы внимания слишком много: она чрезмерно опекает мальчика. Она сама объясняет это тяжелым течением беременности. Он был очень желанным ребенком — и очень тяжело ей достался. Потом вроде бы все обошлось, в младенчестве у Антуана не было никаких проблем со здоровьем, в саду тоже все шло благополучно, первые трудности начались в подготовительном классе.
Сейчас, конечно, его уровень чтения ниже, чем полагается по возрасту. Гораздо ниже. Я рекомендую все-таки возобновить занятия с логопедом и успокаиваю мать. Объясняю ей, что все проблемы Антуана — технического характера, зато в голове у него порядок, что по моему мнению гораздо важнее. Еще я предлагаю все-таки вовлекать отца в занятия с мальчиком, им необходимо больше сблизиться. И в заключение прописываю лекарство, повышающее питание мозга кислородом, так называемый церебральный вазодилататор, который рекомендуют при дислексии. Мы договариваемся встретиться через три месяца.
«Не приспособлен к школе»
В начале декабря они появляются у меня в кабинете. Мама буквально с порога сообщает мне, что несмотря на логопеда и лекарство «все очень плохо. Антуан очень меня тревожит…» Она рассказывает, что во время школьного собрания директриса заявила: «Кроме проблем с успеваемостью, ваш сын еще и держится особняком, у него нет друзей… он не приспособлен к школе». Ситуация все больше усложняется: «даже по математике, с которой у него всегда было неплохо, сейчас появились проблемы, потому что он не может прочитать задачу». С английским вообще катастрофа. Другие ребята насмехаются над ним, и он начал строить из себя шута, чтобы хоть как-то выделиться. «Вот такие у нас невеселые дела».
Я остаюсь с Антуаном один на один. Он, как обычно, спокоен и дружелюбен. Но не так эмоционален, как раньше, он кажется немного грустным. Он уже не так словоохотлив, не так радостно реагирует на мои шутки, не так доверчив и откровенен. Все разъясняется оброненной им фразой: «Ну конечно, я же самый тупой в классе!» Мы обсуждаем с матерью проблему заниженной самооценки, она еще добавляет: «Антуан часто плачет во сне… наши отношения с ним испортились, потому что я ругаю его за плохие оценки…»
Расстается мы на том, что мальчику все-таки нужно продолжать занятия с логопедом. Лекарство нужно отменить, но зато я решаю встретиться с этой директрисой.
«И неграмотен!»
Директриса по телефону показалась мне очень возбужденной. «Это катастрофа! Антуан считает, что его травят; он говорит, что его никто не любит. В прошлом году мы предложили ему выбрать профессионально-техническое направление, но родители отказались. Они неправы, начался ад какой-то. Мальчик страдает, к тому же он неграмотный…» Я объясняю ей, что вплотную занимаюсь мальчиком, поскольку у него дислексия, что его способности не подвергаются сомнению, и в трудностях с учебой нет его вины. Поэтому вопрос о какой-либо профессионально-технической ориентации ставить совершенно преждевременно. Надо дать ему еще шанс. Я не против училищ, ну что вы. Можно проявить себя и в ремеслах, я ежедневно сталкиваюсь с такими примерами. И я вовсе не считаю, что путь обычного образования единственен и неповторим, напротив, он может стать источником стресса и драм. Каждый должен выбрать свой путь, который ему больше подходит. Для того и нужны разные направления обучения. Уж я-то с этим сталкиваюсь постоянно, ко мне чуть не каждый день приводят детей, нуждающихся в переориентации, дабы вновь обрести душевное равновесие. Но я настаиваю лишь на одном: для того, чтобы принять такое решение, надо хорошо разбираться в вопросе. Понимать, что такое дислексия. Конечно, эти дети не слишком-то приспособлены к школе, но это не повод, чтобы их из нее исключать. Учебное заведение должно приложить некоторые усилия, чтобы их принять у себя. И, честно говоря, это не бог весть какой труд. Я говорю этой руководительнице, что пришлю ей список советов, которые даю в подобных случаях.
Антуан грустит
Три месяца спустя Антуан с матерью пришли ко мне, как обещали, и я сразу понял, увидев их лица, что ситуация лучше не стала. И правда, мама сообщила мне, что напряжение стало невыносимым, что «Антуан рискует своим будущим. Все очень серьезно, в школе потеряли терпение». Она рассказала, что он стал хуже себя вести — порой его поступки просто необъяснимы. В довершение всего он стал ужасно неусидчивым, это усугубляет дело.
Оставшись наедине со мной, Антуан был грустней обычного. Я спросил его, чем он расстроен. Он ответил, что ему очень не хватает его брата, потому что они теперь в разных школах. Еще ему хотелось бы, чтобы одноклассники были бы приветливей с ним, он чувствует себя одиноким и отвергнутым и очень боится будущего.
Оказалось, что все беспокойство за неудачи мальчика по-прежнему ложится на плечи матери. Отец занимается с сыном, но ведет себя как «вторая мама». Он не может найти к ребенку подход: «У него не та позиция, которую ждут от отца, у них не возникает мужской солидарности… он не исполняет своей роли!»
Но вне школы ему неплохо
Время проходит, Антуан по-прежнему не умеет работать самостоятельно и зависит от матери. И то немногое свободное время, что у него остается, проводит наедине с телевизором или компьютером. Друзья вовсе исчезли с его горизонта. Результаты занятий с логопедом не особенно заметны. Маме кажется, что он не хочет взрослеть: иногда он изображает младенца или собачку. Единственное, что ему нравится — заниматься спортом. Он ходит на гимнастику, играет в футбол, стреляет из лука вместе с отцом — единственное их совместное занятие. Что касается отца, он, как выяснилось, безработный, и жизнь ему отравляет его собственная дислексия! Он отсылает письмо за письмом в поисках работы, но на этом все и кончается, потому что он боится, что его недостаток будет замечен в ходе собеседования. В школе Антуан окончательно рассорился с одноклассниками: «Я один раз подготовился и думал, что получу хорошую отметку, но я ошибся, когда читал, и весь класс стал хохотать!» Антуан — несобранный, порой наивный и незрелый мальчик. И главное, в этой школе его так и не захотели понять. И вот они принимают мудрое решение: в будущем году поменять школу. Он будет ходить в частный колледж, где в классе меньше учеников и им уделяют больше внимания. Мы встречаемся с ним накануне начала учебного года. Он гораздо живее и веселее. «Ну чего же вы хотите — каникулы!» — говорит мама. Он дарит мне чудесный рисунок о лете своей мечты: греческий храм с колоннами на берегу моря. В общем, он чувствует себя прекрасно. Я делаю вывод, что он «начал новую жизнь», он вполне в форме и у меня появляется надежда.
Еще слишком маленький
Когда я его вновь встречаю, он седьмой по успеваемости из одиннадцати учеников! Невероятный прогресс, он больше не худший в классе! Но, правда, он по-прежнему не самостоятелен: «Его не усадишь работать, все держится на мне, ему правда не хватает взрослости». Но тем не менее его табель вселяет оптимизм, он старается по всем предметам, по-прежнему занимается спортом, делает большие успехи в плавании. Его мама, занимающая крупный пост на большом предприятии, жаловалась, что он «вялый и безынициативный, ему не удается ни с кем подружиться, у него нет качеств лидера». Во время разговора с глазу на глаз Антуан показался мне раскованным, уверенным в себе; кажется, в этой школе его наконец сумели понять и принять.
Но я продолжаю следить за его успеваемостью. В феврале он по-прежнему седьмой, но его работы становятся хуже, он очень грязно пишет и с некоторыми предметами у него дело не ладится. Он работает часами, и каков же результат? А результат не блестящий. И опять слишком много телевизора и видеоигр… по словам его мамы, совершенно вымотанной этой системой «шаг вперед, два шага назад».
Почти подросток
В конце 1999 года Антуану исполняется тринадцать, он уже в следующем классе. Успеваемость никуда не годится. К тому же он мрачен, молчалив, и отношения в школе так и не наладились. «Мы работаем с ним не покладая рук, нет ни минутки свободной. Но учителя в ужасе от его диктантов, друзей у него совсем мало, и он иногда словно витает в облаках», жалуется мать. Во время нашей встречи с Антуаном один на один мальчик, напротив, спокоен, настроен оптимистично — даже несколько утопично. «Он хочет потом учиться на архитектора, жить ему легко, лишь бы еще в школу не ходить». Я проверяю, нет ли у него проблем с вниманием: «Нет, если я отвлекаюсь, то лишь когда мне неинтересно». Это нормальная реакция для мальчика, который становится подростком. Меня больше беспокоит мать: у нее усиливается стресс. Я прошу ее позвонить мне, если она заметит какие-нибудь изменения в сыне, который сейчас не внушает мне опасений. Он учится в школе, которая ему подходит, продолжает занятия с логопедом и у него в целом неплохой настрой. Будем следить, но слишком беспокоиться не стоит.
Я узнал, что Антуан остается на второй год, но в целом дела у него неплохо, оценки стали значительно лучше. Я обнаружил, что он очень изменился, вырос на двадцать сантиметров, превратился в настоящего подростка. В социальном плане он просто расцвел. К тому же он постиг азы «науки страсти нежной…»: «У меня столько подружек…» У них теперь с парнями компания, это так здорово! Мама как всегда отдувается за него, если она не стоит за спиной, треть уроков оказывается не сделана. Тут все никак не сдвинется с мертвой точки, у парня никакой самостоятельности. Занятия с логопедом стали давать результат, но с письмом по-прежнему остались проблемы. Тем не менее прогресс налицо, это признает даже мама, хотя иногда «он где-то не здесь, и его невозможно вернуть на землю». У нас с ним наконец устанавливается отличный контакт. Я чувствую, что он очень расположен ко мне, весел и приветлив, интересуется фотографиями моей семьи, которые тут и там развешены по стенам кабинета. Мне представляется, что сейчас ему не нужно никакой дополнительной помощи, кроме занятий с логопедом.
С этого момента мы встречаемся раз в полгода. В октябре 2001 ему 15 лет, он переходит в следующий класс — и, кажется, без проблем. Для подростка он очень симпатичен: общительный, не упрямый, покладистый, хотя и по-прежнему несколько незрелый. Он не совсем объективно оценивает свои силы, он убежден, что его будущее безоблачно и он легко перелетит в следующий класс (второй во Франции, то есть предпоследний). Он только не учитывает, что с письмом у него по-прежнему серьезные проблемы. И что его учеба происходит путем сверхчеловеческих усилий: два или три часа занятий каждый вечер, четыре часа в субботу, четыре часа в воскресенье, да еще логопед! «Боюсь, у него каша в голове», — говорит мама, которая четко представляет себе ситуацию. Оставшись с Антуаном, я стараюсь его предостеречь. Важно не выдохнуться, последний участок пути может быть слишком трудным для него. Я заговариваю с ним о более удобной для него системе обучения и о технической ориентации.
Найти правильный путь
Проходят несколько месяцев, наступает март 2002 года. Антуан все в том же классе — катастрофа! Последняя контрольная по французскому — 3 из 20. Понять, что он пишет, — невозможно. Но он вовсе не расстроен. Преподаватели его очень любят, говорят, что у него очень развиты аналитические способности, что у него прекрасное логическое мышление. Результаты по математике и физике — 13 и 15 из 20. Но ему надо стать ответственней. Это его слабое место, и мать уже изрядно озабочена, что такой взрослый мальчик до сих пор сильно зависим от нее. Я прошу его прочитать мне немножко, хотя меня немного смущает просить о таком шестнадцатилетнего юношу. И я весьма удивлен, что он до сих пор запинается на незнакомых словах. Я отмечаю себе: дефицит фонологического развития неизменен. Его самое заветное желание — чтобы мама меньше внимания обращала на его занятия. Очевидно, что пора перерезать пуповину, хотя бы для того, чтобы он наконец научился учиться.
В конце концов он все же решает последовать моему совету, поменять колледж и закончить свое образование в техническом лицее (техникуме), где получит профессиональный диплом. Я вижу его через два месяца после начала занятий. Не считая того, что некоторые учителя жалуются, что он мало работает, к технике у него есть способности, и с французским как-то дело наладилось. Он в отменном настроении: «Я влюблен!» — заявляет он мне гордо, — «мы все время пишем друг другу эсэмэски!» Вот уж спасибо от всех дислексиков электронным средствам связи! Фонологическое письмо типа «Е2», «О5», «Знеровка», «Сов7» здорово помогает им в общении. Они чувствуют себя наравне с остальными, подобно тому, как глухонемые отлично общаются под водой. Тем не менее я сказал, что ему не помешало бы слегка поднапрячься в колледже, и ему надо учиться быть ответственным. И он на верном пути. Доказательство — жалобы матери: «Он мне перечит, стал таким дерзким! Надо вновь за него взяться!» Я объяснил ей, что он ведет себя совершенно нормально, то есть по возрасту — он начал бороться за самостоятельность, и ей не жаловаться надо, а радоваться.
Антуан еще расцветет, научится сам управляться с домашними заданиями, станет самостоятельным и ответственным. Получит свой технический диплом, который откроет ему множество путей в жизни. В отличие от технической ориентации в средней школе, которая перекрыла бы дорогу его планам и оставила возможность заниматься только самыми простыми видами деятельности. Его пример поучителен: он показывает, насколько важно определить свои слабые стороны, дать возможность помочь себе в их преодолении, найти самое подходящее учебное заведение, и не забывать при этом ни на секунду, что главное — научиться самостоятельности. То есть, уже в детстве заложить основы взрослой жизни! «Не приспособленный к школе» Антуан в конце концов нашел подходящую для себя школу.
Дислексия: «Это ошибание невыносимо»
Хотя благодаря очкастому Гарри, ученику школы чародейства «Хогвартс», и образовалось целое новое поколение маленьких читателей, тем не менее огромная масса детей так и не приобщилась к чтению. Детишки, которые в жизни не сядут почитать, хотя полками с книгами увешаны все стены, расстраивают родителей, готовых порой устроить костер из телевизора и игровых приставок. К тому же родители знают, что бесполезно заставлять ребенка читать. Как говорит Даниель Пеннак, настаивать бессмысленно: «Глагол читать не выносит императива. Это свойство присутствует еще у некоторых глаголов: „Любить“, „Мечтать“. Можно, конечно, попробовать. А ну, давайте скажем: „Люби меня!“, „Мечтай!“, „Читай“! А ну давай читай, черт подери, приказываю тебе читать!»
Увы, ребенок предпочитает засыпать перед экраном или упираться носом в клавиатуру. Но виной не только его пристрастие к готовым зрительным образам и виртуальным подвигам. Многие дети не хотят читать по совершенно другой причине. Читать, говорите? Да у них просто не получается! Для них слово «книга» — синоним слова «мУка». Тяжкий путь, грозящий невероятными трудностями, без которых лучше бы обойтись. Враг, на которого они поглядывают издали, опасаясь, что он вдруг начнет их терзать. Лучше не трогать!
Преград для чтения может быть масса. Часто они скрыты, их трудно определить и догадываются о них с опозданием. В частности, такая преграда — дислексия. Она — один из ключей, запирающих для ребенка дверь в мир книг. Дислексия к тому же сильно тормозит процесс обучения и вызывает постоянные проблемы в школе. По данным статистических исследований, проведенных в феврале 2005 года, у 10-и процентов детей проблемы с чтением, причем у половины — достаточно серьезные. Причем, если в детском возрасте дислексия легко сходит с рук, впоследствии она здорово мешает жить.
— «Я возьмил ручку», — такая ошибка в четыре года только вызовет улыбку, она составляет часть очарования малыша. Но такие речевые «ляпы» у более взрослого ребенка вызовут лишь насмешки: «Глядите-ка, он разговаривает, как младенец!» Потом, когда приходит время учиться читать, наступает время сомнений: «В твоем возрасте можно читать и получше!» И наступает день, когда замечания становятся язвительными и жестокими: «Ты, неграмотный!»
Ни ленивец, ни бездельник
Дислексия может стать источником подлинных страданий, порождаемых в основном ощущением несправедливости. Ребенок — ни ленивец, ни бездельник. Если у него не получается читать, то лишь потому, что написанные слова лишены для него смысла. Он как будто расшифровывает незнакомый ему язык. И вот он глотает звуки, путает буквы и переставляет слоги, причем совершенно ненамеренно. Довольно быстро чтение становится ему ненавистным, а его мучения — предметом насмешки окружающих. Когда такого ребенка вызывают к доске писать упражнение, это превращается для него в сплошное унижение. Ребенка начинают считать умственно-отсталым, не пытаясь понять, почему его язык спотыкается о коврик слов.
Особенно такие дети страдают в школьных системах, основанных на превосходстве письменных предметов. Череда неудач провоцирует неприятие школы в целом. Ребенок вскоре начинает чувствовать свое отличие от других и школьная жизнь становится для него неинтересна. Он ощущает себя изгоем в маленьком пространстве учебного кабинета — и это впоследствии мешает ему найти свое место в большой жизни. Чаще всего так происходит, если его недуг так и не определен. И его упрекают в отсутствии усидчивости и старания — а он-то прикладывает такие усилия! Но они напрасны. Если оставить его без объяснений, он так и будет считать себя виноватым за все свои ошибки. Он спрашивает себя, почему все у него то шиворот-навыворот, то задом наперед, и приходит к выводу, что с ним что-то не так. Если за контрольную наинижайший балл — он сам виноват. Чувство вины усугубляется неосознанным пониманием несправедливости и ощущением собственной незначительности, которое мешает развитию его личности. У него возникают комплексы на почве своих многочисленных «неловкостей», которые могут иметь совершенно разное происхождение. Все эти нарушения натолкнули врачей на понятие о детях «дис», у каждого из которых свое специфическое расстройство.
Дети «Дис»
Он может быть «дизорфографичным», то есть неправильно транслировать звуки на письме и писать как слышит, и быть при этом неспособным исправить свой текст, испещренный ошибками. Этот случай особенно обиден для ребенка, который, например, прекрасно знает тему по истории или географии, и ему снижают оценку за грамматические ошибки. Это его совершенно деморализует. Его называют «дискалькуличным», если он неспособен производить операции с цифрами. Во взрослом возрасте это может привести к невозможности заполнить чек. Он может быть «дисфатиком», то есть страдать от невозможности выразить свои мысли словами, а может быть диспраксик, и быть неловким в действиях и жестах из-за нарушенной координации движений. В этом случае его тетрадки выглядят хуже черновиков, невозможно ничего прочесть, он толком не может вырезать, пользоваться линейкой и циркулем — и при этом речь у него может быть легкой и свободной, что называется «говорит как пишет». Все эти расстройства вызваны неполадками в той или иной части мозга. Эти нарушения происходят независимо друг от друга, но, как правило, дислексия и дизорфография неразрывно связаны между собой. У ребенка, страдающего дислексией, проблемы как правило возникают на стыке буквы и звука, при переходе от написанного слова к сказанному и наоборот. При этом он может в обычной речи совершенно нормально разговаривать, испытывая трудности только в присутствии текста.
Дислексия — самая известная проблема из названных, поскольку самая распространенная: от 4 до 8 процентов детей, причем одна девочка на семь мальчиков. В семидесяти процентах бывает наследственной. Риск, что у ребенка возникнет дислексия, увеличивается в восемь раз, если она присутствует у обоих родителя. Для них, дислексиков былых времен, эпоха, когда их считали тупицами и полудурками, благополучно миновала. Но их воспоминания о школе так ужасны, что они предпочитают прятать их подальше.
Когда такую мать, измученную плохими оценками дочери, спрашивают: «А у вас самой никогда не было такой проблемы?», она честно отвечает: «Да что вы, у меня никогда не было дислексии». Но к концу консультации, вспомнив бесконечные вечера, потраченные на переписывание домашних заданий, занятия с логопедом, которые сбивают ее график и все прочее, она скажет в отчаянье: «Вы понимаете… Я не могу больше. Она путает все слова. Это ошибанье невыносимо!» Вот тебе и невольное признание в аналогичном расстройстве; она с трудом его пережила, с трудом научилась с ним управляться и до сих пор пытается скрыть. Тогда как восьмилетняя дочка давно его интериоризировала, то есть «врастила» в психику.
Вот убедительное доказательство. Среди множества предложенных детям тестов есть история про хрюшку с черным пятном на ноге, которой фея предлагает исполнить самое заветное желание. Девочка попросила во-первых, чтобы фея убрала противное черное пятно с ее ноги, а во-вторых, чтобы она убрала такое же пятно у мамы! Для девочки дислексия — что-то вроде шрама.
Эпидемиологи отмечают, что дислексия чаще встречается в странах, где написание слов отличается от их произношения — например во Франции и в Великобритании. Наоборот, в Италии и в Испании, где связь между ними более «прозрачна», то есть слова произносятся так же, как пишутся, это расстройство встречается реже. Этот факт стоит принимать во внимание при выборе второго языка в средней школе.
Объяснение дислексии
Всех дислексиков объединяет ряд особенностей. Это нормально развитые дети, которые тем не менее плохо учатся по причине нарушения проводимости в одном участке коры головного мозга. Эти проблемы не объясняются ни умственной отсталостью, ни психологическими причинами, ни нежеланием учиться. Это — неврология. «У этих детей парез чтения», объяснял Мишель Хабиб, невролог Центральной больницы в Марселе, один из крупнейших исследователей этой проблемы. Он объясняет ситуацию, исходя из анатомии. Оба полушария у дислексиков одинакового размера, тогда как обычно одно развито больше, а другое меньше. К этому, по мнению Хабиба, прибавляются «когнитивные» моменты, открытые благодаря новейшим нейро-лингвистическим исследованиям; это достаточно новая наука, которая объясняет нам, каким образом мозг воспринимает информацию в процессе чтения. Многим эта наука обязана исследованию именно детей с дислексией — ведь только изучая неполадки, мы можем полностью понять работу мотора.
Два способа читать
Таким образом было выяснено, что существует два способа чтения. Первый способ — фонологический, состоит в переводе «графем» в «фонемы», то есть трансформации письменных элементов в звуки. Например, «м» произноситься как «м», «м» плюс «ы» будь «мы», «шь» произносится как «ш», «мы» плюс «ш» будет мышь.. Назовем его методом соединения. Складывать знаки, из которых складываются слова. Так обычно учат детей читать в самом начале.
Но очень быстро переходят на другой способ — «лексический». Чтобы прочитать слово «мышь», ребенок как бы фотографирует слово в целом и отправляет его в свой словарный запас. Речь идет о слове, которое увидели, они в состоянии его вербализировать — выговорить. Пользуясь этим методом, уже не собирают, а «пересылают». Ребенок смотрит, фиксирует слово, узнает его и находит его соответствие в своем словарном запасе.
Эти два способа, «соединение» и «пересылка», используются при обучении детей в школе. Силлабическим способом, который учат «раскладывать» слова по слогам, а глобальным — запоминать слова и фразы целиком. Интересно отметить, что взрослые при чтении используют «лексический» метод, за исключением незнакомых слов и слов, которые ничего не значат. Такие слова, как «бнут», «олятш», «когир» (они называются логатомы) дру и бокра? можно прочитать только фонологическим путем. Они никогда не были зарегистрированы в лексике. То же самое относится и к именам собственным.
Наоборот, лексический путь оказывается единственно верным для прочтения слов с непроизносимыми согласными и безударными гласными: солнце, праздник, молоко и так далее. В общем, на протяжении всей жизни люди используют оба этих способа.
В зависимости от расположения пораженного участка мозга дислексия бывает разного происхождения. Ребенок может быть «фонологическим» дислексиком: в этом случае его затрудняет чтение новых слов, как, к примеру, «археоптерикс». Знакомые же слова, будь они простыми или несущими какую-нибудь грамматическую сложность, как «мороз», «кусаться» и так далее, он прочитывает легко и просто. Если же его дислексия «лексического» происхождения, он из раза в раза делает ошибки при чтении слов типа «торопиться» и «проездной», произнося все буквы, как они пишутся. Простые же слова, даже незнакомые — как, скажем, «ломкий», — для него не проблема.
Диагностика и помощь
Совершенно ошибочно приписывать дислексию умственной отсталости, дефектам зрения, душевным расстройствам или просто лени. Мы имеем дело с серьезным и долговременным расстройством: человек рождается с ним и живет с ним всю жизнь — более или менее счастливо. Чтобы наши подозрения подтвердились, ребенок должен как минимум на два года позже начать читать. Если он не читает в конце первого класса, можно под вопросом поставить предварительный диагноз.
Как уже говорилось, подтверждения диагноза мы добиваемся методом исключения. Хорошо ли ребенок слышит? Хорошо ли он видит? Оценка его интеллектуальных возможностей позволяет отмести умственную отсталость. Личностные тесты устанавливают, не присутствует ли тревожность, депрессия или психоз, а может быть ребенок просто одержим нежеланием расти. Когда все эти диагнозы отпадут, мы начинаем подробно рассматривать гипотезу о дислексии.
Окончательные итоги можно подвести после подробного обследования ребенка логопедом. Грамотно проведенное обследование позволяет выявить тип дислексии маленького пациента: ему последовательно предлагаются самые простые слова, затем слова, представляющие трудность при чтении и наконец не-слова, такие как «грымп», «лопс», «виана». Еще ребенку дают пройти специализированный тест, называемый «Жаворонок».
Предупредить всех в школе
Когда окончательный диагноз поставлен, главное — начать регулярно поддерживать его с помощью занятий с логопедом (не реже 1–2 раз в неделю). Затем необходимо предупредить школьных преподавателей, чтобы они приняли необходимые меры. Совершенно очевидно, что когда известен тип дислексии у ребенка, и учить его надо соответствующим методом. Например, применять для обучения ребенка с «фонологической» дислексией, которому не удается соединить звуки воедино, силлабический метод — совершенно бессмысленно. А для ребенка с «лексической» дислексией, наоборот, глобальный метод не даст никаких результатов. Третья методика, «смешанная» — сначала «сфотографировать» слово, а потом разбить его на составляющие — эффективна только для «фонологического» дислексика.
Обо всем этом необходимо информировать педагогов. Кроме того, чтобы реально помочь ему, следует усвоить следующие правила, которые повысят его настроение и самооценку: не следует ругать его за ошибки, просто исправлять их.
Не пытаться оставить его на второй год, это ему не принесет никакой пользы да и вообще ничего не изменит.
Не высмеивать его перед одноклассниками, не заставлять читать вслух перед всем классом, давать ему чуть больше времени на выполнение задания — он делает все чуть медленнее остальных. При выполнении диктантов придумать для него условный знак для учета процента ошибок, чтобы была возможность отличать неудовлетворительную оценку в начале года и в конце и позволить ему увидеть прогресс.
Также, как одаренным детям, дислексикам трудно приспособиться к школьным требованиям. Им действительно необходимо, чтобы школа приспосабливалась к ним. Государственные власти поняли это в 2001 году, и после доклада Жана-Шарля Рингара, инспектора академии, который был подготовлен по просьбе двух министерств — Образования и Здравоохранения, был выработан план действий по предупреждению и предварительной диагностике дислексии у дошкольников. Вместе с этим были предусмотрены особые условия прохождения экзаменов. Подросткам с подобными нарушениями дается некоторое дополнительное время на подготовку, причем происходит это тайно и анонимно и диплом они получают обычный. Дополнительный час дает этим ребятам, трудности которых наконец признали официально, возможность спокойно перечитать свою работу, и главное, перестать волноваться, ведь стресс усиливает дислексию. Эта фора восстанавливает справедливость и ставит их в равные условия с остальными во время экзаменов.
Будущее юных дислексиков стало определенней
Во многих школах сейчас стараются доброжелательно подходить к детям с проблемами и приспособиться к их особенностям и нуждам. Тем не менее все преобразования зависят от доброй воли администрации школы и учителей. Пока еще очень многие дети остаются непонятыми, их несправедливо наказывают, их достойные по содержанию письменные ответы по истории и географии оценивают гораздо ниже из-за огромного количества орфографических ошибок, снижая тем самым мотивацию ребенка. Ох уж эти ошибки, которые сводят на нет выученные наизусть уроки и часы стараний. Все напрасно!
И тем не менее — простые советы помогут облегчить эти трудности и начать с нуля — чтобы маленькие дислексики оказались в равном положении с их одноклассниками.
