Обычно немногословный, умеющий слушать, Виктор Сергеевич Ревунов может вдруг разговориться, если речь заходит о том, что его особенно волнует, и даже становится запальчивым, когда уверен в своей правоте. Как-то в беседе о насущных вопросах литературы, о сегодняшних крутых ее виражах, об исторической памяти Виктор Сергеевич решительно сказал:

— Решал всегда народ. — И горячо, словно боясь, что перебьют, добавил: — Непостижимы его духовные запасы, его мужество и душевная красота.

Волнуясь так, словно это было вчера, стал он рассказывать про годы войны, вспоминать эпизоды, случаи, как под угрозой расстрела или виселицы прятали раненых жители Смоленщины, как последнее отдавали солдатам русские женщины и старики, как жалели отступающих, как радовались нашему наступлению те, кому посчастливилось дожить до него…

И, слушая воспоминания писателя, начинаешь лучше понимать его героев, их спокойное, даже будничное мужество и доброту, ясность и прямоту души. Убеждаешься, что написать о народном подвиге в годы Великой Отечественной, а затем и в послевоенный период было для Ревунова потребностью души, делом совести, что его тема выстрадана, что родник его вдохновения неисчерпаем.

Родившись в Москве, будущий писатель в годы юности бывал в селе, на Смоленщине, где лесником работал его дед и сельским учителем был родной дядя. Наверное, потому так удались ему потом образы людей этих профессий: натура была изучена глубоко и основательно, их дело было ему близким. Потому и Максим Лубенцов, и Павел Поярков, и Алексей Завьялов — лучшие из его героев, наделенные высокими душевными качествами, — наиболее понятны, близки читателю, а в речи Кирилла порой прослушивается житейская интонация самого В. С. Ревунова.

Поступив на заочное отделение Литинститута (1939 г.), Виктор Ревунов начал заниматься в семинаре Константина Александровича Федина. Начинающему прозаику друзья советовали переводиться на очное отделение, но прежде показать свои рассказы Паустовскому: если, мол, он поддержит, то… Зная, как занят Константин Георгиевич, Виктор долго не решался обратиться к нему, а когда все-таки уступил настоянию друзей, то был поражен: не прошло и двух дней, как метр вызвал его и в присутствии других студентов прочитал написанное зелеными чернилами на ревуновских рассказах: «Этот человек талантлив, ему нужно учиться».

Так счастливо началась творческая судьба Виктора Ревунова, но… «завтра была война». Через ее поля, кровавые и дымные, прошли все лучшие, в их числе — Виктор Ревунов. Доучиваться ему довелось уже после войны.

Учителем его стал Леонид Максимович Леонов. Попасть в семинар самого Леонова! О чем еще можно мечтать? В семинаре большого мастера и педагога и получило развитие то врожденное чувство слова, то чуткое внимание к живой народной речи — образной, меткой, сочной, — которое присуще было молодому прозаику.

Через год после окончания Литинститута в панферовском «Октябре» вышла первая повесть Ревунова «Новые берега» (1949). Там же увидела свет и повесть «Меж крутых берегов» (1954), давшая название первому «молодогвардейскому» сборнику (1956). В него вошли рассказы «Вернулся», «Глаша», «Головня», «В беде».

Проза Виктора Ревунова нашла своего читателя, прежде всего — молодого. Ратный подвиг и труд на земле как первооснова нравственного мира личности — становится главной темой его творчества, пронесенной через всю писательскую судьбу и наиболее полно воплощенной в романе «Холмы России». Книги «Красный день», «Соловьиная ночь» (1962), «Не одна во поле дороженька» (1964), «Пропавшая в метель» (1966), «Белый камень» (1968) открыли читателям 60-х годов людей цельных и чистых душой, преданных Родине, верных в любви, тонко чувствующих красоту природы, черпающих у нее силы в горькую годину, а подчас как бы растворяющихся в ее врачующей благодати.

Сегодня, может быть, как никогда, насущны морально-этические постулаты, утверждаемые в житейском поведении ревуновских героев — учителя Лубенцова и шофера Фомина, лесничих Завьялова и Пояркова. Судьба Павла Пояркова, думается, вынашивалась дольше и мучительней других: столько отдано ему автором заветных чувств и раздумий.

Что же главное в нравственных уроках, преподанных жизнью этим людям?

Страдая за других, трагически переживая даже невольную свою вину, казня себя за чужие ошибки, эти герои бескомпромиссны и всегда берут на себя ответственность за все, происходящее вокруг. Они от беды не прячутся, напряженно думают о связях поколений, своим трудом стараются украсить жизнь.

Постоянно слышимо во всех произведениях Ревунова «эхо войны», постоянны воспоминания и прямые экскурсы в годы Великой Отечественной, помогающие глубже осмыслить современные процессы духовного противостояния, четче их сформулировать, поверить сегодняшнее истинными, непреходящими ценностями. В традиционных внешне сюжетах рассказов «Стасик», «Огоньки», «Вернулся», «В саду», «Глаша», «В грозный час», «В беде», «Головня» писатель раскрывает характерные закономерности в поведении советского человека, без аффектации совершающего свой подвиг как необходимое и, значит, привычное дело. В буднях военных и послевоенных лет находит В. Ревунов своих героев, создавая несколькими штрихами живые, незабываемые, неповторимые образы маленького разведчика Стасика или старика, встреченного воинами в старой баньке — безымянного, но литого, словно из одного золотого куска. Облик этого старика, мелькнувшего в тяжкой фронтовой круговерти, запоминается неожиданным его откровением: на вопрос фронтовиков, что можно сделать с одним мешком зерна, старик отвечает: «Золота столько давай — не возьму». И так-то просто им объясняет свою задумку, что и читатель верит: дождется он своих земляков и встретит их достойно — хлебом и теплом. Золотое сердце и золотые руки помогут…

В небольшом эпизоде раскрывается душевная красота крестьянина, привыкшего к труду и правде.

Удаются автору яркие женские характеры. Глаша из одноименного рассказа скромна, застенчива, ее неброская внешность поначалу меркнет рядом с «шальной красотой» Марийки. Но постепенно в Глашиной готовности к любому труду, в ее спокойном бескорыстии, терпении к тяготам послевоенного быта раскрывается такая душевная красота, что читатель воочию видит голубое сияние ее прекрасных глаз и отдает предпочтение Глаше. Досконально зная внутренний мир этих людей, писатель стремится передать его поэзию через движения в природе и создает двумя-тремя штрихами то состояние, которое потом проецируется на душевные движения людей. Вот и в «Глаше» читаем:

«Снег лег на незамерзшую землю, укрыл ее, сырую, как шубой, и преет, и сочится рудая, на мхах настоянная вода, и там, где стремглавная быстрина клокочет перед каменистым порогом, теплится пар из отдушины, смерзается в иней, нарастают серебристые колосья по закраинам».

Изобразительная точность лаконичною ревуновского пейзажа всегда неотделима от знания процессов, происходящих в природе.

Проза Ревунова поэтична и по-своему даже музыкальна, особенно в этих, как бы вскользь оброненных, коротких наблюдениях над природой.

Писатель не стилизует и речь своих героев: она услышана им давно и, самобытная, многоцветная, с постоянно вспыхивающим юморком, с шутливой байкой, вносящей естественную разрядку в напряженный диалог драматичного сюжета, стала для него органичной. Письмо его рассказов столь ясно, в персонажах заложено столько душевной чистоты, прозрачности, что самые внешне заурядные историйки обретают силу эмоционального воздействия.

С годами В. Ревунов укрупняет свои вещи, осваивает жанр повести, готовясь исподволь к большому полотну. В созданной 20 лет назад повести «В грозный час» сама трагическая ситуация, определившая движение сюжета по нарастающей событийности, обусловливает взволнованность читательского восприятия, а события развиваются так динамично, что заменяют углубленный психологический анализ, да он, пожалуй, не столь и важен в этой повести — реакции героев однозначны в стремительности столкновений с врагом. Поэтому начало повести, ее пейзаж вводят нас в то настроение, которое подскажет и веру в мужество, и надежду на то, что герой останется жив, несмотря на трагическую неотвратимость беды.

«И вдруг потянуло теплом из прояснившейся на западе дали, тучи обтаяли, ярко и широко располоводились между ними просини, и вот в одной из них сверкнул золотой кус солнца. Зажглись капли в гуще деревьев, на репейниках с малиновыми цветами, в смятой траве, забрызганной землей… Над полями замарило прозрачным паром, сквозь него, искажаясь, дрожала зелень прореженных дождем кустов».

Эта трепетная живопись, вроде бы и неуместная там, где все гибнет, где царит жестокость людская, как бы становится главным и естественным доказательством того, что и гибель, и месть, и подвиг прочно вписаны в единую жизнь родной земли, в общенародные бедствия и борьбу. И при всех вариациях отдельных судеб в этом огромном единстве найдется место таким, как Тимофей Курьянов из рассказа «Весенний плач». Здесь изначальная ситуация — труса прячет жена — является предтечей завязки в распутинской повести «Живи и помни». Однако В. Распутин пойдет в глубь характеров, обнажит сложнейшие и тончайшие переживания своей Настёны, а В. Ревунов, разведывая тему в конце 50-х годов, идет вширь, описывая стремительные события в прифронтовой полосе, обусловившие и динамику сюжета. И, как всегда потом, Ревунову будут лучше удаваться хорошие люди, так и тут удалась ему более Стеша, нежели трус Тимофей, которого в итоге настигла пуля возмездия. Стеша, пожалевшая мужа, все-таки не понимает его: сама-то она ничего не боится, и смелость, выдержка ее, стойкость просты, естественны, как дыхание. Все тут стремительней, обнаженней, а где-то и проще: ведь рассказ этот — дитя своего времени.

Повестью «Красный день» В. Ревунов как бы начинает своего рода цикл, связанный «эхом войны», которое неумолчно звучит в сердцах прошедших ее людей и в 50-е, и в 60-е годы.

В ранних своих повестях писатель, чувствуя и понимая «психологию» природы лучше, чем психологию человека, пытается раскрыть через природу человеческую душу. И этим он как бы компенсирует то, что пока дается ему трудно. Его способность к «природочувствованию», его авторский взгляд и интонация, раздумчивая, чуть элегическая, создают от повести к повести все более ощутимо, реально образ рассказчика, становящийся, — может быть, и невольно, — одним из постоянных героев ревуновских повестей. В истории поисков потерянной любви, в самой ее романтической подоснове поэтическая стилистика уместна и соответствует состоянию героя. В этот период формируется и своеобразный ревуновский синтаксис, особое строение фразы, посверкивающей диалектным словцом, идиоматикой. В повести «Красный день» эти признаки уже хорошо заметны, как и непременная достоверность детали, убедительность частностей, которые собственно и обеспечивают наше доверие даже к несбыточно счастливому концу этой истории.

В повести «Белый камень» описательность, присущая раннему творчеству Ревунова, уступает место более напряженным коллизиям, обусловленным не только драматическим развитием военных судеб, но и стремлением писателя в диалогах заострить современные конфликтные противоречия персонажей-антиподов. Завершая историю как бы на запятой, доверяя читателю, не стараясь все разжевать, писатель позволяет нам подумать о послевоенных путях таких людей, как Дмитрий Матвеевич Лощин. В сущности, жизнь бывших фронтовиков, их дела и думы о мире, который оплачен их кровью и страданиями, их споры о будущем — постоянно в центре внимания В. Ревунова. Наиболее подробно разрабатывает он эту тему в самых крупных повестях 60-х годов: «Пропавшая в метель» и «Не одна во поле дороженька». Но и «Белый камень», и «Когда цветут таволги» во многом предвосхищают их проблематику, мотив трагической вины героя.

Москвич Лощин, приехав в места, где воевал, встречается с разными людьми, и почти каждый оказывается так или иначе причастен к той тайне, которая угнетает Лощина уже много лет, и почти каждый так или иначе помогает герою в поисках доказательства его невиновности. В «Белом камне» писателя, безусловно верящего в нравственную стойкость и высокую порядочность людей из народа, особенно интересует образ многогрешного пастуха Иваши. В монологах и репликах Иваши раскрывается горькая его судьбина: война отняла у него многое, и пьет он от горя, но погибнуть окончательно Иваше не дает совестливость и доброта, готовность искупить вину и спасти от беды сынишку.

Тут уместно сказать, что Виктор Ревунов с удивительным теплом и нежностью пишет детей, с каким-то особым щемящим чувством рисуя их светлые, бесхитростные, открытые миру, незащищенные души, потому что он и сам сохранил в себе такую же непорочную, открытую миру, незащищенную душу большого ребенка.

Традиционный «треугольник» (а вопрос этот явно занимает писателя, особенно когда он пишет об интеллигентах, мудрствующих лукаво) представляют в «Соловьиной ночи» люди великодушные, чистые помыслами. Беда, настигшая Завьялова и его жену Полину, встречена обоими достойно. Благородство их показано столь же убедительно, как и любовь. И в драме их любви чувства не теряют искренности, глубины, потому и горечь расставания по-своему светла. Тем не менее автор удерживается на той грани, за которой начинается идеализация, сглаживающая реальную боль житейских драм.

Но главная стихия, где Виктор Ревунов чувствует себя свободно, где сполна раскрывается его талант, — это природа и природные, естественные люди, трудящиеся на земле, слитые с нею, глубоко чувствующие и красоту и нужды ее.

Случайный попутчик автора Федор Максимович, от лица которого ведется повествование в «Волчьем лыке», в годы войны попал в сложнейшую ситуацию, как, впрочем, и большинство героев Ревунова. Поведение его определяет преданность Родине (поставленная под сомнение) и готовность бороться с врагом в любых условиях. А встреченный в оккупированном селе враг его староста Лыков, оказавшийся впоследствии тоже партизаном и даже разведчиком, являет собой пример куда большей стойкости, опытности, умного маневрирования под носом у врага… Прощупывая друг друга порой опасными для жизни методами, оба делают общее дело да еще и сохраняют друг другу жизнь. И хотя испытаний выпадает героям немало, да и рассказ в рассказе предполагает известную долю описательности, — вещь эта не так проста. Мы видим попытку философски осмыслить судьбу человека в экстремальной ситуации, не выделенной из общего исторического движения. Тут немаловажны и рассуждения о «негодяйстве», противостоящем человечности, и ставшая лейтмотивом в дальнейшем творчестве В. Ревунова философия природы, готовой защитить человека, столь еще невежественного и жестоко-неопытного в обращении с ней, матерью. И, конечно, неустанное воспевание ее вечно обновляющейся красоты.

Жизнь села В. Ревунов рисует глубоко и поэтично, а вот взявшись распутывать сложности взаимоотношений городского, а тем более — столичного жителя, — писатель явно испытывает очевидные затруднения. Люди, порою неискренние, играющие в жизни, стремящиеся создавать свой образ, или, как сейчас говорят, имидж, — не до конца понятны писателю. Отсюда и некоторая наивность характеристик, и слишком непосредственное, прямолинейное отражение их душевной смуты в языковой сумятице. Прежде всего это наблюдение относится к повести «Пропавшая в метель».

За четыре года до ее написания В. Ревунов публикует небольшую повесть «Когда цвели таволги», в которой намечена расстановка сил, сполна развернутая в «Пропавшей в метель». Мы уже говорили, что Ревунову больше удается народный характер. Так вот, война шофера Кирилла, его мир, его мужество и доброта, его вспыльчивая непримиримость к нравственному компромиссу, его спокойная уверенность в своей правоте и возникают перед нами в сплаве живого, целостного характера. Дмитрий же существует лишь как антипод Кирилла, особенно в ретроспекции военных событий. А Рина, возлюбленная Мити, — эпизодическое лицо, хотя писатель дает нам понять, что встреча с Кириллом произвела на нее огромное впечатление и в дальнейшем могла бы повлиять на ее жизненную позицию: ведь она, как признается Кириллу, — Арина. А это значит — человек с корнями… Однако развития в повести ее линия не получает, ибо авторская задача тут, по-видимому, иная: выявить правду, показать истинное лицо каждого из двух бывших фронтовиков, встретившихся поначалу как друзья.

Итак, расстановка сил в мирное время, спустя два десятилетия после окончания войны: преуспевающий крупный специалист (в «Таволгах» — хирург, в «Пропавшей в метель» — конструктор или физик-экспериментатор, занимающийся оборонными проблемами на секретном объекте) и ничего не достигший в глазах обывателя, но счастливый своей «маленькой» работой учитель (в «Таволгах» — шофер). Он-то и раскрывается постепенно как человек, несравненно более богатый нравственно, духовно и в итоге — счастливый. Максим Лубенцов — из тех, кто не путает материальное благополучие со счастьем, для кого чистота помыслов и глубина чувствования, борьба со вседозволенностью, духовной сытостью и самодовольным сознанием своей исключительности — определяющие черты личности. А его бывший фронтовой товарищ — Калужин, при всей своей импозантности крупного деятеля, при всем своем уме и размахе, оказывается помельче душой, послабей сердцем, а значит и равнодушней, жестче.

Встреча их переворачивает многое в жизни Калужина, во всяком случае во внутреннем ее течении. Автор удержался от резкого противопоставления: Калужин — отнюдь не отрицательный герой, а живой человек и, в конце концов, оба они люди одного первичного закала. Конфликт повести обусловлен столкновением подлинных страстей, напряженных поисков справедливого решения сложившейся ситуации.

«Пропавшая в метель» и «Не одна во поле дороженька» — самые крупные повести В. Ревунова — более уязвимы по языку и композиции. Возможно, потому, что выстраивать большую вещь значительно трудней. Колоритный, точный, ароматный в малых формах, язык писателя в повести «Пропавшая в метель» немного тускнеет, ослабевает образная его наполненность, а порою и конкретность.

В полемических диалогах Калужина и Лубенцова, связанных с мировоззренческими основами бытия, в разговорах с Линой (бывшей женой Лубенцова) речь несколько обесцвечивается, ослабляя общую тональность произведения. Если герои сельских рассказов и повестей говорят образно, эмоционально, то, превратившись в городских жителей, некоторые из них — Лина, Калужин, его жена Вера Петровна, ее брат — художник Вадим Петрович — становятся и многословны, и неопределенно смутны в своих суждениях. Убедителен до конца здесь, пожалуй, только Лубенцов, чья душа не допускает и малейшей фальши. У него высоко развито не только нравственное, но и эстетическое чувство: вспомним, как интересны, глубоки, значительны его суждения о картине Вадима!

Противоречивый характер Калужина менее удался писателю, хотя автор и избегает схемы, стремясь показать, как с годами утрачивает Калужин многое из того, что сближало, роднило их с Лубенцовым в военные годы; как обстоятельства, условия жизни меняют характер и стиль поведения человека.

Для понимания существа различий в развитии этих двух людей важен ночной разговор Калужина и Лубенцова на даче: каждый раскрывается тут некой новой гранью. И то, что эту беседу, весьма напряженную по своим душевным движениям, невольно слышит Ирина, взрослая дочь Калужина, высветляет как бы рикошетом и ее. Ирина получает некий нравственный заряд, открывший в ней особую подвижническую черту, готовность к самоотвержению, неведомую ранее даже самой героине. Этот эпизод наводит на мысль о ночном разговоре Наташи и Сони из «Войны и мира», невольно подслушанном князем Андреем и позволившем ему понять нечто главное в душе Наташи Ростовой. Вот и Ирина вдруг становится близкой столь дорогим сердцу писателя сельским героиням В. Ревунова.

И какой опустошенной предстает в сравнении с нею Лина в ее последних диалогах с Калужиным и Лубенцовым. Тут обнаруживается вся заурядность ее натуры, убогая банальность ее мыслей. Тем более неожидан эмоциональный взрыв Лины против предательства и фальши: ведь она же первая внесла эту фальшь в дом Лубенцова. Может быть, линию поведения Лины следовало выстроить гибче, убедительней: ведь это она, партизанская дочь, еще девчушкой «в рваном ватнике в разведку ходила». Что же случилось? Что примешалось к любви? Может быть, престижное положение Калужина? Да и любила ли она его? И почему такая ненависть в финале к боготворимому когда-то Лубенцову? Причины, конечно, в самой Лине, однако ее «эволюция», а точнее, внутренняя деградация остаются «за кадрами» повести.

В литературе, да и в кино многие годы общим местом был разговор о том, что авторам-де легче удаются отрицательные персонажи, а положительный герой, как правило, маловыразителен, бледен, потому и зовется испокон на театральном жаргоне «голубым». А вот у В. Ревунова как раз наоборот: именно положительные герои удаются наилучшим образом. Глубоко чувствующий смысл и благородство нелегкого крестьянского труда, хорошо знающий жизнь сельской интеллигенции, писатель, как и дорогие его сердцу герои, чувствует себя незащищенным перед лицом хитрости, коварства и лжи. Познавать их природу он, возможно, и не считает необходимым, во всяком случае, не углубляется в нее, а главную свою задачу видит в умении доказать, как много на свете прекрасных людей. Отсюда, может быть, и необъяснимость, незамотивированность разных пакостей таких персонажей, как Прокопий Иванович из повести «Не одна во поле дороженька».

С другой стороны, остро жалея добрых и честных людей, писатель стремится их непременно вознаградить: любящие должны встретиться, пусть и через 20 лет, а добрые люди, хоть и заблудшие, — найти свое место на земле. Вот и возникают некоторые натяжки в финалах.

Очнулся вдруг от горького беспробудного пьянства Федя Ермаков и приехал к старому другу Лубенцову с Аришей, дочерью своей единственной. Встретил свою Настеньку после долгих мытарств и Павел Поярков.

Надо сказать, что Поярковы — типично ревуновские герои, естественно, что и симпатии, авторские и читательские, на их стороне. При всех перипетиях судеб, круто замешанных на тяжкой военной беде, на горьких ошибках и страшных прозрениях, писатель, конечно же, хочет, чтобы правда восторжествовала и Павел с Настенькой вновь соединили свои судьбы. Однако в жизни там случается редко. И писатель, стремясь обосновать счастливый финал, затягивает повествование вплоть до той минуты, пока Настенька и Павел, наконец, находят друг друга «среди теплящейся, медово цветущей ржи».

Автор не изображает их встречу, а сообщает о ней читателю красивой фразой. Но внутренних мотивировок здесь недостаточно, хотя внешних — с избытком.

Ключевой сценой повести, уточняющей ее концепцию, становится эпизод в чайной. Задремавшему Павлу является Илья Посохин, и в их беседе раскрывается главная мысль автора: без любви, сострадания и терпения, без веры и преданности — нет человека. И все решает не развитие техники, «не атомы, а душа».

Повесть «Не одна во поле дороженька», несомненно, является серьезным подступом к большому эпическому полотну, каковым стал роман «Холмы России». Демократизм органический, внутренний как важнейшая черта ревуновского таланта, стремление к познанию глубин души народной помогли писателю создать этот роман, ставший делом всей жизни писателя. Первая часть его вышла в издательстве «Молодая гвардия» в 1968 году под названием «Угра». Целиком первая книга романа в двух частях — «Угра» и «Смятение» опубликована «Современником» в 1973 году. Там же выходят через 9 лет первая и вторая книги романа.

Через все рассказы и повести Виктора Ревунова проходит поэтический образ речки Угры, близкой, одухотворенной и всепонимающе, по-матерински щедрой для каждого, кто идет к ней с открытой душой, багряной от крови сынов, принявших первые бои на Смоленщине.

В самом начале романа «Холмы России», как в увертюре, сосредоточены главные мотивы и образы, здесь истоки душевных движений, развития характеров, отсюда вырастает его символика. Угра с ее берегами в розовых полях цветущей гречихи, с «нивами льняными в синеве», светлой радостью и надеждой «поблескивает в просторе России, неразлучная с нею в страждах ее».

Столь же богат, неисчерпаем в своем многоцветье, поэтичен образ родной жизни, она живет и дышит рядом с героями, как бы даже действует незримо, являясь подмогой, отрадой, утешением и защитой в бедах, бесконечно терпеливая и вечная в постоянном обновлении своем.

Прекрасное могущество Природы неотъемлемо от многоликого народа, вписанного в нее, слитого с ней, выросшего из нее. Воплощенное в самобытном, богатом, национальном языке, это единство раскрывается в неспешном, но глубоко историческом движении.

Вторая книга романа кончается взятием Ельни утром 6 сентября, начинается же действие романа в предвоенном сороковом. Всего-то чуть более года, но чувствуемого как часть великой истории, непрерывной, трудной, крутой. Отсюда и постоянные ретроспекции, определяющие конфликты и сюжетику романа. Смысл и необходимость ретроспективных глав и их персонажей различны, как и участие в решении главной задачи: показать народный подвиг как единственно возможную, естественную форму существования. Иногда «заходы» в прошлое громоздки, они утяжеляют повествование, усложняют наше понимание героев; действия иных персонажей, а особенно их речи, кажутся не всегда соответствующими логике характеров; порой мотивы их поведения неясны, запутаны. Да ведь и роман еще не закончен, и все развязки впереди. Рядом с прекрасным видим страшное, рядом с открытыми душами, высокими порывами — живут низкие, потаенные страстишки, двойственность, изломанность, ненасытная жажда богатства и власти. Рядом с ясным светом благородства — темные тайны, загадки снедаемых алчностью…

Главная опора земли, соль ее — Стремновы, Елагины, Родион Петрович, Новосельцев, Невидов, Стройков. Их судьба оказалась тесно сплетенной с жизнью врагов новой России братьев Ловягиных, их трактирщика Малахова, их бывшего раба Астафия Желавина — человека сложного, своеобразного «философа», чья жизнь стянута таким тугим узлом, что развязать его свыше сил человеческих — только разрубить. Мечты Ловягиных о бриллиантовом рае за рубежом заражают, словно злейший вирус, и оказываются столь же смертоносными. Их действия втягивают в свою орбиту самых разных людей. Но и Ловягины все-таки не могут избыть в себе тоску по родной, заповедной красоте земли русской, столько им отдавшей в былые годы.

Красота эта разлита в деревенском быте: можно перечитывать, как стихи, описание пятистенки, выбеленной печи, горницы, подсиненных занавесок и всякой утвари, обычной в крестьянской семье. Каждый обыденный предмет нехитрого уюта увиден писателем таким восхищенным взглядом не случайного тут человека и нарисован такими теплыми, яркими красками, что возникает особая радость: вот оно, истинное, чистота и опрятность, естественная красота во всем — от образа жизни, работы, походки — до мыслей и тончайших душевных движении.

Из прошлого тянутся нити в сегодняшнюю жизнь героев, их предыстории, воспоминания возвращают нас в предреволюционную Россию.

Опорой сюжета становятся два исторических предгрозья: меж ними — два десятилетия, прожитые за рамками романа, цепляют памятью и постоянным стремлением персонажей разобраться, постичь, объяснить жизненные противоречия. Но если первое предгрозье обернулось грозой для братьев Ловягиных да их верных лакеев, чью жизнь круто изменила революция, то второе предгрозье — главное время романа — воспринимается как передышка, недолгий свет любви, добра, свободы, исконных сельских работ — перед тягчайшим народным испытанием. И таким счастьем вспоминается каждому в первый же год войны эта предвоенная жизнь! В полноте и ясности дней последней мирной жатвы, уборки урожая, в красочной радости успеньева дня нет-нет да и вздрогнет от недоброго предчувствия чья-то душа. То в случайной встрече с идущим от западной границы польским эшелоном, где так непосредственно раскрывается щедрое и верное сердце юной Катюшки, то в молитве старой Гордеевны о детях у святого ключа, где на стволе сосны «подревневшая плашка с ликом богоматери» словно ждет чего-то «с бесстрашным смирением».

«Не отними волю и хлеб у детей моих. …Дай им счастья и, если уж взять негде, счастья-то, от меня возьми все до последней капельки да брось беде. Пусть отлетит от них беда», — так молит судьбу старая крестьянка.

В атмосфере предгрозья живут, отдавая силы, душу и мысли родной земле, Стремновы и Елагины. Против них — жестокие ловягинские традиции, страшные люди, воспитанные в тех традициях. Бывший трактирщик и его банда рисуются мрачными красками, тут много загадочного, разные таинственные «гости», маски. В этой линии романа, где писатель докапывается до самых темных закоулков человеческой души, особенно явственна леоновская школа. Она и в самих психологических характеристиках, в стилистике некоторых эпизодов: смерть Опалимовой, сцены в трактире, диалоги Викентия с «гостем» о власти, богатстве, жизни и смерти.

Но в смутных, противоречивых рассуждениях «бывших людей», мечущихся в поисках упрятанных сокровищ, главным все-таки является неистребимая любовь и тяга к земле; потребительская, и хищная — у Викентия Романовича и печальная, безнадежная в поздних прозрениях, в последних вспышках угасающей человечности — у Антона Романовича, когда он в поверженной Польше, услужая фашистам, встречается с сыном Павлом и рассказывает о прадеде Хрисане, боровшемся в 1812 году против захватчиков и казненном ими, вспоминает крестьянскую семью, куда отдавал Пашеньку «в ученье», чтоб русский дух «не изветрился»… Антон Романович, живущий за границей, не верит в победу гитлеризма уже в 1941 году. Русь для него непобедима и светла. В последних признаниях старого Ловягина, в его рассказах о талантах российских — во всем диалоге с Павлом ощутимы как бы два измерения. Раздумывая над конкретными вопросами сына, он размышляет об исторической судьбе Родины, об ее миссии:

«Судьба будущего мира на московской заставе, Пашенька. Решит солдат в окопе, быть или не быть потрясению от помрачневшего ума Германии». «Вот когда поймем, какою свободою жили».

Рассуждения Ловягина о коне, устремленном в грядущее, об апокалиптическом всаднике становятся как бы отголосками литературных образов — от Гоголя до Блока, и сам он, далекий от всего того, чем жил народ в ту пору, делится с сыном мыслями о тайне, заложенной в каждом человеке, тайне, являющейся храмом, картиной, песней, «кровью и отчаянием».

Тайна таланта, души, красоты, природы волнует так или иначе всех героев Ревунова, даже злодеев и горемык, вроде Мити Жигарева. Доведенный до отчаянья, вконец запутавшийся, Митя решается на убийство. Но прежде чем войти в дом Стремновых, идет к Угре.

«И вдруг упал на берегу, подполз к воде.

— Милая, утоли! — со слезами сказал он, целуя кремнистые камни и воду».

И у каждого из живущих в романе все лучшее связано с этим берегом и лесом, с этими бочажками, родниками, с этими холмами, где стояли насмерть прадеды, завещая сынам и правнукам так же стоять за родную землю.

Отсюда, из глубин истории, увиденной глазами современников, подставивших свои плечи под ее тяжелое колесо, и берет начало уверенность писателя в том, что «все решает народ». Ибо решения эти оплачены самой дорогой ценой — жизнью.

И. ДЕНИСОВА,

кандидат филологических наук,

критик.