Оборонительная стена Карфагена (реставрация).
Ящичный ворон, применявшийся при осаде городов (реставрация художника)
Истоки войны
После заключения в 201 году мирного договора с Римом Ганнибал благодаря огромным усилиям пришел к власти. У него было немало противников, но многочисленные друзья постоянно оказывали ему поддержку. Враги Баркидов — приверженцы Ганнона считали Ганнибала главным виновником бед, постигших Карфаген. Они всячески стремились помешать его приходу к власти. Но сторонники полководца — купцы, торговцы, ремесленники, а также бедняки, возмущенные произволом крупных собственников-аристократов, которые обогатились за счет доходов города, поддержали Ганнибала, и в 196 году он был избран на высшую в государстве должность суффета (Лив., XXXIII, 46; Корн. Неп., Ганниб., 7, 4). Рим увидел в этом серьезную угрозу, так как давший в детстве клятву оставаться его врагом, Ганнибал по-прежнему символизировал политику войны.
Опасность для Рима представляла и Македония, заключившая военно-политический союз с государством Селевкидов (Сирия). Македонский царь Филипп V и сирийский правитель Антиох III разрабатывали планы передела Восточного Средиземноморья. Египет к этому времени ослабел. Малолетний царь Птолемей V (Эпифан) не смог вернуть его былую славу. Воспользовавшись этим, оба монарха начали необъявленную войну против Египта. Между Филиппом и Антиохом шла постоянная борьба за гегемонию в этом районе.
Ослабление Египта и военные действия Антиоха III против Родоса наносили ущерб торговле Рима с Востоком: она зависела теперь от Македонии и Сирии. Территориальные захваты Филиппа V и его стремление превратить свое государство в сильнейшее на Эгейском море вызвали выступление против Македонии находившихся в зависимости от нее Пергамского царства, Родоса и греческих государств. Так в Эгейском бассейне сложилась антимакедонская коалиция — пергамо-родосский союз. Однако, развивая военные действия против Македонии, союзники не надеялись на собственные силы и обратились за помощью к Риму (Лив., XXXI, 1–2). Прибыли в Рим и египетские послы с просьбой принять под опеку их малолетнего царя (Юст., XXX, 2, 8). Римляне хорошо помнили о верности Египта во время Ганнибаловой войны. Теперь им представился удобный случай вмешаться в восточные дела (Юст., XXX, 3, I), но совсем неподходящим было время для второй войны с Македонией: длительная борьба с Ганнибалом опустошила Италию, уничтожила много населения, народ не хотел воевать.
Основная причина, все же побудившая Рим воевать с Македонией, — борьба за Восточное Средиземноморье. Предлог нашелся легко: усиление Македонии и Сирии, союз между ними якобы угрожал Риму на Востоке. Превентивная война послужила ширмой, призванной скрыть агрессивные цели.
Готовясь к войне с Македонией, римляне направили посольство к Антиоху III, стремясь добиться его нейтралитета в предстоящей войне (Юст., XXX, 3, 4). Договоренность была достигнута и, заключив союз с Пергамом и Родосом, они надежно укрепили свой тыл на Востоке. Между тем осенью 200 года легионы, отправленные в Иллирию, успешно продвигались к Македонии. Ширились военные действия на фронтах второй Македонской войны (200–197 годы). Война затянулась, римляне не добились существенных успехов и обратились к услугам дипломатии. Умело используя антимакедонское движение в греческих городах-полисах, они вовлекли в вооруженный конфликт с Македонией Этолийский (Лив., XXXI, 39–41) и Ахейский (Лив., XXXII, 19–23) союзы (198 год), расширив тем самым антимакедонскую коалицию (Юст., XXX, 3, 7, 9). Потерпев поражение в сражении при Киноскефалах (197 год), Филипп V вынужден был заключить с Римом невыгодный мир (196 год) (Полиб., XVIII, 44, 67; Лив., XXXIII, 30; Ann., Макед., 9). Македонский царь отказался от всех завоеваний, очистил от своих войск Грецию, выдал военный флот, вернул пленных и перебежчиков и уплатил тысячу талантов контрибуции. Македония была изолирована, влияние Рима на Балканах усилилось.
После победоносной войны с Филиппом Македонским Рим потребовал от сирийского царя Антиоха III немедленно очистить находившиеся под властью Филиппа и Птолемея города Азии и не трогать свободных государств (Лив., XXXIII, 34). В ответ Антиох III попытался поставить все азиатские государства в прежнюю зависимость от себя и выступил войной против некоторых из них. Неоднократные посольства (Лив., XXXIII, 39) Рима в Сирию не увенчались успехом. Особенно встревожили римлян военные действия Антиоха в Европе. Ливий (XXXIII, 45) сообщает: «Важно обратить внимание на то, как поступят Ганнибал и карфагеняне, если начнется война с Антиохом». В Риме стало известно о переговорах сирийского царя с Ганнибалом. Их секретные контакты, переписка и возможность союза с Филиппом не могли не беспокоить Рим (Лив., XXXIII, 45; 47).
Возглавляя правительство Карфагена и тайно ведя переговоры с сирийским царем, Ганнибал должен был одновременно демонстрировать свою лояльность к Риму и исправно выполнять условия мирного договора. Он же осуществлял программу внутреннего обновления страны, где главным считал устранение антибаркидской группировки, и прежде всего олигархического совета ста четырех. Члены совета не подчинялись закону, присвоив себе пожизненную власть. Они деспотически распоряжались жизнью, свободой и имуществом граждан. При поддержке народного собрания Ганнибал полностью обновил совет. Он же навел строгую финансовую дисциплину. Не прибегая к повышению налогов на граждан, а использовав все взимаемые на суше и на море пошлины на государственные нужды, Ганнибал смог не только исправно выплачивать Риму контрибуцию, но и пополнить государственную казну. Эти действия были направлены на создание прочной основы для ведения войны с Римом.
До прихода Ганнибала к власти карфагенская олигархия распоряжалась доходами от пошлин в свою пользу. Аристократы в штыки встретили новую финансовую политику и обвинили главу правительства в ущемлении их свобод и прав. Ливий (XXXIII, 47) сообщает, что те, кто питался казнокрадством в «раздражении и гневе стали направлять на Ганнибала римлян, которые и сами искали предлога обнаружить свою ненависть».
Рим отправил в Карфаген послов с целью предъявить Ганнибалу обвинение в том, что он вместе с Антиохом III вынашивает план новой войны. Ганнибал бежал к Антиоху и был им принят (Лив., XXXIII, 49; Ann., Сир, 4). В беседе он заявил царю: «Когда ты будешь помышлять о войне с римлянами, то считай Ганнибала в числе лучших друзей своих» (Лив., XXXV, 19; см. также: Полиб., III, 11, 3–9; Корн. Неп., Ганниб., 2, 3–6; Ороз., IV, 20, 13). Он же разработал своеобразный план войны с Римом, заключавшийся в том, что военные действия предполагалось вести на территории Италии с расчетом на помощь союзников римлян италийцев, уже оказавших пунийцам поддержку продовольствием, воинами и фуражом во время второй Пунической войны. За пределами Италии, понимал Ганнибал, римляне непобедимы, на своей же территории они уязвимы. Он потребовал для себя 100 крытых кораблей, 10 тыс. пехотинцев и тысячу всадников, чтобы направиться сначала в Африку (Лив., XXXIV, 60) и поднять Карфаген. Если же карфагеняне не решатся на войну с Римом, Ганнибал намеревался переправиться в Италию, призвать италийцев и с ними сокрушить Рим. От Антиоха Ганнибал ждал только одного — выйти в Европу или хотя бы продемонстрировать свою готовность к вторжению, что, собственно, и было сделано: карфагенские послы в Риме сообщили сенату, что Антиох III при содействии Ганнибала готовится к войне.
По плану Ганнибала, в новой войне с Римом должны были принять участие все государства Средиземноморья вместе с Карфагеном. Увы, план хорош, но невыполним: раздираемые глубокими противоречиями государства не смогли объединиться в антиримскую коалицию.
Встревоженный происходящими событиями, римский сенат через свое посольство к Антиоху начал в 193 году в Эфесе переговоры, стремясь разрешить спорные вопросы и добиться от сирийского царя невмешательства на Балканах. Не менее важной задачей послов, как сообщает Юстин (XXXI, 4, 4), было установление контактов с Ганнибалом. Предполагалось создать по крайней мере видимость таких контактов. Если ни то, ни другое не удастся, Рим собирался скомпрометировать полководца в глазах Антиоха.
Античные авторы (Лив., XXXV, 14; Плут., Флам., 21; Ann., Сир., 10) передают интересные сведения. Оказывается, в римском посольстве был Сципион Африканский, он и встретился с Ганнибалом. Во время беседы Сципион спросил карфагенянина, кого он считает величайшим полководцем. Тот назвал первым Александра Македонского, вторым — Пирра, а третьим себя. Последовал новый вопрос Сципиона: «Что бы ты сказал, если бы победил меня?» Ганнибал ответил: «Тогда я считал бы себя выше и Александра, и Пирра, и всех других полководцев». Как выясняется из источников (Лив., XXXV, 14; Полиб., III, 11, 1–4; Ann., Сир. 9; Корн. Неп., Ганниб., 22; Фронт., I, 8, 7; Юст., XXXI, 4, 8–9), римлянам удалось скомпрометировать Ганнибала, породить у Антиоха недоверие к нему. И хотя Ганнибал вскоре рассеял сомнения сирийского царя, с мнением великого пунийца в военном совете больше не считались (Юст., XXXI, 4–5, 1). Антиох настолько был уверен в победе над Римом в предстоящей войне, что уже не желал делить боевую славу с Ганнибалом и пренебрег его советом заключить союз с Филиппом V, перенести войну в Италию и т. п.
Переговоры римлян с Антиохом кончились безрезультатно: царь твердо решил вести войну и переправился с армией через Геллеспонт. Рим объявил войну Сирии (ноябрь 192 года). Из греков только этолийцы и афаманы (в Эпире) были готовы поддержать Антиоха. Этолийский союз даже провозгласил его своим верховным стратегом. С помощью сирийцев этолийцы надеялись избавиться от римского гнета.
Для ведения войны Рим направил экспедицию под руководством Сципиона Африканского. И вновь ему сопутствовали победы, а Ганнибал, возглавлявший одну из эскадр флота Антиоха, терпел неудачи (Лив., XXXVII, 23–24; Корн. Неп., Ганниб., VIII, 3–4; Евтроп., IV, 4; Ann., Сир., 22; Юст., XXXI, 6). Окончательное поражение Антиоху было нанесено в сражении при Магнезии в 189 году. Рим даровал ему мир, по которому сирийский царь отказался от всех владений в Европе и Малой Азии и лишился права вести наступательные войны с западными государствами. Кроме того, на него возлагалась обязанность выдать Ганнибала. Полководец бежал в Армению, затем на Крит и потом в Вифинию к царю Прусию. Преследуемый римлянами, скитаясь пять лет, Ганнибал в возрасте 63 лет принял яд в столице Никее (Лив., XXXIX, 51, 56, 7; Юст., XXXII, 4, 8; Плут., Флам., 20; Ann., Сир., 11; Вал. Макс., IX, 2; Зон., IX, 21).
В то время, когда Сципион Африканский на Востоке добился таких важных побед над Антиохом III, анти-сципионовская партийная группировка обвинила его в государственной неблагонадежности и потребовала отчета о финансовых делах. Полководца привлекли к суду и удалили из Рима. Таким образом Сципион был убран с политической арены. Л. Анней Сенека (Луц., 86) сообщает: «Сципион Африканский, победитель Ганнибала, в 184 г. до н. э. был обвинен народными трибунами, желавшими подорвать его возросшую власть, и добровольно удалился в свою усадьбу в Литерне [городок Кампании], где и умер в следующем году».
Преследование Сципиона свидетельствует о резко обострившейся борьбе партийных группировок. С его смертью подняли головы его враги, возглавляемые Марком Порцием Катоном.
В 179 году Филипп V умер, оставив государство старшему сыну Персею, враждебно, как и отец, настроенному к Риму, Энергично продолжая дело отца, новый царь усиленно готовился к войне. Конфликт между противоборствующими сторонами все более назревал, и в 171 году началась третья Македонская война (171–167). Исход войны таков: 22 июня 168 года при городе Пи дна произошла последняя битва, в которой Персей потерпел поражение (Полиб., XXIX, 17, 5; 19, 1; Лив., XLV, 6; Юст., XXXIII, 2). Вечный город был в апогее славы и пышно отпраздновал сразу несколько триумфов. Отныне Рим не нуждался в друзьях и союзниках. И друзья и недруги попали в прямую от него зависимость.
В 150 году истекал 50-летний срок тяжелой зависимости Карфагена как данника Рима. Сенат задумался, как поступить по истечении этого срока со все еще сильным противником. Оставить его в таком положении было недостаточно, следовало найти пути, еще более усугубляющие его. Такой путь нашелся. Верный римский союзник в Африке — нумидийский царь Масинисса, осуществляя надзор за карфагенянами и прекрасно зная, что им по мирному договору 201 года запрещалось прибегать к вооруженной самозащите, постоянно вторгался в пределы пунических земель. В конце концов он оккупировал богатую область Эмпории. Неоднократные жалобные речи карфагенян в римском сенате не возымели действия, а вот лживым речам нумидийцев внимали и сочувствовали. Посольства римлян, несколько раз посылавшиеся по приказу сената в Африку, ничего определенного не решили (Лив., XXXIV, 62; 68; XL, 17; XLII, 23, 24; XLIII, 3; Зон., IX, 18). Конфликт следовало сохранять, в противном случае спорный вопрос был бы разрешен справедливо, что не отвечало интересам Рима. Поэтому там не спешили удовлетворить требования карфагенян, затягивали время, чтобы их верный нумидийский союзник укрепился. В действительности же захваченные земли не были спорными: они находились у карфагенян несколько веков.
Масинисса, уверенный в безнаказанности со стороны Рима, постепенно захватывал все новые территории и окружил Карфаген землями своего царства. Ливий (XXXIV, 62; см. также: Ann., Лив., 67) сообщает, что «Масинисса, заметив слабость Карфагена… счел время удобным для присоединения карфагенян. Он опустошил их земли по берегу моря и некоторые города, подвластные им, заставил платить дань себе… город Лептис, который один платил еоюедневно карфагенянам по таланту». Захваченная Масиниссой приморская земля была плодородной и богатой, и он превратил Северную Африку в хлебородную страну, а нумиднйцев-кочевников — в земледельцев и воинов (Страб., XVII, 3, 15).
Развязывая третью войну с Карфагеном, римский сенат добивался осуществления своих целей руками Масиниссы. Действия нумидийского царя постоянно давали повод Риму вмешаться в дела Карфагена. Пунические послы доложили римскому сенату, что Масинисса кроме захваченных земель только за два года (174–173) отнял у них больше 70 городов и селений (Лив., XLII, 23; ср.: Ann., Лив., 68).
Карфагеняне отчетливо видели угрозу со стороны Рима. К их тревогам добавились разногласия в обществе. Проримскую группировку возглавлял Ганнон, а выделившихся из аристократии сторонников Масиниссы — Ганнибал Скворец (Ann., Лив., 68). Предводителями карфагенского демоса были Гамилькар и Карталон. Вожди демоса, ненавидевшие Масиниссу, напали на его подданных, живших на «спорной земле» (Ann., Лив., 68). Военные столкновения карфагенян с нумидийцами вынудили Рим отправить в 152 году новых послов в Африку для разрешения спора. На этот раз посольство возглавил Марк Порций Катон (Ann., Лив., 69; Лив., Сод., XLVIII, Плут., Кат., XXVI). Разбирая африканские дела, послы не ущемляли интересов нумидийцев. Карфагеняне, требовавшие восстановления справедливости, заявили, что «договор, заключенный при Сципионе, не нуждается ни в каком разбирательстве, ни в каком исправлении; надо только, чтобы из него ничего не нарушалось» (Ann., Лив. 69). Но послы и на этот раз не спешили выносить окончательное решение, а захотели осмотреть Карфаген — страну недавно побежденную, но быстро возродившуюся, «тщательно обработанную и имевшую большие источники доходов» (Ann., Лив., 69). Аппиан (там же) сообщает, что «войдя в город, они [римляне!] увидели, насколько он стал могуществен и насколько увеличилось его население после бывшего незадолго перед тем истребления, причиненного ему Сципионом».
Застав Карфаген не в бедственном, а в процветающем состоянии, римляне решили, что «теперь не время заниматься делами нумидийцев и Масиниссы и улаживать их, но что если римляне не захватят город, исстари им враждебный, а теперь озлобленный и невероятно усилившийся, они снова окажутся перед лицом такой же точно опасности, как прежде» (Плут., Кат., XXVI). Красочно описывая процветающий Карфаген, Аппиан и Плутарх пытаются по отношению к нему определить истоки позиции Катона, а в его лице и римского сената. В действительности же в Риме и до Катона не могли не знать о благополучии и процветании пунической столицы — с ней были налажены прочные торговые и дипломатические связи.
По возвращении в Рим послы доложили сенату, что «не столько зависть, сколько страх вызывает у них положение Карфагена, города враждебного и столь значительного, соседнего и так быстро растущего» (Ann., Лив., 69; см. также: Плут., Кат., 26). Катон заявил, что «никогда у римлян даже свобода не будет прочной, пока они не уничтожат Карфаген» (Ann., Лив., 69). В подтверждение своих слов он высыпал перед сенаторами оливки, привезенные из Карфагена. Величина и красота плодов изумили всех. В своих речах Катон внушал сенату, что прошлые поражения и несчастья не так уж трагичны для карфагенян, испытания сделали их более опытными в военном искусстве, а нападение на нумидийцев — не что иное, как начало борьбы против римлян, выжидается лишь удобный случай разжечь войну. В Рим также дошли слухи, что недалеко от Карфагена находится огромное войско нумидийцев под предводительством внука Сифакса Ариобарзана, верного пунийцам. Ливий (Сод., XLVIII) пишет, что это войско «будто бы против царя Масиниссы, а на деле против римлян».
Дебатировавшийся в сенате вопрос об отношении к Карфагену выявил разногласия между сенаторами умеренных и крайних взглядов — единомышленников Сципиона (нобилитет), с одной стороны, и их противников во главе с Марком Порцием Катоном — с другой. Главным и наиболее влиятельным сторонником Катона было сенаторское сословие (политически активный слой богатых землевладельческих фамилий, финансистов и купцов). С уничтожением Карфагена им достались бы его богатства и торговля. Катон — противник знати, враг аристократии но по высокому социальному положению, богатству и установленным связям «стал типичным представителем римского нобилитета того времени».
Конечно, между соперничавшими партийными группировками Рима не было принципиальных различий в направлении внешней политики, разногласия сводились к методам осуществления и путям достижения конечной цели. Сципионы высказывали мнение о сохранении Карфагена и превращении его в союзный город Рима. Катон же постоянно повторял, что Карфаген должен быть разрушен и требовал скорейшего начала войны. Имелись в сенате и люди, осуждавшие несправедливые по отношению к Карфегену действия, но интересы жадных к добыче рабовладельцев и стремившихся к торговой монополии купцов взяли верх. Авторитет Катона был столь велик, что его мнение победило. Цицерон (Обяз., I, 79) пишет: «Люди, которые стоят во главе государства, будучи облечены в тоги, приносят ему пользу не меньшую, чем та, какую ему приносят те, кто ведет войну. Так, по совету в одних случаях войн часто не начинали, в других заканчивали их, а иногда даже объявляли, как это было при третьей Пунической войне, когда был велик авторитет Марка Катона, и притом даже после его смерти». Луций Сенека (Луц., 87, 9) также весьма лестно отзывается о его авторитете: «Марк Катон Цензор (его жизнь значила для государства не меньше, чем жизнь Сципиона: один вел войну с нашими врагами, другой — с нашими нравами)…»
Римский сенат решил воевать с Карфагеном. Это решение было принято тайно и не разглашалось: сначала предстояло обезоружить врага, а уж затем стереть его с лица земли.
В Карфагене к началу 50-х годов II века усилилась демократическая партийная группировка, которая ставила своей целью отстоять суверенитет государства. Ее сторонники в 152 году изгнали из Карфагена 40 приверженцев Масиниссы. Известно (Полиб., XXXIV, 16; Ann., Лив., 70), что изгнанные бежали к нему, чтобы убедить нумидийского царя начать войну с Карфагеном. Масинисса, как мы знаем, желал войны и через направленное к пунийцам посольство, которое возглавили его сыновья Гулусса и Миципса, потребовал от них принять изгнанников, прекрасно зная, что они этого не сделают. В Карфагене посольство не приняли, более того, перед ним заперли городские ворота. Вооруженный отряд карфагенян во главе с Гамилькаром Самнитом напал на возвращавшихся послов и нескольких убил. Эти действия и послужили для Масиниссы поводом начать военные действия и осаду города Героскопа (Полиб., XXXII, 2; XXXVII, 10; Ann., Лив., 70).
Карфагеняне в свою очередь вопреки условиям мирного договора с Римом выступили в 152 году против Масиниссы с армией в 25 тыс. пехотинцев и 400 всадников под началом Гасдрубала (Ann., Лив., 70). Пунический полководец добился даже успеха — как-никак у него был численный перевес в живой силе. В армии противника не было единства, и часть его военачальников с б тыс. всадников перешла на сторону карфагенян (Ann., Лив., 71–72).
Идя на столкновения с Иумидией, пунийцы знали, что нарушают условия договора с Римом, поэтому стремились скорее урегулировать конфликт. Послы Карфагена встретились с послами Масиниссы. Пунийцы согласились уступить землю около города Эмпория и выдать сначала 200, а затем еще 800 талантов серебра (Полиб., III, 23, 2; Ann., Лив., 72). Царь со своей стороны потребовал вернуть ему перебежчиков. В результате переговоры не достигли цели, после чего римский сенат послал в Африку уполномоченных с деликатным поручением: «Если у Масиниссы дела хуже [чем у пунийцев], чтобы они прекратили их спор, если же он имеет преимущество, чтобы они еще более подстрекнули его к борьбе» (Ann., Лив., 72). Все это было исполнено римскими послами. Масинисса окружил карфагенский лагерь Гасдрубала и голодом принудил пунийцев к сдаче и принятию условий о выплате 5 тыс. талантов. Когда обезоруженные по договору карфагеняне покидали лагерь, Гулусса почти всех их перебил. «Из 58 тысяч воинов Гасдрубала совсем немногие спаслись в Карфаген и с ними полководец и другие из знатных людей» (Ann., Лив., 73).
Победа принесла Масиниссе новую, весьма значительную часть карфагенской территорий, считавшейся «спорной». Североафриканское государство Масиниссы готово было полностью поглотить соседнюю страну. Нумидия, окрепнув за счет Карфагена, могла породить нового Ганнибала. «Опасность Карфагена была не в том, что он был слишком силен, а в том, что он стал слишком слаб», — отмечают английские исследователи Б. Халлуард и М. Чарлзуэрт.
Карфагеняне вопреки договору 201 года начали войну с Масиниссой и потерпели поражение (150 год). Царь намеревался захватить Карфаген на глазах, так сказать, у Рима. Теперь у Вечного города вновь появилась мысль разрушить Карфаген, чтобы не пришлось видеть, как он попадет в руки Масиниссы. Эти доводы буржуазных историков о неизбежности римско-карфагенской войны — не что иное, как реабилитация Рима. Известно, что Рим и без провокационных действий Масиниссы начал бы войну с Карфагеном.
Большинство древних авторов выводило причину третьей Пунической войны из повода, т. е. из военного конфликта Карфагена с Масиниссой (Флор., I, 31, 15, 3; Велл. Пат., I, 13). Флор, в частности, пишет: «Причина третьей Пунической войны в том, что вопреки условию договора карфагеняне подготовили флот и войско против нумидийцев» (там же). Полибий (XXXVI, 2) правильно отмечает, что воевать с Карфагеном было решено в Риме, «оставалось только выждать удобного момента и подыскать благовидный для других предлог». И предлог и причины начать войну с Карфагеном были налицо. Однако Полибий (фр. 157) старается выявить необходимость данной войны для Рима. Он пишет, что «римляне всегда заботились о том, чтобы не показаться людьми, затевающими распри и начинающими войны, нападая на других; напротив, они всегда хотели выглядеть так, как будто приступают к войне только ради самообороны, из нужды».
Карфагеняне, побежденные Масиниссой, поняли, что отныне их судьба в руках Рима. Самовольно, вопреки договору, они прибегли к войне и поэтому теперь должны были ждать наказания от римлян. Не желая воевать, пунийцы приговорили к смертной казни виновников войны с Масиниссой — Гасдрубала, Карталона и других видных деятелей демократического движения. Через посольство, направленное в Рим, власти просили у римлян прощения. Но сенат был неумолим. Прибывшие в Карфаген римские послы спросили, почему виновники войны осуждены на смерть так поздно. Вразумительного ответа не последовало. Все еще надеясь предотвратить войну, карфагеняне отправили в Рим новых послов (Ann., Лив., 76), 30 из них — с неограниченными полномочиями. Они и заявили, что отдают себя и город с его населением в распоряжение Рима. Однако тщетными были и эти, последние надежды карфагенян — вопрос о войне был уже окончательно решен сенатом. Римская армия в это время продвигалась к Лилибею и Утике. Сенат не отказывал пунам в мире, но обещал его по выполнении всех условий, которые высказывались постепенно. Очередным было требование в течение 30 дней доставить в порт 300 заложников — сыновей сенаторов и старейшин (Полиб., XXXVI, 4, 5–6; Диод., XXII, 6; Ann., Лив., 76). Карфагеняне исполнили волю римлян. Из Лилибея заложники были переправлены в Рим, где их заключили в доки шестнадцатипалубника (Полиб., XXXVI, 5, 9; XXXIX, 4; Лив., Сод. XLIX; Диод., XXXII, 23; Зон., IX, 30; Ороз., IV, 23, 1–5).
Еще не была объявлена война и римское войско не отправилось в Африку, когда в Рим прибыли послы из карфагенского города Утики — второго по величине после Карфагена. Ливий (Сод., XLIX) сообщает, что «посольство это, как благоприятное предзнаменование, было приятно сенаторам и в высшей степени оскорбительно для карфагенян». Послы заявили, что добровольно вручают себя и свой город с населением власти римлян. Так Утика вступила в союз с Римом (Полиб., XXXVI, 3, 1; Лив, Сод, XLIX; Ann, Лив, 75).
Добровольная сдача Утики показала римскому правительству, что Карфаген не может полагаться в войне даже на своих близких и верных союзников. Полибий (XXXVI, 3) по этому поводу замечает, что «жители Утики передали свой город римлянам и тем расстроили их собственный план». Карфагенский союз оказался нарушенным, поэтому пунийцам «оставалось выбирать из двух зол одно: или мужественно принять войну, или отдать себя на усмотрение римлян» (Полиб, XXXVI, 5).
Кроме Утики во время третьей Пунической войны дружественным Риму оставался ряд пунических общин и городов, от которых римляне получали продовольствие и поддержку, — Гадрумет, Лептис, Сакс и Ахулла (CIL, 1, 200; Ann, Лив, 94); Тапс, Исима и города внутри страны — Бизерта, Тевдалис.
Приняв окончательное решение о войне с Карфагеном, римляне задумались о комплектовании армии, так как с середины II века набор в легионы затруднялся. Завоевательная политика принесла большие людские потери. В Иберии в 154 году вспыхнула война местных племен с Римом. Туда была направлена армия (Полиб., XXXV, 4). Там уже находилось два легиона (Ann., Ибер., 45–49). В 149 году в Греции и Македонии размещался римский легион из 5 тыс. человек. С 148 года на Балканах было уже два легиона, насчитывающих в 146 году более 26 тыс. воинов (Павсан., VII, 16). Ввиду трудностей в комплектовании армии, Публий Сципион Назика и консервативная часть сената не хотели дальнейших захватов чужих территорий и выступали против плана Катона окончательно уничтожить Карфаген (Плут., Кат., 27, 1–2; Ann., Лив., 69). Тем не менее римский сенат объявил пунийцам войну, мотивируя это тем, что вопреки условиям мирного договора 201 года они создали и вооружили свой флот, армию и начали войну с Масиниссой, чем оскорбили и его, Масиниссу, и Рим (Лив., Сод., XLIX; Ann., Лив., 75–76). Стереть Карфаген с лица земли — только выполнив это решение сената, консулы могли возвратиться в Рим. Ведение военных операций поручили консулам Манию Манилию и Луцию Марцию Цензорину. Любое мирное урегулирование конфликта исключалось.
Так началась третья война Рима с Карфагеном (149 год). Веллей Патеркул (1, 13) отмечает, что 115 лет отделяют третью Пуническую войну от начала первой (264 год) и на протяжении этого периода «либо вели явную войну эти народы [римляне и карфагеняне], либо готовились к ней, либо жили в мире, который однако, нарушали; и Рим, покорив уже весь мир, не мог быть в безопасности, пока не будет уничтожен Карфаген».
Начало военных действий
Летом 149 года римская армия в составе 80 тыс. пехотинцев и 4 тыс. всадников, собранных в Сицилии, под командованием консулов Манилия и Цензорина начала переправу в Африку. Четыре легиона прибыли в гавань города У тики и расположились лагерем вдоль моря у реки Баграды (Лук., Фарс., IV, 582–588; Ann., Лив., 78). Карфагеняне должны были воевать одновременно с римлянами и нумидийцами, успев к тому же потерять много молодежи в войне с Масиниссой. Оценив обстановку, Карфаген был готов принять любые условия римлян и направил послов к консулам. Последние созвали военный совет, но прежде чем объявить свои условия, потребовали от пунийцев сдать оружие и флот. Они беспрекословно подчинились. «Римлянам карфагеняне выдали больше 200 тысяч комплектов оружия и 2 тысячи катапульт» (Полиб., XXXVI, 6, 7). Сведения Полибия не совсем совпадают с данными Страбона (XVII, 3, 15). Флор (I, 31, 15, 7) добавляет, что на виду у всего города римляне сожгли карфагенский флот, «добровольно сданный в надежде на мир». Но и этого Риму показалось недостаточно. Убедившись, что всякая опасность со стороны Карфагена устранена, римские консулы объявили приговор сената. Жители должны были покинуть свой город и построить новый на расстоянии 80 стадий от моря (Ann., Лив., 81; Диод., XXXII, 6, 3; Лив., Сод., XLIX; Зон., 26). Так безоружному Карфагену римляне объявили смертный приговор. Обитателям огромного города повелевали жить без торговли и без защиты. Нельзя не согласиться с мнением Ш.-А. Жюльена о том, что «им [карфагенянам] предоставлялся выбор места и гарантировалась неприкосновенность храмов и кладбищ. Лицемерие, с которым навязывались эти обязательства народу моряков, придавало жестокости римлян еще более гнусный характер».
Аппиан (Лив., 84) так пересказал просьбы карфагенян об отмене столь коварного решения: «Относительно переселения, если кому-либо покажется, что вы предлагаете нам это в утешение, то это дело невыполнимое, переселиться в глубь материка людям, живущим благодаря морю, бесчисленное количество которых работает на море. Вместо этого мы делаем вам другое предложение, более приемлемое для нас и более славное для вас: город, ни в чем не повинный перед вами, оставьте невредимым, нас же самих убейте. Ведь только так вы покажете, что гневаетесь на людей, а не на храмы, богов, могилы и город, ни в чем не виновный». На мольбы о пощаде консул Цензорин дал лицемерный ответ: Рим действует во имя общей пользы (Ann., Лив., 86). Римляне убеждали карфагенян: причина всех их бед и несчастий — море. Из-за него Карфаген грабил римских купцов, хотел захватить Сицилию, Сардинию и Иберию, но потерял их. Римляне теперь предлагали карфагенянам переселиться подальше от моря, где жизнь, как они убеждали, более устойчива и менее опасна, доходы от земледелия надежнее, чем от морской торговли. Поэтому в древности, замечает Аппиан (Лив., 87; см. также: 86), царские резиденции, как правило, были в центре обширных царств мидян, ассирийцев, персов и других народов.
Римляне лицемерно приводили карфагенянам доводы, что переселившись, они смогут создать новые очаги и святилища и новое скоро станет таким же дорогим, как в Карфагене. «Коротко говоря, — продолжали консулы, — поймите, что мы постановили это не по вражде к вам, но для сохранения твердого согласия и общей безопасности» (Ann., Лив., 89).
Ужас, страх, возмущение, ненависть охватили город, отчаянию его жителей не было предела. «Эта жестокость, — сообщает Флор (I, 31, 15, 8–9), — вызвала такой гнев, что карфагеняне предпочли самое худшее. Раздался вненародный клич: «К оружию!» Они приняли решение сопротивляться, и не потому, что не оставалось никакой надеоюды, но потому, что предпочли, чтобы родина была уничтожена не их руками, а руками врагов».
Полибий, создавший свой труд с проримских позиций, и тот возмущался несправедливостью римлян. Он (XXXVII, I, 10–11) пишет: «Поведение их с карфагенянами исполнено было обмана и хитрости, когда они одно за другим предлагали ряд условий… Это скорее лукавый образ действий единовластия, а не доблестное поведение римлян, которое близко подходило к нечестию и вероломству». И все же античный автор (XXXVII, 1, 16) находит оправдание вероломству: «Римляне не повинны ни в одном из этих преступлений, ибо они не погрешили ни против богов, ни против родителей или умерших, не нарушили клятвы или договора, напротив, сами обвиняли карфагенян в клятвопреступлении».
Римские консулы, находясь в Африке, не спешили к открытым военным действиям против безоружного Карфагена. Этим воспользовались карфагеняне и начали ускоренными темпами готовить город к обороне. Городской совет, где преобладали демократы, решил воевать, и первым его мероприятием было освобождение рабов и включение их в армию (Ann., Лив., 93; Зон., IX, 26).
Вне города карфагеняне назначили полководцем 25-тысячной армии Гасдрубала — руководителя патриотической антиримской партийной группировки, врага Масиниссы. Оборону внутри города возглавил другой Гасдрубал — внук Масиниссы (Ann., Лив., 93), перешедший к карфагенянам.
Приведя город в боевую готовность и мобилизовав население на его защиту, карфагенский сенат начал поиски поддержки. С помощью дипломатии ее нашли у мавров и нумидийцев. Мавритания послала осажденному городу подкрепление, но его отбили римляне. Римская армия во главе с консулами подошла к Карфагену, надеясь войти в безоружный город без сопротивления. Городские ворота оказались запертыми, а на крепостных стенах было много метательных орудий. Взрыв отчаянного сопротивления римские консулы восприняли как проявление дурного настроения пунов. Они предложили заключить месячное перемирие, чтобы утихли страсти. Но город активно готовился к неравной борьбе. Всё и все были мобилизованы на оборону. Народ взял дело защиты родины в свои руки.
Громадный город, насчитывавший 700 тыс. человек (Страб., XVII, 3, 15), превратился в оружейную мастерскую. Население лихорадочно трудилось день и ночь, чтобы выковать новые орудия. Работали вместе мужчины и женщины, отдыхая и получая пищу посменно в назначенном размере. Они вырабатывали каждый день по 100 щитов, 300 мечей, по тысяче стрел для катапульт; дротиков и длинных копий по 500 и катапульт, сколько смогут. Для того, чтобы их натягивать, нужен был волос. Они остригали женщин из-за недостатка в другом волосе (Ann., Лив., 93; Фронт, I, 7, 3). Из Диодора (XXXII, 9) добавим к рассказам Аппиана и Фронтина, что карфагенские женщины отдали золотые украшения на покупку продовольствия и вооружения. «Это еще одна из удивительных черт этого удивительного народного движения, вызванного поистине гениальной, даже, можно сказать, демонической народной ненавистью», — так оценивал энтузиазм горожан поклонник Рима Т. Моммзен. Гавани Карфагена имели огромные набережные с верфями и доками, рассчитанными на 220 кораблей, с многочисленными складами, где было все необходимое для оснащения триер (Ann., Лив., 96; Страб., XVII, 3, 14; Диод., III, 44, 8).
Союзник Рима Масинисса наблюдал за всем происходившим и был крайне недоволен римлянами. «Ему было тяжело, что сам он, поставив на колени мощь карфагенян, должен видеть, как быстро появились другие, чтобы получить титул победителей, не согласовавшись с ним раньше, чем прийти, как они это делали в прежних войнах» (Ann., Лив., 94). Когда римские консулы попросили нумидийца о содействии в войне, тот отделался обещаниями послать войска в случае необходимости. Значительно позже он предлагал римлянам помощь, но они ему ответили, что попросят ее, когда будут в ней нуждаться. Кроме того, не так просто было забыть и то, что внук Масиниссы командовал карфагенской армией.
Разногласия Рима с Масиниссой усилились на той почве, что Рим, уверенный в победе над Карфагеном, не нуждался больше в своих союзниках. Они были нужны ему только до определенного времени. Не взяв город с ходу, римляне начали его осаду.
Осада Карфагена и его падение
Карфаген своей неприступностью был обязан местоположению и искусным защитным сооружениям. По описанию Страбона (XVII, 14–16), Аппиана (Лив., 95) и Орозия (IV, 22), он находился на полуострове большого залива. От материка его отделял перешеек шириной в 25 стадий. От перешейка тянулась к западу длинной и узкой лентой коса. Город со стороны моря был обнесен одинарной стеной. Она проходила по отвесным скалам. Южная часть города со стороны материка, где на перешейке находилась и Бирса (крепость), была обнесена тройной стеной. Археологические исследования обнаружили остатки огромной этой стены высотой в 45 футов (15 м) и шириной в 33 фута (8,5 м), не считая зубцов и башен. Страбон (XVII, 3, 14) и Аппиан (Лив., 95) сообщают, что внутри стены были стойла для лошадей и слонов. В этих стойлах помещались 300 слонов, 4 тыс. лошадей и располагались склады для фуража и продовольствия. В стенах также находились казармы для 25 тыс. пеших воинов и 4 тыс. всадников. Угол стены загибался к заливу, был слабо укреплен и с самого начала оставлен без внимания.
Воды Тунисского залива омывали южную сторону города. Здесь находилась искусственная двойная гавань: торговая, по обеим сторонам которой тянулись широкие набережные, и военная — круглой формы — Кафон. Гавани соединялись каналом, так что можно было проплывать из одной в другую. Вход в них из открытого моря шириной в 22 м запирался железными цепями (Ann., Лив., 96). Посреди военной гавани находился остров, на котором размещалось адмиралтейство.
План города Карфагена.
Недалеко от военной гавани располагалась рыночная площадь, которая была соединена тремя узкими улицами с крепостью. В северной части города находилось обширное предместье, называемое Мегалией (Мегара). Оно было обнесено валом, примыкавшим к городской стене. Город Карфаген занимал большую территорию — 360 стадий (около 67 км) в окружности.
Разделив между собой участки для ведения боевых операций, римские консулы двинулись на город. Манилий с материка штурмовал стены, Цензорин с кораблей и суши устанавливал лестницы и приспособления в наиболее уязвимом месте стены. «Оба презирали карфагенян… но, натолкнувшись на новое оружие и на неожиданную решимость воинов, они были поражены и отступили. Это было первое, что сразу помешало им, надеявшимся без боя взять город» (Ann., Лив., 97). Вторая попытка консулов также была неудачной. Опасаясь Гасдрубала, который стоял лагерем у них в тылу, римляне разбили два лагеря: Цензорин — под стенами Карфагена, Манилий — на перешейке, у дороги, которая вела к материку. Наличие в глубоком тылу римской армии значительных карфагенских сил действительно очень осложняло осаду. Тем не менее она продолжалась при поддержке флота.
Осенью 148 года Цензорин с отрядом солдат-лесорубов отправился рубить лес для постройки осадных машин (башен), но на него внезапно напал начальник пунической конницы Гимилькон, прозванный Фамеей. Источники (Полиб., XXXVI, 8, 1; Диод., XXXII, 17; Ann., Лив., 97) сообщают, что при этом столкновении Цензорин потерял 500 человек, занятых рубкой леса, и много оружия.
Римляне предприняли новую попытку штурмом захватить город, но опять потерпели неудачу. Вначале, правда, все шло хорошо: засыпав болото и пододвинув к городским стенам две большие осадные машины с таранами, они разрушили часть стены. Был уже виден внутренний город. Римская армия ринулась в город, лишь военный трибун Сципион не позволил своим воинам сделать это. На вторгшихся со всех сторон нападали карфагеняне, Сципион со своим отрядом спас римлян от позорного разгрома. Аппиан (Лив., 98) пишет, что «это было первое, что создало ему [Сципиону] славу, так как он оказался более дальновидным и осторожным, чем консул».
Вскоре Сципион вторично спас армию, затем еще несколько раз вывел отряды из критических ситуаций. Слава его росла. Консул же Манилий, как оценивает его Аппиан (Лив., 102), «вообще человек неопытный в военном деле», вопреки возражениям Сципиона вступил в сражение с Гасдрубалом у города Нефериса и отступил с большими потерями (Ann., Лив., 102–104; дион. Касс., фр. 69, 1–6; Плин., XXII, 13, 3).
В целом кампании двух лет войны не увенчались успехом римлян. К военным затруднениям прибавились политические, ибо Масинисса смотрел на Карфаген как на отнятую у него добычу. И без того неважное положение Рима ухудшалось еще и тем, что на востоке против него выступил македонский царь Андриск, мнимый сын Персея, а на западе, в Иберии, — борьбу с римлянами возглавил вождь лузитан Вириат. Андриск одержал несколько побед и вступил в союз с Карфагеном и многочисленными противниками Рима в Греции (Лив., Сод.; L; Ann, Лив, 105–111; Диод, XXXII, 13, 14, 16).
Неудачное ведение войны в Африке стало предметом обсуждения в римском сенате. В Африку направили послов с целью узнать и подробно доложить обстановку. Вернувшись, они способствовали распространению славы Сципиона, рассказывая о большой привязанности к нему войска. Сенат радовался и ждал окончания консульства Цензорина и Манилия, чтобы определить на эту должность Сципиона. Престарелый Марк Порций Катон, скупой на похвалу и щедрый на осуждение, стихами «Одиссеи» (X, 495) так оценил Сципиона Эмилиана и его военные успехи: «Он лишь с умом; все другие безумными тенями реют» (Полиб, XXXVI, 8, 6; Лив, Сод, XLIX; Плут, Кат, 27).
Оценив обстановку в Африке, сенат решил обратиться за помощью к Масиниссе. Но римские послы уже не застали его в живых. Перед смертью он позвал к себе Сципиона (Евтроп, IV, 11; Ороз, IV, 22, 8) и завещал ему распорядиться его царством и наследством. «Масинисса, — пишет Аппиан (Лив, 106), — оставил огромное сокровище в деньгах и большое, хорошо обученное войско; из числа своих врагов Сифакса он собственноручно взял в плен; Карфаген он оставил настолько ослабленным, что мог считаться виновником разрушения».
Царские сокровища, государственные доходы и титул царя по распоряжению Сципиона были отданы в общее владение сыновьям. Учитывая желание каждого из трех законных сыновей Масиниссы, Сципион разделил между ними бразды правления: к Миципсе перешла верховная власть, Гулуссе досталось командование армией, Мастанабе — гражданское управление (Лив., Сод., L; Ann., Лив., 105–106). Более 40 незаконнорожденных сыновей получили подарки. Это разделение сфер правления между наследниками Масиниссы соответствовало римской политике «разделяй и властвуй». Таким дроблением царской власти и имущества царя была подготовлена почва для раздоров в будущем между членами нумидийского двора.
Сципиону удалось убедить среднего сына Гулуссу выступить с огромной армией против Карфагена. Умелые тактические маневры Сципиона и его дипломатия склонили также на римскую сторону храбрейшего из карфагенских полководцев Фамею с отрядом из 2200 всадников (Ann., Лив., 108; Лив., Сод., L; Зон., IX, 27), хотя Диодор (XXXII, 12) сообщает, что Фамея перешел к римлянам с 1200 воинами. Небывалые успехи военного трибуна в сражениях и дипломатии произвели на римских воинов такое впечатление, что они прославляли его, как триумфатора.
С присоединившимися отрядами карфагенянина Фамеи и иумидийца Гулуссы Сципион захватил много добычи и продовольствия (Ann., Лив., 109). Воинская доблесть Сципиона по заслугам была оценена в Риме, и сенат требовал его прибытия вместе с Фамеей. Аппиан (Лив., 109), описывая проводы в Рим, замечает, что «войско провожало уезжавшего Сципиона до самого корабля и возносило молитвы богам, чтобы он вернулся в Ливию консулом, считая, что ему одному суждено взять Карфаген».
В Риме, восхищаясь Сципионом, сенат одобрил его военные действия. Фамея получил почетный подарок: пурпурную одежду с золотой застежкой, коня с золотой сбруей, полное вооружение и вознаграждение в 10 тыс. серебряных драхм, 100 мин серебра в различных изделиях, палатку с полным оборудованием. Ему сулили еще больше, если в дальнейшем он будет оказывать Риму свое содействие. «Он, пообещав иль сделать это, отплыл в Ливию к римскому войску» (Ann., Лив., 109).
Военные успехи римского консула 148 года Кальпурния Писона, прибывшего с опозданием в Африку вместо бывшего консула Манилия, были весьма скромными и незамеченными в сенате (Лив., Сод., LI; Ann., Лив., 109–113; Плин., XXXV, 4). Карфагеняне даже воспряли духом, так как оказались сильнее римлян в сражении у города Гиппагрет. От римского союзника Гулуссы к ним перешел иумидиец Бития с 800 всадниками (Ann., Лив., III). Два сына Масиииссы — Миципса и Мастанаба, хотя и обещали римлянам поддержку оружием и деньгами, но медлили, не зная, как повернутся события. Пунические отряды почти беспрепятственно действовали в это время вне города, захватывая все новые территории. Аппиан (там же) сообщает, что карфагеняне где силой, а где убеждениями овладели всей Ливией.
Карфагенский совет развернул дипломатическую деятельность, стремясь создать антиримскую коалицию. Его старания были небезуспешны. Продолжались переговоры с псевдо-Филиппом Андриском, одержавшим победы над римлянами в Македонии. Одновременно были отправлены послы к нумидийцам Миципсе и Мастанабе, а также к маврам — всех звали на помощь, убеждая в том, что римляне, покорив Карфаген, приберут к рукам и их. Сыновья Масиниссы воздерживались оказывать поддержку римлянам. Однако в Карфагене вскоре возобновилась борьба за власть в среде демократической партийной группировки. Командующий городским гарнизоном Гасдрубал — внук Масиниссы, неправомерно обвиненный в измене — в помощи своему дяде Гулуссе, был убит членами городского совета (Лив., Сод., L). Внутренние разногласия угрожали Карфагену не меньше, чем римляне. Вся армия пунийцев была подчинена теперь Гасдрубалу — главнокомандующему вне города (Ann., Лив., III; Ороз., IV, 22, 8).
Неудачи римлян в Африке и новые приготовления карфагенян вызвали негодования в Риме. Там единодушно требовали послать консулом против Карфагена Сципиона, но он по возрасту не мог быть им избран и добивался должности эдила. И все же, несмотря на ограничения возрастного ценза, народ избрал Сципиона консулом. Плутарх (Моралии, 81,4) сообщает, что «когда он приехал из похода в Рим искать консульства, то был избран не просто как угодный притязатель, а как скорый и верный победитель Карфагена». Назначив Сципиона командующим армией (147 год), сенат полностью доверил ему ведение войны в Африке. Полученное им подкрепление возмещало численность погибших воинов. К тому же он мог взять у союзников столько добровольцев, сколько их сумеет убедить. Короче говоря, в Африку Сципион отправился с солидным подкреплением.
Шел третий год войны с безоружным Карфагеном, а до победы было не ближе, чем в первый день. Это убедительно свидетельствовало о значительном ослаблении военной мощи Римского государства.
В отсутствие Сципиона Кальпурний Писон осаждал карфагенские города, а командующий флотом Манцин стоял у стен Карфагена. «Видя, что одна часть стены оставлена без внимания, там, где шли непрерывной линией труднопроходимые отвислые скалы, из-за чего это место и было охраняемо не так тщательно, решил незаметно подвести лестницы к стене. И, действительно, он их приставил, и некоторые из солдат смело взошли на стену. Так как их было еще мало, карфагеняне, отнесясь к ним с презрением, открыли ворота, выходившие на эти скалы, и бросились на римлян. Но римляне, обратив их в бегство и преследуя, вместе с ними ворвались в город через ворота» (Ann., Лив., 113). С криком радости легкомысленный Манцин и его воины, оставив корабли, невооруженные устремились к стене в предместье Мегалии. Попав в ловушку, римляне уже были готовы к тому, что будут выбиты карфагенянами и сброшены на острые утесы. Но в самый критический момент появились корабли Сципиона. Спасение римских воинов было неожиданным для всех (Ann., Лив., 114). Бездарного Манцина Сципион отослал в Рим, а сам разбил лагерь недалеко от стен города. Лагерь карфагенян во главе с Гасдрубалом разместился на расстоянии немногим более 5 стадий (один километр).
Сципион быстро обнаружил, что в армии царит беспорядок и анархия. Аппиан (Лив., 115) отмечает, что он «не видел у воинов, находившихся под командованием Писана, никакой привычки к порядку и дисциплине, но что они приучены Писоном к лености, жадности и грабежам и что им сопутствуют множество мелких торговцев, которые, следуя за войском ради добычи, делали набеги вместе…». Очистив армию от бесполезных людей, Сципион вернул в ее ряды боеспособность и внушил воинам уверенность в победе.
Консул готовился к важной военной операции: в одну ночь напасть в двух местах на Мегалию, обнесенную стеной. Часть войска была послана в северо-западную сторону, а с другой — юго-восточной — 4 тыс. воинов во главе со Сципионом двинулись с топорами, лестницами и рычагами. Разбив маленькие ворота, военачальник смог с отрядом войти в город. Началось поспешное бегство карфагенян в Бирсу (Полиб., XXXIX; 3; Ann., Лив., 117). В лагере Гасдрубала, расположенном вне стен Карфагена, возникла паника. Пуны очистили перешеек и бежали в город. От оккупации Мегалии Сципион воздержался, так как боялся распылить силы среди садов, каналов и зарослей терновника.
Пунический укрепленный лагерь у городских стен был уничтожен. Римляне овладели всем перешейком, на котором разместился город. Разбив свой лагерь на всю ширину перешейка — «от моря до моря», Сципион отрезал город от материка, лишив его снабжения продовольствием. В городе начался голод. Под руководством консула были построены мощные укрепления, за которыми и укрылась римская армия, готовая к штурму Карфагена. Сознавая безвыходность положения, Гасдрубал для поднятия духа сограждан учинил неслыханную расправу над пленниками-римлянами. Их вывели на городские стены и подвергли ужасным истязаниям — вырывали внутренние органы, отрезали ступни, отрубали руки, сдирали кожу, искалеченных и умирающих сбрасывали со стен. Однако этим жестоким актом пуниец достиг противоположного эффекта: ожесточил римлян и вызвал возмущение горожан, надеявшихся еще на милость победителей. Даже члены карфагенского совета потеряли надежду на пощаду. Гасдрубал же продолжал действовать жестоко, применяя силу и подавляя всякое сопротивление. В его лице в городе окончательно установилась военная диктатура. И все же он в порыве отчаяния решил вести со Сципионом переговоры о мире при посредничестве сына Масиниссы Гулуссы. Цель переговоров — просить пощады для горожан и принять любые требования римлян. Первоначально Сципион отклонил это предложение, но Гулусса убедил полководца, что консульство его может окончиться, и в следующем году будут присланы новые консулы. Консул согласился гарантировать жизнь только Гасдрубалу, его семье и десяти близким ему семьям и разрешил взять с собой 10 талантов денег или всех рабов (Полиб., XXXVIII, 1, 1–2, 9; Диод., XXXII, 22). Пуниец отклонил эти предложения.
Осаждая Карфаген, Сципион решил лишить его всякой связи с морем. Для этого необходимо было закрыть выход в гавань. Римляне начали сооружать длинную насыпь (Ann., Лив., 121; Флор, I, 31, 15, 14). Когда работы уже подходили к концу, карфагеняне в испуге стали рыть новый проход к морю на другой стороне гавани. «Рыли все: и женщины и дети… они строили корабли из старого леса, пентеры и триеры, не теряя ни бодрости, ни смелости» (Ann., Лив., 121). Вскоре карфагенский флот, вновь построенный в невиданно трудных условиях в количестве 120 кораблей, вышел в открытое море (Ann., Лив., 121; Страб., XVII, 3, 15). Флор (I, 31, 15, 15), описывая небывалый героизм пунийцев, восклицает: «Как пламя из пепла потушенного пожара, днем и ночью пробивалась последняя сила, последняя надежда, последний отряд отчаявшихся людей».
Внезапно образовавшийся проход и появление в открытом море столь внушительного флота «настолько испугали римлян, что если бы карфагеняне тотчас напали своими кораблями на корабли римлян, оставленные без внимания, как это бывает во время осадных работ, так, что на них не было ни моряков, ни гребцов, то они завладели бы всем морским лагерем римлян» (Ann., Лив., 121). Но осажденные выплыли в открытое море для демонстрации своей силы и, посмеявшись над своим противником, возвратились в город. Только на третий день карфагенский флот выстроился в море для сражения. Римляне к этому времени привели в боевой порядок свои корабли и вышли навстречу. Пунийцы возлагали большие надежды на это сражение, а римляне рассчитывали на окончательную победу. Однако морской бой был безрезультатным для обеих сторон.
Нанеся большой ущерб вражескому флоту, карфагеняне отступили только потому, что наступила ночь. Утром римляне возобновили сражение и оттеснили неприятеля обратно в гавань, которую со всех сторон блокировали. Ночью осажденные предприняли смелую вылазку и подожгли осадные машины римлян. Ужас и смятение охватили римский лагерь. Испугавшись последствий, Сципион со всадниками объехал охваченные пожаром места за косой и приказал убивать всех убегающих. Карфагеняне же, уничтожив вражеские машины, вернулись в город (Ann., Лив., 124).
Бой на улицах Карфагена.
Римляне возвели новые укрепления, построили осадные машины и продолжали осаду. Так прошло лето 147 года. Сципион решил ликвидировать силы противника и его союзников зимой вне города, так как в Карфаген поступало продовольствие, и осада могла длиться бесконечно. Большую помощь консулу оказал римский союзник Гулусса. Он с боевыми слонами во время военной операции у Нефериса уничтожил до 70 тыс. и взял в плен до 10 тыс. жителей этого города-крепости (Ann., Лив., 126). Овладев приступом после 22-дневной осады Неферисом, римляне лишили ливийские племена надежды на спасение Карфагена. «Эта победа — сообщает Аппиан (там же), — имела очень большое значение для взятия самого Карфагена. Ведь это войско доставляло им продовольствие, и, взирая на этот лагерь, ливийцы чувствовали прилив уверенности. Когда же Неферис был взят, то и остальные укрепленные пункты Ливии сдались полководцам Сципиона или были взяты без труда. Карфагеняне лишились продовольствия и ничего не получали ни морем, ни сушей».
Весной 146 года римляне прорвались через гавань в город. По трем длинным улицам они с трудом пробирались к Бирсе — главной крепости города. Борьба шла за каждый дом, сражались и на крышах. По обеим сторонам улиц стояли высокие, шестиэтажные дома, их отчаянно защищали жители. Каждый дом приходилось брать с боем, как крепость. «Все было полно стонов, плача, криков и всевозможных страданий, так как одних убивали в рукопашном боюл других, еще живых, сбрасывали вниз с крыш на землю» (Ann., Лив., 128). Вскоре в городе возник пожар. Римские воины расчищали улицы от камней, пепла, трупов для проходящих войск. Шесть дней и ночей пробивали они себе путь к крепости Бирсе с кремлем и храмом бога Эшмуна (Асклепия). Там собралось 55 тыс. воинов, безоружных мужчин, женщин, детей. На седьмой день, когда нижняя часть города была сожжена, римляне добрались до цитадели. К Сципиону прибыли послы из храма Эшмуна с просьбой о милосердии. Он даровал жизнь всем находящимся в крепости, кроме перебежчиков. Всех сдавшихся ожидало рабство.
Видя безнадежность дальнейшего сопротивления и желая сохранить себе жизнь, Гасдрубал бежал к Сципиону. Вместе с пунийцем сдалось 36 тыс. воинов. Римские перебежчики подожгли храм и сгорели вместе с ним. Жена Гасдрубала, как передают многочисленные источники, вместе с детьми обратилась со стены с речью к Сципиону, в которой обвинила мужа в предательстве отечества, святилищ и своих детей. Произнося эти проклятья, она зарезала своих детей, бросила их в огонь и последовала за ними. Флор (I, 31, 15, 17) восклицает: «Насколько храбрее оказалась женщина супруга-полководца! Схватив детей, она с кровли бросилась в пламя, подражая царице, основательнице Карфагена». Немецкие историки В. Ине и К. Беккер находят этот рассказ слишком театральным и совершенно невероятным. Они предполагают, что женщина с детьми была сброшена с крыши храма римскими перебежчиками в отмщение за бегство Гасдрубала к Сципиону.
Уничтожением Карфагена руководил сам полководец. «Подумать только, — удивляется Флор (1, 31, 15, 12), — по воле судьбы гороод, которому угрожал дед, был окончательно разрушен внуком!» При виде рушившегося Карфагена Сципион в глубоком раздумье смотрел на горящий город, вспоминая его славную историю, и не мог удержаться от слез. Но это были не слезы сострадания. Это были слезы предвидения — перед мысленным взором полководца предстала гибель Рима. Судьба городов, государств и народов переменчива (Полиб., XXXIX, 6). Таков исход Илиона, держав ассирийцев, персов, мидян, македонян. Предания гласят, что, оторвавшись от мрачных мыслей, Сципион процитировал стихи Гомера (Ил., VI, 448–449) о гибели Трои:
Карфаген, процветавший 700 лет, властвовавший над огромнейшей территорией и морем, был предан огню и уничтожению. «О величии разрушенного города можно судить, не говоря уже о прочем, по продолжительности пожара. За 17 дней и ночей едва мог угаснуть огонь, который враги добровольно направили на свои дома и храмы: если не смог устоять против римлян город, должен был сгореть их триумф» (Флор, I, 31, 15, 17).
Вместе с городом погиб и непобежденный народ. Карфаген превратился в кладбище. Это самый страшный пример тотального уничтожения народа. А Рим ликовал. Оценивая торжества горожан по случаю победы над Карфагеном, Аппиан (Лив., 134) сообщает, что «они были так поражены победой, что не верили ей, и вновь спрашивали друг друга, действительно ли разрушен Карфаген?». Эта война, как справедливо отмечает Флор (I, 31, 15, 1), была незначительной по времени и по сравнению с первыми стоила меньше труда, ибо «сражались не столько с воинами, сколько с самим городом. Но по исходу она, безусловно, оказалась величайшей, так как было, наконец, покончено с Карфагеном».
Римский сенат не замедлил послать в Африку послов с целью организации новой провинции — Ливии. Было также указано, чтобы Сципион разрушил все, что еще осталось от Карфагена, и запретил кому бы то ни было там селиться. Место, где стоял город, было проклято, а земля перепахана и засеяна солью (символ вечного проклятия) (Полиб., XXXVIII, 2; XXXIX, 5, 1; Ann., Лив., 135; Ороз., IV, 23, 6). Но никому не было запрещено приезжать туда и смотреть. Римляне хотели, чтобы все видели печальные развалины цветущего города, посмевшего бороться с Римом.
Все города, оказавшие сопротивление Риму и помощь Карфагену, тоже подлежали разрушению. Городам же, помогавшим римлянам, были отданы завоеванные земли.
Расправившись с Карфагеном, Сципион сжег оружие и осадные машины, а также часть кораблей. Это был ритуал в честь бога войны Марса.
Затем полководец принес жертвы другим богам, устроил празднества в честь победы и «по примеру своего настоящего отца Эмилия Павла, победителя Македонии, дал игры, а перебежчиков и дезертиров отдал на съедение зверям» (Лив., Сод., LI). Многие воины, отличившиеся при взятии Карфагена, получили награды. Особо был отмечен Тиберий Гракх и Гай Фанний. Сам же «Сципион по праву заслужил своей храбростью имя своего деда и был назван Сципионом Африканским Младшим — Scipio Africanus minor» (Eutrop., IV, 2).
Победоносно окончив последнюю войну с Карфагеном и завершив все дела в Африке, Сципион Африканский Младший отплыл в Рим, где справил самый пышный в истории Рима триумф. «Этот триумф, — сообщает Аппиан (Лив., 135), — совпал с тем временем, когда справлялся в третий раз триумф над Македонией, так как был взят в плен Андриск…» Это был триумф в честь победы над Элладой, разрушения Коринфа и гибели Карфагена. «После Карфагена никто не стыдился быть побежденным», — писал Флор (I, 23, 7, 1).
Виктория — римская победы богиня.