Едва ли не в первый же день после «отсидки» в местах не столь отдаленных Иван Топорков подался к лесному шалашу, где восемь лет назад повязал его наряд милиции. К тому самому месту, где изнасиловал запуганную и зареванную девочку тринадцати лет от роду.

Без проблем добрался до опушки леса, примыкавшего к городской окраине. Совсем недалеко от его дома… Заросли ольшаника стали гуще, но вполне узнаваемы. А вот и шалаш. Странно, но годы и грибники пощадили его… Подгнил основательно, а держится…

Топорков присел, закурил.

Восемь лет не то чтобы пролетели, но и не тянулись.

Город, правда, попестрел и пошумнел, ларьки да киоски аж до окраины добрались. Всякой снеди в них — от пуза. Жена постарела. Дети повзрослели. А в квартире все так же небогато. Откуда взяться тому богатству? Э-э-эх… Супруга, несмотря ни на что, довольно часто посещала его «на зоне», передачи привозила. И с ребятишками своими, молчуном Витькой и тихоней Томкой, виделся. Жена-то, видать, простила. Или сделала вид, что простила. А вот дети какие-то чужие, «папа» как из-под палки выговаривают, все норовят безлично обращаться…

Иван загасил окурок и машинально, не понимая даже зачем, поправил покосившиеся стойки пришедшего в запустение лежбища, наломал новых веток на скаты. Потом вдруг спохватился. Словно очнулся от наваждения: какого черта он здесь копошится?..

— «Заполошный» — говорили о Ване, еще подростке, в школе. — Так вроде тихий, вдумчивый даже. Учится неплохо. Мог бы при желании и на «хорошиста» вытянуть. А как утворит что, — хоть стой, хоть падай, глаза на лоб лезут. Точно бес вселился! Ребята на переменках играют, носятся сломя голову, а он сидит тюхтей за партой. А потом вдруг вскочит, схватит что ни попади и — в школьную доску со всего размаху — бац! Или тетрадки соседа по парте ни с того, ни с сего порвет на мелкие клочки. И проверяли, к врачам водили: «здоров, говорят, и психика в полном порядке, адекватно, мол, реагирует…»

Его слегка побаивались и сторонились и в институте, куда он успешно выдержал экзамены после школы. Особенно после того, как он однажды, вроде как шутя, выплеснул в химлаборатории на стол пол-литра соляной кислоты. За глаза Топоркова шутливо называли «бисово дитя». Даже самые компанейские, разбитные студенты остерегались водить с ним близкое знакомство.

Единственной, кто не сторонился его, а, наоборот, тянулся к нему и откровенно симпатизировал, была однокурсница Нина, будущая его жена. Над этой парой втихаря подтрунивало большинство их курса, склоняя на разные лады Иваново прозвище и попутно вспоминая лихие библейские сюжеты. Не взирая на это, на последнем курсе парочка «бисовых детей» благополучно зарегистрировала брак в столичном загсе и отбыла, согласно распределению, в один из районных центров Гомельщины.

Если бы не внезапные вспышки гнева и капризов, мужнины необъяснимые выходки, Нина могла бы хвалиться примерным супругом. Иван добросовестно работал инженером на гидролизном заводе, не злоупотреблял спиртным, был ласков и внимателен к детям.

Однако когда он ни с того ни с сего мрачнел, уходил в себя, не отвечая ни ей, ни пристававшим с расспросами малышам, жена знала: лучше переждать кризис, тихонько отойти в сторону. А супруг тем временем мог и побуянить. Разбить пару тарелок на кухне. Выкрикнуть что-то малопонятное. Стучать неистово кулаком в стену. Какая-то злая сила бродила в нем, требуя выхода, и не находила его.

Сам Иван, успокоившись, никак не мог объяснить странность своего поведения. Будто затмение наступает, хотя и ненадолго. Словно в голову ударяет пол-литра водки. Он все прекрасно помнит, но какого черта делает глупости?..

Обычно такие припадки проходили быстро. Визиты же к врачам заканчивались оптимистичным «здоров, надо нервишки успокоить».

Когда же ему на вечерней улице случайно попалась на глаза та несчастная девочка, темная каламуть «хозяйничала» в голове до утра.

Иван подошел к девочке с улыбкой, купил ей шоколадку, расспросил про папу, про маму, затем предложил сходить к речке: там, дескать, есть такое интересное местечко с сюрпризом. Уже на полдороге малолетка испугалась, попыталась было убежать, но Топорков деловито выкрутил ей худенькие ручонки, сгреб в широкую ладонь жиденькие косички и буднично пообещал, что убьет, если она еще раз пикнет.

Весь путь вдоль речки к заброшенному шалашу, обнаруженному во время семейных грибных походов, Иван отчетливо сознавал, что ему хочется унизить, подавить, испачкать это безвинное, чистое, беззащитное существо. И черт его знает, с какой такой стати!

Он заволок ее в шалаш и в течение безумной ночи несколько раз зверски насиловал. Только под утро ему стало предельно ясно, что сотворил жуткое и непотребное. Выпихнул из шалаша истерзанное и измученное дитя и велел идти домой. Сам остался на лежбище в какой-то полудреме. Через несколько часов сюда прибыли вооруженные милиционеры. Он покорно подставил руки для наручников…

На суде запомнил только почерневшие от горя лица родителей девочки, брошенную в сердцах фразу ее отца: «Отдайте мне этого подонка, я ему кишки выпущу!», и то, что девочка, которой он и именито не знал, помешалась…

…Нина уж и не знала, чем угодить мужу в эти первые дни его свободной жизни. Как водится, накрыла на стол, пригласила соседей, поддерживавших хорошие отношения с Топорковыми и помогавших оставшейся одной с двумя маленькими детьми женщине. Посидели ладком-мирком, подняли пару чарок «за возвращение». Пообсуждали перспективы с работой. Послушали тюремные «байки».

Однако уже на следующий день к вечеру Нина чутко уловила тревожные перемены в настроении супруга: Иван бродил по квартире, сжав зубы и стиснув кулаки, сам не свой. Наконец подался к двери. Вышел. Нина выглянула в окно: Топорков направился к магазину, правда, какой-то неуверенной ленивой походкой.

«Ничего, пусть побудет один. Нелегко ведь ему. Ну, выпьет бутылочку винца, стресс развеет», — подумала про себя.

Топорков действительно купил бутылку недорогого вина. В «комке» около магазина, где отоварился спиртным, стояла целая «шеренга» заморских шоколадок. Пока Иван разглядывал обертки от нечего делать, к витрине, держась за руки, подошли две девочки. Одна постарше, лет четырнадцати, а другая на два года моложе. Они по-детски, шумно и весело восхищались безделушками.

— Эй, золушки-дюймовочки, хотите по шоколадке?

Старшая Ира и младшая Лена недоверчиво посмотрели на улыбчивого взрослого дядьку, присевшего на корточки перед ними. Лена поощряюще толкнула локтем Иру. Та пожала плечами. Иван снова подошел к окошку «комка», купил две шоколадки, вручил их нарядным «барышням».

— Сестрички? — продолжал знакомство.

— А вот и не угадали, — бойко ответила Лена.

— Тогда, значит, подружки, — завоевывал симпатии и авторитет Иван.

— Ага, — согласилась младшая, распаковывая хрустящую фольгу дармового угощения.

— Ну, что, подружки, хотите к речке прогуляться? Там такое славное местечко есть, с сюрпризом, между прочим, вам понравится, это рядом совсем.

— Пошли сходим, интересно ведь, — дернула Лена Иру за рукав.

Втроем чинно прошлись по набережной, присели «на привал» на травку. Леночка, слегка картавя, уже как своему, рассказывала дяде Ване про школу, про нахальных мальчишек, которые таскают их за косички и даже уже ругаются матом, прямо как взрослые. Ира, увлекшись шоколадкой, помалкивала.

Иван огляделся. Кругом ни души. Достал бутылку из кармана.

— Ну-ка, дамочки, давайте по маленькой, а то ваши мальчики взрослые уже, а вам, что, отставать, что ли?

— Не, мы не будем, — запротестовали подружки, — противно. Да и домой уже пора, темнеет…

Ира бодренько вскочила, но Топорков цепко ухватил ее за руку, выкрутил кисть. Девочка взвизгнула. И тут же, получив удар бутылкой по голове, без звука осела оглушенная на траву.

Лена в шоке таращилась на залитое кровью лицо подружки. Топорков схватил обеих за шиворот и поволок к шалашу.

Тому самому…

Уже основательно стемнело, когда он втащил свою «добычу» в обновленное логово. Лене приказал сесть в уголке и не шевелиться, а сам, сграбастав старшую за липкие от крови и вина косички, стал ублажать похоть. Затем наступил черед младшей…

Кошмар продолжался целую ночь. Только на рассвете, с первыми петухами, насильник, как и в первый раз, отпустил своих невольниц на все четыре стороны. Полежал некоторое время, покурил и побрел сам в город.

Потом скажет следователю: шел «сдаваться».

— Тебе что, подонок, восьми лет мало показалось? — сдали нервы у пожилого майора милиции, руководившего задержанием.

— Черт его знает, — безучастно ответил ему Топорков…

(В. Гусев. Детективная газета, № 20, 1996)