Метр с кепкой. Заношенная фуфайка… Если б хоть голос грубый, с хрипотцой, взгляд звериный, урганские манеры… Нет, — вкрадчиво-предупредителен, вежлив. Таким, до ареста, и запомнился соседкам. «Не пил, не курил, не ругался. Кто б мог подумать…»
На кроткую внешность в бедняцких одеждах «купились» многие. Незнакомый мужчина мог без опасений впустить его в дом. Незнакомая женщина, не смущенная странным приглашением, могла с ним пойти в ближайший подъезд, подвал, на чердак. В зависимости от обстоятельств или грабил, или принуждал к «интиму». Кончалось, как правило, одинаково: каждого (каждую) бил большим самодельным тесаком или обычным кухонным ножом.
После годового перерыва стал все чаще отираться в подъездах, подкарауливая школьниц. Впрочем, нападал и на улице, в возрастах особенно не разбираясь. Был случай — возле кинотеатра ранил мужчину, гулявшего с женой и собакой. География преступлений — бессистемная, «амплитуда» — от изощренного зверства до мелкой кражи. Мудрено ли, что даже самые опытные сыщики брали ложный след.
С тем же изворотливым вероломством одолевал он и нештатные ситуации. Примчавшаяся однажды по чьему-то сигналу патрульная группа уже почти схватила… Ранил троих, включая водителя, и ушел. В другой раз на пригородной станции милиционер попросил предъявить документы. Убил…
…Его задержали случайно. Однажды, чувствуя знакомое биение сердца, он остановился у очередной, просто оказавшейся перед глазами девятиэтажки, от которой — роковой знак судьбы — несколько сотен шагов до забора тюрьмы.
Наручники на его правом запястье защелкнутся внезапно, после 15-минутной борьбы с Финогеновыми — Олегом и Ниной — и их родственниками Галиной и Николаем Рыбкиными. Крик девочки, на который бросились в подъезд две случайно оказавшиеся у дома семейные пары, к этому моменту (около девяти вечера) стихнет до сдавленного стона. Когда минут через тридцать (подтверждая свои кавычки) подкатит наконец «скорая», даже всякого навидавшийся на веку, раненный ножом в бедро сотрудник ФСБ полковник Николай Рыбкин не сдержит слез. Надежд спасти девятиклассницу Катю С, тяжело раненную в сонную артерию, с мольбой глядящую в полные ужаса мамины глаза уже не останется.
На одном из последних допросов он тихо спросил: «Может, на этом закончим, и вы меня расстреляете?» — «Ну что ты, — сказали почти мягко, — кто ж тебя станет расстреливать…» Его берегут. Содержат в особых условиях. Неплохо кормят. Он должен жить. До суда.
(Версия, № 2, 1996)