Я возвращался на самолёте из командировки в Сочи. Я работаю в гостиничном бизнесе, и наша фирма послала меня выяснить условия продажи прогорающего, хотя теоретически и перспективного дома отдыха, который располагался в очень привлекательном месте. У хозяев не было капитала для его развития. Мы намеревались его снести и построить новую многоэтажную гостиницу европейского класса. Типа супер-пупер. Я предложил хозяевам его продать и объявил цену, но те оказались не дураки и выдвинули другую идею. Они утверждали, что нам проще заплатить за ремонт и модернизацию того, что есть, не покупая, и войти в долю. Мысль сделать гостиницу в стиле ретро мне понравилась, хотя затея и была дороговатой. Я в ответ потребовал согласие на возведение на территории современного многоэтажного корпуса, контроль над которым будет принадлежать нам. Занимаемая домом отдыха площадь это позволяла. Те согласились. Я созвонился с боссами и получил «добро». Мы долго торговались о процентах, но в итоге пришли к соглашению.
Была середина лета. Меня все эти дни принимали очень хорошо. Я успел накупаться и подзагореть. А потом меня отвезли в аэропорт. Умиротворённый и довольный, я плюхнулся в кресло лайнера.
Почти в последнюю минуту рядом со мной села молодая, очень привлекательная женщина с огромными карими, даже почти чёрными глазами. Её глаза были грустны, и сама она выглядела взволнованной. В её руках была сумка, поверх которой лежала перевязанная красивой ленточкой коробка конфет.
Я безнадёжный сладкоежка. И у меня была плитка шоколода. Без всяких задних мыслей я протянул ей шоколадку. Она чем-то вызывала сочувствие.
— Угощайтесь, — сказал я.
Та отрицательно покачала головой.
— Понимаю, — брякнул я, этот разговор вообще не нужно было начинать, — у вас вон — целая коробка…
Я не ждал ответа, но та вдруг сказала:
— Это не мои конфеты.
— Вы воруете конфеты? — глупо пошутил я.
Женщина удивлённо посмотрела на меня и возмутилась.
— Вы что, ненормальный? Меня просто две женщины в аэропорту попросили передать эту коробку родственникам в Москве.
— А вдруг в ней героин? — продолжал шутить я. — Вы же не проверили, что в ней?
Женщина в ужасе на меня посмотрела.
Вот так-так, подумал я, хотел развлечь женщину всякими глупостями, а только напугал. А всё-таки, может, я не такой дурак, как кажется? Более серьёзно я спросил:
— Вы знаете этих женщин?
Та покачала головой.
— Но они дали мне 50 долларов за то, что я довезу её, и обещали ещё 50 — по приезде.
История всё больше начинала меня интересовать.
— Значит, вы действительно думаете, что провоз не самой дорогой коробки конфет стоит 100 долларов?
Женщина пожала плечами.
— Я была и нахожусь в растрёпанных чувствах. И не очень задумывалась. Кроме того, мне нужны деньги.
Я тоже пожал плечами.
— Хорошо. Будем надеяться, что там только героин, а не бомба.
И отвернулся к окну.
Женщина нервно взяла в руки, а потом снова положила на место злосчастную коробку.
— А нельзя от неё как-нибудь избавиться?
Я понял, что всё ужасно осложнил.
— Милая девушка! — стараясь успокоить её, сказал я. — Я просто шутил. Там, скорее всего, обыкновенные конфеты.
Та облегчённо вздохнула.
— За такие шутки нужно убивать.
Её глаза презрительно смотрели на меня.
— Вам, мужчинам, единственное, что нужно — это обратить на себя внимание.
Какое-то время мы молчали. Самолёт успел взлететь и набирал высоту.
— Извините меня, — вдруг снова заговорила она. — Я действительно, не подумав, сделала глупость и взяла эту коробку. А вы, я боюсь, правы. Мы, правда, не можем от неё избавиться?
Я с сомнением покачал головой.
— Если там бомба, то вряд ли кто-то из пассажиров может её обезвредить. Выбросить за борт её невозможно, для этого нужно открывать люк самолёта, а тогда произойдёт разгерметизация. А вы, наверное, достаточно видели фильмов-катастроф, где вполне убедительно показывают, что бывает при разгерметизации на большой высоте. Чтобы этого избежать, нужно будет убедить пилота спуститься до высоты четырёх километров. Но я очень сомневаюсь, что нас не примут за сумасшедших, когда мы начнём объяснять, что в коробке конфет бомба.
Я перевёл дух и продолжил:
— Если же там наркотики, то, к примеру, высыпать их в унитаз было бы для вас очень опасным поступком, потому что наркодельцы не поверят в такое расточительство и будут требовать от вас своё добро. Более того, наркокурьеры часто находятся под контролем соответствующих органов, и когда провозят относительно большие партии, а здесь не меньше 200 граммов, вас запросто могут тормознуть в аэропорту для досмотра.
От моих не очень весёлых рассуждений женщина стала белой, как мел. Я легонько коснулся её руки. От испуга она был мокрой и холодной, как лёд.
— Так что же мне делать? — глядя, как загнанный в угол зверёк, спросила она.
Я проклинал себя за затеянную мною историю. Но чувствовал ответственным за то, чтобы как-то её расхлебать. Тем более что всё это и на самом деле выглядело подозрительным.
— Вы знаете, — сказал я, — если там бомба, то нужно молиться богу. Если же наркотики и в Москве курьера с ними ждёт соответствующий отдел, то у них наверняка будут ваши, только ваши, приметы. Они, как правило, работают по наводке. И душещипательная история о том, как вы из благородных побуждений решили помочь двум женщинам, им вряд ли покажется убедительной. Но вы их разочаруете, наркотиков у вас не окажется. Вы отдадите коробку мне, а её вам на выходе из аэропорта верну. После чего вы передадите её тем, кто за ней обратится. Кстати, чтобы вы поняли, я — законопослушный гражданин и не поколебался бы сдать наркокурьера ментам. Но вы мне показались жертвой обстоятельств.
Я вытащил конфеты из её сумки и положил в свой чёрный непрозрачный пакет. А потом вновь протянул ей шоколадку.
В этот раз она развернула обёртку и откусила. А потом разговорилась. Я был посторонний человек, и ей нечего было стесняться.
— Я родилась в Москве, но по матери грузинка. Когда-то в детстве до развала СССР я каждый год ездила туда, в Грузию, к дедушке и бабушке, даже выучила язык. Но потом всё это прекратилось. Вскоре после отделения от России умерли они, а затем и папа, русский. И моя достаточно современная мама вдруг стала странным образом восстанавливать в Москве когда-то усвоенные ею обычаи грузинской деревни. Там родители ещё в юном возрасте детей подбирают для них пары будущих мужей и жён. Она хотела, чтобы я вышла замуж за грузина, и обратилась к моему старшему брату Ашоту. Он тоже коренной москвич, ему все эти традиции чужды, но, видя, что в мои 25 я до сих пор не замужем, решил выполнить просьбу матери. Он бизнесмен, много ездит по стране, у него много связей. И вот в Сочи ему порекомендовали одного молодого богатого и неглупого человека в качестве претендента на мою руку.
Она усмехнулась.
— Я говорю и сама чувствую, как всё это выглядит глупо. Для начала мы обменялись фотографиями. Он выглядел вполне пристойно. В итоге я согласилась приехать, чтобы познакомиться. Первые три дня всё было чудесно и очень романтично. У самолёта встречала машина, меня возили по всем красивым местам, мы ели в дорогих ресторанах, я жила в шикарном отеле. А потом он напился и стал вести себя по-свински.
Она нахмурилась.
— Я не «синий чулок», но настоящий мужчина, грузин он или нет, не может вести себя так с женщиной, которую он хочет назвать своей невестой.
Она сделала паузу.
— Я выгнала его из номера, села на такси и поехала в аэропорт. Я хотела улететь ближайшим рейсом, но билетов, как обычно, не было. И вот, чтобы получить место, на котором я сейчас сижу, отдала все деньги, какие были. А это и ни много, и ни мало. И тут подвернулись эти две тётки. А из аэропорта в Москве ещё нужно добираться домой. Вот и вся история.
Я сочувственно похлопал её по руке, она уже не была ледяной. Но всё-таки провокационно спросил:
— А если женщину не собираешься называть невестой, с ней можно обращаться по-свински?
Моя попутчица высокомерно на меня посмотрела.
— Каждая женщина решает сама в соответствии с чувством собственного достоинства, как с ней можно обращаться.
Вот это гонор, подумал я. Да и характер…
После этого мы практически не разговаривали. Вежливо молчали.
В коробке не было бомбы, и мы благополучно приземлились. Я поклонился женщине и сказал, что буду ждать её у выхода из аэропорта. На меня никто не обратил внимания. Я остановился и стал смотреть, что будет происходить с моей новой головной болью, попутчицей. И вдруг увидел, что, проверив документы, её задерживают какие-то люди и куда-то уводят.
Неподалёку, перед дверью аэровокзала, стояли две цыганки. Одна нетерпеливо спрашивала другую:
— Где эта чёртова чумовая, которую Матильда пристроила к посылке?
Другая рассудительно отвечала:
— Не суетись. Может, она тоже ждёт кого. Или в туалет пошла. Или багаж никак не дождётся. Всякое бывает. Если её загребли, так мы ведь всё равно узнаем. Как-то же её выведут…
Прошло ещё минут сорок, когда вышла моя злая, как собака, попутчица.
— Вы не представляете, какое это унижение. Они перетряхнули все мои вещи, включая нижнее бельё, а потом устроили личный досмотр. И какая-то женщина ощупала меня всю.
— Какое это унижение, я могу представить, — ответил я. — Но вы должны понять, эти люди делают не самую приятную работу ради вполне понятной и справедливой цели. Они борются с преступниками. А ни у кого на лице не написано, кто преступник, а кто нет. Представляете, что бы было, если бы нашли эти конфетки. Я полагаю, вы бы уже давно ехали в милицейской машине в изолятор временного содержания.
Женщина устало вздохнула.
— Наверное, вы правы.
Мы вышли. Я специально шёл чуть-чуть сзади.
И вот к моей попутчице бросилась цыганского вида женщина.
— Красивая, хочешь, погадаю? На что хочешь? На жениха? На судьбу?
Попутчица загородилась рукой.
— Спасибо, не надо. В другой раз.
Цыганка чуть загородила ей дорогу.
— Да ты не волнуйся. Я дорого не беру. Могу даже за «спасибо». А так — сколько есть, или что есть. Например, за конфеты. Я их очень люблю. Так гадание лучше получается. У тебя нет случайно? Из Сочи?..
Попутчица немного растерялась. И тогда я вступил в разговор.
— Милая, погадай мне, но за «спасибо». И на жениха, и на судьбу.
Цыганка недовольно на меня посмотрела.
— Слушай, педрила, не вмешивайся. Закончу и тебе погадаю.
Но я, как ни в чём не бывало, продолжал:
— Скажи, что жених у меня будет хороший, и жизнь длинная. А ещё у меня есть коробка конфеток. Но на продажу. Стоит 50 долларов. Из Сочи. Хочешь?
Я раскрыл пакет и показал ей.
Та испуганно и подозрительно на меня посмотрела. Понятно, что боялась провокации. Но всё-таки решила рискнуть.
— Хорошо, мой умный. Давай, куплю.
— А где 50 долларов?
Она покопалась в юбках и достала купюру. Я отдал ей конфеты, она — деньги. Не отходя от нас, цыганка аккуратно приоткрыла краешек коробки и ощупала содержимое пальцем. А затем ретировалась с максимальной скоростью.
Я, наконец, облегчённо вздохнул.
— Всё, кажется, ваши и мои приключения кончились. Если только за этой дамой не велось наблюдение с помощью видеокамеры. Тогда у нас есть общие проблемы.
Попутчица снова испугалась.
— Вы так думаете?
Мне всё это уже надоело, и я несколько резковато ответил:
— Нужно быть готовым ко всему.
Женщина вдруг заторопилась.
— Ох, извините, я, наверное, вас задерживаю. Не знаю, как даже сказать, насколько я вам благодарна.
И неожиданно чмокнула меня в щёку.
Я вдруг опомнился. Что же я, дурак, делаю? Нельзя её так бросать, если уж помог один раз.
— Вас кто-то встречает? — спросил я.
Женщина замялась.
— Меня, в принципе, никто не ждёт. Я уехала неожиданно. Если бы всё прошло нормально, то приехал бы брат, но он в отъезде.
— Так как же вы будете добираться?
Женщина грустно улыбнулась.
— Возьму «левака». У меня ведь есть 100 долларов.
Я удивился.
— Такая красивая женщина, как вы, не побоится сесть одна в машину к незнакомому мужчине?
Было видно, что она начинает сердиться.
— А вы всегда такой пессимист и зануда? И вам нравится всё портить? — спросила она меня не без горечи.
Я поднял руки вверх. Сдаюсь.
— Я просто предусмотрительный. Но у меня есть для вас предложение. Меня встречает мой старый друг. Мы вас подвезём до Москвы, а дальше вам будет проще.
Она изучающе на меня посмотрела.
— Вы считаете, что ехать с двумя незнакомыми мужчинами безопаснее, чем с одним?
Но, увидев, что я потихоньку начинаю закипать, тут же продолжила:
— Но поскольку в течение времени, что я вас знаю, вы проявили себя только с лучшей стороны, я согласна.
И очаровательно улыбнулась. Мы вместе двинулись к автостоянке, и ещё издали я увидел стоящего у своего «опеля» и улыбающегося Базилио, который махнул мне рукой. Это был мой старый друг и сослуживец. Вообще-то его звали Василий, но за некоторые кошачьи повадки в отношении к женщинам его прозвали кот Базилио, что как нельзя ему подходило.
Мы подошли к нему, и он наигранно вытаращил глаза, увидев мою спутницу.
— Серёга! Если девушки такой ослепительной красоты являются частью твоего контракта, я тоже хочу в долю.
Попутчица слегка покраснела, а я сердито на него посмотрел.
— Базилио, заткнись. Мы подвезём девушку до Москвы.
— Как? Только до Москвы? — продолжал дурачиться Базилио. — Девушка, а на Камчатку вам не надо?
Мы обнялись с ним. Он хлопнул меня по плечу и перешёл на нормальный тон.
— В Сочи ты здорово всё прокрутил.
Я уложил свой и девушкин чемодан в багажник и спросил, где она хочет ехать, с водителем или сзади. Она предпочла заднее сиденье, из чего я понял, что она нас немного опасается.
Мы поехали. Базилио какое-то время молол всякую чепуху, а потом напрямую обратился к моей попутчице.
— О, красивейшая из красивых! Вы уже поняли, что меня зовут Базилио, что в переводе на русский язык означает Василий. Этот скучный тип рядом со мной — Сергей. Но позвольте мне с почтением спросить, ваше, о прекраснейшая, имя?
Девушка снова чуть покраснела и, поколебавшись, сказала:
— Марина.
У меня с оттенком ревности мелькнуло в голове, что Васька точно срубит её к концу дороги. А тот продолжал:
— А куда мне, ничтожному червю, удостоиться чести отвести госпожу Марину?
Я глянул в зеркальце заднего вида и увидел, что та начинает сердиться.
— Василий, прекратите паясничать. Довезите до ближайшего метро. И всё.
Базилио, ничуть не обидевшись, засмеялся и перешёл на обычную речь.
— Мариночка! Не нужно напрягаться. Меня всегда при виде хорошеньких женщин тянет на высокопарный стиль. А теперь бросьте скромничать и ответьте, куда вам, в принципе, надо. Мы ведь не тащим вас на своей спине. Машина везёт.
Та какое-то время колебалась, но всё-таки ответила:
— Вообще-то я живу в Свиблово.
Базилио изобразил восторг.
— Так это же нам по пути. Серёга живёт в Останкино.
И он обратился ко мне.
— Слушай, братан, ты как насчёт небольшой экскурсии в Свиблово? Давно там не был. Пора проверить, как там они без нас справляются.
Я пожал плечами.
— Да ради бога.
Разговор потихоньку увял. Мы довезли Марину до дома. Я вытащил из багажника её чемодан. Она, сказав «большое спасибо» Ваське, вышла из машины и обратилась ко мне:
— Я действительно не знаю, как мне вас благодарить.
Я отмахнулся, но неожиданно из машины вякнул Базилио.
— А вы ему, Марина, телефон оставьте. Он сам-то не решится попросить, а наверняка захочет позвонить, чтобы узнать, как у вас дела.
Я было шикнул на него, но она вытащила из сумочки ручку и на какой-то бумажке написала номер.
Я достал из бумажника визитную карточку.
— Мы с этим шутом гороховым, — сказал я и показал на Базилио, — работаем в гостиничном бизнесе. Если что понадобится, звоните, не стесняясь.
Васька, не будь дурак, тоже протянул свою.
— Мариночка, ему не звоните, мне звоните. С ним неинтересно.
Марина на прощание улыбнулась, и мы расстались.
По дороге домой я сказал Базилио всё, что я о нём думаю. А он только ржал. Он, пацан, учил меня, как обращаться с… «бабами» (вряд ли бы этот оборот понравился моей попутчице). И, гад паршивый, изобразил меня эдакой скромняшкой-недотыкомкой.
А тот продолжал ржать.
— Серёга! Но ты же дурак. Забудь про гостиницы. Такая женщина… За километр порода чувствуется. А ты, лох, просто хотел сказать ей «до свидания».
Но звонить Марине я не стал, как-то было не до того. Где-то через неделю она позвонила сама и спросила деловым тоном, есть ли у нас контакты в Прибалтике. Я ответил, что есть, и тогда она попросила порекомендовать гостиницу в Юрмале для её близкой подруги. Я ответил, что нет проблем, и даже могу договориться о скидке. Та сделала вид или на самом деле пришла в восторг, а потом мы просто чуть потрепались. Но в итоге я пригласил её в кафе.
Естественно, я не мог ударить в грязь лицом, благо ресурсы позволяли, и пригласил в самое прибамбасное. Но нужно было видеть лица мужчин, когда она вошла. Как в диснеевских мультфильмах у волка, у них по самое «не хочу» отвисли челюсти и потекла обильная слюна. Это была уже не встревоженная, напуганная, рассерженная женщина.
Это была женщина.
Наверное, это покажется глупым, но свидание прошло по аналогии с терминологией политических новостей как официальная встреча на высшем уровне.
— Как у вас, господин президент?
— Хорошо, господин президент?
— А как с погодой, господин президент?
— Хорошо, господин президент.
— А я не перепутал, господин президент, сегодня понедельник?
— Нет, не перепутали, господин президент, сегодня действительно понедельник.
Мы что-то съели, выпили по бокалу вина, поговорили на нейтральные темы, и я отвёз её домой. А вернувшись к себе, решил, что это в первый и последний раз.
Прошёл где-то месяц. Ни я не звонил Марине, ни она мне, исключая один минутный звонок, в котором она просто поблагодарила меня за услугу. Я действительно позвонил в Юрмалу и устроил её подругу в уютную и дорогую гостиницу, где с моей подачи ей сделали большую скидку. Но сказать, что эта женщина вылетела у меня из головы, было бы неправдой.
Однажды моих боссов и меня пригласили на приём в немецкое посольство. У нас с Германией раскручивался дорогой совместный проект. В приглашении было указано: «такой-то с супругой». Понятно, что на участии супруг никто не настаивал, но я вспомнил про Марину. Где-то в глубине души я по ней скучал.
Я позвонил и при всей своей самоуверенности и убеждении, что разбираюсь в психологии, не понял по её голосу, рада она звонку или нет. Но, тем не менее, она согласилась на встречу.
И когда на приёме её увидели, снова был эффект, будто я принёс с собой атомную бомбу. Но обратный. От бомбы разбежались бы, а тут чопорные немцы (и не немцы) «сбежались». Я, отойдя за коктейлем, с трудом смог обратно к ней подойти. Наконец, мероприятие, на котором мы с Мариной практически не разговаривали, а вели с остальными дурацкие светские беседы, закончилось. Я повёз её домой.
— Ты пригласил меня, чтобы похвастаться, как медалькой? — вдруг спросила она, перейдя на «ты».
Я чуть не выехал на встречную полосу. А потом буркнул:
— Погоди, я остановлюсь и отвечу. Не хочу рисковать своей и твоей жизнью, ведя диалог за рулём.
Я с трудом нашёл место, где можно было бы припарковаться.
— Дура, — не очень вежливо сказал я. — Я соскучился и хотел тебя видеть.
А потом поцеловал её в губы.
И что вы думаете? Жаркие губы встретились в поцелуе, она застонала и невольно обняла меня за шею? Чёрта с два. С закрытыми глазами, с такими же ощущениями я мог бы поцеловать сделанную под кожу автомобильную обивку сидения.
— И что теперь? — холодно спросила она. — Это не ответ на мой вопрос. Отвези-ка меня лучше домой.
Сказать, что я разозлился, было бы не тем словом. Я кипел.
Я отвёз её домой и, сдерживая злость, вежливо попрощался.
Я зарёкся ещё когда-нибудь ей звонить. Но Марина не шла у меня из головы. Я сумел продержаться достаточно долгое время, но потом всё-таки набрал её номер.
— Марина! Привет, — сказал я бодро будничным голосом. — У меня на двенадцатое число есть два билета на какой-то гастрольный суперизвестный танцевальный театр. Хочешь пойти?
Вначале была пауза, а потом я услышал ответ, сказанный чуть фальшивым тоном:
— Извини, Серёжа, но именно в этот день я не могу.
Я почувствовал себя подростком, в первый раз приглашающим девочку в кино.
Это я, Сергей Мальцев, холостой, молодой, не бедный мужчина, которому куча молоденьких девчонок на фирме строят глазки!
Я хотел уже закрыть мобильник и хрястнуть его об пол. Наедине с собой я мог расслабиться и выплеснуть эмоции. Но снова услышал голос Марины.
— Серёж, я, правда, не могу. Давай куда-нибудь сходим в другой раз.
И я снова почувствовал себя школьником и снова поклялся ей больше не звонить. Я загрузил себя по уши работой, вызывался ездить во все возможные командировки даже тогда, когда моё присутствие не было обязательным, напропалую гулял со всеми подвернувшимися девчонками, но Марина не шла у меня из головы. Базилио, встречая меня, время от времени притворно грустно глядя, крутил пальцем у виска.
Наконец, я не выдержал и вновь ей позвонил. Я весь сжался внутри, но мой голос был спокоен.
— Мариночка! День добрый. Как твои дела? — начал я с нейтральной фразы.
Я ждал, что она удивится, обрадуется и спросит, почему я так долго не звонил.
— А, Сергей, добрый день, — услышал я безучастный ответ. — Спасибо. У меня всё в порядке. А как у тебя?
— Спасибо, тоже хорошо, — уныло сказал я. — А может, как-нибудь посидим вечерком? — Ни на что уже не надеясь, спросил я.
На том конце трубке воцарилось молчание.
Я заторопился и, желая как бы дать ей возможность отказаться из-за меня самого, сказал:
— Но если не можешь или не хочешь, нет никаких проблем.
А она спокойно так произнесла:
— Почему же, Серёжа? Я буду рада. Когда?
Я подумал, что мне дома нужно держать валерианку. Самое смешное, что никакого конкретного плана у меня не было. А тут мне нужно было сразу сориентироваться и решить, куда и когда.
Но я привык соображать быстро. Иначе в этом мире трудно жить. То, что я достаточно состоятельный человек и меня принимают в разных кругах общества, она уже поняла. Но ведь можно показать и другую сторону медали. И вспомнил о Рашиде. Мы вместе с ним служили в армии. Кстати, оттуда же и Базилио. И мы вместе достаточно хлебнули. А подробности лучше не вспоминать.
У Рашида был маленький невзрачный узбекский ресторанчик. Не такой разукрашенный, как сейчас принято, а очень простенький с виду. Когда-то, когда он его открывал, Рашид влез в долги к людям, с которыми лучше не связываться, не смог вовремя вернуть, и его «поставили на счётчик».
Я даже не знал, что он в Москве и что решил открыть ресторан. Но однажды он позвонил и спросил, не могу ли я помочь деньгами, и назвал сумму. Я немножко припух, но деньги дал. Рашиду удалось отмазаться. Мы и раньше были друзьями, а тут дружба только окрепла. Он потихоньку отдал мне весь долг.
Но ресторан был у него — чудо. Туда ходили две категории людей. Первая — те, кто понимал толк в еде. Готовили там на объедение. Вторая, но тут в подробности я старался не вникать, были те, склонность к контактам с которыми Рашид проявлял и раньше, и которые крутили в его ресторане какие-то «серые» дела.
Чуть посомневавшись, я решил пригласить туда Марину.
Я сказал ей, чтобы не кушала, потому что мы идём не тусоваться, а именно кушать, чтобы одевалась просто, и что мы встречаемся завтра в восемь.
Я подъехал к её подъезду. Она действительно вышла одетой в обыкновенные джинсы и простенький свитерок, но хуже от этого не стала.
Рашид принял нас с распростёртыми объятиями, особенно, когда увидел Марину. Надо сказать, он красивый мужчина с чёрными жгучими глазами, которые непрерывно на неё зыркали, пока он приветственно похлопывал меня по плечу.
Нас посадили в маленькую уютную комнату, предназначенную для почётных гостей. А дальше началось. Бездарно описывать вкус еды и вина, их нужно есть и пить. Но, помимо всего прочего, Рашид крутился вокруг Марины юлой, одаривая её витиеватыми азиатскими комплиментами.
Это был первый раз, когда я мог сказать, что холодок в моих взаимоотношениях с Мариной стал немножко таять.
Мы стали чаще перезваниваться и встречаться, но она предпочитала ресторанчик Рашида. Не хочу врать, но это не могло не вызвать у меня некоторой ревности.
Я узнал, что она живёт с мамой и работает от заказа до заказа в дизайнерской фирме, и что мама даёт уроки английского языка на дому. Тут я немного удивился. Образ преподавателя английского плохо ассоциировался у меня с образом деревенской грузинской мамаши, который возник у меня после полёта из Сочи, но, в принципе, всякое бывает. Она рассказала, что её брат хорошо зарабатывает и вовсе не настаивает, чтобы они с мамой работали.
Один раз она меня спросила:
— Я знаю двух твоих друзей, и они совершенно на тебя не похожи. Они такие эмоциональные, импульсивные, а ты спокойный и рассудительный. Как вы уживаетесь?
— Кусок мыла? — с усмешкой спросил я, но тему развивать не стал.
Как-то она пригласила меня домой. Я не очень жаждал, но неудобно было отказываться. Памятуя её рассказ в самолёте, я с ужасом представлял толстую, с усиками грузинку, одетую в какие-нибудь дурацкие юбки, которая наверняка встретит в штыки русского мальчика, родившегося в Курске, где у него до сих пор и живут родители.
Нам открыла стройная красивая женщина лет тридцати пяти, очень элегантно одетая и похожая на Марину. Я подумал, что это её старшая сестра, про которую она мне не говорила. Но Марина сказала:
— Мама, познакомься, это — Сергей.
У меня от удивления глаза чуть не выскочили из орбит, и я промямлил что-то невольно, хотя в результате получился комплимент:
— А я подумал, вы её сестра.
Мама, которую звали Тамара Давидовна, рассмеялась.
— Рада познакомиться. Проходите. Стол уже накрыт.
А потом меня с грузинским гостеприимством начали угощать. Я не обжора, но просто не мог остановиться. Я вообще люблю кавказскую кухню, а тут она была представлена в прекрасном домашнем варианте. Это было даже лучше, чем у Рашида. Тамара Давидовна была интересной и интеллигентной собеседницей, и вскоре мне не составило большого труда уяснить, что Марина в чём-то её недопонимает. Та вовсе не собиралась восстанавливать старинные традиции брака. Идея о замужестве дочери с грузином была только пожеланием, а не требованием. Сама-то она вышла за русского. Она просто хотела, чтобы дочь не осталась старой девой и была счастлива, чтобы у той была своя семья, а у неё внуки.
Через какое-то время появился брат Марины Ашот, похожий на неё, а значит, тоже красивый. Я думал, что после истории в Сочи между ним и Мариной должны быть холодные отношения, но ошибся, они искренне любили друг друга. Ведь брат лично того человека не знал. По поведению и характеру Ашот напомнил мне моего Базилио. Вскоре моя голова начала пухнуть от его анекдотов и смеха. В один из моментов он обратился к Марине:
— Знаешь, такая беда, такая беда. Слышала, что произошло с Гошей?
Марина резко вскинула голову.
— А кто такой Гоша? — из любопытства спросил я.
Марина брезгливо дёрнула плечами.
— Это тот, у кого я была в Сочи.
В принципе, у Ашота была очень чистая и правильная русская речь, а тут он заговорил с преувеличенным кавказским акцентом:
— Такое несчастье. Совсем больной. С крыши упал. Ноги поломал. Позвоночник поломал. На колясочке возят, из ложечки кормят. Бизнес — швах.
Марина понимающе и благодарно кивнула.
«Эге-ге», — подумал я.
Это был один из самых приятных вечеров в моей жизни.
Теперь наши свидания в кафе, ресторанах, театрах и на всяких презентациях разнообразились тихими и весёлыми вечерами с её мамой и Ашотом. Но никаких близких отношений у нас не было. При прощании я легонько целовал её в губы. Она не отворачивалась, но и не отвечала. Я мог бы попытаться продвинуться и пригласить её к себе, но ужасно боялся, что она скажет про меня, что я веду себя по-свински.
Но как-то она сама спросила меня:
— Серёжа, а почему ты никогда не приглашаешь меня к себе? Скрываешь, что женат?
Марина чуть криво улыбнулась, а я рассмеялся.
— Мадемуазель, я буду счастлив, если вы посетите мой дом. Поехали?
На моё удивление, она кивнула.
Мы приехали. Какое-то время она придирчиво рассматривала моё холостяцкое жильё, которое, с моей точки зрения, было вполне на уровне, постояла около стеллажей с книгами. А потом мы выпили по бокалу вина, и я сел рядом с ней на диванчик. Я нежно, но чуть настойчивей, чем обычно, поцеловал её в губы и начал потихоньку распускать руки.
Боясь испугать, я старался делать это очень аккуратно и, если так можно выразиться, просто крался за ней, как кот за мышкой. Но она вдруг сердито сказала:
— Что ты ведёшь себя со мной, как с девочкой, которую собираешься лишить невинности? Я взрослая женщина.
Я засмеялся, и испытываемое мною напряжение тут же спало, и я отпустил тормоза.
Она была нежной, раскованой, податливой, а когда надо, агрессивной. У меня в жизни не было такого красивого секса. Я хотел, чтобы она осталась на ночь, но Марина, улыбнувшись, сказала, что порядочная девушка должна к 11 часам вечера возвращаться домой.
С тех пор она, как кошка, когда хотела, приходила, когда хотела, уходила, но ни разу не осталась у меня ночевать. У меня раньше было достаточно женщин, которые приходили ко мне домой, а часть и жила какое-то время, и все они пытались внести по своему вкусу улучшения в мою квартиру. То сделать перестановку, то принести из дома каких-нибудь плюшевых мишек или кукол, которых потом раскладывали на диване и т. п. Марина ни к чему не притрагивалась. Она вольно или невольно подчёркивала, что только гостья.
Я человек небедный. У меня, конечно, есть достаточно дорогие вещи, но они нужны мне по работе для всякого рода тусовок, куда ты должен приехать на соответствующей статусу машине, быть соответствующе одет, носить часы нужной фирмы. Но, в принципе, мне самому было всё равно. Я так и не присоединился к этой снобистской гонке «у кого что круче». Мне по духу был ближе один мой знакомый. Правда, он явно был ненормальным. Ходил в дешёвой одежде. Ездил на стареньком «москвиче». Жил в хрущёвской двухкомнатной квартире с фанерной дверью. И мало кто знал, что жилая комната только одна, а в другую он складывает деньги. Представляете, целая комната денег. Я ему как-то говорю:
— Володя! Хоть машину поменял бы.
А он мне:
— А зачем? Эта ведь бегает пока.
— Ну, хоть в отпуск съезди.
— Так не умею я отдыхать. Привык работать и работаю.
При этом он не был жадиной.
Поэтому, когда появилась Маринка, я с удовольствием потратил бы на неё часть денег.
Но не тут-то было. Как-то, когда я попытался уговорить её зайти в ювелирный магазин, она сказала, что, если я вздумаю ей что-нибудь купить, то больше её не увижу. Но от цветов не отказывалась, и я буквально заваливал Марину ими.
Так продолжалось несколько месяцев. Иногда мы ссорились, и она исчезала из поля моего зрения, а потом я, кляня себя за слабохарактерность, набирал её номер, и всё возвращалось на круги своя. А однажды я подумал… «Сергей! — мысленно сказал, обращаясь к самому себе. — У тебя никогда не было и не будет такой женщины. Женись». Эта идея, с одной стороны, показалась мне заманчивой, а с другой, в восторг не привела. Я привык жить один и контролировать ситуацию. Я ничего, естественно, не говорил Марине, но всё время находился в раздумьях.
Жениться или не жениться.
Как-то она долго ко мне не приходила, хотя мы и не были в ссоре. А потом вдруг появилась. Я очень по ней соскучился. И, видимо, она тоже. Мы нежно и долго любили друг друга, а потом расслабленно лежали на кровати. Я снова подумал о женитьбе. Но неожиданно как будто что-то стукнуло меня по голове. А с чего это я решил, что она с её своенравным характером согласится? Я привык думать за других, но это не касалось Маринки. Она запросто могла подумать и за меня.
Эта мысль оказала на меня парадоксальное действие. Я решил сделать Марине предложение. Но, вспомнив про грузинскую маму, решил, что лучше вначале переговорить с ней. Я направилася в цветочный салон, где мне составили какую-то необычно красивую икебану, и поехал к Тамаре Давидовне.
— А, Серёжа! Рада тебя видеть. Заходи. Но Мариночки нет, — сказала она и воскликнула, увидев цветы: — Ой, какая прелесть! Хочешь, чтобы я ей передала?
Я отрицательно покачал головой.
— Эти цветы — вам, Тамара Давидовна. И я пришёл именно для разговора с вами.
У той округлились глаза.
— Со мной?
— Да, Тамара Давидовна. Я здесь для того, чтобы просить руки вашей дочери, — чувствуя себя полным идиотом, сказал я.
А та расхохоталась.
— Я не знаю, что тебе моя дочь наговорила про свою грузинскую маму, но, по мне, будь ты даже чёрт рогатый, если она тебя любит и будет с тобой счастлива, я готова вытерпеть и чёрта. Иди проси руки у неё самой. Там получить согласие будет сложнее, чем у меня, — она продолжала смеяться. — А теперь проваливай. Я не хочу, чтобы ты видел, как я умираю от смеха. Кстати, спасибо за букет.
И вытолкала меня из кваритиры.
Вот так комично, но удачно прошло моё сватовство.
Я пошёл в ювелирный магазин, и, так скажем, не поскупившись, купил обручальное кольцо с бриллиантом. Все следующие дни я находился в напряжении, но не торопил события. Я не искал встречи, а ждал, когда она появится сама.
Наконец, как всегда неожиданно, раздался телефонный звонок, и вскоре она позвонила мне в дверь.
Я загородил дверной проём, не давая пройти.
— Марина, — сказал я, — я знаю, что рискую тебя больше не увидеть, но я хочу, чтобы ты стала моей женой.
И протянул ей коробочку с кольцом.
Она задумчиво посмотрела на меня. Видно было, что она колеблется. Моё сердце затрепыхалось. А потом взяла коробочку, обняла меня за шею и поцеловала.
Тут можно было бы закончить это как святочный рассказ, но было одно маленькое «но».
Я Марину не любил.
* * *
Я восхищался ей как женщиной, ценил как прекрасного человека, но никаких глубоких чувств у меня к ней не было. Иногда я про себя думал, что являюсь каким-то нравственным уродом и не способен любить.
И, тем не менее, я хотел видеть Марину своей женой. Я мог бы привести много достойных и убедительных доводов, почему это решение правильно, но… как всегда, старался избегать лицемерия. Я уже упоминал, что не участвую в соревнованиях типа «у кого что круче». Но в глубине сознания чётко разглядел не самую достойную мысль, что вряд ли многие могут похвастаться такой женщиной.
Дальше началась суматоха подготовки к свадьбе. Мы хотели бы сделать её скромной, только с членами семьи, но начались грузинские «примочки». А как же мы не позовём того или этого? У них, оказывается, было немало родственников в Москве. Приглашения полетели и в Грузию, была приглашена вся доступная родня со стороны покойного отца. Я же пригласил только родителей и Базилио, который, кроме того, был моим свидетелем. Да ещё прилетели из Челябинска мой двоюродный брат с женой. В итоге была «скромненькая» свадьба на 200 человек.
Ашот был тамадой. Красиво, по-кавказски, он произносил тосты за молодых, за родителей, за процветание в нашем доме и т. п. Наконец, все наорались «горько», а мы нацеловались с Мариной. И, как это всегда бывает на больших застольях, гости стали кучковаться группами и праздновать свою свадьбу. Я как-то отвлёкся и не заметил, что Маринка куда-то пропала, и пошёл её искать. Но не нашёл. Решил, что она застряла в туалете и наводит там марафет. Я вышел на улицу и подставил разгорячённое лицо прохладному ветерку. Я не заметил, как незаметно ко мне присоединился Базилио. Видимо, тоже притомился от застолья.
— Ну, как самочувствие, молодожён?
— Зря я всё это затеял, — неожиданно для себя брякнул я.
Тот оторопел.
— Как зря?
— Да вот так, — и меня понесло. — Не надо было мне делать Маринке предложение. Не надо было ей соглашаться. Не надо было устраивать эту чёртову свадьбу. Не надо было себя впихивать в рамки, говоря языком контрактов, долгосрочных обязательств.
Базилио смотрел на меня как на больного.
— Серёга, опомнись. Я бы на твоём месте пел бы ей шлягер пионерского детства наших родителей «Я готов целовать песок, по которому ты ходила».
— Так пойди и спой, — со злостью ответил я.
Тот снова посмотрел на меня как на сумасшедшего.
— Ты всерьёз предлагаешь, чтобы я отбил у тебя молодую жену? Ты ведь бегал за ней, как пацан. Вся фирма над тобой тайком посмеивалась.
Я раздражённо дёрнул плечами.
— Дурак ты, Васька. Бегать за женщиной — ещё не значит её любить. Она намеренно или случайно пробудила во мне, нехорошо так говорить, но, если хочешь, охотничий инстинкт. Знаешь, как охотники говорят? Если у тебя нет оружия и попался опасный зверь, ни в коем случае не беги. Замри и отведи от него глаза. А побежишь, — он погонится за тобой. Вот она и побежала, а я за ней.
Базилио замолчал, а затем спросил:
— А что ж ты вовремя не остановился?
Я тяжело вздохнул.
— Не поверишь. Не хватило духу. Она ведь замечательная. Побоялся причинить ей боль. Это всё равно что обидеть ребёнка.
В этот момент у меня на поясе запел свою песенку мобильник. Это была Марина.
— Маринка, куда ты пропала? Гости без тебя скучают.
Она ответила, и в её голосе чувствовалась напряжённость и, по-моему, слёзы.
— Серёжа, извини. Я уехала из ресторана. Не обижайся.
Она какое-то время помолчала.
— Вся эта наша свадьба — ошибка, и, подумав, я поняла, что не могу быть твоей женой. Ещё раз прости. Ты очень хороший человек.
Что-то больно кольнуло меня в сердце. «А ведь она оказалась храбрее меня», — подумал я. И всё передал Базилио. Тот сокрушённо помотал головой и грустно усмехнулся.
— Нет, вы были бы замечательной парочкой. Оба ненормальные.
А затем с иронией оглядел меня.
— Серёга, хоть ты и прикидываешься тихоней, но я-то знаю, что на самом деле ты самолюбивый пижон. — И продолжил с некоторой издёвкой: — Серёга, а ведь тебя баба бросила, а не наоборот.
Я начал медленно, но верно заводиться.
— Васька! Ты когда в последний раз был у стоматолога?
Тот притворно удивился.
— А зачем? У меня замечательные зубы. Спасибо «Блендамеду».
— Я просто подумал, что скоро тебе могут понадобиться серьёзные стоматологические услуги, — сердито сказал я.
Базилио засмеялся.
— Не злись. Это я так, дружески… Ты ведь ещё секунду назад выглядел как больной в ступоре.
Я махнул рукой.
— Ладно. Женщина не хочет, так и не надо. Пойдём расхлёбывать эту историю.
Я пошёл и заплатил в ресторане, оставив щедрые чаевые. Мы с Ашотом договорились заплатить пополам, но после случившегося я чувствовал себя виноватым и не хотел брать у него деньги. Зайдя в зал, где уже всем было всё «до фонаря», отозвал Ашота. Тот, услышав мой рассказ, заржал.
— Вот сестрёнка даёт. Не волнуйся, поехали, мигом привезём её обратно.
Но, увидев моё лицо, протрезвел.
— Что, действительно так серьёзно?
— А ты действительно не знаешь свою сестру? — в ответ спросил я. — Её можно силой заставить что-то сделать?
Я зло стукнул себя кулаком по ноге.
— Давай, Ашот. Помоги мне. Незачем портить людям праздник, пусть веселятся. За стол я заплатил. Просто скажи, ты ведь тамада, что молодые уехали догуливать свадьбу наедине.
Я помрачнел и продолжил по ходу своих мыслей.
— С моими родителями будет несложно объясниться. Они ни невесту, ни вас практически не знают. А вот Тамару Давидовну жалко. Не мне тебя учить, но ты уж с ней осторожнее.
Ашот хлопнул меня по плечу.
— Не волнуйся. Всё будет как надо. И вообще думаю, что в течение ближайших дней Маринка одумается и позвонит. Вернётся твоя брыкливая молодая жена.
Она действительно позвонила через три дня. Я не переставал думать о ней и медленно сходил с ума. Но это не было состояние влюблённого, который мечется и причитает, что не переживёт разлуки. Я сходил с ума по всем правилам. У меня в голове поселились три голоса.
Один, вредный, говорил, мысленно обращаясь к Марине:
— Позвонишь, милая, позвонишь. Да ещё как. Куда ты денешься. А я тебя так пошлю, что мало не покажется.
Второй, добрый, говорил:
— Позвони, Маринка, и возвращайся. Может, между нами и нет любви, но мы нравимся и уважаем друг друга. Нам ведь было хорошо. А любви, может, и вообще нет.
Третий, рассудительный, обращался непосредственно ко мне:
— А что ты дёргаешься, Серёга? Ты же и сам знаешь, что её не любишь. Плюнь ты на своё обиженное самолюбие!
Такое вот заседание Государственной Думы творилось, в моей голове не переставая…
* * *
— Здравствуй, Серёжа, — холодно произнесла Марина в трубку телефона. — Я не хочу тебя долго задерживать. Хотела только сказать, что подала на развод.
— Как на развод? — опешил я.
— А что ты предполагал от меня услышать? — ещё более холодно сказала Марина. — Развод, Сергей, — это гражданский акт по расторжению брака. Мы с тобой такого-то числа должны явиться в загс.
Я попытался как-то вяло возразить.
— Ты не поторопилась? Может, стоит ещё немного подумать?
— Мне не о чем думать, — отрезала она и положила трубку.
Настаивать я ни на чём не стал и в положенный срок явился в загс, а через какое-то время нас без скандалов развели. Она хотела было ехать после этой малоприятной процедуры на метро, потому что Ашот был снова в отъезде, но я сказал, что это глупо, и с удовольствием отвезу её домой. Она было заупрямилась, но, видя, что действительно ведёт себя неразумно, согласилась. Она села в машину, как в такси, на заднее сиденье за моей спиной. Мы ехали по городу и не разговаривали. Внезапно она спросила:
— Будешь иногда позванивать?
— Конечно, Марина, — преувеличенно бодрым тоном ответил я и посмотрел в зеркальце. Её тёмные глаза сердито на меня смотрели.
— Вот ты весь в этом, — сварливо сказала она. — Рассудительный, невозмутимый зануда. Я бы тебя больше зауважала, если б ты сказал: «Сука! Да я к тебе на километр теперь не приближусь». Ты не человек. Ты машина. Вон, смотри, автосервис. Притормози.
Я не понял, но автоматически стал тормозить.
— Зачем? Машина в порядке.
Марина ещё сильнее рассердилась.
— Дурак! При чём здесь машина? Тебя пусть посмотрят, все ли шестерёнки смазаны.
Я зло надавил на газ.
Вернувшись, домой, я в очередной раз решил выкинуть Марину из головы. Это было нелегко, и я ощущал какую-то внутреннюю пустоту. И снова по самую макушку загрузил себя работой. Как-то, возвращаясь со службы, я заглянул в почтовый ящик. Там лежал маленький пакетик без адреса с чем-то твёрдым внутри. Поднявшись к себе, я его открыл. В нём лежало обручальное кольцо Марины.
Я ужасно рассердился. Но мысли вдруг вильнули в сторону. Она ведь однажды сказала мне, что, если я куплю ей что-нибудь в ювелирном магазине, то больше никогда её не увижу. Так оно в итоге и получилось.
Я хотел выбросить кольцо в окно на счастье какому-нибудь бомжу. Но передумал. И положил его на полку. Пусть останется мне, дураку, напоминанием и уроком.
Марина ушла из моей жизни. Я не звонил ей, а она ничем не напоминала о своём существовании. Мне на работе говорили, что я стал раздражителен, но я спокойно к этому относился. Всё закономерно. Я ведь не машина, как предположила Марина, а человек, и человеческие слабости мне не чужды. Просто я более скрытен, чем другие. А рана уязвлённого самолюбия брошенного мужчины со временем должна затянуться.
Прошло почти полгода. И однажды мне приснился кошмар.
Я оказался на каком-то странном скалистом острове. Его окружало жёлто-бурое море с мутной водой, и в нём вовсе не хотелось искупаться. С каждой волной на берег выбрасывалась отратительно пахнущая слизь, похожая на раздавленных медуз. Ни неба, ни солнца. Казалось, прямо над головой зависли тёмные тучи, по которым угрожающе пробегали какие-то искорки. Маленькие криволапые кустики без листьев напоминали застывшие клубки змей. Я шёл по берегу. Мне навстречу двигалась маленькая фигурка. Это было некое существо, издали напоминавшее суслика, но у него была человеческая голова с грустным лицом. Существо шло, опираясь на палочку, на голове у него была потрёпанная шляпа.
— А-а, — протянуло существо, — ещё один.
И вдруг я оказался у входа в пещеру. Будь это наяву, я бы, конечно, не полез внутрь. Но у кошмаров свои законы. И я вошёл. В нос ударила вонь, исходящая от странных растений на стенах. В отдалении можно было увидеть какое-то мерцание. Я двинулся в его сторону. Это был вход в другую, кажущуюся бесконечной пещеру. Неизвестно откуда исходил неяркий, багровый, вызывающий ощущение безысходности свет. И…раздавался непрерывный многоголосый крик страдания. Теряясь далеко в глубине, в пещере стояли столбы, к которым были прикованы люди. И какие-то тёмные бесформенные тени, не делая ни секунды перерыва, били их плетьми. Крики прикованных разрывали сердце. Я сделал шаг вперёд и получил сильнейший удар в живот.
Я в ужасе проснулся. Живот продолжал сильно болеть. Чувствуя себя дураком, я осмотрел место удара. Всё было цело. Я встал и согнулся от боли. Дотащившись до кухни, выпил стакан холодной воды в надежде, что полегчает. Меня вырвало, а потом ещё и ещё.
Я, в принципе, здоровый человек и не держу лекарства дома, даже обезболивающие. А тут так скрутило, что хотел уже вызвать «скорую», но боль вроде поутихла, и мне удалось задремать.
Утром, когда проснулся, чувствовал себя лучше, хотя ноющая боль под ложечкой осталась. На работе я как-то от неё отвлёкся, но когда мы, как обычно, в обед пошли перекусить в кафе напротив и я съел какой-то салат, меня скрутило снова.
— Боже мой, — сказала секретарша моего шефа Лена, — Серёжа, вы ужасно бледный и потный.
Я через силу улыбнулся и вышел из-за стола.
Ночью мне приснился тот же кошмар.
— А, снова пришёл, — вяло поприветствовал меня суслик.
— Что это за остров? — спросил я.
— А сам не догадался? — безразлично ответил суслик. — Это ворота смерти.
И пошёл своим путём.
Я его окликнул, но он не обернулся, а я снова оказался у входа в пещеру, и ноги сами понесли меня к мерцающему багровому свету.
И я вновь получил удар в живот.
Меня продолжали мучить боли. Я почти не мог есть. С трудом глотал бульоны. На работу продолжал ходить, потому что она хоть немного отвлекала от боли. Наконец, я не выдержал и обратился к врачу. Тот долго щупал мой живот, а потом с важным видом произнёс:
— Острого хирургического заболевания я у вас не нахожу.
«И на том спасибо», — не без иронии подумал я.
— Но вполне вероятно, что ваши жалобы — это первые симптомы язвенной болезни. Вам нужно пройти УЗИ и гастроскопию. Но имейте в виду, эти процедуры платные.
Доктор оценивающе посмотрел на меня.
— Вы, извините, чем занимаетесь?
— Бизнесмен, — буркнул я. После того, как он намял мне брюхо, оно болело ещё сильнее.
— Вот видите, — оживился доктор, — у людей, работающих в сфере бизнеса, язвенная болезнь очень распространена. А пока я вам выпишу таблетки.
И он выдал мне кучу рецептов.
Таблетки полностью боль не сняли, но стало лучше. Я прошёл эту гадкую процедуру гастроскопии. Проглотил их клистирную трубку, но никакой язвы у меня не нашли. Как выразился медик, было лёгкое катаральное воспаление слизистой. УЗИ тоже ничего не показало.
Постепенно я привык, что у меня время от времени схватывает живот, и я почти полностью вернулся к обычному образу жизни, разве что при болях глотал таблетки. Положительным моментом было то, что за этими заморочками образ Марины почти совсем стёрся. Но только почти.
Как-то позвонил Ашот и предложил встретиться. Он мне нравился, после истории с разводом мы расстались друзьями, хотя больше не виделись и не созванивались.
* * *
Мы встретились в маленьком баре и заказали по коньяку.
Какое-то время разговор был ни о чём, но было видно, что у Ашота есть ко мне какое-то дело.
Наконец, он решился.
— Слушай, Сергей, — печально проговорил он, — Маринка наша заболела.
— Что случилось?
Тот помолчал.
— Да это уже длится пару месяцев. Перестала есть, почти не пьёт. Похудела на пять килограммов. Мы уговаривали её пойти к врачу. Но ты ж её знаешь. Упёрлась рогом. Не пойду и всё. Но, слава богу, в конце концов, согласилась. У кого мы только не были, какие только анализы не делали, все методы диагностики попробовали. Никто ничего не находит. Повели её даже к психиатру. Тот хотел было прилепить ей этот диагноз… Ну, как его… Анорексия невроза. Это когда молодые девчонки не жрут, потому что им кажется, что они толстые. Так этого у неё нет. Наплевать ей, толстая она или худая. Но ведь продолжает таять на глазах. Может, заедешь, навестишь?
Я удивлённо развёл руками.
— Какой вопрос. С удовольствием, в любое время дня и ночи. Но загвоздка не во мне, а в Маринке. Я вовсе не уверен, что она рада будет меня видеть.
Ашот закивал.
— Это точно. Она сильно на тебя обижается.
Я поперхнулся коньяком.
— Она? Она-то почему? Не я сбежал со свадьбы. Мне надо обижаться.
Ашот состроил какую-то гримасу и философски заметил:
— Сбегают не только от нелюбимого, но и от нелюбящего.
Я попытался что-то возвразить, но он остановил меня жестом.
— Знаю, знаю. Ты всё для неё делал и делал бы и дальше. Ты красиво ухаживал. Вам было хорошо. Только Маринка однажды сказала мне такую фразу: есть картина, подлинник, и есть её копия, иногда почти неотличимая от оригинала, есть бриллиант, а есть и страз, тоже очень похожие. Так вот, твои чувства к ней она назвала стразом.
Я грустно усмехнулся.
— Сергей, ты мужик смышлёный, но дурак. Ты её не обижал.
И после паузы:
— Но и не любил.
Он встал и, расплатившись, вышел.
Через день я позвонил Марине. Ответила Тамара Давидовна. Я думал, она будет разговаривать со мной сквозь зубы, но, похоже, она, наоборот, обрадовалась. Я спросил, как Марина, и неожиданно услышал, как она плачет в трубку. Я попросил разрешения приехать.
Я накупил, как это принято при визите к больным, целую сумку фруктов, коробку конфет, запасся букетом цветов. Тамара Давидовна и Ашот проводили меня в комнату к Марине. Она была бледна и исхудала. Я не успел ещё ничего сказать, когда она просто прошипела:
— Уходи! Я не хочу тебя видеть.
И отвернулась к стене.
Я попытался что-то сказать, но она, не поворачиваясь, повторила:
— Пожалуйста, уходи.
Я пожал плечами.
Я отдал подарки Тамаре Давидовне, которая с извинением на меня посмотрела. Я сказал, что буду позванивать.
* * *
Той же ночью я оказался на острове ворот смерти.
Мимо меня прошёл суслик. Я снова его окликнул. В этот раз он обернулся.
— Я не знаю, как мне тебя называть… — начал было я.
— Называй меня Тот-кто-предупреждает, — гордо произнёс суслик с человеческой головой.
— Предупреждает о чём? — удивился я.
Теперь удивился суслик.
— Как о чём? О смерти. Это ведь ворота смерти. По всему этому океану, являющемуся крышей её царства, разбросаны острова, почти такие же ворота, как эти.
— А зачем предупреждать? — непонимающе спросил я. — Все же и так знают, что рано или поздно умрут.
Суслик тяжело вздохнул.
— Иногда я проклинаю себя за то, что взялся за эту работу.
И он заковылял обратно ко мне.
— Садись, поговорим.
Я уселся на какой-то обломок скалы, вытертая поверхность которого указывала, что на нём сидели не один раз.
— Слушай, — начал суслик. — Все люди разные. Но, если ты заметил, количество способов умереть далеко не бесконечно. Поэтому для тех, кто завершил жизнь сходным путём, смерть создала отдельные ворота. Например, есть те, кто с миром закончили свой путь и отдали все долги. Их ворота — лёгкие и безболезненные. Есть самоубийцы — у них свои. Есть погибшие от катастроф. Есть от болезней. А эти ворота — твои. Но смерть гуманна.
Я удивился.
— Смерть гуманна?
Суслик рассердился.
— Конечно, гуманна. Она ведь только инструмент в руках Бога. Иначе зачем бы она стала предостерегать дважды таких, как ты, торопящихся к смерти?
— Дважды? — тупо переспросил я.
— Да, — подтвердил суслик. — Первое предостережение — это я, который зря тратит на тебя время. Второе — это то, что ты испытываешь, пытаясь войти в пещеру. Удар.
— И всех — в живот? — поинтересовался я.
— Почему же? — ответил суслик. — Кого в грудь, кого в почки, кого в голову. Но, в конце концов, терпение у смерти кончается, и она пропускает человека внутрь. И он оказывается прикованным к столбу.
Я возмутился.
— В чём же её гуманность, если людей так забивают?
Суслик равнодушно пожал плечами.
— Это наказание для бестолковых, вроде тебя. Смерть не стремится, чтобы вы умирали. У неё достаточно работы и так. И потом, наказываются не люди, а их образы. И когда такой образ умирает здесь, умирает и человек в реальном мире.
Меня пробрал холодок.
— И что? Кто-то прислушался к этим предупреждениям?
— Меньшая часть, — сказал суслик. — Большинство возвращается до тех пор, пока не попадает в пещеру.
— Почему?
— Они все хотят умереть, но не способны совершить самоубийство.
Я изумился.
— Выходит, я тоже хочу умереть?
— Да, — спокойно ответил суслик. — Только ты это не осознаёшь.
— Зачем мне умирать? — заорал я. — У меня всё в порядке.
— Ты, как и остальные, хочешь умереть потому, что тебе не хватает чего-то, без чего ты не можешь и не хочешь жить.
— Чёрт возьми! Чего же мне не хватает? — снова заорал я.
— Это ты должен понять сам, — безо всякого гнева произнёс суслик.
Я чуть успокоился.
— И что, из пещеры уже нельзя выбраться?
— Такие случаи редки.
— А что для этого нужно сделать? — с нетерпением спросил я.
— Это возможно тогда, когда человек успевает получить то, чего ему не хватает. А теперь тебе пора в пещеру.
И я снова оказался у входа и увидел прикованных к столбам и избиваемых плетьми людей. Теперь я смотрел на них по-другому. Возможно, это вскоре ждёт и меня.
И получил удар в живот.
Я снова проснулся испуганный, со страшными болями, и меня вырвало. В последующие дни болезнь обострилась. Боль почти не отпускала. Но я упорно ходил на работу, чтобы прогнать приснившееся, — что я подсознательно хочу умереть, потому что мне чего-то не хватает. Время от времени я звонил Марине и говорил с Тамарой Давидовной. Состояние Марины продолжало ухудшаться. Они повторили ещё ряд обследований, сделали компьютерную томографию, ядерно-магнитный резонанс, но и в этот раз ничего найдено не было. Ашот подыскивал для неё диагностическую клинику в Германии.
Я почти каждую ночь проводил на своём жутком острове. И, несмотря на мой ужас и сопротивление, ноги сами тащили к входу в пещеру.
В одном из таких снов я неожиданно увидел прикованную к столбу женщину. Её жестоко били, и она жутко кричала. Это была Марина. Я изо всех сил рванулся к ней и получил страшнейший удар.
Я проснулся, воя от боли. В тот день я не смог пойти на работу.
В один из перерывов между приступами я позвонил Тамаре Давидовне. Она говорила сквозь слёзы. Состояние Марины резко ухудшилось, её пришлось госпитализировать.
На следующее утро, несмотря на боль, я помчался в больницу.
На койке в палате апатично лежало то, что осталось от Марины. Рядом сидела постаревшая и поседевшая Тамара Давидовна, а чуть в стороне стоял Ашот.
— Что говорят врачи? — не тратя время на приветствия, спросил я.
Ашот вывел меня в коридор.
— Мы показали им результаты всех обследований, они говорят, что снова повторять то же самое никакого смысла нет. По их мнению, картина болезни подходит больше всего для диагноза «рак неизвестного происхождения». Такая штука, когда больной умирает с симптомами рака, а его источник находят только на вскрытии.
— Как это на вскрытии? — тупо переспросил я и скривился от болей в животе.
— Вот так, Сергей, — безнадёжно вздохнул Ашот. — Говорят, что надежды нет.
Моё сердце болезненно сжалось.
— Мама понимает?
— Она сильная женщина, — ответил Ашот.
Ночью я опять был на острове. Мимо меня, как всегда, прошёл суслик, но он в последнее время со мной не разговаривал. И я опять видел, как мучают Марину, как она кричит и как лопается кожа от ударов плетей.
Я проснулся и помчался в туалет, где меня в очередной раз вырвало. Я вернулся в комнату, и вдруг в моей голове как будто что-то перевернулось. Марина. Я ведь не переживу, если она умрёт. Вся эта бравада не самого умного мужчины, который хотел доказать себе и другим, какой он крутой и недоступный чувствам, — всё это ложь. «Я люблю тебя, Марина», — прошептал я в пустоту.
Мои потроха разрывались от боли, но мне было не до них. Нужно было спасать Марину, и у меня возникла безумная идея. Мучаясь от боли, я ждал утра.
Когда оно наступило, я позвонил Ашоту.
— Слушай, — сказал я, — я хочу забрать Марину из больницы к себе.
Ашот удивился.
— Мы с мамой, честно говоря, тоже подумали, что, если ей не могут помочь, так пусть уж остаётся, сколько ей отпущено времени, с нами дома. При чём здесь ты?
— Ашот, пожалуйста, не задавай вопросов. Если я начну отвечать, ты примешь меня за сумасшедшего. И может, будешь прав. Уговори маму. В конце концов, будете ездить к ней не в больницу, а ко мне. У меня ей будет лучше.
Я чувствовал, что он колеблется, но, наконец, Ашот сказал:
— Хорошо, я попробую.
Я не находил себе места в ожидании звонка, а когда он всё-таки позвонил, чуть не подпрыгнул. Тамара Давидовна согласилась. Я уже было хотел договориться с Ашотом, когда мы за ней поедем, но он вдруг сказал:
— Сергей, а ведь её могут и не отдать. Придумают что-нибудь. Состояние не позволяет. Нетранспортабельная.
— Думаешь? — глупо спросил я.
— Ладно, что-нибудь соображу, — сказал Ашот.
Мы договорились на три часа. А я, на всякий случай, позвонил Базилио.
— А, смертельно больной сачок, — шутливо начал он, и слово «смертельно» резануло мне по сердцу.
— Погоди. Заткнись. Мне сейчас не до шуток, — оборвал я его. — Мне нужна помощь.
Тот перешёл на серьёзный тон.
— Какие проблемы. Говори, что надо, Серёга.
Я не посвящал его в историю с болезнью Марины, и, узнав, что она, в сущности, умирает, он ужасно расстроился. Я сказал, что хочу её забрать к себе, и прошу мне в этом помочь.
Мы все встретились у входа. Если бы не трагичность ситуации, можно было бы оценить и её комическую часть, потому что Ашот привёл с собой четырёх бугаёв в форме спецназа. Поэтому, когда мы такой внушительной группой в неположенное время шли по коридору отделения, нас никто не решился остановить.
Мы зашли в палату. Марина лежала в забытьи и никого не узнавала. Из её носа торчала трубка зонда, а в вену из капельницы лилась какая-то жидкость. Рядом, как и в прошлый раз, сидела Тамара Давидовна. Спецназ и Васька остались снаружи. Ашот тоже вышел на минуту, поймал какую-то медсестру и, применяя лёгкое насилие, впихнул её в палату.
— Девушка, — вежливо, но настойчиво попросил я, — отсоедините, пожалуйста, эту женщину от инфузии и вытащите зонд.
Та недоуменно на меня посмотрела.
— Да вы с ума сошли. Как я могу такое сделать? Во-первых, без этого она вскоре умрёт, а во-вторых, такие вещи не делаются без разрешения врача.
— Так зовите врача, — пожал плечами Ашот. Сестра убежала и минут через пять вернулась с молодым доктором, хотя его волосы уже были с проседью. Присутствие спецназа его не сильно пугало.
— Так. В чём дело? — спросил он.
За всех говорил Ашот.
— Мы все — родственники этой девушки. Это — мама, это — её муж, — он показал на нас с Тамарой Давидовной. — Снаружи — друзья, а я её брат. Мы хотим забрать её домой.
— А вы понимаете, что она может не перенести поездку? — так же спокойно продолжал доктор. — Что она нуждается в кормлении через зонд? Что ей нужно получать инфузии?
Ашот кивнул.
— Мы всё понимаем. Но можно мне задать встречный вопрос?
— Конечно, — ответил доктор.
— Думаете ли вы, уважаемый доктор, что ваше лечение может существенно повлиять на течение болезни?
Врач заколебался и отрицательно покачал головой.
— Тогда считаете ли вы несправедливым право семьи провести с уходящим родственником его последние дни?
Доктор тяжело вздохнул.
— Хорошо. Но вам придётся написать бумажку об отказе от госпитализации. Света, — обратился он к сестре, — сделайте, что они просили. И пусть привезут сюда каталку.
— Не надо, — категорически сказал я. — Я понесу её на руках.
Ашот и доктор пошли заниматься писаниной.
Я завернул Марину в одеяло и поднял, как младенца, на руки. Она уже почти ничего не весила. Я бережно донёс её до машины.
У меня дома мы с Тамарой Давидовной удобно устроили её на моей кровати, а потом мама Марины затеяла варить бульон. Ашота я послал делать покупки. Он должен был купить всякие детские кремы, присыпки, памперсы и т. п. Я попросил его заехать к ним и привезти любимые ею предметы, диски, игрушки и всё прочее. У Марины не оказалось плюшевого мишки, зато был старенький плюшевый ослик, и теперь он лежал рядом с ней на подушке.
Наконец, я остался наедине с ней. Я гладил её тоненькую ручку. И вдруг заплакал. Я, Сергей Мальцев, жёсткий по жизни и по бизнесу человек, заплакал.
— Марина! Моя любимая жена! Пожалуйста, не умирай, — умолял я сквозь слёзы.
Я достал из глубины полки её обручальное кольцо и надел ей его на палец. Но тот был настолько худой, что кольцо тут же соскользнуло. Чтобы оно держалось, мне пришлось намотать на палец кусок бинта.
А ночью я снова получил удар в живот. Но мне было всё равно. Важна была Марина.
Я взял отпуск. И потянулись мучительные будни. Почти целыми днями у меня пропадала Тамара Давидовна. Она варила Марине бульоны, сидела с ней, напевала какие-то грузинские песенки. Она, конечно, заметила обручальное кольцо и поцеловала меня в щёку. Часто приходил Ашот и, как будто она слышит и понимает, рассказывал Марине бесконечные смешые байки.
Единственное, что я не позволял им делать, — это ухаживать за Мариной. Я сам, маленькими ложечками, чтобы не подавилась, кормил и поил её. Я менял ей памперсы. Я мыл её. Я расчёсывал ей волосы.
Состояние Марины не улучшалось и не ухудшалось.
По ночам я попадал на остров и продолжал видеть, как тёмные тени терзают Марину.
Так прошло три недели.
* * *
Этой ночью я опять был на острове ворот смерти. Как всегда, навстречу шёл Тот-кто-предупреждает. Как всегда, он не стал разговаривать со мной. Всё уже было сказано. Но в этот раз, проходя мимо меня, он вежливо приподнял потрёпанную шляпу. И вот снова освещённая багряным светом пещера. Я смотрел на Марину и вдруг увидел, что мучавшие её тени остановились, и оковы падают. Тёмные тени бережно поддержали её, не давая упасть, а одна дала ей что-то попить. И они повели её к выходу. Я рванулся к ней, но меня задержала какая-то мягкая стена. И в этот раз я не получил удара.
В ту ночь я не проснулся от боли, потому что её не было, а мирно проспал до утра. А когда встал и, как обычно, взяв тазик с тёплой водой, губку, памперс, вошёл к Марине, то увидел, что глаза её открыты, и она смотрит на меня осмысленным взглядом.
Марина поправилась.