Плетущий

Пролог

Тихо, очень тихо. Не слышно даже сквозняка. Настроившись нужным образом, коротко «созерцаю». В сером Ничто вижу человеческий силуэт, расположенный почему-то горизонтально, словно он лежит. Неизвестный светится ярким белым светом так, как может светиться только Плетущий. Выходит, ко мне в гости пожаловал коллега. Ну что же, осталось недолго, чтобы выяснить, зачем.

Лифтовая площадка встречает такой же тусклой лампой, как и те, что горят на лестнице. Длинный коридор тянется в обе стороны. На секунду останавливаюсь, сверяясь с Зовом, что ведет меня, с расположением силуэта Плетущего, который я «созерцал» минуту назад. Как и следовало ожидать, оба направления полностью совпадают.

Мне уже не нужен Зов, чтобы понять, что цель моего пути находится за приоткрытой дверью, сквозь щель которой пробивается более мощный свет. Скорее по привычке, касаюсь пистолета в кобуре на бедре, проверяя его наличие.

За дверью слышен невнятный и почти неразличимый шорох. Толкаю ее ладонью, и та медленно и без скрипа открывается. За ней бежевая стена прихожей, обклеенная обоями в невнятный узор. На полу ламинат. Пустая вешалка для одежды. Вот и все, что я вижу. Высоко поднимая колени, захожу внутрь и сразу фиксирую темный проход слева. Вероятно, он ведет на кухню. Прямо передо мной закрытая дверь с вставкой из цветного стекла. Справа – прямоугольник дверного проема справа, откуда льется свет.

Я вздрагиваю от неожиданности, когда тишину нарушает детский плач. Он доносится из освещенной комнаты, где видна часть мебельного гарнитура и светлый ковер на полу. Замираю и внимательно вслушиваюсь, но, кроме плача, ничего не слышу. Ребенок, похоже, совсем мал. Он плачет громко и требовательно, как плачут самые маленькие, привлекая внимание мамы. Я не «созерцаю», чтобы проверить, откуда взялся ребенок. Уверен, еще минуту назад его не было, а для его появления не было ни одного подходящего момента.

Дитя продолжает самозабвенно и взахлеб кричать, когда я, осторожно ступая, заглядываю в комнату. Тело человека – Плетущего – вижу сразу. Им оказывается молодая женщина. Она лежит с закрытыми глазами на диване слева от дверного проема. Ее темные волосы разбросаны по подушке. У нее широкие скулы и правильные черты лица. За диваном стоит детская кроватка, в которой плачет, размахивая ручками и пиная ножками воздух, малыш. Ясно, что ребенок пытается докричаться до мамы. Вот только она не в состоянии утешить его – без сознания этого сделать невозможно.

Больше никого в комнате нет. Я прислушиваюсь к своим ощущениям и хочу убедиться, что странный Зов исходит именно от девушки. Непонятная ситуация… Подхожу к дивану, чтобы лучше осмотреть Плетущую, разбудить ее или оказать помощь, потому что бессознательный Плетущий во сне – явление само по себе крайне необычное и тревожное.

Склоняюсь над девушкой, чтобы рассмотреть нечто на ее лбу. Неожиданно в этот миг что-то сильно бьет меня в грудь. Не могу удержать равновесие, но и упасть не получается. Новый удар приходится в бок, болезненно отдается в районе шеи, и я вдруг понимаю, что вылетаю из квартиры в коридор. Еще удар – и я оказываюсь на лифтовой площадке. Удары следуют один за другим, но это меня не удивляет. Такое случается, если чужое сознание, с которым невольно сталкиваешься во сне, безмерно напугано или находится в глубоком стрессовом состоянии. Либо другой Плетущий может таким образом «выбить» из сна. Нет, определенно, меня из сна выбивает не Плетущая – она пребывает без сознания. Я ничего не успеваю предпринять – все происходит в какие-то мгновения. Последний удар поднимает меня с пола и швыряет с площадки на лестницу. Не раздумывая ни секунды, начинаю процесс ухода. Подо мной мелькают перила, и я понимаю, что лечу вниз с восьмого этажа на темнеющий где-то внизу асфальт.

Покидая этот сон, чтобы спастись, понимаю, что же я увидел на лбу девушки: ярко-алым огненным цветом на ее челе проступила цифра семь.

– Здравствуйте, дети! – громко произносит незнакомая женщина невысокого роста с ясными серыми глазами и седыми волосами. Ее строгое лицо кажется жестким и добрым одновременно. Не знаю, может ли такое быть, но по-другому описать ее не получается. Мне, 8-летнему мальчишке, до сих пор не приходилось видеть людей с такими лицами и с такими пронзительными глазами, которые, кажется, видят тебя насквозь.

Какое-то время я сижу в недоумении и оглядываюсь по сторонам. Оказывается, я нахожусь в обычном школьном классе, заполненном такими же, как я, детьми. Все одеты по-разному, хотя это не укладывается в голове, потому что за отсутствие школьной формы – темно-синего костюма у мальчиков и коричневых платьев с черным фартуком у девочек – к занятиям не допускали.

Я сижу на второй парте в среднем ряду. Рядом – незнакомая девочка со светлыми волосами и голубыми глазами. На ней надета футболка и джинсовый комбинезон. Как и я, она непонимающе смотрит по сторонам, а потом глядит на меня.

Что-то кажется мне неправильным в этом месте, но что – не могу понять. Да и вообще я не в состоянии вспомнить, как здесь оказался, как шел в школу и что это за урок. Гул голосов вокруг с каждой секундой становится громче, когда дети начинают о чем-то говорить, спрашивать и даже возмущаться.

– Привет! – обращается ко мне соседка.

– Привет, – отвечаю неуверенно. Я невероятно смущен тем, что эта девочка заговорила со мной. Она очень симпатичная, но я совершенно не знаю, как себя вести. Обычно я не разговариваю с девочками, а общаюсь только со своими друзьями на наши сугубо мужские темы.

– Меня зовут Соня, – говорит она. – А тебя?

– Хм… Максим, – отвечаю запнувшись.

– А…

Моя новая знакомая так и не успевает ничего сказать. В это время женщина у учительского стола, до сих пор спокойно наблюдавшая за классом, громко произносит снова:

– Здравствуйте, дети!

В помещении сразу наступает тишина. Все замолкают, оглядываясь на сильный и властный голос. Хотя я ошибаюсь – в соседнем ряду чернявый мальчик продолжает о чем-то говорить с соседом по парте.

Я так и не понял, что случилось, но, как только она посмотрела на болтуна, тот исчез, будто растворился в воздухе! При этом ее непонятные слова, сказанные вполголоса, долетают до моих ушей: «Слишком много болтает. Такие мне не нужны». Удивленная не меньше моего, Соня оборачивается ко мне и делает круглые глаза, словно спрашивает: «Ты это видел?»

Когда женщина все с тем же спокойствием здоровается в третий раз, ей отвечает нестройный хор голосов, а кто-то даже встает, привычно приветствуя учителя. Остальные, и я в том числе, присоединяются, и через десяток секунд стоит уже весь класс. Женщина внимательно глядит на нас без малейшей эмоции и произносит:

– Садитесь.

Несколько секунд стоит грохот придвигаемых стульев, и, когда дети усаживаются, снова наступает тишина.

– А что это за урок? – доносится голос сзади.

– Кто спрашивает? – женщина ищет взглядом заговорившего.

Я, как и все, оборачиваюсь на звук голоса.

– Я, – краснеет рыжеволосый мальчик с веснушками на лице, смущенный всеобщим вниманием.

– Встань, пожалуйста.

Рыжий, как я его сразу называю про себя из-за цвета волос, поднимается из-за парты, не отрывая взгляда от женщины.

– Если вы хотите что-то сказать или обратиться ко мне с вопросом, – говорит она всем детям, – сначала нужно поднять руку и только после моего разрешения задавать его. Ясно?

Мальчик кивает и тут же, спохватившись, отвечает вслух:

– Ясно.

– Хорошо, садись. Сейчас я отвечу на твой вопрос, но прежде представлюсь.

Рыжий опускается на стул, и все снова оборачиваются к женщине.

– Итак, меня зовут Марина Яковлевна. Можете называть меня так или просто – Учительница. С этого момента я начну обучать вас искусству Плетущих. Что это такое, объясню позже, потому что сперва хочу услышать, какие вопросы у вас есть.

Я слушаю ее с огромным удивлением, совершенно не понимая, о чем она говорит. Какое искусство? Какие Плетущие? Что это за предмет? Я не помню, чтобы в школе была такая дисциплина.

– Слушаю, – кивает Учительница кому-то с задних рядов.

– Как называется ваш предмет? – снова спрашивает Рыжий.

– Предметов будет много, – отвечает Марина Яковлевна, – и учить вас буду не я одна.

– Но нам никто не говорил о ваших уроках. У нас даже учебников нет по вашему… по вашим предметам, – недоумевает мальчик.

– Вам никто и не мог рассказать обо мне, потому что мои предметы не предусмотрены обычной школьной программой, – серьезно отвечает Учительница, и я понимаю, что мне нравится, как она разговаривает с нами – словно со взрослыми, а не старается, как большинство учителей, отмахнуться от некоторых вопросов.

– Я не помню, как здесь оказалась, – жалобно произносит девочка за соседней партой.

– У тебя есть еще вопросы? – спрашивает женщина Рыжего.

– Я тоже не помню, как здесь оказался, – произносит он удивленно.

– И я…

– Я тоже…

Недоуменные испуганные голоса детей становятся громче, когда они высказывают вслух одну и ту же мысль.

– А ты помнишь? – спрашивает меня соседка по парте.

– Нет, – отвечаю ей. – А ты?

– Тоже не помню.

– Дети! – голос Учительницы звучит резко и громко, отчего все замолкают, а некоторые даже испуганно смотрят на нее. – Дети, – уже гораздо спокойнее повторяет она, – вы не помните, почему здесь оказались по весьма простой причине. Это место вам снится, и сейчас вы спите дома в своих кроватях.

Несколько мгновений после ее заявления стоит мертвая тишина, а потом от нее не остается и следа. Слышны удивленные восклицания, восторженные крики, жалобные причитания, недоуменные возгласы. Я молча пытаюсь понять и осмыслить услышанное. Конечно, мне тоже хочется крикнуть что-то наподобие «Ух, ты!» или «Круто!» Но в окружении незнакомых мне сверстников я чувствую себя не совсем комфортно.

– Ты слышал?! – Соня в порыве чувств толкает меня в плечо. – Мы спим! Правда, здорово?!

Была бы она мальчиком, я бы толкнул ее в ответ, но я не уверен, что она сможет усидеть на стуле после моего толчка, поэтому бурчу себе под нос: «Да, прикольно».

– Ты чего такой серьезный? – спрашивает она меня, но, к счастью, мне не приходится отвечать. Учительница снова начинает говорить и в очередной раз удивляет нас.

– А сейчас, дети, – произносит она, и гул голосов смолкает, – я хочу, чтобы те из вас, кто желает немедленно проснуться и оказаться у себя в кровати, подняли руку.

– Я хочу, – говорит девочка, которая первая призналась, что не помнит, как здесь оказалась. Вслед за ней поднимают руки и другие дети. Марина Яковлевна пытается выяснить у каждого причину желания проснуться. Как правило, ей в ответ звучит «Просто хочу домой». И только один или два раза «Боюсь». После недолгого размышления поднимаю руку и я, на что моя соседка реагирует весьма бурно:

– Ты чего?! Оставайся, это же интересно! – и добавляет, слегка прищурив глаза: – Или ты испугался?

Я не отвечаю ей и лишь пожимаю плечами в ответ. Просто чувствую себя очень неуютно в обществе совершенно незнакомых ребят и девчонок. А еще мне кажется, что на их фоне я выгляжу каким-то зажатым и неуверенным. Я даже одет не в джинсы, а в свой школьный темно-синий костюм. Больше так никто не выглядит. Честно говоря, у меня и не было никогда джинсов…

Проходит какое-то время, и класс стремительно пустеет. Марина Яковлевна, узнав причину нежелания детей остаться, делает так, что они просто исчезают. Кроме меня, никто не сидит с поднятой рукой, и вот Учительница обращается ко мне:

– Как тебя зовут?

– Максим.

– Ты хочешь проснуться и оказаться дома?

– Да.

– Можешь объяснить, почему?

– Могу, – я стараюсь выглядеть серьезным, потому что Марина Яковлевна говорит со мной будто мне не восемь лет, а намного больше. – Мне нужно хорошо отдохнуть. Завтра у меня контрольная по математике, и, если я не высплюсь, могу плохо ее написать.

– То есть ты хочешь покинуть этот сон, чтобы оказаться дома и снова уснуть для отдыха перед завтрашним экзаменом?

– Не экзаменом, а контрольной, – поправляю ее.

– Да, извини, контрольной, – я впервые вижу, что Учительница выглядит удивленной. – Скажи, если бы не твоя контрольная по математике, ты бы остался?

Ее вопрос звучит для меня странно. Кто же отменит контрольную?

– Я не знаю.

– Ответь, пожалуйста, однозначно.

Гляжу на нее непонимающе. Как это «однозначно»?

– Я имею в виду «да» или «нет».

– Наверное, да, – отвечаю ей после секундных раздумий.

– Ты можешь сказать, почему бы ты остался?

– Мне интересно узнать, почему я вижу такой четкий сон.

– Очень хорошо, – тихо говорит она и уже громче спрашивает: – Ты бы остался, если бы знал, что сможешь все равно хорошо отдохнуть перед завтрашней контрольной?

– Как же я отдохну, если буду находиться здесь и что-то делать?

– О, нет, сегодня мы заниматься не будем. Сегодня у нас только знакомство.

– Тогда я бы хотел спросить у вас еще кое-что, – говорю я, приняв для себя решение. – Кто такие Плетущие?

– Плетущие, – так же серьезно отвечает Марина Яковлевна, – это люди, которые могут контролировать и управлять своими и чужими снами.

– Для чего?

– Чтобы помогать другим – тем, которые беспомощны в своих снах.

– Но зачем помогать другим людям? Я имею в виду, это же сон. Что может такого случиться во сне? – удивляюсь я.

– Что же, – отвечает Учительница не сразу, – я так понимаю, ты остаешься в классе?

– Да, остаюсь.

– В таком случае давайте я сначала кое-что объясню, прежде чем продолжить рассказ о том, кто такие Плетущие, и для чего они нужны.

Одобрительный негромкий гул служит ей ответом. К этому времени в классе остается меньше половины из тех, кто был здесь с самого начала. Рыжеволосый мальчик ловит мой взгляд, кивает и машет мне рукой. Киваю ему в ответ.

– Молодец, что остался, – шепотом сообщает мне Соня. – Ты из какой школы?

– Из пятой, – тихо отвечаю я.

– Пятой? Не слышала о такой. Где это?

– Где же еще? В Южно-Сахалинске, – пытаюсь ее поддеть.

– Где? Ты что, не из Москвы? – искренне удивляется она.

– Это же сон, – напоминаю ей, – значит, мы можем быть из разных мест.

– Ты прав, – вмешивается Марина Яковлевна – свидетель нашего негромкого разговора. – Вам всем снится один и тот же сон, но это совсем не значит, что наяву вы живете в одном городе или на одной улице. Можете подсесть ближе, и давайте я продолжу занятие в виде семинара. Если вы захотите что-либо спросить, можете не поднимать рук и не вставать из-за парт. Но это исключение из общего правила поведения на уроках, и оно будет действовать только сегодня. Так что, – хитро подмигивает она нам, – пользуйтесь моментом.

Негромкие смешки и одобрительные коментарии слышны в ответ. Дети пересаживаются ближе, занимают освободившиеся места тех, кто не пожелал остаться.

– На чем я остановилась, кто скажет? – спрашивает она, когда все усаживаются.

– На том, что мы из разных мест, – напоминает Соня и тем самым заслуживает одобрительный кивок Учительницы.

– Да, так вот… Вы все обладаете определенной силой, которая хорошо видна, если уметь ее видеть.

– Вы нас научите этому? – спрашивает рыжеволосый.

– Конечно. Этой теме будет посвящено одно из первых наших занятий. Видеть или, как говорят Плетущие, «созерцать» жизненно необходимо, потому что тогда вы сможете определить, кого вы видите во сне.

– А кого можно увидеть? – спрашивает мальчик со светлыми волосами.

– Других Плетущих. Они выглядят как светящиеся белым светом человеческие силуэты. Вы можете увидеть обычных людей. В отличие от Плетущих их силуэты почти не светятся, но зато почти у всех внутри можно рассмотреть сгусток света. Он бывает разных размеров и называется искрой.

– Марина Яковлевна, – обращаюсь я к ней, когда она ненадолго замолкает, – скажите, для чего нужны Плетущие?

– Как я уже говорила, наше призвание – помогать другим людям.

– Как у Суперменов? – вставляет Рыжий.

– Нет, – улыбается Учительница, – Плетущие не умеют летать, но в остальном аналогия верна.

– Что? – не понимает мальчик, услышав незнакомое слово.

– Я говорю, что, кроме невозможности летать, сравнение с Суперменом из комиксов вполне оправдано. Плетущие не получают за работу никаких денег. Они просто следуют своему призванию. Однако, как и в комиксах, где присутствует один или несколько антигероев, в мире снов также есть некие субстанции… Существа, – уточняет она, увидев наше общее замешательство, связанное с незнакомыми словами, – с которыми Плетущие борются и от которых защищают обычных людей.

– Вы сказали, что Плетущие не умеют летать, – вдруг говорит Соня, – но я-то летала во сне. Получается, Плетущие слабее, если не умеют делать то, что могут обычные люди?

– Нет, – смеется Учительница, – дело в том, что обычный человек во сне может видеть самые разные вещи, но это не значит, что они подвластны ему.

– Как это?

– Если вдруг тебе захочется полетать именно сегодня ночью, у тебя вряд ли это получится.

– Да, я столько раз хотела повторить полет, но все напрасно.

– Я говорю именно об этом, – кивает Марина Яковлевна. – Полет во сне – это не более чем игра вашего воображения. И он происходит неконтролируемо, то есть вы летите не туда, куда хотите, а куда вас несет. Ну а когда вы пытаетесь его контролировать, вы или падаете, или просыпаетесь, правильно?

– Да, – отвечает ей сразу несколько ребят.

– Скажите, пожалуйста, – говорит мальчик со светлыми волосами, – вы говорили, что Плетущие могут «созерцать». А кого еще они видят, кроме других Плетущих и обычных людей? Вы говорили о каких-то существах…

– Хороший вопрос, – кивает она одобрительно. – В мире снов, помимо людей, обитают еще и другие создания.

– Они опасны? – тут же спрашивает Рыжий.

– Опасны, – серьезно отвечает Учительница. – Именно от них мы защищаем людей.

– А насколько они опасны? – слабым голосом переспрашивает один из ребят. Я не вижу кто, потому что с замиранием сердца смотрю на Марину Яковлевну.

– Как правило, не очень, – отвечает она, – но иногда встречаются и опасные экземпляры, которые представляют серьезную угрозу.

– И с ними мы должны бороться? – тот же голос спрашивает еще более испуганно.

– Должны… – секундная пауза. – Ты хочешь уйти?

Все оборачиваются, и мальчик говорит:

– Да.

– Я научу вас находить и уничтожать их, – произносит Учительница.

– Я хочу домой.

– Ну что же, тогда прощай, – и испуганный мальчик исчезает. – Кто еще хочет уйти?

– Я.

– И я…

Она не делает ничего, но все они моментально пропадают.

– В течение первых трех лет, – спокойно произносит Марина Яковлевна, – любой из вас сможет прекратить обучение и вернуться к обычной жизни, однако ничего из того, что узнает, он помнить не будет. Если такое желание возникнет позже, вам придется закончить обучение, потому что стирание памяти слишком большого объема может нарушить работу вашего мозга.

После этих слов еще две девочки покидают нас, и в классе остается десять детей.

– А как мы будем искать и уничтожать эти создания? – спрашиваю я.

– Эту тему мы начнем изучать как раз на третий год обучения.

– Сколько всего мы должны учиться?

– Десять лет.

– Сколько?! – восклицает Рыжий. – Как в школе?

– Да, как в школе, – едва улыбается Марина Яковлевна.

– Когда же мы будем отдыхать? – недоверчиво спрашивает Соня.

– Как и все люди, ночью, – отвечает Учительница. – Со временем вы сможете обходиться не девятью-десятью часами сна, а гораздо меньшим количеством. И этого будет достаточно для полноценного отдыха. Это будет первое, что мы начнем изучать, и приступим к этому уже завтра.

– Что еще умеют Плетущие? – спрашивает темноволосая девочка позади нас.

– Все, что наяву, и намного больше, – улыбается Марина Яковлевна.

– Как это? – удивляюсь я.

Секунду назад у нее в руке ничего не было, а в следующий миг, словно из ниоткуда, в ладони появляется стеклянный стакан с ярко-желтой жидкостью. В нос бьет одуряющий и такой знакомый запах апельсинов, которые родители покупают только по праздникам, да и то не каждый раз и всего лишь по несколько штук.

– Что это? Апельсиновый сок? – ошарашено спрашивает Соня.

Аромат настолько силен, что я невольно сглатываю слюну. К моему огромному смущению, это происходит так громко, что все оборачиваются. А в следующую секунду на парту передо мной Учительница ставит еще один точно такой же стакан, до краев наполненный желтой жидкостью, с крохотными кусочками и тонкой белой пенкой из крошечных пузырьков.

– Угощайся, – улыбается Марина Яковлевна.

Я подавляю в себе сиюсекундный порыв схватить большой стеклянный стакан, мутный от влаги, стекающей по стенкам прозрачными каплями. Чтобы поблагодарить Учительницу, мне приходится откашляться. Я беру стакан и поворачиваюсь к Соне.

– Угощайся, – невольно повторяю я за женщиной, протягивая девочке стакан.

Соня удивленно переводит взгляд с меня на стакан и обратно. Надеюсь, я выгляжу сейчас не так жалко, как мне кажется. Папа недавно рассказывал, что настоящий мужчина, в первую очередь, проявляет заботу о женщине, а только потом – о себе. Хотелось бы выглядеть настоящим мужчиной.

– Спасибо, – Соня принимает стакан из моей руки и несмело делает глоток.

– Тили-тили тесто! Жених и невеста! – радостно гомонит Рыжий, но делает это совершенно беззлобно. А когда я поворачиваюсь к нему, чтобы ответить, весело подмигивает, и мое раздражение моментально улетучивается.

– Для истинного джентльмена, – говорит Учительница и протягивает мне новый стакан с соком. – Это для тебя. Пей. А это для остальных.

В ее руках появляются такие же стаканы. Она ставит их на стол рыжеволосому весельчаку, и тот с шутками и смехом передает их остальным.

– Семен, – он протягивает мне руку через проход между нашими рядами.

– Максим, – отвечаю я на рукопожатие.

– А меня зовут Соня, – представляется девочка.

– Соня? – переспрашивает он.

– Да.

– Подходящее имя для Плетущей. Ты любишь спать? – он смеется весело и задорно, вызывая улыбку и у меня.

– А ты… – негодующе начинает она. – Ты… Ты Рыжий, вот ты кто!

– А-ха-ха-ха! Соня-засоня!

– Ах, так! Ну я тебе сейчас… – она делает вид, что пытается подняться, но передумывает и бросает ему так же беззлобно: – Земля круглая, еще подкатишься.

Это вызывает у мальчика новый взрыв смеха, и вместе с ним смеются остальные. Мне кажется, этот веселый и радостный смех помогает нам расслабиться и снять напряжение. Я чувствую, насколько становится легче от того, что смеюсь от души.

Через несколько минут я знакомлюсь с остальными ребятами и больше не испытываю дискомфорта от близкого соседства с совершенно незнакомыми мне мальчиками и девочками. Какое-то время Марина Яковлевна кормит нас разными фруктами, сладостями и даже мороженым. Все просто без ума от возможности попробовать импортную шоколадку, что в наше время – настоящая редкость, или съесть клубничное мороженое.

– Можно ли наесться этой едой? – неожиданно спрашивает Учительницу Семен.

Как по команде, все моментально умолкают, ожидая ответа.

– Когда вы, – начинает женщина, – находитесь во сне, то можете испытывать жажду или чувство голода. Те продукты, которые вы сможете создать, утолят и то, и другое.

– А можно ими наесться так, чтобы, когда я проснусь, есть не хотелось? – снова задает он вопрос.

– Можно, – кивает Марина Яковлевна, чем вызывает настоящий всплеск вопросов, – но не нужно.

– Почему? – в недоуменной тишине спрашивает Семен.

– Потому что это хороший способ сначала просто похудеть, а потом превратиться в дистрофика. Вы должны понимать, что еда, которую создает Плетущий, ненастоящая, поэтому удовлетворить реальные потребности организма она не в состоянии. А чувство сытости, которое возникнет после пробуждения, – это просто обман. Ведь ощущение голода является следствием работы особого пищевого центра, расположенного в подкорковых ядрах промежуточного мозга…

Учительница умолкает, глядя на наши вытянутые лица, неопределенно хмыкает и продолжает:

– В общем, если в двух словах, то ваше сознание, которое живет во сне, просто обманывает мозг, когда вы что-то кушаете или пьете в этом самом сне. В итоге получается так: приблизительно три-четыре часа после пробуждения ваш мозг твердо верит, что тело сыто, хотя сигналы о чувстве голода и насыщения… – Марина Яковлевна снова запинается, когда понимает, что говорит на языке, понятном ей одной.

– Мы все поняли, – приходит ей на помощь Семен, – во сне лучше не наедаться и не напиваться. А как обстоит дело с тем, чтобы сходить в туалет?

Взрыв смеха сопровождает его вопрос, и Учительница, не скрывая улыбки, отвечает:

– Во сне лучше не пытаться справить нужду.

– Почему?

– Потому что, когда проснетесь, вас будет ожидать неприятный сюрприз.

Время идет незаметно, и Марина Яковлевна в какой-то момент серьезно обращается к нам:

– На сегодня наше общение закончено.

Ее сообщение сопровождается вздохами разочарования и долгими «ууу». Я и сам расстроен, что придется прервать такую занимательную беседу. Безусловно, я ни секунды не жалею, что решил остаться. К тому же у меня появились новые друзья, с которыми мне интересно и весело.

– Вам нужно отдохнуть, потому что кое у кого завтра контрольная по математике. Кроме того, для вашего первого, такого необычного, сна времени потрачено немало. И не нужно расстраиваться – завтра мы снова увидимся.

– Как нам проснуться? – спрашивает Соня.

– Об этом не беспокойтесь. Я сама займусь этим. Только хочу сказать еще кое-что на прощание.

Взгляды десяти человек останавливаются на ее лице в ожидании.

– Вам не следует никому рассказывать о том, какой сон вы сегодня видели.

– Почему? – спрашивает Семен, к которому уже крепко приклеилось прозвище Рыжий.

– Потому что, во-первых, вам никто не поверит, – отвечает она. – А во-вторых, людям будет неприятно узнать, что кто-то может быть сильнее их – это в том случае, если вам все-таки поверят и узнают о существовании Плетущих. Со временем вы сами все поймете, а пока просто никому не рассказывайте о своих новых снах.

– Даже родителям? – интересуется кто-то.

– Особенно родителям, – Учительница делает акцент на первом слове. – Мне не очень приятно об этом говорить, но если кто-нибудь из вас проговорится, то в тот же день прекратит обучение с последующим стиранием из памяти событий, связанных с нашей деятельностью. А теперь давайте прощаться.

– До завтра, – все так же весело подмигивает мне Семен.

– Пока, – киваю ему, но мальчик уже исчезает.

– Пока, – прощается со мной Соня и тает в воздухе.

В последние мгновенья, перед тем как исчезнуть самому, я все-таки успеваю понять, что же меня так смущало и вызывало чувство некоей неправильности.

– До завтра, Максим, – прощается Марина Яковлевна со мной последним в пустом классе.

А я смотрю в высокие, от пола почти до самого потолка, окна класса, за которыми видно только синее-синее небо с плывущими облаками.

– Здравствуйте, дети! – привычно здоровается Марина Яковлевна, входя в класс. За дверью, через которую она вошла, мне удается разглядеть отнюдь не школьный коридор, а помещение с большим окном, за которым видны далекие горы со снежными шапками.

– Здравствуйте, – нестройным хором здороваемся мы, вставая из-за парт, расположенных вокруг учительского стола. Их всего шесть, как и детей, продолжающих обучение.

Хотя мы не считаем себя детьми, потому что нам уже по 10–11 лет. Еще полгода назад нас было восьмеро, но Марина Яковлевна прекратила обучение двух ребят. Они учились неплохо, и я до сих пор не знаю, что послужило причиной их отчисления. Помню, как Учительница еще при первом знакомстве рассказывала, что все, кто должен отсеяться, уйдут максимум на третьем году обучения. Выходит, что мы – Семен, Соня, Катя, Сергей, Клаус и я – будем учиться вместе оставшиеся шесть с небольшим лет. Пусть так, я совсем не против. Хотя было бы неплохо, если Марина Яковлевна убрала из класса еще и Клауса. Никто с ним не дружит, и никому он не нравится. Мы называем его Любимчиком из-за того, что Учительница всегда выделяет его и ставит нам в пример, когда при выполнении очередного задания он справляется с ним раньше остальных. Конечно, Марина Яковлевна хвалит и других, но это происходит довольно редко. И еще этот его взгляд словно свысока – хотя мы с ним одного роста, а девочки и вовсе его выше. И я, и Семен пытались наладить с ним отношения, но каждый раз словно на стену натыкались, равнодушную и холодную. Он отвечал на все вопросы, но делал это так… высокомерно, что ли. В общем, сейчас с ним никто не стремится общаться.

Мы садимся за парты. Справа от меня сидит Соня, правее нее – Семен, Катя, последним в ряду – Сергей. Слева от меня – Клаус. Так уж получилось, что мы сидим рядом – видимо, никто больше не мог выдержать его близкого соседства. Марина Яковлевна частенько называет его Коленькой, и я точно знаю, как сильно он не любит это имя, как оно его раздражает. И как бы он ни старался скрыть своих эмоций, у него это не получается.

– Сегодня мы приступаем к новой теме, – произносит Учительница, оглядывая нас. – Тема большая и называется «Огнестрельное оружие».

Справа от меня слышен оживленный шепот. Я не успеваю повернуть головы, а Марина Яковлевна уже говорит:

– Семен, ты хочешь что-то сказать или спросить?

Рыжий под нашими взглядами встает и задает вопрос:

– Мы будем стрелять?

– Конечно, – легкая улыбка трогает ее губы, – но не сегодня.

Со вздохом разочарования Семен садится.

– Это занятие, – продолжает тем временем она, – мы посвятим изучению устройства одного из самых лучших образцов автоматического огнестрельного оружия во всем мире. Точнее сегодня мы начнем изучение, потому что ни за одно, ни за два и даже за десять занятий вы не научитесь выполнять то, что должен Плетущий, – «воспроизводить» огнестрельное оружие.

– Сколько же мы будем это изучать? – с места спрашивает Рыжий.

– Все оставшееся время до окончания обучения, – отвечает она.

– Ничего себе!

– Ого!

– Это так сложно?

Удивленные и разочарованные голоса. Даже Клаус выглядит раздосадованным, хотя старается не подавать виду. Я также огорчен, но не спешу показывать эмоции и высказываться вслух.

– Это сложно, – кивает Учительница, и в классе моментально воцаряется тишина. – Вам уже нужно было понять: ничего из того, что должен знать и уметь настоящий Плетущий, не является легким.

– Итак, – продолжает она после короткой паузы, – сегодня, как я уже сказала, мы приступаем к изучению устройства автоматического огнестрельного оружия – автомата Калашникова с индексом 74. Для удобства его называют просто – АК-74.

Марина Яковлевна разворачивается и на широкую доску за спиной вывешивает появляющиеся, словно из ниоткуда, плакаты с изображением автомата. На одном рисунке он показан полностью и в цвете, на другом – схематически, на третьем – изображен непонятный мне механизм.

– Я такой видел, – громко шепчет Рыжий.

– Я тоже.

– И я.

Чего уж скрывать – видел такой автомат и я, но только не знал точно, как он правильно называется. В американских боевиках, что крутят все видеосалоны, именно из таких автоматов многочисленные злодеи пытаются убить главных героев.

Вывесив последний плакат, Учительница оборачивается, и разговоры тут же стихают.

– Итак, – говорит она, – на первом плакате изображен автомат Калашникова в собранном виде, на втором – его схематическое изображение, на третьем – ударно-спусковой механизм, который мы начнем изучать в первую очередь. Да, Семен?

– Что такое ударно-спусковой механизм?

– Садись, я все объясню, но сперва вы должны понимать, для чего устройство, принципы работы и вообще ТТХ огнестрельного оружия вам необходимо знать не просто хорошо, а идеально. Так, чтобы вы смогли «достать» оружие за считанные секунды.

Марина Яковлевна на несколько мгновений замирает, а потом в ее руках появляется автомат, который немного отличается от изображенного на плакатах. По классу проносится изумленный вздох, а Катя тянет руку.

– Что, Катерина?

– А что такое ТТХ?

– ТТХ – это аббревиатура, – отвечает Учительница. – Она расшифровывается как «Тактико-технические характеристики». Садись или у тебя еще что-то?

– Нет, – и она опускается на стул.

– Огнестрельное оружие, – Марина Яковлевна кладет на стол автомат, и он, к нашему величайшему удивлению, исчезает спустя несколько секунд, а Учительница продолжает, – это средство, к которому умелый и опытный Плетущий во время работы в сновидениях прибегает крайне редко. Однако, нужно признать, что не всегда у вас будет возможность плести ткань того или иного сна. Особенно это касается тех моментов, когда вы вынуждены работать в сновидении другого Плетущего, где ваши возможности воздействия на реальность ограничены. В таких случаях для защиты себя и людей вы должны использовать огнестрельное оружие. Да, Семен?

Рыжий, опуская руку, встает из-за парты и спрашивает:

– Марина Яковлевна, почему нельзя защищаться мечом или использовать лук?

– А как вы сами думаете? – спрашивает в свою очередь она. – Максим, что ты скажешь?

Скрывая удивление (ведь я не поднимал руки, чтобы ответить), встаю из-за парты и говорю очевидное:

– Наверное, автомат лучше использовать, чтобы поразить врага на расстоянии.

– Правильно, – кивает Учительница.

– Можно и из лука попасть, – возражает Семен.

– Ты из него стрелять сначала научись, – кажется, Соня читает мои мысли.

– И научусь! – не сдается Рыжий.

Какая-то смутная мысль теребит меня, и я наконец озвучиваю ее:

– Марина Яковлевна, – обращаюсь я к ней, – скажите, от скольких противников может возникнуть необходимость защититься?

– Где именно? – переспрашивает она.

– В одном месте, – и поправляюсь, – в одном сне.

– Твари редко встречаются не поодиночке, – Учительница делает короткую паузу, чтобы глотнуть воды из появившегося в ее руке стакана, – но если их больше, чем одна, значит, монстров может быть любое количество.

– Любое? – удивляется Рыжий, но Марина Яковлевна словно не замечает, что мальчик перебивает ее самым недопустимым образом.

– Да, – кивает она, – любое. Их может быть и десяток, а может быть и сотня.

По классу проносится испуганный шепот, а Учительница продолжает:

– Однажды, хотя такое на самом деле бывало не раз, я столкнулась примерно с тысячью тварей… Все зависит от обстоятельств, от самого сна и его содержания.

Она умолкает, глядя на нас, и в потрясенной тишине громко звучит издевательский шепот Сони:

– Научишься, говоришь?

– Запомните, дети, – произносит Марина Яковлевна, – пребывая в чужом сне, вы возлагаете на себя ответственность за того человека, в чье сновидение попали. «Победи свой страх!» – это девиз Плетущих. Я вам не раз говорила и буду напоминать об этом постоянно. Однако нужно понимать, что это не просто слова. Они должны быть подкреплены вашей силой и возможностью ликвидировать любую угрозу, которую представляют твари. Вы, как будущие Плетущие, уже лишены того предохранительного механизма, которым обладают обычные люди. То есть в момент смертельной опасности обычного человека просто выкинет из сна, и он проснется. Плетущий же будет находиться в сновидении до тех пор, пока сам сознательно не покинет его.

Все, что говорит нам сейчас Учительница, мы знаем. Но теперь, когда речь идет об огнестрельном оружии и необходимости его использования, ее слова воспринимаются совсем по-другому.

– Однако, – продолжает Марина Яковлевна, – это вовсе не означает, что вы должны уничтожать первую попавшуюся тварь в чужом сне. Будь все так просто, мы бы назывались не Плетущими, а какими-нибудь Истребителями или Ликвидаторами. Наша задача заключается не в том, чтобы уничтожить как можно больше тварей – вовсе нет. Наша миссия состоит в создании таких условий, в которых монстры вообще не появились бы в сновидениях своих невольных создателей, обычных людей.

По классу проносится возбужденный шепот. Признаться, я и сам удивлен подобной формулировкой, ведь Марина Яковлевна еще ни разу подробно не рассказывала о тварях. Она лишь вскользь упоминала о них как о чем-то, с чем мы должны бороться.

– Но это, – она повышает голос, и в классе снова наступает тишина, – тема, к которой мы вернемся еще не скоро, а только тогда, когда вы освоите предстоящую. Итак, начнем. – Учительница отходит к доске с плакатами и указкой касается схематически изображенного оружия. – Автомат Калашникова назван так в честь своего создателя Михаила Тимофеевича Калашникова. Существует множество модификаций оружия, но мы будем изучать АК-74. Длина автомата составляет 869 миллиметров. Он имеет съемный магазин емкостью в 30 патронов, и его скорострельность составляет 775 выстрелов в минуту… Что, Семен?

– Как он может так стрелять, если в магазине всего 30 патронов? – удивленно спрашивает Рыжий.

– Скорострельность – одна из характеристик огнестрельного оружия, не более того, – отвечает Учительница.

– То есть чем она выше, тем лучше?

– Не всегда, – и поясняет, видя наше непонимание: – При выстреле возникает отдача, вследствие которой дуло автомата или любого другого огнестрельного оружия задирается вверх, то есть это означает, что прицел сбивается, и, чтобы снова выстрелить точно, нужно целиться заново. Поэтому скорострельность не тот показатель, по которому вы должны судить об автоматическом оружии.

– А по какому? – снова спрашивает Семен.

– Надежность. Мы дойдем и до этого.

Рыжий, готовый снова спросить, осекается и садится на место.

– Что, София? – обращается Учительница к девочке.

– Вы сказали «не всегда». А когда скорострельность нужна?

– Подумайте сами, – отвечает Марина Яковлевна. – Если вы ведете бой на дистанции, возникает необходимость в точном прицеливании. Но если так случается, что противник близко, именно тогда скорострельность автомата вам и пригодится. То есть когда нет необходимости тщательно прицеливаться. Я ответила на твой вопрос?

– Да, спасибо.

– А теперь вкратце о принципе работы этого, да и любого другого огнестрельного оружия. – Учительница делает шаг к плакату с изображением непонятного механизма и показывает на него указкой. – При нажатии спускового крючка… вот он… курок освобождается, поворачивается и бьет по ударнику. Вот здесь… Происходит взрыв пороха, заключенного в патрон. Соответственно, это и называется выстрелом. Пуля вылетает из ствола, а газы, образовавшиеся при взрыве, приводят в действие автоматику оружия и досылают следующий патрон в ствол. Вот почему такое оружие называется автоматическим. Сейчас вопросы есть?

Никто не задает вопросы, хотя лично у меня их появляется множество: о материале, из которого должны состоять эти курки, ударники, пули, о составе пороха, о размерах патронов и еще о многом другом. Но я не поднимаю руки, понимая, что ко всем этим деталям Учительница еще вернется. Честно говоря, сейчас я ощущаю нешуточный интерес к новой теме. А если точнее, мне очень любопытно узнать об оружии как можно больше. Ранее я не испытывал подобной жажды знаний, когда мы на протяжении трех лет мы изучали строения, структуры всего, что только можно представить. Сказано, конечно, громко, но так и есть. Нудно и долго мы «воспроизводили» всевозможные сплавы из металлов, пластиковые изделия различной плотности, объема и массы, начиная от вспененного полистирола и заканчивая непрозрачным полипропиленом. Мы «воспроизводили» дерево, «играли» с его структурой, изменяя плотность. Легче всего, пожалуй, было со стеклом, не пластиковым, а обычным. Мы учились работать с тканями: хлопчатобумажными, шелковыми, комбинированными, синтетическими. В общем, для меня все предыдущие занятия были не так интересны, как могли бы быть. Но я это понял только сейчас, когда мы приступаем к изучению оружия.

Учительница продолжает описывать устройство автомата и принцип его работы. С ее слов все предельно просто. Я действительно понимаю все, что она говорит. Единственная трудность – это термины. Но их не так много, и запомнить будет несложно. А вот на лицах ребят я вижу отражение скуки – им оружие не так интересно, как мне. Даже Клаус, всегда старающийся во всем и везде быть первым, сидит с кислым лицом.

– Думаю, вы мало что поняли из моего рассказа, – произносит Учительница, закончив описание устройства автомата, – поэтому сейчас понаблюдаем за работой автоматики, так сказать вживую.

В следующую секунду в ее руках появляется нечто, выполненное из прозрачного пластика. Не сразу понимаю, что Марина Яковлевна держит увеличенную копию ударно-спускового механизма – ясно это лишь по наличию спускового крючка.

– Ну вот, – говорит она, – смотрите внимательно. На следующем занятии будете сами мне показывать принцип работы автоматики.

Конечно, действие газового поршня и ход затвора Марина Яковлевна демонстрирует вручную. Мы видим, как происходит условный выстрел, как Учительница материализует облачко желтого дыма, имитирующего пороховые газы, как кусок пластика (это пуля) покидает огрызок ствола и как новый «патрон» появляется в патроннике. Похоже, никому, кроме меня, не интересно то, что показывает Марина Яковлевна. Говоря по правде, по окончании трехчасового занятия я уже готов показать работу автоматики в действии, но Учительница откладывает это задание на следующий день.

На последующих занятиях мы учились «воспроизводить» сначала по отдельности все составные части, а потом и автомат целиком, в собранном виде.

– Марина Яковлевна, – обратилась однажды к ней Соня, – почему нельзя сделать автомат из более легкого металла.

– Например? – спрашивает та.

– Ну, не знаю, – запинается девочка, – может быть, из титана. Просто автомат такой тяжелый…

Я киваю, соглашаясь с ней. Оружие и в самом деле весит немало, а при мысли о том, что Учительница однажды пообещала марш-бросок по пересеченной местности, становится неуютно. Никто толком не знает, что означает «марш-бросок», но все единодушно считают, что это тяжело. Как мы понимаем, это что-то вроде бега по лесу, холмам, оврагам с оружием и тяжелым рюкзаком. Потом мы не просто узнали, что такое марш-бросок, мы испытали его на собственной шкуре. Были и слезы, и ссадины, и синяки, и в кровь стертые плечи от рюкзаков с кирпичами, и злость, и недовольство. Но это было гораздо позже, а в тот момент Марина Яковлевна пожимает плечами и говорит:

– Попробуй. Тебе никто не мешает.

Пять пар глаз с ожиданием смотрят на Соню, которую ответ Учительницы удивляет не меньше.

– Хорошо, – роняет она и закрывает глаза, приступая к работе.

Спустя минуту в ее руках появляется автомат, но не привычного черного цвета и с деревянным прикладом, а светло-серого с прикладом из пластика.

– Вот, – облегченно выдыхает Соня и добавляет: – Он и правда гораздо легче обычного.

– Отлично, – произносит Учительница, – а теперь выстрели из него.

– Выстрелить? Здесь?! – девочка вскидывает брови.

– Да, – кивает Марина Яковлевна, – просто выстрели в окно.

– Хорошо, – все еще удивленная, Соня подходит к окну и открывает его. За стеклами как обычно – голубое небо с редкими белыми облаками. Создается ощущение, что наш класс парит высоко над землей, которую не видно из-за невероятной высоты.

Я вижу, как девочка передергивает затвор, досылая патрон в ствол, прикладывает автомат к плечу, переносит вес на опорную ногу, выставленную вперед, и плавно жмет на спусковой крючок.

В замкнутом помещении звук выстрела гремит особенно сильно. Он бьет по ушам и кажется гораздо громче, чем на открытом пространстве. Но сейчас мы думаем совсем не об этом, потому что наше внимание направлено на Соню, которая, выстрелив лишь раз, испуганно глядит на автомат. Да мы и сами видели, как при выстреле он высоко задрал ствол, и как Соня сильно вцепилась в него, чтобы тот не вылетел из рук.

– Что скажешь? – спрашивает Учительница, и сильный сквозняк врывается сквозь открытое окно. Он мечется по помещению в поисках выхода, а потом стихает, когда полностью очищает воздух в классе от порохового дыма.

– Отдача, – выдавливает Соня. – У него очень сильная отдача. Я едва удержала автомат в руках.

– Правильно, – кивает Марина Яковлевна, – и что это значит?

Клаус успевает поднять руку раньше всех, кроме меня. Я почти сразу понял, в чем дело, но Учительница спрашивает его.

– Все дело в массе оружия, – отвечает Клаус, поднимаясь из-за парты. – Чем оно тяжелее, тем меньше отдача.

– Молодец, – хвалит его Учительница. – Правильно. Я рада, что вы поняли это, и надеюсь, сделаете правильные выводы. Хотя со временем наверняка будете использовать титан при создании оружия, в частности, делать из этого металла стволы в том же автомате Калашникова. Титан гораздо более термоустойчив и прочнее, чем железо и сплавы из него, а это, в первую очередь, отражается на точности стрельбы. И, кстати, идея с пластиковым прикладом не так уж плоха, только требует доработок, потому что полностью заменять материал на пластик нежелательно. Лучше оставить приклад металлическим и обрезинить его, снабдив дополнительными амортизаторами. Смотрите, как можно это сделать…

Одно время «воспроизведение» автомата на скорость стало нашим самым популярным развлечением. Но со мной никто не хотел соревноваться. Даже Клаус. Оружие оказалось моим козырем, которым я постоянно пользовался. Я был первым в классе, кто смог целиком «достать» автомат. Был первым, кто сделал это сначала за минуту, потом – за полминуты, и никто не удивился, когда я при всем классе «воспроизвел» его за четверть минуты. Даже Учительница была удивлена, но искренне радовалась моим успехам.

– Оружейник! Ты, Макс, просто Оружейник какой-то! – бросил в сердцах Семен, когда я на глазах всего класса «достал» автомат, два запасных магазина к нему и пистолет, в то время как никто не успел даже автомат «воспроизвести».

С тех пор прозвище Оружейник крепко прицепилось ко мне, но я не обращал на это внимания. Пусть.

Учительница была права. Мы изучали оружие, его виды и способы применения практически до самого окончания учебы. Естественно, основное упражнение и тренировка заключались в том, чтобы постоянно увеличивать скорость, с которой мы «доставали» оружие.

В первый раз мы посетили чужой сон в сопровождении Марины Яковлевны, когда все могли вооружиться не более, чем за двадцать секунд, а запасной магазин достать за пять. Много времени мы тратили на тренировку замены рожка. У меня не получалось сделать ее быстрее, чем «воспроизвести» новый автомат. Разница была незначительная, но она была.

Вот кто достойно оценил мой талант, связанный с оружием, так это наш Учитель по боевой подготовке. Его звали Егор Дмитриевич, и он много воевал. Наяву. Он не любил рассказывать о чем-то конкретном – разве что для наглядности иногда приводил примеры из личного опыта. Мы звали его Суровым. За то, что он очень жестко и придирчиво относился к нашей подготовке, хотя нельзя сказать, что был злым. Наоборот, он часто шутил и травил анекдоты, но, когда дело касалось учебы, гонял нас действительно сурово. Под его руководством мы изучали тактику ведения боя в городских условиях, в условиях леса и гористой местности. Всегда нам противостоял условный противник, который по задумке Егора Дмитриевича был вооружен не хуже нас. Так называемые «бои с тенью» продолжались не меньше года, пока он не начал разбивать нас на команды, группы и даже пары, заставляя вести бои друг против друга. В качестве оружия мы использовали воздушные ружья, стреляющие шариками краски и снабженные небольшими баллонами сжатого воздуха. Учитель называл их «пейнтбольными».

– У тебя талант, – сказал он мне однажды, когда курс обучения по его предметам подходил к концу. Это было за два года до окончания учебы. – Не зарывай его. У тебя очень хорошо получается работать с оружием, а это редкость в силу сложности. Многим хватает «Калаша» или даже Беретты. А есть такие чудаки, которые строят из себя недоделанных рыцарей и пользуются только мечами, шпагами или чем-то таким. Идиоты! Никогда не иди в чужой сон, если у тебя в кобуре нет пистолета. Одними глупыми железяками много не навоюешь, а те, кто утверждает обратное, никогда не попадали в ситуацию, когда автомат, и только он, способен спасти твою шкуру. Постарайся, помимо обязательных видов оружия, изучать и другие. Делай это постоянно. Не останавливайся и развивай свой талант. И запомни самое главное – нельзя недооценивать тварей…

– А вы научите нас делать лазерные мечи? – на одном из занятий, посвященных тренировке с оружием, спросил Учительницу Семен.

Все моментально прекратили упражняться и с интересом уставились на Марину Яковлевну.

– Ты говорил об этом? – спросила она в ответ, и в ее руках появился настоящий лазерный меч, как из кинофильма.

В то время в кинотеатрах как раз показывали «Империя наносит ответный удар», и, наверное, каждый мальчишка, посмотрев эту картину, представлял себя рыцарем-Джедаем с лазерным мечом в одной руке и принцессой Леей – в другой. Я – так точно представлял. И космические битвы, и вражеские андроиды, и огромные боевые крейсера, и яростные сражения, в которых всегда побеждает добро…

По классу пронесся восхищенный вздох при виде горящего зеленым огнем лазерного меча. Так же, как в кино, он гудел и потрескивал.

– Ух ты! – у Семена перехватило дыхание, и от восхищения округлились глаза.

Марина Яковлевна коротко взмахнула фантастическим мечом, словно перерубая свой стол. Затаив дыхание, мы несколько секунд ждали, когда же он наконец развалится на две части, но этого так и не случилось. Учительница усмехнулась и следующим движением провела мечом по своей руке, словно отрезая кисть. Послышался изумленный вздох, но этим все и закончилось. Ее рука была на месте совершенно не поврежденная.

– Как? – выдавил Рыжий.

Необычный меч пропал из рук Марины Яковлевны, а она снова усмехнулась, коротко пояснив:

– Иллюзия.

– А как же?.. – Семен хотел сказать еще что-то, но так и умолк, удивленно глядя на нее.

– Вы уже должны знать, – наставительно сказала Учительница, – что для того, чтобы «воспроизвести» какой-либо механизм, вам должен быть известен принцип его работы, так?

Послышались нестройные «да», и Марина Яковлевна продолжила:

– Принцип действия лазерного меча неизвестен, потому что технологии человечества и наука еще не достигли того уровня развития, когда можно было бы создавать подобное оружие. Именно по этой причине нет возможности «воспроизвести» лазерный меч. Теперь понятно, «как»?

– Понятно, – грустно вздохнул Рыжий и, словно вспомнив что-то важное, спросил: – А если взять, например, атомную бомбу. Ее ведь использовали уже?

– Ты хочешь «воспроизвести» ее? – спокойно спросила Учительница.

– Нет, я просто спрашиваю, – смутился Семен.

– Теоретически возможно, – кивнула она, – но для этого, снова повторюсь, нужно досконально знать каждую мелочь, каждую деталь этого страшного оружия. И как минимум тебе необходимо получить сперва соответствующее образование в высшем учебном заведении. Ты должен понимать, что малейшая неточность или небрежность при создании этого устройства может привести к самым печальным последствиям. И тогда от тебя в лучшем случае останется только тень на земле.

Рыжий снова вздохнул и сел за парту.

– Ну, если с этим мы разобрались, показывай, что у тебя получается с обычным автоматом…

Дело происходило на пятом году обучения, когда наша группа под руководством Марины Яковлевны изучала перемещения сквозь чужие сны. Сила Плетущего заключается не в том, что он может «достать», или, как любила повторять Учительница, «воспроизвести», любую вещь – будь то бутылка с лимонадом, оружие или одежда. Наша сила в том, что мы можем создавать целые фантазии, реальности, в том, что мы можем плести, менять сны, работать с их тканью.

Первые четыре года Марина Яковлевна учила нас другому, и в те редкие моменты, когда мы были свободны от занятий, нас носило по чужим снам, как щепку в бурном потоке. Под неустанным присмотром Учительницы, конечно же. Марина Яковлевна старалась максимально ограничить подобные моменты или же специально позволяла всецело ощутить свою беспомощность в мире снов, неспособность управлять своими перемещениями в них. Время, которое предназначалось нам для сна, было строго расписано. Первые два года Учительница отводила на занятия три часа, потом – четыре, ну и в конце обучения – пять, тем самым уменьшая время отдыха-сна, доведя его к концу обучения до трех часов. Конечно же, физически наши тела отдыхали и набирались сил, но сознание продолжало работать, получать и обрабатывать информацию, поэтому не всегда успевало отдохнуть. Особенно это чувствовалось в первый год, когда мы только учились управлять им. Но со временем получить полноценный отдых удавалось действительно всего за три часа. Для этого нужно было просто отключить сознание и погрузиться в сон без сновидений.

– Не поддавайтесь своему страху, – на каждом занятии повторяла Учительница. – Что бы ни происходило, помните, что вы Плетущие, хозяева сновидений, их повелители и властители. Вашей воле подвластно многое, если не все. Помните об этом всегда и не позволяйте страху овладеть вашим сердцем. Страх – самое сильное и наиболее часто испытываемое людьми чувство. Страх – единственный ваш враг.

– А вы ничего не боитесь? – на одном из уроков ляпнул Семен. Вся группа скрестила на нем сочувствующие взгляды, потому что перебивать Учительницу означало заслужить ее чрезмерное внимание и множество вопросов касательно изучаемой темы. Хотя нельзя сказать, что мы были обделены ее вниманием. Напротив, нас было так мало, что это позволяло ей заниматься с нами практически индивидуально. Но все равно, когда Марина Яковлевна начинала проявлять чрезмерное внимание… Нет, она никогда не кричала на нас и не ругала, но этот ее пристальный спокойный взгляд светло-серых ясных глаз, под которым чувствуешь себя криворуким неумехой…

– Я рада, что ты не побоялся перебить меня и задать этот вопрос. Нет человека в мире, и я не исключение, который бы ничего не боялся.

Она встречает наши недоуменные взгляды легкой усмешкой, поскольку нам трудно представить, что Марина Яковлевна может испытывать страх.

– И чего же вы боитесь? – шалея от собственной наглости, снова спрашивает Рыжий.

– Этот вопрос не следует задавать ни одному Плетущему, – поучительно говорит Учительница.

– Почему?

– Потому что, зная страхи своего коллеги, можно получить возможность использовать их против него.

– Но зачем? – искренне удивляется Соня. – Он же Плетущий, и я тоже. Мы ведь делаем одно дело и все такое…

– Ты права, – не сразу отвечает Марина Яковлевна. – Мы делаем одно дело, по крайней мере, так и должно быть. Вы уже достаточно взрослые, чтобы понимать, что иногда возникают такие моменты, когда… – она запинается, пытаясь подобрать понятные для нас слова, – когда все меняется и происходит то, чего обычно не должно происходить.

– То есть Плетущие могут воевать между собой? – в лоб спрашивает ее Семен.

– Да, – следует короткий ответ. – Такое очень редко, но случается.

Она никогда не уходила от ответа и всегда отвечала на любые вопросы. Ни разу Марина Яковлевна не отмахивалась от неудобных или некорректных вопросов, как это делали учителя в обычных школах. Она всегда все объясняла, каким бы сложным ни был вопрос. Вообще с первых дней занятий Учительница относилась к нам как к взрослым, что было непривычно для нас, детей.

– Но мы не собираемся воевать с вами, – снова говорит Соня, оглядывая класс.

Марина Яковлевна оставляет ее слова без ответа и лишь глядит в голубое небо за окном со странным выражением на лице.

– Страхи бывают разными, – наконец она нарушает молчание. – Можно бояться какого-то человека, высоты, можно бояться всевозможных тварей, можно бояться за себя – что может что-то не получиться, – можно бояться за кого-то. Сейчас я боюсь за вас. Это ответ на твой вопрос, Семен.

Рыжий в ответ серьезно ей кивает, а Учительница тем временем продолжает:

– Настоящий Плетущий не может не бояться, потому что отсутствие страха – явление ненормальное и неправильное. Но Плетущий должен держать страх настолько глубоко, насколько это вообще возможно, чтобы он не мешал работе. Запомните: силен не тот, кто быстрее всех плетет, а тот, кто не дает своим страхам вырваться на волю.

Она снова умолкает, смотрит на нас и переводит взгляд с одного на другого. Это было впервые, когда Марина Яковлевна серьезно рассказала нам о страхах. Еще не раз мы возвращались к этому вопросу, но самый первый разговор отложился в памяти наиболее отчетливо. Хотя на самом деле была еще одна причина, по которой именно это занятие так хорошо запомнилось.

– А теперь, – Учительница глядит на Рыжего, – вы мне покажете, как усвоили технику создания снов, и первым это сделает Семен.

Снова слышатся короткие смешки, а Рыжий поднимается из-за парты, краснеет, отчего веснушки на его лице становятся почти незаметными. Он проходит к доске.

– Ты готов? – строго спрашивает Марина Яковлевна, но глаза ее смеются.

– Готов, – привычно отвечает он, переминаясь с ноги на ногу.

– Тогда начинай.

Семен прикрывает глаза и неслышно шевелит губами, проговаривая последовательность необходимых действий. Никто не слышит, что он шепчет, но мы все прекрасно знаем алгоритм, поэтому без труда читаем по его губам: «Небо, солнце, облака, земля, деревья, трава…» Это продолжается около десяти минут, но никто не прерывает тишину. Все понимают, что любой посторонний звук может нарушить концентрацию нашего друга, и тогда ему придется начинать все заново.

Наконец, спустя какое-то время он открывает глаза и еле слышно роняет:

– Все.

Семен скользящим движением шагает к двери, будто держит полный до краев таз и опасается расплескать воду. Он останавливается, переводит дыхание, оглядывается сначала на Учительницу, потом на нас, и по его взгляду становится ясно: сейчас что-то будет. Что это «что-то», я совершенно не представляю, но с веселым предвкушением ожидаю, когда Марина Яковлевна скажет: «Вперед!» Судя по ее недоверчивому взгляду, она тоже почувствовала какой-то подвох, но все же говорит:

– Вперед, открывай!

Уже откровенно ухмыляясь, Семен толкает дверь, а мы подаемся вперед, пытаясь рассмотреть, что создал наш друг.

Учительница спокойно проходит к двери, выглядывает за нее, проверяя наличие угрозы или опасности. Затем она поворачивается к нам. Как бы ни был весел Семен, но он с заметным напряжением ожидает вердикта.

– Проходите, – не поворачивая к нам головы, произносит Марина Яковлевна и шагает за порог.

В тот же миг Рыжий широко улыбается. Он заметно расслабляется, потому что Учительница стабилизирует новосозданную фантазию, войдя в нее.

Первой у выхода оказывается Соня – ее парта находится к двери ближе всех. Я слышу изумленный вздох, едва девочка переступает порог. Сразу за ней следует Клаус, за ним к двери одновременно подбегают Катя и Сергей.

– Что ты там начудил? – спрашиваю Семена.

– Увидишь, – заговорщицки подмигивает он мне.

А я уже слышу разноголосые восклицания за дверью, где скрылись ребята, их радостные и удивленные возгласы. Не мешкая более, шагаю к выходу, выглядываю в дверной проем и замираю в немом изумлении.

– Ну как? – слышу я рядом его довольный голос.

– Что это? – отвечаю не в состоянии осознать, где оказался.

– Это моя фантазия, – слышится гордый ответ.

Ничего больше не говорю, потому что всецело поглощен созерцанием удивительного места. Первое ощущение, которое у меня возникает, – будто я попал в мультфильм, такие яркие, четкие и бескомпромиссные цвета царят в этом мире. Трава на поляне, куда выходит дверь из класса, как и листва деревьев поодаль, ярко зеленеет. Древесные стволы видятся в ровном коричневом цвете. Единственное, что кажется обычным, – небо и солнце на нем. Еще меня поражают цветы с бутонами самых разных оттенков – белых, желтых, красных, синих. Будто я попал в мир, нарисованный ребенком с помощью фломастеров.

– Кто уже понял, в чем дело? – спрашивает Марина Яковлевна, усаживаясь на стул.

– Нет живности, – сразу отвечает Соня.

– Правильно, – кивает Учительница, – а еще?

В самом деле, вокруг царит полная тишина. Особенно теперь, когда мы напряженно всматриваемся и вслушиваемся в окружающее пространство в поисках того, о чем спрашивает Марина Яковлевна.

– Все яркое какое-то, – негромко роняет Клаус.

– Верно, а почему? – снова спрашивает Учительница.

– Ветер есть, – говорю я, – но вокруг тихо. Не слышно, как листья шумят.

– Уже лучше, – подбадривает она.

В воздухе витают знакомые ароматы, на которые я не сразу обращаю внимание, а потом понимаю, что пахнет выпечкой. Шумно втягиваю носом воздух, пытаясь определить направление, откуда так аппетитно пахнет, и шагаю с пятачка голой земли у двери. Я останавливаюсь, сделав несколько шагов, и в недоумении смотрю на траву – что-то хрустнуло у меня под ногами. Делаю шаг в сторону. Снова хрустит. Спешно и удивленно оборачиваюсь, не в силах понять, что может издавать такие звуки – в траве нет ничего, что могло бы так хрустеть.

– Что это? – удивляется Соня, делая ко мне шаг и провоцируя появление такого же хруста.

– Трава, – догадываюсь я и обращаюсь к Рыжему, который с нескрываемым удовольствием наблюдает за нами: – Что с ней?

В ответ он лишь невозмутимо пожимает плечами, будто предлагая мне самому выяснить, что не так с травой. Я сажусь на корточки и провожу рукой по зеленой растительности.

– Она твердая, – в некотором замешательстве говорю я и ломаю несколько узких ярко-зеленых листьев. Они с хрустом крошатся. Уже догадываясь, в чем дело, подношу к лицу эти крошки и осторожно внюхиваюсь. Соня приседает и ломает несколько зеленых листьев. Кончиком языка пробую на вкус сорванную зелень и поднимаю лицо к Семену.

– Что это? – спрашиваю его, чувствуя во рту сладость.

– Глазурь, – он еле сдерживается, чтобы не засмеяться.

– Что? – почти одновременно вопрошают остальные ребята, внимательно следящие за мной. Спустя секунду они уже сами ломают траву и пробуют ее на вкус. Ясно теперь, почему под ногами так хрустело.

– И что, здесь все из глазури? – спрашивает Соня.

– Нет, – ухмыляется Рыжий.

– А из чего еще?

– Сами пробуйте, – коротко смеется он, шагает по траве, наклоняется, срывает какой-то синий цветок и начинает его жевать. Под нашими удивленными взглядами он веселится еще больше и с насмешкой следит, как мы повторяем его действия, срывая ближайшие цветы. Смотрю, как Соня нюхает желтый цветок, довольно улыбается и откусывает от него кусочек.

– Лимонная тянучка, – говорит она.

– У меня – вишневая! – восклицает Катя.

– А у меня – клубничная, – моргает Клаус.

Сергей не говорит ничего, а лишь увлеченно жует синие лепестки.

– А ты чего? Попробуй! – обращается ко мне Семен.

– Угу, – роняю я и иду к ближайшим деревьям.

За мной увязывается Соня. Она продолжает жевать и прихватывает с собой несколько цветов. Вижу, как Учительница с серьезным видом вдруг наклоняется вбок на стуле и срывает оранжевый цветок. Наверное, у него вкус апельсина или мандарина.

Вблизи деревья кажутся еще более странными из-за отсутствия оттенков. Их кора выглядит самой обычной с многочисленными складками, а в стволе ближайшего дерева, как раз на уровне глаз, виднеется небольшое темное дупло. Знакомый запах щекочет ноздри, и я, не поворачивая головы, произношу:

– Шоколад.

В ту же секунду Соня, позабыв о цветах в руках, бросается к дереву и пытается отломать кусочек от ствола.

– Ой! – она поворачивается и показывает испачканные ладони.

Я поднимаюсь на цыпочки и отламываю кончик ветки с несколькими листьями. И правда – шоколад, но не черный, а молочный. А листья…

– Листья из чего? – поворачиваюсь к Семену.

– Бизе, – говорит он с набитым ртом, отчего получается что-то вроде «Бивэ!»

– Бизе? – не перестает удивляться Соня, отламывая листок.

– Ага, – кивает он. – Оно легкое, поэтому нагрузка на ствол и ветки небольшая.

– Да? – тянет девочка сладость и даже не жует ее.

– Не стойте под ветвями! – громко предупреждает Учительница.

– Почему? – спрашивает Рыжий.

Марина Яковлевна показывает рукой вверх.

– Солнце, – коротко звучит ее пояснение.

Семен сразу сникает и бормочет едва слышно:

– Нужно было про температуру не забыть.

Действительно, если еще минуту назад кора имела матовый оттенок, то сейчас там, где на нее попадают солнечные лучи, она блестит.

– Ух ты! – восклицает Катя и наклоняется к земле. Через секунду она распрямляется, сжимая что-то в пальцах.

– Жук? – удивляется Клаус, заглядывая ей через плечо.

– Нет, – она подносит «что-то» к самым глазам, а через секунду закидывает в рот. – Мармеладка!

Еще какое-то время мы носимся по поляне, ломаем хрупкую траву и срываем яркие цветы. Кто-то находит мармеладных насекомых, а Сергей, скрывшись за деревьями, появляется через несколько минут и несет что-то на вытянутых руках. Когда он подходит ближе, мы ясно видим, что это обычный торт. Девочки с веселыми криками подбегают к нему и пальцами снимают слой крема.

– Вкуснятина!

– Класс!

– Там еще грибы есть, – говорит Сергей, пытаясь спасти торт от чужих посягательств.

– Какие грибы? – переспрашивает Клаус.

– Обычные, – следует односложный ответ.

Веселые игры продолжаются, и совсем скоро мы обнаруживаем, что кусты на другом краю поляны сделаны из сладкой ваты, щедро обсыпанной легкими сахарными чипсами.

Скоро появляется Клаус. Он несет целую охапку грибов, которые выглядят именно так, как их изображают в мультфильмах: с толстыми белыми ножками и темно-коричневыми круглыми шляпками. Все, кроме Семена, тут же окружают его, и каждый забирает себе по грибу. Они оказываются из мягкого вкусного и аппетитно пахнущего бисквита с прослойкой малинового варенья внутри шляпок.

Рыжий все то время, что мы веселимся, неподвижно стоит на открытом пространстве в стороне от нас. По его напряженному лицу и прикрытым глазам мне становится ясно, что Семен плетет. Марина Яковлевна продолжает сидеть на стуле, с улыбкой наблюдая за нами и поглядывает изредка на Рыжего.

Порыв ветра срывает с деревьев листья. Мы прекращаем веселиться, когда на поляну врывается холодный ветер. Он мечется из стороны в сторону, будто ищет выход.

Облачко пара вырывается у меня изо рта, и я недоуменно оглядываюсь на остальных.

– Холодно, – передергивает плечами Катя.

– Рыжий, ты что делаешь? – громко обращается Соня к Семену.

Он ничего не отвечает и продолжает работать, а я вижу, как Учительница встает со стула и накидывает на плечи моментально появившееся в ее руках пальто. Потом садится, скидывает легкие туфли и одевает вместо них валенки. Не раздумывая, следую ее примеру, потому что от крепнущего холода уже мерзнет нос. Только вместо пальто я надеваю пуховик на синтепоне, а ноги переобуваю в теплые зимние ботинки. Спустя минуту уже все мы переодеваемся в теплую одежду.

Воздух красиво серебрится, и словно из ниоткуда начинает падать снег.

– Снег, – запоздало отмечает Катя, подставляя ладони под снежинки.

– А почему он такой… – Соня запинается, – необычный?

Действительно, с неба, где солнце закрыто тучами, идет странный снег.

– Он разноцветный! – широко улыбается Катя.

Снег падает так часто, что не сразу удается разглядеть тучи. Да, они тоже разноцветные: бледно-розовые, салатовые, голубые… Очень быстро снегопад скрывает все вокруг, и даже ближайшие деревья превращаются в смутные силуэты. Солнца не видно, но от этого лишь ненамного. становится темнее

Первый снежок летит в меня. Соня победно вскрикивает, когда он попадает мне в грудь. Через несколько секунд поляну заполняют радостные возгласы и веселые крики. Семен перестает плести и присоединяется к развлечению.

– Ой, извини! – Клаус бежит к Соне, которой секунду назад угодил снежком в лицо. – Я не хотел!

Вижу, как девочка обиженно хмурится, оттирая разноцветный снег, но через миг ее лицо светлеет, и она недоверчиво произносит:

– Мороженое?.. Ребята! Это мороженое!

На несколько секунд над поляной повисает недоуменная тишина, когда все, кроме Рыжего, пробуют на вкус падающий снег. А Семен с улыбкой глядит на нас. Ему и в самом деле удалось устроить снег из мороженого – клубничного, вишневого, смородинового, фисташкового и даже шоколадного, – когда из низкой светло-коричневой тучки посыпали такого же цвета снежные хлопья.

Марина Яковлевна позволила в этот день больше не заниматься. Я помню, как она с теплой улыбкой следила за нами и даже ела мороженое из снега, собранного в небольшую розетку. Рыжий получил «отлично» за это задание, но все же был вынужден повторить его в обычном виде, создав фантазию «несъедобную», как сказала тогда Учительница. Семен не стал придумывать ничего нового. Он сдал Марине Яковлевне сон о лесном уголке с поляной, деревьями, обязательными животными и насекомыми, точную копию которого мы еще долго со смехом и шутками вспоминали.

В классе, к нашему огромному удивлению, до сих пор не появилась Марина Яковлевна. Вообще-то мы уже привыкли, что она может задержаться, но не так же долго! Часов в классе нет. Их не бывает и во снах, где мы плетем. Однако наше обостренное и тренированное чувство времени подсказывает, что Учительница опаздывает на урок как минимум на полчаса. Разговоры и короткие фразы учеников становятся громче, и в тот момент, когда двери открываются, в помещении стоит настоящий гомон. Шум моментально стихает, едва в дверном проеме появляется Марина Яковлевна.

– Здравствуйте, дети, – говорит она и сразу обращается к Рыжему, – Семен, будь так добр, помоги.

Мальчик вскакивает из-за парты и через секунду оказывается рядом с ней.

– Открой, пожалуйста, вторую створку, – просит Марина Яковлевна.

Семен удивленно таращится за дверь, но делает то, о чем просит Учительница. Он щелкает замками второй дверной створки сверху и снизу и распахивает ее наружу.

– Спасибо. А теперь закати это в класс.

– Хорошо, – Рыжий даже не смотрит на нее. Он скрывается за дверью, и спустя несколько секунд мы видим, как нечто «вплывает» в дверной проем. Проносится удивленный шепот, на который Марина Яковлевна не обращает внимания.

Пыхтя и отдуваясь, появляется и Семен, толкающий что-то большое, похожее на шкаф или просто вытянутый ящик. Но, что именно это такое, мы не видим – оно скрыто от наших взоров светло-зеленой накидкой. Колесики, на которых катится ЭТО, жалобно скрипят, а Марина Яковлевна говорит:

– Достаточно, Семен. Спасибо. Можешь сесть на место.

Он что-то бурчит в ответ, отдуваясь, и проходит к своей парте. Учительница сперва закрывает створку, и замки на ней щелкают сами по себе, потом – саму дверь, и только после этого поворачивается к нам. А Рыжий удивленно пялится на то, как Учительница, не касаясь, щелкнула замками на створке. Соня за соседней партой коротко смеется и отпускает какую-то шутку.

– Ну не будет же она сама заталкивать эту телегу в класс, – бурчит в ответ Рыжий.

– Сегодня, – произносит Марина Яковлевна, становясь рядом с непонятным высоким предметом, скрытым от наших взглядов накидкой, – мы начинаем новую тему.

Тишина. Ни звука не раздается в ответ. С тех пор как мы начали изучать оружие, прошло два года, и мы до сих пор продолжаем тренировки, связанные как с его «воспроизведением», так и со стрельбой. Ко мне уже прочно прицепилось прозвище Оружейник, но я не придаю этому особого значения. Во всяком случае Оружейник лучше, чем Толстый или Кучерявый. Параллельно с оружием в прошлом году мы начали изучать психологию, которая никому особо не нравится. Но Учительница говорит, что настоящий Плетущий должен досконально разбираться во всех тонкостях человеческой природы, уметь быстро распознавать страхи и скрытые фобии, от которых люди сами же и страдают. Естественно, мы жаждем стать настоящими Плетущими, поэтому с ответственностью и старанием изучаем тему. Хотя, нужно сказать, ответственность и желание имеют мало общего, поэтому Марине Яковлевне временами приходится заставлять нас учиться. На фоне этого предмета упражнения с оружием, по крайней мере для меня, – настоящая отдушина.

Учительница выдерживает паузу, приковывая к себе и без того жадное внимание, и произносит:

– Новая тема носит название «Твари», – и с этими словами резким движением сдергивает накидку с громоздкого и габаритного предмета.

Признаться, после этих слов я ожидаю увидеть какого-нибудь монстра или страшилище. Но каково же мое изумление, когда я вижу самого обычного человека, заключенного в железную клетку. Это взрослый мужчина, который по возрасту годится нам в отцы. Он одет в строгий костюм, сиреневую рубашку, похожую на женскую, и несуразный, на мой взгляд, белый галстук. В руке он держит пухлый и даже на вид тяжелый коричневый портфель.

Едва спадает накидка, как он, гневно сверкая глазами, выкрикивает в нашу сторону:

– Вы что делаете?! Да вы хоть знаете, с кем связались? Я вам такое устрою! Вы ответите за произвол! Я буду жаловаться! Я…

– Молчать, – спокойно произносит Марина Яковлевна, даже не глядя в его сторону, а мы впервые слышим незнакомые нотки в ее голосе – злые и повелевающие.

Сначала я думаю, что незнакомец ее не услышит, так громко он вопит и так негромко произносит единственное слово Учительница. Но я ошибаюсь. Мужчина осекается на полуслове и буквально затыкается, так и не закончив предложение. Он с явным испугом следит за Мариной Яковлевной, в то время как она так и не удостаивает его взглядом. Перемена в поведении настолько разительна, что удивление от этого перевешивает изумление и шок, которые мы испытываем, когда видим заключенного в плен железной клетки, как какого-то зверя, человека.

– Без разрешения говорить запрещается.

Признаться, от тона, которым сказаны эти слова, у меня по спине пробегает нехороший холодок, а Соня передергивает плечами. Учительница наконец поворачивает голову к пленнику, и их глаза встречаются.

Человек в клетке после брошенной ему приказной фразы испуганно пятится, пока не упирается в железные прутья спиной. Он глядит на Марину Яковлевну, не отрываясь, и мне кажется, что вот-вот заплачет от страха. Учительница отпускает его взглядом, отведя глаза в сторону, и в тот же миг пленник без сил опускается на пол. Кожа на его лице покрыта бисеринками пота, а враз побледневшие губы заметно дрожат.

Не уверен, что меня сейчас удивляет больше: заточение человека в клетке, поведение Марины Яковлевны или реакция незнакомца на ее слова. По лицам друзей вижу, что и они чрезмерно удивлены и поражены происходящим.

А Марина Яковлевна тем временем обводит взглядом класс – самым обычным, привычным и ни капельки не пугающим. Таким, каким она всегда смотрит на нас.

– Дети, – говорит она ровным голосом, – пусть ваше зрение не обманывает вас. В клетке заключен вовсе не человек. Нашим пленником является тварь. Вы сами с легкостью можете в этом убедиться, если проверите, «созерцая».

Этот способ зрения, названный так своеобразно, мы начинали изучать почти одновременно с темой оружия. В течение одного занятия Учительница заставляла нас «созерцать» как минимум два раза.

– Чем больше будет практики, тем быстрее вы сможете настроиться и тем дольше сможете использовать подобное зрение, – неустанно повторяла она, и нам ничего не оставалось, кроме как выполнять ее требования.

Без лишних вопросов мы приступаем к процедуре, итогом которой и должно стать особое зрение. Никто в классе не блещет умением быстро настроиться на него. Даже Клаус, и тот едва ли проводит подготовку быстрее остальных. Все, что нужно для «созерцания», – это спокойная сосредоточенность. Когда впервые мы услышали эту формулировку, решили, что никаких сложностей с этим не возникнет. Как же мы ошибались! На самом деле, оказалось чрезвычайно трудно заставить свои мысли течь спокойно лишь в одну, нужную сторону. Они постоянно разбегались будто мыши, за которыми гонится голодный кот. Любая, даже самая незначительная мелочь, будь то солнечный зайчик на стене, невесомая видимая в воздухе пыль, пятно от плохо вытертого мела на доске, негромкое дыхание друзей, даже стук собственного сердца – все это и тысяча других мелочей, на которые, казалось бы, раньше не обращал внимания, мешали настроиться нужным образом. Но время шло, и через какое-то время упорных упражнений мы практически одновременно смогли достичь определенных результатов. Марина Яковлевна никогда нас не торопила, и первых успехов мы достигли после того, как почти десять минут готовились и сосредотачивались. Я до сих пор помню, как удивился, когда вместо друзей и Учительницы в классе увидел вдруг сияющие и почти неразличимые от ярко-белого света человеческие силуэты. А вокруг не было никакого класса, только серая, как туман, пустая мгла. Конечно же, сейчас, спустя два года, нам уже не нужно десять минут, чтобы настроиться нужным образом, – хватает и минуты. Но Учительница не перестает нас «гонять» и заставляет работать все быстрее и быстрее, чтобы, как она говорила, нам хватало нескольких секунд для того, чтобы начать «созерцать». Я думаю, если мы способны достигнуть нужного эффекта за минуту, то почему бы не справиться за несколько секунд? «А в экстремальных ситуациях, – любила повторять Марина Яковлевна, – время, необходимое для подготовки к «созерцанию», нужно умножать на два». Никто не подвергал ее слова сомнению, хотя для нас все же «экстремальные ситуации» были частью какой-то еще далекой взрослой жизни.

А сейчас я несколько раз глубоко вдыхаю и выдыхаю, в первую очередь, настраивая дыхание. Я отпускаю свои мысли, и они неугомонными ласточками разлетаются вокруг. Мысли множатся нескончаемым числом. Они обо всем и ни о чем. Их так много, что, кажется, вместо меня думает не меньше сотни людей. Никакой связи нет между ними. Они совершенно разные. Бесчисленные ассоциации мелькают перед мысленным взором, будто суматошные картинки в каком-то безумном калейдоскопе. Хватит. Достаточно! Я прикрываю глаза, и беспокойные мысли, будто устав друг от друга, замирают и спустя мгновение сплетаются в единый жгут. В единую мысль. Я спокоен. Я собран и сосредоточен. Когда я открываю глаза, сначала мне кажется, что взгляд мой расфокусирован, а предметы вокруг и вся обстановка в целом начинают странно плыть и менять очертания. Все происходит быстро, и уже через несколько секунд вокруг остается лишь серое ничто. Мои друзья видятся привычными яркими светящимися силуэтами, свет которых, кстати, совсем не режет глаза. Максимум, на что я сейчас способен, – это пять секунд «созерцания». Марина Яковлевна заметно выделяется на фоне ребят, в первую очередь, яркостью, интенсивностью света, исходящего от ее фигуры, а вот рядом с ней… Рядом с ней, совсем близко, клубится черное облако непроглядного мрака. Оно небольших размеров, по крайней мере, меньше той высокой ослепительной фигуры, рядом с которой находится. При виде его у меня возникает только одна мысль: «Уничтожить!» Глаза начинают болеть, а я, словно завороженный, гляжу на эту первородную тьму. Когда резь становится нестерпимой, я смаргиваю, и ко мне возвращается обычное зрение.

– Максим! – зовет меня Учительница. – Хватит!

Я уже и сам понял, что хватит. Сколько же я «созерцал»? Слезы все текут и текут из глаз, затуманивая взор.

– Нельзя «созерцать» так долго! – слышу наставительный голос. – Ты вдвое превысил лимит. В будущем постарайся лучше себя контролировать, чтобы подобного не повторялось, иначе в самый ответственный момент ты рискуешь временно ослепнуть.

– Ого! – доносится до меня приглушенное восклицание Сони. – Это рекорд! Еще никто не «созерцал» целых десять секунд!

Пожалуй, я бы даже возгордился ее похвалой, если бы глаза не болели так сильно.

– Через минуту зрение восстановится, – слышу я успокаивающий голос Марины Яковлевны, – но впредь следи за временем и увеличивай свой лимит постепенно.

Я лишь киваю в ответ, не переставая вытирать бегущие из глаз слезы.

– Итак, – говорит она, – вы все «созерцали». Что можете сказать об этом создании?

Тишина стоит недолго. Учительница обращается к Рыжему:

– Да, Семен?

– Я видел какое-то черное облако на том месте, где он находится.

– Хорошо, молодец, – поощрительно отзывается она. – Все видели это облако?

Нестройным хором мы согласно отвечаем на вопрос, а Марина Яковлевна продолжает:

– Именно таким, как выразился Семен, облаком черного цвета видны твари, если их «созерцать». Исключений не бывает. Создания могут принимать любую форму в пределах своего первоначального объема и любой внешний вид. Они могут предстать как в облике близких и родных людей, так и в облике незнакомых. Попадая в чужой сон, первое, что вы должны сделать, – проверить окружающую обстановку, «созерцая». Если в силу различных обстоятельств вы не сделали этого сразу, используйте первую же возможность, но проверьте и оцените обстановку вокруг. И при встрече во сне с кем-либо обязательно проверяйте его таким образом.

Зрение понемногу возвращается, и размытая картинка становится четче, а предметы вокруг уже не кажутся мутными и смазанными. Марина Яковлевна не ошиблась: через минуту зрение ко мне полностью вернулось, и лишь на периферии угла обзора окружающее кажется нечетким и каким-то блеклым. Учительница все так же стоит перед нами, а в железной клетке, обняв руками колени, сидит тот, которого мы сперва приняли за человека.

– Да, Катерина? – она кивает девочке, тянущей руку.

– Скажите, твари опасны? И если да, то почему?

– Безусловно, они опасны, – строго отвечает Марина Яковлевна. – Твари – единственные наши враги, но нельзя сказать, что между нами война. Отнюдь. Они нас очень боятся и всячески избегают встречи. Исключение составляют те ситуации, когда твари объединяются в группы или крупные отряды, и тогда при встрече с Плетущим они действуют крайне агрессивно. Но, должна сказать, подобные нападения происходят крайне редко ввиду отсутствия у монстров какой-либо организации.

– А что нужно делать в такой ситуации? – с места спрашивает Рыжий, но Учительница делает вид, что не обращает внимания на это мелкое нарушение дисциплины.

– В такой ситуации, – отвечает она, – нужно действовать по обстоятельствам. На этот счет нет четких инструкций, в первую очередь, из-за того, что твари бывают самыми разными. И если вы попадаете в сон, где они находятся, предугадать их наличие невозможно. Повторюсь, они могут быть самых разных форм и обликов. Твари предстают в виде обычных людей, каких-нибудь зверей – как реально существующих, так и фантастических. Вы знаете, что Плетущий не должен поддаваться страху, но он также должен видеть и понимать разницу между смелостью и глупым желанием покончить с собой, победив так называемый страх при столкновении со слишком большим количеством тварей. Если случается так, что вы осознаете свою неспособность разобраться в сложившейся ситуации, вы должны отступить и вернуться с подкреплением, чтобы нейтрализовать угрозу или, попросту говоря, уничтожить всех тварей. Но это не значит, что вы должны поступать так каждый раз, наткнувшись на отряд монстров. Не забывайте, что в силах Плетущих менять реальности. Поэтому вы можете и вы обязаны работать с тканью сна.

– А сколько их может собраться вместе? – спрашивает с места Семен.

– Теоретически, – отвечает Учительница, – любое количество. Максимум, с которым сталкивалась я, составлял несколько десятков тысяч.

– И что вы сделали?

Затаив дыхание, мы ждем ответа. Марина Яковлевна выдерживает короткую паузу и с едва заметной усмешкой отвечает:

– Я их уничтожила.

– Вы сами это сделали? – вопрос Рыжего тонет в приглушенных восклицаниях.

– Сама, – кивает она.

– Но как?!

– Довольно просто, на самом деле. Дело было на открытой местности – можно сказать, мне повезло. Произойди столкновение в городских условиях, не уверена, что справилась бы. Часть тварей я уничтожила воздушным молотом, многократно его применив. Часть – просто скинула в разверзнувшуюся перед ними пропасть, которую я сама создала, а оставшихся – сожгла.

– Вот это да! – откровенно восхищается Семен, и ему вторит весь класс.

– Но подобное происходит очень редко, – спокойно продолжает Марина Яковлевна, – хотя известны случаи, когда тварей было гораздо больше.

– Насколько? – заинтересовано сверкает глазами Рыжий.

– Намного, – односложно отвечает Учительница, – но это не имеет отношения к сегодняшнему уроку.

Возбужденный шепот и приглушенные голоса моментально умолкают, и Марина Яковлевна продолжает в полной тишине.

– Твари, – говорит она, – это искусственные создания, а их создателями являются сами люди. Твари – это их воплощенные страхи, как скрытые, так и явные. Твари не знают жалости, они заботятся только о своем существовании. Они осторожны и трусливы поодиночке, наглы и смелы в стае. Их несложно уничтожить. Но убить того, кто кажется вам обычным человеком, даже если вы предварительно убедились, что под его обликом скрывается тварь, непросто Они хитры и изворотливы, но в то же время глупы и не способны к рациональному мышлению. Подавляющее их большинство вообще не способно к мышлению, потому что являются простейшими паразитами, simplex parasitus на латыни, которую мы, к вашему счастью, учить не будем. Итак, что представляет собой самая простая и наиболее часто встречающаяся в мире снов тварь? Как я уже сказала, люди сами создают их. Естественно, это происходит неосознанно. Если страх человека достаточно велик, он обязательно воплотится во сне в такую тварь, – Учительница кивает на пленника в клетке и продолжает: – Уничтожить ее не составляет никакой проблемы. Но! Если вы убьете одну тварь, на ее месте обязательно появится другая, и так будет происходить до тех пор, пока человек, воплощением чьих страхов является тварь, не избавится от них. Нередко бывает, что эмоции и чувства настолько сильны, что твари рождаются одна за другой, и так происходит долго, но не бесконечно. Почему? Потому что они должны поддерживать свое существование и делать это опять же за счет своего невольного создателя. Сперва твари питаются одним лишь страхом, их породившим. Но после, набравшись силы, сами становятся способны окунать сознание человека в созданные ими кошмары, от чего страха становится больше. Запомните, страх – наиболее часто испытываемое людьми чувство, самое яркое и сильное. Все без исключения чего-то боятся. Страха не испытывают только полные идиоты – я говорю о душевнобольных, чья психика повреждена. Твари питаются не просто эмоциями, они вытягивают из человека саму жизнь, но делают это настолько аккуратно и осторожно, что едва ли это сказывается на его здоровье. Хотя наяву он становится раздражительным и страдает от хронической усталости. Такой человек неохотно общается, а если и делает это, то грубо и неохотно. Но так происходит, если тварь-паразит уже не одна. Повторюсь, уничтожить их несложно – пули, да и любое другое оружие, охотно их берут, но задача Плетущего – помочь человеку избавиться от тех страхов, что рождают тварей. Безусловно, сделать это нелегко: для этого нужно досконально знать человеческую психологию и уметь пользоваться ее приемами.

Учительница делает несколько глотков воды и продолжает:

– Вкратце я рассказала о самых примитивных созданиях. Теперь так же кратко объясню и о других тварях. Позже мы будем подробно изучать их классификацию, а сейчас – только самое главное. Итак. Паразиты, питающиеся эмоциями, вытягивают из человека и его жизненную энергию. Это практически не сказывается на здоровье их донора, так как за время бодрствования он успевает восстановить ее. Но бывает и по-другому. Случается, что человек умирает, потеряв слишком много сил. Это происходит далеко не сразу, и зачастую процесс тянется не один год, но все же время от времени такое происходит. Тварь, оставшаяся без источника сил, чаще всего погибает вслед за своим создателем. Однако так происходит не со всеми из них. Очень немногие оказываются способны к короткому самостоятельному существованию, и тогда они, повинуясь инстинктам, отправляются на поиски нового донора. Такие твари уже не просто паразиты. Впитав в себя достаточно чужой жизненной энергии, они становятся обладателями некоего подобия разума. Эти твари отличаются от других даже внешне. Они более крупные, ловкие, сильные и называются similis prudens, подобные разумным – на латыни. Эти экземпляры находят другой источник сил, удовлетворяющий их потребности, и выкачивают его уже без стеснений. У людей, которые стали их донорами, резко ухудшается самочувствие. Однако летальных исходов среди них не так много, как можно было бы ожидать. Почувствовав, что человек на грани и не способен удовлетворять ее потребности, тварь покидает его и отправляется на поиски следующей жертвы. И с каждой из них монстр становится все разумнее. Известны случаи, когда отдельные твари были способны даже плести, то есть работать с тканью сна. Но подобные инциденты случаются настолько редко, что не стоит их сейчас даже рассматривать. Тем более таких тварей несложно обнаружить. Ну а что с ними бывает, когда Плетущие их находят объяснять, думаю, не нужно.

Марина Яковлевна делает паузу и снова прикладывается к стакану с водой. В классе стоит такая тишина, что я слышу, как через парту справа дышит Семен. Существо в клетке за все время монолога Учительницы так и не сдвинулось с места. Я испытываю какую-то жалость к нему. Наверное, это из-за того, что у твари человеческий облик. Или нет?

Звон стакана, который поставила Марина Яковлевна, слишком громкий – будто она специально так стукнула. Я невольно вздрагиваю от неожиданности и ловлю на себе странный взгляд Учительницы.

– О развитии тварей и их природе на сегодня все, – неожиданно произносит она, от чего я немало удивлен: времени ведь еще достаточно, или мы снова будем учить психологию?

– Но, прежде чем закончить, – снова говорит Учительница, не отрывая от меня взгляда, – я расскажу еще кое-что о тварях и их особенностях…

Ее голос доносится до меня будто через вату. Он звучит глухо и невнятно, и я вдруг понимаю, что хочу сейчас сделать.

Я не вижу удивленных взглядов одноклассников, направленных на меня. Я не слышу, как они что-то спрашивают, и не чувствую, как Соня осторожно тянет меня за руку, привлекая внимание. Я смотрю сейчас только на бедного человека, которым притворяется заточенная в клетке тварь. Я чувствую ее страдания и одиночество. Мне больно от того, что ей так плохо. Пусть она не человек, пусть паразит, но она живое существо и имеет право на жизнь так же, как и мы. Кто виноват, что ее суть и природа заставляет питаться чужими эмоциями и энергией? Она так точно, не виновата. Тварь же не убивает никого – она только поддерживает свои силы, чтобы не умереть. Кто из нас не сделал бы того же? Кто захочет умирать, если можно без особого ущерба для других жить? Никто.

Словно во сне, крохотными шажками я иду к клетке, в которой находится создание с жалобными глазами. Я освобожу его. Нельзя держать живое существо в плену железных прутьев. Пусть оно живет свободно.

С отстраненным удивлением отмечаю, что не могу приблизиться к решетке еще хотя бы на шаг. Но ноги-то мои идут! Ничего, я все равно дойду. Не сейчас, так чуть позже. Какая, в сущности, разница? А если путь займет слишком много времени, я поделюсь с существом своей энергией, чтобы оно не умерло от голода…

Да что же это, в самом деле?! Почему я не могу приблизиться к этим железным прутьям, до которых уже можно дотянуться рукой?! А почему бы и нет? Если я не могу дойти, значит, попробую дотянуться, а там глядишь…

Резкая боль острой иглой вонзается в ключицу, и я невольно вскрикиваю. Мир вокруг, словно растекшийся, моментально обретает четкость, становится невероятно резким и собранным. С удивлением отмечаю, что вместо того, чтобы сидеть за партой, я стою в шаге от железной клетки, в которой находится тварь, неотрывно следящая за мной. Боль у основания шеи длится всего лишь миг и исчезает так же внезапно, как появилась.

– Максим, – такой знакомый голос рядом.

Я оборачиваюсь и вижу Марину Яковлевну. Она держит руку на моем плече и тепло говорит:

– Сядь, пожалуйста, за парту.

И тут до меня доходит, что недавняя боль – ее рук дело. Я не знаю, что сказать. Я вообще не понимаю, почему вместо того, чтобы сидеть на своем месте, стою сейчас посреди класса.

– Что происходит? – внезапно хриплым голосом спрашиваю я и пытаюсь откашляться. Учительница протягивает мне стакан с водой.

– Выпей.

– Спасибо, – с благодарностью принимаю его и начинаю жадно пить, заливая неожиданно сухое горло. Краем глаза ловлю на себе ошарашенные взгляды ребят, но от стакана не отлипаю, пока не выпиваю его полностью.

– Спасибо, – говорю еще раз, протягивая его Марине Яковлевне.

– На здоровье, – отвечает она. – А теперь садись за парту.

Делаю шаг и вдруг замираю, как громом пораженный. Какой-то отголосок недавних чувств и желаний заставляет меня вспомнить все, что произошло за прошедшую минуту. А самое главное, я снова ощущаю желание освободить тварь. Снова? Что за нелепость?

Медленно поднимаю глаза на Учительницу и все еще осипшим голосом спрашиваю:

– Что случилось, Марина Яковлевна?

Она ловит мой взгляд, но отвечать не спешит.

– А ты сам как думаешь? – произносит она.

Как я думаю? Мысли, словно с цепи, срываются, носятся в голове, но на ум ничего не приходит. Делаю несколько глубоких вдохов и пытаюсь мысленно воспроизвести все, что произошло. Я сидел за партой, потом вдруг мной овладело абсурдное, но неодолимое желание освободить тварь. Я встал со своего места и почти дошел до нее, если судить по тому, где сейчас стою. А потом, видимо, меня привела в чувство Марина Яковлевна. Но почему я вообще решился на такое? Перевожу взгляд на клетку, из которой на меня исподлобья смотрит мужчина в строгом костюме и с глупым галстуком. Он все так же сидит на полу, обняв руками колени. Наши взгляды встречаются, но в этот момент меня зовет Учительница. Я сразу отвожу глаза, уже зная, в чем дело.

– Догадываюсь, что произошло, – стараюсь говорить спокойно.

– Расскажи нам, пожалуйста.

Я все же отступаю на шаг от решетки, прежде чем повернуться к ней спиной.

– Мне кажется, – начинаю я, едва сдерживая эмоции, – тварь смогла загипнотизировать меня и заставить вызволить ее из плена.

Шок и удивление в глазах моих одноклассников сменяются на недоумение и откровенное недоверие, но я этого не замечаю, потому что целиком и полностью поглощен обуреваемыми меня чувствами. Семен что-то спрашивает, и ему вторит Соня, даже Клаус обращается ко мне, но я ничего не слышу из-за частого и гулкого стука в висках и в груди – так бьется мое сердце. Мне кажется, оно стучит все чаще и чаще. И что-то происходит с глазами или зрением, потому что все вокруг застилает алая пелена, а дыхание перехватывает невероятно сильная ярость. Такая сильная, какой я ранее никогда не испытывал. От лютой злости, что сжирает меня изнутри, кажется, начинает кипеть в венах кровь. Не в силах сдерживаться, я разворачиваюсь к клетке и вскидываю руку. Впервые за все время учебы я плету так быстро, и спустя несколько секунд ладонь ощущает приятную прохладную тяжесть. Одним движением передергиваю затвор, досылая 9-миллиметровый патрон в ствол и, испытывая невероятное облегчение, жму на спусковой крючок. О да! Это МОИ эмоции и МОИ чувства. Они никем не навязаны и исходят только от МЕНЯ. Я в этом уверен так же, как и в своем имени. Тварь посмела залезть мне в голову, ну так пусть сдохнет за то, что такая тупая!

В замкнутом помещении выстрел звучит звонко и громко. За спиной вскрикивает Соня. Или Катя? Неважно. Привычная и уже не заметная за многочисленными тренировками отдача подкидывает ствол пистолета вверх. С трудом, но мне удается сдержаться и ограничиться лишь одним выстрелом. Я смотрю на тварь в клетке, которая совсем не мужским голосом верещит от боли, зажимая окровавленными руками рану на ноге. Гул в висках и бешеный стук сердца становятся тише. Или я не могу их расслышать из-за визга раненой твари? Не опуская пистолета, глубоко вдыхаю несколько раз. Пороховой дым приятно щекочет ноздри. Жду только одного – чтобы тварь снова на меня посмотрела. Словно в ответ на мои мысли, существо в клетке поднимает глаза, но ничего, кроме боли, на этот раз в них нет. А жаль. Я бы с огромным удовольствием прострелил ему для полноты ощущений и коленную чашечку. Тварь спешно опускает взгляд, и тут вдруг до меня доходит, что она наверняка умеет читать чужие мысли. Опускаю руку с зажатым в ней пистолетом и ставлю его на предохранитель.

– А я думала, ты заставишь меня искать для вас новый экземпляр, – сухо произносит Марина Яковлевна.

– Простите, – отвечаю я, ни капли не чувствуя себя виноватым.

– За что? – задает она неожиданный вопрос.

– Эмм… – не знаю, что ответить. – За то, что стрелял?

– Неправильно. Подумай еще раз.

– Может быть, за то, что не сдержался?

– Почти правильно, – роняет Учительница. – За то, что ты не сдержался и позволил своим оскорбленным чувствам взять верх над разумом.

После этих слов я вдруг чувствую себя, нет, не виноватым, а совсем не тем, кем я хотел бы стать: умным, сдержанным, сильным и хладнокровным Плетущим.

– Простите, – повторяю я уже искренне. – Больше этого не повторится.

– Этого не повторится, – эхом повторяет Марина Яковлевна и позволяет себе скупую улыбку. – Ты ведь мог убить тварь, но сдержался, значит, контролировал себя.

Невероятная буря эмоций утихает и окончательно сходит на нет. Я чувствую себя странно под скрещенными взглядами, в которых есть удивление, непонимание и даже страх. Марина Яковлевна смотрит на меня каким-то новым, я бы сказал, изучающим, но вполне спокойным взором. Признаться, мне становится неловко, и, не оглядываясь больше на тварь в клетке, занимаю место за партой.

– Ну что же, – нарушает молчание Учительница, – вы все стали свидетелями того, как обычная тварь-паразит способна подчинить себе чужое сознание. Чем сильнее и старше тварь, тем легче ей читать чужие мысли и делать так, чтобы ее желания становились желаниями того, на кого направлено ее внимание. И чем эмоциональнее человек, тем желаннее он как добыча, как донор. А теперь кто может сказать, почему наш пленник выбрал именно Максима?

Я уже понял. Судя по поднятым рукам, поняли это и остальные,

– Да, Семен?

– Потому что, – он встает с места, – Оружейник, то есть Максим, самый эмоциональный среди нас.

– Ты прав, но лишь отчасти, – отвечает ему Учительница. – Потому что он не столько эмоциональный, сколько несдержанный, а это говорит об отсутствии или о слабом контроле над своими эмоциями.

Вот уж не сказал бы! Я, конечно, не отрицаю того, что эмоционален, но насчет несдержанности… Наоборот, зная свой характер, я стараюсь всегда контролировать себя. У многих, с кем я общаюсь, складывается мнение, будто я чересчур необщителен и даже замкнут.

– Есть разница, – Марина Яковлевна будто читает мысли мои, – между несдержанностью в мыслях и чувствах и несдержанностью в поведении. Да, ты часто отмалчиваешься и не принимаешь активного участия в обсуждениях и разговорах на моих занятиях, но, согласись, это вовсе не значит, что ты в этот момент эмоционально спокоен.

Честно говоря, под таким углом я не рассматривал этот вопрос, и мне приходится согласиться с доводами Учительницы.

– Хорошо, что ты это понял, – кивает она в ответ.

– Вы научите быть сдержанным? – спрашиваю я, не вставая с места.

– Это будет наш первый урок, – серьезно отвечает Марина Яковлевна и обращается ко всем: – Если вы думаете, что Максим сильно отличается от вас, то ошибаетесь. Каждый из вас представляет собой яркую личность, которая не может быть неэмоциональной. Просто некоторые могут достаточно хорошо скрывать свои чувства, но на образе вашего мышления, на вашем поведении и способе принятия решений это не сказывается. Как вы видите, даже самые примитивные твари, одна из которых находится перед вами, способны управлять чужим сознанием. А уж ваше для нее – как мед для мухи. Поэтому умение защищать себя не только от физического воздействия, но и от так называемых ментальных атак является одним из приоритетных направлений в вашем обучении. Первый, самый сложный, шаг вы уже сделали. Умение контролировать мысли при подготовке к «созерцанию» – ключевой момент в вопросе подготовки защиты от воздействия тварей. Вообще существуют два способа так называемой защиты. Первый, самый простой и надежный, – это изолировать свое сознание. Чтобы вам было понятно, о чем идет речь… Вы должны представить себя камнем. Или деревом. Не просто представить, а свято в это поверить. Вы же не думаете, что у камня или дерева могут быть какие-то мысли, тем более эмоции. Когда вы настроитесь нужным образом, твари перестанут ощущать вас. Но это не значит, что они не смогут увидеть вас, если вы будете находиться в зоне прямой видимости. Подобный прием используется довольно редко, в первую очередь, потому, что подразумевает не только ментальную пустоту, которую ощутит тварь, но и состояние полного физического спокойствия самого Плетущего. А это означает, что для начала он должен где-то спрятаться и укрыться от чужих взоров. Второй способ – прямая противоположность первому, его антагонизм. Плетущий не скрывается от тварей, но в случае ментальной атаки, когда возникает угроза оказаться под чужим контролем, он бьет в ответ. И чем сильнее противопоставляемые эмоции Плетущего, тем хуже придется твари. Вам также нужно знать очень важный момент. Если Плетущий встречается с группой тварей, риск подвергнуться ментальной атаке минимален, ничтожен. Как бы странно это ни звучало, но, находясь в стае, твари не пытаются подчинить себе чужое сознание. По крайней мере, до сих пор подобного не происходило.

Я перевожу взгляд на клетку, в которой заключена тварь, и невольно наши взоры скрещиваются.

– Только попробуй, – цежу я еле слышно сквозь сжатые зубы.

Пленник отводит глаза и больше на меня не смотрит. Рана на его ноге продолжает кровоточить, но сей факт не доставляет созданию особого беспокойства.

– Пример второго способа защиты от ментальной атаки этого создания, – продолжает Марина Яковлевна, – был продемонстрирован только что Максимом.

Удивленные взгляды одноклассников останавливаются на мне, но я и сам испытываю не меньшее недоумение.

– Он сделал то, о чем я вам только что говорила, – ударил в ответ, и удар этот был довольно сильным, если тварь так бурно на него отреагировала. И пусть вас не сбивает с толку нанесенная Максимом огнестрельная рана. Гораздо больнее твари было получить ментальную плюху, чем 9-миллиметровую пулю…

Спустя год каждый из нас был способен на какое-то время погружать сознание в ментальную пустоту, становиться камнем или деревом, как говорила Учительница. Несмотря на ее заверения, что самое сложное из этого мы уже усвоили, когда изучали «созерцание», учеба по данному предмету проходила тяжело. Однако время шло, мы отдавали обучению огромное количество сил и становились более подготовленными. Мы изучали военное дело, психологию, физику, непрестанно зубрили и повторяли химию, органическую и неорганическую. Молекулярные структуры, атомные решетки, устройства того или иного вида оружия, принцип роста и развития растений, строение человеческого тела, ментальная прострация, способы воздействия на воздух, воду и почву, работа с «дверьми» – все это и многое другое мы изучали, и спустя какое-то время снова возвращались к тому же, закрепляя усвоенный материал.

Скорость. Скорость работы Плетущего, скорость с которой он плел ткань сна, скорость, с которой он мог отреагировать на угрозу: защититься и ударить в ответ. Скорость воздействия на окружающее пространство. Скорость, с которой он мог покинуть сон, избегая смертельной опасности. Скорость была нашим главным противником, с которым мы непрестанно боролись. Десятки минут, необходимых на то или иное действие, превращались в минуты, а потом – в секунды. И к моменту сдачи выпускного экзамена время, что мы тратили на работу, измерялось именно в секундах…

Шел последний день экзамена. Все индивидуальные задачи были уже сданы, и оставалось только найти выход из настоящего лабиринта сновидений. Это было групповое задание. Я прекрасно помню, как мы блуждали по мирам снов в поисках подсказки, куда двигаться дальше. Как правило, они находились у людей, которых мы должны были спасти от монстров и собственных страхов, порождениями которых эти твари, собственно, и являлись.

Мы были измотаны, потому что уже десятую ночь подряд не могли нормально выспаться и дать сознанию отдохнуть. После очередной двери, своеобразного мгновенного прохода между различными снами, мы оказались в странном месте с постапокалиптическим пейзажем. Наверное, когда-то это был город, потому что вокруг, куда ни глянь, видны развалины зданий. Многие из них сохранили высокие стены, но не оставалось сомнений, что никто не может жить в этом пугающем пустом месте.

Я помню, как мы брели по пустынным улицам, поднимая в сухой воздух грязно-рыжую пыль, как над нами висело багровое небо без солнца и луны, как мертвые здания глядели пустыми глазницами оконных проемов. Мы должны были найти зеленую дверь, но, где именно ее искать, никто не имел представления.

Нас постоянно тревожили твари. Их было много, они были разных форм и размеров. Именно в тот день я смог всецело продемонстрировать свой талант и лишний раз показать умение или, правильнее сказать, любовь к оружию. С первого дня, когда мы начинали изучать огнестрельное оружие, я понял, что это моя настоящая слабость. Я любил и до сих пор люблю стрелять, чувствовать в руке смертоносную тяжесть и приятную прохладу металла. Люблю, когда автомат по-дружески толкает в плечо, а вылетающие из него пули с огромной скоростью летят в цель. Как никому другому в нашей группе, мне удавалось легко работать с оружием, а Клаус мог только недовольно хмуриться, когда не успевал за мной. Хотя, говоря по правде, демонстрация собственных талантов волновала меня, да и остальных, меньше всего. Мы были слишком измотаны, времени оставалось мало, а зеленой двери нигде видно не было.

В последний день экзамена мы уничтожили огромное количество тварей. Учительница предупреждала, что не все из них будут фантомными. Многие будут самыми настоящими, а значит – смертельно опасными.

Мы долго бродили по мертвому городу. Больше всего он был похож на давным-давно брошенный, а не на разрушенный. Нам казалось, что лабиринту улиц и переулков не будет конца. На очередном коротком привале мы расположились на площади, чтобы контролировать как можно большее пространство вокруг. На Кате и Соне от усталости не было лиц, да и парни выглядели не лучше, хотя старались не показывать виду. Мертвые и безжизненные здания в пять-шесть этажей окружали площадь, и только с одной стороны архитектурный «ансамбль» был нарушен протяженным и высоким зданием. Его окна были темными, но еще более удивительным был купол на крыше. Я сидел на земле, как вдруг подумал… Признаться, поначалу я посчитал неожиданную мысль бредовой и сразу отмел ее, но она не давала мне покоя, заставляя рассматривать ее под разными углами. В конце концов, других идей не было.

Воспоминания о тех событиях становятся все четче, обретая форму и объем. Мне кажется, я вновь чувствую дуновение сухого горячего ветра, поднимающего грязную пыль. Будто мои глаза снова видят низкое багровое небо без солнца и изможденные лица друзей…

Я делаю несколько глотков воды, прежде чем начать говорить.

– Есть идея, – роняю я.

Ребята с вялым интересом оборачиваются и устало смотрят на меня. К этому моменту мы блуждаем по руинам города уже несколько часов, и все отлично понимают: если мы не найдем выхода до утра, весь экзамен будет провален. А при мысли о том, что придется заново его сдавать, лично меня передергивает.

– И что придумал наш Оружейник? – пытается пошутить Рыжий, и его губы дергаются в подобии улыбки.

Прежде чем ответить, ловлю на себе взгляд Клауса. Должен сказать, он ведет себя совсем не так, как обычно. О нет, он не пытается с нами говорить или по-другому показать свое доброе отношение. Если бы я его не знал, то решил, что он кажется грустным. Он не отвечает на вопросы, отделываясь кивками или покачиванием головы. Не знаю и знать не хочу, что является причиной такого поведения. Пусть хоть на голове стоит – мне все равно, как и остальным. Главное, чтобы никого не доставал и держал при себе свое мнимое высокомерное превосходство.

– Мне кажется, – начинаю я, – нам не следует убегать от тварей.

– Мы от них и не убегаем, – мрачно произносит Сергей, он же Угрюмый.

– Я неправильно выразился, – поправляюсь. – Думаю, нам следует изменить тактику.

– Что ты хочешь сказать? – устало интересуется Соня.

– То, что нужно двигаться навстречу тварям.

– Как это? – не понимает Семен.

– Куда мы собирались идти после привала? – вместо ответа спрашиваю я.

– Не знаю, – он неопределенно пожимает плечами. – Все равно, но не туда, откуда пришли.

– А я думаю, мы должны идти туда, – и указываю рукой в сторону, откуда несколько минут назад на нас была предпринята очередная атака.

– С той стороны напали твари, – задумывается Соня.

– Мне сейчас все равно, – роняет Катя. – Я так устала, что пойду куда угодно, лишь бы найти эту дурацкую зеленую дверь. Я даже думать не хочу о том, что мы можем провалить экзамен, и через год снова его сдавать. Я не выдержу, – она обреченно вздыхает.

– Выдержишь, – без тени эмоций произносит Рыжий, – потому что для подготовки будет целый год.

– Хватит! – повышает голос Соня. – Никто пересдавать экзамен не будет. Мы найдем выход. У нас в запасе есть время, но его не хватит, если мы будем ныть и спорить.

– Я не ною… – пытается вставить Катя, но я не даю возникнуть новой словесной пикировке.

– Я иду, – говорю, поднимаясь на ноги. – Кто со мной?

Кряхтя и бормоча под нос, поднимаются остальные. Да уж, вид у нас еще тот: все уставшие, грязные, но с горящими непобедимым упорством глазами. Иначе нельзя. Там, где сил не хватает, ведет воля.

Спустя полчаса блужданий по мрачным улицам я начинаю сомневаться в правильности новой тактики – двигаться туда, откуда на нас нападают твари. Кате уже не хватает сил удерживать автомат, и она использует пистолет. Соня крепится, но видно, что и она скоро перейдет на более легкое оружие, чем Калашников. Парни – Семен, Клаус, Сергей и я – стараются изо всех сил. Все уверены, что за оставшееся время мы не успеем найти выход, но все равно продолжают упорно продвигаться вперед. Хотя «вперед» – это громко сказано, потому что за последний неполный час мы успели добраться только до правого крыла большого здания на площади, того, которое с куполом. Преодолев всего сотню метров мы отбиваемся от двух яростных атак и уничтожаем приличное количество тварей.

Вблизи здания, которое мы по умолчанию назвали Ратушей, становится ясно, что оно сохранилось лучше остальных. Заглядываем в темные провалы окон и убеждаемся, что внутри до сих пор сохранились межэтажные перекрытия, но, как ни вглядываемся во мрак за стенами и как ни светим фонарями, зеленой двери не видим. Лезть внутрь нет желания больше потому, что твари появляются не из здания, а из-за него. И мы, следуя своей установке, продвигаемся дальше мимо погрызенных временем стен.

Едва миновав угол, нас снова атакуют. Твари, напоминающие пауков, ожидают нас небольшой группой. Издавая неприятное щелканье, они бросаются плотной толпой. Свинцовый шквал встречает их, останавливает и отбрасывает назад. Наши пули безошибочно находят цели – трудно промахнуться в надвигающихся сплошной стеной монстров, ведя огонь практически в упор. Все заканчивается, едва начавшись. Последняя тварь в судороге издыхает, тает в воздухе, и следующие несколько секунд слышны только щелчки вставляемых в оружие полных магазинов.

– Они ниоткуда не пришли, – запоздало отмечает Соня, вытирая с лица пот.

– Да, как будто ждали нас, – добавляет Рыжий.

– Может, мы уже близко к цели? – с надеждой говорит Катя.

– Может быть, – оглядываюсь.

– Куда дальше? – спрашивает Сергей. Кажется, что хмуриться сильнее, чем он делает это обычно, невозможно, но это не так. Угрюмый еще и сильно щурится и кривится, будто целиком съел лимон.

– Пройдем немного, – говорю я и первым шагаю вдоль стены.

Клаус за все время не сказал ни слова, хотя наравне со всеми принимает самое активное участие в отражении многочисленных атак, и темп его стрельбы уступает разве что моему. Но подобные мелочи, касающиеся его поведения, заботят нас меньше всего. Мы думаем только об одном: как бы поскорее найти выход из этого осточертевшего города.

Ветер заводит заунывную песню и принимается носиться обиженным сквозняком сквозь проломы и бреши мертвых зданий. Багровые небеса опускаются ниже, будто намереваются раздавить нас мрачной необъятной тяжестью. Пыль от ветра упорно лезет в глаза и нос, и приходится закрыть лица платками. Проходит, наверное, минута, и видимость в этой плотной завесе рыжей пыли чрезвычайно падает. Тем не менее, я могу рассмотреть кое-что интересное.

Трогаю Семена за плечо, не желая разговаривать из-за пыли, и указываю на стену Ратуши. Рыжий послушно смотрит, куда я показываю, и кивает. Следуя моему примеру, он жестами привлекает к себе внимание остальных, и до меня доносится его громкое: «Смотрите!»

То, на что показывает Рыжий, по меньшей мере, необычно. У Ратуши с этой стороны практически нет стены. Два нижних этажа скрыты от наших взглядов кирпичной кладкой. Выше видны «внутренности» здания, будто бы стена развалилась. Словно по приказу, взбесившийся ветер прекращается, хотя пыль еще несколько минут висит в воздухе. В тишине, которая кажется мне оглушающей, Семен шепотом говорит:

– Дверь.

В ту же секунду воздух взрывается нашими радостными криками. Но мы быстро успокаиваемся и принимаемся решать, как добраться до пятого этажа, на котором сквозь пролом все более отчетливо виднеется кусок белой стены и ярко-зеленая дверь с круглой металлической ручкой. Спустя всего минуту коротких обсуждений мы решаем забраться в здание через оконные проемы и уже внутри искать лестницу на верхние этажи. С горящими глазами и веселыми шутками – и откуда только силы взялись! – мы пробираемся внутрь, помогая девочкам, и отправляемся на поиски лестницы.

Темные коридоры и переходы встречают нас угрюмой пугающей тишиной. Мне приходится довольно резко осадить чрезмерно развеселившегося Семена:

– Не шуми.

– Да ладно, Макс, мы уже у цели. Осталось только подняться на пятый этаж и…

– Не шуми, – злым голосом повторяю я, заглядывая ему в глаза.

– Ты чего? – удивляется Рыжий.

– Здесь могут быть твари.

Мои слова повисают в воздухе мрачным предостережением и заставляют друзей утихнуть. Замечаю, как Клаус одобрительно кивает, а Сергей снова хмурится и недовольно щурит глаза.

– Ты прав, – говорит Соня, – нам еще рано радоваться и шуметь тоже нельзя. Может быть, здесь действительно есть твари.

– Давайте разделимся, – предлагает Семен. – Так мы быстрее найдем путь наверх. Нас шестеро, разделимся на две группы по трое.

– И как же ты дашь знать остальным, если первым найдешь лестницу? – спрашивает Катя, и все недоуменно смотрят на нее.

– А это что? – Рыжий достает из-под рубашки ожерелье из табичей.

– А, ну да… – растеряно отвечает она и добавляет устало, – Я уже ничего не соображаю.

– Идея неплохая, – говорю я, – но, по-моему, рискованно разделяться и дробить наши силы. Можно ведь и в самом деле наткнуться на тварей.

– Если это произойдет, свяжемся друг с другом, хотя о нападении сразу станет известно по выстрелам, – приводит в свою пользу разумные доводы Семен.

– Хорошо, я – за. Так мы действительно имеем больше шансов найти лестницу быстро, чем если будем двигаться одним отрядом.

– Я тоже за, – соглашается Соня.

– И я.

– Я тоже.

Клаус снова ничего не говорит, но кивает, когда все смотрят на него.

– Кто с кем идет? – оглядываю ребят.

– Я пойду с Семеном, – сразу говорит Сергей.

– Я с вами, – тут же добавляет Катя.

– Хорошо, значит, мы с Соней и Клаусом идем второй группой.

– Договорились.

– Тогда расходимся.

Здание оказывается большим и со множеством коридоров, тупиков и переходов. Но все равно мы часто видим друзей из другой группы. Вскоре наши пути расходятся, и мы теряем друг друга из виду окончательно. Соня, по моей просьбе, каждые несколько минут связывается с Катей, проверяя, как проходят поиски и все ли в порядке.

Мрак темных коридоров неохотно отступает перед светом электрических фонариков, а звуки шагов глотает толстый слой пыли на полу. Вдоль стен расположены дверные проемы. Они ведут в небольшие помещения. На их проверку уходит гораздо больше времени, чем хотелось бы. «Созерцать» на ходу довольно тяжело, а специально останавливаться для этого никто не хочет. Если бы это был обычный сон, никто не стал бы пренебрегать «созерцанием», но здесь и сейчас твари могут появиться в любой момент из ниоткуда. Можно «созерцать» и никого не видеть, а через секунду уже прет толпа монстров. Такое было и не раз. Поэтому мы не утруждаем себя «созерцанием».

Тут и там на стенах, потолке и на полу видны небольшие трещины. Изредка в коридор, по которому мы двигаемся, проникает свет из помещений слева – в некоторых из них есть окна. Свет льется неровным багрянцем и ускоряет проверку комнат с этой стороны.

Спустя четверть часа осторожных блужданий по темным коридорам мы попадаем в большое помещение с высоким потолком. Здесь намного светлее, поскольку свет проникает сквозь высокие окна. Судя по всему, когда-то это был холл, из которого на площадь, где мы недавно располагались на короткий привал, выходит несколько широких дверных проемов.

– Площадь, – шепот Сони за спиной. – Мы там были.

Ничего ей не отвечаю, отделавшись лишь легким кивком. Клаус пытается обойти меня сбоку, чтобы выйти в холл, но я придерживаю его за руку и в ответ на недоуменный взгляд показываю на пол, где в глубокой пыли отчетливо просматриваются следы. Парень следит за моим взглядом и, увидев следы, напряженно сжимает губы. Спустя секунду и Соня обращает внимание на цепочки отпечатков чьих-то конечностей – ничего общего с человеческой ступней они не имеют. Девушка сдавленно охает и отступает за наши спины. Судя по количеству следов, незваных гостей не меньше дюжины. Попав внутрь с улицы, они прошли через холл и углубились в здание в сторону Семена и его группы.

– Свяжись с Катей, – еле слышным шепотом обращаюсь к Соне, – и предупреди, что в здании твари.

Девушка кивает, достает ожерелье из табичей, выбирает нужный и концентрируется на нем. В ту же секунду мертвая тишина взрывается гулким треском автоматной очереди и громкими криками, перемежаемыми иными звуками, походящими на рычание.

– За мной! Быстро! – бросаю я ребятам и выбегаю в холл, направляясь туда, где гремят выстрелы. Отчетливо слышу искаженные замкнутым пространством двойные автоматные очереди и редкие, почти неслышные на их фоне, хлопки пистолетных выстрелов. Ну да, Катя же отказалась от автоматной тяжести!

– Максим! – догоняет меня испуганный вскрик Сони.

Я невольно вздрагиваю, услышав страх в ее голосе, оглядываюсь и сразу поднимаю автомат. Сквозь дверной проем, ведущий на площадь, и сквозь стрельчатые окна пробираются твари. Мой разум все еще пытается анализировать увиденное, а палец уже вдавливает спусковой крючок и дает путь стремительной неотвратимой смерти. Краем глаза отмечаю, что Клаус открывает огонь с заметным опозданием, практически одновременно с Соней. Звуки автоматных очередей за спинами, где ведет бой вторая группа, тонут в грохоте наших выстрелов.

На этот раз тварями оказываются жуткие создания с человеческим телом, но вместо ног у них – змеиные хвосты. От страшного взгляда их широких белесых глаз становится не по себе, и это подстегивает нас обороняться эффективно. Мы успешно сдерживаем натиск монстров, пока у Сони и Клауса не заканчиваются патроны. Я использую боезапас экономнее, потому что веду огонь одиночными выстрелами. Монстры подступают близко, пока ребята меняют магазины. Теперь твари уже внутри здания. Считая про себя секунды, когда же Клаус или Соня наконец заменят магазины, опустошаю свой рожок. Не трачу время на «воспроизведение» нового, выхватываю из кобуры Берету и открываю огонь, ни разу не промахнувшись. Наконец-то! Не успеваю я дострелять обойму, как автомат Клауса снова начинает стучать, а спустя несколько секунд к нему присоединяется Соня. Почему Клаус так долго возился? Целых семь секунд! Я прекрасно помню, что он в состоянии «достать» автомат за неполные пять секунд. Решив не забивать голову неуместными вопросами, концентрируюсь на атакующих монстрах, которых, несмотря на большие потери, меньше не становится. Мы дважды меняем позиции, уходя то влево, то вправо от заволакивающего порохового дыма выстрелов.

Яростный натиск тварей заметно ослабевает, когда мы отстреливаем по три магазина каждый. Монстры не оставляют попыток добраться до нас, пока последний из них не падает замертво. Все оказывается кончено за несколько минут. Ожидаемая, но с другой стороны неожиданная атака захлебнулась, и последний наш враг исчезает, погибнув в безрассудной попытке добраться до нас.

В безмолвии слышно протяжную заунывную песню усилившегося ветра и наше громкое хриплое дыхание. Нет, больше тварей не видно. Похоже, мы перебили всех.

Не сразу до меня доходит, что тишину не нарушают автоматные очереди со стороны Семена и ребят. Я суетливо извлекаю ожерелье из табичей, выбираю нужный, сосредотачиваюсь и вызываю перед внутренним взором образ Рыжего.

– Что? – отрывисто бросает он, и я вижу его бегущим по ступеням.

– Как дела?

– Лестницу мы нашли, – с отдышкой отвечает Семен.

– Я вижу. У вас был бой?

– Да, – он оглядывается назад и, повысив голос, кричит: – Быстрее, быстрее! Серега, не отставай!

– Куда вы бежите? – не понимаю я. – Подождите нас.

– С удовольствием так бы и сделали, – у него даже получается изобразить слабое подобие улыбки, – вот только тварь, что гонится за нами, не позволит нам!

– Какая тварь?

– Не знаю, Макс, но пули ее не берут!

– Она одна?

– Была одна. Остальных, что поменьше, мы перебили.

– Где вы сейчас?

– Поднимаемся на пятый этаж. Надеюсь, успеем добраться до двери раньше, чем тварь догонит нас.

До меня доносится тоскливый вой, слышный как через табич, так и без него, отчего кажется, что он двоится и гулким эхом звучит вокруг.

– Вот, опять она воет! – мне кажется или на самом деле я слышу в голосе друга панические нотки? – Ладно, Макс, будьте осторожны, а мы попытаемся как можно быстрее добежать до двери.

– Понял тебя. Удачи.

– Вот еще что, – задыхаясь от отдышки, бросает он.

– Слушаю.

– Ага! Я уже вижу дверь! Быстрее! Серега, быстрее! – до моих ушей доносится испуганный вскрик Кати. – Когда мы уйдем через дверь, снова вызови меня по табичу, и я вернусь.

– Я могу прямо сейчас вытянуть вас к себе, если вы не успеваете, – быстро отвечаю я.

– Нет, сейчас не надо, – он резко машет головой. – Мы успеем, к тому же Катя слишком устала, чтобы снова бегать по этажам. И Угрюмый, похоже, ногу подвернул – еле бежит.

– Ты тоже не в лучшей форме.

– Ничего, потерплю, а вам лишний ствол не помешает.

– Заперта! – слышу отчаянный крик Кати.

– В сторону! – рычит Семен. – К черту!

Я вижу, как он на миг замирает, а в следующую секунду обрушивает на дверь сильнейший удар ногой. Что-то громко хрустит, звякает, и зеленая дверь широко распахивается, открывая выход из этого сна.

– Катя, пошла! Серега, давай! Все, Макс, до встречи! – кричит Рыжий и бросается в дверной проем, оглянувшись напоследок и охнув при этом изумленно и испуганно.

Я прерываю связь и поворачиваюсь к Соне и Клаусу.

– Ну что там? – сразу спрашивает меня девушка.

– Они выбрались, – коротко отвечаю я.

– Без нас?! – недоуменный взгляд.

– У них не было выбора, – поясняю ей. – За ними гнался какой-то монстр.

– А стрелять в него они не пробовали? – сколько же сарказма в ее голосе!

– Семен сказал, что пули не берут тварь.

– Как это?

– Не знаю, – пожимаю плечами.

– И что же нам делать?

– То, что и планировали, – искать лестницу на пятый этаж.

– А как же монстр?

– Что-нибудь придумаем. В крайнем случае убежим. Ребята же смогли, значит, и мы сможем.

– Было бы здорово, если бы Рыжий смог вытянуть нас к себе, – с сожалением произносит Соня.

– Ты же знаешь, что правилами экзамена это запрещено, – напоминаю ей.

– Это и плохо, – шумно вздыхает она.

– Ладно, пора идти, – говорю я и обращаюсь к парню: – Клаус, Семен сказал, пули не берут ту тварь, что гналась за ними.

Он лишь кивает в ответ.

– Поэтому, думаю, нам нужно вооружиться посерьезней, – и поясняю на удивленно поднятые брови: – Меняем автоматы на ружья.

Клаус задумчиво кивает, потом перекидывает за спину автомат и спустя пять секунд сжимает в руках Браунинг Ауто-5 – дробовик 12-го калибра с пятью патронами в магазине. Как и автомат Калашникова и еще несколько видов стрелкового оружия, Браунинг являлся обязательным к изучению.

– Можно я с автоматом буду? – просит Соня. – А то Браунинг такой тяжелый!

– Конечно, – киваю ей, не уточняя, что неполные четыре килограмма – вовсе не большой вес.

Устройство самозарядных ружей гораздо проще автоматического оружия, поэтому «воспроизводить» их легче и быстрее. Существенный минус у них – небольшое количество патронов, которыми можно снарядить подствольный магазин. Свой дробовик я «достаю» за три секунды. Им оказывается полюбившийся мне 5-зарядный Бенелли М2 с пистолетной рукояткой. Ухватистый и удобный, он приятной тяжестью нагружает руки. Честно говоря, я очень сомневаюсь, что какой-нибудь монстр сможет устоять под огнем нашего оружия. Пули 12-го калибра, что в переводе на понятную метрическую систему означает чуть больше 18 миллиметров, могут не просто остановить любое создание, но и нанести ему серьезные, несовместимые с жизнью повреждения.

Ловлю заинтересованный взгляд Клауса на моем Бенелли. Изучением этого дробовика, как и другого оружия, которое не входит в обязательную общую программу, я занимался самостоятельно. Поэтому он вызвал такой интерес у Клауса.

– Вперед, – командую я.

– Как мы найдем лестницу? – спрашивает на ходу Соня.

– Пойдем по следам, – указываю рукой вниз, где отчетливо видны отпечатки конечностей тварей. – Они выведут нас, куда нужно.

Едва мы покидаем холл и углубляемся в лабиринт коридоров, нас снова окружает тьма. Следы, как тропинка в дремучем лесу, ведут к цели. Временами они совершают крутые повороты, но в целом не отклоняются от единого направления. Неприятный холодок пронзает мое тело, когда я вижу, что некоторые тропинки перемещаются с пола на стену, будто твари пронеслись по ней и оставили светлые борозды, раскрошив кирпичную кладку.

К нашему удовлетворению цепочка следов не множится и не разветвляется, значит, твари двигались целенаправленно и единой группой. Таким образом, нам не приходится проверять каждое помещение, каждый закуток или тупик, мимо которых проходим. Они лишь провожают нас темными угрюмыми провалами, оставаясь за спиной.

Несколько раз доносится знакомый вой монстра, что гнался за Семеном, Катей и Сергеем. Он каждый раз неожиданно нарушает безмолвие мертвого здания, его пустых стен и темных помещений. Я никак не могу к нему привыкнуть и невольно вздрагиваю, когда его слышу, а Соня тихо ойкает. Вот снова он раздается где-то над нашими головами, и гулкое эхо, отражаясь от стен, подхватывает тоскливый зов.

Мы выходим в небольшой холл. Лучи фонарей прыгают по стенам и потолку.

– Лестница! – обрадовано извещает Соня.

Действительно, в электрическом свете отчетливо видны ступени, уходящие широким пролетом вверх. Цепочка следов, по которой мы попали сюда, исчезает, потому что пыльный покров на полу практически отсутствует.

– Здесь был бой, – задумчиво роняю я, изучая обстановку. Яркий луч фонаря выхватывает из мрака оспины от попаданий пуль, которыми покрыты стены. Видимо, ребят атаковали, едва они вышли к лестнице. Судя по всему, они оказались здесь, пройдя по одному из трех коридоров с противоположной стороны зала.

– Мы пойдем по лестнице? – шепотом спрашивает Соня.

– Да. Хотя я бы поискал другой путь наверх, в обход бродящей где-то там твари, – отвечаю я и добавляю: – Но так как времени у нас почти не осталось, пойдем здесь.

Широкий лестничный пролет на второй этаж на полпути обрывается. Он упирается в стену и, развернувшись в обратную сторону, раздваивается на два более узких лестничных марша. Они и выводят на верхний этаж. Здесь заметно светлее, потому что в стене над лестницей есть окна, через которые льется свет.

– Это противоположная стена, – говорит Соня, ступая за мной. – Получается, мы прошли здание насквозь.

– Да, если бы знали, зашли бы в Ратушу с этой стороны, – отвечаю я. – Наверняка здесь есть и вход.

Второй этаж встречает нас настороженной тишиной небольшого зала с отходящими в разные стороны темными коридорами. Не задерживаясь, мы приступаем к подъему на следующий этаж по широкому пролету. Он тоже раздваивается на половине подъема там, где ступени упираются в стену и разворачиваются в обратную сторону.

В пыли отчетливо видны следы трех пар ботинок. Но, сколько я ни всматриваюсь, больше никаких следов не вижу. Откуда же взялся монстр, что гнал ребят? Или он появился этажом выше, или… Невероятно близкий нечеловеческий стон заставляет нас вздрогнуть и неподвижно замереть, когда мы уже практически достигли третьего этажа. Вслед за ним доносятся другие звуки: то ли цокот, то ли щелканье – непонятно. Клаус, который идет последним, тихо поднимается на несколько ступеней и останавливается слева от меня. Минуту мы стоим без движения и держим на прицеле верхний край лестницы, до которого остается несколько метров. Вытираю об одежду немилосердно потеющие ладони и со смесью страха и нетерпения жду, когда наконец покажется хозяин страшного воя, этот неуязвимый монстр. Однако время идет, а тварь не появляется. Спустя еще минуту полной тишины я привычным жестом руки показываю: «Вперед».

Ступенька, еще одна. Вот уже виден потолок этажа. Одновременно с Клаусом мы выныриваем из-за верхнего края лестницы и, лихорадочно водя оружием из стороны в сторону, шарим лучами фонарей по залу. Никого. А вот и следы. Клаус кивает, когда я указываю на них.

До четвертого этажа мы добираемся спокойно, не потревоженные посторонними звуками. Разве что сквозняк в коридорах шелестит пылью, будто что-то нашептывает нам. Багряный свет все так же льется сквозь небольшие окна, окрашивая лестницу в мрачные кровавые тона.

Следов Семена и ребят не видно: их скрывают отпечатки лап твари. На что они похожи? Не знаю, хотя в голову приходит сравнение с дождем, когда он только начинается, и его первые капли оставляют в дорожной пыли свои частые отметины.

Тоскливый вой неизвестного монстра застает нас на подъеме между четвертым и пятым этажами. Лишь половина лестничного пролета остается до верхних ступеней, когда заунывный полувой-полустон настигает нас снизу и на несколько мгновений заставляет оцепенеть.

– Шевелись! – бросаю я резко, потому что отчетливо понимаю: монстр взял наш след. Не нужно повторять дважды, и через мгновение мы, перескакивая через несколько ступеней, оказываемся на пятом этаже. Следы отчетливо указывают направление, поэтому не нужно гадать, куда двигаться. Коридор со следами зияет темным зевом, но ни одной твари мы не видим.

– Максим! – зовет меня Соня громким шепотом из коридора. – Ты что?! Бежим!

Я отчетливо слышу цокот снизу.

Что я делаю?

– Клаус! – кричу, уже не таясь, и тварь внизу отвечает мне леденящим завыванием.

– Что? – он впервые за день заговорил.

– Отведи Соню к двери!

– Нет! – девушка бросается в мою сторону, но Клаус удерживает ее за плечо и, кинув на меня прощальный взгляд, тянет за собой.

В темном коридоре видны всполохи фонарей, но я не смотрю в ту сторону, а разворачиваюсь к лестнице. Перед тем как начать плести, успеваю подумать: как жаль, что монстр не фантом, ведь призрачные и бестелесные создания не могут оставлять следов.

Снова ступаю на лестницу и осторожно заглядываю за ступени вниз. Пока ничто не нарушает воцарившуюся тишину. В багровом свете лестничный марш хорошо виден для того, чтобы я мог не думать о дополнительном освещении.

Едва ощутимая вибрация и такое же ненавязчивое тепло греет мою кожу чуть ниже шеи. Как не вовремя! Но игнорировать вызов нельзя, и я, спешно просунув руку под одежду, нащупываю табич.

– Что? Я слушаю!

– Макс, это Семен…

– Я понял. Что ты хотел?

Передо мной предстает взволнованное лицо друга, чьи глаза тревожно шарят по мне и заглядывают за спину. Видимо, он пытается понять, где я нахожусь.

– Почему ты еще не прошел в дверь? Где ты?

– Я на лестнице.

– А Соня с Клаусом?

– Они скоро должны быть у вас, – отчетливо вижу нашу классную комнату за его спиной и Катю с Сергеем, устало развалившихся на стульях.

– А ты?

– А я здесь.

– Что ты задумал?

– Ничего сверхъестественного, – отвечаю ему, снова бросая взгляд на лестницу внизу. Пока никого и ничего не видно.

– Макс, осталось всего полчаса до истечения времени! – повышает голос Рыжий. – Не глупи! Двигай к двери! Там идти-то пару минут!

– Я знаю.

– Так что же ты ждешь?

– Тварь, которая так вас напугала.

Несколько секунд он ошарашено глядит на меня, а потом взрывается:

– Да что ты творишь?! Мы провалим экзамен, если ты не успеешь вовремя покинуть этот мир!

– Не ори, не глухой! – резко осаживаю его.

Семен осекается и в непонимании глядит на меня.

– Послушай, – скороговоркой начинаю я, – для меня это важно. Ты помнишь, что вбивала в нас Учительница все эти годы? Помнишь?

– О чем ты?

– О страхах! О наших страхах, Семен! Нельзя бежать от них, иначе грош нам цена как Плетущим! Мы не можем, мы не должны! Это все! А теперь не мешай мне. Монстр скоро будет здесь, а я еще должен подготовиться.

Рыжий сникает под моим яростным напором, но мне сейчас некогда вести разговоры, потому что мы оба прекрасно понимаем, о чем идет речь и что значат мои слова.

– Ты прав, – негромко роняет он.

– Что? – я не слышу.

– Ты прав! – и сразу добавляет: – Макс, вытяни меня к себе!

– Нет, Сема, времени нет! – спешно выкрикиваю и вижу, как на ступенях подо мной появляется монстр. – Все, увидимся! Конец связи!

Время разговоров действительно вышло, и я чувствую, что у меня не остается даже тех нескольких секунд, чтобы вытянуть к себе друга. Да это и не нужно, потому что в моих планах для него места нет. К тому же Рыжий уже покинул сон, а правилами экзамена запрещено вытягивать через двери-переходы кого-либо из одноклассников.

Еще раз бросаю взгляд вниз, чтобы убедиться, что тварь продолжает вытягиваться на лестницу. Первая ассоциация при взгляде на нее – сороконожка, огромная мокрица. Не меньше полутора метров в ширину, она продолжает выползать на лестницу, а звук ее бесчисленных лапок, противно цокающих по полу, тревожит слух и заставляет нервно напрячься. Багровый свет отражается от ее спины, покрытой черным панцирем или хитином – не знаю, что это за покрытие такое… Монстр кажется еще более зловещим.

– Значит, пули тебя не берут, – бормочу под нос и выдергиваю одну за другой предохранительные чеки из гранат. – А как тебе это?

Откидываю две металлические сферы так, чтобы они через пару секунд оказались на пути следования омерзительной твари. Быстро падаю на пол, закрывая голову руками.

«Бам! Бам!» – пол подо мной дважды вздрагивает. Пыль попадает в нос и рот. Чихаю, вскакиваю на ноги и выглядываю вниз, за край лестницы, где в клубах дыма и пыли видна длиннющая черная туша. Она извивается на ступенях, бьется об них и спустя несколько секунд скрывается из виду, уползая обратно, откуда появилась.

Я снова чувствую вызов по табичу, но на этот раз плюю на все предписания и блокирую его, чтобы лишний раз меня никто не тревожил. «Достаю» бутылку с водой и пытаюсь открутить крышку. Проклятье! Надо было просто стакан с водой «достать»! Наконец упрямая пластмасса поддается, и я щедро лью воду на лицо, смывая грязь. Отбрасываю полупустую бутылку в сторону, не выпив ни глотка – настолько я поражен случившимся. Признаться, в голове не укладывается, что после двойного взрыва монстр не погиб. Мало того, похоже, он оказался даже не ранен, потому что следов крови, или что там у него внутри, я не заметил. Плохо! Но куда же он делся? Честно говоря, никакого желания идти искать его у меня нет. Это уже не победа над страхами, это победа глупости над разумом – иначе не скажешь. Тем не менее, нужно что-то решать, поскольку время уходит. Неприятный холодок сжимает внутренности, когда в голову приходят мысли о том, что и тяжелые пули 12-го калибра могут не остановить монстра.

– Ладно, – снова бормочу я, – жду тебя, урод, две минуты, а потому ухожу отсюда. Некогда мне с тобой воевать.

Словно в ответ на мои слова, по всему зданию – от первого этажа до последнего – проносится тяжелый тоскливый вздох, а потом – заунывный и странно приглушенный вой. С каждой секундой звуки усиливаются, и в тот же миг у меня из-под ног уходит пол. Неестественный звук еще блуждает зловещим эхом по мертвому зданию, а я уже поднимаюсь с пола, на котором внезапно оказался.

– Это еще что такое? – дрогнувшим голосом спрашиваю я и чувствую, как по спине тоненькой струйкой бежит ледяной пот. Липкий страх запускает свои щупальца в мое сердце и сжимает его, а я предельно ясно понимаю, что нужно уходить и немедленно.

В следующую секунду вижу, как на ступенях внизу появляются сразу две твари – совершенно одинаковые, такие же мерзкие и уродливые. Мгновение я наблюдаю за быстро взбирающимися по лестнице монстрами, а потом, не придумав ничего нового, швыряю пару гранат. Слитный грохот разорвавшихся «эфок» поднимает с пола пыль, а злой свист осколков над головой неприятно царапает слух. Спешно вскакивая, выглядываю вниз и, к своему разочарованию, граничащему с раздражением, отмечаю, что оба монстра не понесли заметного урона. Да, они судорожно бьются на ступенях, но не более того.

– Да что же такое?! – в сердцах бросаю я. – Ну уж нет, я заставлю вас пожалеть, что вообще на свет появились!

Сколько у меня осталось времени? Судя по всему, немного. Нужно спешить, чтобы успеть к двери, до которой добираться еще несколько минут.

Думаю, сейчас самый подходящий момент использовать новую заготовку. На этот раз в моих ладонях оказываются металлические цилиндры. Раз чека, два чека – обе гранаты вниз. А теперь – отпрыгнуть подальше. Взрывы звучат гораздо тише, но то, что начинается после них, я совершенно не ожидаю. Протяжный вой, полный злого негодования, накатывает нарастающей волной, и кажется, ничего в этом мире, кроме него, не остается. Страшный звук словно окутывает меня со всех сторон, обволакивает пеленой ужаса и заставляет сердце сбиться с ритма.

Хоть и не сразу, но мне наконец удается подняться. Пол все время выскальзывает из-под ног, только мне все же удается сохранить равновесие. Едкий дым удушливой волной поднимается снизу – оттуда, где разорвались фосфорные гранаты. Я прекрасно знаю, что он крайне ядовит, но их нужно было использовать. А заодно и проверить результат действия. Максимум, что я позволяю себе, – это натянуть на нос нашейный платок, хотя бы так обезопасив легкие. Едва не валюсь вниз, когда пол в очередной раз брыкается и выскальзывает из-под ног. Приходится очень и очень осторожно выглядывать за край лестницы.

– Ну что, сожрали? – выдавливаю я, глядя на то, как монстры внизу бьются в диких конвульсиях, пытаясь стряхнуть с себя разъедающий их плоть белый фосфор. Меня едва не выворачивает от вони, когда ядовитое вещество въедается в тела мерзких тварей с громким шипением. Ну, если и сейчас они не сдохнут, тогда не знаю, что делать.

– Эй! Что тут у тебя?! – слышу громкий крик за спиной. От неожиданности я едва не стреляю в ту сторону не глядя.

– А ты что тут делаешь?! – резко бросаю я подбегающему Клаусу.

– Пришел помочь, – уж от него я точно не ожидал помощи.

– Где Соня?

– Она уже ушла, я проводил ее, – отвечает Клаус, кашляя.

– Нос прикрой и рот, – спокойнее говорю я.

– Что там за монстр? Пули действительно его не берут? – спрашивает он, натягивая на нос платок.

– Там не один монстр, их двое, – вижу удивление в его глазах, – и еще что-то внизу. Не знаю, что именно, даже и не спрашивай. Но точно могу сказать, что оно чертовски большое.

– Это оно такие звуки издает?

Неужели я вижу страх в его глазах?..

– Да, – отвечаю я, – а теперь обожди с расспросами.

– Нам нужно уходить. Время заканчивается, – строго говорит Клаус.

– Я тебя не держу. Уходи.

– Если ты не успеешь уйти, – недовольно бросает Клаус, и я узнаю в этом недовольстве его прежнего, – вся группа не сдаст экзамен, и через год нам придется пересдавать его.

– Ты забываешь, что значит сдача этого экзамена, – не скрывая раздражения от того, что приходится тратить время на разговоры, отвечаю я. – Если мы сдадим его, значит, получим право называться Плетущими, так?

– Так, – он явно не понимает, к чему я веду.

– А теперь скажи мне, что ты будешь делать, если, нет, не так… когда ты столкнешься в одном из снов с такими тварями? – взмахиваю рукой в сторону лестницы. – Что ты будешь делать без помощи друзей и Учительницы?

– Не знаю, – теряется он, но почти сразу добавляет: – Плести!

– Ну так плети сейчас!

– Не могу, ты же знаешь. Такие условия. Никто не может…

– Тогда о чем речь? Условия могут повториться!

– Тогда не знаю.

– А я знаю, – отрывисто швыряю слова. – Ты уйдешь из этого сна, покинешь его, не закончив работу. И кто-то из людей пострадает или не получит от тебя необходимой помощи. Так скажи мне теперь, какой же из тебя будет Плетущий, если ты пойдешь на поводу у своего страха и отступишь перед монстром, оставив его в кошмаре какого-нибудь бедолаги?!

Клаус пытается что-то возразить мне, но я не даю.

– Так вот я считаю, что лучше еще год просидеть за партами, чем стать так называемыми Плетущими, которые, испугавшись великого, со временем станут бояться и малого. Все, мне больше некогда разговаривать. Хочешь идти – иди. Если нет, не мешай и не отвлекай меня!

– Ты прав, – говорит Клаус, когда я отворачиваюсь к лестнице, – нельзя убегать от своих страхов.

Киваю в ответ, не поворачивая головы – я полностью поглощен созерцанием дергающихся в конвульсиях монстров. Какие же они длинные! Если бы не многочисленные конечности, можно было бы подумать, что мы имеем дело не с гигантскими насекомыми, а с крупными змеями.

Утихший вой снова набирает силу, но теперь, я слышу в нем горячую незамутненную ярость. Он перемежается каким-то утробным рыком, и страх снова напоминает о себе. Я оглядываюсь и вижу перепуганные глаза Клауса. Мое внимание привлекает карабкающаяся по стене справа от нас трещина. Она не спеша поднимается от пола и внезапно оказывается под потолком. От нее во все стороны бегут другие, поменьше. Клаус следит за моим взглядом и сдавленно охает.

– Максим, нужно уходить отсюда, – он впервые за много лет называет меня по имени, – становится слишком опасно, и никакой смелости нет в том, чтобы погибнуть под развалинами здания.

Словно подтверждая его слова, с потолка осыпаются мелкие камни и какие-то осколки, а трещина, извиваясь, протягивается над головами. Приходится признать, что Клаус прав. Нет большей глупости, чем завалить экзамен так нелепо.

– Хорошо, – говорю я, – действительно становится слишком опасно. Нужно уходить.

В последний раз бросаю взгляд на ступени, где вздрагивают туши монстров. Когда же они издохнут? Собираюсь отворачиваться и замечаю нечто, что заставляет меня замереть на месте. Минуя уже неподвижных тварей, на лестницу выползают новые. Они выглядят точь-в-точь как их сородичи: длинные вытянутые черные тела с хитиновыми панцирями, которые сквозь пыль и дым скупо отражают багровый свет из окна.

– Что там? – спрашивает Клаус, увидев, как изменилось мое лицо.

– Монстры, – не узнаю своего голоса.

– Что? – он моментально оказывается рядом и выглядывает вниз.

– Что за чертовщина… – бормочу я.

– Уходим! – парень дергает меня за рукав.

– Постой.

– Нет времени! Нам нужно уходить! – кричит он.

– Тихо! – рявкаю я. – Не мешай!

Озарение наступает, будто вспышка. Никакие это не твари! Нет, это твари, но не отдельные особи. Каким же я был глупцом, если сразу не понял их природу! Ни одно создание не выживет после близкого взрыва фосфорной гранаты. Будь эти монстры отдельными особями, они бы уже исчезли, сдохнув. Но они продолжают находиться там, где лежали, без малейших признаков жизни. Вот почему они кажутся такими длинными и вот почему невозможно увидеть их хвостов. Твари являются ничем иным, как щупальцами – конечностями огромного монстра, засевшего в здании. Проклятье! Но что делать?! Смешно и безрассудно пытаться добраться до его туловища, потому что эта попытка заранее обречена на провал, по крайней мере, в наших условиях. Знать бы заранее, что в здании засело такое чудище, можно было бы просто уничтожить саму постройку. Если бы не дверь, если бы только не выход из этого мира…

Гигантские щупальца достигают середины лестницы там, где она упирается в стену и двумя пролетами поуже поднимается на этаж. Шум, который издает в глубине здания монстр, нарастает, вязкой патокой страха заполняет собой эфир. Мне кажется, будто я перестаю слышать собственные мысли. Слепо ткнувшись в стену, щупальца ползут по ней в разные стороны: вверх, влево и вправо. Клаус, застывший рядом со мной, со злым лицом вскидывает свой Браунинг и прицеливается в чудовищные отростки, которых я насчитываю уже пять.

– Не стрелять! – вскрикиваю я.

Парень недоуменно смотрит на меня, но ничего не говорит. Его недовольное лицо превращается в маску – искаженную с вырезанной на ней гримасой непонимания и злости.

– Они нас не видят, – поясняю я быстрым шепотом, – но на раздражитель должны реагировать моментально.

– И что? – негодующе шипит он. – Не все ли равно уже?

– Нет, – мотаю головой. – Мне нужно время. Хотя бы минута.

– У нас ее нет! – он умудряется крикнуть, не повысив голоса.

– Прошу тебя, не отвлекай меня сейчас, что бы ни случилось. Может быть, я справлюсь быстрее, – говорю я, заглядывая в глаза Клауса. – Сделай такую милость.

Он напряженно кивает, но я уже закрываю глаза, мысленно собираясь и концентрируясь. Мне предстояло «воспроизвести» то, что ранее я никогда не пробовал создать. Для этого нужна правильная концентрация. Да, «доставать» оружие и любые другие неодушевленные предметы – дело непростое, но в то же время не такое сложное. Особенно, когда постоянно практикуешься и, что самое главное, когда эти предметы неживые: пластиковые, металлические, стеклянные или деревянные. Пожалуй, единственным исключением является вода. Она имеет органическую структуру, она нестабильна, то есть не твердая, как металл или тот же пластик. Та вода, что мы «достаем» и используем для питья, богата витаминами и имеет легкий лимонный привкус. Именно воду я беру за основу при изготовлении оружия. Смелая мысль уничтожить неведомого монстра с помощью биологического оружия пришла мне в голову сразу, как только я понял, что твари на лестнице – щупальца чудовища. Как же еще можно его достать, если не заразить смертельным вирусом?

На изучение этой темы Марина Яковлевна потратила всего месяц. Она объяснила: последнее, что может понадобиться нам в мире снов, – это биологическое оружие. У нас и без него будет более чем достаточно способов уничтожить любых тварей и в любом количестве. Что же, похоже, сейчас наступил тот самый момент, когда про биологическое оружие можно сказать «последнее, что понадобится». Конечно, если бы не жесткие условия сдачи экзамена, когда использовать что-либо, кроме личного оружия, и обеспечивать себя самым необходимым, запрещено, я уверен, мы нашли бы способ уничтожить огромного монстра. И если бы не эта дикая нехватка времени…

Даже сейчас, вспоминая те давние события, я отчетливо чувствую отвратительную вонь разъедаемой плоти монстра, которая просачивается сквозь влажный платок на лице. Я помню, как «выращивал» в стеклянной бутылке оружие. Я помню, что держал в руках самый смертоносный, опасный и быстродействующий вирус. Помню, как рука лишь раз вздрогнула, когда я понял, что сжимаю собственную смерть. Помню хриплое дыхание Клауса, застывшего рядом. Помню отвратительный звук, с которым двигались щупальца с тысячами ножек, и как скрипел хитин. Помню, как невыносимый вой монстра, от которого хотелось бежать без оглядки и лишних мыслей, внезапно умолк, когда я открыл глаза, закончив работу…

Все, я закончил. Открываю глаза, и в тот же миг дробовик в руках Клауса гулко выплевывает свинцовую пулю в подобравшееся слишком близко щупальце.

– Назад! – ору я не своим голосом, и парень отпрядает в сторону, прекращая стрелять.

Тупой безответный отросток выныривает из-за края лестницы прямо передо мной. Невероятно, но, похоже, у него есть пасть! Как же мне везет, что безмозглое создание, или, наоборот, слишком умное, если у него даже на конечностях существуют органы для приема пищи, раскрывает ярко-алую беззубую пасть шириной в метр! Не раздумывая ни секунды, я коротко, без замаха, швыряю стеклянную бутылку в этот зев. Уже готовое атаковать щупальце будто давится, раньше времени схватив то, что и так собиралось поглотить.

– Ходу! – тащу Клауса за собой, крепко вцепившись в его куртку, и в ту же секунду слышу хруст стекла за спиной.

– Быстрее! – парень бежит без оглядки, а я лишь бросаю короткий взгляд на жадное щупальце и вбегаю в темнеющий проход коридора.

Смутно помню этот безумный забег по запутанным переходам вовсе не мертвого здания, затерянного в бесконечном лабиринте миров сновидений. Что откладывается в памяти, так это топот собственных ног, хриплое дыхание да бешеный стук сердца.

Мы стремимся как можно быстрее добраться до двери – выхода из сна. Урывками вспоминается суматошное метание беспокойных лучей фонарей по стенам, полу и потолку коридоров, где мы с Клаусом бежим. И его короткие отрывистые команды:

– Сейчас налево… прямо… круто направо… прямо…

Гул в висках от вскипевшей от адреналина крови в венах не дает расслышать, как меняется звук, издаваемый чудовищным монстром. Теперь он звучит совершенно иначе. Это уже не вой. Это самый настоящий крик, полный боли и страдания. От него закладывает уши, а из носа теплой струйкой течет кровь. Я понимаю это, когда с великим удивлением гляжу на ладонь и пальцы, вымазанные чем-то темным и липким.

– Еще немного… – хрипит Клаус, увлекая меня в очередной коридор. В его конце отчетливо виднеется багровый свет, затопивший этот мир и попадающий внутрь здания благодаря отсутствию стены.

А потом здание начинает разваливаться. Мы бежим наперегонки с трещинами, прокладывающими себе путь в стенах и полу. Мы проигрываем эту гонку. Пол перед нами обваливается, и мы едва успеваем остановиться на самом краю темного пыльного провала. Толчки не прекращаются ни на секунду. Наверное, я слишком устал или позволяю себе на миг расслабиться, потому что после очередного толчка не удерживаюсь и, нелепо взмахнув руками, спотыкаюсь и падаю в зияющий пролом в полу. Обдирая ладони в попытке зацепиться за что-нибудь, тщетно хватаюсь за голый камень. Если бы не Клаус, то я уже летел бы вниз. Он крепко схватил мою руку и помог выкарабкаться.

– Спасибо, – хочу сказать я, но вместо этого из моего горла доносится какой-то хрип.

Клаус ничего не говорит и только затравленно оглядывается.

Не знаю, от чего дрожат мои колени: от страха перед разбушевавшимся монстром или от радости, что я избежал падения…

С потолка сыпется какая-то крошка, и несколько раз с грохотом отваливаются крупные куски. Чуть отдышавшись, мы пускаемся дальше. Опасаемся в любой момент быть заваленными обломками или рухнуть вниз, если пол под ногами обрушится. Чтобы покинуть сон и проснуться дома, мне нужно около десяти секунд. Клаусу, насколько я знаю, примерно столько же, хотя не совсем уверен – его результаты всегда или почти всегда были лучшими в нашей группе. В том числе и по времени пробуждения. Вероятно, ему хватит и пяти секунд, чтобы проснуться, но лучше об этом не думать – мы должны покинуть сон исключительно через зеленую дверь.

Нам нужно обойти обвалившийся пол, но проклятый разлом следует за нами, сопровождаемый грохотом рушащихся стен и потолка. Здание действительно разваливается…

Страх. Победил ли я его тогда? Смог ли преодолеть его и поступить так, как должен поступить на моем месте настоящий Плетущий? Может быть. Хотя в те мгновения сумасшедшей гонки именно страх придал мне силы для последнего рывка по направлению к заветной двери.

Приходится сделать большой крюк в попытке миновать провал, который не прекращает шириться. Нам удается это сделать, и в какой-то момент в клубах пыли мы видим багровый просвет впереди и сбоку – остается совсем немного, чтобы вырваться из ловушки. С ног сбивает чрезвычайно сильный толчок. Внезапно где-то слева, совсем рядом, пол взрывается словно от попадания снаряда или подрыва взрывчатки. Снизу, бешено извиваясь, выметается уродливое щупальце. Проклятая тварь не оставляет попыток добраться до нас, но уже слишком поздно. Серая от пыли конечность слепо шарит вокруг. Я поднимаюсь с пола и сразу замечаю, как ужасно она выглядит. Хитиновый панцирь во многих местах отслоился и обнажил плоть, покрытую волдырями. Да, я не ошибаюсь, страшные язвы видны невооруженным взглядом. Здорово, что дело происходит во сне, иначе мы не смогли бы долго прожить, наткнувшись на щупальце. И наверняка заразились бы тем вирусом, что поразил монстра.

Несколько секунд чудовище шарит вокруг, пытаясь найти нас, а потом начинает дергаться в сильнейших судорогах. Мы не можем двигаться дальше. Прижимаемся к стене и пережидаем эти безумные конвульсии, от которых обсыпаются стены, а в полу появляется новая трещина. Все происходит слишком быстро. Пол уходит из-под ног, обрушиваясь в страшном грохоте. Сильнейший толчок швыряет на стену, а потом вниз. Проваливаясь, успеваю схватить Клауса за руку, а мне самому удается вцепиться в щель в бетонном полу, который словно качели раскачивается на прутьях арматуры. Щупальце исчезает в клубах пыли под нами.

– Хватайся за меня второй рукой! – хрипло выкрикиваю, будто каркаю, Клаусу.

Платок слетает с его лица. Оно вымазано кровью, которая течет из разбитого носа. Клаус пытается ухватиться за меня второй рукой, но лишь болезненно вскрикивает и ругается сквозь зубы.

– Рука, – сипит он.

– Что рука?

– Сломана, – и скалится окровавленным ртом.

Проклятье! Не могу помочь ему выкарабкаться второй рукой, потому что держусь ею за кусок бетона, вцепившись пальцами в какую-то щель.

– Я не смогу выбраться! – его голос тонет в грохоте рушащихся стен.

Поднимаю голову, пытаясь оглядеться, и сразу вижу цель пути. Зеленая дверь находится от нас в паре метров! Нужно только выкарабкаться. Стены и потолок рушатся, большими и малыми обломками летят вниз. Чудо, что ни один из них нас не задевает. Бросаю взгляд вниз и невольно задерживаю дыхание. Внезапно появившийся ветер словно добросовестный дворник, разгоняет пыль, открывая вид на то, что совсем недавно было обычным зданием. Я прекрасно помню, что сейчас мы находимся на пятом этаже, но на самом деле моим глазам предстает высота не меньше сотни метров. И там, в самом низу, находится монстр. Его огромное, просто необъятное тело вздрагивает. Оно покрыто гигантскими лопающимися нарывами, которые разбрызгивают во все стороны белесо-желтую жидкость. Тварь не издает никаких звуков. Она подыхает, и жить ей осталось совсем немного. Злорадство охватывает меня в этот миг. Я доволен. Я очень доволен, что смог все-таки достать этого жуткого монстра. Мне хочется смеяться и веселиться, но безвольно висящий на моей руке Клаус отбивает это желание.

– Мы выберемся, – зло и упрямо цежу я.

Нет, никогда я не мог предположить, что окажусь в такой ситуации, когда жизнь Клауса будет в моих руках. Успеет ли он покинуть сон, если отпустит меня? Я не знаю и проверять не хочу, наверное, потому, что таки не успеет. Мы должны вместе выбраться отсюда и точка! Я не могу позволить ему упасть!

Сначала я пробую подтянуться, но едва ли могу подняться на дюжину сантиметров. Слишком тяжело… Снова предпринимаю попытку. Кажется, мышцы на спине, шее и руке лопнут от невероятного напряжения, но у меня опять ничего не выходит.

Клаус встречает мой взгляд и снова скалится в кровавой непонятной ухмылке. Злость закипает во мне. Я злюсь, что он так глупо висит, удерживаясь за мою руку. Злюсь, что его вторая рука сломана, и поэтому он не может себе помочь. Злюсь на саму ситуацию, невольными заложниками которой мы оказались. Я просто взбешен от мысли, что огромный монстр едва не достал нас. Я в ярости от того, что экзамен оказался таким сложным, неоднозначным и опасным. В пыльный воздух цвета крови я кричу что-то обидное и злое в адрес Клауса, монстра, этого мира и даже Марины Яковлевны. Злость заставляет меня думать, на короткое время отгоняет усталость последних дней и прочищает мозги.

– Держись крепче! – рявкаю Клаусу. – Сейчас буду тебя раскачивать.

Недоумение в его глазах сменяется пониманием, и парень одобрительно кивает. Я делаю несколько глубоких вдохов-выдохов, насколько это возможно в моем положении. Пальцев на левой руке, которыми я мертвой хваткой цепляюсь за щель, уже практически не ощущаю. Ясно, что долго я так удержаться не смогу.

Если бы часть нагрузки на руку не приняло на себя тело, распластанное на куске бетона, сомневаюсь, что смог бы решиться на задуманное. Сначала я понемногу, а потом все больше и больше увеличиваю амплитуду раскачивания Клауса. Сильнее стискиваю зубы, когда боль в кисти пульсирующим током прошивает всю левую часть тела.

В какой-то момент мне кажется, что все у нас получится, я смогу сильно раскачать Клауса и забросить наверх, но я ошибаюсь.

Клаус не издает ни единого звука, когда его рука выскальзывает из моего захвата, и он, широко распахнув глаза, летит вниз – туда, где в снова поднявшихся тяжелых клубах пыли скрыт агонизирующий монстр.

Кажется, я что-то кричу или по крайней мере пытаюсь, потому что ничего, кроме сиплого хрипа, мое пересохшее горло не производит. Слежу за падением Клауса и ожидаю, что он вот-вот проявит свой яркий талант Плетущего и покинет сон. Секунда, две, три… Грязные лохмы пыли смыкаются над ним, скрывая от моего взгляда…

Странная апатия овладевает мной – абсолютное безразличие ко всему происходящему. Вцепившись онемевшей, потерявшей чувствительность рукой в бетон, я вдруг понимаю, что не смогу выбраться. У меня нет сил. Боль без предупреждения раскаленным прутом вонзается в поясницу, из глаз невольно выкатываются слезы. Похоже, боль не хочет успокаиваться, потому что теперь прошивает ядовитым плющом правую, свободную, руку. Вывих? Может быть. Мне все равно… Я не думаю ни об экзамене, ни о друзьях, успевших покинуть этот мир, ни о том, что время наверняка уже вышло, и дверь, скорее всего, уже не откроется. Даже если и откроется, что с того? Все равно до нее нужно добраться, а сил на это у меня нет.

Был бы жив сейчас Клаус, если бы тогда, у лестницы, я послушался его и не стал строить героя, а просто последовал за ним к этой чертовой зеленой двери? Наверняка. Вот только я точно знаю: будь в моей власти повернуть время вспять, я поступил бы точно так же – сделал бы все, чтобы остановить чудовищного монстра и уничтожить его.

«Что было бы, если…» – гадкая и въедливая мысль не дает покоя, заставляя сомневаться. Клаус. Как бы сильно я его ни не любил, как бы сильно он меня ни раздражал, он не заслуживает такой участи. Тяжелое и неприятное чувство собственной вины тугим коконом обволакивает сердце. Мысль о том, что я сделал все от меня зависящее, чтобы помочь ему, служит слабым и нелепым оправданием.

Что-то теплое касается моей груди в районе шеи, но я не обращаю внимания. У меня два выхода: покинуть сон сейчас или выкарабкаться и добраться до такой близкой двери.

«Нужно уходить, – думаю я. – Что толку здесь висеть? Экзамен уже провален, потому что время скорее всего истекло. И Клаус погиб…»

С каким-то отстраненным удивлением я наблюдаю за собственными попытками подтянуться, помогая себе свободной рукой. А потом, упираясь коленями и превозмогая боль во всем теле, переваливаюсь на твердый неподвижный пол.

«А может, он все-таки успел уйти? – бьется в голове единственная мысль. – Клаус мог успеть».

Распластавшись на полу, пялюсь на зеленую дверь в двух шагах от меня.

«Можно ведь проверить», – запоздало думаю я и лезу под рубашку, чтобы достать ожерелье из табичей. Посиневшие пальцы совсем не гнутся, а правая рука не сгибается в локте. Скрипя зубами от боли, едва выполняю задуманное. Несколько секунд я трачу на изучение похожего на янтарь табича, что так настойчиво требует моего внимания. Все-таки я отвечаю на вызов и позволяю вызывающему вступить со мной в контакт.

– Макс! – я морщусь от резкого крика. – Макс! Где вы?!

Молча гляжу в веснушчатое лицо, которое венчает ежик рыжих волос.

– Где они? – до меня доносится женский голос.

– Не знаю, он ничего не говорит, а я его не вижу, – и уже мне: – Макс, ты в порядке? Почему молчишь? У вас осталось всего несколько минут!

Глаза моего собеседника расширяются, когда он наконец видит меня.

– Что с тобой?! – спрашивает он другим голосом. – Ты ранен?

– Вытягивай его! Быстро! – снова слышу знакомый девичий голос.

Я разжимаю пальцы, отпускаю табич и прерываю контакт. Где же он? Ага, нашел… Выделяю черный, как смоль, табич и сжимаю его в непослушных пальцах, с отчаянной надеждой ожидая ответа на вызов.

Зеленая дверь громко распахивается внутрь, и я невольно зажмуриваюсь от света, льющегося из нее. Какие-то голоса, топот ног…

– Вот он! – слышу знакомый голос.

– Хватай!

– Быстрее!

Продолжаю щуриться и чувствую, как несколько пар рук вздергивает меня с пола и куда-то тащат. Нет, не куда-то, а в открытую дверь.

– Клаус! Где Клаус?!

Это у меня спрашивают?

– Нет времени, затаскивай его внутрь!

– Ох, – чей-то сдавленный вздох. – Что здесь произошло?

– Ничего себе… – кто-то даже присвистывает.

– Быстрее! Нет времени!

Слышу звук захлопывающейся двери.

– Время!

– Но Клаус…

– Макс, – мои глаза привыкают к свету, и я вижу склонившегося надо мной Семена, – ты знаешь, где Клаус?

Несколько долгих секунд я смотрю ему в лицо невидящим взглядом, а потом, выпустив из пальцев мертвый табич, чужим голосом отвечаю:

– Клауса больше нет…

Я иду по ночному городу.

Редкие, горящие желтым светом фонари на мачтах городского освещения развеивают ночной мрак, обозначая мой путь. С каждым шагом очертания домов становятся все четче, будто неведомый фотограф наводит резкость на объективе своей камеры.

Без труда узнаю место – и это неудивительно, потому что в свое время я исходил эти кварталы вдоль и поперек. Незнакомый и таинственный город сразу сбрасывает вуаль загадочной таинственности, становится насквозь знакомым и привычным. Конечно же, я смогу узнать это место из сотен и тысяч похожих, где мне приходилось бывать в самых разных снах.

Улица Бальзака, по четной стороне которой пролегает мой путь, безлюдна. Только легкий ветер, неизменный в любое время года в этих кварталах, ерошит мои короткие волосы. Небо скрыто низкими тучами. Они зависли над самыми крышами домов и, кажется, сердито их царапают. Косматые гривы тяжелых облаков изредка озаряют изнутри короткие, но яркие вспышки света. Беззвучная гроза насыщает воздух озоном, отчего дышится легко, и даже поднятая сквозняком пыль почти не ощущается.

Почему я здесь? Надеюсь, в скором времени мне станет известна причина, по которой ноги, словно сами, несут меня к неведомой цели. Зов, если его так можно назвать, ненавязчив. Да и трудно представить себе хоть что-то, способное заставить меня во сне подчиниться чужой воле. Однако этот ненавязчивый Зов достаточно ясен, чтобы я проверил его источник.

Вижу движение. Навстречу бежит человек. Я не сбавляю шага и продолжаю спокойно идти, ведь он всего лишь иллюзия – я успеваю это проверить. Мужчина в спортивной одежде, бейсболке и натянутом на голову капюшоне так, что его лицо теряется в глубокой тени, совершает пробежку. Его появление ясно говорит о том, что я нахожусь в собственном сне, потому что никак иначе объяснить появление бегуна нельзя. Да, я уже видел его наяву, и мое сознание таким образом дает знать, что это место – мой собственный сон.

Темные громады многоэтажных домов слепо таращатся глазницами пустых окон, а усиливающийся ветер заводит временами заунывную песню и носится сквозняком между бетонными коробками зданий.

Следуя все тому же Зову, который ясно указывает дальнейший путь, мне приходится преодолеть рельсы трамвайных путей в низине между четной и нечетной сторонами.

Помимо того что усилился ветер, вспышки в небе становятся чаще, и стекла многочисленных окон послушно отражают их, подчеркивая безлюдность и безжизненность этого места.

С запоздалым удивлением отмечаю, что смотрю сейчас на дом, на десятом этаже которого я прожил почти десять лет, пока не переехал в другую квартиру. Здесь до сих пор живут мои родители. Неужели меня тянет именно туда? Что-то едва слышно звякает под ногами, и я сразу останавливаюсь, чтобы разглядеть, что именно. Это обычная монета размером с пятак, но разглядеть в темноте ее аверс или реверс невозможно. Оставляю лежать ее на асфальте и продолжаю путь.

Я ошибся, когда думал, что моя цель – дом, в котором живут родители. Следуя Зову, я иду сейчас к единственному парадному шестнадцатиэтажного жилого дома по соседству. Останавливаюсь перед ступенями подъезда и после короткого раздумья обхожу здание вокруг, разглядывая стены, окна, высматривая что-либо необычное. Участившиеся небесные вспышки причудливо освещают дом и придают ему несколько жутковатый вид. Какое-то время я гляжу на светящийся прямоугольник окна на восьмом этаже. Похоже, мне нужно именно туда. Ничего необычного я больше не обнаружил, поэтому возвращаюсь к парадному, поднимаюсь по ступеням, открываю слабо скрипнувшую дверь и захожу внутрь. Как обычно в домах такого типа и планировки, лестница ведет наверх в стороне от лифтовой площадки, которая мне сейчас не нужна. Восьмой этаж – не критичная высота для подъема, тем более нужно осмотреть и саму лестницу.

Как оказалось, проверять тут нечего. Обычная лестница: по два пролета между этажами, с девятью ступенями каждый. Стены выкрашены в тот самый не поддающийся описанию цвет, которым строители, как правило, уродуют лестничные марши. На каждом из них тускло горят обычные лампы.

Ничто, кроме собственного дыхания, не нарушает тишину лестничного колодца. Экономя силы, я неспешно поднимаюсь на нужный этаж. На стене виднеется трафаретно выкрашенная восьмерка. Останавливаюсь, чтобы полностью восстановить и без того почти ровное дыхание и проверить состояние экипировки. Легкий, но чрезвычайно прочный и надежный бронежилет моей собственной конструкции сидит как влитой. Без особой нужды поправляю наколенники и налокотники. Все карманы застегнуты, а шнурки на высоких ботинках с мягкой бесшумной подошвой завязаны и заправлены должным образом.

Тихо, очень тихо. Не слышно даже сквозняка. Настроившись нужным образом, коротко «созерцаю». В сером Ничто сразу вижу человеческий силуэт, расположенный почему-то горизонтально, словно он лежит. Неизвестный светится ярким белым светом так, как может светиться только Плетущий. Выходит, ко мне в гости пожаловал коллега. Ну что же – осталось недолго, чтобы выяснить, зачем.

Перед тем как вернуть себе обычное зрение, успеваю заметить, как от фигуры человека тянется нить, слабо светящийся энергетический канал. Он уходит куда-то в сторону, но проследить ее слишком далеко я уже не успеваю, а «созерцать» снова не решаюсь, потому что глаза начинает неприятно пощипывать.

Прохожу по короткому коридору-балкону, разделяющему лестничный колодец и лифтовую площадку, бросаю взгляд на улицу. Ничего не изменилось с тех пор, как я зашел в здание. Только угрюмые тучи опустились еще ниже, отчего их сердитый и беспокойный вид наталкивает на невеселые мысли. Однако облака или тучи на небе – явление, не стоящее пристального внимания. Пусть себе хмурятся, на то они и тучи.

Лифтовая площадка встречает меня такой же тусклой лампой, как и те, что горят на лестнице. Длинный коридор тянется в обе стороны. На секунду останавливаюсь, сверяясь с Зовом, что ведет меня, с расположением силуэта Плетущего, который я «созерцал» минуту назад. Как и следовало ожидать, оба направления полностью совпадают.

Мне уже не нужен Зов, чтобы понять, что цель моего пути находится за приоткрытой дверью одной из квартир, сквозь щель которой пробивается более яркий свет. Скорее по привычке, касаюсь пистолета в кобуре на бедре, проверяя его наличие.

Холодное и солнечное ноябрьское утро встречает меня детьми и их родителями, которые спешно ведут своих чад в школу в соседнем дворе, работниками близлежащего офиса с сигаретами в руках и, что особо приятно, «добрым утром» консьержки нашего парадного. Беспокойное утро обычного рабочего дня. Утро пятничное, а именно в этот день суеты больше, чем обычно. Тянучки на дорогах сопровождают почти весь путь на работу. Большие джипы, компактные малолитражки, минивэны, автобусы, ленивые грузовики – все движутся с одинаковой и чаще всего незначительной скоростью, несмотря на количество «лошадей» под капотом и стоимость автомобилей. Рабочий день начинается с проверки электронной почты. С удовлетворением вижу, что в ответ на мой запрос пришло письмо. Несколько раз озадаченно его перечитываю. Есть чему удивляться и над чем подумать… Дело в том, что какое-то время назад я начал поиски оборудования для предприятия, на котором работаю. И вот есть результат. Безусловно, поступали многочисленные и самые разные предложения, но такой фактор, как цена, оставался основополагающим. Сейчас интересующее меня оборудование предлагают по очень хорошей цене и не где-нибудь, а в Минске.– Алло, – слышу голос в трубке, когда набираю указанный в электронном письме номер телефона.– Евгений Иванович?– Да, это я.– Здравствуйте, меня зовут Максим, – представляюсь я. – Мне на имейл пришло ваше сообщение.– Максим Геннадиевич? – переспрашивает он.– Совершенно верно.– Слушаю вас.– Я бы хотел уточнить несколько вопросов касательно оборудования.– Да-да.– ТА 1732 М. Вы прислали мне данные об этом аппарате – все, кроме мощности.– Три киловатта, – сразу отвечает собеседник.– Ясно. Он у вас в наличии имеется?– Да, на прошлой неделе на склад поступила новая партия.– Очень хорошо. Цена, указанная вами, полная или же без учета… каких-то статей?– Нет, цена полная.– Ясно, – говорю я. – Форма расчета?– Любая, какая устроит вас, но, если по безналу, только по предоплате.– Евгений Иванович…– Можно просто Евгений.– Евгений, что касается доставки.– Извините, – отвечает он сразу, – мы доставкой не занимаемся. Но я могу посоветовать, куда обратиться по этому вопросу. Вы откуда?– Киев, Украина.– Киев? – переспрашивает он удивленно.– Да.– Боюсь, в таком случае вам придется заниматься доставкой самостоятельно.– Не думаю, что это будет проблемой, – отвечаю ему. – Теперь скажите, как нам можно встретиться, чтобы вы показали товар лицом, так сказать.– Встретиться мы сможем только через месяц, потому что с понедельника я ухожу в отпуск.– На месяц? – стараюсь скрыть удивление в голосе.– На четыре недели, – уточняет Евгений.– Вместо вас еще кто-нибудь сможет показать оборудование, запустить его и продемонстрировать в работе? А также выполнить все формальности при заключении сделки, если таковая состоится?– Кроме меня, никто не покажет, – отвечает он. – А всеми формальностями и оформлением документов занимается бухгалтерия.– Ну да, конечно. Через месяц оборудование еще будет на складе?– Затрудняюсь ответить, – признается собеседник, – хотя, скорее нет, чем да. Дело в том, что всю предыдущую партию забрал Питер. Насколько я знаю, клиенты остались довольны приобретением и сообщили, что в ближайшем будущем им, вероятно, понадобится еще какое-то количество машин. Как вы понимаете, им уже нет нужды смотреть товар.Конечно, я понимаю этот недвусмысленный намек и невольно даюсь диву, какая торговая жилка пропадает в главном инженере. Хотя он, может, и правду говорит о клиентах из Санкт-Петербурга, которые собираются повторить закупку в ближайшее время. Как бы там ни было, нужно что-то решать.– Евгений, – говорю, – я перезвоню вам в течение ближайшего часа.– Хорошо, звоните, – он правильно понимает причину отсрочки нашего разговора.На самом деле мне понадобилось меньше времени для того, чтобы переговорить с директором по поводу возможной сделки и получить от него своеобразный карт-бланш на решение этого вопроса.После нового звонка в Минск я таки договорился с Евгением о том, что он проведет демонстрацию оборудования. Для этого он согласился принять меня в нерабочий день – в субботу или воскресенье. К счастью, габариты и вес необходимой мне машины вписывались в те, которые предусматривают нормы железнодорожных перевозок для провоза багажа.В общем, после серии звонков в Минск и одну из контор в Киеве, занимающейся продажей железнодорожных билетов, мне остается только заехать в эту самую контору за билетами в Беларусь и обратно. Туда поезд отправляется завтра вечером, то есть в субботу. У меня в запасе оказывается достаточно времени на подготовку к поездке.До обеда я мотаюсь по городу, занимаясь рабочими вопросами, и заодно мне удается забрать забронированные билеты. День, как обычно, пролетает незаметно, и ранний ноябрьский вечер вступает в свои права.Дома меня ждут мои самые дорогие люди: жена и две дочки. Старшая учится в школе, уже в восьмом классе, а младшей – только три годика. Татьяна, моя любимая, с пониманием относится к предстоящей поездке и, уточнив лишь несколько деталей, помогает со сборами дорожной сумки.– Когда будешь обратно? – спрашивает она.– Если все будет хорошо, то во вторник утром, – отвечаю.– Пусть все будет хорошо.– Так и будет, – и спрашиваю: – Ты список написала?– Да, он на столе.– Отлично. Поеду скупиться по нему завтра пораньше.

Ужас гонит меня, ледяным дыханием обжигая спину. Я бегу по разбитой неасфальтированной улице. Она тянется прямо, как стрела, между двумя рядами небольших одноэтажных домов. Как же мне холодно! Пар белесыми облачками вырывается у изо рта вместе с хриплым дыханием. Встречный ветер настолько силен, что не дает поднять головы и нормально осмотреться. Он выдавливает слезы из глаз и размазывает их по лицу.

Безотчетный ужас и необъяснимый страх заставляют бежать куда-то прочь, но я знаю, что мне не удастся скрыться или где-нибудь спрятаться от того, что так люто гонит меня. Нет сил сопротивляться, и моя воля дрожит и трепещет в неописуемом испуге, пораженная и ошарашенная. Как же мне страшно!

Унылые дома с разбитыми окнами, старыми стенами и перекосившимися, провалившимися крышами проплывают мимо слишком медленно, будто я бегу не изо всех сил, а едва плетусь или прогуливаюсь неспешным шагом. Я выкладываюсь полностью, стараюсь бежать быстрее, но мои ноги как ватные – не желают слушаться. О нет, они совсем не ватные, они тяжелые и неподъемные, словно свинцом налитые.

Встречный ветер усиливается еще больше, будто намеревается остановить, сбить с бега и бросить в объятия неотвратимого Ужаса. Я неловко спотыкаюсь, но в последний момент удерживаю равновесие и продолжаю сумасшедший забег. Кажется, бояться сильнее просто невозможно, но острый как бритва страх пронзает меня, когда я едва не падаю.

Ветер уже силен настолько, что мне приходится наклонить голову вбок и хотя бы так смотреть под ноги. Дом, мимо которого я сейчас пробегаю, кажется смутно знакомым, и меня короткой вспышкой озаряет воспоминание. Я узнаю его. Здесь жил дядя Федя, как я тогда называл его. Каждый день родители отправляли меня к нему за свежим парным молоком. Он с женой содержал небольшое хозяйство. А еще у них была собака по кличке Алый, прозванная так за цвет своих глаз.

Эти и остальные воспоминания всплывают на поверхность скованного страхом сознания. Улица, по которой я сейчас бегу, называется Родниковой. В доме № 38 мы с родителями жили, пока не перебрались в Киев. Еще один дом проплывает слева, и я знаю, что следующим окажется тот самый, где я когда-то жил.

Ужас охватывает еще сильнее, и я чувствую, как мое сердце заходится в бешеном ритме, пытаясь вырваться из груди.

Ветер уже не просто дует. Он рвет, он яростно свистит и безумно визжит. Он завывает в развалинах домов по обеим сторонам дороги и поднимает в воздух тучу пыли, бросает ею, будто специально целясь в лицо. Он срывает с сухих и безжизненных деревьев остатки листьев, мелкие ветки и носит их по воздуху.

Мне кажется, что я бегу на месте, неуклюже переставляя ноги под этой бешеной стеной урагана. Слезы текут уже не только от секущего лицо ветра, но и от бессилия и безысходности, тяжелыми цепями сковавшими мое нутро.

В какой-то момент я чувствую, как Ужас слегка отступает. Оказывается, я достигаю границ участка, на котором стоит такой знакомый дом. В разбитых окнах – непроницаемый мрак, а на ветру колышутся грязно-серые занавески, облупившаяся зеленая краска на стенах и просевшая крыша – вот что я вижу. Калитка жалобно взвизгивает, когда я пинком распахиваю ее и оказываюсь за косым штакетником забора. Меня едва не сбивает с ног ураганный ветер, но я добираюсь до двери и вопреки его усилиям дотягиваюсь до нее, толкаю и с криком отчаяния вваливаюсь внутрь.

Целую минуту я привожу дыхание в норму. В нос бьет запах плесени и гнили. Под ногами хрустят какие-то осколки, когда я осторожно шагаю в направлении двери, ведущей из сеней в прихожую. С душераздирающим скрипом дверь открывается, предоставляя взору полутемное и захламленное помещение. Из прихожей в жилую часть дома ведет еще одна дверь, точнее то, что от нее осталось. Прогнившие насквозь доски обсыпаются трухой, едва я их касаюсь. Здесь немного светлее, но так же грязно, серо и тоскливо.

Короткая мысль, словно озарение, мелькает в голове, прежде чем я шагаю в гостиную: «Кто я? Что я здесь делаю? Почему?» Но ни на один вопрос ответить не могу. Я просто не знаю ответов.

Вид за разбитыми окнами расплывается и будто мутнеет, когда я пытаюсь бросить в их сторону взгляд. Создается ощущение, что за пределами стен этого полуразрушенного дома нет ничего, и обезумевшего ветра, который еще несколько минут назад свирепо выл и свистел, уже не слышно.

Я захожу в гостиную, точнее в помещение, которое некогда ею было, и замираю в дверном проеме. В нескольких метрах от меня на полу сидит большой пес. У него черная спина, светло-коричневая грудь, такого же цвета лапы и невероятно умная морда. Пес следит за мной с ледяным вниманием. Мне очень не по себе от этого взгляда, но я сразу узнаю собаку.

– Рэм? – нерешительно зову я.

Никакой реакции в ответ, только черные, как маслины, глаза продолжают изучать меня.

Новые воспоминания непроизвольно всплывают в памяти, едва я увидел пса. Отец однажды принес домой маленький мохнатый комок, который повизгивал и больно кусался острыми как иглы зубками. Его назвали Рэмом, и уже через год его знали все соседи в округе. По ночам отец спускал его с толстенной цепи, и он гулял по всему району. Рэм не нападал на людей, кроме тех, кто пытался попасть в дом. Потому он и сидел на цепи, иначе гости не могли к нам зайти.

Воспоминания становятся ярче и объемнее. Мы забрали его с собой в Киев, когда переезжали, и Рэм прожил еще больше десяти лет. Когда у него отказали задние лапы, отец каждый день выносил его на руках на улицу. Мама видела его последней – она рассказывала, что Рэм плакал, когда умирал…

– Рэм? – снова шепчу я, не в силах поверить глазам. – Дружище!

С комком в горле я делаю шаг в его сторону и протягиваю руки. Глухое рычание служит мне ответом, и я недоуменно замираю. Пес продолжает рычать глухо и утробно, и с каждой секундой страшный рык становится громче. Его глаза уже не кажутся мне черными. В них словно притаился сам Мрак, глядящий на меня сквозь глаза пса – когда-то настоящего друга.

Нас разделяет всего шаг. Один шаг до Бездны. Рэм поднимается на четыре лапы и продолжает зло рычать. Желтые иступившиеся зубы видны под задранной и дрожащей верхней губой. Рычание становится громче и вытесняет другие звуки.

Я не верю глазам, когда вижу, как вокруг пса широкими крыльями раскрывается Тьма. Она распространяется, заполняет собой все пространство в комнате, оставляя свободный пятачок лишь между нами.

Тягучей каплей из пасти пса вытекает слюна. Его уши крепко прижаты, а шерсть вздыблена, отчего Рэм кажется гораздо больше. Глаза глядят яростно и безумно. И тогда он прыгает прямо на меня. Последнее, что я успеваю увидеть, – это его алая пасть, закрывающая собой комнату, дом, улицу, весь мир…

Я снова оказываюсь в ночном городе, где был прошлой ночью. Проходит, наверное, несколько мгновений, и меня охватывает дрожь. Руки немилосердно трясутся, а колени предательски подгибаются, и я без сил опускаюсь на тротуарную бровку. Чувствую, как по спине ледяной струйкой стекает холодный пот. В пальцах оказывается сигарета, и я закуриваю ее. Закуриваю? Нет! Руки, ладони и пальцы трясутся настолько сильно, что я даже не в состоянии прокрутить колесико зажигалки. Выхватываю сигарету изо рта и, яростно скомкав, откидываю в сторону. Так дело не пойдет… Прикрываю глаза, делаю глубокий вдох и задерживаю дыхание. Повторяю это нехитрое упражнение несколько раз, пока сердце не перестает бешено колотиться о ребра, а частое и хриплое дыхание не приходит в норму. Насчет ног не уверен, но руки уже не трясутся, как раньше.

На этот раз в моей руке оказывается пластиковая бутылка с питьевой водой. Почти спокойно откручиваю крышку и щедро лью прохладную воду на голову. Не беда, что одежда промокнет, главное – самому успокоиться. Делаю несколько долгих глотков и отбрасываю в сторону опустевшую бутылку. Чувствую, что мне становится гораздо лучше. На этот раз подкурить получается почти сразу, и я с удовольствием выпускаю изо рта облачко ароматного табачного дыма.

Человек в спортивной одежде и в надвинутой на глаза бейсболке, как и прежде, пробегает мимо, не оглядываясь по сторонам. Провожаю его взглядом и поднимаюсь на ноги, потушив об асфальт наполовину выкуренную сигарету.

Мой разум лихорадочно ищет объяснение произошедшему, но никаких логичных версий не находит. Я вообще не могу вспомнить, когда в последний раз мне снились кошмары, которые могут являться исключительно обычным людям – не Плетущим. Страшные сны рождаются человеческим сознанием и отражают, как правило, скрытые страхи. Плетущие, одним из которых являюсь я, контролируют сновидения настолько, насколько это возможно, следовательно, не могут устраивать самим себе сеансы ночных ужастиков. Это было бы по меньшей мере глупо.

Я невольно ежусь, передергиваю плечами, вспоминая свой кошмар. С неприятным ощущением прихожу к выводу, что совершенно не контролировал его, хотя был его хозяином. Как так? Не знаю. Впервые больше чем за 15 лет своего стажа Плетущего я сталкиваюсь с подобным. Да я и не слышал раньше ничего о том, чтобы Плетущему снились кошмары. А ведь я ни разу не вспомнил о том, кем являюсь – только редкие и обрывочные воспоминания появились, когда я увидел Рэма. Снова неприятный холодок бежит по спине, когда перед глазами встает образ оскаленной пасти и ужасных глаз.

Далеким эхом чувствую знакомый Зов. Он снова тянет меня туда, куда и прошлой ночью. Должен сказать, что этот повторяющийся сон не менее странный, чем мой давешний кошмар. Честно говоря, при мысли обо всех этих странностях меня охватывает раздражение. В первую очередь, из-за того, что я чувствую себя слепым беспомощным котенком, который ничего вокруг не видит и ползет туда, куда его направляет чужая рука. Уж кем-кем, но беспомощным я точно не являюсь, и от этого смутное раздражение только усиливается.

Как бы то ни было, но я снова пускаюсь в путь, чтобы как можно быстрее добраться до цели – молодой женщины в квартире на восьмом этаже 16-этажного дома.

Фонарные столбы все так же освещают мне дорогу, легкий ветер гонит пыль, темные коробки жилых домов слепо пялятся пустыми окнами, а на небе беззвучно вспыхивают и сверкают молнии.

Кошмар с участием Рэма меня прилично утомил. Не физически, нет, морально. Так бывает после серьезного разговора, когда в течение недолгого времени самой беседы сознание мобилизует свои резервы, подключает на полную мощность мышление и способность анализировать. А после, когда разговор закончен, чувствуешь себя уставшим и выжатым. Что-то похожее испытываю сейчас и я.

Едва ощутимая вибрация и ненавязчивое тепло напоминает о том, что у меня на груди находятся табичи, собранные наподобие ожерелья. Не сбавляя шага, просовываю руку под рубашку и нащупываю пальцами один из них – плоскую металлическую пластинку с четырьмя углами. Сжимаю ее и отвечаю на вызов того, кто подарил мне этот предмет.

– Макс? – слышу знакомый голос, и в сознании появляется слегка встревоженное или просто немного озабоченное лицо друга.

– Здравствуй, Миша, – отвечаю ему.

– Ты сейчас свободен?

– Честно говоря, немного занят. У тебя все в порядке?

– Не знаю, – откликается он не сразу.

– То есть?

– Долго рассказывать… В общем, я бы хотел с тобой встретиться и как можно раньше.

– Может быть, хотя бы в двух словах объяснишь, в чем дело? – спрашиваю я озадаченно.

– Тут на самом деле не обойдется двумя словами, – напряженно отвечает Миша. – Давай завтра встретимся, если сегодня ты занят. И я все расскажу?

– Завтра? – переспрашиваю я, пытаясь вспомнить, в котором часу у меня поезд в Минск. – Хорошо, только перезвони заранее или сообщение пришли.

– Хорошо. Ладно, тогда до завтра, – быстро прощается он.

– До завтра, – роняю я уже в никуда, поскольку связь прерывается.

У меня нет времени, чтобы обдумать этот скомканный разговор – я уже подхожу к дому, откуда исходит Зов. Под ногами что-то негромко звякает, и, наклонившись, я несколько секунд изучаю обычную с виду монету. Вроде бы, вчера тоже она попалась мне под ноги. Или то была другая? Какая разница. Пусть и дальше валяется в пыли.

Подъезд встречает меня тускло горящей лампой. Ничего не изменилось с момента моего последнего посещения и на лестнице, по ступеням которой я взбегаю на восьмой этаж. Быстрым шагом преодолеваю лифтовую площадку и коридор. На короткий миг замираю у приоткрытой двери в квартиру, толкаю ее и захожу внутрь. На этот раз я не слышу детского плача, а только какие-то непонятные звуки из освещенной комнаты. Быстро заглядываю в нее, прежде чем зайти.

На диване все так же лежит девушка с темными волосами, а в детской кроватке – тот самый ребенок, который вчера так самозабвенно плакал. Сегодня он не кричит, а просто крутится в кроватке, громко сопит и временами агукает. Кроха машет ручками, будто ищет маму.

Я не сразу понимаю, что именно меня смущает. И лишь внимательно оглядевшись, замечаю несоответствие с тем, что видел вчера. Появившаяся прошлой ночью на лбу девушки семерка неведомым образом сменилась на другую цифру – шесть. Пытаюсь анализировать произошедшее, и на ум сразу приходит только одно – отсчет. Я делаю шаг по направлению к Плетущей, и в ту же секунду в грудь бьет воздушный кулак. Как и прошлой ночью, удар застает меня врасплох. Пытаюсь сопротивляться новому сильному толчку и успеваю ухватиться за ручку входной двери, к которой меня отбрасывает. Однако это едва не стоит мне вывиха, поскольку следующий удар оказывается сильнее, чем я думаю. Не дожидаясь, пока неведомая сила вышвырнет меня на улицу, покидаю этот сон.

Глядя на серое предрассветное небо за окном, с неприятным удивлением отмечаю, что всего два непродолжительных сна забирают у меня почти целую ночь. Это чересчур много. Часы на прикроватной тумбочке показывают половину шестого утра. Я пытаюсь погасить нервное возбуждение, сопровождающее пробуждение, ухожу в сон без сновидений и даю отдых сознанию. Анализировать и разбираться в случившемся буду позже, не сейчас.

Разумеется, полутора часов мне не хватает, чтобы отдохнуть. И хотя физически я вроде бы и набрался сил за восемь часов, моральная усталость, из-за которой чувствую себя разбитым, сводит практически на нет весь ночной «отдых».

Сегодня у меня на повестке дня закупка продуктов и других товаров, в основном, бытовой химии на неделю вперед. Обычная еженедельная рутина.

– Что тебе снилось? – спрашивает Татьяна за завтраком.

– А что? – стараюсь выглядеть удивленным, потому что о том, что я Плетущий, и о том, что в природе вообще существуют Плетущие, не знает никто, кроме нас самих.

– Ты очень ворочался во сне. И кричал. Даже Маша проснулась и долго не могла уснуть, – она с тревогой глядит на меня.

– Ничего себе! – изумляюсь почти искренне. – Но я совершенно не помню, что мне снилось. Кошмар какой-то, не иначе.

– Ты выглядишь уставшим, – беспокоится она. – Я не помню, чтобы ты так кричал во сне.

– Не волнуйся, – успокаиваю ее, – это всего лишь сон.

Едва я вышел на улицу, пошел снег – первый в этом году. Он мелкий, колючий и неприятный из-за того, что делает дорогу скользкой и опасной. Холодный ветер недовольно швыряется им, и гонит первую поземку по темному от холодной влаги асфальту. Тяжелыми неопрятными лохмами над головой нависают низкие свинцовые тучи, и настроение от этого не улучшается.

Всю дорогу до Дарницкого рынка, где я начинаю закупки, перед глазами мелькают, словно кадры из фильма, лицо женщины с шестеркой на лбу и безумный оскал Рэма. Однако настойчивая и упрямая мысль постоянно лезет мне в голову: у кого же хватило наглости или смелости насылать на меня кошмары? К тому же я уверен, что сны о молодой женщине – дело рук того же человека. Но кого? Конечно, Плетущие не ангелы, а почти обычные люди с такими же, как у всех, эмоциями. Тем не менее, я не могу даже предположить, кто мог настолько на меня обидеться и невзлюбить, что пошел на столь опасный и роковой шаг. Должен сказать, что за все годы, в течение которых я непрестанно совершенствовал и оттачивал свое мастерство и умение использовать искусство, я представляю собой далеко не легкую мишенью. Именно по этой причине я уверен в своих силах и знаю точно, что смогу постоять за себя и наказать за давешние сны любого из Плетущих. Кроме Учительницы, с которой, надеюсь, сегодня встречусь. В первую очередь, чтобы поставить ее в известность о покушении на Плетущего. Никак иначе определить момент, связанный с бессознательной девушкой с цифрами на лбу, я не могу.

Несмотря на утро выходного дня и плохую погоду, Дарницкий рынок уже наполнен людьми. Это один из самых дешевых продуктовых рынков столицы. Он находится недалеко от одноименного пригородного железнодорожного вокзала, на который съезжаются селяне со всей левобережной области. Они везут все, что родит их земля: картофель, лук, морковь, кабачки, перец, свеклу и многое-многое другое. Заскорузлые от тяжелого физического труда руки, простая одежда и спокойный, но всегда с какой-то хитринкой взгляд на морщинистых лицах ясно говорят об их «родстве» с землей. Отдельная каста – торговцы, не принадлежащие к славянам. Они продают, как и везде, фрукты и специи. Обширный ассортимент рынка дополняется кондитерскими изделиями, рыбой, как свежей – прямо с машин, так и замороженной, вяленной, мясом, гастрономическими товарами, масломолочными и другими продуктами.

Своеобразный колорит рынка подчеркивает еще и разноязычие. Слышна украинская, русская речь и их жуткая смесь – так называемый суржик. Вот призывно кричит на своем языке смуглолицый черноволосый мужичок небольшого роста. Ему, что примечательно, почти сразу отвечают, да и не откуда-нибудь, а чуть ли ни с другого конца ряда.

Люди толкаются, пробуют продукты, торгуются, несут пакеты, сумки, тащат баулы, катят «кравчучки» – хозяйственные сумки на колесиках. Они ругаются, смеются, кричат и делают вид, что не видят, когда наступают другим на ноги. Деньги бумажные и металлические переходят из рук в руки. Крупные купюры тщательно проверяют подушечками пальцев и глядят на свет. Разносчики обедов и горячих напитков катят свои тележки между рядами, позвякивая велосипедными звонками. Вот сидит за прилавком продавец и перебирает мандарины. Хрупкая на вид бабушка с легкостью несет необъятную тяжелую хозяйственную сумку. Покупатель пробует кислую капусту и, причмокивая, просит взвесить два килограмма. Продавцы за соседними прилавками горячо обсуждают кого-то из знакомых. Слышатся и недовольные речи о политиках… Куда же без этого?

Меньше чем за час я завершаю закупки. Несколько объемных пакетов с овощами и фруктами занимают место в багажнике моего «Форда», и я возвращаюсь на рынок.

Пробираюсь к яблочным рядам и почти сразу вижу Марину Яковлевну. Я не имею представления, почему моя Учительница, обучавшая в свое время меня и продолжающая учить других искусству Плетущих, женщина с несколькими высшими образованиями и без малейшей нужды в деньгах, торгует на рынке. Хотя я никогда ее об этом не спрашивал, подсознательно считая, что все, что она делает, априори правильно.

Чтобы поговорить с ней, мне приходится встать в очередь из нескольких человек. Она сразу меня замечает и коротко кивает на мое приветствие.

– Спасибо тебе, дорогая, – благодарит ее пожилая женщина, купив яблоки.

– На здоровье, – отвечает она и обращается ко мне: – Подожди меня на выходе с рынка. Там, где общежитие.

Киваю в ответ и иду в указанное место. Закуриваю, глядя на светлеющее небо, и мысленно пытаюсь выстроить нить предстоящего разговора.

– Не замерз? – спрашивает Марина Яковлевна, приближаясь ко мне.

Она выглядит так же, как и тогда, 25 лет назад, когда я впервые увидел ее. За все эти годы она нисколько не изменилась. Она невысока и обладает гораздо лучшей физической формой, чем пытается продемонстрировать. Ее седые волосы всегда, почти всегда, уложены в прическу, похожую на каре или что-то вроде этого – не знаю… Не особо в них разбираюсь.

– Не успел, – отвечаю, выбрасывая сигарету в урну.

Ее светло-серые пронзительные глаза смотрят на меня внимательно и с таким выражением, будто Учительница хочет меня о чем-то спросить. Несколько секунд я жду, но она так и не нарушает молчания. Лишь смотрит полувопросительным взглядом, разбавленным изрядной порцией сомнения или, что просто невероятно, неуверенности.

– Я бы хотел с вами поговорить, – начинаю я, но она перебивает меня, задавая совершенно неожиданный вопрос, который ввергает если не в шок, то в ступор.

– Ты про Коленьку последнее время ничего не слышал?

– Про Клауса? – машинально и без надобности переспрашиваю.

– Про него, – кивает Марина Яковлевна и внимательно следит, как я совершенно неподдельно и искренне удивляюсь.

– Нет, не слышал, – почти сразу мне удается взять себя в руки и спрятать невольные эмоции.

– Ты уверен? – зачем-то переспрашивает она.

Приходит моя очередь внимательно всмотреться в Учительницу, чтобы отыскать на ее неподвижном лице признаки столь сильного интереса и, что еще более странно, причины недоверия. Уголок ее губ слегка дергается вниз, что вводит меня в еще большее замешательство. Но что могло вызвать у нее презрение или откровенное недоверие к моим словам?

– Абсолютно, – отвечаю я твердо.

– Ладно, Максим, мне нужно идти, – выдает она вдруг, вовсе сбивая меня с толку.

– Но… – начинаю я.

– Ах да, – оборачивается ко мне Учительница, достает из кармана пуховика прозрачный пакет, закрытый на струну, и протягивает мне. – Посмотри, что можно сделать.

Машинально принимаю пакет с какой-то цветной тряпкой внутри. Хочу спросить, что это, но слова застревают в горле – холодная полиэтиленовая поверхность вызывает в сознании чужие эмоции.

– Что это? – спрашиваю я, держа пакет кончиками пальцев.

– Платок.

– Что же я могу сделать, если его хозяину остается жить не больше пары недель?

– Три месяца, – поправляет Учительница. – Его обладательница – очень сильная женщина, и ей достанет сил продержаться столь долго.

– Женщина?

– Да, ей пятьдесят. Месяц назад овдовела, – следует четкий ответ.

Я уже блокирую чужие эмоции, отгораживаясь от них непроницаемой защитной стеной, но все равно после них остается неприятное послевкусие.

– Она больна?

– Физически она здорова настолько, насколько это возможно в ее годы.

– Ее страдания невыносимы, – негромко говорю я, анализируя чужие эмоции. – Она не хочет жить. Не уверен, что у меня получится вернуть ей это желание…

– Постарайся, пожалуйста, – серьезно произносит Учительница. – Я ее давно знаю и успела ней подружиться.

– Может быть, в таком случае будет лучше, если этой проблемой займетесь вы?

– Может быть, – отвечает она, – но, во-первых, у меня сейчас совершенно нет времени. А во-вторых, ты должен понимать, что она меня хорошо знает наяву, и мое появление у нее во сне будет выглядеть немного странно. Ты же знаешь, что сны, в которых мы посещаем обычных людей, выглядят для них очень реалистичными и запоминаются надолго. Мне не очень хочется отвечать на ее вопросы, даже если они будут звучать странно и необычно для нее самой. А работать с ее памятью, чтобы она все забыла, я просто не хочу.

– Ясно, – киваю. – Хорошо, я займусь этим делом.

– Вот и хорошо, – одними губами улыбается Марина Яковлевна.

– Я хотел оговорить с вами…

– Ну все, – снова перебивает она меня, – мне нужно идти. Извини, но давай поговорим в следующий раз. До свидания.

– До свидания, – говорю я ей уже в спину, гадая недоуменно, почему Учительница не пожелала выслушать меня.

Мысленно возвращаюсь к началу нашей скомканной беседы и снова, как и минуту назад, с немалым удивлением пытаюсь понять, что значил ее вопрос о Клаусе.

Клаус. Мой одноклассник, с которым мы проучились ровно десять лет. Нас было всего шестеро учеников, и никто не любил Клауса за его надменность, эгоизм, самовлюбленность, гордость… Я могу перечислять его недостатки достаточно долго, чтобы выразить хотя бы малейшую долю той неприязни, что испытывал к нему. Почему Учительница спросила меня о нем? Признаюсь, за прошедшие годы моя антипатия к Клаусу уменьшилась, притупилась, потому что мы не общаемся. Да и какое может быть общение с человеком, который считается погибшим или по крайней мере без вести пропавшим?

Я был последним, кто его видел. Моя рука невольно сжимается в кулак, когда перед глазами встает картина 15-летней давности: я из последних сил держу его ладонь, пытаясь удержать над пыльной пропастью. Будто вживую вижу, как его ладонь выскальзывает из моего, и я не могу подать вторую руку, потому что цепляюсь ею за щель в полу. Вижу его испуганные, круглые от страха глаза, когда он летит вниз, размахивает руками и исчезает в непроглядной пыли. За те несколько секунд он, вероятно, мог покинуть сон, а я неотрывно следил за его полетом. Высоко взлетевшие клубы пыли скрыли его от моего взгляда, и тогда я решил, что он погиб. Несколько дней спустя, когда оставшиеся пятеро учеников из нашей группы официально становились Плетущими, никто из Учителей, в том числе и Марина Яковлевна, ни словом не обмолвился о Клаусе. Это не значит, что мы не спрашивали. Спрашивали постоянно, потому что как бы мы ни недолюбливали Клауса, он был одним из нас. Учительница тогда не желала разговаривать на эту тему. Она выглядела уставшей, раздраженной, и мы больше никогда не возвращались к этой теме. То, что один из группы не смог сдать выпускной экзамен, далеко не редкость, однако смертельных исходов не было уже несколько поколений. Тогда решили засчитать нашей группе сдачу экзамена, и мы официально стали полноправными Плетущими.

И вот сейчас после этого странного вопроса Марины Яковлевны я невольно задумываюсь о том, на самом ли деле Клаус погиб или все-таки успел покинуть смертельно опасный сон. Как бы там ни было, но вопросы, связанные с делами давно минувших дней, сейчас совершенно неактуальны. Где-то глубоко внутри меня просыпается разве что вялый интерес к нелюбимому мной и всей остальной группой Клаусу. Если Марина Яковлевна интересуется, не слышал ли я о нем что-нибудь, значит, она располагает какой-то информацией о Клаусе. Теоретически я даже могу предположить, что он жив. Пусть и так. Уверен, меня его судьба касается меньше всего.

Искусственный голос в динамике беспроводной гарнитуры у меня в ухе по слогам произносит «Татьяна», когда в чехле на ремне вибрирует телефон.

– Алло, – нажимаю кнопку приема вызова.

– Алло, – слышу голос жены, – привет.

– Привет.

– Забыла написать тебе в список молоко.

– Сколько?

– Купи литр, пожалуйста.

– Конечно, – отвечаю.

– Ну все, пока, целую.

– Пока, – жму отбой и сажусь в машину.

Чувство смутной тревоги и недоговоренности уходит на второй план, уступая место заботам субботнего утра.

Как бы ни расхваливали продавцы в молочных рядах свой товар, я никогда его не куплю. Работая на предприятии, которое занимается производством продуктов питания, я твердо убежден, что продукция, требующая жестких условий хранения, не может продаваться на рынке в перемытых пластиковых бутылках. Это относится к молоку, кефиру, ряженке, сметане, творогу и другим аналогичным продуктам. Только в холодильнике, только при неизменной температуре и других необходимых условиях. То же самое касается мяса и колбасных изделий. Именно поэтому, скупив овощи и фрукты на базаре, за остальными продуктами и товарами бытовой химии я еду в «Ашан».

По-зимнему угрюмые тучи затягивают небо, и снова начинает сыпать снег. Неожиданные в субботнее утро заторы задерживают меня в пути, но я таки возвращаюсь домой еще до обеда. Мои женщины – маленькие и постарше – встречают радостно, как обычно. Машенька, самая младшая, с серьезным видом, запинаясь и подбирая слова, рассказывает о том, что помогала маме делать блинчики. Спустя час я иду в ближайший торговый центр, где в одном из обменных пунктов покупаю валюту – национальные гривны в Беларуси, разумеется, не котируются. Конечно, кредитная карточка поможет мне с предстоящими расходами, но наличные деньги всегда должны быть под рукой.

Такси приезжает вовремя. Я прощаюсь с близкими и спускаюсь в лифте на первый этаж. Путь до вокзала с Позняков занимает полчаса. Ранний ноябрьский вечер уже вступил в свои права, и желтые фонари на всем пути следования такси по Бажана, Гринченко и Саксаганского мягко светят и отражаются в мокром асфальте, уже щедро посыпанном технической солью.

Таксист помогает вытащить из багажника мою небольшую дорожную сумку и, получив расчет, желает счастливого пути. В здании вокзала мне приходится провести около сорока минут. Пассажиры кого-то встречают, уезжают, ходят с большими сумками, чемоданами, спят, нервно расхаживают из стороны в сторону, говорят по телефону, пьют кофе из автоматов, читают газеты и журналы, покупают что-то в небольших магазинах, глядят в окна с высоты второго этажа на рельсы и поезда… Все это часть беспокойной жизни железнодорожного вокзала. Несмолкаемый гул голосов разбавляют взрывы смеха молодых парней и девушек с огромными туристическими рюкзаками. Монотонный женский голос с короткими перерывами вещает о прибытиях и отбытиях различных поездов, просит быть внимательными, следить за своими вещами и объявляет о начале посадки на очередной поезд…

Наконец, объявляют, что поезд Киев-Минск подается «на першу колію». То же самое звучит и на белорусском языке, а потом следует просьба следить за своими вещами и багажом.

На перроне уже толпятся люди. Поезд подходит за двадцать минут до запланированного отправления, и проводницы, опустив откидные лестницы, принимают первых пассажиров и проверяют билеты.

В купе раскладывают багаж два моих соседа: мужчина средних лет в джинсах и свитере и женщина, при взгляде на которую сразу возникает желание проверить деньги и документы в карманах. Это цыганка в длинной пестрой юбке, точнее, юбках. На голове у нее цветастый платок, скрывающий смоляные волосы. Ее образ дополняют густые брови и в общем-то нехарактерные для женщины усы. Она по-хозяйски устраивается на моей нижней полке, раскладывает пакеты, сумки, свертки. Мне ничего не остается, кроме как настойчиво попросить ее освободить место. Цыганка с недовольством перекидывает кладь на верхнюю полку и решает поесть. Она выкладывает на стол разные пакетики, пищевые контейнеры со снедью, одноразовую посуду. И все время говорит. Ее речь лишена какого-либо смысла, она просто сотрясает воздух, рассказывая обо всем, что только возможно. Словесный понос – самое точное определение той безудержной и бессмысленной болтовне. Я выхожу в коридор, чтобы избавить себя от зрелища не умолкающей ни на секунду цыганки. Все ценное я забираю с собой.

Поезд трогается в назначенное время, и я с радостным предвкушением от предстоящей поездки гляжу на медленно, но верно уплывающий назад перрон с провожающими. Пусть известна конечная точка пути, пусть до минуты расписан график движения, пусть это выглядит самой обычной поездкой, но все равно мне иногда кажется, что это лишь условности, которые происходят по взаимному согласию поезда и дороги.

Хотя по часам еще вечер, на улице – непроглядная ночь. Расцвеченный тысячами огней темный город не спеша скользит мимо. Набережное шоссе с высоты моста через Днепр, на который выезжает поезд, кажется веной – своеобразной артерией города, где вместо крови течет нескончаемый бело-красный поток. Видна подсвечиваемая мощными прожекторами Родина-Мать, застывшая в вечном призыве подняться на защиту Отечества. В темной водной глади широкой реки, пока не скованной льдом, отражается свет беспокойного города. С середины моста над Днепром огни вечернего Киева кажутся россыпями драгоценных камней, сверкающих на черном бархате ноябрьского вечера.

К моему удовлетворению, цыганка уже закончила прием пищи. Сейчас она с кряхтением укладывается на верхнюю полку и продолжает что-то бормотать под нос. Проводница, плотная женщина за сорок, в форменной юбке и пиджаке, проходит по коридору, предлагая чай и кофе.

Я уже давно заметил, что время в пути может идти с разной скоростью в зависимости от того, чем занят. Журналы с кроссвордами и художественная литература – самый надежный и верный способ убить время. Вот и сейчас я укладываюсь на свое место и раскрываю на закладке книгу. К счастью, цыганка уже не тревожит слух бестолковой болтовней. А второй сосед так же, как и я, занят литературой, но только не книгой, а журналом с кроссвордами.

Телефон в кармане вибрирует и подает звуковой сигнал СМС-сообщения.

«Привет, Макс! Нужна твоя помощь! Срочно! Встретимся на стройке через час!» – высвечивает дисплей телефона текст сообщения от Миши. Прошлой ночью он уже выходил со мной на связь с помощью табича, когда я пребывал во сне. Тогда мой друг хотел встретиться и поговорить. Что же срочного могло случиться? «Что случилось?» – пишу ему, и через минуту приходит не менее тревожный ответ: «Это срочно, нужна твоя помощь! Рыжий тоже будет». «Буду на месте через час. До встречи», – отписываюсь я. Смотрю на часы, в уме прибавляю разницу во времени. Миша живет на Дальнем Востоке, в Хабаровске, получается, сейчас очень раннее утро, почти ночь. Значит, он уже был во сне, и что-то встревожило или напугало его настолько, что он просит немедленной помощи. Не буду ломать голову о причинах столь сильного беспокойства – через час все прояснится. В нашей работе бывает всякое, и встречаются всякие… создания. Вполне может быть, что с одним из них Миша и столкнулся. Хотя это не повод пугаться и уж тем более просить о помощи другого Плетущего, даже друга. Скорее всего, он попал в сложную ситуацию, связанную с каким-нибудь человеком, с которым нужно правильно отработать. Как бы то ни было, но один час – это не так уж и долго, и за чтением книги время проходит незаметно. Я еще раз проверяю деньги, сотовый и документы в карманах, прежде чем под мерный стук колес войти в сон, предваряемый нахлынувшими воспоминаниями 15-летней давности.

– И когда ты уезжаешь? – спрашивает Миша.

– На следующей неделе, – отвечаю я.

– В Киев?

– Ну да, я же говорил тебе.

– Почему именно в Киев?

– Не знаю, вроде бы к каким-то родственникам.

– Вообще-то я тоже уезжаю после школы в следующем году, – произносит он.

– Ты говорил. В Хабаровск?

– Да, я сейчас заочно учусь на ФДП.

– ФДП?

– Факультет довузовской подготовки, – расшифровывает друг.

– Ясно, рад за тебя.

– Ага.

Мы с Мишей сидим, свесив ноги с высоты второго этажа недостроенного санатория, потягиваем пиво из жестяных банок и дымим дешевыми сигарами, купленными в киоске на Горной. Стоит теплый июньский вечер, разбавленный щебетанием птиц и стойким запахом хвои.

– А давай договоримся, – вдруг говорит Миша.

– Ты о чем?

– Давай договоримся встретиться здесь, на этом самом месте, ровно через пять лет!

Несколько секунд я перевариваю услышанное и отвечаю:

– Миша, отличная идея! Я обеими руками за! Значит, через пять лет, – смотрю на часы, – в 16 часов 27 минут встречаемся на этом самом месте.

– Заметано!

Мы с Мишей дружили с третьего класса. Он младше меня на год, но это совершенно не важно. Мой друг жил на той же улице, что и я, и тоже в частном доме. Мы вместе ходили в школу и вместе возвращались домой. Мне было 17, когда сразу после окончания школы мы всей семьей переехали в Киев. На следующий год я успешно сдал выпускной экзамен и стал полноценным Плетущим. Тогда Миша был обычным парнем и не подозревал о моей второй жизни. Сколько раз я сдерживался, чтобы не рассказать ему всю правду о себе. Сколько раз я глотал уже готовые сорваться с языка слова о Плетущих и мире снов. Никто не знает, каких усилий мне стоило сдержаться.

Пять лет пролетели незаметно. Какое-то время после отъезда мы еще переписывались обычными почтовыми письмам, которые во времена компьютерных технологий и современных коммуникаций выглядят настоящими анахронизмами, достижениями каменного века.

Однако когда пришло назначенное время, я не смог прибыть в Южно-Сахалинск. На то были объективные причины, совершенно от меня не зависящие. В первую очередь, финансовые. Дело в том, что стоимость перелета из Киева на Дальний Восток за прошедшие пять лет выросла непропорционально моей возможности его оплатить. И если с билетом в Южный можно было что-то придумать, то на обратную дорогу денег не было. Как ни у меня, так ни у моих родителей, которые в то время испытывали определенные финансовые трудности.

Тем не менее, я выполнил обещание, пусть и несколько необычным способом. В 16.27 по Сахалинскому времени я оказался на заброшенной стройке, но только не наяву, а во сне. Я считал, что должен там оказаться, так или иначе. Хотя бы для того, чтобы удовлетворить чувство ностальгии по тому времени, когда мы с Мишей распивали пиво и баловались табаком.

Как же велико было мое удивление, когда, поднявшись на второй этаж недостроенного здания, я увидел на лестничных ступенях своего друга. Словно не было этих пяти лет, словно я встретился с ним после уроков в школе. Признаться, сперва я решил, что он не более чем плод моего собственного воображения, иллюзия. Но привитая Учительницей за десять лет привычка проверять все «созерцая», не оставила сомнений, что передо мной находился именно мой друг, а не пустотелая проекция или, что хуже, одна из бесчисленных тварей, коими кишит мир снов. Мало того, когда я «созерцал», Миша выглядел не совсем как обычный человек, а скорее как Плетущий. Его силуэт светился ровным белым светом. Пусть не так ярко, как у моих коллег, которых я знал, но это всего лишь вопрос времени – получить необходимый объем знаний, умений и навыков, чтобы стать настоящим Плетущим.

– Макс, ты?! – кажется, Миша удивился нашей встрече не меньше моего. Банка из-под пива выскользнула из его рук и, расплескивая содержимое, покатилась по ступеням. А вот неизменную сигару, кажущуюся спустя пять лет и вправду дешевой, он из пальцев не выпустил.

– Здравствуй, Миша! – я шагнул к нему и, когда друг встал со ступеней, мы крепко обнялись.

– Ты мне снишься? – неуверенно спросил он.

– Да, – ответил ему чистую правду. – Как и ты мне.

– Жаль, – Миша отвел взгляд.

Разумеется, я мог представить, о чем он подумал.

– Но это ничего не меняет, – улыбнулся ему.

– В смысле? – друг недоверчиво посмотрел на меня.

– Я хочу сказать, что, хотя это сон, – сделал широкий жест рукой, – я не плод твоего воображения.

– Такого не бывает, – сказал он с заметной горечью.

– Бывает, – твердо ответил я. – Держи.

Миша машинально принял из моей руки холодную бутылку с пивом, вскрыл ее и сделал глоток.

– Уффф… – от удовольствия он даже зажмурился. – Вкусное.

– Еще бы… И выброси эту дурацкую сигареллу.

– Это сигара.

– Вот сигара, – я протянул ему настоящую толстую длинную сигару, – а это фуфло.

Миша взял сигару и после секундной паузы протянул ее под носом, шумно вдохнув табачный аромат.

– Класс, – уронил он.

– Только не затягивайся, – посоветовал я.

Друг оторвался от сигары, посмотрел на меня пристально и с явным интересом.

– Скажи, – сказал он, – как так может быть, что я вижу тебя во сне и даже могу с тобой разговаривать?

Я колебался недолго, точнее совсем не колебался, потому что здесь не могло быть ошибки: Миша являлся человеком с мощным потенциалом Плетущего. Нельзя сказать, что подобные люди – редкость, но, помимо этого потенциала, человек должен обладать целым набором определенных качеств и черт характера. Такие люди встречаются действительно нечасто. По крайней мере, именно так нам рассказывала Марина Яковлевна.

– Миша, – обратился я к своему другу, – расскажи мне лучше о себе. Как ты? Что ты?

Он выжидающе посмотрел на меня, и мне пришлось добавить:

– А что касается твоего сна, мы обязательно вернемся к этому вопросу.

– Точно?

– Точно. Рассказывай, мне очень интересно.

– Ну ладно, – он с трудом подкурил сигару – настолько она оказалась велика. Потом, забыв о моем предупреждении, глубоко затянулся. Несложно представить, как у него выкатились из орбит глаза и покраснело лицо, когда он откашливался.

– Я же говорил, не затягивайся, – я едва сдерживался, чтобы не рассмеяться.

– Агхх… кхе… кхе… тебя…кхе… твоими… кхе… кхе… сигарами! – он отшвырнул скрученные в толстый тугой цилиндр табачные листья и жадно припадал к бутылке, выпив за один заход ее почти полностью. – Ффухх! – Миша вытер рот рукавом и посмотрел на меня слезящимися глазами. – Ты нисколько не изменился – все так же любишь развлекаться за чужой счет!

– Все вышло случайно, ты сам виноват! – коротко рассмеялся я и похлопал его по плечу.

– Вообще-то странно, – сказал Миша уже серьезно.

– Что именно?

– То, что я не проснулся, когда мне нечем было дышать, – пояснил он. – Во сне иногда такое бывает, когда кажется, будто задыхаюсь, и тогда я сразу просыпаюсь.

– Пока не расскажешь мне о себе, можешь не рассчитывать на пробуждение, – сказал ему с улыбкой, но Миша был очень серьезен.

– Ты как-то управляешь этим сном? – спросил он, глядя мне в глаза, и сразу добавил, – Научи меня. Если это возможно.

Неудивительно, что его очень заинтересовала возможность контролировать свой сон и управлять им. Да и то, что он вообще так легко смог проанализировать ситуацию и сделать соответствующие выводы. И также легко поверить в возможность управлять сновидениями. У Миши всегда была светлая голова, и мозги работали как надо. Именно поэтому я не сомневался, что он является потенциальным Плетущим.

– Ты прав, – ответил ему, – я могу управлять своими и чужими снами, и этому действительно можно научиться, но только не у меня.

– А у кого? – быстро спросил он.

– Этому учат опытные профессионалы, Учителя, и обучение длится десять лет.

Я оказался прав, когда думал, что его не испугает столь долгий срок обучения.

– Как мне найти такого Учителя? Ты мне поможешь? – в его взгляде полыхнула неожиданная страстная надежда.

– Конечно, – серьезно кивнул ему.

– Что нужно делать?

– Тебе – ничего. Я познакомлю тебя со своей Учительницей, она пообщается с тобой, и потом, если все будет хорошо, сама назначит время начала учебы.

– Так просто? – с сомнением переспросил Миша.

– Да, так просто.

Разумеется, я не сказал ему, что Марина Яковлевна может отказаться учить его по самым разным причинам, основная из которых – несоответствие кандидатов выдвигаемым для них требованиям. Я лично не сомневался в нем, но ведь мог и ошибиться. Пусть мой друг об этом не думает. Ведь в этом случае его разочарование окажется недолгим, потому что события сегодняшней ночи будут вычеркнуты из памяти.

– Было бы здорово! – порадовался он. – Ты не представляешь, как меня достали эти серые будни, одинаковые, как клоны! Изо дня в день одно и то же – учеба, общага, общага, учеба… Ты хотел узнать, что у меня нового?

– Хотел.

– Макс, ничего нового, кроме того, что я поступил в университет. Я продолжаю учиться как в школе, только больше, и изучаю совсем другие предметы. Мое самое яркое событие – это практика прошлым летом, да и та длилась каких-то пару недель. Денег постоянно не хватает, все время хочется есть, каждый день одно и то же… Поэтому меня так заинтересовало то, о чем ты рассказал.

Миша умолк, полез в карман, достал из него мятую пачку кремового цвета, вынул дурацкую мини-сигару и подкурил ее.

– Не смотри так, – бросил он недовольно, – я твоими сигарами больше не собираюсь травиться. Слушай! – Миша на секунду даже застыл. – Расскажи лучше о себе. Мне ведь тоже интересно, что у тебя случилось за эти годы.

Я опустился на ступени рядом с ним, «достал» обычную сигарету, подкурил ее и коротко, в общих чертах, рассказал о себе.

– Так ты уже папа! Поздравляю! – воскликнул Миша, когда я закончил.

– Спасибо.

– Таня твоя знает о том, что ты во сне?.. – он сделал неопределенный жест рукой.

– Нет, об этом не знает и не должен знать никто, – излишне резко ответил я, отчего мой друг удивленно моргнул.

– А что здесь такого?

Не нужно было так жестко реагировать на простой вопрос. Я потушил окурок и поднялся на ноги.

– Ну что? – обратился к Мише. – Ты готов?

– К чему? – удивился он.

– К новым знакомствам.

В эту ночь я привел его к Марине Яковлевне. Она сразу сказала, что Миша должен подождать, пока новая группа не будет доукомплектована. Естественно, мой друг согласился ждать, сколько нужно. Его занятия начались через неделю, а спустя десять лет он успешно сдал выпускной экзамен, хоть и не с первого раза, и стал Плетущим. Это случилось в прошлом году.

Конечно, он выразил недовольство по поводу того, что раньше я ему не рассказывал о Плетущих. Но позже он стал относиться к моему молчанию с пониманием.

Если случается так, что мы с ним договариваемся о встрече, она всегда происходит в одном и том же месте – на заброшенной стройке. В реальности ее уже давно выкупили и построили здесь элитную базу отдыха. Но в наших воспоминаниях она выглядит именно так, как в годы нашей юности.

И вот сейчас я иду на встречу с другом. Не могу отказать себе в удовольствии короткой прогулки по хвойному лесу, окружающему заброшенную стройку с трех сторон. Мне кажется, это место всегда будет напоминать о том времени, когда я был молод, и на мне не лежал груз ответственности, который я вынужден нести сейчас.

Со всех сторон меня окружают стройные стволы сосен, а под ногами мягко пружинит хвоя. До головокружения пахнет смолой и свежеструганным деревом. Выхожу на грунтовую дорогу и невольно щурюсь от теплого и яркого июньского солнца. Изумительно чистое небо не обременено даже самой маленькой тучкой и кажется невероятно высоким. Уже видны серые бетонные стены и темные провалы окон. Я сворачиваю с грунтовки, шагая через высокую траву. Стоит неумолкаемый стрекот кузнечиков. Они прыгают в траве, со стебля на стебель, словно сопровождают меня. Над ярко-желтыми одуванчиками деловито и солидно жужжат мохнатые шмели. Где-то пронзительно запела птица, и ей сразу ответила другая. Воздух чист и прозрачен, и под летним солнцем мне совсем не жарко. На Дальнем Востоке редко бывает жарко, даже в июне. Гораздо чаще здесь идут дожди, которые могут не прекращаться в течение недели.

За те несколько минут, что я иду по открытому воздуху до стройки, я отдыхаю так, будто за целый выходной день. Хорошо утоптанная тропинка ведет к недостроенным зданиям. С обеих сторон – бурьян высотой с меня.

Миша встречает меня на втором этаже, когда я поднимаюсь по бетонным ступеням. Он нервно вышагивает от стены к стене.

– Привет! – обращаюсь к нему.

– Здорово, – бросает он, прекращая беспокойную ходьбу. – Чего так долго?

– Разве? – удивляюсь я. – По-моему, я пришел даже немного раньше, чем мы с тобой договорились.

– Да, извини, – он на миг опускает глаза, но продолжает хмуриться. – Знал бы, что ты опять гулять будешь, встретил бы на улице внизу.

– Рассказывай, что стряслось, – не обращаю внимания на его ворчание, видимо, на то есть причины, и Мишу что-то сильно беспокоит. Иначе он не был бы таким раздраженным.

– Давай я расскажу все по дороге, – предлагает он.

– По дороге? – удивляюсь я.

– Да.

– И куда нужно идти?

– В одно место… Я все расскажу, просто у меня почти не осталось времени – скоро утро, и нужно будет просыпаться, – объясняет он.

– Если мы так спешим, то почему бы не воспользоваться Дверью? – еще больше недоумеваю я.

– У меня не получается, – Миша хмурится еще больше.

– То есть? – мое удивление порождает какую-то смутную тревогу. – Как это не получается? Ты же изучал создание Дверей!

– Я знаю, – раздраженно отрезает он, – но у меня не получается. И за те несколько раз, которые я пытался попасть, куда нужно, меня забрасывало в совершенно другие места.

– Ты уверен, что делал все правильно?

– Уверен, – откровенно злится мой друг.

– Ну что же, если нельзя воспользоваться Дверью, тогда веди сам, а по дороге все расскажешь.

– Да, пошли, – он протискивается мимо меня и спешно спускается по лестнице.

Я не отстаю от него, так же быстро сбегая по ступеням.

– Ты вчера со мной по табичу связывался по поводу этой проблемы? – спрашиваю его в спину.

– Нет, не совсем, – мы выходим на улицу, и Миша ждет, пока я окажусь рядом с ним, и только потом продолжает движение. – Проблема с Дверью появилась только сегодня…

– У тебя не получается ее открыть именно туда, куда мы сейчас идем, или вообще не получается? – перебиваю его.

– Я не знаю, – мой друг выглядит озадаченным. – Мне не приходило в голову проверить… А сейчас уже не до этого.

– Думаю, это не будет сложно сделать, как только мы разберемся с твоей проблемой, – подбадриваю его, скрывая легкое недовольство. Но, когда вспоминаю, что Миша еще совсем неопытный Плетущий, оно быстро проходит.

– Я проверю это в первую очередь, – заверяет он, понимая, что сделал не все от него зависящее.

– Вот и хорошо. Так что у тебя случилось?

– Мне начали сниться кошмары, – роняет мой друг. – Уже почти неделю я вижу во сне такие ужасы, что и жить не хочется, – произносит Миша.

– Почему ты не избавишься от них? – спрашиваю я, а у самого перед глазами встает Рэм с оскаленной пастью и Тьма за его спиной.

Мы шагаем вниз по тропинке, по которой несколько минут назад поднимался я сам. Густой бурьян вокруг незаметно исчезает, уступая место кустам с желтыми ягодами. Небо начинает менять цвет и становится гораздо светлее. Миша уже начал плести – перестраивать реальность этого сна.

– Я не могу избавиться от них. Все происходит так, будто я не Плетущий, а обычный человек! Я просто не контролирую эти проклятые кошмары!

– Полегче, дружище, – пытаюсь его успокоить, потому что реальность вокруг меняется далеко не в лучшую сторону. Хвойный лес исчезает слишком быстро, и теперь мы шагаем по черному пепелищу, посреди которого вверх тянутся обугленные стволы деревьев. Черная сажа вздымается сердитыми облачками, когда ноги ступают по выжженной земле. Резкий порыв сухого горячего воздуха бьет в лицо и поднимает тучу копоти и сажи, от которых неприятно першит в горле. Я спешно натягиваю на нос неизменный нашейный платок и надеваю прозрачные пластиковые очки, укрывая глаза от пыли и пепла.

– Я сейчас… – бормочет Миша, откашливаясь и спешно работая с тканью сна.

Мы покидаем сгоревший дотла лес и выходим на открытое пространство. Под ногами шелестит сухая, пожелтевшая от солнца трава, в которой время от времени мелькают необычные красные змеи. Шарик солнца наверху и слева от нас выглядит гораздо меньше обычного. Небо снова наливается синевой и становится почти фиолетовым. Ровная, как стол, равнина простирается во все стороны. Оглядываюсь назад. Леса – ни живого, ни сгоревшего – уже нет, равно как и бетонных корпусов недостроенных зданий.

– Неплохо, – одобрительно киваю Мише, снимая очки.

– Спасибо.

Почему-то пахнет прелой землей и яблоками, а змей под ногами становится больше. Они размерами с обычного ужа, и я стараюсь смотреть, куда ставлю ноги, чтобы ненароком не наступить на них.

– Как долго тебе снятся кошмары? – уточняю я у сосредоточенного друга.

– Шесть дней, – отвечает он, не поднимая глаз.

– Они одинаковые или разные?

– Они совершенно не похожи друг на друга, но результат всегда один.

– Какой же?

– После каждого такого кошмара я чувствую себя так, словно весь день работал грузчиком на нашем рынке.

– Ты работал грузчиком? – переспрашиваю его.

– Да. Когда я учился, стипендии часто не хватало, – поясняет Миша, – вот и приходилось подрабатывать грузчиком, курьером, раздавать бесплатные проспекты и много чего еще.

– В своих кошмарах ты осознаешь, что являешься Плетущим? – возвращаюсь я к обсуждаемой теме.

– Нет, – сразу следует ответ. – Иногда мне кажется, что я снова стал маленьким и потерялся, иногда за мной что-то или кто-то гонится, иногда я падаю со скалы…

– Ты просыпаешься от этих кошмаров?

– Нет, что странно. Понимаешь, каждый раз после очередного кошмара я оказываюсь в одном и том же месте, где вижу женщину с огненной цифрой на лбу.

– Что?! – я невольно останавливаюсь на полушаге, и змеи на земле начинают кружиться вокруг меня. – Какая еще огненная цифра?

– Я не знаю, – Миша снова выглядит злым и повторяет с еще большим волнением: – Каждую ночь я оказываюсь в каком-то месте, где вижу незнакомую женщину с цифрой на лбу. И с каждым днем ее значение уменьшается. Сегодня ночью была единица.

– Опиши место, в котором ты находишь ее, – прошу его, и красные змеи прекращают причудливый танец.

– Эта женщина уже немолода, – начинает он. – Я нахожу ее в хижине какого-то поселения в джунглях.

Честно говоря, подсознательно я ожидаю, что Миша начнет рассказывать о ночном городе и квартире на восьмом этаже, в которой находится та, что снится мне.

– Ты оказываешься там днем или ночью?

– Днем, всегда только днем. Макс, ты слышал о чем-то подобном? Что мне делать? Я не знаю, что будет, когда прекратится этот странный отсчет…

– Без паники.

– Тебе легко говорить, – нервно бросает он, – а я уже боюсь ложиться спать.

– Насколько близко ты можешь подойти к ней?

– Достаточно близко, чтобы дотронуться.

– Ты пытался это сделать?

– Конечно, – кивает он на ходу. – Сначала я даже думал, что, если коснусь женщины, она проснется, но никакой реакции на мои попытки разбудить ее, нет. Она лежит словно мертвая, но пульс есть – я проверял.

– Странно, – вырывается у меня, – очень странно. Ты обращался к Учительнице с этой проблемой?

– Нет, – звучит ответ, и я уже знаю, чем он аргументирует его. – Мне кажется, я сам должен во всем разобраться, иначе какой же я Плетущий! Тем более закончил учебу в прошлом году.

– Здесь ты не прав, – говорю я. – То, что ты Плетущий, вовсе не означает, что ты Супермен какой-то и способен сам справиться со всеми проблемами.

– Поэтому я и связался с тобой, – сразу отвечает он. – Ну не одноклассников же мне просить о помощи, у которых опыта не больше моего!

Мне нечего возразить на это, поэтому бормочу что-то вроде «Ну да, конечно».

Мы идем под гору, и угол наклона увеличивается все сильнее. Сухая трава и змеи исчезают, уступая место каменистой почве. Друг придерживает меня за руку, но я и сам уже останавливаюсь у края земли, за которым далеко внизу клубятся пухлые белые облака и едва доносится плеск воды. Еще несколько секунд я наблюдаю за огромным шаром ярко-белого солнца и говорю негромко:

– Красиво.

– Красиво, – соглашается друг.

Мы разворачиваемся и идем вдоль края обрыва. Облака внизу исчезают, а солнце прыгает на самый верх, прямо в зенит, и нещадно припекает нам макушки. Ровно десять секунд уходит у Миши на то, чтобы нагнать тучи и спрятать светило. Там, где недавно была пропасть, сейчас широкой лентой течет река, и под серыми облаками вода кажется темной. Под ногами появляется зеленая трава, она кажется излишне яркой, изумрудной. Видны деревья – словно нарисованные. Слышится чей-то заливистый смех, и вдруг откуда-то появляется девчушка шести-семи лет в розовом платье.

– Привет! – звонко здоровается она с нами.

– Привет! – отвечаем мы с Мишей почти одновременно.

– Давайте играть! – девочка пускается бегом в нашу сторону, но выпорхнувшие из-под ног разноцветные бабочки отвлекают ее, и вот она уже носится с радостными криками за ними.

Мы продолжаем идти дальше и видим, как в очередном прыжке ребенок отрывается от земли и взлетает в воздух. Восторженно визжа, она носится за бабочками и мелкими верткими птичками, возникшими из ниоткуда. Это уже моя работа: ей будет интереснее гоняться за пичугами, чем за медленными бабочками.

Миша продолжает плести, меняя реальность, и мы минуем сон девочки. Река становится быстрее, ее русло сужается до нескольких десятков метров. Мы идем по дороге с каким-то твердым покрытием, но не с асфальтом. На скамейке сидит мужчина в твидовом пиджаке и читает газету. Когда мы проходим мимо, он лишь бросает на нас короткий взгляд из-под странного головного убора и снова возвращается к чтению.

Река сужается еще больше, и сейчас она выглядит беспокойнее. Стремительное течение несет воду по перекатам и создает много шума. Из воды выпрыгивают рыбины, чьи серебристые тела сверкают в лучах солнца. Воздух свежий, а легкий ветер добрасывает до нас редкие капли. Показывается мост, крутой аркой перекинутый на противоположный берег. Мы переходим по нему над пенным бурным потоком и ступаем на дорогу из желтого кирпича. Небо приобретает лиловый оттенок, а солнце прячется за высокими белыми облаками. Фиолетовые кусты с синими ягодами стоят сплошной стеной по обеим сторонам дороги, а в воздухе приятно пахнет жасмином. Я не отвлекаю Мишу разговорами, понимая, что он сейчас полностью занят изменением реальности. Да и, честно говоря, особо нечего выспрашивать о его странных снах. Мне самому две ночи подряд снилась незнакомая молодая женщина с цифрой на лбу, поэтому из рассказа друга я понял больше, чем он поведал.

Растительность вдоль дороги исчезает и открывает обширное пространство разбитых на ровные квадраты полей. Впереди показываются остроконечные круглые крыши небольших белых домов. Дорога из желтого кирпича ведет сквозь поселение, в котором живут невысокие люди. Они провожают нас настороженными взглядами из распахнутых круглых окон. Те, кто встречается нам по дороге, с опаской отходят в сторону и все время что-то жуют, а на их остроконечных голубых шляпах тихо позвякивают серебряные колокольчики. За несколько минут мы проходим небольшое поселение насквозь, но так и не встречаем по пути ни Элли, ни Тотошку.

Небо становится голубым. Где-то позади нас появляется солнце, и из-под ног вытягиваются тени. Обычная тропинка заводит в неглубокий овраг, на склонах которого растут густые кусты. Мы спускаемся и проходим по его дну, а когда поднимаемся, то упираемся в сплошную стену из деревьев, под кронами которых царит сумрак. Воздух становится влажным и наполняется множеством новых звуков: жужжанием, стрекотом, щелканьем насекомых разных размеров и расцветок.

– Уже скоро, – произносит Миша, чуть повернув в мою сторону голову.

– Подожди немного, – останавливаю его.

– Что такое?

– Я подготовлюсь, – говорю, – и тебе советую.

– Подготовишься? – моргает Миша.

Я не отвечаю. Снимаю тенниску и одеваю вместо нее рубашку с длинным рукавом. Потом «достаю» легкий бронежилет, протягиваю его через голову и липучками фиксирую по бокам. Надеваю наколенники и налокотники, чтобы предохранить суставы от возможных травм. Осматриваю шнуровку на высоких ботинках. Привычным движением проверяю наличие пистолета в набедренной кобуре. В последнюю очередь надеваю легкий углепластиковый шлем, каким обычно велосипедисты защищают голову. Завершая приготовления, надеваю тактические пластиковые очки. Миша наблюдает за мной с плохо скрываемым удивлением.

– Ты всегда так… готовишься? – спрашивает он, запнувшись на последнем слове.

– Всегда, – киваю ему. – Это всего лишь меры предосторожности.

– И бронежилет? – недоумевает он.

– Конечно.

– Но зачем? Кто в тебя будет стрелять?

– Ты должен знать, что он предназначен не только для защиты от пуль. Осколки, холодное оружие, стрелы, дротики и камни, брошенные умелой рукой, могут нанести серьезные травмы и ранения. Поэтому использовать его совсем не лишне. Всегда.

– Теперь я понимаю, почему тебя так называют, – бормочет он. – Ты просто помешан на всем, что связано с оружием. И вообще у тебя такой вид, будто ты на войну собрался.

– Миша, – говорю ему настоятельно, – запомни одну простую вещь: для нас, Плетущих, не бывает безопасных снов. Мы не обычные люди и можем, как ты должен знать, погибнуть во сне. Защитный механизм у обычных людей сработает и выбросит сознание из смертельно опасной ситуации в самый последний момент. У нас этот механизм отсутствует, поэтому, если справиться с ситуацией не в наших силах, мы уходим из сна. Хотя подобное случается крайне редко. Но все равно лучше обезопасить себя даже от случайных травм. Если ты, например, сломаешь ногу или вывихнешь ее из-за того, что на тебе вместо таких ботинок, – киваю на свои ноги, – сандалии или туфли, будешь вынужден покинуть сон, чтобы избавиться от травм. Так не лучше ли заранее исключить подобные возможности и избавить себя от недоразумений, тем более что я описал сейчас не самый худший вариант?

– Ну да, наверное, – задумчиво тянет он. – Просто я раньше никогда об этом всерьез не задумывался.

– Надеюсь, ты сделаешь правильные выводы.

– Постараюсь.

У него уходит гораздо больше времени на то, чтобы облачиться в бронежилет, но от кроссовок он так и не отказывается. А я с веселым удивлением гляжу, как он «достает» металлическую каску армейского образца и с хмурым видом напяливает ее на голову.

– Сейчас именно ты выглядишь так, словно на войну собрался, – не могу сдержать улыбки. – Зачем тебе эта железяка? Она тяжелая, и у тебя уже через полчаса начнет ныть и болеть шея. А бронежилет? Это штурмовой экземпляр, предназначенный для защиты от автоматных и винтовочных пуль.

– Ты сам сказал, что лучше заранее защитить себя, – мрачно бросает Миша.

– Верно, но не следует доводить это стремление до абсурда. Снимай эту дурацкую каску и бронежилет.

Он раздраженно поджимает губы, но без лишних слов делает, как я говорю.

– Вряд ли мы будем участвовать в перестрелке, но, даже если так, не следует натягивать тяжелый армейский «броник». Вот, погляди, – я демонстрирую ему свой и вытягиваю из нагрудного отсека титановый лист, защищающий корпус спереди. – Видишь, какой он толщины? Подготовь таких два: на спину и на грудь.

Спустя минуту Миша держит их в руках и по моему кивку отдает мне.

– Теперь сам жилет. Сделай его короче, чтобы он доставал только до пояса. Давай.

Совсем скоро на моем друге сидит совсем другой бронежилет, а не тот, что он надел в начале.

– Ну как, легче? – спрашиваю его.

– Гораздо, – довольно кивает Миша. – А почему твой так странно поблескивает? Что это за ткань?

– Это не ткань.

– Не ткань? – удивляется.

– Это паучья нить.

Миша недоуменно глядит на меня.

– Если ты не знал, паучья нить считается самой прочной и в то же время самой легкой из всех известных.

– Не знал… А она не липнет?

– Это же не паутина, – улыбаюсь я. – Сама по себе нить не липнет, таковой ее делают множество шариков слюны, которые паук на ней оставляет.

– Понятно… Можешь показать ее структуру?

– Конечно, но не сейчас… Теперь наколенники и налокотники. Подготовь их.

– Из какого материала?

– Сделай их обычными, войлочными, а после я тебе покажу структуру материала, который использую сам.

Миша какое-то время внимательно изучает те, что на мне, а потом «достает» пару налокотников из войлока.

– Молодец, – хвалю его, когда он безошибочно угадывает с размером. – Теперь – на ноги.

Он отлично справляется и с этим заданием.

– Очень хорошо, теперь шлем.

– Я не знаю, как его сделать, – сразу говорит Миша, но уже без тени раздражения.

– Сделай его пластиковым сверху, а изнутри – из вспененного полистирола.

– Какой толщины?

– Трех сантиметров будет достаточно. И не забудь про мягкую поролоновую прокладку для головы.

Со второй попытки Миша угадывает с размером, и теперь на его голове сидит похожий на строительную каску оранжевый шлем.

– Неплохо для первого раза, – поощряю друга. – А структуру углепластика, из которого и должен быть шлем, я покажу тебе позже. Или сам поищи в интернете.

Миша довольно улыбается и кивает в ответ.

– Советую поберечь глаза. Это не будет лишним. Очки защитят от пыли, камней, веток и еще от чего угодно.

Он кивает, задумывается ненадолго, и в его руке появляются похожие на мои, но более темные очки. Миша надевает их и смотрит на солнце.

– В лесу, – показываю рукой на близкую чащу, – будет темно.

– Я знаю, поэтому сделал линзы-хамелеоны.

– Неплохо придумано, но если они у тебя стеклянные, это плохо.

– Почему?

– Потому что стекло может разбиться, а заиметь осколок в глазу, думаю, – это последнее, что ты хочешь.

Несколько секунд он обдумывает мои слова, снимает очки и отбрасывает их в сторону. Они исчезают, едва касаются земли.

– Ты прав, – отзывается Миша, – а я даже не подумал об этом.

– Ничего страшного, – я оглядываюсь, а друг тем временем «достает» обычные стрелковые очки и надевает их. – Проверь оружие, – напоминаю я, и Миша вынимает из кобуры такую же, как и у меня, Беретту, выщелкивает обойму, проверяет наличие патронов, вставляет ее обратно. Хочет вернуть пистолет в кобуру, но я останавливаю его.

– Теперь передерни затвор, чтобы дослать патрон в ствол. Так… Аккуратно переведи взведенный курок в нейтральное положение и поставь пистолет на предохранитель. Теперь можешь прятать его в кобуру.

– А у тебя что за пистолет? – интересуется Миша, когда выполнят все мои указания без лишних вопросов.

– Беретта, – отвечаю ему.

– Тоже? – удивляется он.

– Да, или ты думаешь, у меня в кобуре не пистолет, а базука?

– Нет, просто у меня была мысль, что у тебя что-то более продвинутое, чем Беретта.

– Это очень простой в обращении и, самое главное, надежный пистолет, – качаю головой, – так что было бы глупо менять его на что-то другое. Хотя, бесспорно, существуют пистолеты с лучшими характеристиками. Если бы я, например, участвовал в соревнованиях по стрельбе, наверняка выбрал бы немецкий Хеклер и Кох или швейцарский Зиг. В нашем случае пистолет необходим исключительно для ближнего боя, где точность особо не нужна.

– А что нужно?

– Огневая мощь, если так можно сказать, и останавливающее действие. А у 9-миллиметровой Беретты оно именно такое, какое нужно, и даже немного больше.

– Ясно.

– Могу сказать только, что в моем пистолете иной спусковой механизм.

– А зачем? И какой другой?

– Спортивный, – отвечаю, – для более мягкого спуска и лучшей точности.

– Покажешь?

– Потом, – киваю я. – Если, конечно, у тебя еще будет желание.

– Конечно, будет, – заверяет Миша и добавляет, – Все-таки не зря тебя называют Оружейником.

– А у тебя есть прозвище? – в свою очередь интересуюсь я из чистого любопытства.

– Нет…

Мне кажется или мой друг на самом деле огорчен?

– Меньше всего нужно переживать по этому поводу, – говорю ему. – Прозвище не делает тебя опытнее, сильнее или искуснее.

– Да, но у тебя же оно есть.

– Не я его придумал, и мне, честно говоря, все равно, кто и как меня называет.

– Ну конечно. У кого хватит глупости связываться с Оружейником! – непонятно отвечает Миша.

– Твое отношение к прозвищам со временем изменится, – спокойно говорю я, а сам думаю, что на самом деле у кого-то все-таки хватило смелости попробовать меня на прочность, наслать странный сон о женщине с цифрой на лбу и кошмар в придачу.

– Как скажешь, – отвечает он на мою последнюю реплику.

– Ну что, если ты готов, продолжим путь, – киваю в сторону лесной чащи.

Наше путешествие по миру чужих снов и фантазий заканчивается, когда лес превращается в настоящие джунгли. И без того влажный воздух кажется настолько густым, что его, наверное, можно черпать и есть ложкой. Вокруг витают самые разные ароматы. От них появляется какой-то привкус, от которого невозможно избавиться. Наша одежда давно промокла не столько из-за удушливой жары, сколько из-за сока растений. Он льется всякий раз, когда приходится прорубать дорогу через непролазные заросли. Вокруг стоит неумолчный шум, от которого вскоре появляется мигрень. Такое ощущение, будто мы идем сквозь плотную толпу людей, и каждый пытается что-то крикнуть в ухо, неразборчиво, но громко. Несколько раз я вижу небольших зеленых змей и стараюсь держаться от них подальше.

Спустя какое-то время мы останавливаемся на короткий привал, чтобы отдышаться и напиться. После отдыха двигаемся дальше, и джунгли меняются еще раз, избавляя нас от безумного шума. Растительность становится не такой густой и непролазной. Влажный воздух не кажется раскаленным, словно в парилке. Постепенно становится тише, и в какой-то момент наступает полная тишина. Или просто мне так кажется после той какофонии звуков, оглушающей нас всего пару минут назад? Как бы то ни было, но идти и дышать гораздо легче. Земля под ногами уже не хлюпает и не чавкает, и мы, ступая по травянистой почве, выходим к краю джунглей. Перед нами открывается вид не то на луг, не то на большую поляну, на которой видны крыши хижин. Туда ведет хорошо утоптанная широкая дорожка. Поселение находится выше нас, поскольку мы оказываемся на пологом горном склоне.

– Мы пришли? – спрашиваю у Миши.

Он лишь кивает в ответ, устало вытирая с лица пот, и собирается идти дальше.

– Постой, – придерживаю его, – не спеши.

– Почему? – вяло интересуется он.

– Во-первых, нужно осмотреться, – объясняю я.

– Что же мы отсюда увидим?

– «Созерцай», – поясняю.

– А, ты об этом. Я «созерцал» здесь каждую ночь, кроме последних двух. И никого, кроме женщины-Плетущей, не видел.

– Постой, ты хочешь сказать, что она Плетущая?

– Ну да… А разве я тебе не говорил?

– Нет.

– Просто я чертовски устал за последнюю неделю.

– Миша, о том, что в твоих снах присутствует Плетущая, которой необходима помощь, нужно было обязательно сообщить Учительнице. В данном случае твое желание разобраться во всем самому не оправдано.

– Наверное, ты прав, – несколько секунд он молчит, а потом кивает, соглашаясь, – Я не подумал об этом.

– Ладно, – ясно, что сейчас не время и не место для серьезного разговора. – А вообще никогда не пренебрегай возможностью лишний раз все проверить, – наставительно говорю ему. – От этого зависит твоя безопасность.

– Хорошо, я понял. Не нужно читать мне лекции, – устало бросает Миша и в течение следующих десяти секунд прикрывает глаза, глубоко дышит, настраиваясь нужным образом. Его лицо каменеет, он открывает глаза, трет их и вяло отчитывается:

– Вокруг никого, только та самая женщина – прямо по ходу нашего движения, в поселении.

– Откуда ты знаешь, что вокруг никого, если ты даже не оглянулся? – довольно резко спрашиваю я.

– Макс, отстань, я устал как лошадь.

Миша и впрямь выглядит вымотанным. Я глотаю готовые сорваться с языка резкие слова, а вслух говорю совсем не то, что собирался:

– Запомни, когда ты «созерцаешь» в незнакомом или подозрительном месте, всегда, я повторяю, всегда осматривайся вокруг, – и хотя я обращаюсь к нему довольно мягко, мне кажется, что Миша обижается. Я не сразу понимаю, но постепенно до меня доходит, почему. Путь от стройки сюда, проделанный нами, оказался сложным для моего друга, и он выбился из сил. Все-таки сказывается отсутствие опыта. Стоит учитывать и то, что Миша давно пребывает во сне и успел за ночь и кошмар пережить, и здесь побывать. Так что не нужно на него давить.

– Кстати, Миша, хочу сказать, что ты отлично потрудился – быстро довел нас до конечной точки, – пытаюсь подбодрить его, и моему другу похвала действительно льстит.

– Спасибо, – отвечает он. – Ты и вправду так считаешь?

– Честно?

– Честно, – сразу настораживается он.

– Вправду.

На самом деле совершенно не важно, как считаю я. Главное, чтобы он верил в себя и в свои силы, ведь именно эта вера делает нас сильнее, не дает в тяжелый час опустить руки и заставляет бороться.

– Что будем делать дальше? – спрашивает Миша веселее.

– Переодеваться, – отвечаю ему. – Погляди пока вокруг, а я переоденусь – на мне сухого места не осталось.

Мой друг смотрит недоуменно, но, после того как я еще раз напоминаю ему глядеть в оба, делает вид, что осматривается. Я сбрасываю верхнюю одежду, одеваюсь в сухое, меняю обувь и насквозь мокрые носки. Большую часть времени у меня занимает шнуровка ботинок и крепление набедренной кобуры.

– Ого, – вырывается у Миши, – быстро!

– Теперь твоя очередь. А я пока покараулю.

Видимо, ему редко приходилось переодеваться во сне в спешном порядке. Объяснить иначе пять минут, потраченные на переодевание и переобувание, не могу.

– Уф, так гораздо лучше, – признается он, переодевшись в сухое.

– Главное, что мы больше не привлекаем насекомых соком растений, которым была вымазана одежда.

– Ясно. Ну так что, мы идем или?..

В отличие от Миши, я периодически оглядывался вокруг, «созерцая. И вот сейчас в моих руках оказывается автомат. Его появление заставляет Мишу прерваться на полуслове и недоуменно заглянуть мне в глаза. Я лишь показываю сжатый кулак согнутой руки, и мой друг правильно понимает сигнал: «Внимание!» Автомат Калашникова 74-й модели появляется у него достаточно быстро. Миша одним взглядом спрашивает: «Где?» Киваю в сторону, откуда мы пришли, и опускаюсь за древесным стволом на колено. Мой друг занимает позицию слева за деревом. Ни звуком, ни каким-либо другим образом незваный гость не дает о себе знать, и мы продолжаем сидеть в засаде.

– Эй, парни! – вдруг слышится до боли знакомый голос, и я ловлю на себе удивленный донельзя взгляд Миши.

– Не стреляйте! Слышите меня?! Макс! Миша!

Создавая шум, чтобы специально обозначить свою позицию, из зарослей кустов выходит Семен собственной персоной.

– Привет! Это я!

На нем армейский камуфляж, так называемая «цифра», высокие ботинки, панама, разгрузочный жилет и легкий бронежилет. Рыжий держит обе руки так, чтобы мы видели его пустые ладони. Вслед за мной Миша опускает автомат и выходит из-за дерева.

– Привет, – здоровается он.

– Откуда ты взялся? – спрашиваю я вместо приветствия и крепко жму протянутую руку.

– А я вас уже ждал здесь, – заявляет он со своей вечной ухмылкой.

– Ты бывал здесь раньше? – удивляюсь.

– Нет, – качает он головой, – мне просто повезло.

– Поясни-ка.

– Так получилось, что сегодня у меня выдался напряженный день на работе, из-за чего я и вошел в сон совсем недавно…

– Я звонил тебе, как мы договаривались вчера, – вставляет Миша.

– Батарея в телефоне сдохла, – сокрушается Семен. – Я же говорю, тяжелый день.

– Я так и подумал.

– Ну да, а табича твоего у меня пока нет.

– Все никак не отправлю тебе в Москву.

– Максу отправил в Киев, – кивает на меня. – Мог бы и мне заодно.

Это он, конечно, многого хочет! Они с Мишей познакомились едва ли год назад, когда мы отмечали сдачу экзамена. Со мной тогда были почти все бывшие одноклассники, мною же и приглашенные, кроме Сергея-Угрюмого – он был чем-то занят и не смог появиться, но заочно все же поздравил выпускника, пусть и незнакомого. Рыжий с Мишей даже начали отношения поддерживать, но все равно год – не такой уж большой срок для дружбы и тем более для обмена табичами. А причина их общения оказалась простой, хоть для меня и неожиданной. Дело в том, что Мише очень понравилась наша Катя, и, как я понял, интерес оказался взаимным. Вот Миша и сошелся с Рыжим, когда расспрашивал о Кате.

– В общем, – продолжает Семен, – я решил сам поискать это место. Миша, помнишь, ты мне прошлой ночью рассказывал об этих джунглях? Так вот, странное растение, о котором ты упомянул вскользь, растет в одном единственном месте на Земле.

– Ты имеешь в виду высокий красный цветок? – переспрашивает он.

– Именно, – кивает Рыжий. – Чтобы ты знал, правильно он называется Некентес Аттенборо, или крысолов, из-за своей способности схватить и переварить даже крысу.

– Он плотоядный? – Миша вскидывает брови.

– Да, и растет только на Филиппинах на острове Палаван. Все это я заранее разузнал в интернете и, как оказалось, не зря. Вон, какие у вас физиономии удивленные.

– Мог бы связаться со мной, – говорю я, – позвонил бы или использовал мой табич.

– Не подумал как-то, – пожимает он плечами и добавляет: – Если честно, хотел сюрприз устроить. Но вам устроишь – чуть не пристрелили. Вообще-то, если бы моя задумка не удалась, так бы и сделал – связался с тобой по табичу.

– Что-то не видел я никаких красных цветков, – обращаюсь к Семену.

– Они не совсем красные, точнее бывают и красные, и зеленые.

– Покажете, если попадется на глаза.

– Так вот же один из них, – указывает Рыжий на какой-то куст.

Я слежу взглядом за его рукой, и невольное «Ого!» вырывается у меня. В поисках цветка я привычно шарю глазами по земле и траве, но этот крысолов оказывается размером с куст. В высоту он мне по грудь – это первое, что бросается в глаза. Растение напоминает вытянутый мешок зеленого цвета с редкими красными вкраплениями. И в него действительно могла бы и крыса поместиться!

– Все равно, – говорю Семену, отходя подальше от неприятного растения, – ты мог бы воспользоваться табичем, чтобы мы «вытянули» тебя к себе.

– Зато так интереснее, согласись.

– Вообще-то мы не на прогулку вышли, – я не очень доволен его отношением к делу.

– Миша говорил, что ему нужна помощь, – соглашается Семен. – Да ладно тебе, Макс, не злись. Ты и так слишком серьезный.

– Тебе бы хоть немного моей серьезности, – отвечаю ему.

– А чего мне беспокоиться и напрягаться? С нами же ты! – и, довольный шуткой, смеется, но будто через силу.

– Миша, – киваю другу, – вперед. А ты прикрываешь тыл.

Смех моментально исчезает, и Рыжий преображается, становится серьезным и собранным. В его руках появляется Калашников 104-й модели с подствольным гранатометом. Передо мной сейчас уже не смешливый балбес, а опытный искусный Плетущий, чья помощь может оказаться кстати, и на чей опыт и силу я могу всецело положиться.

– Вы мне, может быть, в двух словах объясните, что происходит? – бросает он негромко, когда мы начинаем движение.

– Если в двух словах, то мы помогаем Мише разобраться с его проблемой, – отвечаю ему через плечо.

– Плетущий в одной из тех хижин – и есть его проблема? – спрашивает Семен.

– В том числе.

– Кто он?

– Это женщина, она пребывает в бессознательном состоянии в некоем подобии коммы, и снится Мише уже шесть дней подряд.

– В коме? – переспрашивает Рыжий.

– Да.

– То есть ее нужно привести в чувство?

– Мы попытаемся это сделать.

– Впервые слышу, – все так же негромко говорит Семен, – чтобы Плетущий находился в коме во сне. Может быть, эта женщина больна и пребывает в таком состоянии и наяву?

– Несомненно, но связь, мне кажется, в данном случае обратная.

– То есть?

– То есть наяву она в коме, потому что в таком состоянии находится во сне, а не наоборот.

– Почему ты так думаешь?

– Мне так кажется, – отвечаю я туманно и не спешу рассказывать о собственном аналогичном сне.

– А еще у нее на лбу цифры, – добавляет Миша.

– Какие цифры? – моргает Рыжий.

– Которые отсчитывают дни, – поясняю я. – И сейчас, со слов Миши, у нее на лбу единица.

– И что это значит? Что будет, когда отсчет прекратится?

– Мы не знаем.

Какое-то время мы молча шагаем в высокой траве вверх по склону и постоянно оглядываемся вокруг.

– Это все очень странно, – наконец негромко произносит Семен. – Миша, ты правильно сделал, что позвал нас. Втроем мы быстро разберемся в этом деле.

– Да, конечно, – отвечает он.

В воздухе появляется неумолчное жужжание и стрекот насекомых. Некоторые из них выглядят отталкивающе и вызывают опаску. Небольшие пестрые птицы носятся по воздуху, ловят на лету всевозможную летающую мелочь. Стена джунглей позади нас негостеприимна, но никаких эмоций она не вызывает. Едва ощутимым сквозняком дует слабый ветер, будто дразнит невесомыми прикосновениями. Ничего, думаю я, Миша еще успеет набраться опыта и мастерства. Он только в прошлом году закончил обучение, так что личный дискомфорт, вызванный не очень приятными окружающими условиями, простителен.

От теплого влажного воздуха сухая одежда быстро пропитывается потом и неприятно липнет к телу. Действуя автоматически, я пробую плести, чтобы закрыть солнце облаками, но у меня ничего не получается. Этого и следовало ожидать: никто из Плетущих не может полноценно работать с тканью реальности, находясь во сне коллеги. Хозяин этого сна – Миша, но он сейчас сконцентрирован на другом, и я не решаюсь отвлекать его внимание. Со временем он, конечно же, будет максимально подстраивать под себя окружающую реальность и научится делать это быстро. Ну а сейчас остается только терпеть, потому что до ближайших хижин, стены которых кажутся сложенными из толстых веток и обмазанных красноватой глиной, остается несколько десятков метров.

Поселение, в котором я насчитываю примерно два десятка убогих лачуг, встречает нас тишиной. Это безмолвие не нарушают даже вездесущие насекомые – их здесь просто нет. Звук передергиваемого затвора звучит глухо и чужеродно в этом затерянном в джунглях поселении.

– Не нравится мне здесь, – роняет Семен, водя стволом автомата из стороны в сторону.

Вслед за Рыжим досылает в ствол патрон своего 74-го и Миша.

– Без нервов, – обращаюсь я к ним обоим, – пока не в кого стрелять. Миша, куда?

Он молча показывает рукой.

– Обычно, – говорит мой друг, – я сразу появлялся здесь возле хижины, где находится женщина, но сейчас, когда все не так, я чувствую будто…

Он осекается на полуслове и отводит взгляд.

– Будто что? – спрашивает Семен, а я уже знаю, что ответит Миша.

– Будто меня что-то тянет к ней.

– Ты можешь сопротивляться?

– Да, – кивает он.

– Уже лучше, – произносит Рыжий.

Не спеша мы идем мимо пустых молчаливых жилищ по утоптанным дорожкам. Входы завешаны соломенными циновками. Заходить внутрь нет никакого желания, да и что там можно найти? Спустя несколько минут мы выходим в центр поселения. Здесь, посреди большой площади возвышается деревянный столб, украшенный замысловатой резьбой.

– Это здесь, – негромко роняет Миша, когда еще через какое-то время мы оказываемся у очередной хижины. Сразу за ней, в дюжине метров, стеной стоят джунгли. Мы с Семеном обходим круглое жилище по периметру, проверяем его и осматриваем.

– Ну что, – говорит он, – заходим?

– Да, но ты остаешься здесь и глядишь по сторонам.

– Так точно, – Рыжий шутливо отдает честь.

– К пустой голове руку не прикладывают.

– А у меня панама!

– Тогда ладно.

Миша даже не улыбнулся нашему обмену ничего не значащих шутливых фраз, настолько он напряжен. Рыжий взглядом указывает на него, и я киваю в ответ.

– Я первый, – отодвигаю Мишу в сторону плечом. – И поставь автомат на предохранитель.

Он молча переводит рычаг в нужное положение. Я захожу внутрь, отодвинув соломенную накидку в проеме. Следом заходит Миша. Какое-то время глаза привыкают к полумраку, и я пытаюсь осмотреться. Жилище выглядит просторным, наверное, из-за того, что внутри нет никаких стен. Здесь примерно до десяти метров от стены к стене, посредине стоит столб, поддерживающий крышу. Скудный свет попадает сквозь маленькое отверстие в потолке над очагом, выложенным крупными окатышами. Нет, все-таки света недостаточно. Я включаю фонарь, закрепленный на моем автомате Никонова или, проще, – Абакане. Яркий луч выхватывает из полумрака стены, пол, очаг, какие-то вещи на стенах, полки со всякой всячиной и… женщину. Она лежит у дальней стены на невысоком лежаке.

– Это она? – спрашиваю у Миши, подходя к лежащей.

– Она, – сиплым голосом отвечает он из темноты.

Подсознательно я ожидал, что женщина будет выглядеть как и та, что снится мне. Однако они не имеют ничего общего, кроме того что обе являются Плетущими. Что это значит? Не знаю. Она совершенно мне не знакома. Ее внешность вполне типична для жителей тропических джунглей Южной Америки или, скажем, индейских племен Северной: небольшой рост, черные волосы, смуглая кожа, раскосые глаза, пухлые губы и широкий нос. Выглядит она как самая настоящая индианка. На ней джинсовые шорты и белая майка. Плетущая не молода, но, как это часто бывает с людьми не европейской внешности, определить ее возраст по внешности сложно. В общем, обычный человек, но с единицей, горящей алым, на лбу, которая выбивается из облика и заставляет еще больше собраться и быть внимательным.

Миша шумно дышит за моей спиной, а я коротко «созерцаю». Без сомнений, женщина является Плетущей. Сейчас, как и в моем сне, от нее, будто пуповина, отходит наполненный светом жгут. А еще я замечаю, что свет, наполняющий ее фигуру, тусклый и приглушенный. Так обычно выглядят люди с задатками способностей Плетущих, но ими не являющиеся.

– Миша, – зову друга.

– Что? – отзывается он отрывисто.

– Ты «созерцал» ее?

– Да.

– Когда?

– В первую же ночь, как попал сюда.

– Ты можешь мне сказать…

– У нас гости! – громким шепотом докладывает Семен, заглядывая в хижину.

– Кто? – резко разворачиваюсь и шагаю к нему.

– Плетущий.

– Кто он?

– Я не знаю, лица не видел. Они еще далеко.

– Они? – переспрашиваю я, выходя из жилища и оглядываясь.

– Да, он не один.

– Сколько там еще Плетущих?

– Плетущий один, остальные – твари, – Рыжий следит за моей реакцией.

– Где? – спрашиваю быстро.

Семен машет рукой, указывая направление. Ничего больше не говоря, я снова «созерцаю» и оглядываю пространство в той стороне, куда указал Рыжий. Сразу вижу Плетущего, чей светлый силуэт выделяется в туманном ничто. Еще я вижу чернильные кляксы, сопровождающие его. Не берусь называть хотя бы их примерное количество, потому что они двигаются плотной группой и загораживают друг друга. Однако Плетущий не выглядит, как подобает – свет, испускаемый его фигурой, едва ли интенсивнее того, что излучает женщина в хижине за нашими спинами. Быстро оглядываюсь вокруг, но более никого не вижу, хотя… Я смаргиваю выступившие на глаза слезы от слишком долгого «созерцания». Это единственный минус подобного способа зрения – невозможность достаточно долго использовать его. Глаза сразу начинают болеть. Именно по этой причине нет никакой возможности проследить за тем жгутом силы, что отходит от Плетущей в хижине. Моих сил хватает только на то, чтобы увидеть его, да и то, после долгого и пристального внимания.

– Видел? – спрашивает тревожно Семен.

– Видел, – отвечаю ему и убираю от глаз влажный платок.

– Что будем делать?

Миша напряженно нас слушает и кусает губы.

– Будем встречать, – спокойно говорю я.

– Ты видел, сколько там тварей? – беспокоится Рыжий.

– Не смог разглядеть, сколько точно, но немало.

– Почему они здесь, как думаешь?

– Можно только гадать… Значит так, отряд, слушай мою команду, – четко говорю я. – Сейчас мы занимаем позиции у этой хижины и ждем гостей. Говорить буду я, если, конечно, неизвестный Плетущий направляется сюда, и если нам придется вступить с ними в контакт. Если нет – пусть себе идут, мы их трогать не будем. Мало ли, может быть, они по своим делам куда-то направляются. У нас сейчас дела поважнее.

– А если ему нужна помощь? – несмело вставляет Миша, на что ему сразу отвечает Семен:

– Если бы у него были проблемы или неприятности с тварями, он давно ушел бы. Он ведь Плетущий.

– Рыжий, – обращаюсь к нему, – выбирай себе позицию. На твое усмотрение, но не прямо здесь. Так, чтобы в случае чего ты смог поддержать нас с фланга.

– Понял.

– А мы с Мишей займем позицию неподалеку, у площади. Вперед.

Семен коротко кивает и, оглянувшись, исчезает за ближайшими лачугами справа. Нам с Мишей, можно сказать, везет, потому что жилище Плетущей стоит в стороне, и пространство перед ним просматривается лучше, чем если бы лачуга находилась в центре поселения.

– Как быстро ты можешь покинуть сон? – спрашиваю друга, устраивая позицию сбоку от жилища в разросшемся кустарнике.

– Мне необходимо около десяти секунд.

– Ясно.

– Почему ты спрашиваешь?

– Потому что мне нужно знать, сколько времени я должен тебя прикрывать, если вдруг придется экстренно покидать сон, и если это произойдет во время боя.

– А тебя кто прикроет?

– Никто. Я сам себя прикрою.

– Тебе сколько нужно времени, чтобы уйти?

– Четыре-пять секунд. В зависимости от обстоятельств.

– Всего лишь?

– Через пятнадцать лет ты тоже сможешь покидать сон так быстро.

– Хотелось бы раньше.

– Всему свое время, но тебе никто не мешает тренироваться больше.

– Я знаю.

– Вот и хорошо, а теперь тихо.

– Идут? – тихим шепотом спрашивает Миша.

– Пока не вижу.

Было бы времени больше, можно было забраться на дерево. Я даже оглядываюсь и пытаюсь выбрать одно из них, но почти сразу отбрасываю эту идею. Слишком бурная растительность покрывает деревья. По их стволам ползают насекомые. Наверняка из-за высокой влажности кора скользкая. Проще было бы самому «вырастить» дуб или сосну и устраивать там позицию, а не лезть в это живое месиво.

– Что это? – недоуменно шепчет Миша, но я молчу, потому что сам с большим удивлением вслушиваюсь в новые звуки.

– Похоже на пение, – наконец отвечаю я.

– Кто здесь может петь?

– Тише. Слушаем.

Звуки, которые доносятся до нас и с каждой секундой становятся громче, действительно напоминают многоголосое пение. Ловлю себя на мысли, что не готов услышать в этом месте чье-то пение, да еще и такое громкое. Кажется, оно доносится из-за ближайших хижин. Главное, чтобы Семен не пытался самостоятельно выяснять, кто и почему поет. Я коротко «созерцаю» и вижу, что Плетущий в сопровождении большого числа тварей уже близко, в самом поселении, и движется в нашу сторону. На этот раз мне удается подсчитать их, пусть и совсем приблизительно. Тварей много, не меньше сотни.

Миша легонько толкает меня локтем и делает страшные глаза, указывая взглядом туда, откуда доносятся стройные голоса. Хмурюсь в ответ и отрицательно качаю головой, на что он лишь сильнее сжимает автомат. Странное пение звучит по-своему красиво и достаточно незаурядно. Оно навевает необычные образы: пыльную саванну, необъятный красный шар солнца, наполовину скрытый за горизонтом, крадущегося в высокой траве гепарда, который срывается и с огромной скоростью пускается в погоню за добычей. Мне видятся чернокожие люди, сухие и жилистые, стадо буйволов, от многотысячной поступи которых сотрясается земля. Пыль поднимается выше деревьев. Интонации завораживающей песни меняются, и теперь вместо сцен охоты перед глазами встают ночные поселения с высокими оранжевыми кострами, вокруг которых ведут свои странные танцы жители африканских прерий.

Я резко вскидываю автомат, и справа из травы появляется Семен, который глядит в оружейное дуло.

– А… э… – только и может он сказать.

– Ты мог бы и предупредить, что идешь, – опускаю оружие.

– Каким образом?

– А табичи зачем?

– А, ну да, – тянет Рыжий растерянно.

– Что случилось, почему ты здесь? – спрашиваю его, тщательно скрывая рвущееся наружу раздражение и недовольство его неразумным поступком.

– Так ведь эти, – короткий взмах рукой в сторону поющих, – не идут дальше.

– Эх, Семен, ты вроде и взрослый мужик, а ведешь себя как зеленый юнец.

– Почему это? – хмурится он.

– Ты сейчас мне рожи недовольные строишь, а противник тем временем обходит нас со стороны закрепленного за тобой участка.

– Где? – вскидывается он.

– Тихо ты! – громким шепотом успокаиваю его. – Никто к нам не подкрадывается.

– Ну и шуточки у тебя, – бурчит Рыжий.

– А ведь могла быть и не шутка, а самая настоящая тварь, – настоятельно говорю ему. – А все из-за того, что тебе лень табичем воспользоваться для передачи сообщения, и ты покинул позицию, чтобы перекинуться с нами парой слов.

– Вечно ты со своими нравоучениями, – начинает он, но я перебиваю:

– Семен, ты здесь не один, и своим неуместным легкомыслием подвергаешь риску всех. Миша, и тот, ведет себя тише и умнее. Не будь ты моим другом, огреб бы по полной.

Рыжий напрягается, и я вижу, как он борется с собой.

– Ты прав, – наконец говорит он через силу. – Признаю свою ошибку.

Невиданное дело. Семен даже не пытается свести все к шутке, как обычно делает во время наших споров. Хотя я и не припомню, когда мы с ним серьезно спорили. Вообще-то для него несвойственно легко признавать ошибки. С другой стороны, таких проблем с ним ранее не возникало. Все-таки Рыжий – опытный Плетущий. Сейчас он напряженно следит за моей реакцией, и я отвечаю уже без раздражения:

– Прошу тебя, будь внимательнее и не забывай про табичи.

Он кивает мне в ответ как-то по-новому. Все-таки мы редко видимся, и все изменения в нашем поведении сразу бросаются в глаза.

– Что будем делать? – нервно оглядывается Миша.

– Если бы не Плетущий, мы бы продолжили заниматься своим делом, – отвечаю ему, – или сначала перебили тварей, а потом вернулись к нашей проблеме. Но этот незнакомец путает все планы. К тому же, он наверняка знает о нашем присутствии, как и мы о его.

– Не нравится мне все это, – бормочет под нос Семен.

– Поэтому, – продолжаю я, – лучше посмотреть, кого занесло к нам в гости. Сомневаюсь, что Плетущий оказался здесь случайно.

– Почему? – спрашивает Миша.

– Потому что, если его появление – обычное совпадение, он давно ушел бы, пройдя сквозь этот сон дальше по своим делам.

– Но он все еще здесь, и пение к тому же устроил, – Рыжий явно недоволен присутствием незнакомца.

– В общем, сейчас мы аккуратно продвигаемся вперед и глядим, что это за хор такой, – подвожу я итог и спрашиваю у Миши: – Ты раньше здесь видел кого-нибудь?

– Нет, никого, – качает он головой. – До сегодняшнего дня ни Плетущего, ни тварей в этом месте не было.

Нам нужно несколько минут, чтобы оказаться на месте, откуда видна вытоптанная до красноватой земли площадь с деревянным столбом в центре. Сохраняя молчание, мы наблюдаем за поющими незваными гостями. Плетущий не выглядит как человек, попавший в беду и нуждающийся в помощи. Напротив, он, видимо, является хозяином тварей, которые пришли с ним. Это старый, седой, как лунь, мужчина в светло-сером, почти белом, балахоне до самых пят. На темном, выгоревшем на солнце лице пролегают глубокие морщины. Чертами лица он очень похож на женщину из хижины. Над его темными глубоко посаженными глазами нависают кустистые брови. Белая борода достает почти до пояса. Плетущий стоит к нам вполоборота и наблюдает за своими созданиями. Твари выглядят, как люди, и при взгляде на них сразу возникает ассоциация с аборигенами или туземцами. Даже если бы я не «созерцал» их, все равно решил бы, что вижу перед собой тварей – не может такое количество людей быть так похожи друг на друга. Я пытаюсь их сосчитать, но сбиваюсь, потому что твари постоянно двигаются. Впервые вижу подобное, но почему-то кажется, что они совершают какой-то свой обряд или ритуал. Если бы не оружие в их руках, я решил, что они танцуют. Это довольно крупные мужчины. Они обнажены по пояс, и на них надеты холщовые штаны, а вот ноги босые. На голове нет волос, а странная татуировка, покрывающая грудь и спину, заползает на лысые головы. Сразу я не могу классифицировать этих тварей. Однозначно это не паразиты, которые лишены зачатков разума, и чье поведение обуславливает исключительно неутолимый голод.

Оружие в руках аборигенов мне незнакомо и больше всего напоминает не то корабельный штурвал, не то колесо от телеги. Оно круглое с четырьмя спицами, три из которых выступают металлическими лезвиями на десяток сантиметров за окружность обода, где протянута узкая режущая кромка. Одна из спиц узким хищным клинком вырывается за пределы колеса на метр. Приглядевшись внимательнее, я замечаю отсутствие боковой секции обода между двумя спицами с короткими лезвиями на конце. Очень странное оружие и смертоносное. По сути, им можно бить и колоть из любого положения. Никогда и ничего подобного не видел. Некоторые лезвия вымазаны какой-то бурой субстанцией. Сомнений нет, что это яд, а не кровь. Интересно…

Несмотря на кажущуюся сложность в обращении со столь громоздким оружием, в руках туземцев оно выглядит легким и невесомым – настолько твари мастерски владеют им. Диаметр вытоптанной площадки в центре поселения навскидку составляет полсотни метров, и сейчас на ней нет свободного места. Аборигены занимают ее полностью, изображают схватки, но не касаются своим оружием чужого – не слышно даже легкого звона лезвий. При этом они находятся в постоянном движении. Однако четкое пение исходит не от них. Окинув взглядом округу, вижу небольшую группу таких же воинов на противоположной стороне площади. Они-то и поют.

– Сколько их? – изумленно выдыхает Миша.

– Не меньше сотни, – шепотом отвечаю ему, а Рыжий кивает, соглашаясь, но так и не отрывает взгляда от завораживающего боевого танца.

Клинки сверкают на солнце, но увидеть их непросто, так стремительно они летают. Тела воинов двигаются в такт пению, но ни одно из них не повторяет движений другого. Кажется, за этим смертоносным танцем можно наблюдать бесконечно долго. В голову приходит мысль о том, что мне совершенно не хотелось бы столкнуться с таким воином в схватке на мечах или другом оружии. Конечно, любой Плетущий обучается бою на самых разных видах холодного оружия и без него. Делается это, в первую очередь, для того, чтобы закалить волю и воспитать твердый характер. Хотя, должен признать, некоторые Плетущие пользуются мечами и шпагами, что лично я считаю позерством и неудачной попыткой бросить пыль в глаза людям, которым помогают во сне. Оружие в нашей работе необходимо для уничтожения тварей. Сомневаюсь, что кто-нибудь из моих коллег способен на равных вести бой на мечах с любой из тварей, за которыми мы сейчас наблюдаем. Оружие не игрушка, и никогда нельзя пренебрегать его огневой мощью, потому что часто от этого зависит не только жизнь Плетущего, но и того, кому он помогает во сне. Поэтому, если и совершенствовать свои боевые навыки, то только по части скорости, с которой Плетущий готовится к схватке. Чем быстрее в моих руках окажется пистолет или автомат, чем быстрее я его «достану», тем выше вероятность моей победы. А шпаги и мечи хороши для регулярных соревнований среди Плетущих – не более того. Многим нравятся подобные состязания, но я, если и посещаю их, только ради того, чтобы встретиться со знакомыми и друзьями. Некоторые беззлобно смеются и шутят над моей любовью к огнестрельному оружию, но это не мешает мне выигрывать или просто становиться призером соревнований другого характера, тех, что посвящены огневой подготовке.

Пусть у меня дома и не пылятся на полке многочисленные кубки и не висят на стене грамоты в рамках, но это совсем не главное. Главное – успеть уничтожить тварь, прежде чем она первой не добралась до меня. Нужно признать, подобное происходит довольно редко, потому что твари стараются избегать любых контактов с Плетущими. Но время от времени такое бывает, да и монстры встречаются самые разные: от простейших безобидных паразитов до таких, что обладают зачатками разума. Последние по-настоящему хитры, изворотливы и смертельно опасны.

Конечно, зрелище странного танца воинов-тварей на площади завораживает и приковывает внимание. Но в отличие от Миши, едва ли не рот открывшего от подобного представления, или Семена, гадающего, как быстро он сможет покинуть сон в случае неприятностей, я прикидываю, каким образом и с какой скоростью смогу уничтожить этих созданий.

С тех пор как мы начали за ними наблюдать, прошло совсем немного времени, и я подумываю, как бы установить контакт с седобородым старцем, чтобы не спровоцировать тварей на атаку. Иногда Плетущие создают тварей для своих целей. Как правило, мои коллеги используют их в качестве охраны, некоего отряда телохранителей, собственной дружины. Бывает, что их создают для опытов, но я не сторонник ни первого, ни второго. Безусловно, я также могу воссоздать тварей и время от времени делаю это, но только ради того, чтобы не потерять навыков и знаний, полученных на занятиях Марины Яковлевны. Известны примеры, когда Плетущие создавали тварей и придавали им облик того или иного человека. Ничего особенного, кроме того, что они привязывались к своим созданиям, приписывали им человеческие качества, которыми твари обладать не могут. Плетущие – тоже люди, а людям свойственно ошибаться. В итоге, бедолаг приходилось спасать от их же собственных созданий. И не всегда это получалось легко, потому что твари, питающиеся силой Плетущих, становятся невероятно сильными. Я считаю, что твари не могут служить человеку и должны повсеместно уничтожаться. Это убеждение, впрочем, не заставляет меня кидаться на «ручных» созданий – я оставляю их существование на совести и ответственности своих создателей-Плетущих. По крайней мере, до тех пор, пока от них не начинают страдать другие.

– И долго они так будут плясать? – бормочет Семен, расположившийся слева от меня.

– Сколько времени уже прошло? – тихим шепотом спрашивает Миша.

– Минут десять, – отвечаю.

– Нужно что-то решать, – недовольно роняет Рыжий. – Мы и так уже время потеряли.

За все время Старик ни разу не пошевелился. Он наблюдает за боевым танцем своих созданий и, похоже, никуда не спешит. Честно говоря, у меня появились серьезные сомнения на счет того, видел ли он нас вообще. Но не «созерцать» он не мог. Это первое правило Плетущих, попадающих в чужой сон. Или все же мог? Тем не менее, он прекрасно должен осознавать тот факт, что находится не в своем сне, и такое его безразличие к окружающему миру начинает меня раздражать.

– Парни, – обращаюсь к друзьям, – я сейчас попытаюсь наладить контакт, а вы страхуйте меня.

– Ты уверен? – сомневается Семен.

– Да. Другого выхода нет. Нужно разобраться с непрошеными гостями, иначе они могут плясать тут до посинения, а у Миши уже утро наступает.

– Хорошо, – кивает Рыжий.

– Если все будет плохо и придется срочно уходить, прикроешь Мишу. Ему для этого нужно десять секунд.

– Ясно.

– Миша, – обращаюсь к нему, – ты покинешь сон по первой же команде: моей или Семена.

– А как же?..

– Все возражения, споры и недовольства выскажешь потом. Договорились?

– Договорились, – отвечает он мрачно.

– Ты зря переживаешь, – стараюсь его подбодрить. – Вероятность экстренного ухода невелика, но все же она есть, и лучше сразу оговорить и подготовиться к самому худшему варианту развития событий. Если команды на уход не будет, а конфликт окажется неизбежным, значит, мы вступим в бой. В этом случае сохраняй спокойствие и хладнокровие. Тварей не так уж и много, и мы с ними быстро справимся. Но все может быть, поэтому сразу и предупреждаю.

– Не так уж и много? – Миша делает круглые глаза.

– Семен, поищи подходящее место, чтобы прикрыть с фланга.

– Уже, – и тихонько отползает.

Я даю ему время и считаю про себя до тридцати. Потом бросаю Мише короткое «Я пошел», поднимаюсь на ноги и выхожу из-за хижины. Еще несколько секунд после того, как я оказался на виду, звучит многоголосое пение и продолжается боевой танец туземцев. Но, когда Плетущий замечает меня, в тот же миг наступает тишина, а владеющие сложной техникой фехтования твари прекращают движение и через несколько мгновений окружают хозяина плотными рядами. Моя догадка подтверждается: это телохранители седобородого.

В моих руках нет оружия, и я показываю открытые ладони в знак того, что ничего плохого не замышляю. Десять метров разделяет меня и ближних ко мне воинов, но я не очень беспокоюсь по этому поводу, потому что в достаточной мере уверен в своих силах и в способности максимально быстро отреагировать на угрозу, буде таковая возникнет. Какое-то время над площадью царит тишина. Изредка ее нарушают звуки ветра, шелестящего в соломенных крышах хижин. Но вот сомкнутые ряды воинов-аборигенов расступаются, чтобы выпустить хозяина. Он внимательно оглядывает меня с ног до головы, задерживает взгляд на моей набедренной кобуре и слегка при этом хмурится. Наконец поднимает глаза на мое лицо.

– Мир тебе, – спокойно приветствую его стандартной фразой.

Незнакомец не спешит отвечать и смотрит мне в глаза. Я не опускаю взгляда, и он все-таки отвечает:

– Мир и тебе, – но продолжает хмуриться.

Я достаточно хорошо могу «читать» людей, и сейчас мне становится предельно ясно, что Плетущий совершенно не ожидал никого увидеть. Это странно, ведь он должен был «созерцать» при входе в поселение. Судя по всему, незнакомец не сделал этого. Что же это за Плетущий? Либо он настолько чувствует себя в безопасности, либо…

– Кто ты? – спрашиваю я, отчего седобородый хмурится еще сильнее, но я не обращаю на его недовольную мимику внимания. Пусть хоть на голове стоит, главное, чтобы он со своими тварями побыстрее покинул этот сон.

Плетущий оглядывается, будто проверяет, на месте ли его телохранители.

– А кто ты? – он вызывающе вздергивает подбородок.

– Я Плетущий, – отвечаю ему, сознательно нарушая традицию и не называясь по имени. Он должен представиться первым, поскольку является всего лишь гостем, к тому же незваным. Однако седобородого, похоже, не волнует ни одно, ни другое.

– И что? – в его голосе звучит угроза.

– А то, что крайне невежливо, находясь в гостях, вести себя как хозяин, – отвечаю ему спокойно.

– Ты хозяин этого сна? – его кустистые брови поднимаются вверх, а лоб перечеркивают глубокие морщины.

– Я друг хозяина, а ты сейчас, повторяю, у него в гостях.

– Почему же сам хозяин не говорит со мной? – откровенная насмешка в его голосе, а я душу в себе нарастающее раздражение.

– Хозяин – я! – со мной рядом вдруг оказывается Миша.

– Китаец? – удивляется старик, глядя на него.

– Кореец, – зло бросает мой друг.

– Спокойней, – кладу руку ему на плечо.

– Ну, извини, ошибся. С кем не бывает? – произносит седобородый совсем не извиняющимся тоном.

– Кто ты? – повторяю свой вопрос.

Плетущий думает, отвечать ему или нет, а потом спрашивает:

– Вы что, прятались?

– Какое твое дело? – взрывается Миша, а я тщетно сжимаю его плечо в надежде, что он успокоится. – Тебя спрашивают, кто ты такой. Ты понимаешь, что сейчас находишься в моем сне, где я хозяин, бог и повелитель? Где все будет так, как захочу я? Понимаешь это?!

Кажется, на старика не произвела впечатления гневная тирада моего друга, и он продолжает насмешливо глядеть на него.

– И что же ты захочешь такого сделать, Миша? – спрашивает он.

– Ты у меня в гостях и вообще должен…

– Тихо! – мне приходится рявкнуть, чтобы Миша замолчал, и теперь он недоуменно глядит на меня.

Краем глаза ловлю движение – из-за хижины показывается Семен. Он замирает с поднятым к плечу автоматом, готовый открыть огонь в любую секунду.

– Что ты только что сказал? – спрашиваю я у седобородого, вцепившись в него взглядом.

– Разве ты не слышал? – деланно удивляется тот.

– Откуда ты знаешь, как зовут моего друга?

До Миши наконец доходит, что именно происходит, и он с великим удивлением переводит взгляд с меня на незнакомца.

– Это неважно, – отвечает он.

Миша замечает Семена и, вместо того чтобы игнорировать, смотрит в его сторону. Седобородый следит за его взглядом и тоже видит Рыжего.

– Вас, оказывается, трое, а может, четверо или еще больше? Что же вы прячетесь? Выходите. Или вы боитесь меня?

Последние слова вызывают у него приступ безудержного смеха.

– И что тут смешного? – хмуро спрашивает Миша.

Старик смеется искренне, будто услышал свежий анекдот или наблюдает за выступлением комика. Семен, которому аборигены и ранее частично перекрывали обзор, оказывается закрыт телами тварей. Точнее они полностью перекрывают ему наблюдение за своим хозяином. Это уже нехорошо, потому что, случись сейчас бой, он окажется отрезанным от нас с Мишей.

Громкий смех, совсем не похожий на старческий, внезапно прекращается, будто его и не было. Плетущий глядит на Мишу очень серьезно.

– Неважно, – повторяет он, – откуда я знаю твое имя, потому что я пришел помочь тебе спасти бедную женщину.

Мой друг от удивления замирает соляным столбом не в силах что-нибудь сказать, и его реакция, похоже, крайне забавляет седобородого.

– Что ты знаешь об этом? – резко спрашиваю я.

Он переводит на меня взгляд своих темных глаз.

– А ты, должно быть, Оружейник? – произносит он, вроде как спрашивая, но я не слышу вопроса в его голосе.

– Кто ты такой и откуда тебе известно мое имя?

– Я не враг вам, и, по-моему, этого достаточно для начала.

Глотаю готовые сорваться с языка злые слова и вместо них говорю совсем другое:

– Ты знаешь, как разбудить женщину?

– О, нет, – он даже руки вскидывает, – боюсь, этого не сможет сделать никто.

– Почему? – спрашиваю я быстро.

– Потому что она неизлечимо больна, – отвечает он.

– Чем?

– Я этого не знаю, – Плетущий пожимает худыми плечами, – никто не знает.

– Ты местный? – догадываюсь я.

– Не совсем, – следует уклончивый ответ.

– Почему никто не знает, чем больна эта женщина? У вас разве нет врачей? – для меня связь с явью становится уже очевидной. Сон Миши оказывается необычным: он точно копирует реальность, если судить о том, как нас нашел Семен, и о том, что незнакомец оказывается откуда-то из этих мест. Так бывает, что сон и явь очень точно повторяют друг друга.

– Есть, – отвечает незнакомец, – они приезжали сюда из Тайтай.

– Что за Тайтай?

– Это старая столица нашего острова.

– Что сказали врачи?

– Ничего.

– Но диагноз какой-нибудь они поставили?

– Мне это неизвестно. Я лишь знаю, что они приезжали, но ничем помочь не смогли. Эта женщина без сознания уже шесть дней.

– И как же ты хочешь помочь нам спасти ее? – не скрывая подозрения, спрашиваю я.

– Я помогу вам спасти ее душу, – отвечает старик.

Какое-то время я смотрю на него, пытаясь понять, кто же он такой, откуда ему известно имя моего друга и мое прозвище.

– Вижу, ты не веришь мне, – уже без сарказма произносит он.

– Ты даже не назвался, – отвечаю. – Почему я должен верить тебе?

– Называй меня Стариком.

– Стариком?

– Да, меня все так называют.

– А имя?

– Если я скажу, что не помню его, ты мне поверишь?

– А может быть, это ты устроил болезнь и комму, в которой пребывает женщина? – мой вопрос зависает в воздухе и звенит натянутой струной. Я вижу, как напрягаются мышцы на обнаженных торсах воинов, когда им передаются эмоции хозяина, и как белеют их пальцы, сжимающие оружие.

– Бессмысленно говорить что-либо, если ты мне не веришь, – роняет Старик.

– Как именно ты собираешься спасать душу? – спрашиваю я после короткой паузы, оценивая его реакцию.

Седобородый или действительно раздосадован моим недоверием, или в нем погибает поистине талантливый актер. Плетущий не спешит отвечать, словно раздумывая, следует ли посвящать меня в свои планы.

– Я и мои воины, – широкий жест рукой в сторону тварей, – не дадим демонам утащить ее в Пекло.

– Каким демонам? – настораживаюсь я.

– Которые придут за ней.

– Что ты несешь, Старик?! – вспыхиваю я. – О каких демонах ты говоришь?

Почти сразу мне удается взять себя в руки, и я вижу, как от секундной вспышки моего гнева побелело и осунулось лицо Плетущего, а его твари незаметно придвинулись к нему ближе. Не сразу я понимаю, что Старик меня боится. По-настоящему боится, хотя и пытается скрыть это.

– Я не знаю, какие именно демоны, – наконец выдавливает он охрипшим голосом, – но уверен, что они явятся.

– Семен! – громко зову я, и Старик вздрагивает от неожиданности. – Семен, иди сюда!

Он мне не отвечает, а через минуту оказывается рядом.

– Что? – Рыжий хмуро глядит на седобородого и тварей за ним.

– Держись рядом.

– Хорошо, – кивает он, крепко сжимая автомат.

– Что будем делать? – негромко спрашивает Миша, чуть наклонив ко мне голову, но не отводя взгляда от Старика.

– Вернемся к женщине и посмотрим, что можно сделать, – говорю, а сам слежу за Стариком и его реакцией.

Он ничего не говорит, едва заметно пожимает плечами и дает понять, что ему все равно, что мы будем делать. Должен сказать, меня смущает тот факт, что Плетущий слишком напряжен и слишком тщательно пытается скрыть это.

– Что за оружие в руках твоих воинов? – спрашиваю у него.

Седобородый не ожидает подобного вопроса, но отвечает почти сразу:

– Это хатисы.

– Хатисы? – удивляюсь я. – Впервые слышу.

– Это оружие, которым пользовались воины моего племени… когда-то.

– Где же находится твое племя?

– Его уже нет.

– Почему?

Плетущий отводит глаза и негромко отвечает:

– Старики поумирали, а молодые подались в большой мир. Остался только я, моя память и тени моих предков.

– Твои воины?

– Да.

– У кого ты учился? – спрашиваю прямо.

– Учился? – не понимает он.

– Да, у кого ты учился, чтобы стать Плетущим? Кто твой Учитель?

– Я ни у кого не учился, – его ответ несказанно меня удивляет, – и я не знаю, кто такие Плетущие.

Он врет мне, и я вижу это, но вслух ничего не говорю.

– Сколько тебе лет?

– Не помню, – снова ложь, – я очень стар.

– Откуда ты знаешь, как зовут моего друга и меня? – без паузы спрашиваю я.

На этот раз он отвечает не сразу и снова хмурится.

– Я же сказал, что это неважно, – начинает он недовольно. – Я…

– Мы сделаем так, – перебиваю его на полуслове, и Плетущий умолкает. – Я не знаю, кто ты такой, а сам ты не хочешь ничего говорить. Твои загадки и недомолвки мне надоели.

Старик шумно выдыхает и будто сдувается, отчего принимает крайне усталый вид. Я ловлю на себе недоуменный взгляд Миши.

– Я и мои друзья, – продолжаю тем временем озвучивать ультиматум, – даем тебе пять минут, чтобы ты со своими тварями покинул это место.

Семен поворачивает ко мне голову. Я вижу это только краем глаза, потому что все внимание направлено на Старика. Знаю, что успею открыть огонь по тварям, прежде чем они ринутся в атаку. Нас разделяет до десяти метров, и этого достаточно, чтобы уничтожить ближних ко мне воинов. Ну а Миша с Семеном поддержат меня огнем. Все будет кончено за минуту, и никакая техника фехтования, никакие хатисы не спасут тварей от наших пуль. Я в этом уверен и вижу, что Старик тоже не сомневается в исходе короткой схватки, если она состоится. А уж после нее я заставлю седобородого говорить со мной, и никуда он не уйдет, пока я не отпущу его. Седобородый должен понимать, что попал в ловушку, и у него остается только один способ избежать ее.

– Я никуда не уйду, – произносит он, – а вы не сможете напасть на меня.

– Почему же?

– Потому что я вам не угрожаю, – отвечает он.

– Ты же сам знаешь, что первыми нападут твои твари, – говорю ему, – как только почувствуют реальную угрозу.

– Они не сделают этого, – неуверенно произносит Старик, а я отмечаю про себя, что он в который раз не поправляет меня, когда я называю «души его предков» тварями.

– У тебя есть ровно пять минут, – мне надоело с ним спорить, и я «достаю» песочные часы, содержимое которых тут же начинает сыпаться тонкой струйкой из верхней емкости в нижнюю. Я не пользуюсь обычными часами. Их механизм не такой уж и сложный, но его работу нужно все время контролировать, и часто бывает так, что отмеренное ими время не соответствует реальному. А песочные часы надежные, простые и незаменимые в тех случаях, когда нужно отмерять время предельно точно.

Между тем Старик хмуро глядит на часы на земле, но ничего не предпринимает. Неужели у него хватит глупости вступить с нами в бой? Я не сомневаюсь ни на миг, что втроем мы быстро перебьем тварей, если Старик не выполнит требования и не покинет это место. Я вижу, как сомнения терзают Плетущего, и он пытается что-то решить. Твари остаются так же неподвижны и напряжены. Они похожи на взведенные пружины, готовые выстрелить в любой момент.

Проходит треть отведенного времени, а Старик не собирается уходить. Глупец! Но тем лучше для меня – уж больно много вопросов к нему появилось, и я обязательно ему их задам. Очевидно, седобородый настроен решительно. Но я не собираюсь дарить ему все пять минут и давать оппоненту малейшее преимущество в предстоящей схватке. Мне не нужно, чтобы он успел к ней подготовиться.

Уже половина песка ссыпалась вниз, но ничто не изменилось: Старик стоит без движения. Он глядит в землю, сдвинув белые кустистые брови.

– Почему ты не хочешь, чтобы я помог Мише? – нарушает он молчание.

Я замечаю, что Рыжий нервничает. Даже Миша на его фоне выглядит спокойнее, хотя и сам все время вытирает об одежду потеющие ладони. Видно, Семен давно не принимал участия в таком веселье. Он постоянно бросает взгляд то на песочные часы, то на Старика, то на тварей и нервно переминается с ноги на ногу, но автомат держит твердо, а большего сейчас не нужно.

– Потому что ты нем как рыба и не хочешь ничего рассказывать. И потому что все время лжешь.

– Но все, что знал, я рассказал тебе! – восклицает он.

– И откуда имена наши знаешь, тоже рассказал? – парирую я.

– Мне об этом поведали духи! – бросает Старик. – Я шаман и умею с ними говорить.

– У тебя еще есть время, чтобы уйти, – не обращаю внимания на очередную ложь.

Если хотя бы на миг допустить, что этот Старик – самоучка и не знает, кто такие Плетущие, то «духи» должны были сообщить ему, что он нас здесь встретит. Но я отлично помню, как он был удивлен, когда увидел меня. И наши имена седобородый называл так, будто знает нас или где-то раньше видел. Нет, он лжет, по крайней мере, относительно источников информации, духов и того, что он не Плетущий и даже не знает, кто это. Да и никакой он не шаман исчезнувшего племени, и создания его не духи умерших предков, а самые настоящие твари. Самые обычные, хотя и довольно опасные.

У него остается не больше трети времени, чтобы покинуть сон.

– Я хочу помочь! Вам не справиться без меня! – едва не кричит он в последней попытке убедить меня в важности своего присутствия.

Остается около минуты. Медлить больше нельзя. Неразумно давать Старику даже малейший шанс.

– Макс! Твари! – вдруг вскрикивает Миша, а Семен при этом грязно ругается.

– Где? – поворачиваю голову, но продолжаю следить за Плетущим и его тварями.

Миша указывает направление.

– Я же говорил, что демоны придут! – едва ли не радостно заявляет Старик с заметным облегчением в голосе.

Успеваю лишь кинуть на него злой взгляд и, бросив Семену «контролируй!», отступаю назад на несколько шагов и «созерцаю».

– Проклятье! – вырывается у меня, когда вижу далекую, но устрашающую антрацитовую волну, которая неумолимо приближается.

– Далеко? – сразу спрашивает Миша, едва я смаргиваю, возвращая обычное зрение.

– Нет, до них около километра.

– Ты говорил, что нужно постоянно контролировать окружающую обстановку, вот я и решил оглядеться, и тут это…

– Молодец! – хвалю его искренне. – Так нужно делать всегда.

Миша явно доволен моей похвалой, а я пытаюсь решить, что делать дальше, мысленно прокручивая всевозможные варианты. Тварей действительно очень много, и, если бы хозяином сна был я или Семен, я без колебаний принял бой. Мой взгляд останавливается на Старике, замершем вполоборота ко мне и глядящем в сторону, откуда приближаются твари. Через секунду он, словно почувствовав мой взгляд, поворачивается и говорит:

– Вместе мы остановим демонов и не дадим им забрать душу невинной.

– Хорошо, – решаю рискнуть, – мы примем бой.

– Максим, – зовет меня Рыжий.

– Что?

– Не думаю, что это хорошая идея. Мне кажется, будет лучше, если мы уйдем.

– Уйти мы успеем всегда, – отвечаю я, удивленный его словами. Рыжий никогда не бегал от драки, тем более когда столько тварей, – но, если ты не хочешь драться, уходи.

Мне кажется или он и вправду размышляет над моими словами? Семен удивляет меня все больше. Не думал, что он всерьез может рассматривать вариант ухода, в то время как мы с Мишей останемся. Он перехватывает мой недоуменный взгляд и спешно отвечает:

– Конечно, я остаюсь.

Определенно с ним что-то происходит. Нам нужно после обязательно пообщаться. Как только разберемся с этим сном. Очень может быть, у Рыжего какие-то проблемы в жизни, и, возможно, ему нужна помощь.

Киваю ему в ответ и обращаюсь к Старику:

– Встретим тварей за пределами поселения, где есть открытое пространство.

– Как скажешь.

Его воины срываются в бег, а мы – вслед за ними. Несмотря на возраст, Плетущий не отстает от своих телохранителей. Спустя некоторое время мы оказываемся у крайних хижин. Там начинается обширное пространство, упирающееся в стену деревьев примерно. Уклон земли также поможет нам.

– Хорошее место для обороны, – и обращаюсь к Мише: – Начинай.

– Да, конечно, – он выглядит взволнованным, но, несмотря ни на что, начинает плести, тихим шепотом озвучивая действия: – Сначала будет ущелье, через которое ни одна тварь не перепрыгнет…

Тем временем я снова «созерцаю» и вижу, что накатывающий вал цвета Мрака гораздо ближе, чем я ожидал. Такими темпами они будут здесь уже через несколько минут. И это несмотря на то, что им приходится пробираться сквозь непролазные джунгли, через которые мы с Мишей и Семеном вышли к поселению. Спустя дюжину секунд я с удивлением гляжу на друга, потому что с тех пор, как он начал плести, ни ущелья, ни разлома, ни оврага, ни даже трещины в земле не появилось. В ответ он бросает на меня испуганный или, скорее, отчаянный взгляд и говорит не своим голосом:

– Макс, у меня ничего не получается…

– Соберись! Не думай ни о чем, кроме этого ущелья! Давай же!

Между тем Старик оказывается с нами рядом, а его воины выстраиваются в несколько рядов позади. Клинки хатисов жадно сверкают в лучах застывшего в небе солнца. До ближайших деревьев, стоящих ниже нас сплошной стеной джунглей, сотня метров. Я вижу, как вздрагивают их кроны, будто кто-то бьет по их стволам… Сильно бьет.

Нет, никаких изменений с поверхностью земли не происходит.

– Ничего не получается, – выдыхает Миша, и я вижу, как пот скатывается по щекам и срывается каплями с подбородка.

– Не паникуй, – стараюсь спокойно говорить я. – Если не получается одно, попробуй другое. Главное – не стой без дела. Представь, что ты на уроке, и ни о чем, кроме своего задания, не думай.

Я слышу, как тревожно шумят джунгли, когда сквозь них движется масса тварей. Сколько же их там?

– Почему твой друг ничего не делает? – нервно спрашивает Старик.

– Не лезь, – бросаю ему раздраженно, – это не твое дело. Приглядывай лучше за своими бойцами.

Он бормочет в ответ что-то неразборчивое, но больше не пристает со своими неуместными расспросами. Семен стоит рядом с отрешенным видом и глядит на джунгли отсутствующим взором.

Еще раз проверяю Абакан в руках: патрон дослан, предохранитель отключен, переключатель ведения огня стоит на одиночных, граната заряжена в подствольный гранатомет – я готов.

Вздрагиваю от неожиданности, когда земля перед нами вдруг взрывается сотнями и тысячами осколков, будто это не податливая почва, а гранит. В разные стороны со свистом летят большие и малые камни, комья земли, пучки травы и цветов. Пыль очень быстро оседает, и я, убирая руки от головы, оглядываюсь. Из земли, в высоту до десяти метров, торчат наклоненные в сторону джунглей массивные деревянные стволы. Их вершины выглядят так, будто над ними потрудился столяр, обстругав, отшлифовав и сделав очень острыми. Столяр ростом с Гулливера.

– Есть! – радостно вскрикивает Миша. – У меня получилось!

– Отлично! – хлопаю его по плечу. – Но не останавливайся!

– Да, да! – радость переполняет моего друга.

За какие-то полминуты все открытое пространство становится похожим на спину исполинского ежа, который зарылся в землю, оставив на поверхности только иглы. Остроконечные бревна продолжают с громким треском вырываться из земли, тянуться вверх и в сторону джунглей.

– Разной высоты! – кричу я Мише, стараясь перекричать грохот.

– Что?!

– Делай их разной высоты!

– А, хорошо!

Похоже, Миша вошел во вкус, и теперь новые стволы вырастают из земли по несколько штук за секунду. Я слышу, как страшно трещат и ломаются деревья в зарослях слева от нас. Кусты, пласты земли и обломки веток повисают на частоколе. Справа от нас джунглей нет. Там, насколько я запомнил по дороге в поселение, земля обрывалась, и я точно слышал журчание воды. Значит, там или небольшая речка, или водопад. Спустя минуту грохот разрывающейся земли доносится уже и оттуда.

Из-за исполинских бревен уже не видно джунглей, откуда надвигается угроза. Совсем скоро сквозь грохот мне удается расслышать звериный рев. Будто ожидая этого момента, Миша перестает плести, хотя на самом деле он просто закончил работу, а неумолчный грохот моментально. Короткую ишину вспарывает тоскливый заунывный вой. Через мгновение его подхватывает другой, такой же жуткий и пугающий. Многоголосица звериного завывания множится, становится громче, и в какой-то миг кажется, будто ничего, кроме этого пробирающего до самых костей воя, в мире не осталось.

Оборачиваюсь к Мише и ненароком встречаюсь взглядом со Стариком. Его кожа едва ли светлее, чем волосы – настолько он бледный. Он не просто боится: он до смерти перепуган и, по-моему, совершенно не хочет здесь находиться.

– Почему ты не уходишь? – пытаюсь перекричать безумный ор.

– Нельзя, чтобы демоны добрались до души!

– Почему бы тебе не забрать ее с собой?!

– Нельзя! – он еще сильнее выкатывает и без того выпученные глаза. – Она умрет!

– А ты готов?!

– К чему?!

– Ты готов за нее умереть?!

– Да! – Старик ни секунды не колеблется с ответом.

Семен при этих словах странно смотрит на Плетущего, но, поймав мой взгляд, снова отворачивается в сторону. А я удивляюсь упорству Старика, который, несмотря на страх сначала передо мной, а теперь перед тварями, отказывается уходить. Он либо безумно храбр, либо просто глуп, а, может, и то, и другое понемногу. Хотя что я знаю о нем? Ведь может быть и так, что его что-то связывает с женщиной в хижине. Что? Да все, что угодно.

Миша затравленно глядит на бревна-колья в десятке шагов от нас. Легонько хлопаю его по плечу, привлекая внимание, и наклоняюсь к уху.

– Твари попытаются пробиться сквозь частокол, – говорю так, чтобы меня слышал только он.

– Ну да, – кивает он, – иначе им до нас не добраться.

– По моей команде подожжешь их.

– Поджечь? – Миша вскидывает брови.

– Тише, – говорю ему. – Когда я скажу, запали самые ближние и самые дальние от нас бревна, понял?

– Да, понял, – отвечает он после секундного размышления и добавляет, – Классно придумано.

– Это еще не все, – все так же ему на ухо говорю я.

– Слушаю.

– Ты в бою не участвуешь.

– Но…

– Никаких но, – обрываю его. – Становится слишком опасно, и слишком много непонятного здесь происходит.

– Макс, я не думаю…

– Зато я думаю, – снова перебиваю его, переходя и вовсе на шепот. – Ты думаешь, это случайность, что у тебя не получилось плести?

– Я не знаю, – отвечает растерянно.

– Подумай, почему у тебя не вышло устроить в земле ущелье или разлом.

– Почему?

– Кто из нас закончил в прошлом году обучение – ты или я? Если не получается плести, значит, кто-то мешает это делать. А для этого вовсе не нужно быть хозяином сна. Контрплетения получаются всегда, везде и в любых условиях.

Миша ничего мне не отвечает, лишь поджимает губы и опускает голову.

– Значит…

– Да, – соглашаюсь, – значит, нам противостоит Плетущий, хозяин тварей, которые совсем скоро будут атаковать нас.

– Старик мог услышать – я же вслух говорил, что собирался делать.

– Посмотри на него, – возражаю. – Его от страха сейчас инфаркт хватит. К тому же, он очень слабый Плетущий и контролировать ту армаду тварей просто не в состоянии. Нет, это не он.

– Но кто?

– Я не знаю, – качаю головой. – Когда я «созерцал», в окрестностях не было видно ни одного Плетущего. Хотя он вполне может находиться позади своих тварей, и, пока они мешают обзору, мы его не увидим.

– Но он не смог мне помешать поставить частокол.

– Не помешал, – соглашаюсь. – Признаться, я сам не ожидал подобного. Думал, ты будешь землю плавить, чтобы раскаленная лава оградила нас от тварей. Вот и наш противник не ожидал подобного.

– Да, этот фокус я применил в прошлом году на экзамене, – невольно хвастается Миша и сразу спрашивает. – Так что же делать?

– Мы будем отбивать нападение, а ты принимать участие в бою не будешь и в любой момент по моему слову начнешь уход.

– Я не…

– Ты еще не понял, что все серьезно? Все чересчур серьезно! Это настоящий бой с огромным количеством противников, и в критический момент ты можешь просто растеряться.

– А ты где будешь?

– Здесь.

– То есть ты хочешь сказать, что, пока вы будете с тварями биться, я буду за вашими спинами отсиживаться? – Миша начинает злиться.

– Не кипятись и подумай сам, чем ты сможешь помочь, если монстры прорвут оборону.

– А ты?

– А я, Миша, уйду из сна, и мне для этого будет достаточно нескольких секунд.

Он пытается что-то возразить, но я не даю ему сказать.

– Все, у нас не осталось времени на споры. Если ты отказываешься делать, как я говорю, то уходи прямо сейчас – не хочу потом заниматься твоим спасением.

Звериный вой, превратившийся в некий фон, меняет свою тональность и преображается. Теперь он звучит иначе.

– Ладно, – наконец говорит Миша, – я уйду по первому твоему слову, но прятаться за вашими спинами не буду и точка!

– Упрямец! – раздраженно бросаю ему. – Мы еще вернемся к этому вопросу, когда выберемся отсюда.

– Обязательно, – в тон мне отвечает он.

– Встань за мной и не строй из себя героя в таком случае.

– Смотрите! – вскрикивает Старик, указывая рукой на гигантские колья, но я ничего не вижу.

– Миша! – кричу я. – Постоянно проверяй окрестности, ищи Плетущего и следи, чтобы твари не обошли нас с флангов. Если это случится, бой будет проигран!

– Понял!

– Макс, – трогает меня за плечо Семен, – я займу позицию слева.

– Не отходи далеко, – прошу его, и Рыжий кивает, а потом быстрым шагом идет вдоль выстроившихся воинов, останавливается неподалеку и коротко взмахивает рукой. Я машу в ответ.

Шарю взглядом вокруг. Воины Старика соблюдают дистанцию, не приближаясь к нам, потому что, как и любые твари, не любят и опасаются всех Плетущих, кроме своего хозяина. В несколько рядов они стоят слева и справа от нас, но не позади. А вот сам Старик куда-то пропал, но сейчас это неважно.

– Запомни: поджигай по моей команде, – напоминаю я Мише.

– Я помню, – без эмоций отвечает он.

Еще раз проверяю оружие и снова жалею, что это не мой сон. Будь это так, проклятые твари даже из джунглей не вышли бы – там и сдохли бы. Но сейчас вся надежда на Мишу. Если он не сможет поджечь частокол или сделает это не вовремя, бой будет проигран, даже не начавшись. Тварей слишком много для нас с Семеном, не наделенных властью над сном. Даже отряд Старика не поможет против несметных полчищ монстров, которые вот-вот должны появиться.

Из-за плотно стоящих бревен обзор сильно ограничивается, но проходит еще совсем немного времени, прежде чем я вижу первых тварей. К этому моменту их жуткий вой становится заметно тише, и лишь временами слышится короткие злые взрыкивания. Монстры выглядят как огромные кошки, на чьих светло-серых блестящих шкурах видны бурые пятна. Тварей становится сразу много. Устрашающие создания уже видят нас, они с утробным рычанием пробираются по земле, протискиваются между бревнами, огрызаются и даже бросаются друг на друга при невольных столкновениях. Монстры появляются по всему фронту перед нами. Они рычат, воют, шипят, и от их вида становится не по себе. А это еще что? Некоторые из тварей прыгают по самым верхушкам столбов. Они цепляются за древесину длинными когтями, которые видно даже с такого расстояния. Их сильные тела мелькают в воздухе, их становится все больше и больше. Несколько, неудачно прыгнув, срываются и со вскриками падают вниз, на своих товарок. Моментально вспыхивают короткие, но яростные схватки, когда мощные тела сплетаются в неразличимые клубки, кусают и рвут друг друга когтями.

Воины Старика слева и справа от нас с Мишей стоят неподвижно, словно каменные изваяния. Они сжимают в руках хатисы, клинки которых жадно ловят лучи солнца, прежде чем обагриться кровью. Интересно, сколько из них переживет предстоящий бой… Или, правильнее сказать, бойню?

Я «созерцаю» последний раз перед началом схватки, и мой взгляд утопает в беспросветном мраке нависшей над нами стены из тварей. Нет, их хозяина так и не видно.

– Пора, – поворачиваюсь к Мише, когда ближайшим монстрам остается совсем немного, чтобы выбраться из древесного плена. – Жги!

Мой друг ничего не отвечает, продолжая глядеть перед собой, и лишь кивает.

Проходит секунда, вторая, третья, и вот наконец ближайшие к нам деревянные столбы вспыхивают так, будто облиты бензином.

– Назад! – выкрикиваю я, но ряды защитников и без моей команды откатываются назад и неподвижно замирают.

Пламя стремительно распространяется по всему фронту, и огненный рубеж перекрывает все видимое пространство. Ни одна тварь не любит огня, точнее все из них боятся огня, и неважно, какой он формы или размеров. Жуткий вой, с которым кошки еще несколько секунд назад пытались добраться до нас, перекрывает рев яростного пламени, жадно пожирающего дерево. А потом раздается оглушительный визг сотен тварей, попавших в огонь. Жар от него настолько силен, что нам приходится снова пятиться, и теперь до ближайших хижин остается совсем немного.

В нос бьет вонь жженной шерсти и горелого мяса, которую не в силах перебить даже запах горящего дерева. Дыма почти нет, но глаза все равно начинают слезиться, несмотря на защитные очки.

– Ветер! – поворачиваюсь к Мише. – Пусть будет ветер!

В спину начинают бить сильные порывы ветра, относящие прочь гарь и сажу. Пламя бушует, перекидывается на другие столбы, и от усиливавшегося визга сгорающих заживо тварей закладывает уши.

Мы снова отступаем от нестерпимого жара и практически подпираем стены ближайших лачуг.

– Молодец, Миша! Отлично! Теперь жги бревна посредине! – кричу я.

– Ты говорил, что с другого края, у самых джунглей! – отвечает друг.

– Да, но не сразу! Твари могут ринуться на нас, если до них дойдет, что они в ловушке. Жги посредине, а потом – самые дальние!

– Хорошо! – он вытирает пот с раскрасневшегося лица.

Кажется, более шумно быть не может, но спустя несколько секунд от страшного визга, перешедшего, похоже, в ультразвук, я перестаю слышать даже свои мысли. Миша болезненно морщится и, отпустив автомат, зажимает уши руками. Воины Старика стоят так же неподвижно, даже в лицах не изменились. Одно слово – твари.

С неразличимым на общем фоне треском некоторые бревна обрушиваются на землю, прогорев полностью. В дымный воздух взлетают тучи злых искр. Ветер их тут же подхватывает и швыряет в бушующее пламя. Честно говоря, огонь завораживает и кажется по-своему красивым.

Безумный вой и визг становятся заметно тише. Это означает, что все твари, попавшие в огонь, погибли или вот-вот сдохнут.

– Миша, – поворачиваюсь к другу, и он отнимает от ушей руки, – попытайся еще раз сделать то, что у тебя не получалось в самом начале перед нападением.

– Что? – не понимает он.

– Сделай так, чтобы нас от тварей разделяло ущелье.

– Не знаю, – качает он головой, – вряд ли у меня что-нибудь получится.

– Давай же, смелее. Просто сделай это.

– Я попытаюсь, конечно, но… – сомнение в его голосе.

Отворачиваюсь от него и снова смотрю на горящие бревна. Огонь жадно пожирает их, выкидывая высоко в воздух заметные даже при ярком солнечном свете языки пламени. Ни одна тварь не смогла преодолеть рубеж, и это дарит надежду на успешное отражение остальных атак.

У Миши все-таки получается! Земля ощутимо вздрагивает и на какой-то миг уходит из-под ног. В следующую секунду видно, как в вышину взлетает огромный рой огненных искр.

– Есть! – радостно вскрикивает Миша и хлопает меня по плечу. – Получилось!

– Отлично, – чуть более сдержанно реагирую я. – Это очень хорошо. Продолжай работать.

– Конечно!

– Вы могучие шаманы! – рядом появляется Старик, сверкая белозубой улыбкой. Она выглядит еще более ярко на фоне его почерневшего от копоти лица. – Вы смогли остановить демонов!

Миша никак не реагирует на его слова, полностью уйдя в работу, а я не считаю нужным как-либо коментировать его заявление.

– Невинная душа будет сегодня спасена! – продолжает радоваться седобородый.

– Тварей еще слишком много, – бросаю ему.

– О, я уверен, мы справимся с ними, – следует ответ.

Оставляю последнюю реплику без ответа, и Старик удаляется за ряды своих воинов с той же счастливой улыбкой.

Земля под ногами продолжает вздрагивать, но уже не так сильно, как в первый раз, и в воздух уже не взлетают искры. Спустя несколько минут догорают бревна, за которыми становятся видны края разлома в земле. Он змеится, уходя влево и вправо, насколько хватает глаз и насколько дает увидеть дым. Разлом все ширится, осыпаясь целыми участками почвы. Даже отсюда мне видно, что он уже достаточно широк, чтобы твари не смогли преодолеть его. И это не может не радовать. В который раз «созерцаю», но снова не вижу Плетущего, хозяина тварей, а наблюдаю лишь угольно-черные тени монстров, которых стало меньше. Или мне так хочется думать?

Лес деревянных бревен за новообразовавшимся разломом в земле продолжает полыхать, но уже не так буйно и шумно, да и звериного визга больше не слышно. Видимо, все, кто должен был сгореть, уже сгорели. А новые твари, которых, кстати, еще предостаточно, не спешат атаковать.

– Все, – выдыхает Миша за моей спиной, – я закончил.

– Молодец, – хвалю его.

Разлом выглядит настоящим ущельем, чей ближний край пролегает от нас в паре десятков метров.

– Спасибо, – отвечает Миша довольно.

– Отличная работа! – к нам подходит Семен и стягивает с лица такие же, как у меня, стрелковые очки.

Я невольно улыбаюсь, глядя на его потемневшее от сажи лицо и светлые обводы вокруг глаз.

– На себя бы посмотрел, – говорит он мне, а Миша коротко смеется. – Что будем делать дальше?

Рыжий задал хороший вопрос. Очевидно, что нельзя покидать этот сон, не уничтожив всех тварей. Тем более наша первая победа вселяет уверенность в дальнейшем успешном противостоянии. С лица Миши сползает улыбка, когда до него доходит суть вопроса.

– Тварей нужно уничтожить, – отвечаю я, и Семен кивает.

– А как? – спрашивает он. – Они же не смогут перебраться через этот… через эту пропасть?

– Нужно было оставить узкий перешеек, – огорчается Миша, – тогда мы смогли бы перебить их поодиночке. Эх, не подумал я как-то.

Он сокрушенно качает головой, а Рыжий говорит:

– Можно построить мост. Это не так сложно, тем более он не обязательно должен быть каменным. Деревянный тоже подойдет, а ты неплохо работаешь с деревом, как я заметил.

– Спасибо, – благодарит его Миша, – сейчас попробую.

К этому времени деревянный частокол на другой стороне ущелья почти догорел, и лишь считанные столбы еще объяты огнем.

– Постой, – кладу руку ему на плечо.

– Что? – смотрит на меня с вопросом.

– Погоди немного.

– Старик, – подзывает Семен седобородого, появившегося неподалеку, – сейчас здесь будет мост, и ты со своими тва… воинами будешь страховать нас, пока мы будем их бить.

– Мост? – он откровенно пугается. – Но зачем?

– Монстров нужно уничтожить, – с плохо скрываемым раздражением отвечает Рыжий, – мы же не можем постоянно здесь находиться.

– Ну да, наверное, – через силу выдавливает Старик.

Я не участвую в коротком диалоге, потому что мое внимание всецело приковано к противоположному краю ущелья. Жаркое марево от раскаленной земли искажает обзор, но все равно я вижу, как там, за догорающими столбами, собирается большое количество монстров.

– Миша, – снова окликаю друга, – нужно потушить огонь, чтобы твари смогли подобраться к ущелью.

– Там уже и не горит ничего, – отвечает он.

Оглядываюсь на него.

– Там земля усыпана раскаленными углями, по которым ни один монстр пройти не сможет.

– Я не подумал об этом, – он выглядит раздосадованным.

– Бывает. А сейчас устрой дождь.

– Да, конечно.

Зная, что у меня есть какое-то время, прежде чем пойдет дождь, я «достаю» сигарету, закуриваю и оглядываюсь по сторонам.

Ни одного деревянного столба огонь не пощадил. Пространство перед нами выглядит достаточно мрачно: тянущиеся к нему столбы едкого дыма, черная от гари земля и разрезающее ее угрюмое ущелье. Его ближний край находится от нас недалеко, но идти к нему по тлеющим углям глупо и неразумно. Те бревна, что вырастил Миша за пределами открытого пространства, теряются в зелени джунглей. Они до сих пор интенсивно горят. Их обязательно нужно потушить – уж слишком много дыма идет с той стороны от горящих вместе с бревнами зеленых деревьев.

Наконец-то солнце прячется за появившимися, словно из ниоткуда, низкими облаками. Еще какое-то время они пухнут и разрастаются, набираясь влагой, а потом как-то сразу превращаются в настоящие тучи. Они на глазах чернеют, становятся угрюмыми, опускаются ниже и, кажется, вот-вот заденут своими косматыми брюхами вершины деревьев. Темнеет, я спешно оборачиваюсь к Мише, чтобы остановить его, но в этот миг ослепительная молния рассекает мир. По крайней мере, у меня создается такое ощущение. Может быть, проходит жалкая секунда, когда мощный оглушительный гром взрывает эфир, и я чувствую ударную волну.

– Миша! – кричу я, но едва слышу свой голос. – Ты что делаешь?! Прекращай плести! Немедленно!

Он и сам глядит вверх испуганно и вжимает голову в плечи. На мой окрик он лишь виновато разводит руками и что-то говорит, но новая вспышка и моментально последовавший за ней гром, больше похожий на взрыв, уничтожают все другие звуки. Замечаю, как с земли пытается подняться Старик, рухнувший после первой молнии. Продолжает темнеть, и создается ощущение, будто наступил вечер.

Вырвавшаяся из темного плена наверху, в землю, на другой стороне ущелья, ветвясь и разбрасывая по сторонам многочисленные отростки, бьет ослепительно белая молния. Через секунду нас накрывает звуковым ударом. Кажется, что это не гром гремит, а взрывается килограммов сто тротила. К счастью, в этот момент мой взгляд направлен в другую сторону, и глаза не страдают от близкой вспышки. Старик отчаянно трет глаза, пытаясь вернуть зрение.

В небе сверкают новые всполохи, выжигая изнутри страшные тучи. Жутко, но по-своему красиво. Громовые раскаты звучат непрерывно, и мне приходится громко кричать, чтобы Миша меня услышал.

– Разгоняй тучи! Разгоняй тучи! – машу руками, показывая наверх. Не уверен, что он меня слышит, но жесты понимает правильно.

В сгустившейся тьме где-то впереди и слева видны горящие столбы и деревья. Их огонь кажется тусклым и блеклым, когда исполинские дуги электрических разрядов выхватывают из мрака заросли джунглей. Озона в воздухе столько, что кажется, его можно ложкой есть, а волосы на голове уже давно стояли бы дыбом от разлитого в воздухе статического электричества, не будь на голове шлема.

Небесное светопреставление продолжается, хотя Миша плетет и старается разогнать тучи над нами. И словно в насмешку начинается дождь. Падают первые тяжелые капли. Появляется неприятно предчувствие, и я спешно «достаю» накидку из плотного полиэтилена, быстро надеваю ее и накидываю на голову широкий капюшон. Снова появляется утихший ветер и будто специально бросает в лицо холодные капли. Дождь быстро усиливается и меньше чем за минуту превращается в настоящий ливень.

Вообще-то я люблю дождь. Люблю гулять по мокрому асфальту, когда с улиц исчезают люди, прячась в магазинах, под козырьками остановок общественного транспорта, у себя дома и везде, где капли с небес их не достанут. Мне нравится вдыхать свежий воздух, напитанный влагой. Мне нравится, как под дождем пахнет трава и зелень деревьев. При этом я не забываю про зонт, чтобы не промокнуть. Но то, что происходит сейчас, трудно назвать даже ливнем. Вода стоит сплошной стеной, а взбесившийся ветер швыряет ее во все стороны.

Я резко оборачиваюсь на крик Миши, но сразу успокаиваюсь, пряча под плащ автомат. Мой друг что-то восторженно кричит, размахивает руками и временами подпрыгивает на месте, словно хочет дотянуться руками до туч или поймать молнию. Мне понятен его восторг. И вправду, в свете продолжающихся вспышек света тугие дождевые струи выглядят по-своему красиво и завораживающе.

Неподалеку стоит Старик и держит над головой широкий лист какого-то растения. Его светло-серый длинный балахон висит на плечах мокрой тряпкой, а сам седобородый напоминает жалкого бездомного пса, попавшего под дождь.

Проходит всего лишь несколько минут, с тех пор как первые тучи закрыли солнце, и началась гроза. Но воды на земле уже столько, что она достает до щиколоток, и, если бы не высокие непромокаемые ботинки, ноги уже были бы мокрыми.

Семен прячется под ярко-желтым дождевиком. Он ошалело глядит вокруг и вздрагивает каждый раз, когда и без того сильный шум дождя разрывает очередной грохот сверкающих молний.

Благодаря наклону земли вода сплошным потоком несется вниз, в сторону невидимого ущелья. Я хватаю Мишу за руку, машу Рыжему, потому что говорить или даже кричать бессмысленно – такой шум стоит вокруг. Тащу его к ближайшей хижине, благо, она находится рядом. Старик со своим бесполезным листом замечает наше движение и следует за нами не раздумывая. Его воины продолжают стоять неподвижными истуканами на прежнем месте и глядят в сторону ущелья. Меньше всего меня беспокоит сейчас их судьба.

Удивительно, но крыша в хижине, куда мы ввалились, достойно сопротивляется безумной стихии. Протекает она всего в нескольких местах, да и то лишь тонкими струйками. В моей руке появляется электрический фонарь. Я включаю его и ставлю на сухой участок пола. Мягкого теплого света оказывается достаточно, чтобы отодвинуть к стенам жилища жидкий мрак. Вслед за нами в хижине появляется Старик и без сил опускается на пол. Его хриплое дыхание кажется мне нездоровым, но это не моя проблема. Он Плетущий, значит, сам способен разобраться со своим ухудшившимся самочувствием.

– Ну ты и устроил грозу! – восклицает Семен, стягивая с себя дождевик. – Как ты только умудрился?

Рыжий одобрительно хлопает Мишу по плечу, а я только сейчас обращаю внимание, что он совершенно мокрый.

– Я и сам не ожидал, – отвечает он, стуча зубами от холода и едва разжимая посиневшие губы.

– Переоденься, – говорю я.

– Что?

– Переоденься в сухое, – повторяю.

– Может, не надо?

– Может, и не надо, – не спорю с ним. – Ходи мокрым, если тебе так нравится.

Миша дрожит всем телом и хочет что-то сказать, но в последний момент передумывает и следует моему совету. В сторону летит мокрая и тяжелая от влаги одежда, белье, носки. Из моих рук он принимает большое банное полотенце и быстро обтирается им, стараясь больше согреться, чем удалить воду. Перестав дрожать и стучать зубами, он споро одевается во все сухое, но на этот раз вместо кроссовок обувает резиновые сапоги. Ловит мой взгляд и смело заявляет:

– Там воды сейчас по колено, так что не надо так смотреть.

– Твое дело, – не буду же я в самом деле заставлять переобуться в нормальную обувь. – Бронежилет не забудь. И шлем.

Миша молча кивает, «достает» новый шлем и броню. Дождавшись, пока он полностью не закончит с переодеванием, я «достаю» легкий раскладной стул и усаживаюсь на него. Переобуваюсь в сухие носки и ботинки. У них нет привычных шнурков, а только липучки. Но главное – они так же, как и предыдущие, в отличие от Мишиных сапог, жестко фиксируют стопы. Вслед за мной переобувается и Семен.

– Что будем делать? – спрашивает он меня, усаживаясь на свой стул и «доставая» парующую чашку горячего кофе. Его неповторимый аромат сразу наполняет стены хижины, а мои ноздри трепещут, улавливая его. Интересно, с каких пор Рыжий так полюбил кофе?

– Мы будем ждать, – отвечаю, – а Миша – работать.

– Как раз собирался начинать, – отвечает он.

Семен удовлетворительно кивает, а я, отвернувшись, «созерцаю». Твари, что остались по ту сторону ущелья, до сих пор находятся на прежнем месте. В сером ничто их черная масса едва ли кажется меньше, чем перед первой атакой, хотя я могу ошибаться. Сколько же их? От долгого «созерцания» глаза начинает щипать, и я сразу смаргиваю, возвращая обычное зрение.

– Кошки еще на месте, – говорю я, и Семен снова кивает.

Миша с отсутствующим видом глядит в потолок. Старик так и продолжает сидеть на полу и временами заходится в глухом кашле. Рыжий бросает на него недовольный взгляд, и я успеваю заметить на его лице промелькнувшую непонятную мне злость. С чего бы? Почувствовав, видимо, мой взгляд, он смотрит в ответ. С немалым удивлением я понимаю, что друг кажется мне каким-то незнакомцем. Проходит секунда, и наваждение исчезает, а на губах Семена появляется его вечная полуулыбка-ухмылка.

– Как думаешь, – начинает он, – отобьемся или придется уходить?

– Конечно, – отвечаю.

– Что «конечно»? – не понимает Рыжий.

– Конечно, отобьемся. По-другому мы с тобой не работаем.

– А, ну да, – тянет он.

Определенно, нужно с ним обязательно пообщаться и сделать это не откладывая, сразу после того как закончим здесь дела. У Семена голова забита какими-то заботами и проблемами, если он перестает меня понимать и задает вопросы, ответы на которые очевидны. Мише, скорее всего, придется уйти, если станет слишком жарко. Рановато ему еще участвовать в таких баталиях. Чего уж греха таить: я и сам до сих пор очень редко сталкивался с таким количеством тварей, а чтобы ими управлял Плетущий – вообще впервые. Уверен, если бы не он, мы наверняка уже добивали бы монстров. Не будь их хозяина и противодействия с его стороны, Миша с первого раза смог бы создать разлом в земле, чтобы атакующие кошки попали в него. Только воля Плетущего заставляет тварей не бросаться в самоубийственную атаку и угодить в ущелье.

А еще мне приходит мысль о том, что именно хозяин этих кошек может оказаться виновником предсмертного состояния молодой женщины из моих снов. Если я сегодня попаду к ней, то наверняка увижу цифру пять на ее челе. Надеюсь, непонятные кошмары не будут мучить меня сегодня ночью.

Семен откидывается на спинку стула и устало прикрывает глаза. Он вытягивает ноги и скрещивает на груди руки, будто собирается вздремнуть. Это где же он так устал?

В окружающей обстановке что-то неуловимо меняется, и я не сразу понимаю, что стук воды по крыше с каждой секундой становится тише. Из-под небольшой щели, натянутой над дверным проемом потяжелевшей от влаги накидки уже не видны вспышки света, а грохочущие раскаты смещаются куда-то в сторону. Трудно сказать, куда именно, но меня это совершенно не волнует. Главное, чтобы подальше.

– Гроза вроде стихает, – приоткрывает Семен один глаз.

– Похоже на то, – и добавляю, обращаясь к Мише: – Полностью тучи не разгоняй, иначе мы зажаримся под солнцем да еще и после дождя.

Он кивает, не поворачивая головы, а Старик наконец перестает кашлять, глотая из грубой глиняной чашки жидкость с неприятным запахом.

Проходит еще минута, когда звуки дождя стихают окончательно. Наступает тишина, нарушаемая лишь сиплым дыханием седобородого и звуками падающих с потолка капель. Миша все еще плетет, а я встаю со стула и прохожу к выходу. Прохладный ветер встречает своим влажным дыханием, когда я выхожу за порог. На небе пасмурно, грязно-серые тучи относит в сторону, но здесь, на земле, ветра почти не чувствуется. И это хорошо. Разлом в земле уродливым шрамом перечеркивает черное пепелище. Благодаря наклону земли воды под ногами не так много, как могло быть, но все равно она многочисленными ручьями бежит в сторону ущелья. До нас доносится первая птичья трель, и вместе с журчанием воды она приятно разбавляет неестественную тишину этого места.

– Что там? – голос из-за спины.

Я делаю шаг в сторону, пропуская Семена.

– Не жарко, – говорит он.

– Все, я закончил, – показывается Миша и окидывает взглядом пространство перед собой.

– Неплохо, – коментирую я.

– Только с дождем переборщил, – вставляет Рыжий, – но это нестрашно. Со временем научишься.

– Да я умею, – неловко отвечает Миша, – просто…

Нам с Семеном известно, что означает это «просто». Мы, естественно, никак на него не реагируем. Каждый из нас через это прошел, когда отработанную до автоматизма теорию приходилось применять на практике, причем в экстремальных условиях.

– Нет у меня желания лезть в это болото, – честно говорит Рыжий, показывая на черную от гари землю, по которой в сторону разлома бегут водные потоки, превращающие ее в грязевое месиво.

С новым приступом кашля появляется Старик. Его взгляд из-под косматых бровей останавливается на своих воинах. Наше внимание привлекает неясный шум, и скоро мы видим его источник. Поднимая фонтаны темных брызг, на противоположной стороне ущелья показываются твари.

– Смотрите! – Миша вытягивает в их сторону руку.

Движения похожих на огромных кошек монстров заметно замедляются, когда они достигают пепелища, но все равно они не останавливаются, пока не оказываются на самом краю ущелья. Старик бормочет что-то неразборчивое, а Миша оборачивается ко мне с вопросом в глазах. Я не успеваю ничего сказать, потому что твари снова приходят в движение. Какое-то время мы недоуменно следим за ними, но скоро причина их перестроения становится ясна. У края обрыва напротив нас оказываются невероятно крупные особи. Они больше остальных раза в полтора, а то и в два. Мне трудно подобрать сравнение, но размером они с небольшой микроавтобус. И вот сейчас эти гиганты продолжают растягиваться цепью вдоль края разлома, вытесняя в стороны тех, что поменьше.

– Что они делают? – не понимает Миша.

– Готовятся к атаке, – отвечаю ему и поднимаю автомат.

– Какие же они здоровые, – роняет он тревожно.

– Ты помнишь, о чем я тебе говорил? – спрашиваю его.

– О чем?

– О том, что ты уйдешь, как только я скажу тебе, – напоминаю я.

– Помню, – уже без тени недовольства отвечает Миша.

Удовлетворившись его ответом, я возвращаюсь к наблюдению. Превратившееся в черное болото пепелище тянется в стороны, может быть, метров на сто в каждую, и по всей его длине после перестроения замирают крупные монстры. Признаться, при взгляде на них у меня по спине пробегает неприятный холодок. Меньшие твари, оттесненные в стороны более крупными особями, исчезают в джунглях. Видимо, они не будет принимать участия в первой атаке.

– Макс, ты видел? – быстро спрашивает Миша.

– Видел, – отвечаю.

– Они нас обходят!

– Спокойно, – ровным голосом говорю я. – Мы с Семеном встретим их на флангах.

– А как же эти? – показывает он пальцем на гигантов.

– Пусть себе сидят, – пожимаю плечами. – Вряд ли они смогут перепрыгнуть ущелье.

– Ты думаешь?

– Да. Семен, ты видел тварей, пустившихся в обход?

– Видел, – мрачно отвечает он.

– Нужно будет их встретить.

– Конечно.

– Старик, – обращаюсь к седобородому, – прикажи своим воинам сопровождать меня и Семена.

– Всем?

– Нет, хватит по два десятка.

– А остальные?

– Останутся здесь. Миша!

– Что?

– Нужно, чтобы этот разлом окружил все поселение.

– Я уже работаю, – отвечает он, и я слышу в его голосе нотки отчаяния, – но у меня снова ничего не получается!

– Плохо, – вырывается у меня. – Это значит, наш противник снова мешает тебе.

Воины с хатисами в руках приходят в движение, и спустя несколько секунд несколько десятков отделяются от основной группы и оказываются рядом со мной и Рыжим. Семен недобро хмурится, но ничего не говорит.

– Как далеко уходит в джунгли частокол? – спрашиваю я Мишу.

– Точно не знаю, – пожимает он плечами.

– Примерно.

– Может быть, на километр, может, меньше. Не знаю, – он нервно дергает головой.

– Значит, как минимум четверть часа у нас есть, чтобы подготовиться к их встрече и что-нибудь придумать, – я оставляю его поведение без замечаний, прекрасно понимая, как сейчас беспокоится и злится на собственное бессилие Миша.

– Если демоны нападут на нас сразу со всех сторон, они прорвутся, – в испуге произносит Старик.

Никто не комментирует его реплику, а я говорю, внося коррективы в первоначальный план:

– Миша, ты будешь со мной. Семен, на тебе левый фланг, но далеко не отходи.

– Хорошо, – без лишних слов разворачивается и направляется в ту сторону. Вслед за ним двигается два десятка воинов.

– Будь на связи! – бросаю ему вслед.

– Конечно!

– Макс, может, обойдем селение по периметру, и я…

Что собирался сказать Миша, я уже не слышу. Со стороны замерших на краю разлома тварей доносится короткий одинокий рык, и в следующий миг, одна из них, выстреливая своим мощным телом, стремительно взвивается в воздух. У меня уходит секунда, чтобы вскинуть автомат, снять его с предохранителя, поймать в прицел монстра и нажать на спусковой крючок.

– Ба-бам! – двойной выстрел звучит как один, и Абакан, толкнув меня в плечо, выплевывает две пули.

Те полсотни метров, что разделяют нас, не расстояние, и я попадаю в монстра. Огромную кошку разворачивает прямо в воздухе, она коротко взвизгивает и сломанной куклой летит в ущелье.

– Они нападают! – испуганно вскрикивает Старик.

– К бою! – командую я уже без нужды, потому что Миша, следуя моему примеру, поднимает к плечу свой автомат и снимает с предохранителя.

Мы снова слышим звериное рычание, но теперь сразу три темно-серых тела взлетают в воздух в немыслимом прыжке. На этот раз я готов и открываю огонь, едва твари отрываются от земли. Попадание! Попадание! Третью кошку мы сбиваем вместе с Мишей, когда та еще находится в воздухе.

– Есть! – радостно кричит он.

– Что тут у вас? – из-за хижины выбегает Семен, оглядывается по сторонам, держа свой 104-й наготове.

– Твари пытаются перепрыгнуть через разлом, – отвечаю ему, не спуская глаз с выстроившихся на противоположной стороне монстров.

– Перепрыгнуть? – удивляется он. – Здесь же под полсотни метров, не меньше!

– Тем не менее.

– Ничего себе! – только и может он сказать.

– Макс, а почему они не все прыгают? – спрашивает Миша, не поворачивая головы.

– Думаю, их хозяин хочет быть полностью уверен, что ширина ущелья преодолима для его тварей, иначе не стал бы заниматься ерундой, а бросил бы всех монстров в атаку.

– Я останусь пока здесь, – говорит Семен.

– Хорошо, – отвечаю.

В следующую секунду до нас снова доносится звериный рык, и твари опять прыгают. На этот раз хозяин монстров, видимо, учел предыдущие ошибки, потому что твари пытаются перепрыгнуть разлом сразу в нескольких местах. Тишину разрывают автоматные выстрелы. Я сбиваю в полете четырех тварей, Миша – одну, а Рыжий длинной очередью опустошает целый магазин, но так и не попадает в единственную кошку. Я только успеваю увидеть, как она не долетает до нашего края совсем немного и с диким воем летит вниз.

– Забыл поставить на одиночные, – виновато пожимает плечами Семен, меняя магазин в автомате на полный.

– Что теперь? – Миша суетливо водит стволом автомата вдоль замерших тварей.

– Теперь будет или атака, или новая попытка. Старик! – зову я.

– Что? – отзывается он.

– Готовь своих воинов к бою. Сейчас будет жарко. И следи, чтобы они не лезли под наши пули.

– Понял!

Снова слышится рык, и я успеваю заметить зарычавшую тварь. Она даже не успевает оторваться от земли, когда мои пули вырывают из нее куски плоти, и та начинает биться в судорогах. Но я этого уже не вижу, потому что переношу огонь на тех, кто успевает прыгнуть после короткого разбега. Одно за другим темные тела летят в ущелье, кувыркаясь и визжа, но на этот раз попытку перепрыгнуть предпринимает сразу больше десяти кошек. Четверым из них это удается. Приземляясь на нашей стороне, они поднимают фонтаны черной грязи. Пятая тварь почти допрыгивает, но ей не хватает совсем немного, и, ударившись о край разлома, она летит вниз. В три ствола мы моментально уничтожаем монстров на нашей стороне, и я не мешкая меняю почти пустой магазин на полный.

– Огонь по тварям! – командую я. – Беглый!

Рыжий и Миша, поменяв магазины в автоматах, тут же начинают стрельбу. Нечего ждать, пока их хозяин даст команду атаковать! Ведь теперь понятно, что монстрам нужен короткий разбег для преодоления ущелья.

Миша ведет огонь экономными одиночными выстрелами. Почти после каждого падает одна тварь. Семен стреляет короткими очередями, расходуя боезапас чересчур расточительно. Впрочем, он никогда его не экономил. А зачем, если можно в любой момент «достать» полный магазин или обойму! Под треск автоматных выстрелов, ущерб от которых кажется незначительным на фоне той массы монстров, что готовится атаковать, я «достаю» гранатомет. Это американский ММ-1 с двенадцатью осколочными гранатами в барабане. Давненько я из него не стрелял – целый месяц, а для меня это долго. Делаю пробный выстрел, шум которого практически не различим на фоне автоматных. Слежу за дымным следом от гранаты и за местом, где глухо разрывается снаряд. Не совсем там, где нужно – немного дальше. Делаю поправку и за несколько секунд опустошаю весь барабан. Грохот разрывов заглушает все звуки, и в воздух взлетают земля, какие-то ошметки. Появляется дым. Заряжать гранатометы подобного типа неудобно, ведь нужно откинуть барабан, вручную выкинуть из него пустые гильзы и вставить на их место боевые гранаты. Поэтому я отпускаю бесполезное оружие, и спустя несколько секунд в руках появляется новый ММ-1 с заряженным барабаном. Упавшее на землю оружие исчезает.

Гремит новая серия разрывов – и твари терпят заметный урон. До сих пор ни одна из них не попыталась больше перепрыгнуть разлом. Думаю, сейчас их хозяин изрядно потрясен нашими действиями.

В воздухе стоит пороховой дым, который перебивает запах мокрой земли, травы и гари. Разрывы гранат и треск автоматных очередей не в состоянии заглушить неумолчный вой раненых и умирающих тварей. Очередной гранатомет с опустевшим барабаном падает на землю, и через несколько секунд я жму на спусковой крючок нового ММ-1, отправляя в массу тварей гранаты.

Я слышу, как умолкает один из автоматов, и оглядываюсь на друзей. Миша, а это именно его Калашников прекратил стрелять, сжимает в руках пулемет с коробом патронов на сто. Молодчина! А Рыжий все так же ведет огонь короткими очередями, часто меняя магазины.

Спустя несколько минут мы наносим значительный, если не решающий урон тварям, заметно сократив их количество. Похоже, их хозяин оказался настолько не готов к нашей контратаке, что полностью упустил инициативу.

Я уже веду огонь из гранатомета по правому флангу, а Миша выкашивает целые ряды из своего РПК на левом. Усилия Семена, по сравнению с нашими, не приносят ожидаемого результата, и именно в его зоне ответственности, по центру, монстры наконец переходят в наступление. Их бесчисленные тела взмывают в воздух одно за другим, и многим удается преодолеть ущелье. Огромные кошки приземляются на нашей стороне, вздымая в воздух брызги грязно-черной жижы, в которую превратилась земля после пожара и ливня. Не сговариваясь, мы переносим огонь на место прорыва, а мне приходится срочно менять оружие. Тех двух десятков метров, что остаются до перепрыгнувших разлом тварей, слишком мало, чтобы использовать осколочные гранаты, разлет осколков которых превышает это расстояние.

Теперь я сжимаю в руках Печенег. Он тяжелее РПК раза в полтора, но эффективность ведения огня выше. У Миши заканчиваются патроны, и у него уходит до десяти секунд, чтобы «достать» новый, уже заряженный пулемет. Конечно, с автоматом проще и быстрее, но вместительность магазина у него меньшая, и убойная сила у пули слабее.

Яростный натиск тварей усиливается, когда через разлом начинают перепрыгивать те, которых мы сдерживали на флангах. Однако свинцовая смерть беспощадно и неумолимо собирает свой урожай, но ее слишком мало!

– Старик! – ору я. – Старик!

– Что?! – кричит он сзади почти в самое ухо.

– Давай всех своих бойцов на правый фланг! Они должны прикрыть нас с этой стороны!

– Понял!

От постоянной отдачи я уже не чувствую рук, когда меняю очередной пулемет на новый со снаряженным лентой коробом. Краем глаза вижу, как справа от меня в два ряда выстраиваются воины Старика. Хищные лезвия хатисов, словно в предвкушении щедрой кровавой жатвы, скупо отражают блеклый свет этого облачного дня. А я в который раз замечаю, что некоторые клинки вымазаны чем-то темным и вязким. Хотя тут и гадать нечего, потому что ничем иным, кроме как ядом, вымазывать лезвия просто нет смысла.

То, что мы находимся немного выше монстров, позволяет наблюдать за оставшимися тварями. И сейчас, испытывая колоссальное облегчение, я вижу, что на другой стороне ущелья огромных кошек остается гораздо меньше, чем я ожидал увидеть. Ветер, разогнавший дым от разрывов гранат, помог в этом убедиться.

– Миша! – кричу я. – Держи право!

– Понял! – он прекращает огонь, обходит Семена со спины и становится со мной рядом.

Я успеваю «достать» новый пулемет, пока меняю позицию, чтобы помочь друзьям. Семен все так же ведет огонь короткими очередями и не обращает внимания на нашу ротацию. К этому моменту на противоположной стороне разлома не остается ни одной твари в центральной части рядов. Лишь немногие смещаются сюда с флангов. Кошки оскальзываются, постоянно падают, увязают в черной жиже, но продолжают приближаться с огромными потерями. Я успеваю рассмотреть тварей ближе, но это не добавляет мне желания знакомиться с ними. Их черные маслянистые глаза держат нас постоянно на прицеле. Монстры действительно очень похожи на кошек, но ни капли симпатии к ним этот факт не добавляет, напротив, заставляет максимально четко и жестко удерживать их огнем пулемета.

Сомневаюсь, что смог бы в реальности так долго вести огонь из пулемета из положения стоя. Но это не явь, и наша сила, сила Плетущих, делает нас сильнее в мире снов. Я морщусь, когда отдача пулемета уже болезненно ощущается спиной, где-то между лопаток. Мне не приходится даже целиться, потому что твари занимают все пространство перед нами, и пули сами находят свои цели. Удивительно, но, несмотря на размеры, гигантские кошкоподобные создания оказываются слишком уязвимыми для наших пуль. Хватает нескольких попаданий, чтобы свалить монстра на землю. И хорошо, что практически сразу после смерти они исчезают, иначе гора трупов была бы выше крыш, а нам пришлось бы постоянно отступать.

В который раз совершенно некстати мелькает мысль о том, что нам везет, и ряд случайных совпадений существенно облегчает жизнь. Ведь не устрой Миша по неопытности такой ливень, вряд ли образовалось бы это болото, в котором увязают монстры. Если бы неизвестный нам противник не помешал Мише в самом начале, он не поставил бы частокол из бревен, которые сгорели, уничтожив большое количество тварей.

Мне кажется, что от грохота, воя, визга я оглох окончательно, но лязг затвора слышен очень отчетливо и ясно. Проклятье! Семен, как назло, не контролирует мой сектор, а удерживает жидкую атаку по центру и помогает Мише. Могучие твари неумолимо надвигаются, и, клянусь, я слышу победные торжествующие нотки в их реве.

Пулемет выпадает из моих рук и, не долетая до земли, исчезает. Нет, я не успею «достать» новый. В моих руках почти моментально оказываются прохладные цилиндры гранат. Быстро выдергиваю чеку у одной, другой и швыряю их перед наступающими и уже такими близкими монстрами.

– Бойся! Свет! ору, что есть мочи и успеваю увидеть, как удивленно расширяются глаза повернувшегося в мою сторону Рыжего, которого, видимо, насторожило молчание моего пулемета.

– Бах! Бах! – почти слитно звучат разрывы двух гранат.

Хотя я отвернулся, крепко зажмурился и закрыл уши руками, в голове все равно стоит звон, похожий на надоедливый писк сотни комаров. Через мгновенье я разворачиваюсь, распрямляюсь, уже сжимая Печенег с полным коробом патронов.

Эффект от разрыва светошумовой гранаты оправдывает самые смелые ожидания. Даже сквозь звон в ушах я слышу, как визжат и воют огромные кошки. Мало того, они бросаются друг на друга, сплетаясь в неразличимые клубки из темных тел. Двух шоковых гранат хватило, чтобы остановить атаку монстров. Твари, подирающие сородичей сзади и не попавшие под воздействие яркой вспышки и громкого взрыва, теснят их и заставляют продвигаться дальше. Я решаю закрепить успех и «достаю» еще две гранаты. Размахиваюсь сильнее и зашвыриваю их в самую гущу монстров. Последствия вносят настоящий хаос в ряды тварей. Они визжат, рвут когтями и загнутыми длинными клыками своих соседей. Их наступление на левом фланге фактически остановилось, хотя с противоположной стороны разлома все еще прыгают оставшиеся особи.

Улучив момент, проверяю, как дела у Семена и Миши. Рыжий сидит на корточках и отчаянно трет глаза. Видимо, он получил ожог сетчатки, когда повернулся ко мне в момент взрыва. Плохо. А вот у Миши дела обстоят хорошо. И это несмотря на то, что атакующие находятся от него достаточно близко для прыжка. Просто на его фланге тварей больше нет, кроме тех, что пытаются пробраться по черной жиже на нашей стороне разлома. Значит, центральная и правая части монстров уничтожены. Кошки остаются только с моей стороны, но и здесь все будет решено в считанные минуты. Ослепленные и оглушенные твари продолжают рвать друг друга, и я, воспользовавшись короткой передышкой, опустошаю короб пулемета и уничтожаю монстров в Мишином секторе. Моя помощь оказалась кстати, потому что как раз в этот момент у него заканчиваются патроны, а новый пулемет в руках Миши появляется не так быстро. Вместе мы отбрасываем тварей к разлому, расстреливая их в упор. Все заканчивается через десяток секунд.

– Спасибо, – хрипло бросает он и разворачивается вместе со мной к оставшимся тварям, которые продолжают рвать друг друга.

– Попробуй поработать! – стараюсь перекричать какофонию диких звуков.

– Как?

– Земля! – показываю пальцем на кошек. – Расплавь землю!

Несколько секунд Миша непонимающе глядит на меня, затем быстро кивает и чуть прикрывает глаза. Я страхую его, готовый в любую секунду открыть огонь, если твари вдруг перестанут уничтожать друг друга и кинутся на нас. Через какое-то время их заволакивает густой туман. Когда серая дымка скрывает их от наших глаз, дикий шум взрывается немыслимым ором, наполненным безумной болью. Прохладный влажный ветер дует нам в спины, относит в сторону густой пар, и вот высоко в воздух из толпы монстров взлетает грязно-бурый фонтан раскаленной жижи. Ошпаренные твари принимаются безумно метаться, но через несколько секунд земля под ними взрывается серией таких же раскаленных гейзеров. Мне приходится открыть огонь, потому что ослепшие и оглохшие кошки разбегаются в разные стороны, спасаясь от новой угрозы. Многие выбирают неверное направление и, продолжая истошно верещать, падают в ущелье. Ринувшихся в нашу сторону встречает огонь моего Печенега. Грохот пулеметных очередей перекрывает все звуки. В немыслимом прыжке одна из тварей сокращает дистанцию, оказавшись едва ли в десятке шагов от нас. Поднимая фонтан брызг, она падает на землю, но стрелять в нее уже нет нужды – тварь мертва. Кроме глубоких кровавых ран на ее морде, лапах и шее я вижу ошпаренную дымящуюся шерсть, вонь от которой едва не заставила мой желудок вывернуться наизнанку. К счастью, ее тело исчезает, а ветер быстро очищает воздух. Просто здорово, что он дует нам в спины, а не наоборот.

С каждой секундой дикий шум становится тише. Монстры гибнут один за другим, и спустя несколько минут, когда от жара высохшее и превратившееся в каменистую почву болото начинает плавиться как пластилин, исчезают почти все звуки. Тишину нарушают лишь болезненные стоны Семена, сидящего на земле.

– Достаточно, – кладу руку Мише на плечо, и он сразу открывает глаза.

– Что?

– Можешь заканчивать, – говорю ему, – тварей уже не осталось.

Он оглядывается вокруг, проверяя мои слова, и облегченно выдыхает.

– Уф… Ну и драка… – а потом в приливе эмоций громко восклицает: – Как мы их! А, Макс?! Как мы их! Как!

Он продолжает выкрикивать что-то радостное и возбужденное, но я не мешаю – пусть. Для Миши это бесценный опыт, так ему необходимый. Поворачиваюсь к сидящему на земле Семену.

– Ты как? – наклоняюсь к нему.

– Жить буду, – выдавливает он, – только не вижу ничего.

– Это пройдет.

– Надеюсь. Что это было?

– Светошумовые гранаты, – отвечаю.

– Буду знать. Как твари?

– Мы их перебили.

– Всех?

– Нет, только тех, что штурмовали нас в лоб.

– А остальные?

– Скоро должны быть здесь.

– А этот Старик, где он?

– Неподалеку, а что?

– Ничего. Он мне очень не нравится, – Рыжий умудряется нахмуриться.

– Мне тоже, – соглашаюсь я, – но сейчас он нужен.

– Максим, – негромко произносит он.

– Что?

– Боюсь, я вам сейчас не помощник.

Киваю ему, позабыв, что Семен ничего не видит, и сразу говорю:

– Знаю.

– Думаю, я должен уйти.

– Я тоже так думаю. Оставаться здесь в таком состоянии опасно для тебя.

– Извини.

– Это не твоя вина.

– Ты думаешь?

– Да, – и добавляю: – Позже нужно будет поговорить.

– А говоришь, что не моя вина, – горько усмехается Семен. – Я бы тоже хотел с тобой поговорить. Очень серьезно. Мне есть что рассказать, и я бы хотел…

Он не успевает договорить, потому что Миша вдруг оказывается рядом и тревожно заявляет:

– Макс, твари!

– Где? – вскидываюсь я. – Не рано ли?

– Не знаю. Они подходят с двух сторон.

– Ладно, – встаю на ноги. – Семен, надеюсь, сегодня мы с тобой еще встретимся.

– Уходишь, что ли? – удивляется Миша. – Ты ранен?

– Скорее контужен, – безрадостно отвечает Рыжий.

– А, ну да, тогда конечно… Макс, что будем делать?

– Сейчас решим, – коротко бросаю я. – Ну что, Семен, до встречи?

Рыжий встает с земли, оглядывается вокруг, сильно щурясь, и заявляет:

– Знаешь, Оружейник, я, пожалуй, останусь.

Он назвал меня так только единожды, когда мы занимались у Марины Яковлевны в классе. Это был первый и последний раз. Именно Семен на одном из занятий обратился так ко мне, и это прозвище крепко приклеилось. Было это лет двадцать назад, если не больше.

Несколько мгновений пытаюсь понять, почему Рыжий вдруг назвал меня так, но вслух лишь спрашиваю его:

– Ты уверен?

– Обузой не буду, – заверяет он. – К тому же лишний ствол вам не помешает. Просто скажешь, куда стрелять, и все.

– Если ты надеешься уйти от предстоящего разговора, то зря, – говорю ему, стараясь, чтобы голос не звучал слишком серьезно. – Он все равно состоится.

– Как скажешь, – Семен пожимает плечами, – я от него не бегу. Мне бы самому хотелось с тобой пообщаться.

– Вот и хорошо. А теперь нужно готовиться к встрече.

Рыжий с кряхтением поднимается на ноги, и я киваю Мише. Он понимает меня правильно и берет Семена под руку.

– Ты видишь что-нибудь? – спрашивает он.

– Уже вижу свет и разные цветные пятна, – отвечает Рыжий. – Похоже, зрение действительно скоро вернется.

– Наверняка.

– Ведите меня.

– Ваш друг ранен? – к нам подходит Старик, настороженно глядя на Семена.

– Прикажи своим воинам следовать за нами, – вместо ответа говорю я. – Сюда приближаются твари, которые сумели обойти ущелье через джунгли

– Где они? – в его голосе слышен откровенный страх.

– Недалеко.

– Мои воины будут охранять душу, за которой пришли демоны, – произносит Старик и поворачивается к своим неподвижным бойцам. Спустя несколько секунд они одновременно приходят в движение и направляются в глубь поселения. Старик бросает на нас невыразительный взгляд и молча скрывается за лачугами.

– Не нравится он мне, – бормочет Рыжий.

– Мне тоже, – соглашается Миша.

Мне нужно всего несколько секунд, чтобы настроиться и оглядеться, «созерцая». Миша и Семен полыхают ярким, но не слепящим белым светом. Фигура Старика выглядит их бледной копией, хотя, честно говоря, у меня язык не поворачивается назвать его обычным человеком. Седобородый – Плетущий, вот только сил у него явно недостаточно для Плетущего, а это никогда ни к чему хорошему не приводит. Скорость работы Плетущего является производной его силы и таланта. Часто, если не всегда, она играет решающую роль в борьбе с различными трудностями, в том числе, со всевозможными тварями, населяющими мир снов. Неудивительно, что Старик чересчур труслив, хотя такой черты характера у него, как у Плетущего, не должно быть. Это вовсе не означает, что мы бездумные бесстрашные храбрецы. Вовсе нет. Все люди боятся, и Плетущие не исключение. Но главное правило у нас звучит так: «Победи свой страх!» Это одна из основных установок, которую в нас десять лет вбивали Учителя, а потом – и сама жизнь. Бояться не страшно, страшно – поддаваться своему страху.

Мой взгляд скользит по черным фигурам воинов Старика и дальше, потом – по сторонам. Миша оказался прав: с двух противоположных направлений к поселению приближаются отряды тварей. Они похожи на рваные лоскуты беспроглядного мрака, один из которых кажется большим из-за разницы в расстоянии. И если уничтоженные нами твари выглядели как антрацитово-черный вал, так много их было, то даже ближайшая к нам группа монстров кажется не более чем приливной волной. Смаргиваю выступившие слезы, возвращая обычное зрение.

– Ну что там? – сразу спрашивает Миша.

– Ничего хорошего, – отвечаю я. – Поспешим.

– Тварей слишком много? – догадывается Семен.

– Можно сказать и так, – я стягиваю с головы шлем, подставляя мокрые волосы под свежий ветер.

– Будем уходить? – Миша также снимает шлем и вытирает рукавом мокрое от пота лицо.

– Наверняка, – отвечаю ему. – У нас мало времени. Его не хватит даже на то, чтобы ты смог устроить еще несколько разломов и обезопасить поселение от вторжения тварей. Они вот-вот появятся.

– Куда же мы идем? – удивляется Миша.

– Туда, где находится та странная женщина с единицей на лбу.

– Ты думаешь, мы сможем разбудить ее? – с надеждой в голосе спрашивает он, а Рыжий хмыкает на его вопрос.

– Как минимум я хочу еще раз внимательно все осмотреть, прежде чем мы уйдем.

Яростный звериный рев раздается справа, когда мы достигаем площади в центре поселения. Миша вздрагивает от неожиданности, а Семен негромко роняет:

– Твари совсем близко.

– Как твои глаза? – спрашиваю его.

– Гораздо лучше, – отвечает Рыжий, – уже различаю ваши силуэты, но они какие-то смазанные.

– Отлично.

Мы достигаем центра площади, где возвышается потемневший от времени деревянный столб, покрытый причудливой резьбой. Снова слышим звериный вой, который подхватывают сразу несколько особей.

– Встретим тварей здесь, – говорю я.

– Здесь? – удивляется Миша. – Ты же хотел осмотреть женщину.

– Твари уже рядом, – отвечает вместо меня Семен, отпуская его локоть и поудобнее перехватывая автомат. – Скажете, когда нужно будет стрелять. С направлением проблем нет – я прекрасно слышу, откуда приближаются монстры.

– Скажем, – отвечаю ему и спустя несколько секунд снова держу в руках Печенег.

Мы заняли позицию прямо на пути приближающихся тварей. Еще раз оглядываюсь, фиксируя в памяти все особенности окружающей обстановки, и вижу, как из-за хижин у нас за спиной появляются воины Старика. Существа в человеческом обличье не спеша заполняют пространство в стороне от нас и неподвижно замирают.

– Мы встретим их здесь! – кричит из-за их спин Старик, но на глаза не показывается.

Вода уже практически спала, и под ногами только неприятно чавкает раскисшая от ливня красноватая земля.

– Может, нам все-таки уйти? – спрашивает Семен, не поворачивая головы. – Сейчас самое подходящее время.

Насчет последнего я полностью согласен с Рыжим, но менять решение не собираюсь. Естественно, я помню о второй группе тварей, подходящей к поселению с противоположной стороны, но до того момента, как они окажутся здесь, еще достаточно времени. Если к их приходу мы не успеем справиться с первым отрядом, тогда наверняка придется уходить, чтобы не подвергать себя чрезмерному риску.

– Парни, – говорю я, – не забывайте отворачиваться и закрывать уши, когда я буду использовать светошумовые гранаты.

– Конечно, – кивает Миша.

– Ты, главное, не забывай предупреждать, когда будешь кидать их, – отвечает Семен.

– Вот сейчас и буду, – напряженно роняю я, не отрывая взгляда от хижин.

Все-таки как же мало пространства у нас для маневра! Для кошкоподобных созданий это расстояние слишком незначительно, и они преодолеют его в считанные секунды. Они, конечно, по размерам уступают тем, которых мы уничтожили у разлома, но это не делает их менее опасными противниками. За те мгновения, что остаются до контакта, я успеваю быстро оглядеться, «созерцая». И снова не могу определить точное количество монстров, накатывающих на нас неотвратимой черной волной. Успеваю лишь подумать, как же здорово, что твари не пытаются обойти нас с флангов и прут прямо в лоб. И снова я не наблюдаю хозяина тварей, что управляет ими. А может быть, он уже ушел?

– Вижу их! – вскрикивает Миша.

Я тоже вижу, как среди хижин мелькают тени тварей, и с криком «Бойся!» одну за другой швыряю в их сторону шоковые гранаты. Спешно отворачиваюсь и зажимаю руками уши. Друзья поступают аналогично, и в ту же секунду тишину вспарывают взрывы гранат. На улице довольно светло, но действие боеприпасов этот факт умоляет незначительно. Воздух наполняется звериным ревом, и я кидаю еще две гранаты правее и левее предыдущих. Новые разрывы гремят слитно, как один, а в ушах появляется знакомый неприятный писк сотен комаров. Твари, что успели выскочить на площадь, беспорядочно мечутся, ослепнув и оглохнув от близких разрывов. Они предсказуемо бросаются на своих товарок, таких же контуженных. Кошкоподобные создания устраивают настоящую свалку, мешая и останавливая тех, что пробираются на площадь. Они громко визжат и яростно ревут, получают друг от друга раны и сами их наносят.

Я вижу, как левее появляются другие монстры, но там их ждут воины Старика, которых видно сквозь просветы между хижинами. Справа нет ни одного защитника. Чтобы остановить обход, нужно уничтожить заслон на их пути в виде сцепившихся тварей на самой площади. Все эти мысли мелькают у меня в голове за одно мгновение, и я, вдавливая спусковой крючок пулемета, кричу:

– Огонь!

Словно огромный невидимый кулак бьет в массу тварей и отбрасывает их назад. Злые пули яростно и неотвратимо сеют смерть среди монстров, впиваясь в их тела и вырывая из них куски плоти. В стороны летят ошметки, и по стены ближайших хижин щедро орошаются кровавой взвесью. Она повисает в воздухе алой дымкой, а твари, будто обезумев, с жутким воем и удвоенной силой бросаются вперед.

Рыжий ведет огонь все теми же короткими очередями, но треск выстрелов едва слышен за частым перестуком пулемета в руках Миши и басовитым говором моего Печенега. Вне сомнений, Семен уже достаточно хорошо видит, чтобы вести прицельный огонь.

В тот момент, когда у Миши заканчиваются патроны, я швыряю в гущу монстров очередные светошумовые гранаты. Друзья отворачиваются и закрывают уши, умудрившись расслышать мой предупреждающий крик. В ответ на взрывы воздух заполняет вой обезумевших от нестерпимой боли тварей. Пока они бросаются на своих сородичей, у нас появляется короткая передышка в несколько секунд.

– Справа! – кричит Семен, поворачивается в ту сторону и открывает огонь.

В длинном прыжке сразу несколько монстров показывается из-за хижин. Их мощные, по-своему красивые тела вытягиваются и на какое-то время замирают в воздухе. Рыжий спешит и промахивается, однако мои пули находят цели. Они со злым свистом рассекают воздух и неистово впиваются в тварей, сбивают их полет, разворачивают в воздухе и швыряют на землю. Я уже не вижу, как их тела исчезают, потому что переношу все свое внимание на центральную часть нападающих.

Огонь из трех стволов быстро останавливает и уничтожает тварей. Свинцовый смерч безжалостно сеет смерть, но хижинам, из-за которых появляются новые монстры, тоже достается. Будь они хотя бы деревянными, возможно, устояли бы. Но лачуги чересчур хлипкие, и вот уже одна из них, вздымая в воздух тучу пыли, разваливается на глазах. Остальные, которые находятся на линии огня, вряд ли простоят слишком долго – их стены выглядят настоящим решетом.

Пулемет в моих руках выплевывает последнюю пулю и умолкает. Не медля ни секунды, швыряю две шоковые гранаты в тварей, снова вырывая у них несколько мгновений. Прежде чем открыть огонь из нового Печенега, успеваю заметить, как слева от нас, сразу за хижинами, кипит настоящий бой. Воинам Старика пока удается сдерживать натиск тварей. Еще я вижу, как аборигены за нашими спинами меняют позиции и расходятся влево и вправо за ближайшие хижины. Безумный вой, сумасшедший визг и звериный рев снова тонут в грохоте выстрелов нашего оружия, когда мы открываем огонь.

В течение следующей минуты я снова использую шоковые гранаты и останавливаю монстров, а Миша в очередной раз меняет пулемет. Пользуясь короткой паузой, быстро оглядываюсь, «созерцая». Оказывается, мы славно поработали, потому что тварей осталось совсем немного, и практически все они рассредоточены по флангам, где их успешно сдерживают воины Старика. По центру они выглядят уже не как набегающая волна, а как рваные лохмотья черного тумана. Мы действительно неплохо поработали. Глаза начинает болезненно щипать, но я все равно ищу взглядом вторую группу монстров, подходящую к поселению с противоположной стороны.

– Проклятье! – вырывается у меня. Я спешно смаргиваю и вытираю выступившие слезы.

– Что там? – Семен прекращает огонь и поворачивается ко мне.

– Твари! – бросаю я. – Вторая группа. Они уже близко!

– Что будем делать?

– Как твои глаза? – спрашиваю его вместо ответа.

– Зрение вернулось.

– Полностью?

– Да.

– Отлично, – и показываю в сторону нападающих, по которым экономными очередями ведет огонь Миша. – Кошек осталось немного, совсем немного. Почти все они на флангах, там их сдерживают аборигены.

Рыжий недовольно хмурится, но не перебивает и продолжает слушать.

– Если твари из второй группы нападут на нас с тыла, дело плохо кончится.

– Я понял, – кивает Семен. – Идите, здесь я сам справлюсь.

Хлопаю его по плечу, потому что больше нам сейчас не о чем говорить, машу рукой Мише, привлекая его внимание. Только после того как он прекращает огонь, хватаю его за локоть и коротко бросаю:

– За мной!

Он кивает и отправляется за мной. Успеваю обернуться и крикнуть Семену:

– Не геройствуй!

Рыжий машет мне в ответ, и в следующую секунду у нас за спинами его автомат начинает бить короткими очередями.

Воины Старика расступаются и дают нам дорогу, когда мы с Мишей бежим прямо на них.

– Куда вы? – доносится до меня голос седобородого, и я выхватываю взглядом фигуру в когда-то белом балахоне.

– Второй отряд тварей на подходе! – выкрикиваю на ходу. – Нужно срочно их остановить.

– На подходе? – испуганно переспрашивает он.

– Да, отряди своих свободных воинов с нами! – бросаю я через плечо. – Быстрее.

– Да, да! Конечно! – тревожно частит он.

Спустя несколько секунд я оборачиваюсь на новый шум и вижу, как поднимая брызги и расплескивая грязь из-под ног, вслед за нами бегут аборигены. Миша тоже оборачивается, но оставляет без коментариев присоединение союзников.

Петляя между лачугами, мы пробегаем десятка три метров. Выныривая из-за очередного жилища, наконец видим хижину, в которой находится женщина. У порога на страже стоят воины с хатисами в руках. Ни тени эмоций не мелькает на их лицах, когда они видят нас. Но буквально через секунду аборигены все как один разворачиваются и обтекают хижину, обходя ее с двух сторон. Оглушительный звериный рев звучит совсем близко. Темной молнией мелькает хищное тело, а за ним – сразу еще, и один из воинов, сбитый с ног мощным ударом, моментально оказывается на земле. Полный боли визг бьет по ушам, и через удар сердца обе кошки, судорожно вздрогнув, исчезают. Воин на земле уже не пытается подняться и исчезает в воздухе вслед за убитыми им тварями. Но я не вижу этого, потому что пытаюсь понять, откуда именно они появились. Придерживаю за плечо бегущего друга.

– Стой!

– Что? – непонимающе смотрит он.

– Не спеши.

Воины Старика, следовавшие за нами, двумя колонами огибают нас, спешат на выручку своим соплеменникам и равномерно рассредоточиваются по флангам. Мне нужно несколько мгновений, чтобы настроиться и «созерцать». В сером ничто воины и атакующие твари выглядят сплошным, колышущемся, будто на ветру, черным маревом. Противники совершенно не отличаются друг от друга – это одинаковые сгустки непроглядного мрака. К счастью, нападающие пока не предпринимают попыток обойти защитников с флангов. Определить их точное количество невозможно. Ясно одно – тварей не больше, а может быть, даже меньше, чем в отряде, что мы встретили на площади. И они атакуют не сплошной толпой: их отряд растянут по зарослям джунглей.

– Может быть, поможем? – взволнованно спрашивает Миша, когда я возвращаю обычное зрение.

– Не спеши, – повторяю я.

– Почему вы стоите?! – доносится из-за спины знакомый голос. – Помогите моим воинам!

Нелепо задрав свой балахон и выставив тощие ноги, к нам бежит Старик. Его мокрое от пота лицо выглядит нездоровым, а нечесаные волосы торчат грязно-белыми лохмами. В другое время столь чудаковатый вид, возможно, вызвал бы у меня улыбку, но не сейчас.

– Успеем! – резко отвечаю ему и спрашиваю у друга: – Готов?

– Готов, – кивает Миша, восстанавливая дыхание и перехватывая РПК поудобнее.

– Тогда за мной.

Мы двигаемся левее, оставляя в стороне место боя, и занимаем позиции так, чтобы не задеть союзников. Старик следует за нами, громко сопит и что-то бормочет под нос.

– Следи за джунглями, – говорю ему и показываю на заросли слева.

– Хорошо, – кивает он поспешно, вытирая с лица пот.

Миша встает рядом и выжидающе смотрит на меня, направив пулеметный ствол в сторону шума. В последний раз окидываю взглядом пространство вокруг и показываю другу сектор обстрела.

– Огонь! – и сам жму на спусковой крючок.

Грохот выстрелов заглушает все звуки. Пороховой дым щекотит ноздри и за короткое время заволакивает наши позиции. Я жму на спуск всего несколько раз, поливая заросли длинными очередями. Мы достреливаем по первому коробу в сто патронов каждый. Новый пулемет появляется у меня гораздо быстрее, чем у Миши. Я его не дожидаюсь и снова открываю огонь, сместившись вправо на два шага. Мой друг, едва «достав» пулемет, повторяет маневр и присоединяется к стрельбе. По моим расчетам, нас с тварями разделяет до полусотни метров, но из-за густой растительности противника почти не видно. Тем не менее, я уверен, что монстры несут огромные потери. Огонь из двух стволов буквально выкашивает заросли, прокладывая в них настоящую просеку и сметая все на своем пути. Какие-то лианы, непролазные заросли из высоких растений с широкими листьями, тонкие деревца неизвестных мне пород – все это разлетается, рассыпается и взрывается под свинцовым смерчем. Меняю уже третий по счету Печенег и наконец вижу тварей. Их оказывается неожиданно много. Монстры движутся сплошной массой, и короткий укол сомнения тревожит мое сознание. Я решительно прогоняю посторонние мысли и сосредотачиваюсь на одном: уничтожить как можно больше тварей. Мы с Мишей неплохо справляемся, и счет погибших под нашими пулями созданий переваливает уже за пару сотен. Перед нами действительно настоящая просека в джунглях, на которой виднеются редкие, жалкие от бесчисленных попаданий деревья – без листвы и ветвей.

Сквозь тяжелые тучи несмело пробиваются лучи солнца, и становится заметно жарче. Бросаю короткий взгляд на Мишу, проверяя, как у него дела. Мой друг выглядит неважно. По его раскрасневшемуся лицу ручьями течет пот. Миша сильно морщится, превозмогая боль в руках и спине от пулеметной отдачи, сотрясающей его тело. Но все равно продолжает вести огонь, злобно скалится при этом и беззвучно ругается. Я и сам ощущаю нешуточную усталость и напряжение в руках, плечах и шее. Про спину уже не говорю – она вообще горит. Сколько же еще тварей? Сколько нужно их уничтожить, чтобы они наконец закончились? Новый укол сомнения тревожит меня, но я снова загоняю его подальше.

В какой-то момент монстры внезапно, как по команде, меняют направление атаки, и я с холодящим внутренности страхом наблюдаю за ними.

– Ой! – вскрикивает за нашими спинами Старик. – Они движутся прямо на нас!

Его тонкий голос звучит глухо, словно через вату, и вызывает у меня резкий приступ раздражения. Я едва удерживаюсь, чтобы не развернуться и не ударить это существо, по недоразумению оказавшееся Плетущим. Пулемет в руках перестает вздрагивать, сожрав ленту с патронами в коробе, и я выпускаю его из рук. Как мне надоела эта бойня, эти твари, это место, загадки и неувязки, связанные со странной женщиной, Стариком, нашим противником – Плетущим!

Почти сразу прекращает огонь и Миша. Он болезненно морщится, закрывает глаза и сосредотачивается, чтобы «воспроизвести» новый пулемет. За эти скоротечные минуты мы неплохо проредили и отбросили тварей назад, но сейчас они стремительно сокращают дистанцию, держа на прицеле нас с Мишей своими черными глазищами. Клянусь, я чувствую их взгляды, полные ненависти и ненасытного голода!

Надоело!

Вместо пулемета у меня в руках снова оказывается ММ-1, гранатомет с 12-зарядным барабаном. Вот только сейчас он заряжен не осколочными, а фосфорными боеприпасами. Я решаюсь на этот вид гранат исключительно от злости и от невозможности что-либо кардинально изменить, потому что хозяин этого сна, Миша, слишком утомлен, чтобы нормально работать.

Твари неумолимо приближаются. Они стелятся над землей, которую уж не видно под массой их серых тел. За секунду до того, как руки моего друга тяжелеют под весом очередного РПК, я жму на спусковой крючок гранатомета. После пулемета его отдача практически не ощущается, и с едва различимым хлопком, оставляя легкий дымный след, в сторону монстров летит первая граната, а за ней – остальные. Веером разрывов они гремят среди тварей. Еще секунду назад от их победного рева у меня по спине тек холодный пот, а сейчас уши закладывает от немыслимого, оглушительного визга десятков кошек, попавших под обстрел.

Вообще-то фосфорные гранаты запрещено применять в реальном мире, в первую очередь, из-за их «негуманного» действия. Но место, где мы находимся, вовсе не явь, а сон.

С каким-то злым и садистским удовлетворением я наблюдаю за результатами первых выстрелов, откидываю в сторону гранатомет с опустевшим барабаном и «достаю» новый, снаряженный теми же боеприпасами. Прежде чем открыть из него огонь, успеваю глянуть на ошарашенного Мишу, наблюдающего за отвратительным зрелищем. На этот раз я беру немного выше, и теперь гранаты ложатся в самую гущу тварей. Я думал, громче быть не может, но как же я ошибался! Поднимается такой безумный визг, что мне кажется, будто слух покидает меня и дарит долгожданную тишину. Неприятно начинают ныть зубы, а в висках появляется резкая пульсирующая боль.

Я опустошаю барабан третьего гранатомета, посылая смертельные снаряды в тварей. В нос бьет острый специфический запах фосфора, омерзительная вонь горелой плоти и паленой шерсти. Миша заходится кашлем и спешно отворачивается, содрогаясь в рвотных позывах. Я сам с трудом сдерживаюсь, чтобы не последовать его примеру. Меня останавливает мысль о необходимости остановить монстров и она же заставляет подавить невероятное желание опорожнить желудок. Успеваю лишь натянуть на нос нашейный платок, но, честно говоря, от него не очень много пользы.

– Миша! – зову я друга, посылая новые гранаты в тварей. – Миша!

– Что?! – успеваю заметить, какое бледное у него лицо.

– Ветер! – бросаю я лишь одно слово, но он сразу меня понимает.

Проходит несколько секунд, и вот уже в спины тянет легким сквозняком, который быстро превращается в порывистый сильный ветер. Он приятно обдувает спину, холодит мокрую от пота шею и через вентиляционные отверстия забирается даже под шлем. Отвратительная вонь моментально исчезает, отступая под натиском мощных порывов свежего воздуха. Ветер рвет на куски густой жирный дым, растекающийся по земле, и относит его вглубь зарослей. Вот и хорошо. Теперь риск отравиться ядовитыми испарениями минимален.

Какой по счету гранатомет я опустошаю – шестой или седьмой? Не знаю, я сбился со счета, да это и неважно. Главное, что твари не нападают, и их попытка атаковать нас с Мишей провалилась, едва начавшись.

Однако самые упертые или самые голодные из них продолжают попытки добраться до нас. Вереща от дикой боли, они ползут, ковыляют и даже прыгают в нашу сторону. Неприятно шипя, белый фосфор исправно делает свою работу, разъедая плоть и кости жертв. Я вижу, как у одной из тварей половина головы разъедена смертельным веществом. Оно дымится, проникает глубже и светится мертвецким, бледно-зеленым светом. Тварь исчезает в сильнейших судорогах. У другой сквозь рану на боку видны внутренности, а на передних лапах практически не осталось плоти. Почти никто из атаковавших нас минуту назад даже не катается по земле, пытаясь избавиться от страшного вещества, несущего безумную боль и страдания. Твари подыхают одна за другой и исчезают. Лишь самые живучие, несмотря на ужасные раны, сползающую с костей плоть и выпадающие внутренности, продолжают упорные попытки достать нас. Они не визжат, не скулят, а глухо и утробно рычат, не сводя с нас черные глазища. Они подыхают последними. После их исчезновения ничто не напоминает о состоявшемся бое, кроме просеки, прорубленной нашим с Мишей оружием. Только земля да растительность продолжают дымиться там, где все еще работает фосфор, но неутихающий ветер относит едкий дым в заросли.

В воздухе повисает неестественная тишина. Кто сказал, что она не может быть оглушительной? Она просто звенит! И от этого воцарившегося безмолвия почему-то становится не по себе.

– Что это было? – слышу я безжизненный голос друга сбоку.

– Фосфор, – отвечаю коротко.

– Ну и дрянь, – роняет он, вытирая мокрое от пота лицо.

– Ты как? – мне совсем не нравится, какого земляного цвета стала его кожа.

– Жить буду, – короткий взмах рукой.

– А Старик где? – оглядываюсь вокруг.

– Не знаю. Мне все равно, где он.

Словно в ответ на мой вопрос, из кустов выползает седобородый. Вид у него еще хуже, чем у Миши, а цвет кожи почти неотличим от цвета его балахона, грязно-серого, вымазанного зеленью растений.

– Живой? – спрашиваю его.

Он мычит что-то нечленораздельное и встает на ноги, с трудом удерживаясь за куст. С третьего раза ему это удается. Миша брезгливо отворачивается от него.

– Что дальше? – устало спрашивает друг.

Ответить я не успеваю, потому что где-то впереди и справа, захлебываясь длинной, на весь рожок очередью, вдруг заполошным треском стучит автомат.

– Семен… – выдыхает Миша.

– Старик, за нами! – выкрикиваю я, срываясь с места.

Наверное, он мне что-то ответил, но я его не слышу, вламываясь в густые заросли, как носорог. Навстречу выныривает первая хижина поселения, за которой видны остальные. Возле нее в неподвижных позах истуканами замерли воины Старика. Многие ранены, и не у всех на месте руки-ноги. Новая автоматная очередь звучит гораздо ближе, и нам остается преодолеть расстояние до площади, где должен находиться Рыжий.

Вслед за нами бегут одинаковые, как клоны, воины, которых мы только что миновали. Я вижу просвет между хижинами: площадь – там. Снова слышу, как в новой очереди захлебывается автомат, а потом резко умолкает. Сердце вырывается из груди, а хриплое дыхание слышно, как мне кажется, за километр отсюда.

Уже не сомнение, а настоящий страх вгрызается в мою душу, заставляя ее цепенеть. У меня нет ни сил, ни времени, чтобы бороться с ним. Не чувствуя сопротивления, страх растет и ширится и пожирает мое нутро. Едкий пот заливает глаза, но я не могу смахнуть его, потому что мертвой хваткой цепляюсь за Печенег.

Я выскакиваю из-за убогих лачуг на превратившуюся в грязевое месиво площадь, и первое, что вижу, – это твари. Не те, что мы успешно сдерживали здесь втроем, и не те, что нашли свой страшный конец в джунглях. Эти выглядят точными копиями уничтоженных нами у разлома – огромными и ужасными монстрами.

Я успеваю вырвать взглядом фигуру Семена. Он пытается подняться с земли, но в этот момент две огромные кошки перепрыгивают свалку из тел и оказываются рядом с нами. Я кричу что-то безумное, не чувствуя отдачи, вдавливаю спусковой крючок и поливаю свинцом страшные морды с огромными клыками. Тела тварей отлетают назад, по сторонам брызжет алым. Не останавливаясь, я бегу на монстров, продолжающих свой пир. До меня доносятся чавкающие звуки, прежде чем я останавливаюсь и в упор одной очередью опустошаю почти полный короб с лентой на сто патронов. Мои злые пули рвут тела огромных кошек, отбрасывают их в стороны и наносят страшные раны.

Где?! Где Рыжий?! Жадно шарю взглядом по месиву под ногами, но не могу его найти.

Шаги за спиной. Резко оборачиваюсь. Это Миша, оскальзываясь и едва не падая, бежит по грязи ко мне.

– Что? – задыхаясь, бросает он. – Что случилось? Где Семен?

Несколько хижин разваливается, когда в них врезаются тела монстров, надвигающихся на нас неотвратимым валом.

– Что это? – Миша в испуге делает шаг назад. – Как? Мы же их всех перебили!

Твари скоро допрыгнут до нас. Я прекрасно помню, как они преодолели широкий разлом.

– Монстры! – вскрикивает Старик, неожиданно оказавшись рядом. – Это конец!

Мне нужно несколько мгновений, чтобы я снова начал думать, и картинка, которую передают глаза в мозг, наконец осмыслена и проанализирована… Семен… Отказываюсь верить, что он так нелепо погиб. Почему он не ушел? Почему вступил в этот неравный бой? Как же глупо… Я знаю, что он не успел покинуть сон. Для этого нужна короткая концентрация хотя бы в несколько секунд. У него их не было. Я сам это видел. Его ботинок в грязи, на который я сейчас с недоумением смотрю, дает ответ на самый главный вопрос. Нет, он не успел…

– Старик! – бросаю я за спину и не узнаю свой голос, так глухо он звучит.

– Что?

– Давай сюда воинов. Всех, которые еще живы!

– Но душа…

– Ее ничто не спасет, если мы проиграем бой! – резко перебиваю его. – Это последние твари, больше их нет!

С треском рассыпается одна из крайних хижин, когда огромный кошкоподобный монстр рушит ее могучим телом. Еще две или три лачуги повторяют ее участь. Твари почему-то не спешат нападать – они лишь пялятся на нас огромными ярко-зелеными глазами. Некстати вдруг думаю, что у этих гигантов глаза другого цвета, чем у их более мелких сородичей.

Звуки шагов по сторонам. Не решаюсь повернуть голову, поэтому лишь скашиваю глаза, чтобы увидеть выстроившихся по бокам воинов Старика.

– Миша, – негромко зову друга.

– Да? – приглушенно отвечает он.

– Ты должен уйти.

– Что?

Не понимаю, в его голосе звучит недоумение или облегчение.

– Уходи, – повторяю я. – Немедленно.

– Нет, – вдруг упирается он.

Новые твари появляются на краю площади, а их зеленые глаза, кажется, заглядывают прямо в душу.

– Этот бой проигран, – злым шепотом цежу я.

– Без тебя не уйду, – он не желает сдаваться.

– Глупец! – невольно вырывается у меня. – Делай, что сказано, иначе оба тут ляжем! Уходи! Быстро! Я жду!

– А ты?

– Сразу за тобой, – хорошо, что Миша не видит мои глаза. Сомневаюсь, что смог бы соврать ему, не отведя взгляда. – Ну же!

Я уже не сдерживаюсь и не утруждаю себя шепотом.

– Встретимся как обычно?

– Да, да! Твою мать! Начинай уже!

– До встречи! – громко произносит он, и я, повернув голову, вижу, как Миша отходит назад за ряды расступившихся перед ним воинов. Я помню, что ему необходимо около десяти секунд, чтобы провести процесс ухода и покинуть сон. Значит, десять секунд…

Словно почувствовав, что добыча ускользает, монстры атакуют. В воздух, вытягиваясь в полете, взмывает не меньше десятка тварей. Ни воя, ни рыка, ни рева – молча, без предупреждения. Кажется, я даже слышу, как шелестит рассекаемый ими воздух.

Больше нет сомнений.

Больше нет страха.

Я Плетущий. Я тверд, как скала. Я силен, как тысяча диких зверей. Я спокоен, как река, неспешно несущая свои воды по зеленой равнине. Я собран как никогда и готов работать.

Ни сомнений, ни страха. Только я и проклятые твари, убившие моего друга. Миша должен уйти. Он не переживет эту схватку, если не покинет сон.

Сколько всего тварей? Какая разница?

Я вдавливаю спусковой крючок, и с радостным упоением навстречу своим жертвам из невольного плена вырывается свинцовая смерть.

Я веду огонь, охватывая широким веером падающих на меня с разных сторон монстров. Успеваю сбить в полете половину, а остальные приземляются совсем рядом, окатывая меня и воинов красноватой жижей. Аборигены действуют слажено, и за несколько секунд кончают с тварями: мгновенно подрубают им лапы, а после – так же быстро наносят стремительные удары в глаза.

При виде молниеносной расправы над огромными хищниками я не испытываю ни тени эмоций Только холодный расчет, иначе нельзя. В коробе – чуть больше половины патронов. На следующие несколько секунд должно хватить.

Сколько их всего? Неважно.

Дульные вспышки пулемета отражаются во влажном месиве под ногами, и пламя, вылетающее из ствола при каждом выстреле, жадно тянется к очередной цели. Пулемет с пустым коробом исчезает, даже не долетев до земли, когда я отпускаю его из рук. Прохладные цилиндры в моих ладонях. Чека, вторая – и я швыряю гранаты в монстров. Неистовые твари атакуют нас молча. Тишину нарушает лишь грязь, летящая в разные стороны, да мое хриплое дыхание.

– Бах! Бах! – гранаты взрываются почти одновременно. Звон в ушах. Воины по бокам от меня в точности повторяют мое движение, отворачиваются от ярких вспышек, чтобы уберечь глаза.

Я уже сжимаю в руках пулемет. Уничтожая их одного за другим, кинжальный огонь в упор сбивает безумный натиск монстров. А это что? Слева и справа за ближайшими хижинами мелькают тени. Твари обходят нас с флангов! Жаль, что я так и не нашел их хозяина. Очень жаль.

Кажется, что где-то сзади в неописуемом страхе тонко верещит Старик. Бросаю туда взгляд. Огромные кошки обошли нас с двух сторон и начали атаку. Воины с хатисами в руках моментально перестраиваются, чтобы отразить нападение.

С голодным клацаньем щелкает затвор, и я тут же выпускаю пулемет из рук. Действуя по отработанной и проверенной схеме, швыряю шоковые гранаты. Дождавшись их взрывов, разворачиваюсь к тварям, сжимая в руках новый Печенег. Я не думаю о том, чтобы не разрушить жалкие хижины. Особо не целясь, я поливаю раскаленным свинцом пространство перед собой.

Как бы много ни было тварей, но и им приходит конец. По крайней мере, тем, что нападают в лоб. Яростная схватка между ними и воинами до сих пор продолжается, и мне сложно судить, кто в ней побеждает. Аборигенов остается едва ли десяток, но и тварей не больше. Я не вмешиваюсь и наблюдаю за тем, чтобы не появились новые противники. Обращаю внимание на Старика. Он стоит неподвижно, словно истукан. Глаза закрыты, а голова и плечи опущены. Я знаю, что он делает, но не успеваю вмешаться и остановить его. Спустя мгновение седобородый исчезает, покинув сон. Я испытываю досаду и разочарование от того, что он все-таки улизнул от меня и таким образом избежал разговора. Хотя разговаривать я с ним не собирался. Только допрашивать.

Его воины, оставшись без хозяина, продолжают вести бой и сдерживать огромных монстров. Последний из них, смертельно раненный в брюхо, из которого свисают внутренности, достает последнего держащегося на ногах воина, ударом могучей лапы разрывает его пополам и валится без сил на землю. Я оглядываюсь вокруг еще раз, но больше никого не вижу. Раненый монстр лежит недалеко от меня. Даже в таком положении его огромная туша достигает мне до груди. Она ходит ходуном, жадно впуская и выпуская из легких воздух. Тварь лежит ко мне спиной, и я обхожу ее по широкой дуге, опасаясь вероятной атаки.

Тихо. Слышно только чавканье увязающих в грязи ног и частое дыхание огромной кошки. Она видит меня, но не пытается атаковать, хотя, как мне кажется, сил для этого у нее хватит. Ее огромные зеленые глаза с узкими вертикальными зрачками следят за мной с каким-то безразличием, а мой взгляд скользит по ее могучему телу и страшной ране в брюхе. Нет, она не выживет.

Тонкий лед, сковавший мое сознание и на короткое время превративший меня в машину без чувств и эмоций, трескается и осыпается тысячами невесомых осколков сожаления. Сразу же дают знать о себе ноющие шея, плечи и спина. Такое впечатление, что между лопаток вогнали раскаленный прут. Я стискиваю зубы, сдерживаю болезненный стон и сквозь зубы выплевываю тихие проклятия. Проходит несколько секунд, прежде чем ко мне возвращаются эмоции. И первая – это ярость, она придает сил, и она же душит меня. Потом настает очередь обиды и сожаления, которые теряются в ее бушующем потоке.

Зеленоглазая тварь безучастно следит за мной. Она лишь недоуменно взрыкивает, когда заглядывает в дуло моего пулемета, направленного ей в морду. Искушение оставить монстра подыхать мучительной смертью достаточно велико, но глухая ярость во мне вопит и требует крови, много крови. Я не хочу ей сопротивляться и жму на спуск. Башка твари взрывается, как спелый арбуз, когда я всаживаю в нее остаток ленты в коробе и гашу эти зеленые глаза. Несколько раз вздрогнув в предсмертных судорогах, монстр исчезает. Я тревожно и напряженно вслушиваюсь, потому что за миг до того, как прогремели выстрелы, до моего слуха непонятно откуда – слишком быстро его заглушила пулеметная очередь – донесся ответный рык. Нет, ничего не слышно. Если бы не безостановочная стрельба, я наверняка определил бы направление.

С запоздалой усталостью понимаю, что могу просто оглядеться, «созерцая» и безошибочно определить местоположение оставшихся тварей. А еще, если повезет, обнаружу их хозяина, к которому у меня появился серьезный счет. Видимо, я слишком устал, если сразу не додумался до столь очевидного решения. Не успев начать «созерцать», снова слышу неподалеку звериный рык. С закрытыми глазами безошибочно и моментально определяю направление и бросаюсь в ту сторону, на ходу «доставая» новый пулемет. Рычание твари доносится со стороны, где находится хижина с женщиной, ради которой мы сюда пришли. Ноги неохотно слушаются меня, и я не бегу, а едва тащусь, мучимый острой болью в спине. Пот заливает глаза, а грудь, кажется, сейчас просто разорвется от бешено колотящегося в ней сердца. Стоит признать: как бы ни был силен Плетущий, он, то есть я, остаюсь обычным человеком, а не машиной, не знающей усталости.

Спустя минуту короткого, но выматывающего забега, до меня доносятся знакомые звуки. Без сомнения, где-то там идет бой. Когда же закончатся эти дурацкие однотипные хижины? Мне надоело бегать по чертовому поселению взад-вперед.

Еще немного. Или я так шумно дышу, что ничего не слышу, или бой уже закончен – иначе объяснить вдруг наступившую тишину невозможно.

Добежав до места, неловко поскальзываюсь на мокрой траве и падаю. Ругаясь сквозь зубы, стараюсь как можно быстрее подняться на ноги. Пулемет весит, кажется, тонну, и я оставляю его валяться на земле. Наконец я встаю и гораздо осторожнее, не прекращая ругать себя последними словами за глупую неуместную неуклюжесть, шагаю дальше.

Вместо пулемета мои руки сжимают Абакан, который после Печенега кажется невесомым. Слышу рычание, звук удара и шум падения. Осторожно выглядываю из-за хижины и вижу тварей. Видимо, это те, которые обошли нас в последней схватке с флангов и отправились на поиски женщины – «невинной души». Я насчитываю их три особи. Одна едва держится на лапах. Ее серая шерсть побурела от крови и влажно блестит на боку и груди. Ясно, что она ранена. На земле в последних конвульсиях бьются два воина – охранники хижины. Внезапно одна из тварей поворачивается и моментально находит меня взглядом. Действуя инстинктивно, вскидываю автомат и жму на спусковой крючок. Двойной выстрел звучит непривычно тихо после пулеметного грохота, и обе пули попадают точно в цель, в огромную башку монстра. Две другие твари выхватывают меня взглядом, но остаются неподвижны. Я переношу огонь на них, поражая сначала ту, что не ранена, а потом – вторую. За несколько секунд все оказывается кончено.

Я стою неподвижно. Затем меняю полупустой магазин, вслушиваюсь в шум ветра и стараюсь расслышать, не донесется ли откуда-нибудь звериный рык. Нет, ничего такого я не слышу, кроме странных звуков, а через секунду со стороны хижины – моей цели, до меня доносится приглушенное утробное рычание. Проклятье! Не раздумывая бросаюсь в ту сторону и быстро достигаю лачуги, вход в которую зияет темным провалом. Его края выглядят разломанными. Не сразу понимаю, что вижу. Через обычный проем тварь не смогла бы пролезть внутрь, вот она и проложила себе путь, раскурочив стену почти до крыши. Узкий синеватый луч фонаря выхватывает из мрака необъятную тушу твари. «Как же она тут поместилась?» – мелькает неуместный вопрос. Звуки никак иначе, кроме как чавканьем, назвать нельзя. Тварь жрет женщину! В следующий миг я вдруг понимаю, что смотрю прямо в зеленые, с широкими вертикальными черными зрачками глаза повернувшей в мою сторону голову кошки. Они моментально сужаются и превращаются в узкие полосы, когда луч света светит на них. Долгую секунду тварь пялится на меня, и я успеваю увидеть ее вымазанный в крови плоский нос и длинные усы, с которых темными тягучими каплями стекает кровь.

Автомат коротко рявкает, и башку монстра откидывает назад. Спустя несколько секунд необъятная туша исчезает, и я вытираю об себя взмокшие ладони ладони. Неприятный запах мокрой звериной шерсти раздражает, но сейчас это, пожалуй, наименьшая проблема.

Луч света скользит по стенам и наконец выхватывает из темноты распластанное тело. Стараясь не смотреть на то, что от него осталось, «достаю» большое шерстяное одеяло и прикрываю им Плетущую до шеи. Голова – единственное, что осталось нетронутым жутким монстром. Лицо женщины спокойно и безмятежно. Кажется, она всего лишь спит. Картину портят брызги крови на ее лице и неестественная бледность кожи. Больше никакой цифры на ее лбу нет… Та, которая снилась Мише шесть ночей подряд, мертва.

Я устало поднимаюсь на ноги и покидаю хижину. Тело никуда не исчезло. Оно осталось лежать внутри и будет находиться там до тех пор, пока я пребываю во сне. Так происходит всегда, если человек уходит из жизни во сне, в котором присутствует Плетущий. Тварь, сдохнув, моментально исчезает, а человеческое сознание в виде материального тела никуда не пропадает, если рядом находится один из нас.

Небо над головой уже очистилось от туч, и лишь небольшие белые барашки плывут в высокой синеве. Единственный нарушитель тишины – слабый ветер. Он тихо, почти неслышно шелестит широкими пальмовыми листьями, которыми уложена крыша жилища. Испарения от влажной земли создают неописуемую духоту, и я едва сдерживаюсь, чтобы не сорвать с себя шлем, броню и не отбросить автомат. Или просто сразу покинуть сон.

Я очень устал. Чтобы сосредоточиться нужным образом и «созерцать», у меня уходит вдвое больше времени. Без особой надежды оглядываюсь вокруг и ничего, кроме серого мглы вокруг, не вижу: ни тварей, ни их хозяина. Выходит, я остался один в этом сне, ставшем последним для двух Плетущих.

Стягиваю с головы шлем и провожу рукой по мокрым, как после душа, волосам. Только сейчас замечаю, что до сих пор не снял очки. Прячу их в карман на разгрузочном жилете.

Чертовски хочется курить. «Достаю» раскладной стул, ставлю его у порога, несколько секунд размышляю и все таки отхожу на пару метров, выбираю место посуше, опускаю стул на землю и усаживаюсь, с великим наслаждением вытягивая ноги. Прикуриваю, делаю глубокую затяжку и выпускаю ароматное, с кофейным привкусом, облачко табачного дыма.

– Семен, Семен… – тихим шепотом падают на землю мои слова.

Скорбь по другу всецело овладевает мной, и перед глазами встает его улыбающееся лицо. Неизменный весельчак и неутомимый шутник, он всегда заставлял нас улыбаться, как бы тяжело или плохо ни было. Даже Марина Яковлевна, со всей ее строгостью, закрывала глаза на его шалости во время учебы. Впрочем, умение поднимать настроение, устраивать настоящие розыгрыши и беззлобно шутить никогда не мешало ему превосходно учиться. Должен признать, я долго завидовал Рыжему, точнее, его способности быть душой компании, веселить и веселиться самому. Он редко хмурился и никогда, на моей памяти, не злился. Невольная улыбка трогает мои губы, когда я вспоминаю один из его самых крупных и ярких розыгрышей. О да, я прекрасно помню созданный им из карамели, шоколада, мороженого и других сладостей мир. В этом весь Семен… был.

Рыжий, я отомщу за тебя. Плевать, кем окажется мой враг – я все равно его достану, даже если придется перевернуть весь мир. Жалею лишь о том, что так и не смог поговорить с тобой и узнать, что же так беспокоило тебя, мой друг.

Докуренная до фильтра сигарета летит на землю и с коротким шипением гаснет, попав в одну из многочисленных луж.

Просовываю под подбородок руку и вытягиваю ожерелье из табичей. Опускаю взгляд на послушно растянувшуюся нить и выбираю похожий на кусок янтаря табич. Без всякой надежды сжимаю его в ладони, вызывая перед внутренним взором образ Семена. Проходит минута, прежде чем я оставляю бесполезные попытки связаться с тем, кого растерзали проклятые твари.

Следующим я вызываю Мишу, сжимая его табич. Молчание. Но это как раз и не удивительно: он сам говорил, что у него очень мало времени и скоро должен просыпаться. Перезвоню ему с сотового, когда проснусь.

Единственное, о чем я сейчас жалею, – что у меня нет табича Марины Яковлевны. Одно из немногих правил Плетущих гласит о том, что Учитель не может раздавать ученикам свои табичи. Воздержусь от высказываний на этот счет, потому что именно сейчас, как никогда, нужна связь с ней.

Сколько уже прошло времени с тех пор, как я заснул и попал в сон Миши? Не могу сказать точно, но по внутренним ощущениям поезд, в котором я еду в Минск, в скором времени достигнет границы, и мне необходимо будет проснуться. Надеюсь, у меня хватит времени посетить место, что снится мне уже две ночи подряд. Да, я намереваюсь попасть туда, где на восьмом этаже жилого дома, в квартире на диване лежит девушка с огненной цифрой на лбу. Простые подсчеты говорят о том, что сегодня на ее лбу должна гореть пятерка.

Об этом также следует рассказать Марине Яковлевне и не столько из-за того, что мне может потребоваться помощь, сколько из-за того, что странное явление происходит не только со мной. Может быть, еще кого-то из Плетущих посещают аналогичные сны, и, вероятно, существует некий алгоритм действий, направленных на нейтрализацию или противодействие подобному явлению. Однозначно нужно сообщить о смерти Плетущей, которую растерзали твари. И о гибели Семена, чье тело я так и не нашел. Само собой, его семья не будет нуждаться в деньгах. Его близкие в течение двадцати лет будут получать компенсацию из нашего собственного фонда. Ежемесячные взносы незначительны, но общая сумма получается значительной. Ко всему прочему, некоторые из нас страхуют свои жизни от смерти во сне в обычных компаниях. Это немаленькие деньги, и их достаточно для того, чтобы семьи погибших ни в чем не нуждались долгое время. Семен, как я и Соня, застрахован.

Плетущие погибают редко, но время от времени это происходит, и никуда не денешься. Семен – первый погибший из нашего класса. Если не считать Клауса, но это другая история. К тому же, Марина Яковлевна, когда спросила меня о нем вчера, ясно дала понять, что он скорее всего жив. Никто в классе не любил его. Никому из пятерых его одноклассников он не нравился. Сейчас, с высоты собственных лет, я понимаю, как глупо и неразумно мы себя вели. Но тогда, на занятиях, никто не был в восторге от того, что Учительница выделяла его и ставила в пример остальным. Никто не хотел быть хуже или казаться глупее. Со временем, еще в процессе учебы, мы узнали, что Клаус занимался у Марины Яковлевны дополнительно. Любимчик – такое у него было прозвище. Чем дольше мы учились, тем больше он отстранялся от коллектива. Нет, Клаус не был задирой или хвастуном. Он вообще мало с кем общался. «Самовлюбленный индюк», – сказала ему однажды в лицо Катя, и никто не стал с ней спорить. Клаус, по своему обычаю, высокомерно проигнорировал ее слова, даже такие обидные. Никто не сомневался, что он лучше всех покажет себя на выпускном экзамене, который состоялся по окончании учебы, через десять лет после того, как мы впервые оказались в классе у Марины Яковлевны. Конечно, с течением времени мы стали более сдержанными по отношению к нему, потому что все больше становились Плетущими, а значит, лучше контролировали свои эмоции, глубже познавали человеческую психологию. Однако полностью поменять отношение к нему никто не смог. И в последнее время нашей совместной учебы между Клаусом и остальным классом сохранялся напряженный нейтралитет – все старались его не замечать, а он как обычно отвечал тем же.

То, что случилось с ним на экзамене, стало для нас настоящим потрясением. Сам экзамен был очень сложным. Сдача длилась десять дней, в течение которых мы должны были показать все, чему научились. Он был разбит на множество этапов. Большую часть из них мы сдавали индивидуально, потому что чаще всего Плетущие работают самостоятельно, и лишь когда необходимы общие усилия, мы консолидируемся и решаем сложности сообща. Подобное случается крайне редко, поскольку мало что или кто может противостоять Плетущему во сне. В основном проблемы возникают из-за самих людей, чьи сны мы посещаем, из-за их страхов и зачастую – хронических фобий.

Я невольно вздрагиваю, отгоняя нахлынувшие воспоминания. Мертвый город, ржавая земля под ногами, унылая песнь тоскливого пыльного ветра… Бесчисленные твари, отупляющая усталость, непрерывные схватки… Огромное здание, на пятом этаже которого была зеленая дверь – выход… Невероятная, не поддающаяся описанию тварь, последний бой, смертельный вирус… Пыльная бездна, и Клаус, хватающийся за мою руку… Как же давно это было… Больше 15 лет назад. Как быстро летит время… Что изменилось с тех пор? Ничего. Кроме того, что мы стали сильнее, опытнее, искуснее. Как-то некстати вспоминается беседа с Мариной Яковлевной, другими Учителями и Плетущими, занимавшимися расследованием гибели Клауса. Как оказалось позже, наша группа единственная за последние несколько десятков лет, которая с первого раза сдала экзамен. Это вовсе не означает, что никто до нас не мог найти выход из последнего мира. Вовсе нет. Как раз находили и немедленно покидали опасный сон, потому что в последнем мире появлялась некая чудовищная тварь, уничтожить которую с использованием личного оружия и без возможности полноценно работать с тканью сна, не было никакой возможности. По крайней мере, именно так казалось тем, кто бежал от нее в поисках спасительного выхода. И как оказывалось позже, именно уничтожение этой твари или хотя бы нанесение ей существенного урона являлось необходимым условием прохождения последнего этапа экзамена. Со второго раза испытание проходили все. Факт нашей неординарности служил для меня слабым утешением по известной причине. Клаус смог меня вытащить, а я его – нет. Какое-то время я все еще пытался использовать его табич по назначению, периодически предпринимая попытки вызвать его на связь. Никто из моих друзей не знает об этом. И, надеюсь, не узнает. Сейчас черный, как смоль, камешек лежит дома в старой деревянной коробке из-под какой-то игрушки вместе с другими ненужными вещами из детства и юности.

Вода в лужах еще не успела высохнуть и напоминает о недавно бушевавшей здесь стихии. Я тешу себя надеждой, что успею побывать в ночном городе и добраться до молодой женщины на восьмом этаже. За то время, что я позволил себе потратить на отдых и нахлынувшие воспоминания, я чувствую, что набрался достаточно сил, чтобы совершить задуманное – выяснить, куда ведет тот жгут, канал энергии, который исходил от девушки из моего сна.

Мне не нужно бродить по мирам сновидений, менять реальность, чтобы найти тот единственный, нужный мне сон. Мне необходимо меньше минуты для того, чтобы передо мной на мокрой земле появилась дверь. Она самая обычная на вид, выкрашенная в белый цвет. Никаких запоров или замков – лишь металлическая ручка отсвечивает медью на солнце. Я встаю со стула, поставив на землю опустевшую пластиковую бутылку из-под воды, и подхожу к двери. Металл приятно холодит ладонь. Прежде чем толкнуть ее, я в последний раз проверяю одежду и амуницию: ботинки зашнурованы и крепко держат стопу, наколенники и налокотники на своих местах, шлем на голове снова застегнут, а бронежилет я и вовсе не снимал. Ничего из оружия, кроме Беретты в набедренной кобуре, я не несу – не хочу раньше времени нагружать себя лишним весом.

Все. Пора. Ничто больше не держит меня в этом мире, ставшем последним для Семена. Погибшая под когтями монстра женщина-Плетущая, которая шесть ночей снилась Мише и которая лежит сейчас в хижине, исчезнет, как только я покину это место.

Дверь с легким скрипом поддается под моим легким толчком и открывается. За ней виднеется знакомая картина – освещенная желтыми фонарями улица ночного города. В лицо приятно тянет прохладой, и я не мешкая переступаю порог. Свет из дверного проема рисует на темном асфальте светлый прямоугольник с моей тенью в нем, и в следующий миг я спотыкаюсь о порог и падаю. Мне необходимо совсем немного времени, чтобы понять, что я оказываюсь уже совсем в другом месте. Не раздумывая, начинаю процесс ухода, потому что, упав, я продолжаю падать. Надо мной – черное небо, с которого на меня злорадно пялится полная луна. Ветер свистит в ушах и рвет одежду. Меня разворачивает в воздухе, и теперь я лечу лицом вниз. Концентрация моментально сбивается, и приходится начинать процесс ухода заново. Под безумным напором встречного ветра мне удается приоткрыть глаза, но от увиденного сердце на миг сбивается с ритма. Оказывается, я лечу с невероятной высоты, а внизу находится земля. И она горит. Вся видимая поверхность, к которой я так стремительно несусь, объята пламенем. Кажется, будто кто-то облил землю бензином и поджег ее. То тут, то там высоко в воздух бьют огненные фонтаны. Безумный свист и вой ветра сильно отвлекают, влияя на мою концентрацию, и я покидаю сон с небольшой задержкой.

Вздрагиваю и рывком сажусь. Сердце бешено колотится, но лишь от чрезмерного возбуждения, а не от страха. Несмотря на поздний час, свет в купе горит, а мой единственный сосед глядит на меня со смесью сочувствия и раздражения.

– Кошмар? – спрашивает он.

Киваю в ответ.

– Бывает, – и добавляет: – Подъезжаем к границе.

Снова киваю и машинально «достаю» стакан с водой. Точнее пытаюсь это сделать, но у меня, разумеется, ничего не получается. Еще секунду я непонимающе смотрю на свою пустую ладонь, пока полностью не осознаю, что проснулся.

Понимаю, что сейчас достаточно поздно для телефонных звонков, но и я не просто поболтать звоню. Набираю номер Марины Яковлевны и до автоматического отбоя слушаю долгие гудки. И так несколько раз. Она не берет трубку. Перезвоню утром, если она не свяжется со мной первой. Ищу в телефонной книге другой контакт. То, что Миша не отвечает на вызов, действительно странно. Судя по разнице в наших часовых поясах, он должен был уже проснуться, встать и добраться до работы. Пытаюсь дозвониться до него несколько раз, но все безрезультатно – Миша упорно не поднимает трубку. Забыл сотовый дома? Все может быть, поэтому я оставляю телефон в покое.

Равномерный характерный перестук колес замедляется. Отодвигаю штору, но за окном – лишь высокая бетонная стена и яркий свет несколько ярких прожекторов, мощными лучами разрезающих ночную темень. Со скрипом и едва заметным толчком поезд окончательно останавливается, и сразу становится тихо. Проверка документов таможенниками и пограничниками проходит штатно и без эксцессов.

Честно говоря, меня все время удивляют одни и те же вопросы на тему провоза чего-либо запрещенного: оружия, наркотиков и контрабанды. Хотя я понимаю, что, спрашивая о запрещенном и вроде бы глядя в предъявляемые документы без внимания на пассажира, сотрудник на самом деле чутко следит за реакцией отвечающего.

Спустя час поезд проверяют но уже белорусы. Они кажутся более вежливыми, но в отличие от украинских коллег просят предъявить личные вещи к досмотру.

– Сувенир, – спокойно поясняю я пограничнику, доставшему из моей сумки подарочный набор – бутылку водки, медовой с перцем, и три рюмки. Он кивает, возвращает документы и желает счастливого пути.

Смотрю на часы. До Минска отдохнуть успею, а большего мне сейчас и не нужно. Сотовый коротким сигналом и вибрацией извещает о входящем сообщении. Просматриваю его и узнаю, что телефон подключен к сотовой сети белорусских мобильных операторов. Еще раз пытаюсь дозвониться к Мише, но он снова не отвечает на звонок – наверное, забыл сотовый дома.

Лежа на узкой койке под включенным ночником, предаюсь невеселым размышлениям о событиях последних трех ночей. Все началось с того, что мне снился один и тот же сон о незнакомой девушке. Сегодня я не смог даже попасть в тот сон и по странной причине: дверь, через которую я попытался войти, выкинула меня неизвестно куда, и из-за смертельной опасности я был вынужден в спешном порядке покидать это «неизвестно куда». Невольно передергиваю плечами, вспоминая безумное падение, объятую пламенем землю и рев ветра в ушах. Вот, кстати, еще одна интересная деталь. Миша рассказывал, что не может воспользоваться дверью, потому что она выводит его куда угодно, но только не к жилищу женщины.

Что мне до сих пор остается не совсем ясно, – каким образом нас нашел Семен. Он, конечно, объяснил, как самостоятельно оказался во сне Миши, но сейчас, при стороннем взгляде на события минувшей ночи его объяснения кажутся сомнительными. С другой стороны, это уже не имеет особого значения, потому что Семен погиб. И я до сих пор отказываюсь поверить, что его больше нет. Будь твари, что нападали на нас, обычными, мы втроем без труда бы их перебили. Но ими кто-то управлял. Говоря «кто-то», я имею в виду Плетущего – хозяина и создателя многочисленных монстров. К сожалению, мы так и не смогли его обнаружить. Еще мы встретили странного человека, который назвался Стариком. С ним были его собственные создания, выглядящие, как люди. К моему огромному разочарованию и недовольству, побеседовать с таинственным Стариком не получилось: сначала было не до разговоров, а потом, когда нашим жизням угрожала смертельная опасность, он трусливо покинул сон. Он всем своим видом давал понять, что не знает, кто такие Плетущие, хотя сомнений, что он лжет, нет.

Как бы то ни было, на данный момент я могу с уверенностью утверждать, что виновником моих однообразных, но последовательных снов о девушке с цифрой на лбу и снов Миши о женщине из затерянного в джунглях Южных Филиппин селения, является один и тот же человек. И он же руководил нападением тварей на это поселение. Несмотря на все наши усилия, монстры все-таки сумели прорвать оборону и добраться до той, что снилась Мише шесть ночей подряд. Они убили ее, и они же убили Семена. И сейчас у меня нет желания сильнее, чем добраться до неведомого противника. Но в то же время другая мысль мучает меня своей неопределенностью: неужели и мне предстоит сражаться с огромным количеством тварей, когда более чем странный отсчет буде близок к завершению, и у девушки на лбу будет гореть единица? Что же, пусть так и будет. И если Миша, который только в прошлом году закончил обучение, едва успевал плести во время схватки, то я не позволю лишить меня инициативы, и ни одно контрплетение меня не остановит. Мне достанет опыта, сил и мастерства не дать монстрам начать атаку. А потом я найду их хозяина. На моем лице появился злой оскал, когда я представил, что сделаю с негодяем. При мыслях о Мише возникает смутная тревога, ничем не обоснованная, но от этого не менее неприятная. Единственное, чем я могу заглушить ее, – это мысль о том, что Миша банально забыл сотовый дома и поэтому не отвечает на звонки.

А сейчас мне нужен отдых. Оставшегося до прибытия в Минск времени хватит для этого с избытком. И обязательно нужно связаться с Мариной Яковлевной. Она должна узнать обо всем, что случилось. Смерть ученика заставит ее сделать все, чтобы найти виновника происшедшего. По крайней мере, я всерьез рассчитываю на ее помощь.

Минск встречает меня прозрачным чистым утром. Ноябрьское солнце еще не показалось, но удивительно голубое небо на востоке уже радует глаз в преддверии появления светила. Ночь, уже почти сдавшись, все еще прячется во дворах зданий, в узких улицах и небольших скверах. Городской пейзаж тянется за окном все медленнее – поезд сбавляет ход.

Хотя проводница разбудила всех пассажиров, в вагоне все еще стоит сонная тишина, нарушаемая лишь перестуком колес. Сидя на своем месте, пью чай из стеклянного стакана в железном подстаканнике. У напитка тот самый непередаваемый вкус и аромат, который бывает только в поездах. Сосед напротив так же лениво тянет свой чай вприкуску с печеньем. Счастье, что нашей третьей попутчицы с нами нет. Она сошла с поезда перед границей – так рассказал сосед. И это хорошо – не хочется, чтобы ее пустая болтовня портила это чудесное воскресное утро. К въезду поезда в санитарную зону города я оказался готов. Конечно, мне пришлось проснуться гораздо раньше, зато никого из пассажиров я не стеснил своим утренним туалетом. Я побрился настолько чисто, насколько это возможно сделать в раскачивающемся вагоне, умылся, почистил зубы.

От высоких домов, чьи верхние этажи вспыхивают в первых лучах солнца, появляются длинные черные тени. На душе становится веселее и легче, а настроение, и без того неплохое, улучшается. Надеюсь, мы подружимся с этим городом и наладим теплые отношения. Он расскажет мне свою историю и, может быть, не одну, а я, как только разберусь с делами, обязательно прогуляюсь по его улицам, бульварам и площадям. В предвкушении предстоящего знакомства, попивая ароматный чай, я напеваю под нос какую-то незатейливую мелодию.

Первым делом сдаю в камеру хранения багаж – одну спортивную сумку. Оставляю при себе только «сувенир» – подарочный набор для Евгения Ивановича. На вокзале, что меня приятно удивляет, отнюдь не много народу – по крайней мере, гораздо меньше, чем на его Киевском собрате. В глаза бросается обилие людей в военной и милицейской форме, но это, наверное, к лучшему – больше порядка. Захожу в магазинчик, торгующий мобильными телефонами и всем, что с ними связано, – зарядными устройствами, аксессуарами, стартовыми пакетами. Последнее мне и нужно. Проконсультировавшись с продавцом – улыбчивой и на удивление бодрой в этот ранний час девушкой, – прошу продать один стартовый пакет. Дело в том, что стоимость звонков через роуминг – с «родной» карточки – слишком высока. Но все оказалось не так просто. Девушка, увидев мой иностранный паспорт, с грустным видом сообщает, что сделать этого при всем желании не сможет ввиду отсутствия у меня белорусской регистрации. Слова «командировка» и «два дня» на нее не действуют. Однако она тут же сообщает, что в качестве регистрации подойдет выписка о вселении из гостиницы. Взвесив все за и против, все же решаюсь закончить начатое – благо ближайшая гостиница находится рядом. Да и времени до звонка Евгению Ивановичу, честно говоря, еще предостаточно.

Путь до гостиницы отнимает несколько минут. Женщина средних лет за стойкой регистрации резко извещает об отсутствии свободных мест. Предпринимая последнюю попытку, объясняю, для чего мне нужна гостиница, а именно выписка о вселении. На этот раз слова «командировка» и «два дня» действуют лучше, чем на мою предыдущую собеседницу. В конечном итоге, за сравнительно небольшую плату я становлюсь обладателем корешка-выписки с печатью этой самой гостиницы. Теперь девушка из магазина продает-таки мне стартовый пакет одного из мобильных операторов. С этим разобрался.

Самое время подкрепиться! Вообще-то я очень критично отношусь к заведениям общественного питания, расположенным в таких местах, как вокзал. Но в данном случае у меня нет выбора. Не отправляться же на поиски иного кафе, где я смогу позавтракать в это раннее утро! Пирожки, булочки и бутерброды, аккуратно выложенные на витрине небольшого кафе на втором этаже вокзала, я пробовать все же не рискую. Ограничившись чаем, усаживаюсь за свободный столик и завтракаю шоколадным батончиком с орехами, карамелью и что там еще у него внутри… Главное, что сытно и калорийно.

Номера мобильных телефонов из «контактов» хранятся в памяти моего телефона, поэтому при смене сим-карты они доступны. Несколько раз я пытаюсь дозвониться Мише, но он трубку не берет. После секундного раздумья звоню Марине Яковлевне, но результат остается неизменным – никто не отвечает. Семен! Я обязательно позвоню на его номер, но позже. Может быть, днем. Так и сделаю. Я знаю Наташу, его жену, очень приятную девушку. У них двое детей. Потом позвоню Соне. Она, как и Рыжий, живет в Москве. В свете последних событий, вероятно, придется съездить в Белокаменную. При воспоминании о минувшей ночи настроение резко меняется – былая легкость и благодушие улетучиваются, уступая место угрюмой сосредоточенности.

Не думаю, что Евгений Иванович будет возражать, если я позвоню сейчас, на полчаса раньше. Он и не возразил. Мой собеседник четко и подробно объяснил, как добраться до нужного места – завода, где он работает и куда мне нужно попасть для ознакомления с образцами оборудования. Вообще-то в таких случаях гостей принято встречать на вокзале. Может быть, у Евгения Ивановича просто нет машины или я приехал чересчур рано, чтобы меня встречать? А может, у них каждый день на завод приезжает по несколько потенциальных клиентов-покупателей? Какая, собственно, разница? Я здесь для того, чтобы ознакомиться с оборудованием. Будет даже лучше добираться до места самому, хотя, правильнее сказать, – интереснее.

Мне остается еще позвонить Татьяне Васильевне. Ее контакты я нашел в интернете, когда занимался поиском жилья, сдаваемого посуточно. Но опять же, звонить еще слишком рано. Допив чай, я покинул вокзал и вышел в холодное ноябрьское утро. Пар белесыми облачками вырывается изо рта, и я невольно передергиваю плечами. Как же все-таки я правильно сделал, когда взял с собой не легкую куртку, которую ношу в Киеве, а зимнюю «Аляску». У нас не так холодно, но и Минск ведь находится севернее Киева.

Без труда нахожу остановку общественного транспорта. Где бы я еще на нем покатался, как не в Минске? Из окна резвого, уже не нового, но опрятного троллейбуса, в котором едет всего несколько человек, я смотрю на удивительно чистый город. Признаться, еще на вокзале я обратил внимание на чистоту, но списал сей факт на примерный труд уборщиков и относительно небольшое количество людей. Сейчас же я наблюдаю даже не чистый, а вылизанный город. Определенно мне здесь нравится все больше и больше.

Небо уже не кажется лазурным и сонным: оно полностью избавилось от ночной темноты и сияет голубым светом. Белесый иней на газонах и почти голых деревьях серебрится и сверкает в утренних солнечных лучах. Немногочисленные автомобили катят по своим делам, и даже ни на миг у меня не возникает привычного ощущения суеты, всеобщей спешки, столь присущих Киеву в любое время суток. Дороги… Эх, нам бы такие дороги! Выкрашенная белым тротуарная бровка сопровождает нас все время, а вдоль нее тянутся бетонные заборы, какие-то здания за ними, деревья с покрытыми известью стволами. Путь до цели занял всего четверть часа. Поблагодарив водителя за то, что подсказал нужную остановку, я покинул троллейбус.

Сотовый в чехле на ремне начинает вибрировать и звонить, когда троллейбус отъезжает от остановки. На дисплее высвечивается «Евгений Ив». Поднимаю трубку.

– Алло?

– Алло. Это вы стоите на остановке?

– Я, – оглядываюсь. Метрах в тридцати, на противоположной стороне дороги, у входа в серое здание мне призывно машет мужчина.

– Я машу вам.

– Вижу вас. Сейчас подойду.

Евгений Иванович оказался молодым мужчиной под сорок. У него темно-русые волосы и карие глаза. Он одет в джинсы и теплый пуховик.

– Как добрались?

– Спасибо, хорошо, – отвечаю на крепкое рукопожатие.

– Завод сегодня не работает, – повторяет он сказанное позавчера, – но ознакомиться с образцами проблем не составит.

– Тогда ведите.

Евгений Иванович провожает меня через проходную, где в застекленной будке дежурит немолодой охранник с добродушным лицом. Минут десять мы идем по лабиринту цехов, контор, офисов и снова цехов. Время от времени, по работе, меня заносит на различные заводы пищевого оборудования в Киеве, поэтому мне есть с чем сравнивать. Меня удивило наличие многочисленных самых разных станков и машин. Их действительно много, и когда мы пересекаем тот или иной цех, нам порой приходится протискиваться между ними.

С разрешения моего провожатого делаю фотоснимки аппарата, ради которого приехал, а также снимаю несколько коротких видеороликов. Собрав информацию и получив от инженера копию технического паспорта, мы возвращаемся тем же путем и покидаем территорию завода.

– Где вы остановились? – спрашивает Евгений Иванович.

– Пока нигде, – отвечаю ему. – Я должен еще связаться по вопросу жилья.

– Ясно, – кивает он, – если не возражаете, я составлю вам компанию.

– Конечно.

– Тогда подождите меня пару минут, пока я сдам ключи.

Возле проходной звоню Татьяне Васильевне – женщине, которая сдает в аренду квартиру.

– Алло? – слышу бодрый женский голос.

– Здравствуйте, – отвечаю я. – Это Максим, я звонил вам по поводу квартиры.

– Да, конечно, я помню. Вы уже в Минске?

– Да.

– Адрес вы знаете. Приезжайте в любое время.

– Вы будете на месте?

– Да, но недолго. Если меня не будет, рассчитаетесь и заберете ключи у мужчины из соседней квартиры. Его зовут Митрофан Александрович.

– Хорошо.

– Тогда все. Ждем вас.

– До свидания.

Евгений Иванович действительно оказался без машины.

– У меня «Опель», – говорит он, когда мы идем к остановке, – но в городе я автомобилем не пользуюсь, только если еду на дачу или еще куда-то за город. Вы уже решили вопрос с жильем?

– Да, только что отзвонился.

– По какому адресу остановитесь, если не секрет?

– Какой же секрет? – улыбаюсь и называю улицу.

– Хороший район, – кивает он, – и дома относительно новой постройки. От вокзала, кстати, тоже недалеко.

– Я знаю. Именно такое жилье и искал.

– Сейчас вы туда поедете?

– Нет, – качаю головой.

– Позвольте, в таком случае я угощу вас завтраком. Здесь неподалеку, всего в двух остановках, есть очень неплохое кафе, которое уже должно открыться.

– Спасибо. Показывайте.

– Вот и отлично, а то я и сам с утра не ел– жену с детьми вчера на дачу отправил, вот и не кормленный.

После завтрака мы прощаемся. Собеседник предоставил мне контактные телефоны, по которым я могу связаться с отделом сбыта и бухгалтерией, а я, в свою очередь, пожелал хорошего отпуска. Евгений Иванович еще раз поблагодарил за сувенир, пообещал быть на связи и помочь, если возникнет такая необходимость, в оформлении документов. В итоге, мы распрощались, и я отправился на вокзал за вещами, чтобы уже оттуда добираться до будущего жилья.

Через полтора часа я уже стою у единственного парадного 10-этажного жилого дома. Набираю на кодовом замке номер квартиры, и через несколько секунд мне отвечают.

– Слушаю, – доносится искаженный динамиком мужской голос.

– Здравствуйте, – говорю я, скрывая удивление, потому что ожидал услышать голос Татьяны Васильевны, но через миг меня осеняет: – Митрофан Александрович?

– Он самый, – четко отвечает переговорное устройство.

– Меня зовут Максим. Я договаривался с Татьяной Васильевной…

– Проходи, – перебивает меня мужчина, и писк зуммера кодового замка сигнализирует, что дверь разблокирована. – Пятый этаж.

– Спасибо, – успеваю бросить я и прохожу в подъезд.

Поднимаясь в идеально чистом лифте, не сразу понимаю, что на его стенах нет никакой рекламы. Непривычно.

В коридоре меня ждет пожилой, но очень бодрый мужчина с коротким ежиком седых волос. Его карие глаза живо пробегают по мне, и он едва заметно кивает.

– Максим?

– Да, здравствуйте еще раз, – протягиваю ему руку. Ответное рукопожатие твердое и сильное.

– Таня уехала и попросила все тебе показать, – говорит он, разворачиваясь и открывая дверь в квартиру.

– Татьяна Васильевна предупредила меня.

Митрофан Александрович показывает однокомнатную квартиру, принимает деньги, передает связку с ключами с круглым магнитиком от кодового замка подъезда. Уточнив, когда завтра зайти, он желает всего хорошего и уходит.

Сама квартира мне понравилась еще по фотографиям в интернете: чистая и уютная. Ну а то, что она соответствует снимкам, заслуживает дополнительного одобрения. Здесь есть все, что нужно: диван-кровать, способ раскладывания которого мне продемонстрировал Митрофан Александрович, холодильник, пустой и без неприятных запахов, электрический чайник, микроволновая печь, газовая плита, телевизор, кондиционер и все остальное, что делает проживание комфортным. В ванной комнате стоит стиральная машина, пользоваться которой, впрочем, я не собираюсь.

Первым делом, усевшись в кресло, достаю сотовый и звоню домой. Можно было бы и раньше дать о себе знать, но по воскресеньям утро всегда бывает дольше, как и сон, – не хотелось бы разбудить близких.

– Алло?

– Это я. Привет.

– Привет, любимый. А я смотрю – высвечивается какой-то незнакомый номер.

– Это мой белорусский мобильный. Можешь записать его.

– Хорошо. Как доехал?

– Нормально. Ездил уже на завод и с делами справился.

– Молодец. А как с жильем?

– Я уже в квартире. Только что забрал ключи.

– Замечательно. Как там?

– Очень даже. Мне нравится.

– Это главное.

– Как дети?

– Хорошо, передают привет.

– Спасибо. Поцелуй их за меня.

– Обязательно. Какая у тебя погода?

– Холодно.

– Мороз?

– Нет, сейчас уже нет, хотя утром, наверное, был.

– Ты не замерз?

– Я же «Аляску» взял.

– Ну да, конечно.

Мы беседуем еще несколько минут, и, тепло попрощавшись с женой, я нажимаю «отбой».

Сидеть в квартире я категорически отказываюсь. Перед тем как выйти на улицу, застилаю постель, чтобы не тратить время вечером на эту нудную процедуру.

А на улице уже настоящий день. На ясном небе висит шарик солнца. Ветра почти нет, а тот, что есть, – обычный сквозняк, гуляющий дворами. Ну что же, раз на дворе день, значит, нужно подыскать место, где можно пообедать. Заблудиться я не боюсь, потому что в кармане лежит карта города. Поэтому я просто шагаю в ту сторону, куда хочется.

Потакая любопытству, захожу практически во все магазины на пути: продуктовые, магазины электроники и техники, другие, торгующие одеждой, обувью… Не остается без внимания и небольшой торговый центр. На удивление, все кафе в нем заполнены людьми, и далеко не сразу мне удается занять отдельный столик. Заглянув лишь краем глаза в меню, чтобы приблизительно ознакомиться с ценами, заказываю салат, солянку, овощное рагу с мясом и кофе, к которому от заведения полагается пара печений. Оценив по достоинству кухню, сыто откидываюсь на спинку удобного стула. Допивая кофе, прошу принести счет.

В голову приходит неожиданная мысль. Достаю телефон и извлекаю сим-карту. После этого вставляю киевскую «симку». Не проходит и нескольких секунд, как поступает первое сообщение о пропущенном звонке. Нажимаю на «просмотр» и, пока оно высвечивается, слышу, как телефон звуковым сигналом извещает о еще одном входящем сообщении. За минуту я получаю одиннадцать сообщений о пропущенных звонках. И все они – с телефона Семена. Никто, кроме Наташи, его жены, звонить не мог. Благодушное и сытое настроение вмиг испаряется уже второй раз за день, а на его место приходит обидная и злая досада. Наташа прекрасно знает, что мы с Семеном давние друзья. Я был свидетелем на их свадьбе пять лет назад, и хотя бы раз в год мы с ним видимся, когда или он, или я ездим в гости друг к другу. Ездили… Потому что уже никто ни к кому в гости не поедет. Вообще-то следовало ожидать этих звонков, и если бы я не поменял в телефоне сим-карту, уже смог бы поговорить с Наташей.

Погрузившись в невеселые мысли, я невольно вздрагиваю, когда сотовый на столе начинает звонить и, вибрируя, сползает в сторону. «Рыжий», – высвечивается на его дисплее, и я, коротко вздохнув, беру телефон в ладонь и нажимаю кнопку приема звонка, но когда подношу трубку к уху, у меня на миг перехватывает дыхание, и я едва не выпускаю ее из рук, потому что из динамика доносится голос уже похороненного мной человека.

– Алло! Алло! Макс! Слышишь меня?! Алло!

– Да, я слышу тебя, – как-то хрипло вырывается у меня.

– Наконец-то! Наконец-то я до тебя дозвонился! – трещит Семен. – Что случилось?! Почему у тебя телефон был выключен?! Макс, слышишь меня?!

– Не тараторь! – я уже практически овладел собой, но, для того, чтобы Рыжий умолк, мне приходится повысить голос, почти крикнуть, и посетители кафе за соседними столиками оборачиваются ко мне.

– У тебя все в порядке?

– Да, все в порядке, – уже спокойней отвечаю я. – А у тебя?

– У меня тоже, – следует ответ.

– Ты уверен?

– Абсолютно. Только почему я не могу дозвониться ни тебе, ни Мише?

– Семен, послушай, – говорю я в телефон, – где ты был сегодня ночью?

– Дома. Ждал звонка от Миши. Мы общались с ним на днях, и он говорил, что ему нужна помощь. Мы договорились с ним о встрече сегодня, точнее, на вчера вечером.

– Он разве тебе не звонил? – спрашиваю очевидное.

– Нет, он так и не позвонил. Скажи, – запинается он на секунду, – у тебя точно все в порядке?

– Почему ты спрашиваешь?

– Ну, – Рыжий снова заминается, – мне показалось, что случилось что-то серьезное.

– И все?

– Ты о чем?

– Ты хочешь сказать, что тебе просто что-то показалось, и поэтому ты звонил мне одиннадцать раз? – моя искренняя и светлая радость от того, что мой друг жив и здоров, затмевается смутными и неясными сомнениями.

– Да. Я ждал звонка от Миши, но так и не дождался, – отвечает он, – а утром попытался дозвониться к нему и не смог. Он не берет трубку. Потом я позвонил тебе, потому что Миша сказал, что постарается подключить и тебя. И когда я не смог дозвониться тебе, начал волноваться. Я не верю, что это совпадение, когда ни с тобой, ни с Мишей нет возможности связаться.

– Тем не менее это так, – произношу я.

– А у тебя, что, телефон разрядился?

– Нет, с ним все в порядке. А связаться ты со мной не мог, потому что я поменял сим-карту.

– Поменял? – искренне удивляется Семен. – Но зачем?

– Я сейчас в Минске, в командировке, – объясняю ему, – и в телефоне у меня местная «симка».

– А-а-а, – тянет он, – тогда понятно.

– Расскажи мне лучше, о чем просил тебя Миша, – спрашиваю уже я.

– Он ничего конкретного не говорил, – отвечает Рыжий, – позавчера позвонил мне на сотовый и просто попросил встретиться.

– Встретиться? – переспрашиваю.

– Во сне, – поясняет он. – Я спросил его, что случилось, но Миша отделался односложными фразами о том, что его мучают кошмары, в которых вроде бы присутствует какая-то женщина, и что он не может ничего с ними поделать.

– Что ты сказал?

– Сначала я спросил, почему он не обращается за помощью к Марине Яковлевне – он же в прошлом году выпустился. Миша ответил, что не хочет ее беспокоить, вот и решил связаться со мной.

– А ты?

– А что я? Я прекрасно его понимаю. Ну попал парень в затруднительную ситуацию, и мне понятно, почему он не хотел просить помощи у Учительницы. Вспомни, мы сами такими были.

– Это так, – киваю я, забыв, что Семен не может меня видеть.

– Миша еще сказал, что ты тоже примешь участие. А после мы договорились, что он позвонит вчера вечером и назначит точное место и время встречи.

– Что дальше? – спрашиваю Рыжего, как только он замолкает.

– Дальше я допоздна ждал от него звонка, – отвечает Семен, – и сели бы не та срочность, о которой говорил Миша, я бы занялся своими делами.

– Срочность?

– Да, он рассказал, что дело не терпит отлагательств, и времени совсем нет. На все мои расспросы он отвечал только одно: при встрече расскажет все в подробностях, а по телефону – слишком долго.

– Понятно, – сухо комментирую я. Да, дело действительно оказалось срочным, но как мы ни старались, все равно его провалили, потому что таинственная женщина из снов Миши была убита тварями.

– Макс, – говорит Семен, – ты встречался сегодня ночью с Мишей?

– Да, – отвечаю и спрашиваю: – Почему ты не связался с Мишей уже во сне, по табичу?

– Я пытался, но он не отвечал.

– Когда это было. Во сколько?

– В районе двух часов ночи. Я устал ждать и сам попытался связаться с ним.

– В два часа… – задумчиво повторяю я, прикидывая в уме, что происходило в это время. Похоже, Семен пытался вызвать Мишу, когда тот уже покинул сон.

– Да, а потом я с тобой пытался связаться, но ты не отвечал.

– Потому что к тому времени уже проснулся, – отвечаю ему. – Как раз поезд пересекал границу, и мне, естественно, нужно было бодрствовать.

– Теперь все понятно, – произносит Рыжий, – кроме того, почему Миша так мне не перезвонил и почему не отвечает на телефонные звонки. Гудки идут, а трубку никто не поднимает. Может быть, он забыл сотовый дома?

– Может быть, – односложно отвечаю ему.

– Макс, так в чем там было дело? Ты же был сегодня с Мишей. Можешь рассказать?

– Его на самом деле мучили кошмары, – отвечаю я, решая рассказать все, кроме того, что и меня мучают кошмары и снится повторяющийся сон. Сначала я сам во всем должен разобраться. – Ему каждую ночь всю последнюю неделю снилась некая женщина.

– В кошмарах?

– Нет, забудь про кошмары. Они если и имеют отношение, то непрямое, и сейчас речь не об этом.

– Понял.

– Так вот, мы с Мишей встретились и какое-то время добирались до места, где находилась эта женщина.

– Добирались? – удивляется Семен. – А почему вы не воспользовались дверью?

– С этим у Миши возникли сложности. Дело в том, что он не мог открыть дверь, ведущую в нужное место.

– Впервые слышу о подобном.

– Аналогично, – соглашаюсь я и продолжаю: – Так вот, слушай теперь самое интересное. Добравшись до места, мы встретили тебя.

– Кого вы встретили? – переспрашивает Семен. – Мне показалось, ты сказал…

– Тебе ничего не показалось. Там, в джунглях, мы с Мишей встретили тебя, – я выделяю последнее слово.

– Но это невозможно, – резко возражает Рыжий. – Вы не могли меня встретить, потому что я в это время не спал и ждал звонка Миши.

– Я тебе верю, – отвечаю я, – но тогда ни Миша, ни я не сомневались, что перед нами именно ты.

– Бред какой-то… Послушай, может быть, это была тварь в моем обличье? Ты же знаешь, они могут принимать любой облик.

– Исключено, – парирую. – Человек, которого мы встретили, не мог быть тварью. Я «созерцал», чтобы в этом удостовериться. Это был самый настоящий Плетущий.

– Но как?.. – поражается Семен, и по его голосу я слышу, что он действительно удивлен.

– Не знаю, дружище, но факт остается фактом – некто нацепил на себя твой облик и предстал в нем перед нами.

– Но зачем?

– Не трудно догадаться теперь зачем, – отвечаю ему. – Чтобы постоянно находиться рядом с нами…

Я умолкаю, осененный внезапной мыслью, и лихорадочно прогоняю в уме события прошедшей ночи. Рыжий, почувствовав мое замешательство, спрашивает:

– У тебя возникли какие-то мысли?

– Возникли, – отвечаю ему не сразу, – но я пока ни о чем говорить не буду, потому что сам ни в чем не уверен.

– Ладно, – соглашается он. – Что было дальше, расскажешь?

– Дальше мы нашли ту самую женщину, которая снилась Мише.

– Кто она?

– Понятия не имею, но в одном уверен точно: она Плетущая.

– Плетущая? – удивляется Семен. – И что она вам сказала?

– Ничего.

– Почему?

– Потому что она спала, хотя ее сон больше был похож на комму.

– То есть? – не понимает Рыжий.

– То есть она была без сознания.

– Ты говорил, дело было в джунглях?

– Совершенно верно, а что?

– Да нет, ничего, – уклончиво отвечает он.

– Ты что-то знаешь об этом?

– Нет, я ничего об этом не знаю.

– Семен, ты что-то недоговариваешь.

– Макс, – в тон мне отвечает он, – я ровным счетом ничего не знаю ни о какой женщине из джунглей.

Я чувствую, что он не врет, но переспрашиваю:

– А о чем ты знаешь?

– Ни о чем таком, что имело бы отношение к этим событиям, – отвечает Рыжий после короткой паузы.

– Хорошо. Не хочешь – не говори.

– Дело не в том, хочу или не хочу, просто… – он запинается, – в общем это не телефонный разговор.

– А какой же тогда?

– Ну, не знаю. Давай вечером по скайпу пообщаемся.

– Ладно, если ты считаешь, что это не настолько важно, то можно и через компьютер поговорить, – соглашаюсь я, – но не сегодня. Я в командировке и дома буду во вторник.

– Это важно, но не настолько, чтобы заниматься этим вопросом немедленно. Расскажи, что было дальше, после того как нашли ту женщину.

– Потом в этом сне появился еще один человек. Он выглядел довольно старым, и вместе с ним пришло большое количество тварей.

– Это был Плетущий?

– И да, и нет, – отвечаю я.

– Как это?

– Способности Плетущего у него были, а вот силой он явно не дотягивал до любого из нас. Тот человек представился неким шаманом из племени, обитающего где-то в тех же джунглях, где были и мы.

– Что за ерунда?

– Я тоже ему не поверил, но на расспросы времени просто не было. К тому же, его твари сыграли свою роль в защите от других монстров.

– Вас атаковали?! Кто? – начинает волноваться Семен.

– Их было очень много, и они выглядели как огромные кошки.

– А твари того … Плетущего, как они выглядели?

– Как люди, – отвечаю, – естественно, они были похожи друг на друга, как клоны, и больше всего напоминали каких-нибудь аборигенов. У них было какое-то странное оружие, которое Старик, так представился нам их хозяин, называл хатисами.

– Никогда не слышал ни о каких хатисах.

– Я тоже. В общем, твари, что на нас напали, смогли прорвать оборону и добраться до женщины.

– Постой, – останавливает меня Семен, – а что вообще забыл там этот Старик?

– Он сказал, что пришел спасти невинную душу и не дать демонам сожрать ее.

– Демонам?

– Да, так он называл нападающих на нас тварей.

– А невинная душа, стало быть, та самая женщина?

– Именно так.

– И ты поверил ему?

– Я не успел заставить его сказать правду, – честно отвечаю я. – Как раз во время нашего разговора стало известно о появлении большого количества тварей, и тут уж было не до долгих бесед.

– Ты сказал, что они смогли прорвать оборону, – говорит Рыжий. – Но почему вы их не остановили? Чей это был сон? Мишин?

– Мишин.

– Странно, я не думал, что Марина Яковлевна допустит брак в обучении и позволит стать Плетущим человеку, не готовому отразить атаку монстров.

– Ты судишь слишком поспешно, – осаживаю я его, – Миша делал все правильно.

– Так почему же тогда он просто не уничтожил тварей? Не сжег, не утопил, не сбросил в глубокое ущелье, не раздавил?

– Потому что ему мешали.

– Не понял. Кто мог ему мешать?

– Я бы тоже хотел знать, кто не давал ему плести.

– Стоп! – бросает Семен, и я представляю, как он вскидывает руку в останавливающем жесте. – Ты сейчас вообще о чем?

– О том, что некий Плетущий мешал Мише полноценно работать и блокировал его попытки плести.

– Невероятно!

– Тем не менее это так.

– И что вы сделали с этим идиотом, у которого хватило глупости помешать вам?

– Ничего?

– Ничего? – поражается Рыжий. – Но почему?

– Потому что мы так и не смогли его обнаружить.

– Это… Я не могу представить подобной ситуации.

– Но так все и обстояло. Именно по этой причине твари, нападавшие на нас, смогли прорваться к женщине.

– А ты?

– А я с Мишей в это время отражал очередную атаку, с тыла.

– А где был тот, что предстал в моем облике?

– Он как раз находился в месте прорыва. И погиб.

– Его убил хозяин тварей?

– Нет, я же говорил, что мы не смогли его обнаружить, – отвечаю я. – Его порвали монстры, которых оказалось неожиданно много там, где мы не ждали.

– И что было дальше?

– Мы перебили тварей, а Миша по моему приказу покинул сон.

– Почему?

– Что почему?

– Почему ты заставил его уйти?

– Потому что стало очень опасно, и я всерьез опасался за его жизнь. А я остался и уничтожил всех монстров.

– Очень на тебя похоже.

– Это неважно.

– А что тот Старик? Где был он?

– Он сбежал еще раньше, когда все его создания погибли и оставили его без защиты.

– Он ничего не говорил, прежде чем уйти?

– Нет, ничего. Я же говорю, он сбежал без предупреждения, хотя наверняка мог бы как-то помочь.

– Что было дальше? – негромко интересуется Семен, а мой телефон коротко сигнализирует о низком уровне заряда батареи.

– Ничего потом уже не было, – отвечаю, – еще какое-то время я находился там. Удостоверился, что женщине не помочь, и покинул сон: поезд, в котором я находился в то время, должен был подъезжать к границе с Беларусью.

Я не стал рассказывать о неудачной попытке попасть в собственный сон, в котором присутствует такая же бессознательная девушка. О том, как дверь вывела меня в некое безумное место, а точнее, выкинула невероятно высоко над полыхающей землей, и мне не оставалось ничего иного, кроме как проснуться.

– Теперь я понимаю, почему не смог связаться по табичу ни с тобой, ни с Мишей. К тому времени вы оба бодрствовали.

– Я тебе об этом и говорил.

– Да, – соглашается Семен. – Ты собираешься связаться с Учительницей?

– Собираюсь и даже неоднократно пытался, – отвечаю ему, – но Марина Яковлевна ни разу не ответила на мои звонки.

– Это все очень странно, – после короткой паузы произносит Рыжий. – Ни Миша, ни Учительница не отвечают на звонки. Мне это не нравится.

– Мне это не нравится еще больше, но ничего, кроме как ждать, не остается. Был бы я в Киеве, попытался бы найти Марину Яковлевну, а так… – я умолкаю.

– Где живет Миша? – спрашивает Семен.

– В Хабаровске.

– Мда… Неблизкий путь.

– Совсем не близкий, – соглашаюсь я, – но будем надеяться, что он всего лишь забыл сотовый дома и, как только вернется с работы, сразу же перезвонит.

– Будем надеяться, – вторит мне друг.

– А у тебя как дела? – спрашиваю его.

– У меня все нормально.

– Как там Наташа?

– Хорошо.

– Привет передавай.

– Спасибо, тебе тоже от нее привет.

– Соню не видел?

– Пару недель назад пересекались, – отвечает он. – У нее все хорошо.

– Замуж не собирается?

– Вот сам у нее и спроси, – огрызается Рыжий. – Когда я в последний раз рискнул задать ей подобный вопрос, она меня так ущипнула, что синяк неделю не проходил.

– Ты, небось, убежать пытался?

– Я бы на тебя посмотрел.

Невольно хмыкаю в ответ, но улыбка все равно не покидает моих губ.

– Ну ладно, Макс, буду заканчивать, а то чувствую, придется сейчас пополнять счет – столько наговорил с тобой.

– Не обеднеешь – другу позвонить.

– Вот взял бы и позвонил.

– Я с тобой по скайпу свяжусь.

– Хорошо.

– Еще раз Наташе привет.

– Спасибо.

– До встречи.

Телефон в руке снова жалобно пиликнул, извещая о разряженной батарее. Прошу официанта принести мне стакан апельсинового сока и закуриваю.

Интересный получился разговор. Очень интересный. Перед тем как принимать какое-либо решение и что-то предпринимать шаги, нужно хорошо все обдумать. Беседа с Семеном родила новые вопросы, главный из которых – кто же был тот Плетущий, который скрывался под его обликом? Что ему было нужно? И тем не менее, несмотря на множество загадок и вопросов, мной овладела радость. Радость от того, что Семен, мой давний друг, жив. И это действительно здорово. С души словно свалился огромный и непомерно тяжелый камень. Теперь предстоит выяснить, кто же погиб ночью. Признаться, в процессе беседы с Рыжим у меня мелькнула неожиданная мысль о том, что под его обликом скрывался тот, кто управлял тварями, руководил их нападением. Мы ведь неспроста не могли обнаружить Плетущего, хозяина монстров. Кроме нас четверых, никого из Плетущих поблизости не было, хотя называть Старика Плетущим неправильно. Уж слишком он оказался слаб, хотя с другой стороны как-то же он управлял своими собственными созданиями! Нет и еще раз нет, это не он. Я вынужден в который раз отказаться от этой мысли. Одно дело держать под контролем чуть больше сотни тварей, и другое – тысячи, что нападали на нас. Определенно с такой задачей может справиться только опытный и сильный Плетущий.

Вообще-то если рассматривать самые невероятные версии, то почему бы не предположить, что хозяином тварей-кошек была женщина-Плетущая? Ну что за бред.… Как она могла руководить монстрами, будучи без чувств? Есть еще вариант: на нас нападали не обычные твари. Это и вовсе на грани фантастики – я точно знаю, что они не относились к «подобным разумным», или, как любила говаривать Учительница, similis prudens. Нет, исключено. Если бы я не видел своими глазами, как твари сбили с ног и набросились на «Семена», я бы решил, что именно он и являлся хозяином монстров. Но твари не могут причинять вред своему создателю. Это одна из немногих истин, которые по-настоящему незыблемы и не могут подвергаться сомнению. А видел ли я, как монстры убили псевдо-Семена? Хороший вопрос. Особенно если учесть, что найти что-либо в том грязевом месиве после сильного дождя было невозможно. Да я и не искал особо. Ботинка, оставшегося от неизвестного, мне хватило для того, чтобы я уверовал в его смерть.

Посетителей в кафе, становится больше. Практически все столики уже заняты, и некоторые из только что вошедших откровенно посматривают в мою сторону. Однако никто ко мне так и не подходит с просьбой занять свободные места. Мысли сейчас заняты совсем другим. Я снова и снова возвращаюсь к событиям минувшей ночи, многократно прокручивая их в голове. Мне не дает покоя тот странный жгут или, правильнее сказать, канал, который я «созерцал» у убитой и у девушки из моих снов. К сожалению, стоит признать, что я не уделил этому факту должного внимания. Сейчас я понимаю, что нужно было проследить за ним или, по крайней мере, попытаться это сделать, чтобы узнать, куда ведет канал, по которому из женщины выкачивается ее жизненная энергия. Увидев его в Мишином сне, я не очень удивился, потому что видел такой же в собственном. Нужно, нужно было проследить, куда вел канал. Можно, конечно, оправдаться нехваткой времени и сложившейся ситуацией. И вообще было не до этого. Но сейчас я понимаю, что наверняка уже получил бы ответы на некоторые вопросы. Да и если бы канал был виден целиком и сразу… Но ведь это не так. Нужно непрестанно «созерцать» в течение какого-то времени, потому что своеобразный жгут силы позволяет себя увидеть очень неохотно. Честно говоря, я не уверен, что мне хватит силы и выдержки рассмотреть его полностью, ведь само «созерцание» дается не так легко, как хотелось бы. С каждой секундой «созерцать» становится все тяжелее. Если вовремя не остановиться, можно даже лишиться на время обычного зрения. Но все равно стоило попытаться…

Твари. Лютые и злые монстры. Сейчас я думаю, что риск, которому я подверг себя и Мишу, оставшись в том сне, не оправдан. Но зачастую так и бывает, когда в нашей работе приходится рисковать, потому что, кроме нас, Плетущих, никто нашу работу не сделает. Очень и очень редко случается, что обычный человек способен защититься во сне и дать отпор тварям. Мысли о монстрах, с которыми я впервые в таком большом количестве столкнулся, бередят память, и перед мысленным взором всплывают воспоминания о том дне, когда я «познакомился» с настоящей, живой тварью. Я получил тогда хороший урок. Создание, внешне не отличимое от человека, едва не заставило меня освободить его из клетки, в которую его заточила Марина Яковлевна…

Апельсиновый сок уже давно допит, и мутный от оранжевой мякоти стакан одиноко стоит на столе. Людей в кафе уже гораздо меньше, видимо, потому, что обеденное время закончилось. Нахлынувшие воспоминания исчезают, тают на задворках памяти, оставляя после себя запах мела и ощущение свежего ветра из вечно открытого окна на коже. Официант забирает пустой стакан и, спросив, не желаю ли я еще чего-нибудь, уходит. Дисплей сотового загорается, когда я жму на кнопки. Слушаю длинные гудки до последнего, пока вызов сам не прекращается. Миша по-прежнему не отвечает. Звонок Марине Яковлевне также остается без ответа.

На улице меня ожидает свежий воздух, солнце и не по-осеннему высокое голубое небо, на котором размашистыми мазками белеют редкие облака. Что же, у меня достаточно времени для прогулки, до того как начнет темнеть и нужно будет возвращаться на снятую квартиру. Ради разнообразия и более полного знакомства с Минском я решаю воспользоваться услугами метрополитена, который лучше всякого гида поведает о характере и привычках города. Первое, что бросается в глаза, – это немногочисленность людей под землей как на перроне, так и в подошедшем составе. Пассажиры без суеты выходят через раздвижные двери, и вместо них так же неспешно заходят другие. Ярко-синие вагоны чисты не только снаружи, но и внутри. Совсем недавно в Киеве я ездил на метро. Так вот, разница существенная. Помимо того, что здесь гораздо меньше людей, так и рекламы, в виде плакатов, постеров и наклеек несоизмеримо меньше. Хотя, думаю я, для того, чтобы судить о местном метро, нужно проехать на одном из его поездов в час пик, вот тогда и можно будет о чем-то судить. Как бы то ни было, мне приятно прокатиться на подземной электричке и не одну станцию. Спохватившись, на «Площади Победы» пересаживаюсь на обратный поезд и доезжаю до «Октябрьской».

С каждой минутой тени от деревьев, зданий и людей становятся длиннее – близится ранний вечер. И хотя на часах еще день, исчезающее за крышами домов солнце и поднявшийся ветер морозят воздух, а мое дыхание белесым паром растворяется в воздухе.

Я иду туда, куда несут ноги. Как же давно я не гулял вот так – просто, бесцельно, исключительно ради собственного удовольствия.

Я в Александровском сквере на Октябрьской площади. Здесь, напротив Дворца Республики, находится старейший в городе фонтан в виде мальчика с лебедем. Точно так же он и называется. На его гранитном постаменте выбиты цифры «1874». Позже, из интернета, я узнаю, что это самый старый в Минске фонтан. Его запустили, когда в городе появился водопровод. По Карла Маркса дохожу до улицы Ленина и, минуя короткий бульвар, снова оказываюсь в небольшом сквере, где меня встречает еще один фонтан в виде круглой чаши с несколькими широкими ступенями.

Напоминая о наступающем вечере, загораются первые фонари. Их ровный желтоватый свет создает отчетливый контраст и сгущает тени. Воздух на удивление чист – дышится с превеликим удовольствием. Редкие автомобили, словно стесняясь, шуршат покрышками и спешат исчезнуть.

Ноги выносят меня к открытому пространству, и моим глазам открывается вид на стадион с высокими мачтами и многочисленными прожекторами. Я иду по неширокому бульвару, на скамейках которого сидят молодые парочки. Только тихий шепот, объятия и страстные поцелуи…

Ровный и непривычно чистый асфальт выводит меня на проспект Независимости, пройдя по которому, я оказываюсь на одноименной площади. Здесь много людей. Они общаются на какие-то свои темы. Слышны смех и веселые детские голоса. Да, на удивление, здесь очень много детей. Несколько минут я просто стою, любуясь игрой разноцветных струй в фонтане. Звук воды завораживает и приятно ласкает слух.

За несколько часов пешей прогулки я нагулял здоровый аппетит. В поисках подходящего заведения, где я мог бы поужинать, прохожу несколько кварталов и останавливаюсь у дверей ресторана. Изнутри льются звуки скрипки, которые всецело приковывают мое внимание. Определенно, это Карлос Гардель, точнее одна из его композиций, более известная как Por uno Carbeza. Более не раздумывая, толкаю дверь и захожу внутрь. Отделанный под дерево, зал тонет в приятном полумраке, а за столиками со светильниками под желтыми абажурами совсем немного людей. То, что надо. Скрипачом оказывается миловидная девушка, одетая в свитер и джинсы. Она, прикрыв глаза, выводит завораживающие аккорды страстного танго, а за ее спиной на черном рояле аккомпанирует молодой человек. Роскошный инструмент с полированными боками отражает приглушенный свет нескольких ламп импровизированной сцены.

Кухня, как, впрочем, и обслуживание, оказываются на приличном уровне, и я с удовольствием утоляю голод. Второй десерт прошу упаковать с собой – уж больно вкусным оказался медовик. На выходе меня поджидает такси, которое быстро доставляет к дому. Не уверен, что меня больше удивило: небольшая стоимость поездки или предупредительный водитель. На улице самый настоящий вечер. Хотя, может быть, его наступление кажется таким стремительным из-за появившихся на небе и почти неразличимых на уже темном небе низких туч.

Квартира встречает меня темнотой и почти неслышным шорохом занавесок, которыми играет легкий сквозняк. Спать еще рано – на часах только девять, но я помню, что сегодня меня ожидает серьезная работа. То, чем мне скоро предстоит заняться, не может оказаться простым. Еще несколько раз я пытаюсь дозвониться Мише и Марине Яковлевне, но никто не отвечает.

Приготовившись ко сну, достаю из сумки небольшой полиэтиленовый пакет, закрытый на струну. В нем лежит отрез ткани – платок неизвестной мне женщины. Едва я касаюсь его, отчаяние и безысходность черной волной захлестывают меня и холодными щупальцами сжимают сердце. Не верю! Не верю, что, по словам Учительницы, обладательница сего предмета проживет еще несколько месяцев или даже полгода. Ее максимум – пара недель, не больше. Она просто не хочет жить, и это хуже всего. Кажется, я начинаю плести, еще толком не заснув.

Я снова в Киеве. В обе стороны от меня разбегается улица с трамвайными рельсами посредине. Через дорогу – небольшой сквер. Я без труда узнаю улицу Бориспольскую и сам сквер, расположенный в сотнях метров от Дарницкого рынка – того самого, где я был вчера. За спиной – кирпичный забор, за которым находятся корпуса и цеха завода «Дормаш».

Минуту я стою неподвижно, вдыхая прохладный чистый воздух. Здесь и сейчас – осень. Но в отличие от яви погода совершенно не ноябрьская. В высоком ясном небе видны кудрявые барашки белых облаков. Солнца нет, поэтому тени отсутствуют. Было бы удивительно увидеть солнце – символ света, тепла и радости – во сне человека, чье сознание и разум съедает безысходная тоска и отчаянная безнадега.

Легкий ветер ерошит волосы, когда я пересекаю пустынную улицу и вхожу в сквер. Мне нужно добраться до 5-этажного кирпичного дома – так называемой хрущевки. Обреченную тишину этого мира нарушает лишь звук моих шагов да шорох падающих листьев. Кроны невысоких деревьев горят алым и золотым. Ветер едва заметно усиливается, и шелест умирающих листьев становится громче. Я иду, не разбирая дороги – найти тропинку на покрытой листвой земле невозможно. Да и не нужно.

Серое ничто клубится вокруг меня стылой мглой, когда я «созерцаю», чтобы удостовериться в правильности пути и в отсутствии тварей. Есть только я и человеческий силуэт неподалеку. Искра света в нем гораздо ярче, чем у обычных людей. Этого мне достаточно, чтобы поверить словам Учительницы о том, что обладательница платка сможет прожить еще несколько месяцев. Ей хватит для этого внутренней силы. Однако я смею надеяться, что мое вмешательство сможет помочь неизвестной, и осень, воцарившаяся здесь, не станет последней. Что этот мир еще увидит солнце, и сюда придет весна. Если только ее достойно это скорбное и печальное место.

Чистый подъезд встречает меня сырой прохладой и зелеными стенами. Ступени обычной лестницы выводят на третий этаж и тянутся дальше. Мне уже не нужно «созерцать», чтобы определить, в какой из четырех квартир на лестничной площадке находится моя цель. Проклепанная и обшитая дерматином дверь, звонок на стене справа от нее. Я жму его кнопку, и по ту сторону раздается звук, отдалено похожий на соловьиное пение.

Чтобы не пугать незнакомую женщину, я оделся вполне обычно – без привычной одежды армейского типа, без бронежилета, шлема и других мелочей, что делают пребывание в чужих снах более безопасным.

Проходит несколько секунд после того, как я позвонил, и в квартире раздаются спешные шаги, потом – щелчок замка, и дверь распахивается, являя взору женщину средних лет. Она одета в голубое платье до колен и белые босоножки. Ее русые волосы аккуратно зачесаны, и мне в глаза сразу бросаются красивые золотые сережки в мочках ее ушей, выполненные в виде бабочек с инкрустированными светло-голубыми камнями. Какой-то миг ее серые глаза еще глядят на меня с радостью, потом становятся сначала удивленными, а затем – безразличными. Ее тонкие брови опускаются, а улыбка блекнет и исчезает с ее губ.

– Здравствуйте, – дружелюбно говорю я.

– Добрый день, – отвечает она едва слышно и отводит глаза.

– Я ваш сосед, – начинаю я, – по дому. Был только что на рынке, и меня попросили вам передать…

В моей руке за спиной появляется небольшой пакет с яблоками. Я протягиваю его женщине. Она непонимающе глядит на него, а потом в ее глазах мелькает интерес.

– Неужели Марина позаботилась? – спрашивает она.

– Да, – киваю, – Марина Яковлевна попросила зайти к вам и передать яблоки.

Женщина принимает пакет и спустя секунду говорит то, что я так жду услышать:

– Ну что же ты стоишь? Проходи. Проходи на кухню. Я сейчас чай поставлю. Ты будешь чай?

– Если вас не затруднит, – отвечаю, – и вы составите мне компанию.

Хотя я не ощущаю и не вижу той непонятной радости, с которой она открыла мне дверь, все же женщина начинает проявлять интерес ко мне и моему появлению. Она начинает хлопотать на кухне, крошечной, как и в любой «хрущевке». Что важно, помещение, выглядит чистым, опрятным и ухоженным. Как-то сразу видно, что все здесь находится на своих местах.

У окна, занавешенного короткими сиреневыми шторами, на подоконнике, стоят несколько цветочных горшков. Я особо не разбираюсь в декоративных растениях, но, судя по всему, это фиалки. Мое внимание привлекают фотографии в застекленных рамках как раз над столом, но пока говорить с хозяйкой о людях, изображенных на них, рано.

Чайник, закипевший на огне довольно современной на вид газовой плиты, свистит, тугой струей выпуская пар, и женщина отключает огонь. Потом она разливает в две белые чашки на столе передо мной заварку темного цвета, от которой исходит приятный чайный запах, и уже после наполняет их парующим кипятком.

– Вот сахар, – она снимает крышку с пузатой сахарницы, – а вот печенье. Угощайся.

– Спасибо большое, – вежливо отвечаю я и кладу в чай две ложки сахара, размешиваю их, достаю ложку из чашки и, дуя на кипяток, делаю крохотный глоток.

Гостеприимная хозяйка несколько секунд умиленно наблюдает за мной, потом, словно спохватившись, всплескивает руками и встает из-за стола. Она достает из недр кухонного гарнитура широкое глубокое блюдо и споро принимается мыть яблоки. Спустя минуту она заканчивает и водружает это блюдо с уже вымытыми плодами на стол.

А я все это время тихо и незаметно удивляюсь. Вот так запросто проводить довольно сложные манипуляции с чайником, заварником, чашками, сахарницей, яблоками и другими предметами для обычного человека – крайняя редкость. Для таких, казалось бы, простых действий нужно обладать ясным и незамутненным сознанием. Из нее могла бы получиться хорошая Плетущая.

– Скажи, – обращается она ко мне, – ты случайно не Тимофеевых племянник?

– Их самых, – легко отвечаю я, не думая о неуместной сейчас честности.

– И как они? – интересуется она, усаживаясь за стол напротив меня.

– Все хорошо, передают вам привет.

– Спасибо большое, – благодарно кивает женщина, – передавай им тоже.

– Спасибо, обязательно передам.

Она делает осторожный глоток и говорит:

– К Марине я сама зайду, чтобы поблагодарить за яблоки, – и добавляет. – Какой же она все-таки хороший человек. Побольше бы таких.

Я киваю в ответ, соглашаясь, но ее последующие слова настораживают меня:

– Когда Гриша с работы придет, вместе и поужинаем. Ты ведь останешься на ужин?

– Мне немного неудобно, – я старательно изображаю неловкость и добиваюсь своего.

– Останешься, – решительно говорит она и улыбается.

– Спасибо, – улыбаюсь в ответ, а сам гадаю, что значат ее слова о некоем Грише.

Молчание затягивается, и я решаюсь поинтересоваться:

– Кто это на фотографиях? – показываю на снимки, на которых изображены улыбающиеся и даже смеющиеся счастливые люди.

– Это моя семья, – тепло произносит женщина и снимает фотографию в желтой рамке. Она нежно гладит стекло и говорит: – Лиза, моя дочка. Сейчас ей 27, и у нее двое детишек: Маша и Катя. Они близняшки.

Она говорит, а я с превеликим изумлением отмечаю, как в окно пробивается солнечный луч и веселым зайчиком отражается от чая, что в моей чашке, на стене сбоку. Не менее удивленно наблюдаю за тем, как фиалки на подоконнике расцветают сиреневым, фиолетовым и нежно-голубым. Беспечные воробьи шумной стайкой подлетают к окну и, весело чирикая, цокают по оцинкованному подоконнику за стеклом. Счастье женщины, сидящей напротив, оказывается настолько сильным, что даже я невольно улыбаюсь.

– Она вышла замуж, – продолжает хозяйка, – за канадца и уже семь лет живет с ним. В Ванкувере. Муж работает в строительной фирме, а Лизонька дает уроки игры на пианино.

Она снимает со стены другую фотографию в светло-розовой рамке. На ней изображены двое детей.

– Это Мери и Кэт, но я зову их по-нашему: Катей и Машей. Им уже по пять годиков…

Солнца становится больше. Оно раскрашивает в яркие цвета этот мир, дарит радость и тепло.

– Они приезжают в гости? – осторожно спрашиваю я.

– Конечно, – следует ответ после короткой паузы. – Два года назад приезжали.

Сверкая, как драгоценный камень, по ее щеке скатывается одинокая слеза. Яркое солнце блекнет, а воробьи за окном вспархивают и улетают. Я слышу, как первые капли дождя звонко падают на оцинкованный подоконник за стеклом.

– Лиза звала меня уехать с ними. Переехать жить в Канаду, но… Куда же я? А Гриша?..

Она кладет перед собой третью фотографию с изображением молодого офицера в военной форме Советской армии. Следующая – свадебная: жених в костюме, а невеста, моя подопечная, в белоснежном платье с шикарным букетом роз.

За окном снова появляется солнце, и я вижу, как в дожде поднимается радуга, чьи цвета кажутся яркими и четкими. Прислушиваюсь, не веря своим ушам. Сквозь шум непрекращающегося дождя до меня все отчетливее доносится музыка. С каждым мгновением она становится все громче. Теперь уже нет нужды вслушиваться. Ее легкая и грустная мелодия проникает, кажется, в самое сердце и дарит ощущение полета и невесомости. Это седьмая симфония Бетховена, «Лунная соната», которую композитор написал, уже страдая от прогрессирующей глухоты. Это произведение он посвятил той, которую любил больше жизни.

– Может быть, – говорю я, – вы хотя бы в гости к Лизе и внучкам съездите?

Женщина фокусирует на мне взгляд, и в следующую секунду солнце исчезает, а вместе с ним и радуга. Еще несколько секунд звучит красивая мелодия, но потом замолкает, будто кто-то выключил проигрыватель.

– Я не могу все бросить, – наконец отвечает она. – У меня здесь друзья, знакомые, родители… на кладбище. У меня здесь Гриша.

– Ваш муж? – спрашиваю я.

– Да, – она запинается. – Он должен скоро прийти с работы…

Свет за окном меркнет, и становится гораздо темнее. Я вижу, как появившиеся низкие серые тучи закрывают собой все небо. Дождь заметно усиливается. Он зло бьет в подоконник и поднимает маленькие фонтанчики брызг. Сильный ветер раскачивает и треплет деревья, срывает с них листья и пытается носить по воздуху, но превратившийся в сильный ливень дождь яростно вбивает их в землю. Становится заметно прохладнее, и я, встав из-за стола, закрываю форточку. Лепестки цветов фиалок на подоконнике опадают, а их зеленые листья темнеют, покрываясь какими-то коричневыми пятнами.

– Если хотите, я могу уйти, – говорю я, стоя у окна.

– Нет! – гораздо более резко, чем нужно, быстро отвечает женщина, вставая в дверном проеме. – Куда же ты по такому дождю пойдешь?

Ее волосы из русых уже превратились в седые, а глаза запали и поблекли. На ее лице появились глубокие морщины, и скорбные складки пролегли в районе глаз и в уголках губ. Кажется, что за несколько секунд, она постарела лет на двадцать. Женщина продолжает стоять в дверном проеме, закрывая собой выход из кухни, нервно жует губы и непрестанно теребит край черного платка, оказавшегося на ней. Что же, это значит, что она осознает тот факт, что является вдовой, неосознанно явив символ смерти и скорби – черный платок на своих плечах.

Однако, не смотря на все эти безусловно печальные перемены, одно все же радует меня. Это надежда в ее глазах. Безумная, отчаянная, но все же надежда, которая яснее ясного говорит о ее скрытом желании.

– Все будет хорошо, – киваю ей. – А пока садитесь, не стойте. Я никуда не уйду.

Еще мгновение моя подопечная глядит на меня затравленным взглядом, а потом шагает к стулу и опускается на него.

– Ваш муж, Григорий, – говорю я негромко, – часто вас посещает?

– Каждый день, – глухо отвечает она, опустив плечи и отведя взгляд.

– Но вы же знаете, что он… – невольно запинаюсь я.

– Умер? – заканчивает за меня женщина. – Разумеется, я это знаю. Я прекрасно помню, как его хоронила, и когда это было.

В темном небе коротко и ярко вспыхивает молния, а спустя несколько секунд оконное стекло жалобно вздрагивает от докатившихся гулких раскатов грома.

– Если вы захотите, – произношу я, глядя в глаза вдове, – он больше никогда не придет к вам.

Целая гамма чувств стремительно мелькает в ее глазах: от страха до отчаяния, от надежды до тоски. Я сажусь за стол и слегка двигаю к ней фотографии, на которых изображены ее дочь и внучки. Она смотрит на них, и слезы, более не сдерживаемые, текут по ее морщинистому лицу.

– Я не знаю… Я не знаю…

Я не тороплю ее и терпеливо жду.

– Я должна с ним попрощаться, – тихо роняет она, а через несколько секунд твердо говорит: – Я должна с ним попрощаться.

Я не отвожу глаз, когда наши взгляды встречаются, и не вижу больше страха и сомнений.

Чувство сострадания и сопереживания у меня развито очень сильно, даже как для Плетущего. И в такие моменты, как сейчас, я невольно об этом жалею, потому что чужое горе сбивает с ритма мое сердце, и дыхание перехватывает. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы отрезать себя от ее эмоций, погрузив сознание в ментальную прострацию. Ее чувства уже не кажутся такими пронизывающими и всепоглощающими. Но одно мне ясно: эта женщина настолько сильно и безотчетно любила мужа, что не смогла смириться с его смертью. Смогла бы она самостоятельно, без чужой помощи найти новый смысл дальнейшей жизни? Затрудняюсь ответить, потому что сама по себе моя подопечная – неординарная личность, которая слишком сильна, чтобы просто угаснуть, и слишком эмоционально привязана к покойному, чтобы отпустить его из своего сердца. Надеюсь, я смог разбудить в ней желание жить, ведь у нее есть дочь и двое внучек. И вот сейчас она, сидя за столом, неотрывно и с нежностью глядит на их фотографии и что-то беззвучно шепчет. Я вижу, как многие морщины бесследно исчезают с ее лица, а глаза вновь оживают. Волосы снова становятся русыми, но черный платок так никуда и не исчезает с плеч.

В какой-то момент она отрывает взгляд от фотографий и, повернув голову, обращает его на выход из кухни. Через несколько секунд из прихожей доносится заливистая соловьиная трель. Глубоко вздохнув и бросив на меня взгляд, женщина встает из-за стола и, держа спину прямо, выходит из кухни. Затем я слышу щелчок дверного замка и звук открывающейся двери.

– Здравствуй, любимая, – слышу приглушенный мужской голос.

– Здравствуй, Гриша, – на грани слышимости доносится ответ.

Ментальная защита, что я поставил на свое сознание от эмоций и чувств женщины, мешает должным образом настроиться, чтобы «созерцать». Но я и без того не сомневаюсь в природе гостя, которого моя подопечная воспринимает, как своего покойного мужа.

На кухню заходит мужчина лет сорока. У него светлые волосы и такие же светлые глаза. Он останавливается на пороге и несколько секунд глядит на меня.

– Здравствуйте, – поднимаюсь я из-за стола.

– Здравствуй, – отвечает он и шагает ко мне, подавая руку, – Григорий Васильевич.

– Максим, – сжимаю его руку чуть дольше, чем это принято. Я вынужден доиграть этот спектакль до конца, потому что женщина, естественно, не догадывается о цели моего визита и о моих возможностях. Именно для нее я разыгрываю эту сцену, и именно для нее все должно быть максимально правдоподобно и реалистично. Так пусть же представление продолжается.

– Дорогая, – говорит мужчина, – что же ты не сказала, что у нас гости? Я бы купил торт к чаю.

Она как-то странно смотрит на меня и отвечает:

– Мальчик занес мне яблоки, которые передала Марина.

– Ну что же, тогда спасибо, – благодарит он.

– Не за что, – отвечаю я.

К моему немалому удовлетворению, женщина не растеряла спокойствия. Она кажется мне решительной и твердой в своих намерениях. А вообще неудивительно, что ее такие сильные эмоции не остались без чужого внимания, такого опасного и такого смертельного. С изумлением я улавливаю жалость, исходящую от нее, но… Нет, я прислушиваюсь к своим ощущениям. Это не жалость, это сожаление. И это хорошо: значит, она все для себя решила.

– Давай поужинаем, милая, – произносит мужчина. – Я чертовски голоден. И Максим пусть останется с нами на ужин.

Слова, всего лишь слова, но какую власть они возымели над моей подопечной! Я чувствую короткую, как укол, вспышку подлинной жалости и в следующее мгновенье вижу, как, прочеркивая блестящую дорожку, по щеке женщины скатывается слеза.

– Да, конечно, – она быстрым движением смахивает влагу с лица и проходит к холодильнику.

Со смешанным чувством тревоги и сожаления наблюдаю за ней. Еще секунду назад это была спокойная и решительно настроенная женщина, а сейчас, после всего нескольких слов, из нее словно вырвали стержень. Все-таки она невероятно сильно любила мужа. А создание под его обликом питается ее сильнейшими эмоциями. Скорее всего, это обычный паразит, невольно созданный ею же. Теперь ясно, почему ее силы уходят так быстро, и почему она не хочет жить, ведь только в своих снах женщина способна снова увидеть любимого, а явь ей представляется кошмаром, от которого хочется спрятаться.

Безусловно, уничтожить порожденное ее сознанием существо для меня не составит труда, но, напоминаю себе, моя задача и цель заключаются не в этом. Конечно, мне придется вмешаться, но только в том случае, если все зайдет слишком далеко.

А тварь под обликом мужчины, кстати, не перестает пытаться понять, что я из себя представляю. Благодаря той защите, что я поставил, создание не способно толком разглядеть меня, то есть пока оно не знает о том, что я Плетущий. Но это, как раз и неплохо, потому что гоняться за ним у меня нет ни малейшего желания. А тварь, естественно, сразу же попытается скрыться, едва только осознает, кто я такой на самом деле.

Тем временем женщина уже какое-то время стоит неподвижно, и взгляд ее устремлен на фотографии, что так и лежат сейчас на столе. Лиза, Маша и Катя весело смеются и улыбаются с них.

– Дорогая? – зовет ее мужчина. – Все нормально?

Услышав его голос, моя подопечная вздрагивает и медленно поворачивается к нему лицом. А существо все так и стоит в дверном проеме и непонимающе глядит на нее.

– Гришенька, – слезы стоят в ее глазах, и я вижу, какую душевную муку она сейчас испытывает, как она страдает.

– Что, милая?

– Гришенька, – снова шепчет она, но уже чуть громче. – У нас ведь осталась еще Лизонька и ее детки: Маша и Катя… Ты помнишь? Гриша, ты помнишь их?

Тот, которого она зовет эти именем, не отвечает, пристально глядя на нее. А я снимаю защиту, чтобы полноценно «созерцать» и как раз в этот миг вижу, как тварь, представляющая собой сгусток густого и беспроглядного мрака, тянется к ней клубящимися тьмой отростками-щупальцами, готовясь, видимо, получить очередную порцию сил и энергии своей жертвы-донора. Мне нужна всего секунда, чтобы среагировать на угрозу и в следующее мгновение темные щупальца развеиваются, распадаясь на грязные лоскуты, истаивающие в пространстве. Я смаргиваю, возвращая себе обычное зрение, и успеваю увидеть испуганный и затравленный взгляд существа, направленный на меня.

– Плетущий, – сдавленно сипит он, и страх узнавания мелькает в его глазах.

Женщина не слышит его. Получив передышку, она твердо сжимает кулаки и смотрит на него.

– Гриша, – говорит она, – ты умер. Ты не можешь быть со мной! А я должна жить! Слышишь меня?!

Страсть и напор в ее голосе заставляют мужчину отвести от меня взгляд и обратить его на мою подопечную. В дверном проеме позади него я создаю дверь, которая слепящим прямоугольником появляется в воздухе. Ее яркий свет придает помещению новый вид, делая цвета более контрастными, а тени – более глубокими.

Несмотря на страх передо мной, тварь совершает последнюю попытку.

– Иди со мной! – она протягивает к женщине руку. – Иди со мной, и мы снова будем вместе как прежде! Только на этот раз уже никогда не расстанемся! Мы всегда будем вместе!

Слезы непрерывно текут из ее глаз, взгляд остается твердым, и она не двигается с места. Женщина обеими руками прижимает к груди фотографии в разноцветных рамках, словно закрывая их от того, кого считает своим мужем.

– Прощай, Гриша, – шепчет она сквозь слезы. – Прощай, любимый. Мы еще встретимся… И мы обязательно будем вместе, как когда-то. Но не сегодня… Не сейчас…

От ее сильнейших эмоций у меня сдавливает грудь, и становится трудно дышать. Я ощущаю, как чужие чувства рвут меня изнутри, и как мне тяжело с этим бороться.

Моя подопечная еще несколько секунд смотрит на мужчину, а потом поворачивается к нему спиной.

Клянусь, я не сделал ничего, хотя и был готов заставить тварь сделать шаг назад, чтобы существо оказалось в светящемся дверном проеме, являющем собой, конечно же, никакую не дверь, а лишь ее образ. На самом деле создание моментально было бы уничтожено, едва шагнув за порог. Весь этот визуальный эффект предназначен исключительно для женщины, чтобы для нее все выглядело так, будто ее муж отправился туда, где только свет.

Однако она сама заставляет создание, которое явно сопротивляется, сделать этот шаг. Она в самом деле наносит ему удар, и оно отшатывается, избегая его, но все равно не успевает. К тому же, этот шаг оказывается фатальным, и тварь, едва шагнув за порог, оказывается уничтожена.

А ведь из моей подопечной получилась бы действительно сильная Плетущая, если она вот так, без подготовки и опыта, ударила по твари. Но на данный момент сей вопрос терпит и не нуждается в срочном решении.

Повинуясь моей воле, время застывает, ну а я сам, избавившись от отголосков чужих эмоций, вздыхаю с огромным облегчением. После того, как паразит погибает, исчезает и залитый светом дверной проем, и помещение крохотной кухоньки погружается в полумрак, потому что за окном стоят грозовые сумерки, и где-то вверху, в небе, как на фотоснимке, застывает в безвременье вспышка молнии, озаряющая изнутри космы угрюмых туч.

Я не позволяю жалости, что пульсирует в такт ритму моего сердца, жить. Я задавливаю ее, едва только обнаружив. Никакой жалости! Все, что угодно, но только не она. Нет ничего страшнее жалости. Нельзя жалеть, только действовать и создавать возможности, не сочетаемые с этим роковым чувством.

Наверное, целую минуту я стою неподвижно, глядя в окно, где остановилась гроза, и застыл падающий с неба косыми струями дождь. Определенно, нельзя оставлять мою подопечную в этом сне, потому что слишком многое здесь будет напоминать ей о муже, и никаких гарантий нет, что ее горе и скорбь не породят новую тварь. Значит выход один. Вообще-то ничего неожиданного и особенного в этом нет – порой действительно необходимо прибегать к кардинальным мерам, связанным, в первую очередь, с изменением обстановки и окружающего мира в целом.

Пластиковый пакет больших размеров появляется в моей руке, едва только я мыслю о нем. Электрическая лампа в люстре под потолком послушно загорается, и ее свет еще сильнее сгущает темень за окном. Внимательно оглядываю помещение и складываю в пакет, что держу в руке, все фотографии, на которых изображен Григорий. Потом я кладу туда же мужские часы, лежащие на холодильнике, вполоборота к которому продолжает неподвижно стоять моя подопечная.

Свет в прихожей загорается, когда я прохожу туда. Нет, здесь нет ни обуви, ни одежды покойного. Хотя вот в самом углу стоит спиннинг. Без раздумий забираю его и заглядываю в ванную, совмещенную с туалетом. А вот здесь, на полке, я вижу бритвенные принадлежности и мужской лосьон. Все это занимает свое место в пакете. Конечно же, на то, чтобы очистить обе комнаты от вещей Григория, уходит какое-то время, и вот уже целых три довольно объемных пакета стоят у стены в ожидании своей участи. Нет, уничтожать их нельзя, потому что бесполезно – на месте уничтоженных появятся новые, ведь все эти вещи имеют под собой материальную основу там, наяву. А вот спрятать их можно. Спрятать так, чтобы они не попадались на глаза женщине, ставшей жертвой своего собственного горя.

Как и планировал, я начинаю работать, плетя ткань этого сна. На месте дверного проема, ведущего в спальню, я создаю дверь, за которой не будет места страху и тоске. Открываю ее и оказываюсь в просторном помещении, стены которого тонут в стоящем здесь мраке. Повинуясь моей воле, одна из стен исчезает, но светлее от этого не становится. Продолжая плести, шагаю внутрь, утопая по щиколотку в появившемся на полу роскошном ковре светло-желтого цвета. Солнце, словно выпрыгнувшее из-за горизонта, моментально развеивает тьму, и сразу становится не только светло, но и тепло. Солнечные лучи невольно поднимают настроение и работается уже гораздо веселее.

Нет, окон здесь не будет, а будет застекленной целая стена и дверь в ней, выводящая на террасу, которую в полдень будет прикрывать навес.

Оставшиеся три стены меняют цвет, а я, глядя на эти изменения, никак не могу выбрать подходящий. Наконец я останавливаюсь на смешанном. Теперь низ стен такого же цвета, как и ковер, а чем выше, тем он больше меняется от желтого к светло-голубому – как потолок надо мной.

Раздумываю лишь секунду и решительно раздвигаю стены еще на несколько метров. Небольшая одноместная кровать под балдахином появляется у стены, а рядом с ней я ставлю невысокий столик с тройным зеркалом. Помня о любви моей подопечной к фиалкам, «достаю» изящную подставку с несколькими полками, на которые переношу цветы из старой кухни. А от себя добавляю небольшой пока фикус в напольном горшке.

Я не забочусь платяными шкафами и другой мебелью, потому что в данном, конкретном случае довольно опасно переносить сюда вещи женщины из старой квартиры, так как мне неизвестны их истории. А для создания каких-то новых я не обладаю нужными знаниями, потому что плохо слежу за тенденциями женской моды.

А вот книжный шкаф, на всю стену, я ставлю с большим удовольствием. Классика и современная проза из того, что читал я сам, занимает свое место на полках. Конечно, я не уверен во вкусах и предпочтениях моей подопечной, но у нас еще будет время пообщаться и, я думаю, не один раз.

Позаботившись о светильниках и выключателях, я заканчиваю с этой комнатой. В стене, напротив меня, появляется дверной проем, который высокой и широкой аркой поднимается к самому потолку. Темнота за ним исчезает, едва я открываю путь солнечному свету, точно так же, как и в спальне, целиком убрав стену и застеклив ее. Это будет гостиная. Здесь на полу лежит такой же шикарный ковер, но уже светло-зеленого цвета. Я ставлю удобный и широкий диван, два кресла и пуфики для ног. Подумав секунду, я заставляю появиться у застекленной стены столик для рисования со всеми необходимыми принадлежностями и толстой пачкой бумаги в одном из его выдвижных ящиков. Проходя уже в следующий дверной проем, за которым я планирую разместить кухню, дополняю интерьер гостиной изящным журнальным столиком, выполненным из стекла.

Новая кухня совсем не напоминает старую. Она просторна и современна. Бесчисленные шкафы, шкафчики, выдвижные ящики, дверцы, баночки, бутылочки – всему находится свое место, как, впрочем, и всевозможной бытовой технике: от микроволновой печи и холодильника, до блендера и планетарного тестомеса-миксера. Естественно, холодильник я наполняю продуктами, запас которых будет поддерживаться, если я завершу все, как планирую.

Ну вот, с домом и все. Отодвинув в сторону стеклянную дверь, выхожу на террасу, за которой продолжает формироваться новый мир. Я полностью переключаю сознание на эту задачу, закончив с остальными делами.

Что нужно женщине, застывшей сейчас неподвижно на своей старой кухне? Все, что угодно, кроме мыслей о прошлом. Значит нужно сделать так, чтобы мысли эти не возникали. Как мог, я почистил ее разум от воспоминаний о покойном муже, собрав все его вещи, и все то, что, как я думаю, может напоминать о нем. Но это вовсе не значит, что я не могу упустить какую-то мелочь или незначительную деталь, способную вернуть ей часть воспоминаний. Поэтому я прикладываю столько усилий для того, чтобы дать ей шанс, пребывая во сне, не мучить саму себя горестными мыслями о минувшем. Разумеется, наяву она будет все прекрасно помнить, но это уже не так важно, если ее сознание будет получать достойный отдых по ночам.

Мой взгляд стремится вдаль, туда, где в голубоватой дымке вздымаются высокие горы, чьи уже белоснежные шапки сверкают, отражая солнечный свет. Я не ускоряю рост этого колоссального и величественного горного массива, что, по моей задумке, будет обрамлять долину, в которой и будет находиться новый дом моей подопечной. Той части моего сознания, что работает сейчас с горным образованием, достаточно. Если к моменту полного окончания работы, что-то еще будет не готово, тогда и задействую все свои ресурсы, чтобы ускорить процесс, а пока я займусь близлежащей обстановкой. Естественно, здесь не будет никаких улиц и городских кварталов. Этот мир будет принадлежать только одному человеку.

Вокруг дома я разобью сад. Один за другим из земли показываются скромные зеленые росточки, которые стремительно тянутся вверх, раздаваясь и вширь. Спустя несколько минут появившийся свежий ветер гуляет уже в разноцветье крон многочисленных фруктовых деревьев. Воздух моментально наполняется пьянящими ароматами цветов, и, повинуясь моей воле, его тишину тут же нарушает деловитое жужжание пчел и мохнатых шмелей. Спустя мгновенье появляются и разноцветные бабочки. Навевая какую-то легкость и беспечность, они порхают невесомо. Крошечные и стремительные пичуги начинают свою песню, окончательно развеивая тишину нового мира. Я поднимаю взгляд, и над садом, поднимаясь в вышину, проносятся быстрокрылые ласточки.

Дорожка из голубоватого с желтыми прожилками камня послушно тянется вслед за мной, когда я шагаю по зеленой траве сада вниз по склону, а беззаботные кузнечики сопровождают мой путь. Здесь подходящее место. Я плету, работая с тканью сна, и спустя какое-то время, рядом со мной уже стоит деревянная беседка округлой формы с куполообразной высокой крышей. Изящная резьба на ее белоснежных боках – как последний штрих, и я снова пускаюсь в короткий путь, чтобы, минуя небольшую виноградную посадку, оказаться у озера. В лицо веет свежестью и прохладой, а по водной поверхности бежит мелкая рябь от коснувшегося ее, будто в приветствии, легкого и теплого ветерка. Я тянусь мысленно к воде и проникаю в ее прозрачные глубины, наполняя жизнью этот немаленький, в общем-то, водоем. Зеленые склоны гор на противоположном его берегу теряются в дымке, но так даже лучше. Только свет и простор, и никакой полутемной тесноты. Все, что еще нужно – это деревянная пристань, выдающаяся в озеро на десяток метров и небольшой ялик со спущенным парусом и веслами в уключинах, поднятыми на борт.

Ну, вроде бы, и все. Осталось завершить только одно небольшое, но от этого не менее важное дело.

Появившимся в руке ножом я делаю короткий укол и выдавливаю из мизинца каплю крови, прикрываю ее другой ладонью и согреваю своим дыханием. Я плету, вкладывая в растущее создание основы и принципы, с которыми оно будет жить. И главный среди них – это опека и забота о моей подопечной, женщине, что будет здесь жить в своих снах. Я ни секунды не колеблюсь, выбирая будущую форму для Стража, и спустя почти пять минут напряженной работы на моей руке уже восседает белоголовый орел. Закончив плести, пересаживаю его на поручень, которым обнесена пристань и вздыхаю с облегчением, избавившись от его тяжести. Сверкающими на солнце черными глазами птица смотрит на меня и несколько раз наклоняет из стороны в сторону голову.

– Будешь развлекать свою новую хозяйку, – говорю я. – Ну и, может быть, она даже напишет с тебя портрет.

Ощущаю готовность Стража защищать от чего и кого угодно женщину, которая скоро здесь поселится. Я вложил в него достаточно силы, чтобы подарить возможность пусть слабо, но плести. В случае реальной опасности это умение ему пригодится. Однако смотрит он на меня как-то… Пронзительный крик птицы оглушает меня, и от него закладывает уши. Я невольно отшатываюсь и, споткнувшись, чуть не падаю. Пернатый озорник падает с поручня, над самой водой расправляет крылья и, мощно ими взмахивая, поднимается все выше. Мне кажется, или он действительно усмехается, когда оглядывается на меня?

Ярко-зеленые кроны деревьев отливают сочным изумрудом в лучах высокого и теплого солнца, а бесчисленные цветы окутывают меня своими невероятными ароматами, когда я иду сквозь сад. Поднимаюсь по ступеням, в три шага пересекаю террасу и захожу в дом. Нескольких случайно залетевших сюда пчел я выпроваживаю, выталкивая легким сквозняком. Они умудряются сопротивляться и не желают улетать. Наверное, с пятой попытки мне удается избавить от них помещение, да и то лишь хитростью – поманить сладкими ароматами цветущих деревьев. По-моему, они делают вид, что оказываю мне великое одолжение, покидая комнату. Да уж, уничтожить сотню тварей легче, чем заставить слушаться нескольких пчел.

Работа собственного воображения зачастую играет решающую роль при создании или изменении миров. Здесь нет, и не может быть места притворству, скупости в эмоциях и лжи, потому что новый мир – как ребенок, он требует к себе много внимания и много любви, и позже он ответит тем же, только многократно сильнее. Новый мир, новый сон с готовностью встречает каждое изменение и принимает его, как должное. Он словно следит, как мне иногда кажется, за Плетущим, его создающим. И чем больше теплоты вкладывает в него человек, тем приятнее, уютнее и лучше во всех отношениях будет в нем находиться.

Три объемных пластиковых пакета с вещами Григория, что я собрал по всей квартире, лежат там, где я их и оставил. Сколько уже прошло времени? Не уверен, но, судя по моим внутренним ощущениям, не меньше полутора часов с тех пор, как я оказался во сне женщины.

Взяв сперва один из пакетов и спиннинг, я покидаю дом. На этот раз мой путь лежит в противоположную сторону – вверх по склону холма, на котором стоит новый дом. Зеленая трава здесь сменяется гравием и щебнем, что шуршит, убегая из-под ног. Спустя почти десять минут, я решаю, что хватит, и останавливаюсь. Где-то вверху раздается пронзительный крик, и я поднимаю голову. Птица-Страж высоко кружит надо мной, и я чувствую ее интерес.

Ничто больше в этом мире сейчас не требует моего внимания. Ни на что не направлено и части моего сознания. Все уже построено, выращено и создано задуманным мной образом. Все мои внутренние ресурсы свободны и готовы быть задействованными. Именно поэтому работа, которую я начинаю, протекает довольно быстро. Всего через четверть часа предо мной уже находится самый настоящий небольшой подземный бункер с толстыми бетонными стенами и массивной железной дверью, по которой и можно определить, что здесь вообще что-то есть, хотя саму дверь снизу, от дома, видно быть не должно. Не видно и бетонную крышу бункера, потому что она покрыта землей, на которой уже лежит слой гравия.

Дверь отчаянно скрипит, когда я тяну ее на себя и невольно морщусь от противного звука. Тусклая… нет, пусть будет яркая, лампа уже горит внутри. Сырой холод и запах бетона, будто я оказался на стройке. Небольшое помещение внутри – всего пять на пять метров, но и этого слишком много. Спиннинг, что я сжимаю в руке, занимает место в углу, а объемный пакет черного цвета – рядом с ним. Ну вот, остается перенести сюда оставшиеся мешки. Минут за двадцать я справляюсь с этой задачей, к которой, судя по всему, потерял всякий интерес орел. Мне с трудом удается разглядеть едва заметную точку в небе, в которую он превратился, поднявшись так высоко. Я несколько раз проворачиваю ключ, и замок в двери сухо щелкает, запирая путь в бункер, в котором спрятаны все мысли и воспоминания о любимом муже той, что замерла сейчас в безвременье у окна крохотной кухни в своей квартире. Пройдет время, когда она не просто свыкнется со смертью своего мужа, но и примет ее. «Достав» банку с желтой краской и кисть, пишу на двери, роняя на землю тягучие капли: «Ключи у меня. Максим».

Я верю, что наступит момент, и женщина сможет жить со своими воспоминаниями не только наяву, но и во сне. Я надеюсь, что этот момент наступит скоро. По сути, он наступит тогда, когда она сможет добраться сюда, минуя подъем и ту асфальтированную дорогу, что я сейчас прокладываю примерно на середине пути между ее новым домом и этим бункером. Невысокие черно-белые отбойники огораживают ее, но перешагнуть через них – дело секундное и не стоящее лишний раз упоминания. Эта двухполосная трасса станет для моей подопечной дорогой, путем новых открытий и возможностей, ведущих только туда, куда захочет она сама. Может быть, она найдет здесь то, чего ей так не хватает. Может быть, она здесь встретит кого-то. Может быть, она решится сесть в одну из машин, что наверняка будут здесь ездить. Может быть…

Только шорох осыпающихся из-под ног камней сопровождает мой обратный путь туда, где меня ждет удивительная женщина, чьей силы хватило не просто выстоять против твари, но и фактически уничтожить ее. Ну, а я, в свою очередь, совершил все, чтобы сделать ее жизнь безопасной, по крайней мере, во сне.

Несколько секунд я гляжу в окно, где в лохматых и сердито клубящихся темных тучах кривой, угловатой и ветвистой плетью, перечеркнувшей полнеба, застыла вспышка молнии. Замершие в воздухе капли дождя даже отражают ее свет, по-своему красиво сверкая.

Я встаю туда, где был в тот миг, когда женщина отвернулась, и, вздохнув, отпускаю время. Несмотря на свет лампы, вспышка молнии ослепляет, а спустя несколько секунд угрожающие раскаты грома разрывают эфир, с каждым мгновением становясь все сильнее. И когда кажется, что мир сейчас треснет и расколется на сотни и тысячи осколков от этого невероятного грохота, все стихает, и остается только шум дождя за окном.

Плечи женщины, стоящей ко мне спиной, вздрагивают в беззвучном плаче, а я так и не двигаюсь. В такие моменты я особенно сильно сожалею о том, что нельзя так же легко плести человеческие настроение, чувства и эмоции, как ткань сна, и мне ничего не остается, кроме как терпеливо ждать, пока моя подопечная не успокоится. Я «достаю» стакан с водой и протягиваю ей.

– Выпейте.

Она оборачивается на звук моего голоса и несколько секунд смотрит невидяще, все еще утопая в своей скорби. Наконец, ее взгляд фокусируется на мне и опускается на стакан, что я держу в вытянутой руке.

– Спасибо, – она делает несколько глотков.

– На здоровье, – негромко отвечаю я.

Ее глаза сухи, что, в общем-то, неудивительно, потому что обычные люди плачут во сне без слез. Они останавливаются на мне, излучая какое-то вялое не то удивление, не то недоумение.

– Кто ты? – спрашивает она наконец.

– Меня зовут Максим, – отвечаю я.

– Ты не племянник Тимофеевых, – роняет женщина тускло, – его зовут иначе. Кто ты?

Она больше не плачет, хотя продолжает вытирать носовым платком сухие глаза.

– Просто человек, – отвечаю спокойно, не отводя глаз.

– Зачем ты пришел? – новые нотки появляются в ее голосе, и они мне совсем не нравятся – слишком много в них надрыва.

Не смотря на все мои усилия по нейтрализации воспоминаний о ее покойном муже, я чувствую, как женщина продолжает испытывать колоссальную душевную боль. Ее страдания настолько сильны, что их отголоски липкими щупальцами проникают в мое сознание. Нет, что-то здесь не так. Если я и забыл какую-то мелочь или просто проглядел, она не может содержать в себе столько ярких воспоминаний и мыслей о муже. Определенно, это – вещь, которая сейчас на ней. Может быть, что-то из одежды или же это – сережки… Я мысленно хлопаю себя по лбу, когда до меня, наконец, доходит, в чем дело.

– Я хочу помочь вам, – негромко говорю я, делаю шаг и протягиваю руки в недвусмысленном жесте.

На счастье, моя подопечная, понимает его правильно и вкладывает свои ладони в мои. Они теплые на ощупь.

– Все будет хорошо, – я успеваю бросить короткий взгляд на ее правую ладонь, чтобы убедиться, что обручальное кольцо находится там, где и положено, на безымянном пальце. Оно самое обычное, без украшений и драгоценных камней. Признаться, сперва я хотел просто снять его, но женщина слишком часто касается его пальцами левой руки, поэтому решение остается одно. Время послушно замирает, и я меняю ее кольцо на то, что «воспроизвожу» сам. Срок его жизни – эта ночь. Назавтра, когда женщина уснет и попадет в свой новый сон, где ничто не будет напоминать ей о своем горе, его уже не будет.

– Конечно, все будет хорошо, – произносит она, когда я более не сдерживаю время.

– Я хочу вам кое-что показать, – отпустив ее руки, я жестом приглашаю в соседнюю комнату.

– И что же это, интересно? – намек на улыбку мелькает на лице женщины, а я более не ощущаю тех эмоций, что еще минуту назад владели ей.

Оглядываясь, прохожу в комнату, жду, когда она появится на пороге, а потом указываю рукой на дверной проем в стене старой гостиной, из которого льется солнечный свет.

– Что это? – удивляется она, округлив глаза, и невольно вздрагивает, когда за темными окнами крошечной кухни сначала вспыхивает, а потом раскатами взрывается гром.

Я ничего не отвечаю, стараясь лишь никак не спугнуть ее в этот ответственный момент.

– Знаешь, – роняет она, направляясь к дверному проему, за которым ее ждет новый дом, – мне все еще интересно, кто ты такой и откуда узнал, где я живу. Но за яблоки, конечно, большое тебе спасибо.

С ничего не значащей улыбкой киваю ей в ответ, а сам радуюсь про себя тому, какая разительная перемена произошла с ней. Я первым шагаю в новое помещение и оглядываюсь на женщину, которая после короткой заминки следует за мной.

– Как хорошо, – восхищенно оглядываясь, выдыхает она. – Что это?

– Вам нравится? – спрашиваю я.

– Очень! – с чувством отвечает моя подопечная и прижимает руки к груди. – Где мы? Что это за место?

– Если захотите, оно станет вашим новым домом.

– Как удивительно… – ее взгляд скользит по стенам, ковру под ногами, кровати под балдахином и, наконец, останавливается на полностью застекленной прозрачной стене, за которой открывается потрясающий вид на цветущие в саду деревья и сверкающие в лучах высокого солнца далекие снежные шапки.

– Как красиво! – она переводит на меня взгляд, и я вижу, как ее серые глаза приобретают какой-то зеленоватый оттенок, становясь ярче и живее. – И ты говоришь, я смогу здесь жить? Но чей это дом? Он просто не может оказаться бесхозным!

Ничего не отвечая, предоставляю возможность ей самой исследовать жилище, тем более что моя подопечная особо и не ждет ответа, а пытается заглянуть туда, где в соседнее помещение ведет высокая арка дверного проема. Мне приходится пройти в него, чтобы женщина последовала за мной. Она лишь скользит взглядом по немногочисленной мебели, застекленной стене и сразу прикипает вниманием к столику для рисования. Оглядывается на меня.

– Пожалуйста, – киваю ей, понимая, что сама она с места не двинется.

Несколько минут моя подопечная исследует его, перебирая краски, бумагу для рисования, проверяя содержимое всех выдвижных ящиков, оглядывая со всех сторон мольберт, берет его в руки и даже старается правильно держать его. Наконец, она с глубоким вздохом отходит от столика и снова оглядывает помещение.

– Я всегда хотела научиться рисовать, – произносит она тихо.

– У вас будет такая возможность.

– Но я так и не узнала, кому принадлежит этот чудесный дом, – женщина хмурится.

– С этого момента его хозяйкой являетесь вы, – говорю я.

– Но так не бывает… – начинает она возражать, а я мягко ее перебиваю.

– Может. Примите этот факт, как данность. Этот дом ваш, и вы можете делать здесь все, что вам только в голову придет: пишите картины, пойте, танцуйте, читайте книги, гуляйте.

– Я так не могу, – неожиданно следует ответ. – Я не могу принять в подарок такой шикарный дом.

Сказала, как отрезала. Удивительная женщина! Достойный человек, и я рад, что с ней познакомился.

– Хорошо, – киваю я, – тогда мы вернемся обратно.

– Куда? – моргает она.

– В старую квартиру, – уточняю и ожидаю, когда же она наконец поймет.

– В старую квартиру? – крайне удивленно спрашивает женщина.

– Да.

Ее взгляд затуманивается и неуловимо меняется. Она еще раз оглядывается, будто не понимая, как здесь оказалась.

– Где я? – тихо шепчет она, и ее глаза настороженно останавливаются на мне.

– Вы спите, – спокойно отвечаю я. – И все, что вы сейчас видите вокруг себя, не более чем сон. Ваш сон.

– Не более чем сон… – повторяет она и спрашивает с оттенком удивления, – Но если это мой сон, то что же в нем делаешь ты? Кто ты?

– Я человек, который вам снится. Так бывает, – уклончиво отвечаю ей.

– Ничего не понимаю, – женщина качает головой.

– На самом деле, не так уж и важно, кто я такой, – как можно мягче, чтобы не позволить ей испугаться, говорю я.

– А что важно?

– Важно только то, что я хочу помочь вам.

– Помочь? Мне? – она выделяет каждое слово.

– Да, – киваю, – Я хочу подарить вам этот дом, а вы почему-то отказываетесь принять его в подарок.

Робкая улыбка касается ее губ.

– Это слишком много для обычного подарка.

– Не спорю, – соглашаюсь с ней. – А если этот подарок от чистого сердца, и абсолютно ни к чему не обязывает? Ведь это сон, и здесь нет места деньгам и другим материальным ценностям.

– Я не думала об этом и не рассматривала под таким углом, – она задумчиво оглядывается, словно по-новому оценивая окружающее. – Но даже во сне, как мне кажется, для всего есть своя цена.

– Снова соглашусь с вами, – киваю я, – но в таком случае вы должны понимать, что существует разница в ценностях между явью и сном.

– Наверное, это так.

– В нашем случае ценность этого дома лично для меня составляет сущий пустяк по сравнению с тем, что он значит для вас.

– Ценность?

– Да.

– А цена?

– Мне он не стоил ни копейки.

– Ты же сам сказал, что деньги…

– Деньги бесполезны во сне, – в очередной раз киваю, – но я выразился образно, чтобы вы поняли, что этот дом не стоил мне ничего, кроме времени.

– Времени?

– Я уже сказал, что это сущий пустяк.

В комнате повисает тишина. Женщина обдумывает мои слова и что-то пытается для себя решить. Это правильно, и это хорошо, потому что только настоящий человек, что-то беря, старается что-то и отдать. А те, кто только берут, со временем превращаются в бездонную яму, как в переносном, так и в прямом смысле. Незаполняемая яма бесконечных потребностей и желаний, как правило, со временем превращается в обычную, компостную.

– Хорошо, – наконец негромко говорит моя подопечная, – допустим, я готова принять от тебя этот дом в подарок. Что дальше?

– Ничего, – и улыбаюсь, – от вас не требуется ничего подписывать, тем более своей кровью, как вы наверняка могли подумать. Живите здесь и делайте все, что хотите. Радуйтесь жизни.

– Хорошо, – повторяет она, но на этот раз уже более твердо, – я согласна, но с одним условием.

– Каким? – мне действительно любопытно, что она могла придумать.

– Ты также примешь от меня подарок.

С интересом жду продолжения, потому что вижу, как она пытается, видимо, придумать, что же подарить мне взамен.

– Вот, – она тянется к шее и спустя несколько секунд протягивает мне сережки, которые так удивили меня своей изящной красотой, едва только я их увидел. – Это мой подарок.

– Не уверен, что могу принять его, – в некотором замешательстве отвечаю я, удивленный столь щедрым даром.

– Они на самом деле имеют для меня большую ценность, – моя подопечная неправильно меня понимает. – Они, конечно, золотые, но мне их подарила Лиза, когда они с детьми приезжали ко мне в гости два года назад.

– Я не приму их, – качаю головой.

– Но мне больше нечего тебе предложить, – она расстроено пожимает плечами.

Решение приходит неожиданно и кажется мне вполне достойным.

– Сейчас – нечего, – киваю я.

– О чем ты?

– Давайте договоримся о следующем. Вы подарите мне одну из своих будущих картин.

– Картин? – задумчиво повторяет она.

– Да, вы же хотели научиться рисовать, – напоминаю ей. – Теперь у вас появилась такая возможность.

Задумавшись над моим предложением, женщина отвечает не сразу.

– Решено, – говорит она, – я подарю тебе свою картину.

– Значит, мы договорились?

– Договорились.

– Вот и хорошо. В таком случае предлагаю вам осмотреть не только дом, но и выйти на улицу.

– Туда? – она удивленно кивает на сад за стеной.

– Именно.

– С большим удовольствием, – улыбка ей очень идет.

– Кухня находится там, – показываю рукой.

– Я уже поняла, – женщина не двигается с места, продолжая смотреть на меня. – Но сперва я хочу кое-что знать.

– Готов ответить на ваши вопросы.

– Кто ты? – она уже не улыбается, хотя в общем ее настроение не меняется.

– Я вам сказал уже, что я тот, кто хочет вам помочь.

– Это я слышала, но почему? Почему ты помогаешь именно мне? – спрашивает она. – Неужели на свете мало людей, которые нуждаются в помощи больше, чем я?

– Может быть, вы удивитесь, но сейчас вы выразились крайне точно. На свете действительно не так уж много людей, нуждающихся в помощи хотя бы так же, как вы.

– Но почему? Я не чувствую, что мне грозит какая-то беда. К тому же, этот дом… – она делает широкий жест рукой.

– Подумайте о том, – говорю ей, – что вы уже получили необходимую помощь и поэтому чувствуете себя так спокойно и уверенно. А этот дом – лишь часть ее, этой помощи.

– Почему же я ничего не помню? Что же со мной такого произошло, если я так остро нуждалась в помощи? Постой… – мне кажется, будто от волнения она перестает дышать. – Я… Я, что, умерла?

– Вы не умерли, – серьезно отвечаю я, – хотя были очень близки к этому.

– Даже так?

– Даже так.

– Ты расскажешь мне, что случилось?

– Обязательно, – киваю ей, – но не сейчас.

– Когда же? Мне жутко интересно знать.

– Не сомневаюсь, – и добавляю, – Когда настанет время рассказов, вы обязательно услышите самую полную версию.

– Обещаешь?

– Да, но только если вы сами все не вспомните.

– Это возможно?

– Более чем.

– В таком случае я постараюсь.

– Вот и хорошо. А теперь пойдемте на улицу.

Честно говоря, я совсем не ожидал такого жгучего интереса и такого количества вопросов с ее стороны. Как правило, после обработки сознания люди какое-то время приходят в себя, и я, чего уж таить, собирался воспользоваться временной рассеянностью своей подопечной, показать дом, сад и покинуть этот сон. Но все пошло совсем не так. Она оказалась очень сильным человеком, в первую очередь, духом. Но время идет. Я и так провел в этом сне уже не меньше двух часов. Хотя нужно признать, что оно того стоило.

Свежий воздух, напоенный ароматами трав и цветов, врывается в помещение, едва только женщина открывает дверь на террасу. Разноцветные бабочки ну и, конечно же, пчелы – куда без них – влетают вместе с теплым сквозняком. Моя подопечная громко ойкает и отшатывается.

– Не бойтесь, – успокаиваю ее, – пчелы вас не тронут.

– Да?

– Да. В этом доме и в его окрестностях вы можете чувствовать себя спокойно. Ничто и никто не сможет навредить вам или как-то обидеть.

– Спасибо, – она грустно вздыхает. – Полагаю, за это нужно благодарить тебя?

– Вас что-то тревожит?

Она снова вздыхает:

– Только одно. Очень грустно, что это всего лишь сон, который скоро закончится. Я совсем забыла об этом, когда согласилась подарить тебе картину, ведь я не успею научиться рисовать за такое короткое время.

– Вы ошибаетесь, – отвечаю я. – Этот сон никуда от вас не денется. Этот дом, этот сад и вся долина будут ждать вас каждую ночь, чтобы подарить вам свое тепло и защиту. А чтобы заснув, попасть именно сюда, вы перед сном должны просто мысленно представить себе это место.

– Так просто?

– Это действительно кажется довольно просто, – и поправляюсь, видя новые вопросы в ее глазах, – и на самом деле – очень просто. Теперь выходите на террасу.

Она замирает на пороге, оглядываясь с восхищением. Мне передаются ее чувства, и я с удовлетворением отмечаю, что не зря старался, создавая для нее этот крохотный мир, спокойный и безопасный. Моя подопечная действительно счастлива находиться здесь.

– Как красиво, – едва слышно шепчет она и оборачивается ко мне. – Здесь живет еще кто-нибудь?

– Нет. Никого, кроме вас, здесь нет.

Легкая грусть невесомой дымкой касается меня.

– Однако, – добавляю я, – это не значит, что никто не сможет составить вам компанию.

– Интересно, – смотрит на меня с вопросом.

Где-то над нами раздается пронзительный и ясный крик, когда орел отвечает на мой мысленный призыв.

– Что это? – женщина глядит вверх, прикрывая глаза ладонью.

– Сейчас увидите.

В том месте, где мы стоим, нам хорошо видно, как крохотная точка в небе стремительно увеличивается – птица камнем падает вниз. Моя подопечная испуганно восклицает и всплескивает руками, но с места так и не двигается, продолжая наблюдать за орлом.

– Это птица, – роняет она негромко.

– Это орел, – киваю ей.

Тем временем Страж, опустившись достаточно низко, красиво расправляет свои мощные крылья, гася сумасшедшую скорость. Еще какое-то время мы наблюдаем за тем, как орел совершает круг над домом. Наконец он опускается еще ниже и, несколько раз громко хлопнув крыльями, опускается на перила террасы совсем близко от нас.

– Ой! – сдавленно восклицает женщина. – Какой он большой!

– Не бойтесь. Он друг вам.

– Друг? – не понимает она, – Что это значит?

– Это значит, – отвечаю ей, – что он будет заботиться о вашей безопасности.

– Этот орел? – удивленный взгляд и вскинутые брови.

– Именно так. Вас что-то смущает?

– Ну… Нет, вообще-то, – недоумевает она, – Просто я никогда раньше не имела дело с такими большими птицами и не знаю, чем кормить и как за ним ухаживать. А он не кусается? То есть, я хотела сказать, он меня не клюнет?

– Нет, он вас не тронет, – мне удается сдержать улыбку. – А кормить его вы сможете любыми продуктами из вашего холодильника на кухне.

Я умалчиваю тот факт, что птица-Страж, помимо обеспечения безопасности, будет еще и поддерживать запас тех продуктов, что есть на кухне, как впрочем, и запас красок, бумаги и всего остального, что будет расходоваться. Это одна из возможностей, что я наделил и обязал выполнять Стража при его создании.

– Хотя его вовсе не нужно кормить – он сам вполне способен обеспечить себя пищей, – добавляю я, – но думаю, он не будет против, если вы его угостите, особенно от мясом.

– Я обязательно так и сделаю, – женщина не отрывает от птицы заинтересованного и даже восхищенного взгляда. – Какой же он красивый.

А орел в ответ глядит на нее, временами бросая взгляды и на меня. Он знакомится с той, которую создан защищать.

– Можно? – она оборачивается ко мне с немым вопросом.

– Думаю, он не будет против, – отвечаю женщине.

Она делает шаг, вплотную приблизившись к крылатому хищнику, неотрывно за ней следящим.

– Привет, – слышу ее тихий голос. – Не возражаешь, если я тебя поглажу?

Естественно, орел ничего ей не отвечает. Он только поворачивает голову в сторону, являя взору гордый профиль. Моя подопечная несмело тянет руку и слегка касается кончиками пальцев перьев. Она шепчет ему что-то доброе и ласковое, а Страж даже не шелохнется, получая от нее ласку. Орел ведет себя пристойно и не пытается повторить свою шутку, когда там, на пристани, так неожиданно крикнул мне в лицо, что я едва не упал. Похоже, что эти двое нашли общий язык и смогут поддерживать зародившиеся между ними теплые отношения и дальше.

Ну вот, кажется и все. Мне пора. Думаю, сейчас самое подходящее время уйти.

– Скажи, Максим, – поворачивается ко мне женщина, продолжая, впрочем, уже смело гладить и ерошить перья орла, – как я смогу найти тебя?

– Пожалуй, никак, – честно отвечаю ей. – Я сам навещу вас в самое ближайшее время.

– Ну что же, – похоже, она лучше, чем я рассчитывал, понимает и принимает все то, что с ней случилось, по крайней мере, из того, что может помнить, – с нетерпением буду ждать твоего следующего визита.

– Нетерпение будет взаимным, – возвращаю ей улыбку.

– Ты говоришь, здесь есть озеро?

– Садовая дорожка укажет вам путь.

– До свидания?

– До встречи, – киваю в ответ и наблюдаю, как она спускается с террасы по ступеням и, в последний раз оглянувшись, идет по дорожке из синеватого с желтыми прожилками камня. Бросив на меня короткий взгляд, орел отталкивается от перил и в несколько взмахов долетает до виднеющейся из-за зеленых деревьев куполообразной крыши беседки.

Все, что нужно сказать, сказано, и все, что нужно было сделать, сделано. Все остальное может оказаться лишним и неуместным.

Я спускаюсь по ступеням террасы, огибаю дом и начинаю подъем вверх по склону холма. Обручальное кольцо, что так нестерпимо и болезненно обжигает мою ладонь, в которой его сжимаю, должно занять свое место в подземном бункере спрятанных воспоминаний. Придется еще совсем немного потерпеть то тоскливое отчаяние, что исходит от кусочка металла. Но это сущий пустяк, по сравнению с проделанной работой, которую я обязательно буду анализировать и «разбирать по полочкам». Но только не сейчас и не здесь.

Добравшись до дороги, что я здесь проложил, несколько минут стою у отбойника в ожидании, пока не проедет несколько автомобилей. Первый из них белого цвета. На его капоте я успеваю разглядеть название одного из известных в Киеве агентств недвижимости. Второй автомобиль – небольшой микроавтобус, на борту которого серебристыми буквами написано название аэропорта, что находится под Киевом. Ну а третье авто радует меня, пожалуй, больше всего – оно желтого цвета, и по его бокам бегут черно-белые «шашечки», а город, к которому оно принадлежит, называется Ванкувер – так на нем написано.

Уже спрятав кольцо в бункере, окидываю взглядом виднеющиеся внизу деревья, крышу дома темно-красного цвета и далекие горы. Водная гладь озера сверкает и блестит, отражая солнечные лучи. Сможет ли моя подопечная вспомнить во сне все то, что связано с ее мужем? Сможет ли она найти бункер и открыть его дверь? Сможет ли она справиться с тем, что будет ждать ее внутри? На все эти вопросы есть только один ответ, и звучит он, как «да». Все упирается только во время. Да и вообще, если моя подопечная сможет пересечь дорогу новых возможностей, значит, она окажется уже достаточно подготовленной. А сейчас не стоит думать об этом слишком настойчиво.

Перед тем, как покинуть этот сон, я мысленно тянусь к птице-Стражу и спустя несколько мгновений оглядываюсь вокруг уже его глазами. С того места, где он сейчас находится, я прекрасно вижу женщину – она, мечтательно что-то напевая, неспешно шагает босиком по деревянной пристани и глядит вдаль, туда, где к водной глади опускаются зеленые склоны высоких гор. Она останавливается и прекращает пение. Стоит так неподвижно несколько секунд, а потом тихое «спасибо» срывается с ее губ. Счастливая улыбка, тронувшая ее уста, служит для меня лучшей наградой.

Я просыпаюсь легко и спокойно и какое-то время просто гляжу вверх, туда, где в ночной темени прячется потолок. Я уже почти привык к незнакомым запахам этой квартиры, и они более не вызывают у меня ощущения чуждости. Жилище, ставшее мне на время домом, радует тишиной и покоем. Ночное безмолвие нарушает только появившийся звук работающего двигателя. На потолок заползают белые росчерки света. Они исчезают, а вслед за этим наступает тишина, когда приехавший глушит мотор. Хлопок двери и короткий «бип» включаемой сигнализации – вот и все звуки.

Я включаю торшер. Его свет выхватывает из ночного мрака мебель, телевизор, стены и окно, наполовину занавешенное шторами. Проверяю, есть ли пропущенные звонки или сообщения. Ничего. Часы показывают без четверти полночь. Легкая усталость все же присутствует, хотя физически я чувствую себя отдохнувшим.

Одевшись, выхожу на балкон покурить. Честно говоря, непривычно внимать тому безмолвию, что царит вокруг: никто не горланит песни под балконом, не слышно громких и щедро разбавленных матом разговоров, не лают бездомные собаки, не надрывается автомобильная сигнализация. Отсутствие всех этих привычных для Киева звуков кажется странным, но однозначно приятным. Во дворе горит всего один фонарь, в свете которого я вижу, как из подъезда выходит мужчина. Один из автомобилей встречает его двойной беззвучной вспышкой фар. Водитель садится в авто, заводит двигатель, и машина, шурша покрышками, уезжает.

Начинается снег. Робкие белые снежинки, словно опасаясь, летят к земле, и ни одно, даже самое слабое дуновение ветра, не тревожит их полет. Снегопад быстро усиливается, и спустя всего несколько минут редкие огни в окнах дома напротив исчезают, потонув в белесой мгле. С неба падают уже настоящие снежные лапти, на глазах одевая во все белое припаркованные во дворе автомобили, голые ветви деревьев. От пока еще тающего снега темный асфальт становится еще темнее. Он уже влажно блестит в свете единственного фонаря, который, словно маяк, указывает путь случайным прохожим. Поднимается ветер. Он закручивает снежинки в причудливом танце, бросается ими, подхватывает и снова кружит. Еще какое-то время я заворожено наблюдаю за этой красотой, а потом я захожу в квартиру, покинув балкон.

Звонок сотового на журнальном столике застает меня врасплох. «Миша» – высвечивается на дисплее.

– Наконец-то, – негромко говорю себе под нос, испытывая огромное облегчение, но оно тут же испаряется, едва слышу в трубке незнакомый голос.

– Алло, – произносит он. – Доброе утро.

– Алло, – отвечаю я, и от нехорошего предчувствия у меня холодеют ладони. – Кто это?

– Меня зовут Паша, – представляется незнакомец, – я брат Миши.

– Паша? – переспрашиваю я, сразу не узнав его. – Привет, Паша. Это я, Максим. А где Миша?

– Так ты тот самый Максим? – он игнорирует мой вопрос. – Наш сосед из Южного?

– Да, Паша, это я, – брат Миши младше его на три года, и когда в последний раз я его видел, он учился в седьмом классе, и в моей памяти остался веселым и смешливым мальчишкой. – Где Миша?

Мой собеседник молчит, и от этого его безмолвия я окончательно укрепляюсь в мысли, что случилось что-то недоброе.

– Он… – Паша прокашливается, – он в больнице.

– Что с ним? – спрашиваю я.

– Не знаю, – следует ответ.

– Ты видел его?

– Конечно, я и вызвал скорую.

– Что с ним? – снова повторяю вопрос.

– Говорю же, не знаю.

– Что говорят врачи? – задавливаю в себе растущее раздражение.

– Они ничего не говорят, потому что не знают, что с братом, – он повышает голос. – Никто ничего не знает!

– Ладно, ладно, – делаю глубокий вдох, – Хорошо, давай сначала.

– Да, – уже гораздо спокойнее отвечает мой собеседник.

– Врачи поставили Мише какой-нибудь диагноз?

– Они просто сказали нам с родителями, что он пребывает в коме.

– В коме?

– Да.

– Расскажи, пожалуйста, все по порядку: когда это случилось, кто его нашел…

– Он просто не проснулся утром, – перебивает меня Паша. – У себя дома Миша затеял ремонт, поэтому сейчас живет у меня. Утром, когда я уходил на работу, увидел, что его вещи и обувь на месте. Зашел в комнату, где он спал, и увидел, что Миша спит. Я попытался его разбудить, но он никак не реагировал. К тому же…

– Что? – спрашиваю я, когда пауза слишком затягивается.

– Я вообще подумал, что он умер – такого цвета стала его кожа. А пульс… Я не сразу смог его нащупать… Потом я вызвал Скорую Помощь. Они приехали и забрали его в больницу. Я позвонил родителям. Сейчас Миша лежит под капельницей, а врачи говорят только, что он в коме, и как вывести из нее, не знают. Говорят, вызвали какого-то специалиста, не знаю откуда. И теперь мы все ждем, когда он прилетит. Я вообще только что домой вернулся – все это время был в больнице вместе с родителями. Случайно наткнулся на его сотовый, а здесь куча неотвеченных звонков: от тебя и от какого-то Семена.

– Плохо, – вырывается у меня.

– Очень плохо, – устало повторяет Паша. – В больнице сказали, что тот специалист, о котором я говорил, прибудет только через два дня. А пока брат лежит под капельницей… А ты почему звонил ему?

– Уже неважно, – отвечаю я мрачно, невольно радуясь только тому, что оставил в телефоне Киевскую сим-карту, иначе о случившейся с Мишей беде не узнал бы.

Мы с Пашей молчим какое-то время, потом он нарушает молчание.

– Такие новости.

– Ясно. Паша, держи меня в курсе насчет состояния Миши.

– Хорошо, – соглашается он. – Его телефон будет у меня.

– Я еще позвоню. До связи.

– Пока, – прощается со мной Паша.

Я жму кнопку отбоя чересчур сильно. Вскакиваю с кровати и принимаюсь мерить комнату шагами. Проклятье! Что это все значит?! Что случилось с Мишей?!

Без сомнений, его нынешнее состояние связано с событиями прошлой ночи. Образ женщины с горящей на ее лбу «единицей», испуганное лицо Старика, яростное пламя, охватившее, поднятый Мишей частокол, снова образ женщины, но уже погибшей от ужасных ран, смятение Миши, когда у него не получалось плести, непонятное выражение на лице Семена, оказавшегося вовсе не Семеном, вспышки молний в тучах над джунглями, опасные и страшные твари, – все это с огромной скоростью мелькает перед мысленным взором. Что же я пропустил? Как вышло так, что с Мишей случилась беда? Он же все время был на виду! Или нет? Я помню, как заставил его покинуть сон, и он, естественно, отошел назад, за мою спину… Или же это как-то связано с погибшей женщиной, что снилась ему шесть ночей подряд? Значит ли это, что и меня ждет подобная участь? Не о том сейчас нужно думать… О нет, я не боюсь! В данный можно описать совсем другим словом – бешенство! Сказать, что я зол, все равно, что ничего не сказать. Меня обуревает самая настоящая ярость, в первую очередь, потому что враг, который остается невидимым и неузнанным, все еще не найден, а я даже представления не имею, в каком направлении нужно его искать. Вариант номер один – это Старик. Каким бы слабым и немощным он не казался, я сделаю все, чтобы найти его, потому что вторая подходящая кандидатура, псевдо-Семен, погибла на моих глазах. Значит, буду искать Старика, и на этот раз он не отделается ложью и двусмысленными фразами. Я смогу заставить его говорить. Ни на миг я в этом не сомневаюсь. Но сначала попытаюсь найти друга в мире снов. Если он в коме, может случиться так, что я смогу обнаружить его сознание. Никогда раньше не сталкивался с подобным, но это не имеет значения.

Без всякой надежды пытаюсь дозвониться в который раз Марине Яковлевне. Длинные гудки звучат сухо и надменно, и я в большом раздражении едва сдерживаюсь, чтобы не швырнуть телефон на пол.

Ладно.

Я ложусь в постель, уже зная, что буду делать. Табич Миши должен привести меня к нему, где бы он не находился в мире снов. Если только его сознание, его разум все еще живы. Но об этом лучше не думать. Я обязательно найду своего друга, я верю в это.

Уже находясь на самой грани сна и бодрствования, когда разум перестает ощущать собственное тело и когда сон становится реальностью, я внезапно чувствую, как что-то или кто-то подхватывает мое сознание, не давая ему собраться и сосредоточиться. Все происходит очень быстро. Я не успеваю среагировать на чужое вмешательство. Собственные мысли путаются и разбегаются. Все же я успеваю сделать попытку покинуть сон, проснуться, но она ни к чему не приводит. Тьма обрушивается на мое сознание, и глухое беспамятство пожирает его без остатка.

Где я?

Мое сознание, более не влекомое чужой волей, уже не летит сквозь мириады чужих снов, рассыпаясь на сотни и тысячи осколков недоумения, страха и растерянности. Да, я чувствую, что мое перемещение прекратилось, но глаза остаются закрытыми, потому что я просто боюсь разомкнуть веки. Мысли носятся в голове, как сумасшедшие, разбегаясь и отказываясь успокоиться.

Сухой и теплый воздух проникает в легкие, а пыль, что ветер бросает мне в лицо, попадает в нос, отчего помимо воли я захожусь в кашле, но глаза не открываю. Страх настойчиво продолжает удерживать их закрытыми, и для меня нет секрета в его источнике. Я боюсь того, что снова окажусь в кошмаре. Я боюсь, что снова окажусь беспомощным перед его ужасом и жутью. Как в том сне про Рэма. Попытаться уйти? Уйти прямо сейчас? … Уйти и убежать от своего страха?

– Макс, ты в порядке? – чужая рука сжимает плечо.

– Что? – собственный голос кажется чужим.

– Ты в порядке, спрашиваю?

Картинка перед глазами странно плывет и двоится, словно взгляд не может сфокусироваться. Тупая боль сжимает виски, да так сильно, что невольно перехватывает дыхание.

– Что с ним? – этот голос отличается от предыдущего, но, как и первый, принадлежит мужчине.

Неестественная муть постепенно рассеивается, и так же неспешно отступает головная боль. Первое, что я вижу – это чьи-то ноги прямо передо мной. Они обуты в высокие армейские ботинки, в которые заправлены штаны в камуфляжном раскрасе. Мой взгляд скользит выше, фиксируя кобуру с пистолетом, разгрузочный жилет, автомат на ремне, широкие плечи и веснушчатое лицо, под ежиком рыжих волос. Зеленые глаза с тревогой следят за мной, и их обладатель снова обращается ко мне с вопросом:

– Макс, да что с тобой?

Пустота в мыслях и сознании наполняется вдруг радостью узнавания, и я, давясь сухим комом в горле, роняю:

– Семен…

Шорох ссыпающегося щебня за спиной.

– Ого! Что это с нашим Оружейником? – весело спрашивает Клаус, спускаясь с насыпи позади меня.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ

Название книги

Резниченко Максим Геннадиевич

Содержание