Глава 1

Я с трудом разлепил веки и уставился на нелепые обои в цветочек на потолке. Глаза сильно щипало, словно в них песка насыпали, и я снова закрыл их. До меня донесся шум, обычный городской шум – это через приоткрытую форточку. Я настолько отвык от этого звука, что некоторое время просто слушал его. Не открывая глаз, зашарил рукой по тумбочке, сбоку от кровати. Сотовый был там, где я оставил его ночью. Открыть глаза снова получилось гораздо легче. Щурясь и часто моргая, я поглядел на дисплей телефона. Множество неотвеченных звонков и непрочитанных текстовых сообщений. И кто же мне звонил? В списке значились: «Рыжий, Марина Яковлевна, Соня, Миша». Смысл всех сообщений сводился к одному – «перезвони». С чего бы это такой переполох? Позже разберусь. Сперва нужно в себя прийти. Который час вообще? Часы в телефоне показывали половину десятого. Я с трудом встал с кровати и привычно припал на левую ногу. Стоп! Оглядев ее со всех сторон, я так и не нашел ни следа от того огромного синяка, который остался после знакомства с цефалоподом. Все еще сонный, я поплелся в ванную комнату, там умылся, почистил зубы и побрился. Нет, умывание не помогло – спать хотелось страшно. Проковылял на кухню и включил электрический чайник, хотя точно знал, что ни чай, ни кофе мне не помогут. Мне нужен был нормальный сон и отдых. Встав у окна, поглядел на улицу, где, несмотря на календарную осень, стояла самая настоящая зима: трава, деревья, машины, детская площадка во дворе – все было покрыто снегом. Лишь дороги чернели мокрым мерзлым асфальтом. Редкие прохожие были одеты по-зимнему тепло. Единственная радость – это солнце. Спрятавшись за крышу соседнего дома, оно робко оттуда светило. В его лучах искрился снег – значит, на улице был мороз.

Чайник закипел и со щелчком выключился. Я залил кипятком растворимый кофе, который щедро насыпал в чашку. Не люблю его, но искать чай в сумке не было никаких сил. Густой аромат быстрорастворимой бурды моментально заполнил кухню. Взял чашку и пошел в комнату. Где мой билет? Ага, вот он. Во сколько поезд? Вечером. Я размышлял всего секунду, потом снова пошел на кухню, вылил бурую жидкость в раковину, сполоснул чашку и вернулся в комнату. Мне нужен отдых. Мертвый город высосал из меня все силы. Я выставил будильник на сотовом и завалился в остывшую постель. Не будет никаких снов, только отдых. С радостным не то облегчением, не то предвкушением я встретил накрывшее меня вмиг забытье.

Я снова оказался в городе, но уже своем, том самом, где на восьмом этаже жилого дома находилась девушка, Плетущая. Неужели я настолько устал, что оказался не в состоянии контролировать собственные сновидения и вместо того, чтобы погрузиться в пустой сон, переместился сюда? Я начал процесс ухода, но почти сразу остановился. Проверка не должна занять много времени.

Влево и вправо тянулась улица, в низине за ней лежали трамвайные рельсы, а уже за ними – еще одна улица, нечетная сторона этой. Ночной город освещали огни уличных фонарей, да время от времени вверху, в низких тучах, вспыхивали беззвучные молнии. В отдалении появился человек. Я сразу узнал бегуна: спортивная одежда, глубоко надвинутый на лицо капюшон. На этот раз я не пропустил его, а шагнул навстречу и вскинул руку:

– Стой!

Он послушно замер. Я сделал еще шаг и оказался совсем рядом с ним.

– Привет.

В ответ лишь молчание. Я и сам толком не понимал, зачем с ним разговариваю. Он всего лишь часть пейзажа, как дома вокруг. Он иллюзия, тень реального человека, виденного мной наяву.

– Кто ты? – спросил его.

Бегун стоял, не шевелясь. Его лицо скрывала глубокая тень от низко надвинутого козырька кепки и капюшона кофты. Беззвучная молния вспыхнула наверху и на краткий миг выхватила из ночного мрака окружающий пейзаж. Я поднял руки, чтобы открыть лицо бегуна, и в этот миг он заговорил. Знакомый хрипловатый голос, полный мучительной боли, заставил меня задержать дыхание.

– Это все из-за тебя… Чтоб тебя твари сожрали…

В тени капюшона двумя колючими искрами сверкнули злые глаза, и я легко угадал очертания проявившегося, словно на фотобумаге, лица Угрюмого.

– Нашли время разборки устраивать! – вдруг совершенно другим голосом бросил бегун, а потом добавил: – Я не верю тебе. Я устала и хочу домой…

Мое сердце споткнулось, когда я узнал говорящего.

– Катя, – выдавил я вдруг пересохшим горлом. – Катя…

– Давай, мочи их! – Из-под капюшона на меня уже смотрел Семен, скалясь в злой гримасе.

Будто кто-то бередил еще не зажившую рану, вороша и тревожа ее. Слишком недавно все это было и не успело подернуться пеленой забвения. Слишком тяжело и больно оказалось терять друзей. В страхе и смятении я взирал на того, кто так легко менял лица. Бегун поднял руку и сорвал с себя кепку и капюшон. Водопад неестественно светлых в царящем вокруг полумраке волос рассыпался по его плечам. На меня смотрели пронзительные голубые глаза, а упрямый локон все лез и лез прямо в них. Легкая улыбка тронула бледные губы. Я глядел, позабыв дышать, на то, как лицо Сони на глазах стало влажным от текущего по нему пота. У девушки подкосились ноги, и она завалилась на спину. Я успел подхватить ее. Бережно опустил легкое тельце на землю, не в силах поверить, что все это – лишь иллюзия, игра моего собственного воображения, израненного и измученного недавними потерями сознания. А девушка глядела на меня испуганно, она хотела что-то сказать. Какая-то муть застлала мне глаза, и я спешно смахнул с них предательскую влагу.

– Соня… Сонечка… – взял ее голову и уложил себе на колени. – Прости…

Призрак исчез несколько минут назад, а я все сидел на асфальте, не в силах собраться с мыслями. Они, потерянные и тоскливые, метались в голове, лихорадочно сталкиваясь, и пугливо отскакивая друг от друга. Через несколько минут, уже почти полностью успокоившись, я нашел в себе силы подняться на ноги, чтобы отправиться в дальнейший путь. И я отправился, что мне еще оставалось делать? Когда моя цель, высокое, шестнадцатиэтажное здание, оказалось совсем рядом, я пришел в себя окончательно. По крайней мере, я искренне в это верил.

Что-то, слабо звякнув, вылетело из-под ног. Я остановился, нагнулся и в этот раз поднял с асфальта монету. До шестнадцатиэтажного дома оставалось не более полусотни метров. Оно слепыми окнами следило за мной, а беззвучные молнии на краткие мгновенья выхватывали из ночного мрака его высокие стены. Вот и подъезд. Поднялся по ступеням, зашел в парадное и свернул направо, на лестницу. Экономя силы, я не спеша поднимался по ступеням. Пятый этаж. Я резко остановился, потому что дорогу преградили люди, занявшие подъем. Они плотной толпой собрались на лестнице, отрезав путь наверх. Их было не больше десятка… нет, больше – они сгрудились и пролетом выше. С некоторым усилием я вспомнил, что видел их прежде, но где? Их обнаженные торсы были расписаны замысловатыми татуировками, а в руках они сжимали что-то, напоминающее не то колесо от допотопной телеги, не то штурвал морского судна, но со стальным клинком. Люди уставились на меня без эмоций.

– Мне нужно наверх, – обратился я к ним.

– Путь закрыт, – тотчас ответил тот из них, что стоял ко мне ближе всех.

Наконец, я вспомнил, где видел раньше этих людей, хотя от людей у них только внешность. Их привел с собой Старик. Они помогали отражать нападение тварей в сне моего друга, Миши. А оружие, что они держали, называется хатисами. Когда это было? Два дня назад… Да? А кажется, что с тех пор прошла целая вечность. Они твари, но у них был хозяин – тот самый Старик, что так позорно бежал с поля боя. И если здесь были они, значит, и их создатель должен быть где-то неподалеку. Мише снился сон, схожий с моим, в котором тоже присутствовала женщина с цифрами на лбу. Старик со своими тварями появился там, когда у нее на лбу горела «единица». Для той, что снится мне, было еще слишком рано. Неужели Старик привел сюда свои создания, чтобы отразить нападение очередных тварей? Как же не вовремя! Я слишком устал для схватки. Я устал настолько, что не удосужился даже проверить это здание, прежде чем войти в него. Я не «созерцал», иначе был бы готов к встрече с этими аборигенами. Но теперь, несмотря ни на что, их предводитель не уйдет без ответов на мои вопросы. В прошлый раз он объяснил свое появление тем, что хотел защитить душу женщины от демонов, а сам он якобы был шаманом из соседнего селения… Кажется, я начал запутываться в собственных мыслях, поэтому оставил все размышления на потом. Сейчас мне нужно было добраться до Плетущей на восьмом этаже. И найти Старика, хозяина этих человекоподобных тварей, раз уж судьба снова свела нас.

– Что вы делаете здесь? – я спросил того, кто ответил мне на предыдущий вопрос.

– Ждем хозяина, – и добавил: – Путь закрыт.

– Но еще слишком рано. Время еще не пришло, – сказал ему, сам толком не понимая, зачем, ведь твари не способны отступать от приказа, если таковой получили.

Тварь в человеческом облике смотрела мимо меня, но, к моему удивлению, ответила:

– Время пришло, – и снова: – Путь закрыт.

Во мне проснулось глухое раздражение и недовольно заворчало.

– Когда явится ваш хозяин?

– Скоро. Путь закрыт.

– Вы пропустите меня?

– Путь закрыт, – как заведенный повторил воин.

Тупое раздражение переросло в злость, но я сдержался и все также спокойно спросил:

– Почему вы здесь?

– Так велел хозяин. Путь закрыт.

– Откуда вы пришли?

Отвечающий запнулся, но через секунду снова ответил, что путь закрыт.

– Кто вы?

– Защитники. Путь…

– Кого вы защищаете? – я не дал ему закончить.

– Хозяина. Путь закрыт.

– Кто ваш хозяин?

– Человек. Путь закрыт.

Что-то отвлекло меня, и я не сразу понял, что именно. Какой-то гул на грани слышимости, скорее вибрация, совсем рядом. Что-то щипало меня за ногу, я моментально оглянулся, но никого рядом не было. Запоздало до меня дошло, что это что-то не просто щипалось или даже кусалось за ногу в районе бедра, а ощутимо грело ее, почти обжигало. Я спешно засунул руку в карман брюк и вытащил металлический кругляш монеты, которую подобрал на земле недалеко от этого дома. Воины на ступенях подобрались и напряглись от моих резких движениях. Не спеша, сделал несколько шагов назад, сойдя со ступеней и остановившись на неширокой межэтажной площадке. Твари остались стоять на прежнем месте, но внимательно за мной следили. Я оборвал навязчивую вибрацию, ответив на вызов неизвестного. В настороженной тишине лестничных пролетов четко и ясно зазвучал знакомый голос, который мог слышать только я. Выговаривая каждый слог, каждую букву, он отчеканил:

– Сейчас. Разворачивайся и уходи. Не медли. А еще лучше – уходи из этого сна, – короткая заминка. – Верь мне.

Неожиданные слова несли отчетливое и недвусмысленное предостережение. Это дикость! Я в своем сне. В своем! Я здесь хозяин и повелитель! Как мне могут помешать, чем мне могут угрожать эти твари в облике полуголых туземцев? Пусть они мастерски владеют своим оружием, пусть у них будет хоть по десять рук, в каждой из которых будет по хатису, пусть их будет хоть тысяча. Они не в состоянии всерьез угрожать Плетущему.

Тем не менее, после первых же услышанных слов мои ноги, будто лучше меня самого зная, что делать, шагнули назад, нашли ступеньку, ступили на нее, нашли следующую. А воины, неподвижно стоящие на лестнице и отвечавшие на мои вопросы с терпеливым автоматизмом оператора какого-нибудь кол-центра, вдруг все, как один, пришли в движение. Они держали дистанцию и спускались по ступеням вслед за мной. Нас отделяла половина лестничного пролета. Я прервал контакт, не ответив на предупреждение, и воины замерли, вперив в меня свои темные глаза. Жутко. Да что это такое?! Кого я боюсь? Зарождающаяся злость, прогнав усталость, уже не роптала глухо, она требовала выхода, она требовала действий. А внутренний голос, моя интуиция, захлебывающимся от тревоги шепотом настойчиво шипела:

– Убирайся отсюда! Быстро! Убирайся!

Ей ответил голос разума, расчетливого и холодного:

– Это всего лишь твари, и они в моем сне. Я сделаю с ними все, что захочу. И с их хозяином – тоже.

– Глупец! Ты даже не знаешь, сколько их здесь на самом деле! И не будешь ты делать с ними, что захочешь, потому что на восьмом этаже находится Плетущая, которая может пострадать, если ты решишь работать всерьез – ты же не на улице!

Я не мог не признать, что и в самом деле был не готов к бою, потому что элементарно не проверил численность противника, но разве это проблема? Перед тем, как «созерцать», я снова обратился к воинам:

– Для чего здесь должен появиться ваш хозяин?

Я ожидал услышать в ответ что угодно, но на этот раз мне ответила только угрюмая тишина. Ясно услышал, как под чьими-то пальцами заскрипела кожа, которой были обтянуты ручки хатиса. Твари глядели на меня сейчас так, как обычно смотрю на тварей я – в прорез прицельной планки – на мишень. Интуиция уже благим матом орала, заставляя бежать отсюда, как можно дальше и не возвращаться, пока не буду готов. Но разве сейчас я был не готов?

Все пространство перед и надо мной заклубилось чернильной тьмой, когда я огляделся вокруг, «созерцая». Сколько же здесь этих тварей? Я быстро сморгнул, возвращая обычное зрение, а уже через несколько ударов сердца мои руки сжали автомат. Угрожающий нечеловеческий рык из десятка глоток разорвал тишину в клочья, и у меня от него все внутри сжалось в ледяной ком. В следующую секунду толпа воинов вздрогнула – твари пришли в движение. Проклятье! Особо не целясь, я выпустил в них короткую очередь, развернулся и бросился вниз. Перепрыгивая через несколько ступеней сразу, я несся по лестнице, молясь только о том, чтобы уставшие ноги не подвели, а руки цепко держались за перила. Я быстро отогнал мелькнувшую самоубийственную мысль остановиться и принять бой. Твари слишком близко, и они слишком быстры. К тому же, тесно прижатые друг к другу лестничные пролеты дадут возможность нападающим отрезать мне путь к отступлению, если те перелезут через невысокие перила. Топот множества ног за спиной подстегивал куда лучше, чем золотая медаль – олимпийского спортсмена, и я бежал быстро, как только мог. Не было смелости в том, чтобы глупо погибнуть. Но и просто так бежать – тоже не дело. Внезапная мысль, отголосок воспоминаний о недавних событиях, подсказала идею. Почему бы и нет? Мне пришлось сбавить темп бега, потому что больше я не держался за перила. Прямо на ходу из моих рук начали выпадать небольшие предметы, обтянутые плотным полиэтиленом зеленого цвета. Мины-лепестки в свою натуральную, а не в ту, что я использовал против скорпионов, величину, щедро усеяли мой путь. Первый разрыв прогремел практически за спиной, и я едва не споткнулся от неожиданности. Перед глазами мелькнула цифра «два» на стене, на очередной лестничной площадке. Взрывы, больше похожие на громкие хлопки, звучали теперь непрестанно, но криков боли слышно не было, хотя взрыв такой мины отрывает ступню. До первого этажа остался один лестничный пролет. Я проскочил его за секунды и, оказавшись внизу, развернулся, «доставая» Печенег. У меня за спиной стена, слева – выход к лифтовой площадке и дверь парадного, ведущая на улицу, она приоткрыта, но замка на ней никакого нет, что хорошо – не придется с ним возиться, чтобы выбраться наружу. Первые твари появились на лестнице, едва я успел передернуть затвор. Они двигались быстро, но недостаточно, чтобы уклониться от пуль. Я вдавил спусковой крючок, испытав невероятное облегчение – больше не нужно было убегать! Грохот пулеметной очереди оглушительно загремел в замкнутом пространстве лестничного колодца. Злые пули буквально подбросили в воздух первую показавшуюся тварь и отшвырнули ее на стену. Новые воины ни на миг не остановились и с яростью камикадзе полезли под свинцовую смерть. Уши моментально заложило, но я этого не заметил и даже закричал что-то радостно и зло. Тела убитых созданий почти сразу исчезали, но меньше их не становилось. Твари пытались спрыгивать со второго этажа, протиснувшись между перилами, но я убивал их еще в воздухе. Я уже не кричал и старался расходовать боезапас экономнее. Я даже испугался, что пулеметной ленты на двести патронов может не хватить – твари ни на миг не ослабляли безумного натиска. Сколько же их еще? Снова в кармане брюк начала греться и вибрировать монета-табич, вызывая на контакт, но сейчас мне было не до разговоров. Внезапно атака ослабела и окончательно выдохлась – ни одна тварь больше не лезла под огонь. Все? Я всех убил? Сместился на шаг вправо и вперед, и осторожно поглядел вверх. Воины толпились на лестничной площадке второго этажа и совсем не стремились лезть под пули. Что они там делают? Коротко «созерцав», я увидел, как сгустки тьмы надо мной вдруг начали падать вниз. Внезапная догадка бросила меня в холодный пот. Твари пытаются обойти меня с тыла, выбравшись на улицу через проход между лестницей и лифтовой площадкой! Там плевая высота, с которой враги спустятся без проблем, а потом проникнут внутрь через парадную дверь. Я уже не успевал покинуть здание. Что делать? Уйти из сна? Да, нужно уходить. Но меня просто взбесил тот факт, что придется бежать от тварей в своем собственном сне. И я так и не добрался до Плетущей на восьмом этаже. Какая цифра этой ночью должна быть на ее лбу, «тройка» или «четверка»? Не помню. Нет, я не покину свой сон, пока меня совсем не прижмет, а вот количество тварей я еще сокращу.

Быстро шагнув на вторую ступеньку, «достал» гранату, выдернул чеку и швырнул РГО таким образом, чтобы максимально уменьшить риск рикошета, и чтобы она не свалилась обратно. Сразу же бросился к железным дверям подъезда, с двумя такими же железными выгнутыми ручками на каждой из створок. Одна из них была закрыта на верхний и нижний запоры, а вторая, к сожалению, таковых не имела. Я отсчитывал секунды до взрыва и на счет «три» приоткрыл рот. В замкнутом пространстве разрыв оборонительной гранаты прогремел невероятно громко. Зло завизжали осколки. «Достал» тяжеленный лом и вставил его в дверные ручки. Проклятье! Между ними слишком небольшое расстояние, и лом просто не мог удержаться. Он упал на пол. За мгновенье до того, как дверь дернули с обратной стороны, накинул на ручки браслеты наручников и защелкнул их. Успел! Рывки следовали один за другим, а потом в щель между створками полезли чьи-то руки. Беретта в моей ладони несколько раз рявкнула, выплевывая огонь и дымящиеся гильзы. Руки исчезли. Через мгновенье в щель проскользнуло лезвие хатиса, оно наткнулось на цепочку наручников и тут же принялось ее пилить. Ну давай, давай! Вы ее за сто лет не перепилите!

С момента взрыва прошло минимум времени, и я чувствовал, как оно безнадежно утекает, оставляя с каждой секундой все меньше шансов. В моей ладони появился металлический цилиндр шоковой гранаты. Выдернул чеку и бросил гранату в дверной проем, ведущий на лестницу, а за ней – сразу вторую. Спешно отступил за угол, на лифтовую площадку. Бешено вращая глазами, из двери выскочил воин с хатисом в руке и тотчас бросился на меня. Я успел заметить, что он был весь в крови, которая скрыла от взгляда татуировку на его теле. Все произошло слишком быстро. Я не успел поднять даже руку, чтобы встретить его огнем из пистолета. Воин коротко, без замаха, ткнул мне в грудь своим клинком, и я, отпрыгнув в сторону, с трудом ушел от этого удара, хотя на самом деле едва не завалился на бок. Наверное, от неожиданности я потратил на тварь пять или шесть патронов. По инерции воин пробежал еще несколько метров, и в этот миг взорвалась первая шоковая граната. В ушах появился звон, тоскливый и безумно тонкий. Прежде чем за углом ярко вспыхнула вторая граната, взрыва которой я уже не услышал, оттуда выскочил воин. Он слепо размахивал своим хатисом, выбивая из стен искры, и я потратил на него остаток обоймы в пистолете. Вскочил на ноги, быстро огляделся. Абориген, выскочивший из-за угла первым, исчез на глазах, а контуженный, схватившись за грудь, медленно осел на пол.

Снова в кармане завибрировала, нагреваясь, монета, вызывая меня на контакт, но мне было совсем не до разговоров. Слишком мало времени. Недавний испуг уже испарился, оставив после себя только злость и жажду крови. Я страстно хотел рассчитаться с тварями за свой страх и паническое бегство по лестнице.

Работать с воздухом легко и приятно, хотя в замкнутом помещении, да еще и в стенах многоэтажного дома делать это нежелательно. Но выскочивший, как черт из табакерки, воин из-за угла не оставил мне времени, и я ударил его воздушным тараном. Не издав ни звука, тварь отлетела и сильно ударилась о железные створки парадного и спустя секунду исчезла. Из-за смены давления поднялся даже не сквозняк, а самый настоящий ветер. Снова заложило уши. Следующего воина я встретил очередью из пулемета. Не дожидаясь, пока твари повалят сплошной толпой, начал плести. Бетонный пол в проходе между лестницей и лифтовой площадкой нагрелся и очень быстро потек. Тут же начал тлеть линолеум на полу, и через миг он вспыхнул, нещадно чадя черным дымом. Я заставил подняться сквозняк, который вытянул ядовитый дым на лестницу. Небольшой участок пола, который разделял меня и лестничный колодец, превратился в непреодолимое препятствие на пути нападавших. Глупые твари упрямо пытались добраться до меня и тотчас вспыхивали живыми факелами. В нос ударила вонь горящего мяса, но сквозняк исправно относил ее от меня прочь. Волна сухого жара заставила меня отступить на несколько шагов. Сейчас я успокоюсь, соберусь и отработаю по полной программе. Главное – не повредить здание. А потом я, наконец, поднимусь на восьмой этаж.

В кармане брюк снова завибрировала и нагрелась монета. Вытащил ее и сжал в ладони, приняв вызов.

– Что ты там устроил?! Ты должен был уйти, а не побоище устраивать! – прокричал голос в гневе.

– Успокойся! Ситуация под контролем! – ответил я в тон.

– Глупец! Сейчас явится хозяин этих тварей и будет тебе полный контроль!

А я-то и забыл про хозяина тварей. С другой стороны, это мой сон, и все здесь будет так, как того захочу я. Да и хозяин этот… Если им является тот самый Старик, которого я помнил по событиям позавчерашней ночи, то никаких проблем возникнуть не должно в принципе. Он был слишком слабым Плетущим, чтобы представлять для меня серьезную угрозу. А если я ошибаюсь? Если именно Старик – виновник всех моих недавних бед? Ну что за ерунда! Если бы он хотел расправиться со мной, почему он не сделал этого еще в сне Миши, в джунглях, когда мы отбивались от кошкоподобных тварей? Или он использовал нас, чтобы уничтожить нападавших? Могло такое быть? Вполне. Старик мог, кстати, и притвориться слабым и немощным, хотя я сам видел, когда «созерцал», что он никак не мог похвастаться большой силой. А мог Старик быть напарником того, кого убил мой монстр в мертвом городе? Могли ли они работать в паре? Слишком много «если» и «может быть». Слишком много неясностей и вопросов.

– Максим, тебе нужно как можно быстрее уходить отсюда! Вот-вот появится хозяин тварей!

Что же делать? Предостережение прозвучало недвусмысленно, и вряд ли мой собеседник стал бы так паниковать по пустякам.

– Может быть, ты поможешь мне? – спросил я его. – Вместе мы наверняка справимся.

Он ответил не сразу, а когда озвучил свои мысли, я услышал сожаление в его словах:

– Возможно, мы бы и справились, но только не сейчас. Ты просто еще не готов.

– К чему я не готов?

– Не могу сказать. Не сейчас. Не так. К тому же, ты сам должен понять.

– Что понять? Что за загадки? Почему ты просто не придешь и не поможешь? Протяни мне руку, и я вытащу тебя к себе. Ты же где-то недалеко! – меня надоели недомолвки.

– А я думал, что ты изменился, – услышал я недовольный ответ. – А ты все такой же упрямый, как осел! Максим, прошу, уходи! У тебя очень мало времени!

– Сколько?

– Мало.

– Ясно. Тогда не мешай мне и не отвлекай больше. Много времени мне и не нужно. Все, конец связи, – и спрятал монету в карман.

Загадки, которые задал Клаус, меня слишком сильно раздражали. Мог бы и помочь, в самом деле. Судя по всему, он знал, кто является хозяином тварей. Неужели он настолько силен, что Клаус не решается вступить в бой в союзе со мной? И он, и я являемся, без преуменьшения, сильными и искусными Плетущими, к тому же, это мой сон, что дает колоссальное преимущество в противостоянии. Клаус так не уверен в наших возможностях, или же он опасается иного? Чего? Показаться врагу?

Жар от расплавленного бетона, разделяющего меня и тварей на лестнице, продолжал накатывать раскаленными волнами, заставив отступить еще дальше. Нужно или уходить, или что-то делать. Ну а хозяин тварей… Кем бы он ни был, справиться со мной ему будет непросто, если он вообще сможет со мной справиться.

Что это? Мне показалось, или это и в самом деле был звон разбитого стекла? Влево и вправо за обычной деревянной дверью лифтовой площадки тянулся коридор. Я уже проверял его минуту назад. Здесь было пять дверей, ведущих в квартиры. Снова послышался звон, и теперь я точно определил направление. Звук шел из-за одной из дверей. Видимо, твари нашли еще один обходной путь – через квартиры. Опять прозвенело разбитое стекло, но уже не там, где прежде. Судя по всему, воины проникали внутрь здания через окна квартир и скоро начнут выламывать двери, чтобы атаковать меня еще и с этого направления. Вопрос выбора стал очень остро: уходить или… Или что? Если уходить, то прямо сейчас, потому что я уже целую минуту стоял без дела, пытаясь проанализировать происходящее. Из коридора послышался звук сильного удара – это твари попытались выбить дверь одной из квартир. Снова удар, но уже в другую дверь. Через секунду уже все пять дверей в коридоре сотрясались от сыплющихся на них изнутри ударов.

Нет, я еще поборюсь. Тылы надежно защищены расплавленным бетоном, а коридор передо мной был достаточно широким и длинным, чтобы я успевал уничтожать тварей. С громким треском одна из дверей распахнулась, и в коридор из квартиры вывалился воин, крепко сжимающий в руках хатис. В следующую секунду наши глаза встретились, и он тотчас сорвался в стремительный бег, но только для того, чтобы еще через миг получить в грудь несколько пуль. Я не стал придумывать ничего нового, а просто повторил свой фокус с полом, расплавив его. Стоп! Я идиот! Резко остановил процесс, когда увидел, что двери квартир начали дымиться. Мне еще пожара здесь не хватало.

В работе Плетущего всегда было достаточно много ограничений и условностей, поэтому, к огромному сожалению, я не мог просто перегородить коридор бетонной плитой – мне ее было просто не поднять. И я не мог «вырастить» бетон – он не живое существо, не органическая материя. И пытаться устроить здесь непролазные заросли тоже не получиться – придется просто уничтожить пол, чтобы дать волю растениям..

Одни за другим из выбитой двери квартиры появились новые твари и сразу бросились в мою сторону. Пулемет выплюнул несколько коротких очередей, и на этом атака захлебнулась. С другой стороны коридора под градом ударов вывалилась одна, а за ней сразу другая двери в квартиры. Мне пришлось развернуться практически на сто восемьдесят градусов, чтобы уничтожить показавшихся противников с этой стороны. Еще одна дверь не выдержала и распахнулась. Твари вываливались в коридор уже из четырех дверей. Они атаковали сразу с двух направлений! Металлические цилиндры шоковых гранат полетели вправо и влево по коридору. Я спешно укрылся за стеной, крепко зажмурился и приоткрыл рот.

– Баммм! Баммм!

Звон в ушах. Вынырнул из-за угла и двумя длинными очередями уничтожил оказавшихся неожиданно близко с двух сторон нападающих. Нет, так долго продолжаться не может. Но как же много врагов! Я успел коротко оглядеться «созерцая», чтобы убедиться, что все пространство надо мной и по сторонам буквально кипело чернильной тьмой окруживших меня тварей.

Внезапная идея осенила меня, и я тут же принялся плести. Сначала на полу коридора появилась вода. Она растеклась по всей его длине и ширине и сразу же замерзла. Новым слоем она растеклась по тонкому льду и снова превратилась в лед. Снова – вода, снова – лед. Появились новые твари, но на этот раз ни о какой стремительной атаке не могло быть и речи. Босоногие воины не смогли удержаться на льду, они заскользили, упали, попытались подняться и снова упал. Я не прекращал работать и не отвлекался на них. Новый слой воды, сразу заледеневшей, заставил тварей с усилием выдергивать ноги из замерзающей воды. Противники приблизились едва ли на несколько метров. Снова – вода, снова – лед. На этот раз только двое из воинов смогли освободиться из ледового плена, остальные так и замерли, вмерзнув ногами. Снова – вода, снова – лед. На этот раз уже ни одна тварь не смогла сдвинуться с места. Из выбитых дверей появились новые противники. Им пришлось карабкаться на лед в коридоре, который достиг уже почти метровой высоты. Ни один из них не смог преодолеть и половины расстояния, нас разделяющего, – все они безнадежно вмерзли ногами в разрастающийся лед. Очень скоро ледяная стена передо мной закрыла собой дверной проем в коридор, но я не остановился, пока лед не достиг потолка. Изо рта вырывались облачка пара, и мороз лез под одежду. Я отошел на несколько шагов, и в спину потянуло жаром от расплавленного бетона.

– Это называется глухая защита, – пробормотал себе под нос и нажал кнопку вызова лифта.

Ничего не произошло, что и неудивительно. Я начал плести, но просыпающаяся усталость дала знать о себе, и мои манипуляции с материей сна произошли не так быстро, как хотелось бы. Тем не менее, повинуясь моей воле, тросы в лифтовой шахте подняли груз противовеса, и кабина подъемника опустилась вниз, пока не достигла первого этажа. Я снова «созерцал». Вокруг было очень много тварей, но все они оставались пока на безопасном расстоянии. Надо мной их уже не было, разве что где-то на уровне второго – третьего этажа, да и то в стороне, на лестнице. С неприятным скрежетом створка грузового лифта отъехала в сторону и прежде чем шагнуть внутрь, я успел заметить, как от жара расплавленного бетона уже подтаял и начал растекаться лужей воды лед в дверном проеме. Оказавшись в лифте, нажал кнопку с цифрой «восемь». С тем же скрежещущим звуком створка закрылась, и кабина начала подъем. Огляделся. Обшитые дешевым пластиком «под дерево» стены, алюминиевые решетки вентиляционных отверстий под самым потолком, тусклый свет лампы в пыльном плафоне, металлические кнопки этажей, и пластиковые: «стоп» и вызов диспетчера – они оплавлены, как, наверное, в любом реальном лифте, от рук мелких вандалов.

Сквозь вентиляционную решетку было видно, как узкой полоской света медленно прополз вниз второй этаж. Через секунду появилась точно такая же – третьего. Жалобно заскрипели тросы и напряженно загудели стены кабины. Я вроде был собран и готов к любым неприятностям, но, в то же время, размеренный гул и даже скрип и срежет лифта успокаивал, заставляя расслабиться. Поэтому глухой удар, прозвучавший откуда-то снизу, показался мне неожиданным. Я даже вздрогнул и с усилием прогнал сонливую усталость. Снова удар и снова. Было бы наивно предполагать, что твари не заметят моих перемещений. Очень близко послышался знакомый скрежет открываемой створки, и почти сразу – новые удары. Твари были совсем близко! Появилась полоска света четвертого этажа. Ударов уже не слышались, вместо них донеслись звуки какой-то возни буквально под ногами. Я успел увидеть, «созерцая», как цеплявшиеся снизу за пол кабины твари перебрались на ее стену, единственную из четырех, по которой можно было карабкаться – с этой стороны находилась шахта пассажирского лифта, а с трех других – стены, подходившие к подъемнику вплотную. Снова послышалась возня как раз с этой стороны. Я с тревогой следил, как проплыла вниз полоска света пятого этажа. Еще три. Успею или нет? «Достал» ЮСАС-12 и передернул затвор, дослав в ствол первый из двадцати патронов двенадцатого калибра.

Внезапно на боковую стену кабины обрушился и проломил ее насквозь страшный удар. Показалась человеческая рука. Я вдавил спусковой крючок, и дробовик, толкнув в плечо, коротко рявкнул. Для разлета картечи, которой были снаряжены патроны, дистанция оказалась слишком мала, и в тонком пластике кабины появилась дыра, в которую можно было просунуть голову. От звона в ушах я не услышал, как упало тело твари, но был абсолютно уверен, что одним врагом стало меньше. Ширина кабины составляла не больше метра, поэтому контролировать ее те секунды, пока лифт карабкался на восьмой этаж, не составило большого труда. Через решетку вентиляции уже было видно, как появилась и лениво поползла вниз узкая полоска света нужного этажа, и лифт остановился. Я еще успел оглядеться, «созерцая», чтобы убедиться, что на этаже не было ни одной твари, и только силуэт Плетущей горел в сером ничто. Я придвинулся к дверям ближе, готовясь покинуть лифт. Прождал секунду, две, три, а створка все не отъезжала в сторону. Я принялся плести, заставляя сработать механизм открытия дверей, но в эту секунду снаружи что-то сильно ударило в потолок, и я успел увидеть хищно блеснувший в тусклом свете клинок, появившийся и исчезнувший в метре справа от меня. Я припал на колено и несколько раз выстрелил в потолок туда, где скрылось лезвие. Боковая стена снова затряслась под ударами, проломивших ее сразу в нескольких местах. В следующую секунду уже сверху выскочило сразу два клинка, и один из них – прямо надо мной. Я вскинул дробовик и ответил огнем. Теперь боковая стена зияла шестью большими отверстиями, и через мгновенье превратившийся в решето пластик проломился, и воин с хатисом в руках ввалился внутрь. Я выстрелил в него в упор, и тварь буквально вышвырнуло наружу со страшной раной в груди.

Действуя по наитию, я дотянулся до кнопок на панели и нажал на ту, возле которой была нарисована «девятка». Лифт сразу пришел в движение, но, поднявшись на следующий этаж, не остановился, а продолжил подъем. Я принялся лихорадочно жать красную, в потеках расплавленного пластика, кнопку «стоп», но лифт не остановился. Мои манипуляции с механизмом подъемника также не принесли результатов. Сквозь потолок, как только что через боковую стену, провалился воин с уже занесенным для удара оружием. Я не успел не то, что выстрелить, а даже навести на врага оружие, поэтому встретил клинок цевьем дробовика. Ударил ногой воину в грудь, оттолкнув его от себя. Выстрелом твари снесло полголовы. Это был последний, по крайней мере, никто больше не нападал. Сквозь практически отсутствующую боковую стену и верх кабины была видна лифтовая шахта и ее приближающийся с каждой секундой потолок. С едва заметным толчком лифт остановился, но двери остались закрытыми. Прямо напротив застыла кабина пассажирского лифта.

Всплески адреналина уже были не в состоянии прогнать тупую усталость. С изрядной долей равнодушия я понял, что моя затея добраться до Плетущей провалилась. Даже если я открою двери лифта, то за то время, которое потрачу на спуск по лестнице, твари не дадут мне спуститься на восьмой этаж. Жаль, что так получилось. Ну а то, что лифт не выпустил меня на нужном этаже – это, без сомнений, дело рук хозяина тварей, о чьем появлении предупреждал Клаус. Однако сейчас было бы логичным, если он попытается меня уничтожить. Словно в ответ на мои мысли, пол резко ушел из-под ног, а внутри меня будто пустота появилась, и на краткий миг я воспарил в самой настоящей невесомости. Наверное, я слишком устал, потому что от неожиданности невольно прервал уже начатый процесс ухода. Лифт уже не просто падал, он летел вниз, будто на нем был установлен восьмицилиндровый двигатель. За считанный мгновенья до того, как подъемник врезался в пол шахты, я покинул этот сон.

 

Глава 2

Странно, но я не проснулся. Что же, бывает и так. Особенно, когда уходить из сна приходится в крайней спешке, как это случилось со мной только что. Место, где я оказался, еще какие-то мгновения скрывалось от взгляда, скрытое белесоватой дымкой, но мое присутствие стабилизировало эту реальность, заставило ткань сна укрепиться. Прежде чем приступить к изучению окружающей действительности, я уже понял, что нахожусь в обычном сне, а не в собственном кошмаре. И это, признаться, меня предостаточно обрадовало.

Первое, что сразу бросилось в глаза – странное небо оранжевого цвета. То тут, то там по нему плыли не менее странные облака черного цвета, даже не облака, а будто дымные росчерки. Солнца не видно, и это было уже не совсем хорошо.

Я оглянулся вокруг, «созерцая». Поблизости – никакой опасности, лишь где-то далеко в стороне были видны несколько черных сгустков – твари. И где же, интересно, хозяин этого сна? Я снова принялся «созерцать», разглядывая далеких монстров. Не сразу, но я заметил-таки смутно угадывающийся на таком расстоянии человеческий силуэт. Даже на миг не мелькнуло мысли бросить все и уйти отсюда, проснуться. Раз уж я здесь, нужно отработать этот сон. Человек, в сновидении которого я оказался, наверняка нуждается в помощи… Если только это не очередная ловушка, поставленная из расчета на мое вмешательство.

Не далее чем в сотне-полутора метров от того места, где я оказался, сплошной стеной стояли неказистые домики высотой примерно в два человеческих роста. Хотя нет, не сплошной, я пригляделся – да, вон и проходы между ними виднелись. Просто они были такими узкими, что сразу и не разглядеть. Теснота. Ненавижу ее в любых проявлениях. И если в жизни, наяву, с ней мало что можно было поделать и приходилось просто мириться, то во сне – это очевидно – я не оставлял ей места ей ни в каких проявлениях. Посмотрим…

Узкие проходы между домами, как лабиринт – бессмысленный и ужасающе скучный. Серые стены из необработанного, шершавого на ощупь камня. Земля под ногами почему-то влажная, почти грязь. Запах застарелой сырости, плесени и грибка. Слабый сквозняк, почти неощутимый, он то по спине протянет, то пугливо коснется лица. И тишина. Всеобъемлющая, ватная, пропитанная сыростью тишина, нарушаемая лишь чавкающими звуками собственных шагов.

Минут через пять я остановился и огляделся, «созерцая». Нормально – двигаюсь в верном направлении, хотя если эти бестолковые трущобы так и будут тянуться дальше, мне вряд ли удастся добраться до человека, хозяина этого сна. Это если я буду послушно плутать, чего, конечно же, делать не собираюсь. Сделав несколько глотков воды из фляги, я двинулся дальше, решив, что если в скором времени эти каменные дебри не закончатся, придется их немного поломать, чтобы расчистить прямой путь к цели. Негромко, чтобы не испугать человека.

Показалось? Я замер неподвижно и прислушался. Нет, вроде… Или да? Слишком далеко. Ага! Дуновением сквозняка донесло какие-то звуки. Я даже глаза прикрыл, чтобы лучше настроиться на слух. И спустя несколько секунд с удивлением открыл их – я услышал музыку. Или пение. Пока еще трудно сказать, да и чего гадать, если скоро все и так выяснится? А проходы между домами как-то незаметно расширились. Я вдруг понял это, когда на очередном повороте вдруг обнаружил, что, стоя у одной стены, не достаю рукой до другой, противоположной. И еще под ногами явственно захлюпало. Это уже не земля, а самая настоящая грязь. Пришлось сделать короткую остановку, чтобы переобуться в резиновые сапоги.

Всего через несколько минут я брел уже почти по колено в мутной, не то бурой, не то темно-желтой воде. И это, опять же, не очень хорошо. Небо без солнца, грязная вода, нескончаемый лабиринт узких улочек – все это в совокупности лишь подтверждает то, что хозяин этого сна нуждается в помощи. Пусть даже сам он или она об этом не догадывается.

За очередным поворотом каменные трущобы неожиданно закончились. Да так внезапно, что я не сразу это понял, но тут уж виной по большей части тоскливая усталость, надежно сковавшая мое сознание. Из узкой каменной кишки я вышел на обычную улицу, вдоль которой по обе стороны высились трех-четырех этажные дома из темного кирпича. Злорадно чавкающая грязь под ногами уступила место какому-то твердому покрытию. Асфальт? Может быть. Не все ли равно, если уровень воды, к тому же, чуть опустился, а идти стало не в пример легче? Я снова огляделся, «созерцая». Местоположение уже ясно различимого человека не изменилось – он так и остался на прежнем месте. И твари тоже. Сделав несколько глотков воды из фляги, я отправился дальше. Пение – а это было именно пение: фальшивое, бездарно исполняемое – раздавалось где-то совсем неподалеку, но отдельные слова, как я ни вслушивался, различить не удалось.

Улица закончилась Т-образным перекрестком, от которого она расходилась в обе стороны уже почти проспектом, такой стала широкой. Дома здесь были не ниже пяти этажей, и все сплошь увешанные неоновыми вывесками, яркими, разноцветными и оттого еще более неуместными здесь, в достаточно мрачном сне. Эта ходьба в воде меня достаточно утомила. Хорошо, хоть под ногами твердая поверхность, а не грязь. И если бы не близость цели, я что-нибудь с этой водой уже сделал…

А вот отсюда и доносятся звуки, которые с невероятной натяжкой можно назвать пением. Такой же, как остальные дома на этой улице, этот высился на пять этажей. На фасаде ярким неоном переливалась алая пивная кружка. Никаких окон на первом этаже, сплошная кирпичная стена, только широкая, с массивной круглой ручкой посредине, деревянная дверь. К ней из воды поднимаются пять широких ступеней. По ту сторону находится человек, хозяин этого сна, и с десяток тварей, видимых черными кляксами, этакими сгустками мрака. Я сморгнул, вернув обычное зрение. Поднялся по ступеням и невольно вздохнул с облегчением, оставив доставшую уже воду внизу. Проверил одежду, подумал немного и все-таки накинул короткую легкую куртку, скрыв под ней бронежилет. Настроившись нужным образом, я «закрылся». Теперь у меня не было возможности «созерцать», но и твари не опознают во мне Плетущего. Всему свое время. Стучаться не стал – я не в дом захожу, а всего лишь в кабак, который, по сути, является присутственным, то есть общественным местом. Пусть даже и нереальным.

За дверью – короткий, с дюжину шагов, коридор. Едва я открыл дверь, звуки пения стали гораздо громче. Тусклые лампы в обшарпанных плафонах под потолком. Запахи сырости, спиртного, табака и подгоревшего масла заставили дыхание на несколько секунд сбиться. С громким стуком дверь за спиной захлопнулась. Коридор вывел в высокий зал, дальняя стена которого терялась в клубах удушливого табачного дыма, да и освещение само по себе тут было не лучшим – всего несколько длинных ламп дневного света под потолком. В глаза сразу бросилась хорошо освещенная барная стойка слева. Бармен, хмурый мужик под полтинник, драит и без того сверкающую стойку. Напротив него, на высоком металлическом стуле, сидит некий субъект, уронив голову на руки. Столики в зале. За двумя из них тянут пиво из высоких стеклянных бокалов хмурые личности. Они все обернулись, когда я вышел из коридора. Еще за одним столиком сидит девушка или женщина – в этом дымном полумраке трудно определить ее возраст, да это и не нужно вообще-то, потому что все они здесь твари, создания, порожденные человеческими страхами.

Меня передернуло, едва я вслушался в слова. И кто же это здесь так усердно и совершенно немузыкально надрывается? Не разглядеть толком, голос доносится из самой глубины зала. Я шагнул и едва сдержал проклятье – на полу была вода. Немного, всего по щиколотку, но как же она надоела!

Благодаря принятым мной мерам, твари не узнали во мне Плетущего, не почувствовали. Бармен за стойкой провожал меня хмурым взглядом, пока я пробирался мимо столиков, за которыми тут и там сидели обычные с виду люди. Пиво и какие-то еще напитки так и стояли перед ними нетронутыми – твари собрались здесь не для этого. Откуда здесь столько сигаретного дыма, если никто не курит? А вот и «певец». Обычный с виду человек, мужчина среднего возраста, русоволосый, ярко-синяя куртка на нем. Увидев меня, пробирающегося через зал, он прекратил пение и так и молчал, пока я не приблизился к его столику вплотную. К табачному дыму вдруг примешался резкий и неприятный запах алкоголя, даже не алкоголя – ядреного, трехдневного перегара. Мутный взгляд неопределенного цвета глаз непрестанно скользил по мне, и тут до меня дошло, что этот человек мертвецки пьян. Пьян настолько, что не в состоянии не просто сфокусировать взгляд, но и вообще что-либо сказать. Это я понял, когда он, пытаясь обратиться ко мне, лишь промычал что-то нечленораздельное себе под нос. Потом он несколько секунд нелепо таращился на пустую бутылку на столе, затем глянул куда-то в сторону, махнул зачем-то рукой, едва не свалившись при этом со стула, и снова заорал свою песню. Но не успел и пары слов «пропеть», как снова уставился на меня мутными от пьяни глазами. А я, подняв крошечные волны грязной воды на полу, отодвинул стул и уселся напротив человека. Сидящие за соседними столиками бросали в мою сторону неприязненные взгляды, но вслух так никто из них ничего не сказал.

– Здравствуйте, – обратился я к нему.

Через несколько секунд до пьяницы дошло, что я к нему обратился, и он промычал что-то в ответ. Нет, так дело не пойдет. Мне не пришлось «открываться», чтобы плести, и твари вокруг так и не поняли, что произошло. Вот сидел пьяный вусмерть человек, а вот он вдруг недоуменно и с опаской огляделся вокруг, явно не понимая, где он и как здесь оказался.

– Здравствуйте, – я снова обратился к нему.

Темные, все-таки темные, скорее, карие глаза мужчины остановились на мне. Какое-то время он изучал меня ясным трезвым взглядом и, наконец, ответил:

– Здравствуйте.

Ну, вот и хорошо. Если человек ответил, значит, готов к дальнейшему общению. Было бы гораздо хуже, если он игнорировал бы меня. Тогда, как бы я не хотел, помочь ему не смог бы.

– Как вы себя чувствуете?

– Не знаю, – ответил он в запоздалой растерянности, недоуменно огляделся вокруг и спросил уже сам. – Где я?

– Без понятия, – я пожал плечами.

Наступил самый важный, решающий момент. Если человек слишком напуган, то попросту проснется. Если же он сможет хотя бы частично совладать с собственным страхом, тогда останется, ну и я, разумеется, постараюсь помочь ему. Минула целая минута, не меньше, тягостного молчания, а человек все еще находился здесь и просыпаться не думал. Он старательно крутил головой, пытаясь рассмотреть что-то в окружающем дымном полумраке.

– По-моему, я уже был здесь, только… только все какое-то… странное, – промолвил мужчина и уставился на меня. – Кто вы?

– Вы хотите отсюда выбраться? – в свою очередь спросил я.

– Я не знаю, – последовал растерянный ответ.

– Вы помните, как здесь оказались?

– Здесь – это где? – мужчина выглядел раздосадованным. – Кто вы? Что это за место?

– Вы спите, и это все – ваш сон, – и сразу добавил: – Вы хотите проснуться?

В который уже раз человек растеряно огляделся и недоверчиво посмотрел на меня.

– Кто вы? – спросил он.

– Друг. Я ваш друг. А теперь подумайте, прислушайтесь к своим ощущениям. Что вы должны или просто хотите сделать.

– Если вы друг, – начал он без тени приязни, но тут же замолк, а взгляд его затуманился. Через несколько секунд его глаза расширились то ли в удивлении, то ли в испуге, и мужчина произнес совсем другим голосом. – Вода.

Я сразу все понял, но все-таки спросил:

– Вы боитесь воды?

– Нет, – ответил он чересчур поспешно. – Да… Не знаю… Просто эта вода…

Он глянул себе под ноги, будто только что заметил, что пол залит водой.

– Вода прибывает, – и недоуменно посмотрел на меня.

Его слова словно послужили сигналом, и спокойная до того вода заволновалась, поднялась крошечными, но все же волнами.

– Вы знаете, что должны делать?

– Я не знаю, – он поднял из воды ноги, но не продержал их на весу и трех секунд.

– Подумайте хорошенько, – и добавил, стараясь придать голосу максимум спокойной уверенности: – Не бойтесь воды, она вам ничего не сделает.

Видимо, подействовало, и мужчина, начавший уже гримасничать от страха, несколько раз глубоко вздохнул, опустил расслабленно плечи и неожиданно сказал:

– Вода. Нужно ее отрезать.

– Отрезать? – переспросил я.

– Да, отрезать.

Утихшая вода вдруг снова заволновалась, а поднявшиеся волны оказались неожиданно высокими – почти до колен. Я оглянулся на шум, но рассмотреть что-либо дальше нескольких метров в этом дымном полумраке было невозможно. И тут на меня нахлынула волна, окатила спину, и за ней следовали все новые и новые.

– Нужно отсюда выбираться, – обернулся я к человеку.

– Да, нужно выбираться, – быстро кивнул он и поднялся из-за стола.

– Эй, куда это вы собрались? – раздался совсем рядом незнакомый голос.

Как-то вдруг стало очень людно. Посетители, что сидели за своими столиками, столпились сейчас вокруг нас, преграждив путь к выходу.

– С дороги, – бросил я в самое ближнее, небритое, перекошенное от злости лицо и снял защиту.

В тот же миг угрюмая толпа отшатнулась, твари одновременно отступили на несколько шагов.

– In-Texo, – пробежал испуганный шепот.

Мужчина, уже вставший рядом со мной, настороженно огляделся по сторонам.

– Что это с ними?

– У вас две секунды, – почти неслышно, одними губами сказал я той же морде, и в следующее мгновенье твари расступились, широко раздались в стороны, пропуская нас. – Пойдемте, – обратился я к человеку, – Просто эти люди хотели продолжения концерта, который вы им давали.

– Какого концерта? – недоуменно уставился на меня тот. – Никакого концерта я не давал. Я даже петь не умею – ни слуха, ни голоса.

– Это точно, – хмыкнул я. – Не берите в голову. А сейчас не отставайте.

…Вот уже целый час мы бродим по колено в воде среди затопленных зданий. Мой спутник выглядел совсем плохо: черные круги под глазами, затравленный взгляд, полный безнадежной тоски. Он часто и с надрывом кашлял, но не отставал от меня ни на шаг. А я шагал едва ли не на автомате – уж слишком сильно был измотан, и слишком мало времени за последние два дня я отдыхал. Каша в голове, мешанина тревожных мыслей не давала толком сосредоточиться, и я все брел и брел, ожидая, когда же мой спутник найдет искомое, и следил за перемещением тварей. А они шли за нами от самого кабака, который был нами так спешно покинут. Их насчитывалось уже не меньше трех дюжин, но никаких попыток приблизиться твари не предпринимали – они все время держались на одной и той же дистанции.

– Долго нам еще? – в сотый, наверное, раз спросил меня мужчина.

– Скоро, – ответил я. – Вы узнаете эти места?

– В первый раз здесь, – он шумно откашлялся.

– Сделаем привал, – я остановился и огляделся в поисках подходящего места.

Действительно, можно и даже нужно хоть немного передохнуть. И поговорить со спутником. Потому что именно от его желания покончить со своими страхами напрямую зависит продолжительность дальнейшего нашего пребывания в этом сне. Чем скорее он примет для себя решение, тем быстрее мы найдем то, что ему поможет перебороть страх. Страх перед водой и всем, что с ней связано.

Мы так и не успели устроиться на привал. Я только начал высматривать подходящее место, но открывшаяся из-за угла очередного здания картина решительно перечеркнула все наши планы, связанные с отдыхом. По сути, мы вышли на Т-образный перекресток, и вот улица, отходящая от нашей, была сплошь забита автомобилями. Мой спутник сдавленно охнул, и в следующую секунду на нас обрушился самый настоящий акустический удар. Вязкая тишина уличных лабиринтов взорвалась страшными звуками. Спустя лишь несколько секунд ошеломленного удивления до меня дошло, что же я слышал. Это был многоголосый вой. Невообразимый, жуткий, тоскливый от безысходности, молящий о пощаде вой.

– Что это?! – крикнул, практически взвизгнул мой спутник. Его и без того уставшее лицо осунулось еще больше, глаза выкатились из орбит, и сам он представлял собой жалкое зрелище – испуганного до смерти человека.

– Не бойтесь! – я наклонился к самому его уху, чтобы он мог услышать меня в этой страшной какофонии. – Ничего не бойтесь! Сейчас разберемся!

Мне до сих пор было неясно, откуда исходят крики и плач. Я вгляделся внимательней в дома вокруг, обшаривая взглядом пустые окна, даже голову задрал, но странное и безучастное оранжевое небо было чистым, если не считать редких росчерков вытянутых черных облаков. Нет, определенно звук идет не сверху. Я опустил взгляд и всмотрелся в стоящие на улице машины. До ближайшей из них было полсотни метров. А улица, на которой они стояли, кстати, была с уклоном – если ближние машины были затоплены по середину стекол, то дальние – по крышу, и здания по обе стороны с расстоянием понижались, погрузившись в воду. А уже через квартал они терялись в плотном тумане.

И вот тут я, наконец, разглядел, откуда исходил этот многоголосый вой. Его исторгали десятки запертых в машинах людей. С заметным усилием мне удалось сосредоточиться, и я посмотрел на страшную улицу «созерцая». Ничего, только стылая муть вокруг, и твари неподалеку, те, что так и шли за нами от самого кабака, где я встретил своего спутника.

– Там люди! – вдруг закричал он, тоже разглядев их.

– Нет там никого! – я наклонился к лицу мужчины, но все равно приходилось кричать.

Он сделал недоуменные глаза, а потом неожиданно отстранился, развернулся и зашагал к машинам. Неужели это то самое, ради чего этот человек здесь оказался? Вряд ли – его гложет страх пред водой, а отнюдь не перед замкнутым пространством.

Я не стал ему мешать и останавливать, пусть идет. Поднимая волны ставшей вдруг темно-бурой воды, человек шагал и шагал. И когда он приблизился к первой, точнее, последней из машин, вода достигала ему до середины груди. Остановился, зажимая уши руками и страшно гримасничая, огляделся, нашел меня взглядом. Я стоял, не шелохнувшись, и наблюдал за ним. Те, которые казались людьми, запертыми в машинах, были всего лишь иллюзиями. Их вой, конечно, был совсем не иллюзорным, но такое бывает, и не сказать, чтобы редко. И если уж человек, этот и любой другой, принимает для себя какие-то решения – это их воля. Желание побороть собственные страхи не должно быть навязанным.

Видимо, вблизи машин звук был значительно громче, и это объясняло, почему мужчина зажимал уши руками. Тем не менее, он сделал попытку открыть дверцу автомобиля, опустив в воду правую руку. И я совсем не удивился, когда та не поддалась. Продолжая гримасничать от ужасного шума, мой спутник отнял от головы вторую руку, опустил под воду и принялся энергично дергать за ручку. Нет, все было напрасно – она не открылась. Вдруг человек странно дернулся, едва не упал на спину, но удержал равновесие, а потом вытащил из воды обе руки и недоуменно уставился на нечто в ладонях. Значит, оторвал ручку. Я глянул вправо, но твари так и стояли на прежнем месте и не пытались приблизиться. Хмыкнув про себя их упрямству, я снова повернулся туда, где мужчина все еще пялился на кусок пластика в руках, и двинулся к нему. Что же, видимо, так должно быть. Совпадений и случайностей в мире снов не бывает. Сознание человека не может обманывать себя самое. Другое дело, если бы сон этот был чужой, но это не так.

Вой стоял страшный, но все же вполне терпимый. Я почти дошел до человека, но его лицо вдруг превратилось в злую маску. Мужчина поднял на меня глаза, отшвырнул в сторону то, что сжимал в руках, и ударил. Видно было, что он вложил максимум, на что был способен, в этот удар. В ином месте и в иное время, может быть, все и получилось бы, но не здесь и не сейчас. Человек зашипел от боли в отбитом локте, я услышал это даже сквозь шум, и снова нанес по стеклу удар. Он бил и бил, кричал что-то, брызжа слюной, но результата не было – стекло машины оставалось целым. Наконец он успокоился и, тяжело дыша, крикнул мне:

– Помоги! Нужно их вытащить! – и куда только делся уставший, обессилевший человек.

Я коротко глянул на машину. Там, в почти затопленном салоне находились две женщины. Они кричали и звали на помощь, они плакали и били ладонями по стеклам.

– Вода! – крикнул я в ухо мужчине. Как он там говорил? – Ее необходимо отрезать!

Подействовало. Человек замер на несколько долгих секунд, а потом вскинул голову, выпрямился, отвернулся от меня и указал рукой в туманную стену всего в нескольких десятках метров от нас.

– Нам нужно туда! – его слова точно послужили неким сигналом, и в следующий миг наступила тишина.

Вязкое безмолвие окутало нас, обдав липкой сыростью, и уже я сказал:

– Не будем задерживаться, показывайте дорогу.

Мой спутник напряженно кивнул, бросил взгляд на машину, перед которой мы стояли – ее салон оказался пуст – и двинулся в сторону тумана.

С каждым шагов идти становилось все сложнее – вода поднялась уже до шеи. Влажный туман, точно отрезанный исполинским ножом, возвышался перед нами необычной стеной.

– Я не умею плавать! – заявил вдруг мужчина не то сердито, не то испуганно. Он тщательно вытягивал шею, но вода, вновь ставшая к этому времени прозрачной, успешно доставала ему до подбородка.

– Вы уже бывали здесь? – спросил я его.

– Да, – человек ответил сразу, но через секунду добавил, – по-моему… Я не помню.

– Вы знаете, что находится за туманом?

– Нет. Даже не догадываюсь.

– Чтобы отрезать воду, нужно идти через туман?

Мой спутник ответил не сразу, хотя сомнений нет – нам нужно туда. Точнее, ему нужно. Человек должен пройти через туман неопределенности, преодолеть страх перед ней. Вода – всего лишь символ, знак, отображение его неуверенности, нерешительности и, опять же, страха. Того самого, который заставляет его попадать в этот сон снова и снова. И не факт, что ему каждый раз хватает сил прекратить пьяное пение, подняться из-за стола там, в накуренном кабаке, и выйти на улицу, в пугающую воду.

– Да, нужно пройти через туман, – наконец произнес он.

Спасательный пробковый круг, обычный, оранжевый, с леером сбоку, появился рядом с человеком.

– Держитесь за него, – обратился я к мужчине. – Если почувствуете, что не достаете до дна – плывите.

Мой спутник жадно схватился за него, подтянул к себе как можно ближе.

– Спасибо.

– Не будем тянуть. Вперед.

Нельзя сказать, что продвигаться по подбородок в воде – приятное времяпровождение, но другого выхода просто не было. Осушить дорогу, заставить воду исчезнуть – дело несложное и недолгое, но опять же… Человек, который уже плыл в воде, держась за круг, должен сам преодолеть преграды, иначе все напрасно.

Густой туман обволок нас со всех сторон, скрыв дома по обе стороны дороги. Остались только мы, вязкий туман и плеск воды. Чувствуя нарастающий страх, я мельком глянул на своего спутника.

– Вы себя нормально чувствуете?

– Нет! – крикнул он, и туман проглотил его голос.

– Успокойтесь, все будет хорошо, – я попытался приободрить мужчину, но опоздал – его охватила настоящая паника.

Естественно, вторя внутреннему состоянию человека, изменилось окружающее: вода потемнела, вновь став темно-бурой, и заволновалась. Поднялся ветер, сырой и холодный. Он принялся остервенело рвать туман, разнося далеко вокруг тающие на глазах серые клочья. Больше не было домов, дороги и затопленных автомобилей – во все стороны, насколько хватало глаз, простиралась водная поверхность. Земля ушла из-под ног, и мне пришлось удерживаться над водой. Если дно и было, то не в этом мире.

– Помоги! Я тону! – в отчаянии закричал мужчина, зачем-то отпустив из рук спасательный круг.

– Держитесь! – до человека можно было дотянуться рукой, что я и сделал. Нельзя отпускать его из сна, по крайней мере, пока он не переборол свой страх. Или хотя бы попытался это сделать.

Он ухватился за меня, вынырнул на секунду из воды, страшно пуча глаза и отплевываясь, а потом попытался подмять, забраться сверху. Мне почти удалось победить эту истеричную панику – пара крепких зуботычин сделала свое дело, и человек вроде успокоился. Но все сильнее волнующаяся вода внушала ему настоящий страх, даже спасательный круг не помог. Каждая новая волна была выше предыдущей, и взбесившийся ветер срывал с них грязно-ржавую пену.

– Я так больше не могу! – прокричал мужчина.

Ответить ему я не успел – очередная волна захлестнула нас с головой, утопила в этом буром вареве, а подводное течение понесло куда-то вглубь. Странно, но вода была прозрачной, по крайней мере, я прекрасно мог видеть перекошенное от ужаса лицо человека – мы крепко вцепились друг в друга. Вода – это не камень и не земля, поэтому работать с ней не в пример легче. Воздушный пузырь быстро увеличился и поглотил нас. Я расширил его границы еще, и теперь пузырь был не меньше трех метров в диаметре. Мой спутник шумно выдохнул, осторожно вдохнул, будто пробуя воздух на вкус.

– Что это? – он обвел рукой вокруг.

– Обычный воздушный пузырь. Не бойтесь, – быстро добавил я, – он не лопнет.

Человек промолчал, продолжая разглядывать необычное убежище, точнее, то, что находилось за его прозрачными стенами – воду. Действительно, она была достаточно чистой. До такой степени, что можно было наблюдать длинные смутные тени, мелькающие у границ пузыря.

Мокрая одежда неприятно липла к телу, а вода стекала вниз целыми ручьями. Ноги утопали по щиколотку, но на самом деле это были такие мелочи… Мой спутник охнул и отпрянул в сторону – одна из теней вплотную приблизилась к нашему убежищу, и это оказалась акула. Конечно же, ничего странного не было в том, что тварь приняла такой необычный вид, наоборот, все было закономерно.

– Они не смогут преодолеть границу пузыря, – сказал я мужчине, когда он обернулся ко мне с немым вопросом в глазах. Человек кивнул и возвратился к изучению акулы. Та недолго крутилась у пузыря, потом развернулась и исчезла из глаз, растворившись в водной толще. Но не это меня заставило поверить, что скоро все закончится. Мой спутник – его поведение изменилось, и я прекрасно ощутил это. Он все еще боялся, но страх был уже не такой всепоглощающий. Именно так и происходит, когда страха становится слишком много. Да и люди так устроены, что привыкают ко всему. Вот и к воде мужчина привык.

Меня не удивило и то, что с каждой секундой вода становилась прозрачнее. Теперь она мало напоминала ту бурую жидкость, в которую ее превратил страх моего спутника. Прозрачную синеву пронзили вдруг солнечные лучи, а появившиеся дельфины отогнали прочь снующих поблизости акул. Это событие вызвало у человека бурю искреннего восторга. Осталось добавить последние штрихи. Внизу появилось дно: белое, песчаное. Стайка ярко-красных рыбешек промелькнула совсем рядом, шустро развернулась и умчалась куда-то в сторону. Вдалеке показался корабль, он мирно лежал на дне. Очень быстро наш пузырь приблизился к нему, поравнялся и двинулся дальше. Мой спутник во все глаза смотрел на затонувшее судно и еще долго провожал его взглядом.

– Как интересно, – негромко сказал он. – Я даже не думал… Я бы хотел… – и осекся, испугавшись собственных мыслей.

– Поплавать?

– Нет, – сразу ответил он, – то есть да, не знаю… Я же не умею…

– Научить?

Человек не ответил, лишь коротко кивнул, ошалев от собственной смелости. Значит, время заканчивать. Осталось только одно, самое важное – выбор. И сделать его мой спутник должен будет в самое ближайшее время. А закругляться действительно пора – усталость никуда не ушла, лишь притаилась на время под наплывом новых событий.

Воздушный пузырь, ведомый моей волей, начал всплывать. Становилось заметно светлее, и спустя десяток секунд мы оказались на поверхности. Вокруг простиралась безбрежная водная гладь, настоящее море, и только с одной стороны, в сотне метров, был крошечный островок. Нелепый клочок суши, будто насмешка над безграничностью и властью океана. Воздушный пузырь исчез, и я передал спутнику спасательный круг – человек должен сделать все сам.

– Нам туда, – мужчина кивнул на остров.

– Поплыли, – ответил я ему и не спеша погреб в ту сторону, не опасаясь, что человек утонет – я сделал воду максимально соленой.

Выбравшись на песок, какое-то время я просто наслаждался солнечным теплом, потом встал и, пока мой спутник еще не доплыл, обошел весь остров. Он оказался действительно крошечным, всего несколько десятков метров в диаметре. Ни деревьев, ни травы, ни земли – только белый песок, а точно в середине находился большой кран: круглый, железный, с четырьмя спицами – он крепился на обычной металлической стойке без намека на какие-либо трубы. Впрочем, ничего странного в этом не было. Кран – всего лишь символ, поэтому и не требует никаких скрупулезных деталей в исполнении.

За спиной раздались шумные всплески, я обернулся и увидел, как мой спутник выбирается на берег. Ни страха, ни сомнений не было в его глазах, но о победе еще рано говорить – человек еще не сделал выбор.

– Как вода? – спросил я его.

– Изумительная, – искренне ответил мужчина. – Оказывается, плавать – это здорово!

– Так и есть, – кивнул я.

Мой спутник задумчиво пожевал губами и огляделся, заметил кран, как-то вдруг замер, словно не дыша.

– Вы можете отрезать воду, – сказал я ему.

Человек почти не колебался. Он шумно выдохнул, огляделся, глянул вверх, где в голубом, почти белом, небе высоко висело теплое солнце. Опустил на меня веселые глаза и сказал, то, что я ждал:

– Нет, – и добавил, – Я не буду. Я хочу плавать… научиться плавать. И я не боюсь воду.

– Вот и хорошо, – улыбнулся я в ответ, и железный кран рассыпался невесомым прахом. – Вам пора.

– Подождите! – мужчина вскинул руки.

– Жду.

– Я бы хотел… – начал он и смущено запнулся. – Я бы хотел еще поплавать.

– Да плавайте, сколько угодно, – рассмеялся я.

Человек, победивший страх, несколько секунд странно смотрел на меня, потом развернулся и с веселым криком бросился в воду.

Конечно, я дождался, пока он вволю не наплавался, и ушел только после него.

Конечно, мне пришлось слушать его беззаботное пение. Ни слуха, ни голоса, но кого это беспокоит?

 

Глава 3

Я с трудом разлепил невероятно тяжелые веки и какое-то время пытался просто сфокусировать взгляд. Светлый, с безвкусными цветами, потолок надо мною. В глаза будто песка насыпали – так они ныли и болели. Несколько минут я промаргивался, а потом просто пялился вверх, не в силах собраться с мыслями. Поймал себя на том, что считаю дурацкие цветы на потолке. Как же я устал! С трудом принял вертикальное положение. Голова показалась не то чугунной, не то бронзовой – такой она была тяжелой. Сотовый на тумбочке вдруг принялся звонить и куда-то ползти, громко гудя от вибрации. Ничего не соображая, схватил его и принялся жать все кнопки подряд, только для того, чтобы заткнуть этот невыносимый звук. Будильник, это был выставленный мной несколько часов назад будильник. Ну и черт с ним. Спасительная тишина заполнила комнату, и я почувствовал, как тяжеленные веки начали слипаться. В следующий момент в квартире раздалась трель дверного звонка. От неожиданности я буквально подскочил на диване, как ошпаренный. Лихорадочно натянул брюки и, несколько раз споткнувшись, прошел к двери. В коридоре меня ждал Митрофан Александрович, сосед. Тот самый, которому я должен отдать ключи от квартиры, когда буду съезжать.

– Здравствуй, – поприветствовал он меня.

– Здравствуйте, – выдавил я, стараясь выглядеть бодро.

– Все в порядке? – спросил он, видимо, обратив внимание на мой помятый вид.

– Да, спасибо. Все хорошо, – мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, почему пришел сосед. – Вы за ключами?

– Уже два часа, – кивнул мужчина.

– Через полчаса я их вам занесу, – сказал ему, но спросил: – или зайдете?

– Да, – снова кивнул он после секундной заминки, – только свою дверь закрою.

Он исчез из дверного проема, зашаркал домашними тапочками в коридоре, потом послышалось щелканье замков. Посторонившись, пропустил его в квартиру и закрыл за ним дверь.

Уже через полчаса, попрощавшись с Митрофаном Александровичем и оставив ему ключи, я покинул квартиру, ставшую для меня на сутки домом. До вокзала меня вез троллейбус, которого, к счастью, не пришлось долго ждать в сырости и холоде позднего осеннего дня. Солнце снова скрылось за низкими облаками, оставив в мире место лишь унылой серости. Мне постоянно приходилось бороться с сонливостью: когда ехал в троллейбусе, когда сидел в пластиковом кресле в зале ожидания на вокзале и когда садился на свой поезд, отправляющийся в Киев. Непринятые звонки на моем сотовом никуда не делись, но первым делом я набрал номер жены.

– Привет.

– Привет, любимый.

– Как у вас дела?

– У нас все хорошо. Как ты?

– У меня тоже все хорошо. Сейчас уже в поезде, жду отправления.

– Замечательно. Во сколько приезжаешь?

– Рано утром. Вы будете еще спать.

– Папа! Папа! – радостный голосок в трубке.

– С тобой хотят поговорить, – теплая улыбка в голосе.

– Давай.

– Папа, привет, – тоненько пропищала младшая, не выговаривая «р».

– Привет, малышка, – губы сами собой растянулись в улыбке. – Как у тебя дела?

– Хорошо, – смешно сказала она.

– Что ты делаешь?

– Играю.

– Ты уже кушала?

– Да, кашу и бананчик, – и сразу попрощалась: – Я тебя обнимаю, целую. Пока!

– Ты не замерз там? Поел? – взяла трубку жена.

– Нет, не замерз, – ответил и добавил полуправду, – да, поел.

Трудно было назвать кофе с печеньями едой, но мне кусок в горло просто не лез.

– Старшая дома? – спросил я.

– Нет, на занятия уехала.

Молчим, слушая дыхание друг друга, и я, наконец, произнес:

– Ну, хорошо, Таня, завтра ждите меня.

– Пока, любимый. Целую. Счастливой дороги.

– Пока, любимая. Спасибо.

Поезд отправился вовремя. В купе, кроме меня, был еще один пассажир – полноватый мужчина с добродушным лицом и пышными усами.

Я с большим трудом удержался от того, чтобы моментально не заснуть и, выбрав из списка пропущенных звонков номер Семена, набрал его. Спустя несколько секунд женский голос сначала на русском, а потом на английском языках сообщил, что вызываемый абонент не может принять мой вызов.

Следующим из неотвеченных вызовов, кому я позвонил, был Паша, брат Миши. Трубку долго не брали, и я мысленно хлопнул себя по лбу – в Хабаровске сейчас была глубокая ночь. Наконец, гудки прервались, и сонный голос хрипло и невнятно ответил:

– Алло.

– Привет, Паша. Это Максим, – мне с трудом удалось скрыть разочарование от того, что трубку взял не Миша.

– Да.

– Извини, что так поздно. Ты звонил мне. Есть какие-то изменения в состоянии Миши?

– Да, я звонил, – сонно пробормотал голос. – Миша еще в коме, и врачи до сих пор не знают, что с ним. Специалист, которого они вызвали, раньше срока приехать не сможет.

– Понятно.

Он замолчал, и я уже подумал, что Паша заснул, но он вдруг спросил:

– Максим, ты что-то знаешь?

– Ты о чем?

– Не знаю, не уверен… Кто такие Плетущие?

– Кто? Плетущие? – всю мою сонливость, как рукой сняло.

– Да. Ты не знаешь?

– Нет. В первый раз слышу. И кто это?

– Я сам не знаю, – сожаление в его голосе. – Миша на днях упомянул о них вскользь, но я так ничего и не понял, а когда стал расспрашивать, брат сделал вид, что не слышит меня.

– Нет, я ничего ни про каких Плетущих не знаю, – и сразу добавил: – Ладно, Паша, извини, что разбудил тебя. Если будут какие-нибудь изменения в состоянии Миши, звони мне в любое время суток.

– Хорошо. Пока.

– Пока.

Почему вдруг Миша заговорил о Плетущих с братом? В общении с кем бы то ни было эта тема – табу. Неужели мой друг был так встревожен или напуган, что забыл о запрете?

Оставался еще только один человек, чьи несколько звонков высвечивались непринятыми, и сейчас я с замиранием сердца слушал в трубке длинные гудки.

– Алло, – ответил мне с едва заметной хрипотцой голос.

– Алло.

– Привет! Ты куда пропал? Весь день тебе звоню!

– Здравствуй, Соня, – тихо сказал я.

Трубка промолчала, будто недоуменно, а потом с тревогой спросила:

– У тебя все в порядке?

– Да, – успокоил ее. – У меня все в порядке.

– Я слышала про Мишу, что он не выходит на связь.

– От кого ты это слышала?

– От Семена. Он много чего еще рассказал, но не уверена, что все поняла правильно. Что у вас произошло?

– Миша в коме.

– Что? Как это случилось? – быстро спросила она.

– Долго рассказывать. И не по телефону.

– Ты пытался добраться до него? – мы оба поняли, что имелось в виду.

– Да, но пока ничего не получилось.

– У тебя? Не получилось? – откровенно недоуменно переспросила она.

– У меня, – сухо ответил я.

– Кто? – только и поинтересовалась Соня.

– Я не знаю. Меня вообще закинуло в такие места, что едва выбрался.

– А потом?

– Потом мне не дали.

– Как так?

– Это долгая история. Я же говорю тебе.

– Что думаешь делать? – после недолгого молчания спросила Соня.

– Отдохнуть, – признался. – Я уже почти двое суток не могу нормально поспать.

– Это из-за Миши?

– Из-за него тоже, – я промолчал о том, что каждую ночь меня затягивало в какие-то кошмары, и я не мог с этим ничего поделать.

– Ты сейчас где?

– В командировке, в Минске, но уже в поезде. Еду домой, в Киев.

– Я приеду, – меня согрела ее забота.

– Не нужно. Боюсь, это не поможет.

– Я все равно…

– Соня, – перебил ее, – приезжать не нужно. Вряд ли это хоть что-то изменит. К тому же, если ты не забыла, Учительница тоже живет в Киеве. Вот к ней я и обращусь за помощью, если сам не справлюсь.

В трубке повисло долгое молчание, которое я понял по-своему.

– Соня, не обижайся…

– Ты еще не знаешь? – перебила она меня.

– Что не знаю?

– Марина Яковлевна… – девушка запнулась.

– Что Марина Яковлевна? Говори! – плохие предчувствия взбудоражили меня, отогнав прочь вялость и сонливость.

– С ней все в порядке, – поспешила успокоить меня Соня, – но у нее в семье большое горе.

– Что случилось?

– У нее сын умер.

Оба молчим.

– Поэтому думаю, что будет лучше, если я приеду в Киев. Заодно дочек твоих и Татьяну проведаю. И не спорь. Да и Учительнице сейчас просто не до нас. Ну а мы ей поможем, чем сможем.

– Не до нас, – согласился я невесело. – У нее вроде четыре сына.

– Пять, – поправила меня она.

– Я вообще их не знаю.

– Я тоже.

– Хорошо, Соня, приезжай.

– Возьму Семена. Сергей тоже собирался приехать в Киев. И Катя.

– Ну уж нет. Место найдется только для тебя, пусть в гостинице живут или квартиру снимают, – проворчал я, а в душе я ликовал от счастья, что все они, мои друзья, были живы и здоровы, и что совсем скоро я смогу их всех увидеть. – Когда похороны?

– Не знаю, поэтому и звонила тебе, чтобы ты у Учительницы узнал. Ты не отвечал, и я связалась с Рыжим – вы же с ним больше всех общаетесь. Но он сказал, что ты в Минске, в командировке.

– Да, по работе нужно было – оборудование смотрел.

– Ясно. Семен мне рассказал в двух словах про сон Миши, про то, как кто-то использовал его, Рыжего, внешность, про какого-то старика – в общем, все, о чем ты сам ему рассказал. Но я так и не поняла, что это за женщина снилась Мише, та, у которой были цифры на лбу?

– Я и сам пока не во всем не разобрался, – честно признался я, – и не все понимаю.

– Это ты-то? Ты же самый талантливый из нашей группы, – ее слова прозвучали без тени иронии.

– Спасибо, но это не так.

– В смысле? – не поняла Соня. – Ах, да… Ты про Клауса? Жаль его, конечно, но про мертвых или хорошо, или ничего, так что я промолчу.

Промолчал и я, но по другой причине. Не нужно было сейчас никому знать, что он жив. Даже, если бы сам Клаус не попросил меня об этом одолжении. Слишком много странного происходит в последние дни. Странного, запутанного и пугающего.

– Ты расскажешь мне эту долгую историю? – вывела меня из задумчивости девушка.

– При первой же возможности, – заверил я ее.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– Хорошо. Значит, встречай нас с Семеном послезавтра утром – мы выезжаем завтра.

– Постелю ему на коврике в прихожей.

– Как раз для него.

– Я не смог дозвониться до него, обрадуй Рыжего сама.

– С огромным удовольствием.

– Тогда пока?

– Ты в порядке? – внезапно спросила Соня.

– Уже говорил.

– У тебя очень усталый голос.

– Я все расскажу, помнишь?

– Да, да… Тогда пока.

– До послезавтра.

– До встречи. Счастливой дороги, – пожелала она напоследок.

– Спасибо, – сказал я в уже отключенный телефон. Положил его в карман и вышел из тамбура, куда выходил для разговора. Пол под ногами вел себя, как пьяный, сбивая с шага и заставляя хвататься за поручни вдоль стен. Я купил у проводника чай и вернулся в купе.

Ноябрьский вечер вступил в свои права быстро и неотвратимо. В окне, через которое еще полчаса назад можно было наблюдать проплывающий пейзаж, сейчас отражался лишь свет настенных ламп, да собственное лицо. Похоже, я задремал, просто сидя на своем месте, на нижней полке. Сосед по купе читал какую-то книгу в мягкой обложке и лишь бросал на меня короткие взгляды, когда я выпадал из полудремы. Потом он снова возвращался к чтению, поправляя массивные очки на переносице. До границы было еще около трех часов. Или больше? Не уверен, а проверять – лень. Нет, не лень, просто сил нет вставать и выходить в коридор, чтобы посмотреть на расписание движения поезда. Нужно отдохнуть.

Опасаясь, что меня снова, помимо воли, затянет в какой-нибудь кошмар, я решил попробовать то, что обычно использую лишь во сне. Мне пришлось приложить огромные усилия, чтобы моментально не заснуть, едва я принял горизонтальное положение. Тем не менее, мне удалось сосредоточиться на предстоящем действии. Я отрешился. Отрешился от окружающего мира, от мерно покачивающегося вагона, от света лампы, от перестука колес… Я никто. Никто без мыслей и желаний. Я пустота. Я вакуум. У меня нет никаких эмоций. Я ничего не чувствую… Глухое забытье навалилось на меня и смяло несопротивляющееся сознание, как лист бумаги.

Несколько часов пролетело, как один миг. Меня разбудил голос проводника, громко предупреждавшего пассажиров вагона о скорой остановке на границе. Что же, прием, который используется Плетущими для маскировки в снах от тварей, питающихся человеческими эмоциями, сработал, потому что ни в каком сне я не был. Я отдохнул, а сонливость и тяжелая усталость наконец исчезли. Еще пару часов такого отдыха, и я буду, как новенький.

Пересечение границы со всеми проверками, как и в прошлый раз, заняло почти полтора часа. Все это время пришлось просидеть в купе, листая страницы невесть как оказавшегося в одном из карманов сумки журнала с кроссвордами позапрошлогодней давности.

Ну, вот граница осталась позади. До прибытия в Киев еще достаточно времени, чтобы я смог отдохнуть и набраться сил. Мое отношение к угрозе постороннего вмешательства в собственные сновидения было более чем серьезным, поэтому прежде чем «отключиться» от яви, забыться сном без сновидений, чтобы подарить сознанию столь желанный отдых, я проделал те же манипуляции, что и несколько часов назад. Но в последний момент собственное подсознание сыграло со мной злую шутку, подсунув яркие образы из сна о мертвом городе. И вместо того, чтобы погрузиться в бесчувствие на оставшееся до прибытия в Киев время, я снова оказался там, откуда с таким трудом выбрался.

 

Глава 4

… Хромая, я поднялся по ступеням и через дверной проем попал в коридор с белыми стенами. На полу – паркет, а на потолке горят обычные лампы в простеньких плафонах. Окон здесь не было. Оборачиваюсь. Клаус стоит на прежнем месте и с отрешенным видом смотрит в окно. Я пожал плечами и, придерживаясь рукой за стену слева, зашагал вперед. Через полтора десятка метров коридор под прямым углом повернул налево. Шатаясь от усталости, я прошел по нему до следующего поворота, но уже направо. Шел до самого конца, пока не попал в небольшую комнату. Равнодушно оглядел ее, но ни зеленой, ни какой-либо другой двери не увидел. С вялым интересом я посмотрел на единственное окно в стене. Мысли устало заворочались в голове, просчитывая мой маршрут от лестницы сюда. Сейчас я нахожусь в условном центре этажа, поэтому никаких окон здесь быть не может. Но оно есть. Вырублено в стене и закрыто обычной деревянной рамой с вставленным в нее обычным стеклом. Рядом с окном стоят два неудобных даже на вид деревянных стула с высокими спинками. У меня не осталось сил, чтобы удивляться, пугаться или злиться. Ноющая боль в ноге заставила пройти к стулу, но прежде чем опуститься в него, я, взявшись за ручки, распахнул настежь обе оконные створки. Сел. «Достал» сигарету и закурил, выпустив дым. Вместе с обычным городским шумом в окно ворвался свежий ветер и охладил кожу лица. Я снял шлем, подставив сквозняку мокрые волосы.

Снаружи раскинулся город. Красивый, зеленый и живой город. Окно выходило на небольшой, но уютный парк, в котором, покачивая пышными кронами, на ветру шумят деревья, в котором по аккуратным дорожкам, вымощенным светлым камнем, прогуливаются, не спеша, самые разные люди. Вдоль дорожек часто стоят скамейки, на некоторых из них сидят люди. Сразу за парком начинается озеро. Оно сверкает и искрится, отражая свет по-летнему яркого и высокого солнца. Вокруг парка стоят невысокие дома из красного кирпича. А где-то далеко за озером и протянувшейся слева направо реки видны другие здания. Они находятся уже по другую ее сторону, за виднеющимся мостом, по которому едут автомобили, грузовики и автобусы. И над всем этим простирается удивительной чистоты светло-голубое небо с редкими барашками белых облаков.

Я совершенно не задумываюсь о природе наблюдаемого явления. Я просто отдыхаю. Отдыхают мои глаза, уставшие от серо-бурого однообразия мертвого города. Отдыхают мои уши, жадно ловящие самые разнообразные звуки. Отдыхает мое обоняние, утомившееся от постоянно лезущей в нос и рот пыли. Отдыхает моя душа. Ледяное безразличие, охватившее меня, оттаивает под теплым ветром и солнечным светом. Но тоска сковывает сердце и сдавливает грудь. Лица друзей встают передо мной. Они смотрят на меня, хмурятся, смеются, ворчат, плачут, радуются, улыбаются… Хочу сказать им что-нибудь, но не могу подобрать слов, и они снова мелькают перед моим мысленным взором, но уже совсем другие: бледные, осунувшиеся, изможденные и смертельно уставшие лица. Последним дольше всех держится оно, с ярко-голубыми газами. Они смотрят на меня остановившимся взглядом и стекленеют… А я так и не убрал с ее лица упрямый светлый локон…

Стоп! Стоп! Стоп!

Что за…?!

Картинка перед глазами неподвижно замерла, будто неведомый оператор нажал на «паузу». Голубь, пролетающий сейчас как раз мимо окна, замер в воздухе, завис в нем, не шевелясь. Не знаю, чему я больше удивился: тому, что снова оказался в мертвом городе и мне снова приходится переживать все тогдашние эмоции и ощущения, или же тому, что с такой охотой мне повинуется этот сон. Или это не просто сновидение? Может быть, мое сознание, уже немного отдохнув, таким вот неожиданным способом обрабатывает информацию?

– Во-первых, – сказал я сам себе, – никто не погиб.

Более чем странно пытаться убедить себя в том, что знаю, но во что еще не верится в силу переживаемых сейчас эмоций.

– Во-вторых, все это уже было… И все мои друзья живы, – продолжил твердить я.

Усталость, тоска, скорбь и безысходность, овладевшие моей душой, неуверенно заколебались, и вот они уже отступили под натиском совсем свежих воспоминаний. Самое яркое из них – телефонный разговор с Соней. Спустя минуту я был уже практически спокоен. Встал со стула и, выглянув в окно, стал рассматривать зеленый парк внизу, искрящуюся в солнечных лучах поверхность спокойного озера, дома вдалеке. Нога больше не болела, да и вообще я чувствовал себя прекрасно: ни капли усталости, ни грамма печали. Отошел от окна и выглянул в коридор. Не далее, чем в десятке метров, застыл Клаус с поднятой в шаге ногой. Признаться, я впервые оказался в ситуации, когда могу заново пережить свои воспоминания, имея над ними полный контроль. Как интересно. Но сейчас не было времени на исследования, изыскания и эксперименты.

Повинуясь моей воле, мир вокруг ожил, наполнившись звуками, запахами. Перед газами что-то будто мелькнуло, когда я отпустил время. Безмолвная доселе тишина взорвалась десятками звуков, доносящихся через открытое окно. Клаус в коридоре ожил и зашагал. Не обратив на меня ни малейшего внимания, он прошел мимо и уселся на свободный стул у окна. Я не сразу понял, что произошло: на соседнем с Клаусом стуле, вытянув ноги, сидел человек, про которого можно сказать только одно – он смертельно устал. Если бы я не знал, что у него темные волосы, можно было бы подумать, что он седой, но то пыль укрыла его коротко стриженые волосы. Карие глаза, а я знаю, что они карие, были полуприкрыты, а в уголках губ спряталась вселенская печаль и тоска. Мне видны разводы на его грязном лице – это следы пота. Его одежда была невероятно грязна, а высокие ботинки облеплены уже высохшей грязью. Разумом я понимал, что это я сижу на том стуле, но поверить и принять подобное оказалось неожиданно сложно.

– Тебе нравится? – негромко обронил Клаус, кивнув на окно.

Тот я устало вздохнул, но спросил:

– Что это за место?

Его собеседник не спешил отвечать на вопрос и через какое-то время спросил сам.

– Прошу тебя выполнить свое обещание. Расскажи мне то, что обещал.

Смертельно уставший человек лишь едва заметно пожал плечами и коротко сказал:

– Клаус, ты мертв.

Я и сейчас подсознательно ожидал бурной реакции, но вместо этого Клаус только горько усмехнулся и попросил:

– Расскажи, пожалуйста, как это произошло.

Оружейник безучастно посмотрел в окно. Его глаза затуманились воспоминаниями, и он начал рассказ. Я знал, что именно он говорит, и выслушивать это во второй раз у меня желания не было. И время, повинуясь моей воле, ускорило свой ход, оно скрыло звуки и погрузило окружающий мир в безмолвную тишину ускорившихся событий. Когда солнце за окном вдруг потонуло в налетевших невесть откуда низких тучах, я замедлил бег времени. Вернулись звуки, и почти сразу оглушительными раскатами, от которых задрожало стекло в распахнутой раме окна, взорвался гром. Наверху снова сверкнуло, и снова небо загремело. Начался дождь. Очень быстро он превратился в настоящий ливень, и вот уже за окном встала настоящая стена, сквозь переливающиеся шторы которой деревья в парке были едва различимы. Снова прогремело, грозно и страшно, но люди у окна не обратили на стихию никакого внимания, только Оружейник отодвинулся подальше, чтобы вода, попадающая внутрь, не намочила его. Он закончил свой рассказ и сейчас, устало откинувшись на спинку стула, не спеша курил свою сигарету.

– Ты считаешь меня созданием? – Клаус первым нарушил молчание.

– Да, – последовал безразличный ответ.

– И кто же меня создал?

– Я думал, ты мне скажешь об этом, – Оружейник оторвал пустой взгляд от окна и поглядел на Клауса.

Тот лишь покачал головой:

– Ты так уверен в своей правоте? А если ты ошибаешься?

– Для этого нет причин.

– А все-таки.

Оружейник испытующе посмотрел на своего собеседника и произнес, наконец:

– Будет лучше, если ты сам все расскажешь. Я свое слово сдержал.

За окном снова сверкнуло, и по миру раскатился оглушительный гром. Слышно было, с какой яростью била в стены здания вода, но ничем, кроме небольшой лужи у окна, она не могла угрожать сидящим людям.

– Я люблю дождь, – неожиданно начал мой собеседник, когда утихли раскаты. – Дождь очищает и смывает всю грязь. Этот город, – он кивнул на окно, – мой город. Он никогда не спал, как не могут одновременно спать люди из разных частей света. Я создал его. Здесь живут… жили люди, которым я в свое время помог избавиться от кошмаров, ночных ужасов. Засыпая там, в реальном мире, их сознания переносились сюда. Тут они жили так, как хотели того сами. Они занимались, чем хотели. Здесь они могли найти свою любовь и на самом деле находили ее…

Клаус замолк и невидяще уставился в окно, за которым бесновалась стихия.

– А потом их убили, – глухо промолвил он, прикрыв глаза. – Тот, по чьей вине, нам пришлось через столькое пройти за эту ночь, нашел это место. Он уничтожил мой город, превратив его в мертвые руины. Если бы только я знал, что так все обернется. Я бы уничтожил этого…

– Постой, – прервал его Оружейник. – Сколько людей обитало в твоем городе?

– Что? – переспросил Клаус, вынырнув из своих мыслей.

– Я спрашиваю, сколько людей жило здесь? Скольких ты избавил от кошмаров, скольким ты помог?

– Три тысячи пятьсот семьдесят два человека и пятьдесят один страж, – ответил он без запинки. – Они жили, окружая себя большим свободным пространством. Бывало так, что в многоэтажном доме мог обитать один человек. А бывало и так, что…

– Подожди, – моментально подобравшись, оборвал его собеседник. – Как такое может быть? Ты же давно погиб, сорвался в пропасть. Я сам видел! О чем ты говоришь? Какие три тысячи?

Какое-то время Клаус молчал, наблюдая за недоумением Оружейника, а потом устало и горько улыбнулся и негромко сказал:

– Здесь и начинается для тебя самое интересное.

Он снова умолк, но совсем ненадолго. Глядя в окно, собирался с мыслями.

– Чтобы рассказ был полон, чтобы ты понял меня, я начну с тех пор, когда мы еще только учились искусству Плетущих под руководством нашей Учительницы, Марины Яковлевны… Знал ли я, что все так получится? Мог ли я предположить, что события примут такой оборот? Много раз я спрашивал себя об этом, но никогда ответы на эти вопросы не были однозначны, – он снова горько усмехнулся и продолжил: – Вы никогда не любили меня, за глаза называя Любимчиком. Вы – это ты, Семен, София, Катерина и Сергей. Вы думали, что мой талант – это дар от рождения… Нет, об этом, пожалуй, чуть позже. Конечно, я давал достаточно поводов для того, как вы ко мне относились, но все равно было обидно. Было очень обидно быть белой вороной в и без того небольшой группе. А у детей и подростков, которыми мы тогда были, эмоции по отношению друг к другу, а особенно ко мне, никогда не скрывались.

Клаус недовольно прищурился и скривил рот, плотно сжав губы. Я видел, что ему неприятно вспоминать, но он продолжил:

– Ты должен понять, как мне было тяжело, и как меня тяготило подобное отношение. Ваши подначки, обидные розыгрыши, нескрываемая неприязнь…

– Если ты хорошо подумаешь, то поймешь многое из того, что сейчас осуждаешь, – спокойно вставил Оружейник.

– Уже. Неужели ты считаешь, что все эти годы я жил этими не самыми лучшими воспоминаниями? – искренне удивился его собеседник, на что мой двойник лишь пожал плечами. После короткой паузы Клаус вновь заговорил: – Конечно, со временем и с возрастом я многое переосмыслил и сделал для себя определенные выводы. Но сейчас я хочу, чтобы ты поставил себя на мое место, на место того меня, который учился вместе с вами у Марины Яковлевны, того меня, который, по сути, был изгоем среди вас. А я ведь ничем не отличался, был таким же, как все.

– Дети жестоки, – задумчиво произнес мой двойник.

– О да, дети жестоки, ты заметил совершенно верно, и эту жестокость видно только со стороны… или со временем.

Дождь за окном усилился настолько, что в распахнутое окно попадали уже не редкие капли, а целые струи воды. Не сговариваясь, собеседники отодвинулись от окна еще дальше. Казалось, что гроза бушевала прямо над домом, а молнии вспыхивали так близко, что можно было дотянуться до них рукой. Оглушительные раскаты грома сделали на несколько минут невозможным продолжение беседы, и люди просто смотрели в окно, размышляя каждый о своем. Несмотря на сильнейший ливень и порывы холодного ветра, никто не закрыл распахнутое окно. Клаусу нравится дождь, как сказал он сам, ну а мне он нравится во сто крат сильнее.

– Я любил ее, – едва слышно произнес он в краткой паузе между громовыми раскатаами.

– Кого? – Оружейник в недоумении вскинул брови.

– Это был такой возраст, когда кажется, что будешь жить вечно, и весь мир принадлежит только тебе. Перед тобой открыты все дороги, и на всем свете нет ничего невозможного.

В его руке возник стакан с водой, и он сделал из него несколько долгих глотков.

– Я любил ее, – снова повторил Клаус, а Оружейник смотрел на него со все возрастающим удивлением и, не получив ответа на свой вопрос, ждал продолжения.

– Мне нужно было или все, или ничего. Это была любовь с первого взгляда, и она ни на миг не угасала и со временем только крепла. Даже сейчас… Не знаю… – он сбился с мысли и растеряно огляделся, словно не понимая, где находится. Клаус снова приложился к стакану, вытер ладонью губы и продолжил:

– Я любил ее. Я любил Соню. Мне было очень больно, когда она совершенно не обращала на меня внимания и даже наоборот – всячески демонстрировала мне свою неприязнь, какое-то даже пренебрежение. А ведь я делал все, чтобы привлечь ее внимание, чтобы она заметила меня, выделила из всех.

– Она и заметила, – негромко вставил его собеседник.

– Да, но только не так, как того хотел я, – заметил Клаус. – Я из шкуры вон лез, чтобы быть лучше, искуснее, сильнее остальных, талантливее. Чтобы она оценила.

– Ты таким и стал, – произнес Оружейник. – Вот только ты перестарался со своим усердием и вместо того, чтобы вызвать к себе симпатию…

– Да знаю я, – зло перебил его Клаус, но сразу же сменил тон. – Извини… Так вот, Марина Яковлевна сразу обратила внимание на мои успехи и стала заниматься со мной более интенсивно.

– Она занималась с тобой индивидуально?

– Совершенно верно.

– И как сильно отличалась твоя персональная программа обучения от общей?

– Незначительно. Учительница делала акцент на практической отработке полученных знаний. Она заставляла максимально эффективно работать с собственным воображением… Вообще, сдача выпускного экзамена была для меня чуть ли не формальностью, потому что на тот момент мои способности Плетущего были более чем удовлетворительными, чтобы сдать его.

– Интересно получается.

– Очень. Но позволь я продолжу.

Оружейник кивнул, «достал» новую сигарету, закурил. Наблюдая за ним, Клаус сказал:

– Раньше, во время учебы, я был уверен, что сильнее тебя. На самом деле, ты был ничем не лучше меня. Так я считал. Спустя годы я понял, что ошибался. Ты ведь был просто помешан на огнестрельном оружии, а работа с ним требует ювелирной точности. И, конечно же, скорости. Вспомни, ты лучше и быстрее всех справлялся со всеми этими пистолетами, автоматами и всем остальным. А чего только стоит работа со сплавами металлов, из которых сделаны все детали, а составы взрывчатых веществ? Никто не способен сравниться с тобой в работе с оружием. Плести ткань сна, работать с его материей: выращивать траву, деревья, поднимать горы, запускать реки – все это не требует того мастерства, что создание оружия.

– Я имею слабое представление о лекарствах, – сказал Оружейник.

– Потому что это тебе не нужно. В случае ранения ты всегда можешь покинуть сон.

– Как оказалось, не всегда, – последовал угрюмый ответ.

– Исключения бывают, – парировал Клаус.

– Если бы мои познания в области медицины были на должном уровне, Соня бы не умерла.

– Поверь мне, – негромко произнес Клаус после короткой паузы, пристально глядя в глаза собеседнику, – ее бы уже ничто не спасло.

– Что ты ей вколол там, на лестнице? – вдруг спросил Оружейник.

– Адреналин, – ответил Клаус и добавил: – Он должен был помочь.

– Почему же ты раньше не сделал эту инъекцию? – вопрос прозвучал бы угрожающе, не будь его собеседник таким уставшим.

– Не знаю… Я растерялся. Все произошло так быстро.

Взгляд Оружейника стал злым, и он продолжал смотреть на Клауса с нескрываемой неприязнью.

– Поверь мне, – он поднял ладони, – я действительно не знал, что делать. И сейчас это не имеет значения.

– Почему это? – сквозь зубы бросил Оружейник.

– Потому что Соня жива. Как живы и все остальные: Сергей, Катя, Семен.

Мой двойник изменился в лице, я знал, как он испугался поверить этим словам.

– Докажи, – хрипло обронил он.

– Когда я расскажу все, что хотел, ты поймешь все сам, – Клаус постарался говорить спокойно, чтобы не провоцировать своего собеседника. – Позволь, я продолжу. Как я говорил, я был влюблен в Соню и в меру своих способностей старался всячески привлечь ее внимание. В итоге я стал чужим для вас, выскочкой, Любимчиком, которого всегда хвалила и выделяла Марина Яковлевна. А Соня, мало того, что не отвечала мне взаимностью, всячески демонстрировала свою симпатию тебе.

– А вот это уже чистой воды выдумка, – резко оборвал его Оружейник, – ничем не обоснованные пустые домыслы.

– Ты ошибаешься, – Клаус покачал головой.

Я воспользовался своей властью и остановил время. Дождь, льющий за окном, превратился в тысячи и миллионы причудливых капелек, застывших в воздухе. Ожившие воспоминания передо мной, играющие свои заранее расписанные роли, замерли неподвижно, и я вновь удивился уникальной возможности, что позволила мне столь необычным образом просматривать события, совсем недавно произошедшие со мной. Просматривать, анализировать, делать выводы. Я совершенно точно знал, что Клаус ошибается – между мной и Соней не было никаких чувств. Мы были друзьями. Были и остаемся. Нас многое связывает и если уж говорить о ярлыках, то в данном случае применим «младшая сестра». Признаться, мне никогда и в голову не приходило, что между нами может что-то быть. Это, наверное, потому, что тех чувств, которые мне пытается приписать Клаус, мне хватало в реальной жизни, наяву. С Катей тоже были дружеские отношения, хотя и не такие теплые, как с Соней. Ей не было никакого дела до всех этих переживаний и томлений сердца, как, впрочем, и остальным. Мы учились, и времени на какие-то отношения просто не было. Рыжий. Я вообще удивляюсь, как он с таким легкомысленным отношением к жизни умудрился жениться, да еще едва ли не раньше меня. Угрюмый. Сергей всегда чем-то недоволен, но и он, как ни странно, довольно быстро нашел себе пару. Катя. Все, что я знаю, так это то, что она очень нравилась Мише, и он даже собирался ухаживать за ней, благо в реальном мире они живут сравнительно недалеко друг от друга.

А с Соней мы всегда был друзьями. Зная, что я всегда выслушаю ее, в короткие перерывы между уроками и часто на практических занятиях, она успевала рассказывать мне о себе все, что происходило с ней наяву: про школу, про подруг, про родителей, про новинки кино. Однажды даже поведала о каком-то парне, с которым она встречалась. То ли они учились вместе, то ли жили рядом – сейчас не помню.

Звуки вернулись одновременно и все равно неожиданно, когда я спустил время с привязи, и оно свободно побежало дальше.

– Это ты ошибаешься, – твердо сказал Оружейник и добавил: – Впрочем, думай, как хочешь. У меня нет ни сил, ни желания убеждать тебя в обратном.

Клаус ничего не ответил и долгую минуту испытующе смотрел на собеседника.

– Ты говоришь правду, – наконец выдал он, на что Оружейник лишь хмыкнул и щелчком запустил в окно недокуренную сигарету. – Как бы то ни было, меня безумно злило то, что Соня отдала предпочтение не мне, а тебе. Как я тогда думал.

Он замолк, ожидая реплики собеседника, но мой двойник только выжидающе смотрел на него, и Клаус продолжил:

– На носу был выпускной экзамен, к которому я был прекрасно подготовлен. Должен сказать, что та обида, которую я чувствовал к тебе и к Соне, была прекрасным стимулом в учебе – я хотел доказать, что… в общем, ясно. Для меня экзамен был последней возможностью привлечь к себе внимание Сони. Я хотел показать, каких успехов достиг, каким мастерством обладаю. Я хотел…

– Она, как и все мы, и без того прекрасно знала что ты был лучшим среди нас, – перебил его Оружейник, устав от признаний. – Тебе нужно было впечатлить ее не своей силой или искусством, а элементарно попробовать оказать ей хоть какие-то знаки внимания.

– Сейчас я это понимаю, – согласился Клаус спокойно, – но тогда я думал о другом.

– Послушай, – обратился к нему Оружейник, – я, конечно, понимаю, что ты сильно переживал и даже страдал от неразделенной любви. В другое время и в другом месте я бы, возможно, с удовольствием послушал тебя, но мне непонятно, какое это имеет отношение к происходящему. Я бы понял, если ты попытался каким-то образом напакостить мне, навредить, отомстить, в конце концов, но ведь этого не было. К чему вообще ты мне все это рассказываешь?

– Да, ты прав. Я слишком увлекся, рассказывая о себе и о своих переживаниях, но надеюсь, ты поймешь, что именно эта история стала толчком для дальнейших событий, – Клаус в несколько глотков допил оставшуюся в стакане воду и под шум непрекращающегося дождя продолжил свою исповедь. – Как ты помнишь, экзамен длился семь дней, но уже на третий я вдруг понял, что у меня ничего с Соней не получится. Она не просто игнорировала, но вообще старалась держаться от меня как можно дальше. И как можно ближе к тебе.

– Честно говоря, я даже не обратил на это внимание и вообще не рассматривал те события с такой точки зрения, но со стороны, наверное, виднее.

– Создавалось такое впечатление, знаешь ли, – едко бросил Клаус. – Так вот, в тот момент, когда я понял всю бесперспективность своей затеи привлечь внимание Сони, я решил уйти.

– А вот с этого места поподробнее.

– Я понимал, что если я просто уйду, экзамен будет провален, и его придется сдавать через год. Находиться с вами рядом еще столько времени было выше моих сил, к тому же Соня… Мне удалось заставить себя не бросить группу – все-таки я должен был стать Плетущим официально. Ты не представляешь, как мне было больно и обидно видеть… – Клаус осекся на полуслове и какое-то время молча глядел в окно. – Видимо, Бог есть на свете, потому что иначе объяснить то, что произошло, то, что ты должен помнить, нельзя.

– Я догадываюсь, о чем ты говоришь, – задумчиво произнес Оружейник.

– Да, волею судьбы я оказался в критическом положении, но на тот момент я был рад, что так получилось. Я хотел уйти эффектно, ярко, и чудовищный монстр, который стал нашим последним испытанием, невольно помог мне в этом.

– Все эти годы я считал тебя мертвым, – устало прокомментировал его собеседник.

– Знаю, – кивнул Клаус и горько усмехнулся. – Я так надеялся, что Соня будет горевать обо мне, что она будет жалеть о том, что относилась ко мне с таким пренебрежением… Как же я ошибался! Каким глупцом я был! Ничего, кроме какой-то сиюминутной жалости она не испытала…

– Постой, – перебил его Оружейник, – откуда ты мог знать, что Соня чувствовала? Вы же больше не виделись. Или виделись?

– Нет, с тех пор мы с ней не встречались, и она, как и ты, считает меня мертвым.

– В таком случае, откуда ты можешь знать, какие Соня испытывала чувства в связи с твоей якобы гибелью?

– Об этом я узнал от Марины Яковлевны, – последовал ответ.

– Учительница знала, что ты жив? – я вспомнил, как тогда, во время этого разговора, удивился этой новости.

– Да, она смогла найти меня.

– Как? На вызовы по табичу ты не отвечал. Как еще можно найти Плетущего?

– Такие способы есть, – уклончиво ответил Клаус.

– И ты их знаешь?

– Да, но сейчас не о том речь.

– Ладно, – не сразу ответил Оружейник. – Как я понимаю, эти знания – часть той индивидуальной программы, по которой с тобой занималась Учительница?

– Да.

– И много еще у тебя таких особых познаний?

– Совсем нет, – Клаус постарался выглядеть искренним, – и раз уж мы подняли эту тему, то я должен рассказать тебе еще кое о чем, что мы не изучали на общих уроках.

Оружейник никак не прокомментировал его, молча ожидая продолжения, и Клаус сказал:

– Речь пойдет о создании различных существ, а именно своих клонов.

– Ты имеешь в виду двойников?

– И да, и нет. Ты должен знать, что любому человеку и даже твари можно придать какую угодно внешность, например свою. Таким образом, можно обмануть кого-то, кто не знает тебя достаточно хорошо или не знает вообще. Ведь от изменения облика сущность человека или твари не меняется. Даже обычные люди, не Плетущие, способны на подобное. Ежедневно, гложимые скрытыми страхами или достаточно сильными эмоциями, они невольно создают сотни и тысячи тварей, умудряясь при этом некоторым из них придать ту или иную вполне человеческую внешность. Не секрет, что и себя люди могут наделить иным, отличным от реального, обликом. Многие видят себя во сне просто моложе, другие способны на более существенные изменения, связанные не только с возрастом, но и с полом…

– Клаус, – перебил его Оружейник, – не нужно читать мне лекцию об изменении внешности. Я прекрасно знаю, о чем ты говоришь. Я Плетущий, не забывай, и способен работать со своим и чужими обликами.

– Да, извини, я отвлекся, – кивнул его собеседник, но продолжать не спешил и задумчиво глядел в окно, видимо, собираясь с мыслями.

Ливень снаружи заметно стих, превратившись в обычный дождь. Он уже не так неистово лил с неба, а в помещение через открытое окно попадали уже лишь редкие капли воды. Молнии не сверкали, и не грохотал на весь мир разгневанный гром. Гроза выдохлась, и ее время ушло.

– То, о чем я тебе хочу рассказать, является не совсем созданием двойников, – наконец произнес Клаус. – Когда я сказал «клоны», я имел в виду именно клонов. В отличие от создания двойников, заключающегося лишь в придании другой внешности человеку или твари, клонирование, как оно правильно называется, совершается по иному принципу. Его суть заключается в разделении сущности человека, и этим человеком может быть исключительно Плетущий.

– Как интересно, – тихо проронил Оружейник, опустив глаза, но я знал, что он смотрел в пол только, потому что не хотел напугать Клауса, не хотел спугнуть его откровение своим гневом. Он сделал несколько глубоких вдохов, а собеседник, увлеченный разговором, совершенно не заметил едва не разразившейся бури.

– Это значит, что можно разделить сущность Плетущего на столько частей, насколько позволяют условия. Но существует ограничение, связанное с тем, что с отдельно взятым Плетущим подобное можно совершить лишь единожды.

– Ты хочешь сказать, – Оружейник уже успокоился достаточно, чтобы снова посмотреть на Клауса, – что ты, не спрашивая ни у кого разрешения, что ты бесцеремонно позволил себе работать с сознаниями других Плетущих? Что ты смог разделить сущности Сони, Семена, Кати и Сергея?

– Нет, не совсем – Клаус не спешил продолжать.

– Уточни, – резко бросил Оружейник.

– Я не работал с сознаниями ребят. Я позволил себе разделить лишь одну сущность. Твою.

 

Глава 5

Взгляд Оружейника остановился, а сам он задержал дыхание, осененный внезапной догадкой. Наконец, он шумно выдохнул, нахмурился и тяжело изрек:

– Продолжай. Как ты вообще смог провернуть такой… фокус.

– Разделение потоков мышления – необходимое умение в нашей работе, – начал объяснять Клаус. – Оно дает возможность работать с материей сна, то есть плести ее, сразу в нескольких направлениях. Так вот суть этого фокуса, как ты говоришь, заключается в обособлении этих разделенных потоков на самостоятельные составляющие, наделении их собственной волей…

– И собственной внешностью, – закончил за него Оружейник.

– Да, собственной внешностью, – подтвердил Клаус.

– И каждая такая составляющая не может полностью обладать всей той силой, которой владеет исходная личность, так?

– Да, это неизбежное последствие разделения сущности Плетущего, – кивнул Клаус, – а его возможности меняются обратно пропорционально количеству составляющих: чем их больше, тем меньшей силой каждая из них обладает. И наоборот – при уменьшении их количества, растет сила оставшихся.

– Зачем? – только и спросил Оружейник, буравя Клауса тяжелым взглядом.

– Что, зачем? – не понял он.

– Зачем это все было нужно? – начал злиться мой двойник.

Клаус с явной опаской смотрел на своего собеседника и ответил, стараясь быть максимально искренним:

– Хочешь – верь, хочешь – не верь, но я сделал это для твоего же блага. Тебе грозила смертельная опасность, и я решил, что…

– Ты все усложняешь, – резко оборвал его Оружейник. – Если мне угрожала такая серьезная опасность, почему ты просто не предупредил меня? Почему ты не нашел меня, не позвонил, не написал письмо, в конце концов?

– И как ты себе это представляешь? – неожиданно горячо возразил Клаус. – «Алло, это Максим? А это Клаус. Я звоню сказать, что ты в смертельной опасности!» Так, что ли?!

Вызывающе глядя на Оружейника, он на одном дыхании выдал эту гневную тираду, но через секунду несколько раз шумно выдохнул, успокоился и уже гораздо спокойней продолжил:

– Я утрирую, конечно, но если бы я вышел с тобой на связь, ты мне не поверил бы. Ни единому слову. Но хуже всего, мое обращение могло вызвать прямо противоположный эффект – в лучшем случае, ты стал бы сторониться меня, в худшем… не хочу даже говорить об этом, – и после короткой паузы добавил: – А вообще, у меня не было ни времени, ни возможности тебя предупредить.

В комнате повисло тяжелое и неуютное молчание, и даже заметно стихший дождь за окном звучал, кажется, робко и неуверенно, будто боясь потревожить мысли сидящих друг напротив друга людей. Тот из них, у которого были светлые волосы и такого же цвета глаза внимательно и даже настороженно следил за своим собеседником. А он, мой двойник, устало сгорбился на своем стуле с высокой спинкой и, вытянув натруженные ноги, смотрел отсутствующим взглядом куда-то в пол перед собой. Молчание затягивалось, и мне было видно, как сильно оно тяготило Клауса. Наконец, Оружейник выпрямился, откинувшись на спинку стула, поднял усталый взгляд и сказал:

– Какой же, Клаус, ты дурак. Полный и запутавшийся в собственных умозаключениях дурак. Если бы ты дал о себе знать, да еще и предупредил о грозящей опасности, я бы, конечно, сперва удивился твоему неожиданному появлению и наверняка сразу бы не поверил, но уж выслушал бы точно… Ты совершенно не изменился за эти годы и продолжаешь ставить все с ног на голову, безумно усложняя и без того непростые отношения.

Клаус не пытался спорить, молча принимая все упреки. Сейчас, когда я имел возможность наблюдать за ним со стороны, мне было видно, как тщательно он скрывал облегчение. С чего бы? Неужели он думал, что я настолько плохо себя контролировал, что способен был сорваться или даже попытаться наказать его за то, что он посмел сотворить с моим сознанием? Не скрою, что меня крайне разозлило подобное вмешательство, бесцеремонное и беспардонное, но на момент самого разговора я был слишком уставшим, слишком измотанным, чтобы отдавать силы на собственные эмоции. А сейчас я воспринимал эту информацию… старался воспринимать объективно и непредвзято. Чтобы все-таки разобраться в мотивах Клауса.

– Кстати, – сказал Оружейник, – скажи мне вот что. Позапрошлой ночью я, Миша и Семен работали в одном интересном месте. Мы занимались спасением Плетущей. В том сне нас атаковало неожиданно большое количество тварей. Был бой…

– Это был я, – произнес Клаус, не дожидаясь, пока Оружейник закончит свою мысль. – Под личиной Семена был я.

Короткое молчание. Мой двойник слишком устал, чтобы удивляться, да и нельзя сказать, что тогда я был шокирован, услышав правду из уст Клауса – нечто подобное я и предполагал, ведь не зря заговорил о тех событиях.

Оружейник кивнул своим мыслям и с плохо скрываемой иронией спросил:

– Неужели вся эта конспирация была направлена на мое спасение?

– Нет, – последовал серьезный ответ, – я пытался помочь не тебе, а женщине Плетущей.

– Ты плохо справился со своей задачей – ее порвали твари.

Клаус хотел что-то сказать, но запнулся и произнес совсем другое:

– Позволь я продолжу свой рассказ?

– Если мы вернемся к этой теме.

– Обязательно.

– Тогда – валяй, только учти, что мне надоело слушать твою историю о неразделенной любви.

– Как бы ни сложились обстоятельства, – Клаус снова сказал не то, что ожидал его собеседник, – я очень рад, что имею возможность общаться с тобой. Между нами всякое было, но сейчас, я надеюсь, мы начнем наши отношения с чистого листа.

Оружейник безмолвно кивнул, и рассказ продолжился.

– Когда я покинул вас во время экзамена, то оказался предоставлен самому себе. Неожиданная свобода пьянила и заставляла совершать самые безумные поступки, какие только могли прийти мне в голову. Нет нужды, да я просто и не хочу, о них рассказывать – к делу они никакого отношения не имеют. Я с трудом могу вспомнить лишь малую часть из них и до сих пор не могу утверждать, сколько времени я так бесился, но определенно не так долго, как сам того ожидал. Очень быстро мне наскучила абсолютная власть над собственными сновидениями, и все чаще я стал наведываться в чужие. Что толку от тех свершений, если от них не было никакой пользы, если не считать удовлетворение собственного тщеславия? Примерно в то время, когда мне опостылело собственное могущество, и моя обида на всех вас, моих бывших одноклассников, угасла, я вспомнил, что являюсь Плетущим, хотя официально им так и не стал.

– Стал, – поправил его Оружейник. – Посмертно. После расследования твоей гибели, проведенного специальной комиссией, такое решение было принято.

– Пусть будет так, – легко согласился Клаус. – Звания и регалии для меня мало что значили и значат. Так вот, возвращаясь к рассказу, в определенный момент я для себя решил применить все те знания, что получил во время учебы. Для всех вас я был мертв и, признаться, случалось так, что я сожалел о собственной так называемой смерти, особенно, когда мне требовалась помощь. Но, так или иначе, я занялся работой Плетущего и по мере сил и возможностей справлялся с ней, смею надеяться, совсем неплохо.

– Бесспорно, – кивнул Оружейник. – Цифра в три с половиной тысячи людей, которым ты помог, говорит сама за себя. Ты не прожигал свою жизнь бездарно. Но меня интересует, когда ты успевал? Работать каждый день с новым человеком – очень тяжело, а если провести несложные подсчеты, то за эти годы ты работал именно в таком режиме.

– Более того, я же не сразу приступил к работе, а спустя лишь год после экзамена, да и то не так, как нужно.

– То есть?

– То есть какое-то время, тоже примерно год, я просто уничтожал тварей, не вникая во все тонкости ситуаций, из-за которых они появлялись. Я действовал наугад – обнаруживал в человеческом сне тварь и просто уничтожал ее. Никакой работы непосредственно с человеком я не проводил.

– Мартышкин труд, – резюмировал сказанное Оружейник.

– Так и оказалось, – не стал спорить Клаус. – Без тщательной работы с каждым человеком, страдающим от тварей, все мои усилия оказывались тщетными – спустя какое-то время вместо уничтоженных мной монстров появлялись новые.

– Дай угадаю, – вставил собеседник. – Среди тех, кого ты избавлял от страхов, нередко оказывались такие люди, которые вполне заслуживали ночных кошмаров.

– Ты прав и в этом. А когда я осознал свою неразборчивость, то решил изменить отношение к своей работе. До меня дошло, что количество – это не совсем то же, что и качество.

– Со временем количество переходит в качество.

– Да, но не само по себе. На третий год после выпускного экзамена я кардинально изменил свои методы.

– И в этом тебе помогла Марина Яковлевна?

– Она нашла меня, – кивнул Клаус. – У нас был долгий разговор. Учительница пошла мне навстречу и согласилась не рассказывать вам о том, что я жив.

– Просто согласилась, и все?

– Просто. Без каких-то дополнительных условий, если ты имеешь в виду именно их.

– Выходит, что ты по-своему подошел к проблеме с индивидуальным подходом к каждому человеку, – задумчиво произнес Оружейник, возвращаясь к теме спасенных людей.

– Именно. Я не стал утруждать себя контролем состояния каждого человека, которому помогал. После избавления его от тварей я помещал спасенного в этот город.

– Под неустанную опеку полусотни Стражей. Конечно, здесь люди могли чувствовать себя в полной безопасности. Они способны были уходить отсюда?

– Конечно. Это же не тюрьма. Многие уходили, но практически все возвращались. Вообще, из тех трех с половиной тысяч, которые проживали здесь, лишь порядка двух тысяч находились в городе постоянно. Остальные же в это время бодрствовали.

– То есть не все погибли, когда город был уничтожен?

– Не все. Но пока я не хочу снова собирать их в одном месте.

– Твое дело. Расскажи, что ты делал в Мишином сне. Откуда ты узнал, что ему снится сон про странную женщину с цифрами на лбу, Плетущую, и почему ты вообще пытался ее спасти.

– Я знал, что она попала в беду, но как раз тогда, когда пришел, чтобы помочь ей, там оказались вы с Мишей. Я не был готов к встрече с тобой, поэтому принял решение изменить свой облик и стать на время Семеном.

И тогда, и сейчас что-то из сказанного им встревожило меня. Какая-то неувязка, какая-то недоговоренность заставила и сидящего напротив него Оружейника нахмурится и недовольно сжать губы. Тогда я был слишком уставшим, чтобы вникать во все тонкости беседы, а сейчас… Клаус лжет или недоговаривает что-то важное – это очевидно. Ну конечно! Как, откуда он мог знать, что Миша договаривался с Семеном о встрече? Ведь Клаус совершенно недвусмысленно объяснил нам, как смог попасть в тот сон – по описанию окружающей обстановки, особенной природы, которым Миша поделился только с Семеном. Или это был Клаус под обликом Рыжего?

– Откуда ты знал эту женщину?

– Общался с ней, – расплывчато ответил он.

– Общался, и все?

– Да.

– Что-то ты темнишь, Клаус. Что-то ты не договариваешь. И мне это совсем не нравится.

Его собеседник пожал плечами, и только сейчас, со своего ракурса, я увидел, как Клаус скрестил пальцы на руке так, что Оружейник этого видеть не мог.

«Ах ты, жулик! Твое счастье, что я не заметил этих твоих скрещенных пальцев раньше во время беседы», – сердито пробормотал я, но Клаус, естественно, меня не услышал. Он был всего лишь ожившим воспоминанием, а не реальным человеком.

– Как знаешь, – тем временем ответил он, – но так оно и есть.

– Ладно, допустим, – резко бросил Оружейник. – Дальше? Что было дальше?

Хотя события, о которых шла речь, происходили всего две ночи назад, но после всего того, что произошло со мной за эти двое суток, я с усилием мог вспомнить и связать общую цепь событий, не говоря уже о каких-то мелочах. А мой двойник, усталый и измотанный, и вовсе неважно соображал.

– Дальше, после нашей встречи, мы попали в поселение. Там, в одной из хижин, как ты помнишь, находилась женщина, на лбу которой горела «единица». К сожалению, я не смог сразу приблизиться к ней, по крайней мере, чтобы это не вызвало у тебя подозрений. А потом появились аборигены и их предводитель: твари и Плетущий. Ну, а дальше было то, что ты сам должен помнить – бой с монстрами.

– Миша в коме. Ничего не хочешь сказать по этому поводу?

– Я не знал, – Клаус искренне удивился.

– Ты знаешь, почему так случилось?

– Могу только предположить. У меня есть версия, касающаяся происшедших событий и смерти несчастной женщины. Ты не задумывался о том, почему именно семь дней? Почему не быстрая, а такая долгая смерть? И почему именно Плетущая?

– Я хочу услышать твои выводы.

– По моей гипотезе некто, кто устроил семидневную казнь, не спешил убивать Плетущую только по одной причине – он вытягивал из нее жизненную энергию.

Оружейник лишь кивнул его словам, а я снова вспомнил тот странный канал, который увидел там, в джунглях, в хижине, где находилась несчастная женщина, и от которой он куда-то уходил. Тогда я не успел толком разглядеть его, а сделать это позже не было уже никакой возможности.

– Остается неясным, почему Плетущая не сопротивлялась, и почему она была без сознания, – задумчиво обронил Оружейник.

– Все просто, на мой взгляд. Женщина не сопротивлялась, потому что и наяву была без сознания, – высказался Клаус.

– Все семь дней?

Собеседники умолкли, но всего на десяток секунд, а затем, видимо, внезапно осененные, практически одновременно сказали только одно слово:

– Кома!

– Миша! – сразу добавил Оружейник. – Он же в коме… проклятье! Но как?! Он же не контактировал ни с кем, кроме меня и Семена, то есть тебя под его обликом.

Напряженный взгляд темных глаз остановился на Клаусе, и когда тот понял, к чему клонит его собеседник, резко вскинул ладони и быстро сказал:

– Максим, я не имею никакого отношения к тому, что сучилось с Мишей. Да и зачем оно мне нужно? Он оказался в коме не по моей вине.

– Но кроме тебя и меня, он больше ни с кем не общался… постой, – Оружейник даже, кажется, дышать перестал – так сильно он был поглощен собственными мыслями. – Старик. Он же был где-то там, или нет?

– Он был там, – подтвердил Клаус.

– Что же он сделал? – от волнения мой близнец даже со стула поднялся, закурил и подошел к распахнутому окну. Естественно, я знал, о чем он думал, как знал и то, что сейчас скажет, но все равно с интересом ждал продолжения. – По моему приказу Миша отступил назад, чтобы покинуть сон, совершить процесс ухода в относительной безопасности… Старик, где в тот момент был Старик?

– Как раз позади тебя, среди своих воинов, – сказал Клаус.

– Выходит, Мишу отправил в кому Старик? – взгляд Оружейника затуманился, когда тот погрузился в воспоминания той ночи. Через несколько секунд он перевел взгляд на своего собеседника.

– Откуда ты знаешь, где в тот момент был Старик? – спросил он. – Тебя же кошки порвали.

– Нет, – покачал Клаус головой. – Они были моими созданиями, поэтому, естественно, не могли причинить мне никакого вреда, как, впрочем, и тебе с Мишей.

Оружейник промолчал, но я знал, что сейчас он сопоставлял услышанное с теми фактами, свидетелем которых был сам. Кошкоподобные монстры действительно не пытались атаковать именно меня или Мишу, хотя несколько таких возможностей у них определенно было, например, когда я заглянул в хижину, где тварь терзала бедную женщину, а на меня обратила минимум внимания. Или же момент, когда огромная раненная кошка, последняя из нападавших на нас, лежа на мокрой и красной от глины земле лишь равнодушно следила за мной, хотя вполне могла бы напасть.

– Если тебя не убили твари, куда же ты делся? – спросил Оружейник.

– Никуда, я остался в том сне.

– Где ты был?

– Я отправился в хижину, где находилась женщина.

– Почему?

– Чтобы разбудить ее.

– Продолжай.

– Времени уже не оставалось. Я пытался, но так и не смог привести ее в чувство. Цифра «один» на лбу Плетущей должна была вот-вот исчезнуть.

– Ты пробовал как-то воздействовать на канал, по которому из нее выкачивалась сила?

– Нет, я не подумал об этом, – Клаус выглядел озадаченным.

– Плохо. Дальше?

– Я не смог сам убить ее, – тихо обронил он.

– Зачем вообще нужно было ее убивать? – снова начал злиться Оружейник.

– Ты не понимаешь! – пылко возразил Клаус.

– Так объясни мне.

– Если бы я позволил Плетущей просто умереть, вся ее сила оказалась бы в распоряжении того, кто вытягивал из нее жизненную энергию, а в случае смерти происходит откат, и эта энергия не остается у убийцы.

– Откуда такая уверенность?

– Я это знаю.

– Откуда? – настойчиво переспросил Оружейник.

– Знаю, и все.

– Меня не устраивает такой ответ.

– В таком случае считай, что нечто подобное я изучал на индивидуальных занятиях Марины Яковлевны. Такой ответ устраивает? – Клаус выглядел раздраженным.

– И такой не устраивает. Мало того, он делает из тебя подозреваемого номер один.

– Считай, как хочешь, – равнодушно ответил он.

– Ладно, – после короткой паузы Оружейник продолжил разговор, – я поверю тебе на слово. Пока. Пока сам все не проверю. А теперь скажи мне, для чего ты вообще устроил весь тот спектакль с тварями-кошками? Почему ты не обратился ко мне открыто?

– Потому что сомневался, что ты мне поверишь. К тому же, на разговоры просто не было времени. А насчет кошек скажу, что я не хотел, чтобы на меня пало подозрение, чтобы меня можно было как-то с ними связать.

– Ну да, – задумчиво протянул Оружейник, – теперь понятно, почему ни я, ни Миша так и не смогли обнаружить их хозяина – ты все время был рядом с нами. И ты мешал Мише плести, не дав ему возможности создать пропасть между нами и своими тварями. Кто бы мог подумать… Ладно, все, что ты рассказал мне, требует проверки. Ты же не ожидаешь, что я поверю тебе на слово?

– Нет, конечно, – Клаус ответил не сразу. Видимо, доверия он как раз и ожидал.

– Расскажи мне про свой город. Почему так случилось, что он оказался разрушен. Кто смог его уничтожить?

– Тот, которого убила твоя тварь, осьминог, – он передернул плечами, вспомнив страшную казнь.

– Ты знал его? Встречался раньше?

– Да, но всего несколько раз, – и снова скрещенные за спиной пальцы.

Ложь Клауса осталась незамеченной вымотанным до предела Оружейником. Но при нашей следующей встрече, которая, я в этом уверен, обязательно состоится в ближайшее время, Клаус ответит на все мои вопросы, никуда он не денется.

– Почему вообще этот человек уничтожил твой город?

– Личные счеты.

– Личные? – мой двойник удивленно вскинул брови. – Ты же сказал, что вы встречались всего несколько раз. О каких личных счетах в таком случае идет речь? И чем ты так разозлил его, что этот Плетущий решился на такой поступок?

– Я пока не могу тебе рассказать всех подробностей.

– Клаус, – устало промолвил Оружейник, – ты поведал мне много интересного о своей жизни, о неразделенной любви. Ты выдал мне любопытную и требующую обдумывания и анализа информацию. Но, похоже, ты забываешь, что я уже давно не тот подросток, каким ты меня помнишь, и что я способен принимать самостоятельные решения и нести за них ответственность.

Клаус выслушал его, не перебив, и сказал:

– Максим, я понимаю, тебе может показаться, что я тебя обманываю, что ухожу от ответов и не хочу делиться с тобой информацией…

– Мне это не кажется. Так и есть на самом деле.

– Может быть, – покладисто ответил Клаус, – но я ведь не просто так тебе все не рассказываю.

– Я знаю, почему ты так пытаешься быть со мной откровенным, но все равно о многом молчишь и даже врешь.

– Почему? – удивился он.

– Ты боишься. Ты перепуган до смерти, и тебе нужна моя помощь, – ответил Оружейник. – Скажи, что я неправ.

В комнате повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь шумом почти закончившегося дождя. Мой двойник отвернулся к окну, а Клаус глядел на него не то настороженно, не то испуганно.

– Ты прав, – негромко произнес он.

– В чем же? – Оружейник посмотрел на него с горькой иронией. – В чем же тебе нужна моя помощь? Неужели тебе больше не к кому обратиться за ней?

– Не к кому, – ответил он не сразу и спустя долгую минуту добавил: – Я просто боюсь. Боюсь, что меня могут отправить в кому, и я буду неделю умирать, не приходя в сознание. Боюсь, что так и не успею объясниться с Соней…

– Кого ты так боишься? Кто угрожает тебе?

– Я не могу пока сказать об этом.

– Твое дело – твоя жизнь. Но все равно тебе придется быть со мной предельно откровенным, – холодно произнес Оружейник. – Иначе, ты не дождешься от меня помощи.

– Я понимаю это и прошу тебя понять, что некоторые вещи я не могу рассказать пока.

– Почему?

– Ты пока не готов к информации такого рода.

– Тебе ли судить?

– Может быть, не мне, но другого выхода я не вижу. Поверь мне на слово.

Я знаю, что едва сдержался в тот момент, чтобы не закончить этот разговор и покинуть сон. В другое время и в другом месте я бы, вероятно, так и поступил, но в тот момент мне удалось убедить себя продолжить общение.

– Когда ты сможешь рассказать мне все без утайки?

– В самое ближайшее время, – сразу ответил Клаус. – Это зависит не от меня.

– От кого?

– От тебя.

– Почему я оказался здесь? – неожиданно, без переходов спросил его Оружейник.

– Здесь?

– Да, здесь, в этом сне, твоем мертвом городе?

– Я смог выяснить, что на тебя готовится покушение, и ты окажешься в этом сне.

– Каким образом?

– С помощью табича, наверное, иначе насильно затянуть Плетущего в нужный сон не получится…

– Я прекрасно знаю, как можно заставить Плетущего оказаться в другом сне, отличном от того, куда он собирался попасть. Я спрашиваю тебя, как ты смог выяснить, что на меня готовится покушение.

– Я не могу этого сказать, – тихо ответил Клаус.

– Не можешь или не хочешь?

– Не могу. Ты еще не готов.

– Ладно, – с плохо скрываемым раздражением Оружейник махнул рукой, – продолжай. Я тебя выслушаю, но не надейся, что поверю или брошусь помогать тебе.

– Я этого и не жду так сразу.

– Продолжай, – повторил мой двойник.

– Я узнал о готовящемся на тебя покушении и сделал все, чтобы оно сорвалось. Я сбил убийцу со следа, разделив твою сущность на пять составляющих, и он не смог обнаружить тебя.

– Расскажи подробней об этом… методе.

– На самом деле все очень просто. Что ты делаешь, когда оказываешься во сне?

Оружейник ответил не сразу, глубоко задумавшись над ответом, и наконец произнес:

– Ах вот оно что…

– Да, именно так, – Клаус правильно понял его. – Первым делом ты плетешь, создавая себе одежду, оружие и «созерцаешь», оглядываясь вокруг. Я всего лишь должен был успеть за тобой.

– И ты успел.

– Успел, – спокойно кивнул Клаус. – Хотя это было очень сложно – успеть за твоими мыслями.

– Этот фокус можно провернуть с любым Плетущим?

– Нет, далеко не с любым. Нужно хорошо знать человека, знать способ его мышления, и еще очень важно иметь общих знакомых, чьи облики должно принять разделившееся сознание.

– Ну да, не придашь же им его собственный облик – Плетущий сразу поймет обман, – промолвил Оружейник задумчиво и уже громче обратился к Клаусу: – Как ты додумался до того, чтобы представить все так, словно мы… я снова оказался на экзамене?

– Главной причиной послужил откат твоей памяти, связанный с разделением сознания на несколько составляющих. В данном случае мое вмешательство оказалось минимальным. Плюс ко всему прочему мое присутствие должно было быть логично обоснованным и не вызывающим лишних вопросов. К тому же, – добавил Клаус, – я очень нервничал в связи с нашей встречей, и это послужило дополнительным стимулом, чтобы для тебя все было, как тогда. Естественно, нельзя забывать и об окружающем пейзаже. Руины моего города как нельзя лучше подошли под декорации завершающего этапа нашего экзамена. Нужно сказать, что мои усилия, направленные на то, чтобы не дать тебя обнаружить, оказались не напрасными, потому что на первых тварей мы наткнулись совершенно случайно, а не они выследили нас.

 

Глава 6

– Рассказывай подробней, – сказал мой двойник, и Клаус невольно передернул плечами под тяжелым взглядом собеседника.

– Когда ты покинул нас, ну, после того, как ударил … Катю…

– Я понял, – кивнул Оружейник, когда Клаус запнулся на слове. – Тогда я был не в себе. Мне казалось, что во мне сидят два совершенно разных человека, а при попытках что-нибудь вспомнить появлялась сильнейшая головная боль.

– Это неизбежные следствия разделения и обособления потоков сознания, – объяснил собеседник.

– Пусть будет так.

– Хорошо. Так вот, когда ты ушел, остальные вели себя по-разному. Семен оказался единственным, кто предложил дождаться тебя, остальные требовали двигаться дальше. Видимо, никто так и не смог понять твоего поступка по отношению к Кате, а я был уверен, что ты далеко не уйдешь и сразу вернешься, чтобы извиниться перед девушкой, но, похоже, я знаю тебя не так хорошо, как думал. Мы прозевали нападение тварей, но в том была моя вина – я слишком увлекся наблюдением за твоими клонами. Все случилось так неожиданно, что никто не успел ничего сделать, прежде чем, оказавшись нос к носу с не ожидавшими нашего появления тварями, одна из них напала на Сергея и ранила его. Дальше было бегство. Я и Семен прикрывали Соню с Катей, которые тянули на своих плечах Угрюмого. У нас даже не было возможности оказать ему первую помощь. На счастье, мы почти сразу вышли на тебя. Дальше ты знаешь… А вообще, я был поражен той самоотверженностью, с которой ты бросался на защиту тех, кого считал своими друзьями. Чего только стоит эпизод с Катей, когда ты едва не кинулся на осьминога с голыми руками. И я был немало удивлен тем, что, будучи сильно ограниченным в возможностях, ты, тем не менее, уверенно вел остальных за собой.

– Ты забываешь про потери, – хмуро обронил Оружейник.

– Нет, – твердо ответил Клаус, – не забываю. Потери оказались той ценой, которую мы заплатили за победу.

– Цель оправдывает средства?

– Смотря какая. Наша – оправдала, да и потерь настоящих ведь не было.

Его собеседник недобро нахмурился, глядя на Клауса, а тот, словно не замечая этого тяжелого взгляда, продолжил:

– Признаться, сначала я просто хотел сбить тварей со следа, не дать им добраться до тебя, спрятаться, но со временем я настолько увлекся игрой, что забыл о своих первоначальных планах.

– Ты снова забываешь о смертях, которых якобы не было, – злым тихим голосом произнес Оружейник.

– Нет, не забываю. А вот ты забываешь, что если бы это была не своеобразная игра, я бы сказал, спектакль с вымышленными и нереальными героями, кроме нас с тобой, то все было бы по-настоящему. И Плетущие, целая команда, были бы реальными. А навредить такому количеству настоящих специалистов силами одних тварей и Стража представляется мне крайне сложным, если вообще возможным.

– Пусть так, но для меня это не было игрой.

– Извини, если как-то задел твои чувства, но на самом деле все так и было. К тому же, наблюдая за тем, как ты справляешься с многочисленными монстрами силой одного лишь огнестрельного оружия и как умело используешь различные тактики боя, у меня со временем отпали все сомнения в успешном исходе…

– Наверное, ты забыл, – перебил его Оружейник, гневно сверкнув темными глазами, – как болтался на веревке там, под лестницей, а под тобой бесновались волки? Или как ты со всех ног удирал от тех же горилл? А когда на твоих глазах скорпион убил Семена, проткнув его насквозь? Я не помню, чтобы ты веселился и получал удовольствие от этой увлекательной игры. Скорее, ты был до смерти перепуган.

Клаус ничего не ответил, угрюмо выслушав гневную отповедь.

– А когда на моих руках умирала Соня? Для тебя это тоже было игрой?! – Уже не сдерживаясь, заорал на него Оружейник. – Идиот! С таким отношением я бы и часа здесь не продержался!

Он замолк, тяжело дыша. Он снова переживал недавние события. Да, я понимаю, что именно имел в виду Клаус, но все равно при воспоминаниях об этом городе и всем, что здесь произошло, у меня даже сейчас что-то обрывалось внутри. Нет, Клаус был не прав. Это была совсем не игра, и те, кто был рядом со мной, умирали для меня по-настоящему.

– Прости меня, – тихо произнес он. – Я не должен был так говорить.

Оружейник ничего ему не ответил. Вспышка ярости отступила, затаилась на время. Он лишь устало покачал головой и перевел взгляд на пейзаж за окном. Дождь на улице уже закончился, и только выдохшиеся тучи все еще пытались зацепиться за стремительно светлеющее небо, но сердитый ветер рвал их в клочья и гнал куда-то в сторону.

– Что ты собираешься делать дальше? – Клаус первым нарушил тяжелое молчание.

– Первым делом займусь спасением Миши, – ответил ему мой двойник.

– Я помогу тебе.

– Сомневаюсь, что нуждаюсь в твоей помощи, – негромко сказал Оружейник, не отводя взгляда от окна.

– Не отказывайся от нее.

– Почему?

– Я буду рад помочь. В самом деле.

– Посмотрим, – обронил Оружейник и добавил: – Все-таки мне так и неясно, почему ты не связался с Мариной Яковлевной.

– Я думал об этом, но так и не смог, – Клаус уставился в пол.

– Почему?

– Испугался, – совсем тихо произнес он.

– Чего именно?

– Я не знаю, как сказать… – запнулся Клаус. – Ты же помнишь, когда мы только начинали обучение, Учительница рассказывала нам о том, что Плетущие помогают обычным людям, избавляя их от ночных кошмаров.

– Да.

– Понятное дело, что для семи– восьмилетних детей такое объяснение подходило идеально. Мы же не знали, что жизнь совсем не черно-белая, что нет абсолютного зла, как нет и абсолютного добра. Все относительно. Все гораздо сложнее…

– Ближе к делу, Клаус, – перебил его Оружейник.

– Хорошо, – легко кивнул он. – Со временем мы поняли, да от нас это никто и не скрывал, что помощь людям совсем небескорыстна. Ведь уничтожая тварей, мы не только избавляем людей от кошмаров, мы забираем, вытягиваем из монстров силу, как бы мало ее у них ни было. Эта жизненная энергия дарит нам время. Дает отсрочку перед неизбежной смертью. Ведь не секрет, что Плетущие живут дольше обычных людей…

– Это знает каждый из нас. К чему ты клонишь?

– К тому, что из женщины-Плетущей в Мишином сне в течение целой недели выкачивали силу не просто так. Подумай сам, чтобы лишить обычную тварь жизненной энергии достаточно нескольких секунд. Почему? Потому что ее очень мало, и Плетущий без проблем за такое короткое время не просто выкачивает, но и усваивает ее, если так можно сказать.

– Ты хочешь сказать, что некто вытягивал из несчастной всю ее жизненную энергию так долго, потому что быстрее не смог бы ее усвоить? Ты хочешь сказать, что некто не просто убил Плетущую, пытаясь выкачать из нее всю силу, но и использовать ее?

– Да.

– И ты подозреваешь в этом Марину Яковлевну?

– Я этого не говорил, – сразу пошел в отказ Клаус, но сделал это слишком поспешно.

– Большего бреда я не слышал.

– Я совсем не утверждаю…

– Что вообще заставило тебя предположить подобное?

– Мне кажется, – Клаус ответил не сразу, – что для того, чтобы вытягивать из Плетущего силу, непосредственно к нему должна быть некая материальная привязка.

– Ты имеешь в виду табичи?

– Да.

– Откуда такая уверенность? – Оружейник цепко следил за лицом собеседника, но внешне Клаус оставался абсолютно спокойным.

– Я этого не знаю, – ответил он не сразу, – просто предполагаю.

– Ты слишком спокоен, чтобы я поверил тебе, – так же ровно произнес мой двойник.

– Те твари, аборигены, которые были вооружены хатисами, – Клаус не обратил внимания на последнюю реплику, – это создания Марины Яковлевны, ее личная гвардия, если можно так выразиться.

– Откуда ты знаешь? Я их раньше не видел.

– Приходилось встречаться, – уклончиво сказал Клаус, а я успел заметить, как этот суеверный тип снова незаметно для собеседника скрестил пальцы на руке. – Ты думаешь, что мои подозрения безосновательны?

– Я не хочу пока говорить на эту тему. Твои предположения слишком серьезны и слишком опасны.

Люди, сидевшие напротив друг друга, замолчали, размышляя каждый о своем. Наконец, Клаус, который не отрывал взгляда от собеседника, произнес:

– К тебе полностью вернулась память, – он скорее утверждал, чем спрашивал, глядя на него с неподдельным интересом. – Позволь, я все-таки помогу тебе с Мишей. Уверен, моя помощь не будет лишней.

Ничего не сказав, Оружейник лишь пожал плечами.

Ветер за окном разогнал тучи окончательно, очистив от них пронзительно голубое небо. Было слышно, как шумели кроны деревьев внизу. От потрясающей послегрозовой свежести дышалось легко и свободно. Прямо на глазах в воздухе появилась удивительно четкая, как на картинке в детской книге, радуга. Высоко вытянувшись, она протянулась через весь парк и уперлась дальним концом в противоположный берег озера. Свежевымытый город сверкал чистотой.

– У меня к тебе просьба, – негромко начал Клаус.

– Какая?

– Монета. Та монета из твоего сна о девушке с цифрами на лбу, что находится на восьмом этаже жилого дома – подними ее.

– Я думал, что уже ничему не смогу удивиться, – устало проронил Оружейник. – Откуда ты знаешь о моем сне?

– Следил за тобой, – Клаус идеально сохранил маску спокойствия, что означало его крайнюю взволнованность.

– Зачем?

– Хотел поговорить.

– И поэтому подкинул мне в сон эту монету? Я правильно понял, что это табич?

– Да, это временный табич, для стационарного нужна материальная составляющая.

– Почему ты не использовал мой старый, тот, что у тебя должен был остаться еще со школы?

– Я уничтожил его, – совсем тихо ответил Клаус и отвел взгляд.

– Просто найти меня и поговорить ты не мог?

– Я не знал, как ты встретишь меня после стольких лет и захочешь ли вообще разговаривать.

Мой двойник какое-то время просто глядел на своего собеседника долгим изучающим взглядом.

– Ты изменился, – нарушил молчание Оружейник.

Клаус перевел на него взгляд своих серо-стальных глаз и едва заметно улыбнулся.

– Надеюсь, в лучшую сторону.

– Есть ли разница?

– Есть, – твердо ответил он.

Мой двойник лишь пожал плечами и снова посмотрел в окно.

– Что ты будешь делать дальше? – Клаус уже второй раз задал этот вопрос.

– Сначала выберусь отсюда.

– А потом?

– Прежде чем приступить к спасению Миши, я проверю все, что ты мне сейчас рассказал.

Клаус скривил губы в такой знакомой не то улыбке, не то ухмылке:

– Каким же образом?

– Посмотрим. Но ты и сам должен понимать – все, что ты мне рассказал, слишком серьезно, чтобы просто принимать на веру.

Он кивнул, а потом произнес:

– Насчет ребят… Катя, Соня…

– Не смей! – резко оборвал его Оружейник. – Не смей. Это мое…

– Как знаешь.

Лицо моего двойника исказила плохо скрываемая гримаса боли, он тяжело задышал, переживая тяжелые воспоминания, но почти сразу успокоился.

– Ты должен понимать, что для меня все это было всерьез, – сказал он.

– Да, прости меня, – Клаус искренне извинился. – Я не подумал, что говорю.

Они снова замолчали.

– Я понимаю, что все действительно очень серьезно, даже слишком, чтобы ты просто поверил мне на слово. Особенно учитывая наши с тобой непростые отношения. На твоем месте я бы, наверное, поступил так же – попытался все проверить. Хотя, честно говоря, я не представляю, как это можно сделать, – заметил Клаус.

Оружейник хотел что-то сказать ему, даже рот открыл, но в этот момент раздался страшный грохот, и пол как-то странно сместился, и оба человека вылетели из своих стульев, упали на пол. Странное дело, но я совершенно не почувствовал толчка.

– Что за…? – подал голос Клаус.

– Вставай! – закричал Оружейник. – Уходим! Быстро!

Стены содрогнулись еще раз, и я увидел, как извилистыми и пока тонкими линиями по ним поползли трещины. Обстановка вокруг стремительно изменилась: пропали белые стены, потолок, неудобные стулья, исчезло окно и город за ним. От свежести и прохлады не осталось ни следа, только поднявшаяся пыль взвилась вокруг беспокойными облачками. Сквозь нее было видно, что пол под ногами зиял многочисленными дырами и провалами, а я стоял в воздухе прямо над одним из них. Меня настолько захватило это удивительно зрелище, что я не заметил, как новый удар обрушился на жалобно застонавшее, как раненный зверь, здание. Вставшие на ноги люди снова попадали на пол. Оружейник лежал в каком-то метре от кажущегося бездонным провала, а вот Клаусу повезло меньше, и пол под ним провалился. Мой двойник успел дотянуться до него и схватить за руку. Клаус завис над темной ямой, испуганно пуча глаза.

– Не правда ли знакомая ситуация? – бросил он нервно и хрипло рассмеялся.

– Лезь давай! Хватит болтать! – прокричал ему второй.

– Нет… Оружейник… – хватая ртом воздух, он задыхался от напряжения. – Все-таки забавно… получается.

Пальцы Клауса выскальзывали из захвата, а он даже не пытался выбраться. Оружейник тяжело дышал, и пот градом катился по его грязному лицу.

– Что ты делаешь? – прохрипел он, прикладывая все силы, чтобы остановить это скольжение.

– Отпусти, – Клаус болезненно поморщился от его хватки. – Ты все равно меня не вытащишь, и пол под тобой в любую секунду провалиться. Не забывай, кто я такой.

Оружейник упрямо оскалился, но захвата не ослабил.

– Ты готов уйти сейчас? – бросил висящий над пропастью человек. – Потому что я готов, и буду уходить немедленно.

– Как же ты меня достал! – откровенно разозлился мой двойник. – Уходи, если готов!

– Надеюсь на скорую встречу, – успел сказать Клаус и, дернувшись всем телом, вырвался из удерживающей его руки.

На неуловимый миг он завис над пропастью и, прикрыв глаза, полетел вниз. Даже сейчас, зная, чем все закончится, я точно так же, как и тогда, затаив дыхание, наблюдал за его падением. Клаус летел вдоль одной из стен, и свет, падающий из окон, на доли секунд вырывал его из темноты.

– Ну же… – прошептал я.

Он пролетел больше половины расстояния до земли и, наконец, исчез, покинув этот сон. Какое-то время мой двойник неподвижно лежал, глядя вниз, но вот пол под ним начал осыпаться сначала мелкими, а потом все более крупными обломками. Не меняя положения, человек немыслимым образом попятился, пока не уперся в стену. Он оглянулся, и увидел выход на лестницу. Держась за стены, Оружейник поднялся на ноги и исчез из виду, шагнув на ступени.

Я колебался всего секунду, но любопытство победило, и я решил досмотреть этот странный спектакль до конца.

Когда я выглянул на лестницу, Оружейник уже спустился на несколько пролетов. Сильно припадая на левую ногу, он неловко перепрыгивал через обваливавшиеся ступени. Знакомая боль, будто напомнив, на миг охватила и мою голень, но сразу исчезла. Вместо того чтобы спускаться вслед за человеком, я просто вышел в ближайшее окно, зашагав по воздуху, как по твердой земле. На короткое мгновение внизу живота образовался невероятно тяжелый булыжник, когда под ногами разверзлась пустота, но жгучее любопытство пересилило, заставив исчезнуть все неприятные ощущения. Больше я уже не возвращался в этот разваливавшийся дом.

Спустя какое-то время, внизу, из здания, появился мой близнец. Высота была хоть и не большая, но все равно не дело мне тут было висеть, поэтому я начал спуск, зашагав по невидимым ступеням, которые старательно себе представлял. Остановился на секунду, только чтобы решиться на новый эксперимент. Почему бы и нет? Теперь ступени двигались сами, как на эскалаторе. Естественно, мне так понравилось больше. Спуск проходил на удивление плавно и, можно даже сказать, приятно. Невидимые ступени несли меня вниз сами.

Человек внизу брел по жиже, проваливаясь в нее по щиколотку. Вот он замер, будто задумавшись, А спустя секунду в грязи перед ним стремительно проявилась отчетливо видимая сверху ледяная тропа. Оружейник ступил на нее и продолжил путь более уверенным шагом, хотя все так же сильно хромал. Выделяющаяся на фоне черной грязи вымерзшая дорожка по широкой дуге огибала здание и уходила в сторону болота, туда, где человека ждал огромный осьминог.

А я и забыл, что был дождь, поэтому первые его капли оказались для меня неожиданным сюрпризом. Я поежился и втянул голову в плечи, но вода с неба, словно не замечала меня. Человек, шагавший в это время по ледяной тропе, обратил внимание на быстро усиливающийся дождь, от которого дорожка под его ногами стала очень скользкой, и поднял лицо к низким, хмурым, но самым обычным тучам. Но вот его взгляд зацепился за что-то, лежащее далеко в стороне от его ледяной стежки. Новая тропа замороженной грязи, прямая, как стрела, выстелилась перед ним, стремительной лентой устремившись к новой цели. Оскальзываясь и несколько раз едва не упав на ставшей скользкой от дождя тропе, Оружейник устало побрел к телу поверженного противника. Огромная туша змея лежала в грязи под самой стеной здания. Снова, в который уже раз, я поразился его размерам и мощи. Предсмертные судороги волнами прокатывали по его телу. Страж умирал. У основания его головы, с противоположной стороны от приближающегося человека, в устрашающего вида ране копошились две твари, два больших огненно-красных муравья. Я нетерпеливо ждал, пока человек обойдет гигантского змея и обнаружит проклятых насекомых. Вот Оружейник увидел тварей, вскинул оружие и открыл огонь. Шум дождя скрыл глухие хлопки выстрелов. Огромных муравьев буквально разорвало на части от попадания тяжелых девятимиллиметровых пуль. Вдруг неподвижный доселе Страж совершил странно неуловимое движение, и его голова оказалась очень близко от человека. Настолько, что тому можно было руку протянуть, чтобы коснуться огромного золотого глаза. Я помнил эту безмолвную просьбу. Я помнил – Страж просил о последней милости.

Человек снял с руки перчатку, медленно протянул и коснулся чешуи монстра раскрытой ладонью. Змей закрыл глаз. Он был готов. Прошла целая минута, тяжелая и невероятно длинная, прежде чем Оружейник, приняв решение, отступил на несколько шагов, оглянулся и «достал» лестницу. Он приставил ее к голове монстра и взобрался наверх.

К этому моменту я уже опустился по воздуху достаточно низко, чтобы услышать, как человек негромко сказал:

– Ну что же, будем надеяться, я справлюсь, – и «достал» короткий нож.

Я прекрасно помнил, что произойдет после, но все равно мне было безумно интересно. Заставив спуск остановиться, я завис у человека над головой. А у того из плотно сжатого кулака тонкой струйкой уже вытекала кровь. Тягучими каплями она падала прямо в ужасную рану, туда, где раньше был отсутствующий сейчас глаз. Никаких видимых эффектов не происходило, когда Оружейник орошал своей кровью все видимые увечья на теле Стража. Потом он спустился по лестнице на землю, а змей перевернулся, явив его взору раны, что были снизу. Устало, но упрямо, человек снова вскарабкался по приставной лестнице и повторил процедуру, окропив своей кровью оставшиеся ранения.

Дождь закончился, и ветер принялся разгонять прохудившиеся тучи. Закончив с обработкой ран, Оружейник спустился на землю, «достал» раскладной стул и буквально свалился в него. В руке человека появилась сигарета, которую он подкурил, а через секунду в другой его руке уже паровала чашка кофе, разнося в воздухе умопомрачительный аромат, подчеркнутый изрядной порцией коньяка. За несколько минут он выпил кофе и выкурил сигарету. Страж так и лежал, не шелохнувшись, даже его единственный глаз был закрыт. Человек на стуле безразлично смотрел на него, а потом уронил голову на грудь и больше не шевелился.

Первые робкие лучи солнца пробились через все еще достаточно плотный слой туч, вспоров их толстые брюха. С каждой секундой их становилось все больше, и вот уже в тяжелых облаках зазияли настоящие прорехи, сквозь которые виднелось голубое небо. Солнечный свет выхватил из опостылевших сумерек вымытое дождем тело Стража. Его черная чешуя заблестела на солнце, и змей словно впитывал в себя этот яркий свет, наливаясь им все сильнее. А я, затаив дыхание, следил за чудесным превращением. Чешуйки уже не просто отражали солнце и разбрасывали вокруг тысячи солнечных зайчиков, они действительно впитывали его тепло и свет. В какой-то момент мне пришлось даже отвести взгляд – настолько глазам было больно смотреть на сверкающего Стража. А потом змей вспыхнул, да так ярко, будто родилось новое солнце. Свет держался несколько секунд, а потом постепенно сошел на нет. Я повернулся и открыл плотно сомкнутые веки. Внизу, подо мной, лежал новый, перерожденный Страж. Его невероятно белые чешуйки были идеально подогнаны друг к другу, и они стали прочнее, хотя в объеме и весе не изменились. На теле змея не осталось ни одной раны. Он выглядел потрясающе: красиво и мощно.

– Красавец, – невольно вырвалось у меня.

Змей, будто услышав, открыл глаза. Все-таки я был под слишком большим влиянием последних событий, если подарил Стражу такой цвет глаз. Пронзительно голубые, они остановились на сидящем на стуле человеке, а в следующий миг змей будто размылся в пространстве, оказавшись рядом с ним. Он обвил сидящего огромным кольцом, а потом очень осторожно коснулся своей огромной башкой головы моего двойника, шумно выдохнул несколько раз. Человек зашевелился, поднял голову и открыл глаза. Нет, я не стану ускорять время. Я хочу насладиться ощущением радости и теплого света, что источал преображенный Страж.

Я прекрасно помнил, как перепугался в первые секунды пробуждения, когда увидел прямо перед собой эту страшную морду. Страж почти сразу отстранил свою голову, размером с грузовик.

– Фу! Не дыши на меня! Вонючка! – пробормотал Оружейник, зажав нос.

Змей в ответ снова приблизил свою морду к сидящему, но на этот раз боком, уставившись на человека синевой глаза. Мой близнец поднял руку и коснулся пальцами белой чешуи.

– Красавец, – произнес он негромко. – Но вонючка.

Человек и змей-альбинос смотрели друг другу в глаза. Я знал, что сейчас происходило. Моего двойника охватили чужие эмоции и переживания. Спустя минуту слабая улыбка тронула его губы.

– Еще у тебя голубые глаза, – промолвил человек, встал со стула и зашагал по стремительно вылетающей у него из-под ног дорожке из замерзшей грязи. Она вывела его к болоту, на краю которого возвышалась исполинская громада осьминога. А я шагал вслед за ним, ступая просто по воздуху. Страж не отставал от Оружейника и даже легонько толкнул его своей огромной башкой. От этого толчка человек споткнулся и упал на землю, но сразу встал и, повернувшись к змею, собрался что-то сказать, однако ни звука не вылетело из его горла. Он только хмыкнул, развернулся и продолжил свой путь.

Когда человек и Страж приблизились к монстру, тот распахнул бронированные створки век и какое-то время изучал альбиноса черными шарами глаз. Тем временем Оружейник встал слева от осьминога, безразлично закрывшего глаза, а змей свернулся кольцом с другой стороны от человека. Действительно, более чем странная компания.

Мой близнец пристально поглядел на башню двадцатиэтажного здания, и под этим взглядом оно начало разваливаться. Через дюжину секунд все двадцать этажей сложились, как карточный домик, подняв в воздух тучу пыли. Налетевший вдруг ветер принялся яростно ее рвать, а потом и вовсе отогнал прочь. Человек устало посмотрел на результат своих усилий, потом тяжело вздохнул, закрыл глаза и снова принялся плести. Я с интересом наблюдал, как начала меняться реальность, повинуясь воле моего двойника. Черная жижа, на месте которой когда-то давно был парк, на глазах налилась плотностью и перестала маслянисто поблескивать. Нежно-зеленые ростки, пробивающиеся к солнцу, быстро покрыли новообразовавшуюся землю пушистым ковром. Из грунта поднялись и потянулись ввысь тонкие побеги, они стремительно выросли, раскидали ветви с изумрудными листьями и спустя минуту превратились в высокие яблони, вишни, грушевые, абрикосовые, персиковые деревья. Бесчисленные цветы покрыли их кроны. Через новый парк-сад пролегла широкая, как раз под размеры осьминога и змея дорога, вымощенная светло-серым камнем. От нее ответвлялись другие, поменьше, но сквозь густую листву деревьев разглядеть их можно было уже с трудом.

Закончив работу, Плетущий открыл глаза и осмотрелся. Я обернулся на принесенную легким ветром свежесть. То, что еще несколько минут назад было болотом, сейчас являло собой озеро чистейшей воды. Его поверхность искрилась и сверкала в лучах высокого солнца.

– Постарайся ничего здесь не сломать, – обратился Оружейник к Стражу, – хотя уверен, что ты не послушаешься.

Кусок огромного, сочащегося кровью мяса вдруг появился перед человеком и с громким шлепком упал на землю. Мой близнец пораженно посмотрел на него, а потом с улыбкой уставился на змея и едва заметно покачал головой, отказавшись от угощения. Спустя секунду погрустневший на мгновенье полученным отказом от трапезы Страж, проглотил мясо.

Находящийся слева от Оружейника осьминог, пришел в движение. С громким шелестом трущихся друг о друга бронированных чешуек и каким-то гулким звуком он соскользнул вниз по наклонному берегу к самой воде, вошел в нее и быстро исчез из виду, уйдя на глубину и пустив напоследок воздушные пузыри.

Как и тогда, меня вновь охватила грусть. Воспоминания, уже начавшие блекнуть, вновь ожили, бередя душу, подсовывая яркие образы произошедших здесь, в мертвом городе, событий. Лица друзей встали перед глазами. Пусть они не были реальными, пусть их оригиналы даже не догадывались об их существовании… Я был абсолютно прав, когда говорил Клаусу, что для меня события этой ночи были более чем серьезны, потому что мои друзья погибали для меня по-настоящему. И пусть этот парк-сад, это озеро станут своеобразным памятником, мемориалом тем, кто здесь погиб. И пусть эти жизнерадостные ромашки на небольшом зеленом холме в другом конце парка будут всегда напоминать мне о хрупкости и уязвимости тех, кто дорог.

– Мы обязательно увидимся, – Оружейник тепло попрощался со Стражем.

Он вдохнул полной грудью свежий и чистый воздух и закрыл глаза. А через миг высокое голубое небо, яркое солнце, парк, озеро, ромашки на холме, уже тоскующий Страж – все это исчезло.

Воспоминания закончились.

 

Глава 7

Я открыл глаза и какое-то время просто слушал перестук колес. Вагон мерно покачивался, а через окно, отраженное в зеркале двери купе, был виден узкий серп молодого месяца. Хотел посмотреть на часы, но к великому удивлению не смог поднять руку. В чем дело? Спокойствие и умиротворение, навеянные воспоминаниями, слетели в один миг, уступив место растерянности и испугу. Я снова попытался пошевелить рукой, и снова у меня ничего не вышло. Да что же происходит?!

В перестук колес вплелся новый звук, он все нарастал и, наконец, разорвал тишину отчаянным визгом. Я хотел крикнуть, но не смог даже рот открыть, а в следующую секунду с ужасом понял, что даже не дышал. Отчаяние накатило на меня черной волной, а мысли спутались и заметались, как сумасшедшие. Продолжали безумно визжать тормоза. Силой инерции меня развернуло, как бревно, и ударило лицом об стену. Слева, за спиной, было слышно, как на пол упало что-то большое и тяжелое. От пронзительного визга заложило уши, а потом он стих так же внезапно, как появился. Поезд остановился, и наступила тишина. Не было слышно ни пассажиров, ни проводников – никого и ничего. Безмолвие просто оглушило. В зеркале двери все также был виден молодой месяц. На грани слышимости появился какой-то новый звук, но я не смог его идентифицировать. Что-то среднее между свистом и завыванием. Я снова попытался пошевелиться, но, как и прежде, у меня ничего не получилось. Глухое отчаяние мешало думать и здраво рассуждать. Все мое существо вопило с надрывом о надвигающейся опасности, но что я мог сделать, если даже с места был не в состоянии сдвинуться? Непонятный звук приближался, он исходил откуда-то снаружи, и мне все никак не удавалось понять, что могло служить его источником. Потом он на миг усилился, и почти сразу стих, будто кем-то выключенный. Я так и лежал не в силах пошевелиться и все пытался привести мысли в порядок, но страх, слепой и безотчетный, мешал.

Внезапно наступившую тишину взорвал гром, но какой-то странный, словно некто огромный просто топнул ногой. От этого грома вагон вздрогнул, а дверь купе задребезжала. Снова коротко громыхнуло, но на этот раз, кажется, ближе и как будто некто огромный не просто топнул, а топнул железным башмаком. Да что же это?! Наступившая тишина продолжалась недолго, и новый грохот раздался уже точно ближе, чем оба предыдущих. Снова жалобно задребезжало зеркало в двери, а весь вагон вздрогнул и как будто даже подпрыгнул на месте. Заставив страх и отчаяние потесниться, накатила тоскливая безысходность. Она крепко сковала волю оковами предчувствия плохого.

Новый гром раздался еще ближе. Вагон вздрогнул и уже ощутимо подпрыгнул в воздух, наверное, на целую ладонь. Жесткая кровать, на которой я лежал, не менее жестко встретила мою спину, и от этого столкновения появилась тупая боль где-то между лопатками. Я даже почувствовал, как мышцы лица свело в болезненной гримасе. Испуганно суетящиеся мысли замерли на миг, а потом сорвались неистово, но уже целенаправленно. Я чувствовал боль, и это было хорошо. Хорошо, что я мог что-то чувствовать. Старательно прислушался к собственным ощущениям, но в этот миг койка снова подбросила меня, когда весь вагон содрогнулся от нового, гораздо более близкого удара-грома. Снова боль в спине… Я вдохнул и выдохнул! Я дышал! Осознав этот факт, я обрадовался, как ребенок, которому родители купили желанную игрушку. Теперь пальцы… Нет, они были все также бесчувственны.

Последовал еще один удар. Такое ощущение, что рядом с вагоном упал метеорит, так сильно он подскочил. В этот раз мне удалось различить новые звуки, которые вызвали ассоциацию со сминаемым железом.

Есть! Я пошевелил пальцем! У меня получилось!

От нового удара и последовавшего за ним толчка мою голову развернуло в противоположную сторону, и я, наконец, увидел, что на полу, между кроватями, кто-то лежал. Видимо, это был мой сосед по купе. Даже во сне человек не может лежать в таком положении. Значит, он был либо без сознания, либо мертв, потому что от близкого грохота, сопровождаемого сильными толчками, не проснуться было просто невозможно. Либо же он находился в том же состоянии, что и я. Вот только ему повезло меньше, потому что если при торможении поезда меня ткнуло лицом в стену, то человека выкинуло со своего места на пол.

Снова последовал удар и сразу вслед за ним – толчок. Я сам едва не упал с койки, оказавшись на самом ее краю. Мне уже удавалось довольно уверенно шевелить пальцами обеих рук, но, честно говоря, я не представлял, как это сможет помочь, потому что мне не пальцами нужно шевелить… совсем не пальцами.

Спустя десяток долгих секунд я уже уверенно двигал руками и мог даже согнуть их в локтях. От страшного грома, показавшегося невероятно близким, и последовавшего вслед за ним удара я больно прикусил язык. Резкая и острая боль заставила брызнуть из глаз слезы, но все еще затуманенное тоскливой безысходностью сознание вдруг резко прояснилось, и в следующий миг я вдруг понял, что пребываю в полном порядке. Я прекрасно ощущал руки, ноги, голову, спину, слышал, как гулко и часто в висках бьется кровь и как же сильно болит невольно прикушенный язык.

Не медля ни секунды, я вскочил с кровати, но новый толчок швырнул меня обратно. Грохот от него стоял страшный, и я боялся даже представить себе его источник. Снова встал на ноги, но сразу присел, склонившись над человеком на полу. Перевернул его на спину, всмотрелся в скудном свете в его лицо… и, не веря собственным глазам, отпрянул. Пустыми, остекленевшими глазами на меня смотрел человек, как две капли воды похожий на меня. Переборов странное чувство испуганной брезгливости, я снова склонился над ним, всматриваясь с болезненным интересом в знакомое лицо. На человеке была черная одежда военного кроя. Бронежилет выглядел взлохмаченной тряпкой, будто по нему в упор дал очередью крупнокалиберный пулемет. Я посмотрел на свои ладони, они были в чем-то темном и липком. Кровь? Еще раз, более внимательно осмотрел тело и заметил, что у того ниже колена отсутствовала левая нога. Старательно вытер о кровать руки и обнаружил, что в районе шеи у человека длинными страшными порезами зияли темные раны, словно кто-то нанес могучий удар когтистой лапой. Я невольно вздрогнул, вспомнив, как тварь, обманувшая меня обликом Семена, так яростно пыталась добраться до моего горла. И как огромный цефалопод из болота схватил меня за левую ногу и едва не утянул в черную трясину. И как много было скорпионов с их страшными жалами, одно из которых насквозь пробило Рыжего, несмотря на его бронежилет… Что происходит? Что это за странные знаки?

Я не спешил вставать, ожидая нового удара, но его все не было. Прошло несколько минут, но больше ничто не нарушало тишину. Кое-как совладавши с растерянностью, поднялся на ноги. Все вопросы потом. Стараясь не глядеть на труп у ног, я принялся спешно снаряжаться. То, что это сон, а не реальность, я уже понял. Как понял и то, что могу прямо сейчас уйти отсюда, покинуть эту реальность или вовсе проснуться. Но пока еще не время.

Через голову натянул бронежилет собственной конструкции, накинул легкий шлем, успел затянуть его ремешки на подбородке, когда услышал новый звук, нет, звуки. В полной тишине, приглушенные ковровой дорожкой коридора, я различил чьи-то шаги. Протянул руку и заблокировал дверь купе, отщелкнув специальный язычок. Шаги приближались, и они уже не казались такими уж тихими, будто идущий по коридору весил гораздо больше обычного человека. Труп на полу мешал, но я умудрился немного отодвинуться от двери. Какой же все-таки дешевый трюк с громкими шагами использует тот, кто устроил все это. Я бы и засмеялся, если бы не было так страшно. Нужно проверить обстановку, нужно оглядеться, «созерцая», нужно знать, что вообще происходит вокруг. Я попытался прогнать неуместный страх, но он липкими щупальцами сжимал сердце и холодил внутренности. Как же страшно… Да что же это со мной?! Почему я так напуган?! Шаги в коридоре затихли. Они исчезли прямо за дверью. Лишь полтора метра и хлипкая перегородка … Ужас накатил на меня беспросветной тоской, лишив воли и силы. Я часто задышал, задышал ртом, боясь потревожить эту звенящую от напряжения тишину. Я заворожено смотрел, как ручка двери медленно повернулась, но замок был заперт, и та, бесполезно щелкнув, вернулась в исходное положение. Появился какой-то новый звук: не то шорох, не то возня. Кажется, что сердце остановилось от страха, когда до меня дошло, что звук идет не из-за двери. Собственное тело среагировало на угрозу само, оставив разум корчиться и страдать от охватившего его несусветного ужаса. Я успел, но успел в самый последний миг, когда занесенный для удара нож с матово блеснувшим в лунном свете клинком едва не достиг моего горла. Беретта с глушителем глухо защелкала раз за разом, опустошая обойму, и девятимиллиметровые пули остановили убийцу. Они измочалили кисть, локоть и плечо руки, сжимающей клинок, потом зло впились в шею напавшего, выше бронежилета, и, наконец, добрались до головы. Лицо несостоявшегося убийцы взорвалось от прямых попаданий. Машинально выщелкнул опустевшую обойму и вставил на ее место полную. Злость, лютая и свирепая, охватила меня, когда я с запозданием понял, что едва не стал жертвой твари. Ее тело исчезло в воздухе, не успев упасть на пол. Как же банально и примитивно меня попытались достать! Со смертью создания, пытавшегося меня убить, весь страх, весь иррациональный ужас последней минуты исчез, словно его никогда и не было. Дверная ручка снова сухо щелкнула, когда ее в очередной раз дернули с другой стороны. Опять и опять, все сильнее. Надежный и верный Вал появился в моих руках, и я передернул затвор, дослав патрон в ствол, потом навел трубу глушителя на дверь, на уровень груди, и открыл огонь. Так уж получилось, что я снова целился в самого себя, но на этот раз – всего лишь в отражение в зеркале. Оно тотчас рассыпалось множеством осколков. Автомат толкал в плечо, и я не прекращал огня, пока не опустошил весь магазин. В коридоре глухо бухнуло что-то тяжелое – тварь или твари были повержены. Я сменил магазин и невольно вздрогнул, когда на дверь обрушился сильный удар снаружи. Испытывая невероятное облегчение, оттого, что больше не нужно прятаться, снова открыл огонь. В наступившей тишине был отчетливо слышен звук падающего тела и сразу же – стон раненного человека. Неужели я всего лишь ранил врага? Его там на по стене размазать должно было!

Сменил полупустой магазин на полный и быстро огляделся, бросив взгляд на окно, за которым все также безразлично светил месяц. Напряженно вслушался в стоны врага за дверью. Судя по звукам, он лежал на полу, чуть в стороне от двери. Что дальше? Я не спешил ни выходить в коридор, ни добивать раненного. Уходить из сна я тоже не спешил – нельзя поддаваться страху, нужно уничтожить угрозу. По крайней мере, других вариантов пока не было. Хотя, признаться, хотелось на все плюнуть и как можно быстрее валить отсюда.

Стоны за дверью не стихали и неприятно действовали на нервы.

– Да что же ты не сдохнешь никак? – зло пробормотал я себе под нос.

Не верю, что за мной пришло всего несколько тварей – я достаточно легко с ними расправился. Да это и было бы слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Ясно, что тварей на меня кто-то натравил. Кто-то? Естественно, Плетущий – сами они бы не стали так хитро нападать, навалились бы всем скопом, а тут… Потом мне в голову пришла совсем нехорошая мысль. Я только представил себе, что в каждом купе вагона сейчас ждали своего часа твари, готовые к нападению, и мне стало очень неуютно. Пока меня хоть как-то спасали, отгораживали тонкие и ненадежные перегородки. По крайней мере, незамеченным ко мне никто не подберется. Нужно проверить. Я настроился нужным образом и огляделся, «созерцая». Мрак, самый настоящий мрак, темный и беспросветный, клубился вокруг – так много было тварей. Если где-то здесь и был их хозяин, то я просто не смог его разглядеть из-за этой черной стены. Проклятье! Что делать? Оставаться в купе опасно, но и покидать его – смерти подобно. Уйти? Нет, еще рано. Снова огляделся, и при виде окна у меня появилась новая идея. Снаружи, насколько было видно при скудном освещении, простиралось ровное пространство без особой растительности – пара деревьев была не в счет. Покинуть вагон через окно – это я здорово придумал, вот только без шума, к сожалению, будет не обойтись. С другой стороны, не ждать же мне в этой каморке, когда твари перейдут к активным действиям.

Ну что же, значит так и будет. Я выберусь наружу и на открытом пространстве смогу достаточно эффективно защищаться. Стоны за дверью стихли, чему я откровенно обрадовался – уж очень они раздражали. Отступил к окну вплотную и убрал откидной столик. Негромко скрипнув, он опустился к стене. Рано. Пока рано. Враг должен сделать ход, и я к нему был готов. Сейчас я был готов ко всему. Я не буду ничего спрашивать, я буду убивать, чтобы защитить свою жизнь. Разговоры здесь неуместны, потому что мой противник, судя по всему, не намерен их вести, да и у меня совершенно не было желания что-либо выяснять. Ослепляющая ярость уже отпустила меня, уступив место холодному и бездушному расчету. Ну где же ты? Покажись!

Стоны умолкли окончательно, но вместо них появился новый звук. Больше всего он напоминал чье-то невнятное и прерывистое бормотание. Я вслушивался изо всех сил, но ничего не смог разобрать. «Созерцать»? Зачем? Я уже убедился, что вагон битком набит тварями. А потом я услышал то, что меньше всего ожидал.

– Максим… Максим… – до боли знакомый голос позвал меня, но вдруг прервался стоном.

Невероятным усилием я заставил себя остаться на месте, а не ринуться в коридор, распахнув дверь. Что же это такое? Почему?!

– Максим… Помоги мне… Помоги, – снова донесся до меня голос раненного.

Нет, этого не может быть. Этого просто не может быть!

– Максим, пожалуйста… Я истекаю кровью… Я ранена… Помоги мне, – я не смог не узнать этот голос с легкой хрипотцой, и перед мысленным взором встали голубые глаза и упрямо лезущий в них локон светлых волос.

– Максим, помоги мне… – простонала она. – Помоги…

Вся моя злая решимость вмиг улетучилась, исчезнув под натиском растерянности и страха, но не за себя, а за нее.

– Помоги… Я умираю…

Ее стон разрывал мне сердце, а жалость глодала душу, как голодный пес – кость, но я остался на месте. Мне стоило огромных усилий, чтобы не ответить и продолжать молча слушать призывы о помощи.

Так нечестно! Умом я понимал, что враг играет со мной и не гнушается использовать самые грязные приемы только для того, чтобы выманить меня, чтобы я открыл дверь. Умом я понимал, но как же тяжело сдерживаться, черт побери!

– Заткнись! Заткнись! – я шептал себе под нос, страшась того, что враг смог найти мою слабую сторону.

Я был уже совсем не рад предстоящей схватке, и былая легкость покинула меня, оставив лишь угрюмую решительность ни за что не поддаваться на провокации.

Через несколько бесконечно долгих минут голос за дверью наконец-то стих, и я, не в силах сдержаться, достаточно громко, с огромным облегчением, вздохнул. Но мне не пришлось долго радоваться – тишину нарушил новый голос, который, к моему испуганному удивлению, принадлежал уже совсем другому человеку.

– Максим, открой, пожалуйста, дверь.

Я прекрасно знал эти строгие нотки в таком знакомом голосе. Я знал их уже много лет. Этот голос был первым, что я услышал, когда ребенком впервые раз сел за парту в классе, за окнами которого было лишь небо. Этот голос принадлежал Марине Яковлевне, моей Учительнице, человеку, который научил меня всему, что я знал и умел, как Плетущий.

Мне снова пришлось прикладывать огромные усилия, чтобы не поддаться первому порыву и не открыть дверь. Но в этот раз вовсе не сострадание или жалость двигали мной, нет. Я едва сдерживался, чтобы рефлекторно не выполнить не то просьбу, не то приказ Учительницы.

– Ты слышишь меня? Открой, пожалуйста, дверь, – снова прозвучал ее голос, но уже со стальными нотками. – Нам нужно поговорить. Это не терпит отлагательств.

Я был совсем не уверен, как бы я поступил, не будь того разговора с Клаусом. Безусловно, принимать на веру все, что он мне поведал в белой комнате с видом на его город, было нельзя, но в данном случае всего лишь намек с его стороны на возможное участие в последних событиях Учительницы решил совсем не последнюю роль. Открыл бы я дверь, если бы не знал, что Марина Яковлевна возможно, именно возможно, имеет какое-то отношение к смерти одной Плетущей и пребывании в коме двух других, одним из которых был мой друг, Миша? Открыл бы я ей дверь, если бы не бесчисленные твари в вагоне? Смог бы довериться? Наверняка. Я настроился и «созерцал», глядя перед собой, но ничего, кроме клубящейся тьмы не увидел, а это означало, что за дверью не было Учительницы, либо же твари своими телами ее заслоняли – такое тоже было возможно. «Созерцание» не рентген, по крайней мере, что касается способности видеть сквозь создания, людей или Плетущих.

– Максим, – снова донеслось до меня. – Это касается Миши и Клауса. Ты слышишь меня? Открой дверь.

Если бы меня уже не пытались убить, если бы меня не пытались выманить из купе голосом умирающей Сони, если бы я не встретился с Клаусом, если бы…

– Вали отсюда! – зло выкрикнул я, осознавав, что смысла таиться больше не было – враг хорошо знал, где я нахожусь.

– Как ты со мной разговариваешь?! Немедленно открывай! – она никогда так с нами не говорила – не позволяла себе этого. А сейчас в ее голосе слышалась лишь смертельная угроза, и больше ничего.

Если со мной действительно разговаривает Марина Яковлевна, ей ничего не стоит добраться до меня, живого или мертвого. Этот сон не мой и не ее, это сновидение обычного человека, поэтому наши возможности здесь одинаковы, и работать с этим сном мы можем как угодно. Она может с легкостью просто раздавить или сжечь мое купе, точно так же, как и я могу сейчас вынести всю стену перед собой воздушным тараном. Если только это действительно Учительница сейчас разговаривает со мной.

– А я сказал, вали отсюда! Мне не о чем трепаться с тварями! Убирайся, пока жива!

– Я не тварь, – гораздо спокойнее ответили мне из-за двери, – я Учительница. Нам с тобой нужно поговорить. Почему ты там заперся?

– По кочану, – сердито пробормотал я, отошел к самому окну и выглянул наружу. Не верю, ни единому слову не верю. Не будь вокруг столько тварей, я бы еще, может быть, поговорил. Вот выберусь из вагона на открытое пространство и тогда пообщаемся. Просто для того, чтобы я самому себе не казался загнанным в угол диким зверем.

Ровная местность за окном тянулась вдаль, насколько хватало глаз и скудного света узкого месяца с многочисленными звездами. Прислонившись лбом к холодному стеклу, посмотрел вниз. Сколько там до земли? Метра три – рельсы, на которых замер поезд, лежали на насыпи. Не страшно. Вполне приемлемая высота для аккуратного спуска.

– Максим, ты слышишь меня? – никак не могла угомониться выманивающая меня тварь.

Я примерился к стеклу, выбирая место для удара. Задумался на секунду. А зачем бить, если в руках оружие?

– Я не выйду, – бросил в сторону двери. – И передай своему хозяину, что я жду его. Пусть приходит, если, конечно, смелости хватит.

Тишина. Еще несколько секунд я вслушивался, но, так и не дождавшись ответа, еще раз выглянул в окно, но там лишь степь да звезды, белыми искрами тлеющие в черном небе, и вскинул автомат, приготовившись стрелять в стекло. И тут за дверью раздался новый голос. Я замер соляным столбом не в силах поверить собственным ушам. Из коридора доносились не стоны раненной Сони, не речь Марины Яковлевны – нет. Я совершенно отчетливо слышал детский плач. Я мог бы узнать его из сотни, из тысячи таких же, потому что он принадлежит моему ребенку, моей младшенькой.

Нет, нет, нет! Этого не может быть! Это невозможно!

Детский плач становился громче. Я прекрасно знаю, что моя Машенька плачет именно так – сначала тихо, а потом громче. Но это только тогда, когда сильно ударится обо что-нибудь или упадет, то есть, когда ей действительно больно.

Медленно, словно через силу, я развернулся к двери.

– Стой! Стой, идиот! – стал надрываться мой холодный и расчетливый рассудок.

Я уже шагнул к двери и положил ладонь на ручку, но все же остановился, притормозил. Плач зазвучал еще громче. Я помню день, когда она так плакала. Маша тогда очень сильно, до крови, ушиблась – рассекла лоб, ей потом даже швы накладывали.

– Стой! Стой же! Тебя выманивают!

Вал висел на груди. Другой рукой я отщелкнул язычок на двери, а потом мои пальцы сжали ручку замка на двери.

– Папа, папа! Мне больно! У меня кровь! – от этого голоска у меня все сжалось внутри.

– Стой! Стой! Не делай этого! – в отчаянии завопил мой разум.

Пальцы, сжимающие ручку замка, с негромким щелчком перевели ее в вертикальное положение.

– Там мой ребенок! – душа готова была разорваться, а сердце перестало биться от страха за дочку, и я резким движением толкнул дверь купе вбок.

А в следующий миг мои глаза лишь успели зафиксировать сверкнувшую полосу металла, и мне в грудь мощно ударил клинок. Чтобы удержать равновесие и не свалиться от удара на пол, мне пришлось сделать несколько быстрых шагов назад. А в дверях замер силуэт высокого человека. В скудном свете был виден его обнаженный торс, и я скорее угадал, чем на самом деле увидел, причудливую татуировку, покрывавшую его. Лезвие хатиса осталось в том же положении, что и мгновение назад. Воин посмотрел на свой клинок, а потом – на меня.

– Папа, у меня кровь, – захныкал он голосом моей дочери.

Кажется, мои руки зажили самостоятельной жизнью, потому что я еще ничего не понял, а они уже вскинули автомат, и палец вжал спусковой крючок. Глухо зазвучали выстрелы, и тварь передо мной, приготовившаяся к новой атаке, резко откинула назад голову. Потом у нее темными брызгами по очереди взорвались колени, и оставшиеся семнадцать патронов я всадил ей в грудь. Воин не успел упасть на пол, исчезнув еще в воздухе. Наконец, сердце гулко ударилось о грудную клетку, потом снова и снова. Оно набирало темп, вкачивая в кровь все больше адреналина.

Тварям, стоящим позади него, тоже прилетело, и, как минимум, четверо из них сдохли. Не меняя магазина и не пытаясь «достать» новый автомат, я шагнул к двери и быстро задвинул ее обратно. Я еще успел щелкнуть замком и откинуть запирающую щеколду, когда ручка с сумасшедшей силой задергалась, а с обратной стороны на тонкую перегородку обрушился град ударов. В следующее мгновение до меня донесся грохот распахивающихся дверей остальных купе вагона, но все это было сущей ерундой, потому что главное – я больше не слышал детского плача. Матово блеснувшими полосами из двери вынырнули два хищных лезвия, но я был уже вне пределов их досягаемости. Наконец, мои действия после столь сильного нервного потрясения стали более-менее осознанными, и я, огласив воздух яростным криком, опустошил обойму появившегося в руках пистолета, целясь туда, откуда выскальзывали клинки. Выстрелы гремели зло и звонко в замкнутом пространстве купе, и за несколько секунд я израсходовал всю обойму. «Достал» новую Беретту и, развернувшись к окну, выстрелил в стекло. Оно разлетелось на сотни осколков, освободив путь наружу. Дверь купе продолжала сотрясаться от новых ударов, но я уже не обращал на них внимание. Рукавом смахнув осколки из оконного проема, выбрался наружу. За спиной раздался громкий щелчок. Обернулся – дверь открылась сантиметров на десять. В образовавшуюся щель просунулась рука и слепо зашарила в поисках замка. Зачем? Твари его уже выломали, и теперь их сдерживала лишь щеколда, но она была гораздо выше? Бестолочи. Тем не менее, медлить было нельзя – если твари вышибут дверь, а они ее очень скоро вышибут, меня просто задавят массой, и никакой бронежилет не спасет. Уже перебравшись через подоконник, я увидел, как щеколда под страшным давлением снаружи просто вылетела со своего места, и похожая на решето дверь резко ушла в сторону, впуская тварей внутрь. Я отпустил руки, которыми держался за край окна, и после мгновения полета ноги встретили щебень насыпи. Мягко спружинив, ушел в перекат и быстро вскочил. Сразу вскинул автомат и открыл огонь по показавшимся в окне врагам. Я не промахнулся ни разу, и на мгновение темный проем окна опустел. Ладонь потяжелела, когда в ней появилась РГО. Выдернул чеку и на счет «два» закинул гранату в окно. Быстро сместился влево, чтобы не зацепило случайным осколком. Почти сразу без единого звука из окна выскочил воин с высоко поднятым над головой хатисом. Я не пытался его подстрелить, лишь зажал уши руками и открыл рот. И в этот миг прогремел взрыв. Градом стеклянных осколков осыпались соседние окна. Воин, так устрашающе выпрыгнувший из окна, неудачно приземлился, но сразу попытался встать, однако ему помешала собственная нога, точнее открытый перелом голени. У меня оставалось слишком мало времени, чтобы добивать раненного, поэтому я, «достав» на ходу Вал, бросился от поезда прочь. Постоянно оборачиваясь, я бежал, что есть сил, и сразу увидел, как практически из всех окон вагона начали выбираться твари, даже из моего, чадящего густым черным дымом.

В эту ночь я, наверное, побил все рекорды по спринтерским забегам. Не помню, чтобы я когда-нибудь так быстро бегал. Обернулся в последний раз. Все. Нормальная дистанция. Пока хватит, а там видно будет, тем более до ближайших тварей было не больше пары десятков метров. Сосчитать их сложно, да это было и не нужно, но их никак не меньше полусотни, а из вагона лезли все новые. Я быстро сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, успокаивая дыхание. Вскинул автомат. На ровной поверхности, даже при таком освещении, цели – как на ладони. Крепко упер приклад в плечо, перенес вес на опорную ногу и открыл огонь.

 

Глава 8

Трудно было назвать следующие несколько минут боем. Твари в человеческом облике, похожие друг на друга, как клоны, нападали прямо в лоб и даже не попытались обойти с флангов. Я промахнулся лишь единожды, да и то – по ковыляющему неровной походкой воину с переломанной ногой. Один за другим я сменил три автомата и два раза – магазин в последнем. Все? Похоже, потому что ни одной твари не было видно. Но меня что-то насторожило, что-то ускользало от внимания, а подсознание кричало об опасности. Я спешно отступил еще на два десятка шагов, не поворачиваясь к поезду спиной. Остановился и «созерцал». Проклятье! Тьма стелилась передо мной! Именно стелилась, а не надвигалась стеной. Что это значило? Я поднял вверх руку, в которой спустя пару секунд появилась ракетница с коротким и широким стволом, и нажал на спуск. С громким треском-шипением яркая красная звездочка взлетела в небо и повисла в воздухе на раскрывшемся парашюте, осветив меня, поезд и пространство между нами.

– Ах ты! – воскликнул я, увидев, как земля буквально кишела от тел, и до ближайших противников оставалось уже не больше нескольких десятков метров.

Угасшая злость проснулась и с новой силой сжала нутро, требуя крови и мести, а ведь еще минуту назад я расстреливал тварей, как в тире, без малейших эмоций. Отпустил Вал и спустя несколько секунд «достал» двенадцатизарядный ММ-1, снаряженный семидесяти пяти миллиметровыми гранатами осколочно-фугасного действия.

Признаться, я немного испугался, когда «созерцал», потому что вид стелющейся тьмы сразу вызвал ассоциации с какими-нибудь гадами-насекомыми, но под светом ракеты твари начали вскакивать, чтобы броситься в атаку, и стало ясно, что это были все те же аборигены, вооруженные хатисами.

Я прицелился на дистанцию в шестьдесят метров, опасаясь случайных осколков. Раз за разом гранатомет несильно, почти неощутимо, вздрагивал, выплевывая свои снаряды. Все двенадцать легли именно туда, куда я целился. Вспышки разрывов и слегка приглушенные расстоянием глухие хлопки следовали один за другим. Тварей подбрасывало в воздух, раскидывало в стороны и рвало на части. До ближайших воинов осталось совсем немного, и я, отпустив гранатомет, через несколько секунд «достал» Печенег. Нападающих было слишком много, и я просто боялся затягивать бой, используя в качестве оружия автомат. Не целясь особо, я расстрелял все двести патронов широким веером перед собой. Твари падали, как подкошенные, но не все из них погибли, и они продолжали так или иначе приближаться: без руки, без ноги, – но расстояние между нами сокращалось.

Я отступил еще на два десятка шагов назад и чуть в сторону, потому что дым от выстрелов немного, но мешал, нормальному обзору. «Достал» новый пулемет и открыл огонь, но стрелял уже более экономно, успевая выцеливать еще и раненных.

Затвор голодно щелкнул, требуя новых патронов, и я отпустил пулемет. В моих руках снова появился гранатомет, и все его двенадцать снарядов легли среди тварей. Однообразное побоище продолжалось, наверное, еще четверть часа. Моя злость затаилась и глухо ворчала где-то в глубине, ожидая своего часа, а сейчас я не испытывал ничего, даже отдаленно напоминающего былую ярость. Холодно и бездушно подсчитывал оставшиеся в магазине или барабане боеприпасы, распределял по порядку первоочередности цели и стрелял, стрелял…

За все время ни одна тварь не смогла подобраться ко мне на дистанцию не то, чтобы рукопашного боя, а даже для броска своим странным оружием. После того, как погасла первая ракета, я использовал еще две, которые провисели над местом схватки отведенное им время. Назвать происходящее схваткой действительно не поворачивался язык. Это было, скорее, побоище или даже бойня. Но я, разумеется, был не настолько глуп, чтобы сойтись с противниками в честном бою, используя какое-нибудь холодное оружие. Среди нас, Плетущих, есть такие оригиналы, не признающие огнестрельного оружия, но, на мой взгляд, им просто не приходилось участвовать в реальном бою, где нужно было не просто тварь уничтожить, а, как сейчас, отстоять свое право жить в противоборстве с большим количеством монстров. Будь на месте нынешних противников обычные люди, желающие меня убить, я все равно не стал бы рисковать понапрасну и в полной мере использовал свое преимущество. Я не на Олимпийских играх, и борьба идет не за медали, а за жизнь.

Монстры – откуда их столько берется-то? – нападали уже не так безрассудно и даже предприняли несколько попыток обойти меня с флангов. Но свет ракеты не оставил им шанса совершить свои маневры незамеченными, и каждая из таких попыток провалилась. За все время боя я несколько раз успел сменить позицию, либо смещаясь в сторону, либо отступая назад.

Наконец, наступил миг, когда стрелять оказалось больше не в кого. В живых не осталось ни одной твари. Я запустил в воздух еще сразу две ракеты, от света которых показалось, будто наступили странные красные сумерки. Все пространство передо мной было перепахано от разрывов гранат. Местами горела трава, разнося в воздухе горький запах и дым.

Неужели все?

Я не сразу понял, что же меня так смутило в окружающей обстановке, а когда дошло, у меня невольно перехватило дыхание. Поезд, большая часть его вагонов, представляла из себя груду металлолома. Тот, из которого я выбрался, – последний в числе неповрежденных, и сразу за ним я насчитал девять вагонов, точнее, то, что от них осталось. И что это значило? Что случилось с большей частью поезда? Сразу вспомнились и грохот, и удары, следующие один за другим, когда состав остановился, и как я очнулся в своем купе и был не в состоянии даже пальцем пошевелить. Попытался вспомнить, сколько их было, ударов, которые так страшно гремели, но не смог – не до того мне тогда было. При виде изуродованного поезда возникли новые вопросы. То, что уничтожение вагонов – дело рук моего врага, ни на миг не вызывало сомнений, но почему он остановился, почему он не стал трогать вагон, в котором находился я? Что ему стоило смешать меня с железом? Единственное логичное объяснение, которое я нашел, заключалось в страхе моего противника быть опознанным. Ведь смерть Плетущего служит основанием для проведения расследования специальной комиссией, состоящей из опытных мастеров, а если он погибнет непосредственно от рук или воздействия другого Плетущего, скрыть этот факт будет невозможно – специалисты без труда опознают убийцу по остаточным следам на сознании жертвы.

Был еще один факт, который не просто тревожил меня, а не давал нормально думать, оценивать происходящее, анализировать. Твари. По словам Клауса, эти воины являются личными созданиями Марины Яковлевны. Но можно ли верить ему в этом? Не знаю. Мог ли он обмануть меня, специально ввести в заблуждение? Вполне. Для чего? Опять не знаю. Одно я мог утверждать точно – эти твари не принадлежат ему, потому что я прекрасно помню, как в сне Миши, такие же создания защищали женщину-Плетущую от монстров Клауса.

Нехорошая мысль мелькнула в голове. Что если и меня только что пытались отправить в кому? Вот и появилось еще одно объяснение нежеланию врага просто убить меня, ведь какой толк от трупа? Ну да, а твари, которые ломились ко мне в купе и позже атаковали вне поезда, не хотели меня убить? Проклятье, все было слишком запутанно. Нужно позже, когда проснусь, хорошо подумать над всем, что происходит. А сейчас необходимо разобраться с этим поездом.

Настроившись нужным образом, я «созерцал», глядя на поезд. В сером ничто были отчетливо видны обрывки тьмы и яркий силуэт, который мог принадлежать только Плетущему, совсем не слабому Плетущему, судя по интенсивности свечения его фигуры. Значит враг был все еще здесь. Твари – тоже, но их осталось совсем мало. Я не хочу, чтобы этим Плетущим оказалась моя Учительница. Не потому что боюсь, я достаточно уверен в своих силах, а потому что меня просто коробит от мысли, что она смогла пойти против всего того, чему нас так долго учила, и во что сама так искренне верила. Как бы то ни было, но нужно здесь заканчивать.

За несколько минут я дошел до вагона, из которого совсем недавно так спешно бежал. Сколько с тех пор прошло времени? Не знаю, может быть, час. Снова «созерцаю», чтобы определить точное местонахождение тварей и Плетущего. Не понял! Меня охватило чувство дежавю, когда я не смог «созерцать». В последний и единственный раз со мной такое было прошлой ночью, в мертвом городе, но тогда тому было объяснение – моя сущность была разделена на пять составляющих, как и все мои навыки и умения. А сейчас почему? Кто бы сказал…

Тем не менее, невозможность «созерцать» не могла помешать мне. Уверен, это дело рук врага, но как такое возможно? Нет, это не обычный Плетущий. Неужели действительно Марина Яковлевна? Плохо, если так.

Ладно, все сомнения прочь. Пора действовать.

Иного способа попасть внутрь, кроме как через окно, я не видел, поэтому «достал» легкую алюминиевую лестницу с зацепами, поднял ее и зафиксировал на подоконнике разбитого окна. Прислушиваясь к тишине, я вскарабкался по ступеням, но ничего, кроме приглушенных стуков лестницы о железный бок вагона, не услышал. Я взобрался в крайнее справа окно, логично предположив начать зачистку вагона с конца. Раскладной столик, вывернутый из своего места под окном, валялся на усыпанной осколками койке. Они глухо захрустели под подошвами, выдавая меня, но тварей в этом вагоне не должно было быть, по крайней мере, когда в последний раз я мог «созерцать», они были в одном из вагонов, находящемся ближе к локомотиву. В небе догорели последние ракеты, и стало заметно темнее, хотя лишние тени исчезли. Дверь в купе была открыта, поэтому я попал в коридор без лишнего шума. Сквозняк трепал шторами в разбитых окнах, за которыми простиралась все та же степь. Вышел в тамбур. Напротив меня была дверь, ведущая в соседний вагон, точнее она должна была туда вести. Осторожно толкнул ее, но она не поддалась. Сквозь небольшое окно я различил очертания груды металла, в которую превратился вагон.

Высоко поднимая колени и задирая носки, чтобы ни обо что не споткнуться, я прошел весь вагон до конца. Заглянул в каждую дверь, но везде была одна и та же картина: разбитые окна, вывернутые столики и осколки стекла на полу. А вот и купе, в котором я очнулся. Его стены и потолок изрешечены сотнями осколков, а в воздухе повис тяжелый запах гари.

Коридор закончился дверью, ведущей в тамбур, из которого я через «гармошку» попаду в соседний вагон. Я прикрыл фонарь на автомате рукой, нет, мне не показалось – снаружи стало светлее, видимо, скоро рассвет. Вслушался в тишину – ничего. Снова попытался «созерцать», и снова у меня ничего не получилось. Я уже взялся за ручку двери, через которую смогу попасть в соседний вагон, когда от резкого толчка меня отбросило назад. Хорошо, что за мной стена, а не пустой коридор, иначе улетел бы кубарем. Что происходит!? От былой тишины не осталось и следа: стоял ужасный скрежет, металлический визг, будто заработала циркулярная пила. Новый толчок вдавил меня в стену, а скрежет все усиливался. Прыгать из поезда? Дернул дверь, ведущую наружу, она не поддалась. Вскинул автомат, целясь в замок, но в эту секунду раздался страшный треск, будто что-то лопнуло или сломалось, и последовал новый толчок, но уже в обратную сторону. И поезд тронулся с места. Сомневаюсь, что в реальном мире, наяву, такой фокус удался бы, но во сне возможно и не такое. Получается, кто-то взял управление составом на себя и силой вырвал его из плена уничтоженных вагонов? Хотя почему кто-то? Значит, Плетущий находится в локомотиве. Это было хорошо, потому что теперь я точно знал, где его искать.

Все в том же полумраке я проверил следующий вагон, но он мало чем отличается от предыдущего, разве что окна оказались целы почти везде. Двери всех купе были открыты, и в них никого не было. А перестук колес, кстати, звучал все чаще, будто поезд, тронувшись, продолжал набирать скорость. Я дошел до тамбура, который вел в соседний вагон. Пейзаж снаружи ни капельки не изменился – в предрассветных сумерках ровная, как стол, равнина простиралась насколько хватало глаз.

Что это? Показалось? Вслушался. Нет, мне не показалось, я совершенно отчетливо услышал музыку. Осторожно опустил ручку вниз и потянул дверь на себя. В этот момент вагон сильно накренился, и уже приоткрытая дверь, через которую проникал свет, с оглушительным грохотом захлопнулась, а меня отбросило обратно.

Все! Нельзя таиться!

Рывком распахнул дверь, вошел, сразу сместился в сторону и присел на колено, приготовившись к стрельбе. Ничего не произошло, и никто не попытался на меня напасть. А я оказался в коридоре самого обычного вагона, то есть вагона с самой обычной обстановкой: освещенным коридором, неизменной ковровой дорожкой на полу, шторами на окнах, в которых все стекла были целыми. За окном снова потемнело, но так казалось только из-за света внутри. Из динамиков под потолком играла музыка, точнее песня, но слов разобрать не получилось, да мне это было и не нужно. Никогда не вслушивался в музыку, транслируемую в поездах. Справа от меня – распахнутая дверь в санузел, она билась об стену внутри в такт покачиванию вагона.

Перестук колес звучал уже, как барабанная дробь. Поезд, кажется, не ехал, а летел, словно куда-то опаздывал. Мне приходилось постоянно держаться за поручень вдоль стены, чтобы не упасть. Все купе были открыты, и во всех горел свет. Я попытался вспомнить, сколько еще осталось вагонов до локомотива. Шесть или семь? Какая разница? Проверю их все. За несколько минут осторожных заглядываний и постоянных озираний я добрался до тамбура, ведущего в соседний вагон. Он оказался точной копией предыдущего – таким же пустым, освещенным, чистым и с такой же безвкусной музыкой. За ним последовал еще и еще один. Все были пусты и без единого признака жизни. Тупое однообразие одних и тех же движений усыпило бдительность, поэтому я остановился, закончив с проверкой вагона. Размял затекшие от постоянного напряжения шею и плечи, «достал» бутылку с водой и сделал из нее несколько долгих глотков. Оставшуюся воду вылил себе на лицо.

Перестука колес было уже не слышно, он превратился в один долгий и непрекращающийся вой. Это с какой же скоростью сейчас несся поезд? Поручень, закрепленный вдоль стены коридора, просто спасал – позволял двигаться вперед. Уверен, что если вдруг прямо сейчас на меня выскочит какая-нибудь тварь, ее сначала покидает по стенам, а потом закинет обратно – так сильно поезд кидало из стороны в сторону.

Так я и шел, переходя из одного пустого вагона в другой, осторожно проверяя каждое купе и крепко держась за поручень. Уже даже музыки было не слышно, лишь бесконечный заунывный вой, от которого внутри все время что-то в страхе сжималось.

За очередным тамбуром оказался вагон-ресторан. За барной стойкой отчаянно звенели стеклянные бутылки, стаканы и прочая посуда. Поручня здесь не было, поэтому пришлось держаться за мебель: столы и стулья, чтобы не улететь куда-нибудь на этом безумном аттракционе. Под ногами хрустели осколки разбитой посуды, а по полу были разбросаны салфетки, столовые приборы, солонки и прочее. Я сделал всего несколько шагов, когда из двери в противоположном конце вагона появился человек. В глаза сразу бросилась его длинная седая борода. На худые плечи был накинут балдахин светло-серого цвета, полностью скрывающий фигуру. Не пытаясь строить из себя акробата, я опустился на ближайшее сиденье и поднял оружие, целясь человеку в ноги. Сумасшедшая качка очень мешала, и когда я выстрелил, то промахнулся. Старик из Мишиного сна, а это именно он стоял там сейчас, вздрогнул, когда пуля разбила стенную панель у него за спиной, на уровне головы. Он посмотрел на меня удивленно, но ничего не сказал, да и вряд ли я что-нибудь услышал бы в этом вое. Но даже если и услышал, это ничего не изменило бы. Я сначала обездвижу противника, и только потом буду с ним разговаривать. Удивлен ли я его появлением? Да. Не думал, что снова встречу Старика, а ведь как замаскировался гад! Не сейчас, а тогда, две ночи назад, когда казался таким слабым Плетущим. И чего он вообще вышел ко мне? Поговорить хочет? И где оставшиеся твари? Я привычно попытался «созерцать», но в очередной раз потерпел с этим неудачу. Зло сжал челюсти и снова нажал на спусковой крючок. Автомат вздрогнул, но пуля снова ушла в никуда. Проклятье! Я снова открыл огонь, но по Старику ни разу не попал. Неожиданно начал моргать свет, еще больше затруднив прицеливание.

– Восемнадцать, девятнадцать, двадцать, – считал выстрелы. Отпустил из рук Вал с опустевшим магазином и через несколько секунд передернул затвор уже пистолета.

Старик вдруг развернулся и, держась за мебель, шагнул к двери в тамбур. Есть! Попал! На его серой хламиде, в районе бедра появилось алое пятно крови. В царящем грохоте было не слышно, кричит ли он, но человек упал на пол и сразу попытался встать. Со второй попытки мне удалось подняться со стула на ноги, и теперь я шел, сильно согнув ноги, как краб какой-то, только чтобы удержать равновесие, ведь я помогал себе передвигаться только одной рукой, а вторая сжимала пистолет. У Старика все-таки получилось подняться на ноги, и он, сильно хромая, успел скрыться за дверью тамбура.

– Я тебе все равно достану, сволочь! – зло бросил я.

Мне показалось, или поезд действительно стал замедлять ход? Нет, он на самом деле сбрасывал скорость. Это стало ясно, когда оглушительный вой превратился в частый перестук, и пропала бешеная качка. Это хорошо – теперь я точно не промахнусь.

Не задерживаясь, я достиг двери, и пройдя через тамбур, оказался в следующем вагоне. Им оказался обычный, купейный. В пустом коридоре никого не было, а это могло означать одно из двух: либо Старик скрылся в одном из купе, либо он покинул сон. «Созерцал», чтобы проверить обстановку, но, как и прежде, у меня ничего не получилось. Ну и черт с ним! Я опустил взгляд на пол, внимательно всмотревшись в ковровую дорожку. Не сразу, но я различил темные пятна, они тянулись прерывистой линией и исчезали за закрытой дверью одного из купе.

– Что, урод, кровушка идет? Больно, да? Ну ничего, сейчас я сделаю так, что тебе совсем не будет больно…никогда.

Кстати, а где оставшиеся твари? Я точно помнил, что, как минимум, примерно десяток их остался в живых. Как же плохо, что я не мог «созерцать»! Нужно бы выяснить, как Старик проворачивает этот фокус. Выясню, обязательно выясню, вот только найду гада. Заблокирую его, чтобы он не ушел и устрою ему экспресс-допрос.

Единственная закрытая дверь в коридоре как раз и стала той, за которой укрывались капли крови на полу, и она наверняка была заперта – тут и гадать нечего. Я даже не стал дергать ручку, чтобы открыть ее, боясь выдать себя. Капли крови свидетельствовали о том, что человек был еще здесь – если бы он ушел, исчезла бы и кровь. Выходит, он ждал меня и, скорее всего, готовился к схватке, но ее не будет. Я решу проблему кардинально.

Пол под ногами изменил угол, словно поезд пошел в гору. Перестук колес звучал нормально, а не как барабанная дробь или, того хуже, завывание. Бросил взгляд в окно. Снаружи было уже достаточно светло, чтобы увидеть, что пейзаж вокруг изменился до неузнаваемости. Если раньше поезд летел через степь, то сейчас из окна открывался вид на горы, на одну из которых, похоже, поезд и карабкался. Да и черт с ними! Мне сейчас не было никакого дела до окружающего пейзажа.

На миг, на короткий миг, я все же замер в сомнении. Правильно ли я поступаю? Однако тотчас подсознание услужливо подсунуло яркие образы из недавнего прошлого, связанного с моим пребыванием в мертвом городе. А потом я вспомнил и Мишу, и то, как твари в облике аборигенов едва не достали меня, когда я пытался пробиться на восьмой этаж к умирающей девушке из моих снов. Нет, сомневаться нельзя. Нужно действовать, и действовать максимально жестко. А последствия… Что же, я готов к ним. Уверен, я смогу доказать, что поступил правильно. А еще этот гад, который смеет называться Плетущим использовал облик моего ребенка, моей Машеньки. Я до зубовного скрежета стиснул челюсти при этих воспоминаниях. Нет, пощады не будет.

Угол наклона пола стал еще круче, будто поезд не на гору поднимался, а карабкался по стене. Утрирую, конечно, но все равно этот фактор необходимо учесть. При таком наклоне противник вряд ли будет находиться слева, выше, от двери. Я «достал» пластит, стандартный брусок весом в один килограмм. Нет, это слишком много – разнесет, если не весь, то уж полвагона, точно. Мне это не нужно. Разрезал ножом плотную сероватую массу, напоминающую на ощупь пластилин, перемешанный с землей. Полукилограммовый брусок разрезал еще на две части и закрепил их на двери: один – прямо над ручкой, второй – там, где с обратной стороны должен находиться язычок, блокирующий открывание двери. Не мудрствуя лукаво, вставил в оба куска по стандартному детонару, с уже закрепленными в них огнепроводными шнурами. Быстро прикинул в уме необходимую длину каждого и, оставив им по полметра, отрезал лишнее. «Достал» спички, поджег их и поднес огонь к шнурам. Они моментально занялись, и два ярких огонька с шипением заскользили к своим целям. У меня в запасе была почти минута, чтобы выйти из коридора в тамбур.

Стук колес звучал совсем спокойно, как будто поезд еле ехал, да оно так и было. Я выглянул в окно слева. Поезд забрался достаточно высоко в горы, и теперь снаружи открылся действительно захватывающий вид. С серого неба пропали все звезды, а где-то далеко справа, в преддверии скорого восхода, румянилось небо. Пелена облаков скрывала от взгляда подножия гор, оставив открытыми лишь их заснеженные вершины. Если не смотреть вниз, где видна массивная насыпь, по которой проложена железная дорога, и не слышать перестука колес, создавалось ощущение, что поезд ехал не по рельсам, а скользил по воздуху. Однако стоило перевести взгляд на окно справа, как очарование момента исчезло, разбившись о серый и унылый крутой склон, усыпанный крупными булыжниками.

Глядя в окошко на двери, я считал про себя секунды и в последний момент, удостоверившись, что никто из купе не вышел, спрятался за стеной, присев.

– Сорок восемь, сорок девять, пятьдесят, – закончил я отсчет, приоткрыл рот и крепко зажал уши руками.

Два взрыва прогремели практически одновременно. Пол сильно вздрогнул, а от ударной волны осколками рассыпалось окошко в двери. Сразу потянуло дымом.

Я вскочил на ноги и распахнул дверь, но тут же отступил, захлопнув ее, – дым в коридоре стоял сплошной стеной. Сильный сквозняк – спасибо разбитым окнам – быстро его разогнал. Не став дожидаться, пока воздух очистится окончательно, снова открыл дверь и вышел в коридор. Под ногами захрустело стеклянное крошево, а сильный ветер трепал изорванные шторы.

Я добился своего – двери в купе, в котором скрывался Старик, больше не было. Похоже, начался пожар – что-то горело, чадя черным дымом. Заставил огонь потухнуть и заглянул купе. Сначала я увидел руку – она свисала с чудом уцелевшей верхней полки. Переступив через особенно крупные обломки, я осторожно вошел в купе. А это еще что? На полу, из-под обломков двери, виднелся хатис. Терзаемый смутной тревогой, я поставил ногу на нижнюю полку, схватился одной рукой за край верхней – вторая сжимала пистолет – и подтянул себя наверх.

Почерневшая от жара рука судорожно дернулась, сжавшись в кулак, а я неверяще глядел на моего врага.

– Проклятье! Да чтоб тебя..! – в сердцах бросил я.

На койке лежал совсем не тот, кто должен. На ней находилась тварь в облике человека-воина. Из-за копоти, покрывшей его оголенный торс, не было видно татуировки, но у меня ни на миг не возникло сомнений в том, что это один из тех, кто в последнее время стал для меня настоящей проблемой. Вне сомнений, абориген вот-вот умрет – его тело было слишком повреждено. Пистолет в руке звонко рявкнул, выплюнув свинец, и оборвал мучения воина. Выходит, Старик успел покинуть этот сон. С языка сорвалась непечатная ругань, но ничего уже не поделаешь.

Я и не заметил, когда пол снова стал ровным, без наклона, значит, поезд прекратил подъем. Стук колес участился, свидетельствуя о том, что состав снова стал набирать скорость. Мне был нужен всего миг, чтобы сосредоточиться. Нет! Я так и не мог «созерцать»! Значит, Плетущий все еще в этом сне. Ну что же, тем хуже для него. Охота не закончена!

Поезд все набирал скорость, и началась качка, с каждой секундой превращавшаяся в дурацкий аттракцион под названием: «Попробуй устоять!» А потом пол сменил наклон, но на этот раз уже в другую сторону. Состав двигался вниз, под гору, и с каждой секундой ускорял ход все сильнее.

Я покинул завывающий безумными сквозняками вагон и попал в следующий, точную копию предыдущего, но только не изуродованного взрывом и с целыми окнами. Когда я прошел половину вагона, у меня заложило уши, – видимо, от перепада давления, связанного с изменением высоты. Нигде никого. Перед тем, как покинуть тамбур, я снова «созерцал». На этот раз все получилось, и сейчас я разглядывал серое ничто, окружившее меня со всех сторон. Сомнений не осталось – мой враг ушел из этого сна.

За дверями тамбура оказался не пассажирский вагон, а узкий коридор локомотива. По бокам были открытые двери в несколько комнаток, но они оказались совершенно пусты. Помимо завывания и грохота несущегося поезда, здесь стоял гул электрического напряжения. Прямо передо мной находилась дверь, за стеклом которой виднелся широкий пульт управления и пустующие кресла подле него. Красным тревожно мигали какие-то огоньки, и тонко пищала едва различимая за грохотом сигнализация.

Никого. Совсем. Я прошел весь поезд, от хвоста до головы, а толку?

– Ну и хрен с ним. Главное – я не отступил.

Слабое и неуместное утешение, честное слово. Я устало опустился в одно из кресел. Единственное окно – узкое лобовое стекло, но оно было замутнено разбегающимися в разные стороны от встречного ветра каплями влаги. Во мне проснулся вялый интерес, и я поискал переключатель, которым смогу включить очистители стекла. Похоже, что вот этот, с характерным значком сверху. Переключил тумблер, и дворники разогнали со стекла влагу, но ничего, кроме серого тумана, я так и не увидел. Повинуясь моей воле, он отступил прочь, а у меня от открывшегося вида перехватило дыхание. Поезд летел вниз по рельсам, которые, казалось, просто висели в воздухе, а слева и справа клубились тяжелые серые тучи. Я еще успел увидеть, как железная дорога совершено неожиданно оборвалась, и в следующее мгновение желудок подкатил к горлу, а ноги оторвались от пола, и сам я буквально воспарил над креслом в невероятной по ощущениям невесомости. Сразу исчезли и грохот, и завывание, и только трансформаторы продолжали гудеть.

Все. Пора уходить.

 

Глава 9

Я открыл глаза за миг до того, как до меня донесся голос проводника.

– Прибываем через пятнадцать минут. Прибываем в Киев через пятнадцать минут. Прибываем… – повторяла она, негромко постукивая в дверь каждого купе. Звук ее шагов приглушала ковровая дорожка, а через приоткрытую дверь из коридора падал свет. Потом, окончательно прогнав сон пассажиров, загорелись лампы на потолке. А я какое-то время еще ощущал непередаваемое чувство невесомости, и в глазах мерещились взбитые гривы седых облаков, видимые сквозь ветровое стекло летящего в пропасть поезда.

Быстро одевшись, я выглянул в окно. Ни на улицах, ни на домах снега не было, хотя он выпал всего два дня назад, но это и хорошо – я вообще не очень люблю снег. Под размеренный перестук колес за окном медленно проплывал еще не пробудившийся от ночной спячки город: дороги, перекрестки, мигающие желтыми светофорами, переезды с опущенными шлагбаумами, автозаправочные станции, еще пустые улицы, снова переезды, широкая, ярко освещенная набережная, речная гладь. Черная вода отражала городские огни и не спеша несла свои воды куда-то далеко, туда, где ее ожидало море. После моста, промелькнувшего в окнах темными тенями балок, снова показалась набережная, а затем началась промзона и бесконечная сеть расходящихся во все стороны железнодорожных путей. Над городом властвовали предрассветные сумерки. Отвоевывая у ночной темени с каждой минутой все больше пространства, они раскрашивая город в серые, бесцветные тона.

Сосед по купе не спеша пил чай из стеклянного стакана в металлическом подстаканнике. В коридоре и соседних купе уже были слышны голоса, шелест пакетов, звуки застегиваемых молний и неумолчный говор. Люди проснулись и готовились к прибытию. Когда поезд выполз к Гринченко, я вышел в коридор и позвонил в таксомоторную компанию. Девушка с приятным голосом приняла мой заказ, сообщив, что «машина будет».

Через пять минут, проскрежетав напоследок тормозами, поезд замер у перрона. После теплого вагона уличный воздух показался излишне свежим, и я в который раз порадовался, что взял в поездку теплую зимнюю куртку. Из динамиков на вокзале неизменный женский голос вещал о прибытиях и отправлениях поездов, о нумерации вагонов и еще о чем-то, на что я уже не обращал внимания.

Автомобиль с огромной желтой телефонной трубкой на крыше уже ждал меня в условленном месте. Его водитель поздоровался, согласно кивнул, когда я назвал адрес, и открыл багажник для моей сумки.

Утро понедельника город встретил пустыми улицами и ожидающими нарушителей сотрудниками дорожной инспекции. Последние не изменяли своим привычкам и располагались на своих обычных местах: перед Южным мостом и на Бажана, сразу после Осокорков.

Когда такси въехало во двор моего дома, уже заметно посветлело. Я расплатился с водителем, достал из багажника сумку и поднялся по ступеням парадного. Вахтерша в своей каморке еще спала, укрывшись одеялом. Вызвал лифт и поднялся в нем на свой этаж. Стараясь не шуметь, открыл дверь в квартиру, разулся, разделся, прошел на кухню и уже там включил свет. Почти сразу появилась заспанная жена, и мы крепко обнялись.

– Привет.

– Привет.

– Как доехал?

– Спасибо, хорошо. Как вы?

– Мы скучали.

– Я тоже.

Шлепая босыми ножками, в кухню зашла Машенька и своим тоненьким, но от этого совсем не тихим, голоском сказала:

– Папа. Привет, папа!

Жена выпустила меня из объятий, и я, шагнув вперед, подхватил на руки свое солнышко и прижал к груди.

– Привет, моя хорошая.

– Привет. Мы тебя так ждали, так ждали.

– Я знаю. Я приехал, видишь? – а у самого в ушах стоял ее голосок, который звал меня и просил о помощи там, за дверями закрытого купе остановившегося поезда, которого больше нет.

– Вижу, – серьезно ответила она.

На шум появилась старшая, и я обнял и ее.

– Ты голодный? Есть будешь? – заботливо спросила жена.

– Нет, спасибо, – покачал головой. – Умоюсь только и посплю еще пару часов.

– Хорошо. Потом – на работу?

– Да, – кивнул, – нужно отчитаться, а потом я хочу взять отгул на пару дней или даже неделю. Как получится. И, кстати, есть новости.

– Какие?

– Помнишь Семена и Соню?

– Твоих одноклассников?

– Да, их.

– Помню, конечно.

– Они погостят у нас несколько дней.

– Хорошо. Поселим им в гостиной. Но там диван один, а они вместе?

– Нет, – я правильно понял ее вопрос и не смог сдержать улыбку. – Насчет этого не переживай – они сами разберутся.

– Ладно, – Таня пожала плечами. – У вас встреча выпускников?

– Нет. Мы собираемся на похороны.

– Кто умер? – встревожилась она.

– Один человек. Ты не знаешь его.

– Ваш одноклассник?

– Нет, вообще-то. Это сын нашей классной учительницы.

– Сочувствую ей.

– Ребята погостят у нас несколько дней, пока не решим вопросы.

– Конечно, пусть.

– Ну ладно. Я умываюсь и спать. Подними меня, пожалуйста, через два часа, если сам не проснусь.

– Хорошо, я тебя разбужу.

Мне необходим отдых, поэтому я задался целью избежать каких бы то ни было сновидений, искренне опасаясь, что меня снова может затянуть, помимо воли, в чужой сон. Нет, не так, не затянуть, а быть затянутым моим врагом. Бросив в последний раз взгляд на светлый прямоугольник зашторенного окна, я закрыл глаза.

Я хотел повторить уже не единожды удавшийся фокус с отключением эмоций, чувств и сознания в целом, но, помимо воли, в голове всплыли воспоминания о месте, где погибла женщина Плетущая, где мы с Мишей вели бой совсем не с тем противником; где мой друг не мог плести, потому что ему мешали; где я был обманут, и где я впервые увидел тварей в облике людей, вооруженных странным оружием. «Почему бы и нет?» – решил я и провалился сон, в котором воспоминания оживают и удивительным образом становятся реальными.

– Здравствуйте, дети! – поздоровалась с нами Марина Яковлевна, привычно появляясь за своим столом.

– Здравствуйте, – нестройным хором ответили ей юные создания.

За спиной Учительницы – школьная доска темно-зеленого цвета. Светло-бежевые стены обычного по размерам школьного класса были увешаны всевозможными плакатами, таблицами и схемами. Они изображали автомат Калашникова, разобранный на все детали, пистолет Макарова, схематичное строение атомов железа, алюминия, свинца, воды, анатомическое строение человеческого тела и много чего еще. Большие, идеально прозрачные окна были закрыты, а за ними, как и всегда, простиралось голубое небо с редкими барашками белых облаков.

Потолок показался мне ниже, чем я помнил, а само помещение класса – меньше, да оно так и должно быть, ведь мое субъективное восприятие сейчас совсем не то, что у двенадцатилетних ребят, сидевших за своими партами и внимательно глядевших на Марину Яковлевну. В классе парт было больше, чем детей. Всего лишь четверо мальчишек и две девочки расположились за ними. За первой партой в крайнем левом ряду сидит девочка с темными волосами до плеч. Сразу за ней – рыжеволосый мальчик, его лицо пестреет от веснушек, а глаза горят озорным огнем. За первой партой в среднем ряду сидит Сергей, к которому уже тогда прицепилось прозвище «Угрюмый», он и сейчас хмурился. За второй партой, сразу за ним, расположился светловолосый мальчик с серьезными глазами серого цвета. Он поздоровался с Мариной Яковлевной громче остальных. За первой партой правого ряда сидит девочка с чуть более светлыми волосами, она постоянно сдувает челку, лезущую ей в глаза, смешно надувая щеки и выпячивая нижнюю губу. Ее голубые глаза глядят озорно и весело. Прямо за ней, за следующей в ряду партой, находится мальчик с темными, почти черными, волосами. Его карие глаза внимательно смотрят на Учительницу.

Я отодвинул стул из-за последней парты в правом ряду и уселся на его жесткое сиденье.

Марина Яковлевна оглядела детей и сказала:

– Сегодня мы начинаем изучать новую тему. Она называется: «Создание искусственных помех для плетения».

Тут же поднялся возбужденный шепот, с которым ребята начали переговариваться между собой. Соня, развернувшись к сидящему за ней мальчику, что-то негромко сказала ему, а я наблюдал, как юный Клаус, глядя на Соню, погрустнел, но только до тех пор, пока не посмотрел на ее собеседника. Ничего, кроме злости и обиды, не было в том взгляде. Мда… Клаус не обманул, когда рассказывал о своих чувствах к Соне, и о том, как сильно не любил меня как раз из-за ее внимания ко мне.

Тем временем Марина Яковлевна, предоставив ребятам минуту на обсуждение, кивнула Рыжему:

– Да, Семен?

Мальчик опустил вытянутую руку, поднялся со своего места и обратился к Учительнице:

– Что значит «искусственные помехи»? И какие они бывают еще?

Негромкий говор в классе стих, и Рыжий, не отрывая взгляда от Марины Яковлевны, опустился обратно на стул и та ответила:

– Помехи, либо так называемые «препятствия» в работе Плетущего бывают двух видов: естественная, она одна, и искусственные. Первые мы не изучаем ввиду их неизменности и абсолютно четкой определенности. Суть естественной помехи заключается в том, что вы не сможете полноценно работать с тканью сна, пребывая в сновидении другого Плетущего. Вы сможете удовлетворить личные потребности: «достать» еду, одежду, оружие, но не более того.

Ребята кивали в такт ее словам. Эта истинна была одной из первых, которые мы вызубрили, но на тот момент еще не успели проверить на практике.

– Это жесткое ограничение в работе касается исключительно Плетущего, пребывающего в сновидении своего коллеги. Плести же во сне обычного человека, не Плетущего, вам ничто не мешает. В этом случае никаких помех быть не может, – Марина Яковлевна умолкла на несколько секунд, окинула взглядом детей и продолжила: – Искусственные помехи – это те помехи, с помощью которых один Плетущий может помешать работе другого. Да, Катя, – Учительница кивнула девочке, поднявшей, как и весь класс, руку.

– Но зачем? – озвучила она вопрос, возникший у каждого, – то есть я имею в виду, зачем нужно мешать работе другого Плетущего? Мы ведь занимаемся одним делом – помогаем людям, избавляем их от кошмаров. Почему я буду мешать Плетущему, или он не будет давать работать мне?

Она огляделась на остальных ребят, недоуменно пожала плечами и села обратно. Больше никто не тянул руку – все ждали ответа. А я с нескрываемым интересом наблюдал и за детьми, и за Мариной Яковлевной, не очень хорошо помня этот урок и объяснений Учительницы. Она еще несколько секунд подождала и, удостоверившись, что более вопросов ни у кого не возникло, ответила:

– Создавать помехи в работе другому Плетущему не означает ему или кому бы то ни было вредить. Бывают такие моменты, когда вмешательство со стороны жизненно необходимо.

– Например, – угрюмо бросил мальчик, сидевший за первой партой, перед Клаусом, и добавил, поспешно встав с места другим голосом. – Извините… В каких случаях?

Марина Яковлевна не обратила внимания на незначительное нарушение дисциплины со стороны Сергея и, кивнув ему, ответила на вопрос.

– Ситуации могут быть самыми разными. Например, вы становитесь свидетелем того, как другой Плетущий, работая в сновидении обычного человека, вместо того, чтобы создавать, разрушает или наоборот – строит там, где все нужно уничтожить. И если в этой ситуации от его действий зависит человеческая жизнь и здоровье, а ваш коллега отказывается менять свои методы и намерения и совершает ошибку, вы обязаны вмешаться, и сделать это должны самым жестким образом.

– Неужели так бывает? – спросила Катя, подняв руку.

– Да, такое вполне возможно, и временами случается, хотя очень и очень редко.

Взгляд ее затуманился, словно перед ней сейчас находились не шестеро учеников, а совсем другие люди и совсем иные события. Но через мгновение она встряхнула головой, видимо, отгоняя наваждения.

– Какие еще вопросы? – спросила она.

У детей вопросов пока не было.

– Хорошо, – кивнула Марина Яковлевна, – приведу реальный пример. Это было довольно давно, но… в общем, неважно. Волею случая я оказалась в сновидении человека, которому снился один и тот же сон, в котором он защищал родной город от захватчиков. Ополчение, в котором он состоял, встречало врагов, каких-то варваров, в открытом поле, за стенами города. Плетущий, которого я там обнаружила, как оказалось, уже несколько ночей подряд вмешивался в этот сон. Он возводил высокую стену, отделявшую защитников от нападавших. Естественно, ими были твари. Варвары шли в атаку и, наткнувшись на преграду, конечно же пытались ее преодолеть. Мой коллега не придумал ничего лучше, кроме как вытягивать эту стену ввысь, чтобы нападающие не смогли преодолеть ее, но твари не сдавались и карабкались все выше и выше. В конце концов, эта стена стала такой высокой, что и представить трудно. А человек, перед которым она вырастала, не испытывал ничего, кроме страха, ведь он слышал яростные крики врагов, обещавших добраться до него и его семьи, но не мог ничего поделать. Страх обгладывал его душу, отчего тварей становилось только больше. Само собой, я обратилась к коллеге с предложением пересмотреть свое решение данной проблемы, потому что он не помогал человеку, а прятал его от проблем, что в корне ошибочно. Наша работа заключается не в уничтожении всех тварей, потому что, просто уничтожая одних, мы освобождаем место другим. Наша задача состоит в том, чтобы заставить людей преодолеть свои страхи, исключить вероятность появления монстров. Однако коллега проигнорировал мое обращение, и тогда я решила вмешаться.

В следующую ночь, когда человек снова оказался в первых рядах ополчения, я уже ждала его, и когда он появился, заняла место рядом с ним. Я не создавала на пути нападающих никаких стен, рек, пропасти, раскаленной лавы или каких-то других преград. А все попытки другого Плетущего возвести стену блокировала. Таким образом, мной были созданы все условия для того, чтобы сражение состоялось. И оно состоялось.

Должна сказать, что в ту ночь я славно потрудилась, защищая человека от монстров. Тварей, созданных его собственным страхом и расплодившихся благодаря некомпетентности моего коллеги, оказалось неожиданно много, но совершенно недостаточно для того, чтобы я испытывала в связи с этим какие-то опасения…

Клаус поднял руку, спрашивая разрешение на вопрос, но Марина Яковлевна отрицательно покачала головой:

– Все вопросы после. Сначала я закончу.

Ребята, с нескрываемым интересом слушавшие рассказ Учительницы, недовольно оглянулись на Клауса, и я услышал: «Любимчик!» Соня произнесла это тихо, но мальчик все равно услышал, его спина задеревенела от напряжения, но он лишь бросил злой взгляд на мою юную копию, видимо, решив, что это именно я, тот я, сказал. А Учительница продолжала свой рассказ:

– Я находилась около человека на протяжении всего боя. Я останавливала стрелы, дротики и копья, летевшие в него, прикрывала своим клинком, закрывая от ударов обезумевших тварей. Спустя какое-то время ополчение было полностью уничтожено, остались лишь мы двое. Регулярные части дрались где-то на флангах. Наша конница даже пыталась контратаковать, но быстро увязла и была уничтожена. Где-то позади нас еще держался отступающий к городским стенам полк тяжелой пехоты. А мы вдвоем так и не сдвинулись с места, сдерживая самый яростный натиск противника. Мы были окружены со всех сторон, но продолжали драться. Естественно, я не полагалась лишь на свой клинок и искусство владения им, иначе нас бы очень быстро смяли. Нет, я использовала свои возможности Плетущей, в том числе и работу с огнестрельным оружием. И вот настал момент, когда человек, которого я защищала, просто перестал бояться. Увидев, что на пару с неизвестной женщиной успешно сдерживает врагов, он поверил в себя. Это и было целью моего вмешательства. Твари, переставшие ощущать страх своей жертвы, дрогнули, а почувствовав железную уверенность человека в своих силах, бросились бежать. И вот только тогда я позволила себе плести ткань сна. Ни один враг не ушел живым. Тот, кто не погиб от наших клинков и ружей, утонул в появившейся реке, населенной хищными рыбами. Человек, победивший собственный страх и поверивший в свои силы, преобразился. После боя, в продолжении того сна, в городе его встречали, как героя. Вот и все.

– А как же вы? – восхищенным шепотом спросила Соня.

Легкая улыбка тронула уста нашей Учительницы.

– Я инсценировала свою смерть, – ответила она спокойно. – Когда врагов почти не осталось, и уже не было необходимости в моем присутствии, в меня как будто попала стрела, и для моего подопечного я погибла. Человек воспринял это очень тяжело, но это было уже неважно. Главное было сделано, и, насколько я знаю, его больше никогда не мучили кошмары.

 

Глава 10

Марина Яковлевна замолкла и задумчиво посмотрела в окно, словно бы заново переживая те события. Ребята молчали, а Клаус снова поднял руку, терпеливо ожидая, когда Учительница обратит на него внимание. Наконец, она перевела взгляд на детей, увидела поднятую руку и кивнула мальчику.

– Марина Яковлевна, – Клаус встал из-за парты, – как вы смогли сделать так, что тот, второй Плетущий, не смог воздвигнуть стену? И что с ним было потом? Он же должен был понять, что был неправ и его методы оказались неверными.

– Честно говоря, я не знаю о судьбе моего коллеги, – пожала она плечами, – и не стремилась узнать. Он, конечно, был очень недоволен моим вмешательством, но, так или иначе, осознал свою неправоту. По крайней мере, никаких претензий после он не предъявлял. Что касается того, как именно я помешала ему плести, то это и есть тема нашего урока, изучение которой мы посвятим наши следующие занятия. Открываем тетради и записываем.

По классу разнесся шорох бумаги, и через несколько секунд ребята замерли с занесенными над тетрадями ручками.

– Искусственные помехи, – начала диктовать Марина Яковлевна, – это так называемые контрплетения одного или группы Плетущих, направленные на нейтрализацию плетений другого или других Плетущих. Их использование возможно при любых условиях: в сновидениях как обычных людей, так и Плетущих. Записали?

– Да, – нестройно ответили ученики.

– Создание контрплетений, – продолжила Учительница диктовать дальше, – возможно только при условии, если Плетущий абсолютно точно знает, над чем будет работать его оппонент.

Мне видно, как нахмурилась Соня, обернувшаяся к мальчику, сидящему за ней, но тот в ответ лишь пожал плечами.

– Записали? – спросила Марина Яковлевна. – Теперь отложите ваши ручки в сторону, на этом теоретическая часть закончилась. Дальше вы начнете заниматься практикой.

Дети послушно закрыли тетради и отложили ручки.

– Работаем по парам. Я покажу, что нужно делать. Клаус? – Мальчик со светлыми волосами встал из-за своей парты, а Учительница, «достав» обычный с виду деревянный стул, обратилась уже ко всему классу. – Сейчас я уничтожу этот стул. Твоя задача, – она посмотрела на Клауса, – сделать так, чтобы я не смогла этого сделать. Задача ясна?

– Да, – очень неуверенно ответил тот.

Я встал из-за парты и перешел за спину к Марине Яковлевне – отсюда мне были хорошо видны ученики. А дети, подавшись вперед, с жадным интересом наблюдали за разворачивающимся действом.

– Готов?

– Готов.

– Начали.

И в ту же секунду стул, на который было нацелено всеобщее внимание, осыпался на пол невесомой серой пылью. По классу разнесся вздох, а Учительница, «достав» новый стул, кивнула Клаусу:

– Еще раз. Готов?

– Готов, – напряженно ответил мальчик.

Новый стул точно также исчез, опав облачком пыли. Клаус тяжело засопел, но вслух ничего не сказал.

– Ничего страшного, – успокоила его Марина Яковлевна, – ни у кого не получается с первого раза. Максим?

Мальчик, которого она назвала, встал из-за парты.

– Ты понял задачу?

– Да, – коротко ответил он.

Клаус сел на место и недовольно посмотрел на своего одноклассника.

– Ты должен оставить стул целым.

– Да, – последовал односложный ответ.

Я уже вспомнил этот эпизод из учебы. Я вспомнил, как волновался тогда, хотя всеми силами старался этого не показывать и оставаться спокойным. Что ж, судя по всему, на тот момент мне это неплохо удалось. Возле Учительницы появился новый стул, точная копия предыдущих двух.

– Готов?

– Готов.

– Начали.

И этот стул точно так же, как и предыдущие, разрушился. Клаус довольно усмехнулся, а меня даже сейчас выводила из себя эта его самодовольная улыбка.

– Еще раз, – сказала Марина Яковлевна, и возле нее появился новый стул. – Готов?

– Готов.

– Начали.

Стул начал осыпаться, но его ножки остались целыми, хотя и ненадолго – через секунду исчезли и они.

– Очень хорошо, – улыбнулась Учительница мальчику. – Катя, теперь ты.

Девочка встала из-за парты, но моя юная копия обратилась к Марине Яковлевне:

– Можно еще раз?

– Можно, – ответила та сразу, – но не пытайся работать с объектом по частям, он целиком состоит из дерева, поэтому охватывай его полностью.

– Я понял, – быстро кивнул мальчик.

– Готов? – Учительница «достала» и поставила на пол новый стул.

– Готов.

– Начали.

Прошла секунда, две, три, а стул все еще стоял на своем месте, целый и невредимый.

– Молодец! – шепотом воскликнула Соня, обернувшись к мальчику, а Клаус хмурился и глядел на него, зло поджав губы.

– Отлично! – Марина Яковлевна выглядела очень довольной. – У тебя получилось, но, по-моему, ты немного перестарался.

Деревянный стул на глазах изменил цвет, превратившись из коричневого в черно-зеленый, и приобрел металлический блеск. А потом послышался отчетливый треск дерева, и под ним провалился пол. Семен тотчас принялся хохотать, демонстративно вытирая навернувшиеся на глаза слезы:

– Макс! От твоих искусственных помех стул сквозь землю провалился!

Остальные ребята, все, кроме Клауса, присоединились к Рыжему и громко смеялись над его шуткой. Даже Учительница не смогла скрыть улыбку. Она моментально навела порядок, только глянув на дыру в полу. Теперь рядом с ней на новом паркете стоял новый стул.

– Это была бронза? – все еще улыбаясь, Марина Яковлевна спросила мальчика.

– Да, – кивнул он, плохо скрывая радость.

– В следующий раз учитывай, какие могут быть последствия от создаваемых помех. Не расстраивайся, бронзовый стул не смог бы проломить здесь пол – я хотела, чтобы ты и все остальные, – она повысила голос, и смех в классе моментально стих, – не только обращали внимание на объект своей работы, но и держали в уме все остальное, что вас окружает… Катя, теперь ты. Готова?

– Готова.

– Начали.

У девочки было две попытки, но ни одна из них не увенчалась успехом. После Кати, огорченной своей неудачей, пришла очередь Семена, но и ему ни разу не удалось повторить мой успех. С таким же результатом закончил упражнение Сергей. Настала очередь Сони, и мальчик, ее сосед, что-то зашептал ей на ухо, перегнувшись через свою парту.

– … структура… следи… – донеслись до меня обрывки его фраз, но я помнил, что у девочки все равно ничего не получилось.

Естественно, у нее не вышло удержать стул целым и в этот раз. Расстроенная, она села обратно на место.

– Вы на собственном опыте смогли убедиться, что создавать искусственные помехи в работе другому Плетущему совсем не просто, – подвела итог упражнению Марина Яковлевна.

Дети уже не улыбались и не веселились удачной шутке Семена насчет моего бронзового стула, ведь никто так и не смог повторить мой результат. Клаус поднял руку и, получив разрешение, встал:

– Марина Яковлевна, позвольте мне попытаться еще раз.

– Хорошо, – кивнула она и «достала» стул. – Готов?

– Готов.

– Начали.

Все дети, да и я тоже, прикипели взглядами к стулу, который не спешил разрушаться, а через несколько секунд начал менять свой цвет и стал белым. И блестящим.

– Очень хорошо. Молодец, – кивнула Учительница. – Пластик?

– Да, – с плохо сдерживаемой радостью ответил Клаус. – Я учел ошибку Максима.

– Вижу, – и снова похвалила его. – Молодец. А теперь, дети, приступайте к работе попарно. В качестве объекта используйте карандаши. Пусть один из вас его разрушает, а второй пытается помешать ему в этом. Начинайте.

Весело подначивая своих напарников, дети развернулись друг к другу и приступили к работе. Спустя минуту стало ясно, что ставить помехи своим одноклассникам несоизмеримо легче, чем Учительнице – сказалась разница в скорости, с которой плели ученики и Марина Яковлевна. Как итог, ребята с успехом создавали помехи в работе друг для друга. У кого-то карандаши становились железными, у кого-то – пластиковыми, у кого-то – стеклянными. Семен, не изменив своей привычке веселиться, превращал карандаш то в мармеладный, то в шоколадный. Единственный из всех, у кого не сразу стало получаться – это Сергей, он не сразу успевал за Клаусом, с которым работал в паре, но так или иначе, и у него все получилось.

Веселый урок затянулся, и я решил ускорить время. Сразу пропали все звуки, а персонажи этого странного представления задвигались резкими и рваными движениями. Когда ученики прекратили работать и обернулись к Учительнице, что-то им говорящей, я замедлил бег времени.

– … что упражнение по установке помех является еще и упражнением на скорость работы, – сказала Марина Яковлевна, – то есть это означает, что чем быстрее вы плетете, тем более высока вероятность вашего успеха, и тем сложнее вашему оппоненту помешать вам.

Катя подняла руку, и Учительница кивнула ей.

– Скажите, с какой скоростью работали вы, когда уничтожали стул?

– Меньше, чем в полсилы, – улыбнулась ей Марина Яковлевна и пояснила. – В противном случае никто из вас за мной не успел бы.

При этих словах с лица Клауса сползла самодовольная улыбка, и он, повернув голову, хмуро уставился на мальчика, сидящего сразу за Соней. Тот, почувствовав взгляд, обернулся и посмотрел в ответ. Клаус отвернулся.

А я уже стал забывать, как сильно мы с ним соперничали. В памяти остались только самые яркие воспоминания и общие впечатления, а вот такие вот мелочи давно уже покрылись пылью на полках памяти.

– Уже сейчас вы должны понимать, что работа с контрплетениями сама по себе не так сложна, как может показаться на первый взгляд, – продолжала тем временем Марина Яковлевна, а дети за партами кивали, внимательно ее слушая. – Однако вся сложность постановки помех заключается в том, что очень трудно угадать, что именно будет плести в тот или иной момент времени ваш оппонент. Это нелегко сделать при попытке блокировать работу друг друга, в этом классе, чего уж говорить о противостоянии совершенно или мало знакомому вам Плетущему? Например, – голос Учительницы изменился, – поставьте мне помехи, чтобы я не смогла плести, – дети растерянно переглянулись. – Я буду работать очень медленно – так, чтобы у вас было время. Готовы? Начали.

Через несколько секунд после отмашки учительские стол и стул изменили свой цвет, а все ручки и карандаши в классе остекленели. Марина Яковлевна улыбалась происходящим изменениям, и в это время в ее руке начало что-то появляться. Всеобщее внимание сосредоточилось на новом объекте, но, несмотря на чрезвычайно низкую скорость работы Учительницы, никто не успел помешать появлению в ее ладони обычной белой чашки, наполненной, судя по ароматному запаху, чаем. По классу разнесся вздох разочарования, и Марина Яковлевна сказала:

– Не следует расстраиваться, потому что у вас все равно не получилось бы помешать мне.

– Мы даже не знали, что вы собираетесь делать, – сокрушенно ответил со своего места Семен, на что Учительница удовлетворенно кивнула.

– Очень хорошо, что вы поняли главную сложность, связанную с работой над контрплетением. Для того чтобы противодействовать, нужно абсолютно точно знать, на что именно вы должны направить свои усилия, чтобы заблокировать работу другого Плетущего, – она умолкла, давая ребятам проникнуться услышанным, и добавила: – Экзамен по этой теме вы будете сдавать в конце года, на нем вы должны будете мне противодействовать. Будет несколько задач и по три попытки на решение каждой. Первая из них будет аналогична сегодняшнему уроку – я ломаю, вы не даете мне поломать. Вторая задача будет заключаться в том, что вы будете мешать мне «достать» некий предмет – мы заранее оговорим, какой. Третья задача – ситуационная. Вы будете ставить мне помехи, мешая мне плести, исходя из заданных условий и поставленной цели, – Марина Яковлевна замолкла, оглядела притихших ребят, и сделала глоток из чашки с чаем.

Ожившие воспоминания замерли недвижимо, когда время, повинуясь моей воле, остановилось. Я окончательно вспомнил, что было дальше. Экзамен действительно был в конце года, но никто из нас не смог сдать его с первого раза. Помню, как злился тогда Клаус, и как злился я. Испытание оказалось чересчур сложным, еще и потому что Марина Яковлевна работала с нами практически в полную силу.

Почему мы изучали эту тему задолго до окончания учебы, когда арсенал наших знаний был более чем скуден и ограничивался лишь созданием основного оружия, элементарной одежды и простой пищи? Я нашел для себя ответ на этот вопрос гораздо позже. Марина Яковлевна ставила целью закрепить у нас очень важную для работы Плетущего гибкость мышления, некую его простоту, присущую лишь детям, не обременным многочисленными условностями и ограничениями, характерными для зрелых людей. И именно этот предмет сыграл важную роль в увеличении скорости работы, в независимости от того, на что она была направлена. Состязания «кто быстрее» стали для нас одним из основных стимулов, заставляя плести или контрплести все быстрее и быстрее, чтобы успеть раньше своего напарника. Моим – была Соня, Семен работал с Катей, ну а Сергей – с Клаусом. Иногда я жалел, что не могу опробовать свои силы в состязании с ним, но в конечном итоге это оказалось неважно, ведь на экзамене мы работали с Учительницей.

С первой задачей все справились с первой попытки. Как и на первом занятии, объектом работы был все тот же стул. Мы выполнили задание с первого раза.

Решая вторую задачу, мы снова работали со стулом. Несмотря на успехи во время занятий, никто, кроме нас с Клаусом, не смог помешать Учительнице «достать» его. Он, как и я, справился лишь с третьей попытки. При его противодействии, Марина Яковлевна «достала» деревянный меч, что естественно вызвало целый вал шуток со стороны Семена. В отличие от Клауса я постарался выполнить задачу так, как понял, услышав о ней впервые. Я не давал Учительнице «доставать» не именно стул, а работал так, что она вообще ничего не могла «достать». И если с Клаусом все было понятно сразу же, как только вместо предмета мебели появился деревянный меч, то в моем случае Марина Яковлевна продолжала попытки «достать» стул в течение десятка секунд. Я помню, как вытянулось лицо Клауса, когда Учительница, прервавшись, обратилась ко мне:

– Отличная работа, Максим. Это именно то, что я ожидала от вас.

Я тогда был не просто доволен ее похвалой, я был просто счастлив.

– Как тебе это удалось? – тихим шепотом спросила Соня.

– Да, как ты помешал Учительнице «достать» стул? – нетерпеливо спросил Рыжий, и даже Клаус, не скрывая интереса, подался в мою сторону в ожидании ответа.

– А я и не мешал ей, – с улыбкой ответил я.

– Не понял, – удивился Семен.

– Марина Яковлевна успела «достать» не один, а целый десяток стульев, – пожал плечами.

– И где же они?

Выдерживая паузу, я еще несколько секунд наслаждался всеобщим вниманием, жадным и до крайности заинтересованным, а потом сказал:

– Они были тут, – и добавил, – только стулья были из воздуха.

О да, то был момент моего триумфа! Но эйфория от собственного успеха прошла очень быстро, как раз во время решения последней задачи. И снова мы работали со стулом. Марина Яковлевна так и сказала: «Сейчас я буду «доставать» все детали, из которых состоит так полюбившийся вам стул: ножки, сиденье, спинка, гвозди».

Мы не смогли угадать правильную последовательность появления этих предметов. Учительница каждый раз «доставала» их в произвольном порядке.

– Пересдача экзамена через неделю, – сказала она тогда.

Через неделю уже все из нас дошли до последней задачи, но решить ее, как и прежде, не смогли. Этот экзамен мы сдали лишь через год, когда изучали разделение сознания на отдельные потоки, каждый из которых занимался решением отдельной задачи.

– В условиях реального противостояния, – говорила нам Марина Яковлевна после экзамена, – предугадать сразу несколько действий вашего оппонента практически невозможно, если, конечно, речь идет именно о действиях, а не о каком-либо предмете и его хорошо известных составляющих, как в случае со стулом. Поэтому драгоценные секунды стоит тратить не на малоэффективное угадывание, а на более активные действия.

Такие бесценные воспоминания. Такие легкие и в то же время такие впечатляющие. Как же давно это было. Как же давно. Мысли о прошлом. Лица друзей. Они такие юные. Как странно все сложилось. Как непредсказуемы оказались наши пути.

Новые воспоминания робко постучались в дверь моего сознания, и я охотно впустил их. Мне уже не нужно было настраиваться каким-то особым образом, чтобы просмотреть их, как некое кино. Мне просто было приятно вспомнить то время, когда все было так просто, так ясно. Совсем не часто я балую себя мыслями о прошлом, о том прошлом, благодаря которому я стал тем, кем стал. Но, думаю, у каждого из нас есть это право – хоть иногда немного забыться воспоминаниями.

 

Глава 11

– Здравствуйте, дети! – сказала Марина Яковлевна, и в классе моментально наступила тишина.

Мы встали из-за парт, приветствуя Учительницу.

– Садитесь… Где Клаус? – она подняла брови.

– Его не было, – ответили мы невпопад.

– Начнем без него. Тема сегодняшней лекции: двери, их создание и использование. Записали? Хорошо. Отложите пока ручки, – Марина Яковлевна оглядела класс. – За прошедшие годы вы в достаточной мере овладели базовыми навыками и умениями. Сейчас вы можете создавать отдельные предметы, в том числе оружие, «созерцать», управлять стихиями и многое другое. Вы уже обладаете достаточным опытом, чтобы создавать отдельные сны. Вы способны менять, плести ткань сна, подстраивая изменения так, как вам необходимо. С этого дня мы приступаем к изучению возможности, способа моментального перехода из одного сна в другой.

Соня подняла руку, и Учительница кивнула ей:

– Что, София?

– Марина Яковлевна, – начала та, вставая из-за парты, – если можно моментально переходить из одного сна в другой, то почему мы сразу не приступили к изучению этого способа? Почему сначала мы учились менять реальности постепенно?

– Потому что открыть такой проход, быстро открыть, – уточнила Учительница, – можно лишь в то место, где вы уже были. Я ответила на твой вопрос?

– Да, – задумчиво кивнула Соня.

Вообще-то, мы все задумались. Раньше все переходы воспринимались, как нечто само собой разумеющееся. Изучаем управление воздухом – Марина Яковлевна открывает дверь из класса в мир, где на бескрайних равнинах гуляет свободный ветер и пахнет сухой травой. Изучаем военное дело – Учительница ведет нас через классную дверь на стрельбище – стометровую площадку, окруженную со всех сторон земляными валами – пулеуловителями. Когда изучаем огонь, выходим через дверь в помещение со стальными стенами. И так каждый раз, когда усвоив теорию, мы переходили к практике.

В дверь постучали.

– Здравствуйте, – сказал Клаус, входя. – Извините за опоздание – я только что лег спать.

– Проходи, – спокойно ответила Марина Яковлевна. – Тема урока – двери.

Клаус быстро прошел к своему месту, сел за парту и «достал» тетрадь с ручкой, но ничего записывать не стал. Все остальные неодобрительно наблюдали, как он устраивается на стуле. То, что помимо общих уроков Учительница занималась с Клаусом индивидуально, нам было известно. И, конечно же, этот факт не прибавлял ему популярности ни на гран. Вот и сейчас было очевидно, что Клаус уже изучал тему дверей – он выглядел слишком уверенно и слишком расслабленно.

– Похоже, он уже в курсе, – недовольным шепотом сообщила мне Соня свои наблюдения.

– Похоже, – ответил я также тихо. – Ну и что? Не думай об этом.

– Я и не думаю, – сердито засопела она.

– Итак, – тем временем продолжала Марина Яковлевна, – как я уже сказала, создать проход или, точнее мгновенный переход, можно лишь туда, в тот сон, где вы уже были. Мы приступим к практике сегодня же.

Учительница прошла к двери, ведущей из класса, взялась за ручку, замерла на миг, будто задумалась, и распахнула ее настежь. В класс ворвался сухой теплый ветер, он взметнул с учительского стола какие-то бумаги и нырнул в открытое окно. Запахло прелой травой, горячей землей и бескрайним простором.

Марина Яковлевна первой шагнула в дверь. Когда Клаус, шедший последним из нас, переступил через порог, Учительница прикрыла ее. Прямоугольник двери, висевший в воздухе, в нескольких сантиметрах над землей, бесследно исчез. Мы уже бывали в этих местах и не единожды. Здесь Марина Яковлевна учила нас работать с воздухом, превращать его в оружие – создавать воздушные молоты и тараны, останавливать ветер, кипятить небо тяжелыми тучами и легкомысленными облачками.

– Марина Яковлевна, – обратилась Катя, – а как же мы проходили в двери до этого? Ведь мы никогда раньше не бывали там, куда они ведут.

– Правильно, – кивнула та, – но ведь вы не создавали двери, верно? Вы пользовались теми, которые открывала для вас я.

– Понятно, – ответила Катя.

– Плетущие часто оставляют двери рабочими, но это не значит, что ими может пользоваться кто угодно. Да и вообще, пользоваться чужими дверями, в лучшем случае, неэтично.

– А в худшем? – спросил Рыжий.

Учительница посмотрела на него долгим взглядом, отчего Семен заметно стушевался, и потом только ответила:

– В худшем случае, это может быть смертельно опасно. Просто запомните, что чужие двери без разрешения их хозяев лучше не открывать, а если и пользоваться, то лишь в том случае, когда вы сами видели, куда они ведут.

Какое-то время мы переваривали услышанное. Марина Яковлевна тоже молчала и наблюдала за нами. Но потом ей, наверное, надоело глядеть на наши настороженные лица, и она сказала:

– Что же, приступим к практической части урока. Ваша задача – создать проход обратно в наш класс. Кто хочет попробовать первым?

Я сдержался, чтобы не поднять руку сразу. Несмотря на недвусмысленные предостережения Учительницы, мне было жутко интересно и до колик любопытно знать, как именно открываются проходы. А еще я знал, скорее, чувствовал, что точно такой же жгучий интерес испытывают остальные. И в большей или меньшей мере все знали, какие эмоции испытывают остальные. Поэтому никто не поднял руки. Мы ждали, кого выберет Марина Яковлевна.

– Ну что же, – усмехнулась она, – если вы оставляете права выбора за мной, то пусть первым будет, – она еще раз оглядела нас, – Максим, подойди, пожалуйста.

Я сделал несколько шагов и встал рядом с Учительницей.

– Для визуализации прохода, да и вообще для облегчения работы, в первую очередь, нужно создать дверь, обычную дверь.

Я прикрыл глаза, чтобы лучше сосредоточиться и через несколько секунд создал деревянную дверь.

– Осторожней!

Меня толкнуло куда-то в сторону, и в следующую секунду раздался грохот. Я удивленно огляделся. Послышались сдержанные смешки ребят.

– Сама по себе дверь не будет висеть в воздухе – летать-то она не умеет, – произнесла Учительница, показывая на дверь, которую я создал. Она лежала на земле. – Давай сначала.

Спустя дюжину секунд передо мной стояла новая дверь. На этот раз она была зафиксирована в дверной коробке, то есть висела на петлях. А эту коробку я, в свою очередь, закрепил на распорках. Должно быть, это было нелепое зрелище – дверь посреди сухой степи. От нее пахло деревом и свежим лаком.

– Очень хорошо, – кивнула Марина Яковлевна. – В любом другом месте, где есть здания, точнее, их стены, достаточно крупные деревья или хотя бы крутые склоны гор или холмов, двери можно и нужно устанавливать непосредственно в их поверхности. По крайней мере, именно с этого вы начнете. Позже, набравшись достаточно опыта, вы сможете создавать и висячие двери, то есть, те, которые не нуждаются в опоре. Но это произойдет еще не скоро, – Учительница сделала паузу и снова обратилась ко мне. – А теперь приступай к главному – созданию прохода. Для этого ты должен воссоздать то место, куда он должен вести. В данном случае – это наш класс. И не пытайся создать тот мир, просто представь его во всех подробностях. Сконцентрируйся на том, что все изменения должны оставаться за дверью.

– Ясно, – сказал я.

– Приступай.

Наш класс не бог весть какой мир. Мирок, я бы сказал. Вместо неба – потолок, вместо земли – пол. Вместо бескрайних просторов, лесов или хотя бы гор – стены. За окнами, конечно, есть небо, но это именно небо без каких-то претензий на нечто большее – просто картинка за окнами класса. Что может быть сложного в том, чтобы мысленно воссоздать парты, стулья, учительский стол, школьную доску и другие предметы интерьера нашего класса? Правильно, ничего. Совсем ничего сложного. Вот только почему тогда у меня ничего не получается? Я простоял с закрытыми глазами, не двигаясь уже четверть часа, и меня не покидало стойкое ощущение, что ничего не вышло. Все эти столы, стулья, окна, стены, словно сговорились и наотрез отказывались верить моей воле в том, что им необходимо оказаться за этой дурацкой дверью. Я вздохнул, стиснул зубы и снова, в который уже раз приступил к работе. Парты. Я сижу за второй в правом ряду, сразу за Соней. Катя и Рыжий занимают места в первом ряду слева, у окон. Парта Семена вечно разрисована – его рук дело. Марина Яковлевна регулярно заставляет отмывать ее, но на Рыжего такие меры не действуют – его тяга к «творчеству» остается непобедимой. Сергей сидит за второй партой в среднем ряду, сразу за ним – место Клауса. Учительский стол. Он стоит на возвышении у окна. Сразу за ним – школьная доска. Какие-то плакаты… Нет, не будет никаких плакатов.

– Максим, – голос Учительницы выдернул меня из сосредоточенного напряжения, и я открыл глаза. – Может быть, стоит уже проверить, что у тебя получилось?

– Я не уверен, что справился, – мне было чертовски сложно признаться в собственном бессилии.

– Ты справился, – уверенно сказала Марина Яковлевна. – За твоей дверью уже нет степи.

Конечно, я ей поверил. Но почему на сердце так тревожно?

– Открывай, – и встала рядом со мной.

Круглая ручка удобно легла в ладонь, провернулась под давлением, раздался щелчок, и дверь открылась.

– Получилось, – выдавил я, все еще не веря собственным глазам.

За порогом был наш класс: парты, стулья, учительский стол, доска, окна… Мысли вдруг споткнулись и замерли в нелепой прострации. Странная мутная одурь охватила сознание, и мозг будто превратился в вишневое желе. Почему-то запахло корицей. Не понимая, что происходит, я продолжал пялиться на окна, за которыми было бездонное небо. С заметным усилием, таким неожиданным, что я сам удивился, до меня дошло, что это самое небо выглядит совсем не так, как должно. Оно было красным, светло-красным, но отнюдь не розовым, а цвета разбавленной крови. Почему-то это сравнение рассмешило меня, и я точно очнулся, выпутался из липких тенет странного дурмана. А еще я заметил еще одно отличие этого места от нашего класса – слева от доски, сразу за учительским столом, была дверь. Словно заметив мое внимание, она открылась, … и в следующий миг моя дверь захлопнулась, а в воздухе еще несколько секунд чисел запах корицы.

– Это не наш класс, – как-то слишком спокойно сказала Марина Яковлевна, снимая ладонь с дверной ручки. В следующую секунду дверь превратилась в серый пепел, который тотчас подхватил ветер. Он бережно отнес его далеко в сторону и там развеял.

– Я даже не вспомнил про небо.

– Это и было ошибкой, – кивнула Учительница.

– Куда же я открыл проход? – удивился я.

– Это неважно, – пожала плечами Марина Яковлевна. – Важно то, что ты подвергся опасности, открыв дверь в совершенно неизвестное место.

– Там как раз кто-то заходил в помещение, – сказал я.

– В такие двери заходить нельзя, – неожиданно резко бросила Учительница. – И лучше не знать, кого вы там могли увидеть. Ты недоработал проход, и открыл дверь в совершенно иное место. Да, очень похожее, но совсем не то. Ты уже понял, в чем ошибся.

– Небо, – кивнул я.

Марина Яковлевна долго смотрела на меня, потом вздохнула, чуть заметно улыбнулась.

– Ты на удивление быстро смог открыть проход. Мало кому удается сделать это с первого раза. И ты не просто открыл проход, ты открыл его вообще в другое место… Ты должен помнить, это касается и вас, – она оглядела всю группу, – что при создании дверей категорически запрещается спешить. По крайней мере, пока вы не овладеете этой техникой в должной мере… Что, Семен?

– Марина Яковлевна, – сказал тот, – почему проход в неизвестный сон может оказаться смертельно опасным? Даже если Макс зашел в свою дверь, что помешало бы ему в случае возникновения опасности проснуться?

– Семен, ты плохо меня слушал, – поучительно ответила Марина Яковлевна. – Я не говорила, что опасность может возникнуть. Я сказала, что смертельная опасность обязательно возникнет, если осмелиться и шагнуть в иной мир. Если бы Максим вошел в свою дверь, он не смог бы проснуться.

Лица ребят вытянулись, а Соня негромко охнула. Что же до меня, то я вдруг почувствовал, как предательски дрогнули и едва не подогнулись колени. И меня поразил обыденный тон, которым Учительница сообщила, что я не смогу проснуться.

– Все не так плохо, – успокаивающе сказала Учительница. – Я же не сказала, что Максим не сможет вообще проснуться. Он смог бы покинуть сон, как только выбрался бы оттуда: через новую дверь или сплетя тот мир в то, что хорошо знаешь. А вообще, со временем, когда вы наберетесь достаточно опыта, такая проблема исчезнет – вы сможете проснуться практически в любом месте, в любом сне.

Марина Яковлевна сделала паузу, давая нам время осмыслить услышанное.

– Скажите, – меня вдруг осенило, – другой Плетущий может помешать создать дверь… или вообще вывести проход совсем в другое место?

– Может, – очень серьезно ответила Учительница. – Можно как помешать, так и закинуть в иной сон.

– Ничего себе! – выдохнул Рыжий.

– Но даже если вы, пройдя через свою дверь, окажетесь не там, куда собирались, вам ничто не помешает в любой момент проснуться. Потому что тот, чужой, сон будет не вашим, и он не сможет удержать вас, что бы ни произошло… Попробуешь еще раз? – обратилась Марина Яковлевна ко мне. – Или отдохнешь?

Я упрямо мотнул головой, глубоко вздохнул и прикрыл глаза. Я должен создать этот дурацкий проход. Только ради того даже, чтобы стереть самодовольную улыбку с этого лица. Я не сомневался, что Клаус уже способен работать с дверями – слишком уж он демонстративно показывает, что скучает на уроке. Но что интересно… Среди отголосков его эмоций я почувствовал удивленное недоверие, тщательно скрываемую зависть и рвущееся наружу раздражение.

У меня получилось. Я потратил четверть часа на то, чтобы создать новую дверь в наш класс. И когда Марина Яковлевна открыла ее, я абсолютно точно знал, что за порогом находится именно наш класс.

– Очень хорошо, – одобрительно сказала Учительница, разглядывая помещение по ту сторону двери.

– Молодец, – подмигнула мне Соня.

– Катя, – Марина Яковлевна подозвала девочку, – теперь ты. А ты, Максим, убери дверь.

– Только не взрывай ее! – хохотнул Семен.

Я показал ему кулак и сделал страшное лицо. «Распылить» дверь так быстро, как сделала это Учительница, у меня, конечно, не получилось. Но через полминуты сухой ветер все же развеял результат моих усилий.

А у Кати возникли проблемы – она никак не могла открыть проход, хотя сама дверь, такая же, как моя – деревянная – уже стояла на распорках.

– Ничего не получается, – раздраженно бросила наша одноклассница через полчаса упорных усилий.

– Отдохни пока, – кивнула ей Марина Яковлевна и повернулась к остальным. – Семен, твоя очередь.

– Смотри и учись, Макс! – хихикнул Рыжий и все-таки успел увернуться от моего подзатыльника.

– Сейчас посмотрим, что ты натворишь, чудо! – улыбнулась ему Соня.

Семен не стал придумывать ничего нового и сплел такую же дверь, что и мы с Катей. Он даже открыл ее, как фокусник показывает зрителям пустой цилиндр, из которого через секунду полезут кролики, полетят голуби, а сам чудодей примется вытягивать из него разноцветные ленты. Так и сейчас – за открытой дверью была лишь пока сухая степь.

– Что, не получилось? – ехидно поинтересовалась Соня.

– Я еще даже не начал, – неожиданно серьезно ответил ей Рыжий.

Семен закрыл дверь и неподвижно замер. Прошло всего несколько минут, и он повернулся к Учительнице.

– Готово! – наш друг гордо вскинул подбородок, и я бы не поклялся, что сделал он это в шутку.

– Ты уверен? – с сомнением поинтересовалась Марина Яковлевна.

– Я все сделал, – ответил парень, открывая дверь. – Не знаю, почему Макс и Катя так долго возились, но я…

Никто уже не узнает, что он хотел сказать, да и вряд ли кто-то захочет. Как бы то ни было, но все мы дружно уставились на то, что было за порогом. Там царила поистине несусветная разноцветная муть, настолько нелепая, насколько вообще можно представить себе нечто подобное. Она переливалась всеми цветами радуги, и взгляду невозможно было за что-нибудь зацепиться, привязаться хоть к какому-нибудь ориентиру. И эта мешанина цветов и красок находилась в постоянном движении! Разноцветные пятна менялись в размерах, формах и даже в цвете. Почему-то запахло ванилью и свежескошенной травой, а потом – дымом и морем. Невероятный букет запахов лишь придал картине еще больше нереальности, какой-то фантасмагоричности, даже фееричности.

– Да, Рыжий, ты отлично справился, – беззлобно подначила его Соня. – Такое сотворить и правда никто не сможет. Правда, здорово?

– Что именно? – Семен хмуро поглядел на одноклассницу.

– Закрой дверь, – сказала ему Учительница.

Без лишних слов Рыжий толкнул дверь, и та захлопнулась. Очень вовремя, на мой взгляд, потому что разноцветные кляксы, как живые, потянулись через порог. Дверной замок щелкнул, и цветные пятна, успевшие проникнуть по эту сторону двери, тотчас поблекли. Ревнивый ветер разметал их и прогнал прочь чужие запахи.

– Попробуй еще раз, – обратилась к Семену Марина Яковлевна. – Но теперь не спеши и сделай все правильно.

Рыжий кивнул и закрыл глаза. На этот раз наш друг действительно не спешил, что само по себе заслуживало поощрения. Он открыл глаза лишь спустя почти полчаса.

– Готов? – спросила Учительница.

– Да, я все сделал, – ответил ей Семен.

– Ну что же, открывай.

Рыжий действительно справился с заданием – он открыл проход в наш класс. За что получил заслуженную похвалу от Марины Яковлевны.

– Молодец! – Соня показала ему большой палец, а я одобрительно подмигнул.

– Вот так-то, – сказал он довольно.

– Марина Яковлевна, – обратилась Катя, – скажите, а куда Семен открыл дверь в первый раз?

– Об этом может сказать только он сам, – улыбнулась Учительница. – Но учитывая тот факт, что Семен открывал дверь впервые, можно смело утверждать, что никуда.

– Разве такое возможно? – спросила уже Соня.

– Вполне, – ответила Марина Яковлевна. – Если на миг предположить, что Плетущий вошел в такой проход, то ничего страшного с ним не случилось бы. Я имею в виду, что он не исчез бы, как вы могли подумать. Нестабильная, несформировавшаяся реальность, куда Семен открыл проход, быстро успокоилась бы, попади туда Плетущий. Безусловно, это не убавляет тех опасностей, о которых я вам уже говорила, но сам по себе такой проход не страшен. Как вы думаете, почему Семен не справился с заданием в первый раз?

– Это очевидно – он слишком поспешил, – сразу ответил Сергей.

– Правильно, – одобрительно кивнула Учительница. – При создании прохода необходимо в точности представить себе место, куда вы хотите попасть. Нет нужды плести каждую деталь интерьера или пейзажа, создавать его. Вы всего лишь открываете проход – максимально точно воспроизводите уже существующую реальность. И Семен поспешил настолько, что просто не успел даже мысленно воссоздать интерьер нашего класса… Что же, Соня, теперь твоя очередь.

К концу занятия каждый успел создать проход, открыть дверь в наш класс. Кроме Клауса. Когда после Сергея настала его очередь выполнить упражнение, Марина Яковлевна сказала ему:

– Клаус, для тебя задача будет иная. Ты должен создать проход, но не такой, – она кивнула на деревянную дверь, удерживающуюся на распорках, – а стационарный.

Тот, кого мы называли Любимчиком, кивнул Учительнице и отвернулся. Впрочем, он все же успел бросить на нас этот свой надменный взгляд.

Ровно три секунды ничего не происходило, а потом в дюжине метров от него показался росток. Мы бы и не заметили его на таком расстоянии, но в выжженной солнцем сухой траве он был виден особенно четко – ярко-зеленый тонкий стебелек. Еще через несколько секунд он вырос на метр. Протягивая беззащитные ветки к солнцу, стебель растения креп и становился все толще. Легко поддаваясь, с сухим треском рассыпалась земля у его основания. Подстегиваемое волей Клауса, оно потянулось еще выше и еще. Все закончилось через несколько минут. Перед нами возвышался настоящий древесный исполин. За его густой кроной скрылись белое небо и солнце. Сомневаюсь, что мы смогли бы обхватить его ствол, таким он был широким. Но ничего необычного в том, что Клаус вырастил это огромное дерево, не было. Не удивил меня Любимчик и скоростью.

– Неплохо, – прокомментировала Марина Яковлевна, – как вариант в качестве основы для прохода.

И тут до меня дошло.

– Спасибо, – ответил Клаус и снова повернулся к дереву.

Было немного странно наблюдать, как на глазах меняется древесная кора. На площади, сопоставимой с площадью двери, она разгладилась, а потом в этом месте возник четко очерченный прямоугольный контур – дверь. Спустя секунду появилась и ручка.

– Высоковато, – сказала Учительница.

Клаус ничего не ответил, но у основания дерева землю взрыхлили толстые корни. Взрыхлили и замерли, образуя некое подобие лестницы, ведущей к порогу. Еще минут пять, или чуть больше, парень простоял совершенно неподвижно, и в это время ничего не происходило – Клаус создавал сам проход. Потом он открыл глаза и произнес с плохо скрываемой гордостью:

– Готово.

– Проверим, – сразу ответила ему Марина Яковлевна.

Она ловко поднялась по «ступеням», взялась за ручку и толкнула дверь.

– Очень хорошо, – резюмировала Учительница сразу. – Ну что же, на сегодня урок закончен. Работать с дверями продолжим завтра. Как только вы усвоите механизм создания проходов, приступим к наращиванию скорости. Плетущий должен уметь открывать двери за несколько секунд. Ну а сейчас мы пройдем в наш класс через эту дверь.

– Марина Яковлевна! – выкрикнул я.

– Что? – она посмотрела на меня, и вряд ли я смог бы понять тогда причину тщательно скрываемого удовлетворения. Даже если бы вообще его заметил.

– Разрешите мне… – чересчур самоуверенные и в чем-то хвастливые слова дались мне нелегко. – Разрешите, и я создам стационарный проход.

– Урок уже закончен, – медленно сказала она и добавила: – Ты можешь не справиться с этой задачей. По крайней мере, сейчас.

– Если урок закончен, – в тон ей ответил я, – позвольте мне просто потренироваться. Здесь.

– Хорошо, – она улыбнулась уголками губ. – Пожалуй, я даже останусь – мне интересно, что у тебя получится. Если еще кто-нибудь останется, ты не будешь против?

Еще бы я был против! И почему я был так уверен в своих силах?

– Нет, конечно, – мне удалось ответить вполне спокойно.

Странно, но Семен промолчал, уж от него я ожидал любых колкостей. Зато Соня вдруг сказала:

– Ты справишься.

Эти два слова стали вдруг неожиданно очень важными для меня. Не потому ли, что в них была вера? Может быть. Но я не стал вдаваться в рассуждения, да и не нужны они были.

Что заставило меня вызваться на это задание? Высокомерие, надменность Клауса, демонстрируемое им превосходство? Желание ни в чем ему не уступить? А может быть, жгучий интерес к новому опыту, еще неподвластным умениям? Бог знает, до чего бы я додумался, если бы не прекратил мысленный разнос. Концентрация. Непослушные мысли снова попытались разбежаться, отвлечь от главного.

Концентрация.

Дыхание.

Успокоившиеся мысли, как лучи солнца, сфокусировались в линзе четко осмысленной задачи и уже единым лучом продуманного алгоритма вырвались на свободу.

Нет, я не буду выращивать дерево. Не хочу быть копией, не хочу повторять, тем более, за Клаусом.

Земля ощутимо вздрогнула, потом снова и еще несколько раз подряд. Исполинское дерево сердито заскрипело, затрещало, но оно зря беспокоится – я не хочу его калечить. Пусть даже его вырастил Клаус. Самодовольный индюк! Опоздал на урок, а…

Концентрация.

Дыхание.

Мои глаза закрыты, чтобы не отвлекаться на разворачивающуюся картину и удивленные лица одноклассников.

«Ты справишься», – сказала Соня. Иногда я жалею, что мы с ней только друзья, хотя нет, больше, чем друзья – семья. Мы друг за друга готовы…

Концентрация.

Дыхание.

Я уверен, что никогда прежде не работал с реальностью так быстро. Мне не нужны деревья, чтобы открыть проход. Я не думаю о Клаусе, потому что его мнение для меня неважно. Не ради этого я учусь. Я знаю, что Соня, как и Рыжий, а может и больше, верит в меня. Мы больше, чем друзья.

Я не обратил внимания на удивленные вздохи и сдавленные восклицания. Я знаю, что мое творение должно выглядеть грандиозно. Я так хочу.

Грохот утих, и земля перестала дрожать. Я открыл глаза.

– Ну ты дал! – выдавил Рыжий.

– Отныне это будет прекрасным ориентиром для всех, кто так или иначе здесь окажется, – промолвила Марина Яковлевна и сразу спросила, – Дверь?

– Она готова, – ответил я, не отрывая глаз от собственного детища.

Это было похоже на гигантскую каменную стелу. Мемориал Линкольна по сравнению с ней показался бы крошечным недоразумением. Тем значительней казалась дверь, к которой вели ровно тридцать три широких ступеней. Не знаю, откуда я взял это число.

– Ну что же, – усмехнулась Учительница, – если больше никто не хочет потренироваться, возвращаемся в класс.

И мы двинулись по направлению к моему творению.

– Ты справился, – сказала Соня.

Что же, мне действительно было интересно снова оказаться в классе у Марины Яковлевны, снова увидеть своих старых друзей, Клауса… С грустью оглядываю ребят и неизменившуюся за все эти годы Учительницу. Представление окончилось, и пора уходить.

Всё.