* * *

И пусть я не понимала до конца, что имела в виду Аннет, а все же… в чем-то ее советы принесли плоды.

Я стала тише, спокойнее. И моя отзывчивость, короткость все же утихомирили Тирана.

Несколько недель пыток-попыток ужиться вместе, подчиняться воле мужа — и мы уже… почти нормальная семья. По крайней мере, со стороны, пока не закрывалась за нами дверь, и мы не прятались ото всех на свете.

Ложь. Спасительная ложь, игра и сплошное притворство.

Он пользовался мной, а я — им.

Как ни крути… но как-то, да будет.

А там и результаты анализов пришли. Подобрали мне гормональный препарат.

Осталось только тайно купить, придумать, где прятать, и дождаться месячных.

Не знаю. Если я и могла принять самообман ночей, то ребенок… от этого ублюдка — казалось, это сродни преступлению против всего человечества. Против себя самой.

Как ненавидела Сереброва — так и ненавижу до сих.

А развод… может, Аннет и права. Не девятнадцатый век. И плевать на отца, на данное ему слово. На всех плевать — и начать самостоятельно распоряжаться своей судьбой.

Черт! По-моему, единственное, что я жизни знаю, так это то, что ничего не знаю. И никакая золотая медаль мне не помощник. Увы… такому в школе не учат. И вряд ли когда станут учить.

Как делать правильный выбор. И где найти силы… дать фатуму бой.

Да поздно. В конечном счете, все это (все эти мысли, грезы, надежды на собственную смелость) — всё оказалось тщетным.

Поздно.

Сначала эта запойная молочница (с той самой роковой ночи, когда меня мой муж пробовал всячески) и до сего дня, а дальше… тошнота, слабость, постоянное нервное напряжение.

УЗИ.

Беременна.

Я. Беременна.

Наверно, я окончательно осознала все то, где сижу, что творю, на что решилась, только когда меня переодели в сорочку — и посадили на койку, в ожидании очереди на… аборт.

Мне даже не было страшно.

Казалось, всю меня изнутри нашпиговали льдом, и эти шипы, дико таращась в разные стороны, разрывали не только сознание, но и плоть.

— Ваня?

От ее голоса меня даже подкинуло на месте, вырвав заодно из своего дурмана, кошмара, сна.

Уставилась в знакомое лицо.

— Узнаешь? — мило улыбнулась девушка. — Алёна я, ты еще с аппендицитом к нам попала. Да вот же, не столь давно. А я вот теперь здесь. А ты как тут? Подожди, — поморщилась. — Это ты, что ли, следующая? — дико вытаращила очи. — А то, думаю, совпадение. Тоже Ванесса.

Но всё и так понятно.

От стыда опустила я взгляд. Повесила голову. На глаза проступили слезы.

— Да ладно, Ванюша! — живо присела рядом и обняла меня за плечи, прижала к себе. — Ты чего?! Всё наладится!

— Я не знаю, что мне делать.

— Зайка, хорошая моя, — внезапно сжала меня в своих руках, поцеловала в висок. — Успокойся.

— Я ничего уже не хочу. Ничего, — отчаянно. Утопила лицо в ладонях, давясь уже новым накатом истерики. — Алё-ён, — горько, — почему я тогда не умерла?! Почему? Почему не дали?! Почему я до такого докатилась?! Почему?!

— Ну, — несмело. — На всё воля божья.

— Я не знаю, что мне делать, — в голос вновь произнесла то, что уже мантрой отбивал мой пульс рассудка. — Просто не знаю…

— И не делай, — внезапно. Еще сильнее сжала в своей хватке. — Обдумайте еще раз все хорошо, сообща. Поженитесь, родите. И все наладится.

— Мы, — захлебываясь позывом сумасбродства, рассмеялась я, — и так женаты, — в позоре отвожу взгляд.

— Ну так тем более! А тут вдруг… что не так пойдет, и все: считай приговор на всю жизнь. Да и потом! Ва-ань… это же ребенок! Это… не болезнь и не проблема. Это радость. Да, приносящая заодно некие сложности, но… тем не менее радость! Поверь моему опыту — с его рождением… все ссоры, все эти бредни, страхи — все отойдет на второй план.

— А если я его тоже буду ненавидеть? Точно также? — в страхе уставилась ей в глаза, вымаливая правды, истинного предсказания. Верного решения.

— Кого? — оторопела та.

— Ребенка. Как отца его.

Обомлела. Но миг — и наконец-то совладала с собой. Вздернув бровями, шумный вздох. Взор коло — и снова мне в лицо:

— Вообще-то, это прежде всего твой ребенок. Тебе его вынашивать, выкармливать, воспитывать. И поверь, когда он родится…

— Ален, — перебиваю ее. — Мне только девятнадцать, зачем мне все это?

Вонзаю в нее взгляд, полный укора, будто это она в чем-то виновата. Будто она меня тащила под венец…

— Ну… Девятнадцать, так девятнадцать. Когда уж получилось. Не пятнадцать. Отличный возраст. А если останешься вообще навсегда без детей, что тогда?

— Из детдома возьму, — рыком, отворачиваясь.

— Ага. Легко сказать, да тяжело сделать. Не каждый сможет вынести эту ношу до конца и достойно. Вань, — отдернула меня за локоть — не поддаюсь, — если сомневаешься — не делай. Молю тебя, не делай. Ведь потом все осознаешь до конца, а будет уже поздно… Не простишь себе никогда. Поверь! Не делай. Ребенок не должен платить за грехи отцов. Он не виноват… и не заслужил, чтоб его убили. Ручки, ножки заживо оторвали.

Поежилась я от ужаса. В страхе уставилась на нее:

— У меня еще маленький срок.

— И что? — грубо. — А сердечко его уже бьется. Он там, — коснулась вдруг моего живота, — живой. Понимаешь? Прошляпили? Прошляпили. Бог дал — дал. И нечего идти против судьбы. Смирись — и подари ему счастье. Ты мать — и это в твоих силах. Подари ему жизнь. Ведь у него… кроме тебя, способного на это, никого нет. Ты единственная, кто ему сейчас нужен. А он — нужен тебе. Иначе бы… не сомневалась. Не сидела бы здесь со мной и не лила слезы.

* * *

Не смогла. Я не смогла.

Едва открыла дверь, как с порога… встречающему меня, вновь разозленному моим отсутствием, мужу:

— Я беременна.

* * *

Сказать, что Леня сильно вдохновился, переменился — соврать.

Конечно, он стал мягче, да и близость… стала, что ли, более учтивой, аккуратной, в остальном… еще не раз мне пришлось убеждать, что я тогда соврала… и до него, как и ныне, у меня никого, кроме него, мужа, нет и не было. И этот ребенок исключительно от него.

А после… и вовсе гинеколог объявил мораторий на интимную жизнь, основываясь на возможной угрозе выкидыша. Недели затишья. Недели счастья.

А Лёня… Лёня мне даже цветы стал порой дарить. Отчего еще страшнее становилось.

Знакомы, вроде, давно, живем вместе не первый месяц — а человека этого вообще не знаю. Что он захочет в следующий миг (убить или просто обнять) — даже близко не предполагаю.

* * *

Наверно, я первая жена, которая так отчаянно мечтала, чтоб у мужа появилась любовница. Чтоб он к ней шел за близостью и ласками, а не ко мне. Чтобы от нее требовал все то, что должна отдавать жена в кровати. Накормить, помыть, постирать — что угодно. Я буду твоей служанкой. Но только… не постель.

Врала. Нещадно всем и вся врала, что живот внизу тянет, болит, что токсикоз шквалом, да и давление помогало, а потому почти сразу на сохранение положили. Хотя… Лене все же досталось несколько «лакомых» ночей. А уж как ластился, сколько нежности и заботы проявлял! Будто до чего-то сверх хрупкого и сверх вожделенного добрался. Как никогда. Что даже я сама не выдержала и разревелась от взрыва чувств, от оксюморона прошлого и настоящего.

— Малышка, ты чего? Котенок, не плачь! Ну хочешь… не сегодня? Устала, да?

Тошнота тотчас подступила к горлу.

Удушить хотелось. Его. Себя. Всех на свете. Сколько лжи и притворства. Ведь задень его хоть пальцем, поступи неправильно, прояви лишнюю, неверную эмоцию — и получу сполна.

Демон, который не мог вот так раствориться. Пропасть. Он есть. Он здесь. И я его чувствую.

Но время стирает границы… и память. Плохое забывается, хотя внутренне напряжение так и не смогло меня навсегда покинуть.

Родила.

Лучшая клиника. Лучшие врачи. Поддержка любящего мужа — и родила… мальчика.