* * *

— И что, совсем ничего? Даже ксерокопии? — вперила в меня взволнованный взгляд медсестра, что сидела в приемном покое.

— Да нет ничего… хотя, подождите, — мигом кинулась я к своей сумке. Еле выудила из пакетов свою родимую. Принялась ковыряться в ней.

— А зачем столько вещей-то с собой? Вы что… на совсем к нам… переехать решили? — тихий, добрый смех.

А мне — что ножом по сердцу.

Поморщилась:

— Так получилось, — тихим бормотанием.

— Ну вы-то отберите, самое важное. Постельное там, халат, тапочки, белье, туалетные принадлежности, а остальное родным передадим.

— Нет у нас родных, — метнула я на нее горький взгляд, но тотчас осеклась. Увела очи в сторону, а от обиды в момент проступили слезы на глаза.

Жуткое, звенящее молчание — и вдруг шумный вздох:

— Понятно. Значит здесь, у нас, внизу, в раздевалке оставите. Просто там будут проверки, контроль. По шапке они получат, потом мы, вы.

— Хорошо, — покорно киваю головой.

— Так что там с копией?

— Ах, да, — спохватилась вновь. И снова попытки сотворить невозможное, молясь всем ведомым и неведомым святым.

— Во-вот! — даже заикнулась я. Протянула дрожащей рукой женщине помятую, затертую бумажку — медполис, ксерокопию, которую для поликлиники в свое время делала. Так вот и валялась она в сумке, временами служа в регистратуре для быстрого оформления и поиска карточки ребенка.

Взор с одной стороны, с другой.

— Почти ж ничего не видно, — скривилась.

— Лупу возьми, — неожиданно отозвалась другая, ее коллега, что все это время лишь молча заполняла какие-то свои бумаги. — Девушка, — вдруг вперила та в меня взгляд. — У вас что, тоже температура? Вы так жутко выглядите.

— Н-нет, — замотала лихорадочно я головой, сходя с ума от ужаса: не зная, как верно ответить. — Просто… нервы.

— Но завтра чтоб привезли нормальные документы. Хорошо?

— Хорошо, — закивала я покорно головой, печально опустив очи.

Хоть немного тепла, еды, лекарств — а там выгонят, так выгонят.

Или так будем бежать, если вдруг… но, надеюсь, не догадаются.

* * *

Но не дураки… Не дураки там работают. Догадались. Да только человечности в них оказалось куда больше, чем во всех моих знакомых и родных вместе взятых.

Данные для больницы из регистрационной карты местной поликлиники взяли.

И мне лекарства дали, и за ребенком больше присмотра и тепла. Купили, подарили даже зубную щетку, пасту, мыло, шампунь… и прочее. Постельное белье выделили.

Сдружилась. То с одной, то с другой.

А с третей даже разговорились по душам. Она мне о своих жизненных перипетиях, а я ей — о своих. Призналась. Что муж из-за ревности выгнал, мать отказалась, отца уже давно нет — и не знаю, что делать. Куда податься. Что боюсь соцслужб, потому что от ребенка отказываться совсем не хочу. А на работу — как устроиться, когда малыш две недели ходит в сад, а две потом — болеет. Да еще как!

Что был, был, тот, кто должен был спасти. Кто должен был приютить. К нему бы достучаться. Но пропал. Что-то случилось. Чувствую, знаю. Но что поделать — ума не приложу.

* * *

— Чего опять ходишь кислая? — одернула меня словом та самая санитарка, подруга моя, Тамара Сергеевна, которую даже не заметила я у умывальников, в туалете, за своими мыслями.

— Да, — скривилась в печали.

— Ну что уже? — обняла за плечи и отвела в сторону. — С ребенком что-то?

— Да нет, нет, конечно, — невольно передернуло меня от ее слов. Нахмурилась. — Нет. Слава Богу, с ним все хорошо. Так просто…

— Что "просто"? Говори.

— Да выписка скоро. В пятницу. А тот… трубку так и не берет. Не знаю, что делать. Да еще «эти» начались, — скривилась. — Боже, как же все это не вовремя! — взвыла я от безысходности, содрав с лица ладонями эмоции. — Мне кажется, я уже скоро…

— Ничего, — успокаивающе-поучительное тотчас вырвалось из женщины. — И не такое проходили. Тебе что, денег дать, ну… на прокладки?

Поморщилась я от стыда:

— Та, — гаркнула, исходясь уже от нового наката истерики. — А дальше-то что? И так вон… сколько вы на меня все потратились. Боже, как стыдно…

— Это не стыдно! — гневом. — Это жутко! А ты давай мне тут, сопли не разводи! Это твоим должно быть стыдно! Что тебя в таком положении бросили! Но не потакай им! Будь сильной! Волю в кулак — и решай. Ищи этого своего. Подруг старых вспоминай. Шерсти, где можно ребенка оставлять, если будет болеть. А нет — то в сад. И на работу. Вон, к нам уборщицей — или в том же саду поищи что, или другую госструктуру. Чтоб больничное оплачивали — и вперед, с песней. Справитесь. Мы вон… и не такое в свое время проходили. А то прям… раскисла. Не могу, не хочу, не буду. Знаешь… ты у него, у Федьки твоего, одна осталась. Тебя не стает — и чего? Ничего! Детдом не лучше, поверь! Так что давай, на вот, — завертелась на месте. Оставила в сторону швабру. В карман — и достала кошелек. Вытащила денег. — Купи, что надо. И не нюняй мне. Пока малой тут, с нами — походи по улице, почитай объявления. Поищи работу. Комнату, может, кто где сдает. Может, какая бабушка за уход приютит. Думай. И не паникуй. Всё получится. Иди давай. А мы присмотрим. Понянькаемся. Гляди, Федька и так у нас тут нарасхват. Ишь, какой кавалер учтивый, добрый, заботливый! Ирине вчера даже ромашки подарил!

— Да ладно! — вытаращила я на нее очи.

— Ага, — смеется. — Нарисованные, правда. Но девка аж расцвела. Говорит, первый, кто вообще догадался такой подарок сделать. В смысле, цветы.

Улыбнулась я, поджав губы от растопленных чувств.

Вдох-выдох — и собраться с духом. Взять предложенное — да в путь.

* * *

На рынок. Купить нужное. Забиться в угол на складских помещениях — и, тщетный раз кляня себя за грязные руки, исполнить задуманное. Очередной вдох-выдох — и податься дальше по намеченному пути.

Купить газету, пополнить счет мобильного — и сесть на первом попавшемся выступе (да так, чтобы никому не мешать). Объявление за объявлением. Звонки за звонками. Обошла и все ближайшие столбы. Ни работы. Ни квартиры. Вернее, комнаты. Хотя требования и оплата за оную не особо отличались от первой. Все требовали деньги наперед, да еще и с задатком за будущий месяц (на случай наглой прострочки). А если вариант "уход за престарелым человеком", то априори без маленьких детей: будет шуметь, испортит мебель, стены, да и болезни чужие им так-то вовсе ни к чему. Тут едва свои переносят, а то еще будет дополнительный очаг заражения.

Хоть в подвал иди живи. Или в какой подсобке. Хотя и оттуда выгонят.

Одно только интересное, полезное нашла. Наверно.

Будто током меня прошибло объявление о сети мебельных магазинов на Киевском, Московском проспектах.

Вспомнила. Тут я и вспомнила рассказ Феди, Рогожина, о том, чем он занимается. И пусть у Мазурова мне запрещено что-либо разузнавать, так пойти… и у персонала что расспросить — ведь можно? Да?

Так или иначе… другого выхода не вижу. Ладно, помощи не дождаться. Если честно, уже и не надеюсь. Просто… для успокоения души узнать, что жив, здоров. Что все у него хорошо. По крайней мере, лучше… чем со мной обошлась судьба. Да и дабы больше не оборачиваться назад. Не искать ничего. Не ждать. Идти, смотря вперед, по жизни дальше. Али… карабкаться.

На остановку — да в автобус. Пока еще на часах только три (спасибо, девушкам по палате — зарядкой поделились, так хоть с телефоном теперь рабочим брожу), а потому есть шанс…

А если его самого увижу?

Господи, лишь бы увидела. Лишь бы увидела…

* * *

Первым на моем пути оказался небольшой магазин: ничего, кроме торговой зоны. Зато подсказали, где главный офис — увы… совсем в другой стороне. А потому снова — едва не срываясь на бег — остановка, автобус, грохочущее сердце, сгорающее в ожидании. Одно только радует безумно: подтвердили. Одного из директоров зовут действительно Рогожин Федор Романович. Не соврал. Да… я и не сомневалась. Не в привычке Рожи врать. Главное другое, значит все еще на плаву, при деле. Значит… не всё так плохо. Верно?

* * *

И снова едва не кланялась в ноги каждому, выпрашивая свиданки с «главным».

— Нет, девушка. Его здесь нет. И сегодня точно не будет. А номер телефона или каких других личных данных дать мы, увы, никак не можем. Это против правил фирмы. Понимаете? Я же тоже… обычный человек, такой же как и вы. Выполняющий приказы…

И прочее «бла-бла», в которое я уже и не вслушивалась.

В голове шум. Дурман. Не знаю, что делать:

— Ну завтра, или когда он там будет?

— Я не могу вам этого сказать, — не без ноток гнева и откровенного раздражения, не унывала, словно тот попугай, женщина. Главный бухгалтер, если верить бейджику.

— А мои данные передать? Записку? Или что-нибудь? Что приходила, искала. Что срочно нужно встретиться. Это деловые отношения. И в его же интересах, — нагло вру, но так нелепо, что и сама уже не верю, что есть толк в этом.

Скривилась непонятно как-то.

— Ну-у, — растеряно. — Напишите. Хотя тогда проще с Мазуровым связаться.

— А почему не Рогожин? — ойкнуло сердце и замерла, почуяв неладное.

— Девушка, вы много вопросов задаете. Хотите — пишите. Когда будет возможность, мы обязательно передадим. Но как дальше всё сложится — никто ничего обещать не станет.

— Да я поняла, — пристыжено опустила голову. — А записать где? — ожила, растерянный взор около.

— Зоя, дай ей лист и ручку. Вот впровадились, — скривилась. Разворот — и принялась что-то строчить на компьютере с задумчивым, умным видом.

А калякать-то что?!

Оторопела я, вперив взор в белоснежное бумажное полотно. Адрес какого подвала? Или чего?

Номер телефона — и подпись: «Ваня». Зачеркнула.

«Ванесса. Срочно нужно увидеться. Прошу, дозвонись».

Хотя… если сейчас уйду из больницы, невесть когда следующий раз доведется зарядить аппарат.

Передала бумагу — покорно забрала ее «Зоя».

Разворот — и шаги на выход.

На улицу — а там опустилась я на лавку.

Заревела. Обреченно заревела на всю глотку.

Как бы я не оправдывалась, убегая от наглости и стыда, правда в том, что он — был последней моей надеждой. А теперь… теперь ее больше нет.

Те вряд ли передадут. А если передадут — то вряд ли позвонит.

Да и глупо все. Зачем я ему такая?

Вдруг скрип двери — и вышла девушка. Та самая "Зоя". Достала пачку сигарет, зажигалку. Прикурила. Прокашлялась.

Кошусь на нее, что идиотка. Стыдно до жути. А потом еще мгновение, дабы совладать с собой — и встала с лавки. Шаги прочь.

— Стой! Ванесса, стой! — неожиданно раздалось женское за моей спиной. Незнакомое.

Покорно замираю. Живо стереть слезы, споли с лица — и разворот. Та самая.

Поспешно ко мне ближе — и обмерла:

— Зачем ты его ищешь? — добро как-то, с заботой. пониманием. — Только не ври про дела, — затараторила поспешно; скривилась на миг. — Мы так-то все его деловые контакты знаем. Если не в лицо, то по имени. И потом… Короче, что ты от него хочешь?

Вдох-выдох, отчего тотчас волна дыма невольно обдала меня — невольно поморщилась.

— Ты что… беременна от него? — вытаращила та на меня очи.

Обмерла я, пришпиленная странным предположением.

— С-с чего взяли? — пожала плечами в растерянности.

— Да вон, — кивнула на меня, — синюшная, перепуганная, воротит от дыма. Рыдаешь на людях невесть от чего. Да и потом… че я, совсем дура, и ничего не понимаю? Когда бегают так, по делам, или просто мозги потрепать. А когда — по личному. Да серьезно.

Секунды, дабы осознать всю плачевность ситуации, и покорно закивала головой:

— Да, — пристыжено опустила очи.

— М-да уж… дела-а… — протянула. Еще одна затяжка — и вмиг потушила сигарету о ближайший бетонный столб. Печальный вздох — и потупила взгляд, поморщилась от непонятных эмоций. — Короче, — сплюнула на асфальт. Глаза в глаза со мной. — Можешь не искать его, и не ждать.

Окаменела я от ужаса, перестав дышать. Очи в очи с барышней.

— В СИЗО он, — добивающим залпом. — Вон, не так давно, при нас и забрали. Скрутили и увезли. Там такое… черти что творилось. Жутко вспоминать. Магазины даже на пару недель закрыли. Этот наш, второй, Мазуров, тоже быстро собрал манатки и смотался… от греха подальше. Даже номера телефонов сменил. Короче, мама не горюй, называется. Вот только что пару дней, как опять вроде все выруливать куда-то стало. Работать хоть начали. А то вообще… никому ничего непонятно: увольняться, или как? В общем, закрыли твоего Рогожина. И что там, как дальше — никто не знает. Только я тебе ничего не говорила. А то еще мне влетит… по самое, что не есть некуда.