Быстрым шагом вдоль моего дома, в сторону первого подъезда, а там и вовсе нырнуть в чужой двор. В центре стояла самодельная беседка, а в ней уж столпилось народу — тьма-тьмущая, больше, чем обычно старушек на лавочках у подъезда. И тут было куда больше тех, кто "стоя приобщался к обществу", да и хорошо, если вообще удавалось попасть под крышу, а то — нет-нет, да невольно оттесняли бедняг под ядрёный «душ» безжалостных туч.

Резвые шаги — и умостил, положил под лавку на бетонный выступ Федя мои пакеты.

Взор на меня, мнущуюся за спинами ребят.

— О-о-о! Рожа, — вдруг взревел кто-то, перебивая мысли. — Ну наконец-то! А то мы думали, ты там навеки с этой мамзель жить остался.

— Язык прикуси, а, — гневное Федора. Шаг ко мне ближе — обнял за плечи и затащил под навес. — А ну батьку место уступили! А то расселись тут, — захохотал, — наглота да босота!

— Ой, а то ты другой?! — женское, сквозь тихий смех.

Подчинились: сдвинулись вбок, спихнув самого крайнего с места. Что-то гаркнул, выругался тот, но тотчас осекся. Смирился.

— А девушке? — язвительное «Рожи», кивнув на меня.

— А девушку я готов взять на себя, — спешно отозвался тот, кто сидел сбоку. Враз разворот — и протянул ко мне руки.

— Клешни убери, — гогочет Рогожин, явно не без угрозы.

— А че… не поделишься, что ли? — смеется наглец.

— А она че, хлеб? Чтоб им делиться…

Ухмыльнулся. Смолчал собеседник.

Еще напор, движение — и уже следующий невезучий кеглей слетел со скамьи.

— Ну вы и толстож*пые! — слышно сквозь смех.

— Со своим стульчиком ходи! Вон как… Марковна: везде и всегда готова. Даже в очереди, на почте.

Ловко перебрался через скамью Рожа и обернулся ко мне.

— Иди давай ко мне.

Поддаюсь.

Его помощь, всеобщие усердия — и забралась, расселась. Невольно вплотную прижалась к Нему. Тепло вмиг захлестнуло меня, отчего буквально в секунды начало откровенно трясти. Тщетно пытаюсь сдержаться, не выдать себя. Наивную. Глупую. Перепуганную…

Они, мои новые знакомые мне что-то говорят, предлагают, даже стопку суют, а я уже ничего не слышу. Сплошной шум в голове — и… вновь задыхаюсь.

— Что пьешь? — внезапно приблизился своим лицом к моему.

— А? — испуганно пучу на него зенки. А мне страшно и вдох сделать — снова вобрать в себя этот дурманный запах.

Облизался невольно. Секунды выжидания — и вдруг рассмеялся (добродушно, тепло, с каким-то снисхождением):

— Сок, вино, водка? Наливка?

— Сок.

Ухмыльнулся. Разворот.

— Нам сок!

— В смысле, "ВАМ"? — слышу (наконец-то слышу, различаю, осознаю слова): возмущением. — Ты че… пить не будешь?

— Не, не хочу.

— Да хоть чуток. Ну рюмку!

И снова качает отрицательно головой Рогожин.

— Короче, — дерзкое собеседника. — Штрафные — обязалово. А дальше — уже как хотите.

Выругался про себя Федька, заливаясь улыбкой, не издав ни звука — да и не надо: товарищ и так по губам всё прочитал.

— Сам иди туда. Казанова.

Подняты стопки. Кто с чем… короткий тост за встречу, что наконец-то все собрались, — и дернули смело.

Странный, горький какой-то апельсиновый сок попался. Да и вонючий, что ли. Но… что уж есть…

Вдруг движение за нашими спинами и навалился кто-то на наши плечи. Щека к щеке… со мной. Нервно дернулась, отстранилась, подавшись к столу. Взор на нахала — тот самый, что зачал всю эту эпопею, навязав свое и своего "голодного" друга внимание в садике:

— Уговорил-таки? Или чего вернулась? — гогочет.

— А тебе какое дело? — грубо рявкнул на него Федор (перебивая меня, едва попыталась что-то промямлить в ответ). — Свалил давай!

— Ах, вон оно как! Вообще-то, я первый ее нашел, — смеется.

— Слюни подотри, — дерзкое. Сцепились их взгляды. — Свалил, говорю.

— Да понял я, понял, — иронией. Отстранился. Выровнялся во весь рост.

— А звать-то хоть как? — слышится сквозь смех уже другой мужской голос (через стол, напротив).

Устремляю взгляд.

И пусть они почти все — миловидные люди (особенно девушки, те еще нежные цветочки и красавицы), но почему-то только этот Федор и вызывал полноценное доверие.

— А тебе зачем? — ржет сдержано Рогожин. — Жениться собрался?

— Нет, ну причем тут? — поспешно. — Сам-то, небось, давно уже всё разузнал.

— Ну так, — гогочет Федя. — Это же я, а то ты.

— Ванесса, — наскребла я храбрости подать голос.

— О-о-о!!! — взревел кто-то.

Некоторые рассмеялись.

— А че смешного-то? — грубо, явно с досадой, отозвался Федор.

— Это типа как… ну как ее там? Ну эта… музыкантша! — умное замечание "навязчивого кавалера из садика".

— А, да! Пианистка есть такая! — слышится чье-то мужское.

Женский смех. Поспешно:

— Вообще-то, она скрипачкой вроде как была!

— А у меня она переквалифицировалась!

— Ага, — язвительное. — Лично ради тебя.

— Да кто ж их там разберет! И потом, мало ли чем она еще промышляет!

— Особенно по ночам, — слышится смех "Голодного" (стоит, жует что-то).

— Фу, какой ты мерзкий! — какая-то барышня возмущением.

— Да я про нервы! Че ты?

— Ага-ага! — сарказмом.

— Ой, да сами вы пошлые! — махнул тот рукой.

— Да чего вы завелись?! — резвое. — Вообще-то, мы, как бы, тут знакомились. Я, кстати, Ника, Некит, — живо протянула мне руку через весь стол девушка.

Поддаюсь. Смущенная, тотчас пожала я ее ладонь.

— Сестра этого твоего… — кивнула она вдруг на Федьку, что относительно нее сидел позади меня, — кавалера.

— Очень приятно, — шепчу.

— Да я ей тебя уже сдал, — гогочет Рогожин. — С тобой на параллели будет учиться.

— О, да ладно! — от удивления вздрогнули ее брови. — А какой класс?

— "А".

— А… гуманитарии, — улыбается. — Хотела я как-то туда… — многозначительная пауза. Захохотала вдруг, отведя очи в сторону. — Но потом как-то не срослось.

— Вань, а ты чего так дрожишь? — взволновано вдруг обронил Рогожин, перебивая свою родственницу. — Замерзла, что ли? Чего молчишь?

— А? — резво оборачиваюсь к нему.

И снова до неприличия близко, отчего просто назло мне… всем моим попыткам совладать с собой, еще сильнее, до откровенного лихорадочного пляса конечностей, начинает меня колотить. Живо привстал с места, расстегнул, снял с себя олимпийку.

— Да водки ей налейте! Сразу согреется!

— Себе налей, — смеется Рогожин.

Еще движение — и набросил одежину мне на плечи.

— Одевай, — приказом. Подчиняюсь: сую руки в рукава.

Только попыталась застегнуть змейку, как не дал: сам обернул к себе лицом и заботливо защелкнул молнию.

— А то сидит тут, молчит, мерзнет, — присел обратно. Мигом забросил руку мне на плечо и притянул к себе. Поддалась — легла ему на грудь.

— Ну и х*ли ты ей стопку тычешь? — раздраженное Феди. — Сок лучше налей.

— Может, еще чаю? — ржет молодой человек.

— А вот тут ты прям… в тему, — захохотал "Рожа". — А ну быстро домой сгонял!

— Ага! Уже-уже, гляди… за поворотом. Твоя мадам — ты и бегай.

— Я, кстати, Коля, — вмешался вдруг в спор наш "сосед" по скамье.

— Очень приятно, — и снова шепчу смущенная.

— А я — Глеб, — торопливо отозвался и "нахал из садика".

— Андрюха, — не отстал от остальных и "Голодный".

— Да какой ты Андрюха?! — рассмеялся тотчас Федор. — Гриб — он и в Африке гриб!

— Ой, да ну тебя! — возмущенное под дружный хохот ребят.

Валя, Коля, Сева, Настя, Катя, Вова, Дима, Женя, Ира, Артур и т. д. И так много, что я даже (хоть и пыталась поначалу) но не смогла не то, что запомнить, но и расслышать.

А после… и вовсе, когда их внимание стихло, переключилось на очередную "жертву" веселья, я окунулась в собственные мысли. Ощущения…

Странные, пугающие чувства. Но не отталкивающие. Напротив… Никогда не думала, что так может быть… с… молодым человеком. А тем более малознакомым.

Впервые даже парфюм не отталкивал. Легкий аромат искусственных "феромонов", примесь алкоголя и даже запаха чужих сигарет — всё сочеталось идеально, и даже манило, влекло, завораживало. Творило нечто невообразимое — как еще никогда в жизни, мне хотелось вдыхать и вдыхать это благоухание, будто я какая сумасшедшая. Умалишенная…

А сердцебиение… Его сердцебиение отбивалось во мне набатом, околдовывая еще больше. Порабощая. Подчиняя своему такту — мой.

Невольно прикрыла веки, погружаясь в шальной, дурмана транс. Бесстыдно и бессовестно. Я тонула в странном, больном удовольствии, изнемогая от невозможности справиться с чувствами.

«С ума сошла!» — гневно вопил рассудок.

«Совсем немножко… пока никто не замечает», — отчаянно молила… душа.

— Может, чего-нибудь скушаешь? Или еще сок?.. — дернулся, приблизился ко мне вплотную, шепотом на ухо Федя.

А голос! Папенька! А голос!!!

— Вань! — отдернул. — Ты что спишь?

— А? — испуганно вздрогнула я. Распахнула веки — лица наши на расстоянии вдоха. Чувствую, как жар залил мои щеки. Напрягся и Рогожин.

— Спишь, говорю? — любезно повторил. — Если да, то давай проведу. Да и твоя, наверняка, уже вернулась.

А я — сижу и ничего сказать не могу. Знаю, что "надо", а не могу… Просто онемела.

Мурашки побежали по телу от накала чувств.

Казалось, я готова уже разрыдаться от перенапряжения, от тока, что впился в меня разрядом молнии и не отпускал до сих пор.

Боже, неужели так бывает в жизни? Чтоб вот так… с первой встречи… едва ли не с одного, первого взгляда, прикипеть к человеку — и желать в него вцепиться, да больше никогда не отрываться?

Господи, как стыдно! Жутко, страшно… но и нет сил сопротивляться. Ни сил, ни желания, ни возможности…

Живо прячу взгляд. Отчаянным, с хваткой смертника, усердием вырываюсь из Его объятий — поддается.

— Да-да, домой надо! — испуганно затарахтела я, срываясь с лавки, попытка перелезть на другую сторону, не задев остальных.

— Эй, ты чего? — заржал пристыжено, сгорая от удивления, замешательства, "Рожа".

— Да ты прав, — ретиво прячу от позора очи. — Как бы еще в милицию она не позвонила.

Задергалась я у своих пакетов (что все еще были под скамьей).

— Вань, че случилось? — насторожено прошептал Федор, присел рядом на корточки.

— Да всё хорошо, — невольно тараторю, вновь сдавая себя сполна. Силой заставляю взглянуть ему в глаза. Замираю, словно перед расстрелом. Не вру (и вру): — Поздно уже, действительно. Мне домой пора. Проведешь? — выстрел. Мой… кроя правду, истинные чувства… али подыгрывая им.

— Ну да, конечно, — кивнул головой.

Отобрал поклажу у меня, встал. Помог и мне выровняться на своих двоих.

— Эй, а вы куда? — обиженное "Гриба". — Рожа, ты куда?

— Да проведу Малую… и обратно. Сейчас буду.

— На тебя бадяжить? — многозначительное.

Скривился раздраженно:

— Ты же знаешь, я не по этой части.

— Ну, мало ли… А ты, Глеб? — крикнул уже другому, вперив в него взгляд.

* * *

И вновь провел до квартиры…

Полумрак. Тусклый, медовый свет лениво сочился, прокрадывался с первого этажа, отчего едва ли можно было хорошо разглядеть лицо своего собеседника.

— Ну, чего замерла? — ухмыляется добро Федя. — Звони, — кивнул на дверь.

Еще мгновения сражения с самой собой… с неловкостью — и поддалась. Шаг ближе, очередной, косой, беглый взгляд на своего «кавалера», и зажала кнопку звонка.

Жуткие, убийственные секунды тишины — и послышался шорох за дверью. Сжалось болезненно сердце. Запекла обида в горле.

Конец. Конец всему…

Живо оборачиваюсь. Протянула руки к Рогожину, желая забрать поклажу:

— Спасибо тебе огромное за все. За помощь.

— Да было бы за что, — ухмыльнулся.

Резкое движение — и поддался, передал пакеты.

Щелкнул замок, лениво отворилась дверь.

Испуганно обернулась. Сгорая от стыда, тотчас уставилась на маму:

— Прости, я ключи, наверно, потеряла…

Шаг за порог. Обернулась, последний раз коснуться взглядом Его глаз — а там… и след простыл. Ушел, пропал мой Рогожин… оставив по себе лишь воспоминания.