Резниченко Ольга

Испытание

 

Глава Первая

(Мария и Рене)

— Неужели, ты меня и сейчас хочешь довести до истерики?

— Да, по-моему, тебя и доводить не нужно. Истеричка с рождения.

— Придурок — ты.

— Конечно, конечно. Давай, обзывай меня: от этого легче.

— У нас до отправления поезда осталось пятнадцать минут, а ты только такси вызываешь.

— Успеем, не напрягайся.

— Я не напрягаюсь. Вот как не уедем, посмотрим, как все будешь расхлебывать.

— Что расхлебывать? На вокзале переночуем.

— Ничего, что я только вчера с операции?

— Ты снова за старое?

— Кому старое, а кому еще сегодняшнее.

— Я же спрашивал, предлагал, давай снимем номер в гостинице, побудем пару дней здесь.

— Ты — идиот? Какая гостиница? Мы и так сколько потратили на эту поездку, да и на саму… Само дело.

— Вот и такси, а ты ныла.

— Я не ныла. А ты — ублюдок.

— Но все равно ты со мной. Значит, не все так плохо?

— Смелости не хватает бросить это дерьмо. Привычка, мать ее…

— Да, да. Привычка. Я так и поверил. Мария, хватить истерику пороть. Понимаю, что я — полный урод, что позволил, или нет, как там модно говорить, толкнул, "заставил" сделать АБОРТ, но, может….

— Говори тише!

— Что тише? Я и так не ору. Так все-таки, может, ты выпьешь своего валиума и успокоишься?

— Уж лучше бы я съездила сама.

— Да, да, конечно. Представляю картину Репина: "Мария покоряет столицу".

— Какой же ты, все-таки, урод. Я замечала это и раньше, но это лишь были намеки. А теперь, когда перед нами стало испытание — сразу раскрылся во всем свете.

— Не одна ты нервничаешь. Я, может, тоже на пределе. Ты думаешь, мне легко дался этот шаг?

— Ребята, так вы садитесь в машину?

— Думаю, что да, — зарычала сквозь слезы и злобно, дерзко хлопнула дверкой, тем самым давая понять, что рядом с собой это ничтожество я больше не хочу видеть…

И желательно… вот так… навсегда!

Да. Я найду силы, силы оторваться, убежать, перебороть свою слабость…

… И все у меня наладится.

Надеюсь…

 

Глава Вторая

(Луи)

Если бы не это срочное дело, я бы никогда в жизни не согласился ехать в поезде. Я и это целое сборище недоумков?

Бррр, Вы что-то путаете…

…

— Сколько билетов?

— Полностью всё купе выкупить.

— Купейных не осталось. Есть несколько на нижнюю полку плацкартных, да и то, в конце вагона три места.

— Издеваетесь?

— Молодой человек, выбирайте выражения. Решайте быстрее: либо берете, либо не задерживайте очередь.

— Давай.

— Один?

— Нет, сотню. Конечно, один.

— Вот, возьмите… С Вас…

* * *

Эй, что за маразм с маленькими детьми ездить в поезде? Ненавижу малых, а уж тем более не немых или не спящих. Кхм, или, просто, живых. Хотя нет, чего-то я путаюсь. Пусть даже мне, с моей гадкой тайной, сутью, все равно мерзостно, не переношу мертвых. Уж больно щекочет старая подруга Смерть. Я даже, когда питаюсь, то действую аккуратно, редко довожу "дело" до конца.

Жалость?

Ха. Идиоты!

Быстрее я брезгую, чем жалею этих ублюдков.

Это то же самое, когда Вы оставляете в живых таракана, но лишь потому, что не хотите совершать убийство, либо жалко запачкать его внутренностями вещь.

Или как с комаром: сколько раз Вы жалели обои или потолок, и лишь по этой мелочной причине отпускали уродца на волю, оставляли его в живых?

Вот-то то же и оно.

* * *

— Мамаша, может, Вы заткнете это орущее радио?

— Да что вы себе позволяете? — забрюзжала, подобно крышке на кастрюле, бабка у меня за спиной. — Как Вы можете так выражаться?

— Эй, старуха, лезь в свой вагон, нырни под полку и спрячься там до утра, ибо нечего учить того, кто в два раза, — кхм, старше, — умнее тебя.

— Нашелся мне умный! Понарожали, понаплодили, выбросили, не воспитав. И теперь мир катится ко дну. Ух, и чего такого не утопить еще в детстве?

— Да такие же, как и Вас, воспитывали. Такие, как Вы, топили — но выкарабкался. А дальше за мать — общество, общество эгоистов и придурков! ТАКИХ КАК ВЫ! А грубость… грубость и ненависть, моя — накопительная, а не кем-то привитая.

— Сумасшедший!

— Вали давай! — … пока жива.

* * *

(Мария и Рене)

— Вот придурок разорался!

— Кто бы говорил?

— Мария, может, уже хватит меня оскорблять? Хватит на меня набрасываться? Я терплю, но до поры, до времени.

— Кому, как не мне знать… Долгосрочность твоего золотого терпения!

— Тогда прошу, успокойся! Какой там у нас вагон?

— Девятый. Нумерация с головы поезда. Так что нам как раз за тем "придурком", назад.

— Угу…

— А-а-а, уже объявляют об отправлении, Рене, давай двигайся быстрее!

— Не уедут без нас!

— Кто сказал? Великий Бог?

— Мария, Мария…

* * *

— Документы? Билеты.

— Вот, возьмите, — мило улыбнулась я проводнице.

Невысокого роста молодая девушка, лет двадцати пяти. Голубоглазая блондинка, и если бы не эта форма — можно было бы ее спутать с фотомоделью из журнала. И что такие забывают в бессонных ночах на железных путях?

— Третье и четвертое место.

— Спасибо.

Да уж, Рене никогда не отличался джентльменскими привычками. Так что не удивительно, что свою огромную, неудобную сумку я затаскивала в вагон сама, и при всем этом жалком деле, приходиться удерживаться на маленьких ступеньках.

Хотя нет, может тот факт, что мой кавалер пропустил даму "вперед", и стоит расценивать, как проявление уважения и всей той чепухи, о которой я так много мечтаю?

Ай, еще одна ступенька… Вдруг кто-то схватил меня за руку, за ту самую, которой я тянулась куда-то вперед, пытаясь поднять выше сумку и наконец-то бросить свою мучительную ношу на пол тамбура. Напористо, ловко дернул на себя, тем самым в мгновение помогая мне легко забраться в вагон.

Робкий взгляд вверх.

Передернуло. Передо мной стоял тот самый "крикливый придурок".

— Спасибо, — едва слышно прошептала я…

Высокий, плечистый, харизматичный, голубоглазый брюнет вдруг мило улыбнулся:

— Не за что.

Покраснела.

Робкий взгляд в пол и быстро втолкнулась в проход.

Ведь уже сзади злобно пыхтел мой Рене.

И пусть бы только увидел мое смущение, мою реакцию на этого красавчика — в миг бы придушил, и его, и меня…

Понравился… И что? Разве это что-то значит?

Абсурд.

И главное, что до слез обидно. Моя невольная реакция — для меня приговор, а ему можно днями напролет, даже мне в лицо, восхвалять прелести других девушек, искренне требовать от меня стать такими, как они…

Ужас!

Дура…

Сама виновата…

А вот и наши места, прямо в первом "купе". И "соседей" пока нет. Это радует. Естественно, что они где-то прилепляться потом, подсядут, но хоть полчаса, а то и час, одиночества — это уже огромный плюс. Тем более, что мне и этого времени хватит: за окном уже давно стемнело, так что остается лишь приготовиться ко сну, и впервые за трое суток выспаться…

Хотя, в поезде выспаться? Умоляю…

* * *

(Луи)

И что эта девушка нашла в этом идиоте?

Хотя, какая мне разница?

Кого, кого, а женщин я так и не смог понять, за все мои разгульные года существования…

Хорошо, что я давно перешел на "вольные" отношения. И стоит отдать дань прежнему времени: нынче такая "любовь" — не порок, а обычное дело…

* * *

(Мария и Рене)

— Вот видишь, успели.

— Мы последние, да и поезд тронулся, едва мы забрались внутрь! Разве это — нормально?

— Нормально! А смысл прийти на свое место и втыкать в вагоне до отправления еще уйму времени?

— Много смысла! Для начала, чтобы избежать лишней нервотрепки.

— Я таким не страдаю. Чего переживать?

— А ты, вообще, ни за что не переживаешь!

— Ладно, пойду покурить, ибо ты меня достала.

— Может, мне матрасы снимешь, да постель у проводницы возьмешь?

— Потом, — раздраженно скривился и скрылся в проходе.

Обалдеть, а сумки я сама буду прятать под сидение? Нет, какой же из него мужик? Это уже не джентльмен в нем отсутствует, а обычный МУЖЧИНА!

Тряпка…

Ублюдок!

Так, Мария. По ходу, сама ты уже точно не справишься! К чертям расшатались нервы. Нужно выпить валиум, сесть и успокоится! Пусть приходит — и сам все делает.

Все равно моих стараний никто не заметит, а то и лишний раз получу медаль за "идиотичность".

— Зажигалку забыл в куртке, подай, пожалуйста.

— Рене, отстань от меня, — злобно прорычала сквозь зубы, уже сражаясь с маленьким пузырьком таблеток. Гадостная, упертая пробка не хотела поддаваться.

Резкий рывок, неуклюжая хватка: словно из гейзера, из маленького отверстия выскочили кругленькие желтенькие таблеточки, и торопливо разбежались по полу вагона.

Нервный, идиотский смех.

— Ну, ты и даешь! — расхохотался Рене. Тяжелый вздох и раздраженно скривился, — ох, ты и калека.

— Придурок!

Возмущенно покачав головой, нервно причмокнул и затем развернулся и спешно затерялся в проходе…

От позора? Моего ЛИЧНОГО позора?

Ублюдок…

В груди сдавила обида…

Обида и отвращение…

Как я могу быть вместе с таким человеком? КАК?

Я спешно гребла пальцами по ковру, собирая в кучу непослушные пилюли призрачного покоя…

Краснею, зеленею, синею…

Слезы…

Нет! Нет! Только слез мне не хватало.

— Один комплект, — послышался знакомый мужской голос где-то рядом.

Пытливо уставилась взглядом…

Тот самый Красавчик…

Да уж лучше ослепнуть, чем взглянуть в глаза своему позору! Сижу, как дура, в самом первом купе, на виду у всех. Сижу и собираю с пола таблетки валиума.

— Спасибо, — отозвался тот. Короткий шаг и вдруг присел рядом.

Молча откинул на сидение пакет с постелью, и принялся помогать мне собирать "бусинки".

— Спасибо, но не стоит…

— Одна Вы до утра их будете собирать, — мило улыбнулся молодой мужчина. Короткий взгляд в глаза, и с умным, задумчивым видом принялся за дело.

Удивительно, с какой скоростью он собирал их. Точность, ловкость, скорость движения…

Я невольно замерла, наслаждаясь этой картиной.

— Куда складывать? — ласково улыбнулся, усмехнулся моему ступору.

— А, вот, вот, сюда, — торопливо протянула маленький пузырек, заикаясь на слове.

Нежно обхватил меня за руку, тем самым не давая дрожать, и проворно высыпал свою "добычу".

И невольно дернулась от его прикосновения…

Поежилась.

От чего такая реакция? Дуреха…

— Спасибо.

— Да не за что.

— Есть за что, — смущенно улыбнулась я.

Только сейчас заметила рядом с нами Рене.

— Эм, ты…. ты уже? — невнятно промямлила я.

— Подай мне куртку, телефон нужен.

Я машинально поставила пузырек на стол и бросилась, смущенная, пристыженная, словно пойманный вор, стаскивать с крючка эту злополучную куртку.

Но толи я просто уже дошла до той кондиции, что виню себя во всем, толи, просто, от нечего делать, но руки тряслись от дикого волнения, до гадкого "не хочу", "остановись", "одумайся".

— Ладно, я пойду, — вежливо ответил "Мой Джентльмен" и скрылся в проходе.

Нервно дернулась.

Да чтоб я больше никогда не покупала это драже!!!

Куртка резко слетела с крючка, неуклюжий разворот — и пузырек печально закрутился на месте, а затем и вовсе обреченно свалился в пропасть, цокнув об пол.

Все пилюли вновь разлетелись по полу.

— Инвалид, — грубо рявкнул Рене, вырвал куртку и ушел прочь.

* * *

(Луи)

Черт, с этой девкой я уже забыл, за чем шел! Забыл свою постель у нее на полке… Да уж, давно со мной такого не было…

Далась мне она?

Эй, что это?

— Снова собираем пазл?

Нервно дернулась, покраснела.

— Да, да… вот… видимо, судьба.

— Наверно, — едва сдержал улыбку.

Присел на корточки и принялся помогать ловить беглецов.

Вдруг девушка попыталась проделать шаги "гуськом" назад, как пошатнулась, хватаясь руками за воздух. Неуклюжее движение — и пузырек выскочил из рук, высыпая в нашу "кашу" и остальных колобочков.

Расхохотался.

Увы, не мог больше притворяться.

Покраснела. Улыбнулась.

Удивительно, как преображается человек, когда его уст касается искренняя улыбка.

Я невольно замер от умиления.

— Простите, наверно, сегодня не мой день.

— С кем не бывает, — радушно прошептал я, вновь пытаясь укротить сбежавших.

— Спасибо, что помогаете… Действительно, спасибо.

— Да полно благодарить. Вы мне вернули хорошее настроение. Это я Вам благодарен.

* * *

(Мария)

Пристыжено улыбнулась.

Еще пару минут — и пилюли собраны.

— Опять в пузырек? — иронически улыбнулся незнакомец.

Рассмеялась.

— Да нет, наверно, лучше мне в карман и под змейку, иначе это добром не закончится.

Я торопливо расстегнула карман кофты и немного оттопырила ткань, давая возможность свободно засыпать таблетки.

Красавчик взял меня за руку, заставляя ее застыть в одном положении, а не выплясывать от волнения.

Поежилась. От чего эти прикосновения меня пронзают током?

Тяжело сглотнула…

Покраснела…

"Джентльмен" бросил свою "дичь" в клетку. По-хозяйски защелкнул змейку, и тут же уставился на меня.

Я инстинктивно взглянула ему в глаза.

Поежилась.

Толи от смущения, толи от искристости, высверок его ледяных глаз, мой взгляд заметался по сторонам, боясь на мгновение остановиться, вновь срастись… встретиться…

Заглянуть ему в душу…

— Спасибо…

— Не за что… — немного помедлил, — а я вот чего вернулся. Забыл у вас тут свой комплект постели.

Пристыжено улыбнулась.

— И, видимо, не зря вернулся.

— Не зря.

Вдруг за нашими спинами послышался раздраженное покашливание.

— Я принес постель, как ты и просила, — грубо прорычал Рене, и швырнул два пакета на свободную полку.

Недоволен? Злой?

Вдруг Незнакомец выровнялся. Короткий, пренебрежительный взгляд на моего спутника.

Взял с полки свой сверток и неспешно побрел по коридору.

— Спасибо, — едва слышно прошептала ему в след и тут же торопливо встала, поравнявшись с Рене.

— Что этот придурок здесь делает?

— Не ори, и к чему оскорблять?

— Ах, мы уже его защищаем?

— Ты — идиот!

— Слышишь, девочка, ты с кем так разговариваешь?

Промолчала. Резкий рывок — злобно пнув плечом в Рене, пробивая себе путь, тут же нырнула в проход.

Возможно, туалет еще не открыли, постою в тамбуре.

НО РЯДОМ С ЭТИМ ДУРАКОМ НЕ ХОЧУ БОЛЬШЕ НАХОДИТЬСЯ!

Позор! Он меня позорит, а не я его… Хотя, стоп. Как он там часто говорит?.. "Личный" позор? Тогда и это — "его" проблемы, а я здесь не причем.

Идиот.

Буквально чуть больше десятка метров шатающейся походки, покачиваний из стороны в сторону — рванула ручку на себя. Прорычала, чавкнула и квакнула старушка — но поддалась. Победный стук — и я осталась одна.

Что же, мне не повезло. Туалет еще запетый.

Придется стоять здесь, как истукан, без "видимых" причин. Стоять и всматриваться в темень за окном.

Вот в такие моменты иногда и начинаешь жалеть, что "не куришь". Правда, никогда на эту глупость так и не поддаюсь. Уж лучше сейчас постою как дура, чем потом буду ломать голову, как от всего этого избавиться. Или, что еще лучше, мои будущие дети за это меня "поблагодарят". Дети…

Дети…

Слезы, чего вы вновь рвете мне душу?

Убийца… Я — убийца… Своего собственного дитя… УБИЙЦА!

И никто, кроме меня, в этом не виноват. Нет, не Рене, который еще "слишком молод", не мать и отец, которые настояли на этом поступке. Я И ТОЛЬКО Я — ВИНОВНА, и теперь нести МНЕ этот грех, этот крест, эту боль, всю мою жизнь. И в день, и в ночь…

Я знаю, знаю… Теперь УЖЕ знаю, что сколько бы не прошло времени, я себе это НЕ ПРОЩУ.

Я, а не кто-то иной…

Я НЕ ПРОЩУ…

Щелкнул замок. Отворилась дверь.

Я невольно обернулась.

Красавчик.

Молчит…

Молчу и я.

Робкий шаг ближе.

Покраснела…

Пристыжено отвернулась.

Скованное, несмелое движение — нагнувшись почти вплотную ко мне, потянулся рукой вперед к окну. Скомканный пакет выбросил в урну, в железный ящик на полке у самой оконной рамы.

Я невольно отступила назад, давая больше свободы.

— Я могу как-то помочь? — едва слышно прошептал "Джентльмен".

Молчала.

Вместо ответа лишь отрицательно качнула головой.

Смущенно опустил голову, утопил взгляд в пол.

Пристыжено отвернулась.

Ох, дура, дура. И чего я строю концерты? К чему привлекаю лишнее внимание к нашим размолвкам, к своим проблемам?

Так уж сильно хочу найти того, кто меня пожалеет? Хотя бы короткий понимающий взгляд? Глупые слова?

И не важна искренность?

Дура.

* * *

(Луи)

Девушка, раздраженно смахнув со щек слезы, вдруг резко дернулась к выходу. Короткий шаг, злобный рывок — и скрылась от меня в вагоне.

Отчего ее боль эхом разлилась в моей душе?

Отчего?

* * *

(Мария)

Рене уже постелился для себя, залез на верхнюю полку и принял вид "давно уснувшего".

В коем-то веке подумал о ближнем: снял с третьей полки и для меня матрас.

Неспешно развернула калачик. От чего их делают такими длинными? Больше, чем сама полка, сантиметров на двадцать-тридцать.

Как-то неаккуратно… Или бывают подлиннее полки?

Что же, больше заверну для головы, чем вот так бессмысленно будет висеть у ногах.

Ох, Мария, Мария, и чем только забита твоя голова? Каким дерьмом?

Поспешно разорвала пакет.

Надела наволочку, заправила простынь, растянула одеяло и живо нырнула в постель. Скрыться, спрятаться, растаять.

Мысли, мысли, мысли! ДА КАК ВЫ ОСТОЧЕРТЕЛИ!!!

Я больше не могу…

Схожу с ума…

Рене так и не догадался их спрятать под сидение. Что же. Пусть на том и остается. Запихнуть под столик, да не мучится!

Резкий рывок — нырнула в боковой карман сумки…

Плеер. С недавних пор лишь в музыке я нахожу покой. Тишина для меня давно стала катализатором мыслей, боли, отчаяния… А безумно орущая музыка заставляет заглушить все эти крики боли, визг души… Сбить с толку мысли…

Музыка…

Моя любимая музыка…

Депрессивная, отчаянные крики певца, взрывные переходы от нежной феерии до безумного скрежета метала: все то, что бурлит внутри меня. Бурлит… Взрывается… в унисон… горит во мне.

О чем молчу… О чем ору, не открывая рот…

Все это за меня говорит моя музыка, все то, на что не решилась я сама.

Моя музыка…

Сон… Подобно волнам в бурю. Он захватывал меня в свои объятия, утаскивал в забытье и неведение, а затем вдруг отпускал, давая возможность вновь ухватить новую порцию мыслей, новую порцию боли.

Я так и не выпила валиума. Хотя, даже этот "доктор" давно уже не справлялся с моими проблемами. Когда-то я противилась выпить даже одну таблетку, боясь потерять "трезвость" суждений. А нынче глотаю по три-пять штук, а результата — и на грамма не ощутить.

Глупости…

Сумасшествие…

Одиночество. Да ешкин кот! Я уже молю о покое, об том гнилом одиночестве, которого так раньше сама боялась! Я хочу остаться в четырех стенах, наедине со своим гадким, глупым, сумасшедшим "я". Хочу зарыться в свою скорлупу и никогда не высовывать из нее нос наружу. Не нужны ни ваши советы, ни пожелания, ни наставления. Хватит меня упрекать и говорить, что и как нужно делать. Хватит искать за меня пути моей жизни. ХВАТИТ ЛЕПИТЬ ИЗ МЕНЯ ТОГО, о ком давно мечтаете в своих странных фантазиях "реального" мира. Я — НЕ ТАКАЯ! Я — ДРУГАЯ! Слабая, пустоголовая, недалекая, слабонервная, психически неуравновешенная дура. Я! Я! Все ЭТО — Я!

Оставьте меня в покое…

Меня, убийцу…

… нерожденного.

 

Глава Третья

* * *

(Луи)

Я лежал в своей постели, перечитывал любимую книжку в девятый, или десятый раз, а мысли упорно срывались с рельсов сюжета, улетая куда-то вдаль… Через несколько купе… К тихому плачу той девушки… Нервные вздохи, бешеный ритм сломленного сердца, надрывные всхлипы и тихий, отчаянный стон.

Даже мне, черствому от природы человеку, некогда человеку, а нынче простому, гадкому упырю, было сложно не обращать на все это внимание. Сложно игнорировать.

Или дело даже не в ее печали, боли? Дело не в человеческом сочувствии?

В этой девушке было что-то привлекательное для меня? Ее несчастные глаза? Разбитое сердце? Боль?

Таких сломанных людей слишком много в этом мире, чтобы восторгаться или поражаться всему этому. Чтобы вестись на подобные вещи. Любовь? Влюбленность? Симпатия? Умоляю, не шутите так глупо.

Девочка, одна из сотни, тысячи, миллиона… Одна? Такая же, как сотни, тысячи, миллионы.

И не более того.

Тогда в чём дело? В чём?

Мне нужно ее снова увидеть, снова заглянуть ей в глаза — и наконец-то найти ответ. Ответ, а затем окончательно выбросить эту нелепую "ошибку" из своей, и так, затурканной гадостями, головы.

Решительно отложил книгу в сторону.

Спешно надел туфли и побрел к проводнице.

* * *

(Мария)

Я зарылась с головой под подушку, пряча лицо от вечно снующих туда-сюда пассажиров и проводников.

Скрылась, пряча свои слезы, свою боль.

— Можно я здесь немного посижу, — неожиданно раздался бархатный голос.

Я нервно дернулась, испуганно стянула с себя подушку и уставилась на "гостя".

Рядом, на пустеющей полке "соседей" расселся мой "джентльмен".

— Да, конечно, — несмело ответила я, в сотый раз оглянувшись по сторонам, и наконец-то убедившись, что вопрос все же был задан мне.

Рене тихо посапывал, как и все "видимые" мне пассажиры.

— Спасибо, — едва слышно ответил молодой человек. Поставив на столик стакан с чаем, стал беззвучно расколачивать ложкой сахар. — Чего не спиться?

Насколько это было возможно, я незаметно стерла остатки своих слез, пристыжено улыбнулась и расселась на постели.

— В поезде сложно уснуть. Раздражают посторонние.

— Согласен, — мило ухмыльнулся. Наконец-то перестал мучить ложку: вытянул из стакана, несмело стряхнул капли на пол и положил на столик.

Так и не сделав ни одного глотка, отставил чай в сторону.

… откинулся на спинку сидения.

И зачем было так старательно изводить бедный напиток?

"Ждет, пока остынет", — кто-то умный в моей голове спешно ответил…

Эх, как я уже привыкла ко всем этим внутри сознания "переговорам"… Сумасшедшая…

— Далеко едете? — неожиданно нарушил тишину "Красавчик".

— До Бирмина. Домой возвращаемся, — тяжелый вздох.

— Что-то не слишком радостно звучит. Обычно домой с поездки рвутся, как на праздник.

— Если дом — это то, куда стоит возвращаться. Как по мне, уж лучше я бы где-нибудь по дороге затерялась, чем успешно добралась…

* * *

(Луи)

Я невольно вздрогнул от серьезного тона такого суждения.

— Простите за мой бред, — торопливо добавила девушка и пристыжено улыбнулась. — Просто, у меня не самый хороший период в жизни.

— Ясно, — едва слышно ответил я.

И снова покраснела, отвела взгляд в сторону.

— Попейте чаек. Станет легче.

Удивленно вздрогнули бровки. Взгляд выстрелил мне навстречу.

— Пейте. Это Вам. Я — не чаеман.

… То, что я пью, вряд ли вам приглянется…

— Спасибо…

Но руки не дрогнули…

Так и не притронулась к стакану.

Смущалась, краснела, белела.

— А я могу узнать, как Вас зовут?

— Мария… А Вас?

— Луи-Батист… Луи-Батист Матуа. Приятно познакомиться.

— Мария Бронс. Взаимно…

Молчание… Неловкое молчание затянулось… Тишина… Тихий рокот биения ее взволнованного сердечка, жадное сопение ее спутника, мои…. её… тяжелые вздохи.

— Я, наверно, пойду.

Сколько можно смущать бедную девушку?

Эй, Луи, с каких пор мы стали такими добрыми?

Может, хватит уже?

Естественно.

Не дожидаясь ответа, я поднялся с сидения и спешно поплелся к своему месту.

Нет, нет, Матуа. Нужно что-то отрезвляющее, а иначе еще чуть-чуть в таком духе — и можно уже устраиваться нянькой в детский сад!

Вышел в тамбур.

Идеальнее совпадение.

Симпатичная девушка одиноко стояла у окна, нервно курила тоненькую, "дамкую" сигарету со вкусом "черри".

Глупые людишки, словно забив вонь истинного табака, горечи правды, вы сможете спрятаться от своего убийцы? Медленного, напористого, безжалостного… Намного коварнее меня.

Милая улыбка.

— Привет.

Вздрогнула.

— Привет.

— Скучаем? — едва слышно прошептал. Подошел ближе.

Глаза в глаза. Замерла.

Попалась в сети.

Нежно обвил руками вокруг талии, прижал к себе.

Девушка не шевелилась. А как иначе? Плененная чарами вампира, она даже не пискнет, лишний раз не вздохнет.

Сигарета устало догорала в ее нервно сжатых пальчиках…

Кровь неприлично вырывалась из испуганно пульсирующей вены, скатывалась мне на язык.

Сладкая, страстная, бесстыжая кровь…

Жадные, звериные поцелуи. Массируя языком место укуса, я все сильнее и сильнее стимулировал поток ржавой жидкости ко мне в рот.

Чувство насыщения, чувство власти, превосходства…

Еще мгновения — и лизнув на прощание место укуса, резко оторвался от жертвы.

Прощальный взгляд, насмешливая, едкая ухмылка. Пока, красавица.

Я нырнул в вагон…мысленно представляя реакцию девушки.

Еще минута — и гипнотический наркоз спадет.

Нервно дернется, оглянется по сторонам, но ничего, никого не будет вокруг. Привиделся глюк?

Болит шея. Испуганно коснется кончиками пальцев… в поисках огромной дыры, разорванной раны — но лишь два маленьких, невзрачных прыщика, как от комариного укуса, будут свидетельствовать о произошедшем…

Дрожащая рука несмело поднесет к губам уже потухшую сигарету. Короткий вдох — тяжелый выдох. Нервно сплюнет в окно, выбросит бычок и торопливо отправиться на свое место, размышлять, что за странное чувство опустошенности сковало душу…

 

Глава Четвертая

(Мария)

Я все еще сидела и всматривалась в стакан.

Чего этот молодой человек так обо мне печется? Почему переживает?

Что он задумал?

Зачем я ему нужна?

Любовь? Влюбленность? Симпатия?

Умоляю, не несите чушь! Я верю в эти чувства, но лишь набитые со временем.

С первого взгляда? Боже, какие глупости! И кто это придумал? Казанова для одураченья недалеких девушек?

Бред.

Обидный, больной бред…

Слегка переборщил с сахаром…

Кипяток взбудоражил все внутри меня, заставил ожить и немного поежиться от окружающего холода.

Отставила стакан в сторону.

На ощупь отыскала на полу кроссовки, наспех обулась и побрела по коридору в туалет.

И почему меня так и норовит запереться в маленькой комнатке, в четырех стенах. Почему я так ненавижу окружающих?

Сумасшедшая…

Больше всех я ненавижу себя…

Робкий взгляд в зеркало.

Уродина. Как я тебя ненавижу. НЕНАВИЖУ! Убийца… Что смотришь? Что молчишь?

Что слезы пускаешь?

Не переубедишь…

Не заставишь тебя ПРОСТИТЬ…

Робкий шаг на выход.

Я вышла в тамбур.

Открытое окно.

Вылезла наружу…

Ветер шаловливо взъерошил волосы, подхватил вверх, растерзав локоны.

Глубокий вдох. Закрыть глаза и впиваться грубой нежностью…

Потоки воздуха жестко били мне пощечины, плевали упреки в душу.

Грубый, душераздирающий гудок электровоза.

Плавный, нежный поворот.

Луна по-дружески открыла моему взору сокровенную тайну. Огромный, отрубной хвост умело волочила за собой зеленая змея. Железная ящерица… Огоньки выплясывали на ее тонком стане, на ее нелепом теле. Тонкая, тусклая, рыже-огненная боковая полоса, горизонтальной осью, квадратными пятнами по всему телу, вдоль… от головы до кончика хвоста…

Тихий рокот сердца…

Чух-чух… Чух-чух… Чух-чух… Чух-чух…

Стук, стук… Стук, стук… Стук, стук…

Что-то сломалось во мне, лопнуло…

Я и не сразу поняла, осознала свои действия…

Шаг назад, глупые попытки — и дверь открылась…

Робкое движение вперед. В миг ветер жадно обнял меня за талию и потянул к себе, на волю…

Держалась, я все еще держалась рукой за железную, продолговатую ручку… и мерила внутри себя все "за" и "против".

Как сладко было бы сейчас вот так отдаться во власть случая… Нет, во всласть своего поступка… Решительного поступка…

Взять и покончить со всем… За раз.

Отомстить себе, заставить заплатить по счетам.

Жизнь за жизнь…

Я помню слова, мол, "то" был еще не человек…

Но не для меня…

Крошечный шаг вперед. Носочки в четкую, ровную линию, у самого края.

Ах!!!

Ветер щекочет нервы…

Риск…

Смерть… Ты улыбнулась мне…

А я тебе…

Милая, ты знаешь путь к Покою… к Тишине, к Беспечности?

Знаешь?

Знаю, что знаешь…

Заберешь меня к себе?

А вот и многообещающий рокот…

Стремительно ворвались на огромный железнодорожный мост.

Уйма столбов, преград, железных прутьев.

Мелькание за мельканием. Просвет за просветом.

Серебристая река внизу искрилась сотней алмазов, прощальными высверками Луны на возбужденном, взбудораженном тле…

Прошу… Пусть, все будет быстро… Пусть я умру, разобьюсь, размозжусь, а не просто покалечусь…

Молю…

Крошечный шаг вперед…

Резкий рывок за локоть. Втащил назад в тамбур.

Не сразу поняла, что произошло.

Испуганно дернулась. Глупая, пустая попытка обернуться.

До боли сжал в объятиях…

— ТЫ ЧТО ТВОРИШЬ? — грубое, дикое, животное рычание мне на ухо.

Поежилась.

Казалось, сейчас сам демон отозвался…

Я в лапах чудовища…

Дернулась… Дернулась в предсмертной агонии, как испуганная лань в лапах, под напором, давлением рыси.

— Сумасшедшая…

— Мне больно…

— А там бы было ласковее? Безумная…

Я узнала, узнала его голос… Луи…

Еще сильнее сжал, прижал меня всей спиной к своей груди.

В лапах чудовища…

Так от чего так невыносимо приятно?

Вдруг жаркое, пылкое, возбужденное дыхание коснулось моей шеи…

Замерла… Замерла, боясь дрогнуть… боясь спугнуть…

Резкий разворот — и вновь прижал к себе, вновь сжал до грубой, сладкой, страстной боли.

Робкие, метающиеся взгляды…

Тяжело сглотнул. Несмело облизал губы.

— Зачем ты так? — едва слышно прошептал. Жар дыхания обдал мои уста. Вновь поежилась.

Сердце разрывалось в груди, сходило с ума, разлеталось на куски, и вновь срасталось воедино, убиваясь психом о мягкие стены маленькой палаты в сумасшедшем доме, разбиваясь птицей о жесткие, порабощающие прутья ребер…

— Мне больно…

— И мне…

Несмелый поцелуй коснулся моих губ.

— Отпусти…

— Зачем?

Зачем? Зачем…

Сама не знаю…

Устало опустила голову ему на плечо.

Сойти с ума…

… сошла…

И что дальше?

— Кто ты? Мой ангел-спаситель…. или демон-каратель? Кто?

Резкий рывок…

Что-то произошло… ЧТО?

БОЛЬ… ДИКАЯ, АДСКАЯ БОЛЬ…

 

Глава Пятая

(Луи)

Я не сразу понял, что произошло. Успел среагировать, лишь перед самым падением.

Глупая попытка защитить девушку от удара.

Дикая, гадкая боль от приземления… Невольно проехались по склону насыпи.

Я пытался удержать с собой Марию. Пытался принимать все удары на себя, защитить…

Едва застыли на месте…

Инстинктивно обернулся по сторонам, в поисках повторной угрозы, в поисках ответов… и замер в ужасе…

Поезд, наш поезд, сошел с рельсов… Вагоны раскурочены. Несколько перевернулось на бок, еще пару — нелепо склонились к земли… Электровоз… Электровоз все еще пытался тащить за собой свой хвост по поврежденному полотну…

Пассажиров, как и нас с Марией, выбросило наружу… взрывной волной? Взрывной? Был взрыв?

Резким, ярким, напористым, безумным наваждением ворвался в меня этот яд. Запах крови.

Сладкий, шальной, всепоглощающий запах крови…

Мария обмякла, обвисла в моих объятиях, без боя отдаваясь на волю моего демона.

Нет! НЕТ! Я сильнее. Сильнее всего этого! Сильнее…

Соберись, Луи-Батист! Соберись! Ты же не тряпка!

Вспомни сороковые. Вспомни тот ад. Просто не дыши… НЕ ДЫШИ!

Замер. Сложно привыкнуть, перестроиться…. Но ведь реально. РЕАЛЬНО!

Жадно обнял свою Марию, прижал к груди.

Слышишь, я выдержу. Я ХОЧУ быть твоим ангелом, хочу…

Теплая кровь коснулась моих пальцев…

Рана… Разбила себе голову… Моя девочка…

Держись…

Испуганно стащил с себя пальто, подложил ей под голову.

Милая, держись, молю…

Неглубокая рана. Кровь уже почти остановилась…

Зажал тканью, передавливая разорванные сосуды.

Я всматривался в ее бледное личико, в устало закрытые глазки, в едва заметное, медленное поверхностное дыхание, лишь иногда нарушающееся глубокими вдохами… Током пронзила ужасная мысль…

Ведь если бы я тогда не успел, если сейчас мне не повезло, я бы больше никогда ее не увидел… Никогда не обнял… живую…

Нет! НЕТ! Жадно прижался ухом к ее груди.

Сердечко, бейся, не сдавайся. Ты сорвалось, тебе больно, тебе плохо, ты устало… НО НЕ СДАВАЙСЯ! Молю…

Резко оторвался… По старой привычке приоткрыл веки… Зрачки расширены, но никак не реагируют…

Перевернул на бок во избежание удушения при рвоте.

Робко похлопал ладошкой по щеке. Ну же, давай, девочка. Приходи в себя…

Милая моя, сражайся!

Я БУДУ твоим ангелом, лишь молю, ЖИВИ… РАДИ МЕНЯ живи…

Не реагировала…

Жадно обнял, отчаянно уткнувшись лицом ей в живот.

Победный писк — и стих скрежет метала. Поезд наконец-то остановился.

Люди стали постепенно приходить в себя.

Тихие, жалкие стоны вокруг… Изнемогающая мольба помочь, спасти, облегчить муки…

Первая реакция — броситься на помощь. Глупая реакция еще со времен войны…

Но, если я сейчас ЕЁ брошу…

Дернулась, дернулась подо мной. Дикий, душераздирающий кашель вырвался наружу.

Каждое слово ценой вдоха яда…

Запаха крови…

Заглянул в лицо, прикипел взглядом к сонливым, еще в полном дурмане глазам.

Секунда за и против.

— Ты как?

— Что произошло? — едва слышно прошептала Мария и нервно дернулась.

— Лежи! — раздраженно, испуганно гаркнул и прижал к земле.

— Что…?

— Крушение поезда.

Лихорадочно задергалась, пытаясь оглянуться по сторонам, убедиться, что я… вру?

— Тебе нужно лежать, ты сильно ушиблась головой.

Грубо, повелительно сжал в объятиях, лишая права на движения, заставив вновь уложить голову на сымпровизированную подушку из пальто.

— МАРИЯ! Да лежи ты и не дергайся!

Вдруг кто-то рядом дико завизжал. Заорал. Заныл…

Видимо, пришел в себя и попытался двигаться.

— Что? Что? Боже… — испуганно выпучила свои глазки, всматриваясь в темень. Я обернулся… В нескольких метрах от нас лежал мужчина, мертвый… из груди торчал огромный кусок железа… осколок…

Невольно поежился…

И снова дикий ор где-то сзади от нас…

— Помоги… ему. Помоги…

— Хорошо… — тяжелый вдох, — только обещай, что не будешь шевелиться? — и снова вдох, вдох ужасных, безумных ароматов, — обещай, что здесь меня дождешься?

— Хорошо…

Нехотя выпустил из объятий… Болезненно расставание…

Луи-Батист, соберись!

Худощавый мужчина, лет под сорок, скрючился от боли, нервно зажав свою раненную ногу… отрытый перелом. Острый шпиль бело-розовой кости…

Из вены вальсировала кровь… Ах, ты девка гадкая, и чего ты так всегда норовишь покинуть человеческое тело?

Рванул штанину, оголяя рану. Тонкие полосы из джинса — и попытка на плотный, цепкий жгут.

И снова дикий крик вместо облегчения. Вот только это уже не здесь. Кто-то новый, кто-то другой…

* * *

(Мария)

Казалось, я попала в ад. Шипение, злобное чертыханье, смешанные с отчаянным, душераздирающим криком, визгом…

Казалось, все поле было усеяно остатками человеческой жизни… Поле трупов и падших, но еще живых….

… и между этими кроваво-грязными колосьями бродила молодая девушка… Барышня… Длинные до пояса волосы, развевающиеся на ветру. Печаль и боль в искристых глазах, черных угольках… Ироническая, ехидная улыбка, обезобразившая такое милое, детское личико, скривившая тоненькие бледные губки, вытянув в жесткую ровную линию, четкую линию отсутствия пульса… Ни короткого вздрагивания. Ни поверхностного нервного вдоха.

Ледяная Королева…

Госпожа Смерть…

Она бродила по полю, склонялась над каждым падшим воином, с интересом, с дикой жаждой вглядывалась в глаза, выжидала тот миг, миг, когда Герой сдастся… сдастся, отдастся ее желаниям, ее игре, ее воле…

Мороз ужаса и страха вцеплялся когтями в душу, вгрызался зубами в кожу, порабощал тело…

Замерла, едва дыша…

Я боялась верить в реальность того, что произошло, что вижу…

Боялась…

Вдруг тихий, жалобный, девичий плач донесся до моего слуха.

— Молю, молю, помогите…

Испуганно сжалась.

Хотелось закрыть руками уши, хотелось дико завизжать, чтобы перекричать чужую боль…

Хотелось умереть, чтобы не осознавать все то, что переживают другие…

За что это им? Я… Я ЗАСЛУЖИЛА ЭТО. А они? Поезд грешников?

Неужели все эти люди совершили намного больше злого и гадкого, чем те, которые сидят при власти? Те, которым улыбается удача, поощряя их черные дела?

— Помогите, кто-нибудь… Добейте меня, молю…

Передернуло. Жалобно завизжала, зарыдала.

ЗАМОЛЧИТЕ!!!

— Молю, — и вдруг дикий, гадкий кашель разорвал очередной горький плач девушки.

Я больше не могла… Не могла вот так лежать.

Собрав остаток сил, скомкав страх, брезгливость, ужас, натянув до упора, подобно струнами на грифе, расшатанные нервы, перевернулась на бок.

Тошнота, безумная боль в голове, идиотские карусели реальности… Перебарывая все преграды внутри себя, я на четвереньках ползла на отчаянный звук, на тихий, безнадежный плач надрывного кашля.

Молодая девушка лежала у самого подножья насыпи, небрежно раскинув в стороны руки…

Видимых повреждений не было.

Новый приступ кашля… Вместе со слюной вылетали огромные плевки, харки крови… Задыхалась… Каждый частый вдох был — невыносимые мучения. Захлебывалась кровью.

Пробитые легкие?

На бледном личике нервно проступал пот. Морозило…

— Держись, — едва слышно прошептала я, в голове уже машинально прокручивая все раньше увиденное, услышанное по телевизору, вычитанное в книгах…

Я знала, понимала, что без моей помощи ей точно не жить… Не жить…

Поежилась…

Кашель стих. Замерла.

Я машинально ухватилась за руку, пытаясь нащупать пульс. Сложно успевать считать: ее сердце взбесилось.

Не шевелилась.

— Эй, очнись, очнись! Молю! ЕСТЬ ДОКТОР? — я несмело стукнула по щеке. Не реагировала. — Слышишь, слышишь! ОЧНИСЬ! — Резкий отрезвляющий удар.

Глубокий звонкий вдох и снова кашель…

— ДЕРЖИСЬ, МОЛЮ!!! Слышишь? ЕСТЬ КТО ИЗ МЕДИКОВ?

Я знала, единственное, что я могу для нее сделать: следить, чтобы не захлебнулась, не двигалась в таком тяжелом состоянии, не вздрагивала и поднималась над землей, не скручивалась от боли.

Прижала за плечи к земле, повернула на бок голову, давая возможность спокойно выплевывать кровь, а не давиться, захлебываться ею во второй-третий раз.

Держись…

Но как долго она так протянет? КАК?

— ЕСТЬ ДОКТОР? — очередной, полный надежды крик…

— ДА! Я, отойди, — грубо оттолкнул меня от девушки какой-то мужчина, и тут же принялся рассматривать больную.

— Вы ей поможете?

— Да, — едва слышно прошептал…

Дикий, сумасшедший, истерический смех. Сквозь слезы, сквозь больной хохот, я радовалась этой маленькой победе. Ее победе.

Подхваченная волной эйфории, всемирного счастья, впиваясь утопической радостью, я все так же на четвереньках, сквозь физическую боль и временные помутнения, поползла дальше.

Я должна помочь… Хоть как-то, хоть кому-то…

Мания, наваждение, безумие…

 

Глава Шестая

* * *

(Луи)

Я и сам не понял, как добрался до вагонов, как забрался внутрь.

От ужаса… замер на мгновение.

ТАКОГО просто не может быть!

Два кресла…Из всей начинки вагона — только два одиноких кресла, а остальное… вместе с пассажирами, вместе с их вещами — к чертям вылетели через разбитые окна…

Кровавые потеки, невнятные мазки больного художника на стене… Кто-то видимо, пытался сорвать стопкран…

Кто-то…

Нечего время терять… Взять себя в руки, перебороть шок…

МАТУА! ОЧИСЬ!

* * *

(Мария)

Я пыталась не думать о том, что вижу… Пыталась не задумываться над тем, почему эта непонятная вещь чем-то напоминала человеческую кисть, а эта — … пальцы…

Смотреть вдаль… Не смотреть под ноги и руки…

Оторванные рессоры. Затерявшаяся колесная пара…

Боже, Боже, что же могло такое случиться, чтобы все это стало возможным?

Неужели, неужели это была простая оплошность? А может, лучше чтобы была именно она, а не…

Ведь люди на такое не способны… Правда? Иначе зачем своими руками сотворять на земле настоящий ад? ЗАЧЕМ?!!

— Помогите, — хриплый, уже не верящий в свою надобность, рык раздался где-то позади.

Нервно вздрогнула. Рьяные усердия успокоить себя, собраться с духом. Резкий разворот — и поползла по памяти на звук…

Едва слышное дыхание, едва различимый рокот хрипения…

— Что с Вами? — пробормотала, прошептала я, обращаясь сама к себе…

Делаю вид умного, опытного доктора, осматриваю больного…

* * *

(Луи)

Я узнал наш вагон.

Люди пытались выбраться наружу. Через оконные проемы переваленные матрасы.

Нелепо торчащие из деревянных рам окровавленные осколки.

Люди…

… Жертвы? ИЗВЕРГИ!

…Жадно, наперегонки, выбрасывались из железных могил.

И никто уже не различал, кто с ним рядом: женщина, дети, старики…

Испуганный вой матерей… Писк малышей…

Мужики, МУЖИКИ — ТРУСЫ! Гадкие, глупые трусы!

Схватив за шкирку одного из таких "представителей" современного общества, отшвырнул назад.

Жалобно запищал, завизжал, как недобитая скотина.

— Ты, СУКА, что творишь?!! — дико зарычал щенок мне в спину. Попытка ударить?

Инстинктивно обернулся и тут же перехватил удар. Резкий рывок — на грани вывиха…

— ИСЧЕЗ, ПОКА ЖИВ! — демон взбесился внутри, словно помаячили перед ним красным знаменем. Всепоглощающий аромат крови вновь ворвался в меня, лишая права на трезвый рассудок.

Инстинктивно зарычал в лицо глупца…

Жалобно скуля от боли в теле, от боли в суставах, от ужаса в сознании, испуганно дернулся, вырвался из уже расслабленной моей руки, попятился назад и, едва дыша, зажался в угол.

Прикрыть глаза и досчитать до двадцати. ЧЕРТ! У МЕНЯ НА ЭТО НЕТ ВРЕМЕНИ!

Запретный вдох.

— СУКИ, БЫСТРО СТАЛИ ЛЮДЬМИ, ИНАЧЕ РАЗОРВУ В КЛЮЧЬЯ!

Не медля и сам, тут же подхватил в обе руки каких-то карапузов и подскочил к окну.

— ЭЙ, ТЫ, ЗДОРОВЯК! Принимай!

Секунды мечущихся взглядов. О да, свобода так близка: лучше сбежать, поджав хвост, чем задержаться хоть на короткое, лишнее, мгновение в котле чертей.

Сражение трусости с совестью…

Короткие шаги навстречу — протянул ко мне свои лапища…

* * *

(Мария)

Так вот чью кисть я тогда видела…

Испуганно поежилась… Отвращение сдавило горло, взывая к тошноте и безумию.

ЗАТКНИСЬ! Заткнись, ТРУСОСТЬ! Не смей!

Почему он уже молчит?

Едва ощутимое дыхание.

Здоровая рука перестала сдавливать поврежденное запястье…

Кровь, кровь, она безудержно рвалась на волю…

Аккуратно закатила рукав мужчины повыше.

Согнула его руку в локте и зажала ее между своих ног, сдавив бедрами, зафиксировав в недвижимом положении.

Боже, БОЖЕ!!! Помоги мне!!!

Торопливо стащила с себя куртку и свитер.

Сорвала рубашку.

В голове все гудит, срывается… Иногда какофония сменяется глупыми приступами тишины…

Надрывистые попытки разорвать рубашку на длинные, упругие полосы…

Идиотский жгут…

Сквозь дикий рев, сквозь безумное чертыханье, я сильнее сдавливала сымпровизированные веревки.

На узел, НА УЗЕЛ ЗАВЯЗАТЬ! — мысленно приказывала себе, корчась, сражаясь, выдавливая из себя последние силы для успеха очередной попытки.

Еще, еще… Руки скользят по мокром, вязком, буром хлопке…

А теперь что? Ждать? Ждать, пока прекратиться кровотечение?

Стихает? Или мне только кажется?

Умоляю…

Дрогнул. Дрогнул.

— ЛЕЖИТЕ, ЛЕЖИТЕ! — жадно прижала руками за плечи, вдавила в землю. — Не двигайтесь…

* * *

(Луи)

— Помогите! Помогите, здесь тяжело раненный! Вероятно, сломанный позвоночник.

Я спешно подскочил к девушке, отодвинул в сторону.

Видимых повреждений нет… Но то, как обмякли его конечности, несмотря на полное сознание рассудка…

Короткий шаг в сторону.

Выдрав с живьем двери туалета, в миг бросился к больному…

Вдох…

— Аккуратно, удерживая в вертикальном положении, необходимо переложить на поверхность… Только так сможем вынести наружу без вреда…

 

Глава Седьмая

* * *

(Мария)

— Вы — врач? — кто-то испуганно завизжал у меня над ухом.

— Нет, — инстинктивно ответила я правду, машинально, едва осознавая.

Но, видимо, ответ был не важен.

Схватив меня за руку, какая-то молодая девушка потащила за собой.

— Эй, я там еще…

— С ним уже все в порядке.

— ОТПУСТИ!

Не слушала… Тащила меня, словно я — ее рабыня.

— Вот, умоляю, помоги ей, — упала на колени рядом с окровавленным, измученным, едва дышащим телом пожилой женщины, — бабуля, ты как? Бабуля!

Я присела рядом.

Испуганный метающийся взгляд с раненной на девушку…

— Но я — не врач.

— Я видела, ты ему помогла. Ты можешь. ПРОШУ, — жадно схватила меня за руки. — УМОЛЯЮ… У меня, кроме нее, больше никого нет! ПРОШУ!

Горькие слезы в унисон текли по ее, по моим щекам…

Но я не доктор, я — лишь киноман, с глупой мечтой спасти мир.

— Прошу…

Придвинулась ближе к старушке…

В глазах мерцали огоньки страха и безумия…

Разорванная куртка. Серый свитер в черно-бурый горошек.

Потеки крови на шее…

Разбитая голова.

— Вы слышите меня?

Молчит…

Господи, подскажи мне, что делать…

Испуганно коснулась бледной, холодной руки… Сдавила пальцами ее сухую, целлофановую, сухую кожу… Упругие жилы… Испуганные, измученные, раздутые, выпуклые вены.

Нащупать пульс…

Пульс… Едва слышны удары, едва слышны спазмы, вздрагивание…

И ЧТО ТЕПЕРЬ?

Глупые, подобно адским насмешкам, врывались в моей голове фразы героев из сериалов…

Дефибриллятор, зажим, вакуумные носилки, пращи, антисептики…

Боже, почему я такая ПРОПАЩАЯ?!! ПОЧЕМУ?

СТОП? НЕТ! ЧТО ЭТО?

Я невольно отпрянула в сторону. Поежилась. Тошнота сдавила горло…

Из правого уха вдруг выползла багровая, адская змея крови…

Онемела от страха. Глаза округлились. Руки опустились, намертво прикипев к земле.

Заберите меня отсюда. Я УЖАСНО БОЮСЬ!

— НЕ СИДИ ЖЕ ТЫ ПРОСТО ТАК! ДЕЛАЙ ЖЕ ЧТО-НИБУДЬ! — нервно завопила девушка и, злобно ухватившись за плечи, отрезвляюще стряхнула меня, прогоняя пелену шока.

НО ЧТО? ЧТО?

Она умирала… И я ничего не могу сделать…

Не знаю, что делать…

— Прости, — едва слышно прошептала я сквозь пекущие слезы…

— Что ПРОСТИ? — гневно зарычала, оттолкнула меня от себя, от нее… Жадно припала лицом к груди. — Слышишь, слышишь меня?!! Слышишь? — грубо схватив за плечи, требовательно затрясла…

— НЕ ДЕЛАЙ ТАК! — ошарашенная, бросилась к безумной.

— НЕ ЛЕЗЬ КО МНЕ, ДУРА! — со всех сил пнула меня в сторону и вновь припала к женщине.

— Ты делаешь только ХУЖЕ!

Но едва слова вырвались из меня…

Как старушка внезапно дернулась, дернулась, придя в себя… Жадно выпучив глаза к небу, невольно выгнулась в дугу, словно из ее груди вырывали душу… Громкий, звонкий, глубокий вдох, свист, прощальный гудок… и в миг замерла…

Жуткая тишина в моем сознании…

Застыла…

Понимание случившегося ледяной коркой сковало все внутри, в мгновение проделывая болезненный ход с головы до пят…

Казалось, будто рядом с нами склонилась та самая, бледнолицая, черноволосая "барышня" с нитевидной ухмылкой… Она рядом, она следила за нашей реакцией и впивалась радостью, счастьем, победой…

Казалось, резкое движение — и я задену ее своим телом… Дотронусь…

Или она сама меня схватит в свои объятия и утащит за собой…

Невольно дрогнула… Резко отшатнулась, дернулась, сорвалась на ноги и рванула прочь…

Я бежала от ужаса, что рычал своим тихим рокотом за плечами, обещал догнать и уже никогда не отпустить…

Оцепенение спало…

Дикий визг, визг отчаяния и поражения вырвался из моей груди…

ГОСПОДИ! ГОСПОДИ!!!

Я визжала, я рыдала, я орала, но легче НЕ СТАВАЛО.

ОТЧЕГО?

ПОЧЕМУ?

В глазах все мутнело, срывалось на карусель, то вдруг замирало, боясь дрогнуть…

СУМАСШЕСТВИЕ.

В глазах рябили черные маковки, но разум все еще был со мной…

Почему не потерять сознание? Не забыться? Зачем сражаться с ужасом? Зачем?

И снова дикий визг…

Я натыкалась на покалеченные тела, всюду кровь…

Кровь…

ВСЕ ОКРОВАВЛЕНО…

ОПОРОШЕНО СМЕРТЬЮ…

— МАРИЯ! — послышалось где-то у меня над ухом. Жадно сжал в объятиях. — МАРИЯ! ПРИДИ В СЕБЯ!!! МАРИЯ!!!

Но не могла, не могла остановиться…

Я рыдала, ревела, визжала от всей той боли, что дико рвала мне душу, что вынимала ее из меня, вытаскивала железными щупальцами через горло вместе с воздухом, вместе со звуком…

Луи…

Но вместо слов вновь новый приступ крика…

Прижался своими губами к моим… Нежные, ласковые касания…. Властное, напористое удовольствие… Он пленил меня, схватил, овладел моим сознанием, поработил, одурманил…

Тихо заикалась от спазмов…

Но еще минута напористой беспечности…

Нашел лекарство….

… закрыл собой разодранную рану…. поймал в клетку хаос, замкнул безумие…

Спрятал в своих объятиях, спрятал от той "барышни", что гналась за мной, что хотела заполучить меня, заполучить любого здесь…

Заполнил мой разум собой…

И отчего в его объятиях глупое чувство покоя? Отчего рядом с ним я для нее недосягаемая?

Жадно уцепилась руками за своего спасителя…

Ответила, я ответила страстным поцелуем… Безумным, жадным, властным…

Безрассудным…

Испуганным, молящим…

Забери меня, забери… и спрячь… ото всех…

Молю, спрячь…

— СУКА, УБЕРИ ОТ НЕЕ СВОИ РУКИ!

Кто-то отдернул Луи.

Рене.

Поежилась, невольно попятилась.

— Рене.

— ЗАТКНИСЬ, ШЛЮХА!

— Подбирай выражения, ублюдок! — резкий шаг вперед и схватил за грудки.

— Луи, не надо.

— АХ, ОН УЖЕ ДЛЯ НАС ЛУИ?!!

— Рене, успокойся!

— ОТПУСТИ МЕНЯ, урод! — нервно дернулся, пнул, но даже в силу своей комплекции, веса и от природы силы в мышцах, так ничего и не смог сделать моему заступнику.

— Букашка, не виляй своими усиками — оторву!

— Отпусти, ублюдок.

— Луи, прошу, отпусти его.

Злобно стиснул зубы. Секунда за и против.

Нервно сплюнул в бок.

— Я с тобой еще разберусь, — и тут же Луи оттолкнул от себя свою жертву, освобождая от хватки.

— Посмотрим, — гневно прорычал Рене, скривившись в ядовитом оскале.

Поежилась…

Вздрогнула…

Луи-Батист рассмеялся.

— Не рычи, ЩЕНОК, ведь не ведаешь, кому бросаешь вызов.

— Ты что сказал? — нервно зашипел Рене и в миг кинулся на Красавчика.

Я только и успела, что вклиниться между ними. Глупые попытки оттянуть, отстранить свого ревнивца.

— Отвали, МАРИЯ!

— Аккуратно с девушкой, недоросль!

— Тебе не жить!

Едкий смешок.

— С нетерпением жду этой надрывной попытки. Я даже буду поддаваться, чтобы подольше продлить это веселье.

— НУ, СУКА! — дернулся, едва не влепив кулаком мне в лицо.

— УСПОКОЙТЕСЬ! — сколько было сил завизжала на всю глотку.

Замерли.

Тяжелый вдох и… поехали!

Выбор. ВЫБОР.

В центре… В средоточии двух зол и грез…

С одной стороны — прошлое, пройденное, знакомое… Мучительное, болезненное, глухое…С другой стороны — новое, призрачное, ласковое, неизведанное… С большими "детскими глазами", "розовыми" очками и идиотскими мечтами о сказке…

Думать… Думать, медлить, сомневаться…? ХВАТИТ!

— Рене, я УХОЖУ от тебя.

— Что?

— Что слышал. Я ухожу от тебя.

— АХ, ВОТ КАК? Значит, не успел повилять, как ты уже за ним бежишь? Подумай хорошо.

— Нет, Рене! НЕТ! Я ухожу не к Луи. Я ухожу ОТ ТЕБЯ! Я устала, устала быть пластилином, который ты постоянно мнешь, я — человек, а не ВЕЩЬ! — Разворот к своему призрачному "Ангелу". Горькая, вместо жгучих слез, искусственная улыбка. — Прости… Но всё вышло как-то очень быстро. Это неправильно… Не так… Да и сам ты, вероятно, все это понимаешь. Прости…

Резкий шаг вперед.

Не оглядываться. НЕ СОМНЕВАТЬСЯ. НЕ ОДУМЫВАТЬСЯ.

Шаг за шагом, спешно вперед, вперед, куда-нибудь, в новое будущее…

Без глупостей…

Вперед…

Да, была слабость… Слабость, но она временна. ВРЕМЕННА!!!

Теперь всё иначе. Всё будет ИНАЧЕ!

Наконец-то я взяла в руки топор и разрубала все свои цепи…

Теперь сама буду вытесывать из камня новую, НОВУЮ жизнь, такую, которая мне нужна, какую ЗАСЛУЖИВАЮ, какую хочу, а не ту, которая сама по себе выходит…

Уходить, так от всего! От ВСЕГО! А не заикаться, застревать, вновь ошибаться, увлекаясь глупыми мечтами…

Хватит. Хватит жить грезами. Грезами или привычками. ХВАТИТ!

От этого столько проблем. Столько ошибок. Столько БОЛИ.

Луи, Луи… Ангел? Боже, какая ЧУШЬ! Вся та "удивительная прелесть" в нем — лишь сказка, вымысел моего глупого воображения, плод надежд загнанного в угол романтика…

И только…

На самом деле, этот Луи-Батист такой же, как и все…

… такой же, как и Рене.

Так что глупо уходить из одного омута непонимания в другой…

Я — псих. Я давно уже — больной человек. И меня не вылечишь…

Я — сломанная кукла. А такие — никому уже не нужны…

НЕ НУЖНЫ…

Уж лучше сама, уж лучше одна….

… чем с кем попало…

Уж лучше нигде, чем там, где не надо…

 

Глава Восьмая

(Мария)

По насыпи в сторону поезда.

Как же хочется визжать, орать от боли!

А-а-а!!! Спасите меня! Вырвете мне сердце — пусть станет легче…

Пыталась не смотреть под ноги, не слушать окружающих, пыталась…

… пыталась провалиться сквозь землю. Но, видимо, и там такие не нужны…

* * *

(Луи)

Я все еще стоял на месте, всматривался вслед…

… вслед той, которая непонятным образом сорвала во мне замки, цепи, запреты на чувства…

Сорвала, получив клятву стать для нее ангелом, получив…. ДА! ДА! Получив, забрав что-то большее от меня, чем просто клятву, и затем вот так легко ушедшую…

… бросила всё, растоптав….

…бросила меня одного…

А что ей мои СЛОВА?

Что мои ПОСТУПКИ?

ЧТО МОИ ЧУВСТВА?

Она решила. Она придумала. Она ЗНАЕТ, что, видишь ли, Матуа, ты слишком быстро получить все это захотел. Нет ни измождения часами, сутками, годами…

Нет борьбы и доказывания ей своих чувств, искренности намерений.

ОНА ЗНАЕТ.

ЗНАЕТ…

… и потому у тебя НЕТ ШАНСА.

Ведь все пошло не так, как она представляла, как понимает, как ДОЛЖНО быть, в ее представлении!!!

Нет, вы слышали?

ОНА, малое дитя, не больше двадцати лет отроду, ЗНАЕТ, как должно происходить всё в ЭТОЙ ЧЕРТОВОЙ жизни!!!

… как строятся отношения…

ДА НИЧЕГО ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ!

КАК И ВСЕ! ТЫ ТАКАЯ, КАК И ВСЕ!

Знаешь, как брать, БРАТЬ, а лишь только понадобилось… отдай, раскройся — сразу в скорлупу и никто больше не нужен.

ХА! ПЕРЕЖИВУ! Девочка, переживу!!! И не такое проходили…

Намного больше мучений выдержала эта черная душа, а не то, что какое-то там глупое влечение.

ДУРА! ДУРА!

Ангела ей, а сама, сама-то ДЕМОНОМ ОКАЗАЛАСЬ!

Пустым, бездушным ДЕМОНОМ!!!

* * *

(Мария)

И почему никто не едет нас спасать?

ПОЧЕМУ? ПОЧЕМУ?

Как долго еще будут умирать люди вокруг, как долго еще будет существовать этот ад?

Стоп! А, может, потому я и не могу провалиться под землю? Может, я уже там?

Может, я все-таки спрыгнула тогда с поезда?

И всё…

… умерла?

Теперь я в аду? В параллельной реальности…

Вдруг испуганно застыла. Замерла.

Что это? Что ЭТО?

Я не могла разобрать: ужасный, леденящий крик, не то визг скоростного поезда, ни то детский писк…

Испуганно обернулась…

Волнами звук накатывал на меня, заставляя каждый раз испуганно ежиться.

— Эй…. ау…. АУ!

… человек?

Короткие, быстрые шаги на "зов".

… из вагона…

Тихие рыдания… и вновь прилив визга.

— Я иду! Иду, ДЕРЖИТЕСЬ!!!

Вагон перекошен до безобразия. Трудно вообразить, что его еще удерживает в таком положении, что не дает целиком рухнуть на землю.

Забраться через двери, тамбур просто не возможно: слишком высоко ступеньки от земли…

Я стояла под этим огромным железным чудовищем, разорванной гигантской гусеницей, всматривалась в замысловатый механизм адской машины, и перебирала в голове осколочные мысли, суждения, как поступить, что сделать.

Безумие играло в злую шутку. Холодны разум стругал трезвые приказы, но вдруг вихрь, срыв — и снова хаос беспредела… Волнами, набегами, взрывами…

Короткие, спешные шаги вдоль уродца…

Наваждением ощущение, что едва трону — тут же все рухнет на меня…

НЕ СДАВАТЬСЯ!

РЕЗАТЬ ДАЛЬШЕ!

Нахально смелые шаги в бок. И вновь резкий приступ трусости…

Ступор. Сомнения…

ЭЙ! ХВАТИТ! СОБЕРИСЬ!

А что если попытаться обойти с другой стороны?

Попытаться забраться через окно.

Несмело переступила через рельсы. Отчего чувство, что я срываюсь в жерло вулкана? В бесов котел?

Всматриваясь в серую пелену ночи, в темень, разорванную Луной и габаритными огнями этой железяки, пытаюсь пробраться через покореженные сцепки вагонов.

Отчего глупое чувство, что я втискиваюсь в тонкий проход между двумя карточными домиками?

Отчего чувство, что едва сделаю неправильное движение — и мне больше не жить. Рухнет всё — паду и я…

Карабкаюсь, карабкаюсь, не обращая внимания на свою неуклюжесть.

Вот, вот… последняя попытка перепрыгнуть железные балки…

А-а-а!!! Пропащая штанина!! Зацепившись за какой-то, видимо, прут, рухнула вниз, как мешок с песком, прокладывая две неглубокие борозды среди холодного, колкого щебня голыми руками…. Нелепое торможение коленями….

…едва ни рожей в камни.

Предательская, гадкая боль… нервно дернулась.

Мерзкая, предательская кровь.

НЕКОГДА НЫТЬ!

Жадно сцепив зубы, спешно поднялась с земли и побежала на звук.

Громкий плач… он звал меня, звал, редко прерываясь на короткие, жалобные всхлипы.

Осознание, представление того, что это могло быть, ужасом накатывало на меня, разрывая прибоями… Каждый раз пронзало током, разрушая все барьеры, прогоняя хаотичные, пустые, мелочные мысли… Прогоняя страх…. и рассудок.

— Я иду, иду, потерпи. Слышишь? Я ИДУ!

Нервно дернулась. Резкий рывок… Глупые попытки заползти под навес многотонного железного гроба…

На четвереньки, я протискивалась через устрашающий, пугающий своею безвыходностью, смертельной опасностью туннель…

Страшно дышать…

Казалось… казалось, неверное движение, дернусь — и все рухнет на меня, задавит, раздавит… Схватив свой плен, порабощая навсегда…

Убьет?

Смерть?

СМЕРТЬ…

Мария, МАРИЯ! Хватит!

— Ау, ты где? — попытка отвлечься…. попытка воззвать к разуму.

Плач не прекращался…

Плач… Визг… Писк…

И ни единого слова…

Открытый, доступный проем…

Битые стекла, торчащие гвозди, прутья, осколки…

Давай, Мария, давай…

Ты сможешь, сможешь…

Эй, какого… КАКОГО ЛЕШЕГО???

Едва я ступила на боковую стену вагона, как вдруг нога соскользнула и я рухнула внутрь…

Дура… СОБЕРИСЬ!

— Ау, — едва слышно прошептала из-за боли в горле, — ты где? ОТЗОВИСЬ!

Жадно, бессознательно обхватила руками свою голову, желая выдушить из нее ужас и страх, выгнать безумие, ТРУСОСТЬ!…

— НУ ЖЕ, не молчи!!! — казалось, звук был всюду, всюду, и одновременно… нигде…

Немного проползла вперед по салону… Я пыталась переставлять ноги, перепрыгивать косые, острые преграды, но не всегда это удавалось… то и дело зацепить, удариться, пораниться…

Казалось, мое тело было уже всюду разорвано. И боль, боль, она была везде. Остается лишь принимать ее как должное, как что-то нормальное. Как обычное или приятное…

Перегородки купе раскурочены… Выломаны или выбиты…

Всюду куски пластика, ДСП, грязные, мятые, в бурых пятнах лоскуты…. скомканные пакеты, пустые битые бутылки, газеты, выдранные страницы из книг…

Чей-то кроссовок, детские игрушки, разбитые, выкрученные в нелепую форму очки…

Робкий шаг, не глядя — невольно поехала по устойчивой поверхности, рухнула в эту свалку.

Резкая, до дикого крика, боль… СНОВА БОЛЬ.

Нервно отдернулась в сторону, спасая свои руки от разбитого стекла.

Слезы истерически вырвались наружу. Испуганно прижала ладони к груди.

Кровь. Кровь… ВСЮДУ КРОВЬ. Моя кровь…

Вдруг что-то шевельнулось…

Дрогнуло.

— Эй, ты тут?

Руки машинально, жадно рванулись вперед, не жалея, не чувствуя ничего, кроме как приказа РЫТЬ.

Маленькая, детская ножка… Розовой башмачок…

Белый цветочек на застежке, яркий, разноцветный Микки Маус.

Я ошеломлено замерла.

…передо мной…

Зажатая в тиски кукла…

Кукла… КУКЛА!

Что-то нереальное…

…придуманное, что-то путаю…

Но вдруг ножка вновь дернулась, дернулась, руша все отрицания, предположения, оправдания…

Сердце испуганно сжалось, ойкнуло, предательски кольнуло…. дикой, тупой боли волной разлетаясь по всей груди.

Током… Током бил ужас, заставляя дрожать, визжать, стонать от душевных пыток…

— Потерпи, солнышко. Я сейчас тебя вытащу. ПОТЕРПИ!!!

НЕУЖЕЛИ ЭТО — ПРАВДА?

Я пыталась вырвать глупую, нелепую распорку, упертую палку, мешающую снять тяжелую плиту перегородки, придавившую ребенка к полу, мешающую разгрести завал.

Резкий, жадный рывок, как вдруг… что-то завизжало, зашипело, зарычало, загудело.

ХЛОПОК. Яркая вспышка в глазах — и приговорено стемнело.

 

Глава Девятая

* * *

(Луи)

Навязчивая мысль просто исчезнуть, уйти, убежать отсюда. Отправиться дальше по своему пути, забыв всё и… ВСЕХ. Как прежде…

Но глупое чувство… Чувство ответственности, заботы, опеки…

Глупое сердце, спиваясь с разумом, приказывали оставаться здесь.

Я просто удостоверюсь, что она удачно добралась до города, до больницы. Добралась, и с ней всё в порядке. На сегодняшний день. А дальше, дальше — её жизнь в её руках. Пусть хоть с моста спрыгнет, хоть за своего Рене выйдет замуж, нарожает ему кучу детей… и будут они жить долго и счастливо…

ГЛУПЕЦ! Сопли развесил. Ей-богу, глупец!

РАЗ Я ЕЙ НЕ НУЖЕН — НЕ НУЖНА И ОНА МНЕ!

Понятно?

…Луи-Батист.

А вот уже и МЧС, пожарные, скорая, милиция мчаться. Не прошло и полгода…

Пищалки, мигалки…. Целый бал-маскарад под рев сирен. Какофония истерии. Словно здесь и так не хватает криков, стонов, визга…

Я прошелся вдоль насыпи с обоих сторон от поезда, но Марии нигде не нашел.

Гадкая, предательская кровь. Если бы не она, я бы отыскал нужный мне запах. Я бы нашел эту дрянную вертихвостку и насильно отпер в больницу.

Отпер и покончил бы со всем этим абсурдом, что ворвался в мою спокойную, размеренную жизнь.

Вдруг пронзающий, жалобный крик, плач пронзил все мое тело. Невольно обернулся.

В вагонах еще кто-то остался?

Резкий рывок, и пока пытливые взгляды сосредоточены на полуживых калеках, я, не сдерживаясь в рамках человечности, рванул на звук…

* * *

Я все еще не мог поверить, поверить, что это окровавленное, полуживое, бьющееся в предсмертной агонии, существо — моя Мария…

 

Глава Десятая

* * *

(Мария)

Пришла в себя лишь на пятые сутки.

Я не знала, радоваться этому факту… Да чего не знала, с каждым днем убеждалась лишь в одном: зря…. зря, ЗРЯ!

Две недели в реанимации. Две недели полного затворничества и так некогда желанного одиночества.

Жива…

…Жива.

Больше сна, чем бодрствования…

Почти постоянное забвение. А уж если и очнешься — то мысли, мысли, хуже всякого ката, разрывали меня в клочья…

Разве не этого Вы хотели, Мария?

Жива. Одна. И новая жизнь?

Переломы таза, переломы обеих ног, ушиб спинного мозга, подозрение на травму позвоночника… Припухая печень и почки. Аритмия сердца. Сотрясения мозга. Мелкая трещина черепа…

Целый букет адской приправы для будущей жизни.

Иногда передавали привет от родителей, которые то и дело, что каждый день пытались прорваться сквозь тяжелую оборону больничных запретов, увидеть меня…

Лишь они…

Ни друзей, ни любимого, ни "хороших врагов"…

ЧЕРТ! Даже врагов, которые бы пришли порадоваться моей беде.

ОДНА!

Луи…

Днями напролет в голове взрывались его слова, его поцелуи. Мои слова. Моя гордость и решительность.

Что же, Мария, я теперь тебя НЕНАВИЖУ. Ты хотела одиночества и стабильности? Получи…

Получи реки слез и невыносимую тоску, тоску по том, кого сама прогнала…

Кого вырвала из своей жизни и выбросила прочь…

Решила построить из себя что-то стоящее? Молодец…

Теперь твоя цена слишком высока, чтобы быть кому-то нужной.

Глупая…

Боже, какая же я ГЛУПАЯ!

Или нет? Поступок одобряет рассудок и трезвость суждений. Не одобряет только… сердце, вера, недалекий мечтатель, но разум — на моей стороне. Реалист, циник, адекватный человек.

Так что…

ЧТО "ТАК ЧТО"?

Пусть и осознаю целиком правильность событий, прошлых и будущих, видя свой завтрашний день, как на ладони, все равно неустанно верю в ЧУДО!

ВЕРЮ, что СКАЗКА существует!

Из дня в ночь, из ночи в день тащу с собой глупую надежду, что он ослушается, что он поступит по-своему…. вернется…

Ведь он — мужчина. Целостный, самодостаточный, умный мужчина…. И, вдруг, если…. авось… я ему нужна, дорога… просто понравилась… То отыщет меня, попытается поговорить, решить все на трезвую голову.

И вот тут то я…

Что тут?

Разве я поступлю иначе? Разве мне рассудок даст повестись на идиотизм и розовую мечту?

Много циника во мне… Слишком много…

Дура?

Еще какая ДУРА! ЕЩЕ КАКАЯ!

Но… Дуракам закон не писан. Так говорят? А, значит, не устану верить, не устану рисовать свою идиотскую сказку… И тут же ее убивать.

Однажды я уже разрушила мечту своими руками… Отчего не повторить мне этот злополучный трюк?

Ведь во мне, видимо, слишком много мазохизма, потому не устану доводить себя до крайностей, лишь следуя слепому правилу избегания ошибок и боли.

Напуганная, трусливая остолопка. Не любишь риск? Жаждешь стабильности и рассудительности?

И что тебе с этого? В чем радость? Вечно быть одной, зато никто НЕ ПРЕДАСТ?

Да?

Да…

Д У Р А.

Все надежды на будущее. Вот меня переведут в общее отделение, станут пускать посетителей, и, однажды…. порог моей палаты переступит и ОН.

Дура!

Заткнись!

Дура!

* * *

Седьмой день…

Уже седьмой день с тех пор, как мне полегчало, обезболивающее стали колоть в меньших дозах, капельницы перестали быть моим постоянным гостем.

Общее отделение. Открытые посещения.

… а я все равно одна…

Рене ни разу не зашел.

Родители, родители…

Я вам безумно рада, но сердце ждет другого…

И сколько должно еще пройти, чтобы я поверила, убедилась, СМИРИЛАСЬ с тем, что ОН НЕ ПРИДЕТ.

Его в моей жизни больше НЕТ.

* * *

— Это означает, что я не смогу больше ходить?

— Мы пытаемся, пытаемся. Поверь. Просто не все так просто. Возможно, нам придется сделать еще одну операция.

— Я согласна!

— Не спеши так. Все нужно еще продумать и просчитать.

— ЧТО тут СЧИТАТЬ? Я хочу ходить!

— Посмотрим, не торопись…

— Умоляю…

* * *

Местная анестезия, вероятно, изначально придумана для моральных пыток.

Полное осознание того, что происходит там, за ширмой — это что-то невероятно адское.

И пусть редко можешь ощутить легкое покалывание или тягу сухожилий, все равно отчего-то сходишь от ужаса, страха, ШОКА, что они в тебе лазят. Внутри! ВНУТРИ!

Липкий холодный пот, надрывное сердцебиение, безумие, волнами захватывающее, затягивающее в омут.

Я — трус. Трус. Иначе это никак не назовешь!

А-а-а!!! ЗАСТРЕЛИТЕ МЕНЯ, но больше осознавать происходящее я не могу!!!

* * *

— Молодец, она хорошо справилась. Будем надеяться, что эта операция помогла.

Звоните в сумасшедший дом. Я готова к отправке на родину…

* * *

Одиночество, одиночество!!! Ты — яд, который медленно убивает, разъедает изнутри, при этом вечно ехидно хихикая над ухом, наслаждаясь, неустанно радуясь своим крошечным победам. Шаг за шагом — ты лишаешь сил меня ЖИТЬ.

* * *

— Мама, так когда они скажут нам, помогла эта операция или нет?

— Мария…

— Да?

— Я вчера разговаривала с доктором…

— И?

— Он сказал, что…. может, еще одна понадобиться…

— Ясно…

* * *

Разве можно свыкнуться со своим приговором?

Неумолимо уповаешь…

Надежда едва теплиться, но, черт подери, все равно ЖИВЕТ! Все равно дает рвение существовать и ВЕРИТЬ!

Глупо, необоснованно…

Твердят, что не стоит отчаиваться. Следует непременно ходить на ежедневные занятия, разрабатывать мышцы, психически настроиться на излечение…. верить в то, что вся эта лабуда поможет вернуть возможность ходить…

НО ненавязчиво, между прочим, между наставлениями на хорошее, все же… начинают тебя приучивать к креслу.

Как бы на время, но… нюансы, тонкости уже неустанно вдалбывают в голову. Поворот, заворот.

Дружеская помощь. Я должна быть благодарна за это, ведь другим и такого не видать: брошенные в клещи жизни, им приходиться познавать всё в одиночку, самостоятельно…

Но отчего-то мне не радостно, даже редко искреннее спасибо вырывается наружу…

НЕНАВИЖУ!

Ненавижу…

* * *

И чем чаще опускаюсь в железные лапы "нового" друга, чем отчетливее понимаю, что даже, если, вдруг, коль повезет… я встречу еще когда-нибудь Луи-Батиста, своего призрачного Принца, то такое счастье, в инвалидном кресле, как я, ему уже не будет нужно.

Вера, старания, надрывные усилия… А толку-то?

Время идет, а результаты плачевные…

КАЛЕКА…

 

Глава Одиннадцатая

* * *

(Луи)

Обрывками всплывали воспоминания о той тяжелой, злополучной ночи…

Вот я отрываю окровавленное тело Марии из-под обломков. А вот уже еду вместе с ней в машине скорой помощи…

Больница, холл, обескураженные медсестры, взволнованные врачи…

Увозят, увозят от меня…

…по длинному коридору, тихий скрип колесиков, цоканье каблучков по холодному, мраморных отливов кафелю…

увозят прочь…

* * *

— Морена?

— Здравствуй, мой милый Луи!

— Чего тебе?

— Отчего такой угрюмый?

— Паршивый день.

— А я к тебе по делу.

— Не сомневался.

— Я слышала, ты едешь на Собрание к Аро де Ивуар?

— Это — закрытая информация.

— Не сомневаюсь. Но у меня есть к тебе просьба.

— Просьба?

— Да. Я более, чем уверенна, что знаю один из пунктов повестки дня вашей встречи. И там пестрит мое имя. Можешь не отвечать. И вот я прошу, в силу нашей старой дружбы, как Поверенный[1], заступиться за меня и попросить прекратить следствие по этому делу.

— Милая моя барышня, Вы так наследили с этими нелепо брошенными трупами, что глупо являться на глаза даже такому добродушному вампиру, как я.

— Батист, прошу. Ты же можешь. Тебя послушают.

— Вот именно, из-за того, что меня послушают, я и не буду просить ничего за кого-либо. Никогда за себя не просил. И за других не стану.

— Луи…

— Нет, Морена. Нет.

— А как же наша дружба?

— Я никогда не называл разовый секс дружбой, прости.

— Ах, вот как? Хорошо… Хорошо, дорогой. Я тебе еще аукнусь.

— Не забывай, кто перед тобой. Я вполне могу прямо сейчас тебя взять за шкирку и доставить на Совет.

— Но этого не сделаешь — ты слишком правильный…

— Но я могу и оступаться.

— Мой Луи чрезмерно принципиален, чтобы на таких пустяках оступаться.

— Все равно помощи от меня не жди.

— Зря, ЗРЯ ты так…

— Милая, на то Поверенные вечно одиноки, что ни словом, ни делом ты мне не причинишь вред. Ни мне, ни моим близким. Ибо насчет первого — я сильнее тебя в два раза, как физически, так и ментально, а со вторым — близких у меня нет.

— У всех есть скелеты в шкафу, а под кроватями — любовники.

— В своем чулане я давно пропылесосил. А последних — не держу.

— А я проверю… На всякий…

— Дерзай…

…

Чтобы успеть на это злополучное Собрание пришлось все же взять напрокат автомобиль, хоть и чревато тем самым выдать место встречи, но, увы, другого ничего не придумал… И так опоздал на несколько часов из-за крушения поезда. Члены Совета, в том числе и сам Ар де Ивуар, любезно ждали меня до последнего.

А чертовка Морена была права. Чуть ли не первый пункт разбирательства дел злоумышленников и беглецов заняла именно эта леди, уступив лишь серийному маньяку Личару и опостылевшей всем шайке ТХПМ.

— Фран, сомневаюсь, что все так просто, как ты себе нарисовал.

— Ты думаешь, я не смог поймать каких-то четырех бандитов ТХПМ?

— Три года ты за ними гонялся, и вот теперь так легко ты их взял, раз — и сверг без боя?

— Почему без боя? Матуа, я, конечно, наслышан твоей проницательностью и интуицией, но не будь таким циником. Другие тоже знают свое дело.

— Надеюсь, но ведь четвертого из них ты так и не нашел?

— Успею.

— Неверный ответ.

— Ладно, ребята, хватит спорить, — вмешался Ар. — Но я бы, Фран, все же перепроверил птичек в клетке.

— Ладно…

— И так, что там у нас насчет Морены де Голь? — не выдержал я.

— А что с ней? Сошлем в Сибирь, — хихикнул кто-то из Поверенных.

— А, может, сразу чучело сделаем? — нервно фыркнул я на недалекий юмор очередного умника.

— Я ее три раза предупреждал, а она все равно убивает своих доноров и оставляет тела на виду. Это — не дело.

— Я за "Vivi sepultura[2]", — лукаво заулыбался Франческо. О да, этот демон любил всех предавать высшей мере наказаний. Я всегда удивлялся тому факту, почему такого ужасного, алчного карьериста, как Фран, Виттория, хранительница Ордена Искьи, выбрала в Поверенные, в тех, которые, в первую очередь, призваны отстаивать справедливость, а уж потом амбиции Ордена.

— Я предлагаю отдать ее на перевоспитание Полукровкам[3], - с легкой ухмылкой на губах заявил я.

— И ты думаешь, что-то из этого получится?

— Еще никто прежним оттуда не возвращался.

— Иногда мне кажется, — ехидно улыбнулся Ар, — что sangue misto хуже погребения.

— Для распутников, может, и так. У нас цель — перевоспитать. Так почему бы не таким способом? Зачем же сразу sepultura? Да и глупые, недалекие вряд ли, сами дойдут до истин бытия, сделают правильные выводы из полученного урока, сколько бы они не размышляли над своими проступками и злодеяниями, ведь именно для этого и нужно "живое" погребение, а не просто лишить свободы на пятнадцать лет.

— Согласен, — тяжело вздохнул Аро.

Надеюсь, она оценит мои старания, эта маленькая извращенка с бзиком всесильного убийцы…

* * *

События за событиями… Я просто не мог вырваться из вихря обязанностей и требований своего положения.

Срочный отъезд в Италию. Суд ТХПМ. Казнь Поверенного, того самого Франа, которого я уже так искренне ненавидел.

Нервные дискуссии с Витторией.

Все оказалось таким запутанным и тяжелым, что вырваться назад, к Марии, я так и не смог.

Скоро уже и Рождество, а я торчу на этом острове Искья, как идиот, и вершу судьбы тех, кто мне глубоко безразличен. Кого видеть не видел бы, слышать не слышал бы.

Телом тут,

А душой — где-то там…. за горами и морями…. рядом с той единственной, которая мне так нужна, но с какой я никогда не буду вместе.

 

Глава Двенадцатая

(Мария)

Если к кошмарам, к тем ужасам, что напористо разрывали мой разум каждую ночь, я и смогла относиться более сдержано, привыкать, что ли уже…, то к тоске, безумию от одиночества, от разлуки с Луи ставало только хуже…

Невыносимо больно…

Ненависть, ненависть схватывала меня в свои оковы и тащила на дно. Пустота, одиночество, обида и злость…

Весь набор психопата разгорался во мне прощальным огнем.

КАЛЕКА-ПСИХ!

Дожилась! ДОЖИЛАСЬ!!!

Яд…. скатываясь слезами, кровью с моего сердца, накапливался в душе…

Я срывалась на всех, рычала, кричала, плакала, рыдала, визжала…

Шок, последствия трагедии…

ДА НЕТ! НЕТ! Люди, это последствия моего глупого поведения! Я сама нацепила себе петлю на шею, сама выбила из-под ног табурет, и теперь обреченно барахтаюсь в воздухе, мучаюсь, корчась в предсмертной агонии. НЕНАВИЖУ! НЕНАВИЖУ…

Теперь уж окончательно я — душевнобольная… но заключенная не в физических рамках, не стены палаты сдерживают меня, давят на сознание, а ограждение собственной скорлупы душило, сжимает, выдавливает из меня рассудок и человечность.

Нервный срыв. Срыв от чувства собственной никчемности, ненадобности, бесполезности, незначимости… отвращение вместо жалости и понимая, вместо самолюбия…

Гордость сменилась на ненависть и презрение.

Понимание на отрицание.

Самокритика на самобичевание…

Вспомните свои чувства, когда рядом тот, кто вам больше всего ненавистен…

А теперь представьте, что он — это и есть вы сами…

Не сбежать, не скрыться, ни на секунду упокоения…

Кажется, я подхожу к грани того, что самоубийство станет не просто уходом из жизни, а — … расправа с самым большим врагом моей жизни…

Тот, кто испортил все, кто сломал меня, кто лишил всего самого дорогого…

Лишил даже будущего. ВСЕГО!

Не простить и не смириться…

— Мария, — я испуганно подскочила на месте и невольно обернулась к дверям.

— Привет, Лили.

— Привет, как ты?

— Никак, ничего хорошего.

Лили, медсестра и новая моя хорошая знакомая. Не раз я пыталась высказывать ей свое наболевшее. Она делала вид, что понимает, и что ей искренне жаль. Увы, простите, простите, но не верю я в честность этих слов!

Да и не заслуживаю я сострадания.

Не заслуживаю.

Хотя не устаю ныть, уповать на свою гадкую жизнь. Идиотическая песня калеки. Песня, которую носишь в себе. Ненавижу! Ненавижу и проклинаю тот миг, когда срываюсь и начинаю жалеть себя, изливать свою боль кому-то.

Слабое существо, а потому и срываюсь. Срываюсь. Больше не буду… Не буду…

Правда?

— Сегодня же Рождество. Мы все в холе собираемся. Устроим настоящий праздник для всей дружной, "больничной" семьи. Спустишься?

— Спасибо, но не стоит.

— Мария, прошу.

— И что я там буду делать?

— Рождество — вечер чудес. Давай веселиться.

— Прости, но я в чудеса больше не верю…

— А дети верят. Хотя бы для них сотвори сказку. Ради них мы все это и устраиваем. Хотя нет, не только ради них. Что я вру… Так что давай, дорогуша, поднимайся, и поехали виз…

— И что мне? Вокруг елки в коляске плясать?

Тяжело сглотнула.

— Нет. Почитаешь им сказки, — голос пристыжено стих.

— А вы сами не справитесь? Думаю всем не хватит… — шумно вздохнула и отвернулась от девушки.

— А у нас очень много детей, — радость резко сменилась на печаль. Боль. — Слишком, и не все уже могут покидать свои кровати. — Злость, злость? Я узнала в его голосе ноки обиды и ярости. — Каждый год мы творим для них сказку, превращаем обыденный вечер, ночь одиночества и тоски в надежду и чудо. Неужели, так сложно? Сама не веришь в сказку, не лишай ее других. Ты жива — и будь благодарна за это Богу. Слышишь?

Покраснела.

— Я буду минут через пять.

— Давай я помогу забраться в кресло.

— Не нужно, иди. Я сама…. сама…

Слезы едва удерживались на моих ресницах…

Вот такие слова лишь заслуживаю я, лишь упреки… Иначе я лишь говорю о ненависти к себе, а на самом деле гадкая жалость, прикидываясь червивой злостью, роет, грызет мою душу, взывая к слезам и боли.

Кретинка…

 

Глава Тринадцатая

* * *

(Луи)

Шум. Гам. Вопли.

Это — не городская больница, а какой-то сумасшедший дом.

И чего праздник раздувать в нечто грандиозное?

— Простите, Вы не подскажите мне, где я могу найти Марию Бронс, какой номер палаты? Пострадавшая при крушении поезда.

— Молодой человек, не кричите так! Не нервничайте. Сегодня же праздник!

Тяжелый вздох.

— Мадам, я так устал за сегодня, что готов убить любого, — холодным, ровным голосом произнес, лишая возможности сомневаться в серьезности моих слов. — Так что будьте благоразумны, и просто скажите мне, где я могу найти Марию Бронс.

Запнулась. Дернулась. Нервно скривилась.

— Прямо по коридору, и выйдете в холл. Она сейчас там, ваша Мария.

* * *

Я замер. Замер, в оцепенении… Не мог поверить своим глазам…

* * *

(Мария)

Навязчивое, удушающее чувство волнения. Я не могла понять, что происходит.

Испуганно обернулась…

Короткий, скользящий взгляд, и вдруг застыла…

Наши глаза встретились…

Боль? Жалость?

В его холодных озерах сейчас взорвался истинный, горячий, жгучий гейзер и вдруг резко застыл, застыл, мгновенно сковавшись льдом — заледенели струи и брызги, так и не достигнув корки снега.

Калека…

Я читала в его глазах осознание этого…

Инвалид…

Намертво прикованная к креслу…

Ужас… Разочарование… Отвращение… Неловкость…

Резко отвернулась…

Милая, пристыженная улыбка, желая скрыть обиду и боль. Застывшие в горле слезы. Застывший крик, визг, писк…

Скользящий взгляд по взволнованным, увлеченным историей, детишкам, отрезвляющий взгляд — и принялась дальше читать, оживляя в их сознании волшебный мир сказки "Гимн Рождеству".

НЕ думать! Не думать!

Сцепить зубы и не думать!

* * *

(Луи)

Все еще не в себе… Боялся вздохнуть.

— Молодой человек, будьте так добры. Помогите мне, — слова кружились в голове, рьяно пробиваясь к сознанию, но неуклонная оборона шока стирала все старания в прах.

Я не сразу осознал, что иду по какому-то коридору, ступеньки лестницы, завороты, повороты, переходы…

Что это?

Незнакомая девушка, медсестра, жадно ухватив меня за рукав, настырно тянула куда-то за собой.

Что ей надо?

Хотел, было, прошептать, спросить, но слова застряли в груди вместе с воздухом.

— Хорошо? — вдруг обернулось ко мне это странное существо и, жадно всматриваясь в глаза, попыталось отыскать там рассудок, откопать ответы.

— Что? — едва смог пошевелить языком.

— Как что? — нервно, удивленно вздрогнули брови, — Вы что, меня не слушали?

— Нет.

Удивленно выпучила глаза.

— Ладно, — тяжелый вздох. Перешла на интимный, вкрадчивый шепот. — В этой палате больной мальчик. Последняя стадия онко… Ему осталось… всего ничего. Так что прошу. Молю, подарите ему сказку…, умоляю. Это — его последнее Рождество…

И несмело ткнула мне в руки какую-то книжку.

— Вот, любую сказку. Хотя бы оду…. Они маленькие… Пожалуйста.

— А вы?

— Меня ждет другие ребята. А этот, этот слишком ненавидит врачей, чтобы… Прошу, сегодня же Рождество… Ради ребенка…

Я застыл, замер, не дыша и не шевелясь. Бессмысленный взгляд на пеструю палитурку…

А в голове ад… Ад, хаос, последствия взрыва ужасной правды.

Они сказали, что ее здоровью ничего не угрожает…

Они говорили, что она в порядке.

Они твердили, что идет на поправку…

КТО? КУДА? ЧТО ОНИ ВООБЩЕ НЕСЛИ?

И вновь взгляд невольно сфокусировался на реальности.

Стою сам, посреди коридора, с нелепо зажатой в руке тоненькой книжкой в мягком переплете.

Стою у дверях чьей-то палаты.

Тихое, неглубокое дыхание, едва слышное сердцебиение….

Робкий, едва слышный плач…

Несмело толкнул дверь.

* * *

(Мария)

Ушел… ушел…

Сбежал…

От моей правды.

Ну, что же…

А ты на что-то другое надеялась, а, Мария? Да?

А я тебе твердила. Разум твердил. Сердце, глупое сердце, я ухмыляюсь, улыбаюсь, смеюсь над тобой! СМЕЮСЬ! ХОХОЧУ над твоими надеждами! Ты проиграло! Отныне я больше с тобой не дружу, не говорю. Не слушаю…

Прощай, идиотское создание, слабоумный советник. Отныне и НАВСЕГДА я тебя проклинаю и прогоняю из своей жизни. ПРОЩАЙ!!!

С едкой, желчной, ликующей улыбкой демона, злобно, до боли стиснув зубы, я невольно откинулась на спинку своего инвалидного кресла, и непроизвольно более приподнятым, увеселенным тоном продолжила чтение увлекательной ЕРЕСИ про чудеса.

 

Глава Четырнадцатая

(Луи)

Шорох простыни.

Сжался, отвернулся. Тихий робкий кашель, нервно сглотнул, и тут же замер. Замер, не дыша.

Не знаю, зачем я здесь.

"Последнее" Рождество. Умирает… этот ребенок, человек, существо…

Уйти. Убежать. Исчезнуть и забыть.

Я — не трус, но и не садист. Я не любуюсь чужим горем.

Я от него задыхаюсь…

Боль, обида, тоска, злость мальчика волнами накатывала на меня, заставляя ежиться.

— С праздником, — невнятно, смущенно прошептал я. С чего начать, как не с нелепого приветствия?

Молчишь?

Молчи… Так будет проще. Наверно…

Чего я еще стою здесь? Чего не поддаюсь уговорам разума?

— Я… — и снова несуразица пытается вылезти из меня. Не знаю, не знаю, что говорить. Как говорить. Как говорят. Что нужно…

Неловкость, смущение, ступор…

— Я пришел почитать тебе…, - спешно развернул книгу на средине и уставился в текст. Сомнения. Рассуждения. Может, хватит, Матуа? Уходи! Голос несмело дрогнул. — "Сказку о забытом царстве".

Молчит…

Но надрывистый кашель тут же выдал бесплодность его стараний казаться спящим.

Несмело присел на край кровати…

Запрещал себе смотреть ему в лицо…

Запрещал, но поддавался… невольной тяге.

Любопытству?

Скорее надежде, надежде, что я высмотрю в нем улыбку, спокойствие, понимание того, в каком он положении. Равнодушие к своей беде, а не боль…

Вздор…

Бледное, почти синее лицо в тусклом, усталом свете Луны. Впалые щеки, сухие, поморщенные губы, мутные, красные от лопнувших сосудов зеницы…

Обильный пот на лбу.

Черные, огромные, как у старого деда, мешки под глазами…

От того, что на голове у него не было волос, он казался еще младше… Лет семи.

На его лице смерть уже давно вырисовала свой, личный портрет. Портрет, совершенно отличный живым, людским лицам. Лик полупокойника…. будущего мертвеца…

Невольно поежился… Оторвался, оторвался взглядом от мальчика. И снова гневный приказ, не поднимать на него глаз.

Тяжелый, глубокий вдох — и, заикаясь, робея, разрываясь от чувства вины, стыда перед этим малым… я задыхался… Вины, за то. Что я здоров, а ему плохо… Что он по-прежнему во лапах Смерти. Но парень слишком мал, чтобы его обратить в вампира. Вряд ли переживет. Да и стоит ли близкий покой менять на вечную неприкаянность?

Сказка, сказка… неужели, это — единственное, что я могу сделать для этого ребенка?

— ВРУТ! — вдруг мальчик истерически вскрикнул и тут же зашелся кашлем, сильным, напористым, надрывным, окончательно перебив мое чтение.

Застыл. Я застыл, как остолоп.

Отчего, отчего коробит тебя, Луи? Это же только человек.

— Врут? — едва слышно переспросил я.

— Чудес не бывает, — тихо, но тем не мене уверенно, почти на грани злости, прорычал малыш.

— Не бывает?

— НЕТ! Я знаю. Ни волшебных фей, ни добрых магов, никого и ничего… Все ваши книги врут! — и снова дикий кашель прервал его гневную тираду. Тяжелый, со свистом вдох. Ужасные, пугающие мучения. Кратковременные судороги и клокотания в груди. И вновь глубокий вдох. Стих. Замер… — И Бога нет, — тихим, спокойным голосом, полным верования и понимания смысла своих слов, изрек мальчик.

Выстрел. Прямой выстрел в мое сознание.

— Почему это Бога нет? — Но возмутило меня не само утверждение, а понимание того, что эти слова произнес еще совсем маленький ребенок. Ребенок!

Тягучая минута тишины. За и против.

— Почему? — не сдержался от переспроса.

— Я его звал, просил, просил забрать меня быстрее. Чтобы мама не мучилась, не плакала надо мной каждую ночь. Просил, а он не слышит… Его нет…

Забрал? Он сказал забрал?

Я замер, не дыша. Жадно выпучил глаза до боли. Боялся моргнуть.

Я видел отчаянный людей, сломленных, я слышал больные речи самоубийц, слышал прощальные напутствия приставленных.

Я сам из тех, кто видит в жизни лишь черно-серые полосы.

Но это же еще РЕБЕНОК!

Ему положено верить в СКАЗКИ, в ЧУДО, в ВОЛШЕБСТВО…

Для него мир еще должен быть… прекрасным!

— Я смирился с тем, что для меня в этом мире нет места. Я ошибочно попал сюда. Не вовремя. Я должен уйти. Просто, не могу понять, почему Он медлит…

Хрип, свист, заикания. Слова давались с трудом, с болью, мучениями…

Адской болью, эхо которой отдавалось в моей голове. Вместе с ним задыхался и я…

Я не знал, что ответить на его слова. Почему-то я, трехсотлетний вампир, сейчас чувствовал себя глупым, недалеким, не видавшим жизнь, истинную сторону бытия, юнцом, сидящим на смертном одре мудрого учителя.

И лишь теперь, мыслитель приоткрыл занавес к святым тайнам…

Узревшему, внявшему страшную истину существования, мне теперь ничего не остается, лишь как нервно сглатывать переживания и шок, принять прозрение, как кару или дар.

Принять?

Луи-Батист, да будь ты трижды проклят, если этот бред — истина!

Нет!

Всё это — чушь! Полная, безрассудная ЗАУМЬ!

Нет места? Ха! Если и есть такое понятие в этом мире, то какого лешего я еще существую?

Если этот ребенок, чистый, не запятнанный чужими бедами и смертями, не имеет права на жизнь, тогда почему я доселе здесь?

Нервно вздрогнул.

— Я — не Бог, но я докажу тебе, что ЧУДО существует.

 

Глава Пятнадцатая

* * *

(Мария)

С трудом, пытками, но все же выкатилась в своем тарантасе на улицу.

"Прогулки на свежем воздухе"… Или глупая попытка сбежать от стен. Сбежать от себя. От мыслей.

Авось так быстрее пройдет час-два. И то легче. Легче…

Намерзнусь — и сон быстрее возьмет. И так пройдет день.

… неделя

И если повезет, вся жизнь…

Хотя, была бы моя воля, я бы всегда спала. День-ночь. Сутки сутками.

Но, увы, теперь даже сон редко меня радует. Почти всегда кошмары. Обрывки. Ужасы. Калейдоскоп вспышек воспоминаний и фантастических приключений.

Лишь пару раз за последнюю неделю тихий, мирный… без сновидений.

Идеальный вариант. Полное забытье… Полное…

Как всегда покатилась по аллейке, в самый край — поворот за здание, и в углу, где уже не дует, как раз под яблоней…. я и куняю, мерзну, по пару часов каждый день.

Укромное местечко. Спряталась ото всех, от чужих взглядов, от людей…. но они… передо мной, как на ладони… рассмотреть всех: те, кто приходит проведать хворых в больнице, гуляющие у входа пациенты, снующие бессмысленно туда-сюда. Медсестры, врачи в "курилке".

Мимо проплывающая жизнь…

Целый мир… возле,

но меня там… нет.

Одна…

Тяжелое одиночество.

Прошло уже два месяца, как я здесь. Как мой мир остановился… Пропали, исчезли из него все декорации. Я… одна… в пустом зале. Ни зрителя, ни актера. Один лишь режиссер с плохим сценарием. Никто не хочет играть в мою пьесу. Никто…

Обрывки чужих разговоров, чужих жизней, чужих судеб…

Вот и вся забава. Вот и вся музыка в этом, глухом, пустом мире…

Я узнала ее. Недалеко от меня, в "курилке", собралось несколько медсестер, а с ними и девица, хворая, судя по больничному халату, выглядывающему из-под куртки… Та самая Виктория, с которой я постоянно воевала еще в школе. Она была на год меня старше…. и даже не припомню сейчас, за что завязалась наша "война", неприязнь, ненависть…

Но постоянные состязания, стычки, ссоры, уколы и палки в колеса…

Моя гордыня, упертость, ох как вы тогда ярко зажигались, как взрывались, порождая гневное возмездие и неприступные, холодные атаки равнодушием.

Увидела. Конечно, конечно, узнала. Обернулись и медсестры на меня. Захихикали.

Что же, смейся. Смейся над моим горем. Победила? Победила ты?

Мечтай.

Не ты победила.

Я сама сдалась…

И снова короткие, косые взгляды, глупое хихиканье.

— Какой ужас.

— Да она такой дурой была…

Я насильно натянула маску равнодушия. Отвернулась.

Эй, стоп, Мария! Не сдавайся. Не сдавайся хоть в этом!

Резкий разворот головы — и гневный, презрительный, упертый взгляд на… врагов?

Заметили, пристыдились, резко, как от кипятка, отпрянули взглядом, отвернулись.

Смех стих.

СУКИ. Смешно? СМЕЙТЕСЬ. Чужая боль — всегда смешно. Неправда ли? Или смех попытка скрыть страх, страх перед тем, что такое может случиться и c вами? Что же, тогда смейтесь, уроды, СМЕЙТЕСЬ!

— Мария, у тебя куртка расстегнута. Хочешь заболеть?

Обернулась. Увидав милую улыбку девушки, чуть не подавилась своей злостью.

— Привет, Лили, — едва слышно прошептала я.

— Привет.

— Можешь, увезти меня отсюда?

— Без проблем, — улыбнулась и, как по команде, тут же схватилась за ручки кресла. — Чего хоть вечно прячешься сюда в угол?

— А чего на виду торчать? Памятник, что ли…

— Подожди, — нервно схватила ее за руку, тут же осекая, останавливая ход.

— Что?

Я не могла оторваться взглядом. Мой Луи-Батист. Короткие шаги от автостоянки к дверям.

В руках сжатая детская игрушка и цветы.

— Ох, заметила нашего Красавчика?

Словно гвоздем в черепушку.

— Чего?

— Матуа. Ах, какая он — прелесть… Согласна?

— Ты его знаешь?

— А кто его теперь не знает?… Все наши девочки сходят по нему с ума. Такой лапочка, душка, настоящая пуся, — пробила словами у меня мозгу болезненный ритм. Немного дернула коляску и продолжила путь, ведь мой "ужас" уже давно затерялся с виду. — Помнишь, нашу затею на Рождество? С детьми и чтением им сказок?

— Да.

— Так вот в тот вечер Мелисента на этого Красавца наткнулась. Да все со своими помутнениями насчет "волшебства в Рождество". Бедный, воспитанный, он не смог, видать, найти достойные оправдания, не смог этой навязчивой наглой курице отказать. Или просто такой добрый… не знаю… Так, в общем, так наш Матуа и познакомился с Мигелем. Мальчиком, из 207 палаты, в онкоотделении. И теперь почти каждый день к нему приезжает. Подарки, цветы, сказки на ночь… Все в шоке… Приятном шоке.

— Так может, это — его родственник?

— Нет, нет. Они не были знакомыми. Мать ребенка сначала даже скандал устроила, шокирована, сбита с толку, обескуражена такими поступками, такому вниманию чужого человека к больному ребенку, тем более, что осталось-то всего… ничего, лишний раз расстраивать, делать больно маленькому… — затихла. Нервно сглотнула. Глубокий вдох и вновь продолжила, — А потом, видя, что это хоть как-то отвлекает, успокаивает мальчика, приняла как есть.

— А отец?

— У Мигеля нет отца.

— Откуда хоть ты все это знаешь?

— Ух, девочки были так поражены всем этим. Такой красивый, статный, богатый, и такой заботливый… к чужому ребенку…

— Может, и не такой чужой…

— Да нет же, говорю! Девки все пронюхали. Наш Луи неженат, и детей нет. И с этой женщиной не был знаком! Представляешь? Джес и его адрес пробила. Сумасшедший дом! Вот так вот. Теперь у нас новая болезнь завелась. Матуанизм называется. Гиппократ в шоке.

Матуанизм. О да… видимо, воздушно-капельным передается…

… Почти каждый день, а ко мне так и ни разу не зашел. Хотя видел, видел. Узнал…

 

Глава Шестнадцатая

Колесики устало брюзжат по холодному кафелю…

Поворот, разворот, попытки перескочить финишную прямую лифта…

Шаг за шагом… чужой шаг за чужим шагом…

Оборот колеса за оборотом, мои обороты…

Я до последнего вздоха, до последнего движения…. дрожащей рукой толкая дверь, верила, надеялась, что увижу его там…

Но нет.

Не пришел.

Ни сейчас,

… ни через час,

……. ни на следующий день.

Чего я жду? На что надеюсь?

Идиотка. Глупая, недалекая идиотка. Которая сейчас знает, что делает, трезво рассуждает, искренне понимает безысходность своего положения, но в следующий момент снова срывается в пляс романтика, снова сердце колотиться быстрее, чем обычно, жадно погоняя кровь, толкая набегами к мозгу, взбудораживая его, наполняя образами и мечтами сознание…

К чему? Зачем?

Ведь все равно… пусто…….

Ничего не изменить…

И снова колесиками брюзжу по холодному кафелю…

Разворот, поворот, пытки в лифте…. на выходе…

И снова гнетущее одиночество под яблонькой.

Одна. Изгой. Добровольный или вынужденный?

Сложно ответить, кто прогнал кого: общество меня, или я — его…

Да и, по большому счету, неважно…. уже НЕВАЖНО.

Все равно один результат — П У С Т О Т А.

— Мария, тебе на массаж пора.

— Лили, может, не сегодня? Да и зачем… Все равно… все равно НЕ помогает…

— Нет. Ты поедешь…

Сложно опустить опущенные руки.

Сложно верить в то, чего нет. И чего не будет больше никогда…

Смириться. ОКОНЧАТЕЛЬНО смириться, а не просто на словах, в мыслях. СМИРИТЬСЯ и жить дальше.

Так?

Нет?

Посмотрим, посмотрим.

* * *

— Ай!

— Что?

— Что-то кольнуло…

— Где?

— Вот, здесь, в икре…

— Кольнуло?

— Да, дернуло что ли. Не знаю. Остро так.

— А теперь?

— Нет.

— А так?

— Нет…

* * *

Отмерли ноги.

Отмирает душа.

Умираю я.

Чувствительность… Камнем покрывается сердце. Уж лучше холодный бетон, иль кремний, чем… вечное кровотечение, без срока зияющие раны. Бессмертная боль. Меняю боль на холод и черствость. Меняю, да где найти того, кто бы обменял. Где? Почем? Цена какая?

Готова платить. И кошелек потрепанный уже в руках, да дьявол не спешит по душу.

Никто не спешит. Никому не нужная. Никому. День за днем, час за часом. Даже себе я уже не нужная. Н И К О М У.

Продана.

Продана Пустоте и Безвыходности. Продана НАВСЕГДА и БЕЗВОЗМЕЗДНО. Отдана бесплатно…

* * *

Мигель… Маленький, восьмилетний мальчик, последняя стадия рака легких.

Я смотрю на него сквозь небольшое узкое, клетчатое стеклышко в дверях палаты…

Скрючившееся от боли маленькое, худенькое тельце… В царстве детской сказки. Игрушки, много, всюду игрушки…. На полу, на тумбочке, в кровати… Цветы в вазах.

Да радости так и не чувствуется. Радости нет.

— Ты, ты, ты представляешь, — вдруг послышались тихие, рыдания Лили у меня за спиной. Я испуганно обернулась.

— Что?

— Представляешь…

— Не томи. ЧТО?

— Его мать, мать… МЕРТВА.

Запнулась, невольно дернулась на месте.

Не поняла.

Бред.

Ошибка.

Ослышалась…

— ЧТО?

— Ее сегодня машина сбила насмерть. Сбила… Ну, — невольно повела плечом, — или сама прыгнула…

* * *

— НЕТ!!! НЕТ!!! НЕТ!!! ОНА ТАК НЕ МОГЛА ПОСТУПИТЬ!

Это я виноватый!

Я!

Она хотела отдать свое место в жизни для меня.

ЗАЧЕМ! ЗАЧЕМ я только ей рассказал правду?

ЗАЧЕМ? Мама, мама, МАМОЧКА!!!!!!!!!!!!!! ВЕРНИСЬ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Молю…

Мамочка…

* * *

(Луи)

— Мигель, ты не виноватый…

— ЗАМОЛЧИ! ЗАМОЛЧИ! Я тебя НЕНАВИЖУ! Если бы не ты, Я БЫ УЖЕ УМЕР! УМЕР, а она бы осталась живой!

— Мигель, не смей так говорить!

— ТЫ мне не указывай!

— Я все равно не отступлю от начатого.

— Я тебе не позволю!

— А смысл?

— Я не хочу больше жить! Без нее жить…

— Теперь ты ДОЛЖЕН ради нее жить. Она отдала тебе свое "место". Теперь ты обречен на жизнь, хочешь того или нет.

— Не хочу.

— Тебя больше не спрашивают.

— Я тебя ненавижу!

— Переживу…

Злобно хлопнув дверью, я направился к выходу.

Глупая женщина. ГЛУПАЯ!

Да как она посмела такое сотворить? Как?

Идиотка…

Идиотк…

— Да, еперный театр! — наткнулся на кого-то, едва не перевернулся. — Черт, какого… Мария?

— Привет.

 

Глава Семнадцатая

* * *

(Мария)

— Ты как?

— Паршиво.

— Мне жаль… ее.

Промолчал, прожевал какие-то слова. Но так и не обозвался.

— Мария, прости меня, я сейчас не в настроении говорить. Давай, как-нибудь потом. Прости… Просто…

— Хорошо, я понимаю.

Понимаю…

Понимаю?

Ни черта не понимаю, но соглашаюсь…

Убегаешь? Убегай…

— Пока, — едва слышно прошептала ему вслед…

Ушел, растаял…

Растаял, как дым, как мираж… Сладкий мираж.

* * *

Зубами в подушку, одеяло сжато в кулаки. Кричу, реву, зову…

Но он не слышит. Никто не слышит…

Вернись, молю, молю…

Люблю…. ЛЮБЛЮ!

Но ты далеко. И я тебе не нужна.

* * *

Бессмертные звезды. Бессмертное солнце. А я? А я? Чего живу, еще живу я? Разве с такой разодранной душой живут?

А главное зачем?

Я больше никому не дарю радость.

Лишь холод, ненависть, злость, презрение. Ненависть. Ненависть. НЕНАВИСТЬ!

Резкий поворот вправо, попытка убежать…

Убежать.

Резкий рывок, резкий…

Дергаюсь телом, невольно подав набок мертвыми ногами.

Упала. Грохнулась! ЗАВАЛИЛАСЬ на землю, как мешок с дерьмом.

Тихий, едкий смех за спиной. Знакомый смех. Знакомое злорадство, знакомый страх…

Смейся…

ААААААААААААААААААААААААА!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Слезы, слезы кровавым фонтаном брызнули из сердца. СЛАБАЧКА! СЛАБАЧКА! Калека! НЕНАВИЖУ ТЕБЯ!!!!!! НЕНАВИЖУ!!!!!!!!! ЧТОБ ТЫ СДОХЛА! СДОХЛА!!!

Тщетные попытки встать, жадные, постыдные удары раненным хвостом по льду. Рыба, рыба, без воздуха и без воды…

Задыхаюсь, задыхаюсь.

Разрываюсь на части. В клочья. Дорываю не дорванное.

Умираю…. медленно, и тщетно.

Поднимаюсь на дрожащих руках. Поднимаюсь и снова падаю. Срываюсь, срываюсь на истерический плач. Рёв. Истерика.

Сдалась.

И снова поднимаюсь, поднимаюсь, чтобы УПАСТЬ…. упасть.

Уйди, уйди. Умри. УМРИ! Молю, умри, умри…

Но воздух вновь врывается мне в легкие, вновь насыщается кислородом кровь, и вновь сердце делает заветный удар.

Живу…

И снова я поднимаюсь… чтобы…

… упасть…

… разбиться, но жить.

Хватает, вдруг кто-то хватает меня в свои объятия, вырывая из тупого, жуткого сна отчаяния, сна наяву, дурмана, безумия. Прижал, жадно прижал к сердцу.

— Не плач, не плач, милая моя…

… моя

эхом пролетело в моей голове…

* * *

(Луи)

Сердце обожглось и тут же испуганно ойкнуло.

Терял рассудок, переступал через все каноны, принципы, правила. Я не мог, не мог больше себя сдерживать.

Но вдруг резкий толчок. Попытка выдраться… Крик, дикий, разъяренный крик, пронзающий с головы до пят…

* * *

(Мария и Луи)

Дернулась в его объятиях, дернулась, как от кипятка. Пламя, пламя боли тут же сковало всю внутри, лишая права на свободные вдохи.

— Уйди!!! НЕНАВИЖУ!!!!!!

Слова когтями и зубами вгрызлись мне в сердце.

Невольно отстранился.

Отпрянул, отдернулся, неуверенно разжались объятия.

Больно… В сердце дрогнула натянутая струна отчаяния.

Сердце в миг покрылось полосами… Резаными ранами…

Жадно сжала в кулаках его рукава.

Прогнать, но не отпустить. Пнуть, но не дать уйти…

Сжался…

— Почему? ПОЧЕМУ? ПОЧЕМУ ты так долго не приходил ко мне? ПОЧЕМУ?!!!!!!

Удар! Удар! Слезы брызнули в душу, боясь вырваться наружу. Задыхаюсь…ЗАДЫХАЮСЬ!

Запнулся, пристыжено отвел глаза вбок.

Почему?

— Калеки никому НЕ НУЖНЫ???

ЧТО?

И снова выстрел. Выстрел! Взрыв.

Кто-то разорвал мое сердце.

— Что?

Едва дыша, переспросил…

переспросил, на грани крика.

— ЧТО СЛЫШАЛ! — прорычала в лицо…. захлебываясь слезами, захлебываясь болью, но старательно выплевывая желчь…

Правда… правда…

Ей нельзя знать правду… Луи…

— Ты сама этого хотела… Сама просила…

Вру, вру, ищу глупые причины, чтобы замазать правду…

— И ты послушал…

Не послушал! НЕ ПОСЛУШАЛ! бы…

Но есть что-то гораздо важнее, тяжелее…

И это что-то на кон ставит твою жизнь…

— Послушал.

И еще не раз послушаю…

Но сердце, сердце, вдруг предательски ойкнуло,

сжалось, выпуская вместе с кровью,

вместе с болью, неистовую мольбу,

нужду, потребность, большую,

намного большую, чем кислород в крови,

чем существование…. здесь и сейчас…

Вдруг приблизился, приблизился… ко мне… жаркое, сладкое дыхание обдало мои губы…

Задыхаюсь!!!!!!!!!!!!!!! ЗАДЫХАЮСЬ!!!!!!!!!!!!

— Что здесь происходит? — выстрел. Взрыв. Разорванные нити.

Испуганно дернулись, дернулись, все еще не выпуская из объятий друг друга.

Обернулись.

Лили…

— Ничего, — тяжело вздохнул, прогоняя наваждение чувств. — Отвезите, пожалуйста, коляску в палату, — голос дрогнул, взволновано дрогнул, окатив волной отчаяния… и презрения.

Цирк.

Постыдство наших чувств.

Искренних чувств…

на арене…

на виду у всех, как представление,

как глупая пьеса для гнилых людей.

Скривился, скривился от отвращения.

Спешно подхватился на месте…

В миг подхватил меня себе на руки.

Короткие, торопливые шаги.

Десяток пытливых взглядов вслед. Жадные завистливые взоры. Томные вздохи.

Испуганно обняла за шею, жадно прижалась щекой к его груди…. замерла,

… замерла, не дыша.

Мир пошел ко дну.

Остались только я… и мой Луи,

И если…

…если ЭТО — сон, то уж лучше вколите мне яду. До рассвета. До пробуждения.

Я БОЛЬШЕ не хочу просыпаться, правильно это или НЕТ!

НЕ проснусь!

Прошу! Молю!

Молю…

До боли зажмурилась. Ничего не видеть. Ничего не слышать… кроме как тихое, едва заметное, ускоренное биение его сердца…

Тяжелые, болезненные вдохи-выдохи.

Робко пнул ногой дверь в палату.

Бережно положил на кровать. Стянул куртку, укрыл одеялом.

Руки, руки машинально плясали, выполняя нехитрые действия,

а мысли, сердце, душа сошли с ума, растерзав в клочья рассудок.

Робко присел на край кровати.

— Прости меня…

Прости за все… что было, и что будет.

Мне нельзя здесь быть, нельзя.

Не так…

Я не должен терять рассудок.

Нужно набраться сил, встать и уйти…

Уйти.

Прогнала? Прогнала? Я уже прокляла себя за те слова. Прокляла…

Мы сидели молча…

Глаза обижено, пристыжено, опущены вниз.

Тяжелые, шумные вдохи.

— Ты завтра придешь ко мне?

Нет.

— Да…

Слабак, СЛАБАК!

Соберись, соберись, молю!

Луи! Соберись!

Не ломай все то, что едва и так держится…

Несмело скрипнула дверь.

Лили.

А с ней и мой вечный мучитель, тот, образ кого тяжелым камнем висит на шее, кто неумолимо тянет ко дну…

Брюзжа своими железными трубками-костями, скрипя расшатанными колесами, обижено закатился ОН.

Мой… вечный спутник? Суженый-ряженый???

— Я пойду, — пристыжено вскочил на месте.

В сердце что-то кольнуло. Едва, едва сдержалась от крика…

Несмелый взгляд в глаза… на прощание…

Робкие, короткие шаги на выход…

До боли сжал ручку двери, до гневной белизны костяшек кулака… резкий рывок — и вышел прочь.

Я мчал, мчал, едва не сбивая на своем пути изумленных зевак.

Сегодня я прилюдно сделал ОГРОМНУЮ, РОКОВУЮ ошибку.

Я выдал врагам ту, которую люблю.

Без которой жить не смогу…

Не смогу…

Теперь у Поверенного есть слабое место.

Место, в которое выстрелят, если и не враги, то — свои…

У таких как я, нет и никогда не будет любимых.

Не бывает привязанностей.

НЕ ДОЛЖНО быть привязанностей.

Ведь даже Мигель — это лишь короткий эпизод моей жизни.

Как бы не звучало это грубо.

Мигель…

Но не Мария.

Не могу ее отпустить, не могу…

Но ОТТАЛКИВАЮ…

Пока для двоих это еще не поздно…

 

Глава Восемнадцатая

* * *

(Мария)

— Та-а-к, красавица, — растяжисто пропела Лили, — признавайся. Что это было? Сам Матуа!!! Ты же понимаешь, что просто так от тебя не отстану.

— Ничего особенного.

— Это как ничего? Издеваешься? Да? НЕТ!!! Я от тебя не отстану. Прошу, молю! Расскажи!

Молчу…

— Ну, Мария, Мария, котик, расскажи.

— ДА что тут рассказывать?! — злобно рявкнула я, а затем, вдруг осекаясь, глубоко вздохнула. — Просто, он мне помог подняться с земли. И все.

— Судя по крикам, я бы не сказала, что все там "просто" и "всё"…

— Лили, нечего придумывать там, где ничего нет, — увы, нет… — Мы, просто, до этого раз виделись. Он вместе со мной ехал в поезде. В одном вагоне… Тогда, при крушении… И всё…

— Прости…

— Да ничего. Ничего, ты же не знала…

Не знала… И, надеюсь, не узнаешь все гадкие, сладкие, СЛАДКИЕ подробности того безумного вечера…

А-а-а!!! И зачем ты только напомнила? ЗАЧЕМ?

Пристыжено отвернулась, пряча в подушку слезы…

* * *

Стоило ли удивляться, стоило ли расстраиваться, стоило ли так МЕЧТАТЬ?!!

Он не пришел…

Ждала почти до рассвета. Ждала…

И вот уже скоро пять вечера, а его снова нет…

Соврал…

* * *

— Мария? Мария Бронс? — окликнул меня незнакомый женский голос.

Обернулась.

— Да.

— Можно с вами поговорить…. наедине, где-нибудь?

— В палате?

— Если можно…

— Да, — приветливо улыбнулась, пряча за растянутыми губами любопытство и волнение. Отчего предчувствие недоброго?

* * *

Дверь неспешно захлопнулась.

Я живо проехалась к самому окну, обогнув свою кровать, и застыла спиной к подоконнику, лицом к гостье.

— Слушаю, — первая нарушила тишину.

Но вдруг, вдруг вместо милой улыбки навстречу выпорхнула ядовитая, узкая змейка, немного изогнутая тонким хвостом в ухмылке.

— Это хорошо, что слушаешь, — насмешливый хмык. Уверенный шаг ближе.

Тумблерок. Эта женщина своей надменностью в миг сорвала во мне рубильник. Я бессознательно выпрямила спину, гордо задрала нос.

Значит, не зря…

Не зря, чувствовалось лихое. Что же, воевать мы умеем, дамочка. Умеем. И уж желчи у нас нынче столько, что мало не покажется. Дерзайте, первый ход за вами.

Вызывающий, требовательный взгляд ей навстречу.

И снова ухмылка. Думает, я блефую? Испугаюсь ее?

Мечтай, и не таких видали.

— Давно знаешь Матуа?

Первый выстрел. Прямое попадание в сердце.

Ойкнуло и болезненно сжалась.

Искусственное равнодушие насильно натянула на лицо.

— Разве это важно?

— А можно не отвечать вопросами на вопросы?

— Смотря, какой вопрос.

Нервно вздернула подбородком вверх.

— Ясно. Значит, будем по-грубому? В штыки? Язвительно?

— Беру пример с вас.

— Не стоит. Не стоит, не ровня ты мне, чтобы пытаться соревноваться.

— Посмотрим.

Но не успела я договорить, как эта девушка, женщина, в миг оказалась передо мной, пролетев, не знаю, промчав, промелькнув несколько метров за долю секунды.

Уцепилась пальцами в мои руки, до боли прижав к подлокотникам кресла.

Тяжело сглотнула.

Не сдаваться.

Спрячь страх!

Глаза в глаза. Попытка выдержать назойливый, бурящий взгляд черных, каменных глаз.

— Я сейчас, глупая, пришла к тебе, больше как друг, чем враг.

— Неужели? — черт! Черт! Чего мой голос дрожит?!!

Ехидная ухмылка.

— Пусть, пусть тебе будет больно, но в итоге скажешь мне спасибо. Спасибо за правду.

— А, может, она мне не нужна. Ваша правда.

Удивленно вздернула бровью. И снова язва-змея на губах.

— Тебе, может, и нет. А Мигелю, да и остальным бедолагам, которыми пользуется Матуа, это понадобиться.

Дернулось. Кольнуло.

Не верю, уродина!

— Им и говорите. — И хоть имя мальчика мне обожгло все внутри, я пыталась гнуть свою идиотскую линию равнодушия.

— И тебе совершенно все равно? Ты будешь и дальше кормить собой этого ублюдка? Отдашь ему свою жизнь ради глупой упертости?

— Что? — смысл… я не могла собрать пазл до кучи.

— Тебе же все равно? — язвительно переспросила и тут же выпустила меня из своей хватки. Небрежно оттолкнула, так что я с метр проехалась назад и тут же, болезненным ударом уткнулась об подоконник.

Молчу.

Едкая улыбка.

— Я делаю вам, людишки, одолжение, выкрывая такого паразита, как Матуа. И если ты, Мария, еще не совсем лишена рассудка, то сможешь спасти других, или хотя бы кого успеешь, от глупой смерти.

Не верю! Не верю!

Матуа не такой.

— Ты веришь в вампиров? — и вдруг ее улыбка исчезла. Исчезла. И тут я должна поверить в серьезность этих слов? Этого вопроса?

— Нет, конечно.

Рассмеялась.

— "Нет, конечно", — и последнее слово едко перекривила. — А вот мы, почему-то, безукоризненно верим в ваше существование, глупые людишки. — Ухмыльнулась, — ах, ну да. Наверно все из-за того, что кровь вашу сосем. Сосем и паразитируем на вас, мелкие, гадостные червячки. Вы, а не — мы, — презрительно прищурилась. — Ненавижу, таких как ты.

Тяжело сглотнула. Мария, не молчи же! Больная! И ты — больная! Чем не ровня?

— Боюсь, расстроить, дамочка. Простите, не знаю вашего имени, но…

— Морена, Морена де Голь. Можешь, своему Матуа так и передать.

— Но…, - насильно продолжила я, как бы не замечая высказанное, — стоит вам раскрыть правду. Вы такой же червяк, как и я. Все мы — люди.

— Проверим? — ехидно улыбнулась.

— Это не проверять нужно, а… лечить.

Хмыкнула. Растяжной взгляд по сторонам, надменно проведя по кромке потолка.

Резкий рывок — и тут же оказалась возле меня. Дикое, жадное шипение… сковывая колким льдом мою душу. До тошноты…

Острые, длинные, аромата смерти, клыки вдруг похотливо подались вперед, требуя мою жизнь.

Поежилась. Нервно дернулась в оковах, кандалах — … прикованная… Никуда не убежать.

Страх кошкой взобрался по позвоночнику, сдирая заживо кожу… Заледенели в миг руки. Онемели пальцы.

Глаза горели, горели… Яростью, жадностью, голодом…

Вдруг отвернулась. Короткие, ликующие взгляды в сторону. Едкая ухмылка.

— Продолжим, или и этого пока хватит?

Молчала…

— Вижу, что хватит, — неспешно отстранилась. Шаг назад. — Я обещала Матуа, что жизнь его испорчу. Исполняю. Раскрыть тайну. Перекрыть кислород. Он еще пожалеет о своем решении меня воспитывать. А вас мне, просто, жалко. Такие доверчивые, хрупкие, едва дышащие от болезни и отчаяния. А он.

Вдруг схватила меня за руку, вывернула локоть. Неспешно провела пальцем по двум красным пятнышках.

— Вот как можно вот так себя вести? Неужели мало уродов на улице? Я понимаю, что так легко. Невероятно легко. И даже, когда умрете, никто не заподозрит истинную причину. Больные… Отчаянные…

Я нервно дернулась, вырывая свою руку из ее хватки.

Ухмыльнулась.

— Не всем дано узнать истину. Тайну о нашем существовании. Ибо она несет с собой смерть. Думаю, будешь благоразумной и воспользуешься информацией правильно. Судя по моим наблюдениям, ты хорошая девочка. И хоть обижена на всех, тяга к справедливости все же будет сильнее злости.

— Он не такой… — едва слышно прошептала я, отчаянно, отчаянно пищало сердце.

Нервно вздрогнули губы. Скривился нос, словно учуяла зловоние.

— Ты права, права… Он гораздо хуже. Но всего тебе знать не стоит. Иначе не сносить головы до утра.

Тяжелый вдох. Ее. Мой.

Короткие, несмелые шаги на выход.

— Малому не стоит говорить правду. Он вряд ли поймет и не поступит правильно, — прощальный хлопок. Белое, подобно мраморной плите саркофага, дверное полотно закрыло за собой остатки моего привычного мира.

 

Глава Девятнадцатая

* * *

(Мария)

Нервно покачивалась в своем кресле.

Взгляды блуждали по стенам, бессмысленно ища точку опоры.

Не могла поверить. Поверить своим глазам, своим ушам, своей памяти.

Но почему я ничего не помню?

Откуда эти отметены на мне?

С внутренней стороны локтя, предплечья…

Одно чуть сильнее, другое — едва заметно.

Мигель. Мигель.

Торопливо закрутила руками колеса.

Нужно срочно проведать мальчика, проверить. Она врет! Врет! Луи не такой!!!

И, в общем, это — наверно, просто, обычное раздражение. Какие-то глупые пятна. И только. И всего-то! Всего-то!!!

* * *

Застыла. Застыла в страхе. Всматриваюсь в полумрак за маленьким окошком дверей палаты.

И как я это все представляю?

Что ему скажу?

Можно я тебя осмотрю?

Поищу укусы… вам… вамп…

Ха, чушь! Чушь какая-то! Какие вамп… мать их за ногу!!!

Я — идиотка. Что попало сочиняю. Чего я верю этой сумасшедшей?

А то, то — просто обман зрения. Какой-то трюк. Трюк одурачивания слуха и зрения. Да и только. Просто мне показалось. Показалось. А дальше — все додумалось под ее давлением, сочинила на пустом месте. Сочинила!!!

Резкий разворот, спешно покатилась прочь.

Эй, вы что? Пошутили? Какой леший отрубил лифт?!!

Эй!

Злобно стукнула кулаком по кнопке.

Ну же, старичок, очнись! Просыпайся!

Без тебя мне никак не добраться в свою палату!

Слышишь?

Навязчивое чувство. Чувство…

Испуганно обернулась.

Что-то мелькнуло, мелькнуло вдалеке.

Захлопнулась дверь в палату Мигеля. Показалось?

Оторопела. Застыла. Замерла.

Тяжело сглотнула.

Это уже на почве стрессов?

Очередные миражи?

Сердце испуганно заколотилось, забарабанило в груди.

Там маленький мальчик…

И если…. если… она не врала…

Жадно схватилась руками за колеса.

Ну, же, Мария. Мария! Ты же не из эзотериков или оккультистов, просто проверить! Проверить! Чего тебе стоит? Все равно торчать здесь, небось, сколько.

Давай же, ты же не из слабачек! Убьет? Загрызет? И что? И ЧТО? Все равно уже хуже не будет…

В немой тишине мои колоса особенно внушительно рычали…

И даже, если, там кто-то и был, то узнать о моем приходе, не сможет, разве что глухой!

Упертый взгляд на дверь.

Тяжело сглотнула. Поежилась.

Робко дрогнула рука.

Ну, же! ДАВАЙ!

Победно толкнула — предательски скрипнула кровать. Сжался.

Никого.

Одни.

Конечно одни!

А ты что ожидала?

Или кого?

Тем более… (вдруг отозвалось безумие)

… после такого скрипа этого тарантаса, и мыши бы в ужасе разбежались.

Маньяк-убийца, скрипящий, звенящий кандалами и цепями…

Проехалась внутрь. И что теперь?

Не молчать же. Чувствую же, слышу, что он не спит. Напуганный.

— Эмм, прости. Я, просто, заблудилась. — Отличный лгун! Ну, прям, Оскар подавай за самую жалкую роль! Ау! Соберись!

Молчит.

— Мне, показалось… — невольно замотала головой, прогоняя чушь из сознания, — Показалось…. в общем, бред. Прости. Потому и зашла проведать. Проверить, что с тобой все в порядке… Ты как?

Несмело подъехала ближе. Обогнула кровать.

Робкий взгляд в его, покрытое полумраком, лицо.

Испуганно зажмурил глаза.

Дура, чего ты к нему пристала?

Дура…

Убирайся!

Но что-то держит меня здесь, не отпускает. Злобное предчувствие чего-то важного, важного где-то рядом.

Скользящий взгляд по сторонам.

Ищу, ищу, но что… не знаю.

Но вдруг… вот, вот ОНО!

Несколько темных следов капель на белой простыне привлекли мое жадное внимание.

Подъехала ближе.

Несмело дотронулась пальцем до пятен.

Свежие, они были еще свежие.

Вымазалась.

Темно-бурый развод по подушечке…

— Что это? — может, и глупо сразу делать свои "безумные" выводы, тем более что его болезнь могла по-всякому проявляться, и кровавыми харканьями. Но отчего-то мне навязчиво вбилось в голову, что это — именно то, о чем мне твердила та женщина…

Сумасшедшая, обескураженная своими заключениями, нагло схватила мальчика за руки.

— Эй, отпусти! — вдруг завизжал тот. Не от боли, нет. Страх? Страх, оттого, что…

Но не успела и мелькнуть мысль в голове, как вдруг кто-то схвати меня сзади. Залепил, закрыл рукой мне рот и грубо, дерзко отстранил от мальчика.

Испуганно вскрикнула и тут же замерла от ужаса…

Но перед глазами, в сознании плясал не факт того, что меня схватили. А то, что я увидела… Секундой ранее…

На его маленькой, худой, обтянутой сухой, тонкой кожей, ручке было много маленьких, как прыщики, пятнышек. Пары пятнышек… укусы.

УКУСЫ!!!

А одни из них — совсем свежие.

— Мария, успокойся, не кричи. Я все объясню.

Током, диким, гадким, болезненным током пробили слова мое сознание.

Нет! НЕТ! НЕТ!!! Я отказываюсь в это верить!!!!!!!!!

Это — бред! Бред! Луи… Только не ты… Прошу…

— Не будешь кричать?

Обреченно кивнула.

Но в глазах, в глазах еще темными пятнами на блекло-светлом тле виднелись УКУСЫ.

Задыхаюсь. Задыхаюсь от боли.

* * *

(Луи)

— Понимаешь. Всё… сложно объяснить.

— А НЕ НУЖНО! НЕ СТОИТ! Я все знаю. ЗНАЮ! Мне уже поведали о тебе. Скажи только КАК? КАК ты так МОЖЕШЬ? КАК? Конченый КРОВОСОС!

Презрение. Ненависть. Обида.

Но она теперь знает правду…

Я могу, могу заставить забыть ее все.

Могу…

Но не стану. Так проще. Лучше. Пусть ненавидит. Чем больше расстояние между нами — тем безопаснее.

Опасность, страх, обида, ненависть. Пусть лучше так, чем питает надежды…

— Что молчишь? Даже нечего сказать в оправдание?

— А ты услышишь?

— Ты — урод, УРОД. Которого мир еще не видал. Как ты можешь? КАК? Я понимаю, из меня сосал дрянную кровь. Понимаю, но ОН! Он! Он же еще совсем маленький. Такой несчастный. КАК?!!!!!

Нервно стиснул зубы. Молчи, Луи. Молчи.

— Проваливай отсюда! Проваливай! ИНАЧЕ ЗАОРУ! ЗАКРИЧУ!!!!!! И мне все равно, что ты меня убьешь за это. Валяй!!! ВАЛЯЙ!!! Но малого не трогай больше! НИКОГДА!!!!

Неспешные шаги к выходу.

Подчинился…

Уйду…

Уйду.

 

Глава Двадцатая

* * *

(Мария)

— Зря ты так, — неожиданно раздался спокойный голос мальчика за моей спиной.

Что?

Изумленная, живо обернулась.

— Не поняла.

— Он хотел, как лучше.

— ЛУЧШЕ?

— Да.

Вдруг тихий кашель перебил его слова. Тяжелый вдох.

Выждала, выждала тишину и внимание… Обижено прошептала:

— Ты, просто, не понимаешь, о чем ведешь речь.

— Разве?

Замерла. Застыла в удивлении.

— Думаю, что да.

— А я думаю, что ты не знаешь, о чем говоришь. Ведь он нас вылечить хотел.

— Вылечить?

— Вылечить.

— Это как?

Насколько я поняла, малыш в курсе событий. Что же. Хорошо.

— Вылечить, высасывая из нас кровь? Подгоняя смерть? Так? Спасибо, молодец.

— Почти.

Уверенный, одураченный…

Упрямый.

Ехидно хмыкнула.

— И как, тебе это его лечение уже помогает?

— Время еще не пришло. Не все сразу.

Умные, самоуверенные речи. Они так и толкали на разговор с ним на равных.

Идиотизм. Мария! Идиотизм!!!

Лишь периодический взрывающийся кашель, пугающие темные синяки под глазами, усталый, мудрый, томный взгляд останавливал меня от отчаянного крика.

Сдерживалась.

— И сколько так ждать? Год? Два? Ты… ты, действительно, не понимаешь, про что говоришь, Мигель.

— Главное верить… и ждать.

— Я ему больше не верю. Хватит. Это… это какой-то ужас. Я не понимаю… Как он так может, — казалось, я обращалась сама к себе, взывала сейчас к своему разуму, рассудку, морали…

Все внутри ошарашено кричало и рычало.

Тихий рокот безумия, нарастающего, набегающего на сознание, как цунами…

— Зря… Зря ты так к нему… Ведь он собой жертвует ради нас…

— Жертвует? — сломалась, нервно рассмеялась. Дернулась. — ЖЕРТВУЕТ? То, что он сосет из нас кровь — это не жертвование. Это, это…

— Он жертвует, отдавая нам свою кровь. Взамен. А в ней, а в ней и есть лекарство.

— Что?

— Да, вот видишь, ты НИЧЕГО не знаешь. Каждый раз забирая нашу, он вкалывает в вену нам свою… Забираю нашу кровь, больную, отдает сильную, чистую, насыщенную веществами, способными излечить нас. Излечить полностью.

— Это он так тебе понарассказывал? Сказки на ночь?

— Глупая ты. Глупая…

— Может, и глупая, но я не верю в эту чушь. И не поверю!

— Обидно, что в плохого ты поверила намного легче, чем в хорошего.

— Наверно, потому, что я не верю больше людям. Слишком часто убеждалась, что все они ЛГУТ. Вот и сейчас. Ты, просто, маленький еще…

— Хм, маленький… Да, мне только десять лет, но я не настолько глупый, как ты себе это вообразила. Ничего, ты тоже скоро все поймешь. Поймешь.

Нервно хмыкнула. Отвернулась.

Десять? А на вид не больше восьми…

Мельком пронеслась идиотская мысль, тут же уступая место тяжелым, болезненным думам.

Пойму… Пойму, может, и пойму…

— Если Матуа меня лечит, почему же я не помню этого?

— Он так сделал, заставил тебя забыть.

— А ты? Почему ты помнишь?

— Я так попросил. Пока помню, пока и надеюсь. Пока живу…

* * *

Молчал. Молчала и я.

Слова сказаны. Позиции понятны. Приняты.

Прощальный взгляд.

Нам нечего больше друг другу сказать.

Но я, все же, надеюсь, что Матуа меня послушал. Что я хорошо дала понять, что если что, то не побоюсь выступить против.

Неспешно выкатилась из палаты.

Лифт. Лифт. Лишь бы ты работал! А иначе, не знаю, что делать.

Устала. Духовно устала. От всего…

Нервно истощена.

Последняя надежда сегодня была зверски убита. Растерзана.

Плачу… Реву…

Реви.

Нечего верить в сказки. Нечего.

Они всегда заканчиваются либо ложью, либо трагедией.

И что теперь? Мертвая кнопка, мертвый лифт, мертвые ноги…

* * *

Несмело приоткрыла дверь.

— Можно, я с тобой останусь на ночь?

Не шелохнулся.

Несмело проехала внутрь.

Спал… Крепко спал…

Не буду будить.

Подкатилась к окну, застыла у самого подоконника. Обвисла в кресле. Нужно попытаться уснуть. Уснуть…

 

Глава Двадцать Первая

* * *

(Мария)

Смешанные чувства. Что может быть хуже? Это, как ненависть и любовь в одном флаконе. Как боль и радость. Счастье и горе.

Так и сейчас, я разрывалась между желанием остаться рядом с Мигелем. Ведь только я могу попытаться его защитить от Матуа. Только я… знаю правду. Знаю…

И перспектива того, что уже до конца этой недели попаду домой. Наконец-то домой. ДОМОЙ!

Нет, я буду проведывать малого. Ясное дело, но…. Все же… Это не одно и то же…

Быть здесь, рядом, и кратковременные визиты…

* * *

(Луи)

— Здравствуйте.

— Здравствуйте, — нехотя ответил я и тут же изобразил нелепую улыбку.

— Узнали?

— Да. Вы медсестра из больницы?

— Да. Лили, — мило улыбнулась девушка.

— А я — Матуа, Луи-Батист.

— Знаю, — едва слышно прошептала, залилась румянцем, пристыжено отвела глаза в сторону.

— А вы сейчас в больницу?

— Нет, но в тот район. Вас подвезти?

Смущенно хихикнула.

— Если несложно…

Почему хотелось выть от боли? Почему сердце разрывается?

Лили, Морена, Мелиса, Аннет, Джесси, Рамона…

Сотни имен, сотни женщин….

… но всё это не то…

Минуты… тягучие минуты.

Молчание.

Ей — мучительно. Мне — противно.

Противно…

— А вы вечером приедете? Или уже завтра?

— Не знаю…

Пристыдилась. Опустила глазки в пол.

Что ей сказать?

Глупые женщины. Отныне я не способен даже на плотские отношения. Не способен. Я сломлен, срублен, растоптан. Не мучайте меня своими желаниями!

Я отдал себя той, которой не нужен. Которая… теперь меня ненавидит.

Боже, Боже, чего я такой сумасшедший? Чего я привязался к ней? Зачем?

Хватит, хватит, Батист! Очнись! Молю, очнись!!!

* * *

(Мария)

Я узнала его автомобиль.

Лили?

Моя Лили? И Матуа?

Дыра. Дыра…. Кто-то вырвал из груди сердце…

Задыхаюсь…

Не знаю, не знаю, НЕ ЗНАЮ!!!!!! Что именно взорвалось во мне сейчас, страх за подругу, или неистовая ревность. Слезы. Слезы…

Реви, дура, давай, РЕВИ!!!!

Все равно нечего делать! РЕВИ! Раз ума нет!!!!

Реви…

Он не твой, так чего бесишься?

Стоп, стоп, Мария! Он — ублюдок! Он — чудовище! Он — УБИЙЦА!!!!!!!!!!!

Отчаянно зажмурилась. Зажмурилась, чтобы не видеть, чтобы не знать, не понимать…

Лили. Лили, как ты могла? Как ты так можешь со мной?

Он… он…

Лили?

* * *

(Мария)

— Как не выписываете? Вы же обещали!

— Просто, результаты твоих последних анализов показали некоторые изменения.

— Какие еще изменения?

— Мы еще исследуем. Они… не совсем понятные.

— Как это непонятные? Я, что, умираю?

— Нет, что ты. Скорее, наоборот. В твоих мышцах появляются неясные импульсы. Активно восстанавливаются поврежденные ткани. В общем, не знаю, что ты там делаешь. Самовнушение или, просто, активная зарядка. Может, народная медицина?

— Нет, конечно, — в голове кровь забила, запульсировала ужасные ответы… Нет, нет! Не верю! Не верю…

— Ладно, что бы та мне было, продолжай в том же духе. А мы будем наблюдать и всячески стимулировать эти процессы. Хорошо?

Хорошо?

Эхом пронеслось в голове…

Продолжай в том же духе…

Это какое-то издевательство? Какие еще изменения?

Я ничего такого не хочу…

Не хочу…

Не хочу?

* * *

Несмело вкатилась в палату.

— Привет, не спишь?

— Привет.

Сложно смотреть ему в глаза… Проехалась к окну. Бессмысленный взгляд вдаль.

— Как ты?

Молчит…

— У меня сегодня результаты анализов пришли.

— И?

— Какие-то непонятные изменения…

Ну, же… Чего молчишь? Скажи! Скажи что-нибудь!!!

— У меня тоже, — наконец-то отозвался. — Метастазы перестали развиваться.

— Да?

— Да…

— И что теперь? Что? — я сама не верила своим словам. Неужели, неужели весь этот абсурд — правда? Неужели?

— Не знаю…

Тяжелый вдох. Дрожь прокатилась по всему телу. Страшно. Неловко.

Не знаю… Не знаю…

Не могу я верить в чудо. Отчего-то тяжело поверить… Мигель прав, в "злого" Матуа мне, почему-то, проще уверовать, чем в доброго.

Не знаю, опыт прежних ошибок…

Или страх перед новой надеждой, которая может вот так запросто разбиться в дребезг. Я больше не переживу. Не переживу предательства, разлуки.

Уж лучше ненавидеть сразу… от начала и до последнего вдоха. Чем поверить, влюбиться, а потом, потом — … разбиться. Вновь, окончательно… разбиться!

Сказка. Сказка… Сложно верить в сказку, в рай, когда вокруг лишь один ад. Ад. Одни враги… Враги.

— И давно это началось? Давно он…?

— С Рождества.

С РОЖДЕСТВА!!! Господи!!!

С самого Рождества…

Больше двух недель… НЕДЕЛЬ!

— И как часто?

— Каждые три дня.

Три. Три… Значит, значит, всего уже раз пять…

— А он только нас… или еще кому?

— Только мы.

— Но почему? Почему, если это помогает, ПОМОГАЕТ, почему только… Почему?

— У него и спроси. Мне так и не сказал…

— Ты думаешь, он еще придет?

— Да.

Странно, странно все это…

— Почему ты не радуешься тому, что…? Почему?

Тяжелый вдох. Тихий, неловкий кашель.

— Радоваться…? Я уже смирился, что умру. Смирился и даже нашел в этом радость. День у день я ждал своего часа, своего счастья… Ждал, когда ОН заберет меня к себе. А теперь… Теперь я даже и не знаю, что думать… Во что верить… Как реагировать… Я боюсь жить.

— Я тоже…

* * *

Не знаю, не знаю.

Конечно, конечно, я хочу излечиться. ХОЧУ ХОДИТЬ!!!

Но…

Не таким путем.

Не таким способом…

Не могу я видеть Луи… Не могу. Я не выдержу быть рядом с ним.

Не хочу…. ничего не хочу от него. Ничего…

ХМ. Ничего, кроме… его самого… ДУРА!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

 

Глава Двадцать Вторая

* * *

(Мария)

— Луи?

— Привет, — несмело присел на край кровати. — Мигель, сказал, что ты меня звала.

Пристыжено опустила взгляд вниз.

Звала… Звала!

— Ты как себя чувствуешь?

— Уже лучше. Вчера на пляж с Лили ходили.

— И как водичка?

Хихикнула.

— Холодно же еще.

— Ну, да, ну, да.

— А ты как?

— Ничего. Уже лучше. Я тебе тут книгу принес почитать. Вот… — вытащил из внутреннего кармана пиджака.

— "Детоубийца"? — обескуражено переспросила. — Что? Луи? Луи?

Обернулась… Но никого, никого рядом нет. Испуганно осмотрелась по сторонам — я одна.

Нервно дернулась. Взглядом на книгу… Кровь, кровь. КРОВЬ! НА МОИХ РУКАХ! Лишь кровь на моих руках!

— ДА ПРОСНИСЬ ТЫ УЖЕ!!!!!!!! — кто-то грубо дернул меня за плечи, приводя в себя.

Резкий, дерзкий приход тошноты. Едва не задохнулась.

— Лили?

— Мария, разве можно так кричать, во сне?

— СОН? Это был сон?

— Да. Ты как?

— Спасибо, уже лучше, — пыталась тереть себе переносицу, прийти в себя. Пыталась собраться. — А Луи? Луи не приходил?

— Луи?

— Да.

— Какой Луи?

Осеклась. Опомнилась.

Луи… Мой Луи… Твой Матуа.

Нервно хмыкнула.

— Да то я так. Видимо, приснилось. Бывает же? Да?

Лживо улыбнулась, пряча удивление.

— Да.

* * *

Сегодня третий день.

Третий.

Если я всё правильно понимаю, если он… не отступиться, то придет сегодня к Мигелю, и, может…, наверно, ко мне.

Придет.

Возможно, ночью…

Я не буду спать, не буду. Буду ждать.

В своей палате? Или к Мигелю?

А, если, он не захочет из-за меня к малому приходить?

Нет, так нельзя… Не нужно. Пусть…

"Метастазы перестали развиваться". Это же — хорошо, ХОРОШО!

Буду сидеть… лежать у себя в постели. Не спать.

Ждать.

… до самого утра, а, если, понадобиться, и до следующей ночи… или и до следующего утра… Сколько сил хватит. Сколько выдержу…

Мне нужно с ним поговорить. Нужно. Только наедине.

Если все именно так, как рассказывает Мигель, я… Я извинюсь. Не буду мешать проделкам, "процедурам" с мальчиком.

Но меня… но я…

Наверно, откажусь. Откажусь.

Да?

Да.

Не помню, я ничего не помню из того, что он делал со мной все те пять раз. ПЯТЬ!.

Он был здесь ночью, в моей палате. Наедине… Ночью. Пил мою кровь, давал свою…

А я, а я ничего, ни черта не помню! Лжец. Гнусный лжец и манипулятор!

Вампир…

Боже, БОЖЕ! Разве такое возможно? Нет. Нет, это — какой-то бред. Полный бред.

Ведь если эти твари, чудовища существуют, то кто еще… из "народных сказок" вылез в реальность?

Как их много?

… Среди людей.

Как часто пьют? Убивают?

Бред. БРЕД!!!! Лучше не думать. Лучше, просто, НЕ ДУМАТЬ про всё это…! Не думать.

* * *

Что?

Что?!!

Дура! Дура!

Уснула! Я уснула!

Нервно дернулась на месте.

Приподнялась, упираясь на локти.

Робкий взгляд в окно. Еще… темно. Но кто его знает, сколько прошло времени, сколько я проспала…

Вдруг, вдруг он уже приходил?

Опоздала?

— Привет.

Током, током пронзило все тело. Испуганно дернулась.

— Прости, — неспешно подошел ближе. — Думаю, нам стоит поговорить.

Да…

Но слова так и не вырвались наружу. Невнятно кивнула…

Тяжелый, шумный вдох.

Короткие, немые сомнения и наконец-то высказался.

— Хочешь ты того или нет, я все равно не брошу затею с Мигелем.

— Хорошо, — торопливо подтвердила я.

Невольно закивал. И снова глубокий, нервный вдох.

— И с тобой. Не брошу.

Замерла на мгновение. Тяжело сглотнула. Ну же…

— Не нужно.

— Я не спрашиваю. Я ставлю в известность, — грубо перебил. Холодный, жесткий голос вмиг полосонул сердце. Испуганно замолчала.

Грубость. Приятная. Властная грубость?

Ты сумасшедшая?

Мазохистка? Сердце, чего улыбаешься? Снова в романтика играешь? ЗАТКНИСЬ! Давно умирало и клялось ненавидеть?

Покраснела. Пристыжено закусила нижнюю губу. Дура, что молчишь, как первоклашка? Где та вся твоя смелость? Шаром в лунку укатилась? НЕ МОЛЧИ!

Идиотка. Кретинка.

— Я того не стою…

— Не тебе решать.

Заткнулась. Заткнулась, поперхнувшись словами. Отвела взгляд в сторону.

— Но всё это все равно ничего не значит. Для меня не значит. Просто я так решил, и все. Дело принципа.

Ойкнуло. Дернуло. Разорвалось.

* * *

(Луи)

Идиот! Идиот! ЧТО ТЫ НАДЕЛАЛ?

Слезка тонкой струей вырвалась из-под ее ресниц.

Пристыжено скривилась. Упала на подушку.

Отвернулась.

Злобно стиснул зубы. ИДИОТ!

* * *

(Мария)

Присел на кровать.

Сомневался. Нервничал.

УЙДИ! УЙДИ! НЕНАВИЖУ!!!!!!!!

Ничего не значит…

Тяжелый вдох.

— Мария, Мария. Что ты со мной делаешь?

Не сразу, не сразу дошел смысл сказанных слов.

Резко обернулась.

Глаза в глаза.

Застыли…

Я пыталась, пыталась удержать истерику в уздечке, но слезы все равно предательски рвались на волю, жадно, смело, храбро пробивая оборону…

— Слышишь, перестань. Перестань плакать. — Подвинулся ближе. — Я уже не знаю, как себя вести с тобой. Ну, же, перестань.

Вдруг обвил руками за плечи и насильно прижал к своей груди.

Еще, еще секунда осознания…

И взрыв, взрыв дикого крика, воя, рыдания, слез.

Жадно вцепилась руками за грудки…

Ненасытно тянула его рубашку на себя, вталкивалась лицом в грудь, желая прикипеть, слиться, спрятаться в объятиях навсегда. От всех и всего.

Спаси! Спрячь меня! Унеси! Забери! Только не отпускай! Никогда не отпускай! УМОЛЯЮ!!!

Умоляю…

— Тише, тише, солнышко. Все будет хорошо, — ласково, робко провел рукой по волосам. — Тише…

Еще, еще что-то шептал мне на ухо, но уже не слышала…

Жадно, подобно больному, сдвинутому на своей "прелести" безумцу, я впивалась его ароматом, теплом, завораживающим вальсом нашего ускоренного сердцебиения…

Я сходила с ума, захлебываясь счастьем.

* * *

Час, два, три…

Не знаю, сколько прошло времени.

Мы все так же сидели, боясь разомкнуть объятия…

Страшно было даже на секунду представить, что все это может закончиться.

… закончиться.

* * *

— Скоро уже рассвет.

Молчу. Невольно сильнее сжались руки.

Не отпущу!

— Пора уже…

— А ты потом останешься?

— Ты все равно уснешь.

— Я не хочу спать.

— Это не будет от тебя зависеть…. уснешь.

— Останешься?

— Я приду через три дня. Чем реже я с тобой, тем…

— Тем ЧТО?!

— Тем больше шансов, что такие, как Морена, не будут искать с тобой встречи.

Замерла. Как Морена?

— Зачем я им?

Глупый вопрос, наверно…

— Чтобы мне мстить или шантажировать.

Нехотя отстранил. Взглянул в глаза.

Испуг. Внутри дрогнул испуг.

"Пора?" — переспросила, пропищала трусость.

Мигель, Мигель все это помнит, знает. И терпит. А я испугаюсь?

— Можно, я буду помнить?…

— Зачем?

— Не знаю… Так мне будет проще. Легче…

— Это не стоит воспоминаний.

Может, для тебя не стоит…

А для меня — это единственное хорошее, единственное, где ты рядом со мной. Где ты МОЙ…

— Пожалуйста…

— Тебе будет больно.

— Ничего. Переживу.

— Может, не стоит? Не хочу, чтобы ты меня еще сильнее ненавидела.

— Я и не ненавижу…

Крепче сжал.

И я сильней притиснулась.

— Раз так хочешь, — тяжело сглотнул, — Но в любой момент я смогу тебя заставить забыть.

— НЕ НУЖНО! — нервно дернулась. Только не это! ТОЛЬКО НЕ ЭТО! — ТОЛЬКО НЕ ЗАБЫТЬ ВСЕ ЭТО!

— Хорошо, хорошо, — успокаивающе прошептал. — Хорошо…

— Обещаешь?

— Пока сама не попросишь, не сделаю…

 

Глава Двадцать Третья

* * *

(Мария)

— Готова?

Испуганно, словно обезумевшая дурочка, замотала, закивала головой.

— Да.

Немного отодвинулся назад. Вытянул мою руку.

Запястьем вверх.

Внутри все сжалось от страха. Холод пробежался по коже, вырываясь, то ли изнутри, то ли накатывая снаружи.

Поежилась.

Нервно сглотнула.

Мое запястье предательски заныло, предвкушая боль. Словно знает, словно… помнит.

Невольно дернулась.

Взгляд выстрелил мне навстречу.

— Уверенна? Ведь так будет проще, тебе… и мне.

Тяжело проглотила комок в горле. "И мне…" Это раньше бы меня остановило. Но не сейчас. Больная хочет правды. Нет. Больная хочет ласки, пусть даже грубой, жестокой, садистской, но ласки. Его ласки…

Невольно задрожала.

— Прошу…

Опустил глаза, уткнулся взглядом в мою кожу, словно, перебирая вены, прицеливаясь.

Бред, бред, бред полоумной!

Заткнись.

Несмело облизал губы.

Медлительно, растяжисто поднес мое запястье к своим устам.

Мое сердце. Сердце, словно в предсмертной агонии, задергалось, забарабанило, сводя с ума мой слух.

Тук-тук, тук-тук, тук-тук.

Не дышали.

Робкий, нежный поцелуй.

Но я испуганно сжалась, дернулась, словно кто меня ужалил.

Удержал, удержал, и лишь напористей прижался губами.

Я ждала, ждала. Напряглась, замерла. Жадный вдох — и снова не дышать.

Но вдруг, вдруг вместо боли, вместо яркой, адской боли… я почувствовала несмелое касание языком.

Робко лизнул мою кожу и вдруг резко, неожиданно, внезапно, острая, колкая, прознающая, но терпимая боль.

Мгновение… Еще секунда — и отчего-то, отчего-то…

Меня захлестнули непонятные чувства. Волной, прибоем накрыло, унося с собой. Утаскивая в тихий омут к моему демону.

Боль…. она стала приятной. БЕЗУМНО приятной.

Сумасшедшая?

Я давно уже не чувствовала раздражителя боли. Не чувствовала его клыков… Лишь робкое, сконфуженное посасывание, давление языком, ласки языком… на вены, подгоняя кровь.

Приятно, приятно… Словно ломтик едко-кислого лимона, притрушенного лживой сладостью сахара, словно страстный поцелуй, нежность в плену слепой, безумной, грубой, повелительной боли…

Я невольно расслабилась. Расслабилась.

Тук-Тук. Тук-Тук. Сердце устало тлело, томилось в блаженстве…

Обвисла, отдаваясь во власть счастья, удовольствия, безумной услады…

Нервно содрогнулся. Отстранился.

— Ты как?

Пристыжено дернулась, собралась, сжалась. Попытка собраться, сжаться. Все еще расслабленная, все еще летающая где-то в облаках…

— Нормально, — едва слышно, невнятно пробормотала я.

Удивленно вздрогнула бровь.

— Тебе плохо?

— Нет…

— Не ври.

— Не вру…

— Думаю, на сегодня хватит.

— Пей, сколько нужно, — едва слышно прошептала я. В эйфории? Я была в полной эйфории… Сумасшедшая! Сумасшедшая…

— Что?

Нелепо улыбнулась.

Пьяная. Пьяная…

Я так долго хотела, ждала своего Луи, его внимания, его ласки, что опьянела от его укуса.

Сошла с ума.

— Мария.

И снова тихое биение сердце вместо ответов. Милая улыбка вместо страха.

Безумная…

Отстранился. Выпустил из своей мою руку.

Нервно дернулся.

* * *

(Луи)

Нырнул в карман своего пиджака и достал оттуда шприц.

Сорвал упаковку и тут же спрятал ее в карман.

Быстро расстегнул пуговицу манжета, закатил рукав. Вколол иглу в вену — и набрал полный десяти кубовый шприц.

* * *

(Мария)

Я невольно рассмеялась. Рассмеялась, как это делают, пьяные, в полу сознании, хмельные женщины. Рассмеялась над совсем не смешным.

Удивленно уставился на меня.

Замер на мгновение.

Промолчал.

Грубо схватил… Грубо или испугано?

… схватил за руку. И снова точное попадание…

Прощальный взмах ресниц…

* * *

(Луи)

Лениво моргнула, устало вздохнула — и тут же уснула…

Что это было перед этим?

Что?

 

Глава Двадцать Четвертая

* * *

(Мария)

Сладкий, нежный сон.

С улыбкой на устах просыпаюсь… Впервые за долгое, очень, очень-очень долгое время…

Сегодня мне ничего не снилось. Полное забвение. Но все же сладкая эта, пустота.

Невольно уткнулась взглядом… в две маленьких точечки, прыщика… укуса на запястье.

Непроизвольно рассмеялась. Искренний, безумный, счастливый смех.

И главное, теперь я знаю, что это был не сон.

Луи был со мной, вчера. Рядом. Был…

Об этом мне и напоминают эти две отметины.

…я больше не чувствую себя одинокой.

Нет.

Словно мой Матуа до сих пор со мной. Здесь, рядом…

Во мне…

…есть частичка его.

Его… кровь.

Невольно залилась румянцем, вспоминая свое вчерашнее безумие, пьяную эйфорию. Удивление, испуг моего Луи за меня…

Поплыла, поплыла рассудком. Сумасшедшая…

Три дня. Две ночи. Я дождусь тебя! Дождусь, моя слабость! Моя боль! Моя радость!

Дождусь, и снова буду упиваться твоим дурманом.

Сходить с ума, тая в сладких, нежных объятиях.

Твоя…

Я — твоя…

Навеки твоя. И делай со мной — все что угодно. Вылечи или убей — мне уже все равно…

* * *

— Мария, мы усмехаемся, или это мне только кажется?

— Усмехаемся, — пристыжено хихикнула я, так и не справившись с улыбкой.

— А, ну, ну, поподробнее, солнышко!

— Да ничего особенного. Просто отличное настроение.

— Сон хороший приснился? — многозначительно причмокнула.

— Что-то типа того…

— Ох, темнишь, подруга.

Покраснела… Пристыжено закусила нижнюю губу. Не признаюсь!

— А ты все так и хочешь знать.

— Конечно!

— Не дождешься… — рассмеялась от души.

— Это ты не мечтай, что отстану…

* * *

— О, Мария! Ты сегодня такая красивая!

— Да ладно вам, доктор Финк.

— Как солнышко, яркая, радостная. Вся, прям, сияешь! Хорошо спалось?

— Отлично!

— Вот и ладненько. Что там у нас с ножками?

— А что им… Кушать не просят.

— Ну, ну, — обижено улыбнулся мужчина, тут же обхватив своими руками меня за стопу и под колено. Плавные, несмелые попытки подвигать.

— Есть ощущения?

— Нет, — печально, больно признавать правду, гадкую правду, но не сдавалась. Со всех сил пыталась удержать свою радость, улыбку, настроение…

— Так, а вторая?

— То же самое…

— Ясно, — невесело прошептал доктор и отвернулся.

— Лезть на перекладины?

— Да, готовься, — пробормотал Финк, так и не обернувшись. Неспешно снимал с рук перчатки.

Не знаю, вернее, не поняла, что сделала не так.

По привычке, как и раньше, я удерживалась обеими руками за железные брусья, упираясь на локти, дабы успешно протиснуться вперед и выпрямить ноги.

Как вдруг что-то случилось. Сорвалась, соскользнула. Завались, как куль гороховый.

Не сдержалась, не сдержалась от дикого визга.

— Что? МАРИЯ! — в миг подскочил доктор. — Ну, что же ты так…

— Не знаю.

— Просил, же ждать меня, пока помогу.

— Самой захотелось. Ведь раньше получалось.

— Раньше, раньше…

Нервно потирала щиколотку.

— Где болит? Где забилась? Лед принести?

— Да локти, вроде целы. Я ногу, наверно, сломала.

— Что?

— Болит сильно. Ай, — невольно вскрикнула, немного рукой сдвинув свою "проблему".

Финк тут же принялся ощупывать "больную".

— Рентгеновский снимок сделаем, но, скорее всего, обычное растяжение.

— Холера…

— Мария, неужели ты так и не поняла, что произошло?

— Что?

— Нога. Ты ЧУВСТВУЕШЬ свою ногу!

* * *

— И что теперь? Что? Лили! Не молчи!

— Не знаю. К пятнице придут новые результаты анализов.

— Я боюсь…

— Чего?

— Не знаю. Мне страшно. Нет, я хочу! ХОЧУ! БЕЗУМНО ХОЧУ ходить! Но… боюсь.

— Думаю, ты просто еще не пришла в себя. Не свыклась с мыслью. Все образуется…

* * *

Единственный, единственный, кто меня может хоть как-то успокоить, понять, как бы нелепо или грубо, с моей стороны, не звучало — был Мигель.

— Привет.

— Привет.

— Как ты?

Как всегда не ответил.

— Есть сдвиги?

— Не особо. А ты как?

— Сегодня чуть ногу не сломала, — пыталась шутить.

— Как так? Я думал…

— Я тоже думала, что ломанное не ломается. Хотя, что костям? Им лишь бы ныть, трещать, крошиться да ломаться.

— Так ты в порядке?

Нормально ли хвастаться убитому горем человеку своим счастьем?

Я всегда считала это худшим из уродств. Черствость.

— Да, — тяжело вздохнула, выпуская боль и неловкость. Избегая подробностей…

Мигель, Мигель, как я сильно хочу, чтобы ты поправился! — Знаешь, — отдернула сама себя от гнетущих мыслей. — Давай я тебе что-нибудь почитаю.

— Только не сказки.

— Нет? А что тогда?

— Мне мама читала роман "Мастер и Маргарита". Читала, когда-то… — на мгновение замолчал, укрощая острую душевную боль, — Продолжишь?

Я невольно замерла. Эм, мама… мама…

Тяжело сглотнула. Да уж. На эту тему табу не то что говорить, а даже думать… разум, сердце, душа… разрываются на части… Едва вспомнишь…

— Хорошо, — торопливо пробурчала себе под нос, подъезжая ближе к кровати. Неловкие паузы — ни к чему. За эти секунды слишком много дурных мыслей может взорваться в голове, раня сердце. — Где книжка?

— Где-то в тумбочке.

 

Глава Двадцать Пятая

* * *

(Мария)

Утро второго дня. Утро протрезвления. Тоска, ужасная тоска схватила душу, попытки раздавить сердце…

Нога, моя нога вновь забыла, что такое чувствовать. Мертвая…. она и есть мертвая.

Одна отрада — это торчать весь день у Мигеля, читать ему книжки… Иначе рехнусь. Рехнусь…

Хотя, по-моему, это со мной случилось уже давно.

Что-то я путаюсь, надеясь на свою благоразумность.

* * *

— Мария. Ах, вот где ты? Так что, едем на прогулку?

— Спасибо, Лили… Но, давай, не сегодня…

— Чего это?

— Настроения… нет.

— Я тебе дам, "настроения" у нее нет! А, ну, марш по куртку и во двор!

* * *

Ночь кошмаров.

Ночь слез.

Ночь одиночества.

С каждым часом я все дальше и дальше от рассудка, и все больше отчаяния и пессимистичности разгорается в моем сердце.

Но ничего, ничего. Скоро утро. Утро! Утро третьего дня. А там и ночь, заветная ночь с Луи.

* * *

Бывало ли с вами такое, что знаете, знаете, точно знаете, что увидите его сегодня. Увидите. И пусть это — не свидание. НЕТ! Не свидание, а обычная, "вынужденная" встреча, вы все равно не находите себе места… Уже с самого утра готовитесь, наряжаетесь, примеряете платья…

Вот только с гардеробом у меня скудно — больничный халат, да и только.

— Мария, ты как курка несушка. Что случилось?

— Ничего.

— Родители придут?

— Нет, они же вчера были.

— А что тогда? Колись, давай, — игриво замигала бровками Лили и тут же присела на край кровати.

— Неужели я не могу посмотреть на себя в зеркало?

— Девочка, ты уже час в него как всматриваешься. Суженого-ряженого выглядываешь?

— Вот, дурочка ты. Придумаешь еще.

— Конечно, конечно, дурочка, — ехидно захихикала. — Как по мне, у тебя давно уже весна наступила. Вот только ты не хочешь мне признаться, кто и есть тот "самый"…

По-детски скривилась, показывала я ей языка.

— Вот видишь, точно! Я угадала. Но ничего, ничего страшного. Я у тебя все-таки выпытаю. Попомни мои слова. Я просто так не сдамся.

— Я тоже упрямая.

— Ха! Значит, все-таки я права! Мужчина тут замешан!

— Может быть, может быть.

— Не может, а так и есть! Только вот кто? Признавайся, Мария Бронс! ПРИЗНАВАЙСЯ!!!

— Уж не сегодня это произойдет, мой милый кат. Не сегодня.

— Ладно, ладно… Я терпеливый палач. Терпеливый…. - игриво зарычала и клацнула зубами.

* * *

Одиннадцать вечера… за дверьми стихли голоса, доносилось лишь одинокое шорканье.

… его не было…

Двенадцать ноль-ноль… Ноль одна, ноль три…

… пятнадцать минут, двадцать, тридцать три…

Час ноль две.

… ноль три…

… ноль семь…

Два часа двенадцать минут.

Каждая минута казалась для меня последней. Уже не раз пыталась выбраться назад в кресло, добраться до подоконника и с жадностью всматриваться в окно…

Останавливалась, осекалась.

Я верю, верю…

Он ПРИДЕТ! Ведь как иначе? Он, он не подведет!

Нет!

Нет?

Два часа сорок семь минут.

Обижено закусила губу. Зарылась лицом в подушку.

Ненавижу… НЕНАВИЖУ!

… и люблю…

Люблю!

Люблю!!

Люблю!!!

Несмело скрипнула дверь.

Как током пронзило. Нервно дернулась.

— Привет, — устало прошептал. Неспешно прошел внутрь. Медленные, рястяжестые шаги. Подошел ближе.

— Привет, — едва слышно прошептала. Я всматривалась ему в лицо, всматривалась в глаза и пыталась понять, что его мучает. Что произошло… — Что-то не так?

— А?

— Что-то случилось? Чего такой грустный?

— Только что с самолета. Был по делам в Италии. Устал, как собака. Прости, что задержался. Зашел еще к Мигелю.

— Как он там?

— Держится. Говорит, что завтра результаты его анализов придут. Надеюсь, хорошие. А ты как? Что там было у тебя с ногой?

— Ногой? Ах, ногой… Растяжение… Так, поболела немного, напомнила мне о себе, о том, что еще есть, телепается, и вновь отмерла.

— Ничего, с каждым разом действие усиливается. С каждым разом все отчетливей и отчетливей будут изменения.

— А как это вообще происходит? — не удержалась, не удержалась от вопроса…

— Как? — невесело улыбнулся. — Пью кровь у больного, и чем чаще эта зараженная жидкость попадает мне в тело, тем сильнее мой организм пытается справиться с этим ее изъяном. Очистить. Так, в моей крови появляются вещества, специфические, целенаправленные на уничтожение очагов болезни или исцеление омертвелых тканей донора. И как только едва ввести ее в организм хворого — тут же начнется реакция по устранению проблемы. Сначала, первые раза четыре-пять, это почти незаметно. Слишком мало ферментов, антител и прочих нужных веществ, но затем, когда мой организм перенасытится "больной" жидкостью, тут же начнется активная реакция. Проблема в том, что вы под наблюдением врачей. Будут вопросы, попытки познать причину столь явных перебоев, хоть и положительных. Что же, будем надеяться на лучшее… Как бы странно не прозвучало, будем надеяться на их халатность. Лояльность…

Тяжело сглотнул.

— Ты, сама-то, как? Чего такая измученная?

Пристыжено улыбнулась. Покраснела.

— Скучала…

Промолчал.

Шумно вздохнул.

Несмело присел на край кровати, у самых ног. Заботливо поправил одеяло.

* * *

(Луи)

Скучала…

Знала бы ты, как я сходил с ума. Как переживал…

Но нельзя, нельзя поддаваться чувствам. Нельзя.

* * *

(Мария)

— Ты, наверно, уже спать хочешь? Сделаем быстро?

— НЕТ! — чуть не поперхнулась своей слюной. Я ждала, ждала, молилась на этот час, а он говорит мне, что я хочу "спать"? Да я готова вечность вот так сидеть рядом с ним и не спать…

Удивленно вздрогнул.

А чего он ждал? Какой реакции?

Глупец.

Нахмурилась. Обиделась.

— О, как мы губки надули, — вдруг Луи подсел ко мне ближе и тут же обнял за плечи, прижимая крепко к груди. — Лучше расскажи мне что-нибудь хорошее. Чем занималась все эти три дня, пока меня не было?

— Ничем…

— Как ничем? Мигель говорил, ты ему Булгакова читала.

— Читала…

— Вот видишь, а говоришь, что ничем.

— Разгадывала с Лили кроссворды. С соседом мистером Хойком играла в "дурака".

— И кто кого?

— Он мухлюет, — пробубнила я с наигранной обидой. Ведь разве можно тосковать, разве вообще можно грустить в его объятиях?

Ай!!!!!! Я схожу с ума!!!!

— Так ты бы ему лычек нащелкала, или хочешь, я его проучу? Ты что, уже спишь?

Удивленно вздрогнул Луи, увидав, что я и не шевелюсь, не реагирую. Прикрыв свои веки, застыла…

Дурман. Дурман безумия и беспечности разрывали душу, тут же услащая ее неистовой радостью. Счастьем.

— Нет, и не мечтай. Просто… расслабилась, задумалась.

— О соседе?

— Тьфу ты. Издеваешься?

— Еще как, — тихонько захихикал мой Матуа и крепче сжал в объятиях.

— Луи…

— А?

— Прости меня за всё.

— Не за что прощать. Сам виноватый.

— Прости, — едва слышно прошептала я и тут же уткнулась носом ему в грудь, зарываясь, прорываясь между лацканами пальто, воротником пиджака и рубашки, к сердцу…

* * *

(Мария и Луи)

— Мария, — едва слышно раздался бархатный, нежный, ласковый голос где-то над моим ухом.

От неожиданности я испуганно дернулась.

Неужели уснула?

Пристыжено оторвалась от его груди и уставилась в глаза.

— Да?..

Губы, до неприличия, до безумия, наши губы оказались слишком близко…

Чувствую его дыхание…

Прикипел, прикипел взглядом к ее устам…

Боюсь моргнуть…

Задыхаюсь…

Схожу с ума и задыхаюсь…

Тяжело сглотнул…

Поежилась от волнения, от бешеного волнения, которое разрывало мне сейчас душу, тело, рассудок…

Неосознанно облизал свои губы…

…вдруг резко отвернулся.

Оторвался от меня взглядом, утонув в сумерках за окном.

Тяжелый вдох.

— Рассвет скоро…. - несмело прошептал, нехотя, отстраненно…. все еще сражаясь со своими "мучителями" где-то у себя внутри.

— Прости, я, наверно, уснула…

— Ничего страшного, — сильнее сжал в объятиях, отчего я невольно вновь уложила голову ему на грудь. — Ничего…

* * *

(Мария)

Несмело протянула руку вперед.

— Мария, если тебе страшно, противно… Давай я…

— Луи, хватит. Я же уже решила. И не страх то был, не отвращение, — казалось, кто-то перед моим внутренним быком помаячил красной тряпкой. Упертость тут же взвыла, вырывая меня из оков неловкости и смущения.

— Но прошлый раз…

— Прошлый раз мне…. - запнулась, заикнулась. Сумасшедшая… А что? Говорить, так говорить! Гори все синим пламенем! — Мне понравилось… Очень понравилось.

Удивленно уставился мне в глаза, словно выискивая надежду на то, что вру.

— Серьезно?

Несмело закивала головой.

— Да.

Секунды "за" и "против".

Вдруг схватил мою протянутую руку, повернул ее к себе запястьем.

Глаза в глаза…. не моргая.

Жадно прижался к ней своими губами.

Коснулся кожи кончиком языка.

Нервно дернулась.

…Удержал.

Короткий, прохладный вдох — и клыки тут же вошли мне в плоть.

Невольно вздрогнула, отдернулась. Но не дал, не дал отстраниться.

Нежные, возбуждающие касания, массирующие движения языком…

Чувствовала, чувствовала, как он пьет мою кровь.

Вдруг свободной рукой спустился на талию.

Жадно прижал к себе.

Испуганно ойкнула.

Я ощущала, ощущала теперь его всего… грудью, руками, животом…

Не реагировал… Пил, впивался…. сводил с ума…

Медленно провел рукой по спине вверх, будоража, возбуждая, лишая рассудка… Властно обнял за шею…

Еще мгновения напряжения — и дурман тут же взорвался в моем сознании.

Рука скользнула вниз, освобождая меня из оков повелителя…

Мир поплыл, поплыл перед глазами.

Скатился, к чертям собачим….

Томно склонила голову ему на плечо.

Расслабиться, расслабиться и впиваться безумием.

Отдаться в его власть…

Возбужденные, короткие, жадные вдохи-выдохи, обжигая ему шею…

Тихий ритм наших сердец…

Пристальный, похотливый взгляд в глаза: не отрывались ни на секунду…

Он брал, брал у меня мою жизнь, а я счастлива была ее отдавать, отдавать без сожалений, без остатка.

Взволновано дрожала.

Я хочу, хочу, ХОЧУ его…

Чувства комом наворачиваются в груди, приятной тяжестью опускаясь вниз живота, взрываюсь сотней бабочек, дрожащих в объятиях пламени, танцующих в паре со смертоносными лепестками.

Неистовое, навязчивое, сводящее с ума, дикое желание схватило мой разум, мое тело: уцепиться, схватить Луи руками и жадно, страстно целовать, чувствовать, дарить и брать…

Невольно застонала…

Еще глоток, еще раз нежное касание языком ран, как вдруг отстранился, выпустил мою руку из захвата и тут же жадно обнял, схватил в ладони мое лицо и немедля впился голодным, страстным, властным поцелуем в губы… Ответила, ответила, словно хватая воздух в предсмертной агонии…

Кровь, кровь, я чувствовала ее у себя на губах свою кровь. Но отчего-то было лишь приятно…

Вдруг резкий рывок — и его язык ворвался мне в рот, пробивая назойливые преграды. Требовательно подхватил мой язык.

Выманивая, выпрашивая к себе, нежно обвился вокруг него и потащил за собой.

Сошла с ума. Повелась, растаяла…

Немедля вытолкнула его язык наружу и ворвалась в его рот…

Ненасытное, похотливое посасывание в ответ…

… застонала.

Луи тут же скользнул ладонью по талии, проделывая полукруг, вкарабкался по животу и жадно, с животной похотью сжал мою грудь.

Невольно отпустила его поцелуй и, сгорая от желания, тут же выгнулась в дугу…. еще сильнее прижимаясь своим телом к нему…

Обнял, сжал крепче за талию и поцелуем впился в шею… нежные, сводящие с ума ласки языком…

И снова голодный, ненасытный стон…. мой, его…

Но вдруг, вдруг резко отпрянул… отстранился, испуганно дернувшись назад.

До боли округлились глаза.

Мгновение осознания — и пристыжено зажмурился, обхватил ладонями свое лицо и стянул долой нахлынувшие эмоции.

— Мария! МАРИЯ! ТАК нельзя! О, Боже! Что я ТВОРЮ? — Неосознанно дернулся на месте. — Прости!

— Что? Что я сделала не так?

Я и не заметила, как в его руках появился шприц. Короткое движение — и темно-бордовая жидкость наполнила пластмассовую емкость.

Грубо схватил меня за руку, вытянул ее к себе.

— Нет, Нет, прошу, — пыталась вырваться, отстраниться. — Не сейчас! Не сейчас, Луи! Ответь мне! Что я сделала не так?

Не слушал. Не слушал!!!!!!

Легкое, точное движение — и вколол свою кровь мне в вену.

— Луи-и… — обреченно пропищала и…

* * *

(Луи)

Обвисла, уснула…

Подонок! ПОДОНОК! ИДИОТ! Слабохарактерный ИДИОТ!

НЕНАВИЖУ ТЕБЯ!

ЧЕГО ТЫ ДОБИВАЕШЬСЯ?

Зачем? Зачем делаешь ей лишний раз больно? ЗАЧЕМ?

Аккуратно уложил Марию на подушку.

— Прости меня…

Робко, с болью в сердце, и ненавистью к самому себе, поцеловал в губы…

— Прости…

Прости меня, если сможешь…

Резкий разворот — и Долой отсюда!

 

Глава Двадцать Шестая

* * *

(Мария)

Шорохи, стуки, отдаленные разговоры настырно врывались в мою голову, лишая последнего, спасительного причала…

Вырвали меня из сна.

Нехотя открыла глаза…

Мир… Мир.

Знаете, как мир выглядит для сломанной, выброшенной куклы? Каково ей проснуться и осознать, что своей хозяйке теперь больше ненужная. Теперь — ПРОТИВНАЯ, гадкая, ужасная… Ширпотреб. МУСОР, не достойный внимания.

Отвращение, отвращение я вызвала у него? Или что не так? Что я сделала? Любовь с калекой… Очнулся, одумался, отстранился, быстро усыпил и сбежал?

Сбежал от своей ошибки?

Сбежал?

СБЕЖАЛ?

С Б Е Ж А Л?

Что же, не буду я за тобой гнаться, не буду навязываться, НЕ БУДУ…

Буду…

НЕ буду!

Бежишь? Убегай.

Уходишь? Уходи.

Как я вообще могла на что-то надеяться, рассчитывать? Дура. ДУРА! Д У Р А!!!

Очнись! И никогда больше не забывай, кто ты — калека. Вылечит? Да, прям, там вылечит! Сидела в коляске, и будешь сидеть! Дура, дура набитая!

В любовь играет. Тобой играют. Играли…

А теперь выбросили, как неподдающееся ремонту чудовище…

Как сломленную куклу: сколько не клей скотчем, клеем, сколько не спаивай трещины — все равно — УРОД! Все равно мусор… Я — МУСОР!

Проще новую купить. Новую…

Красивую, свежую, уникальную…

А не обычный штампованный ужас с неисправными изъянами…

… изъянами…

Ненавижу! Ненавижу! НЕНАВИЖУ!!!

Слезы, слезы, да что вы, идиотки, рветесь из меня? Кому от них легче? Кому? Зачем вы вообще? Хотите показать всем мою слабость, мое отчаяние, мою боль?

Зачем? Давно смеялись надо мной? Давно хохотали над моей ничтожностью? Давно?

Что же, лейтесь, лейтесь. Мне уже все равно. Я — никто, НИЧТО, и уже с этим смирилась. Давно.

А сегодня еще и надежду пристрелили, как полудохлого кота. Сломали позвоночник и небрежно выбросили в сторону.

Сломали, что бы не ныло, не пищало…

Выбросили…

Сбежали…

НЕНАВИЖУ!

Ненавижу…

Блуждающие взгляды по потолку… Закрыты руками уши. Сорваны нервы…

Устала, как я устала ЖИТЬ. Устала…

Боженька, если слышишь, забери, ЗАБЕРИ меня К СЕБЕ. Молю…

Устала, УСТАЛА! Не могу я больше! Не могу…

— Мария? Ты чего?

Нервно дернулась. Отвернулась.

— Котик, что с тобой? Мария! Мария, не молчи!

— Ничего.

Несмело присела на кровать.

Тяжелый вдох.

Жалеешь? Жалеешь меня?

Не нужно, не стоит! НЕЗАЧЕМ МНЕ ВАША ЖАЛОСТЬ! Себя жалейте! Себя!

Вы еще хотите жить, еще надеетесь, еще… споткнетесь.

А у меня уже все закончилось…

Закончилось. Я знаю правду. Осталось лишь умереть. УМЕРЕТЬ.

Лили несмело коснулась моего плеча.

Испуганно вздрогнула.

— Мария, солнце, расскажи мне, что случилось. Или как я могу тебе помочь? Скажи, скажи! Я все сделаю…

— Убей меня.

Оторопела. Замерла, застыла…

Молчишь?

Молчи.

— Шучу, — едва слышно соврала…

— Плохие шутки…

Какие судьба отписала, такие и дарю…

* * *

— МАРИЯ БРОНС! Почему вы не пришли на процедуры?

— Не хочу.

— Девочка, это вам не санаторий и не детский сад. Ваши проблемы не должны мешать работе остальных!

Работе…

О да, я и забыла, что для вас это — лишь работа, с пластмассовыми, немо-глухими куклами…

— Быстро собирайтесь! Вас ждут на обследовании. А затем ко мне в кабинет. Ясно?

— Ясно…

Торопливо стерла слезы со щек.

— И нечего плакать, чтобы не случилось, никто не заслуживает ваших слез.

* * *

— В общем, результаты, Мария, хорошие. Процесс выздоровления пошел. Думаю, стоит тебе новые препараты прописать. Только вот как по деньгам? Потянете?

— А страховка? Не покрывает?

— Не всё…

— Ясно…

— Ну, Вы подумайте. Подумайте, и, как решите, мне скажете. Хорошо?

— Да.

* * *

— Давайте, я вам помогу забраться на кушетку.

— Спасибо…

Рассматривали, щупали, крутили, вертели, как безделушку на распродаже…

Делали вид, что интересно, забота, усилия, старания…

А в глазах читалась лишь надобность. Работа…

Слезы, слезы неустанно текли, срывались с ресниц и мчали вниз.

— Ах, да, что это за пятна у вас вечно на руках? Были у дерматолога?

— Нет.

— Может, аллергия на препараты?

— Не думаю, у меня и раньше такое было, — пыталась врать. — Вечно раздеру тот или иной прыщик…

Нервно хмыкнул.

— Все равно зайдите и сделайте соскоб. Вдруг, что аллергийное.

— Хорошо, — размечтались…

— Вот, выпейте.

— Что это?

— Что-что? Диазепам. Вам сейчас это не помешает.

— Спасибо, — нехотя пробормотала и спешно забрала стаканчик с лекарством. Яду, ЯДУ бы мне, а не лживый покой. Убейте! Чтобы мысли прогнать, чтобы боль излечить! Убейте…

Молчу, молчу, тихо глотая свои слезы, мысли, отчаяние…

… ненависть.

* * *

Ночь в объятиях снотворного.

Утро в плену валиума.

День под давлением попыток успокоить меня Лили…

Слезы? Они закончились. Знаете, резко, спонтанно. Они перестали рваться наружу…

И те отчаялись…

Не спасти. Не спасти уже меня.

Ничего не изменить.

НЕТ НАДЕЖДЫ!

НЕТ!

Глупые люди…

Глупые слезы…

Глупая жизнь…

* * *

— Мистер Финк! Мистер Финк! Что с ней?

— Ну, же, Мария! Не плачь! Тут радоваться нужно!

— Мне очень больно!

— Потерпи, сейчас подействует обезболивающе…

Ноги… Ноги мои разрывались от дикой боли. Казалось, что кости крутило во все стороны. Изводило, мучило, разрывало меня изнутри.

Еще позавчера я была бы счастлива этой боли.

Сегодня — лишний раз попытка прорвать равнодушие, дать надежду.

ЗАЧЕМ?

Хотите мне дать воздух, чтобы я снова жила? Жила и мучилась?

* * *

— Ей бы снотворного на ночь уколоть, — едва слышно прошептала Лили доктору.

Не слышу? Слышу! Слышу! Чего говорить, будто я психически больная, отказывающаяся от лечения? Шептаться…

Я же молчу! Молчу и ПОВИНУЮСЬ!

Молчу…

* * *

Ночь насильственного, вынужденного забытья, лишь под утро — кошмары. Гадкие, сводящие с ума, срывающие на визг и крики кошмары. Крушение, девочка, которая так и не пережила ту ночь, и я…. я в реанимации…

Луи, Луи, ЛУИ! Он всюду, всюду, и одновременно нигде.

Задыхаюсь, снова задыхаюсь от слез. Снова прорвало мою скорлупу. Снова дождит…

Дождит…

И снова я тону…

 

Глава Двадцать Седьмая

* * *

(Мария)

Вечер. Вечер. Считанные часы до ночи.

Третьей ночи. Ночи наедине со своим мучителем.

Душевным катом…

Любимым…. ненавистным…. и таким желанным…

* * *

Тихо скрипнула дверь.

Отвернулась. Сжалась. Только не смотреть, не смотреть на него, не смотреть в глаза.

Ненавидеть! Ненавидеть и презирать!

… а не любить.

— Привет, — едва слышно прошептал.

От неожиданности меня даже подкинуло на месте. Резко обернулась.

— Ты?

— Прости, что так поздно… Прости, что… Мария…

Молчу, молчу, потупив взгляд в пол. Замерев, забыв как дышать.

— М… можно я пройду?

— Н-д-да, конечно. Проходи, присаживайся.

Взгляды испуганно заметались по сторонам, потеряв опору. Встрепенулись, как мотыльки, закружились, и медленно, как снежинки, тут же оседали на твердую поверхность.

Нервы на пределе.

Рассудок отказывается комментировать происходящее.

Присел рядом, на кровать. Так близко….

Как раньше…

Глупое дежа вю открыткой из прошлого.

Как раньше… Без нервов, без инвалидности, без отчаяния…

До, ДО крушения, ДО Луи…

— Рене, зачем ты здесь?

— Хотел тебя проведать.

— В двенадцать ночи?

— Я долго решался…

— Кто тебя хоть пустил сюда так поздно? Если кто заметит…

— Переживу…

— Рене, зачем ты здесь?

— Я соскучился…

— Мы же расстались.

— Я помню, помню…. просто… Я думал, что… Два месяца… Ты отдохнула от меня, подумала над тем…

— Рене, я — калека…

— И что? Тебе же лучше становиться?

— А если не станет?

— Станет, конечно, же станет, — спешно подвинулся ближе, схватил в свои ладони мое лицо. — Станет, все наладится. Мы переживем, слышишь, мы всё это переживем. Вместе, как дурной сон.

Приблизился, приблизился ко мне…

Жгучее дыхание, знакомый, до боли знакомый аромат, обещающий прежнюю уверенность и минуты счастья.

Обман, самообман с приторными воспоминаниями, редкими воспоминаниями. Беды и слезы стерлись, оставив лишь розовые полосы.

Отдаться, сломаться, вернуться. Жить как раньше.

Привычкой, зато вместе. Без слез, отчаяния и поиска.

Одиночество. Почему бы в Рене не растопить одиночество? Хотя бы часть его, острые краи не стесать? Пусть ядро, ядро, суть его, этого чертовского одиночества, и останется, зато углы не будут больше ранить, резать, рвать душу…

Почему бы снова не вложить в него, в Рене, надежду и не жить как прежде?

Стерпится, слюбится…

Не знаю…

Ласковый, нежный, любящий поцелуй коснулся моих губ.

Легкий бриз прошлого.

Задыхаюсь.

— Рене, не нужно…

— Прошу, Мария. Давай, давай, все забудем. Пусть все будет, как прежде. Я не могу без тебя.

— Рене…

— Мария…

И снова ласковый поцелуй в губы….

… обнял, прижал к себе…

— Так, так, какие страсти!

Вдруг послышалось за нашими спинами.

Нервно отпрянула.

— Луи…?

— Что? Какого…? — изумленно пробормотал Рене.

— А я-то, дурак, спешил к ней… — нелепая улыбка расплылась на лице.

— Ты, что, пьян?!!

— О, ты заметила, — невнятно, сквозь идиотскую иронию, промямлил Матуа и облокотился локтями на спинку кровати.

Рене возмущенно резко соскочил с постели.

— Какого лешего ОН здесь ДЕЛАЕТ?!!!

Гневный взгляд мне в глаза.

— Я пришел проведать свою девочку, а ты что здесь забыл, недоросль неглубокомыслящий? — дерзко, нагло прорычал Луи, не дав мне ответить.

— Слышишь ты, урод, сейчас ты у меня договоришься! — и тут же в миг подлетел к нему.

— Эй, вы чего? Успокойтесь! — испуганно крикнула я.

— Что трясешься? — выровнялся во весь рост Луи, приготовившись к атаке. — Ударить хочешь?

— Немедленно перестаньте! — завопила я из своего скворечника, не имея возможности приблизиться, разнять, остановить. Лишь руки нелепо дергались от злости, кулаками тарабаня по постели…

— Ну, же, молокосос, давай! Шавка недорезанная! Я жду! Твой выстрел, иначе второго шанса не дам.

— Ну, сука! — В миг ринулся вперед Рене и тут же схватил его за грудки. Зарычал. — Я тебе сейчас весь мозг вынесу.

Расхохотался. Расхохотался Матуа.

— Неубедительно, щенок. Ни капли не страшно. А вот за мою помятую одежду ответишь по полной!

— Давай проверим?

— Боюсь, твой патологоанатом будет не в восторге.

— Да? Давай, пошли, выйдем!

— Давай, — расхохотался Луи.

Но не успел ступить и шагу…

… как резкий удар подушкой в голову. Попятился.

Пьянь!

— Эй, Мария, ты чего? Мальчики шутят и все…

— ПЕРЕСТАНЬТЕ! ХВАТИТ!!! — завизжала я сквозь слезы. — Луи, хватит.

Вдруг Рене разжал хватку. Ступил пару шагов назад.

Дошел смысл происходящего…

— Луи? Луи… А говорила, уходишь не к нему. Так вот, что… Идиот… Идиот я.

— Рене, всё не так, как ты думаешь. Я…

— Мария, не нужно. Не нужно больше. Я больше не приду…

Резкий разворот. Торопливые шаги на выход.

— Рене! — нервно дернулась.

Не обернулся. Ничего не сказал. Ушел, ушел… Исчез…

Меньше, МЕНЬШЕ всего я бы хотела сделать ему больно!

— РЕНЕ! Рене… вернись…

Вернись? Но зачем? Я все равно не буду с ним вместе… А успокоить, успокоить… кому нужны теплые слова ката? Поцелуи плахи? Ласки гильотины? Кому?

Идиотка…

Ты только и умеешь резать и крошить…

Несмелый взгляд на Луи…

Нелепая, глупая, пьяная ухмылка…

— Эх…. Разогнал голубков, как я мог… — злость сквозь шутки?

Не сдержалась.

Резкий рывок — схватила стакан воды с тумбочки.

Точное движение — и нервные капли сплыли по его лицу.

— Приди в себя, МАТУА! АУ! ОЧНИСЬ!

— Какого….? — обескуражено заворчал в попытках осмотреть себя…

— Вон отсюда! И чтобы я тебя больше такого не видела! ИДИОТ! УХОДИ НЕМЕДЛЕННО!

— Ты уверенная?

Резкий рывок — и нервно скрученное в узел полотенце полетело ему в лицо.

— УБИРАЙСЯ, пьянь безмозглая!

Нервно сглотнул. Пропала ухмылка.

Резкие, быстрые шаги навстречу. Нагло, дерзко схватил в объятия.

Сжал до боли.

Глаза в глаза.

— Ты уверенная? Я — не Рене. Я больше не вернусь.

Ком, выстрел, взрыв. Кто-то продырявил мне грудь. Но из головы не выдрал гордость.

— Уверенна, — со лживой уверенностью прорычала в лицо. Но, но, НО! Хватаясь, как повешенный за воздух, быстро добавила, добавила в попытке оправдаться, спасти, остановить, не говоря, не прося, не приклоняя голову… — Я ненавижу пьяных. Ненавижу тебя за то, что ты явился ко мне в таком состоянии.

— А он лучше?

— Он, по крайней мере, не трус. НЕ ТРУС, а сознался в своих чувствах. И на трезвую голову! И не важно ему, калека я. Или нет.

— Мне тоже неважно.

Запнулась. Замерла.

— Уходи! — повторила гордость по инерции, прорычал идиотизм со смущением.

— Уйду. И больше не жди меня. Поняла? ПОНЯЛА? ТЫ этого хочешь?

— Мне трусы не нужны!

— Я — не трус. Я ради тебя сражаюсь… сам с собой! РАДИ ТЕБЯ!

— Не нужны мне твои сражения.

— АХ, так? ТАК?

Сжал сильнее в объятиях.

Вдавил в подушку.

Навис надо мной.

Жадный, страстный поцелуй дерзко прикипел к моим губам. Язык ворвался в рот, грубо требуя близости…

Рука скользнула по мне, пробираясь вниз к животу, сжал с внутренней стороны бедро.

Затем вдруг проник под больничный халат, грубо, властно, сладко проехавшись по моему голому телу, вверх, к груди.

Вырываюсь, дергаюсь…. тая от счастья.

— ОТВАЛИ, ЛУИ!

Злобно пнула в плечо рукой, отталкивая. Злобно? Да разве это злость? Скромность, остатки приличия… Остатки РАССУДКА барахтались во мне, прогоняя счастье.

— Отстань, — едва слышно прошептала, уже смирившись… Тая под его напором, поцелуями, ласками…

Но вдруг отпрянул, дернулся, слетел с кровати…

Испуганно схватился руками за голову.

Больное хождение из стороны в сторону.

— Прости… — резко на выход.

— Луи!!!!!

Исчез. Исчез, оставив по себе не захлопнутую дверь…

Усталый тусклый свет лучом в мой мрак.

Ушел.

Вновь ушел.

Сбежал.

Это уже чем-то напоминало больную игру, шизофренические состязания.

Луи, Луи…

Мне сверкнули во тьме два маячка, и тут же стихли. Погасли. Пропали, так и не дав мне понять направление, путь, путь туда, туда…. где жизнь…

Дорогу от Пустоты к Вечности, к Счастью, к Жизни…

 

Глава Двадцать Восьмая

Время, подобно усталому сердцу, отбивало свой психопатический такт.

Все уже надоело. Реальность, сбитая с толку, смешанная со сладкой эйфорией и горьким исходом, отступила на задний план.

Апатия.

Высохшие слезы.

Будь, что будет.

Не вернется? Ну, что же. Значит, так тому и быть.

Устала, устала я переживать. Сражаться, ждать… Устала от всего.

Скоро уже рассвет.

Даже сон не берет. Истерия сожрала все, оставив в душе лишь дыры.

Тихие шаги за дверью. Короткий, звонкий скрип.

Инстинктивно обернулась.

Луи…

Молчу…

Даже сейчас апатия играет в роковую шутку. Равнодушие.

Подошел ближе.

— Ты спишь?

Не реагирую…

— Прости…

Спустился рядом с кроватью, на корточки.

— Мария… Чтобы не произошло, я все равно должен завершить начатое… с твоим лечением.

Дрогнула.

Вытянула, с вызовом, резко, дерзко, вытянула вперед свою руку, тыча ему в лицо запястьем.

Молчу. Глаза не открываю.

— Ясно, — едва слышно прошептал.

Взял в свою руку мою, бережно, ласково обхватил, и немного потянул на себя.

Нежный, пронзающий током, до дрожи неудобства, поцелуй.

Вдруг апатия начинает закипать, сменяясь на ненависть.

… Мне бы рвать и метать, боль, БОЛЬ, ему, ему, себе… Физическую боль, чтобы заглушить душевную…

Ласковое касание языком, чтобы увлажнить кожу — и резкий укус.

УКУС. Боль. БОЛЬ…

Но от нее не легче.

От нее опять пьянею, пьянею. Теряя рассудок. Пьянею от его ласк.

Током пронзает нежность.

Нервно сжалась, сжалась, будто хотела сбежать, увильнуть от его касаний. Лихорадочно дергалась, как от кипятка.

Он чувствовал, чувствовал, но делал вид, что не замечает…

Не отпускал….

… пил…

… ласкал.

Волнами нахлынивал дурман, пытался сломать мои преграды, ограждения… Мою оборону.

АААаааааааааааааааааааа! Перестань! Прошу, молю, оставь меня, брось, не мучай! Не роняй в сердце новые надежды. Прошу! Я больше не выдержу! Молю!

Грубо дернулась, со всех сил вырывая руку из его ладони.

Испуганно прижала к сердцу.

— Мария, я кровь еще не остановил. Дай сюда, — схватил и тут же дернул руку на себя. Перевернул к себе запястьем… Юшка, красная юшка потекла одинокими двумя параллелями по руке к локтю, а затем вдруг предательски свернула вбок, переплелись, переплелись кривые и жадно сорвались вниз, на пол… Слезами капая во тьму…

Нежный поцелуй. Зализывал укусы…

А я, а я дрожала, как банный лист. Дрожала от дикой боли и отчаяния. Я снова сломалась. Стены разрушились…

Я снова его безумно люблю… Снова? Да никогда это и не пропадало, просто, пыталась себе лгать… Лгать…. что ненавижу, что не люблю…

Глупая… Глупая…

Расслабил хватку, разжал… Выпустил.

Нервно дернулась, отпрянула, выхватывая из оков пленную, выхватывая и тут же прижимая ее к груди. Пряча, пряча к сердцу. Пряча…

— Прости, я не хотел тебе сделать больно. Прости, я не хотел…. не хотел.

Сорвалась. Сорвалась, порвалась тонкая нить — и навесной мой мост рухнул. Разбилась.

Зарычала, закричала, завизжала ему в лицо:

— Не хотел? НЕ ХОТЕЛ? НЕ ХОТЕЛ, говоришь? УБИЛ БЫ УЖЕ ДАВНО, но не мучил! Скажи, скажи мне! Скажи? СКАЖИ! Молю! Молю… Что не так со мной?

— Мария… — скривился от боли. Попытка обнять — вырвалась, оттолкнула.

— Не нужно меня ЖАЛЕТЬ! Скажи правду! В ЛИЦО! СКАЖИ! Раз и навсегда! Я устала рассуждать, предполагать, самой отвечать на свои вопросы. СКАЖИ!

Тяжелый выдох. Измучено закрыл глаза ладонями.

Молчит. Замер.

Не дышу и я.

Жду. Жду выстрел в сердце. Терзай, рви, убивай, лишь… не тяни, не ври.

Шумный, глубокий вдох, и снова тяжелый выдох.

— Если бы ты только знала, как я устал. Устал убеждать себя, что это лишь симпатия. Глупое влечение. Как я устал убегать от тебя. От своих чувств.

Ладони неспешно сплыли вниз.

Глаза в глаза. Прикипел взглядом.

— Если бы ты только знала, как я люблю тебя. Как схожу с ума, когда тебя нет рядом, не вижу, не слышу. Как тяжело уходить от тебя, сдерживаться, избегать. Но это…. это все равно ничего не значит.

— Почему не значит…? — не могла поверить своему рассудку.

— Нам не быть никогда вместе. Понимаешь, НИКОГДА. Нам не позволят. Я не могу…

— Если ты о тех, кто мне бы угрожал, то я не боюсь. Слышишь, НЕ БОЮСЬ! Мне все равно. Я не могу без тебя. Прошу, Луи.

— Мария, я — Поверенный. Я давал обет безбрачия. Обет одиночества. И это не прихоть или глупый канон. Это — вынужденная мера. Понимаешь? У таких, как я, не бывают любимых. Мария, девочка моя. Прости меня…

— Но, но, я не боюсь смерти…

Нервно хмыкнул.

— А я боюсь, боюсь… Ведь она может отобрать тебя у меня. И всё, всё… Мне незачем будет жить. Я не смогу больше жить. Ты — моя надежда. Пусть далекая, понимаешь, далекая, недосягаемая, но надежда, СМЫСЛ жизни. Для меня ты — это всё… Всё, что есть у меня.

— Если хочешь, если… Я готова, готова, стать такой, как ты.

— Чудовищем?

— Мне все равно.

Невольно отвернулся. Опустил взгляд в пол. Тяжелый вдох.

— Все равно это ничего не изменит. Ничего…

— Но почему? ПОЧЕМУ?

— Вампиры тоже смертны, Мария. Лишь только боли могут вынести намного больше. Вампир — это кара, а не дар. Это — проклятье, оковы земли, тленного мира, да и только… Вампир — это приговор.

— Мне все равно! Слышишь, я на все готова! Только… не бросай меня.

Сел на кровать.

Жадно сжал в объятиях.

— Милая, милая моя Мария. Прости меня. Прости…

— Не бросай…

Молчит.

Зарылся носом мне в волосы.

— Прости…

Жаркое, сводящее с ума дыхание… Обжигает шею, обжигает душу…

— Тебе нужно поспать, — прошептал. Неспешно, нехотя отстранился. Глаза в глаза.

— Зачем ты так… Знаешь, знаешь же, что это единственные моменты, когда я живу. Дышу, пока ты… рядом.

— Я всегда рядом.

— Рядом, но не вместе…

Тишина, тягучая, жалящая тишина…

— Вместе, но не рядом…

Бережно, ласково взял мое лицо в сои ладони. Короткий, сладкий, как глоток воздуха, поцелуй…

— Вместе, — едва слышно прошептал, повторил… и тут же отстранил от себя. Насильно уложил на подушку. Несмелые движения — и лег на кровать рядом.

Обнял за плечи.

А я послушно уложила голову ему на грудь.

— Прости меня, насколько смогу, настолько буду рядом. Но глупо лишать тебя возможности жить, жить и быть счастливой. Без меня… Глупо заставлять ждать, зная, что никогда не быть нам рядом.

— Я согласна на это…

— Жить от встречи к встрече? Редкой, тайной, едва реальной? Да?

— Да…

 

Глава Двадцать Девятая

* * *

(Мария)

— Про что задумался?

Пристыжено улыбнулся.

— Что?

— Ничего…

— Признавайся, — невольно хихикнула. Уткнулась подбородком в грудь, взглядом пытаясь проникнуть ему в душу, всматривалась в глаза, ища ответы…

— Будешь смеяться.

— Не буду.

— Честно?

— Честно!

— Эх… Мечтал о том, как бы поехали в самое мое любимое место на земле. Costa de Dexo.

— Где это?

— Испания. Там я когда-то провел несколько лет своей юности. Скалы, бушующий океан. Нетронутая природа. Свобода. Свобода! Настоящая СВОБОДА! Там я был еще человеком…. был Живым.

— Ты и сейчас живой.

Нервно хмыкнул.

— Теперь я хуже насекомого. Кровососущий паразит, убийца… Порождение тьмы. Результат ошибок. Я — … ничто.

— Неправда… Для меня ты — ангел…. воздух…. жизнь.

Улыбнулся. Сжал крепче в объятиях.

Тяжелый вдох.

— Спасибо, спасибо за все. За то, что ты есть у меня… Спасибо.

* * *

(Мария)

Звонкий, почти на гране крика, голос Лили вырвал меня из сладкого забытья.

— Мария! Мария! Проснись! Смотри, что тебе принесли!

— Что? — это было что-то среднее между словом и невнятным звуком.

— Ну, же, красавица! Отрывай глазки! Смотри, какая прелесть!

Нехотя обернулась. Огромный букет красных роз едва помещался в ее руках.

— И? Как тебе такое утро?

Я невольно застыла от удивления.

— Давай, давай, читай уже! Читай! Я видела, там внутри карточка! Читай!!! — рычала, пищала, кричала, словно избалованное дитя. — Ну, же!!! Мария!!!

Нехотя приподнялась, уперлась на локти.

— И это — мне?

— Ты извиваешься?!! — казалось, сейчас поперхнется.

— Прости…. - едва слышно прошептала. Села удобнее и тут же протянула руки вперед. — Давай.

— Вот! — радостно вскрикнула Лили и завалила букет мне в объятья, невольно плюхнув цветами в лицо.

Тьфу ты. Ай, а аромат!!!!!! Это какое-то безумие… Завороженно затянулась…

— Эй, эй, не издевался надо мной! Я и так уже час над ними воркую, все жду, пока ты проснешься.

— А кто принес?

— Курьер, а имени заказчика не сказал. Вот урод! Ладно, давай, давай, давай ЧИТАЙ!

Нырнула рукой в бушующее винное царство. Отрыть, откопать, заслужить свой клад.

Маленькая, красивая белая карточка.

Секунда предвкушения…

Безумного предвкушения…

Боже, если бы это было от него. От него! Мне больше ни от кого не нужно! Ничего! И никто… Только он…

Несмелый разворот.

Золотистые буковки идеальной каллиграфии…

"Вместе, хоть и не рядом…"

— Эй, ты чего? — вдруг голос Лили переменился. Упал, налился горечью и испугом. — Что такое? Почему плачешь? Что там?

Несмелая улыбка сквозь дурман.

— Боже, Лили, кажется, я схожу с ума…

Быстрое движение — и вырвала из моих рук.

— Эээ, и всё? Хм… Признавайся, Мария Бронс! Я как твоя подруга, должна узнать имя этого Казановы!

Залилась краской. Зарылась лицом в цветы. Отпустила сознание, рассудок. Впивалась, впивалась ароматом, самым невероятным, хмельным ароматом на свете, впивалась и тонула в безумии, эйфории, в хаосе счастья.

— Ну, Мария! Я обиделась на тебя!

— Прости… — едва слышно пробормотала, на мгновение выныривая из царства сумасшествия. Ровно настолько, чтобы бросить умоляющий взгляд на подругу, а затем, как невольный пленник зависимости, вновь окунуться в безумие…

* * *

— Привет, Мигель!

— Привет.

— Как твои результаты? Они же вчера пришли?

— Да. Уже лучше.

— Что говорят?

— Назначили новые препараты и целую кучу процедур.

— Ясно…

— Только измучают меня.

— А Луи что говорит?

— Сказал, что со всем сам разберется.

— Вот и не переживай.

— Матуа меня не усыновит…

— Что?

— Приходили из соццентра. Мне нашли семью.

Молчу. Оторопела.

Так быстро?… Хотя, наверно, глупо медлить… Все равно уже его мать не вернуть.

Тяжело сглотнула, с последних сил проталкивая ком боли.

Матуа… Луи не может… Без привязанностей…

— Просто, ему нельзя…

— Знаю, он объяснял, но все равно не понимаю…

Я тоже не понимаю, не хочу понимать, но…

Но что наше слово против его?

— Надеюсь, все образуется.

Хотя… зачем мы ему? Две обузы? Вольному, молодому, богатому, вечному…

Два ярма на шею?

Разве бы вы согласились?

— А если бы я усыновила тебя?

— Правда?

— Ты бы хотел?

— Мне еще сложно думать на эту тему. Но, думаю, да… Хотя, зачем я тебе?

— Хочешь, я поговорю на эту тему с соцработниками?

— Если ты этого хочешь…

— Хочу.

— Давай…

* * *

Утро второго дня. Утро вопрос и пререканий.

Не понимаю, никак не понимаю, почему они так отреагировали на мое просьбу?

Калека…. без нормально работы, высокой зарплаты, отдельной квартиры или дома.

Хотя, наверно, я просто заигралась в романтика. А лишать ребенка всех этих привилегий не имею права. Да и кто сказал, что они будут хуже относиться к нему, чем я?

Не знаю…

Мечты мечтами, а жизнь жизнью.

Хотя еще раз попытаться никто не запрещает, ведь так?

* * *

Неспешно выкатилась из лифта и направилась в свою палату.

Скоро придут мои родители, и я искренне надеюсь на их поддержку. Моральную. Моральную! Денежной обузой я не позволю ему быть. Нет, сама справлюсь. Спасибо…

— МАРИЯ! — окликнул меня знакомый голос.

Испуганно обернулась.

— Луи?

Среди белого дня?

Торопливо подскочил ближе.

— Что ты творишь?

— Что? — не могла я поверить своим ушам. Глупые попытки сообразить. — Что не так?

— Какого ты звонила в соццентр насчет Мигеля?

Поморщился. Поморщился, но не от злости. От боли?

Капельки пота на лбу, мутные глазки. Бледные, сухие губки…

— Тебе плохо?

— Нет, — резко отрезал.

Присел рядом на корточки. Снизил тон, переходя на шепот.

— Зачем ты им звонила?

Тяжело сглотнула.

— А почему я не могу его усыновить?

— Я подыскал мальчику добрых, заботливых родителей. Обеспечу отличное будущее. У него будет все отменно. Я всегда смогу за ним следить и опекать, пусть даже сохраняя этот факт в глубочайшей тайне.

— Я тоже смогу…

— Зачем? Зачем это тебе? У тебя своя семья будет… — едва слышно добавил, — муж, дети…

Нервно хмыкнула. Дернула колесо, желая отъехать назад… уйти.

Удержал.

— Не психуй. Я, просто, мыслю трезво. Мария. Трезво!

— Это — не трезвость, а полный бред!

Немного помолчал. Тяжелый вдох.

— Думай, как хочешь, но больше не вмешивайся и не баламуть Мигеля. Прошу…

Резко встал и направился к лифту.

Даже прощального косого…

Не сдержалась от смеха…

В последний момент, впрыгивая в кабину, все же повернулся и игриво подмигнул.

— Э,э, э… — вдруг послышалось где-то сбоку.

Лили…

— Это Матуа был? Или мне показалось?

— Матуа.

— Ублюдок. Чего он приперся? Мальчик только стал в себя приходить. Словно игрушка: хочу прихожу — хочу нет.

— Он просто не мог…

— А ты откуда знаешь?

— Сказал…

— Хм, не знаю, не знаю…

* * *

Ох, почему, почему? То ли чтобы окончательно додушить Луи, то ли, просто, чтобы еще раз его увидеть, я явилась к Мигелю в палату.

— Мария?

— Луи…

— Так, стоп, барышня. Если Вы пришли меня убеждать в том, чтобы я поменял, пересмотрел свое решение, то и не надейтесь. Не пытайтесь, это всегда глухой номер. Я еще в здравом смысле. И принимать решения могу сам.

— Матуа, по-твоему, я не смогу быть ему достойным опекуном? Не смогу воспитать? — тут же бросилась в атаку.

— Я тоже хочу к ней, — едва слышно пробормотал Мигель.

— Я считаю, что ты, Мария, будешь отличной матерью. Но не в этом случае… Нет. И еще раз НЕТ. Эмоции эмоциями, а принимать важные решения следует согласно предписаниям холодной логики и трезвого рассудка.

— Ты не прав.

— До сего дня я отличался тем, что был всегда прав в своих решениях.

— Ну, ну. А вчера напиться и прийти ко мне в таком состоянии — это тоже правильное решение?

— Девочка моя, не смешивай всё до кучи, — нервно фыркнул и прошелся к двери.

Злобно ухватился за ручку. Замер на мгновение.

— Решение принято. И до тех пор, пока я отвечаю за вас обоих, вы будете слушать меня.

Короткое движение — и двери захлопнулись за ним, скрыв от наших взоров черствого, бездушного судью…

Вот напыщенный павлин! Ишь, как заговорил! Всезнающий оракул, который никогда не ошибаться.

Лихорадочно задергалась в своем кресле, выкатившись из палаты, спеша за этим умником.

Гавнюк!

Но в коридоре и след простыл.

У лифта тоже пусто.

Нервно стукнула кулаком по кнопке.

Нет, я такого не понимаю. Сколько бы ему не было лет, каким существом не являлся, какие посты, чины не занимал, быть настолько самоуверенным и жестким — просто глупо! Глупее, чем сопли пускать в свой стакан! Простите за сравнение. Я, просто, в шоке.

Гневно дернула колеса, проскакивая края кабины лифта, дырки в шахту.

Едва не перевернулась, мать его за ногу, это глупое кресло!

Силой вдавила кнопку первого этажа. Авось, еще догоню! Авось, попытаюсь еще слово вставить…

…

Или просто увидеть на прощание…

Но не успел лифт закрыться, как чья-то рука нырнула в проем, останавливая двери.

Короткое, быстро движение — и Луи уже стоял внутри, а за ним лениво захлопнулись створки.

— Мату, ты — идиот! — злобно прорычала и надула губы.

— Мне все равно, — мило улыбнулся.

Вдруг наглый рывок, наглое нажатие на кнопку "Стоп". Лифт дрогнул и тут же застыл.

Замерла.

Приблизился, присел на корточки рядом со мной. Взял за руки.

— Пожалуйста, милая моя, не спорь со мной.

— Но ты неправ! — обижено запищала я.

— Пусть, пусть неправ, но, молю, не спорь, — устало склонил голову мне на колени. — Лучше скажи, как ты себя чувствуешь?

Немного помолчала, пережевав свою злость…

— Ноги иногда болят, кости крутит, а так по-прежнему.

— Странно.

— Что?

— Давно уже должна была пойти быстрая реакция.

— Что это значит? — нервно сглотнула. Вот только мне таких фраз не хватало!

— То, что если сейчас затишье, то все может резко выплеснуться. Взорваться. И тогда будет немного больно…

— Ясно…

Вдруг лифт предательски дрогнул.

Поехали…

Нехотя оторвался.

Глаза в глаза. Застыл, застыл на мгновение, а затем вдруг резко приблизился…

Сладкий, робкий поцелуй в губы.

— Люблю тебя…

Тут же отстранился, выровнялся, сделав вид, что меня и вовсе не знает…

А я, а я все еще сидела в своем, бессознательно-сладком дурмане…

Двери раскрылись — Матуа выскочил наружу и спешно пошел на выход

Я, лишь спустя минуту, наконец-то проглотив, поборов наваждение чувств, попыталась выкатиться наружу.

Несмело проехалась к стеклянным дверям…

Отыскала взглядом…

Сидел уже в своем автомобиле, припаркованном на обочина как раз напротив выхода.

Уложил руки на руль, а сверху — умостился подбородочком…

Заметил…

Улыбнулся…

Двадцать, тридцать метров расстояния…

Шум, гам, чужие судьбы между нами…

Время, место, события…

… что только не пытается нас разделить.

Но все равно! Все равно вместе! ВМЕСТЕ! Хоть… и не рядом…

Уже, УЖЕ скучаю…

Уже, еще даже не выпустив из виду…

Люблю…

Люблю!

ЛЮБЛЮ!

— Ах, вот ты где! — послышался голос Лили, — Дорогуша, ты опаздываешь на прием к врачу.

— Прости, — отдернулась взглядом от Луи, повернулась. Пристыжено улыбнулась.

— Ой, подруга, а на что ты там всматривалась?

И издевательски выглянула на улицу, ища "зацепки".

Я испуганно обернулась.

Но нет, нет…

Его автомобиля уже не было. Не было моего Матуа.

— Так, смотрела, что там… в жизни мирской творится…. - глупо соврала я.

 

Глава Тридцатая

* * *

(Луи)

— Здравствуй, Батист.

— Добрый вечер. Неожиданный, скажу Вам, визит.

Короткая, фальшивая улыбка навстречу.

— Я по делу.

— Ни капли не сомневался, мой старый друг. Ар де Ивуар не ходит по гостям без весомой на то причины.

— Ты сегодня должен лететь в Италию. Появились некоторые материалы по Личару. Да и Виттории сейчас нужен.

— Я… не могу.

Сегодня, сегодня… Завтра мне нужно быть у моей Марии. Какая еще Италия?!

Короткое надменное движение головой. Неспешно прошелся вглубь комнаты.

Резкий разворот.

— Я ослышался?

Немного замялся. Но ответ очевиден…

— Нет. Я готов вылететь послезавтра ночью.

Затяжное молчание. С вызовом уставился в глаза.

— Это всё из-за нее?

Удивленно вздернул бровью.

— Из-за кого? — попытка лгать.

— Из-за той калеки в больнице? Мария… Бронс? Верно?

Нервно отвел взгляд в сторону.

Отвернулся.

— И много еще знают?

— Дорогой мой мальчик, если знает де Голь, знают все.

— Я осторожен.

— Не сомневаюсь. Не сомневаюсь, что ты думаешь, что действуешь осторожно и правильно. Но ответь мне сейчас, только правдиво.

Разворот. Глаза в глаза.

— Ты же понимаешь, что как только все закончится, ты ее бросишь? Навсегда. Без права увидеть повторно. Даже невзначай. Иначе ей не жить.

— Понимаю.

— Ты на это пойдешь?

Нервно рассмеялся. Невольно потер лицо руками.

— А разве у меня есть выбор?

— Ты не ответил.

— Я сделаю все, чтобы больше с ней не встречаться. Доволен?

— Нет. Дай мне слово, что она исчезнет из твоей жизни навсегда, как и ты — из ее.

— А иначе?

— Неужели ты думаешь, что Виттория заступиться за тебя? Пойдет против всего Ордена? В конце концов, против самой Искьи?

— Я не настолько глуп, чтобы рассчитывать на чью-то помощь. Никогда не просил за себя, и не стану.

— Молю, не повторяй ошибки прошлого. Никто еще из Поверенных не был счастлив от своего глупого решения пойти против обета. Ни Федерико, ни Сиера, ни Леон, ни Маркус, ни Жоржия, ни Квель. Никто. И об этом нынче свидетельствует их прах. Помни, мальчик. Я желаю тебе лишь добро.

— Знаю.

— Да и твое состояние… Ты хоть даешь отчет риску, на который идешь? Еще несколько дней такого недомогания, и я сам прикончу тебя, чтобы не мучился.

— Осталось еще четыре раза — и я уеду на Искью.

— Надеюсь, успеешь.

— Успею.

— Личар не дремлет, как и тот, кто за ним стоит.

— Я тоже держу уши востро.

Едва заметно кивнул. Не верит? Или хочет верить, но не может?

Неважно…

— До встречи в Италии.

— До встречи…

* * *

(Мария)

Если вчера просто ныли ноги, сводили с ума отекшие мышцы, тяжесть, мурашки и выкручивание костей, то сегодня просто началось безумие.

До слез болит позвоночник, колит сердце.

Не могу сидеть…

Массаж, обезболивающее…

Глупые попытки убежать от реальности. Сон, снотворное, валиум.

Будем жить.

… и не иначе.

* * *

— Луи?

— Здравствуй, мое солнце.

— Что с тобой? Ты так плохо выглядишь…

Милая, усыпляющая бдительность, улыбка.

— Все хорошо. Просто, немного не по себе. Лучше скажи, ты как? Как себя чувствуешь?

— Все болит…

— Ничего, так и нужно. Ничего, потерпи, котик. Потерпи…

Бережно взял мою руку в свою. Ласковый поцелуй…

* * *

Пришла в себя лишь под вечер.

Казалось, кто-то сломал мне все кости, сломал, перемешал, а теперь мой организм глупо пытается восстановить калейдоскоп в цельную картину, слепить былое.

* * *

— Наверно, препарат не подошел. Заменяйте и этот…

* * *

— У нее температура почти под сорок!!

— Лили, выйдите вон! Вы меня уже достали своей истерикой!

* * *

Мрак. Тьма. Пустота.

Но вдруг слышу чьи-то шаги.

Приближается… Нет! НЕТ!

Кто-то идет за мной! Следит!

Гонится!

Срываюсь на бег. С последних сил.

Мчу… МЧУ!

Удар. Падаю…

Псы. Дикие, бешеные черные псы тут же сорвались из ниоткуда, накинулись на меня, вгрызлись в плоть,

… рвали, метали, раздирая на куски…

Как маяки, как светляки, адские очи, строгими парами, выплясывали передо мной, сгорая внутри алым пламенем, сгорая, затягивая, засасывая меня в себя, не давая терять связь с реальностью… С жизнью.

Ору, ору, но звука так и не могу издать…

Пытаюсь вырваться, спастись…

Но я бессильна…

Заживо разрывают…

Еще барахтаюсь, но смирение уже пожирает надежду и веру. Сжирает желание жить.

— МАРИЯ! МАРИЯ! УСПОКОЙТЕСЬ!

Резкий укол в вену…

И снова в глазах вспышка реальности… сменилась на дурман. Тону, тону… Снова ТОНУ во мраке… Возвращаюсь в царство АДА.

* * *

— Мария, кризис миновал, но вам еще нужно несколько дней соблюдать постельный режим.

— Сколько дней это уже длиться?

— Семь.

Испуганный взгляд по сторонам.

— А где мой букет?

— Он завял уже давно. Лили его выбросила.

Седьмой день. Седьмой…

Так какой сегодня день "после"… его визита? Того, что я помню… Первый, третий, или пятый?

Вдруг уже все. Вдруг… Вдруг я не помню…

Вдруг то был последний? Вдруг больше не придет?

— Какое сегодня число?

— Мария, успокойтесь. Вам следует поспать, — с искусственной нежностью улыбнулась медсестра и тут же вколола мне что-то вену.

— Эй, э…

* * *

И снова мой кораблик мучается в плену шалостей бури. И снова я поднимаюсь на гребне волны, не канув под шуткой водной мощи. Еще живу…

Еще врываюсь в реальность, чтобы глотнуть воздух, и тут же окунутся в дурман, забытье, глупые, жуткие сновидения.

Луи. Луи. ЛУИ!

Где ты. Когда придешь ко мне?

Я потерла счет времени. Я потеряла связь с жизнью.

Но ты, ты все еще со мной. Со мной, хоть и не рядом…

Ведь так?

 

Глава Тридцать Первая

* * *

(Мария)

Не знаю, что лучше…

Боль, адская боль, которая дарит мне отчасти свое, а отчасти с помощью лекарств, полное забвение….

Или временное улучшение. Покой. Реальность. Сознание…

Я едва дожила до вечера. Каждая минута казалась не просто резиновой, длинной, как привыкли говорить люди. Нет. Она казалась мне адом, жуткой вечностью.

Я не знаю, не знаю, придет ли ко мне сегодня Луи.

Или это будет завтра…

Не знаю. НЕ ЗНАЮ.

И кто ведает, сколько пройдет еще таких дней, прежде чем я окончательно пойму, пойму, СМИРЮСЬ, что он больше не придет.

Не придет.

* * *

Под утро я насильно влила в себя валиум.

Успокоится и уснуть.

Уснуть.

Забыться.

* * *

Падаю… Падаю…

Кто-то хватает меня за ноги и тащит назад… Во тьму, в огонь… В ад.

Барахтаюсь, отбиваюсь… Пытаюсь ухватится руками за голую землю, но лишь неприкаянные грудки цепляю…

Утаскивают, утаскивают…

Резкий удар! Удар! Кто-то сломал мне ноги! Мои ноги! Вдруг едкое пламя тут же обхватывает конечности…. Сжирает, сгрызает плоть, оставляя по себе… лишь черно-бурые кости…

Резкий приход реальности в сознание. Срываюсь. Срываюсь в постели.

Сердце едва не захлебывается кровью…

Жива.

Но боль, боль РЕАЛЬНА!

Не сразу… не сразу поняла, осознала, что поджала под себя ноги. Сама! Само! Несмело, сквозь языки пламени ада, попыталась опустить их…

Не сдержалась, не сдержалась от дикого визга…

— Мария!

— ЛИЛИ! ЛИЛИ! Я… я…. Я….

— О, Боже, Мария, — вдруг схватила меня за плечи и попыталась уложить.

— Я двигаю ими! САМА! Понима… — дикая, рвущая сознание боль не дала договорить.

Не сразу поняла, как Лили схватила меня за руку и что-то уколола в вену.

— Эй… зачем?

Мир в глазах тут же потускнел, закружился…

Яркие, золотистые шарики цепочкой тут же поплыли перед глазами, по спирали закручиваясь, затягивая и меня куда-то в черную дыру… В пустоту.

* * *

За окном уже темно.

Нет желания уточнять время…

Нет? Тогда почему рука машинально потянулась к телефону, уже клацнула привычно на две кнопочки… И в голове уже кто-то проконстатировал:

"11: 28 pm"

И снова ночь…

Вдруг в сознание всплыло былое происшествие.

То, что было? Мои ноги… То, что я шевелила ими сама… Это был сон?

Но страшно, страшно даже попытаться.

Не боли боюсь… нет.

Боюсь разочароваться.

Мышцы тут же налились свинцом, боясь даже дрогнуть под напором сомнений и желаний.

Не шевелится…

НЕ ДЫШАТЬ.

Но глупо, глупо, ГЛУПО!

Попытка дернутся, но тут же себя пресекаю. НЕТ! МОЛЮ! МАРИЯ, не надо…

Надо!

Прошу… не стоит.

Но чем сильнее сопротивляюсь, тем безумней взрывается в голове желание проверить.

Несмелая попытка вытянуть конечности на всю длину…

Усилия, адские усилия, словно толкаю десятитонную плиту.

Но боль, боль едкой молнией вдруг начинает резко, все чаще и чаще, вклиниваться в мое сознание.

Еще попытка — и вдруг сдвинулась с места. Дернулась и тут же вернулась в прежнее положение. Дернулась. ДЕРНУЛАСЬ!

Но БЫЛО! Ведь БЫЛО!!!!!!!!

Нервный вскрик, ни то от боли, ни то от радости.

Взорвались во мне, тут же захлестнув сознание.

Рассмеялась, истерически рассмеялась.

Новая попытка повторить…

Новая, СЛАДКАЯ, безумная боль.

Слезы, слезы счастья…

До крови закусила губы, до боли сжала кулаки. Терпеть, ТЕРПЕТЬ дикую боль, и НАСЛАЖДАТЬСЯ, УПИВАТЬСЯ счастьем безумного открытия. Сбывшейся МЕЧТЫ…

… мечты…

* * *

Попытки ощутить себя живой, полноценной, счастливой… под утро сменились на грусть…

А затем и вовсе боль умостилась в лоне души и, подобно кислоте, стала выедать вокруг себя дыры, предательски просачиваюсь в сердце, в память…

Луи…

Зачем мне счастье, зачем мечты? Зачем все это, если рядом его нет?

Зачем вообще мне эта дрянная жизнь, если…

Луи, ЛУИ, Л У И…

И снова валиум вместо ответов.

Снова насильственный сон… вместо жизни.

* * *

— Мария, думаю, стоит попытаться водные процедуры. Понимаю, что еще больно, и не всегда помогают обезболивающие, но все же стоит уже пытаться ловить и укрепить позиции того, что начало проявляться.

— Давайте… завтра?

А завтра… снова завтра.

И так до бесконечности… никогда.

— Ладно. Вы настраивайтесь, но не стоит изводить себя дурными мыслями, как это любите.

* * *

Дурной день, дурные сутки, дурная жизнь.

И почему снова на часах около полуночи, а я снова не сплю?

Жду?

Жду…

* * *

Из забытья меня вырвал ласковый поцелуй в лоб…

Не сразу сообразила, не сразу пришла в себя.

— Привет.

 

Глава Тридцать Вторая

* * *

(Мария)

— Луи? — было сложно понять, отличить, сплю я еще, или все же… это — реальность.

Несмело потянулась рукой вперед, пытаясь дотронуться, дотянуться. Коснуться своей мечты… Сладкого миража.

Милая улыбка в ответ…

Тут же перехватил мою руку своей. Присел рядом на кровать.

— Я думала… ты уже не придешь.

Печаль тут же съела радость на его лице. Отвел взгляд в сторону.

— Ты как?

— Почему ты так плохо выглядишь? — Проигнорировала я вопрос, не нарочно… Лишь теперь отчетливо поняла перемены в лице Матуа, что невольно взволновали меня. Темные мешки под глазами, мутные, усталые глаза. Сухие, бледные, даже синюшные губы. Капельки пота на лбу…

— Луи, не молчи…

Тяжелый вдох.

— Ничего страшного. Так, переутомление.

— Ясно…, - едва слышно прошептала. Отчего-то не сильно верилось в его слова. Но настаивать не смею. Не смею?

Нервно рассмеялась.

Прикусив от боли язык, пыталась не реагировать на колики и тягучесть в мышцах ног, на предательские попытки испортить мою радость, утопить, разорвать счастье.

Жадно прижалась к нему своим телом. Носом уткнулась в плечо.

— До сих пор не верится, что ты пришел.

Несмело обнял, прижал к своей груди.

Молчит…

— Пообещай, что предупредишь, когда… Скажешь, если… — не могла, не было сил выдавить из себя эти ужасные слова.

Молчит… СНОВА молчит!

Ну же, не мучай меня! Скажи!

— Прошу…

Нервно прожевал боль и тяжело сглотнул.

— Что? — испуганно уставилась в глаза.

— Мария, это — … последний раз. Послезавтра ночью я уезжаю.

— Надолго? — слова вырвались, словно выстрел. Сами… по себе…

И снова пауза. И снова глубокие вдохи, прежде чем ответить…

Тяжелое сердцебиение.

Бах. Бах, бах…

Ответь…. ответь же!

— Навсегда.

Бах… и тонкая линия…

Замерла. Невольный, растянутый выдох… И застыла. Обвисла у него на плече, едва удерживая жизнь в сердце…

Тишина. Молчание… его, мое…

Редкие, надрывистые вдохи…

… его, мои…

Редкое, "омертвевшее" сердцебиение…

На грани крика и полной тишины.

На грани смерти и жизни.

На грани вдоха и выдоха.

На грани правды и лжи.

Там, там… в том единственном моменте, где мы вместе.

Там, где НИЧЕГО нет! Пустота и Вечность этой Пустоты… лишь там у нас есть право, право быть счастливыми, быть вместе, быть рядом…

Там, там, в нереальности, там, где ничего… нет. Нет. Нет, того, что станет между нами… Но Ничего… ничего — оно безукоризненно… А значит, а значит…. и там нас нет, это наше право растворится в бездне, смешается и станет тоже частью Пустоты.

И там нас нет…

Нигде. Никогда.

Навсегда.

Последняя ночь вместе.

Прощальные минуты счастья…

— Пообещай… Пообещай, что не заставишь меня забыть все то, что было между нами.

Молчит. Тяжелый вдох.

Невольно дрогнул.

— Но так тебе будет легче.

Что? Неужели я не ошиблась? Неужели он и вправду хотел это со мной сделать?

— Эти дни были единственными счастливыми во всей моей жизни. Ты не можешь их забрать. Прошу…

— Ты еще будешь счастлива.

— Не хочу, ненужно. Я хочу лишь тебя. И всё… Больше ничего. Только ты, — испуганно обхватила руками его лицо. Уткнулась носом в щеку…

— МАРИЯ!!! — чуть не взвыл от боли. — ПЕРЕСТАНЬ! НЕ МУЧАЙ МЕНЯ!

Едва не поперхнулась слезами от неожиданности.

— Луи!

— Милая, дорогая, любимая, жизнь, свет, воздух мой! — Жадно притянул к себе. — Не могу, НЕ МОГУ я! ПРОСТИ! ПРОСТИ меня… Я бы все отдал, лишь бы быть с тобой. Да не как…. Некому…. Я пленник прошлого. Пленник обетов и обязанностей. Раб неясных господ. Прости…

— Тогда, тогда… — жадно ухватилась за лацканы пальто, потянула на себя, притиснув вплотную его лицо к своему, — тогда УБЕЙ меня. Выпей мою кровь, выпей ДО ДНА. Забери мою жизнь. Забери МЕНЯ в себя… НАВСЕГДА. Прошу!

Нервно отпрянул. Попытался врываться.

— ЧТО ТЫ НЕСЕШЬ? Мария! Никогда! НИКОГДА больше такого не произноси!!!

— Но это — … правда. Я без тебя не смогу жить.

— Как и я без тебя!!! Как ты не понимаешь, пока ты существуешь, пока и я живу… Ты — СМЫСЛ моей дрянной жизни. Уйдешь ты — уйду и я. Это бесспорно. И уже окончательно.

— Не говори так, — нервно скривилась…

— В твоих руках — моя жизнь.

— Луиии, — истомно протянула, пропищала.

Вдруг нежный поцелуй перехватил мой крик. Втянул в себя звук, сменяя боль на радость. Трепетные, дурманящие ласки, бережные касания… Он впитывал в себя мое отчаяние, даря по себе сладость и покой. Робкое прикосновение кончиком влажного языка моих губ… вдоль тонких линий — и тут же ворвался внутрь, ища ответных чувств.

Невольно застонала…

Жадно вцепилась руками в лацканы пальто… тщетные попытки стянуть.

Поддался… уверенные, голодные движения — и сняла ненавистную одежду… Прижалась всем телом к нему… руки нырнули под свитер.

Схожу с ума…

Жадно провел рукой по спине, достигая шеи. Властно сжал за затылок. Губы с нежной грубостью прижались к моим. Игрался, щипал, покусывал… Сводя с ума… Доводя меня до невольных, похотливых… стонов.

Дрожала, сжималась…

Сгорала…

Вожделенная дорожка поцелуев к мочке уха… Втянул, вобрал ее в себя… и игриво обвел кончиком языка… Рука скользнула по животу, достигая груди. Резко сжал… до дикого, жадного стона…

Моего, его…

Желание… Последнее желание… Последняя возможная близость…

Череда поцелуев истомно скатилась по моей шеи вниз.

Вдруг резкий укус. Нервно дернулась от боли.

Властно слизал кровь с кожи.

— Расслабься, прошу… — едва слышно прошептал…

Короткий вдох — и снова дикая боль.

Испуганно сжалась.

— Прошу, доверься мне…

Нежные, массирующие касания губами… ПОЦЕЛУИ. Ласки языком вновь прыснули в сознание дурман, подчиняя меня его… просьбе…

Еще мгновения состязания с ядом удовольствия… и жадно выгнулась в дугу, прижимаясь грудью к его телу.

Очередной укус… укус…. Но лишь теперь я чувствовала, чувствовала, что его клыки застряли в коже, в плоти. Не двигались… лишь язык выплясывал рядом, выдавливая, выманивая из меня кровь наружу… Еще мгновения боли… и вдруг дикий ВОСТОРГ взорвался внутри меня…. лишая права на рассудок. Неосознанно прижалась к Луи еще сильнее, выгибая шею…

Еще сильней вгрызайся… Бери меня, бери…

Руками обвилась вокруг его поясницы, жадно прижимая к себе. Пресекая, казалось бы, возможность убежать, прекратить, лишить меня этого блаженства… Меня, владыку… или глупого раба, решившего, что счастье дарено ему во имя его, а не как часть… игры.

Жадно застонала, вторя его похотливо зову…

Вцепилась пальцами в кожу…

Содрогались…. в унисон двигались, извивались, прижимались друг к другу, разрываясь в буре эмоций, в урагане неведом доселе божественно-адском экстазе…

Я была его…. его… от начала до победного конца…

Он пил меня, выпивал мою жизнь, отдавая взамен что-то важнее… Отдавая себя. Отдавая мне счастье. Роняя в меня… СВОЮ жизнь.

В глазах выплясывали золотистые звездочки на пустотно-черном фоне, разлетаясь иногда в прах, иль вытягиваясь в змейки… Извиваясь, выкручиваясь и тут же тая…

Его… его… я была его…

…его.

 

Глава Тридцать Третья

* * *

(Мария)

В сознание привели меня настырные пинки и крики Лили.

— Да очнись же!

— Что… что такое? — не могла я понять, что происходит. Несмело оглянулась по сторонам.

Никого, кроме моей подруги.

— Ты что… опять снотворное слоновыми дозами пьешь?

— Э…э… нет, — не могла понять, к чему она ведет. И снова невнятный полукруг взглядом по палате… Вдруг что-то ойкнуло, дрогнуло, сорвалось у меня внутри.

За окном уже темно.

— Я что… проспала до вечера?

— Дорогуша, ты проспала до самой ночи. Уже скоро двенадцать…

— ЧТО?! — испуганный визг вырвался из моей груди, невольно подбросив меня в кровати.

— Тише… Тише… Чего ты так орешь?

— Мне… мне нужно… — мысли хаотично запрыгали из стороны в сторону, ища ответы, опору, правильных решений.

ЛУИ. ЛУИ. ЛУИ!

Сегодня он уедет. Если уже не уехал.

Мой последний шанс… Шанс… если и не остановить, то увидеть, услышать… почувствовать.

Нервно дернулась в постели. Расселась…

Боль старой язвой заныла в ногах, но тут же спряталась за дурманом безумия.

— Мне нужна ТВОЯ ПОМОЩЬ, — утвердительно, едва не приказом прозвучали слова.

Взгляды заметались то на Лили, то на коляску.

— Э-э-э, что уже?

Я спешно потянулась к железному уродцу, пытаясь зацепиться руками, притащить к себе и, в конце концов, забраться в него.

— Лили, обещай, что поможешь? Молю!

Короткий взгляд на девушку.

Застыла в нерешимости…

— Прошу, это вопрос жизни и смерти. Моей жизни и смерти…

Удивленно вздрогнули брови.

Тяжело сглотнула.

— И… что я должна?

Короткие движения — и наконец-то завалилась в коляску.

Перебарывая боль, выдавливала из себя слова.

— Помнишь, — глубокий вдох для ужасного признания. Подъехала к ней вплотную. — Помнишь, ты говорила…

— Что? — нервно гаркнула, не выдержав напряжения.

— Что кто-то из ваших разузнал адрес Матуа.

— ЧТО? — глаза округлились до боли. Замерла в ужасе. — МАТУА?

— Мне срочно нужен его адрес. Прошу, прошу, узнай его для меня…

Нервно заморгала.

— Матуа? Луи-Батиста?

— ДА! — взбешенно рявкнула я. — Его.

— За… зачем? Зачем он тебе… Стоп, — нахмурилась, надулась, — все это время… все твои переживания и безумие… его работа? ДА?

Я нервно коротко рассмеялась. Взгляд в сторону, а затем с вызовом навстречу.

— Только никому не говори… Молю.

И пристыжено закусила губы.

— И цветы от него?

— Да…

Неосознанно попятилась к кровати. Присела на край.

— Все это время…. всё это был Матуа… И ты… молчала.

— Прости, я не могла… Но теперь… он уезжает. Уезжает сегодня… Я должна его увидеть… Хотя бы последний раз… МОЛЮ!!! Милая моя, прошу, — подъехала ближе… схватила за руки и прижала к груди. — Молю…

Пропищала я… уже сквозь слезы…

— Хорошо, хорошо… — нервно дернулась.

— Молю… — едва слышно повторила, уже машинально…

В глазах мутнело, а в груди настырно, напористо, неумолимо… нарастал ком отчаяния…

Ведь я давно уже могла опоздать… Опоздать.

* * *

Впервые… я выехала за пределы больницы… такой.

Впервые на инвалидном кресле…

Такси, город, чужой, холодный мир…

Лили поехала со мной…

Помогла выбраться на улицу, попасть в подъезд…

Лифт, попытки отыскать нужную дверь…

И вот… я смотрю на черное рифленое замысловатыми узорами дверное полотно.

Сердце сжалось, предвкушая расстрел… Нет. Предвкушая удар гильотины.

Простой факт "хозяина нет дома"… и я — мертвец. Труп. Нежилец…

Робко постучала в дверь. Затихла…

Не дышать, не сопеть, не пропустить ни звука…

… и тишина.

Ни скрипа, ни стука, ни шороха…

Ну же, Луи! Ну, же! Прошу! Молю!!! МОЛЮ!!!

И снова стук…

… Напористый, настойчивый, требовательный.

Вдруг послышался отдаленный кашель.

ТАМ! ТАМ! ОН ТАМ!

И снова забарабанила в дверь.

ОТКРЫВАЙ!

Ору… ору… в душе, а так ни слова… Боюсь спугнуть мираж.

Послышалось шарканье… и снова кашель.

Щелкнул замок, нехотя проделала полукруг дверь…

… Я не могла поверить своим глазам.

Едва смогла проглотить ком ужаса…

— Луи, — едва слышно пропищала…

— МАРИЯ?

Сухие, синие губы нервно вздрогнули. Веки лениво мигнули пару раз, прогоняя глупое видение… Казалось, его доныне бледное лицо стало каким-то земляным…

Глаза затянуло серой пеленой, до испуга покраснели белки, усевшись множеством алых паутин. Мешки, темными, черными синяками завершали образ тяжело больного…

— Луи, что с тобой? — не могла поверить своему рассудку.

— Что ты здесь делаешь?

Я нагло пнула коляской дверь, пробивая себе дорогу внутрь.

Не сопротивлялся, а лишь отступил пару шагов назад, пропуская меня.

Взгляд любопытством уловил общие очертания квартиры, но тут же все растаяло, так и не запечатлевшись в моем сознании.

Резкий разворот.

Глаза в глаза.

— Что с тобой происходит? ЛУИ!

— Переутомления, я же говорил…

— НЕ ВРИ! — вырвалось. Взорвалась. Но затем тут же осеклась, переходя на умоляющий тон, — Прошу. Не ври мне…

Нервно скривился.

Окончательно осознав, что я не уйду просто так, наконец-то захлопнул дверь.

Короткие шаги мимо меня в комнату…

Поспешила за ним…

Некогда опрятная (судя по обстановке), со вкусом убранная комната сейчас походила на свалку…

Всюду разбросаны пакеты, пустые пакеты из-под донорской крови.

— Что происходит, МАТУА?!

— Ничего. Я просто переутомился…

— ДА ЗАМУЧИЛ ТЫ меня уже этими глупыми словами. Скажи! СКАЖИ ПРАВДУ!

— Это — … и есть правда…

Нервно скривился. Отвернулся… Короткий шаг — и присел на край кровати.

Я торопливо подъехала ближе. Взяла его руку в свои ладони…

— Я могу как-то помочь?

— НЕТ! — молниеносно, грубо, дерзко крикнул мне в лицо и тут же осекся. Отвернулся…

— Значит, могу… — решила идти от супротивного…

— Мария, — нервно облизал свои губы, готовясь… воевать? — ЗАЧЕМ ТЫ СЮДА ПРИШЛА? — ровно, холодно, размеренно отчитал каждый слог Батист.

Ну, что же… Мы тоже умеем держать свою гордость востро.

— А ты говорил, что уедешь… Врем? Напропалую врем?

— Нет. Просто, планы поменялись. Все равно я уезжаю, Мария.

— Твое состояние… Твое недомогание… это связано с моим лечением?

— Нет.

— Не ври! — почти завыла от злости. Ведь чувствую, чувствую…

— Словно от положительного ответа тебе станет легче… Что так его требуешь.

— Станет.

Нервно хмыкнул. Вырвал свою руку из моих.

— Это "лечение" меня убивает. Я сдыхаю, Мария, СДЫХАЮ, как паршивый пес от бешенства. Перенасытился веществами, и теперь загибаюсь от яда. Чертов наркоман, дуреющий от вашей крови, дуреющий, но и умирающий одновременно. Тупая ломка. Вот и ВСЁ.

Тяжело сглотнула. Взгляды заметались по сторонам, ища оправдания, ища помощь.

— Н-но… как? Как…? Ты… Ты не можешь вот так… Ты же… вампир! Вы… вы не болеете!

— Неужто?! — нервно сплюнул в бок. Злость, злость вырвалась наружу, но едва взгляд снова обрушился на меня, как яд сменился на сладость. Тяжелый вдох. — Мария, Мария… Зачем ты только приехала?..

— Хотела увидеть тебя в последний раз…

— Увидела?

Проглотила, проглотила удар…

— Как можно тебе помочь? Ведь есть же какой способ… ЛУИ! — почти взвыла от страха, от страха и боли.

Невесело улыбнулся.

— Есть…

— И?

— Искья. Мать всех вампиров. Чудо-чертов-остров. Только там я смогу излечится.

— Где это?

— Италия, — тяжело выдохнул и улегся на кровать.

— Ты туда уезжаешь?

— Да. Арагонский замок — обитель Древних Вампиров. Мой дом и моя тюрьма.

— И ты поправишься, да? — пыталась я вытянуть из него чуть ли не обещание…

— Да.

Короткое, окончательное…

Попытка успокоится…

Блуждающий взгляд по стенам… и уперлась в своего Матуа…

Луи… Луи…

Только теперь мне дошло.

Вот, вот сбывшееся мечта… Я снова его увидела. Он РЯДОМ.

 

Глава Тридцать Четвертая

* * *

(Мария)

— Когда ты улетаешь? — наконец-то набралась сил озвучить мучающий душу вопрос.

— В пять сорок мой самолет.

Я подъехала ближе к кровати…

Робко коснулась кончиками пальцев его руки…

Нервно вздрогнул… Отдернулся в сторону.

— Мария, — (растянутый, полный боли и отчаяния звук ранил меня).

не шевелясь…. едва дыша, произнес Матуа.

— Прошу, — спешно перебила я. — прошу, Луи…. не прогоняй меня.

Тяжелый вдох. Короткая пауза…

— Мария, все эти мучения, они не в радость. Это лишь способ сделать нам еще больнее…

Слезы подступили к горлу, застыв на ресницах, лишая возможности нормально говорить… Но я, я не могу, НЕ МОГУ молчать! Устала, устала… безмолвствовать…

— Если, если… — навзрыд пыталась издавать слова, — Если сегодня — последний раз, когда я тебя вижу…. тогда…. то не прогоняй меня… молю… Луи!

Злобно скрипя зубами, нехотя приподнялся и сел на кровати.

Глаза в глаза.

— Что ты со мной делаешь?

— То, что и с собой…

— Эх…. Мария, Мария, — тяжело выдохнул и нервно потер ладонями лицо.

Вдруг встал… короткие шаги навстречу.

Неожиданно подхватил на руки — и уложил на кровать. Лег рядом…

Прижался к моей спине, обняв за плечи. Короткий, нежный поцелуй в затылок… и замер.

Нервный кашель тут же разорвал тишину хриплыми лающими звуками.

Сжалась… от боли и страха…

Если бы я только знала, какая цена за мое лечение… никогда, НИКОГДА бы на это не пошла…

Блуждающий взгляд скользнул по стенам. Скатился вниз. Уткнулся в ужас окровавленных, мятых пакетов, использованных, пустых тар человеческой крови…

И вдруг… среди них, подобно солнцу из-за туч, язвительно заулыбалось, оскалилось мне лезвие…. канцелярская, глупая пародия ножа.

— Пока ты здесь…. - тяжелый вдох, — Пока ты еще не уехал… Я же могу тебе помочь? Моя кровь… Моя… Она же даст силы тебе пережить этот день, полет… Да?

— Нет, — нервно прохрипел.

— До этого же помогала?

— Глупая…. Глупая идея.

— Почему? — не могла уняться.

— Потому, что я так сказал. Хватит уже…. - перекатился на другой бок и невольно скрутился калачиком.

Я испуганно обернулась.

Боль, его боль эхом отбивала в моем сознании свою чертову чечетку.

Поступок. Мое решение…

Резкий рывок, подавляя боль в ногах… Схватила в руки… попытку быть зрелой. Независимой. Действенной.

— Может, хватит уже себя мучить? Позволь мне… тоже принимать решения.

* * *

(Луи)

Резким, жадным, дерзким рывком ворвалось в мое сознание безумие. Едкое, нервно хихикающее, вражеское безумие… с ароматом счастья.

Как быку… помаячили красным знаменем перед глазами, как голодному дали унюхать блаженство горячего сытного ужина, как чертовому, пропащему наркоману… поманили перед носом очередной дозой…

Захлебнулся, захлебнулся желанием. Неосознанно дернулся, кинулся в предложенный рай.

Губы сомкнулись на тонкой линии пореза, лишая права бездумной жидкости убегать из сосуда напрасно… Я прижимался голодными поцелуями к ее запястью, не давая возможности даже крошечной капли… пройти мимо моего адского зверя…

Пил, восхищался, тонул в дурмане ее крови. В дурмане ее жизни.

Упивался своей смертью…

* * *

(Мария)

Вдруг резко отпрянул. Оттолкнул меня от себя, так что я едва не слетела с кровати.

Глаза округлились от ужаса, от осознания произошедшего.

— ДУРА! — взбешенно заорал. Тяжелые, короткие вдохи — и стиснул, сцепил зубы от злости. Глаза вспыхнули яростью, заставляя меня всю содрогнуться, невольно поежится, обескуражено, в испуге замереть, застыть. — Во что ИГРАЕШЬСЯ?!!

— Прости, — едва слышно прошептала…. Короткий вдох, трусость в кулак — и робко потянулась рукой навстречу… — Прости…

Отдернулся вбок.

Противно?

Ненавидишь?

Слезы предательски сорвались с глаз, объявляя мое поражение.

Сжалась, свернулась в калачик (глупая, неосознанная попытка поджать под себя ноги).

Не сдержалась от крика. Боль током стрельнула в голову, эхом долетая от покалеченных ног. Но тут же замерла, пресекая свою слабость.

Нервные рыдания, заглушенные силой. Спазмы внутри.

— Прости, — раздраженно прорычал. Приблизился. Попытка обнять — дернулась, взрываясь в презрении.

— Прости? ПРОСТИ? Ты только и твердишь, это "прости"! Я устала уже! УСТАЛА! Ненавижу! НЕНАВИЖУ уже тебя за эти слова! НЕНАВИЖУ! Издеваешься надо мной, причитаешь, "нельзя", "прости", "не будем вместе". СЫТА Я УЖЕ ВСЕМ ЭТИМ! Ведь даже сейчас… Сейчас, когда мы рядом. Вместе, черт дери, ВМЕСТЕ И РЯДОМ, ты все равно убегаешь. Никого ведь нет. Никого между нами. Ничего… Лишь только твои отговорки… ТРУС!

Ненависть вскипела во мне, покрываюсь черными пузырями гнева и ярости. ТРУС!

Скривилась от злости и отвращения. Отчаяния… Обиды…

— СЛАБАК! Ведь я готова сражаться, а ты…

Властный, порабощающий поцелуй не дал договорить. Вобрал в себя недосказанные слова…

Нежные, блаженные ласки губами, касания языком…

Луи… Луи…

Задыхаюсь…

Обнял за плечи и притянул к себе. Жадно… Страстно… Рука нырнула в волосы, жадно обняв меня за шею… Сжал, лишая возможности шевелится… Сомневаться…

Ответила, ответила ему…

Безумие, сумасшествие, безрассудство…

Дурман дымкой взорвался в голове, прогоняя прочие чувства…

Поцелуи короткими шажками скатились от губ к шее…

Робкие касания языком… Несмелые полукруги…

Сжал, сжал до сладкой боли…

Кончик влажного языка несмело вырисовал на коже тонкую линию… До дрожи, волнения… Возбужденных, коротких вдохов…

Легкие покусывания…

Ловкое движение — и змейка подалась. Отвлеченный, машинальный рывок — и снял с меня куртку.

И снова поцелуй в губы, поцелуй… увлекающий от реальности в бездну удовольствия…

Скользнул ладонью по животу вверх… Нежно, бережно обнял грудь и слегка ее сжал. Поежилась, содрогнулась…

Стон застыл на устах… и немедля был сорванный нежным касаниям его губ.

Едва сознавая свои действия, я нырнула ему под футболку и тут же потянула ее вверх — снять, сорвать, уничтожить… Лишить преграды…

Жадным поцелуем прижалась к отвоеванному счастью… Скользя кончиком языка по теплой кожи, вела дорожку безумия от его ключицы к соскам…

Короткие мгновения… он позволял дарить ему удовольствие… Застыл… Застыл, наслаждаясь…

Но вдруг отстранил, насильно уложил на кровать и тут же повис сверху.

Ласковая, нежная улыбка… глаза в глаза…

— Девочка моя… — рука робко скользнула по моим волосам, щеке… шее.

Резкое движение… — раздвинул мне ноги, опустился между ними на кровать…

Я невольно прикусила губу, пытаясь заглушить боль. Глупую, дурную, не вовремя прихлынувшую боль.

Но еще мгновение… и Луи проник рукой мне под больничный халат, хватая за полы и таща вверх… настырные движения — и снял его с меня… Ноющая боль сменилась на колкости смущения…

Поежилась…

Мгновение, мгновение стеснения — и напористые поцелуи прогнали всё…

Прорываясь вверх, от живота, достигли груди… Лишая рассудка и смущения… Дурманя, сводя с ума… Заставляя отдаться пучине безумия… любви… и нежности. Жадно втянул в себя сосок и ласково коснулся языком, дразня, нежа, целуя…

Взрыв, фонтан, гейзер… помешательства…

Невольно дрогнула… Дернулась в голодном желании…. застонала…

Дурман, глупый дурман радости лишал здравого смысла, лишал даже права осознать полноту всего счастья.

Матуа… МАТУА… Луи.

Луи, Луи, Луи… сейчас я вся под властью того, кто нужен мне больше всего на свете, больше всех… Больше самой жизни…

— Луи… — неосознанно прошептала его имя, отвечая на ласки, на зов упоения. Невольно выгнулась, прижимаясь вплотную к его телу… к голой груди… к животу… Чувствуя его всего…

Жадно обхватила руками за поясницу, пытаясь удержать рядом…

Не слушал, не слушал меня…

Творил свое действие, свою феерию…

Обнял руками за грудь, а поцелуями скатился к низу живота… несмелый полукруг языком вокруг пупка и вдруг ворвался вглубь ямки… Короткое игривое движение и выскочил наружу, прокладывая уже влажную дорожку по животу к груди…. к шее…

Замер…

Глаза в глаза…

Вопрос… Немой вопрос…

Немой ответ… Слова не нужны.

Ведь я давно уже… — Его, а он — Мой.

Бережно обхватил руками меня за бедра и немного потянул на себя…

Резкое движение, дерзкий, сладкий, повелительный рывок — я невольно вскрикнула от прилива удовольствия, умопомрачающего блаженства…

Ворвался, вошел, заполнил меня… собой…

Короткие, смелые движения…

Повелительные ласки,

… подчиняющие, порабощающие, обезволивающие.

Губы сплелись в страстном танце, лишая реальности.

Здесь… И сейчас…

Отдалась, отдалась своему любимому…

Мужчине, своему мужчине… Единственному… неповторимому…

Безвозвратно…

Жадные, бессознательные стоны… мои, его…

Надрывистое дыхание…

Сладкие, страстные движения…

Сумасшествие… и счастье. ДИКОЕ, БЕЗУМНОЕ, БЕЗРАССУДНОЕ СЧАСТЬЕ…

СЧАСТЬЕ БЫТЬ ВМЕСТЕ, БЫТЬ РЯДОМ.

Отныне и навсегда как…

единое ЦЕЛОЕ.

 

Глава Тридцать Пятая

* * *

(Мария)

Пришла в себя…. проснулась, очнулась…. лишь когда стрелки перевалили… далеко за полдень.

Луи уже не было… Уехал.

Уехал от меня…

… НАВСЕГДА.

Навсегда?

Нет.

Нет! Не могу я в это поверить. Принять. Нет.

Я буду надеяться… Год, два, десять. Неважно… Я буду ЖДАТЬ.

… ждать.

* * *

Вы знаете, как отбивает свой жестокий, неумолимый такт колеса поезда?

Так дни выбивали чечетку в моем одиночестве, глубоко отпечатывая боль в каждом мгновении.

Время шло. Новости за новостями. Мигель поправлялся с невероятной скоростью.

А я, а я… упорные тренировки, водные процедуры… и я могла уже ходить с "четыреножкой".

Жизнь налаживалась.

Выздоравливало тело.

… гнила душа.

Ха…

От слез там выросло болото, от злости и обиды — водоросли, а чистый, белоснежный песок превратился в ил.

Ненависть, НЕНАВИСТЬ врастала в каждую мою клеточку, порождая там черные дыры, Пустоту…

* * *

Пять недель… Тридцать пять дней.

Дней…

Если ждешь кого… они слишком долго тянуться.

А если знаешь, что ждать бессмысленно — время и вовсе останавливается.

Тому факту, что я могу теперь ходить с палочкой… ХОДИТЬ.

… радовались все…, кроме меня.

Его заслуга… его…

Я отдам все, все, что у меня есть… Ходить, бежать, дышать! Все отдам… Я готова УМЕРЕТЬ, лишь бы только его увидеть еще раз. Дайте мне моего ЛУИ, МОЛЮ!!!!!!!!!!!! Молю…

Господи…

Отче наш, Иже еси на небесех. Да святится…

* * *

— Вот и всё, моя радость! Теперь ты — вольная птица! — Мило улыбнулась Лили и крепко меня обняла за плечи. — Звони, пиши. Только не забывай.

— Не забуду. Никогда не забуду…

— Смотри мне.

Вчера выписали Мигеля из больницы. Его забрала та… семья.

Отличные люди. Добрые, нежные, заботливые…

Да уж, с моим отчаянием и сломленной душой… я им — не конкурент…

Странно, человек добившийся всего, о чем когда-то так безумно мечтал… Ходить… Готов снова броситься под машину.

Я знаю, что Луи больше не придет…

Нет, я не потеряла надежду. Часть меня все еще искренне верит в чудо, хотя бы мимолетное, нечаянное, крохотное…

Но вторая часть…. рассудком зовущаяся…. едко шепчет правду, отравляющую правду, не дающую свободно дышать.

Смириться. Смириться. Смириться — рычит разум…

Не слушать, ждать и верить! — пищит сердце…

Нервы, нервы сдают. Безумно болит голова. Да что голова! Все тело разрывается на части, едва не рассыпаясь на мелкие части.

Задыхаюсь. Умираю…

* * *

Странное ощущение… Вокруг тебя близкие, родственники, любящие родители…

Знакомые, товарищи, какие не какие друзья…

А я все равно одна. ОДНА.

Одиночество. Жестокое, пустое, бездушное одиночество.

Улыбаюсь, шучу, СМЕЮСЬ!

А в душе — плачу…

Реву…

… реву.

День изо дня, из минуты в час… реву.

Я не сдалась… Еще не сдалась… Еще верю…. но плачу…

* * *

— Вам бы пройти обследование.

— Опять?

— В ваших интересах.

— Что-то не так?

— Есть подозрения…

— Я думала, и так уже все ясно…

— Есть кое-что… Так что я Вам выписываю направление, и уже завтра жду с результатом. Хорошо?

— Это действительно так необходимо?

— Да.

И снова больница. Больница. Больница. Ненавижу я уже белые халаты. Ненавижу лекарства. Ненавижу жизнь.

Ненавижу…

 

Глава Тридцать Шестая

* * *

(Мария)

Зажатый в кулак свитер, подтянутый до самой груди…

Оголенный живот…

Холодным гелем по коже…

Скольжение датчиком из стороны в сторону…

Раскачивание удавки на ветру…

Какой мой приговор? Что не так?

— Милочка, да вы же БЕРЕМЕННЫ!!!

Выстрел в сознание. Замерла. Замерла в ужасе.

Застыла, не дыша…

Страх, волнение…

Не сразу осознала, поняла, что произошло… Не могла поверить ушам, разуму.

— Что? — короткое, болезненное, на уровне бреда.

— У вас будет ребенок!

— Н-но… как?

— Поздравляю, дорогуша, — мило улыбнулась. Короткое движение — обернулась к медсестре и принялась диктовать данные… — Пять недель плоду, длина эмбриона…

В голове все поплыло…

Потемнело.

Но я в сознании. Сознании… Слишком бы просто было вот так забыться… убежать.

Счастлива? Счастлива?

Я… Я не знаю еще, как реагировать. Не знаю.

АБОРТ?

О, Боже…

Неужели я опять пойду на этот шаг?

Аборт? Господи,

… лучше забери меня, убей, убей… я больше этого не переживу…

ЛУИ…

Луи…. у меня будет от тебя ребенок.

— Вот ваш результат. Отдадите справку врачу.

— Спасибо, — едва слышно прошептала и с последних сил вытолкала себя за двери.

БЕРЕМЕННАЯ.

Я — БЕРЕМЕННАЯ.

Рука неосознанно сплыла от груди к животу.

Сжалась.

Отчего-то казалось, навязчивая, глупая, дурная мысль… внутри, внутри меня… моя смерть. Моя новая боль. Мой ужас.

Луи. Луи так переживал, причитал, что ничего не может у нас быть. Ничего общего… никогда. Не дадут. Не дадут нам жизни… Убьют…

А теперь? Они отберут моего ребенка? Или я сама обязана его…?

Что теперь будет?

Как? Как поступить?

Я… я не знаю. Не понимаю… не верю…

Развернула бумажку… В десятый раз пробежалась взглядом по строчкам. Может, я что-то напутала? Ослышалась?

Придумала?

Невнятные завитушки…. каракули… и вот оно. Вот, мой приговор…

"плоду пять недель…"

Недель…

Моему малышу…. малышке.

О, Боже… Боженька…

* * *

В голове всплывают старые воспоминания. Слова. Адские, жестокие слова. Факты. У меня есть еще одна неделя… что бы успеть сделать мини аборт. Всего времени на раздумья… до двенадцати недель. Но чем раньше, тем лучше.

Лучше… Кому? Мне?

УБИЙЦА! НЕНАВИЖУ!

НЕНАВИЖУ ТЕБЯ!

Почему ты не сдохла в поезде?

Почему не расквасилась?

Господи, Господи! Зачем? Зачем я живу? ЗАЧЕМ?

Убейте. Убейте МЕНЯ! Я НЕ ЗАСЛУЖИВАЮ жить. Нет…

Ведь я так ненавидела себя за тот поступок, за тот…

Тогда почему снова мысли сходятся к нему? Почему снова… не вижу другого выхода, как…

* * *

— Один билет до Ла-Коруньи.

* * *

Не знаю, что здесь я забыла. Что ищу…

Испания, Корунья. Олейрос.

Чужое… Чужие.

Costa de Dexo… Что я здесь ищу? Что нужно? Что?

Ответы. Разве здесь смогу найти ответы?

Послезавтра стукнет шесть недель. Шесть… Конечный срок для мини аборта.

Решайся. Мария, ну же, РЕШАЙСЯ!

… и Бог в помощь.

Не знаю. Не знаю… НЕ ЗНАЮ!!!

И лишь воспоминания. Слова… Его слова.

Свободный… Здесь еще был человеком… Луи здесь был еще человеком… Живым.

Бреду, бреду по пляжу…. Песок врезается между пальцами… Мокрый, живой песок. Я чувствую… Чувствую мир.

Жива… Я — жива… Снова хожу, снова чувствую…

Счастлива. СЧАСТЛИВА должна быть. Но лишь слезы… И дикая боль.

Побережье Дексо…

Его мечта…

Вольная…

Высокие скалы, бушующий океан… Вокруг зелень, ЗЕЛЕНЬ. Природа! СВОБОДА!

Шумный прибой. Рокот волн. Безумная тишина покоя.

Но больно. Все равно больно.

Я чувствую мир, которым упивался когда-то Матуа. Чувствую душу Луи… Ту еще, живую, человеческую… Представляю, вижу, как он так же бродит по пляжу, рядом со мной… Сражается с набегами волн…

Он здесь.

Видение… Мираж.

Мечта…

Но нет. Все равно все это — не то.

Не он…

Ненастоящее…

Миленький, мой малыш. Ты там, внутри меня, в животике…

Плод нашего счастья. Запретный плод.

Но тебе не отписано место в этом мире…

Я люблю, люблю тебя. До безумия люблю…

Я и не думала, что когда-то так буду радоваться осознанию того, КТО отец моего ребенка. Отец.

Ты — не просто дар, не просто новая жизнь.

Ты — мое счастье… Наше счастье…

Вместе… Навеки вместе… пусть и не рядом.

Теперь у нас есть нечто большее, чем просто чувства, воспоминания, любовь…

Теперь у нас есть ТЫ….

Единственное, реальное… счастье.

НАШ ребенок.

Ребенок от мужчины, мужчины, которого люблю больше воздуха, света, жизни… Ты — крохотная часть его. Его и меня.

Счастье… Истинное счастье… Мое счастье, новый смысл моей жизни…

Я буду бороться за твою жизнь… Буду…

Хотя бы ты… Ты останься со мной.

Папочка… нас бросил. Ушел. Он был вынужденный уйти.

Но мы. МЫ.

МЫ-то будем ВМЕСТЕ!

Всегда! Всегда!!!!!

Рядом…

Слышишь?

ВСЕГДА!

Да?

 

Глава Тридцать Седьмая

* * *

(Мария)

— Я вызываю скорую и точка.

— Ма-а-ам…

— Температура сорок — это не шутки.

* * *

— Возможно, у нее сильное переутомление. Смена климата… Температуру мы сбили. Пусть отлежится пару деньков. Сок, пюрешечку… Ничего жирного и тяжелого.

— Спасибо.

— Если к вечеру снова начнет подниматься температура, нужно будет положить в больницу на обследование.

* * *

Родителям я так и не призналась, что беременна. Не готова ни я, ни они.

Зная достоверно реакцию матери, единственным ее решением будет аборт. И противостоять такому… очень сложно. Истерика, слезы, нервы… Уж лучше я пока смолчу.

Но эта температура. Этот ужас… я очень боюсь. Боюсь…

Боюсь, что что-то будет не так. Ребенок… вампира. И я не знаю, как…. что меня ждет.

* * *

— Что? Что, моя девочка? Где болит?! Животик? Животик? Давай я вызову скорую… Милая…

— Нет, — хрипящим, могильным голосом прошептала Мария.

"Боже, Господи… Спаси ее… Умоляю…

Моя девочка…" — едва слышно, едва в сознании… бормотала себе под нос мать девушки.

— Ричард, она же уже синеет от боли… Она… она так долго не протянет!

— Дура, не мели чушь! Скорая уже едет…

* * *

— Беременна? БЕРЕМЕННА? Это — шутка? Нет. Нет! Я даже слышать не хочу.

— Мама… я люблю его…

— Мать-одиночка? Ты рехнулась? Хватит с меня такой участи. Тут не может быть и речи.

— Это — моя жизнь!…

— Твоя, твоя… Вот как только будешь мыслить трезво, жить самостоятельно, как только… так и будешь решать.

* * *

(Мария)

— Билет до Неаполя.

Сбежать… Сбежать!

Аборт… Неужели я снова пойду на это?…

Нет. Не хочу…. молю…. молю… Боже, дай мне силы противостоять.

Я буду сражаться… буду…

Если бы не эти перепады со здоровьем, я бы и не говорила Матуа о том, что произошло…

Смолчала.

Но внутри меня не просто ребенок… Вампир.

Я не знаю, что да как… Что будет, как нужно себя вести, чем питаться, лишь бы с малышом все было в порядке.

Это — единственное, что важно.

Ведь для меня Матуа никогда не был чудовищем — обычный человек, такой же, как и я. Как наше дитя…

Пусть, пусть мне не хватит сил тебя, мое солнышко, выносить до конца. Пусть умру в итоге… Но ты — мой ребенок. Наш. И ты БУДЕШЬ ЖИТЬ.

Никого и никогда не буду любить больше, чем… тебя, Луи, тебя… и нашего ребенка…

— Девушка, Вам плохо?

— Нет…

— Может, воды принести?

— Если несложно…

* * *

Италия.

Шум. Безумие города. Крики, визг, смех.

Чужая страна. Чужие люди. И даже язык на все сто… чужой.

Пытаюсь на ломаном английском хоть что-то найти общее.

Найти путь…

— По набережной, налево и по прямой, пока не наткнетесь на длинный мост, ведущий как раз на сам остров, к вашему Арагонскому замку.

— Спасибо.

Неужели я это сделала?

Неужели?

* * *

Солнце ехидно улыбается, скалится, смеется.

Слепит глаза, дурманит голову.

Но оно не греет. Нет. Еще холодное, жестокое, ледяное… чужое.

Короткие, несмелые шаги навстречу.

Так это и есть Арагонский замок? Та самая Искья?… Которая разлучила меня с Матуа? Которую я так ненавижу?

Ну, что же…. Здравствуй.

Вход в замок был не чем иным, как настоящий туннель. И его охраняли два стражника. Подобно Тауэрским гвардейцам, они несли караул. Двое огромных верзил, под два метра роста. Озлобленные, нахмуренные лица (лики жестокости и неумолимости). Черные, словно пиявки, глаза, яркой ненавистью сверкали мне навстречу, заранее предупреждая об опасности.

— Здравствуйте, — едва слышно прошептала, когда поравнялась с охраной.

— Здравствуйте, — ехидно улыбнулся один из них… (тот, что был ближе).

— Это же — Арагонский замок? Искья?

Нервно скривился. Неохотно ответил.

— Она самая. Только, дамочка, экскурсии здесь не проводятся. Частные владения, понимаете ли.

— Ясно. Но я… по делу. Мне нужно кое с кем поговорить, — казалось, я пыталась сейчас проглотить ежа. До дикой боли. До ужаса и дрожи.

Эти стражники… Они — тоже вампиры? Или обычные люди, не ведающие, что творится там…? Внутри…

— Хозяев сейчас нет дома. Так что тоже не свезло.

— Пожалуйста…. - ведь знаю, знаю, чувствую, что врет. Как это нет? Есть… Есть! Там мой Матуа… Там…

Короткий шаг навстречу, ближе.

— Прошу… У меня очень важный разговор. Вопрос жизни и смерти.

— Девушка, — тяжело вздохнул, — прошу, не ищите приключений. Уходите отсюда, пока не поздно.

— Пожалуйста… Мне только на пять минут… увидеть его, — дернулась (дура я!), дернулась. Попытка дотронутся рукой до мужчины. — Пожалуйс…

Но тот вдруг резко оттолкнул меня назад.

Попятилась, попятилась…. и то ли споткнулась обо что-то, то ли просто подвернула ногу на ровном месте, но неожиданно потеряла равновесие (короткие, жалкие попытки ухватится за что-либо, удержаться)… и тут же рухнула на землю, до дикой боли ударившись затылком об асфальт.

Инстинктивно сжалась, дернулась, пытаясь руками обхватить голову, залечить ушиб… Но дикий, сторонний писк вырвал меня из дурмана жалости, самооплакивания.

Верзила, который буквально только что так отчаянно воевал за свою неприкосновенность, уже лежал на земле…. корчась от диких мук, неистовой боли…

Я невольно подалась назад, испуганно отползла на четвереньках в сторону.

Еще мгновение — и от мрака туннеля отделились две фигуры.

Матуа?

За долю секунды приблизился ко мне, прильнул, обнял, прижал к груди.

— Ты как?

Но я все еще испуганно смотрела на стражника… Он едва дышал. Тело билось в лихорадочном припадке, выталкивая из себя жизнь.

Над ним нехотя склонилась молоденькая девушка… робкое касание к плечу — и муки тут же пропали. Глубокий вдох и в мгновение мужчина расселся на земле, пытаясь отдышаться от ужаса.

— МАРИЯ, ТЫ КАК? — настойчиво, едва сдерживаясь от крика, прорычал Матуа, вырывая меня из оцепенения.

Тяжело сглотнула.

— Нормально.

— Что-то болит?

— Нет.

Робко подняла взгляд вверх… Глаза в глаза…

О, Боже…

Нервно дернулась… Кто-то ударил кинжалом мне в сердце. Слезы тут же сорвались с глаз, уже вальсируя вместе с безумием.

Слова, слова застряли в горле, давясь в нелепой очереди. Хотелось кричать, рычать, орать… Но сил было лишь на то, что бы дышать и успевать проглатывать слезы.

Обвил руками вокруг талии и помог встать, выровняться. Короткие шаги к туннелю. Но вдруг девушка, та самая, которая только что спасла гвардейца, преградила нам путь.

(всем своим видом она напоминала барышню из девятнадцатого века: высокая, идеально уложенная прическа из ровных, гладких, блестящих черных волос, вплетенные розы тиарой, длинное пышное красное платье, корсет которого так властно сжимал грудь, а юбки колокольчиком свисали к низу)

— Луи.

— Да?

— Насколько я правильно поняла, это та самая… Мария?

— Да.

— Тогда не стоит. Не стоит ей идти в замок. Помни, если она попадет внутрь — то назад уже прежней не вернется.

— Виттория…. - раздраженно скривился.

— Думаю, сможете побыть наедине и все выяснить на "Queen notte". Как вариант? А с твоим отсутствием на суде я сама разберусь.

Вдруг протянула к нам руку… Разжала кулачок: на ладошке запестрел небольшой металлический ключ.

— Спасибо, — едва слышно прошептал Матуа и тут же его выхватил. Вдруг отстранился от меня… коротким, проворным движением стянул с себя черную атласную мантию и протянул ее девушке (оставшись лишь в одном черном пиджаке)…

Та ловко подхватила ее и, немного скомкав, прижала к груди.

— У вас час. За это время никто по тебя не хватится, час смогу удерживать иллюзию, но не больше.

— А ты, ублюдок…, - обернулся Луи к стражнику, — Я с тобой еще разберусь. Не думай, что будешь жить после того, что сделал…

 

Глава Тридцать Восьмая

* * *

(Мария)

Я торопливо шагала за Луи, пытаясь не отставать.

— Он не хотел… — пыталась я вступиться за гвардейца, но Матуа не слушал.

Молчание. Железное молчание…

Спустились к тихой, застывшей в вечности… набережной,

… вдоль ряда яхт… Усталых белоснежных красавиц.

"Queen Notte"

Огромная, трехэтажная белая барышня… чем-то больше напоминала космический корабль, чем яхту. Пестря десятком меленьких, овальных окошек вдоль палубы, была ни чем другим, как молчаливой пирамидой, снизу выкрашенной в темно-синие тона бездны океана, а сверху — с белой верхушкой холодного, одинокого айсберга.

Аккуратно пробралась по мостику на палубу. Взрываясь в смущении и утопая в дикой пучине волнения, обернулась.

Луи ласково улыбнулся в ответ, спешно забравшись за мной на борт. Нежно обнял за плечи и немного подал вперед, настаивая идти дальше.

Скрипнула дверь.

Короткие шаги по лесенке вниз, в каюту.

Я не могла поверить своим глазам. Как в таком, казалось бы, небольшом месте могла поместиться целая зала? Такая красота? Большие бархатные белые софы вдоль стены, небольшой стеклянный журнальный столик по центру… Круглая тумба в углу… Огромный, шикарный букет свежих синих роз в вазе.

Обернулась.

Тяжелый вдох.

Хоть мой разум и пленило сейчас любопытство, да в голове дурман и напряжение не давало полноправно упиваться красотой.

Луи. Луи — моя красота. Мое незабвенное, вечное великолепие. Мечта…

Отчего-то было страшно взглянуть в глаза…

Боль. Я предчувствовала невыносимую боль. Взгляд покорно застыл на уровне его губ, боясь даже на мгновение дрогнуть вверх.

Едва дышу…

— Думаю, нам никто здесь не помешает, — наконец-то набрался смелости Матуа и выдавил из себя звуки… слова. — Что-то произошло?

Ойкнуло, ойкнуло сердце. Невольно сжалась.

Мысли взрывались в голове, не давая возможности нормально рассуждать. Подобрать правильные слова. Его голос расколол меня на части…

Короткое, безжизненное…

— Да.

… Иначе бы не пришла.

Я помню…. помню, что ты говорил. Предупреждал.

— Мария, — короткий шаг навстречу. Обнял, прижал к себе.

Задыхаюсь. Задыхаюсь! Жадно вобрала в себя божественный аромат и замерла. Как больная, как шизофреник, как наркоман, я питалась, впивалась его ароматом.

Жаркое, страстное, сводящее с ума дыхание обожгло кожу… нежный, ласковый поцелуй сорвал последние оковы самообладания…

— Милая моя… Что случилось?

Оттолкнула…

Вгрызаясь зубами в остатки силы в кулак, едва не крича, не душа себя за такую глупую вольность, оттолкнула Луи от себя. Шаг назад.

Только не так… не в его объятиях. Иначе ничего не скажу, не смогу… не смогу правильно все изложить.

… чтобы понял.

Не смогу… раскрыться.

— Матуа, — пыталась возвести невидимую, но хоть насколько возможно, прочную преграду. — Я помню… Помню все те причины, по которым нам нельзя быть… Всё то, что разделяет нас. Помню… И, если было бы это возможно, я бы старалась до последнего не напоминать тебе… о себе.

— Мария, — схватил за плечи.

— Луи, прошу, — попытка вырваться. — Дай… дай я все скажу. Не сбивай…

Отпустил… Обвисли руки, словно срубленные цепи. Замер.

— Я… Я… пойму, пойму твое решение. Я согласна…. понимаю…

— Милая моя, что произошло? Прошу, скажи, скажи как есть! — Казалось, он едва сдерживался от слез.

Робкий блуждающий взгляд. Боюсь даже искоса уловить его глаза. Узреть правду. Истинную реакцию.

Боюсь…

— Я — … беременна.

Тишина.

Тягучее,

… жестокое молчание.

Хм. А чего я ждала?

Набралась смелости…

Глубокий вдох.

— Я пойму, если ты настоишь на аборте.

— Аборт? — в мгновение схватил мое лицо в свои ладони. Приподняв подбородок вверх, заставил все же встретиться глазами…

Замялась. Замялась, боясь проронить еще хоть слово. Боялась, что он подхватит эту мысль… и

— Мария, как ты даже подумать смогла, что я когда-то о таком буду тебя просить? Настаивать? Девочка моя, милая, дорогая, ненаглядная, родная!

Вдруг его руки скользнули вниз… Робкое, наполовину осознанное движение… Луи опустился передо мной на колени.

Прижался губами к животу. Ласковый, нежный… поцелуй.

Жадно притиснулся щекою…

— Боже, неужели, неужели ты, и вправду, подаришь мне счастье? Милая моя. Мария. Радость моя, как ты только могла подумать, что я буду просить о таком… ужасном? Я клянусь, клянусь тебе, Мария. Я сделаю все, чтобы быть с вами рядом. Чтобы защитить вас. Чего бы мне это не стоило. Клянусь.

— Не говори так, — испуганно дернулась. Вырвалась из его оков и присела рядом. Присела… и тут же стала на колени. Прижалась к груди. Крепко-крепко обняла, словно тело прижалось к своей душе… в мольбе никогда не расставаться. — Я люблю тебя… Люблю, Луи. И ты мне нужен… живым. Пусть и… не рядом. Обещай, что будешь осторожен?

— Моя девочка. Половинка моя… Я буду с тобой. Любой ценой. Буду с вами.

Жадный, голодный поцелуй коснулся моих губ… Властный. Я ответила, ответила, упиваясь безумием…

Руки жадно сжимали неистовое счастье хрупкими плетями бренной жизни. Впивалась, таяла и казнила себя.

Нельзя, нельзя поддаваться мечтам…

Но поздно.

Я уже там. Там… за горизонтом правды…

Бережно уложил меня на ковер и тут же повис сверху… Сладкие, манящие поцелуи… Касания, ласки лепестков его губ. Умираю, умираю! И снова возрождаюсь…

Луи нежно скользнул ладошками по моему телу… Сорвать, сорвать, уничтожить! Жадно расстегнул штаны и спешно стянул вниз.

Поцелуи в губы… веки, шею…

Властвовал, властвовал надо мной, сводил с ума… А я безотговорочно отдавалась… Давалась…

БРАЛА!

Уцепившись пальцами в пиджак, гневно дернула его — отлетели пуговицы. Прочь! Сорвала…

Рубашку, рубашку снять… и впиться жадным поцелуем в отвоеванные услады.

Целовала, целовала любимого, словно он — мой воздух, моя жизнь…

Еще движения, еще сражения — и крепость пала. Пала… А разве кто-то сопротивлялся?

Жадно обвилась ногами вокруг его поясницы. Прижалась… Прижалась. Но на мгновение…

Луи немного подался назад, малость приподнял меня выше… Резкое, повелительное движение — и…

… застонала, закричала от невыносимого удовольствия.

Мальчик мой… МОЙ.

Он двигался во мне, лишая последних капель рассудка.

В глазах темнело, бралось черной, повелительной пеленой, а яркие, золотисто-желтые, бело-серебристые вспышки, звездочки, капельки выплясывали во тьме, погружая, втягивая меня с собой в феерию счастья.

И было уже совсем неважно… что, когда и зачем…

 

Глава Тридцать Девятая

* * *

(Мария)

— Черт, осталось десять минут у меня. Значит, слушай. Запоминай.

— Хорошо…

— Лети в Рим. Оттуда приедешь в порт Циватавеккии. Там любого спросишь, как можно добраться до острова Эйзем. Подскажут… Эйзем, запомнила?

— Да. Эйзем…

— Деньги я дам.

— У меня есть…

— Хорошо. Тебе нужно будет попасть в Монастырь клариссинок на этом острове, — торопливо снял с правой руки золотую печатку и протянул ее мне. — Бери… Как только доберешься, сразу требуй поговорить с матушкой-настоятельницей, Клариссой Марией Брадау Висконсе. Только ей и раскрой правду. Только ей… Вот эту печать предъявишь как доказательство своих слов. Скажи, что ты — жена Луи-Батиста Матуа. Поверенного Искьи. Она поймет. Передай, что прошу для тебя убежища. Тебя и нашего ребенка, полукровки. Этот монастырь — твердыня Ордена, некогда союзного для нас, Искьи, а нынче — под вопросом, Ордена Полукровок — полувампиров, полулюдей. А потому они недосягаемые для власти нашей Конфессии. Отныне, как мать полукровки, ты часть их мира. Так что Кларисса не сможет отказать. Да и не одним долгом передо мной эта женщина красна. Так что… Просто, храни все в секрете, в тайне от других. Кто… ты. И от кого ребенок. Это пока… Но ничего не бойся. Слышишь? Кларисса защитит тебя. Там ты в безопасности будешь, ты и наш малыш… Как только примут в Орден…

— А ты?

Нервно хмыкнул.

— А я… попытаюсь разобраться со своей ношей.

— Ты приедешь?

И снова нервная, болезненная улыбка.

— Постараюсь, любимая, постараюсь. Береги себя… и малыша нашего, прошу…. береги.

Нежно обнял за плечи. Прижал к груди.

— Прости меня за всё…

Вдруг резкое, невнятное движение. Молниеносное, так что едва уловила…

Зато отчетливо отбился в моем сознании итог: протянул ко мне окровавленное свое запястье.

— Тебе нужна моя кровь. Тебе и ребенку… Пей.

— Я же усну?

— Нет. Это же — не укол в вену. Не будет мгновенного эффекта. Так… Кровь будет неспешно рассасываться в желудке…. но нужные вещества все равно попадут тебе в кровь. Хоть в каком количестве…. тебе хватит на пару дней.

— Но зачем…?

— Мария, без крови вампира тебе не выносить полукровку.

— Может…

— Мария, пей. Прошу, у меня нет больше времени…

Ручейки сбавили ход. Раны затягивались на моих глазах.

Пришлось Луи снова разрывать себе кожу. Укус — и вновь хлынула бешеная кровь…

Кислая, соленая, едкая…

* * *

Потеряла из виду… Растаял силуэт Луи, лишь мгновение просверкав мне собой на прощание.

* * *

— Билет до Рима.

— А назад?

— Нет, спасибо. В один конец.

 

Глава Сороковая

* * *

(Луи)

Виттория неспешно опустилась рядом на пол, у самой кровати. Бережно сложила руки у меня на коленях и сверху умостила подбородочек.

— Я же вижу, что что-то произошло. Что-то серьезное. Не молчи, Луи.

— Думаю, здесь ты мне не помощник. Прости, Виттория, но…

Нервно закусила губу. Глаза в глаза.

— Это из-за Искьи? Из-за Нее ты не можешь мне рассказать?

— Ты же знаешь, что я не верю в Божество Искью. Так что дело не в ней.

Нервно фыркнула. Знаю, знаю, как ее бесит мои упреки в том, что она заблуждается. Ну, хоть убейте. Не верю я во всепоглощающую силу Божества Искьи.

Как по мне, сама Виттория, будучи сто лет погребенная заживо под землей, просто открыла в себе что-то невероятное. Обрела не только способность выходить духом из своего тела, управлять видимыми иллюзиями, но и творить еще уйму невероятных чудес и проклятий.

Древняя. Может, ей всего-то около полутысячи лет, но трудностей и испытаний хватило, чтобы сделать из обычного вампира нечто неведомое доселе. И уж точно это не Оракула, Жреца Божества или Хранительницу Богини Вампиров.

— И долго я буду ждать ответ?

— Что? — удивленно уставился на девушку.

— Делаешь вид, что не слышишь?

— Я задумался.

— Задумался, не задумался, а ты как мой друг, обязан все рассказать.

— Чтобы ты попыталась мне помочь?

— Да.

— Вот этого я и не хочу, — резко встал. Виттория немного отдернулась назад, выпуская меня из своего плена.

— То есть, семьдесят лет нашей дружбы… Это — так… Свист в пустую?

— Конечно же Нет. Наша дружба очень много для меня значит. И потому я не буду тебя впутывать во все это.

— Луи, хоть я и обещала никогда не читать твои мысли, Но…

— Да ты что?

— Да. Искья прорвет твой ментальный щит за долю секунды… Просто… Я бы не хотела… против твоей воли…

— Вот и не надо.

— Луи, — резко вскочила. — Луи, я тебе всё всегда рассказывала. Всё… даже…

— Даже о Шоне?

— Даже о нем. А ты? Разве я против твоих отношений с Марией?

— Вот это и плохо. Плохо, что ты готова ради меня идти против всех канонов и устоев. Против своей же Искьи. Против своих убеждений. Кто ты будешь после этого? Мы сами казнили много хороших…. ради Правды. Справедливости, мать ее так… А теперь? Теперь что? Ты плюнешь на всё и всех… ради моей прихоти?

— А вот это, Матуа, подло! Подло вот так поступать! Ты вечно играешь с моей верой, когда тебе это нужно. А если… я вдруг наконец-то уверую, что я — и есть Искья?

Надула губы. Отвернулась. Обиделась…

— Девочка моя, — подошел ближе и дружески обнял за плечи. — Ведь даже если ты и готова пойти против всего, что было в нашем мире до этого… Тебя не поддержат Верховные Судьи. Древние.

— Они — мои братья. А значит…

Нервно рассмеялся.

— Как ни странно, они помнят об этом, лишь когда им выгодно.

Тяжелый вдох.

— Всё, Матуа. ТОЧКА. Последний шанс — иначе буду читать твои мысли. Все, без перебора. И все твои пошлости всплывут наверх.

Расхохотался.

— Я их не боюсь.

— Так мне можно? — Ехидно улыбнулась, — Можно?

— Нет.

— Гадёна… — резкий разворот, вырвалась из объятий. Шаг к кровати и присела на край. — Я жду. И я серьёзна… в своих намереньях.

— Мария беременна… от меня.

— ЧТО? — испуганно вскочила. Глаза в глаза. О да, черные угли глаз вдруг вспыхнули алым пламенем.

— Ты сама просила правды.

— И… и…, - испуганно заметались взгляды по комнате. Попятилась. — Но как?

— Это случилось тогда, когда я ее лечил. Она была перенасыщена моею кровью, вот, видимо, потому и прошло успешно оплодотворение…

— А ты…. ты уверенный? Может… может, она ошиблась?

— Виттория, — тяжелый вдох. — Милый мой друг. Успокойся.

Присел на край кровати.

— И? И что теперь ты собираешься делать?

— Я отправил ее на Эйзем.

Замерла, замерла, не дыша, казалось бы, не живя.

Но вдруг секунда — и дико завопила.

— ЧТО? ЧТО-о-О??? Ты рехнулся? Ты же после этого ее не увидишь!

Еще мгновения на осознания… жестокой правды.

— Или… или… — бросилась ко мне в ноги, схватила мои руки в свои ладони, — Скажи, скажи, что я ошибаюсь?

— Я буду просить изгнать меня из Ордена Искьи. Знаю, знаю, что из Поверенных не "увольняют". Так что… это — единственный шанс.

— Нет, — нервно дернулась назад. Отпрянула от меня… Застыла, испуганно прикрыв ручкой рот. Тяжелый вдох. — Нет, ты этого не сделаешь. Матуа… Луи… Нет…

— Сегодня будет Совет. Там я и подниму этот вопрос.

— Ты не посмеешь!

— Прости…. - тяжело вздохнул… Опустил взгляд в пол. — Прости.

— Асканио тебя не отпустит. Убьет…

— А ты?

— Ты — идиот?

— Ни Асканио, ни Искья… Я знаю… Не глупый. Не надеюсь зря на чудо, но попытаться…

— Я тебя НЕНАВИЖУ! — вскочила. Короткий шаг от меня в сторону. — НЕНАВИЖУ!

…и тут же взорвалась в дымку, растаяв как мираж.

— Прости…

 

Глава Сорок Первая

* * *

(Мария)

Эйзем… Он был совсем недалеко от порта.

Хоть об острове все местные знали, но только пятый из опрошенных согласился меня туда отвезти.

Браво, мне попался итальянец, неплохо владеющий английским. Так что с горем пополам я смогла выудить у него хоть что-то об этом странном месте.

— Так что в нем не так? Почему боятся?

— Говорят, что там уже давно нет монастыря клариссинок. А убежище демонов. Или одного Демона… не знаю.

— А Вы не боитесь?

— Боюсь. Хотя и видел издали там смиренных монашек, все же что-то зловещее в этом острове есть. Чувствую…

— Ясно…

— А Вам зачем туда? Простите, если бестактный вопрос.

Тяжелый вдох. Чтобы такое придумать?…

— Я — журналист. И у меня задание — статья про монастыри Италии…

Мда.

Неохотно улыбнулся.

— Будьте осторожней. Легенды — они-то легендами. Но остерегаться никогда не плохо.

— Спасибо…

* * *

Дивное место…

Окруженный со всех сторон вечными стражами (с одной стороны — густым, вековым сосновым лесом, с другой — высокими, мохнатыми, поросшими ежиками из кустарников холмами и безжизненными голыми скалами), монастырь застыл, спрятался в природной впадине. Словно в кармашке, словно в лоне материнском, мир пытался укрыть от бренности это дивное строение…

К самому Монастырю я добиралась уже сама.

Пешком часа два по широкой, грунтовой дороге… Верх, а затем резко вниз к воротам.

Высокие шпили башен, подобно церквям, готическим барышням, возвышались над землей, стремительно целясь своими кольями в небо.

Едва я добралась до ворот, как маленькая дверка дернулась, отделилась от общего деревянного полотна и представила моему взору… молодую девушку в тонком сером платье (и это по такой морозной погоде)… и такого же цвета, цвета хмурого неба, косынке.

— Я могу вам чем-то помочь? — пропищала девица, едва я приблизилась к ней на расстояние трех метров.

Я пристыжено застыла. Замерла.

Глубокий вдох.

Что же, Мария. Не время давать заднюю. Не время бояться… вампиров, или полукровок. Кто там они.

Хотя… хотя будь они и просто люди, не избежать мне страха.

— Я могу увидеть мать-настоятельницу? Клариссу Марию…

Вот черт! Как там ее дальше…?

— Матушка сейчас занята. Час молитвы. Приходите завтра по утру… Часов к семи.

— Прошу, мне очень нужно…. - робкий шаг навстречу, ближе. Не дрогнула, не дернулась. Лишь застыла, эта девушка, в ожидании.

В глазах заблестела опасность.

Тяжело сглотнула, но еще держусь.

— Я приехала издалека. Мне негде переночевать.

— Хорошо, можете на ночь остаться… у нас. Как гостья, — короткий шаг в сторону, освобождая путь, пропуская меня внутрь. — Только прошу, не рассматривайте жителей монастыря. Здесь никто не любит чужих. Сами понимаете… затворники… И не разговаривайте ни с кем.

Я покорно кивнула.

Отчего мне уже хотелось тут же убежать прочь?

И здесь я должна буду жить оставшуюся жизнь? Родить здесь ребенка?

Упаси…. Господи.

— Если будут какие вопросы, задавайте их мне. На сегодня я буду вашим поводырем. И присмотрю за… Вами.

— Хорошо…

Внутренний двор монастыря состоял из множества небольших строений, домов… облепленных вокруг главных трех церквей.

Девушка нырнула внутрь одной из этих высоких башен.

— Кстати, можете меня называть Амели. А Вас как…?

— Мария, — торопливо представилась в ответ. — Очень приятно.

Мило улыбнулась девушка, но промолчала.

— Сейчас пришло время вечери, так что… проследуем сразу в трапезную. Вы не против?

— Да, конечно.

Высокие потолки в прихожей тут же сменились на низкие подвальные каменные навесы. Просторные залы сжались в смиренные комнатки.

Постоянный наклон пола… говорил лишь об одном: мы спускаемся под землю. Ряд комнат… с пологим спуском ВНИЗ.

И вот. Быстрые, серпантинные ступеньки — и мы оказались в огромном помещении. Вот тут-то даже сложно было назвать эту комнату залой. Громадное гнездилище… исчерченное продольными линиями-столами… Человек так на пятьсот, а то и больше.

И что примечательно, всё уже давно кишело, было усеянное серыми одеяниями, серыми пятнами льняных "платьев" монахинь. Целый муравейник… Цитадель Ордена…

… полукровок.

Испуганно поежилась.

Лишь когда переполох спал, когда и я свыклась на своем месте (у самого выхода, у тех ступенек, по которым сюда мы и спускались; в конце одного из столов, рядом с Амели), лишь тогда я заметила в самом углу поперечный всем нашим, продольным, длинный, "царственный" стол. За ним сидели трое пожилых женщин и один молодой мужчина. Стоп. Мужчина? Да уж, до чего удивительно встретить такой экземпляр в женском монастыре клариссинок, вернее полукровок. Клариссинки давно уже отжили тут свое.

Интересно, интересно….

Но что-то зловещее было в нем, в этом… Что-то отталкивало, заставляло испуганно отдергивать взгляд в сторону.

Даже сейчас, сдержано сидя в своем кресле, с усталым, безжизненным, бессмысленным взглядом пред себя…. он больше напоминал демона, ДЕМОНА, чем жителя монастыря, смиренного.

— А кто это? — несмело качнула я головой в сторону "незнакомца".

Короткий взгляд моей "спутницы", поводыря в указанную сторону.

Замялась. Тяжело сглотнула.

— Мария, у нас не принято за столом говорить. А уж тем более о нем. Услышит…

Пристыжено закусила губу.

Услышит? Да он так далеко от нас, что даже будь у него слух, как у…

Хотя… хотя…

Вдруг Амели нагнулась ко мне ближе и неожиданно, едва слышно, прошептала на ухо:

— Доминико Роберто Джовани Бельетони. Нынче как гость у нас. Хотя и прямой потомок рода Основателей Орд… Монастыря. Никогда его не злите. Не смотрите на него прямо, особенно никогда не глядите в глаза.

Я понимающе, испуганно, коротко кивнула в ответ, боясь даже звук проронить нечаянно.

* * *

— Мария, все равно Настоятельница не примет Вас сегодня. Так что предлагаю отправиться вместе со мной в Библиотеку…

О, Боже, я и подумать не могла, что подобное существует!

Круглая башня, в укромном кармане, под холмами, истомно тянулась ввысь своим куполом.

Кто бы сказал, что все это строение — ни что иное…

Ярусами, этажами, слоями, кольцами вокруг пустынного центра, нехитрым серпантином тянулись вверх стеллажи с книгами.

Стоя у самого входа, запрокинув голову вверх можно было дотянуться взглядом до крыши, купола, усыпанного фресками, фрагментами библейских историй, или же просто… фантазий талантливого художника… Право, не знаю…

Каждый этаж манил к себе, пестря строгими рядами старых, толстых, потертых книг, кладезю знаний.

— Вы — гостья, потому доступ только к первому этажу. Простите. Хотя и на этом уровне полно интересных изданий. Хотите, порекомендую что-нибудь?

— Д-да, конечно, — поспешно ответила я, нехотя оторвавшись взглядом от неземной красоты этой Библиотеки. О, Боже, я бы здесь жила всю свою никчемную жизнь…

… тихо хихикал от радости во мне давно уже, казалось, умерший букинист.

— Хорошо, я сейчас, — и Амели протиснулась в ряды стеллажей, стоящие недалеко от нас.

Вдруг скрипнула дверь. Я испуганно обернулась.

Э-э… Испуганно провела взглядом по "гостю".

Тот самый "молодой мужчина" из трапезной.

Пристыжено отвернулась.

— Так, так, кто это у нас? — вдруг раздался за моей спиной мужской голос. Жаль, что не приходится гадать, кому он принадлежит.

Только из чувства такта и воспитания, обернулась. Страх же приказывал замереть, не дыша, или сразу же убегать прочь.

— Вы… это мне? — голос предательски дрожал. Глаза лихорадочно метали взгляды, боясь зацепиться, застыть хоть на мгновение на его лице.

— Вам, — коротко… и обрекающе.

— Я здесь… здесь…

Вдруг к нам выскочила мой "поводырь".

— Это — Мария. Ей нужно было повидаться с Матушко…й

— Я Вас не спрашивал, — грубо перебил девушку. Короткий, презрительный взгляд на Амели и снова ко мне обернулся.

— Так кто Вы?

— Мария Бронс. Мне нужно встретиться с Настоятельницей Монастыря, Клариссой…

Черт! Черт! Как ее полное имя?

— Клариссой Марией Брадау Висконсе. Будьте так добры, проявлять уважение к этой женщине и называть ее полным именем.

— Простите, — пристыжено опустила взгляд в пол.

… Мария Брадау Висконсе.

— И что такое срочное привело… человека сюда?

— Я не могу… — тяжело сглотнула. И будь что будет. И хоть пристрели или разорви на месте. Матуа приказал. — Не могу сказать, простите.

Злорадно хихикнул. Неспешно прошелся, обойдя меня вокруг и осмотрев со всех сторон.

Амели молчала, застыв в испуге.

Эм, если вы боитесь… "своих"…. то что тогда мне делать?

Невольно, инстинктивно дрогнул взгляд. Едва уловила его очи, как испуганно попятилась.

Я… Я впервые такое вижу!

Белки, белки его глаз заплыли чернотой, слились со зрачками в одну густую, ужасную массу.

Попятилась к дверям.

Рассмеялся.

— Так, так. Мать полукровки. — Казалось, он всматривался мне в душу.

Уткнулась спиной в дверное полотно, но открыть его не решалась. Застыла в приговоре.

— Меня больше всего поражает, нагуляют себе уродцев, а дальше на Эйзем, словно тут пристанище для бездомных. Думаете, что вас здесь ждут?

Я едва дышала…

— Что молчишь? Чем думала, когда ложилась под вампира? Или скажешь, что не знала, кто он?

Поежилась. Словно ледяной водой плеснули мне в лицо. Нервно дернулась. Тяжело сглотнула застрявший ком боли и стыда.

— Знала, — едва слышно прошептала…

— И что теперь? Где твой принц?

Обижено закусила губу. Молчу. Молчу! Но мысли в голове взрываются в бешеном танце, выдавая сотни болезненных ответов.

Удивленно вздернул бровью. Улыбнулся.

— Матуа? Луи-Батист Матуа?

КЛЯНУСЬ! Я молчала! МОЛЧАЛА!

Удивленно уставилась в глаза. В черную бездну…

— У Поверенного возлюбленная? Да еще и дитя? — расхохотался, дикий, жестокий, ядовитый смех, — Забавно! Очень забавно! Что же, Мария, — вдруг подошел ближе, обнял за плечи, и вкрадчиво, словно близкому другу, интимно прошептал на ухо, — Это будет очень весело. Добро пожаловать в Орден Эйзем. Думаю, Мать будет рада такому знаменитому роду, как Матуа. А уж тем более…. чего отказывать ВДОВЕ Поверенного?

Нервно отдернулась, вырвалась из его рук прочь, в сторону.

— Луи ЖИВОЙ! — отчаянно закричала ему в лицо. — ЖИВОЙ!

— Надолго ЛИ?

 

Глава Сорок Вторая

* * *

(Луи)

Да уж. Непривычно…

Всегда я шел Судьей, Прокурором, Катом в этот зал…

А теперь нынче…. нынче уже МНЕ улыбается гильотина, жмурится плаха, скалится Смерть.

Я не боюсь. Не боюсь. Если Мария успела доехать до Эйзема… то БОЛЬШЕ В ЭТОЙ ЖИЗНИ Я НИЧЕГО НЕ БОЮСЬ.

Не знаю, не знаю…. если ли что там… за пределами ЖИЗНИ. За пределами этого мира…

Но если и есть, я буду покорно ждать свою девочку.

Нет — на нет и суда нет.

Но душа навеки принадлежит этой малышке… из первого купе, с рассыпанным валиумом по полу…

Робкими вздохами…

… горькими слезами.

Моя девочка. Моя…

Мать моего ребенка. Моего ЕДИНСТВЕННОГО ребенка. А что мне, старому глупцу, еще нужно?

Все мечты сбылись… Сбылись…

Пусть не в той мере, слегка не так, как грезилось, но СБЫЛИСЬ.

Мечты…

Хм…

Улыбаюсь, улыбаюсь и я Смерти.

Почетные приветствия. Лживые, жеманные улыбки.

Совет собрался.

Что же….

Асканио,

Роберто,

Матис,

Виттория…

Сегодня в ваших руках МОЯ жизнь.

Прошу приступить к трапезе…

— Матуа, Вы говорили, что есть к нам какое-то срочное дело. Что же, мы с братьями готовы его выслушать, прежде чем перейти к насущным проблемам. Вы как?

Что же… Быстрее, так быстрее… Покончить со всем этим.

— Я готов.

Скрипнула дверь. В зал неспешно вплыла Виттория.

И короткого взгляда на меня даже не бросила…

Эх… Я еще должен извиняться за то, что умру?…что казнят?

Да уж…

Что же, прости, прости, мой старый верный друг. Прости…

— Слушаем, — приказное…, прощальное.

Вышел в центр, к алтарю этих безбожников.

Сразу на колени стать? Или дождаться, пока, как преступника, собьют с ног, преклонив перед судьями?

Ничего. Не утрудняться…

Пусть позабавятся.

Выпрямился, гордо задрал нос кверху. А что? Разве беспутно тщеславие камикадзе? Разве грех пред смертью потакать гордости? Не думаю…

— Я, Луи-Батист Маута, Поверенный Искьи, прошу…. - ну же, глупец, к чему паузы? Руби! РУБИ!… канаты, якоря! Мы плывем в чудные дали! — Прошу отпустить мои клятвы Ордену Искьи, Ордену Вампиров, дабы я смог воссоединится со своей ЖЕНОЙ и ребенком. Я знаю, помню, до последнего вдоха свого буду помнить данный обет Искьи… и не отрекаюсь от верности ей, но не могу больше нести службу Поверенного в силу прежде названных обстоятельств.

— Так, так, — растяжисто пролепетал Асканио, и как присуще ему… сразу же сменил свой привычный облик молодого мужчины на лик старика. Судьи. Судьи Искьи.

Вот он момент. Момент правды.

В миг подлетели ко мне Кровавые Стражники и резким ударом сбили с ног.

… на колени.

Ехидно улыбнулся…

… наверно больше сам себе, чем им.

— Я не буду спрашивать, кто знал о твоем отступничестве. Не буду искать нити. Ты сам пришел с повинной. Просьбой? Ты и сам знаешь, что у нас не отрекаются от Ордена. Как не отрекаются от Бога. Он либо есть в сердце, либо нет. Так как, Матуа, есть в твоем сердце Бог?

— И Бог есть, и Искья.

— Но выбираешь ты вампира и ее дитя?

— Смертную и НАШЕ дитя.

Нервно вздернул подбородком вверх.

— Значит, полукровки замешаны. Что же… тогда понятно. Многое теперь понятно. Где эта дева?

— На Эйземе.

Передернуло. Передернуло старого хрыча. Ну-ну. А то. Так я тебе и отдал свою Марию с малышом.

— И ты хочешь отречься от Искьи, дабы примкнуть к Эйзему?

— Нет. Дабы упростить тяжесть неверности Искьи. Не быть под ее защитой. Стать открытым для кары и негодования других, не называя неласку, возмездие от Ордена. Нести ответственность за свои ошибки единолично. Я — недостоин Искьи.

— Недостоин, ты прав. Прав, Матуа. Прав. Н-н-но! Ты же понимаешь, наверняка, понимаешь, не бывало такого, чтобы Орден отпускал послушников. Не бывало, и не будет. Понимаешь?

Я нехотя кивнул и печально улыбнулся.

— Понимаю.

— Это хорошо. Хорошо, что понимаешь. Палачи!

В миг меня за плечи схватили двое Кровавых… (показательно красные атласные мантии…. небрежно развивающиеся на ветру…)

Не дрогнул.

Жду…

— И ты думаешь, Аски, я позволю тебе это сделать? — вдруг прозвучал холодный, ровный, могильный голос Виттории.

— Не надо, — тяжело вздохнул я.

Но не слушала… Не слушала, глупая девица…

Встала со своей софы… Растяжестые, плавные, грациозные, кошачьи движения… Вышла в центр залы…. ко мне.

Гордо выпрямилась перед братьями… Гневный взгляд Асканио в глаза.

— А разве Искья другого мнения? — Насмешливо прокричал свою речь Древний. — Разве? моя дорогая… Она дала предписания нам… не для каждого отдельно, а так, как должен жить из нас… всякий. Так что, Виттория, СМИРИСЬ.

— Я — ЕСТЬ ИСКЬЯ. И Я БУДУ ПРИНИМАТЬ РЕШЕНИЯ. А не глупые своды правил.

— Побойся, побойся своих слов, сестра!

— Чего же? — короткий, с вызовом шаг навстречу.

— Когда-то я тебя уже наказал. Хочешь повтора?

— С тех пор уже много чего произошло в наших судьбах. Например, то, что последние триста лет ты поклоняешься… МНЕ.

Нервно скривился.

— Не тебе, моя дорогая, НЕ ТЕБЕ. Как обрала Богиня тебя в свои Хранители и Оракулы, так и передумать может. Твой разум помутнел. И не Справедливость движет нынче тобой.

— Возможно, — еще один шаг ближе, — возможно. Нет! Точно. Так и есть. Не справедливость. И ЧТО?

Уткнулась взглядом в его черные угли глаз.

— Что молчишь? И ЧТО? ЧТО С ЭТОГО?

Тяжело сглотнул. Короткий вдох. Отвернулся.

— Не зли меня, не зли, девка.

— Я тебя не боюсь. БОЛЬШЕ не боюсь. Понял?

Вдруг резкое, молниеносное движение — Асканио сорвался с кресла.

Я не сразу разобрал, что произошло…

Вдруг Виттория пала на пол… Замертво рухнула на мраморную плитку, неестественно разбросив в стороны свои тоненькие ручки…

Я инстинктивно дернулся навстречу, на помощь, но мою попытку тут же пресекли Палачи.

Но успел, успел отдернуть ее скрученное тельце.

Кедровый кол запестрел у нее в груди, и тут же разрываясь в ужас… в моем сознании. Ужас, радость и дикую ярость.

Жива… но в оцепенении…

— Унесите в темницу, — гневно прорычал Аско и нехотя ткнул пальцем на девушку. — Есть еще кто… радикально настроенный? Есть еще кто… возомнивший из себя Божество?

Я едва сдерживался, чтобы не набросится на Асканио и не разорвать ему глотку.

— Ты за это заплатишь!

Насмешливо фыркнул.

— Ба, кто отозвался. Неужто щенок умеет еще и лаять?

— И КУСАТЬСЯ.

— Рассмешил, право, рассмешил ты меня, Матуа. Правда, всё равно это тебя не спасет. Прости… ЧЕТВЕРТОВАТЬ и спалить к чертовой матери!

— Только троньте его, и тут же все рассыплетесь в прах! — гневно зазвенел, подобно упавшему на каменный пол колоколу, голос Виттории.

Я невольно обернулся.

Как живая… стояла в шаге от меня.

(душа, ее душа отделилась от тела)

— Братец, за то столетие, подаренное тобой, под землей, я не только обрела Искью, но и обуздала свои способности. Лишив меня тела — не лишил сил. Мой ДУХ силен! Глупец!

Ликующая, едкая улыбка.

— Неужто? — рассмеялся Асканио.

Вдруг… из тела (видимой, призрачной дымки духа) огромными, багровыми реками стала сочиться… из десятка страшных, рваных ран кровь.

— Продолжим, милая, или все же пожалеем тельце?

— Рви, кусай, грызи мое тело. Хоть ПОДАВИСЬ! — и вдруг на последнем слове в долю секунды взорвались стекла. Разлетелись окна. Стеклянный купол, что был над нами, рассыпался в дребезг. Сотней, тысячей мелких осколков, хрустальными слезинками посыпался вниз.

В миг погасли свечи.

— Я разорву тебя на куски. И в душе ничего не дрогнет, — прорычала Виттория. — Я! Я — ИСКЬЯ! Я — ТВОЕ БОЖЕСТВО! МОЛИСЬ, НА МЕНЯ, КУТЕНОК! МОЛИСЬ! — в миг подлетела к Асканио и жадно вцепилась руками за горло

(остальные же братья смиренно замерли).

— Я ЗАБЕРУ ТВОЮ ЖИЗНЬ, ЗАБЕРУ ТВОЮ ДУШУ…. ЕСЛИ НЕ БУДЕТ ПО-МОЕМУ!

 

Глава Сорок Третья

* * *

(Мария)

Короткие, быстрые шаги по ступенькам вверх — попытка не отставать от Амели.

Еще немного, еще чуть-чуть…

и я наконец-то встречусь с Клариссой Марией Брадау Висконсе.

* * *

Небольшая, скромно убранная комната с невысокими потолками. В центре — большой письменный стол, усланный бархатной зеленой скатертью; большие, мягкие кресла. Вдоль стен — стеллажи с книгами. Обитель смиренного, хотя и убрано небедно.

— Что же, слушаю Вас, Мария. С чем пожаловали? — отозвалась женщина (преклонного возраста, так же убрана в серое одеяние, как и все здешние монахини), едва Амели закрыла за собой дверь… с другой стороны.

Я смущенно замялась, перебирая про себя слова, ища правильные. Испуганно дернулась, неловкие, глупые движения.

Достала из внутреннего кармана пиджака печатку Матуа.

Несмело протянула вперед.

— Вот.

— Что это? — Бросив мимолетный, небрежный взгляд на протянутое, снова уставилась мне в глаза.

— Я… я — жена Поверенного Искьи. Луи-Батиста Матуа. Я…. он, мы… просим приютить меня и мое дитя… не рожденное еще. Наше дитя. И вот, эта печатка в доказательство… — несмело покрутила в руках кольцо и, нелепо улыбнувшись, снова протянула его Настоятельнице.

— Подойди, пожалуйста, ближе, — неожиданно тон ее голоса сменился с официального на добрый, родной, понимающий.

Торопливо исполнила просьбу. Подошла вплотную к столу. И снова нелепо протянула печатку.

Взяла, взяла та в свои руки…

— Печать настоящая. Что же. Говоришь, ждешь от Луи ребенка? Полукровку?

Тяжело сглотнула.

— Да.

— И, значит, Искья уже отказалась от вас?

— Он… не знаю. Наверно…

— Ясно. В принципе, это и так понятно. Чего спрашивать было. Ладно, милочка. Слушай. Порядки у нас просты: смирение, доверие, открытость Богу. В обиду своих не даем. Чужих — предубежденно уважаем. Однажды принятый в Орден, уходит из него только вместе с тленом. То есть — посмертно. Готова ты нести ношу под названием обет Ордена Эйзема?

— Д-да… наверно.

Улыбнулась.

— Да не бойся ты так. Луи я люблю как сына (хотя он и старше меня на сотню лет). Так что для меня ты как родная. И дитя твое в обиду не дадим. Поможем, защитим. Вот тебе договор. Скрепи его своей кровью — и можешь отправляться к себе в комнату, обживать новый ДОМ.

— С-спасибо, — мило, нервозно улыбнулась.

Женщина открыла ящик своего стола и достала какой-то сверток.

Быстро пробежала взглядом по строчкам, а затем протянула бумагу мне.

— Перечитай… и внизу запечатли свое согласие.

Вдруг чей-то кашель, более манерный, чем естественный, заставил меня содрогнуться и испуганно отпрянуть от стола.

Резкий разворот.

В комнате стояла та самая молоденькая девушка, которую я видела на Искье.

— Виттория? Какая неожиданность, — и снова перемены в голосе Настоятельницы (не нравятся они мне). Холодный, мерный тон.

— Я так и думала, что Матуа не поспеет вовремя, — мило улыбнулась "гостья", — простите, что без спроса… и предварительной записи.

— Да как же Искья и по записи? — ехидно улыбнулась женщина.

— Да все мы… — люди. Были когда-то, — рассмеялась девушка. — Так… чего я пришла?

— Да, чего? — язвительно перекривила Настоятельница. — Да еще Дух, без тела… Что-то произошло… страшное? Важное?

— Я спешила оградить новую мою послушницу от неверных действий.

Удивленно дрогнула бровь.

(а я молчу, молчу, едва дыша! Молчу, ожидая приговора)

— Мария теперь принадлежит Ордену Эйзема.

— Но обет еще не дан? Правда?

— Матуа ж был твоим другом. Неужели не хочешь пожалеть его чувств?

— А я за этим и пришла, Кларисса. За этим. Матуа больше не Поверенный, а простой Член Совета Искьи.

— Это тебе так твоя Богиня сказала?

— Это Я так решила. И Совет постановил.

— Я не отдам тебе полукровку.

— Делить не рожденного? Не кажется глупым?

— Я не шучу.

— Я тоже, я тоже. Вот как родится дитя, как достигнет восемнадцати годков, так пусть и принимает решение — быть с Искьей, или же с Эйземом. Справедливо?

— Чего же я не верю твоим словам, девочка моя?

Расхохоталась Виттория.

— Я слово даю, а не пустые речи веду. С семнадцати лет — полгода у нас поживет, подучится, полгода — у вас. А дальше… Дальше — выбор за полукровкой: родительский Орден, или схожих по сути.

— Согласна, — гордо вздернула Матушка подбородок вверх. — По рукам.

(словно продавали скотину на базаре)

Эй, А Я? А МОЕ слово?

— А…

Вдруг Виттория перебила, мило улыбаясь, резко приблизилась и обняла за плечи.

— Не стоит, не стоит волноваться, Мария, — эти слова прозвучали больше как "не стоит влезать", — Лучше поспеши на выход. Там тебя уже ждет… Матуа.

Короткий, вопросительный взгляд на Настоятельницу…

Та лишь улыбнулась мне в ответ.

— Рада, что все наладилось.

Горькая это была улыбка.

Ей было жаль меня отпускать?

Виновато потупила взгляд в пол.

Несмелые… "за" и "против"…

И все же…

Короткие, быстрые шаги на выход.

* * *

… у ворот меня, и вправду, ждал Луи.

Мой Луи…

Жадно схватил в свои объятия. Руки цепами, тяжелыми, вечными цепями обвились вокруг плеч.

Жаркий, страстный, голодный поцелуй в губы.

— Любимая, девочка, судьба моя. Свет мой ясный…. я думал, думал, что больше тебя не увижу… Родная моя…

И снова, и снова…. снова ласки нежных лепестков,

… касания блаженства.

Весь мир завертелся вокруг, сплываясь в неразборчивый калейдоскоп…

Тонула, тонула, захлебывалась удовольствием.

С трудом верилось в реальность своего счастья…

Луи.

Неужели,

… отныне мы свободны?

Вместе

… и рядом?

Навсегда.

* * *

Первые пару лет, пока родился ребенок и более-менее стал здоровеньким и крепким, мы жили на Искье.

И да, да…. едва появилась наша крошка на свет, как Луи обратил меня в вампира.

Я принесла присягу на верность Искье.

Но все это неважно! Все это — чепуха…

Ведь отныне наша семья была вместе, рядом и счастлива.

Семья.

Попытки жить человеческой жизнью.

Мы уехали в Лондон. Купили огромный дом в пригороде.

…соседи, прогулки в парк, Дни Рождения…

Жизнь, о которой я когда-то мечтала…О которой МЫ мечтали.

Вампиры?

Но мы чувствовали себя живыми на все сто… и безумно счастливыми.

Поверенные — высшее сословие вампиров в Ордене Вампиров, подчиненный Ордена Искьи, наделенный правами "сыщика", "следователя" и "судьи местного значения". Входит в Совет Поверенных. Обязательный участник Суда Ордена Искьи.

Vivi sepultura — с лат. "живое погребение", "погребение заживо". Согласно уставу Ордена Искьи одно из наказаний. Производится через оцепенение, обездвиживание всего тела вампира (удар кедровым колом в грудь лишает возможности двигаться, но не отключает сознание), и затем закапывают заживо в землю. Пока дерево полностью не сгниет (в среднем, 15 лет), пока и вампир недвижимый, лежит в своей могиле. Самая высшая мера наказания за преступления вампира, доступная для вынесения Советом Поверенных. Предшествующая окончательному приговору Суда Ордена — смертная казнь.

Полукровка (sangue misto) — полувампир, получеловек. Орден "Смешанных кровей", "Полукровок". Здесь имеется ввиду Монастырь на о. Эйзем, последователей ордена клариссинок (смиренных монашек-затворниц), некогда почитаемый и самой Витторией Колони (Хранительницей Ордена Вампиров, Искьи).