23.20 – полночь

– Где он? – вскинулся Мэллори.

– Вон там, на ездовой дорожке. Теперь видишь?

Смахнув с глаз дождевые капли, Мэллори прищурился:

– Я не вижу даже ездовой дорожки. А с ним кто-нибудь есть, или он бегает сам по себе?

– Не разберу.

– А ты можешь разобрать, Лютик ли это?

– Все единороги на одно лицо, – развела руками Фелина и задумчиво помолчала. – Да и люди все на одно лицо.

– А далеко он? – не унимался детектив, все еще тщетно пытаясь разглядеть силуэт животного.

– Не очень. – Фелина снова сосредоточила внимание на грызуне, которого держала в руке, и промурлыкала:

– Привет, закусочка!

– Пошли! – распорядился Мэллори.

Фелина уселась на траву, скрестив ноги по-турецки.

– Очаровательный окорочок. Я думал, что вывела тебя на бедолагу.

– Фелина, вставай! – потребовал Мэллори.

– Я занята, – отрезала девушка, отпуская грызуна и тут же хватая снова, пока тот не убежал за пределы досягаемости.

– Проклятие! Нам нужна твоя помощь!

– Просто ступайте по ездовой дорожке и рано или поздно нагоните его.

– Да где же эта ездовая дорожка?!

– Вон там, – указала она грызуном на восток. Мэллори обернулся к Мюргенштюрму.

– Пошли!

– Она может нам пригодиться, – запротестовал эльф.

– Если мы будем торчать тут достаточно долго, чтобы полюбоваться, как она терзает свой обед, то рискуем никогда не нагнать чертова единорога. – Мэллори зашагал по волглой траве в указанном Фелиной направлении. Мюргенштюрм открыл было рот, чтобы что-то сказать, но вовремя одумался и последовал за детективом.

Пройдя почти триста ярдов, они наконец-то вышли к гаревой ездовой дорожке.

– Любопытно, какое направление выбрать? – вслух размышлял Мэллори, глядя поочередно то в одну, то в другую сторону.

– Может, мне вернуться и спросить? – пожал плечами Мюргенштюрм.

– Чересчур долго, – покачал головой Мэллори, снова окинув дорожку взглядом из конца в конец, и решительно свернул на север.

– Что заставило вас избрать это направление, Джон Джастин? – поинтересовался эльф, прошагав в молчании пару минут.

– Тут меньше народу. Если кто-то заполучил единорога, который ему не принадлежит, то вполне резонно считать, что он не захочет идти туда, где его сможет увидеть любой и каждый. Ну, в моем Манхэттене в южном конце парка находится площадь, Парк-Лейн и всяческие магазины.

– В этом Манхэттене то же самое. – Мюргенштюрм сделал паузу. – Значит, вы говорите, что если он свернул на юг, то это вряд ли Лютик?

– Верно, – подтвердил Мэллори. – Надеюсь. В парке разгуливал холодный пронизывающий ветер. Дождь вдруг сменился легким снегопадом. Не прошло и пяти минут, как снег уже валил валом.

– У меня складывается впечатление, что мы идем не в ту сторону, – остановившись посреди дорожки, объявил Мэллори.

– О? Почему?

– Потому что Гранди еще не пытался меня отпугнуть.

– Может, он знает, что вы ожидаете чего-нибудь подобного, и в этом случае самой разумной стратегией, с его точки зрения, было бы ничего не предпринимать. – Мюргенштюрм сосредоточенно наморщил лоб. – Если, конечно, он не предполагает, что вы можете ожидать подобной тактики, и в этом случае…

– Хватит, – оборвал его Мэллори.

– Я просто стараюсь чем-нибудь помочь, – обиделся Мюргенштюрм.

– Тогда почему бы тебе вместо этого не попытаться помолчать?

Вдруг с дерева взлетела гарпия и закружила над ними.

– Ступай назад, Джон Джастин Мэллори! Мэллори обернулся к Мюргенштюрму.

– Огромное тебе спасибо, зеленый ублюдок недоношенный!

– Да что я такого сделал?

– Две минуты назад я бы знал, какого черта это означает!

– Не слушай ее! – ухнул филин, дрожавший от холода на ветке облетевшего дерева. – Жми вперед, Мэллори! Только вперед!

– Замечательно, – проворчал Мэллори.

– И что вы собираетесь предпринять, Джон Джастин? – поинтересовался Мюргенштюрм.

– Идти дальше.

– И какой же фактор склонил вас в пользу этого решения? – спросил эльф.

– Тут слишком холодно, чтобы торчать на месте, ломая голову, что делать дальше, – отрезал Мэллори, наконец-то вспомнив, что надо затянуть пояс на вторую дырочку, и сразу почувствовал себя поуютнее, когда накидка начала излучать тепло.

Они прошли еще пятьдесят ярдов, и Мюргенштюрм потянул детектива за рукав.

– Ну, что еще? – спросил детектив.

– Как по-вашему, вы сможете справиться без меня… э-э… минут пятнадцать?

– Зачем?

– Видите вон тот многоквартирный дом напротив? – Эльф указал на разваливающееся здание со шпилями и башенкой, которому вряд ли нашлось бы место в параллельном Манхэттене.

– Вид такой, будто там в подвале какой-то сумасшедший ученый разводит монстров, – заметил детектив.

– Не знаю, что там творится в подвале, хотя, пожалуй, все может быть, – согласился Мюргенштюрм.

– Ближе к делу.

– У меня… э… дружба с домоправительницей, если вы разумеете, что я имею в виду.

– Через семь часов тебе грозит неминуемая гибель, если ты не найдешь единорога, а ты хочешь урывать время от поисков ради того, чтобы запрыгнуть в постель? – поразился Мэллори.

– До меня дошло, Джон Джастин, – вздохнул Мюргенштюрм. – Предложение покинуть вас – недомыслие и эгоизм с моей стороны. – Вдруг его невзрачное личико просияло. – Я могу выяснить, нет ли у нее подружки.

– Выбрось это из головы.

– Вы абсолютно правы, Джон Джастин, – покаянно согласился эльф. – Я должен научиться держать свои страсти в узде. Урывать пятнадцать минут из нашего ограниченного остатка времени бесчувственно и неблагоразумно. – Он искоса поглядел на Мэллори и едва слышно предложил:

– А как насчет десяти минут?

Мэллори резко развернулся к нему:

– А как насчет пинка в пах, если ты не выбросишь посторонние мысли из головы?!

– О-о-ох! – простонал Мюргенштюрм, словно от настоящей боли, сжав колени и прикрыв ладонями упомянутую область. – Даже не предлагайте! Что вы за чудовище!

– Ужасно хладнокровное, – ответил Мэллори, жалея, что накидка не снабжена капюшоном. – Ну, ты готов тронуться в путь?

– Ладно, – согласился эльф, все еще храня на лице страдальческое выражение. – Но только без пинков.

– И без дезертирства, – откликнулся детектив.

– О дезертирстве и речи не было, – запротестовал Мюргенштюрм. – Речь шла скорей о физическом и нравственном обновлении. – Он помолчал. – А вы абсолютно решительно уверены, что мы не можем уделить даже пяток минуточек?

Мэллори схватил эльфа за тощую шею и яростно прошипел:

– Послушай, ты…

– Прочь с дороги! – прокричал кто-то. – Освободите дорожку!

Разжав руки, детектив отпрыгнул в сторону, и в это самое время сухопарый субъект, одетый только в кроссовки, спортивные трусы и майку с номером 897 на груди, с разбегу врезался в Мюргенштюрма. Эльф отлетел в снег, толстым слоем лежавший вдоль дорожки, но субъект сумел удержать равновесие и перешел к бегу на месте.

– Тысяча извинений, – произнес он, когда Мюргенштюрм выбрался из снега. – Но преимущество было у меня.

– А я и не знал, что преимущество бывает и на ездовых дорожках, – заметил Мэллори.

– На ездовых дорожках? – озадаченно спросил субъект. – Вы хотите сказать, что это не шоссе А-98? – Мэллори покачал головой. – Тогда я могу заключить, что мерцающие вдали огни находятся не на Виа-Венето? – несчастным голосом спросил субъект, указывая на Пятую авеню и не пропуская ни шага.

– Это огни Манхэттена, – поведал Мэллори.

– Манхэттена? – удивился субъект. – Вы вполне уверены?

– Не так уверен, как вчера, но довольно уверен.

– Гм, – задумчиво произнес бегун. – Похоже, я отклонился от курса куда сильнее, чем думал.

– А куда вы направляетесь? – поинтересовался Мэллори.

– В Рим, конечно.

– Ну конечно, – сухо повторил Мэллори.

– Ах, я же забыл о приличиях! – воскликнул субъект и протянул руку, по-прежнему не останавливаясь ни на миг. – Меня зовут Иан Уилтон-Смит.

– Британец? – спросил Мэллори, пожимая протянутую руку.

– До мозга костей, – кивнул Уилтон-Смит. – Смерть ирландцам! Грабь колонии! Боже, храни королеву! – Он вдруг осекся. – У нас еще королева, да? Или уже король?

– По-прежнему королева. Как я понимаю, вы давно не были дома?

– С весны 1960-го, – признался бегун. – В то лето я отправился в Рим на Олимпийские игры.

– В качестве зрителя?

– В качестве марафонца. Фактически говоря, я все еще на дистанции, но где-то по пути свернул не в ту сторону.

– Не знаю, как бы вам это преподнести, но с тех пор было не так уж мало Олимпийских игр. Забег завершен.

– Нет, не завершен, пока я не пересек финишную черту, – несгибаемо заявил Уилтон-Смит.

– А не проще ли остановиться?

– Так нечестно. Правила игры, знаете ли.

– В правилах нигде не сказано, что надо бегать десятилетиями после того, как все остальные финишировали, – возразил Мэллори.

– Побеждает не быстрейший, а упорнейший, – процитировал Уилтон-Смит.

– Но только не в этом забеге. В нем победители уже определены.

– Но разве я в том повинен, правда? – парировал Уилтон-Смит. – Моя работа – знай потей да делай все, что в твоих силах. – Он помедлил. – Вы не видели тут поблизости фотографов, нет?

– Нет.

– Жаль.

– Почему? Вы их ожидали?

– Ну, ведь я являю собой величайшую сенсацию в мире спорта, – пояснил Уилтон-Смит. – С каждым шагом я увеличиваю свой рекорд.

– Какой рекорд? Вы же проиграли.

– Рекорд длительности пробега дистанции олимпийского марафона, разумеется. Я все жду, когда люди из Гиннеса возьмут у меня интервью, измерят длину моего шага или еще что-нибудь такое для их книги. Я все гадаю – почему?

– Может, они не в курсе, что вы все еще бежите, – предположил Мэллори.

– Не может такого быть! – насмешливо улыбнулся Уилтон-Смит. – Вероятно, ждут меня миль на пять – десять дальше по дороге.

– Возможно, – не слишком убежденно вымолвил Мэллори. Уилтон-Смит зевнул.

– Что-то меня в сон клонит. Пожалуй, мне стоило бы чуток поспать перед встречей с ними. Я должен быть в наилучшей форме, когда у меня будут брать интервью и делать снимки.

– Сомневаюсь, что вам повезет найти комнату, – уведомил Мэллори. – Ночь-то новогодняя!

– А зачем мне комната?

– Мне показалось, что вы хотите поспать.

– Я сплю на прямых и просыпаюсь на поворотах, – растолковал Уилтон-Смит. – Я не хочу, чтобы закралась даже тень подозрения, что я жульничаю.

– Так вы и едите на бегу?

– Конечно.

– Простите, что спрашиваю, но как, черт возьми, вас занесло на ездовую дорожку в Центральном парке?

– Хотел бы я и сам это знать, – признался Уилтон-Смит. – Я полагаю, что в Мельбурне мне следовало свернуть налево.

– В австралийском Мельбурне? Бегун кивнул.

– Загадочно, правда?

– Это еще слабо сказано, – согласился Мэллори.

– Что ж, я искренне насладился нашей небольшой беседой, но теперь я все-таки вынужден бежать.

– На вашем месте я бы купил карту дорог! – крикнул вслед Мэллори.

– К чему? – прокричал тот в ответ. – Все дороги ведут в Рим!

Когда бегун оказался достаточно далеко, чтобы не подслушать разговор, Мэллори повернулся к Мюргенштюрму.

– Ну, каково твое мнение?

– Дурак он, – тотчас ответил эльф, потом нахмурился и почесал в затылке.

– С другой стороны, он постоянно трудоустроен уже более четверти века, в то время как большинство воистину разумных людей из числа моих знакомых не может удержаться на работе. Я нахожу это весьма загадочным.

– Ничего особенного, в моем Манхэттене происходит то же самое.

– Неужели? Мэллори кивнул:

– Светлые умы способны решать большинство проблем мира, но как надеть одинаковые носки или сменить шину, остается выше их понимания.

– Как утешительно, – сказал Мюргенштюрм. – Я уж боялся, что это изолированный феномен.

– Увы, нет. – Мэллори снова зашагал на юг. – Давай-ка не будем задерживаться. В плаще или без плаща, на улице чертовски холодно.

– Может, снег окажется нам на руку, – с надеждой сказал эльф. – На нем могут отпечататься единорожьи следы.

– Если наш марафонец их не затоптал, – уточнил Мэллори. Они прошли еще с полмили, сгорбившись и пригнув головы против разгулявшегося ветра. Затем Мюргенштюрм тяжело плюхнулся на землю и заявил:

– Я дальше идти не могу. Я замерз, продрог и устал.

– И считаешь, что сможешь согреться, высохнуть и отдохнуть, сидя на земле во время вьюги? – саркастически поинтересовался детектив.

– Мне уже наплевать, – проронил Мюргенштюрм. – Пусть приходят завтра на рассвете искать меня. Но найдут только промерзшие останки благородного маленького эльфа, который никогда не желал никому зла.

– Неужели тебе не приходит в голову ничего такого, что поможет тебе воспрянуть духом?

– Абсолютно ничего, – многозначительно изрек Мюргенштюрм.

– Даже подружка?

– Ну… может быть.

– Послушай, – решился Мэллори, – если я отпущу тебя в постельку, ты как, сможешь сосредоточиться на деле, когда вернешься?

– О, абсолютно, Джон Джастин! – с энтузиазмом воскликнул эльф. – Теперь до меня дошло! Дело не в погоде. Причина всего лишь в моем обмене веществ.

– Хватит пускать слюни, а то подбородок отморозишь, – с отвращением бросил Мэллори.

– Я вернусь через десять минут. – Мюргенштюрм вскочил на ноги. – От силы через пятнадцать. – Он помолчал. – Может, двадцать.

– Кладем тридцать, и постарайся заодно выяснить что-нибудь о Липучке Гиллеспи.

– Правильно. Встретимся тут через полчаса.

– Надеюсь, ты не думаешь, будто я собираюсь стоять тут в снегу, дожидаясь, пока ты усладишься? – возразил Мэллори.

– А что собираетесь делать вы?

– Я сыщик, – ответил Мэллори. – Я собираюсь попытаться найти этого треклятого единорога.

– В своем Манхэттене вы никогда не были столь целеустремленны, – заметил Мюргенштюрм.

– В своем Манхэттене дела никогда не выглядели настолько черно-белыми. Всегда находились юридические казусы, смягчающие обстоятельства и моральные факторы. Тут все гораздо проще: нечто похищено злодеем, и мне платят за то, чтобы я это нечто вернул.

– По-моему, вы говорили, что предпочитаете свой Манхэттен.

– Я говорил, что понимаю свой Манхэттен, а это не одно и то же.

– Как же можно предпочесть то, чего не понимаешь?

– Я не понимаю форму. Содержание же весьма и весьма осмысленно.

– Не понимаю, о чем это вы толкуете, – произнес Мюргенштюрм.

– Тогда тебе есть о чем поразмыслить, пока ты охотишься за одной из множества своих чистых Любовей.

– А как мне вас найти, когда я закончу?

– Точно так же, как я пытаюсь найти Лютика. Ступай по моим следам.

– А если снег растает или вы войдете в помещение? – не унимался Мюргенштюрм.

– Найми сыщика, – проронил Мэллори, направляясь дальше по дорожке.

– Это не очень смешно, Джон Джастин.

– Если тебя это так волнует, можешь отложить свой роман и пойти со мной.

– Я пойду по вашим следам, – поспешно проговорил Мюргенштюрм и затрусил через парк к ярким огням Пятой авеню.

Проводив эльфа взглядом, Мэллори отвернулся и вновь зашагал по дорожке.

Не пройдя и полусотни ярдов, он оказался у небольшой деревянной будки, занятой толстеньким коротышкой в цветастой спортивной куртке в золотую и зеленую клетку.

– Вечер добрый, сосед, – сказал коротышка с дружеской улыбкой.

– Привет.

– Ужасная ночь, правда? Мэллори молча кивнул.

– Не заинтересует ли вас чуток крема для загара, друг? – спросил коротышка.

– Вы шутите, верно?

– Друг, на свете есть три вещи, про которые я никогда не шучу, – это религия, блондинки по имени Сюзетт и бизнес. Тут речь идет о бизнесе. Я могу вам продать ящик с пятидесятипроцентной скидкой.

– Кой черт я буду делать с кремом для загара?

– Отправляйтесь на Ямайку. Устройте сафари в Африке. Держите его до лета в гараже. Смешайте его с водкой и тоником. Натирайте им полы. Друг, да вещей, которые можно сделать с ящиком крема для загара, купленного с большой скидкой, просто не перечесть!

– Забудем об этом. – Мэллори снова двинулся в путь.

– Для вас – скидка шестьдесят процентов! – настаивал коротышка, покидая будку и бегом догоняя детектива.

– Да сегодня новогодняя ночь!

– С Новым годом! – Коммивояжер извлек из кармана варган и сыграл на нем несколько нот. – Шестьдесят пять процентов, и это мое последнее предложение.

– Надеюсь, вы не всерьез рассчитываете продать крем для загара посреди метели.

– Да это же самое лучшее время для его продажи, – ответил коротышка, стараясь поспеть за детективом.

– С чего вы взяли?

– Сколько магазинов сейчас открыто? Скажем, сотен пять, – сам же ответил коммивояжер. – А сколько из них продают крем для загара? Ни единого! Если вам нужен крем для загара, вы волей-неволей придете ко мне.

– Но мне не нужен крем для загара, – раздраженно бросил Мэллори.

– Друг, с вами трудно торговаться. Семьдесят процентов, но только если пообещаете не говорить моему бухгалтеру.

– И не думайте.

– Ну ладно! – буркнул коротышка. – Семьдесят пять, и утром я буду сам себе противен.

– Если будешь и дальше меня доставать, то хлопот не оберешься.

– Вдобавок вы получите пляжный мяч.

– Именно то, что мне надо в новогоднюю ночь посреди Центрального парка.

– Вот и хорошо! – воскликнул комми. – Значит, по рукам?

– Нет.

– Да что вы за человек?! – взвизгнул коротышка. – У меня жена, двое детей и закладная. Я только что купил новый телевизор, задержался с очередным платежом за машину, а моей дочери нужны скобки на зубы. Где же ваше сострадание?

– Должно быть, оставил в другом костюме. – Резко остановившись, детектив обернулся к преследователю. – А у вас, случаем, нет в продаже перчаток или наушников, а?

– Сбыл их без остатков в прошлом июле. Девяносто процентов, и налог за сделку за мой счет.

Отрицательно тряхнув головой, Мэллори снова зашагал.

– Не заинтересован.

– Да при чем здесь интерес? – вопросил комми. – Я продавец, вы покупатель. Разве это ничего для вас не значит? Разве вы не чувствуете моральной ответственности передо мной?

– А вы не чувствуете моральной ответственности передо мной?

– Разумеется, чувствую.

– Хорошо. Я детектив, отыскиваю единорога. В последнее время тут не проходил единорог?

– Проходил.

– Когда?

– Минут пять назад.

– А был с ним лепрехун?

– Вообще-то я не обращал особого внимания. Что ж, давайте подобьем итог, сколько вы мне должны за крем для загара?

– Я не покупаю никакого крема для загара.

– Но я же сказал вам про единорога!

– За что я вам искренне благодарен.

– Тогда ваш долг – купить мой крем для загара.

– Нет.

– Срезаю девяносто пять процентов. Мэллори затряс головой.

– Ну ладно, – вздохнул коммивояжер, признавая поражение. – Сколько вы хотите?

– За что? – спросил озадаченный Мэллори.

– За то, чтобы избавить меня от этого треклятого барахла.

– Сколько раз повторять, он мне не требуется!

– Вы не смеете так поступить со мной! Сегодня Новый год! Я имею право находиться дома, в лоне семьи! Я заплачу вам двадцать процентов от его объявленной стоимости, только заберите.

– Был рад познакомиться, – буркнул Мэллори, ускоряя шаг.

– Тридцать процентов. – Комми наконец-то остановился. – Это мое последнее предложение. Мэллори даже не задержался.

– Пятьдесят, и это мое абсолютно последнее предложение! Пока Мэллори мог еще его слышать, коммивояжер все наращивал ставку и уже собирался дать вдвое против объявленной стоимости, когда его крики стихли вдали.

А еще ярдов через сто к Мэллори пристроился сбоку высокий, неопрятный мужчина в плаще, несший в одной руке картонную коробку.

– Добрейшего вам вечерочка, сэр, – произнес он, шагая обок с детективом. Тот лишь кивнул, не замедлив шаг. – Рад видеть, что вы сумели ускользнуть, отделавшись от покупки крема для загара. – Мужчина хмыкнул. – Подумать только, каким же дураком надо быть, чтобы продавать подобную дрянь в метель!

– А что продаете вы? – спросил Мэллори.

– Продаю?! Мой дорогой сэр, вы судите обо мне чересчур поспешно! Разве я похож на коммивояжера?

– И не спрашивайте.

– Фактически говоря, я что-то предлагаю.

– Я тороплюсь. Мужчина зашагал шире.

– Загляните-ка внутрь, сэр. – Он сунул коробку Мэллори в руки.

Тот взял коробку и открыл ее, не замедляя шага, потом состроил брезгливую гримасу.

– Смахивает на клубок червяков.

– Не просто червяков, сэр, – с видом оскорбленного достоинства возразил мужчина. – Красных дождевиков!

– Какая разница.

– Какая разница между самокатом и «роллс-ройсом»? Это чистокровные красные дождевики, сэр, у каждого родословная на пять поколений, каждый зарегистрирован в АОДЧ.

– Что еще за АОДЧ? – поинтересовался Мэллори, возвращая коробку.

– Американское общество дождевых червей, – растолковал мужчина. – Это наш верховный орган с 1893 года.

– На кой черт мне дождевые черви?

– Для рыбалки.

– Сейчас идет снег, если вы не заметили.

– Он ничуть не тревожит мохнатых малюток.

– Они скорее склизкие, чем мохнатые.

– Вы совершенно правы, сэр, – согласился мужчина, заглянув в коробку.

– Он ничуть не беспокоит склизких малюток.

– Я просто имел в виду, что какой же безумец отправится удить рыбу в метель?

– Таких почти нет, сэр. Вы только подумайте: все поле деятельности будет в вашем полнейшем распоряжении!

– Я нахожусь на ездовой дорожке в Центральном парке. Тут ни единой рыбки.

– Да, но если вы найдете хоть одну, представьте, как же голодна она будет!

– Ступайте обменяйте их на крем для загара.

– А еще у меня распродажа надгробных плит, – попытался мужчина склонить Мэллори на свою сторону.

– Распродажа надгробных плит? – переспросил Мэллори.

– Если вас, часом, зовут Джессикой Энн Милфорд и вы утонули в августе 1974 года, – уточнил мужчина.

– Нет и нет.

– Это невероятно выгодная сделка, – с энтузиазмом продолжал мужчина. – Мраморная, с бордюром из пивных банок на фоне игл от шприцев. Весьма изысканная.

– Я подумаю. – Детектив снова двинулся по дорожке.

– Если вы решитесь, я буду прямо здесь.

Тряхнув головой, Мэллори наддал ходу. Снегопад не утихал, а ветер нахлестывал так неистово, что видимость стала почти нулевой. Через пару минут детектив осознал, что сбился с ездовой дорожки, но когда попытался вернуться по собственным следам, обнаружил, что их совсем замело. Огляделся в поисках огней Пятой авеню, но за стеной снега не было видно ни зги. Внутри у него будто все оборвалось; заблудился, понял Мэллори.

Вполголоса выругав Мюргенштюрма, он принялся подыскивать какое-нибудь укрытие от непогоды. Вокруг раскинулось бескрайнее снежное одеяло, но слева смутно маячило какое-то строение. Склонившись наперекор ветру, детектив побрел в ту сторону.

Он уже готов был признать, что темный силуэт лишь почудился, когда ветер вдруг стих, и Мэллори обнаружил, что стоит в нескольких шагах от большого каменного здания. Из окон не пробивался ни единый лучик света, но зато из двух труб в зябкий ночной воздух валили клубы дыма. Бегом одолев оставшуюся дистанцию, Мэллори кулаком постучал в дверь. Не дождавшись никакого ответа, открыл ее и вошел внутрь, пыхтя и отдуваясь.

Смахнув снег с накидки, он принялся шарить ладонью по стене в поисках выключателя, но не нашел и вытащил зажигалку. Света она давала маловато, но вполне достаточно, чтобы разглядеть длинный барак с рядом перегородок по обе стороны длинного коридора. Тут крепко пахло лошадьми, время от времени слышалось топанье копыт по соломе.

Наконец Мэллори отыскал голубую лампу, подвешенную под стропилами, подошел и дернул за свисающий с нее измызганный шнурок. Помещение залил резкий белый свет, лампочка закачалась туда-сюда, и по стенам заплясали тени.

– Есть тут кто? – окликнул детектив и чуть не подскочил от удивления, когда услышал ответ.

– Да.

– Где вы? – Он с опаской огляделся.

– Здесь.

– Где здесь?

– Посмотрите вниз.

Посмотрев вниз, Мэллори увидел миниатюрную, не более десяти дюймов в холке, лошадку, стоявшую прямо рядом с ним. – – Так это ты говорил? – спросил детектив, присев на корточки, чтобы разглядеть элегантное животное.

– Да, – подтвердил конек. – Вон там висит маленькое полотенце. – Он махнул головой в сторону ближайшего стойла. – Не будете ли вы добры взять его и положить мне на спину?

Подойдя к стойлу, Мэллори взял полотенце и бережно накинул его маленькому коньку на спину, как попону.

– Спасибо, – сказал конек, не удержавшись от крупной дрожи. – Здесь становится холодновато.

Мэллори изумленно таращился на крохотное животное.

– А я и не знал, что лошади умеют говорить, – заметил он наконец.

– Конечно, умеют.

– А я ни разу не слыхал.

– Наверное, им просто нечего было вам сказать.

– Наверное, – согласился Мэллори. – Кстати, ты-то сам лошадь, не так ли?

– Определенно.

– А это конюшня?

– Совершенно верно.

– У вас тут, случаем, не расквартированы единороги, а?

– Боюсь, нет, а что?

– Я тут следовал за одним по ездовой тропе и подумал, что он мог остановиться здесь, чтобы укрыться от непогоды.

– Я бы с удовольствием вам помог, – сказал конек, – но уже больше месяца ни один единорог у нас тут не останавливался. – Он помолчал. – Они большая редкость, знаете ли. Вряд ли во всем Манхэттене их нынче сыщется больше двух дюжин. А в каком он двигался направлении?

– Думаю, на север. Я не сумел нагнать его, чтобы убедиться в этом окончательно. – Открыв дверь, Мэллори высунул голову на улицу, обнаружил, что видимость по-прежнему нулевая, и решил подождать еще пару минут, прежде чем снова двинуться навстречу ветру и снегопаду. – Я еще ни разу не видел такого маленького коня.

– Я не всегда был так мал, – ответил тот.

– Да?

Конек горестно покивал головой.

– А что случилось? – полюбопытствовал Мэллори.

– По моему виду не скажешь, но я был беговой лошадью.

– Может, я и видел тебя на бегах. Я бывал в Белмонте и Акведуке три-четыре раза в неделю.

– Да я был не очень-то хорош. Когда я родился, на меня возлагали большие надежды, но я изрядную часть своей карьеры провел, бегая в местах вроде Тристлдауна, Латонии и Фингер-Лейкс.

– А как тебя зовут? – спросил Мэллори.

– Вас интересует имя, которое мне дал владелец, или настоящее?

– Пожалуй, настоящее.

– Эогиппус.

– Ни разу о тебе не слыхал.

– Я бегал не под этим именем. Это имя я избрал, когда понял свое истинное предназначение; – Фыркнув, Эогиппус продолжал:

– Как я сказал, я был не очень хорошим бегуном.

– Похоже, ты как раз из разряда тех лошадей, на которых я всегда ставил, – холодно заметил детектив.

– Мой владелец и тренер делали все от них зависящее, чтобы помочь мне добиться успеха.

– Например?

– Первым делом они выхолостили меня.

– И это придало тебе прыти? – с сомнением поинтересовался Мэллори.

– Это придает мне прыти, когда я вижу приближающегося ветеринара, вот что я вам скажу, – с горечью молвил Эогиппус и заржал; эхо его ржания долетело из сумрачных глубин конюшни, словно вздох. – Едва я оправился, меня вернули на ипподром.

– Может, им следовало испробовать шоры, – предположил Мэллори.

– Пробовали.

– Помогло?

– Шоры помогают лошадям, которые озираются по сторонам и отвлекаются от дела. Я был не таков. Я вкладывал душу в каждый свой шаг. А шоры лишь заслоняли от меня две трети мира, и только. – Он помедлил. – Потом в ход пошли медикаменты.

– Запрещенные законом?

– Совершенно законные, – покачал головой Эогиппус. – Мой тренер считал, что у меня болят мышцы, а лекарства должны были заглушить боль. – Он снова заржал. – Они искалечили мою сестру, которая и помыслить не могла, что у нее воспалена лодыжка, пока не порвала связки. Но я-то был совершенно здоровым!

– Просто медленным, – подсказал Мэллори. Конек печально покивал головой и несчастным голосом подтвердил:

– Просто медленным.

– Что ж, не каждому коню дано быть Сиэттл-Виражом.

– Он был моим дядей, – сообщил Эогиппус.

– Правда? Я едва не разорился, пытаясь найти лошадь, способную обставить его.

– Когда он бежал по дальней прямой, деревья клонились к земле. – При этом воспоминании в голосе Эогиппуса зазвучало благоговение. – А я так отчаянно хотел быть похожим на него! Для того я и родился на свет – бегать настолько быстро, чтобы мои ноги едва касались земли, чтобы опережать ветер. Ах, как я старался! Я бегал до потери пульса, – он выдержал трагическую паузу, – но у меня просто не было способностей.

– И что же случилось?

– Однажды я бежал на третьеразрядном ипподроме в Нью-Мексико и уже отстал от лидера больше чем на корпус, как всегда со мной бывало через полмили или около того, и жокей начал нахлестывать меня, но вдруг седло соскользнуло и он свалился.

– Твой тренер плохо затянул подпругу.

– Точно так же подумал и я, но в тот же вечер заметил, что ясли с овсом будто бы стали чуточку выше. А когда помощница тренера пнула меня во время разминки на следующий день, седло опять съехало. Тогда-то я и понял, что уменьшаюсь. Всякий раз, когда меня били, я становился чуточку меньше. – Он помолчал. – В конце концов я стал слишком мелким для бегов, и меня списали, но я все равно продолжал уменьшаться. И тут наконец я понял всю правду: всякий раз, когда любую из лошадей хлещут плетью или дурно с ней обращаются, я становлюсь мельче. Вот тогда-то я и сменил свое прежнее имя на Эогиппус – первая лошадь. Во всех беговых лошадях есть что-то от меня, а во мне – что-то от них.

– И давно это продолжается?

– Уже лет десять.

– Да ты вроде бы не уменьшился за время нашей беседы, а ведь где-то на планете в это самое время непременно проводятся бега, где хлещут беговых лошадей.

– Так и есть, – подтвердил Эогиппус, – но теперь я крайне мал, и перемены во мне так же пропорционально малы и от недели к неделе едва заметны.

– А как тебя занесло в Центральный парк?

– Это конюшня для списанных беговых лошадей, избежавших мыловарни, – пояснил Эогиппус. – Большинство таскает тележки, а пара-тройка возит жирных мальцов по ездовым дорожкам.

– Только не говори, что ты возишь тележку!

– Нет, но здесь я живу в полном довольстве. Тут Мэллори услышал за спиной вполне отчетливый лошадиный смех. Обернувшись, он узрел вороного коня, вперившего в него взгляд.

– О каком довольстве тут может быть речь?! – изрек вороной. – Мы всего лишь сборище надломленных духом и телом кляч, дотягивающих свой срок по пути к могиле или фабрике собачьих консервов.

– Твои слова полны горечи, – заметил Мэллори.

– А как же может быть иначе? Не все же мы похожи на Эогиппуса, а уж тем паче на Меновара или Секретариата.

– Очень немногие лошади похожи на Меновара или Секретариата, – указал детектив.

– Это потому, что очень немногие так же здоровы! – огрызнулся конь. – Я был бегуном целых шесть лет и ни разу не сделал твердого шага, не провел ни дня без боли. Я привык чувствовать, как кнут жокея впивается в меня, в то время как я выкладываюсь, хотя ноги у меня сводит, а бабки прямо пылают огнем, и все ломал голову, чем же эдаким заслужил, чтобы Бог так люто ненавидел меня.

– Прискорбно слышать.

– Тебе не было так прискорбно в тот день, когда ты швырнул мне билеты в лицо, а тренеру велел порубить меня на корм рыбам.

– Я?! – удивился Мэллори.

– Я запомнил твое лицо на всю жизнь.

– Тогда прими мои извинения.

– Вот уж порадовал, – с упреком буркнул конь.

– На ипподроме я теряю контроль над собой, – смутился Мэллори.

– Только люди теряют контроль над собой на ипподроме.

Лошади – никогда.

– Это не совсем так, – мягко вклинился в разговор Эогиппус. – Бывают исключения.

– Назови хоть одно, – с вызовом потребовал вороной.

– Мне вспоминается Бандитка. – Крохотная морда Эогиппуса озарилась при этом воспоминании внутренним светом. – Она была без ума от ипподрома.

– Он обернулся к Мэллори. – Вы хоть раз видели ее?

– Нет, но слыхал, что она представляла собой нечто особенное.

– Лучшая кобылка всех времен без исключения, – непререкаемым тоном заявил Эогиппус. – Она была впереди с первого шага до последнего.

– И была мертва шесть часов спустя, – добавил вороной. – Последний шаг сломал ей ногу.

– Верно, – уныло согласился Эогиппус. – В ту ночь я потерял целый дюйм. – Он тряхнул гривой. – Можно подумать, что против нее сделал ставку сам Гранд и.

– Гранди? – оживился Мэллори. – Что вам о нем известно?

– Это самый могущественный демон в Нью-Йорке, – объявил Эогиппус.

– А зачем ему понадобилось красть единорога? – продолжал Мэллори допрос.

– Кроме обычных резонов?

– Не знаю. А каковы обычные резоны?

– Ну, к примеру, хотя бы выкуп.

– Нет, – отрицательно повертел головой Мэллори, – он не предъявлял никаких требований.

– Что ж, всегда остается рог. На черном рынке он стоит целое состояние.

– А Гранди нужно состояние?

– Нет.

– А для чего еще годится единорог?

– Да почти ни для чего, – презрительно изрек вороной.

– При каких обстоятельствах он был похищен? – поинтересовался Эогиппус.

– Он был передан под опеку эльфа по имени Мюргенштюрм и похищен часов десять назад Гранди и лепрехуном по имени Липучка Гиллеспи.

– Я слыхал о нем, – задумчиво проронил Эогиппус. – Он и сам по себе устрашающий субъект.

– А ты хотя бы примерно не знаешь, где я смогу его отыскать? – спросил детектив.

– Нет. Но мне не по нутру мысль, что хоть какое-нибудь животное подвергается дурному обращению. Если вы подождете до завтрашнего утра, когда снегопад прекратится, я с удовольствием составлю вам компанию.

– Я не могу ждать, – возразил Мэллори. – Фактически говоря, я и так тут задержался дольше, чем следует. Отведенный мне срок истекает.

– И какой же это срок? – заинтересовался Эогиппус.

– Гильдия Мюргенштюрма прикончит его, если я не найду Лютика к рассвету.

– Лютика?! – заржал пораженный Эогиппус. Это имя прокатилось вдоль конюшни эхом – все лошади повторяли его тоном величайшего благоговения.

– А он отличается чем-нибудь особенным? – справился Мэллори.

– Еще бы, раз Гранди его заграбастал! – ответил Эогиппус.

– Что-то я не понял.

– Раз в тысячелетие на свет рождается единорог с почти безупречным рубином во лбу, в точности под рогом, – поведал Эогиппус. – Это своеобразное родимое пятно.

– Из чего я заключаю, что у Лютика таковой имеется.

– Имеется, – подтвердил крохотный конек.

– И это так поднимает его в цене, что может заинтересовать даже Гранди?

– Деньги здесь ни при чем. Рубин открывает дверь между мирами, да и сам по себе является источником невероятного могущества. У Гранди уже есть два таких камня, потому-то он и Гранди. Кто знает, кем он станет, если заполучит еще и третий?

– Все только и твердят мне о том, что никакого волшебства не существует, – пожаловался Мэллори, – и тем не менее смахивает на то, что это единственная сила, правящая тут бал.

– Камни вовсе не волшебные, – не согласился Эогиппус. – Они обладают определенными свойствами, находящимися в полнейшем соответствии с законами, управляющими физической Вселенной, создавая проницаемую мембрану между вселенными и позволяя своему владельцу канализовать электромагнитные излучения мозга куда более эффективно, чем всякому другому.

– А что бы камни делали, будь они волшебными? – недоумевал Мэллори.

– То же самое.

– Тогда разница лишь в названии.

– Разница в научном содержании, – поправил его конек.

– Но результат-то один.

– По сути.

– Как по-твоему, что Гранди собирается делать с этим могуществом?

– От этого мира он уже получил все, что хотел. Я склонен предположить, что дальше он намеревается распространить свое влияние и на ваш мир. Простите меня за столь поспешные выводы, но ведь вы из того, другого Манхэттена, не так ли?

– Да.

– Вот я и думал, что вы бывали там не только для того, чтобы играть на бегах.

– Почему?

– Потому что вы тут только и разглагольствуете, что о волшебстве, как будто средства важнее, чем результат. На самом деле существенно только, что Гранди сделает с камнем Лютика, а не как он это сделает.

– Поддерживаю, – согласился Мэллори, направляясь к двери. – Я лучше пойду.

– Куда же вы пойдете? – спросил Эогиппус. – Даже если единорог, которого вы преследовали, и в самом деле Лютик, вы все равно не сможете отыскать его след в такую пургу.

– Знаю. Думаю, мне остался лишь один возможный способ действий – найти телефонную книгу.

– Зачем?

– Мне надо разыскать полковника Каррутерса, если он живет в Манхэттене.

– А какое отношение Каррутерс имеет к Лютику? – осведомился Эогиппус.

– Ни малейшего. Но поблизости он вроде бы единственный эксперт по единорогам – во всяком случае, единственный из тех, о ком я знаю. – Мэллори на миг задумался. – Если объявится Мюргенштюрм, скажите ему, пусть выяснит адрес Каррутерса и нагонит меня там.

– Я с вами, – решительно заявил Эогиппус. – Вы тут чужак, вы рискуете потерять не один час на одни лишь поиски телефонной книги, не говоря уж о том, чтобы отыскать этого полковника Каррутерса.

– Мне придется тебя понести, – сказал Мэллори, наклоняясь, чтобы взять крохотное животное на руки. – Снег тебе выше головы.

– Но мне-то он не выше головы! – возразила рослая гнедая лошадь в дальнем конце конюшни. – Я могу везти вас обоих.

– Нет, – возразил сивый мерин. – Их повезу я.

– Тихо! – гаркнул вороной, наклоняя голову, чтобы зубами открыть щеколду двери своего стойла. – Их повезу я.

– Я думал, ты меня ненавидишь, – заметил Мэллори, когда конь приблизился к ним.

– Так и есть, – холодно откликнулся тот.

– Тогда почему?..

– Чтобы распалить свой гнев. Кроме ненависти, у меня ничего не осталось, а ненависть, как и любовь, нуждается в постоянном подкреплении.

– Что ж, если начнешь скользить и спотыкаться, неустанно тверди себе, что ненавидишь Гранди еще больше.

Мэллори открыл дверь, поставил Эогиппуса на возвышение, вскарабкался туда сам и осторожно уселся на вороного.

– Что ж, на радость или на беду, пора в дорогу, – молвил Мэллори, и вороной вышел на улицу, где хлесткий ветер и вихрящийся снег мгновенно ослепили их.

– Держись за мою гриву, – сказал вороной, переступая порог.

– Но ты ведь не собираешься бежать в этом месиве, а? – с опаской поинтересовался Мэллори.

– Тебе ведь важно выиграть время, разве не так?

– Добраться до места целым и невредимым не менее важно, а я еще ни разу не ездил на неоседланной лошади.

– Тогда тебе придется научиться, не так ли? – с нотками удовлетворения в голосе заявил вороной.

– Земля совсем обледенела. Ты опять повредишь себе ноги.

– Я буду лелеять свою боль. Она будет напоминать мне о тебе.

– А твое имя, часом, не Пролет? – саркастически полюбопытствовал Мэллори.

– Имя мне, – отрезал вороной, – легион. И сорвался на бег. Мэллори, держа Эогиппуса под мышкой, отчаянно вцепился закоченевшими пальцами в заснеженную вороную гриву, а его черный плащ развевался на ветру, как громадная крылатая тварь.