Это было ужасно. То, что сказал Иван. Отрицание и полное неприятие его слов — вот, что испытывала Люся поначалу. Она не была расисткой! Да более толерантного человека, чем Люся Борщева, вообще во всем света не сыскать! Разве это не она боролась за права Чёрного, заимев себе на ровном месте геморрой?! Как ему вообще пришло в голову её в этом обвинить? Называется — сделай людям доброе дело… Вот какое направление приняли Люсины мысли в самые первые дни, после Ванечкиного ухода.

Однако к юбилею матери весь Люсин запал прошёл. И пришло горькое осознание того, что в чем-то Иван все же был прав. Например, почему она едва не причислила себя к лику святых только за то, что отстояла интересы парня перед начальством? Если бы это был любой другой человек, ей бы и в голову не пришло, что она совершила какой-то подвиг. Черт! Да она всю жизнь кого-то да защищала.

И никогда по этому поводу не задирала нос. Принимала такое положение вещей как данность. Как некую черту характера, что ли…

А еще, если уж говорить о правде, экзотическая внешность парня ее на самом деле несколько смущала. Не в том плане, что она имела некое предубеждение против представителей других рас…

Нет! Люся не считала себя чем-то лучше, она вообще не верила в превосходство одних над другими!

Это было глупо… пока не касалось лично тебя.

Признав очевидное, Люсе стало страшно… Страшно и стыдно. Как никогда до этого не было!

Выходит, она была лицемеркой. Обычной малодушной лицемеркой, и прав был Иван, что сбежал от такой!

Господи… Как она по нему тосковала! Места себе не находила! То и дело порывалась ему позвонить, но не решалась. Думала, что помириться с Иваном будет проще, когда страсти поутихнут. Ваня отходчивый…

Немного приободрилась Люся только на юбилее матери. Но, видимо, ее настроение не дошло до нужных кондиций, потому, что едва ли не после первого тоста за здоровье юбилярши, та поинтересовалась:

— Что-то ты, Люсенька, приуныла. У тебя ничего не случилось?

— Нет… Ничего такого. Устала просто. Работы выше головы — конец года, все же.

— Больше всех в колхозе работала лошадь, но председателем она так и не стала! — вставила пять копеек бабушка.

Люся криво улыбнулась любимой шутке бабули. Положила себе салатика, ради приличия предложила тот тетке. Что было откровенной ошибкой, поскольку, завладев вниманием Люси, та тоже решила высказаться:

— А за работой, Люсенька, на личную жизнь хоть время находится?

— Ага… При желании можно найти… — промямлила Люся.

— При желании… — передразнила тетка. — Тебе уже давно пора было подумать о замужестве!

Да ладно? Она и не догадывалась. Люся с досадой воткнула вилку в маринованный огурчик.

— Мам… Ну, чего ты к Люське пристала? — одернул свою мать Люсин двоюродный брат.

Вот! Святой человек! Хоть кто-то ее поддержал.

— А ты, Стасик, от Люсеньки тоже недалеко ушел! Самому детишками обзаводиться пора, а все не остепенишься! Вот чем тебе Оксаночка не угодила? — женщина доверительно наклонилась к Люсе, – Оксаночка — хорошая девочка. Юрист!

— Хорошая, да уж больно толстая! — объяснил причину расставания с неведомой Оксаночкой братишка.

Люся перевела на него недоверчивый взгляд. Вот это заявочки! Можно подумать, он сам был красавцем! А плюгавая лысина на голове и кривые ноги, видимо, принадлежали кому-то другому.

— А у тебя, Люсенька, есть молодой человек?

— Есть! Молодой… человек.

— А что ж ты его не пригласила? — удивилась бабуля.

Люся пожала плечами, и чтобы поскорей перевести тему, привстала для тоста. В общем, отвлечь гостей от собственной персоны Люсе удалось, но вот как только те разошлись…

— Ну-ка, Люсьен, выкладывай! Что там у тебя за молодой человек нарисовался?

Люся тяжело вздохнула, налила жидкости для мытья посуды на губку и принялась возить ею по грязным тарелкам.

— Ну! — командирским тоном поторопила внучку пожилая женщина.

— Ну… Есть один. Молодой…

— Молодой?

— Угу… Младше меня… На целых восемь лет.

— Ну, так, а в чем проблема?

— А этот факт сам по себе до проблемы не дотягивает?

— Нет, конечно! Тут важно, с какими он к тебе намерениями.

— С самыми серьезными.

— А ты, что?

— А я отказала. И, похоже, обидела.

— Это чем же?

Люся пожала плечами, выключила воду и нехотя обернулась.

— Наверное, тем, что не воспринимала всерьез… Не давала нам шансов на что-то серьезное. Из-за собственных комплексов и… малодушия. Да, именно так. Лучше и не скажешь.

— Ну, насчет комплексов — все понятно. Со своим кровопийцей-Толиком, ты ими обросла, как старый баркас ракушками. А вот что касается малодушия… Это ты о чем? — заинтересовалась бабушка.

Люся вздохнула. Значит, все-таки, Толя-кровопиец…

— Ваня… он не только младше. Он — темнокожий.

— Как необычно, — подала голос мама.

— Не то слово… — Люся зарылась лицом в ладони, наплевав на макияж.

— Хо-хо… А парень-то хороший? Стоящий?

Люся кивнула головой, и от этого движения муть в душе опять поднялась. Женщина встряхнулась, в попытке взять себя в руки.

— Ну, раз со стола убрано, я, наверное, поеду домой. Поздно уже, а завтра рабочий день.

— Я позвоню в такси, — вскочила Тамара Георгиевна.

— Да, погоди ты! — шикнула на нее бабушка, хватаясь за бутылку с коньяком. — На дорожку по чуть-чуть…

— Если только немножко.

— А то как? — изумилась бабушка.

Однако, понемножку все же не получилось. Почему-то от выпитого Люсю потянуло на разговоры.

Под хмельком как-то легче было озвучить свои мысли. Спросить совета у старших и умудренных опытом. Вот они с матерью и заболтались. Бабуля же в беседе не участвовала, а просто тихонько напевала себе под нос. Репертуар у неё был довольно странный, и его выбор стал понятен лишь тогда, когда, с намеком шевеля бровями, бабушка с особой душевностью вывела: «Ну, и что же тут криминального?!» В общем, говоря словами ранней Аллегровой — ничего криминального в ее романе с Иваном бабушка не увидела. Люся с облегчением выдохнула. Оказалось, что старшее поколение ее семьи — намного более современное в своих воззрениях, нежели она сама.

Дома Люся оказалась только в двенадцатом часу. И лишь тогда увидела пропущенный от Ивана.

Сердце сладко замерло, разливаясь легким теплом по телу. Не выдержал, мальчик… Первый мириться решил. Почему-то Люся нисколько не сомневалась, что он решил именно помириться. На секунду задумалась — перезванивать или нет. Пусть не думает, что она только этого и ждала! Да и поздно уже. Но потом, все же, решилась — если не выяснить все сейчас, то уснуть не сможет от любопытства. А у них, и правда, конец года, и нужно иметь свежую голову, чтобы этот самый год закрыть.

— Алло? Привет, Ванечка! Ты звонил… а я у мамы была на юбилее. Вот и не слышала… Ты что-то хотел мне сказать? — затараторила возбужденно в трубку.

— Привет. Да, вообще-то хотел. Только… забыл, что праздник сегодня. Извини, если побеспокоил.

— Нет-нет! Да, ты что?! Ты не побеспокоил. Это ты меня извини, что сразу не ответила. Ну… Так что ты хотел сказать?

— Это не совсем телефонный разговор.

— Правда? Тогда, может быть, ты приедешь? И… поговорим?

Ненадолго в трубке повисло молчание.

— А не поздно?

— Ну, если ты не занят и не слишком устал…

Он устал. Очень. Последние дни на стройке довели его до белого каления. Гринева не уволили, и даже не отстранили, но все прекрасно понимали, что это лишь до поры до времени. Пока не найдут замену. А потому он бесился. Не хотелось мужику заканчивать старый год в незавидном статусе безработного. Иван его мог понять. Сам дорожил своим местом. Однако, все чаще он стал задумываться над тем, чтобы уйти. И их расставание с Люсей этому решению тоже во многом способствовало. Хотелось поскорее забыть обо всем, с ней связанном, избавиться от боли, которая в последнее время оккупировала сердце. Но прежде — им действительно стоило кое-что уладить.

— Договорились. Я подъеду в течение получаса.

Люся в блаженстве прикрыла глаза. А потом резко встрепенулась. Ей обязательно стоило прихорошиться! Быстрый душ, проверка на гладкость, которая не подвела, и самое сексуальное белье, имеющееся в наличии — сливовый комплект с кружевными вставками и игривым бантиком на пояснице. Точно… Ванечка озвереет! К сожалению, Люся еще не в достаточной мере избавилась от комплексов, поэтому сверху на себя накинула легкий халатик — вроде бы, и прилично, и сексуально!

Бросила взгляд на часы, прошлась щеточкой по бровям, аккуратно прокрасила ресницы. Немного блеска на губы, и все — красота! Люся нервно улыбнулась собственному отражению в зеркале, поправила волосы и, щелкнув пальцами, побежала к холодильнику. Последняя бутылка шампанского — незаменимая вещь в процессе примирения.

Наконец, зазвонил домофон. Не спрашивая, кто пришел, Люся открыла дверь и с улыбкой замерла у порога. Как всегда, когда он вошел в прихожую, та будто бы сжалась. Вот он… Красивый. Желанный.

Родной. Наконец-то… Это были самые худшие дни — без него! А сейчас… будто бы и не было ничего.

Будто бы не эта самая прихожая стала свидетелем их ссоры. Хотя, ссоры ли? Они и не ругались вовсе, если так разобраться…

— Ваня…

— Люся…

— Ты первый! — засмеялась она, опьяненная его присутствием, счастливая!

— Ладно…

— Да, ты проходи, разувайся… Чего мы в дверях стоим?

— Нет-нет. Я ненадолго. Буквально на пару минут.

— Да? — Люся сдвинула брови и уже более нервно поинтересовалась: — Тогда… что ты хотел сказать?

Ей показалось, что Иван на секундочку растерялся. Она знала его таким. Нерешительным, стеснительным, чуточку старомодным…

— Я хотел узнать… У тебя не начались еще месячные?

— Нет, Ванечка… Все хорошо. — Люся снова улыбнулась, закидывая парню руки на шею. Почему-то она решила, будто Ваня задумал помириться с ней в постели, а теперь переживает, что им может что-то помешать. Поэтому вопрос Ивана её нисколько не смутил.

— Ты же мне скажешь, если у тебя будет задержка?

Иван аккуратно снял Люсины руки со своих плеч и, придерживая их у ее бедер (словно боялся, что она вновь на него накинется!), не мигая, уставился на женщину.

— Задержка?

— Да. Мы дважды не предохранялись. И, несмотря на то, что у нас не сложилось, я не хотел бы, чтобы ты, в случае чего, принимала решение относительно судьбы нашего ребенка самостоятельно.

— Самостоятельно? — как попугай, повторила Люся, не в силах поверить, что вот этот жесткий, неулыбчивый мужчина и есть ее Ванечка.

— Да. Я категорически против аборта. Если… если ты по какой-то причине не захочешь воспитывать моего ребенка, я его с радостью заберу себе. Только роди.

— Эй… Я не собираюсь отказываться от своего ребенка или делать аборт! — запротестовала Люся. Ей было до жути обидно, что он вообще мог подумать о ней такое, но она не дала своей обиде взять верх.

В конце концов, ведь из-за нее они пришли в эту точку! Если бы не её тараканы, этого разговора не было бы! Просто не могло быть…

— Это хорошо, — кивнул Иван, все также буравя Люсю взглядом полночных глаз. — Тогда… Я пойду.

— Я думала, ты пришел помириться… — прошептала она.

Иван покачал головой.

— Я, конечно, наивный парень… Но, все же, не глупый. На одни и те же грабли дважды не наступаю…

Ты позвони мне, как только все решится, хорошо?

У Люси было ощущение, будто ее ударили. Выбили из груди кислород, лишив возможности дышать.

Она вздрогнула, хотя звук захлопнувшейся за Иваном двери был совсем тихим, обхватила себя руками, съежившись в комок. Планируя свое примирение с Иваном, она совершила огромную… непоправимую ошибку. Люся забыла, что он не дает вторых шансов женщинам. Больше не дает…