Юлия Резник

Мой папа - плейбой

Говорят, первая любовь не ржавеет. Но только не тогда, когда тебя бросают юной, растерянной и… беременной. Обжегшись единожды о Богдана-Плейбоя-Связерского, звездного хоккеиста и известного ловеласа, Рита и по сей день дует на воду. Но жизнь не стоит на месте — крошечный комочек счастья вырос в замечательного сына, карьера в самом зените, а у отца сынишки, похоже, проснулись отцовские чувства. Но можно ли простить предательство? И какова цена такого прощения?

Глава 1.

— Ты не мог бы говорить погромче? Что ты сломал? — уточнила Рита у трубки, перекрикивая шум дорожных работ, ведущихся аккурат возле здания ее офиса. В руках Рита сжимала папку с распечаткой новенького проекта и довольно увесистую сумку, а потому трубку ей приходилось удерживать плечом, что тоже не добавляло четкости звуку.

— Руку. Поломал руку… Мы поехали в Порт Авентуру, катались на Разъяренном Бако, потом отправились в сплав по Град Каньону, а уж на Диком Буффало это и случилось.

— Постой. Кто поломал руку? — насторожилась Рита.

— Так Марик. Кто ж еще? Говорю ведь, это случилось на Диком Буффало! Дикий Буффало — тот еще зверь.

— Какой, на хрен, Дикий Буффало, Связерский?! — зашипела Маргарита в трубку. — Ты хочешь сказать, что угробил моего сына в вашу первую же совместную вылазку?!

— Почему сразу — угробил? Такое случается… — оправдывался ее бывший. — Разве это плохо, что парень растет настоящим мужчиной? Да на том аттракционе взрослые мужики в три ручья плакали и просили их снять…

— Возможно, это потому, что у них остались хоть какие-нибудь мозги?!

Рита ворвалась в прохладный холл бизнес-центра и прислонилась закипающим лбом к стене. Пышные сочные ветки раскидистой пальмы скрыли ее от любопытных глаз. Рита втягивала носом воздух и выдыхала ртом, убеждая себя, что никакой трагедии не случилось. Марик просто поломал руку.

Вот, ведь чувствовала! Чувствовала, что этим закончится дело. Нужно, наверное, поставить свечку, что все ограничилось лишь сломанной рукой, потому что от папочки ее сына можно было ожидать чего угодно. А она тоже… хороша! Надо было стоять на своем и не поддаваться на провокации.

— Я так и знал, что ты будешь орать!

— Ну, знаешь… — вмиг завелась Рита по-новой. У Связерского обнаружился прямо какой-то дар — выводить ее из себя. Серьезно! Обычно уравновешенная и смешливая, рядом с ним она вспыхивала, как порох! Впрочем, как тут не вспыхнуть?!

— А я что говорю? Ты совершенно невыносима.

— Заткнись! Заткнись, Бодя, богом тебя прошу. Не буди во мне зверя. Так… Я хочу поговорить с Марком. Передай ему трубку! — вновь обретя контроль над собой, распорядилась Рита.

— Не могу. Он только уснул. День был очень насыщенный.

— С ним точно все хорошо?

— Да. Самый обычный перелом. У меня таких — с полдюжины было, и еще хуже!

— Избавь меня от долгого и унылого перечня своих многочисленных травм.

— Не таких уж и многочисленных, — обиделся собеседник. — Я в отличной форме!

— Что не может меня не радовать… — пробормотала Рита, выбираясь из своего укрытия. Еще немного, и она опоздает на совещание, которое сама же и назначила.

— Ты, никак, на алименты намекаешь? — проявил чудеса догадливости Связерский. Ну, надо же… Оказывается, не все мозги отбил!

— Еще бы. Пока находятся идиоты, готовые платить миллионы долларов за махание клюшкой и выбивание зубов, я могу быть спокойна за благосостояние своего ребенка. Вряд ли с твоей пенсии по инвалидности много стрясешь. Слушай, Бодя, а в Америке, вообще, как — пенсию по инвалидности платят?!

— Ну, ты и стерва!

— Ты прав! Нельзя смеяться над больными людьми, — согласилась Рита, в последний момент заскакивая в переполненный лифт. — Вернемся к делу. Сейчас я отменю все запланированные встречи, закажу билеты до Барселоны и забронирую номер в гостинице. Ваш адрес у меня имеется… Алло! Алло! — в какой-то момент связь оборвалась! Да чтоб тебя!

Едва не пропустив свой этаж, Рита вывалилась из лифта и пронеслась по коридору. Вот уже пара лет, как она смогла себе позволить перевести свой офис поближе к центру, что как бы само собой намекало — дела у нее шли довольно неплохо. Тьфу-тьфу…

Пройдя через приемную, Рита бросила на ходу: «Ольга Павловна, зайдите ко мне» и захлопнула за собой дверь кабинета. День только начался, а она чувствовала, что ей просто необходимо выпить. В какой-то момент жизни зона ее комфорта плавно перекочевала в вино-водочный отдел. И она с точностью до секунды знала, когда это случилось!

Около года назад Рите позвонил агент Связерского и через переводчика сообщил, что его сиятельная задница желает увидеться с сыном. Рита тогда подумала, что это чья-то злая шутка, и бросила трубку. Второй раз он позвонил на следующий день. И был очень настойчив. Бормотал о каких-то правах и взывал к ее разуму. В общем, она его открытым текстом послала. Ага. Так и сказала: «Фак ю, уважаемый Джон». Или Джек… иди — как там его? Да, к черту.

Ее дорогая мамочка сказала бы, что такое поведение — прямое следствие её психологической незрелости. Мама Риты была большим специалистом в вопросе психологической незрелости, точно так же, как и во многих других вопросах. В общем, она могла отправляться по известному адресу на пару с Джоном, или Джеком, или как там его…

Дверь в кабинет открылась. На пороге возникла монументальная фигура Ольги Павловны. В руках она держала небольшой серебряный поднос, на котором возвышалась Ритина утренняя чашечка кофе. Ольга Павловна варила потрясающий кофе! Маргарита благодарно кивнула.

— Я так понимаю, у нас ЧП?

— Можно и так сказать. Я должна уехать на несколько дней. Отмените все встречи до конца недели и закажите билеты до Барселоны на ближайший рейс. Совещание пусть проведет Игорек. Он в курсе текущих планов. Впрочем… будет лучше, если он все же зайдет. Я сориентирую… — проводила инструктаж Рита, просматривая содержимое кошелька. — Паспорт! — щелкнула пальцами и снова нырнула в сумку.

— А как же проект Ивановых?

— Ах, да! Это тоже ложится на Игорька. Я уже все подготовила, — взгляд скользнул по лежащей на столе папке, — ему останется только убедить их, что это то, что им нужно. Сделать это будет сложно — со вкусом у этих ребят — большая беда.

Ольга Павловна покачала головой и что-то пометила у себя в блокноте.

— Риточка, вы меня простите, но что все же произошло? — уже у самого порога не сдержала интереса секретарша. Хорошая, хорошая Ольга Павловна! Прелесть, а не женщина! Вообще-то, на заре своей карьеры, Рита имела совсем другие представления о том, как должен выглядеть секретарь в успешной фирме, и Ольга Павловна совсем не вписывалась в то ее представление! Она была лет на двадцать старше необходимого, килограмм на тридцать тяжелей и на полжизни опытнее. Но ни на секунду Рита не пожалела о том, что приняла ее на работу.

— Марик руку сломал. Вот, как чувствовала я! Нельзя его одного отпускать! — опять завелась, выбираясь из-за стола.

— Ох! И как это случилось?

— Я не в курсе подробностей! Несчастный случай на каком-то аттракционе. — вздохнула Рита.

— Ну, это что… Мальчишки! — философски протянула Ольга Павловна, как будто этот факт на самом деле все объяснял.

— Да-да, мальчишки… Ольга Павловна, пожалуйста, билеты мне нужны как можно скорее! Я сейчас домой, соберу хоть какие-то вещи…

— Ах, да! — спохватилась женщина, — это я быстро! Вы поезжайте, а билеты я вам сброшу по электронной почте.

— Да, будьте любезны! Я сейчас с Игорьком переговорю и сразу уеду.

Игорек все понял с лету. Хороший, талантливый мальчик, с которым ей очень повезло. Его инструктаж не занял много времени, так что уже через десять минут Рита снова выскочила в душный июньский день. Рассыпанные кучи асфальта жутко воняли. Казалось, этот мерзкий запах впитывается в ее кожу и разъедает глаза. Липкая испарина вмиг покрыла все ее тело, шея под волосами взмокла. Рита на бегу достала их сумки резинку и собрала волосы в хвост, мысленно проклиная Связерского.

— Сына ему. Как же! — бубнила она, спускаясь в метро по эскалатору. — Только через мой труп!

Богдан Связерский, собственной персоной, соизволил ей позвонить буквально через неделю после их последнего разговора с его агентом. До этого дня последний раз Рита слышала о Связерском ровно тринадцать лет назад, поэтому было бы, наверное, логично, если бы она его не узнала. Но нет. Разве можно было забыть этот сексуальный бархатный тембр, который с годами стал еще более притягательным? Разве его вообще можно было забыть? Она думала, что справилась с этим, а на деле… На деле Марго реагировала на Богдана так же остро, как когда-то давно.

— Маргарита, здравствуй. Это Богдан Связерский. Нам нужно поговорить.

— С чего бы это? — поинтересовалась она, с удовольствием отмечая, что её голос практически не дрожит.

— Послушай, я знаю, что последние двенадцать лет был не самым лучшим отцом на планете…

— Это ты правильно заметил!

— … но сейчас я бы хотел все исправить.

— Серьезно? — подозрительно протянула Рита, судорожно соображая, с какого перепуга Богдану мог понадобиться ее сын. Во вдруг проснувшиеся отцовские чувства Связерского она не верила категорически и, если так разобраться, имела на то полное право!

— Так и есть. Послушай, я хотел бы встретиться с ним…

Чудеса-а-а! Двенадцать лет не хотел, а тут — нате!

— Аааа… Кажется, я понимаю! Тебе шайба между ног прилетела?

— Что? Шайба? О чем ты?

— Говорю, тебе, таки, отбили яйца?

— Что за бред ты несешь?!

— Нет?! Ну, тогда я не знаю. Ты переболел свинкой? ЗППП? Варикоцеле?

— Да ничем я не болел…

— Точно? Тебя хорошо обследовали?! — стояла на своем Рита, которая, наконец, нашла объяснение его неожиданно проснувшимся отцовским чувствам. Что, если Связерский утратил способность иметь детей?

— Мне кажется, что я тебя совершенно не понимаю.

— Это ничего! — успокоила Рита бывшего, — ты же за океаном сколько уже?! Ах, да! Без малого тринадцать лет! Вот там и оставайся!

— Послушай, у меня есть права, которыми я хочу воспользоваться!

— Ты серьезно вообще? Думаешь, можешь убежать от нас на другой конец света, а потом через столько лет что-то требовать?!

— Еще как могу! Если ты помнишь, от сына я не отказывался!

Рита даже окосела от такой наглости! Ну, может быть, не окосела, но глаз точно задергался. Она разозлилась и никак не могла взять под контроль свою злость! Ей не нравилась та женщина, в которую ее превращал Связерский. Злорадная, мстительная мымра! Рита была бы и рада вести себя как-то иначе — более сдержанно и по-взрослому, но та ужасная боль, которую он ей причинил, все то, что она пережила в одиночестве, преданная им и напуганная… сводили на нет все её усилия.

— Он тебя видеть не захочет! — без тени сомнений озвучила Рита свой последний и решающий аргумент.

— Что говорит лишь о том, что ты совершенно не знаешь Марка!

— Да пошел ты, знаешь, куда?!

На этот раз обозначать направление посыла она не стала. Сдержалась каким-то чудом! И была тем невыносимо горда. Отбросила трубку, оперлась ладонями о столешницу и несколько раз глубоко вдохнула.

Не отказывался он! Как же…

Он не то, что отказывался… Он… Он…

— Мама? А ты чего здесь пыхтишь?

— Марик! Привет, золотой… Я не заметила, как ты пришел.

— Угу… Я так и понял… Что-то случилось? — уточнил сынок, сгружая на пол огромную сумку со своим снаряжением.

— Нет-нет! Ничего. Зачем ты это сюда приволок? Тащи в гардеробную! Да не забудь разобрать, не то опять все завоняется. Только уже, наверное, давай после ужина. А пока мой руки…

Марк кивнул и пошел прочь из кухни, волоча за собой следом баул. Через несколько секунд в ванной зашумела вода.

— Не забудь сунуть грязные вещи в корзину! — проорала Рита из кухни и, смахнув набежавшие слезы, заглянула в духовку, где на слабом огне томился сытный мясной рулет. Это был их с Марком мир! Этот дом, эта кухня, эти разговоры за ужином! Даже грязные вещи сына, которые он регулярно забывал за собой убирать — это была тоже лишь их история! История семьи, которая складывается день за днем, год за годом! Семьи, в которой не было места для Богдана-Плейбоя-Связерского! Звезды НХЛ, любимца женщин и репортеров. Что он знал о своем сыне? Ничего?! Он хотя бы помнил, когда у Марика день рождения? Может быть! Ведь это был единственный черный день в истории Богдана Связерского, конечно, за исключением разве что дня их с Риточкой встречи!

— Пахнет вкусно! — заявил ребенок, потянув воздух носом.

— Я старалась, — вымученно улыбнулась Рита. — Как прошла тренировка?

— Нормально. Я отрабатывал вброс. Олег Георгиевич согласился с отцом насчет того, что мне нужно над этим серьезно поработать, — шаря в холодильнике, пробубнил Марик. Рита качнула головой, гордясь успехами сына, и лишь спустя ненормально долгое, растянутое во времени мгновение, спросила:

— С каким отцом?!

Глава 2

Маргарита закидывала в сумку вещи и вспоминала о том, как впервые узнала о том, что Связерский без её ведома подобрался к Марку. Именно это так сильно Риту и взбесило. До трясучки! До разноцветных мелькающих перед глазами точек. Он не имел… Не имел никакого морального права действовать за ее спиной! Разве это вообще законно?! Марку было двенадцать. Самый трудный, самый непредсказуемый возраст, когда любой нормальный родитель в буквальном смысле на цыпочках движется по шаткому мостику над огненной пропастью пубертата. Шаг влево, шаг вправо — и все. Упустишь, потеряешь доверие и контакт. Да ей кошмары снились! А этот?! Что он знал о воспитании подростков? В последнее время все чувства сына как будто обострились, он был возбужденным и взвинченным. И теперь Рита не стала бы с уверенностью утверждать, что дело исключительно в переходном возрасте, начавшемся у Марка довольно рано! Что, если его поведение стало результатом появления Связерского в его жизни?!

Явился! Здравствуйте, я ваша тетя! Тьфу ты. Папа… Хотя, какой он, к черту, папа?! Когда Марик назвал этого… этого… отцом, у нее чуть сердце не остановилось. Точнее, оно и остановилось на несколько мучительно долгих секунд. И стало иррационально обидно! Она себя чувствовала преданной и брошенной. Да, это глупо, наверное, и неправильно. Собственно, сыну Марго и не показала истинных чувств. Затолкала обиду подальше, в глубину ноющего, рвущегося на части сердца.

Больше всего Риту волновало то, что сам Марк ей ничего не сказал. Господи… Она ведь была хорошей матерью! И ей казалось, что у них выстроились замечательные доверительные отношения. Она была внимательна к сыну, старалась уделять ему максимум внимания, общалась с ним на любые темы, интересовалась его жизнью, и до недавнего времени Рита думала, что у них нет друг от друга секретов. И что? Получается, она ошиблась?

— Мой отец, — буркнул Марк, захлопывая ногой дверь холодильника.

— Постой… Ты не говорил мне, что вы общаетесь.

— Потому что тебе бы это не понравилось! К тому же я уже взрослый. Это мое решение.

Марик воткнул острый клинок в её материнское сердце и даже того не заметил. Рита сглотнула, судорожно соображая, как ей поступить. В последнее время сын стал мнить себя взрослым мужчиной, но несколько скудных волос, вылезших на его подмышках, не делали его взрослым! У нее мозг плавился от мыслей — как ей лучше всего поступить? Что бы он там себе не думал, Марк еще не был способен самостоятельно решить все свои проблемы, и то, что он пытался доказать обратное ей, да и, наверное, всем окружающим, только лишний раз лишало его душевного равновесия. Он стремился к совершению взрослых поступков, но слабо отдавал себе отчет в последствиях таковых. И ей нужно было подсказать ему что-то толковое, помочь с этим всем справиться, а она не знала! Не знала, как!

— Это неправда. Ты же знаешь, что я никогда не была против твоего общения с Богданом.

— Угу… Ну, тогда ты не будешь возражать, если я полечу к нему на каникулы.

Рита осела на стул. Ей, наверное, грозил инфаркт. Или инсульт. Или аневризма… На худой конец, у нее мог оторваться тромб.

— Воу-воу, парень. Полегче. Я не успеваю за ходом событий. Давай ты мне расскажешь все по-порядку? — осторожно предложила Марго, чувствуя, как боль в левом глазу становится по-настоящему опасной.

— Ну, а что тут рассказывать? Папа зовет меня к себе погостить.

Марк всыпал в блендер протеин и обезжиренное молоко, добавил банан и, будто их разговор был уже закончен, включил адскую машину. Жидкость закружилась с бешеной скоростью, как и мысли Риты.

— Это исключено, — отчетливо и по слогам выговорила она, когда в кухне снова установилась тишина. — Я не против вашего общения, но я тебя не отпущу одного за тридевять земель к незнакомому, по сути, человеку.

— Мама!

— Подумай над этим, Марк. Подумай, каково мне — узнать об этом вот так. Я верю в твое благоразумие.

Марик запыхтел, как еж, возмущенно на нее поглядывая. В нем все выглядело возмущенным: нахохленная поза, стоящие торчком золотистые волосы, горящие глаза… Сейчас он был очень похож на Связерского. И никакой генетической экспертизы не надо. Впрочем, у Богдана хватило совести не настаивать на ее проведении, хоть его прежний агент и озвучивал такую мысль.

Рита поежилась, возвращаясь воспоминаниями на годы назад. Никогда! Никогда в жизни она не чувствовала такого страха, как тогда, когда поняла, что Богдан не собирается принимать участия в их жизни с ребенком.

Они были знакомы с самого детства. Вместе сидели на горшках в детском саду, в школе за одной партой… Впрочем, это длилось недолго. Талант Богдана обнаружился еще в в старшей группе. А потому вся его жизнь была подчинена хоккею. По факту, в школу он более-менее нормально отходил лишь класса до четвертого. А потом на её посещение у него просто не осталось времени. Тренировки утром, тренировки вечером, тренировки в выходные. Короткий отдых днем. Он пропадал на катке. Он жил там. Да и не то, что ему было куда возвращаться. Ни для кого не было секретом, что семья Богдана была далеко не самой благополучной. Мать и отец пили, как сапожники, и время от времени поколачивали ребенка. По крайней мере, до той поры, пока тот не научился давать сдачи.

Рита помнила Богдана худым, настороженным, плохо подстриженным, одетым в какое-то старье, купленное в секонд-хенде. Нет, во времена их детства мало кто мог похвастаться достатком, но ведь как-то жили. А Бодя… Бодя выживал.

Единственное хорошее, что с ним случилось — была его встреча со своим первым тренером. Тот дал ему шанс, которым Богдан сумел воспользоваться. Да еще как… К их школьному выпускному он был уже звездой юниорской сборной. А она… она была влюбленной в звезду дурочкой.

Господи… Они ходила на все его игры! Перлась через весь город на стадион, а ведь путь был неблизким. Сначала двумя маршрутками до метро, а потом еще на нем. А назад — так и вовсе… Матчи заканчивались, когда транспорт уже ходил с перебоями, и несколько раз ей приходилось возвращаться домой пешком. Однажды — в двадцатиградусный мороз. Рита заработала себе воспаление легких и очередной скандал от матери. А еще домашний арест, который она нарушила, чтобы снова пойти на игру… И ведь не напрасно! В тот раз Богдан не просто помахал ей рукой после матча, а разрезая лед мощным скольжением, так, что следом за ним взвивался шлейф из снежной крошки, резко затормозил у борта и поманил пальцем.

— Привет… — чуть смущенно улыбаясь, поздоровалась Рита.

— Привет. Чего не была на прошлой игре? Я две шайбы забросил.

— Ага. Я слышала… Круто.

— Ну, так а где тебя носило?

— Да так. Заболела. А это твоя последняя игра, да? А что потом? Ты уже решил?!

— Как?! Разве ты не знаешь?

— Чего?

— Я заявлен на драфт, Измайлова, — блеснул белозубой улыбкой Богдан, и у нее от счастья задрожали коленки.

Они бы могли, наверное, долго болтать, если бы Богдана не окликнул тренер:

— Связерский, тебя одного ждем!

Богдан кивнул, взмахнул рукой и покатил прочь. Стадион постепенно опустел, а Рита сидела, тупо уставившись на лед, раздираемая такими противоречивыми чувствами! С одной стороны, она была рада, что Богдан добился своего, почему-то она нисколько не сомневалась и в том, что его выберут, и в том, что он станет звездой НХЛ, о чем мечтал еще, наверное, с детского сада. Но с другой… эгоистичной такой стороны, Рите совершенно этого не хотелось. Она представить не могла, как без него будет жить… И представлять не хотела.

Сунув в небольшой чемодан, который по идее должен был поместиться в ручную кладь, небольшую походную сумку с косметикой, Рита опустилась на кровать и устало растерла глаза. С той же силой, что когда-то любила, в этот самый момент она Связерского ненавидела!

Да, ненависть к ней пришла далеко не сразу. Как раз сейчас, когда он так бесцеремонно ворвался в их с Мариком жизнь. А до этого… она не ненавидела, нет. Она о нем старалась не думать. В какой-то момент Богдан для нее просто умер. Или это ее любовь к нему умерла? Впрочем, какая разница? В любом случае, никаких эмоций этот мужчина в ней не вызывал. А вот теперь — это же кошмар какой-то! Руки дрожат, как у запойного пьяницы!

На телефон пришло оповещение о поступившем на почту письме. Это Ольга Павловна выслала ей билеты, обозначенное время вылета на которых намекало на то, что ей следует поторопиться! Рита застегнула чемодан, сунула загранпаспорт в рюкзачок, проверила наличные и карты. Уже спускаясь к заранее вызванному такси, она вспомнила о том, что не позвонила деду! Достала телефон. Пока набрала номер, одной рукой открыла багажник и сунула в него чемодан, быстро обошла машину и скользнула в салон.

— Дед? Привет! У меня для тебя новости.

— Привет, Риточка, привет, моя хорошая. Вот ты — как всегда — сразу быка за рога.

— Угу, как-то не до реверансов сегодня, — согласилась с дедом и, прикрыв трубку ладонью, скомандовала водителю: — В аэропорт, к терминалу Д, если можно.

— Да у тебя так всегда! Остановилась бы, осмотрелась. Все куда-то бежишь, — ворчал по-доброму дед.

— Ага… Остановишься тут! Я, вообще, чего звоню… ты меня на выходные не жди. Марик поломал руку, я лечу за ним в Барселону.

— Однако.

— Угу…

— Ну, ты-то, главное, с плеча не руби. Всяко бывает — пацан есть пацан.

Рита едва сдержалась, чтобы не фыркнуть. Что-то ей сегодня все об этом напоминают, как будто она в этом нуждается! Пацан! Но, когда этот пацан был с ней — обходилось без переломов! Марик в жизни себе ничего не ломал, хотя она не могла сказать, что растила его в тепличных условиях. Нет, всякое было. И на горках скакал, и по деревьям в саду дедовой усадьбы лазил. Спорт, опять же, выбрал весьма травмоопасный. Но ведь обходилось как-то, а тут… Нет, это первый и последний раз, когда Связерский забрал её сына. И дураку понятно, что ничего хорошего ждать не приходится!

— Он безответственный, тупоголовый кобель! Ему не то, что ребенка… Ему вообще ничего нельзя доверить! Он только все портит!

Последнюю фразу Рита сказала вслух, но поняла это, только когда услышала презрительное хмыканье водилы и мягкий журчащий дедов смех:

— Ну, а его кобелизм здесь причем?

— Не удивлюсь, если он засмотрелся на какую-нибудь свиристелку, вот за Марком и не доглядел! Он, знаешь ли, без ума от женщин. Его же так и зовут — Богдан Плейбой Связерский!

— Риточка, наш Марк — взрослый парень, сам, за кем хочешь, присмотрит. И уж если на то пошло, то лучше быть без ума от женщин, чем дураком от природы.

— А он и есть дурак! Нет… хуже! Пф… — резко выдохнула Рита, понимая, что снова начинает заводиться.

— Вот так! Молодец. Успокаивайся… — одобрил ее старания дед.

Как же ей с ним повезло! Ведь если бы не он… где бы она сама была?! Уж точно бы — не в Барселону летела…

— Извини, дед. Я в последнее время сама не своя. Не понимаю, зачем он объявился. Еще и Марка в это втянул, а тот… — Рита взмахнула рукой и скосила взгляд на водителя, который то и дело бросал на нее косые взгляды в зеркало дальнего вида. — Ладно, это не телефонный разговор.

— Ага, — согласился мужчина. — Слушай, а работу ты на кого бросила, горемычная? Может быть, выйти, подсобить?

Ритин Дед был ботаником от бога. Не зря столько лет отработал в родном институте, преподавая студентам физиологию растений, о которых, кажется, знал все! Как они появляются, растут, дышат, за счет чего питаются, что с ними происходит зимой… Он столькому ее научил, так помог ей с фирмой… Рита до конца дней будет благодарна деду. Она его безмерно любила.

— Там за старшего Игорек остался. Если не будет справляться — сам тебя наберет. А пока отдыхай.

— Да какой же тут отдых, милая? Начало лета…

Рита тяжело вздохнула. Да, начало лета… Золотая пора для любого ландшафтного дизайнера, а она вместо того, чтобы заниматься делами фирмы, вынуждена лететь в Испанию! Рита скомкано попрощалась с дедом и уставилась в окно, ничего перед собою не видя.

— Приехали, дамочка! — прервал ее невеселые мысли таксист.

Маргарита расплатилась с водителем, достала багаж и потащилась к входу в терминал.

Глава 3

Рейс задерживался на полчаса. Сидя в переполненном зале ожидания аэропорта, Маргарита не с первой попытки подключилась к дерьмовому бесплатному WiFi. Она питала надежду хоть немного поработать, но мысли разбегались, и у нее совершенно не получалось сосредоточиться. Стоило признать — она волновалась. Глупо, иррационально, совершенно по-бабски. И от этого злилась еще сильнее. На саму себя злилась… Подумаешь! Ну, встретятся они, и что? Да ничего! Абсолютно… Просто из чувства тщеславия Рите не хотелось упасть лицом в грязь. Она, может, и не чета моделям да всяким актрисам, с которыми путался Связерский, но для обычной земной женщины — вполне себе ничего. Фу, какое все же мерзкое слово… Женщина!

Оглядевшись по сторонам, Маргарита достала зеркало и просканировала отстраненным взглядом собственное отражение. Говорят, что маленькая собачка всю жизнь — щенок. Наверное, так оно и есть. По крайней мере, паспорт в ликероводочном отделе у нее требовали регулярно. Из зеркала на Риту смотрела симпатичная немного испуганная девчонка. Круглолицая, с ямочками на щеках, чуть курносым носом и теплыми карими глазами. У нее были светло-русые волосы, а вот брови и ресницы — почему-то намного более темными, что позволяло ей экономить время на макияже. Сейчас Марго выглядела несколько взвинченной и возбужденной. Казалось, что это напряжение передалось даже ее волосам — ненавистные пружинки еще больше завились и приподнялись у корней. Рита пригладила шевелюру, но ситуация не изменилась.

— Обрежу! — в который раз пообещала она, отбрасывая кудри за спину. Однако, кажется, даже ее непослушные волосы понимали, что эти угрозы были жалкими и абсолютно неосуществимыми. Однажды она уже решилась на такой шаг — лучше не стало. Ее прическа стала напоминать прическу покойного Джимми Хендрикса. А ведь Рита даже не была афроамериканкой.

Отложив зеркальце, Марго нерешительно помедлила, но все же ввела запрос «Богдан Связерский». Не глядя на тысячу высыпавшихся ссылок и фотографий, прошла по первой в Википедии. «Богдан Связерский. Выбран Вашингтоном в 20… году под общим первым номером. В НХЛ провел тринадцать сезонов, а десять лет назад заключил четырнадцатилетний контракт на сумму в сто тридцать шесть миллионов долларов, войдя в тройку самых высокооплачиваемых хоккеистов мира». — Челюсть Маргариты медленно опустилась вниз. — «В 20… году вошел в число десяти лучших игроков НХЛ, включен в список ста величайших хоккеистов, а в прошлом году Связерский привел команду к победе в Кубке Стенли, став самым ценным игроком турнира».

Рита захлопнула рот, осознав, что выглядит, наверное, совершенно по-идиотски, и с силой растерла виски. Зря она это затеяла… Ой, зря-я-я. Но, не в силах остановиться, её взгляд скользнул дальше. Сосредоточился на фотографии. Конечно, Богдан изменился. За столько-то лет. Но она бы соврала, если бы сказала, что в худшую сторону. Он впечатлял. В нем все впечатляло… Ширина плеч, огромный рост, и взгляд! Взгляд смертельно опасного хищника. Его нисколько не портили первые лучики морщинок у глаз, синяки и рассекающий бровь шрам. Богдан выглядел, как секс в чистом виде. А ведь Марго еще даже не дошла до фотографий с его последней съемки для рекламы мужского белья! А когда дошла…

— Твою мать… — выдохнула Маргарита и чуть резче, чем следовало, захлопнула крышку ноутбука. Но это не помогло. Полный набор кубиков пресса и идеально вылепленная грудь бывшего — все равно стояли перед глазами. — Да чтоб тебя! — рассердилась она.

К счастью, объявили посадку, и Рита хоть немного отвлеклась от мыслей о бросившем ее, как ненужную вещь, мужике. В самолете тоже было не до него: Испания летом — довольно популярное направление для туристов. Ни одного свободного места, куча детей, снующих туда-сюда по салону, орущие груднички! Этих-то куда тащат? — сердилась Рита. К моменту посадки она чувствовала себя выжатой, как лимон, а потому никак не могла сообразить, что ей делать дальше. Наверное, добраться до вокзала, от которого отправляется электричка в Ситжес, или поехать автобусом? Какого черта она об этом не подумала раньше?! Уж лучше бы составила маршрут, чем пялилась на полуголого Связерского, чтоб ему пусто было! Не прекращая движения, Рита подключилась к интернету, чтобы узнать, с какого вокзала отправляется электричка.

— Estaciode Franca… — пробормотала она и… будто в бетонную стену врезалась. — Извините… Сорри, порфомор…

— Порфомор не из этой области, — сверкнул белозубой улыбкой… Связерский! протягивая ей букет.

Извиняющаяся улыбка вмиг потухла, Рита открыла рот, но, не успев ничего сказать, закружилась, будто подхваченная за руку ураганом.

— Марик! У тебя рука сломана! Слышишь?! Перестань меня кружить! Остановись, не скачи!

— Сюрприз! — орал Марк на всю округу. Дите дитем… Только уже почти с нее ростом и уж точно сильнее!

— Сюрприз удался! — заверила Марго сына, краем глаза мазнув по его отцу.

— Ну, что мы стоим! Пойдем! Карета подана. Знаешь, какая крутая тачка? Улет!

Рита нерешительно переступила с ноги на ногу. Мимо проходили люди и с улыбками на них поглядывали, очевидно, думая, что они — семья, воссоединившаяся после долгой разлуки. Как же сильно они ошибались!

— Погоди, Марик. Мне нужно посмотреть название гостиницы… — чуть подрагивающим то ли от чувств, то ли от присутствия Связерского голосом осадила сына Марго.

— Какой еще гостиницы?

— Той, что я забронировала.

— Забей! — подал голос Богдан, — номера в нормальных отелях выкуплены еще зимой.

— Значит, я остановлюсь в ненормальной, — обдала бывшего холодом Маргарита, как если бы это не она сейчас плавилась от низкого сексуального тембра его завораживающего голоса.

— Пф! — фыркнул Марик и потащил ее за руку к выходу. — У папы огромная вилла с собственным пляжем! Для тебя уж точно найдется местечко.

— Исключено.

Они остановились у шикарного кабриолета. Марк оглянулся, насупив брови, и Рита напряглась, уже предчувствуя назревающий скандал. К черту. В любом случае она не собиралась жить со Связерским под одной крышей. Ни за что. Ни за какие коврижки!

— Запрыгивай в тачку. А мы с мамой поговорим, — подал голос Богдан. Рита открыла рот, чтобы сказать, что им не о чем разговаривать, но тут же заткнулась, споткнувшись о его ироничный взгляд.

— Лады! — обрадовался Марк. — Па, а можно я дам кружок?

— Обалдел, что ли? Это — общественная стоянка.

Рита выдохнула. Хоть тут Богдан поступил благоразумно. Впрочем, ей все равно не стоило расслабляться. Марго чувствовала, как от напряжения у нее сводит лопатки.

— Так что ты хотел обсудить? — Холодно. Ровно. Тоном, который репетировала последних несколько месяцев. Она больше не та влюбленная в него дурочка. Пусть не обольщается. Хотя… С какого перепугу ему обольщаться на этот счет? За ним увиваются десятки красивых успешных женщин… На кой черт ему она? Рита Измайлова…

— Марк высказал вполне разумную мысль…

— Которую ты вложил ему в голову?

— Может быть… Послушай, с меня не убудет, если ты поживешь пару дней на моей вилле. Поверь, дом, и вправду, такой большой, что при желании ты меня не увидишь… Но в любом случае, так будет гораздо удобней нам всем.

— Мам, соглашайся! — ныл Марк.

— Только на пару дней. Как только это станет возможным, я заберу Марика, и мы вернемся домой, — капитулировала Рита.

— Зачем? — обернулся Богдан, сканируя ее лазером своих голубых непроницаемых глаз.

— У него сломана рука. Ему требуется нормальный уход и…

— Слушай, здесь адски жарко! Может быть, мы все же поедем, а все остальные вопросы обсудим потом? — перевел стрелки Связерский, запихивая в багажник ее чемодан и букет, который она так и не удосужилась взять.

Рита вздохнула, открыла заднюю дверь его и вправду шикарной машины. Что-то ей подсказывало, что ничего им решать не придется. За неё и так уже все решили! Такое странное чувство…

Дорога из Барселоны в Сиджес была во всех отношениях приятной. Как всякий небедный человек, Связерский, конечно, поехал по платной автостраде, на которой не было никаких пробок. Марик без умолку болтал, рассказывая о своих приключениях, о Диком Буффало, на котором он сломал руку, и о поездке в парк. Рита и слова не могла вставить. Да и вряд ли это было необходимо. Марку нужно было просто выговориться. Вот и все. К тому же перекрикивать свистящий в ушах ветер да шум колес ей совсем не хотелось. Поездка в кабриолете на деле оказалась довольно сомнительным удовольствием. В лицо летели мошкара и пыль, вспотевшее в отсутствие кондиционера тело прилипало к обитому красной кожей креслу, а с волосами и вовсе — беда. Рита нырнула в рюкзачок, чтобы найти платок на голову. Она точно знала, что тот у нее имелся. На всякий случай. Так и есть! Откинув копну волос за спину, Марго повязала шарфик и нечаянно наткнулась на пристальный взгляд Связерского. И хоть тот был в очках — черных, как его душа, рей-бенах, она была уверена, что он за ней наблюдал! Телом прошла сладкая дрожь. Да чтоб его! Рита резко отвернулась, делая вид, что её увлек открывающийся пейзаж. Посмотреть, и правда, было на что — насколько хватало глаз — море. Но кого она, ей богу, обманывала?! Перед глазами, один черт, Связерский стоял, и ее захлестывали, уносили воспоминания…

Богдан объявился лишь на выпускном. Еще на последнем экзамене по математике по школе пошел слух, что звезда их класса «обещали быть». Как она готовилась к этому вечеру, боже… Как же сильно она его ждала! Крутилась перед зеркалом на примерке, представляя, как он увидит ее в этом шикарном золотом платье и потеряет голову!

— Стой, Ритка! Не крутись, не то уколю иголкой… Вот тут еще чуть распустить, тебе не кажется?

— Нет! — затрясла головой Риточка. — Пусть так. Я похудею!

И она худела! Просто вообще ничего не ела. А что? Видела как-то, какие Бодьке девчонки нравятся. Понимала, что совсем не такая. Те, как тросточки, тонкие были. А она… фигуристая. Тяжелая грудь, талия, попа… Как говорится, все при ней! Зачем только?! Но ладно. Похудеть она, скажем, могла. А вот с ростом — тут уж не сложилось, так не сложилось. На фоне неприлично высокого Богдана Ритка казалась карликом, поэтому в ход пошли каблуки. Мать ни в какую не соглашалась купить ей босоножки на шпильке. Но Рита упорствовала и в итоге все же получила — красивые, состоящие из тонких, переплетающихся ремешков.

— Подарок на восемнадцатилетие! — строго заметила мама, намекая на то, чтобы других подарков Рита не ждала. Та рассеянно кивнула, любуясь покупкой. Восемнадцать ей исполнится как раз на выпускной, она и думать о том дне рождения забыла! Главным было другое.

Богдан пришел уже под занавес официальной части праздника. К тому моменту Рита порядком извелась. Сжимая в руках злосчастную медаль, она едва не плакала от отчаяния. А потом, словно свет в окошке. Он! Вальяжный, красивый, в шикарном костюме. Маргарита не разбиралась в брендах, но почему-то была уверена, что этот костюм Богдан купил себе не на рынке. Тот сидел на нем, как влитой, совсем не так по-дурацки, как на других парнях из их класса. Не думая о последствиях, она вырвалась из толпы и пошла ему наперехват.

— Привет! — улыбнулась, демонстрируя ямочки на щеках.

— Измайлова? Обалдеть! Круто выглядишь.

— Спасибо. Ты надолго или…

— Пожалуй, зайду на банкет. А ты?

— Тоже планировала… Хочешь, пойдем вместе? — выпалила Рита, не отрывая взгляда от пола. — У меня сегодня день рождения!

— Восемнадцать?

— Угу.

— Вот так совпадение! И у меня день рождения!

— Ну, ничего себе! Столько лет тебя знаю, а о том, что мы родились в один день, впервые слышу.

— Невелика потеря, — отмахнулся Богдан, — ну, что ж — тогда нам точно сегодня нужно держаться вместе.

И они держались… Сидели вместе за одним столом, болтали. Точнее, говорил в основном Богдан — о своих планах, о местах, в которых успел побывать… А Рита по большей части слушала. Ну, и ладно. Она совсем не возражала! По сравнению с жизнью Связерского, её собственная казалась ужасно скучной! А потом Богдан пригласил её на танец.

— Мама! Ты спишь, что ли? Мы приехали! Правда, круто?!

Рита отогнала от себя воспоминания и огляделась по сторонам. Мда… Дом плейбоя Связерского, и правда, впечатлял. Впрочем, как и все, что его касалось.

Глава 4

— Да, ты прав. Очень красиво, — согласилась с сыном Марго.

— Здесь патио, а вон там — бассейн, — фонтанировал гостеприимством Связерский.

Стараясь вести себя максимально равнодушно, Рита кивнула. Чего она никогда не понимала, так это зачем люди строят бассейны, когда в шаге — переливающееся всеми оттенками синего бескрайнее Средиземное море?

Следуя за неумолкающим сыном, Марго вышла на задний двор и задохнулась от восторга! Здесь, безусловно, потрудился не только грамотный ландшафтный дизайнер, но и сама матушка-природа. Дом стоял посреди небольшой хвойной рощи, спускающейся к самому пляжу. Здесь были и кедры, и сосны, и кипарисы, и дикие маслины, и мирт с можжевельником. Зеленую палитру сада разбавляли яркие кусты роз и гибискуса, гармонично вписывающиеся в общую картинку. Идеально!

— Твоя спальня на втором этаже, ничего? — спросил Богдан, внимательно следя за реакцией Маргариты.

— Мне все равно.

— Я отнесу вещи.

— Спасибо, не стоит утруждаться. Они совсем не тяжелые.

Богдан хмыкнул. Что ж. Кажется, он разгадал её новую тактику. Холодность и отстранённость. Ну-ну. Ему подходит. Можно даже немного расслабиться, не опасаясь, что она зажмет в кулак его яйца и попросту раздавит их. Или все же не стоит? Так и не решив, как себя вести, Богдан подхватил небольшой Риткин чемодан и двинулся к раздвижным дверям, ведущим в дом.

— Мне не трудно, — небрежно бросил Связерский, тут же переключаясь на сына, — Марк, далеко не уходи. Скоро будем ужинать.

— Окей, па…

Рита стиснула зубы, стараясь не замечать, как часто в речи Марика стало проскальзывать слово «папа». Он втискивал его по поводу и без, как будто наверстывал те годы, когда ему некому было «папкать».

— Я сейчас сделал что-то не так? — спросил Богдан, останавливаясь посреди большой светлой комнаты с красивой деревянной мебелью, выкрашенной в лазурно-синий цвет.

— В каком смысле? — спросила Рита, делая вид, что очень заинтересовалась интерьером.

— Ты так сжала губы, что они побелели.

— Тебе показалось.

— Ладно… Послушай, я знаю, что это все слишком…

— Да, перелом Марка меня несколько выбил из колеи.

— Сейчас речь не о переломе.

— Тогда о чем?

— О том, что я снова появился в вашей жизни.

Рита отвлеклась от разглядывания резьбы, украшающей изящный туалетный столик, и напряженно уставилась на Богдана.

— Ну… Продолжай, я слушаю.

— Черт! Ты не собираешься облегчить мне жизнь, — криво улыбнулся Связерский, и на секунду ей показалось, что в синих глазах мужчины мелькнула неуверенность.

— А я должна? — вскинула бровь Рита.

Богдан нерешительно переступил с ноги на ногу. Закинул руку на шею, отчего огромные мышцы перекатились под загорелой кожей.

— Слушай, я в курсе, что поступил с тобой не лучшим образом, и действительно сожалею.

— Видимо, я сейчас должна понять тебя и простить?

Богдан хмыкнул:

— Зная тебя, мне на это не стоит надеяться.

— Зная меня? — приоткрыла рот Маргарита, — а разве ты меня знаешь?

— Дурацкий выходит разговор.

— Не я его затеяла… — пожала плечами Рита, чувствуя, как снова вскипает. Она не понимала, что он хотел! Хотя изо всех сил старалась понять. Богдан не был настолько тупым, чтобы думать, будто такие вещи прощают! Но он был в достаточной мере самоуверен. Марго даже запнулась от пришедшей в голову мысли. Он, что, действительно полагает, будто она по нему до сих пор сохнет?! Будто он бросит ей свое «извините», а она это съест?!

— Я просто хотел наладить с тобой отношения. Ради Марка… Сейчас нам ничто не мешает стать просто друзьями, как когда-то давно. Мы ведь неплохо ладили. Да, я совершил ошибку. В который раз признаю. Но теперь все иначе. Нам просто нужно двигаться дальше.

Рита сглотнула. Боль в голове усилилась, а перед глазами поплыли точки. Связерский говорил разумные вещи. Да только как отделить их от эмоций, которые просто взрывали ее изнутри?

— Мы могли бы прекрасно провести время, — продолжал увещевать ее бывший. — Сходить в ресторан, прокатиться на яхте, пойти в какой-нибудь клуб. Здесь полно всяческих развлечений…

Он реально считал, что ей есть до этого дело? Да она… Да она… Вела себя, как истеричная баба! — фыркнуло подсознание. — Будь мудрее, Измайлова. Где твоя гордость? Зачем ты рвешь душу, демонстрируя, как тебе было плохо? Думаешь, ему есть до этого дело?! Соберись! Кончай дурака валять… В его рафинированном мире все обстоит совершенно иначе. Там нет места чувствам — только голый расчет. А потому и расстаются друзьями. Нет чувств — нет обиды, нет боли. Любовь и обида — удел таких плебеев, как ты, Риточка. Ему не понять. Он платил алименты. И тем самым, в своем извращенном понимании, делал для сына все, что от него требовалось.

— Ты прав. Нам нужно думать о Марике.

Богдан вскинул взгляд. Он не ожидал, что Рита так быстро капитулирует. Не надеялся на ее благоразумие, а она сумела его удивить.

— Правда? — недоверчиво вскинул бровь Связерский.

— Ну, конечно. В конце концов, ничего такого не произошло. Никто не умер.

И осеклась. Проглотила слова. Боль, с которой она уже, казалось бы, срослась, снова вскинула голову. Умер… И она могла умереть. Чего уж… Никто не знал, насколько тяжело ей дался Марик. Лишь дед, который два дня провел под палатой реанимации.

Рита нахмурилась, отгоняя набежавший кошмар. Меньше всего на свете она хотела вспоминать тот день.

— Рит…

— Ммм?

— Спасибо. Правда. Спасибо…

— За что? — сглотнула она.

— За сына. Я… — Богдан снова растер шею, но решительно оторвав взгляд от пола, заглянул все же ей в глаза: — Он отличный парень.

И это не твоя заслуга, Связерский… — подумали вместе они.

— Да. У меня чудесный сын… — согласилась Рита.

Богдан кивнул. Постоял в пороге еще недолго и, пробормотав что-то на тему «ну, ладно, не буду тебе мешать», пошел прочь из комнаты. А из Риты будто воздух выпустили. Она осела на край кровати и зарылась лицом в дрожащие руки. Это было слишком… Все еще слишком больно.

Его предательство. Её любовь.

В приоткрытое окошко, надувая, как парус, тюль, врывался легкий освежающий бриз, снизу доносился звонкий голос сына и глубокий — его отца. Они переговаривались о чем-то и смеялись, накрывая на стол, а она неслась… неслась на годы назад в тот вечер, разделивший ее жизнь на «до» и «после».

— Рит… А может, ну ее, эту встречу рассвета? Ну, что мы там не видели, правда? — спросил Богдан, покачиваясь с Ритой в такт орущего из динамиков трека Рианы. Рядом кружились одноклассники, но Рита никого не замечала. Она чувствовала лишь жар крепкого тела Связерского.

— Ну, я не знаю… А что тогда? По домам? — расстроилась почти до слез Рита.

— Ну, да, конечно! Детское время. А поедем, я тебе свой рассвет покажу? Тебе понравится, соглашайся!

Можно подумать, ее нужно было уговаривать!

Богдан вызвал такси и, к удивлению Риты, назвал водителю знакомый адрес. По дороге они заехали в магазин, чтобы купить бутылку самого лучшего шампанского. Платил Богдан.

Они вышли на углу его дома, но, к удивлению, Связерский потянул Риту к заброшенному пустырю, который отделял расположенные на их улице высотки от заброшенной стройки. Еще несколько лет назад какая-то фирма собрала деньги на строительство, да так ту стройку до ума и не довела.

— Эй… Здесь, наверное, опасно… — робко возразила Рита, за что-то зацепившись каблуком.

— Трусишка. Я здесь частенько бываю… Осторожно, тут где-то проволока…

— Да где — здесь?

— На восемнадцатом этаже. Дойдешь?

— Ты хочешь забраться на крышу?!

— Почему нет? Оттуда, знаешь, какой вид открывается? Сумасшедший просто…

Рита снова споткнулась и, чтобы не упасть, вцепилась в Богдана. А тот неожиданно зашипел.

— Что? Тебе больно? На тренировке поранился, да?

— Угу, — горько хмыкнул Связерский. — На тренировке, как же… Господи, как хорошо, что я их больше никогда не увижу!

По плечам Риты пробежал холодок. Она поежилась, ступая на лестницу.

— Кого?

— Родителей. Кого же еще? Глаза бы мои на них не смотрели… Зачем только пришел, спрашивается? Думал… пожрать им, хоть, принести. Тортик к дню рождения сына… А, не бери в голову, — отмахнулся. И себе и ей запрещая об этом думать. Но она не могла. Не могла забыть. Рите было его до слез жалко. А еще она гордилась! Так гордилась им…

— Бодь… — прошептала Рита, чуть сильнее сжимая его сильную руку в мозолях. — Да не думай ты о них. Знаю, что это довольно трудно сделать — какая-никакая родня, но это, наверное, как раз тот случай, когда лучше совсем одному, чем с ними… Да и разве ты один?

— А что, скажешь, нет?

— Нет… У тебя я есть. Я тебя люблю, Богдан. И, наверное, всегда любила.

И тогда он ее поцеловал. В кромешной темноте, где-то между третьим и четвертым этажами заброшенного нерадивыми строителями недостроя. В воздухе пахло строительной пылью и страстью. Богдан был в отчаянии. Отчаянным было все. Его голодные поцелуи, его жадность, алчные движения рук… Он оторвался от Риты на какую-то долю секунды. Уперся лбом в её макушку и прошептал:

— Знаешь, что мне всегда в тебе нравилось?

— Нет…

— С тобой мне никогда не нужно было притворяться, что я тот, кем я не являюсь. Пойдем! — скомандовал он и вновь потащил ее вверх по лестнице.

— Постой, Бодь… Я ведь не чертов хоккеист. Для меня такие подъемы — убийство.

— Мы только на десятом, неженка, — поддразнил Риту Богдан.

— Не могу. Нужно отдохнуть… Еще и ноги растерла.

— Иди, пожалею…

— Бо-о-о-дь. Бодя… — шептала между поцелуями.

— Легче?

— Немножко…

— Тогда я тебя понесу!

И не успела Рита возмутиться, как он подхватил ее на руки и правда понес вверх по лестнице. Его тренированному телу, очевидно, такая нагрузка была привычна. А ей было ужасно стыдно, что она такая тяжелая, и вообще…

— Поставь! Поставь, я тяжелая!

— Кто?! Ты себе льстишь.

Богдан все же поставил ее на бетонный пол. Но явно не потому, что устал. По-правде, он ведь не запыхался даже!

— Я уже отдохнула! — вздернула нос Маргарита. Да только он впотьмах, наверное, и не видел ничего. А потому не оценил её вызова.

— Ну, пойдем… Не то самое интересное пропустим.

И Рита честно на своих двоих поднялась еще на шесть этажей. А там…

— Мама дорогая!

— Красиво, правда?

Красиво! Аж дух захватывает! Огни большого города, новых, красиво подсвеченных высоток. А над ними — тонкий серп луны и сизое небо в рваных клочьях куда-то плывущих облаков.

Рита выпала из реальности. Ничего не видя перед собой и не слыша.

— Вот, падай.

— Надувной матрас? Ты уверен, что его не облюбовали бомжи?

— Не-а. Я здесь пару лет назад отгородил небольшую кладовку.

Богдан встряхнул захваченное с собой покрывало и небрежно накрыл им их импровизированное ложе. Взялся за бутылку вина.

— Стаканчиков нет. Как-то я не подумал.

— Это ничего… будем так.

Дорогое шампанское на деле оказалось кислой шипучкой, которую они пили прямо из бутылки, глядя на занимающийся рассвет. Рита дрожала, хотя от раскаленного за день рубероида шел жар. Рябь на коже вызвал совсем не холод. А огромные руки Связерского, небрежно поглаживающие ее по ногам. Выше, еще чуть-чуть, то приподнимая, то опуская подол ее заметно измявшегося платья. Сброшенные босоножки валялись где-то в стороне…

Дыхание участилось. Ноги раздвинулись, подчиненные древнему танцу. Пальцы скользнули выше, накрывая чувствительное местечко между ног, но еще до того, как она успела испугаться — отступили. Подались вверх, по подрагивающему животу, к скромному вырезу на груди. Богдан потянул ткань вниз, но его руку перехватила ладошка Риты.

За время, проведенное на крыше, их глаза привыкли в темноте. Он напряженно на нее уставился, а после резко отстранился. Марго поежилась, лишенная тепла его тела.

— Извини. Я забыл, что ты еще совсем девчонка.

— Мне восемнадцать! Точно так же, как и тебе! С днем рождения, кстати…

— Да… — хмыкнул Богдан. — Тебя тоже.

— И если ты сейчас подумал, что я хочу тебя продинамить, — прошептала Рита срывающимся, тонким голосом, — вернись, пожалуйста, потому что это не так.

— Нет? — оглянулся Связерский, напряженно всматриваясь в ее лицо.

— Нет… Просто… это впервые, и я немного боюсь.

Глава 5

Толпу качало. Забитый под завязку танцпол гудел и вибрировал. Кого здесь только не было: матерые рейверы, фрики, восходящие звезды подиума и кино. Посмотреть было на что, а вот удивиться — вряд ли. Чего он только ни видел за последние тринадцать лет…

— Эй, Бо! Смотри, какие цыпочки! Как думаешь, вот эта, в красном, вколола какую-то дрянь в соски? Или просто замерзла? — проорал на ухо Богдану один из форвардов их команды. Связерский проследил за взглядом приятеля и хмыкнул:

— Пойди, спроси.

Клайв оскалился, небрежным жестом подхватил свою бутылку с пивом и направился прямиком к заинтересовавшей его девице. Наверное, вопрос о ботоксе в сосках был не самым приличным. Но вряд ли такая мелочь могла остановить центрального форварда Вашингтонских звезд. Богдан хмыкнул и поднес горлышко бутылки к губам.

— Бо! — донесся до него голос еще одного из парней. Богдан обернулся. Мужики из команды провели самый успешный в истории команды сезон и теперь просто отрывались, наслаждаясь заслуженным отдыхом. Палм-Бич, Майами, Сен-Тропе и, конечно же, Ибица. Этих ребят было не остановить. Совсем недавно Богдан и сам бы к ним присоединился. Да только куда подевались те славные денечки, когда он от этого действительно кайфовал? В последнее время Связерский все чаще ловил себя на мысли, что их старая компания распалась. Одни — завершили спортивную карьеру и осели на необъятных просторах Америки, другие — продолжали играть, но, остепенившись, обзавелись семьями и детишками. Если так разобраться, то из старого состава их команды лишь он один с таким упорством прожигал жизнь.

— Что ты сказал?

— Здесь становится скучно, — проорал Пит, — мы думаем перебираться. Парни говорят, что неподалеку будет угарная пенная вечеринка. Ты с нами?

Богдан посмотрел на часы. Вообще-то завтра он обещал сыну полет на дельтаплане вдоль побережья. Ему бы выспаться, как следует, но возвращаться домой почему-то совершенно не хотелось.

— Куда я денусь… Погнали.

Вся ночная жизнь в Ситжесе — череда непрекращающегося веселья, танцев до упаду и жаркого секса. То, что нужно ему сейчас, чтобы остыть. От одного клуба до другого — рукой подать. Он даже не успел проветрить голову, как снова попал в самый эпицентр беснующейся толпы. Заказал пиво. Окинул взглядом о чем-то спорящих парней и снова уткнулся взглядом в барную стойку.

Богдан хотел отвлечься от тех воспоминаний, которые все чаще тревожили его душу — и не мог. С тех пор, как обезумевший фанат ворвался в его дом, угрожая хозяину пистолетом — его жизнь навсегда перевернулась. Точнее, необратимые изменения в ней назревали уже давно, а тот идиотский случай просто стал для Богдана последней каплей. Единственным, о чем он мог думать, глядя в черное дуло глока, так это о том, что так и не успел познакомиться с сыном. Не набрался смелости, хотя имел десятки возможностей. Сколько раз он брал в руки трубку и… трусливо откладывал её в последний момент? Десятки… а, может, сотни. Он так боялся не справиться, что вообще все на свете просрал.

— Эй, сладенький, пойдем, потанцуем…

Богдан обернулся и чуть не упал со стула. Напротив него стоял трансвестит, чья рука с хищным неоново-оранжевым маникюром в этот самый момент довольно таки бесцеремонно поглаживала его между ног.

— Извини, конфетка. Я не по мальчикам. — Богдан отвел руку транса от собственных яиц и, спрыгнув с высокого барного стула, наконец, удосужился осмотреться.

— Где ты здесь видишь мальчика, здоровяк? — манерничал транс, потряхивая перед Связерским своим впечатляющим бюстом.

— И правда. Это я не подумал. Не хочу тебя обидеть, крошка, но ты бы лучше поискала, кого-нибудь, кого заинтересуют твои причендалы.

Не задерживаясь больше ни на секунду, Богдан подошел к Питу:

— Ты в курсе, что мы забрели в самый голубой клуб города? — прокричал он.

Пит оторопело оглянулся. На секунду его глаза расширились, а после он согнулся в поясе и, колотя себя по ляжкам руками, заржал:

— Извини, бро… Я не вникал в детали.

— Я сваливаю, Пит. А вы берегите задницы…

— Эй, чувак, веселье только начинается!

— Я — пас.

— Гомофоб!

Богдан продемонстрировал приятелю вытянутый палец и, развернув бейсболку козырьком вперед, пошел к выходу. Гомофобом он не был. Его просто достала вся эта кутерьма. А мужская широкая ладонь, сжавшая его яйца — не прибавила настроения. Он поймал такси и, назвав водителю адрес арендованной виллы, уставился в окно.

От слетевшего с катушек фаната его спасло неожиданное возвращение друга. Тот забыл у него ключи от тачки, а когда вернулся — вовремя просек, что к чему, и обезвредил преступника, вырубив того клюшкой для гольфа. Потом была полиция, суд и приговор. Жизни Богдана больше ничего уже не угрожало. Но… все изменилось. Да.

Он все чаще возвращался мыслями в то далекое лето, перед драфтом. Столько лет прошло, а кажется, что это было вчера. Его самое счастливое лето…

Ритка… Она была в его жизни, кажется, всегда. Единственная, кто нормально к нему относился еще до того, как он стал подающим надежды спортсменом. Это потом уже с Богданом стало модно дружить, а в самом начале… свое лидерство ему приходилось отстаивать кулаками. Для Измайловой же он всегда был самым лучшим. Маленькая, пухленькая, преданная, как щенок. Она ходила за ним по пятам, готовая пуститься с ним в любую авантюру…

Шли годы, они взрослели и неминуемо друг от друга отдалялись. Богдана захватил спорт. Тренировки, разъезды, соревнования… Другие девчонки, как пчелы вьющиеся вокруг популярных парней. Доступные девчонки, без заморочек. В них так легко было потеряться! Не думать о собственной ненужности, о пьянках и драках родителей, о катящейся по наклонной сестре… Он нашел лучший способ забыться — секс. Неплохой вариант. Уж точно лучше, чем самому опуститься, или забраться в петлю.

Богдан дал себе клятву, что вырвется из этого порочного круга: что никогда не повторит судьбу родителей; не оправдает надежды дерьмопедагогов и психологов, культивирующих его комплексы и заочно записавших в неудачники; что он зубами выгрызет себе другую жизнь, и… просто сделал это.

К моменту окончания школы Богдан зарабатывал уже, наверное, больше, чем все его учителя, вместе взятые, а уж о его перспективах кто только не говорил! Он-то и на выпускной пошел лишь только затем, чтобы показать этим уродам — вот он я — Богдан Связерский. Будущая звезда НХЛ.

Нажравшийся в говно папаша, правда, чуть было все не испортил, но к тому моменту Богдан уже научился давать ему сдачи. А чего он не умел — так это закрывать душу от нападок родителей. После каждого такого скандала или драки ему требовалось несколько дней, чтобы прийти в себя. Тогда он верил, что где-то внутри их заспиртованных тел еще теплится любовь к сыну… Но в день его восемнадцатилетия и этой надежды не стало.

Богдан всего лишь принес им продукты и торт. Мог бы не беспокоиться. Он давным-давно жил один. Но… не беспокоиться не получалось. С огромным пакетом наперевес он открыл обшарпанную дверь и вошел в квартиру. Сестра спала на продавленном старом диване. Откуда он только взялся — и полугода еще не прошло с тех пор, как он купил родителям новую мебель.

— Явился… — прокомментировал приход сына уже с утра вмазанный отец.

— Я продуктов принес. И торт.

Надеяться на то, что родители вспомнят о его дне рождения, было бессмысленно. Да они и не вспомнили.

— А бутылку? Бутылку где дел? Вот здесь стояла…

— Не брал я ничего.

— Эта, что ли, сучка выжрала?

Отец пнул сестру ногой.

— Эй. Хватит… — вступился Богдан.

— А ты заткнись, щенок! Тебя не спрашивали…

Ну, и началось… Впрочем, отец был не в том состоянии, чтобы причинить Богдану реальный вред. Хотя ребрам все же досталось. Он мог ничего не рассказывать Ритке. Сказать, что на тренировке приложился, да что угодно соврать. Вот только надоело ему притворяться. И надоело таскать это в себе… Хотелось выговориться, продезинфицировать душу. Она все о нем знала, и почему-то перед ней ему никогда не было стыдно. В общем, в подробности он не вдавался, чтобы не испортить вечер, да она и так все поняла… В любви призналась, дурочка, а он пропал. Накинулся на ее губы. В темноте, окутавшей недострой, Богдан ни черта не видел. Но он отлично помнил, как Ритка смотрелась… Ладненько так. Вкусно. Он вообще другой типаж предпочитал, но в тот момент выбирать ему не приходилось, да и не хотел он другого. Совсем не хотел! В это место на крыше, облюбованное им еще ребенком, он мог привести только Риту. Потому что только она бы его поняла… И только она его любила. Просто так. Не за то, кем он стал.

Нужно было притормозить… Дать себе выдохнуть, потому что чувства переполняли. Богдан притянул синий надувной матрас, открыл шампанское. Кислятина такая — жуть. Включил фонарик, потому что ни черта не было видно, а ему почему-то хотелось на Ритку смотреть. Скоро ведь уедет, и все… А она такая красивая! Почему только раньше не замечал? И кожу фарфоровую, идеальную, и пухлые губы, и по-настоящему шикарную грудь. Он Риту еще со времен садика в пампушки записал, но от ее лишних сантиметров теперь ничего не осталось. Она стала счастливой обладательницей идеально женственных форм. Подхлестнутое злостью желание вспыхнуло и заструилось по венам. Он сдерживал себя из последних сил, осторожно лаская ее точеные ножки. А потом почувствовал, как она застыла. И будто в прорубь окунулся. Совсем спятил! Это же Ритка… Его Ритка! Куда он полез?!

— Извини. Я забыл, что ты зеленая совсем… — и не хотел ведь обидеть, но она, похоже, обиделась.

— Мне восемнадцать! Точно так же, как и тебе! С днем рождения, кстати…

— Да… Тебя тоже.

— И если ты сейчас подумал, что я хочу тебя продинамить, вернись, пожалуйста, потому что это не так.

Богдан не мог поверить своим ушам. Она правда предлагала то, что предлагала?

— Нет?

— Нет… Просто… это впервые, и я немного боюсь.

Даже сейчас Связерский не мог бы сказать, какого черта тогда случилось… А в тот момент его будто под дых шибануло. Кислород замер в легких. Сердце опустилось в живот и затрепетало вместе с… Ну, вы понимаете.

Его никто не любил. А она не просто любила. Она отдавала ему, Богдану Связерскому, самое ценное, что у нее было. Беззаветно ему отдавала. В тот раз именно он к ней потянулся. Как собачонка, с которой всегда Ритку сравнивал. Быть с ней, быть частью ее — стало жизненно необходимо. У него руки дрожали! В первый раз даже не дрожали, а тут… Накрыло.

— Рита…

Ее тоже колотило, как при простуде. А он ничего не мог с этим поделать. Ничего не хотелось, на ласки не оставалось сил. Он бестолково водил руками по ее телу и целовал, целовал… целовал! Не помня себя, стянул с нее трусики. Прошел дрожащими пальцами. Как все случилось — не помнил. Только ее тоненький всхлип.

— Тише-тише… Сейчас… сейчас станет лучше, Ритка…

Но он знал, что ни черта не стало! Не справился он… Все испортил! Вмиг забыл, чему научился за последние четыре года активной сексуальной жизни.

— Молодой человек… Молодой человек! Мы приехали!

Воспоминания отступили не сразу. Богдан тряхнул головой, плохо соображая, полез в карман за бумажником. Расплатился. Невольно бросил взгляд на окно в спальне Риты. Конечно, в нем было темно. Открыв дверь, Связерский взял в холодильнике банку Спрайта и вышел в патио. Он снял эту виллу в последний момент, когда Рита согласилась отпустить с ним сына. Испания стала их компромиссом. В США Рита сына не отпустила, и Богдану пришлось искать что-то подходящее поближе, в Европе. Раньше бы ему не понравился этот напитанный историей дом — он предпочитал все современное, как и он сам, не имеющее корней и истока. Но в разгар лета на побережье осталось не так уж и много свободных вилл. Выбирать не приходилось.

А вот Маргарите этот дом явно понравился. Она вписывалась сюда как нельзя лучше. В этом своем воздушном голубом сарафане, готовящая завтрак для большой и наверняка дружной семьи. Это было так просто представить…

Богдан немного отвлекся, чтобы открыть шипучку, а когда снова поднял взгляд, замер, завороженный открывшейся ему картиной.

Глава 6

Измайлова избегала его весь день. Нет, она не демонстрировала своего пренебрежения и не делала вид, что его здесь нет. Марго вообще вела себя довольно ровно, а ведь Богдан уже приготовился держать оборону. Довольно закономерная готовность, учитывая то, что с тех пор, как он впервые ей позвонил, Рита еще ни разу не разговаривала с ним нормально. Впрочем — кто ж спорит? — она имела на это полное право.

А тут еще этот гребаный перелом! Связерский и сам здорово испугался. Ругал себя, что позволил Марику прокатиться на довольно опасном аттракционе, и едва сдерживался от того, чтобы не вкатить администрации парка иск на адскую сумму с большим количеством нулей. Хотя, если быть честным, их вины в происшедшем не было.

Успокаивало только то, что сам Марк держался молодцом. Мужик. И так было дерьмово осознавать, что это вовсе не его, Богдана, заслуга. Черт… Он ведь сам, по собственной воле вычеркивал из своей жизни единственного сына, не зная, какой он умный, веселый, мужественный и талантливый. Не зная о нем вообще ни-че-го.

После того происшествия с вооруженным нападением он принялся наверстывать упущенное. Первое, что он сделал — это нашел Марика на Фейсбуке. В современном мире было так просто найти кого угодно! Особенно, когда этот кто-то так сильно похож на тебя. И вообще проще простого, когда вся его страница завалена видеороликами хоккейных игр. Всех твоих гребанных игр…

Что это было? Обычное увлечение парня спортом? Или попытка хоть каким-то образом приблизиться к отцу, которому двенадцать лет не было до него дела? Богдан не знал. Глядя на фото ухмыляющегося Марка, он испытывал что-то, совершенно необъяснимое. Возможно в тот момент в нем зарождалась любовь… Но в любом случае, чем бы ни было то странное тянущее внутри чувство, он принял для себя решение все исправить. Да, он испугался. Да, он бросил Риту одну. Он долгое время жил с этим дерьмом. Но пришла пора, если не очиститься, то… хотя бы попытаться сделать это.

Сказать легче, чем сделать. Богдан понятия не имел, с чего ему нужно начать. Наверное, поговорить с Ритой, но его мужество не было безграничным. Оно имело предел и заканчивалось аккурат там, где начиналась она сама. Уже совсем не та девочка, которую он помнил. Другая. Злая. И ненавидящая. Это, пожалуй, шокировало сильнее всего. Он больше не был для нее ожившей сказкой. Он стал ее кошмаром.

К счастью, Богдану помог сам Марк. Под одним из хейтерских отзывов, который совершенно случайно попался Связерскому на глаза, его сын яростно за него вступился. Нет, Марик, конечно, и словом не обмолвился, что капитан команды — его отец, просто… пацан сумел поставить тролля на место. Он разобрал его игру покруче чертового аналитика! В том матче с Тампой Богдан был настолько крут, что каждый его выход на лед оборачивался для хозяев поля кошмаром, а его скоростные прорывы по флангам ставили тех в тупик. И если бы они под конец игры не докумекали, наконец, блокировать его незрячие передачи на Томпсона, Тампа оказалась бы в еще большей заднице. Связерский это понимал, это понимали в команде, и понимали тысячи его фанов. Но только лишь его сын заступился. Сын, которого он бросил. Если, конечно, он знал, кто его отец.

Тогда, чтобы прощупать почву, Богдан ответил на комментарий:

«Спасибо, сынок», — написал он. Так и началось их виртуальное общение.

К счастью и к чести Риты, она ни в коем случае не скрывала от Марка его личность. Хотя, наверное, могла и имела право. Он не настаивал, чтобы мальчик был в курсе, он вообще ни на чем не настаивал…

Богдан запрокинул голову и в несколько жадных глотков осушил полбанки спрайта. Как и любой мужчина, он не слишком любил копаться в себе. Но в последнее время без этого не обходился ни один его день. Черте что. А между тем игнорирующая его весь день Маргарита спустилась по лестнице, ведущей с балкона второго этажа в патио, подошла к бассейну и, как кошка, одной ногой потрогала воду.

Связерский чуть поджал ноги, прячась в тени. Ему не хотелось нарушать её уединения. По какой-то причине Рита не пошла с ними на море днем. Пусть хоть в бассейне поплещется. Оглянувшись, как воришка, по сторонам, она развязала поясок и скинула халат с плеч.

Твою мать… Какого черта?! Богдан опустил недоуменный взгляд на подпрыгнувший как по команде член и… с шумом выдохнул.

Она совершенно не изменилась. Все такая же… шикарная, да. Лучшего слова не подобрать. Идеально гладкая кожа, крутые бедра. Тонкая талия, изумительной формы ножки. Мягкий живот, тяжелая грудь. Все, как ему нравилось. Все, что он так долго стирал из памяти.

То лето — стирал.

Маргарита еще нерешительно помедлила и, осторожно ступая вниз по ступенькам, вошла в воду. Плавала она отвратительно. По-собачьи. И это выглядело довольно смешно. Впрочем, все компенсировал энтузиазм, с которым она бралась за любое дело. Ритка даже попыталась проплыть под водой, но ни черта у нее не получилось. Обтянутая скромным голубым купальником попа как поплавок всплывала кверху. Отфыркиваясь, Марго встала на ноги и тихонько рассмеялась, откинув голову. Так, словно не было прошлых лет. Так, будто она и сейчас была способна находить радость в любой мелочи. Сам Богдан эту способность утратил напрочь… Сложно было с прежним энтузиазмом восхищаться тем, что переживал уже тысячи раз. Он ловил себя на мысли, что его все меньше трогают… женщины, развлечения, деньги. Богдан как будто разочаровался в собственной жизни, а как её изменить — не знал. Не было в нем огня. Пресыщенный и разбалованный судьбой, он был абсолютно несчастен.

Маргарита поплескалась еще недолго и осторожно выбралась из бассейна. Он так и не выдал своего присутствия. Она ушла так же быстро, как и появилась.

Утром настроение у Богдана было хуже некуда. Он забыл задернуть шторы, и солнце, бьющее ему прямо в глаз, успело накалить комнату. Он сбросил с себя сырые простыни и сходил в душ. Первым делом — пробежка и тренировка. Он не молодел, и должен был оставаться в форме, что с каждым годом давалось ему все сложнее. Так что, отпуск отпуском, но на некоторые вещи отдых просто не распространялся. Натянул эластичные шорты, свободную майку-борцовку с эмблемой Nike, спустился вниз. Рита и Марик обосновались в кухне. Связерский даже моргнул. Разве не так он ее представлял в своих вчерашних фантазиях?

— Привет, па… А мама готовит завтрак!

Рита оглянулась. Ее пухлые губы немного поджались, как будто она была чем-то недовольна, но ей быстро удалось взять по контроль собственный эмоции.

— Будешь яичницу? Могу вбить пару яиц для тебя.

— Пару яиц мне на один зубок, детка. Тогда уж сразу штук шесть.

— Не называй меня деткой… — поморщилась Рита и отвернулась к холодильнику.

— Мам… Да так ведь просто говорят. Ну, парни…

— Мне это не нравится.

Богдан развел руками и, меняя тему, спросил у сына:

— Ты как? Идешь со мной на разминку?

Марк нерешительно посмотрел на мать.

— Э нет. Не строй мне глазки. Твоей руке нужен покой. Так что никаких разминок, Марк. Даже не думай…

— Да я в порядке… — не сдавался ребенок.

— Мама права. Мне стоило об этом подумать, — вздохнул Связерский.

Рита выгнула бровь, что как бы подразумевало — да, надо было, но вслух ничего не произнесла. Помешала на сковородке овощи, вылила в них яичную смесь и накрыла крышкой. Она даже не спросила, как он любит есть эти чертовы яйца. Хотя, ему ли жаловаться?

Буквально через пару минут их завтрак был готов. Марк болтал о планах на день, предвкушая предстоящий полет, и с жадностью набивал рот. Его сын был крепким активным парнем, которому требовалось много калорий.

— Не разговаривай, не прожевав. Это выглядит мерзко, — закатила глаза Рита, и совершенно невольно Богдан ухмыльнулся. Сейчас она выглядела Моськой, тявкающей на слона. Марк закатил глаза. — Я все видела! — излишне сварливо заметила Рита, но, не выдержав, фыркнула. Потрепала сына по выгоревшим на солнце волосам и поцеловала в лоб.

— Ну, вот… Говорю же. Она все время разводит эти девчоночьи нежности. Те, кто не знает, что это моя мать — думают, что мы встречаемся, — покачал головой Марк.

— Глупости какие! — Рита застыла посреди кухни, шокированно уставившись на сына.

— Так и есть. Ты ж вон, какая малявка.

— Дело не во мне!

Рита открывала и закрывала рот, очевидно, обдумывая свой ответ, и Богдан был готов поклясться, что знает, какое направление приняли ее мысли. Очевидно, она считала, что Марку еще рано встречаться с девочками. И тут Связерскому, как отцу, наверное, нужно было что-то сказать, но он понятия не имел — что именно. Сам Богдан лишился невинности в четырнадцать, и это совсем не то, что ему хотелось обсуждать с матерью собственного сына или же с ним самим. Он — это совсем другое дело. Марик же… намного более благополучный ребенок. И Богдан был совершенно не против, если бы детство сына продлилось как можно дольше. В конце концов, он его почти не застал.

Настроение испортилось. Связерский натянул бейсболку, пряча лицо в тени козырька, и проверил свои AppleWatch, приложениями которого он самым активным образом пользовался. Уже на выходе из кухни вдруг вспомнил, что не убрал за собой со стола. Вернулся, подхватил тарелку и под пристальным взглядом Риты сунул ту в посудомойку.

— К ней есть инструкция? — осведомилась мать его ребенка.

— Марк, покажи маме, как здесь все работает.

Не дожидаясь ответа, Богдан сунул в уши капельки наушников и вышел прочь. Он любил бегать. То замедлялся, то, придавая телу ускорение, выжимал свой максимум. Бег прочищал мысли, освобождал голову. Но не в этот раз. Перед глазами стояло лицо Марго. Такое же детское, как будто время для нее перетекало в каком-то другом измерении. Такое знакомое, что можно было представить, будто не было всех этих лет. Отмотать их назад, как пленку, чтобы исправить то, что он натворил.

В наушниках орал КендрикЛамар, мимо проносились изменчивые средиземноморские пейзажи, встряхивая в голове мысли и чувства. Пробежав еще несколько километров, Марк повернул назад. Пот струился по лицу и капал с носа, футболка насквозь промокла и липла к телу.

— Ты сегодня долго! Мы ведь собирались полетать! — навстречу отцу выбежал сын. Он был похож на него, как две капли воды, но вот этим щенячьим восторгом и нетерпением, какой-то безусловной любовью и готовностью прощать он был в мать. Ту, какой Богдан ее помнил. У него сердце каждый раз замирало от него такого. Связерский чувствовал, как Марк корнями в него прорастает, а вместе с ним прорастает и вина. Глубже, еще глубже… Туда, откуда ее уже не выкорчевать. Богдан думал о том, сколько потерял времени, сколько всего упустил и… Бл*дь, это было паршиво.

— Я сейчас позвоню кое-кому, уточним насчет полета.

— Какого полета? — насторожилась Рита, выходя во двор вслед за сыном.

— Эээ… Ну, мы думали полетать на аэроплане. У меня есть разре…

Она даже не дала ему договорить! Сощурилась, подперла кулаками бедра:

— На аэроплане, значит? То есть Дикого Буффало тебе показалось мало?

— Мам, ну, не начинай…

— А я не с тобой сейчас разговариваю, Марик. — Рита ненадолго отвлеклась на поникшего сына и снова сосредоточила взгляд на Богдане.

— Это абсолютно безопасное мероприятие.

— Так ты, наверное, и про Дикого Буффало думал.

— Я…

— Исключено! Никаких аэропланов.

— Мама…

— Я все сказала, Марк! Ты, кажется, хотел поехать на какой-то пляж… Вот это — пожалуйста. А с полетами — давай мы повременим. Пусть хоть рука срастется.

Рита развернулась на сто восемьдесят градусов и пошла от них прочь. Вся ее фигура, казалось, выражала негодование. Пружинки волос, собранных на макушке, как будто наэлектризовались и торчали в разные стороны, ее плечи были напряжены, а спина была неестественно ровной.

Марик открыл рот, чтобы начать спорить. Но Богдан покачал головой, пресекая скандал на корню.

— Она невыносимая!

— Она просто за тебя волнуется. Со временем ты это поймешь.

— Когда стану взрослым?

— И это тоже.

— Не все взрослые так кудахчут над своими детьми, — буркнул Марк, отворачиваясь.

— Долгое время она беспокоилась о тебе за двоих. Думаю, ее страхи понятны.

Марк скосил на отца взгляд и, никак не прокомментировав его слова, пошел следом за матерью.

Глава 7

На пляже было слишком многолюдно и шумно. Раньше бы Богдана такое положение вещей лишь порадовало — куча полуголых девочек, диджейские сеты, непрекращающееся веселье и море алкоголя. Местной публике было плевать, когда тусоваться. Лето для них превращалось в одну большую вечеринку. Только и того, что днем веселье перетекало из шумных клубов на пляжи и огромные белые яхты. От смены декораций суть происходящего не менялась.

— Привет, здоровяк! Хочешь выпить?

Богдан обернулся на голос и наткнулся взглядом на двух абсолютно одинаковых барышень. Скользнул оценивающим взглядом ниже, ничего не скажешь — хороши! К тому же близняшки-азиатки — это как раз то, чего у него еще не было. Определенно, он мог бы заинтересоваться, если бы не…

— Пап! Скорей! Наша очередь!

Связерский оглянулся на нетерпеливо переминающегося с ноги на ногу сына. Его русые волосы выгорели на солнце и смешно топорщились на макушке, к лицу прилип белый песок. Марк достигал уже его плеча и в будущем обещал приобрести поистине впечатляющие размеры. Как и отец. А еще… он был изобретателем и вместе с двумя приятелями в прошлом году создал ридер для слепых, за что был удостоен даже какой-то премии.

Он так мало о нем знал…

— Пап!

— Иду… Простите, девочки, я на сегодня занят.

Барышни расстроенно вздохнули, мазнули взглядами по выдающимся мышцам его пресса и, бросив напоследок «если передумаешь — мы во-о-н там», пошли к бару. А Богдан, помахав красоткам на прощание рукой, вернулся к сыну. Они нагребли всяких закусок, пива, воды и побрели к своим шезлонгам. Одним из плюсов отдыха в Европе было то, что хоккеистов здесь узнавали чуть реже. По-полной от фанатов в старушке огребали лишь футболисты. Какие-нибудь Роналду. Благослови их господь.

Не то, что Бо совсем не встречались фанаты, нет… Но по сравнению с тем, что творилось в Америке, после их победы в суперкубке — здесь был просто рай на земле.

— Какого черта… — выдохнул он.

— Ух, ты! Я не знал, что ты позвал парней из команды! — восхитился его сын, очевидно наблюдая ту же картинку, что и сам Богдан. Что в свою очередь означало — она ему не привиделась. Ритка действительно сидела в обществе самых отъявленных мерзавцев НХЛ и весело над чем-то смеялась.

— А я и не звал… — свел брови Связерский, приближаясь. Ну, правда, какая была вероятность, что они подкатят к его бывшей? Или найдут его самого посреди огромного гребаного пляжа!

— Привет, ребята… Как ночка, Пит? Жопа цела?

— Ух ты! Вот так встреча… — заржал его друг, приобнимая и похлопывая Богдана по плечу.

— Ну, вот… Ты уже и тискаешься, как девчонка…

— Выкуси! — не терял хорошего настроения Пит, чья мужественность просто не поддавалась сомнению. — Знакомься, это Рита.

— А мы знакомы! — оповестил всех присутствующих Богдан и, застолбив территорию, вытянулся рядом с Марго на лежаке. — Это наш сын — Марк. Марик, тащи сюда кальмаров. По-моему, в кляре переизбыток транс-жиров. Что скажешь?

— Не знал, что у тебя есть сын, — почесал в затылке Пит, бросая на Марго недоверчивые взгляды.

— Мы не афишируем эту информацию, — равнодушно пожал плечами Богдан и открыл банку Бада.

Тем временем Марк с достоинством пожал руку всем присутствующим мужикам и плюхнулся на песок.

— Так, значит, вы не вместе?

— Нет!

— Да!

Одновременно выпалили Рита и Богдан. Пит оскалился.

— Ну, тогда не вижу причин, почему нам стоит отменять наше свидание, — этот мудак совершенно его не стесняясь, сосредоточил все свое обаяние на матери его, Богдана, ребенка, и не сказать, что этот факт оставил его равнодушным. Волна протеста поднялась из глубины души и замерла аккурат поперек горла. Богдан убеждал себя, что ему было бы все равно, если бы Ставински не был таким отъявленным бабником. А так… он просто не хотел для Марго новой боли. Если в мире и была женщина, совершенно не предназначенная для ни к чему не обязывающего секса — так это точно была Рита Измайлова.

— Ну, что? Как насчет вкуснейшей паэльи с морепродуктами? — пер напролом Пит.

— Я ведь объясняла, что не могу… — улыбнулась Рита, демонстрируя детские ямочки на щеках и маленькие, идеально ровные зубы.

— Из-за сына? Да брось! Он взрослый парень, к тому же Бо за ним приглянет. Ты ведь приглянешь, дружище?

— Черта с два. Отвали от неё…

— Эй! — глаза Риты широко раскрылись. — Я сама могу за себя отвечать.

— Вот и хорошо, сладенькая… Я тебе позвоню, — разулыбался Пит, которого, кажется, забавляло поведение Связерского. — В общем, не будем вам мешать. Клайв, Ник… кажется, вон те цыпочки вас уже порядком заждались.

Дурачась и переговариваясь, его друзья побрели прочь. Глядя им вслед, Рита улыбалась, в то время как настроение самого Богдана стремительно портилось.

— Держись от него подальше, — посоветовал он, наблюдая за Марком, устроившимся на песке прямо у линии воды.

— Это почему же? — искренне заинтересовалась Рита. А он еще больше помрачнел. Это что же выходит, Пит ее действительно заинтересовал?

— Он не из тех мужчин, который тебе нужен.

— Откуда тебе знать?

Богдан фыркнул. Как будто это не было очевидно!

— Нет-нет, ты расскажи! Мне интересно даже. С чего это ты так решил?

— Он не будет менять памперсы детям, жарить барбекю и ходить по выходным в церковь.

Рита закатила глаза и торопливо натянула на нос очки. Такие темные, что за ними не было видно глаз.

— Ты слишком американизировался. Мы не ходим по выходным в церковь.

— Что, впрочем, не отменяет того, что Пит тебе совершенно не пара.

— Да брось! Он пригласил меня в ресторан.

— Поверить не могу, что ты согласилась пойти туда с первым встречным!

— Это еще почему? Я на отдыхе, Связерский. А он — отличный парень.

— Что лишний раз доказывает, что ты совершенно его не знаешь.

— Он забавный и красивый. Что еще мне нужно знать, чтобы решиться на ни к чему не обязывающую встречу?

— С ним не бывает ни к чему не обязывающих встреч! Да он же тебя взглядом уже тысячу раз раздел! Ты что, не поняла, чего он хочет?

Рита приподнялась на шезлонге, спустила ноги на песок и, отбросив очки, внимательно на него уставилась.

— Что смотришь?

— Да просто поверить не могу, что мне читает нотации Богдан Плейбой Связерский.

— Идиотское прозвище!

— Но, согласись, отражающее суть.

— Я просто не хочу, чтобы этот мудак причинил тебе боль!

— А я думала — он твой друг.

— Что не отменят того, что он мудак по отношению ко всем своим бабам.

— Вроде тебя?

Она его уела. Одним вопросом выбила из него все дерьмо. Он мог прикладывать сколько угодно усилий к тому, чтобы все исправить. Но это ничего… абсолютно ничего не значило. И ничего не меняло. Богдан ошибся. Просрал все еще тогда, когда, будучи восемнадцатилетним сопляком, бросил ее один на один с проблемой. Когда вместо поддержки и внимания — просто ушел. Когда струсил до такой степени, что не смог с ней даже просто поговорить. Когда доверил этот вопрос своему агенту и нанятым им юристам.

— Да брось, Бо. Я уже взрослая девочка. Иллюзий не питаю. У меня теперь пожизненный иммунитет против таких, как ты.

Маргарита улыбнулась, поднялась с шезлонга и пошла прямиком к Марку. А он… он старался не думать о том, что с ней сделал, не гадать о том, что бы было, если бы он тогда забрал Ритку с собой, не видеть, как сворачивают шеи мужики, пялясь вслед той, которую он навсегда потерял.

Не дойдя до сына совсем немного, Марго была остановлена каким-то испашкой. Она улыбалась, что-то говорила и между делом пыталась его обойти. Но тот не давал ей прохода. Еще бы. Богдан отставил пиво и пошел Рите на выручку. Обвил рукой тонкую талию, игнорируя то, как мгновенно она напряглась в его руках, и бросил на донжуана жесткий взгляд:

— Все в порядке? — мурлыкнул ей в волосы.

Мужик отступил, затараторив на своем, им непонятном.

— В полном. И станет еще лучше, если ты меня отпустишь.

Богдан нехотя отступил, что, наверное, было ошибкой. От ее близости и нежного, въевшегося в подкорку аромата член в его шортах заинтересованно приподнялся, и это не увидел бы разве что только слепой. Игнорируя Риткин изумленный взгляд, Богдан обошел ее по кругу и побежал к морю. Остыть. Ему нужно было остыть… Впрочем, вода была теплой, как парное молоко — не то, чтобы его план удался. Тогда Связерский решил вымотать себя физически. Быстрый кроль — это почти как бег. Здорово прочищает мозги.

У них с Измайловой был всего лишь месяц. От выпускного до драфта. И они решили выжать из этого времени максимум. Риткина мать бесилась. Богдан никогда ей не нравился. Она не считала его подходящей партией для своей дочки, и грандиозные перспективы, открывшиеся перед Связерским, нисколько не меняли её к нему отношения. Для этой женщины он оставался тем, кем, наверное, и был всегда. Неблагополучным сыном пропащих родителей.

Плевать… Им было плевать на запреты.

Богдан с замиранием сердца вспоминал то лето. Никогда до и никогда после он не был таким счастливым. А ему, уж поверьте, было с чем сравнивать… Но те невыносимо жаркие, пахнущие пылью и травами дни неизменно возглавляли его личный топ, что бы с ним ни происходило впоследствии.

По обоюдному согласию, они с Ритой не обсуждали будущее. Жили здесь и сейчас, наслаждаясь отведенным им сроком. И это был не всегда только секс, хоть и тр*хались они в то время, как кролики. Молодые, горячие, опьяненные открывающимися возможностями и широтой перспектив. Еще не обжегшиеся, еще доверяющие, еще способные на безоглядную безрассудную любовь.

— Мне на них уже плевать, понимаешь? Мне только Ленку жалко. Она же молодая совсем…

— Ты ей ничем не поможешь, Богдан. Пока она сама не захочет вырваться из этого круга.

— Я знаю. Но, похоже, у нее нет такой цели. — Нахмурился Богдан, съезжая к краю матраса. — Она вчера опять ко мне приходила…

— Пьяная?

— В лоскуты… И снова побитая.

Богдан поднял лицо к звездам, опасаясь, что просто не выдержит и разревется от собственного бессилия. От боли, что вспарывала ему кишки. В темноте Рита перехватила его ладонь, поднесла к лицу и поцеловала сбитые в кровь костяшки.

— Так вот с кем ты подрался. С Витькой? А я все гадаю.

— Могла бы спросить.

— Зачем? Если бы ты захотел — сам рассказал бы. А если нет… Зачем травить душу?

— Не знаю, почему она его не бросит, — закипал Богдан, — он же издевается над ней… Я просто не понимаю! Знала бы ты, как меня это все достало!

— Я знаю.

— Нет. Не думаю… Меня словно затягивает это болото, понимаешь? Я пытаюсь выбраться из него, рву жилы, но вязкая топь не отпускает. Мне осточертело с этим бороться! Просто осточертело!

— У тебя слишком сложная жизнь.

— Вот именно! Меня достали… достали чужие проблемы! Достало это давящее чувство вины… как будто я им что-то должен.

— А ты и не должен, Богдан. Они сами выбрали эту жизнь.

— Тогда почему я чувствую себя полным дерьмом?!

— Потому, что ты слишком ответственный.

— Знала бы, как меня достала эта ответственность. Вот где она у меня, — Богдан провел ребром ладони по горлу и снова уставился вдаль. — Господи, скорей бы свалить. Забыть этот ад и никогда о нем больше не вспоминать… Пусть как хотят живут, а я умываю руки.

Рита обняла его со спины и ласково погладила по волосам:

— Все будет хорошо. У тебя все получится.

Она всегда в него верила. Вот, что отличало Риту от всех остальных баб, которых даже в той его жизни хватало с избытком. Он обернулся, повалил её на матрас и оттр*хал так, что на время и сам забыл о своих проблемах. Как обычно, потерявшись в ее нежности.

Богдан вынырнул из воды и из своих воспоминаний. Вышел на берег. Марк перекочевал под навес и теперь валялся на шезлонге, воткнув наушники. Рита сидела рядом, пялясь в телефон и время от времени прикладываясь к коктейльной трубочке губами.

Связерский сел напротив и зачарованно на нее уставился. В какой-то момент он устал от своей ответственности. Он больше не мог быть сильным. Богдан хотел пожить для себя! Впервые… Наплевав на долг и прочую хрень, побыть чертовым эгоистом! И вот, когда его свобода была уже так близка, оказалось, что Рита беременна. А он не мог… просто не мог взвалить на себя новую ношу.

Глава 8

— Черт! Черт! Черт! — сокрушалась Рита, глядя в телефон.

— Что-то не так? — вскинул бровь Пит, возвращаясь за стол и протягивая Марго скромный букетик цветов, за которым, наверное, и отлучался.

Рита вскинула голову и вымучено улыбнулась. Ей понравился Ставински, но встретиться с ним она согласилась отнюдь не поэтому. Стоило признать, что ей просто захотелось утереть нос Связерскому. Вот такое детское, глупое желание.

— Нет, все в полном порядке. Если не считать того, что я вот уже второй день не могу купить обратные билеты домой. И не думаю, что в ближайшее время ситуация как-то изменится. Ума не приложу, что делать. — Рита растерянно пожала плечами и уткнулась носом в букет. — Спасибо, Пит. Цветы очень красивые.

Пит улыбнулся. Перехватил ее ладонь, покоящуюся на столе, и осторожно сжал:

— Почему бы тебе не задержаться? Море, солнце, пляж… Я! — добавил со значением, нахально сверкая глазами.

Рита рассмеялась такому ребячеству. Чем-чем, а комплексом неполноценности этот мужчина явно не страдал. Ей бы у него поучиться!

— Не могу. У меня бизнес, который в значительной мере привязан к сезонным работам. Я и так с трудом вырвалась. Если бы Марк не сломал руку, я бы, не поднимая головы, пахала до конца октября.

— И чем же ты занимаешься?

— Я — ландшафтный дизайнер. — Рита ткнула пальчиком в пышную грудь, и со вздохом убрала телефон обратно в сумочку.

— Круто, — прокомментировал Пит, откидываясь на стуле и складывая мощные руки на груди. Рита улыбнулась. Он привел ее в довольно романтичное место — ресторан, расположенный у самого моря, и она ни на секунду не пожалела, что согласилась пойти. Тот, кого Связерский несколько раз обозвал мудаком — на деле оказался довольно приятным, открытым парнем. Может быть, у них бы что-то и вышло. Нет, правда! Иногда Рита задумывалась о том, чтобы завести ни к чему не обязывающий роман, и Пит мог бы стать достойным претендентом на ее внимание. Если, конечно, Ставински интересовала она сама, а не возможность насолить Богдану. Но, в любом случае, они с Питом жили на разных концах света, так что ничего им не светило.

— Сколько тебе лет? — вдруг спросил Пит.

— Тридцать один, — задорно улыбнулась Рита.

— Хвала господу! Я думал, Бо совратил тебя еще в средней школе.

— На самом деле это случилось на выпускном, так что ты не угадал…

Рита спряталась за огромным бокалом вина и сделала вид, что ее заинтересовали снующие во все сгущающихся сумерках чайки.

— Я влез туда, куда не следует? Тебе до сих пор больно?

— Не в этом дело. Просто… это не то, что я хотела бы обсуждать.

— Бо тебя бросил.

Пит не спрашивал даже, он просто констатировал факт. Рита пожала плечами и снова перевела тему.

Она не хотела об этом вспоминать. Но безобидный, в общем-то, вопрос Пита будто распорол огромный мешок, в котором хранились воспоминания из давно забытого жаркого лета.

Время неслось с неумолимой скоростью. Дни убегали, один за другим, и все, что ей хотелось, так это остановиться! Замереть в одной точке, застыв в счастье, как бабочка в янтаре.

— Я тебя совсем не узнаю! У тебя экзамены, Рита! Не поступишь, и что будешь делать?! Полы мыть пойдешь? — читала нотации мать.

— Я поступлю.

— Поступишь?! Да ты когда в последний раз билеты открывала? Не подскажешь?

— Вчера. Слушай, мам, все будет хорошо, правда.

— Не доведет тебя до добра этот Связерский! Помяни мое слово!

— Ты ничего не понимаешь.

— А ты?! Ты понимаешь, что творишь? Он уедет в свою Америку, а ты где будешь?

Рита сглотнула. Она не знала, где будет! Не знала… И будет ли вообще без него? Богдан ничего ей не обещал. Но как-то само собой разумелось, что они будут вместе. Наверное, он пообвыкнется немного, обустроится и заберет ее к себе. Никак иначе быть просто не может! Он ведь любит ее, любит! Не может не любить…

— Таскаешься с ним, как простигосподи… Позоришься, да и только.

— Я его люблю, — устало заметила Рита.

— Вот бросит он тебя — за помощью ко мне не обращайся! Я тебя предупредила.

Рита хмыкнула, натянула на ноги балетки и, не оглядываясь, вышла за дверь. У них с матерью и так были не лучшие отношения, но в то лето все окончательно разладилось.

Поступить Маргарите все же удалось. Слава богу, экзамены прошли еще до того, как ее стало тошнить. О своей беременности она узнала всего за несколько дней до драфта, но никак не могла найти слов, чтобы рассказать обо всем Богдану. Она ужасно… ужасно волновалась.

О том, что его выбрали под общим первым номером, Связерский узнал глубокой ночью. Бросил все, примчался к ней.

— Куда собралась?! Немедленно вернись!

— Мамочка, Богдана выбрали! Выбрали, понимаешь?!

— Ну, какая же та дура, Ритка! Уедет он, и думать о тебе забудет!

Рита замерла у самой двери. Медленно покачала головой:

— Не забудет, — и вышла за дверь.

Как и все более менее грандиозные события в жизни, свой драфт Связерский отметил затяжным сексуальным марафоном. О, да. Он был неутомимым изобретательным любовником… Немного грубоватым, но даже это ей нравилось.

— Что такое? Больно? — процедил сквозь зубы, ослабляя яростные несдержанные толчки. Рита покачала головой, хотя от четырех раз подряд внутри немного саднило…

— Нет… Я… просто боюсь, что мы навредим маленькому, — прошептала она, робко улыбаясь.

Богдан замер на вытянутых руках. Прозрачная капелька пота стекла по виску и затерялась в отросшей за несколько дней щетине. Он непонимающе моргнул.

— Я беременна, Богдан… — пробормотала, прижимаясь губами к его колотящемуся в груди сердцу.

Он застыл. Заледенел. Будто бы льдом покрылся. Ей казалось, еще чуть-чуть, и у него пойдет пар изо рта…

— Ты… не рад?

— Что ты сказала? Ты… что?

— Я беременна. У нас будет ребенок.

Стоявший по стойке смирно член обмяк. Богдан скатился с Ритки и замер на краю кровати, обхватив голову руками.

— Эй… Я знаю, что это неожиданно. Признаться, я тоже немного в шоке…

— В шоке?!

— Да! Я, конечно, такого не планировала, но…

— Мы ведь предохранялись.

— Но не в первый раз!

Он обернулся, полоснул по ней взглядом. И тогда… наверное, уже тогда Рита поняла, что все идет совсем не так, как она думала. Горло сковал страх. Марго подхватила простынь и, только завернувшись в неё, решилась снова заговорить:

— Послушай… мы со всем справимся, честно. Богдан? Что ты… что ты делаешь?

— Мне нужно пройтись, — прохрипел он, одеваясь.

— Ладно…

— Захлопни за собой дверь…

Это были последние слова, которые она от него услышала. Хотя довольно долго потом Рита еще надеялась, что Богдан одумается. Даже когда на связь с ней вышел его агент. Даже когда он предложил ей оплатить аборт. Даже когда посулил ей за это несколько тысяч долларов отступных… Она рыдала в подушку, но, затыкая собственные страхи, без конца повторяла — это ничего, он опомнится! Но… не случилось. Не одумался. Не пришел.

Один господь знает, чего Рите стоила та беременность. Никогда в жизни ей не было так плохо. Во всех отношениях. Физически и морально. Никогда еще она не подвергалась такому чудовищному давлению. Со стороны агента Связерского, со стороны своей матери… Она, может быть, и выжила только потому, что из-за чудовищного токсикоза большую часть времени проводила в больнице. В отличие от соседок по палате, Рита домой не рвалась. Она вообще не была уверена, что у нее остался дом. Мать уже несколько раз угрожала, что если Марго не избавится от ребенка, то к ней может не возвращаться. Правда, у Риты были деньги, которые всунул агент Связерского, и она, наверное, могла снять квартиру. Вот только… страшно ей было оставаться одной. Она бы в петлю залезла…

Мысли Риты прервал подоспевший официант. Она моргнула, с удивлением осознав, что практически сама прикончила бутылку Кавы. Вкус вина смыл с губ горький привкус болезненных воспоминаний.

— Нет-нет… Я, пожалуй, не буду.

— Да брось, детка! Расслабься. Обещаю, что не воспользуюсь твоим состоянием! — подмигнул Пит. — Мы просто повеселимся!

Рита покачала головой и медленно убрала руку с бокала. Черт с ним! Ее жизнь скучная, как исповедь монашки. Почему бы ей и правда не оторваться, как следует? Пока она размышляла, Питу кто-то позвонил. Он достал телефон, проверил номер и, хитро улыбаясь, сунул трубку обратно в карман.

— Пойдем. Самое интересное мы увидели. А теперь можно и немного потанцевать. Как ты на это смотришь?

Сквозь призму хмеля она на многое смотрела положительно. Уж лучше плясать до упаду, чем снова маяться от бессонницы и… К черту! К черту Богдана. С чего он опять так сильно ее взволновал? Знала ведь, что он за фрукт. И его настоящую цену знала. Но глупое тело все равно предавало… опять предавало, отзываясь острой болезненной тоской по нему. Тому единственному, кто заставлял Ритино тело петь. Не иначе, она сходила с ума. Даже ее ненависть смиренно опускала голову, стоило включиться в дело гормонам. А те, будто взбесившись, кружили голову. Восемнадцатилетний — он был хорош, а после тридцати стал просто неотразимым.

Рита пыталась себя убедить, что все дело исключительно в биологии. Самка в ней уже однажды выбрала самого подходящего для продолжения рода самца. И то желание, которое ее пробирало в последние дни — было всего лишь зовом природы. Подумаешь! Не велика проблема. Кивнув своим мыслям, Рита осушила бокал и двинулась на танцпол вслед за Питом.

Музыка подхватила и закружила. Марго очень любила танцевать, вот только когда её ровесницы тусовались в клубах, сама она бродила по дому с орущим ребенком на руках. Марк был очень беспокойным. Он висел на матери, как маленькая обезьянка, а спал исключительно у нее на груди. Если прибавить к этому колики, лезущие зубы и прочие прелести младенчества — можно понять, что Рите было совсем не до танцев.

Свои первые уроки бачаты она взяла, когда Марк записался в секцию хоккея. Ей нужно было как-то коротать время вечерней тренировки, а при спорткомплексе, где тот занимался, была танцевальная студия.

На эротично покачивающиеся бедра легли чьи-то руки. Рита тряхнула кудрями и оглянулась. Нет, это был не Пит. Но парень отлично двигался и, кажется, мог предугадать любое ее движение. Лучшего партнера для бачаты не сыскать.

Подоспевший с двумя бокалами Пит замер с открытым ртом. Он догадывался, что Рита — горячая штучка, но такого не ожидал. Сунулся, чтобы отогнать вертящегося возле нее мужика, но был остановлен её задорной улыбкой. Все под контролем — сигнализировала ему красотка. Ставински хмыкнул и бросил взгляд на часы. По его прикидкам, Бо уже где-то на подъезде, и вот-вот начнется самое интересное.

— Ад и все дьяволы! Она хороша… Если наш плейбой не созреет, клянусь, я…

— Вытри слюни, Клайв… — не дал развить мысль молодому нахалу Пит. — Не знаю, что между ними случилось в прошлом, но от них до сих пор искрит.

— Тогда какого черта ты влез? — хмыкнул тот, наблюдая за единственной оставшейся на танцполе парой, за которой, помимо него самого, следили, наверное, все присутствующие.

— Да так… Решил подбросить дровишек, чтобы дать разгореться пламени, — оскалился Пит и, оглядевшись по сторонам, добавил: — А вот и наш парень…

Богдан был зол. Очень зол! Как давно уже не был. Попадись ему Ставински под руку, он его… Взгляд мужчины наткнулся на танцующую посреди зала парочку и замер. Твою ж ты гребаную мать! Рита… Это была она! Эти волосы, эту женственную фигуру он бы узнал из тысячи. Она как будто занималась любовью там, на танцполе… под прицелом десятков глаз. Этот танец… и танец ли? — сквозящие в нем неподдельные искренность и доверие, близость тел, медленные и чувственные движения — они пробудили в нем что-то, давно забытое. Чувства, от которых он бежал, которым не позволял завладеть собой.

Богдан сглотнул. Дернулся как-то нескладно, пошел вперед. Оттолкнул от нее бесцеремонные руки ублюдка…

— Эй! Какого черта… — возмутилась Рита, сверкая глазами. — Ты… ты что себе позволяешь, я…

Не отводя от нее глаз, Богдан блокировал удар кинувшегося на него мужика, а второй рукой пришпилил Риту к собственной, часто вздымающейся от злости и множества других чувств, груди. А потом он ее поцеловал.

Глава 9

Тысячи иголок ужалили рецепторы и устремились вниз: пронзили живот, прошлись по вмиг ослабевшим ногам, без наркоза прошивая тело ядовитыми нитями страсти. Нос наполнил утонченный аромат Связерского. Пьянящий коктейль из необузданной ярости, секса и его изумительного парфюма. Она бы хотела сказать, что сопротивлялась наваждению, да только это было неправдой. Однажды в нем утонув — на спасение не было шансов. Руки поднялись вверх по скульптурному идеально вылепленному годами силовых тренировок прессу, его широкой груди и оплели мощную шею. Спина прогнулась, ноги чуть разошлись. Рита почти повисла на Богдане, таком сильном, таком желанном… Разгоряченная зажигательным чувственным танцем, только теперь она по-настоящему пылала.

Толпа вокруг засвистела, заулюлюкала, бросая пошлые шуточки на самых разных языках. И хоть Рита не была полиглотом, не трудно было догадаться, чему они были посвящены. Щелкнули вспышки. Или это огни светомузыки? Рита отвела губы и зажмурилась что есть сил.

— Поставь меня на пол, — прошептала она.

— Но…

— Отпусти! — повысила голос.

Связерский выполнять ее просьбу не торопился. Рита приподняла веки, но посмотреть в глаза Богдану пока не решилась. Все, что она видела в мигающих огнях ночного клуба — его чувственный рот и короткую щетину на подбородке.

— Воу-воу, Бо, какого черта ты себе позволяешь? — раздался голос за спиной. Рита затрепыхалась, Богдан чуть разжал руки, и она скатилась вниз по его телу.

— Отвали, Ставински.

— Черта с два! Убери свои лапы от моей девушки!

Рита распахнула глаза и уставилась на угрожающе напрягшегося Пита, чьи смеющиеся глаза никак не вязались с ролью разгневанного ревнивца. Но Связерский, кажется, этого не замечал. Слова теперь уже бывшего друга подействовали на него, как красная тряпка на быка. Одним слитным движением он убрал Риту с дороги и, подойдя к Питу вплотную, процедил:

— Черта с два она твоя девушка.

Затравленно оглянувшись, Рита наткнулась взглядом на еще одного знакомого.

— Завязывайте, ребята. Здесь куча прессы… — пробормотал Клайв, становясь между сверлящими друг друга взглядами мужиками.

— Отсоси мне… — будто не замечая товарища по команде, бросил Связерскому Пит.

— В отличие от тебя, я не по этой части, — оскалился Богдан, отталкивая противостоящего ему парня.

— С меня довольно! — вспыхнула Рита. Развернулась и, то и дело на кого-то наталкиваясь, ринулась прочь из зала. Вечер был безнадежно испорчен. К тому же от громкой музыки у нее дико разболелась голова. Ей хотелось выпить таблетку и смыть с себя клубный смрад. Но еще больше — просто забыть о том, что произошло.

Марго выскочила на гудящую улицу и осмотрелась. Она понятия не имела о том, в какой части города она находилось. Наверное, ей следовало вызвать такси, но мыслить связно не получалось. Чем дальше девушка удалялась от клуба — тем ее сильнее трясло.

— Рита, постой! — на округлое плечико легла рука.

— Убери от меня свои грязные лапы!

— Да подожди ты! Куда ты так спешишь?

— Куда спешу?! — Рита задохнулась от злости и не придумала ничего лучше, как сказать: — К Марку! Как ты додумался бросить его одного?!

— Ему двенадцать лет!

— Он еще ребенок!

— Ты слишком нянчишься с ним.

— Ну, знаешь! Не тебе меня учить!

Мимо, обдавая тело потоком раскаленного воздуха, пронёсся на скутере какой-то лихач, а еще — чуть дальше по улице — мелькнули шашечки такси. Рита вскинула руку в попытке поймать машину.

— Мне бы не пришлось его бросать, если бы ты соизволила ответить на мои звонки!

— Случилось что-то серьезное?

— Нет! — почесал в затылке Связерский, — просто…

— Просто тебе была невыносима мысль, что я предпочла твое общество Питу.

— Да, ты ему не нужна! Пойми же!

Рита задохнулась. Он хотел указать ей на место? Что ж — у него получилось. Рядом затормозил допотопный Сиат. Рита взялась за ручку двери, но гордость не позволяла ей уехать молча. Съев колкость Связерского. Она медленно оглянулась.

— Знаешь, в мире полно мужчин, для которых внешность — не главное. Умных, не закомплексованных мужчин… — глядя прямо в глаза Богдана, заметила Рита и скользнула в салон. Вот только «скользя», нечаянно ударилась головой о стойку и собственной неуклюжестью испортила такой шикарный момент!

— Ты на что это намекаешь? — нахмурился Связерский, намертво вцепившись в дверь и не позволяя Рите закрыть ту за собой.

— Отпусти! Мне нужно ехать.

— Если ты не забыла, нам по пути! Двигайся!

Богдан выглядел очень решительно. И хотя Рита вряд ли уступала тому в упрямстве, на спор у нее просто не осталось сил. Тяжело вздохнув, она подвинулась и отвернулась к окну.

Объяснившись с таксистом на адской смеси английского, русского и испанского, Связерский сосредоточил свой взгляд на Рите. Она не видела этого, просто чувствовала затылком.

— Эй, я же просто хотел как лучше.

— Угу. Я понимаю. Но я взрослая девочка и могу сама о себе позаботиться. На будущее, я тебя прошу не вмешиваться в мои отношения с мужчинами. Тебя они совершенно не касаются.

— На будущее? — почему-то рассердился Связерский. Рита, наконец, оторвалась от разглядывания проносящихся за окном пейзажей.

— Ты прав. С будущим я погорячилась.

— Это почему же?

— Потому что завтра же я куплю билеты на самолет, пусть даже домой мне придется лететь через Австралию. И потом мы не скоро увидимся.

— Зря надеешься. Я не собираюсь отказываться от Марка!

— А я тебя и не прошу. Только меня, пожалуйста, в это не втягивай.

Рита снова отвернулась к окну, делая вид, что ей нет дела до сидящего рядом мужчины. Кстати, она и правда пришла к выводу о том, что не станет противиться дальнейшему общению Связерского с сыном. Несмотря на собственную обиду, она не могла не понимать, что для Марка появление в его жизни отца стало событием эпохальным. Да и за те дни, что они провели вместе, Рита даже при желании не смогла бы найти достойный повод придраться. Марик уже объяснил ей, что сам виноват в своей травме, и не похоже было, что он выгораживал отца. Во всем же остальном… Связерский оказался правильным до зубовного скрежета. Кажется, он с удовольствием посвящал свое время сыну. Они много смеялись, понимая друг друга с полуслова, и всегда находили, чем себя занять — будь то строительство замка из песка, запуск огромного змея, или же совместный просмотр записей хоккейных матчей. Стоило признать, что сама она терпеть не могла бегать по пляжу, копаться в песке или же бесконечно пересматривать одни и те же игры. В общем, в некоторых моментах наличие у ребенка отца было скорее плюсом, чем минусом.

Машина остановилась. Не дожидаясь, пока Богдан расплатится, Рита выбралась из салона и пошла к дому. Ей не нравилось направление, которое приняли ее мысли. Такими темпами она скоро вернется к тому, с чего все и началось. К беззаветной к нему любви. К мечтам о крепкой дружной семье, о не меньше трех похожих на папу ребятишках, о большом доме с красивым садом и о лохматой собаке. Глядя на вжившегося в роль отца Связерского, сделать это было так просто…

— Так что там насчет умных не закомплексованных мужчин? — догнал ее Связерский уже почти у самой лестницы. — Считаешь, я к ним не отношусь?

— А тебе какая разница, что я считаю?

Да никакой! — хотел крикнуть Богдан, непонятно почему так сильно задетый ее словами. Где он, а где комплексы? С чего бы ему комплексовать?!

Но он не крикнул. Привалился к стене плечом, сложил руки на груди и скользнул по Рите изучающим взглядом.

— Если у кого-то из нас и есть комплексы, так это у тебя.

— Думай, как хочешь. Мне это неинтересно.

Марго развернулась и пружинистым шагом пошла вверх по ступеням. Богдан сглотнул, переступил с ноги на ногу, чтобы чуть ослабить давление в паху. Ритка смотрелась просто изумительно в этом коротком сарафанчике, а если вспомнить, что она вытворяла своей классной задницей, когда танцевала… Твою мать!

— Когда я сказал, что ты не нужна Питу, ты решила, что я намекаю, будто бы ты недостаточно для него хороша? — бросил Марго в спину Богдан. — Ну, еще бы. Пит может уложить на лопатки любую… От горяченькой конгрессменши до мисс Америка. Так на кой ему ты? Ты ведь так мыслила, а, Измайлова?

Рита не оглянулась. Богдан попал в точку, но это не означало, что она позволит увидеть ему свою боль. К тому же Ставински здесь был совсем не причём. Рядом с Питом она чувствовала себя красавицей… Дело было в самом Связерском. И ее идиотских мыслях о том, что именно он может уложить на лопатки любую. От горяченькой конгрессменши до мисс Америка…

Все просто. Дело было в том, что она чертова идиотка! Злость наполнила тело и заставила выпрямиться спину. Злость распрямила плечи и гордо подняла голову.

— Ты слишком проницателен, как для человека без комплексов, Бодя.

— Не называй меня этим дурацким именем! — огрызнулся он.

— Ну, да. Ты теперь Боо-о-о, — с придыханием протянула Рита и по-идиотски захлопала ресницами, пародируя недавно увиденную в одном из многочисленных роликов подстилку Связерского.

Кажется, ей здорово удалось передать энергетику персонажа. Нерв на щеке Богдана дернулся. Он хотел что-то сказать, но, не оставив ему шанса, Рита, развернувшись на пятках, взмыла вверх по ступеням. Её щеки пылали, а то, что ей, наконец, удалось уесть Богдана, не принесло желаемого результата. Рита думала, что почувствует себя отомщенной. А на деле… она не ощущала ничего, кроме стыда. Да, ей было стыдно за ту женщину, в которую её превращал Связерский. Рите хотелось вернуть себе былую легкость, но её злость и обида были слишком сильны и лишь подпитывались в его обществе.

Рита зашла в спальню сына и осторожно присела на край кровати. Коснулась пальцами его выглядывающей из-под простыни стопы. Вытянутой и узкой, как у Связерского. Марик только родился, а уже стало понятно, что она будет такой…

Нет, к черту! Нельзя так. В конце концов, Богдан подарил ей самое ценное, что есть в ее жизни. А его предательство сделало Риту сильной. Вряд ли бы из нее вышло что-то толковое, забери он ее с собой. В лучшем случае была бы его комнатной собачонкой, которой тот изменял бы направо, налево… А теперь она молодая мать взрослого парня, владелица довольно успешного бизнеса, самодостаточная во всех отношениях женщина, на которую просто нахлынули воспоминания о первой любви, и которой вдруг показалось, будто от нее еще что-то осталось.

Рита провела ладонями по лицу, стряхивая с себя нагатив и, почувствовав взгляд Богдана, обернулась. Ничего не говоря, еще раз провела по длинной ноге сына и поплелась к двери.

— Вот видишь. Ничего с ним не случилось. Дрыхнет без задних ног.

— Угу. Ты… извини, что я на тебя набросилась, — неожиданно для себя пробормотала Рита. — У него сейчас сложный период, и я очень за него боюсь.

— И ты извини за то, что я наплел… Пит… он, правда, бабник. А ты очень красивая, Рита.

Рита проглотила образовавшийся в горле ком и чуть качнула головой:

— Спасибо, — а потом, не оглядываясь, пересекла коридор и скрылась за дверями отведенной для нее спальни. Сбрасывая на ходу вещи, прошла в большую ванную комнату. Щелкнула застежкой лифчика, сняв тот со вздохом наслаждения, захлопнула дверь и… вскрикнула, закрывая тяжелую грудь ладонями:

— Какого черта ты здесь забыл?!

— Прости… Тут осталось мое обезболивающее, — не отводя вмиг окрашенных похотью глаз, просипел Связерский, взмахнув у нее перед носом коробочкой с лекарством, — я думал, что успею его забрать, пока ты переоденешься.

— Забирай свои таблетки и выметайся!

Богдан качнул головой, хмыкнул безрадостно и неторопливо вышел из ванной через смежную дверь. Опустив отяжелевшие веки, Рита прислонилась к прохладной отделанной мрамором стене. Она еще даже не включала кран, но воздух стал слишком густым, будто горячая вода паровала здесь не одну минуту. Марго задыхалась. Мягкие розовые соски сжались и превратились в тугие горошины. Между ног выступила влага. Даже спустя столько лет её тело откликалось на Богдана, как по команде.

Проклятье!

Бежать! Бежать от него, куда глаза глядят!

Глава 10

Ночка выдалась по-настоящему дерьмовой. Богдан крутился с боку на бок в огромной пустой кровати, измотанный и злой. Злой — скорее на себя, чем на кого-то другого. Это он вел себя, как полнейший придурок. А главное, ничего не мог с этим поделать. Понимая, что конфликт с матерью собственного сына — это меньшее из того, что ему сейчас нужно, он, тем не менее, с завидным упорством портил все, что только можно было испортить.

Впервые за много лет в ушах раздался пьяный, переполненный злобой голос матери. Ругая сына, та обычно в выражениях не стеснялась, а потому Богдан с детства привык к оскорблениям по любому даже самому незначительному поводу. Правда, последние несколько лет он думал, что это дерьмо в прошлом. А тут, мать его… сюрприз-сюрприз! Он уже сам костерит себя голосом этой алкашки…

— Да чтоб его! — прорычал Связерский, отбрасывая влажные простыни. Сел на кровати, провел по лицу широкой ладонью, стирая выступившую испарину. Включенный на полную катушку кондиционер не спасал от охватившего тела жара. Член в трусах и не думал падать. Напряженный почти до боли.

Она была такая горячая — та, о ком ему и думать не стоило. В этом самом контексте — так точно. Пожалуй, это стоило выучить наизусть.

Не ссориться с Измайловой.

Не хотеть ее!

Может быть, он когда-нибудь и запомнит. А пока в голове на репите прокручивается ее невозможно чувственный танец… А потом — сцена из ванной. Такая невозможно красивая! Если бы она не была матерью его ребенка, он бы с нее не слезал. Но… Твою мать! О чем ты думаешь, Связерский?!

Богдан рывком встал с кровати и пошел в душ. Холодный душ. Ледяной… Но ничего не помогло. Даже когда он уснул — ему Рита снилась. Горячая, влажная, тугая. Он как подросток проснулся, тр*хая во сне одеяло. Он был жалок. По-настоящему жалок!

Когда Богдан, еще более злой, чем накануне, спустился вниз, все уже давным-давно проснулись и оккупировали кухню. Марк что-то переворачивал на сковородке, Рита сидела за ноутбуком. На ней были надеты короткие белый шорты и голубой воздушный топ с рукавами-фонариками, открывающий полоску кожи на животе с аккуратной лункой пупка. Она выглядела ужасно юной, и лишь только темные круги под глазами портили всю картину. Вот так! Не все ж ему одному бессонницей мучиться! — злорадствовал Богдан, подходя к кофеварке.

— Доброе утро.

— Доброе утро, пап.

— Что это ты жаришь? — повел носом мужчина.

— Бекон. И яичницу… Тебе шесть штук, правильно? — белозубо улыбнулся Марик, оглядываясь на отца через плечо.

Отчего-то эта невинная сцена будто бы узлом стянула его внутренности. Богдан с большим трудом проглотил образовавшийся в горле ком и, пряча за собственной сварливостью захватившие душу эмоции, проворчал:

— Я с вами скоро растолстею…

Рита, наконец, отвела взгляд от монитора и посмотрела на него. Богдан поднял руку, скользнул ладонью вверх по идеальным мышцам живота. В ответ на его движение, взгляд Марго затуманился, выбивая кислород из его легких. Он думал ее подразнить, но даже не представлял, как на него самого подействует ее отклик.

А между тем Рита свела брови и резко встала.

— Я нашла билеты на самолет. Мы вылетаем завтра в шесть утра.

— Как вылетаем? Куда? — Марик широко распахнул глаза и потрясенно уставился на мать.

— Домой. Отдохнули — пора и честь знать.

— Но ты же отпустила меня на целый месяц!

— Это было до того, как ты сломал руку, Марк. Пойми, я не могу оставить тебя больного. И остаться, чтобы за тобой было кому приглянуть, — взгляд Риты метнулся к Связерскому и снова вернулся к сыну, — тоже не могу.

— За мной приглядывает папа! К тому же я уже не ребенок и могу сам о себе позаботиться! — стоял на своем Марк.

— И я вижу, как это удается вам обоим! — взорвалась Рита, отбрасывая в сторону ручку.

Марк открыл рот, чтобы что-то сказать, да только лишь засопел сердито.

Богдан подошел к сыну, потеснил того и выключил плиту. Он не знал, как разрулить эту ситуацию. По большому счету у них с Марком оставалось еще почти две недели, но… и Рите он задолжал. Чем больше он свыкался с новой для него ролью отца, чем сильнее влюблялся (по-другому не скажешь) в собственного сына, тем больше понимал Риту и ее волнение о ребенке. Каким бы с виду взрослым тот не казался.

— Может, вы останетесь еще хоть на пару дней? — оглянулся Богдан.

— Мам, ну… пожалуйста! На пару дней!

— Я не могу! Ты ведь знаешь, сколько у меня работы.

— Знаю, — буркнул Марк, отворачиваясь, и на секунду Богдану показалось, что тот вот-вот заплачет. Во второй раз за это утро его сердце пропустило удар. И, кажется, Рита чувствовала примерно то же самое. Она закусила губу и в отчаянии зарылась рукой в волосы. Заколка не выдержала, её шикарные кудри рассыпались по округлым плечам. Рита с досадой поморщилась.

— Может быть, хотя бы пару дней? — не стал наглеть Связерский, понимая, что решительность Маргариты уже пошатнулась.

— Нет… Нет! Я не могу. Правда…

— Тогда до завтрашнего вечера? Я обещал Марку взять его на охоту за звездами. Этот перелом перекроил не только твои планы.

— Охоту за звездами? Это что… какой-то тур по виллам богатых и знаменитых?

— Нет… — криво улыбнувшись, отрицательно качнул головой Богдан. — Это ночная съемка звездного неба.

— Съемка?

— Да! Папа, знаешь, какие фотографии делает?! Мам, ну, пожалуйста! Пожалуйста-пожалуйста! Давай задержимся хотя бы немного?! — затараторил Марк, прыгая вокруг нее, как в детстве.

— Соглашайся, Рит. Мы выдвинемся прямо сегодня. Небо чистое — позволяет. Утром вернемся, отдохнешь, и каким-нибудь вечерним рейсом вернетесь домой.

В попытке выиграть немного времени, чтобы хорошенько все обдумать, Марго нервным жестом заправила за ухо прядь волос и спросила:

— И давно ты увлекся фотографией?

— Уже несколько лет как… — пожал широкими плечами Богдан.

Вообще-то об этом его хобби знало не так уж и много людей. Как-то не хотелось становиться объектом для бесчисленных шуток товарищей по команде. Тем ведь только дай повод поржать. Им было не понять, как можно променять ночку с какой-нибудь знойной красоткой на ночь в компании мерцающих звезд. Это хобби было слишком романтичным для такого мужика, как Связерский. Слишком девчачьим. Розово-сопливо-ванильным. В общем, он и Марику не сразу о нем рассказал. Просто однажды тот засел за его комп погонять в стрелялки и залип на фотографии заставки.

— Вау! Вот это небо! Офигеть… Я и не знал, что где-то можно увидеть столько звезд.

— А ты и не увидишь. Только на съемке, если правильно установить подсветку и купить самые крутые объективы.

— Правда? А ты откуда знаешь?

— Это моя фотография, — пожал плечами Богдан, вытягивая длинные ноги перед собой и открывая банку с шипучкой.

— Не шутишь? Обалдеть! А это ты где снимал? — палец сына ткнул в экран, а переполненные восхищеньем глаза поймали отцовский взгляд. На Богдана никто и никогда так не смотрел. С таким восхищением, щенячьей любовью и чистым незамутненным поиском выгод восторгом. Может быть, только Ритка… Когда-то давно, в прошлой жизни.

— В Юте. Неподалеку от Долины Троллей. Там охренительно красивые места.

— Вау… Это просто пушка!

— Если хочешь, я как-нибудь возьму тебя с собой, — пробормотал Богдан и залпом допил газировку. Сейчас ему бы не помешало что-то покрепче, но он дал себе слово не пить в присутствии сына. Да и вообще, с его генетикой не стоило налегать на алкоголь.

— В Америку?! Я даже не знаю… Точнее, не думаю, что мама меня отпустит, — плечи Марка поникли.

— Почему сразу в Америку? Звезды — они ведь везде. При желании и здесь можно найти пару стоящих мест.

— Правда?! А оборудование?

— Оно всегда со мной.

Марик вскочил, подпрыгнул едва ли не до потолка и завизжал, ну, совсем, как девчонка. Он потом несколько дней только об этом и болтал, и если бы не тот проклятый аттракцион — Богдан бы уже давным-давно сдался и повез сына к звездам.

— Ну, я не знаю… — сомневалась до последнего Рита. — А что, если билетов на вечерние рейсы не будет? Я уже несколько дней за ними охочусь.

— Оставь это мне. Мой агент — все равно, что волшебник. Он точно что-нибудь придумает.

— Соглашайся, мам! — ныл Марк.

Рита погладила сына по растрепанным, выгоревшим на солнце волосам, скосила взгляд на Связерского и, не сдержав чувств, фыркнула:

— Твой агент — не волшебник. Он известный кусок дерьма. Впрочем, мне с ним детей не крестить.

Совсем как тогда, в первый раз, Марк завизжал и запрыгал по полу так, что дом сотрясся. Но Богдан, кажется, этого даже и не заметил. Он сверлил прожигающим взглядом Риту, играя желваками на скулах.

— Если уж на то пошло, кусок дерьма — это я. Даг просто делал свою работу.

— С большим удовольствием делал.

— Что ты имеешь в виду? — напрягся Богдан.

— Мам… Пап… Я вы о чем вообще?

Марго проглотила готовую сорваться с губ обиду. Нет, ну, каков! Делает вид, что ничего не знает… Почти уже согласившись задержаться еще на ночь, в тот момент ей хотелось лететь от него впереди самолета.

— Да так… не бери в голову, — пробормотала Рита и, схватив тарелку, принялась выкладывать на нее яичницу.

— Но у нас все хорошо?

Рита кивнула, не найдя в себе сил на ответ. Хорошо… Сейчас уже все хорошо. А тогда… тогда она жить не хотела. Её сын, близнец Марка — умер в утробе. Рите были вынуждены вызвать роды, потому что и жизнь второго малыша оказалась под угрозой. Ей так нужна была поддержка, и она впервые! впервые после того, как действительно поняла, что Богдан ее бросил, обратилась к нему. Наплевав на собственную гордость и обещания больше никогда его не тревожить. Из всех контактов у Риты был лишь номер его агента, через которого они решали все юридические вопросы. Передавать такую информацию через посторонних было ужасно неправильно, но у Риты не было выхода. Она позвонила — дрожащим от едва сдерживаемых слез голосом рассказала о том, что их сын умер… Умер. А жизнь второго находится под угрозой… На что она рассчитывала? Уж точно не на деньги, которые ей в очередной раз предложили. Скорее Марго не теряла наивной надежды на то, что ей будет с кем разделить потерю, боль от которой была слишком сильна. Но не случилось… Не случилось, и ладно! Только зачем же сейчас делать вид, что ему ничего не известно?! Это ведь… не по-человечески даже.

— Ешьте, а я пойду… Мне еще нужно поработать с документами.

— А на пляж?!

Рита покачала головой и под пристальным взглядом Связерского подхватила ноутбук и пошла прочь. Ее ладони тряслись. Вырвавшаяся из-под контроля агония захлестывала. Она так явно помнила это все. Запах лекарств, свой страх, нечеловеческую боль, когда в родах что-то пошло не так… Крики акушерок, металлический лязг, с которым использованные инструменты падали в поддоны. Кромешную тьму, в которую проваливалась, несмотря на все попытки спастись… Ей действительно нужно было поработать. А вместо этого она, свернувшись комочком, плакала, совершенно по-детски жалея себя.

Какое-то время спустя в дверь постучали.

— Мам, мы с отцом уже загрузили вещи в машину. Он просил тебе передать, чтобы ты одевалась теплее! Ночью может похолодать. Самые его красивые фотографии из Юты. Так папа говорит, что он чуть не отморозил задницу, когда их делал. Представляешь?! А все из-за того, что ночью в пустыне температура падает аж на двадцать градусов. Я ему сказал, что, возможно, со временем ты меня отпустишь и в США. Вот бы было круто поехать в Юту. Или просто к нему в Вашингтон… Ты же меня отпустишь, правда? Со временем…

Рита низко склонила голову и медленно-медленно выдохнула. Связерский не заслуживал такого сына, как Марк. Видит Бог — не заслуживал. Но ради счастливых глаз Марка она вытерпит и это. Главное, чтобы ее сынок был счастлив. А она… она справится.

Глава 11

Как оказалось, вещи они загрузили в огромный джип, которого Рита раньше у Связерского не видела.

— У тебя новая машина?

— Арендовал для поездки, — кивнул тот, усаживаясь за руль, — Марк, что ты возишься? Давай быстрее, нам нужно будет разбить лагерь, пока не стемнело.

— Я уже! — Марк запрыгнул в салон, положил себе под ноги рюкзак и обернулся к матери:

— Ну, что? Приключения начинаются?

Рита улыбнулась без особого энтузиазма и вернула на место съехавшие очки, за стеклами которых прятала красные, опухшие от слез глаза. Её не прельщали походы подобного рода. Но она могла понять сына. В детстве такие вылазки воспринимаются совершенно иначе. С восторгом и энтузиазмом. Ты открыт миру, твое восхищение и восторг может вызвать любая мелочь, тебя ждут сотни новых мест и тысячи самых разных эмоций. Ты способен радоваться… Тебя ни за что не смутит необходимость ночевки в палатке, жара, баланда из консервной банки и отсутствие банальных удобств. А с возрастом… с возрастом все меняется. Надежды разбиваются об острые скалы реальности, тебе все труднее почувствовать что-то кроме отупляющего, сводящего с ума равнодушия, а необходимость выйти из зоны комфорта не вызывает ничего, кроме легкой досады.

Они ехали долго по не самой лучшей дороге, блуждающей между гор, пока не добрались до шикарного уединенного плато.

— Вот здесь открывается хороший вид. И можно получить неплохие кадры…

— Супер! А палатку? Палатку мы здесь установим?!

— Нет, чуть дальше, чтобы она не попала в кадр. А вот здесь, пожалуй, можно будет развести костер.

Разбивая лагерь, Богдан выглядел ужасно профессионально, как будто он сотни раз ночевал под открытым небом или участвовал в какой-нибудь телепередаче о выживании в экстремальных условиях. Уже через пару часов он установил две небольших палатки и, оградив большими камнями круг, развел костер из собранных неподалёку сучьев.

— В холодильнике колбаски, которые можно будет пожарить.

— Круто!

Тяжело вздохнув, Рита все же заглянула в сумку-холодильник. Так уж и быть, с готовкой она поможет. Но вот все остальное — это, пожалуйста, без нее!

— Мы сами справимся. Отдыхай, — перечеркнул все ее планы Связерский. Рита пожала плечами и отошла в сторону, предоставляя ему доступ к сумке.

— Я пойду, пройдусь…

— Только не уходи далеко, здесь можно запросто заблудиться.

— Договорились.

Она пошла вверх по каменистой тропинке к самому обрыву. Уселась на траву и посмотрела вниз. Солнце клонилось к закату, и Рита почему-то вспомнила обо всех тех закатах, которые они встречали вдвоем на крыше. Молодые, еще не обжегшиеся. Верящие во что-то светлое, верящие в любовь… За что она больше всего ненавидела Богдана, так это как раз за особо жестокое убийство той самой веры.

Пока любовалась открывшимся видом, на горы опустилась ночь. Стало довольно прохладно. Рита неохотно поднялась, отряхнула ладони и шорты и побрела к лагерю. Богдан и Марк сидели у костра, сосредоточив все свое внимание на довольно большой раскрытой книге.

— Я думала, съемка идет уже полным ходом… — заметила Рита, усаживаясь неподалеку от них и вытягивая перед собой ноги. Она продрогла, но идти за курткой было ужасно лень.

— Нет. Мы пока изучаем атлас звездного неба и проводим кое-какие расчеты.

— Как все сложно, — фыркнула Рита, поежившись.

— Появление некоторых объектов на звездном небе приходится ждать часами, и лучше точно знать, когда они появятся, — пояснил Богдан, стягивая с себя спортивную куртку.

— Я обойдусь… — запротестовала Рита, когда он набросил ту ей на плечи.

— Да брось. Мне не холодно.

Рита нахмурилась, но куртку все же оставила. Она была еще теплая, и от мысли о том, что только что эта тряпка касалась его совершенного тела, ей стало по-настоящему горячо. Можно сколько угодно ненавидеть бросившего тебя в беде мужика, но если однажды он взял над твоим телом верх — от этого наваждения не избавиться…

Бежать! Бежать, куда глаза глядят… — в который раз мелькнуло в мозгу.

— Папа-папа! Осталось две минуты! — закричал Марк, подпрыгивая от нетерпения. — Сириус вот-вот появится!

Богдан встал, скользнув взглядом по Рите, неторопливо подошел к установленному штативу и что-то покрутил. У него были удивительно красивые руки. На большом пальце правой — серебряный ободок, и больше никаких украшений. Признаться, Рита не очень любила, когда мужчины носили кольца, а тем более перстни. Но кольцо Богдана выглядело адски горячо. Рита облизала вмиг пересохшие губы и тоже встала:

— Что ты делаешь?

— Выстраиваю фокус, — оглянулся Богдан и подозвал к себе сына взмахом руки. — Смотри, здесь есть один хитрый режим, позволяющий увеличить необходимые участки изображения при фокусировке в десятки раз.

— Круто…

— Посмотрим, как выйдет. Я хотел захватить пик вот этой вершины и часть ущелья…

— Странно. Я думала, ты приехал фотографировать звезды, — снова подала голос Рита.

— Звезды чаще всего являются дополнением к каким-то другим объектам. Например, чаще всего фотографируют Млечный путь, но сам по себе он не особенно интересен. А вот в сочетании с заброшенной хижиной или лучиной реки, или, скажем, ущельями Гранд каньона — это совсем другое дело.

Богдан еще что-то покрутил и отошел на полшага:

— Сейчас лучше затушить костер. Искусственный свет может лишь все испортить. Да и глаз должен привыкнуть к темноте. Ничего?

Рита пожала плечами:

— Надеюсь, нас не сожрут дикие звери. Огня они все же боятся.

— Трусишка, здесь не водятся хищники… — ухмыльнулся Богдан и прежде, чем затушить костер, пошарил в багажнике, доставая ее сумку с вещами:

— Переоденься, не то замерзнешь.

Рита перехватила вещи и пошла к палатке. Фонарик на телефоне помог сориентировать в темноте, и она справилась довольно быстро. О чем Марго не догадывалась, так это о том, какие соблазнительные тени отбрасывала ее фигура, когда она переодевалась. Богдан с жадностью скользил взглядом по чуть подсвеченным стенкам палатки, не в силах отвести глаз от открывающейся ему картины. Хорошо, что их сын был поглощен совсем другим. Марк с восторгом следил в бинокль за появляющимися на небе звездами и едва не пищал от радости.

— Папа! Ты меня совсем не слышишь! Это Сириус? Посмотри!

Богдан тряхнул головой и, встав рядом с сыном, заглянул в объектив.

— Угу… Он. Ну-ка, давай-ка… на максимальной выдержке.

Высунув язык от усердия, Марк старательно щелкал кадр за кадром. У него не слишком хорошо получалось со сломанной-то рукой. Богдан улыбнулся, наблюдая за сыном, и в который раз поморщился от тянущей боли в груди. Каждый раз… каждый чертов раз, когда он на него смотрел — душа замирала. Каким же он был дураком! Каждый восторженный взгляд Марка — ножевое ранение в грудь. Ты отказался от него. Ты отказался от него… Ты отказался… И нет себе прощения, и покоя нет.

Богдан растер лицо ладонью и, подсвечивая себе путь тонким фонариком, побрел к раскладному столику, на котором стоял большой термос с кофе. Рита вышла из палатки и нерешительно замерла в нескольких шагах от него. Богдан плеснул и ей. Протянул картонный стаканчик:

— Возьми, так быстрее согреешься.

Рита молча забрала из его рук свой кофе и отошла в сторону. Где она и просидела ровно до тех пор, пока Марк не заклевал носом.

— Эй, дружок, иди-ка ты, наверное, отдыхай, — ухмыльнулся Богдан, глядя в осоловевшие глаза сына. — Уже ничего интересного не будет.

— Точно?

— Ага. Я еще чуток поснимаю, поменяв ракурс, но это только потому, что и сам хочу чего-нибудь пощелкать.

Малой больше не спорил и забрался в палатку. Видать, совсем умаялся за этот переполненный впечатлениями день. Богдан сунулся следом. Помог сыну устроиться в спальном мешке — все же с поломанной рукой это сделать не так-то просто — и, пожелав Марку спокойной ночи, выбрался наружу.

— Кажется, он уснул даже раньше, чем я застегнул мешок, — пошутил Богдан, поймав пристальный взгляд Риты.

— Очень на него похоже, — кивнула та, вставая с небольшого валуна, на котором сидела.

— Эй, ты куда?

— В палатку… — пожала плечами Рита и нерешительно оглянулась.

— Не хочешь поснимать?

— Я?

— Почему нет? Это правда захватывающе.

— Ну, я не знаю…

— Пойдем. Хотя бы взглянешь!

Рита заметно нервничала. Легкая дрожь проносилась телом, но дело было совсем не в окутавшей горы прохладе. Всему виной был Связерский, стоявший так близко, что их тела соприкасались.

— Смотри, вот здесь чуток покрутить и… щелкай, — обжег дыханием ухо.

Рита нажала на кнопку.

— И чуток подержи, сразу не отпускай…

Нос Богдана скользнул вверх по ее скуле, зубы прихватили мочку уха и легонько прикусили, в то время как руки легли на ее живот. Большими пальцами погладив выступающие бедренные косточки, ладонями обхватил самый низ живота, там, где все сладко сжималось в ответ на его действия.

— Прекрати, — слабо запротестовала женщина.

— Не могу… Не могу прекратить, Ритка… Хочу тебя безумно. Всегда хотел…

Он царапал ее щетиной и прихватывал кожу зубами, он скользнул под резинку трусов и, погладив тонкую полоску волос на лобке, очертил пальцами призывно уплотнившийся бугорок. Ноги совсем ослабели. Рита тоненько застонала, злясь на себя за то, что так его ненавидит, но так отчаянно хочет… Развернулась резко в руках Богдана, едва не сбив штатив с установленным на нем фотоаппаратом, и, совершенно себя не контролируя, хлестнула его по щеке.

— Держись от меня подальше, Связерский! — обдавая брызгами плещущей в глазах ненависти, выплюнула Рита.

— Черта с два! Ты хочешь меня, как кошка! И я тебя хочу.

Сказать Рите было нечего. Ее так сильно трясло, что, кажется, даже мысли в черепной коробке подпрыгивали и никак не могли улечься. Зубы мерзко стучали. Она была растеряна и сбита с толку. Тысячи противоречивых, абсолютно противоположных эмоций рвали ее на куски.

— Пошел ты, ублюдок!

— Помнится, раньше ты была обо мне лучшего мнения!

— Тогда я не знала, какое ты дерьмо! А жаль. Нужно было слушать тех, кто меня об этом предупреждал.

Богдан отшатнулся от нее, как от прокаженной. И на секунду Рита как будто увидела его обнаженным. Прочувствовала всю его боль, берущую начало в далеком и безрадостном детстве. Видит бог, она не хотела его попрекать. Это было жестоко и бесчеловечно, но он не оставил ей шансов!

Это произошло мгновенно… Вот он все еще открытый, с зияющей раной в душе… И это так страшно, что она уже была готова взять свои слова обратно, как вдруг все в нем изменилось. Он будто отгородился, спрятался за высокой, непроницаемой стеной своего высокомерия и тщеславия, на которое теперь, наверное, имел полное право. Богдан прищурился и подобрался, как огромный тигр, готовящийся к прыжку.

— Что ж… Выходит, мне нечего терять. Хуже уже не будет.

— Нет, Бо…

Рита не успела договорить, подхваченная будто ураганом. Его неумолимые губы впились в её рот, наказывая… не лаская. Это была битва, а не любовь. Голодные поцелуи на грани отчаяния. Животные рыки. Они упали на траву и катались по ней, словно в смертельной схватке. Той схватке, где не было победителей. Конечно же, Богдан взял над ней верх. Запрокинул руки за голову и, удерживая те одной рукой, второй резко потянул майку вверх. Соски сжались под тонким кружевом двумя спелыми ягодами — он припал к ним ртом. Вторая рука пробралась в трусики и бесцеремонно толкнулась пальцами внутрь. С дрожащих ресниц Риты упали слезы. Она ненавидела его. Но было в нем что-то, чему она не могла противиться.

— Пожалуйста, Богдан, не надо! Я не хочу… Не могу! Не делай этого со мной… Пожалуйста!

Он как будто не слышал. Раздвинул ее ноги бедром и, проехавшись своим стояком по сердцевине, грязно выругался.

— Пытаешься выставить меня насильником, а сама мокрая, как последняя шлюха.

Рита сжалась от боли. Медленно выдохнула, обретая контроль над собой. Оттолкнула руки Связерского и, поправив на себе одежду, проговорила безжизненным голосом:

— Я не пытаюсь выставить тебя насильником. И не скрываю того, что рядом с тобой мое тело меня предает. Другое дело, что я никогда не поддамся этому желанию. Сделать это — означает попрать память умершего сына, втоптать в грязь собственную гордость и предать себя. Так что, пожалуйста, держись от меня подальше и…

— Постой… О чем ты, мать твою, толкуешь? Какого умершего сына?!

Глава 12

Богдан вышел из аэропорта только когда зафрахтованный им для Риты и Марка суперджет взмыл вверх. С трудом, как марионетка, едва шевеля одеревеневшими конечностями, забрался в машину и, медленно вытянув длинные ноги, ударил кулаком по рулю. Пожалуй, только сейчас его по-настоящему накрыло. Словно удавка из Ритиных слов лишь теперь до конца затянулась. Он с хрипом втянул вязкий, как будто враз загустевший воздух. Было адски жарко. Так жарко, что его футболка липла к телу, но Богдан не мог сообразить, что ему нужно включить кондиционер.

Перед глазами стояли события ночи и Риткины злые, больные глаза!

— О, вот только не надо! — рычала она, очевидно, из последних сил удерживая себя от банальной бабской истерики.

— Да что не надо? Я не понимаю, что ты несешь! — и себе распалялся Связерский. Хотя казалось, куда уж больше? У него и так едва дым из ушей не валил.

— Короткая же у тебя память… Или ты еще больший урод, чем я думала.

Голос Риты упал почти до шепота. Она развернулась, ломано, как будто из нее вынули стержень, и ссутулившись, как старуха, побрела куда-то, не разбирая дороги.

— Хрен ты куда пойдешь, пока мы во всем не разберемся!

Он ее догнал и остановил, опустив руку на плечо. Рита чуть повернула голову.

— Что именно ты хочешь, чтобы я сказала?

— О каком умершем сыне ты говоришь?

— О моем… моем умершем сыне. Том самом, на которого тебе было наплевать.

Рита наконец соизволила поднять взгляд, и то, что он увидел на дне ее глаз — не передать словами. У него мороз пронесся по коже и, сковав тело льдом, вырвался изо рта облачком пара.

— Наш сын жив-здоров. Он спит в палатке крепким сном абсолютно здорового ребенка и…

— А наш второй сын лежит в холодной земле, — прошелестела Рита слабеющим с каждой секундой голосом и зло вскинула ладонь вверх, когда поняла, что Связерский снова рвется что-то сказать. — Хватит! Хватит делать вид, что ты ничего не знаешь. Здесь не перед кем устраивать этот театр.

— Клянусь, если ты мне сейчас не объяснишь все по-нормальному, я…

— Что ты? Что ты, Связерский? Ударишь меня? Сбросишь в пропасть?!

— Да твою же мать! Я хочу понимать! О… чем… ты… говоришь! Потому как пока все сказанное тобой больше напоминает бред!

Он орал. Орал громко, так что голос, отражаясь от скал, еще долго кружил эхом в пространстве.

— Хочешь сказать, ты не знал о том, что у Марка был близнец?

Вот тогда он впервые и почувствовал эту удавку. Ее набросили ему на шею, еще не сдавливая толком, но с угрозой. И стало действительно страшно. Страшно услышать то, что он так хотел узнать еще какую-то секунду назад.

— Нет… — покачал головой, отступая, — Нет. Я не знал, — повторил, как попугай, отводя взгляд, не в силах больше смотреть на нее прямо.

Некоторое время Рита молчала. Как будто прикидывала в уме, можно ли ему верить. Но так ничего для себя и не решив, она обхватила себя руками, сосредоточив взгляд на чернеющих зубьях скал. Пожала плечами:

— Я говорила твоему менеджеру. Твоего контакта у меня не было, поэтому… да, я позвонила ему.

— Он мне ничего не передавал, — прохрипел Связерский, неосознанным жестом растирая грудь, в которой заныло сердце.

— Думаю, тебе следует обратить внимание на не слишком хорошую коммуникацию между тобой и твоим агентом. Не то… мало ли. Это сыновья тебе не были нужны. Невелика потеря… А вдруг он не скажет тебе о чем-то, действительно важном? Контракте каком выгодном, или… — Рита неопределенно взмахнула рукой в воздухе.

Она вышибла из него все дерьмо. Нокаутировала и добила ногами. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но не смог выдавить из себя ни звука. Она лишила его и голоса. Богдан так и простоял с по-идиотски отвисшей челюстью, пока Рита не скрылась в палатке. Да он и на следующий день не нашел в себе сил на то, чтобы с ней поговорить. Внутри него как будто закипала лава, и он боялся, что если узнает подробности… просто не справится с этим. И произойдет что-то страшное. Катастрофа. Его личная катастрофа.

И вот сейчас, прямо в эту секунду, у здания аэропорта, она началась…

Богдан раскачивался в кресле, тупо уставившись на обтянутую красной кожей торпеду, а отчаяние и боль жрали… жрали его внутренности. А потом все друге чувства в нем вытеснила слепящая черная ярость. Визжа шинами, он сорвался с места и покатил к дому. Больше ему здесь было делать нечего.

Когда злость немного поутихла, Связерский набрал номер, вбитый в его записную книжку под первым номером. Номер человека, которому он доверял, и который не оправдал этого самого доверия.

— Даг, привет. Мне нужны билеты на ближайший рейс до Вашингтона. Дело срочное.

— Привет, Плейбой, — лениво протянул его агент. — Ты же собирался пробыть с сыном еще как минимум две недели?

— Планы изменились.

— Не вышло из тебя примерного папки? — заржал Даг. Богдан стиснул зубы так, что хрустнули челюсти, и сосчитал до десяти.

— Об этом мы поговорим, когда я вернусь, — пообещал он, прежде чем оборвать связь.

Всю дорогу домой он думал о том, что Рита ему сказала. Он пытался осознать это… и не мог. Его сын умер двенадцать лет назад. Умер… А он… Связерский попытался вспомнить, чем он занимался в тот день. Была выездная игра. То ли в Питтсбурге, то ли в Филадельфии. В то время он чаще сидел на скамейке запасных, чем был на льду, но в тот день старина Джонс травмировался, и его выпустили на замену. Он не упустил свой шанс! Когда прозвучала финальная сирена, игра закончилась их убедительной победой. Он вкатил решающую шайбу и чувствовал себя королем мира. Как обычно, после матча ребята из команды отправились в бар. Как правило, руководство на это закрывало глаза. И, конечно же, Богдан пошел вместе с ними. Ему нравилось чувствовать себя частью команды. Эти парни стали его семьей! Настоящей семьей, которой у него никогда не было. Они пили пиво, над чем-то смеялись, лениво поглядывая по сторонам в поисках доступных симпатичных женщин. Вокруг профессиональных хоккеистов всегда отирались фанатки, и любому из них не составило бы труда кого-нибудь оприходовать. Богдан тоже не видел смысла отказываться от доступного секса. В то время он трахался так часто, как только мог, с такой скоростью меняя партнерш, что их лица и имена не успевали задерживаться в его памяти. Он не изменял лишь одному правилу — его секс всегда был защищенным. Всегда.

По всему выходит, что когда его сына хоронили, он сам довольно весело проводил время. Вот так…

Богдан растер глаза, натянул кепку пониже, прячась от слишком пристального взгляда соседа, и врубил на полную громкость музыку. У него были крутые наушники, но даже бьющие по ушам басы не могли заглушить ревущий вой боли.

Он чувствовал себя куском собачьего дерьма, а не человеком. Еще никогда ему не было так за себя стыдно. Он был как будто растоптан и смешан с тем самым дерьмом. Богдан не понимал, как будет жить с этим дальше. Как будет справляться. Связерский не мог избавиться от мысли, что если бы он забрал Риту с собой, такого бы не случилось. И сейчас у него было бы два сына, которыми он бы гордился, а может быть и еще кто-то был… Вина накатывала, вместо крови разливалась по венам. И хоть он не знал о причинах смерти сынишки, не сомневался — в Америке его бы спасли! Выходит… он сам его убил. Своими руками.

Все могло бы сложиться иначе. Более правильно, более счастливо, более… Да твою же мать. Что ж хреново так? А? Когда-нибудь станет легче?

Но легче не становилось. Ни когда он прилетел в Вашингтон, ни когда добрался до дома. Он любил свой лофт с отличным видом на Потомак. Но сейчас его высокие потолки как будто давили ему на голову. Богдан принял душ, переоделся и застыл на несколько секунд, глядя на собственное отражение в зеркале.

Хреново… Он выглядел хреново. Так, как будто его пропустили через мясорубку, или как если бы он не спал несколько дней кряду. Что, впрочем, так примерно и было. Стряхнув с себя наползающий сон, Богдан спустился вниз и сел в свою Ауди. Проехал несколько кварталов и остановился у большого старинного особняка. Не успел он выбраться из машины, как навстречу ему вышел Даг. Связерский только сейчас заметил, как тот обрюзг.

— Какие лю…

Короткий взмах кулаком — и его агент кулем свалился на идеально подстриженную лужайку у дома. Богдан знал толк в силовых приемах.

— Какого черта ты творишь?! — прохрипел Даг, отплевываясь от заполнившей рот крови. Богдан никогда не был пай-мальчиком. Он был кем угодно: плейбоем, уродом, суперзвездой, но он никогда, мать его, не был пай-мальчиком. И сейчас все дикое в нем, вся та тьма, с которой он научился справляться, рванула наружу. И видимо было что-то такое в его глазах, что и Даг это понял:

— Эй-эй, да что с тобой не так? В чем твоя, мать его, проблема?!

Богдан не знал, что бы сделал с ним, если бы из дома агента не вышла его дочь. Маленькая девочка лет четырех или пяти. Он не слишком в этом разбирался, хотя, наверное, ему следовало, ведь у него, дьявол все забери, был сын! Даже два…

— Привет, Бо…

— Привет, малышка, — сжимая руки в кулаки, прохрипел Связерский.

— Ты что, врезал моему па?

— Вот еще… Он споткнулся через поливочный шланг и упал.

С опаской косясь на съехавшего с катушек Богдана, Даг, опираясь на руку, встал. Покачнулся и снова сплюнул.

— Лили, иди в дом, милая. Мы здесь немного потолкуем с Бо, и я скоро приду.

— Мама спрашивала, останется ли он на ужин? Бо, ты ведь останешься?

Раньше Богдан любил бывать в доме Дага, он знал его жену, удивительно умненькую и добрую, как для очередной мисс-Вирджиния-две-тысячи-десять. Он любил возиться с его детьми — Сэмом, Алексом и маленькой Лили… Он вообще любил бывать в местах, в которых чувствовал себя частью чего-то цельного.

— Нет, милая. Сегодня я тороплюсь. Мне нужно только…

— Лили, иди в дом! — чуть более раздраженным голосом повторил Даг.

Лили переступила с одной крепкой ножки на другую и, оглянувшись напоследок, скользнула за дверь. Жидкий хвостик на ее макушке подпрыгнул.

— Как ты мог… У тебя ведь у самого дети. Сэм… у тебя ведь был уже Сэм, когда ты скрыл от меня правду…

— Да о чем речь?! Ты можешь мне объяснить?

— Как ты мог не сказать мне о том, что мой сын умер?

— О, да ради Бога! — вскинул голову к небу Даг и зарылся мясистой рукой в редеющие волосы на макушке. — Ты меня попросил решить эту проблему. Я ее решил.

— Ты обязан был мне сказать, сраный ты кусок дерьма!

— С чего бы?! Тебе живой ребенок не был нужен, что уж говорить о мертвом?! — взорвался Даг. И от его слов вся злость, что кипела в Богдане, со свистом устремилась прочь через огромную дыру, образовавшуюся в его сердце… Он чувствовал себя воздушным шариком, который надули и отпустили, не завязав узелок. И он летел, сдуваясь, хаотично подпрыгивал в воздухе, а потом упал на землю куском сморщенной, никому не нужной резины.

Богдан попятился, понимая, что еще совсем немного, и он просто разревется, как в детстве, когда еще умел плакать, зло растирая слезы по щекам…

— Бо, послушай…

Богдан выставил перед собой руку и покачал головой. Да, он повел себя как подонок. Испугался новой ответственности, не пожелал взять ее на себя, но, видит Бог, он бы хотел знать, что его сын умер. Даже тогда он предпочел бы об этом узнать. Может быть, он был не таким уж и дерьмом. А может, ему просто в это хотелось верить…

— Тебе нужно было обо всем мне рассказать… — тихо прошептал он, пятясь, как какой-нибудь диковинный краб.

— Прости, Бо, я… Ч-чёрт… ты был такой нестабильный. Такой дикий и отчаянный. На льду в тебя как будто вселялся дьявол. Вот каким злым ты был! Я просто боялся, что у тебя сорвет крышу. Не знаю, от чего ты тогда бежал, но…

— Тебе… нужно… было… сказать.

Богдан уперся задом в свою припаркованную машину, развернулся и дернул дверь на себя. Нет, он не снимал с себя вины. Видит Бог, не снимал… Но он имел право знать. Имел… будь оно все проклято.

Глава 13

Что-то случилось с системой кондиционирования. Еще утром она забарахлила, а к обеду и вовсе сдохла. Офис раскалился добела. В такой жаре голова вообще не соображала, красивое строгое платье на запахе липло к телу, а с волосами и вовсе невозможно было совладать. Рита скрутила их на макушке, но несколько непослушных кудрей все равно выбились из безжалостного захвата заколок. Пот собирался между грудей и тонким ручейком стекал вниз по животу. Нет! Так не могло продолжаться…

— Я сейчас помру от обезвоживания! — пожаловался сидящий за столом Игорек.

— Оно тебе не грозит. Ты выпил все мои запасы воды из холодильника…

— Угу… Там уже пусто. Слушай, а давай это все перенесем на завтра! — взмолился заместитель, бросая отчаянный взгляд на разложенную на столе смету, над которой они трудились последние несколько часов, споря почти до хрипоты.

— А если и до завтра не починят? У нас сроки горят…

Рита застонала и опустилась лбом на лежащие перед ней листы опросника пожеланий клиента, которые она перебирала уже, наверное, по десятому кругу.

— Я сдохну, прежде чем мы придем к общему знаменателю…

Не отрывая лба от стола, Рита вздохнула:

— Да уж… Я просчитала тысячи вариантов. Но мы выходим за рамки бюджета.

— Потому что они хотят залезть на грушу и жопу не ободрать! — вспылил обычно веселый Марк.

— Груши им как раз и не нужны… А я ведь предлагала. Небольшой сад, чтобы освоить землю вот здесь, — Рита обвела карандашом небольшой участок на плане геодезической съемки и в отчаянии растерла покрытый испариной лоб.

— Они сами не знают, чего хотят! Три макета, Рита! Три!

— Слушай… может быть, сделать видеовизуализацию?

— Да ты представь, сколько это отнимет времени!

— Если нам достанется этот контракт, он послужит фирме отличной рекламой.

— Да это понятно. Думаешь, они правда не могут представить, как это будет? Или просто сношают нам мозг?

— Я не знаю. Для них еще делают проект в Ландшафт-дизайне… Черт!

— Ладно, похоже, выхода нет…

Входящим сообщением тренькнул скайп. Так они для удобства общались между собой с коллегами.

«К вам посетитель. Очень настойчив», — писал ее секретарь.

Только этого сейчас и не хватало, — подумала Рита, приводя в порядок свое изрядно помятое платье. Приятного оттенка лайма, утром оно выглядело пречудесно, а вот сейчас…

— Посетители… — объяснила Рита свою суету помощнику, — в общем, я на тебя рассчитываю, да? Ты же все сделаешь? Скажи, что сделаешь эту чертову визуализацию, потому что иначе — я уже не знаю, как быть… — убеждала Рита Игорька, в обязанности которого это все совершенно определенно не входило. Дверь открылась, но она все еще что-то говорила, а потому не сразу обратила внимание на того, кто вошел.

— Да сделаю-сделаю. Но если они не определятся до конца недели, с этим надо завязывать.

— Я знаю, — вздохнула Марго и, наконец, обернулась.

Он стоял у двери. Лицо спрятано в тени козырька бейсболки, простая, идеально сидящая на его безупречном теле футболка, потертые джинсы. Все, безусловно, дорогое и эксклюзивное. Кричащее о его статусе. В уголке рта — белая тонкая палочка. Как и в любом приличном офисе, у них на рецепции имелась вазочка с леденцами. Похоже, Богдан позарился на Чупа Чупс.

— Привет.

— Привет, — выдавила из себя Рита, игнорируя поднявшийся в ушах шум. — Что… что ты здесь делаешь?

Связерский перевел взгляд на заинтересованно поглядывающего на него Игоря и неторопливо вновь вернулся к ней.

— Нам нужно поговорить.

— Хм… Я думала, мы уже все обсудили.

— Это вряд ли…

Нервно закусив губу, Рита покосилась на помощника и, тяжело вздохнув, распорядилась:

— Распусти всех. Один черт работать в такой жаре не получится. И сам можешь ехать.

Игорек кивнул. Подмигнул начальнице и напоследок пообещал поработать над ее просьбой. Дверь за ним захлопнулась, и Рита осталась один на один с Богданом. Ее кабинет не был тесным. Но Связерский, кажется, занимал собой каждый его миллиметр.

— Чудесное местечко. Только здесь жарко, как в аду.

Рита отвернулась под предлогом наведения порядка на столе, чтобы скрыть то, что чувствовала на самом деле. Вообще-то она всегда считала, что дьяволу-Связерскому в аду комфортно, как в санатории. Самое место ему в аду… Но после того, как выяснилось, что он не знал о смерти их не родившегося ребенка, её к нему отношение претерпело некоторые изменения. Нет, оно не поменялось кардинально. На самом деле этот факт менял не так, чтобы много. Но все же… все же что-то менял.

Не сказать, что она ему сразу поверила. Трудно снова поверить человеку, веру в которого ты уже однажды утратил. Но его глаза… его больные, совершенно потерянные глаза — врать не могли. Все чаще Рита задавалась вопросом — как бы изменилась ее жизнь, если бы Богдан тогда был с ней рядом. И, несмотря на то, что у нее не было абсолютно никакой уверенности в том, что он бы примчался, не думать об этом она не могла.

— Сломалась система кондиционирования. Думаю, для разговора нам лучше перебраться в местечко попрохладнее. Хотя я не понимаю, о чем нам с тобой говорить.

— Ну, ты и не отказываешься. Значит, мы неплохо продвинулись.

— В чем? В чем мы неплохо продвинулись? Ну, о чем ты говоришь?

Рита подхватила портфель и двинулась мимо Богдана к выходу. Но он ее обогнал, обдавая изысканным ароматом духов и разгоряченного тела набитого под завязку тестостероном мужчины. Каждая клетка, каждый чертов нерв в ней откликались на его близость. Давным-давно Связерский стал ее наваждением, и стоило признать — с тех пор мало что изменилось. Она пыталась встречаться с другими мужчинами. Более взрослыми, степенными и ответственными. Но ни черта не получалось. И теперь Рита понимала, почему.

От этого хотелось кричать!

— О том, что случилось.

— Ты меня бросил. Нас… бросил. Все просто.

Наверное, он бы что-то сказал, да только в приемной они были не одни. Богдан проглотил готовые сорваться с языка слова и, чуть вздернув бровь, уставился на нее, не мигая.

— Ольга Павловна? — отвела взгляд Рита. — А я думала, уже все ушли.

— Ну, как же это… Вперед начальства! — возмутилась секретарша и промокнула пот бумажной салфеткой.

— Да я, в общем-то, тоже все.

— К деду, наверное, отправитесь?

Рита покосилась на Богдана и вздохнула:

— Теперь только утром. Ну, что? До понедельника?

— Хороших вам выходных.

Рита вымученно улыбнулась и пошла дальше. В лифте было немного прохладнее, чем в остальных помещениях, но близкое присутствие Связерского заставляло Риту обмахиваться сложенными в стопку бумагами, чтобы не свалиться от теплового удара.

— Я уже тут ни черта не помню… Здесь есть какой-нибудь ресторан? Или… я не знаю.

— Ну, нет! Я никуда не пойду в таком виде, — запротестовала Рита, подстраиваясь под его широкий уверенный шаг.

— Тогда что ты предлагаешь? Поговорить на улице?

Рита переступила через протянутый по тротуару поливочный шланг и тяжело вздохнула.

— Ты ведь не отцепишься?

— Нет, — стиснул зубы Связерский.

— Ладно. Тогда поедем ко мне. Мне нужен душ и кондиционер. И что-нибудь выпить.

— Эй, ты куда?

— Так в подземку. А ты думал, меня ждет за углом Мазератти?

— Ну, а почему бы и нет? Я плачу…

— Заткнись! Вот сейчас просто заткнись! Если ты попрекнешь меня алиментами, то упадешь в моих глазах ниже некуда.

— А я и не думал попрекать! — огрызнулся Богдан. — Ты имела на мои деньги полное право.

Рита оглянулась, прежде чем ступить на эскалатор. Может, и хорошо, что он так её бесит. Это здорово прочищает мозги. Напоминает о том, почему ей не следует по нему сохнуть. Нет, как же все-таки неожиданно… Его приезд, ее реакция! Она ведь практически убедила себя, что поступила правильно. Бежать от него — лучший выход. Потому что, находясь рядом — она словно теряла голову. Вот и теперь по телу его взгляд ожогами.

— Я не брала ни копейки из тех денег, что ты давал Марку. Мне не нужны были твои подачки. А вот мой сын… ты прав. Он имел право. Так что, не переживай. Каждая копеечка на счету. Ждет его совершеннолетия.

Желваки прокатились по скулам Связерского и замерли.

— И на что же ты жила все эти годы?

— Хорошо жила. Не беспокойся, Марк ни в чем не нуждался.

— Кто тебе помогал? Мать?

В тоннеле загрохотало. Воздух как будто завибрировал. Приближался их состав.

— Мать от меня отказалась. Примерно в то же время, что и ты, — сказала Рита, когда они устроились в полупустом вагоне. Давно затянувшиеся раны заныли, распространяя по телу острую дергающую боль.

— Как это — отказалась?

Рита отвела взгляд от довольно грязного окна и покосилась на Богдана.

— Слушай, Связерский… ты, вообще, зачем приехал?

— Я же сказал! Поговорить. Я хочу знать обо всем, что тогда случилось.

— Оно тебе надо? — устало вздохнула Рита. На нее вдруг напала такая апатия, что даже на злость не осталось сил. — Столько лет прошло…

— Надо!

— Что ты хочешь узнать?

— Все. Что значит — мать отказалась?

Рита поддела ногтем отшелушившийся кусочек лака и пожала плечами:

— Да, то и означает. Она, когда узнала обо всем, конечно, настаивала на аборте. Кричала, что с твоим ребенком домой я могу не возвращаться. Ну, я и не возвращалась. У меня тогда такой жуткий токсикоз был… Всю беременность с ним мучилась. Многие не справлялись. Но я твердо решила, что выношу малышей, во что бы то ни стало. Вот и жила в отделении патологии.

— Она вообще к тебе не приходила?

Рита закусила пухлую губу и покачала головой:

— Никто не приходил. Тогда, кстати, меня твои деньги выручили. Лекарства нужно было покупать, да и вообще… Потом она одумалась, не сразу, но… пришла. Вроде бы, с покаянием.

— Ты ее простила? — прохрипел Богдан. Не глядя на него, Марго покачала головой:

— Не смогла. То есть… мы, конечно, общаемся… Иногда. Но в глубине души я ее простить не смогла.

— Я не знал… Не знал.

— А если бы знал? — вдруг вскинула взгляд она. — Это хоть что-нибудь изменило бы?

Связерский медленно сглотнул. Провел широкой ладонью по коротко стриженой голове и обжег ее лазером глаз.

— Я хотел бы верить, что да. Но я не уверен. Тогда я… я бежал от этого всего, понимаешь? Из этого города, из этого болота, бежал от ответственности. Я себе казался вырвавшейся на свободу птицей, на которую вновь объявили охоту.

— Я не охотилась на тебя, — прошептала Рита, удивленная и сокрушенная его откровенностью.

— Я знаю. И тогда знал. Просто не был готов к тому, что случилось. Все, что я могу сейчас — так это попросить у тебя прощения. Я был дерьмом. Не заслуживающей вас кучей навоза.

Рита снова закусила губу. Мимо пронесся встречный состав, в ушах загрохотало.

— Нам на следующей выходить.

Богдан кивнул, протянул ей руку. Она завороженно уставилась на его широкую ладонь с крупными пальцами, на одном из которых тусклым потемневшим серебром поблескивал ободок.

— Я не могу исправить того, что было. Не могу вернуться в то время и утереть твои слезы.

— Тогда чего же ты хочешь?

— Я не знаю… Я хочу, чтобы боль отпустила. Твоя боль и моя… Но ведь этого не случится, да?

Состав остановился. Рита вскочила. Взяла-таки протянутую Богданом руку и потащила того к выходу. Они едва успели выскочить из вагона, прежде чем он вновь набрал скорость.

— Со временем все забывается, — вернулась к прерванному разговору Рита и зашагала к выходу из тоннеля.

Долгое время они шли молча. Молча поднялись на эскалаторе, молча вышли в душный июль.

— В последнее время я не могу спать. Мне так невыносимо жаль.

— Да, мне это знакомо.

— Ты когда-нибудь сможешь меня простить?

— А зачем тебе мое прощение?

— Каждый грешник нуждается в отпущении грехов.

— Не каждый. А только раскаявшийся… Господи, если бы ты знал, сколько речей я заготовила, чтобы тебе сказать. А сейчас смотрю на тебя и ни слова не могу вспомнить.

— Наверное, мне повезло, — криво улыбнулся Богдан. — Вряд ли бы мне понравились твои домашние заготовки.

Рита тоже хмыкнула:

— Не сомневайся. Я была ужасно на тебя зла. И очень обижена…

Богдан остановился. И только остановившись вместе с ним, Рита поняла, что они так и идут по улице — как в юности, держась за руки. Кожу в местах соприкосновения обожгло. Марго резко высвободила свою ладонь и опустила взгляд к носкам туфель.

— Я бы многое сейчас отдал, чтобы все изменить…

Рита качнула головой и возобновила движение. Он мог стереть в кровь колени, каясь. Но это ничего… абсолютно ничего не меняло.

Глава 14

Квартира Риты и Марика была совсем небольшой. За последние годы Богдан привык к жилью совершенно другого класса. Впрочем, если сравнивать с той конурой, в которой он провел свое детство — шестьдесят квадратов этих апартаментов казались царскими палатами. Небольшая кухня была совмещена с гостиной, а спальни располагались по обе стороны от довольно широкого просторного коридора. Пока Рита плескалась в ванной, Связерский повернул ручку на одной из дверей и оказался в небольшой, но уютной мальчишеской спальне. Здесь все об этом кричало. И подобранная цветовая гамма, и постеры на стенах, и расставленные на полках кубки, и огромная сумка с хоккейным снаряжением, валяющаяся на полу, и дикий беспорядок, царящий в комнате. Рядом наспех собранного дивана лежали носки, а с подлокотника свисали шорты. Создавалось впечатление, что хозяин комнаты так спешил жить, что на все другое, например, на уборку, у него просто не оставалось времени. Даже рулонные шторы, занавешивающие окно, были подняты не до конца, так, как будто что-то отвлекло парня в тот самый момент, когда он решил впустить в комнату больше света.

Богдан сглотнул. Прикусил изнутри щеку и поднял лицо к потолку. С довольно современной люстры в стиле хайтек, состоящей из алюминиевых трубок и светодиодов, свисали модельки самолетов и шарф с эмблемой его хоккейного клуба. Сердце болезненно сжалось. И чем больше Богдан узнавал о прошлом Ритки, о том, как они жили, и как ей далось это все — тем невыносимее становилось. Если он не научится с этим справляться — ему точно грозит инфаркт.

Богдан подошел к письменному столу, на котором стоял пафосный эппловский комп, и взял в руки огромную рамку, состоящую из нескольких отдельных снимков, собранных в коллаж. Фото с последней игры Марка… А вот он выступает перед толпой школьников, а здесь — они с матерью корчат рожи, в обнимку с Мини Маус в парижском Диснейленде.

— Ты здесь? А я тебя потеряла.

Богдан обернулся. Ритка искупалась и вымыла голову, и теперь её шикарные волосы свисали длинными сосульками. Но это пока. Стоит им хоть немного подсохнуть, и те завьются в веселые тугие пружины. Он это точно помнил. В их единственное лето они много времени проводили на пляже…

— Он счастливый ребенок, да?

Рита чуть напряглась, но кивнула:

— Счастливый. Веселый, компанейский, умный… Да ты и сам, наверное, имел неоднократную возможность убедиться.

— Спасибо. Спасибо тебе за него.

Рита отвернулась. Все, что сейчас происходило, было очень опасно. Ей было проще, когда она его ненавидела. Это помогало держать дистанцию. Не давало шансов воскреснуть ее сумасшедшей любви. Но теперь, когда Богдан уже несколько раз извинился, когда она увидела и почувствовала его боль, как свою… Ей стало казаться, что, возможно, Связерский не так уж и плох. В конце концов, он действительно очень старается: уделяет Марку внимание, действительно уделяет, а не лишь только делает вид, слушает его трескотню, смеется над только им одним понятными шутками, терпеливо объясняет все, что Марик хочет узнать. Чего стоит только их вылазка в горы, где он столько всего показал сыну и рассказал…

Да чтоб тебя, Измайлова! Остановись!

Рита растерла ладонями бедра и неловко кивнула. Поблагодарил за сына! Эка невидаль. И толку, что с опозданием в двенадцать лет, так, выходит, Измайлова?!

— Знаешь, чему я больше всему удивился, когда мы с Марком стали общаться?

— Нет.

— Он меня не ненавидел. За это я благодарен тебе особенно, — сказал Богдан и осекся, — Что? Что не так?!

Прикрыв потрясенно открытый рот ладошкой, Рита медленно опустилась на стул.

— Твою ж мать! Твою чертову бабушку…

— Ты скажешь мне, что случилось?

Рита возбужденно вскочила. Заметалась по комнате:

— Послушай! — пробормотала она. — Это очень важно! Ты должен запомнить!

— Да говори уже!

— Не знаю, как это еще не всплыло в ваших разговорах, но… Ч-черт! Я общалась с ним от твоего имени! — выпалила на одном дыхании.

— Ч-что?

— Я общалась с ним от твоего имени! — проорала Рита. — А что мне нужно было говорить Марку?! Что его папаше нет до него дела? Я не хотела его травмировать, господи! — Рита обхватила голову. — Так… Первое! Запомни! Ты дарил ему подарки! На день рождения, Новый год… на первую игру и еще так… иногда, по мелочи.

— Ты что делала? — Богдан моргнул, как последний придурок, не в силах уложить в голове ее жертву… ее подарок. Теперь он понимал гораздо больше.

— Дарила подарки, — прошептала Рита, — иногда писала короткие письма. Якобы они приходили на мой электронный ящик.

В носу щипало. Связерский несколько раз вздохнул. Тяжесть в груди становилась неподъемной.

— Спасибо, — глотая половину букв, прохрипел он.

Рита отмахнулась.

— Просто, если он вдруг спросит, или как-то упомянет — постарайся меня не сдать. Это чудо, что мой обман до сих пор не всплыл.

— Хорошо… — кивал, как болванчик, Связерский, не замечая, как растирает горящую огнем грудь.

— Слушай, а как ты меня нашел? — вдруг опомнилась Рита и отвернулась, не в силах на него смотреть.

— Марик дал адрес.

— Он знает, что ты приехал?

— Нет. Но в курсе, что я хотел это сделать. Кстати, а где он сейчас?

— У деда на даче. У нас там большое хозяйство. Сад, огород, и даже куры… Вообще дед ботаник — любит возиться с землей.

— Выходит, вот в кого у тебя эта тяга.

— Может быть. Он мне вообще очень помог по жизни.

— А ты мне никогда о нем не рассказывала.

— Наверное, ты забыл, — пожала плечами Рита и со вздохом принялась убирать за своим двенадцатилетним сыном.

— Нет. Это вряд ли. Я о том времени помню все.

Рита оглянулась. Замерла с подушкой в руках. Она тоже многое помнила. Если не считать того, чем это все для нее обернулось, то время было самым счастливым в ее жизни. Телом пронеслась молния, жар разлился по низу живота, во рту пересохло. Стоящий напротив Богдан действовал на нее, как наркотик, и это здорово пугало.

— Зачем ты все же приехал?

— Я уже ответил на этот вопрос.

— Ладно. Ладно… ты сказал, что хотел бы узнать, что тогда случилось. Отлично. Слушай. — Дерганным движением Рита стащила с подушки грязную наволочку и отбросила ту в сторону. — Когда ты уехал, я не сразу поверила, что это конец. Еще рассчитывала на что-то, дура наивная. А мать так на меня давила с этим абортом, и твой агент давил…

— Что значит — давил?

— Как что? Предлагал деньги, чтобы я избавилась от ребенка. Ты и этого не знал, хочешь сказать?

Богдан с такой силой сжал челюсти, что казалось, еще немного, и зубы стерлись бы в порошок. Веко дергалось, а он задыхался. Отрицательно качнув головой, Связерский оттянул ворот футболки, как будто бы именно он его душил, а не происходящее.

— Да, ладно… Теперь-то что. Может быть, он решил, что лучше сразу устранить проблему, чем потом разгребать последствия.

— Я этого не хотел. Да, я сбежал, но я не хотел, чтобы ты убила ребенка.

— Ясно…

Пододеяльник трещал по швам, когда Рита вытаскивала из него одеяло. У Марика была странная особенность. Он не мог уснуть, не завернувшись с головой в тяжелый плед. Даже когда на улице была адская жара, он спал только так — укрывшись. А совсем маленьким — он засыпал на ней. Рита думала, что это было как-то связано с гибелью его близнеца. Марик привык, что он не один. Что с ним всегда кто-то рядом… В горле зародился истерический всхлип. Она выждала несколько секунд, чтобы не дать ему вырваться наружу, и, жадно вздохнув, продолжила:

— Как бы то ни было, у меня начался токсикоз. Очень тяжелый. Я уже говорила, что провела в больнице практически всю беременность?

Богдан кивнул. Оперся задницей о край стола и растер широкой ладонью затылок. Огромный бицепс напрягся, от чего проходящая через всю его руку татуировка будто бы ожила.

— Ну, вот, а где-то на тридцать пятой неделе стало понятно, что один плод замер. В таких случаях обычно вызывают искусственные роды. Это давало шансы на жизнь второму малышу. Я была измучена и истощена. И была очень напугана. Мне хотелось, — Рита сдернула простыню с дивана и запрокинула голову к потолку, — мне хотелось… чтобы меня кто-то обнял и сказал, что все будет хорошо, но… — она облизала губы и покачала головой из стороны в сторону.

Богдан не выдержал. Ругая себя последними словами, в два шага преодолел разделяющее их расстояние. Обхватил ладонью голову поверх уже чуть подсохших волос и прижал Риту к груди. Прямо туда, где его сердце отчаянными рваными ударами разгоняло по телу боль. Прижался губами к макушке:

— Прости меня…

— Да, что уже… — всхлипнула Марго, и ее плечи дрогнули. Обычно женские слезы не вызывали в Связерском ничего, кроме легкой досады. Он не верил им. Слишком свежи были воспоминания о бьющейся в истерике пьяной матери, которая обещала исправиться, да так ничего для этого и не сделала, или… наигранные слезы любовниц, надеющихся выплакать что-нибудь для себя. А Риткины слезы — они ему кислотой по загноившимся ранам…

— А ты поплачь… Я ведь только тогда идиотом был, да. А сейчас поплачь… Я рядом.

— В родах что-то пошло не так. Никто же правды не скажет. Кровотечение открылось, меня еле спасли. Почти неделю в реанимации…

— Ритка, моя маленькая Ритка… Как же так? — шептал он, целуя ее влажные волосы.

— А потом нас дед по отцу нашел. Мать-то не очень позволяла нам видеться, когда папка ее бросил. Вот дед нас и вытащил. И меня, и Марика.

Закончив вроде бы на радостной ноте, под конец рассказа Рита совсем расклеилась. Подступающие рыдания уже было не остановить. Нежность Связерского не оставила никаких шансов. Ей больше не хотелось кричать о том, что поздно. Ей просто хотелось выплеснуть это все. И, наконец, отпустить.

Богдан сел на диван и потянул ее за собой. Коснулся губами заплаканных щек, поцелуями снял с ресниц соленые слезы. Он не унял ее боль, он лишь усугубил агонию глубоким осознанием того, чего она на самом деле тогда лишилась.

— Как ты его назвала?

— Димка…

— Где он похоронен? Я хочу поехать и…

Рита отчаянно затрясла головой и еще горше заплакала:

— Я не знаю. Не знаю… Когда я пришла в себя… они сказали, что ути… — отчаянное рыдание сотрясло ее тело, — утилизировали би… — она снова запнулась, — биологические отходы.

Связерский сжал в ладонях ее лицо, касаясь лбом ее лба, и сделал несколько свистящих жадных вдохов.

— Прости меня… — просипел ей в губы, прежде чем накрыть своим ртом. Желание забыться стало нестерпимым.

Рита слабо запротестовала, попыталась его оттолкнуть, но секунду спустя ее пальцы сжались на его футболке, лишь сильнее к себе притягивая. И все исчезло. Остался лишь его вкус и чуть изменившийся с годами запах, в котором стало больше мужчины, больше тестостерона, больше греха. Она тянулась за ним, как привязанная. Не разрывая контакта, сместилась, оседлав его бедра, и застонала, когда её потаённого местечка коснулся его возбужденный, скованный грубой тканью член. Богдан пробормотал какое-то ругательство, но, в противовес грубым словам, его язык мягко толкнулся в рот Риты. Ничего не изменилось… абсолютно. Её тело пело рядом с ним. Только он мог заставить забыть ее обо всем, в том числе и о том, почему она хотела держаться от него подальше. Страсть закипала, стягивала в узел внутренности. Рита раскачивалась на Богдане, как какая-нибудь наездница родео, и со всей страстью отвечала на его голодные поцелуи.

Богдан оторвался от ее губ лишь на секунду. Скользнул пылающим взглядом вниз, туда, где стекающая с волос вода промочила ее футболку. И хотя та была, по меньшей мере, на пару размеров больше, чем нужно, острые возбужденные соски натянули влажную ткань.

— Иисусе…

Рита спрашивала, зачем он приехал. Богдан сослался на то, что хочет услышать правду. Но это было не совсем так. И теперь, сидя на диване в комнате своего сына, оседланный его горячей мамочкой, с впечатляющим стояком между ног, Богдан, наконец, осознал, в чем истинная причина его приезда. Он понял, что заставило его нестись через Атлантику в эконом-классе, не имея возможности даже просто выпрямить ноги, не говоря уже о том, чтобы прилечь. Какого черта он вообще затеял эту безумную гонку через полмира…

Все просто.

Он хотел этого. Он хотел Риту. Хотел, как ни одну другую женщину на планете. Он отдал бы все, что сейчас имеет, только за то, чтобы попробовать… узнать, как это. Снова быть с ней. Новой и наверняка изменившейся. Чтобы засыпать и просыпаться в одной с ней постели, зная, что за стенкой сопит их сын. Или болтает с друзьями по телефону, или рубится в видеоигры, или… Да мало ли что?! Он отдал бы все на свете, чтобы стать частью их повседневной жизни.

Все это время он как бездомный щенок искал, к кому бы прибиться, чтобы не чувствовать себя таким одиноким. Но по глупости оттолкнул единственную женщину, с которой всегда чувствовал себя, как дома.

В недрах квартиры зазвонил телефон, бесцеремонно ворвавшись в их уединение. Рита моргнула. Широко распахнула глаза и, будто впервые увидев Богдана, потрясенно на него уставилась.

— Боже мой… — прошептала она, медленно с него сползая.

— Рита… — ласково позвал он, но та лишь затрясла головой и попятилась к выходу из комнаты, — мне нужно ответить, — бросила она, прежде чем едва ли не выбежала из спальни сына. Так, будто бы от чудовищ бежала. Хотя, для нее он, очевидно, и был… чудовищем. И это было проблемой.

Глава 15

Стены дедова дома всегда действовали на Риту успокаивающе. Может быть потому, что именно этот дом ассоциировался у нее с безопасностью. Впервые она попала сюда зимой, сразу после выписки из роддома. Ей не пришлось искать съемную квартиру, а также решать тысячи других вопросов, связанных с рождением новой жизни, с которыми она не могла разобраться заранее, как все нормальные люди, потому, что всю беременность провела в больнице. Именно дед купил Марку кроватку и необходимую одежду, памперсы и коляску. Именно дед забрал из рук акушерки орущий сверток в белом конверте с синим бантом. Когда Рита сказала Связерскому, что их вытащил на себе дед — она ничуточки не соврала. Без него она бы вряд ли справилась, даже имея деньги, которые регулярно поступали на ее счет в качестве алиментов. Потому что, кто бы и что ни говорил — деньги были явлением второстепенным. А вот поддержка и забота — это то, что она не смогла бы купить ни за какие сокровища мира, но то, что исцелило и придало ей сил двигаться дальше.

Рита помнила, как впервые поднялась по скрипучему крыльцу на большую застекленную веранду. Как щелкнул в двери замок, и как на нее пахнуло теплом и чудесным, присущим только дедову дому ароматом. Дымком от печи, старыми книгами, теплым хлебом и дедовым Шанель Аллюр.

Почему-то ранее всегда чувствующая неловкость в присутствии посторонних людей, с дедом Марго как-то сразу срослась. И не противилась, когда он предложил им пожить у него, и не стеснялась потеснить его своим присутствием. С Николаем Ивановичем она чувствовала себя… наверное, на своем месте.

Ей понравилась большая комната, которую ей с Марком выделили — угловая спальня с двумя деревянными окнами. Стены в ней были обиты обычной вагонкой и выкрашены в белый цвет, отчего комната казалась еще более просторной и воздушной. На окнах висели кружевные чуть пожелтевшие от времени занавески, а деревянную тумбочку у кровати по-старомодному украшала вязаная крючком салфетка.

— Ванная и туалет в тупике. Ну, что? Располагайтесь?

Рита улыбнулась, кивнула головой, забрала из дедовых рук сына и, уложив того на кровать, принялась его раздевать. Марк был такой крохотный, что поначалу она боялась к нему прикасаться, но со временем страх прошел. Рита подхватила сына на руки и подошла к окну, разрисованному морозными узорами. В ту зиму намело. Деревья в окружающем дом саду были сплошь запорошены снегом. Марго отодвинула занавеску и зачарованно уставилась на серебрящиеся в лунном свете ветви. Они как крылья ангела укрывали дом со всех сторон, и впервые за долгое-долгое время Рите подумалось о том, что все не так уж и плохо.

— Мам! Ма-ма!

Рита моргнула, отгоняя от себя воспоминания, и уставилась на сына.

— Что?

— Ты тут уже битый час стоишь. Тебе помочь?

Рита покосилась на лонгету Марика и вскинула бровь:

— Ага, как же! Помощничек…

— Ну, картошки, я, допустим, смогу накопать.

— Иди уж! За тобой Вадька Качуров заходил, на речку звал… А картошки я и сама накопаю.

Рита, наконец, открыла сарай и взялась за лопату.

— Не, на речку я не пойду. Мы в футбол погоняем. Ты не против?

— Как ты собрался бегать с поломанной рукой? — сощурилась Рита, выбираясь из темного сарая на яркий свет.

— Да я на воротах… — почему-то отвел глаза Марк. Рита сощурилась еще сильнее, чувствуя, что сынок темнит.

— Не умрешь ты своей смертью, — покачала головой и пошла по вымощенной дорожке через сад к довольно большому огороду. Это дед её всему научил. Городская — она в жизни не возилась в земле. А потом как-то понравилось. И картошку сажать, и в парниках с рассадой возиться. Теперь же Рита и вовсе чувствовала себя на земле, как заправская крестьянка.

Чуть дальше дорожка переходила в вытоптанную по саду тропинку. Поливочный шланг в одном месте протек и то и дело образовывал лужицу прямо посреди пути. Рита осторожно переступила, чтобы не поскользнуться на густом, одуряюще пахнущем черноземе, одной рукой для надежности опираясь о старую грушу. В этом году на ней почти не было завязи. В отличие от того же Белого налива, земля под которым была устлана хрустящими зелеными яблочками. Груша уже практически не плодоносила. Обычно такие деревья дед изводил. Но тут почему-то не торопился.

Благополучно минуя опасный участок, Марго прошла мимо грядок с морковью, кабачков к большому клочку земли, засаженному картошкой. Летом не было ничего вкуснее простой отварной молодой картошки с ароматным свежеотжатым подсолнечным маслом, настоящим, а не рафинированным подобием, продающимся в супермаркетах. А если туда еще добавить укропа и молодого чеснока… А ко всему — овощной салат, в котором душистые помидоры, хрустящие огурцы и сладкий болгарский перец, который на самом деле вовсе не был болгарским. Вообще — песня! Овощи с грядки — это какая-то отдельная история. Феерия вкуса и аромата. Почему-то вспомнилось, как Богдан таскал с чужих дач, коих по берегу реки было полным-полно, помидоры. Они притрушивали их солью и ели вместе с запечённой в костре картошкой и целовались, как сумасшедшие. Молодые, жадные, полные надежд… Рита таяла, как воск. Он лепил ее под себя, смягчал углы пониманием того, что он и только он главный. Она так сильно его любила, что растворялась в нем без остатка. Ей так хотелось дать ему больше себя, больше любви, больше всего того, что он так обидно недополучил в своем детстве! И она горела… горела им, не представляя даже, что в том огне, как в крематории, уже очень скоро сгорит она вся.

Рита сердито шмыгнула носом и воткнула лезвие лопаты в мягкую, как масло, землю. Надавила. Немного земли сорвалось и упало прямо ей на ноги, обутые в простые розовые сланцы.

Почему она не могла избавиться от мыслей о Связерском?! С тех пор, как он объявился в жизни Риты, та сделала кульбит и покатилась под откос. Она не была готова к тому, что ее предаст собственное тело. Это ведь неправильно — так реагировать на предателя! Этого не должно было случиться! Не должно… А он у нее перед глазами стоял. Марго на губах ощущала его поцелуи. Первые за долгие-долгие годы. У нее все внутри не то что переворачивалось… в ней просыпалась дикость! Он будто бы стал проклятьем Риты, которое только и ждало, чтобы ее настигнуть. Но она больше не была влюбленной в Связерского дурой! — убеждала себя Марго, с остервенением заново всаживая лопату в землю. Она успела хлебнуть жизни, нажраться ей, как теплой водкой, поизносить, как старые носки. Рита стала умнее! И пусть явление Богдана сотворило что-то страшное с ее гормонами, на мозг те повлиять не могли!

Да! Это просто желание… У нее давным-давно не было секса. А хорошего секса — еще дольше. Все дело в этом. Ей просто нужно найти любовника. Переспать с кем-нибудь, чтобы унять этот зуд! С кем-нибудь симпатичным… Большим… во всех отношениях. И тогда станет легче…

Пит — вот кто бы ей подошел идеально. Рите нравился этот мужчина. Она даже не пожалела, что дала ему свои контакты. Они мило переписывались, и этот флирт поддерживал в ней веру в собственную женскую привлекательность.

Пачкая руки в земле, Рита выбрала картофельные клубни и сложила их в небольшое ведерко. По дороге к дому нарвала с грядок овощей и пошла через сад, удерживая те одной рукой в подоле. Поставив ведро на землю, вернула на место лопату. Над калиткой мелькнула чья-то голова, привлекая ее внимание. Рита застыла, сжимая в одной руке полный овощей подол, а второй — уцепившись за штакетник. Калитка открылась, впуская во двор Связерского.

— Какого черта ты здесь забыл? — подала Рита голос, выныривая из тени.

Богдан остановился. Скользнул удивленным взглядом по ее голым, наверняка грязным ногам, полуголым бедрам и дальше — туда, где от жары ситцевое платье прилипло к телу, подчеркивая пышность форм. Рита не знала, что ее больше разозлило. То, что он в очередной раз явился без предупреждения, очевидно, вынюхав у Марка адрес, или то, что она предстала перед ним вот в таком неприглядном виде.

— Привет, — поздоровался он низким, завораживающим голосом с легкой хрипотцой, — я думал, мы помирились.

Рита стиснула зубы, прошла к стоящей чуть в стороне деревянной беседке и высыпала на стол овощи. Он был прав. Тогда… в комнате Марка, между ними действительно установилось шаткое перемирие. Но то, что она позволила Богдану увидеть и разделить собственную боль, не давало ему ровно никакого права вот так, бесцеремонно, врываться в ее жизнь. Приезжать, когда ему вздумается! Выпытывать у сына об их планах. Этот дом — единственное место, где она могла укрыться от своих проблем и не думать о том, как сладко было, когда он ее целовал, о том, как мучительно томно…

— Ну, ты чего, Рит? — сильные руки Связерского легли Рите на плечи, но она отшатнулась от них, как от змеи.

— Не смей… Я… понимаю, почему ты решил, что на меня подействуют все эти штучки, но не надо… Мне это не надо!

— Я просто коснулся твоего плеча.

— Мне это не нравится!

— Вчера ты так не считала, — понизил голос Связерский, околдовывая ее, оплетая своими чарами.

— Вчера я себя не контролировала, Богдан. Только и всего.

— Ты врешь себе.

— А ты уводишь разговор в сторону! Послушай… мне не нравится то, что ты творишь за моей спиной!

— Что именно? — Связерский сунул руки в карманы шорт, а спиной оперся о поддерживающую потолок беседки балку. Вольготно расположился. Ну, прям, как дома! Рита подняла влажные грязные руки, которые так и не успела вымыть, и принялась перечислять:

— Ты выходишь на сына, не предупредив меня — это раз! Только представь, что могло бы случиться, если бы как-то всплыло, что ты им не интересовался все эти годы! Это же просто чудо, что он не догадался!

— Согласен. Я не имел на это права.

— Вот именно! Но понимание этого тебя не остановило, и теперь ты выпытываешь у него адрес моего офиса, адрес нашей дачи… А дальше что?

— Разве это плохо, что я хочу провести с Марком как можно больше времени?

— Плохо? Нет… Наверное, хорошо. Да только Марк — это не я. С ним ты можешь общаться. Со мной — нет.

— Это почему же?

Рита удивленно приоткрыла рот. Он что… он серьезно вообще?!

— Потому что Марк — твой сын. А мне ты — человек посторонний. У меня есть личная жизнь, никак с тобой не связанная, и твое появление…

— Может навредить твоей личной жизни? — подсказал Связерский.

— Именно так.

— Кто он?

— В смысле?

— Твоя личная жизнь…

— О, господи! Да какая разница?

— Большая! Если этот человек будет общаться с моим сыном…

— То есть через двенадцать лет ты вдруг этим, наконец, озаботился?!

— А что, если так? — и себе завелся Богдан.

— Что, если так?! — рассердилась Рита. — Ты серьезно вообще?

И снова они стояли друг напротив друга, как бойцы в ринге. Боль была слишком сильной, чтобы ее отпустить. Обида душила, даже несмотря на все то, что Рита узнала за последние дни. То, что Богдан не предлагал ей сделать аборт, то, что он не знал о смерти их сына — многое изменило в её к нему отношении. Многое, но не все…

— Рит, ведь нам же было хорошо вместе…

— Это было давно.

— Но с тех пор ничего не поменялось! У нас есть сын. Он будет счастлив, если наши отношения… как-то упорядочатся. Если ты не будешь каждый раз набрасываться на меня, как дикая кошка…

— Я на тебя не набрасываюсь!

— Да брось, — повел плечом Связерский. — Марк — умный парень. Думаешь, он не видит, как ты ко мне относишься? Или не чувствует за собой вины?

— Вины? За что? — насторожилась Рита.

— За то, что, вроде как, общаясь со мной, он тебя предает.

— Бред какой… — пробормотала Марго, хотя еще совсем недавно именно так она и думала.

— Послушай… Я в тысячный раз уже, наверное, скажу, что очень сожалею. Знаю, что мои слова ничего не меняют, но… Рит, я все равно буду стараться. Он мой сын. Я… люблю его. Поверь, никто не накажет меня сильнее, чем я уже сам себя наказал. Каждый раз, когда я на него смотрю… чем бы он ни занимался в эту минуту… я думаю о том, что потерял. Это теперь навсегда со мной, понимаешь?!

Рита сглотнула. Кровь шумела в ушах вместе со словами Богдана. И эти слова пробили брешь в ее броне и, проникнув внутрь, проросли в душу сомнением.

— Чего ты хочешь, Богдан? — прошептала Рита, не глядя ему в глаза.

— Я хотел бы все вернуть.

— Ты сам сказал, что это невозможно.

— Тогда для начала я бы не отказался стать тебе другом. Как раньше. Помнишь, Измайлова? Давай начнем с этого?

— И ничего больше?

— Вот тебе крест! Ради спокойствия сына, Рит, давай попробуем?

Глава 16

Видимо, в знак дружбы Рита усадила Связерского чистить картошку. Ага. Так все и было. Она протянула ему маленькое пластмассовое ведро и овощечистку.

— Ты серьезно? — скривился Богдан.

— А что? Это как-то попирает твою мужественность? Плейбои не чистят картошку? — спросила Рита голосом, чуть менее напряженным, чем в самом начале.

Богдан вздернул бровь. Отложил в сторону овощечистку и, демонстративно взяв со стола небольшой нож, принялся за работу. Он рано научился готовить. Чтобы не сдохнуть с голоду, когда мать с отцом находились в очередном запое, приходилось напрячься. Картошка долгое время оставалась единственной доступной для него едой. Просто потому, что она была дешевой, а деньги в их семье тратились лишь на горькую.

Очистки падали в мусорное ведро длинными, закрученными в спирали полосками. Наверное, такие умения, как и езда на велосипеде — не забываются, сколько бы времени не прошло, — подумал Богдан с удивлением. Он-то полагал, что за прошедшие годы утратил сноровку, но нет. У него выходило все так же ловко.

Рита же, убедившись, что он неплохо справляется, кивнула головой, сложила овощи в миску и пошла к уличному крану, чтобы их вымыть. Набрала воды, отставила посудину на скамейку и, склонившись к самому носику, сделала несколько жадных глотков. Когда она медленно выпрямилась, большая хрустальная капля сорвалась с губ и упала прямо в ямку на шее. Марго смахнула ту тыльной стороной ладони, оставляя на коже серый развод, и, закрыв глаза, с видимым наслаждением подставила руки под прохладную воду.

А Богдан замер. Застыл, как дурак. Его будто током прошибло. Это было самое чувственное, самое прекрасное зрелище, которое он когда-либо видел. Оно подхватило его и протащило по самым дальним, самым потаенным лабиринтам памяти, где он был с ней. Горло сжал спазм. Сердце садануло о ребра. Последнее время он чувствовал себя древним, как мир, стариком. Несчастным и очень одиноким. И если быть откровенным, это гулкое одиночество, оно ведь в нем все эти годы было. Годы неудовлетворенности собой, каких бы вершин ни достиг, и на какие бы высоты ни забрался. Он просто обманывался. А оно было… занозой сидело в сердце. И не спасали от него ни женщины, которых у Богдана было в избытке, ни деньги, ни прущая в гору карьера.

Господи! Сколько же времени он потратил на этот самообман…

Рита открыла глаза, будто нехотя повернула вентиль и, вымыв овощи в миске, выплеснула воду прямо на цветущую клумбу.

— А где же дед? — сглотнул Богдан, возвращаясь к картошке.

— На полях. У него здесь много земли… — Рита потянулась к его руке. Чуть повернула запястье, так, чтобы ей стал виден циферблат часов. Она не делала ничего такого, а у Богдана внутри от ее касаний будто кровь закипела. И стало жарко, невыносимо… И палящее июльское солнце здесь было совсем ни при чем. Рита вскинула взгляд и резко отшатнулась. Наверное, увидела то, что он старательно прятал, чтобы ее не спугнуть и… таки испугалась. Отступила дергано, как будто вообще убежать хотела, передумав в последний момент. А руку, которой его касалась, вытерла о старенькое платье.

Богдан сжал челюсти. Он не представлял, что её брезгливость так больно по нему ударит. И не был к тому готов. Он вообще не был готов к тому, что происходило.

— Уже двенадцать. Нужно поторапливаться. Дед вернется к обеду голодным.

Богдан кивнул и опустил взгляд к проклятой картошке.

На улице послышался детский смех и звук голосов, который все приближался.

— Марк с друзьями, — прокомментировала Рита, вытянув шею и встав на носочки. Смешная… Невольно Богдан улыбнулся. Марго же, напротив, вернулась на пятки и строго, ну, совсем, как какая-нибудь учительница, насупила брови. — Послушай меня…

— Я весь внимание.

— Нормальные отношения между нами могут быть только в одном случае, — затараторила Рита, как шпион, оглядываясь по сторонам.

— Это в каком же?

— В том случае, если ты перестанешь действовать за моей спиной. Клянусь, если еще хоть раз… хоть один единственный раз ты припрешься без приглашения — считай, что никакого мира не было. Отныне и навсегда любой твой шаг в направлении моего сына, а уж тем более твои визиты, должны согласовываться со мной. Ну?! Что ты молчишь?

— Нашего сына, — поправил Риту Богдан, с трудом выдержав ее мечущий искры взгляд.

Она не успела ответить. Калитка открылась, сначала во двор влетел мяч, следом — Марик. Взмокший весь так, что волосы на макушке слиплись и торчали вверх. Такой счастливый… Улыбающийся на все тридцать два. Любимый… такой. Богдан не ожидал, что сможет настолько сильно к нему прикипеть. Полюбить так быстро и так необратимо. Даже когда Связерский решил наладить с мальчишкой контакт, он не представлял, что это будет до такой степени… правильно, господи! Так легко. Он симпатизировал Марику, когда они общались по интернету, но когда его увидел, узнал… Черт. Он пропал. Богдану хотелось бегать и орать во всю глотку — это мой сын! Посмотрите, это правда мой сын! Вот этот улыбчивый, умный, веселый парень — мой сын. Мой…

— Ты меня услышал? — шепнула Рита сердито.

— Конечно. Теперь я буду согласовывать с тобой каждый шаг, — примирительно поднял грязные ладони вверх Богдан.

— О чем речь? — чуть громче, чем следовало, проорал Марк, взбегая по ступенькам и протягивая отцу руку. — Я думал, ты позже приедешь…

— Пробок практически не было. И я быстро нашел дорогу. Мы раньше в этих местах частенько бывали.

— С друзьями?

— Нет… С твоей мамой.

— Круто.

Марк выхватил из рук матери огурец и захрустел.

— А мне почему ничего не сказал?

— О чем? — состроил невинные глазки ребенок.

— О том, что позвал отца.

— Хм… Я за…

— Если ты скажешь, что забыл, я тебя выпорю за вранье, — пообещала Рита.

— Не забыл я, — буркнул Марик, подходя к ней вплотную, — сюрприз просто сделать хотел. Правда, круто, что папа приехал?! Он может здесь побыть, пока в отпуске!

— Замечательно. Но впредь я бы хотела знать обо всех визитах твоего папы.

Рита и Марк одновременно повернулись к Связерскому, и тот клятвенно пообещал:

— Клянусь! Больше никаких сюрпризов.

Рита и Марик одинаково кивнули. Не имея возможности помочь, Марик упал на стул и провел здоровой рукой по волосам. На несколько минут за столом повисло неловкое молчание.

— Достаточно картошки.

Богдан кивнул. Бросил взгляд на сына. Обычно тот трещал без умолка, так что у Связерского не оставалось шансов сделать что-то не так или еще как-нибудь затупить. Сын будто бы сам подсказывал отцу, как ему себя вести, сглаживал все углы и возможные шероховатости. А тут он молчал, и Богдан вдруг отчетливо понял, что просто не представляет, что ему делать дальше. О чем говорить, и вообще… Он как будто проходил экзамен. Именно в этот момент. Не тогда, когда первым написал Марку, или когда впервые его увидел. Но сейчас…

— Хочешь, погоняем на улице мяч? Можно позвать твоих друзей и…

— Нет! — не дав договорить отцу, сорвавшись в фальцет, проорал Марк. Потом как будто смутился, отвел взгляд. Богдан перевел непонимающий взгляд на Риту, но та, как и он секунду назад, с удивлением смотрела на сына. Он не понимал, что происходит.

— Я сделал что-то не то?

— Нет! Просто я набегался уже, и рука разболелась… — не то чтобы убедительно промямлил Марк.

— На воротах, говоришь, стоял? — хмыкнула Рита, ножом смахивая овощи в миску.

— Ну… Эээ…

— Ты бы поберег себя. Мама права. Даже такие травмы с возрастом вылезают боком, — поддержал тему Богдан, проводя рукой по собственной щиколотке, которая его все сильнее беспокоила. — В хоккее себя нужно беречь.

— Серьезно? И это говоришь ты? Самый большой громила в НХЛ? — как-то нервно рассмеялся Марик. С его сыном что-то происходило. Богдан чувствовал это, как и то, что следующий сезон будет чертовски трудным. Но он не знал, ни как вывести Марка на откровенность, ни что вообще делать в этот самый момент.

— Драки — это неотъемлемая часть игры, — пожал Богдан плечами, — а я хорош в этом деле. Если хочешь, поделюсь парочкой секретов.

— Марк не любит драться.

— Если он хочет чего-то добиться в спорте — этому придется научиться.

Марк опустил взгляд еще ниже. Да что ж такое, мать его?! Что не так? Богдан чувствовал, что все, что он говорит — проходит мимо кассы. Он делал что-то не то. Определенно. Может быть, ему и правда не стоило приезжать? Но, черт… Как же хотелось! Хотя бы одним глазком посмотреть на них. Узнать, чем они жили и как. Увидеть… а бог его знает, что? Может быть, ее такую — домашнюю, растрепанную, в старом выцветшем платье, родом еще, наверное, из прошлого века. С выпачканными землей ступнями. Ступнями ухоженной, шикарной женщины. И с розовым лаком на ногтях.

Беседа не клеилась, как он ни старался. Марк вроде бы и болтал, но Богдан чувствовал в нем какую-то несвойственную ему зажатость. Тогда не став продлевать агонию, Связерский засобирался домой. И, кажется, это было самое правильное решение за весь этот чертов день. Рита с облегчением выдохнула, да и Марк, который сам зазывал отца в гости, тоже как будто расслабился. На радостях его снабдили пакетом яблок и выпроводили.

Рассекая капотом зыбкий от жары, как будто густой, раскаленный воздух, Богдан нашарил в пакете одной рукой яблоко и с удовольствием откусил. Стоило признать, его визит оказался провальным. Он в чем-то напортачил, но что бы кто ни думал об умственных способностях спортсменов, дураком он не был и отчетливо это понимал. Впрочем, даже его мозгов не хватало для того, чтобы догадаться о причинах замкнутости сына. Возможно, ему стоило поговорить с Ритой. Но это потом. Когда осядет пыль от его необдуманного визита.

Богдан задумчиво постучал пальцами по рулю арендованного наспех джипа. Он не знал, что ему делать дальше. Куда ехать и чем заняться? В жилищном комплексе, где ему сняли апартаменты, был неплохой спортзал, и прямо с утра Связерский выполнил положенный комплекс упражнений, отчего мышцы и сейчас приятно ныли. А больше… что ему делать в городе, который давным-давно стал чужим?

А потом почему-то вспомнилось. И как магнитом потянуло в то место… Глупо, совершенно по-идиотски. Тринадцать лет прошло, там уже все наверняка изменилось, и не было ни крыши, ни… вообще ничего не было. Но несмотря на собственные разумные, в общем-то, мысли, Богдан свернул на развязке и понесся в сторону бывшего дома. На въезде пришлось постоять в пробке, а когда приехал…

Дерьмовая это была идея.

Все навалилось в одночасье. Вид обветшавших за последнее время домов, знакомые до боли улочки, подворотни, которые он досконально изучил, убегая от пьяниц-родителей, будто бы набросили на его горло удавку. Накинули и потащили туда… обратно, в самые темные, самые отвратительные воспоминания, на которые он давным-давно забил.

Зачем он сюда приехал? Что хотел отыскать? Чего еще не понял в этой всей срани?! Ведь думал, что поумнел. Ведь уже решил, что не хочет больше растрачивать себя на что-то меньшее, чем хорошее… И что не позволит больше прошлому руководить своей стремительно убегающей жизнью. Да что б его! Этот мир так стар, а люди в нем так ненадолго, так какого же черта, господи, он снова раскис?! Нет большей глупости, чем, будучи взрослым, состоявшимся мужиком, оправдывать свое дерьмо паршивым детством, вновь и вновь позволяя ему руководить своей дальнейшей жизнью.

Богдан вышел из машины. Не было пустыря. И недостроя того заброшенного не было. Вместо этого возвышался новый квартал, под который, очевидно, снесли располагавшиеся чуть ниже по улице старые четырехэтажки.

Ничего не осталось.

Лишь дерьмо, за которое ему ответ держать. Перед собой держать. Не перед кем-то. А еще желание. Дикое желание, примитивное, такое, что зудит в тебе, и ты готов на все, даже кожу с себя содрать, чтобы избавиться от этого зуда.

Вернуть все. Её любовь, её смех, её счастье. Заполнить собой весь её мир. Стать этим миром.

Невозможно и дальше обманываться. Правда все равно настигнет. Он своими руками сломал свое счастье. И не было этому оправданий. Все, чем он кормил себя столько лет — вся это туфта, что им без него было только лучше — дерьмо собачье! Да к черту! Он ведь не от них убегал. От себя! До усрачки боясь, что не справится с новой ролью. Ему легко было обвинять собственных родителей в том, что они испортили его детство. Не зная нормальной семьи, не понимая, как это — любить кого-то, он до икоты испугался, что и сам провалит этот экзамен. Испортит жизни ни в чем не повинному человеку. Своей плоти и крови. Он струсил… А Рита сделала все, чтобы детство их сына было счастливым. Она даже письма ему писала. Только чтобы Марк не подумал, будто не нужен собственному отцу. Она выгораживала его, наступая на глотку собственным чувствам.

Она… все она. Все о ней.

Глава 17

А вечером небо щедро бросило пригоршню пушистых облаков. Заходящее солнце нанизало их на лучи, распуская над землей розовое покрывало заката. Рита оттолкнулась ногой о деревянный все еще теплый пол. Кресло-качалка нехотя заскрипело.

— Чайку не хочешь? — спросил дед, спускаясь во двор.

— Нет. Жарко… Я бы винца прохладного… со льдом.

— Тут как раз яблочный сидр созрел. Будешь?

— Буду. Да ты отдыхай. Я сама все приготовлю.

— Ну, уж нет! За дамой поухаживать — святое дело, — запротестовал дед. — А Марик на гульки ушел?

— Нет. Что-то он приуныл. В гамаке дремлет. За малиной.

— Сейчас комары жрать начнут — вернется.

Рита кивнула головой и снова толкнулась. Ничего не хотелось. Только сидеть вот так, смотреть на опускающееся за горизонт солнце, вдыхать аромат винограда, оплетающего беседку, особенно душистых к ночи петуний и ни о чем другом не думать. Оставить проблемы за калиткой этого чудесного дома и сделать вид, что их нет.

На старенький стол легла скатерть в клеточку, тарелочка со льдом, кувшин вина и два высоких стакана.

— Сейчас еще сыр принесу! Райка дала. Вку-у-сный. Помнишь, какой у нее сыр молодой?

— Угу… — лениво протянула Рита, потягиваясь. Дед бодро шмыгнул в дом, а она еще чуток поленилась и принялась разливать сидр. Вместе с сыром дед притащил тонко нарезанную буженину собственного приготовления, огромную банку маслин и хлеб.

— Вот это да. А я как раз настраивалась идти готовить ужин, — призналась Рита.

— Обойдемся… Отдыхай.

— Но Марик…

— Марик тоже найдет, чем перекусить. Не маленький.

Вечер начал на глазах приобретать очертания неплохого. Марго подняла стакан и отпила.

— М-м-м… Чудесно!

Дед кивнул, кряхтя, уселся в кресло и провел по морщинистой, покрытой частой седой щетиной щеке.

— Что тут у вас стряслось, пока меня не было? Кирилловна говорит, приезжал к вам кто-то. Опять по работе?

— Нет… — Рита слизала вино с губ, — Богдан приезжал.

Дед вскинул брови:

— Отец Марика? А ты не говорила, что он сюда явился…

— Да как-то разговор не заходил. Они еще вчера прибыли.

— И с какой же это целью?

— Поговорить хотел. Выяснить, что тогда приключилось.

— И как? Выяснил?

— Выяснил. Говорит, что не знал ничего. Вроде как менеджер ему не сообщил.

— А верить-то ему можно?

— Да будто бы не врет. Вот только что это меняет теперь? Ничегошеньки.

Дед задумался. Вытянул вперед длинные худые ноги, скрестил в щиколотках.

— А Марк как?

— Вот уж не знаю. Сегодня он странный какой-то. Тихий и молчаливый. Себе на уме. Думала осторожненько с ним поговорить, повыпытывать. Да спугнуть боюсь, — нахмурилась Рита.

— Загрустила ты…

— А чему радоваться? Жили — не тужили, и тут на обочину этой, в общем-то, хорошей жизни какого-то черта блудного папеньку выкинуло.

— Ну, ты с плеча не руби. Иногда жизнь выкидывает такое, что стоит остановиться и подобрать.

Рита поперхнулась. Стерла пальцами с губ шипящий напиток и удивленно уставилась на деда:

— Это что ты мне сейчас пытаешься сказать?

— Я не пытаюсь, а говорю.

— Подобрать Связерского? Этого кобелину?!

— Ну, допустим, ты ведь сама сказала, что не так уж он и плох.

— Послушай… Он бросил меня беременную. И ничего! Ровным счетом ничего не отменяет данного факта.

— А я и не говорю, что отменяет.

— Тогда что же ты говоришь?

— Только то, что тебе стоит к нему внимательнее приглядеться. Жизнь, Рита, такая штука, что, кому хочешь, мозги на место вправит. А вот обида — это то, что камнем тащит тебя на дно.

— Поверить не могу, что ты его защищаешь! — воскликнула Рита и тут же захлопнула рот, опасаясь, что Марик услышит.

— Господь с тобой! Почему защищаю? Ты единственный мой родной человек, не считая Марка. Я всегда на твоей стороне.

— Я все равно не понимаю, о чем ты…

— Я о вторых шансах… — дед допил свой сидр, поставил стакан и, похлопав Марго по плечу, пробормотал: — пойду, Марка сгоню, сожрут ведь пацана… Комары эти, чтоб им пусто было.

Дед в компании Марика вернулся довольно быстро. И все это время Рита думала о его словах. Они выбивали ее из колеи.

— Хорошо сидим, — присвистнул сынок.

— Ага. Тебе бутерброд сделать?

— Нет. Я яблоками обожрался.

— От них еще больше есть хочется. Ближе к ночи проголодаешься.

— Тогда и поем, — засмеялся ее сын.

Несмотря на внешнюю схожесть с отцом, характеры у них были разные. Может быть потому, что в отличие от Свзяерского, Марик рос в полноценной, хоть и не полной, семье, купался в любви — матери, деда и по большому счету горя не ведал. Богдану было сложнее. Он не знал ласки, не знал простого семейного счастья. Обычных, простых вещей, которые многие и не замечают, но которые так важны в жизни любого человека. И от того Рите становилось еще обиднее. На собственной шкуре зная, как это — быть одному… почему он оставил и своего сына? Он ведь понимал! По себе знал, как нужна семья любому ребенку. Да только прав дед — что уж теперь? Ведь не исправить того, что было.

И что ей делать?

Господи… скорее бы он уже уехал! Чтобы все стало, как раньше.

Марик уселся в кресло, стоящее рядом, покрутился немного, а потом опустил голову матери на колени. Рита замерла. В последнее время сын чурался всяких нежностей, а теперь сам на них напрашивался. Марго нахмурилась и коснулась выгоревших на солнце волос. Совсем недавно Марк вымылся в летнем душе, и от него приятно пахло сейфгардом и ментоловым шампунем.

— Ну, сам расскажешь? Или мне выпытывать? — решила действовать напрямую Рита, поймав дедов внимательный взгляд.

— Да нечего рассказывать.

— Ну, смотри… Я всегда тебя готова выслушать.

Марк кивнул, проехав головой по ее животу, но так и не поднялся с коленей. Дед выбрался из своего кресла, всплеснул руками:

— Совсем забыл договориться с Иваном насчет дизеля… Пока не поздно, сгоняю!

— Ага… — кивнула Рита, прекрасно понимая, что дед просто тактично удалился, чтобы им не мешать, в надежде, что наедине с матерью Марик разговорится.

Но тот не спешил. И хотя было адски жарко, в местах соприкосновения они оба обливались потом, Марго сына не прогоняла.

— Ты на меня злишься? — наконец спросил он.

— Злюсь? С чего ты это взял?

— Ну… из-за того, что я начал общаться с папой…

— За моей спиной?

— Ну, да…

— Хм. Да, наверное, злюсь. А ты не расскажешь, почему мне ничего не сказал? Я вроде бы никогда не говорила, что против, и вообще… как так получилось?

— Я ведь уже рассказывал!

Да, рассказывал. Рита уже слышала историю о том, как Богдан написал сыну в Фейсбуке. В Фейсбуке! Подумать только… в сраном Фейсбуке, спустя столько лет! Кстати, это случилось намного раньше, чем он вышел на связь с ней самой. Слава богу, не в Фейсбуке. Звонок она еще могла выдержать. Письмо в социальных сетях — вряд ли. С губ Риты сорвался смешок, стоило ей представить, как это могло бы быть в современном мире. Совсем недавно в новостях по радио она услышала, что в Саудовской Аравии мужчина может развестись с женой по sms-ке. Так что, наверное, воссоединению семьи по сообщению в мессенджере тоже уже не стоило удивляться. Прогресс, чтоб ему пусто было! Впрочем, не это волновало Риту больше всего. Она с ужасом думала о том, что бы было, если бы как-то всплыло, что Связерский и знать ни знал ни о каких письмах, а тем более — о подарках! Рита сама это придумала, когда Марк стал задавать вопросы об отце. В тот момент она поддалась порыву, совершенно не думая о том, что будет, когда Марк подрастет. А он рос! И вопросов становилось все больше! Например, почему отец не хочет с ним поговорить по скайпу. Она так запуталась в собственном вранье, что уже всерьез подумывала нанять на эту роль какого-нибудь актера. Одна ложь порождала другую, и как раз в тот момент, когда все вышло из-под контроля, и нарисовался Связерский!

Нет, как же все-таки повезло, что правда не всплыла наружу!

— Не знаю, Марк, это так странно. У нас с тобой не было тайн, а тут такое…

— Он тебя обидел… — выпалил ее сын. — Поэтому я и не хотел ничего говорить. Ну, чтобы тебе было спокойней.

— А тебя? Тебя не обижает то, что Богдан не пожелал встретиться раньше? — осторожно спросила Рита.

Марк резко поднялся. Опустил взгляд, рассматривая порядком изношенную лонгету. Еще немного, и та не выдержит ребяческой активности Марика.

— Злит, но…

— Но желание иметь отца перевешивает все остальное, — пробормотала Рита, подливая сидра в стакан.

— Мам…

— Да ты не волнуйся, Марик. Это понятно. Ты мальчик… Совершенно понятно, что тебе нужен отец.

— Правда? И ты… ну, не считаешь меня предателем или что-то типа того? Потому что это не так! Если он тебя снова обидит… я его… я его… не знаю, что ему сделаю!

Материнское сердце сжалось. Слезы выступили на глазах, и Рита поблагодарила темноту, которая скрыла ее эмоции. Хороший у нее сын. Мамина гордость… И если для того, чтобы он случился в Ритиной жизни, ей нужно было пройти через множество испытаний — ничего. Оно того стоило.

— Не надо ничего делать, — добавила строгости в голос Марго. — Богдан меня не обижал. Напротив, мы поговорили и выяснили кое-что важное.

— Это что же?

Рита осеклась. Ну, вот! Сболтнула лишнего. Марк ведь не знал ни о предлагаемом ей аборте, ни о своем близнеце. Она так и не решилась ему рассказать о погибшем брате, думая, что такая информация может негативно сказаться на неокрепшей психике сына.

— Да так. Это наши дела.

— Он тебя точно не обижает?

— Нет.

— Ладно. Ну… тогда я дальше за ним понаблюдаю.

— Серьезно? — рассмеялась Рита. — Понаблюдаешь?

— Ага. Ну… чтобы с выводами не торопиться. Пока он мне нравится… — признался Марик, вновь бросая на мать смущенные взгляды.

Рита закусила губу. Она снова не знала, плакать ей или смеяться. Ее взрослый маленький сын — он был таким не по годам мудрым! Вон — осторожничает! Наблюдает… Как будто не сразу впустил его в сердце… А между тем, кому как не ей знать, что это уже случилось? Марк хорохорится, да… Но она понимала, что это всего лишь напускная бравада.

— Мне нравится твой подход. Дед говорит, что каждый заслуживает второй шанс. И знаешь, думаю, их нужно давать. А потом уже смотреть по обстоятельствам.

— А ты? Ты дашь ему второй шанс?

Рита застыла с занесенным над губами бокалом. Ну, ничего себе поворот. Как их разговор дошел до такого?

— Я не сержусь на Богдана, — заметила она.

— Ну, а если бы он захотел помириться… Ну, типа, вообще?

— «Типа вообще» мы и помирились, Марик.

— Я не об этом, — вздохнул сын.

— А вот о другом не стоит и мечтать.

— Но почему? Ты совсем-совсем его не любишь, да?

— Вот именно. Наши отношения в прошлом, но я рада, что у вас все налаживается. Правда, рада. Так что не волнуйся.

Рита махнула рукой, подзывая сына к себе. Марк подошел, она поманила его пальцем, и когда тот наклонился, сжала в объятьях, как когда-то давно. Вот ее самый любимый мужчина. Злоупотребляющий парфюмом, неряшливый и рассеянный, но лучше которого нет.

— А теперь колись, почему ты не стал играть с ним в футбол.

Марик вскинул на мать удивленный взгляд, сунул руки в карманы старых, изношенных шорт.

— Ну…

— Давай уже, не темни!

— Я не хотел, чтобы пацаны узнали, кто мой отец.

Рита сглотнула, кажется, уже начиная понимать, что случилось. Но все же… она не отказалась бы от объяснений. Ну, мало ли. Вдруг ошиблась?

— Это почему же?

— Ну… он вроде как знаменитость, и все такое… Это может все усложнить.

Объяснение Марка было путанным и туманным, но суть Рита уловила. Её сын хотел, чтобы с ним дружили потому, что он — это он. А не потому, что его папа — звезда хоккея. Он принял решение. Очередное взрослое решение, которое едва не заставило ее заорать. Заорать от распирающей душу гордости. В который раз на глаза набежали слезы. Слезы благодарности за то, что каким-то чудом она сумела воспитать такого мужчину! Мужчину с большой буквы, за которого ей никогда не было и, очевидно, не будет стыдно. Мужчину, которым можно гордиться.

— Понятно. Ну, поступай, как считаешь нужным. Но Богдан уловил, что что-то не так. Может быть, тебе стоит объяснить и ему свои мотивы, — резонно заметила Рита, но потом добавила: — а может, и не стоит.

— Я подумаю, — вздохнул Марк.

Рита вернулась к своему сидру, а скоро появился и дед. Глядя на загорающиеся в небе звезды, она вспоминала о том, сколько закатов они встретили с Богданом на крыше. И о том самом первом рассвете…

— Ма-а-ам, — проорал Марк из дома, куда пошел за своим планшетом.

— А-а-а?

— Папа приглашает нас завтра в зоопарк.

Рита закатила глаза к темному небу. Поймала смеющийся дедов взгляд.

— Ну, и как? Ты ему объяснил, что ты уже вырос из этих походов?

— Ну… Там новый носорог… Можно сходить. Так, что? Я соглашаюсь?

— Ага… Если уж и носорог помер с нашего последнего визита, — истерично засмеялась Рита.

Глава 18

Утром Рита с трудом разлепила глаза. И то — сделать это ее заставил Марик, который самым бесцеремонным образом стал щекотать ей пятки.

— Вставай! Нам нужно выезжать в город!

— Отстань… Я хочу еще хотя бы часик подремать!

— Нас ждет папа! Зоопарк! Помнишь?!

Рита выругалась про себя, приоткрыла глаз. В распахнутое окно проникал ветерок и надувал гардину. Пахло влажной землей, подгнившими яблоками и цветами. Солнечные лучи проникали в комнату сквозь просветы в кроне старой груши, тени лениво шуршащих листьев плавно покачивались на полу. Умиротворённой… В этом месте Рита чувствовала себя умиротворенной.

— Какая-то это глупая идея. К обеду там все раскалится. Звери попрячутся… Мы вспотеем, — бурчала Рита, усаживаясь на кровати и подталкивая под спину старые, еще перьевые, подушки.

— Ты просто лентяйка! — сощурился Марк, упирая обе руки в бока.

— Эй-эй! Ты рукой-то не маши! Что ты ей как здоровой машешь?!

— Да на мне как на собаке все заживает, — выпятил грудь Марик, — Слушай, ма, а давай и правда собаку заведем?

— Никогда! Мы уже об этом говорили, и заново не начинай! — Рита все же свесила ноги с кровати и потянулась за тонким ситцевым халатом. Тему нужно было срочно менять. Или вообще под каким-то предлогом сваливать. Потому что, когда Марк заводил шарманку насчет собаки — они постоянно ругались.

— Бигля, мам… С ушами-и-и плюшевыми! Помнишь, я тебе фотку высылал. Правда, классный?

Рита вышла их комнаты и подалась к ванной, но Марк настойчиво шел за ней. Достигнув цели, она развернулась:

— Ни за что! — проговорила отчетливо по слогам и резко захлопнула дверь прямо перед носом сына.

— Мы еще поговорим! — парировал тот высоким, начавшим ломаться голосом.

— И не надейся! — проорала в ответ Рита и, уже не слушая никаких возражений, открыла кран.

На то, чтобы привести себя в порядок, Марго обычно не требовалось много времени. Но в то утро она поймала себя на мысли, что довольно долго проторчала у зеркала. Рассердилась на себя за это идиотское желание выглядеть чуть лучше, чем обычно. В который раз напомнила себе, что это совсем ни к чему, и пошла одеваться.

Полностью собравшись, отправилась на поиски деда, который, встав еще засветло, сейчас пушил в огороде грядки с перцами. Рита ощутила укол совести. Вообще-то она приехала ему помочь, а получилось, что лишь хлопот добавила. Но дед, кажется, не обижался. Вышел ее проводить, дал наказ слишком не усердствовать на работе и приезжать почаще.

— Ну, конечно. Я тебе Марка в помощь закину на неделе. Марик, ты как? Поедешь к деду? Что в городе сидеть?

— Ну, не знаю… А папа?

Рита тяжело вздохнула. Покосилась на деда и, взмахнув на прощанье рукой, пошла к машине. Высокому джипу, который хоть и жрал много бензина — по бездорожью был вещью незаменимой. По работе его хозяйке где только ни приходилось бывать.

— А что папа, Марк? — спросила у сына, когда тот устроился рядом. — Он к нам, что? Надолго пожаловал?

— Я не знаю. Да честно, не знаю! Что смотришь?

— Надо уточнить, раз уж его присутствие влияет на наши планы.

— Да не влияет оно…

— Как? Разве ты не хотел помочь деду? — спросила Рита, выезжая на дорогу. — А теперь увиливаешь.

— Хотел. И помогу… И папа тут совсем ни при чем. Просто… ему ведь скучно одному будет. Слушай, а можно я его с собой позову?!

— Куда?

— Ну, так, сюда! К деду.

— Эээ… Не знаю, Марк. Не думаю, что Богдану понравится эта идея. Чего он в деревне не видел? Где дедов компост, а где Богдан Связерский, понимаешь?

— Мое дело спросить.

— Как знаешь.

Рита зевнула и сосредоточилась на дороге. Ну, не могла же она сказать собственному ребенку, что его папаша с гораздо большей радостью проведет время в каком-нибудь ночном клубе с парой-тройкой силиконовых кукол? А может быть, даже не силиконовых. Последняя его была, в общем-то, ничего… Рита видела. Все чаще ей, как будто специально, попадались на глаза его фотографии в прессе. Законы подлости — не иначе.

Настроение начало портиться. А ведь накануне Пит под завязку зарядил ее позитивом. Они полночи переписывались, флиртовали напропалую и незлобно друг друга подкалывали. Именно поэтому Рита и не выспалась. Ей нравился этот мужчина. Нравилось, как она чувствовала себя рядом с ним. И хоть он был не меньшим бабником, чем Связерский, в ситуации со Ставински данный факт ее совершенно не волновал. Рита просто получала удовольствие от внимания симпатичного, сексуального, знающего себе цену мужчины, связь с которым ничуть не угрожала ей разбитым сердцем. В конце концов ее розовые очки давным-давно разбились, и ей известны правила игры.

Возможно, Рита даже не отказалась бы с ним переспать. Почему бы и нет? Она состоявшаяся, взрослая женщина в самом расцвете своей сексуальности. Это раньше Марго было не до мужчин, а теперь… ну, что могло помешать ей завести ничем не обременительную интрижку? Голый секс — ничего больше. Нет, она и раньше не сказать что жила монашкой — ходила на свидания, но… Будем откровенными! У кого больше шансов отправить ее в открытый космос? У какого-нибудь топ-менеджера или у звездного бомбардира НХЛ?

Ответ слишком очевидный.

Пит может пробудить ее сексуальность. У него гораздо больше шансов, чем у любого другого мужчины. Может быть, даже эти шансы так велики, что она и о Богдане забудет… Особенно, если тот не будет мелькать перед глазами, как в последние дни.

Рита заглушила мотор и сглотнула. Связерский стоял, подпирая своей шикарной задницей капот хищной спортивной Ауди. На шее — фотоаппарат, низко на глаза надвинута бейсболка. На носу — солнцезащитные очки с зелеными зеркальными стеклами. Маскируется. Но такому человеку сделать это достаточно тяжело — на нем как будто висит огромная неоновая вывеска «суперзвезда».

— Привет. Давно ждешь?

— Нет. Только купил билеты.

Зоопарк у них был сильно так себе. Это не то, что за границей, когда звери живут будто бы на воле. Животные в клетках навевали на Риту тоску. Может быть потому, что и она сама чувствовала себя где-то так. В клетке. В клетке отчего-то вдруг проснувшихся чувств и желаний.

А вот Богдан и Марик вроде бы довольно весело проводили время. Отец учил сына правильно фотографировать животное в движении. До нее то и дело долетали обрывки фраз — что-то о композиции, экспозамере и скорости затвора. Скука скучная… И может быть от этого мысли Риты снова перетекли на случившееся между ней и Богданом. Что это было? Тот бешенный всплеск потребности на грани жизни и смерти? Когда казалось — если он остановится, если отнимет губы — остановится и ее сердце. Почему её так сильно к нему потянуло? Ведь столько лет о нем не вспоминала. И казалось, отпустила давно… А стоило увидеть, стоило узнать чуть больше подробностей о произошедшем, как ее снова накрыло. Все эти дни она старалась об этом не думать, не анализировать, даже не вспоминать. А сейчас… то ли в голову напекло, то ли его близкое присутствие сказалось. Рита закусила губу. Марик с отцом подошли к клетке с тиграми. Как она и думала, большинство животных спали, утомленные летней жарой. Но полосатый красавец порадовал их — вышел из тени и стал вальяжно бродить вдоль высокого ограждения. Марк щелкал затвором, как сумасшедший, наплевав на руку, которую хорошо было бы еще поберечь, и с восторгом глядел на отца. В какой-то момент они склонились над камерой, просматривая отснятые фотографии, и сердце Риты пропустило удар — настолько бросалось их сходство в профиль. Будто бы почувствовав ее взгляд, Богдан поднял ресницы. Рита сглотнула, хотя не то чтобы ей было что глотать — во рту вмиг пересохло.

Это была не просто физика. Влечение самки к самцу… Это было что-то большее. То, что она в себе так долго глушила, убегая, как черт от ладана. Подленькая мыслишка… а вдруг? Вдруг теперь, спустя годы… у них бы что-нибудь вышло?

Привет-привет, идиотка-Измайлова. Давно не виделись, мать твою!

В кармане завибрировал телефон. Рита выдохнула потихоньку, стараясь не показать своего облегчения от того, что у нее появился достойный предлог отвести взгляд и при этом не выглядеть застуканной за подглядыванием идиоткой. Разблокировала и нажала на значок месседжера. Пит…

«Привет, красотка! Я тут проснулся и подумал, а что нам мешает встретиться?»

Рита улыбнулась. Привалилась бедром к заборчику и быстро набрала:

«Может быть, несколько тысяч разделяющих нас километров».

«Всего то? Готовь свое самое улетное платье, детка. И сбрось, наконец, свой адрес!»

Улыбка Риты расползлась до ушей. Да, Пит не вызывал дрожи в ее коленях, но… За ней еще никто так не ухаживал. И уж конечно не преодолевал таких расстояний для того, чтобы просто встретиться.

«Ты серьезно собрался приехать?»

«А разве не это я пишу, сидя на своем чемодане в вонючем аэропорту?»

«Когда тебя ждать, путешественник?»

«В восемь я за тобой заеду».

Рита закусила губу. Было воскресенье. И больше всего в этот день она мечтала просто поваляться на диване. Набраться сил перед предстоящей рабочей неделей. Но… почему бы просто не дать себе шанс? Узнать друг друга получше, чтобы потом, если захочется…

— Видимо, там и правда что-то веселое… — бросил Связерский, кивнув на ее телефон.

Рита запнулась. Отправила короткое «ок» и быстро спрятала телефон в сумочку.

— Ага… Марк, ты еще не устал? Здесь адская жара. Может быть, по домам?

— И правда, Марик, давай закругляться. Лучше вечером еще куда-нибудь выберемся. Можем сходить в ваше любимое место. Кафе, или пиццерию. Где вы обычно зависаете?

Богдан ее разозлил. Почему он вообще решил, что у нее нет своих планов на вечер? Уж не думал ли Связерский, что она спит и видит, как он ее куда-нибудь пригласит?! Он серьезно вообще?! Им не по восемнадцать! В ее жизни…

А что в твоей жизни, Измайлова?

А ничего, пустота… Но она найдет, чем ее заполнить!

— Это вы с Мариком определяйтесь. У меня вечером планы.

— Да? — удивился Марик. Вот же балбес! Так удивляется, будто у нее их никогда до этого этих самых планов не было. А между тем, она иногда выбиралась из дома. Нечасто, но и затворницей не была. Еще не хватало, чтобы Связерский подумал, будто у нее нет личной жизни.

— Ага. Так что, вы договаривайтесь, а я пойду… пойду, кондиционер в машине включу!

Оправдание — так себе. Но лишь бы уйти поскорее.

— Ай, ма… Я где-то очки забыл!

Рита закатила глаза. У Марика был редкий дар — терять все на свете. Она уже не удивлялась. Забыл и забыл — найдет. Да только оставаться наедине с Богданом ей совсем не хотелось. Каждый раз, как это происходило — они набрасывались друг на друга, как какие-нибудь животные.

Вот, где зоопарк!

Марк пробрался под ограждение и скрылся из виду.

— Ты планируешь и дальше меня избегать? — прямо поинтересовался Связерский.

— Я тебя не избегаю, Богдан. Мы ведь уже все решили. Кстати, ты надолго приехал?

— У меня есть еще несколько недель отпуска. Потом начнется сезон и…

— Ты опять исчезнешь.

— Я не исчезну. Послушай… — Богдан тяжело вздохнул и, дернув плечом, поморщился. — Рит…

— Ммм? — телефон Риты снова ожил, и она воткнулась в него взглядом.

— А давай попробуем все начать заново.

— Что, прости? — моргнула Марго, до которой и правда не дошел смысл сказанного.

Связерский снова сглотнул. Кадык прокатился по его мощной шее и замер.

— Я хочу все начать заново. Как положено…

Наверное, она бы меньше удивилась, если бы новый носорог, на которого они приехали посмотреть, выехал из ворот на коньках и помахал им лапой.

— Ты ведь сейчас не о Марке… — уточнила на всякий случай.

— Нет. Не о нем. Я люблю его, это правда, но… В общем, сейчас я о нас.

— Э, нет. Даже не думай, Бодя…

— Не называй меня так! Я, черт… Мне кажется, что между нами ничего не закончено. И я… я хотел бы, чтобы мы попробовали…

На дорожке у входа показался Марк. Он быстро приближался, и ей нужно было торопиться… Но, видит Бог, она не знала, что сказать. Богдан выглядел жестким, собранным и непреклонным. Ей было хорошо знакомо это выражение лица. Таким оно становилось, когда Связерский нацеливался на результат.

— Нет, Богдан. Ты не хочешь попробовать… Ты хочешь, чтобы дурочка-Измайлова вновь истекала кровью любви по тебе.

Глава 19

Она его отбрила. Чего, наверное, и стоило ожидать, вот только от понимания этого легче не становилось. Да он вообще и не думал, что будет легко. Между ними с Измайловой пролегала пропасть. Огромная пропасть, которую Богдан не мог просто взять и перепрыгнуть. Здесь нужно было действовать более тонко. Может быть, ему даже не стоило вот так, в лоб, озвучивать свои мысли. Однако учитывая то, сколько недосказанного между ними было и к чему это все привело, Богдан просто боялся любых недомолвок.

Связерский откинулся на спинку дивана и приложил к губам горлышко пивной бутылки. Пиво было безалкогольным — вечером ему предстояла еще одна встреча с сыном, и он не мог позволить себе прийти на нее под градусом. Слишком хорошо помнил, что чувствовал сам, каждый день лицезря пьяниц-родителей.

Кондиционированный воздух обволакивал разгоряченное тело и чуть остужал кипящие в голове мысли. В ушах звенели последние Ритины слова, если не считать короткого: «Ну, ладно, давай, до встречи», брошенного ей на прощание.

«Ты хочешь, чтобы дурочка-Измайлова вновь истекала кровью любви по тебе».

Вот, как она, значит, думала… И, возможно… возможно, была права. За исключением одного маленького, но очень и очень важного нюанса.

Теперь и он был готов истечь любовью.

Своей любовью к ней.

Позволить себе эти чувства. Отбросить страх. Доказав всем, но прежде всего себе, что не такое уж он дерьмо. И что достоин. Тогда не был, сейчас — да. Но как вернуть ее чувства? Как доказать свои?

Господи, он же ни черта не знал о нормальных женщинах! Зато многое знал о ней… Ритка любила пионы и селедку под шубой. Она жмурилась, когда он ей целовал запястья, морщилась, когда была разочарована, а в задумчивости — кусала губы. Богдан и не думал, что все это до сих пор живет в его памяти. Но когда c тайников его памяти сняли все блоки — оказалось, что в них сохранились бесценные, не тронутые временем сокровища. Он как будто законсервировал все самое лучшее, что с ним случилось, а теперь вскрыл. И эти воспоминания посыпались на него, как спелые абрикосы наземь, если забраться на дерево и потрясти.

Богдан зажмурился, позволяя прошлому себя поглотить. Вновь вернуться в те дни, которые они провели на речке. Вспомнить, что чувствовал, валяясь рядом с Измайловой на песке и сцеловывая с ее разгоряченной, покрасневшей на солнце кожи веснушки. Когда подминал ее под себя и проникал членом так глубоко, как только мог, наблюдая, как боль на ее лице сменяется сначала растерянностью, а потом диким голодом, не уступающим его собственному. Паинька-Измайлова оказалась горячей штучкой. Интересно, она хотя бы догадывалась, как он ждал их новой встречи? С каким трудом ее отпускал от себя, когда ей нужно было возвращаться домой?

Рядом с ней он чувствовал себя цельным и всемогущим. Рядом с ней забывал обо всем. Он могла его рассмешить, и заставить хрипеть от страсти. Она… одна.

У Богдана была настоящая ломка, когда ему пришлось уехать. И если бы не тренировки — может быть, он бы сломался. Запрыгнул бы в первый попавшийся самолет и примчался. Но вместо этого Связерский методично, день за днем, по кирпичику выстраивал стену между прошлым и будущим. Между чувствами к ней и открывающимися перед ним возможностями.

Стену, которая теперь была разрушена до основания…

Богдан отставил бутылку и лег на диван. Он думал о том, что может предложить Рите. Все усложняло проживание в разных странах. Когда начнется сезон — они практически не смогут видеться. Если Рита не переедет к нему. У него есть несколько недель в запасе, чтобы убедить её в этом. Его охватило дикое возбуждение. Как перед самым ответственным матчем в своей жизни. Нет, наверное, даже большее. Потому что турниров будет еще великое множество, и только в ситуации с Ритой — у него всего один шанс.

Которым он непременно воспользуется.

За Мариком Богдан должен был заехать к семи. Но он не выдержал. Приехал едва ли не на целый час раньше. Купил цветы… Господи… он никогда не дарил цветов. Никогда… Зачем? Все было слишком доступно. А тут стоял у огромного прилавка — и глаза разбегались. Любимых Ритой пионов не было — уже не сезон, а что другое купить? Бог его знает. Никогда еще Связерский не чувствовал такой неуверенности.

Выбор остановил на чайных розах. Чем-то они смахивали на пионы, а может, ему так казалось. Купил целую охапку. Едва донес. У самой двери вспомнил, что ничего не купил сыну. Растерянно провел по щеке, но возвращаться не стал. На улице такая жара, что цветы быстро увянут. Позвонил в звонок и… моргнул.

Дверь ему открыла Рита. Красивая, при полном параде. Шикарные волосы рассыпались по плечам, легкий макияж, подчеркивающий красоту глаз, и пухлые сочные губы. А платье… это какой-то атас.

— Ты рано!

— Ты с нами?! — проговорили одновременно и осеклись. Рита поджала губы, Богдан, напротив, довольно улыбнулся. Может быть, это будет даже проще, чем он думал. Вон как Рита принарядилась. Это хороший знак.

— С вами? Нет. Я ведь говорила, что у меня планы. Не думала тебя застать…

— Да? — скрывая разочарование, протянул Связерский. — Ну, это все равно тебе, — протянул букет.

— Спасибо, но не стоило. Правда. Да ты проходи, а я…

Не успел он войти, как за спиной зашумел лифт. Непонятно, что его дернуло оглянуться.

— Какого хрена? — спросил он непонятно у кого. Взгляд метнулся от стоящего за спиной Ставински к Рите и вернулся обратно. А тот разулыбался, демонстрируя два шикарных импланта, которые вставил совсем недавно, как будто если бы его совсем не волновало, что Связерский их сейчас ему на хрен выбьет!

— Пап? Мистер Ставински…

— Называй меня Пит, парень. Твоя мама говорила, что ты занимаешься хоккеем? — брызгал позитивом Ставински, отодвигая Богдана в сторону и первым заваливаясь в прихожую. Богдан мог бы потолкаться, блокировать урода. Кулаки так и чесались. Но что-то подсказывало ему, что в глазах Риты драка при сыне вряд ли добавит ему очков.

— Эээ… Да. Занимаюсь.

— Ты здесь какими судьбами? — сквозь стиснутые зубы процедил Богдан.

— Не начинай, — предупредила Рита.

Богдан оглянулся. Мазнул по ней ленивым взглядом. На Ритке были умопомрачительные босоножки. Тонкая полоска черной замши, фиксирующая стопу, и такой же ремешок на изящной щиколотке. Да каблук, наверное, сантиметров двенадцать. Секс в чистом виде. Так легко было представить, как он упрет каблук себе в плечо и проведет языком по чуть выпирающей на щиколотке косточке вверх по ногам — оставляя чуть влажный след. А потом, вдоволь наигравшись, откроет ее для себя и вылижет так, что она горло сорвет от криков.

Будто бы догадавшись, какое направление приняли его мысли, Рита широко распахнула глаза и поджала на ногах пальцы. Схватила Пита за руку, пробормотав:

— Ну, мы уже пойдем. Марк, поставь цветы в воду, пожалуйста, и не забудь ключи. Я буду дома в девять, и вы не задерживайтесь. Мне завтра рано вставать.

Рита подалась к двери. Пит последовал за ней, но на прощание обернулся и подмигнул. Нерв на щеке Связерского дернулся.

И это она для этого урода так вырядилась?! Ему, значит, сына нянчить, а она…

— Па-а-а… Все нормально?

— Да… да, конечно. Жарко что-то.

— Так, может, никуда не пойдем? Хочешь, кино посмотрим или погоняем в приставку. Мама даже что-то приготовила, хоть я ей и говорил, что мы поедим в городе.

Богдан немного помедлил, а потом все же решил остаться. Не для того, чтобы потом наделать глупостей — убеждал он себя. И не для того, чтобы проследить, когда Рита вернется.

Нет, он в какой-то мере понимал, что все его претензии не обоснованы. Она имела право и на личную жизнь, да и на все другое имела… И все эти обвинения, что он с сыном, а она с мужчиной — дерьмо собачье хотя бы по одной простой причине! Именно она была с сыном последние двенадцать лет, в то время как он сам бездарно прожигал жизнь в промежутках между изнуряющими тренировками и играми.

Просто он оказался совершенно не готовым делиться. И не был готов к той ревности, которую испытывал каждый раз, когда видел ее с другими. Неважно, кто это был. Задница Ставински… или любой другой мужик. А хоть бы и тот — на танцполе. Хотя тут Богдан, наверное, все же кривил душой. Ставински он ненавидел особенно. Возможно именно потому, что чувствовал в нем опасного соперника. Сильного самца. Конкурента.

Богдан разулся, поплелся вслед за Марком в его комнату и будто бы между делом поинтересовался у сына:

— И что? Мама часто ходит на свидания?

Малой оторвался от поисков нужного диска для Плейстейшн и как-то странно на него посмотрел. А потом понимающе усмехнулся.

— Нет. Но не потому, что не предлагают. У нее работы много. А что?

— Да так. Вдруг тебе это не нравится.

Марик пожал плечами:

— Я не против, чтобы мама нашла хорошего парня. — Связерский вскинул взгляд. «И ты, Брут!» — чуть было не фыркнул он, но в последний момент сдержался, а Марк, между тем продолжал. — Из-за меня она многим пожертвовала… В общем… Я совсем не против.

— Это она тебе говорила про жертвы? — удивился Богдан.

— Вот еще. Я сам догадался. У меня же мозги, помнишь? Чертова уйма мозгов, — его двенадцатилетний сын постучал пальцем по собственной кубышке и покосился на всяческие дипломы и грамоты, украшающие стену над столом. В этот раз в его комнате было убрано.

— Ты действительно большой молодец, — согласился Связерский, на самом деле очень гордясь успехами сына.

— Угу. Но вообще, говорят, что любят не за что-то…

Снедаемый ревностью Богдан не сразу уловил, как они так быстро переключились с темы на тему, и вообще… о какой любви его сын толкует. Перед глазами стояла ладошка Риты в загребущей руке Ставински.

— Это ты о чем? — рассеянно уточнил у сына Богдан.

— Да так… Не бери в голову, — сдулся тот и снова принялся рыться в столе.

Остаток вечера они гоняли в приставку, а когда надоело — принялись пересматривать фотографии, отснятые еще в Испании. Обычно Связерский получал удовольствие в обществе сына, но в тот вечер он был какой-то дерганый и рассеянный. Он то и дело думал о Рите. И о её чертовом свидании! А еще Богдан очень боялся, что сгоряча наломает дров.

Рита вернулась, когда они с Марком ужинали.

Марк пулей вылетел на звук из-за стола, и Богдан двинулся за ним следом. Откинувшись головой на стену, Рита сидела на обитой бархатом банкетке и мечтательно улыбалась. А ему шею захотелось ей свернуть за эту улыбку! Всю душу вытрясти, в которой сейчас был, наверняка, не он! Не открывая глаз, она наклонилась и растерла уставшие икры. Связерский скрипнул зубами, больше всего на свете мечтая стащить ее с пьедестала этих чертовых каблуков, которые она не для него надела!

— Привет. Как погуляла? — нарушил Марк тишину. И тогда только Богдан заметил, что в ушах у Риты были капельки наушников — именно из-за них она и не слышала топот сына.

— Нормально. Не думала, что вы уже дома.

— Ты сказала не задерживаться, — прорычал Связерский. Рита вскинула на него удивленный взгляд. Так, как если бы и правда не понимала, почему он рычит.

— Спасибо, что не задержались, — пожала плечами она и, наконец, расстегнув ремешки на щиколотках, стащила с ног дьявольскую обувку. Пошевелила пальцами, неосознанно выбивая из него дух. Вскинула взгляд и, натолкнувшись на его, сумасшедший, растерянно приоткрыла рот.

В глубине квартиры зазвонил телефон.

— Ой, это мой… Па, я пойду, отвечу. Не уходи только, ладно? — попросил Марк, пятясь по коридору.

Богдан нехотя отвел взгляд от Риты и кивнул. А когда сын скрылся за дверями спальни, снова на нее уставился. Грудь Марго взволнованно вздымалась, мышцы шеи сокращались, как будто она пыталась сглотнуть, да только ничего не получалось.

— Ну, как? Хорошо повеселилась?

— Тебя это не касается.

— Черта с два!

— Да что ты себе…

Она не успела договорить. Связерский стремительным движением заставил ее подняться и закрыл ей рот одним очень действенным способом. Он был сумасшедшим. Абсолютно одержимым. Его невозможно было остановить. Вновь вкусив сладость ее нежных губ, не было никаких сил от них отказаться. Сейчас Богдану хотелось лишь одного — пометить, как звери метят свою территорию. Оставить на ней свой след, свой запах и вкус. Она застонала ему в рот. В комнате Марка послышался грохот. Рита резко отшатнулась и быстро коснулась губ тыльной стороной ладони. А потом голод и покорность в ее глазах вытеснила ярость:

— Я не выгоню тебя прямо сейчас только лишь из-за Марка. А на будущее — держи себя в руках. Не знаю, с кем ты общался все это время, и не хочу знать… Но меня уже тошнит от твоих подкатов. Повзрослей, Связерский! Нам не по восемнадцать.

Глава 20

Рита сразу же ушла в ванную. А Богдан заставил себя доесть приготовленное ею жаркое и засобирался домой.

— Что-то не так? — чутко уловил состояние отца Марк.

— Нет. Все нормально. Устал что-то. Видимо, еще не привык к смене часовых поясов, — пробормотал Связерский, натягивая кроссовки. Еще бы он привык. Два трансатлантических перелета меньше чем за два дня… А к ним — бессонница и вина, как тупой ржавый гвоздь в ранах. Богдан места себе не находил. И не находил прощения. Только рядом с Марком и Ритой становилось легче. И кто его знает, почему, ведь, по идее, они служили живым напоминанием тому дерьму, что он натворил?

Связерский теперь все время думал о том, каким бы был его умерший сын. Эти мысли преследовали, не отступали. Он гнал машину через весь город, а перед глазами проносились сценки из жизни, которая не случилась… Но которая могла бы быть, если бы он забрал Риту с собой в Америку. Два парня. У него могло бы быть два парня. Хороших, замечательных пацана. А вместо этого — он даже не знает, где его сын похоронен. На всей земле не было места, куда бы он мог прийти к нему, чтобы попросить прощения.

Ничего не было. Он сам все разрушил.

Богдан свернул с дороги, въехал во дворы и кое-как припарковался. Его накрывало. Все одно к одному. Вина, черная ревность, страх, что поздно опомнился. Он ударил лбом по рулю и с силой сжал пальцы на кожаной оплетке. Внутренности скручивало, душу рвало на части. Связерский нашарил телефон.

Рита долго не брала трубку, но, наконец, на том конце провода послышалось тихое:

— Да?

— Привет…

— Давно не виделись, — вздохнула она. — Зачем ты звонишь?

— Я хотел извиниться за вечер.

— Да ладно. Проехали.

— Нет. Не проехали! Ты права. Я не имею права что-то тебе предъявлять. Я вообще ни на что не имею права. Просто…

— Да?

— Как ты со всем этим справлялась? — прохрипел Богдан, повторяя уже однажды заданный вопрос.

— У меня не было выбора. Помощь мне никто не предлагал.

— Я предлагаю. Теперь… если еще не поздно. Дай мне шанс. Пожалуйста, Рита. Просто дай мне шанс все вернуть. Не ходи больше с ним… — выдавил из себя униженную просьбу.

— Богдан…

— Не ходи! — зарычал он. — Дай нам шанс. Мне… Ты права, я веду себя как ребенок. Но я просто не знаю! Не знаю, мать его, как иначе себя вести.

— Мальчику впервые в чем-то отказали?

— Я не мальчик, Рита.

— Но и не мужчина.

— А ты позволь мне им стать. Я готов. Позволь, Рита…

— Я не могу… — ее голос шелестел. Печальный, печальный голос…

— Пожалуйста… Я стану тем, кто тебе нужен. Стану твоей мечтой, я сделаю все правильно. В этот раз сделаю, вот увидишь! Я…

— Богдан! — оборвала его на полуслове Рита. — Ты так ничего и не понял, да? Ну, надо же… а ведь, и правда.

— Не понял чего?

— Тебе никогда не надо было становиться моей мечтой. Ты ею и был… всегда.

Рита отключилась, а он еще долго сидел в тишине, так и не убрав трубку от уха и слушал короткие, бьющие по нервам гудки. Она тоже была его мечтой. Разница лишь в том, что Марго всегда знала, чего хочет от этой жизни. А он сам понял это слишком поздно. Устало растерев глаза, Богдан снова завел мотор и поехал к себе.

Следующие дни Рита избегала его общества. Зато Богдан регулярно встречался с сыном. В понедельник они катались на роликах по набережной и ходили в кино, во вторник навестили приют для животных, в котором Марик трудился как волонтер. А в среду ребенок позвал отца на дачу.

— Я там обычно все лето торчу. Деду помогаю по хозяйству, ну и воздухом чистым дышу. Это мама так говорит.

— А на море летом не ездите?

— Не-а. У мамы лето — сезон. А так мы обычно зимой куда-нибудь выбираемся.

— Ну, и где ты уже успел побывать?

— Да так… В основном в Азии. В том году были в Мексике.

— Правда? Я тоже выбирался на рождественских каникулах на несколько дней, — признался Связерский. — А ты мне не писал, что вы в отпуск едете.

— Ну… а что бы ты тогда? К нам подтянулся?

Богдан провел по щеке и отложил джойстик. Свой прошлый отпуск он провел, вытряхивая дурь из одной горяченькой мексиканки, которую подцепил на пляже. Но что-то ему подсказывало, что встреча с сыном явно бы доставила ему гораздо большее удовольствие.

— Что уж теперь гадать? — пожал плечами Богдан и резко сменил тему. — Так что, тебя отвезти? У меня еще есть немного времени. Можем порыбачить… Или что бы ты хотел?

— Ну, не знаю. Там и решим…

— Только сначала я спрошу у твоей матери, не против ли она моего визита.

— Да вы же уже вроде все утрясли?

— Не совсем. Я обещал сообщать ей о своих планах.

— Ну, тогда звони… Она сегодня за городом работает. Сказала, что может задержаться.

Рита против их визита на дачу не возражала, но и особенно довольной не была. Разговаривала холодно, отстраненно — ну, вылитая бизнес-леди. И как к ней подобраться, если она не оставляла ни единого шанса?

Впрочем, была у Богдана одна зацепка. И на дачу он стремился не только за тем, чтобы доставить Марика. Имелся повод посерьезнее. Он очень хотел пожать руку Ритиному деду. Если тот, конечно, подаст свою… Но в любом случае он скажет спасибо. Потому как этому человеку он тоже здорово задолжал.

А Николай Иванович их как будто ждал. Стоял у ворот, приложив руку козырьком ко лбу, и глядел на дорогу.

— Привет, дед! Дед — это папа. Пап — это дед, Николай Иванович. — Марк шустро выбрался из машины, приобнял деда, оглянулся по сторонам и быстро скрылся за калиткой.

— Что это с ним? — удивился Николай Иванович, поглаживая седые усы.

— Не знаю… — растерялся Связерский. — Богдан, — представился он, протягивая руку.

— Да уж знаем… Будем знакомы.

— Сочту за честь, — ни капли не кривя душой, кивнул головой Богдан. Дед чуть сощурился.

— А вы никак исправлять ошибки молодости явились?

— Кое-чего я уже не исправлю, как бы ни хотел.

— Это да. Но кто в этой жизни не ошибается? В раскаяние, как и в старость, не верят только те, к кому она еще не пришла. Так что… Вы уж только постарайтесь не добавить им новой боли. Иначе, несмотря на мою пришедшую старость — ноги я вам переломаю.

— Если добавлю им новой боли — я даже не буду сопротивляться, — пообещал Богдан, криво улыбаясь.

На том и остановились.

Вообще, со слов Марка, Богдан представил, что сразу по приезду им выдадут по лопате, ну, или тяпке и сразу погонят в огород. Но все обстояло совсем не так. На предложение помочь, хозяин ответил небрежным взмахом руки:

— Поздно уже. Солнцепек. А в солнцепек у нас что?

— Сиеста! — подсказал Марик.

— То-то же. И обед. Ну-ка, давай, беги, принеси овощей да зелени, а я нам плова разогрею.

Марк схватил ведро, висящее вверх дном на одной из штакетин забора, и помчал через сад.

— Что? — поинтересовался Николай Иванович, отрывая взгляд от кусочка сала, которое умело нарезал острым, как бритва, ножом на тоненькие слайсы. — Жалеешь о прошлом?

— Может быть. Но больше о будущем, которое в нем умерло.

Дед хмыкнул. Пододвинул тарелку, налил в стопку домашнего самогона и поставил перед гостем.

— На, вот. Помяни Димку-то.

Богдан опустил взгляд и протянул руку. Но замер, уже почти сомкнув пальцы на прохладном стекле:

— Я ведь за рулем, — прохрипел он, как будто лежащий на душе камень мешал ему говорить.

— До вечера все выветрится — не заметишь. А если что — можешь и у нас остаться. Места полно.

Богдан пожал плечами и одним глотком опустошил посудину. Скривился. Схватил ложку и отправил в рот первую порцию плова. А тут и Марк подоспел.

В общем, все прошло намного лучше, чем Богдан мог рассчитывать. К вечеру и правда вышли в огород. Вообще, у деда был установлен автополив, но кое-что приходилось поливать из ведра. Рабочих рук, как и трудового энтузиазма, хватало. Поэтом Николай Иванович мог отдохнуть. Он сидел на небольшой скамеечке у самой малины и наблюдал за происходящим.

Потом они играли в лото, сидя за столом в старой деревянной беседке, и болтали о своем, о мужском. О рыбалке, о машинах, о спорте… Как хорошо. Господи… как же невыносимо хорошо. Здесь все в этих разговорах — и связь поколений, и любовь, и смех, и общие воспоминания. Богдан зажмурился, неосознанным движением растер грудь, вслушиваясь в разговор деда и внука. Здесь только Риты не хватало. Он так явно представил ее рядом… Как она подкладывает своим мужчинам что-то в тарелку, как смеется над их спорами и улыбается легонько, но уже только ему… Таинственно, искушающе и немного стеснительно. Он еще в восемнадцать сходил с ума от этого странного коктейля.

— Марик… да ты совсем носом клюешь, ну-ка, давай, топай спать.

Полусонный Марк даже спорить не стал. Встал на автопилоте и, не попрощавшись, побрел в дом. Мелькнула мысль, что с уходом сына за столом повиснет напряженное молчание, но этого не случилось. В тишине было уютно.

А потом у Богдана зазвонил телефон. Это был агент, с которым Связерский не разговаривал вот уже… а с того самого момента, когда от души ему съездил по морде. Он немного помедлил, не слишком торопясь брать трубку. Разговаривать со Дагом Богдан не хотел. Тогда бы пришлось решать, как с ним быть дальше, а он еще определенно не созрел для такого решения.

— Привет, брат.

— Привет.

— У меня для тебя дерьмовые новости.

— Ты просто мастер, как их подать… — хмыкнул Богдан, пряча за невеселой улыбкой свою настороженность.

— Прости, Бо. Но это тот самый случай, когда, как ни подай…

— Ближе к делу.

— Это касается твоей сестры. Она… умерла, бро. Мне очень жаль.

Несколько долгих секунд Богдан молчал, тупо глядя в выцветшие глаза Ритиного деда.

— Бо… ты меня услышал, дружище? Там есть люди, которые проследят, чтобы все прошло самым достойным образом…

— Спасибо…

— Я могу тебе еще хоть чем-то помочь? Хочешь, я приеду к тебе? Или ты… ты приезжай к нам, Лили очень тебя звала.

— Нет. Просто сбрось мне контакты людей, которых ты нанял. Дальше я сам…

— Ты точно в порядке, потому что…

— Просто скинь номер.

Богдан сбросил вызов. Низко-низко склонился, между широко расставленных ног, делая жадные вдохи.

— Эй-эй, дружок! Ну, что ты? Ну-ка, вот… На, выпей маленько!

Связерский вскинул обезумевший взгляд на Николая Ивановича и, как под гипнозом протянув руку, опрокинул в себя самогон.

— Еще… — скомандовал он.

— А худо тебе не будет?

Замотал головой и не то чтобы доходчиво, но пояснил:

— Не могу… Не справлюсь…

— Тогда пей! Что случилось хоть?

— Сестра умерла… Сестра… Я пойду… можно я… возьму и пойду?

— Да куда ж ты пойдешь, глупый?

— К реке пройдусь… Не могу… — повторил опять севшим голосом. Дернул ворот футболки так, что тот затрещал по швам. Подхватил бутылку самогонки, сбежал по ступенькам беседки и, с трудом открыв калитку, побрел, куда глядели глаза.

Время существовать перестало. Как будто все привычные пространственные ориентиры стерлись, заштриховались болью. Богдан сидел на берегу и слепо смотрел вдаль. Он не успел. Не успел на какой-то миг. Ведь думал, думал найти сестру… Но так боялся увидеть, что с нею сделали время, жизнь и водка, что все откладывал. А теперь поздно. Он никогда не успевал. Кошмарный сон какой-то. Ведь только в кошмарах бывает, что ты куда-то бежишь-бежишь сквозь туман, спотыкаясь и падая, а когда до цели остаются какие-то миллиметры — она ускользает, и ты замираешь, скованный ужасом, сжимая в руках пустоту.

А он всю свою жизнь гнался… И вот итог.

Рядом послышался легкий шорох.

— Далеко же ты забрел…

— Рита… ты что… ты что здесь делаешь?

— Да вот. Проезжала мимо. Думаю, дай заеду… Ну… что такое? Что случилось?

— Ленка умерла… Я… я так и не успел. Опять не успел…

От него, наверное, несло, как от помойки. Черт… да он ведь прикончил всю ту бутылку! Но она села рядом и, осторожно погладив Богдана по волосам, опустила его голову себе на колени. И, может быть, от этой нежности, а может быть, во всем виновата горькая — он заплакал. Впервые за долгие, долгие годы.

Глава 21

Рита вела машину максимально осторожно. Притихший Связерский сидел рядом, уткнувшись лбом в стекло, по которому скользили блики проносящихся мимо фонарей. То, что она испытывала в тот момент, было неправильным и опасным. Эти эмоции приближали ее к другим, тем, поддаваться которым она не имела права, но противиться которым не было сил. Мягкая ладошка сместилась с рычага переключения скорости и осторожно накрыла большую руку. Они молчали. Слишком много всего Связерский себе позволил сказать там, у реки. Слишком много правильных слов прозвучало. Тех слов, которые Рита, наверное, хотела услышать. Слов раскаяния и вины. А теперь пришло время молчания.

Богдан повернул кисть и переплел свои пальцы с ее, не позволяя отстраниться. Сердце подпрыгнуло и на бешеной скорости устремилось куда-то вниз. И было просто списать свои чувства на жалость, да только Рита давно уже предпочитала правду. Трепетать ее заставляло другое. Совсем не уместное в этот момент чувство.

— Хочешь… хочешь, я завтра пойду с тобой?

Богдан повернулся к ней лицом. Нерв на его щеке дернулся.

— Нет… Спасибо, но нет.

— Оу… — растерялась Рита. Признаться, она ожидала другого ответа, ну… что ж. Значит, она опять переоценила свою для него важность. Глупо. Как же глупо это все, боже мой…

— Нет, ты не поняла… Я не хочу, чтобы эта грязь тебя хоть краем задела. И Марку… пожалуйста, не говори ни о чем.

Рита пожала плечами. Они оба понимали, что Марику не стоит видеть отца в таком состоянии. Потому-то они и уехали с дачи посреди ночи. Но вот во всем остальном…

— Богдан, тебе нечего стесняться.

Связерский хмыкнул.

— Я стеснялся их всю свою жизнь.

— Немудрено! Ты ведь был ребенком…

— Да… Но, все равно. Пока не говори. Я… сам как-нибудь все ему объясню.

— Как скажешь.

Рита припарковалась на не занятом, к счастью, месте у подъезда.

— Пойдем?

— Куда… — растерянно оглянулся Богдан, осматриваясь. Осекся, бросил на Риту все еще пьяный, немного расфокусированный недоверчивый взгляд.

— Переночуешь у нас, — пояснила она, отводя глаза, — не нужно тебе сейчас быть одному.

Связерский кивнул, выбрался из машины и побрел к подъезду. Он не шатался и не падал, хотя, если верить деду, и выпил в одно лицо бутылку пятидесятиградусного самогона. Но, наверное, для такого здоровяка — это не то, чтобы много. В тесной кабинке лифта его мощь ощущалась как-то особенно. Рита провела взглядом по порядком испачканной серой футболке, облегающей идеальные мышцы груди, и залипла на ямке между ключиц, где судорожно бился пульс.

— Хорошее же я представление устроил… — просипел Связерский.

Рита облизала губы и, наконец, решилась заглянуть ему в глаза. Красные, измученные, воспаленные…

— Ты ничего такого не сделал. — Смущенная Марго залезла в сумочку, ругая себя, что не приготовила ключи заранее. — Осуждать тебя некому. Все свои…

— И ты?

— Что? — проклятые ключи никак не находились.

— И ты моя?

Рита вскинула ресницы и в тот же миг отвела взгляд. Наконец найденные ключи позвякивали в дрожащих руках и никак не хотели попадать в замок. Но с горем пополам дверь удалось открыть. Ладонь нашарила выключатель. Яркий свет ослепил.

— Думаю, тебе бы не мешало сходить в душ, — пробормотала Рита, стаскивая с ног босоножки, — сейчас принесу полотенце…

— Рит… — Он поймал девушку за руку, и она была вынуждена вновь посмотреть на Богдана. — Спасибо. За все…

Марго сглотнула, кивнула головой, потому что, как ни старайся, сказать вряд ли бы что смогла. Твердые пальцы разжались, но она все равно ощущала их захват на своей будто горящей коже.

Опасно! Опасно! Опасно! Все, что сейчас происходит.

Рита на автомате открыла дверь в гардеробную, достала чистое полотенце и вернулась в коридор. В ванной уже шумела вода. Марго прислонилась разгоряченным лбом к двери и прокричала:

— Полотенце я повесила на ручку! Новая зубная щетка в верхнем ящике.

— Спасибо… — приглушенный голос в ответ.

— Пожалуйста, — прошептала Рита.

Весь день через задницу, а ведь ей рано вставать. Дед позвонил уже в одиннадцатом часу, когда она, сделав кефирную маску, готовилась ко сну. С планом лечь пораньше пришлось расставаться.

— Я все. Можешь идти…

Рита сглотнула. Вообще-то она уже была в душе. Но новый поход — неплохой повод держаться от Богдана подальше. В этот вечер всего было слишком, может быть, через край. Его обнаженная душа. Его раскаяние… Они что-то навсегда в ней изменили.

— Ложись в комнате Марика.

— Хорошо. Спасибо.

Много раз за последние дни она думала о том, почему прошлое все так же над ними довлеет. Как будто не было этих тринадцати лет! Но ведь они были… Все должно было как-то утрястись — и обида, и страсти. Однако этого не произошло. Почему? Не потому ли, что у них не было возможности излечиться? Переболеть. После того, как они с Богданом расстались… Нет, не так, — напомнила себе Рита, — когда он их бросил, у нее даже выплакаться не было возможности. Когда у тебя на руках маленький орущий ребенок, не сданная вовремя сессия и полнейший хаос в жизни — на депрессию времени просто не остается. Сцепил зубы, и двигаешься дальше. По крошечному шажку, по миллиметру. Сначала главной целью Риты было выносить малышей — она не думала о том, что будет делать дальше, куда пойдет с детьми, где будет жить. Потом, когда Марк родился — появились новые задачи. Наладить быт, грудное вскармливание, справиться с коликами. И так, шаг за шагом — тринадцать лет.

А теперь ее как будто настигло прошлое. Чувства… обиды… страхи… Все ожило, забурлило, тревожа душу.

Рита выключила воду, обмоталась полотенцем и вышла за дверь. В квартире было темно, за исключением подсветки, включенной в коридоре. Значит, Связерский пошел спать. Вот и хорошо… Хорошо.

Крадучись, Рита пошла по коридору.

— Я не сплю, — раздался тихий голос из гостиной. Рита вздрогнула. Опустилась на пятки.

— А лучше бы спал. Завтра будет тяжелый день, — пробормотала Рита и уже, не таясь, пошла к себе. Вошла в комнату, опустила лицо в ладони, приказывая себе собраться. Но все ее планы полетели прямехонько к черту, стоило только его ладоням опуститься на её плечи.

— Не гони меня. Хотя бы из жалости… не гони… — его дыхание обожгло ее щеку, нос потерся о висок и зарылся в волосы. Богдан с жадностью втянул воздух.

— Жалость здесь ни при чем… — дрожа всем телом, прошептала Рита.

— А что тогда? Что тогда, милая?

Хотела бы она знать… Что-то сильное… Такое мощное, что не было сил сказать «нет». Она была нужна ему. И тогда, и сейчас — понимание этого факта ставило на колени. Перечеркивало все доводы разума. Стирало любые грани. Заставляло забыть обо всем.

Рита молчала. И просто смотрела на него, растерянная и непонимающая.

— Мы просто попробуем. Хорошо? Шаг за шагом…

Марго зажмурилась. Богдан поцеловал. Ни черта не ласково. С бешеным напором, устоять перед которым вряд ли было возможно. Впрочем, она и не пыталась. Повисла на нем, оплетая ногами бедра. С жадностью проводя пальцами по бугрящимся напряженным мышцам на его руках. Богдан удерживал ее на весу и алчно прихватывал губами кожу на шее.

— Богдан…

— Сейчас, сейчас, моя сладкая. Все для тебя, все, что хочешь…

Она не хотела лишь для себя. Ее душу рвали совсем другие желания. Но Связерский как будто обезумел. В два шага преодолев комнату, он усадил Риту на туалетный столик, сбрасывая стоящие на нем баночки и флаконы. К черту. Резким движением дернул узел на полотенце, нащупал выключатель светильника. Он хотел это видеть… Вот так. В золотистом свете ночника. Тяжело дыша, Богдан отступил на шаг и выругался. Она была голой. И очень красивой. Его руки тряслись — так сильно хотелось ее коснуться. Смять… Приподнять тяжелую, сочную грудь, вцепиться зубами в вершинки. Взгляд скользнул ниже. По мягкому животу, к самой развилке бедер. Она была набухшей и влажной. Идеальной для него.

Он хотел её до морока перед глазами. Он хотел забыться, потеряться в ней…

Рита заерзала. Богдан вновь подошел вплотную. Приспустил шорты и, сжав стояк в кулаке, проехался по ее сердцевине.

— Богдан… — снова выдохнула она, подаваясь навстречу его движениям. Пока его головка прижалась к болезненно напряженному клитору, Связерский опустил голову и сжал зубы на коже в сладком местечке между её шеей и плечом. Рита зашипела.

— Тише-тише… Вот так… — бормотал Богдан, медленно скользя членом вверх и отступая.

— Богдан…

— Тебе хорошо?

— Да! — выкрикнула Рита.

— А мне страшно… Знаешь, чего я боюсь? Знаешь? — продолжал он, опуская руку ей между ног и потирая истекающие соком набухшие складочки.

— Нет! — всхлипнула Рита.

— Что завтра ты пожалеешь… Пока ты хочешь меня — я могу быть рядом. Но удовлетворив желание… Ты ведь меня прогонишь?

— Нет! Нет, нет…

— Прогонишь… И никогда-никогда меня не простишь.

Рита стонала и извивалась в его руках. Может быть, он был прав. В тот момент она не стала бы с уверенностью утверждать хоть что-то.

— Богдан…

— Ты не меня хочешь. Ты хочешь кончить.

— Я хочу тебя!

— Повтори!

— Я хочу тебя! Хочу!

— Вот, чего ты хочешь… — прорычал он, наконец, с силой толкаясь внутрь, раздвигая влажные стеночки, заставляя их с силой сжиматься, как будто в отчаянной попытке удержать. — Вот чего…

Рита находилась в такой прострации, что даже не заметила, что Связерский плачет. Трахает ее с силой, а слезы катятся из его глаз. Острое, грязное, животное желание будто смыло волной. Рита разжала вцепившиеся в столик пальцы и всем телом подалась вперед. Обняла его. Прижала к себе. И он снова плакал. А она укачивала его в руках и шептала:

— Все будет хорошо, все будет…

— Скажи, что ты дашь нам шанс. Даже если ты мне соврешь — скажи… Я не смогу справиться с этим всем без тебя. Я не такой сильный…

— Я дам нам шанс… — прошептала Рита, слизывая слезы. Свои… или его — неважно.

Богдан с хрипом втянул кислород и снова в нее толкнулся.

— Я буду таким хорошим, как ты захочешь. Ты будешь мною гордиться! Только не бросай меня… Я не могу больше один. Не хочу…

Она ничего перед собою не видела. Слезы размывали картинку. Сейчас Богдан напоминал ей испуганного ребенка, а не взрослого состоявшегося мужчину. Сколько раз, будучи малышом, он это говорил своим непутевым родителям? Сколько раз…

Дерьмо!

Наверняка, завтра он пожалеет о сказанном. Устыдится такого срыва. И она, может быть, тоже сто раз обо всем пожалеет. Но сейчас…

Рита сжала его плоть мягким захватом. Раз, и еще разок… Пока он не забыл о разговорах и не стал врываться в нее, окрашивая ночь сиплыми, рваными звуками, как дикарь кусая кожу, оставляя на ней следы, не оставляя ни капли пространства, ни одной единственной мысли, заполняя собой так тесно — всю, безвозвратно.

Их оргазм получился вымученным, даже болезненным. Это не удовольствие — скорее необходимость на грани смерти. И все… их как будто выключило. Предохранители перегорели. Они только и успели упасть на кровать и моментально забылись вязким, глубоким сном.

Разбудил Риту будильник. Она поморщилась, потянулась к телефону рукой, а наткнулась… Отдернула руку, широко распахнула глаза, глядя на порядком помятого Связерского.

Молчали долго. Не было слов. Все произошедшее накануне было слишком. Надрывно, неизбежно… предопределенно. Вот только, что дальше?

— Завтрак?

Богдан покачал головой:

— Мне бы к себе попасть, переодеться, а потом… Морг, я не знаю… Поминки.

Маргарита кивнула.

— Рит…

— Не надо, — прошептала она, — потом поговорим. Сейчас не до этого.

Связерский сглотнул. Выглядел он после вчерашнего не лучшим образом, да только ничего это не меняло. Сердце, один черт, колотилось, как сумасшедшее, а все внутри замирало.

— Ладно, — наконец сказал он, — но… у нас точно все хорошо?

Рита с трудом выдавила улыбку и кивнула.

— Собирайся, я тебя отвезу, куда скажешь…

Глава 22

Маргарита сидела за своим рабочим столом, изо всех сил стараясь сосредоточиться на дедндроплане одного из своих последних проектов. Но мысли разбегались, и сосредоточиться на работе не выходило. Все так запуталось…

Тренькнул скайп, сообщая о приходе нового посетителя. Рита растерла переносицу и дала секретарю мужественную команду впустить.

— Пит? — удивилась она, завидев на пороге мужчину. Уж кого она не ожидала увидеть — так это Ставински. Не представляла, как будет смотреть ему в глаза после ночи, проведенной с Богданом. Было очень неловко, несмотря даже на то, что между ними ничего толком и не было. Но все же она давала авансы. И по большому счету, переспав с другим мужчиной — поступила по-свински.

— Привет, красавица. Милое местечко…

— Спасибо. А ты… ты здесь какими судьбами? У меня очень важный проект и…

— Я тут случайно имел разговор с Дагом… — перебил мужчина.

— Дагом? Агентом Богдана?

— Ага… — кивнул головой Пит и перекатил жвачку во рту. — Он и мой агент.

— И?

— Ты знаешь, какое дерьмо случилось у Бо?

— Да… Да. Я в курсе.

— Он там совсем один… — как бы между прочим обронил Пит, с деланным интересом рассматривая дипломы и грамоты, развешанные по стенам её кабинета. Рита отложила карандаш. Откинулась на спинку кресла, скрестив руки на груди. Она либо вообще ни черта не понимала, либо, наоборот, наконец, уловила смысл.

— Почему бы тебе не поехать к нему? — сощурилась она, сверля хоккеиста взглядом, — он ведь твой друг. Твоя поддержка для него будет очень важна.

— Я-то, конечно, поеду. Но ему сейчас нужна ты. Семья… понимаешь?

— У нас нет семьи… — непонятно почему разозлилась Рита. Ведь несколькими минутами ранее она и сама всерьез размышляла над тем, чтобы все к чертям бросить и поехать к Связерскому.

— Ты нужна ему, — игнорируя ее слова, повторил Пит.

Рита встала. Нервным движением перекинула волосы за спину и отвернулась к большому окну. Соль в том, что она была нужна Богдану лишь вот в таких ситуациях… Ситуациях, с которыми до сих в нем живущий ребенок — забитый и никому не нужный, не мог справиться самостоятельно. Рита всю свою жизнь, за исключением тех тринадцати лет, когда у Богдана с виду было все хорошо, выступала в качестве его жилетки. Именно с ней он делился своими проблемами, именно на нее он вываливал все свое дерьмо, все страхи и комплексы… Но счастье разделить не пожелал.

Мачо… Весь из себя… Плейбой чертов! Он хорошо справлялся со своей ролью. Так хорошо, что даже она поверила. А на деле… На деле он оставался все тем же маленьким мальчиком с гигантскими комплексами. Мальчиком, который искал сокровища по всему миру, хотя они валялись у его ног! Мальчиком, любовь к которому стала ее проклятьем.

Рита снова подошла к столу. Схватила сумочку.

— Ты на колесах?

— Ага…

— Едем. Я сяду за руль — ты не знаешь города.

Пит не возражал.

Пока они добирались до кладбища, на улице собрался дождь. Воздух стал влажным, густым. Он забивал легкие, но не насыщал кровь кислородом. Рита остановилась у ворот в попытке отдышаться. Вскинула взгляд на Пита — тот тоже заметно нервничал. Пахло дикой гвоздикой и надвигающейся грозой. По будто свинцом затянутому небу пробегали короткие всполохи молний. Тучи были такими плотными, что через них не могло пробиться даже высокое полуденное солнце. Яркие краски лета как будто смазались. Заштриховались унылым серым. Размазались четкие контуры памятников, фигуры людей и деревьев. Рита вошла в ворота и побрела по дорожке.

Народу было немного. От силы человек десять. Рита с трудом узнала в рыдающей женщине чудовищно постаревшую, изможденную мать Богдана. Сердце, что есть сил, застучало. Пророкотал гром, брызнули первые капли дождя, зашумели безрадостно.

— Вот он… Чуть в стороне. Иди! — скомандовал Пит, подталкивая Риту в спину.

И правда. Богдан стоял поодаль, возможно не желая показываться родственничкам на глаза. Рита подошла со спины. Она не знала, что сейчас чувствует. Её сердце рвалось на куски. Прав Связерский. Марго жалела его.

Рита протянула ладонь и коснулась мужчины со спины. Его тело было напряженным, твердым, как мрамор.

— Ты пришла…

— Я пришла. Не могла не прийти…

— Снова жалеешь?

— Не знаю. Просто чувствую, что нужна тебе.

— Считаешь меня слабаком, после вчерашнего?

— Нет. А теперь давай помолчим…

Связерский сглотнул и, помедлив секунду — кивнул, соглашаясь. Дернул воротничок на рубашке. Переплел их пальцы. На них стали обращать внимание, то и дело бросая в их сторону заинтересованные взгляды. Начавшийся дождь прекратился, так и не пролившись на землю. Но черные тучи говорили о том, что это всего лишь отсрочка.

— Какого черта они…

Богдан сделал шаг вперед и с такой силой сжал руку Марго, что кисть прострелило болью.

— Кажется, собираются поминать…

— Водкой?! На кладбище?!

— Некоторые так делают… — пробормотала Рита, не то, чтобы оправдывая происходящее, но Связерский ее уже не слышал. Он катком пёр вперед, поскальзываясь на размокшей глинистой почве и едва не падая.

— Ну-ка, забирайте все это дерьмо, и чтобы вашего духа здесь не было! — прорычал он.

— Да вы поглядите, кто явился, люди добрые! Неужто наш блудный сынок? Во! А я вам что говорил?! Это я его вырастил! Я! — бил себя в грудь пьянчуга.

Богдан обернулся, впервые за столько лет заглянув в глаза отцу. Рита держала его за руку, опасаясь, что тот наломает дров. Ничего не понимающий Пит тоже подошел на всякий случай поближе.

— Убирайтесь отсюда. Даю две минуты, — мертвым голосом проговорил Богдан.

— Сынок… Ой, сы-ы-ы-нок! — влезла в разговор его мать, — да мы ж по маленькой. Помянуть ведь… святое дело.

Лицом Богдана пробежала мучительная судорога. Несколько секунд он, кажется, даже сказать ничего не мог. Лишь шевелил губами.

— Водки на кладбище не будет. Я… так… сказал.

— Итить его… Во, раскомандовался! А ты кто такой… носило его где-то десять лет, а тут — здрасти, нарисовался! Командует!

Богдан снова дернулся. Рита повисла у него на руке. Крупные капли опять забарабанили по крышке опущенного в яму гроба. Копачи перетаптывались с ноги на ногу, не решаясь продолжить работу.

— Заканчивайте, — скомандовал им Богдан. — А вы уебывайте отсюда. Ну, живо, все! Пошли на хер…

— Тише-тише, хороший мой… Тише… — шептала Рита, навалившись ему на грудь и удерживая мужчину из последних сил. Ноги ехали по земле, каблуки застревали. Её трясло от происходящего. От этой грязи, в которой он не хотел, чтобы она запачкалась. От ужаса и боли. А потом среди людей заплакал ребенок. И Богдан замер. Опустил ресницы, поймав полный слез взгляд маленькой крохи.

— Убирайтесь, — устало повторил он, не сводя взгляда с малышки.

— Пойдем, Катерина… Совсем спятили звезды эти заокеанские, — обратилась к его матери еще одна женщина. Бубня под нос и причитая, алкаши потянулись к воротам.

Оглушающе громко прогремел гром. Дождь хлынул, будто кто-то на небе открыл огромные краны. Богдан отступил.

— Бодь… — прошептала Рита.

Но он лишь покачал головой. А потом, согнувшись пополам, обхватил голову руками. Поверх него Рита встретилась взглядом с Питом. Кивком головы дала знак — оставить их наедине. Тот, к счастью, понял.

— Ну, все… Малыш, слышишь? Все позади…

Рита присела возле него и обняла за плечи. Дождь хлестал по спине, стекал по волосам, пропитывал насквозь одежду. Они не замечали ничего. Сколько длились эти объятия? Может быть, ни один час… Многим позже Богдан отстранился. Встал, опираясь рукой на бетонную оградку. Потянул Риту за собой.

— Пойдем… — просипел он и потянул ее к выходу. — Черт, я забыл вызвать такси…

— Мы на колесах.

— Мы?

— Пит тоже приехал… — закусила губу Рита. — Он переживает за тебя.

Богдан хмыкнул. Но все же подошел к машине. Ставински выбрался из салона. Приобнял друга и похлопал его по плечу:

— Держись, брат. Мы рядом. Ребята хотели прыгнуть в самолет и примчаться, но я сказал им, что тебе не до этого.

— Спасибо, — сглотнул Богдан. — Ты не такой уж козел, — криво улыбнулся он. — Но все равно держись подальше от моей женщины.

Рита закатила глаза и первая скользнула в машину. Хорошо, что Питу ничего не пришлось объяснять. Еще одних разборок сегодня она бы просто не выдержала. На сиденье рядом с ней уселся мокрый с ног до головы Связерский.

— Извини за безобразную сцену.

— Ты ни в чем не виноват.

— Виноват… Мне уже давно стоило избавиться от этого дерьма. Вырасти… ты, кажется, так сказала?

— Богдан…

— Да, брось! Это ведь чистая правда. Только вот ни черта у меня не выходит. Я лишь думал, что вырвался из этой трясины. Ни хера подобного… Она внутри меня. Я ей как теплой водкой нажрался, а хмель никак не сойдет. И права ты… такой мужчина тебе на хрен не нужен.

— Богдан… — повторила Рита, сглатывая слезы.

— Не стоит тебя! — не слушая ее, гнул свою линию Богдан. — Я не стою…

Рита молчала. Совершенно сбитая с толку, она не знала, что говорить. Её безумно тянуло к Богдану. Безумно… Но и просто отбросить его слова она не могла. В них было слишком много правды. Это в юности она могла без оглядки сжигать себя, лишь бы только согреть своего Кая. Теперь же Рита понимала, что так нельзя. Любовь — это не крематорий. Это нечто совсем другое.

В идеале Богдан должен сам в себе разобраться. Найти силы растопить лед, сковавший его горячее сердце, и набраться мужества двигаться дальше. Не убегать слепо от своего прошлого, а просто смириться с ним. Иначе — оно не отпустит. И тот маленький недолюбленный мальчик никуда не уйдет. Не отдаст свою территорию взрослому, так нуждающемуся в счастье мужчине.

Богдан сжал ее руку и отвернулся к окну, в котором из-за дождя ничего не было видно. Дороги подтопило. Пит ехал не спеша. Когда они добрались до Ритиного дома, дождь почти прекратился.

— Спасибо, Пит. Зайдешь, или… — для приличия поинтересовалась Рита.

Тот улыбнулся, демонстрируя шикарную работу дантистов:

— Нет, красотка. Я потом позвоню.

— Черта с два… — огрызнулся Богдан, но запнулся, испытывающе глядя на Риту.

— Черта с два, — подтвердила та. — Мой парень нервничает, когда мне звонят всякие другие плохие парни.

Улыбка Ставински достигла ушей.

— Ну, ладно. Тогда пока-пока, красотка. Надеюсь, ты не пожалеешь о своем выборе! А если так — ты знаешь, как меня найти.

Пит сел в машину и уехал, мигнув фарами. Рита опустила взгляд, с напускным интересом наблюдая, как в лужах отражаются фонари, которые по случаю непогоды включили намного раньше обычного.

— Рита… — прохрипел Связерский, скользнув пальцами по ее лицу.

— Это ничего не означает, Связерский. Только то, что у тебя есть маленький шанс. И я не говорю, что будет легко. Потому что легко не будет. Ты прав! Я обижена и достойна самого лучшего. Но я понимаю также, что дерьмо случается! Да… Но если мы не сможем через него переступить — ты… не сможешь, я не буду тебя каждый раз вытаскивать. Нашему сыну нужен достойный пример. Постарайся ничего не испортить.

— Я столько уже наворотил… — прохрипел Богдан, вглядываясь в лицо Риты, впитывая в себя ее облик.

— Я в тебя верю. Трусы не играют в хоккей, — грустно улыбнулась Рита и пошла к дому.

Богдан шагнул вслед за ней. Молча они поднялись на лифте и закрыли за собой дверь. Рита стащила грязные босоножки и небрежно отбросила в сторону. Под жадным взглядом Связерского сняла через голову платье, оставшись в крохотных трусиках и прозрачном лифчике. Он знал, что ее недостоин. Как знал и то, что сделает все на свете, чтобы стать тем, кто ей нужен. Но сейчас… именно в этот момент, он в последний раз позволит себе маленькую слабость. Он убежит. Он потеряется… В последний раз потеряется в ней.

— Вчера я немного сорвался, — прошептал он, подходя вплотную, ощущая, как от ее присутствия и тонкого аромата тело обдает горячей волной, — и все испортил…

— Нет, это не так…

— Так. Но ведь пришло время собирать камни, не так ли? Я готов.

— Богдан… — прошептала Рита, вдыхая воздух неглубокими жадными вздохами.

— Вчера ты была с Богданом-мальчиком. Сегодня с тобой будет мужчина… Скажи, что ты этого хочешь…

Большие пальцы Связерского нащупали сжавшиеся горошины сосков и немного их придавили.

— Я этого хочу… — выдохнула Рита, выгибаясь так, что ее округлая попка впечаталась в его стояк. Отдавая контроль в его руки.

Глава 23

Рита сидела на корточках, и с остервенением выдергивала из грядок полезшую после дождя траву. Пырей, повитель и даже листы одуванчиков. Природе нужно было совсем чуть-чуть, чтобы возродиться заново. Жаль, что не ей.

Нет, ну какая дура! Поверила. Действительно поверила, что Связерский готов к переменам. Что он все осознал и, наконец, решил двигаться дальше. Вырасти. Вот как они это называли. Кодовое слово прям!

На лицо легла тень. Рита вытерла плечом струящийся по вискам пот и, что есть силы, дернула ни в чем неповинный кустик. Она думала, что после той ночи, ночи, когда она действительно познала мужчину — все изменится. Нет, Марго не думала, что Богдан тут же сделает ей предложение! Но и не ожидала, что он тупо исчезнет. Неделю… уже целую неделю он о себе не давал знать. Ей… слава богу, хоть с сыном созванивался. Очень взрослый поступок! Очень… Пять баллов, Связерский! Трахнуть женщину — и пропасть. Это так, мать его, по-мужски! И так знакомо. Память тут же услужливо подбросила картинки из давнего прошлого. Не смазанные временем картинки… Она еще, наверное, сутки его ждала в той квартире. Думала, что-то случилось! Но ведь не мог он с концами уйти, когда она только-только призналась, что у них будет ребенок?! А он ушел. И тогда. И сейчас. Ничего… ничего не поменялось!

Тень наползала. От влажной земли парило. Ей не хватало кислорода и не хватало Связерского! Опять… на те же грабли. Видимо, это ее личная забава — танцы на этих самых граблях. Кстати, о них. Траву бы сгрести. Или подождать когда высохнет, а уж потом собрать? Рита, наконец, вскинула взгляд, в поисках нужного орудия, и наткнулась на взгляд Богдана. Так вот, оказывается, откуда тень.

Сердце подпрыгнуло и заколотилось. Риту так взволновало появление Связерского, что она далеко не сразу заметила, что тот не один. Из-за его ноги выглядывала маленькая девочка. Сползший вниз взгляд Марго метнулся обратно к Богдану.

— Привет, — сказал он, глядя на Риту крайне серьезно. — Это моя подружка — Маша.

Рита сглотнула. Она еще не понимала, что происходит, но такая подружка Связерского нравилась ей гораздо больше, чем все его другие подружки. С четвертым размером груди, тощими задницами и какой-нибудь впечатляющей карьерой в Голливуде или в Виктория Сикрет.

— Привет, Маша… У тебя красивое платье и бант.

Девочка довольно улыбнулась и снова спряталась за мужчиной.

— Я все объясню. Ладно? — немного нервно, как ей показалось, сказал Богдан, поглаживая девочку по белобрысым волосикам, собранным на макушке в пальму. Бант покосился и съехал по жидкому хвостику. Рита закусила губу. На ее глазах происходило что-то странное. И страшное. Потому что если это то, о чем она подумала — Связерский просто не может стратить. Она его не простит. Окончательно уважать перестанет. Да он и сам себя вряд ли сможет после этого уважать.

Что же делать-то, господи?

Затолкав поглубже все свои страхи, Рита медленно стащила резиновые перчатки, в которых она работала в огороде, и указала пальцем на страшно потрепанного зайца в руках малышки:

— Твой друг?

Та кивнула.

— Как его зовут?

— Толик.

Рита проглотила смешок и торжественно кивнула:

— Будем знакомы, Толик и Маша.

Девочка робко улыбнулась.

— Бо сказал, что купит мне новую красивую игрушку. Но я не хочу.

— Почему же?

— Я люблю Толика. Он красивый.

Заявление довольно сомнительное. Толику давно уже было пора на помойку. И у Риты руки дрожали от понимания того, почему для маленькой девочки не было никого краше даже теперь, когда Богдан мог купить ей абсолютно любую понравившуюся игрушку. Дело было в любви. Любви абсолютной, на которую способны лишь дети. Им все равно, красив ты или уродлив, беден или богат. Им нет дела до твоего морального облика и пороков. Они просто любят. Даже у самых непутевых, самых пропащих родителей есть те, кто готов простить им любые несовершенства. Как и у потасканного зайца Толика.

— Может быть, ему стоит умыться… — осторожно заметила Рита, — и надеть новый костюм.

— У Толика нет костюма, — огорчилась Маша, практически полностью выбираясь из-за ноги Связерского.

— Ну, это не проблема. Костюмчик можно пошить. Были у меня где-то лоскуты. Но только сначала нам нужно собрать опавшие яблоки и приготовить обед. Ты как, поможешь?

Маша опустила глазки и кивнула. Связерский с шумом выдохнул. Ну, и чего он переживал, интересно?

— Ма-а-ам! Па-а-ап! — проорал Марик, врываясь в ворота. Маша тут же шмыгнула за ногу Богдана, вцепившись в его руку так, что крохотные пальчики побелели. И Богдан отчего-то побелел тоже. Ну, не от боли же! Тогда, почему? Он присел перед девочкой:

— Это Марик. Мой сын, помнишь, я тебе о нем рассказывал? Не бойся…

— Привет! Это кто тут у нас такая… с бантами?

Малышка выпустила руку Связерского. С силой сжала кулачки, но все же сделала крохотный шажок вперед и пискнула:

— Я — Маша. Бо — мой друг навсегда.

Рита задохнулась. Влажный воздух камнем осел в легких. Сдавил сердце.

Куда ты влез?! Ну, куда ты влез, Связерский? — хотелось крикнуть ей, но она молчала. А в душе поднималась злость, недоверие и… как ни странно, в ней возрождалась надежда.

— Марк, вам с Машей задание — собрать яблоки. А мы с отцом… мы с отцом…

— Да идите уже! — выручил Риту ее все понимающий сын.

Рита кивнула головой в сторону дома, давая команду Богдану следовать за ней. Разулась, молча прошла в просторную кухню.

— Рассказывай! — приказала она, резко оборачиваясь. — Где тебя носило все это время и что это за Маша?

Нерв на щеке Связерского дрогнул. Он волновался, и это очень сильно бросалось в глаза.

— Девочка с кладбища, помнишь?

— Помню. Я ее сразу узнала.

— Это Ленкина дочь, оказывается. Я не мог ее там оставить. С ними… Понимаешь?

— Да! То есть не совсем…

— Я просто подумал, что это мой шанс впервые все сделать правильно. Так, чтобы мне не было стыдно. За себя… и вообще. Я хочу ее удочерить… — выпалил Связерский.

— Что? — удивленно моргнула Рита.

— Я хочу ее удочерить. Подарить ей нормальное детство, дом… радость. Она же все, что у меня осталось… Не считая тебя и Марика. Ей нужен тот, кто вытащит ее из болота, прежде чем оно затянет. И она мне нужна…

Рита растерла лицо. Она не знала, как реагировать на последние слова Связерского. Решение удочерить чужого ребенка можно было отнести как и к взрослым, осознанным поступкам, так и к обычной блажи.

— Ты хотя бы понимаешь, какое это непростое решение? Ей нужно будет уделять внимание, дарить любовь… И няньки здесь не помогут!

— Я знаю. И уверен, что готов. Знаю, что тебе сложно в это поверить. Но… клянусь, я готов. Я… хочу этого. Хочу детей, семью, ответственность…

Богдан все сильнее волновался. Метался по комнате от стены до стены, то и дело бросая на Риту короткие взгляды.

— Это не прихоть. Это понимание того, что я реально хочу. И вера, что смогу все сделать правильно. Не испортить. Я чувствую, что готов. Теперь готов! Ты мне веришь?

— Я не знаю… — прошептала Рита.

— Все это время, что мы не виделись, я бесконечно прокручивал в голове все, что было, анализировал и… отпускал. Слонялся по улицам, где прошло мое детство, съездил на ледовую арену. Нашел своего старого тренера… А потом, знаешь, я все-таки пошел к ним…

— К родителям?

— Да. — Богдан провел руками по лицу, стиснул зубы. Было видно, что происходящее дается ему с большим трудом. — И знаешь, что я сказал? Сказал, что прощаю их. Они испортили мое детство, а во всем остальном — виноват только я сам.

— Детские травмы накладывают отпечаток и на всю дальнейшую жизнь…

— Может быть! Но я больше не позволю этому дерьму руководить своими поступками.

Рита еще никогда не видела его настолько решительным, но в то же время что-то было в его глазах… Не неуверенность. Нет. Возможно, что это был страх?

— Я боюсь… — подтверждая ее слова, шепнул Связерский.

— Того, что не справишься?

— Нет… Того, что уже слишком поздно.

— Нет… нет! Не думаю, — шепнула Рита.

— Правда? Ты… выйдешь за меня?

— Что?

Черт! В какой момент они так резко сменили тему? Марго совершенно не была готова к такому повороту. Слишком много эмоций. Слишком! А теперь еще и это…

— Нет, Богдан… нет. Погоди! Куда нам спешить? Нет, так неправильно…

Связерский обхватил Риту ладонями, прижал к самому сердцу и зашептал в макушку, обдавая горячим дыханием:

— Через пару недель я уеду. Даже при огромном желании я не смогу мотаться туда-сюда.

— Я понимаю…

Она действительно понимала. Игры в НХЛ идут одна за другой. Нет никаких перерывов. Да он вообще может отсутствовать дома неделями, даже находясь на одном континенте. Что уж говорить о разных?

— Пожалуйста, соглашайся!

— Но я не могу! Богдан… Здесь у меня бизнес, неоконченные проекты…

— Там тоже можно заняться бизнесом. Клянусь, у тебя отбоя не будет от клиентов. Весь НХЛ выстроится в очередь за твоим индивидуальным проектом…

Рита рассмеялась. Но это было что-то на грани истерики.

— Нет, Богдан.

— Ты говоришь мне «нет»?

Он отстранился, продолжая удерживать Риту чуть повыше локтей. В его взгляде больше не было смеха. Он пылал. Он как будто жрал ее изнутри. Его требовательности вряд ли можно было противиться.

— Не совсем «нет». «Нет» — спешному переезду. Я не хочу торопиться. Возможно, нам даже полезно проверить чувства.

— Чувства? — отчего-то разулыбался Богдан.

Рита смущенно пожала плечами. Клясться ему в вечной любви она не торопилась. И, если честно, не слишком верила в то, что из её затеи выйдет что-то толковое. Предлагать плейбою отношения на расстоянии — идея не самая удачная. Рита это понимала. С другой стороны, она не понимала, как еще убедиться, что он и впрямь готов.

— Значит, ни да, ни нет?

Снова пожала плечами. А он совсем распоясался. Издал боевой клич, с которым обычно шел в атаку и подбросил ее к потолку. Раз, и еще, под ее отчаянные визги.

— Ты еще влюбишься в меня, Измайлова. Запомни это.

— Отпусти! Мне щекотно… — смеялась до слез Рита, пряча за смехом чувства, которые и без того рвали душу. Можно подумать, она когда-то его не любила…

Их возню прервало появление в дверях Маши. Девочка смотрела на них едва ли не с ужасом. В ее огромных, будто кукольных глазах застыли слезы. Губки-бантики дрожали.

— Эй… Ты чего? Что-то случилось?

— Она услышала твои визги и рванула сюда, что есть силы, — пояснил явившийся следом Марик. — Так летела, что ведро с яблоками перевернула.

— Наверное, Маша хотела, чтобы Богдан и ее пощекотал. Или даже подбросил к самой люстре, — через силу улыбнулась Рита, кажется, понимая, что происходит.

— Пощекотал? Бо пощекотал тебя?

— Ага. Вот, посмотри… До сих пор мурашки, — кивнула Рита, вытягивая вперед руку.

— И ни капельки тебя не обижал?

Сердце мучительно сжалось. Рита посмотрела на такого же пришибленного происходящим Богдана и, вернувшись взглядом к девочке, покачала головой из стороны в сторону:

— Нет. Если не считать того, что я едва не задела носом потолок, когда он меня подбросил.

Маша переступила с ноги на ногу, а потом несмело, неумело даже, как-то хихикнула.

Рита зажмурилась, молясь о том, чтобы у Связерского все получилось. Это его выбор. И в этот раз она не планировала помогать ему расхлебывать последствия такового. Пусть попробует, как это.

Убедившись, что все в порядке, дети вернулись в сад. Марго подошла вплотную к Богдану, закинула руку ему на шею и наклонила так, чтобы достать губами до его уха.

— Если ты ее разочаруешь — будешь иметь дело со мной. Понятно?

Богдан чуть отстранился. Посмотрел на нее так… уважительно. Хотя, наверное, угрозы, сорвавшиеся с губ такой малышки, как Рита, скорее могли его развеселить.

— Ага. Только я не разочарую. Понятно? — вскинул бровь Связерский, повторяя ее слова.

— Посмотрим, — сварливо заметила Марго и сосредоточилась-таки на приготовлении обеда.

Глава 24

Не то, чтобы Рита пожалела о собственных же словах, но… Чем меньше времени оставалось до отъезда Связерского, тем хуже ей становилось. Сердце сжималось в тисках тоски. Она уже по нему скучала… Мысли о Богдане преследовали ее повсюду: на совещаниях, во время встреч с клиентами, во время работы. Марго прокручивала в голове каждое его слово, каждый взгляд или действие. Как под лупой разглядывала, в страхе… или надежде найти в них какой-то скрытый смысл — и не находила. Он не просто выглядел как раскаявшийся грешник — он им был на самом деле. Вроде бы… Она все еще боялась в это поверить.

Много времени из того мизера, что у них остался, у Связерского отнимали его визиты к чиновникам. Он натуральным образом обивал пороги влиятельных служащих, добиваясь права опеки над племянницей. Богдан пер, как каток. Подкупал и давил авторитетом. И все вроде бы шло к тому, что он сможет забрать малышку с собой. Неповоротливая в обычной жизни бюрократическая машина в случае богатых и знаменитых разгонялась до сотки за пару секунд. Рита не знала, радовать этому или огорчаться. Положа руку на сердце — она не верила, что Богдан возьмет на себя повседневные заботы о пятилетней девочке. Скорее спихнет на неё, Риту. Но он и тут ее удивил. Нет, скорее даже поразил в самое сердце! Он действительно занимался девочкой самостоятельно. И ему это… нравилось! Никак иначе Марго не могла объяснить его блаженной улыбки.

Посмеиваясь над самим собой, он играл с Машей в куклы!

Чертов плейбой. Он все делал идеально. У него даже неплохо получалось тех переодевать — втискивать в узкие латексные лосины и бальные платья на липучках. Наверное, сказывался большой опыт — злорадствовала Маргарита, культивируя в себе негатив хоть каким-нибудь способом. Зачем? Ответ прост. Обаянию Связерского все труднее было противиться. Она уже поплыла. И дальше становилось все хуже. Если в самом начале он отвоевывал когда-то сданные позиции по миллиметру, то теперь… теперь Богдан пер вперед семимильными шагами.

Принцесса в осажденной крепости нарезала круги по башне и вот-вот готовилась выбросить белый флаг.

Останавливала гордость.

Да, он завладел ее телом. Но душу… душу пока не получил.

Магии Связерского поддавалась не только Рита. Его зауважал дед. Да и Марк, который говорил, что пока не решил, как к отцу относиться, на деле — заглядывал тому в рот и ловил каждое слово. К счастью, он не ревновал отца с Маше. Хотя поначалу Рита этого и побаивалась. В конце концов, именно она поедет с Богданом в Америку и будет с ним жить. Чтобы избежать возможной ревности, у них с сыном состоялся очень серьезный, взрослый разговор. В общении с любым ребенком самое главное — говорить правду, какой бы она ни была. И Рита решила рассказать сыну все без утайки. И о детстве самого Богдана, и о том, что маленькая Маша его повторила. Марк выглядел несколько пришибленным. Как и любому благополучному ребенку, ему было сложно представить, что такое вообще возможно. Пьяные родители, побои и скандалы…

— Наверное, она поэтому такая пугливая. Её обижали, да?

Рита кивнула, уже не удивляясь проницательности своего отпрыска, и погладила по отросшим за лето волосам.

А потом и сам Богдан рассказал о своем детстве. Не Марку. А всему миру… В своем плотном графике он нашел время для одного очень известного интервьюера. За пару дней число просмотров ролика на ютюбе перевалило за пару миллионов. Если честно, Рита не понимала звезд, которые выносили на публику что-то личное, но для Богдана тот разговор стал как будто исповедью. Окончательным принятием того, что в его жизни было. Он, тот, кто всегда стеснялся своих корней — наконец сумел их признать. На весь мир. Это ли не смелый поступок? Он рассказал и о побоях, и о том, как бродил по улицам, не желая возвращаться домой. Как потом, увлекшись хоккеем, рвался к победам, свято веря в то, что без этого недостаточно хорош, чтобы его любили те, кто должен был это делать по умолчанию. Поведал он и о том, что и сам наломал дров, не сумев стать достойным примером для собственного сына, и что теперь делает для этого все возможное. Никто не знал, что у Богдана есть сын. Это стало едва ли не большей сенсацией, чем все остальные его откровения. И, пожалуй, это был единственный момент, с которым Рита была не согласна. В том плане, что лучше бы пресса не знала о Марке. Теперь же их главной задачей станет найти сына звездного суперфорварда. И когда это случится — им всем будет очень нелегко.

Впрочем, если быть откровенным — этот поступок вызвал в ней не только негативные эмоции. Как и всегда, в том, что касалось Связерского — у Риты не было единого мнения. Ничего однозначного. Всегда какое-то «но». Так и в тот раз. Несмотря на риск возможного преследования Марика репортерами, ее сердце замирало, стоило только подумать, что он впервые по-настоящему признал их сына. Действительно впервые.

А потом Связерский, как будто посчитав, что всего сказанного им мало, добил Риту вконец. Он сказал, что за все в своей жизни благодарен ей. Нет, имен опять же не прозвучало. Он просто говорил о любимой женщине, без которой ничего бы из него не вышло. А напоследок призвал народ быть более ответственными к своим детям и не повторять его ошибок.

Ну, вот и как после этого придерживаться изначального плана?

Рита сорвала колосок и, сунув тот в уголок рта, уставилась на заходящее над рекой солнце.

Скоро он уедет. И все. Еще через время — начнется сезон. Бесконечные игры, круговерть перелетов и преследующих спортсменов фанаток. В лучшем случае они увидятся на Новый год. Недавно профсоюз хоккеистов выбил для игроков небольшие поблажки. И у них образовался недельный отпуск в начале года. То есть их первая встреча произойдет где-то через четыре-пять месяцев. Если, конечно, Богдан Плейбой Связерский протянет так долго.

— Привет, малышка. А я тебя ищу…

— Оу, ты приехал?

— Ага…

Богдан перевернул бейсболку козырьком назад и устало растер глаза.

— Тяжелый день?

— Ужасно. Мне ведь еще визы делать. Даг крутится, как уж на сковородке, юристы работают день и ночь. Не представляю, что буду делать, если не успеем. Как буду объяснять это Машке.

— Она понятливая не по годам…

— Да… А еще она очень боится, что я исчезну. Ей снятся кошмары.

— До сих пор? Я думала, это уже в прошлом.

— Не то чтобы… — пробормотал Связерский, и себе срывая колосок.

— Чем они занимаются сейчас?

— Загоняют козла, — белозубо улыбнулся Богдан. Сердце Риты подпрыгнуло и забилось в груди пойманной птицей. Телом прошла истома. Из него как будто вынули каждую косточку — вот, как на Марго действовали улыбки Связерского.

— Они вроде бы отлично поладили с дедом и Мариком.

— Спасибо, что поговорила с ним.

Рита скосила взгляд, чувствуя, что Богдан внимательно за ней наблюдает.

— Пожалуйста, — хмыкнула она, — это лучшее, что я могла сделать перед тем, как ты разболтал обо всем на весь свет.

— Осуждаешь? — насторожился Связерский.

Рита отвела взгляд:

— Нет… Скорее горжусь.

— Ритка… — прошептал он, скользнув рукой по ее пояснице и обнимая за плечи. А ей было нужно совсем немного, чтобы воспламениться. Рита прижалась лицом к его боку. Провела языком по косым мышцам пресса — будто его дразня, по дедовой даче Бо предпочитал разгуливать едва ли не голышом. — Малыш… — хрипло выдохнул он, когда Марго, проявляя невиданную раньше настойчивость, толкнула его, опрокидывая на землю. — Что ты… вот черт!

Зубки Риты оцарапали его ключицу и чуть прикусили бусинку соска. Богдан с жадностью втянул воздух носом. Уперся затылком в землю, безжалостно сминая траву и открывая ей доступ к мощной колонне шеи. Рита тут же этим воспользовалась. Провела языком, оставляя влажный след, который холодила легкая идущая от воды прохлада.

— Детка… — прохрипел он.

— Молчи! Я хочу тебя использовать для грязного животного секса, — прошептала угрозу Марго, перекидывая ногу через его бедра. Прижимаясь промежностью к его впечатляющей эрекции и на секунду замирая от сладкой мучительной дрожи, тут же пронесшейся телом.

— Ни в чем себе не отказывай, — улыбнулся Богдан, млея от ее действий.

Рита хмыкнула. Нет! Она и не думала переиграть плейбоя на его поле. Здесь он даст ей сто очков форы. Просто… впервые сама решилась устанавливать правила. И он подчинился! Чуть замешкавшись и не вполне понимая, что же ей делать дальше, как взбудоражить Богдана, которого, наверное, уже вряд ли чем можно удивить, Рита все же вернулась к ласкам. К черту! Она просто будет делать все, что давно хотелось. Часики тикают очень громко, если не успеет — потом будет жалеть.

На секунду на лицо Риты набежала тень, но она тут же отогнала от себя невеселые мысли. Она решила им воспользоваться по-полной — и ничто не должно отвлекать ее от процесса! Богдан хотел что-то сказать, но Марго заткнула его рот поцелуем. Жадным, несдержанным — то толкаясь в его рот языком, то покусывая и посасывая самые вкусные в мире губы. Определенно, она становилась маньячкой!

Рассудок как будто ускользал. Оставалось желание. Дикое, примитивное. Рита сползала вниз по его совершенному телу, вылизывая каждый его миллиметр. Наслаждаясь его хриплым, надсадным дыханием. Ощущая себя почти всесильной. Настоящей секс-бомбой. А кто еще мог заставить плейбоя молить о продолжении?

Ее язык двинулся на юг и замер возле кромки найковских шорт.

— Пожалуйста, детка… Пожалуйста…

Подрагивающими ладонями и при самой активной поддержке Связерского Рита приспустила одежду, выпуская на волю его возбужденный влажно поблескивающий ствол. Если он променяет возможность быть с ней на то, чтобы кому-то присунуть, пока они будут порознь, пусть запомнит, как это может быть с любящей женщиной! Марго облизала губы и накрыла ртом сочащуюся смазкой головку. Связерский рыкнул и нетерпеливо толкнулся бедрами. Рита звонко шлепнула его по бедру — полегче, парень! Ты слишком большой мальчик. Он понял. Вцепился пальцами в сочную, густую траву и лежал, не шевелясь. В благодарность она провела языком по уздечке, заставляя снова его зашипеть.

Ну, ладно-ладно… Сейчас попробуем! — думала про себя Рита, расслабляя горло и впуская его максимально глубоко. И он застонал. Протяжно, томно… Этот звук сдетонировал в ней, пронесся под кожей тысячей обжигающих всполохов и сосредоточился между ног.

— Нет, нет… Малышка… Хочу с тобой. Потом так, ладно?

Какой хороший послушный мальчик.

Рита отвлеклась от своего занятия. Губы саднило. Но это была приятная боль. Она хотела бы ее повторить. Связерский потянулся к вырезу на платье — на даче Рита не носила бюстгальтер, но она оттолкнула его руки, прижав за головой к земле. Ну, вылитая амазонка в поисках удовольствия! А потом просто отодвинула трусики в сторону и сама на него опустилась. С губ сорвалось громкое шипение. Рита замерла, привыкая к его размеру, но Связерского уже понесло. Он не мог больше терпеть. Подкинул бедра. Раз, другой, так что Марго на нем подпрыгнула. Выругался, вспомнив о главном.

— Что? — прошептала она и сама насадилась, не понимая, почему он остановился, теряясь, уплывая в бескрайнем океане удовольствия далеко-далеко!

— Я без резинок, детка.

— Да неужели? Богдан-всегда-готов-Связерский?!

— Я не мечтал даже, что ты на меня набросишься.

— Так? — нагло улыбнулась Рита, поднимаясь над ним почти до самого конца и резко опускаясь.

Богдан рыкнул. Шутки в сторону! Перекатился, подмял ее под себя. И замер — потому что проблема никуда не исчезла.

— Не бойся, — хрипло выдохнула Рита, — я на таблетках. Никаких нежелательных последствий, плейбой! — и снова подкинула бедра.

Богдан хотел ответить, что для него нет ничего желаннее этих самых последствий, и в данном случае он заботился лишь о ней, но страсть закружила, взяла в плен. Им хватило каких-то секунд, нескольких жадных, яростных проникновений, чтобы взорваться в мощнейшем оргазме.

Глава 25

Марк прикончил очередного монстра и раздраженно отбросил от себя джойстик. Последнее время он был непривычно взвинченным. Что-то грызло его. Не давало покоя… А еще страшно бесило то, что он никак не мог взять под контроль собственные эмоции и то и дело на кого-то срывался. То на пацанов во дворе, то на мать, которая вообще не заслужила такого к себе отношения.

— Привет. Я рано? — раздался удивленный голос отца от двери.

Марк обернулся. Посмотрел на часы, покачал головой:

— Нет. Я просто не хочу на скалодром.

— Да? Ну, ладно… А чего же ты хочешь? — почесал в затылке Связерский, заходя в комнату.

И правда. Чего? Марк бы и сам хотел в этом всем разобраться. Когда ему было три — он хотел, чтобы папа приехал к нему на день рождения, а не просто подарил подарок. Когда ему было пять… Хотел того же. И в шесть, и в семь… И все это время единственным его желанием было, чтобы в его жизни появился отец, которого бы он видел не только по телевизору.

Марк и в хоккей пошел лишь только для того, чтобы великий Связерский обратил на него внимание! Надеясь, что заставит его гордиться своими успехами. И, наверное, в какой-то мере в этом он преуспел. Богдан, наконец, захотел встретиться. И даже нашел для этого время.

Поначалу Марк просто ошалел от свалившегося на него счастья. Сбылась его самая заветная, самая главная мечта. Может быть поэтому все другое стало неважно? Мысли, которые не давали ему покоя все детство, отошли на второй план. Стали незначительными и несущественными на фоне такого события! Но со временем радость чуточку поутихла, а вместо нее голову заполонили миллионы вопросов. Главный из которых — почему отец не захотел увидеться раньше. Все эти разговоры о том, что он был слишком занят — бред собачий! Марк это понимал.

— Что-то не так?

— Нет, все нормально…

— Окей. Я просто подумал, что ты захочешь побыть вдвоем перед моим отъездом… — пожал плечами Богдан, покрутив в руках валяющуюся на столе сына шайбу.

— А ты?

— Что я?

— Ты бы хотел побыть со мной вдвоем?

Отец чуть сдвинул брови:

— Конечно. Зачем бы я тогда приехал?

— Не знаю… — буркнул Марк.

Наверное, он все делал неправильно. Вот и сейчас — к чему это все? Богдан скоро уедет, и неизвестно, захочет ли еще раз встретиться, если он будет вести себя, как последний мудак. Но почему-то именно напоследок из Марика поперло все накапливаемое годами дерьмо. Обида, по чуть-чуть разъедающая сердце — в конечном счете проела в нем огромную дыру, сквозь которую посыпались всякие мысли… Ну, из тех, что Марк отгонял от себя все это время. Ему надоело быть хорошим всё понимающим мальчиком. В нем поднялась отчаянная волна протеста. И ненормального какого-то куража.

— Эй… Что не так? Ты скажи, потому что я ни за что не угадаю.

— Ничего. Все в порядке, — ответил парень и снова врубил стрелялки.

— Ты на меня обиделся? Я что-то не так сделал? — продолжал выпытывать Связерский.

— Нет! Все ок. Говорю же…

— Ладно. Раз ты говоришь…

— Говорю, — подтвердил Марк, отчаянно давя на кнопки. Не помогло. Его все же убили. — Дерьмо, — выругался ребенок, вырубая телевизор к чертовой матери.

— Не пойму, чей это автограф? — решил сменить тему Связерский, проведя ногтем по куску вулканической резины.

Марк сглотнул.

— А ты не узнаешь?

— Не-а? Кто-то из местных звезд?

— Ага… Что-то типа… А как тебе мой Мак?

— Хороший компьютер… Последняя модель? Недавно купили?

— На день рождения… ты… подарил, — сглотнув гигантский ком, прохрипел Марик, глядя прямо в глаза отца. В ушах противно зашумело. Как будто лопался лед. Или, может, это весь его мир трещал по швам? Хрен его знает.

— Марк…

— Ты ведь ни черта мне не дарил…

Он даже не спрашивал — он утверждал.

— Я…

— Не дарил? Ведь так… И не писал всех тех поганых писем…

Марк опустился на стул и зарылся пальцами в волосы, которые все забывал подстричь несмотря на неоднократные напоминания матери.

— Марк, — как попугай повторил Связерский, медленно двигаясь в его направлении. Так медленно, будто бы его сын был бомбой с часовым механизмом, а он сам — сапером.

— Зачем… Кто это делал? Твой агент? Кому ты это поручил? — глаза мальчика бегали, он был потрясен. Просто раздавлен происходящим.

— Все не так, как кажется, Марик, послушай!

Богдан понятия не имел, как ему быть? Что говорить и как оправдываться. Тысячи раз за последнее время он чувствовал себя хуже некуда, но, пожалуй, еще никогда ему не было так невыносимо тошно. И так невозможно стыдно. А еще страшно… так страшно окончательно все испортить и потерять. Сына, который открыл для него целый мир. Который стал для него этим миром.

— Не хочу. Убирайся!

— Давай поговорим, Марк, я знаю, что вел себя как мудак, мне очень жаль… мне так жаль, Марик!

— Поплачь еще, — фыркнул зло парень.

Богдан захлопнул рот, понимая, что ничего не добьется своими словами. Больше всего сейчас ему хотелось сбежать. От волны ненависти, исходящей от сына, который еще совсем недавно смотрел на него с таким восхищением! Но он заставил себя остаться. И даже взгляда не отвел, хотя смотреть в глаза Марка, видя в них отражение собственной подлости — было непросто.

— Я не буду плакать. Потому что это ничего не даст.

— Тогда просто вали отсюда!

— Марк…

— Убирайся… Просто убирайся из моей жизни!

Связерский отступил. Он понимал, что если Марк сейчас сломается… у него на глазах сломается — тот никогда ему этого не простит. Богдану нужно было помочь сыну сохранить лицо. Без всяких преувеличений это было жизненно необходимо.

— Я сейчас уйду. Но, пожалуйста, когда ты захочешь поговорить — просто набери мой номер. И помни, всегда помни, что я люблю тебя. И что ты можешь на меня рассчитывать, что бы ни случилось.

Дверь за Богданом закрылась с оглушительным грохотом. Он подошел к лифту, но так и не вызвав тот, прислонился разгоряченным лбом к сомкнутым дверям. Достал телефон. Набрал номер.

— Рита? Малыш, кажется, я опять все испортил. Ты можешь приехать?

Связерский ненавидел себя за то, что был вынужден это сделать. Заставить ее в очередной раз разгребать собственное дерьмо. Но ничего другого не мог придумать.

Ей хватило каких-то минут, чтобы добраться от офиса до дома. Бежала она, что ли?

— Где Марк? Что случилось?

— Я прокололся. Он понял, что те подарки дарил не я.

Рита потрясенно открыла рот. Зажмурилась. Спрятала лицо в ладони и выругалась от души. Когда она отняла руки — ее пальцы дрожали.

— Извини меня… Пожалуйста, извини…

— Да за что, господи? Я сама во всем виновата… Не нужно было его обманывать.

— О, нет! Не вини себя…

— Он, наверное, теперь возненавидит меня… О, господи… Он меня возненавидит.

— Марк думает, что подарки ему покупал мой агент. Он не дал мне объяснить…

— Постой… Ты хочешь сказать, что он считает, будто ты перепоручил это Дагу?!

— Да, говорю же — Марк и слова не дал мне вставить. А я не стал настаивать, чтобы не накалять.

Рита с шумом выдохнула воздух и откинулась спиной на выкрашенную голубой краской стену.

— Значит, он не знает, что это я… Слава богу.

— Постой… Ты хочешь, чтобы он и дальше обманывался?

— Естественно!

— Но я подумал, что…

— Что ты скажешь ему правду, и он отпустит тебе все грехи?! Вот уж нет, Связерский! Только не за наш счет. Сам подумай, чем это все может обернуться! Будет лучше, если он возненавидит нас обоих?

— Нет, конечно! Я…

— Ты подтвердишь мою версию. Понял?! Иначе я тебе кишки выпущу, я… — Рита все больше волновалась. Путалась в словах и захлёбывалась паникой.

— Ты что, маленькая? Ну же… Я сделаю, как ты скажешь…

— Не смей меня подставлять! Я столько вложила в наши отношения с Марком… Всем пожертвовала, лишь бы он был счастливым! Я для него все, что хочешь… Через себя переступлю, — голос Риты сорвался, она всхлипнула. Богдан прижал к груди ее голову и зашептал куда-то в макушку:

— Я знаю, зная, моя хорошая… Успокаивайся, милая… Я сделаю так, как ты скажешь. Ну же… Все будет хорошо, хорошо…

— Мне нужно к нему…

— Да, наверное. Только немного приди в себя.

— Ты прав… Прав. Мне нужно немного времени…

Рита отстранилась. Сделала пару глубоких вдохов. Богдан наблюдал за ней с жадностью. Понимая, что потом еще очень долго ему придется довольствоваться лишь своими воспоминаниями. Господи… Как он ее любил! Их любил. Риту и сына.

— Скажи, после всего, что он узнал… Есть хоть какой-то шанс, что Марик меня простит? Захочет, чтобы мы стали семьей?

— Я не знаю, Богдан… — честно призналась Рита, — мы ведь даже не виделись, после того, что случилось. Я, наверное, все же пойду…

— Вы приедете проводить нас в аэропорт? — спросил — и сердце замерло.

— Я постараюсь его убедить, — не глядя ему в глаза, Марго кивнула и сделала шаг по направлению к двери.

— Рита?

— Да?

— Я люблю тебя, детка. Если бы я мог отказаться от контракта, чтобы только быть с вами, я бы сделал это, не задумываясь. Знаешь, я сегодня сказал Марку и говорю тебе — я рядом. Всегда рядом. Вы — самое ценное, что есть в моей жизни. Я буду ждать столько, сколько понадобится, если ты только меня простишь…

— Я простила…

— Но отпустить до конца не смогла, — печально улыбнулся Связерский.

Рита отвернулась. Она не знала, что тут можно сказать. Положа руку на сердце, в словах Богдана присутствовала значительная доля правды. Слишком много боли было в ее жизни. Боли, которая закалила, сковала сердце ледяной броней. В той жизни она бы иначе не справилась, но в жизни новой лед внутри был серьезной помехой. Почему? Потому что не было иного способа стать счастливой, кроме как просто позволить сердцу гореть. Рита столько лет провела, скованная льдом обиды, что сейчас, когда она, наконец, получила шанс этот самый лед расплавить, страх неизвестности подобно мятежнику-ветру не давал разгореться крохотному, едва тлеющему огоньку.

Наверное, стоило обозначить приоритеты. На одной чаше весов — мужчина, которого она всегда любила. На другой — разбитое вдребезги, старательно собранное по кусочкам и скованное льдом, чтобы не развалилось, сердце. Много ли ему надо, чтобы опять распасться на тысячи хрустальных осколков? Легкий сквозняк недосказанности… Намек на новое разочарование, а не оно само даже. Или тот самый тлеющий по чуть-чуть огонек.

Ей нужны были гарантии. Проблема в том, что в любви их никто не давал.

«Но отпустить до конца не смогла», — эхом звенело в ушах. А Богдан смотрел на нее и смотрел. Словно ждал чего-то.

— Я не могу вот так… Как раньше, в тебя… без оглядки, — едва не плача, прошептала Рита, сама себя проклиная за то, что действительно не может!

— Я понимаю. И не тороплю. Я докажу, что тебя достоин. А сейчас иди к сыну. Ты ему очень нужна.

Марго кивнула, крутанулась на пятках, сунула руку в карман, нашаривая ключи.

— Рита?

— Да?

— Просто помни, что я тебя люблю. Ни на секунду не забывай об этом. И еще…

— Да?

— Я не дарил Марку подарков, но сейчас хочу ему кое-что подарить. Это дорогая вещица, и я, наверное, должен с тобой посоветоваться… Ну, чтобы это не выглядело так, будто я действую у тебя за спиной или пытаюсь купить его…

Рита напряглась. Оглянулась. Нерешительно повертела в руках ключи.

— И что же это за подарок?

— Я хотел бы подарить Марку свои камеры. Объективы, штатив… Весь комплект. Я не знаю, захочет ли он сейчас принять их… После всего. Но на всякий случай, а вдруг… ты не будешь против?

Рита опустила плечи и покачала головой.

— Тогда я заеду к вам перед отлетом.

Он больше не мог это все выносить. Ему нужен был воздух. Слишком много всего. Эмоций, сомнений, страхов. Намного проще было улетать, зная, что тебя снова ждут и любят. И совсем другое дело — вот так. С тяжелым сердцем. С преследующим каждый твой шаг страхом непрощения.

И тогда Богдан, как в детстве, загадал. Если Марк примет его подарок — все наладится. А если откажется принять… Нет, об этом лучше не думать.

Глава 26

«Признавайся, что ты сделала с нашим капитаном?»

Рита улыбнулась. Закусила губу и ткнула пальцем в иконку мессенджера. Пит! Богдан мог психовать, сколько угодно, но она не собиралась отказываться от общения со Ставински только из-за его ревности. Этот парень каждый раз поднимал ей настроение, а заодно и держал в курсе поведения её плейбоя. Не то, чтобы Рита действительно верила, что тот в случае чего сдаст своего друга, но все равно — это было забавно.

«Понятия не имею, о чем ты!»

На самом деле Марго догадывалась о том, что Ставински имел в виду. Несколько часов назад она в прямом эфире смотрела игру Вашингтона. Игру, в которой Бо был очень хорош. Больше, чем просто хорош. Он был идеален. Именно для этого он родился и жил. Для того чтобы рассекать своими Бауэрами лед.

«Бо дерьмово начал сезон, но сегодня я понял, что его еще рано списывать».

«О да! Не торопись».

Списывать Связерского? Ни в коем случае. Это его жизнь! Его стихия. Она с жадностью следила взглядом за его стремительно перемещающейся по льду фигурой, вслушивалась в знакомое шуршание, с которым лезвия коньков с силой вспарывали лед, ловила его короткие улыбки, надеясь прочитать по губам, что он говорил соперникам, находясь на линии вброса и мастерски отыгрывая у тех шайбу. Наверное, ничего хорошего не говорил. Бросал какие-нибудь остроты из тех, которыми обычно обмениваются соперники.

Пит прав. Бо начал сезон не очень удачно, и, признаться, Рита чувствовала из-за этого себя виноватой. Он переживал. И это все накладывало отпечаток на его игру. Но сегодня ночью, на встрече с «Атлантой», все изменилось.

«Ну, так ты признаешься, что ты сделала с Бо? Согласилась выйти за него? Приехать на одну из игр?», — продолжал гадать Пит. — «Наш парень как будто парил сегодня».

Рита закусила губу. Она догадывалась о причинах. Но Питу она ни за что бы в этом не призналась. Жар обдал щеки и молнией пронесся по телу. Дыхание участилось, стоило только вспомнить, что произошло накануне.

Как она и думала, пресса прознала о том, что Марк — сын Связерского. Наверное, это было нетрудно. Все же — Связерский записан его отцом, и вряд ли в их стране много Богданов Владимировичей Связерских. Их стали преследовать репортеры. Ну… как преследовать? Ошивалось несколько человек и у их дома, и у школы Марка, и в спорткомплексе, где он занимался. Конечно, их внимание было не сравнить с вниманием к каким-нибудь голливудским звездам, но впечатлительному ребенку и этого было вполне достаточно. Марик злился, и Рита боялась, что однажды он просто сорвется.

Она вообще очень за него боялась в ту осень. Марк… стал другим. Более скрытным, замкнутым. Ему пришлось повзрослеть и столкнуться с житейской правдой чуть раньше, чем Рита была готова. Когда Богдан с Машей заглянули к ним, перед отъездом в аэропорт, Марик даже не вышел. Связерский сам пошел к сыну. Он сказал ему практически то же, что и самой Маргарите.

— Я не горжусь своими поступками, Марк. Мне бы хотелось исправить свои ошибки и переиграть эту игру, но ведь ничего уже не изменить… А потому все, что мне остается — зная, что я потерял, просто надеяться на то, что ты дашь мне еще один шанс. Я… черт! Я… действительно тебе задолжал — внимания, заботы, любви. Подарков…. — хмыкнул Связерский. — И я больше всего хочу отдать тебе эти долги, всей душой хочу… Вот. Тебе вроде нравится фотография… С мамой я поговорил. Она не против.

Марк скосил взгляд на сумки с оборудованием. Плотно сжал губы и отвернулся к окну. Он не принял подарок, но и не отказался от него. Богдан кивнул и поплелся из комнаты.

А потом эта пресса! О том, что отец Марка — Богдан, узнали в школе и на катке. И не сказать, что ее сын обрадовался такому вниманию. Оно его страшно злило. Все разговоры Риты и Богдана по скайпу сводились к обсуждению сложившейся ситуации. Напряжение было страшным. Лишь к началу ноября Марк более-менее пришел в себя и даже снова стал общаться с отцом. Все так же по старинке, в письмах. Почему-то так было проще им обоим.

— Вчера они ездили на игру в область, — отчитывалась Рита перед Богданом, покрывая лаком ногти на ногах.

— Я видел. Тренер присылал мне пару видюх. Он молодец.

— Думаю, тебе стоит об этом сказать.

— Марку? Я не уверен. Почему-то он избегает этой темы. Совсем.

Рита вскинула голову и с удивлением посмотрела в монитор на изображение голого по пояс Связерского.

— Странно. Тебе не кажется? С кем ему еще обсуждать свои хоккейные достижения, как не с тобой?

— Вот и я не понимаю. Чего уже только ни передумал.

— Хм… Попробую его попытать… — задумчиво протянула Рита, вытягивая вперед ногу и внимательно разглядывая результаты своей работы. Нежно-розовый лак лег довольно красиво.

— Малыш… Ну, разве так можно? — застонал Связерский.

— Что? — невинно поинтересовалась Рита.

— У тебя шикарные ножки… А я очень соскучился. Очень…

Его голос звучал несколько приглушенно и сипло. Помехи в связи? Или ее плейбой приболел?

— Расстегни пуговичку…

— Что?

— Расстегни пуговичку… Покажи мне себя, детка.

— Бодя… Скажи-ка мне, милый, — Рита облизала пересохшие губы, — где сейчас находится твоя рука?

— Там, где ей самое место, когда тебя нет рядом. Ну же, детка… Сними это чертово платье! Я хочу на тебя посмотреть.

Рита открыла рот. Помедлила, а потом со всех ног бросилась к двери и, закрыв ту на защелку, жадно вдохнула. Они были порознь без малого три месяца. И все это время обходились без секса. Не до этого было, совершенно. Переживания, страхи, сомнения…

— Малышка, ну же! Иди ко мне…

Рита стащила через голову рубашку и предстала перед Богданом в одном белье.

— Ты совершенно испорченный! — прошептала Рита, задыхаясь. Увязнув в проблемах сына, в своих собственных чувствах, она и не догадывалась, как сильно её тело нуждалось в разрядке.

— Еще какой… Поласкай себя…

— Что?

— Поласкай себя для меня. Сдвинь трусики и просто сделай это. — Богдан чуть сместил расположение камеры так, что теперь ей стал виден его ствол, по которому в медленном темпе скользила рука.

— О господи, Бо!

— Ну же, детка, давай, прикоснись к себе… Ты мокрая?

В общем… Да, Рита знала, что так сильно воодушевило Связерского. Да чтоб его! Она и сейчас горела, стоило только вспомнить о том, что случилось. Ей было так хорошо, что приходилось глушить собственные стоны подушкой. Она кончала, как сумасшедшая, с жадностью наблюдая, как то же самое происходило и с Богданом.

«Может, он, наконец, взял себя в руки», — ответила Питу, отложила телефон и снова улеглась на подушку. На улице шел мерзкий ледяной дождь, и выбираться из кровати не хотелось совершенно.

— Мама! — послышался громкий рев из-за двери.

Рита вскочила. Марк влетел в спальню и, дико вращая глазами, заорал:

— Папа едет!

— Куда?

— Сюда! Черт! Черт! Черт! Он приехал на мою игру! О господи! Скажи ему, что я… заболел! Корью! Или ветрянкой… Вот же черт.

— Так! Успокойся! Что за паника?!

— Ты что, не понимаешь?! Связерский едет посмотреть на мою игру!

От былой холодной отрешенности Марка и следа не осталось. Его глаза лихорадочно блестели.

— Как едет? У него игра…

— Я не знаю! Он просто скинул мне сообщение, что приедет!

— Но игра ведь уже сегодня! А вчера он был… где? В Атланте?

Возбуждение сына передалось и Рите.

— Позвони тренеру и скажи, что я… — договорить Марик не сумел. В дверь позвонили. Рита щелкнула замком и… застыла. Она скучала. Очень. Бежала от себя, нагружала работой, чтобы поменьше думать о том, как сильно она по нему тоскует. И только сейчас, когда он снова стоял на ее пороге, поняла, как велика была её тоска. Сумасшедшая тоска по нему.

— Привет! Ты прости, я не предупредил, что прилечу…

— Да нет, что ты… Проходи.

Богдан понял ее приглашение по-своему. Он переступил порог, бросил сумку на пол и сгреб ее в медвежьи объятия.

— Напомни мне, почему мы еще не вместе? — прошептал он, целуя ее волосы, ресницы и скулы.

Хороший вопрос, ответ на который она не могла вспомнить. Вот так, сразу… Когда он так близко, что от его аромата кружится голова.

— Мы решили не торопиться…

— Вот оно что… — у самых губ. Лизнул. Набросился жадно.

— Кхе-кхе…

Богдан оторвался от ее губ и напряженно посмотрел на сына. Они расстались ужасно. И с тех пор — только переписывались короткими сообщениями.

— Привет.

— Привет.

— Ничего, что я приехал?

Марк делано равнодушно пожал плечами и перевел взгляд на идеально гладкую, белую стену.

— Мне удалось убедить менеджеров отпустить меня на пару суток. Было непросто, но я вдруг понял, что не был ни на одной твоей игре… И, черт. Это ведь важный для тебя матч, и я подумал, собственно, а какого хрена? Почему я не могу приехать поддержать своего сына?

— Да так, игра как игра, — взгляд Марк сполз на пол. Он пнул валяющуюся как попало кеду. Где была вторая — один Бог только знал. Марик был редкостным неряхой.

— Поменьше хренов и чертей. Ему все же двенадцать, — осекла Рита Связерского, с удивлением поглядывая на сына. Серьезно? Игра как игра? Да это же матч с их самыми заклятыми соперниками! Марик очень переживал, как все сложится, и на последних тренировках выкладывался по полной!

— Упс… Кажется, я заслужил нагоняй.

Марк опять ничего не ответил и пожал плечами.

— А с кем ты оставил Машу? С няней?

— Нет. Даг приютил ее у себя. Они здорово подружились с его дочкой. Не переживай.

— Я пойду собираться… — подал голос Марк и пошел к себе, потеряв интерес к разговору. Богдан с шумом выдохнул, когда за сыном закрылась дверь.

— Трусишь? — улыбнулась Рита.

— Как заяц, — признался Связерский, — думаешь, он хоть немного меня простил?

— Ну, честно признаться, я приготовилась к худшему. А он все же общается с тобой, хотя и злится. — Рита выдохнула, привалилась к стенке, закрыла лицо руками и пробурчала невнятно, — поверить не могу, что ты здесь!

Она и не могла. Все происходило, словно в сказке. Как если бы вдруг все ее прежние мечты ожили. Они сидели со Связерским, держась за руки, и ждали, когда их сын выйдет на лед. Кроме них на арене было довольно много народу, поэтому Богдан был вынужден соблюдать меры предосторожности. Он натянул на глаза бейсболку, а сверху надел капюшон болотного цвета толстовки. Его образ дополняли простые джинсы и высокие модные кроссовки. Рита тоже не стала наряжаться. Но даже в обычной водолазке и черных штанах в облипку рядом со Связерским она чувствовала себя красавицей.

На арене орала музыка, они ели купленные в буфете хот-доги и ждали, когда начнется игра. Когда команды вышли на лед, Богдан громко засвистел и затопал ногами.

— Хреновая тактика, если ты не хочешь привлекать к себе внимание, — проорала Рита ему прямо на ухо, задевая его губами. Но тот лишь ухмыльнулся и со вкусом ее поцеловал. Марго потерялась в этом поцелуе, а когда с трудом оторвалась от его губ — Марк уже стоял на точке вбрасывания, аккурат за синей линией. Шайбу вбросили, и игра началась. Но в тот вечер игра волновала Риту в последнюю очередь. Все ее внимание было сосредоточено на непривычно взволнованном Связерском. Она не думала, что ему будет интересно. В конце концов, каких только матчей тот не видел, но… Рита ошиблась. Его переполняли эмоции! Несколько раз он вскакивал, открывал рот… Однако, не произнеся ни звука, тут же возвращался на место, понимая, что только тренер может давать советы команде.

Он выглядел ужасно милым. И ужасно взволнованным. Он выглядел, как ее ожившая мечта. Рита расчувствовалась. Слезы заволокли глаза. Она сморгнула и уставилась на лед. Марк как раз отнял шайбу у противника и, что есть силы, заскользил вперед. Он уже почти добрался до центральной линии, когда один из мальчишек врезался в него. Рита вскрикнула. Вскочила. Прижала руку к сердцу. Марк лежал на льду и не шевелился.

Глава 27

Он многое повидал. Таких замесов на льду, что мама дорогая. В конце концов, драки, как и возможные их последствия в виде травм, были частью его работы. Работы, в которой он был, мать его, очень хорош. Но никогда еще он не чувствовал того, что испытал, когда его сын упал на лед, как подкошенный.

Все вокруг будто замерло. Рита вскочила, нечаянно опрокинув стакан колы, и та пролилась на ступеньки ржавой пенящейся лужей. Тук… тук-тук, один удар за другим. Сердце колотилось на грани возможного. Богдан перемахнул через ступеньки и понесся ко льду. В тот момент, когда, кажется, он уже почти умер, Марик пошевелился. Ноги Связерского предательски подкосились. Он ухватился за борт и на секунду зажмурился. Когда Богдан сумел разлепить глаза, первый период уже закончился.

— Пойдешь со мной? Я хочу убедиться, что с ним все в порядке.

Богдан оглянулся. В глазах Риты стояли слезы, заколка слетела с волос, и они рассыпались по плечам шикарными упругими локонами.

— Да… Да, конечно, — прохрипел Связерский. Он все еще не отошел от произошедшего. И не знал, когда теперь отойдет.

В раздевалке Марка не оказалось. Притихшие мальчики объяснили, что он находится в тренерской. Если бы все сложилось иначе, Богдан вряд ли бы показался им на глаза, но теперь, когда пришлось — он не мог просто взять и уйти. Видя перед собой живую легенду, те, кажется, окончательно потерялись и было бы неплохо как-то поддержать мальчишек.

— Вы молодцы, парни. Отличная игра. Надерите этим ребятам задницы… — с трудом овладевая собой, криво улыбнулся Связерский. Те закивали головами и радостно заулыбались в ответ, пообещав сделать все от них зависящее. С чувством выполненного долга Богдан перехватил Ритину ладошку и поспешил к тренерской.

— Я выйду на лед! — донесся до них еще из коридора возбужденный, звенящий от боли голос Марика.

— Нет, Марк. Ты же слышал, что сказал доктор!

— Да что он знает? Я отлично себя чувствую! Вы не можете оставить меня на скамейке запасных.

— Еще как могу! Ты травмировался!

— Да поймите же! Здесь мой отец! Я не могу не выиграть! Он приехал посмотреть на мою игру. Вы хотя бы представляете, что будет если я… я…

— И что же будет? — спросил Богдан, выходя из темного коридора в хорошо освещенную комнату.

Марк, сидящий на низкой кушетке, вскинул голову и замер с открытым ртом. Его нога была перебинтована эластичным бинтом, на скуле красовался кровоподтек. Горло Богдана сжалось. Он оглянулся на Риту. Перехватил взгляд тренера сына. Стиснул челюсти, собираясь с силами:

— Пожалуйста, вы не могли бы нас оставить на минутку?

— Скоро начнется новый период. Мне нужно идти… — засуетился Марик.

— Сядь! — рявкнул Богдан.

Тренер переглянулся с Ритой и двинулся прочь из комнаты, давая возможность поговорить отцу и сыну.

— Ну, и чего ты на меня орешь? — насупился Марк.

— Не спрыгивая с темы. Что будет, если ты не выйдешь на лед? А, Марик?

— Ну, это у тебя надо спросить! — и себе взвился ребенок. — Может быть, ты опять свалишь в туман, посчитав меня неудачником. Кто тебя знает, как ты поступишь, если окажется, что твой сын не такой крутой спортсмен, как ты?!

— Да какая мне, на хрен, разница, какой ты спортсмен?! Ты мой сын. Вот, что имеет значение.

— Ну, да… — недоверчиво протянул Марик, отворачиваясь. С тех пор, как он узнал о тех чертовых подарках, он вообще никогда не смотрел на Богдана прямо.

— Послушай, я не любил бы тебя меньше, если бы ты вообще не умел стоять на коньках. Я не любил бы тебя меньше, если бы ты занимался балетом, или… — Связерский, стащил с головы бейсболку и сжал козырек, выдумывая перспективы пострашнее балета. — Или, если бы ты выступал в каком-нибудь травести-шоу в Вегасе.

Травести-шоу? Ты вообще серьезно, Связерский? Ему ведь двенадцать!

— Я…

— Нет-нет, послушай… Кажется, я понял! Ты думаешь, что я не интересовался тобой потому, что ты недостаточно для меня хорош? Угадал? Окей, — Богдан развел руками, — спешу тебя разочаровать. Все совершенно не так! А правда в том… — вот же дьявол, он что, плачет? — в том, что это я… я был недостаточно хорош! Для тебя, для твоей матери! Я в это свято верил, как и ты сейчас… Да только это все дерьмо. Дерьмо собачье…

— Пап, — сглотнул Марик, сползая с кушетки.

— Что?

— Ты не дерьмо…

— Хочется верить. — Связерский отвернулся. Стряхнул с глаз предательскую влагу, опасаясь, что еще немного, и он развалится на части прямо здесь, в присутствии сына.

Где-то вдалеке прогудела серена — новый период начался. Марк прохромал к отцу и похлопал его по плечу. Рита, стоящая в коридоре, сползла по стенке и спрятала лицо в согнутых коленях. Она могла только представить, какой Армагеддон происходил сейчас внутри у Связерских. Отца и сына. И если он хоть на сотую долю походил на тот, что скручивал ее внутренности прямо сейчас — им было очень и очень плохо. Эта стихия была безжалостной. Она рушила все на своем пути, сметала все блоки и все барьеры. Она обнажала душу, сдирала струпья с ран и выпускала боль наружу.

— Знаешь, что самое сложное, когда уже вышел за рамки собственных комплексов?

— Нет.

— Понять, кто ты.

— А что здесь понимать? — пожал плечами Марик, — Ты мой папа.

Связерский медленно обернулся. Его глаза все еще влажно поблескивали. Секунду он растерянно смотрел на сына, а потом в уголках его сурово сжатых губ стала зарождаться улыбка. Она наползала и ширилась, обнажая крепкие белоснежные зубы и что-то большее. Возможно, какую-то потаенную часть его заблудшей души. Он отвел взгляд. Вернул на голову бейсболку и медленно-медленно кивнул:

— Да, я твой папа. И знаешь, что?

— Что?

— Это лучшее, что со мною случалось.

В пиццерии, куда ребята из их команды поехали отмечать заслуженную победу, было не протолкнуться. Мальчишки, возбужденные победой и присутствием на своей сходке великого спортсмена, были уж слишком взбудоражены. Впрочем, как и их родители. Рита ковыряла приборами свой кусочек, то и дело переглядываясь то с Богданом, который вступил с другими родителями в жаркий спор относительно преимуществ ловли раков на живца, то на сына, бросающего заинтересованные взгляды на симпатичную девочку за соседним столом.

— Ну, че залип? Слабо пойти познакомиться? — подтрунивал над Мариком один из дружков.

— Вот еще. А вдруг окажется, что она ТП?

— Нашел проблему, — заржал мальчишка, — отпишешься от нее в Инсте — и все дела.

Рита моргнула. Какая-то важная мысль пронеслась в её голове. Пронеслась так быстро, что она едва успела уловить отголоски ее движения.

— Рит…

— Ммм?

— Слушай, детка, у меня в пять утра самолет.

— Да? Я тоже устала. Но Марика, похоже, отсюда так просто не увезти… — Марго кивнула в сторону сына, который как раз подошел к той самой девочке.

— Оу, — ухмыльнулся Связерский. — Слушай, а может, мы его кому-нибудь перепоручим?

— Как это?

— Ну, есть же тут родители, живущие неподалеку от нас? Пусть парень развлекается, а мы… — Богдан дурашливо пошевелил бровями, но почти в тот же миг стал предельно серьезным. — Этот день меня доконал. И я ужасно… просто ужасно по тебе соскучился.

Рита с сомнением покосилась на Связерского, но все же отправилась на поиски семейной пары, живущей как раз на их улице, а заодно и предупредила сына, что они с отцом уезжают.

А дома… дома их настигла страсть. Три месяца — большой срок для любого мужчины. Три месяца для плейбоя — почти приговор. Он даже толком не давал ей отдышаться. Сталкивал в очередной сладкий, тягучий экстаз и снова заставлял подняться на пик наслаждения. И так до полного изнеможения, пока от криков Рита не сорвала горло.

И через весь этот пир плоти звенела тревожной ноткой та самая неуловимая мысль. Она кружилась в голове и не давала покоя.

Выйдя из душа, Рита подошла к трюмо и покрутила в руках баночку с кремом. Ноги до сих пор дрожали, а в теле ощущалась приятная усталость.

— Знаешь, чтобы нынче расстаться с девушкой, оказывается, нужно просто отписаться от нее в Инстаграм.

Сонный расслабленный Связерский сыто потянулся, прикрыл глаза и прошептал:

— Плох тот мир, в котором так легко вычеркивают людей из сердца, — и уснул.

А Рита еще долго не могла сомкнуть глаз. Она бродила по квартире, копаясь в себе, переживая снова и снова свои обиды. Уже и Марк, вернувшись домой, поплелся спать, и луна взошла… А она все размышляла, в попытке найти ответы.

Что ей не давало двигаться дальше? Почему она с таким упорством цеплялась за свои обиды и прошлое? Почему никак не могла переступить через них и броситься в любовь с головой?

Она хотела гарантий. Да… Вот только в любви их никто не давал. Любовь и боль — две стороны одной медали. И ты рискуешь всегда. Каждый чертов раз. Неважно, с обычным сантехником или со звездным спортсменом. Нет никаких маркеров, позволяющих сказать «Вот! С этим парнем ты в безопасности». Потому что, любя, ты всегда под угрозой. Твое сердце, твои мысли, твой покой… они уже тебе не принадлежат. И потому, возможно, люди стали избегать чувств. Начали просто вышвыривать друг друга за борт при малейшем намеке на угрозу. Покидать без сожалений, придумав себе сказочку о «любишь — отпусти». Отношения обесценились. Душевная близость стала ненужной. Зачем впускать кого-то в сердце, если спустя год или два ты с легкостью вычеркнешь человека из жизни? Переступишь через общее прошлое быстро и легко. Не оглядываясь…

И что это за жизнь? Разве о такой ты мечтала девчонкой?

— Нет… — прошептала вслух Рита. — Нет!

Она медленно развернулась и побрела в спальню. В окно проникал таинственный лунный свет. Голые беззащитные в отсутствие одежд ветки деревьев отбрасывали на постель и по полу длинные колышущиеся тени.

Ее мечта спала на спине, закинув мощную руку за голову и чуть согнув ногу в колене. Её мечта была так близко, что её можно было коснуться ладонью и даже переплести с ней пальцы. Рита осторожно забралась в постель и, устроившись на боку, заглянула своей мечте в лицо. У неё были длинные ресницы, крупный нос и шрам, пересекающий бровь. Рита легонько коснулась пальцами отметины. Мечта пошевелилась, открывая мутные со сна глаза.

— Что ты делаешь? — мечта заговорила и, как кошка, потерлась лицом о ее пальцы.

— Думаю подписаться на тебя в Инстаграм, — прошептала Рита и улыбнулась.

Эпилог.

— Ты не мог бы говорить погромче? Что ты сломал? — прошептала Рита, отходя подальше от процедурной, у которой, как обычно, столпились не замолкающие ни на секунду люди. В руках она сжимала папку с результатами анализов и довольно увесистую сумку, а потому трубку ей приходилось удерживать плечом, что тоже не добавляло четкости звуку.

— Руку. Поломал руку… Ты что, не смотрела игру?! В последнем периоде этот сраный Макдермонд запутался в собственных паршивых ногах и завалил на лед нас обоих! Вот так это и случилось.

— Постой. Кто поломал руку? — насторожилась Рита.

— Я! Кто ж еще?! Говорю ведь — в последнем периоде Макдермонд…

— Какой, на хрен, Макдермонд, Связерский?! — зашипела Маргарита в трубку. — Ты хочешь сказать, что будешь на собственной свадьбе с поломанной рукой?! Мало мне твоих фингалов?

— А вот это обидно, — притворно возмутился Богдан, — вообще-то я надеялся, что ты меня пожалеешь.

Рита подперла спиной стенку в коридоре и уже хотела было выдать очередную колкость, за которыми она по привычке прятала свои истинные чувства, но в последний момент передумала. Вздохнула тяжело и прошептала:

— Я переживаю, малыш. Очень… Сильно болит?

— Да нет! Мне Машка больное место уже раз пять поцеловала. Самая действенная анестезия!

— А она случайно не может сделать так, чтобы косточки срослись, и ты влез в тот чудный костюмчик от Тома Форда? — улыбнулась Рита сквозь слезы. В последнее время она стала очень чувствительной и слезливой. А тут еще столько поводов поплакать! Она не влезает в платье. Бо не влезает в смокинг… Необходимые для украшения зала цветы не находятся в нужном оттенке. А на острове, где они должны были провести медовый месяц, случилось наводнение. Хоть вообще все отменяй, к чертовой бабушке!

Всхлипнула.

— Эй… Детка? Все хорошо?

— Нет! Все плохо, вообще хуже некуда!

Рита уселась на подоконник и вытерла потекший нос. Они поженились с Богданом еще в феврале. Расписались в одном из ЗАГСов, отметили это дело на даче в присутствии самых близких. Бо надел ей свое кольцо, которое из-за размера камня мог видеть, наверное, и в Вашингтоне, и которое теперь никак не снималось с опухших пальцев… Они поторопились расписаться для того, чтобы им с Марком было проще оформить американские визы. А вот положенное Богдану по статусу торжество запланировали на июнь. И вот теперь все пошло псу под хвост. Рита всхлипнула еще громче.

— Девушка, у вас все в порядке?

Марго кивнула головой и, тронутая заботой постороннего человека, опять заплакала.

— Эй… Солнышко, ну, что случилось? Ты не хочешь оставлять фирму на Игоря, да? Боишься начинать заново?

— Ничего я не боюсь! Просто это не так-то и просто. Другой климат, другая почва и растения… Мне придется учиться по новой!

Ненадолго в трубке установилась тишина. А потом Богдан пробормотал:

— Слушай, а может, это и лучше, что ты не сразу с головой в новое дело, а?

— Это еще почему?

— Ну… Может, ты сначала в декрете посидишь, как все нормальные люди? Осмотришься, освоишься, отстреляешься и тогда уж… того.

— Отстреляюсь? — шмыгнула носом.

— Эээ… ну, ты ведь хотела бы еще ребенка? Я так очень хочу. Может быть…

— Что?

— Может быть, мы кого-нибудь родим, а? — выпалил Связерский и замер.

Рита достала салфетку и совсем некультурно высморкалась. Часто-часто заморгала, чтобы не разреветься в голос.

— Ты больной! — возмутилась она. — Кто говорит о таких вещах по телефону?!

— Оу, ну… я подумал, что тут такого, раз уж разговор зашел…

— Думать — это не про тебя, Связерский, — съязвила Рита и насуплено свела брови. — Так ты уверен, что действительно этого хочешь? У нас уже есть Марк, и Машка…

— Очень! Очень хочу!

— Что ж. Это в значительной мере облегчает нам жизнь, потому что я вроде как уже…

— Что?

— На третьем месяце, Бодя! Чтоб ты провалился.

И снова пауза. Длинная, звенящая, напряженная. Обнажающая все ее страхи и боль. Если бы это было возможно — Рита бы вообще не стала ему ничего говорить! Так сильно она боялась реакции мужа.

— Детка…

— Я знаю, что мы не планировали! Но ты сам виноват! Не нужно было ко мне приставать по пять раз на день, и… вообще! Презервативами надо пользоваться, если не хочешь, чтобы… чтобы…

— Эй… Может, ты дашь мне вставить хоть слово?

— Вставляй!

— Ты больная! — взревел Богдан.

— Что?!

— Кто о таком говорит по телефону?! Думать — это не про тебя, да, Связерская?! — продолжал орать ее муж. Рита ухмыльнулась. Отвела трубку подальше от уха и беззаботно качнула ногой. Слезы высохли, а тревога отступила. Теперь уже навсегда.

— Почему ты молчишь?! Я же тут сейчас с ума сойду! Ты что себе вообще думаешь?!

— Думаю, что люблю тебя. Очень.

Конец.