Пролог

— Мура… Мура, эй…

— Чего тебе?

— Реши мне восьмое задание! Будь человеком…

Маша закатила глаза и, бросив осторожный взгляд в сторону сидящей в соседнем ряду подруги, шепнула:

— Горе луковое… Какой у тебя вариант?

— Третий…

— Так… Ладно. Здесь не трудно… — пробормотала себе под нос, не совсем уверенная, что Лиза ее услышала. Конечно, вряд ли бы у нее возникли сомнения в том, что подруга выполнит ее просьбу, но Маша считала себя обязанной, так сказать, подтвердить сам факт взятия на себя обязательств. Ну… чтобы Лизетте спокойней сиделось. В общем, Мура была редкой дурой. Отказывать не умела категорически. Тем более — своей единственной подруге. Сколько раз она ей помогала в ущерб себе же? Не счесть! Например, только на прошлой контрольной ее лишили двух баллов из-за переданной Лизке шпоры, которую эта дубина не сподобилась даже убрать из тетрадки. Так тупо спалиться могла только она! А главное, ее, Муру, подставить.

Закусив краешек ручки, Маша сосредоточилась на задаче и, вырвав из небольшого блокнота серый в клеточку лист, застрочила формулы.

— Ну, ты там скоро? Мне еще переписывать…

Нет, вы посмотрите на нее! Переписывать… Что бы она запела, если бы ей самой пришлось вычислить энергию фотоэлектрона при неизвестной длине волны?! Впрочем, не стоит и пытаться. Где Лизавета Самойлова, а где квантовая физика?

— Лови…

— Мурушкина! Ты уже все написала? — зычным голосом солистки местного ансамбля песни и пляски поинтересовалась физичка.

Маша вся сжалась и молча потупила взгляд. Только не хватало, чтобы ее опять засекли! Дерьмо!

— Еще бы нет! У нее скоро мозги через уши полезут, — заржал местный дурачок Антонов. Ну, это Мура его дурачком считала. Сам-то он себя мнил не абы каким остроумным. Клоун! А публика схавала, ознаменовав процесс поедания не самой удачной шутки раскатистым смехом.

— Хоть у кого-то в вашем классе должны быть мозги… — философски заметила физичка, не догадываясь даже, что дала Антонову нехилый такой повод лишний раз наехать на Муру. Плюсуй к обнаруженной шпоре — и все. День накрылся.

Прерывая невеселые мысли Маши, прозвенел звонок. Одноклассники нестройным рядом потянулись к учительскому столу, а после — вон из класса.

— Фух! Вроде, пронесло, — шепнула Лиза, приземляясь рядом с подругой на осиротевший раздолбанный стул.

— Ага. Слава богу. Мне нужен высший бал, не то запорю четвертную.

— И твоя горгона тебя сожрет… — страшным шепотом озвучила Машкины перспективы Лизетта и, чего скрывать, была недалека от истины. Мать у Маши действительно была очень строгой. Кто-то бы даже сказал — деспотичной, но она сама старалась об этом не думать. Потому что родителей не выбирают, и что толку тогда тереть эту тему?

— Да уж… Сожрет, и не подавится.

— Ну и хрен с ней. И с оценками тоже. Я тут, наконец, придумала, как тебя с Богатыревым свести.

— Ха-ха. Очень смешно, Лизетта, — скривила губы Маша и резкими, дергаными движениями принялась собирать вещи в рюкзак. У нее на этот счет был пунктик. Чинно выстроенные ряды ручек и карандашей в пенале, линейка, ластик, транспортир и циркуль. Тетради по всем предметам со старательно законспектированными темами. Учебники строго по расписанию. Ну, какой дурак в одиннадцатом классе таскал за собой столько барахла? Максимум — тетрадка да ручка. Одна. На все случаи жизни. Маша догадывалась, что этот ее заскок насчет порядка был обусловлен неспособностью управлять собственной жизнью…

— Эй, ты че, думаешь, я прикалываюсь? Машка…

— Угу. Именно так. Потому что ты совсем планочная, если считаешь, что Сева хотя бы посмотрит в мою сторону.

— Да послушай ты! Танька Завьялова встречается с Сашей Рудым, а у них сейчас с Севой намечается баттл1!

— И что?

— Завьялова завтра устраивает вечеринку по случаю дня рождения. Твой Богатырев будет там!

— Прекрасно. А мне что с того?

— Танюха позвала весь класс!

— Ты разве не знаешь, что ко мне подобные приглашения имеют весьма посредственное отношение?

— А кто это сказал? Придем, как ни в чем не бывало. Звала ведь всех? Звала! А тебе что главное? Правильно. Понравиться Богатыреву! А что там Завьялова подумает… Ну, не выгонит же она тебя?

— Понятия не имею. Но судьбу испытывать не хочу.

Маша не врала. Нет, она, конечно, больше всего на свете хотела стать девушкой Богатырева, однако… Лет в десять она так же мечтала выйти замуж за Тимати, но бракосочетание почему-то не состоялось. В общем, отрезвленная реальностью, Мура не слишком-то торопилась хмелеть мечтой. Мечты разбиваются, как правило, вдребезги, и эти осколки, шрапнелью по сердцу — совсем не то, что ей было нужно. Она и без всяких дополнительных потрясений чувствовала себя разбитой.

— Да брось! Я тебе шмотки нормальные подгоню, накрашу… Станешь на человека похожа, может, и шанс появится, ммм? Что скажешь?

Она отказывалась до последнего. Тем более, что мать никуда бы ее не пустила. Но в последний момент их с отцом пригласили в гости, и…

— Слушай, это платье не слишком короткое?

— Да ты че?! Сисек у тебя нет, а вот ноги — отпадные. На них и упор… Да сядь ты, что ж ты крутишься?

— Ты мне кисточкой тычешь в глаз!

— Так замри, и не моргай! Ну… Что скажешь?

Маша встала с мягкого пуфика и мазнула взглядом по собственному отражению в зеркале. Что думает? Думает, что они явно переборщили. Ноги, которыми Лизка так восторгалась, в глазах самой Муры выглядели далеко не так идеально. Подобно двум макаронинам, они торчали из-под слишком короткого и не по размеру подобранного платья Лизетты. А черные колготки в сетку и вовсе портили всю картину, до смешного утончая ее и без того худые конечности.

— Говорю тебе, Машка, ты — бомба. Вот еще губы накрась…

Наверное, их появление на вечеринке Завьяловой было действительно неожиданным. Потому что на секунду все разговоры стихли. Как Маше удалось выдержать взгляды присутствующих и не убежать, она не понимала. Наверное, помогла Лизетта, которая, как ни в чем не бывало, всучила хозяйке бутылку шампанского (каждому полагалось приходить со своим пойлом), и потащила её в гущу событий.

Севу они отыскали практически сразу же. В небольшой трешке вообще было довольно трудно потеряться… А уж если ты, к тому же, нарцисс, привыкший быть в центре внимания, так и вовсе говорить не о чем! Маша застыла взглядом на объекте своего обожания и на ощупь опустилась в кресло.

— Да, не пялься ты так на него! — шикнула Лизка, больно дернув Муру за руку.

Маша послушно кивнула, но Всеволод мощным магнитом притягивал ее взгляд. Она была влюблена в него уже лет семь, наверное. Безответно влюблена, безнадежно. Парень был звездой их школы. Красивый и популярный, да к тому же еще и при деньгах. Сева мог получить любую, даже самую красивую девушку. У Муры изначально не было шансов. Она смотрела на вещи трезво и не питала особых иллюзий, что, впрочем, никак не охлаждало её болезненно-острых чувств.

— На, вот… Глотни. Может, расслабишься? — Лизетта протянула Муре стакан с каким-то коктейлем и тоже покосилась на компанию, собравшуюся вокруг Богатырева.

— Что-то не верится, что с таким ритмом можно читать, не сбиваясь, а склеек я не услышал…

Маша навострила уши. Музыка — вот единственная тема, о которой Богатырев мог говорить день и ночь. Возможно, если бы ей удалось продемонстрировать ему свои познания в области хип-хопа, он бы и обратил на нее внимание? Неплохой план. А для смелости, и правда, не помешает выпить…

— Да по хрен ритм, каким бы он не был зачетным! — возмутился один из приятелей Севы, — он одни и те же парты читает каждый баттл. Х*йня невыносимая!

— Да, норм настелили, — парировал Сева, — че ты докопался? Третий трек вообще пизд**ейший.

В обнимку с Завьяловой к Богатыреву подкатил Рудый. Если они и впрямь собираются баттлиться, то замес будет — чума. Жаль, она не услышит его живьем.

— Че трете? — поинтересовался Саня, приложившись к бутылке с пивом.

— Да так… Обсуждаем новых звезд на небосклоне хип-хопа…

— Этих петухов? Да их лошат всем миром… — скривился Рудый.

— Лошение петухов, как ты изволил выразиться, сделало им такой пиар, который этим ребятам в жизни никогда не светил. Что называется, хорошими делами прославиться нельзя, а напишешь какой-нибудь высер, станут все над ним глумиться и лошить, дык, отрицательный пиар — он, сцуко, тоже пиар. Будет имя этого обосранца на весь инет греметь.

— Точняк… — согласились в толпе.

— Ну, ты, Сева, знаешь, я по американскому рэпу прусь. А эта тема меня вообще не заряжает.

— Американский рэп давно уже превратился в петушатник. Кто скажет, что Lil Wayne или какой-нибудь Flo Rida не петух?

— А Wiz Khalifa? Я вообще думала, это баба, — пробормотала Маша, и только по наступившей в комнате тишине поняла, что озвучила свои мысли вслух. Сердце ухнуло куда-то вниз, дыхание перехватило. Сжавшись в комок, Мура бросила отчаянный взгляд на подругу, проклиная себя за болтливость. А потом случилось неожиданное. Сева рассмеялся, а вместе с ним и все присутствующие.

— Точняк, — сказал он и поманил ее к себе пальцем.

Маша не помнила, как к нему подошла. Только Лизкин тычок в спину в памяти отпечатался. А дальше — провал… Сева что-то ей рассказывал, спрашивал, смеялся. Ему было весело с ней.

— Вот, закинься, классная штука…

Маша послушно взяла бокал из его рук и отпила. Она не придала значения слову «закинься», она пребывала в какой-то прострации, эйфории… Тот, о ком она так долго мечтала, сидел на расстоянии вытянутой руки. Мир искрился и переливался на солнце. Она была счастлива!

— Слушай, а как ты смотришь на то, чтобы отсюда свалить?

— Совсем? А… куда?

— Да, куда-нибудь. Здесь слишком многолюдно, не находишь?

Маша кивнула завороженно, наблюдая за его нервными, покрытыми татуировками, пальцами. С тех пор, как она видела Севу в последний раз, тот забился еще сильнее. Вот и на шее появился какой-то новый узор… Дракон, или демон? Мура не разобрала. Хотя картинка мира в ее глазах стала необычно наполненной и яркой.

— Эй, Маш… Ты куда собралась? — спохватилась Лизетта.

— Ммм? Сева сказал, что подвезет меня до дома.

Девушка подозрительно покосилась на подругу и, обхватив ее щеки ладонями, поинтересовалась:

— Ты как вообще, норм? Не перебрала?

— Да что мне будет?

— Ну, смотри. Если что, сразу спать ложись, чтобы мать не засекла. Не то она тебе покажет…

Сева не дал им договорить. Схватил Муру за руку и потащил прочь из квартиры.

— Ух, ты… Классная у тебя тачка, — восхитилась девушка, озираясь по сторонам.

— Спасибо. На поступление в универ родители подарили. А ты? Где учишься?

Маша и не надеялась, что Сева ее запомнил, поэтому слова парня ее не слишком задели. А что действительно имело значение, так это то, что он, наконец, ею заинтересовался!

— Оканчиваю школу. Буду в политехнический поступать… А куда мы едем?

— Да, есть здесь неподалеку чумовое местечко. Оттуда звезды видны. Красиво…

Маша тупо кивнула головой и откинулась на подголовник. Ее и саму уносило куда-то к звездам. Один трек сменял другой, а тонкие пальцы Севы, гладили ее по ногам. И было легко-легко, будто из ее головы выкачали все мысли и страхи…

— Эй, детка, иди сюда…

— Зачем? — спросила тупо, оглядываясь по сторонам.

— Я сделаю тебе хорошо. А ты сделаешь хорошо мне. Ты ведь этого хочешь, правда?

Конечно, она хотела сделать ему приятно. Просто тогда Мура не понимала, что под этим подразумевается.

Тем временем забитые пальцы Севы скользнули вверх по ее ногам, задрали подол платья повыше…

— Эй… Ты что делаешь?

— Я делаю тебе хорошо… — шепнул Богатырев, касаясь руками девичей груди. Маша зажмурилась и рассмеялась. Все происходящее было таким нереальным! В голове кружилось, тело стало как будто невесомым и зажило своей жизнью. Пальцы на груди сжались сильней. За ненадобность Маша не носила лифчик, и сейчас касания парня ощущались необычайно остро. Дыхание перехватило.

— Нравится?

Она ничего не ответила. Лишь сильней рассмеялась, все хуже воспринимая реальность. Руки Севы опустились по ее животу, ухватили резинку колгот и дернули вниз.

— Эй, ты что задумал?

— Я тебе сейчас покажу…

Щелкнула пряжка ремня, вжикнула молния. Сева обхватил ладонь Маши рукой и сунул себе в штаны.

— Погладь его… Вот так, сильнее… — он обхватил член поверх ее руки и пару раз дернул. — Пожестче, детка! Ну же, давай… Что ты как неживая? Ты же хочешь его? Хочешь?!

Видимо, для того, чтобы удостовериться в силе ее желания, Севины пальцы скользнули Маше между ног. Раздвинули девственные складочки, надавили на клитор и по сухому скользнули внутрь.

— Нет-нет, подожди! — запротестовала девушка, — что ты делаешь? — и снова этот дурацкий смех!

— Пытаюсь тебя трахнуть…

— Трахнуть? — несмотря на все попытки сконцентрироваться, сознание к Маше возвращаться не спешило. — Я ни с кем еще… Подожди…

— Целка, что ли? Ну, так, поздно уже… Смотри, как я тебя хочу. А ты… Ты меня хочешь?

Мура облизала губы. Разве могло быть иначе? Она ведь так сильно его любила…

— Конечно, — шепнула девушка.

— Знаешь, что… А давай-ка ртом. Не охота мне с тобой возиться…

Маша с трудом понимала намеки парня, а вот как на них реагировать — не понимала вообще. Тогда он рукой надавил ей на голову, опуская к собственному вздыбленному члену.

— Ну же, малышка… Возьми его…

Она не помнила, что было дальше. По саднящим губам лишь могла догадаться, что все же сделала… сделала… Черт… Сделала Севе минет! Слава богу, мать с отцом загостились… Не то бы досталось Муре по самое не хочу. И за поздний приход, и за внешний вид, и за явно нетрезвое состояние! Пронесло, так пронесло. А главное, что на нее нашло? Почему она вела себя, как распоследняя шлюха? Неужели алкоголь так подействовал? Ведь не так уж много она и выпила… Не зная, куда деть глаза со стыда, Маша встала с кровати, но и шага ступить не смогла. В голове стучали молоты, к горлу подступила тошнота. Со стоном уткнулась лицом в ладони и снова опустилась на постель. Все, что случилось накануне — было ужасно. Но… Сева был с ней! Они были вместе! Господи… А что, если он предложит встречаться? Она же умрет от счастья!

Выходные для Маши прошли в каком-то угаре. Оказалось, что она потеряла телефон, и Сева не мог с ней связаться. Да что там! Она даже Лизке не могла позвонить, чтобы обо всем рассказать и посоветоваться. Еще и мать наорала… Дабы убить поскорее время, Мура взялась за подготовку к итоговому тестированию, но, так ничего и не сделав, захлопнула задания. Эмоции разрывали на куски, она не могла усидеть на месте. В понедельник в школу летела на крыльях. Ворвалась в полупустой класс, бросила рюкзак на парту.

— Хо-хо, вы поглядите, кто заявился! Муза, собственной персоной… — заржал кто-то в толпе. Мура покосилась в сторону скучковавшихся ребят и молча подтянула шлейку на сумке. Она привыкла игнорировать поддевки. Огородила свою душу забором, обнесла колючей проволокой. Чик-чик, я в домике. И пофиг все.

— Че молчишь, Мура́?

И к этому она тоже привыкла. Стоило ей впасть в немилость у этих шакалов, как ее вполне пристойная кличка Му́ра (производная от Мурушкиной) превращалась в обидную Муру́. Ну, как — обидную? Это они так считали, ей же все было по боку. Ну, или она хотела, чтобы так было. Скорее второе, конечно.

— Эй, соска, ты че молчишь?! Или правда себя звездой возомнила? Не, ну, конечно, не каждое видео набирает столько лайков… Тут я согласен! Ну, так, и мы не чужие…

Маша застыла. Из слов Антонова в мозгу отпечаталось только шипящее «сссоссска». Так бы, наверное, говорили змеи, если бы им был дан голос. Сссссосссска… Маша сглотнула и втянула голову в плечи. Дверь в класс резко распахнулась, с грохотом ударяя о стену. Чуть толкнешь посильнее — всегда так. Но ограничитель никто так и не догадался установить.

— Машка… Ну, слава богу! Ты куда пропала? Звоню тебе, и звоню…

— Что случилось, Лизетта? — отрешенным голосом поинтересовалась Мура у подоспевшей подруги.

— Маш…

— Да говори уже, чего тянуть?

— А ты сама… еще ничего не знаешь?

Маша закусила губу и покачала рыжей головой. Придурки из класса продолжали свой стеб, и с каждым их брошенным словом нервы девушки натягивались все сильней.

— Так, пошли на хрен отсюда… — Лизка схватила Муру за руку и под всеобщий смех потащила прочь из класса. А потом они шли по раскаленной на майском солнце улице и молчали. Это была спасительная тишина. Вряд ли Маша была готова к правде…

— О каком видео трепался Антонов?

— Мур, ты только не парься сильно, ладно? Никто ж не знает, о ком там шла речь?

— Где — там?

— Да, на этом чертовом баттле. Я тебе говорила… Короч, там Рудый заводил… Ну, и… Ты только не обижайся, ладно? И близко к сердцу не принимай…

— Ага… ты к теме уже переходи, Лизетта. Мне к чему эти реверансы?

— Так вот. Рудый вкатил, что у Севы телка страшная, как смерть, намекая на ваш с ним совместный уход… Мол, Севе только такие, страшные, и дают… Дерьморэпчик был, техничная тараторка…

— А Богатырев, что? — сглотнула Маша.

— А Богатырев — козел, Мура. Апнул темку… И себе давай. Нет, фристайл был хороший, сильный, но тема скользкая, понимаешь? И этот утырок накидал, что если бы Рудый знал, какая ты классная минетчица, то забрал бы свои слова обратно.

— Я — минетчица?

— Ну, ты же понимаешь, что имен никто не называл… Но все присутствующие у Завьяловой и так догадались, о ком идет речь…

— У Завьяловой в гостях был весь класс…

— Ну и фиг! Выпускной через месяц. Тебе интересно, что эти придурки подумают?

Мура не нашлась, что ответить. Только головой покачала и отступила на шаг.

— Эй, ты куда?

— Я домой пойду, Лизка… Что-то жарко, сил нет.

— Ты, главное, не парься. Через неделю все и не вспомнят, что было! — крикнула Муре вдогонку Лизетта. Та качнула головой и, ничего перед собой не видя, побрела вверх по улице.

Маше часто казалось, что она родилась по ошибке. По какому-то недосмотру судьбы. В то время, как ее сердце разрывалось от любви на части, её саму никто никогда не любил… Волоча за собой ноги, девушка поднялась по ступеням, трясущимися руками открыла входную дверь. Бессильно опустила с плеча рюкзак и, привалившись к стене, отдышалась. Чувствуя себя невыносимо грязной, прошла в ванную. Закрыла пробкой слив и включила воду. Поймала в зеркале собственное отражение. Взгляд пустой и пугающе-равнодушный, пересохшие, покрытые корками губы… Мура коснулась их пальцами, но тут же брезгливо отдернула руку. Грязная, жалкая, никому не нужная… Можно было сколько угодно отрицать очевидное, прятать взгляд под отросшей рыжей челкой, коротая жизнь в мыльном пузыре собственной отстраненности… А можно было все прекратить. Перекрыть ток боли по венам. Не сводя глаз с собственного отражения, Маша открыла навесной шкафчик, нашарила рукой упаковку лезвий, которые отец, по старинке, использовал для бритья, извлекла одно и, надавив, что есть силы, провела им по запястью. Равнодушно покосилась на алые капли крови, медленно стекающие на пол. Повторила движение. И еще, и еще… Наступив на лужицу собственной крови, забралась в ванну. Слез не было.

1Баттл (battle, битва, сражение) — соревнование между рэп-исполнителями, как правило, сопровождается унижением противника.

 

Глава 1

Спустя 2 года

— Мура, Мууууур.

— Господибожемой! Ну, чего тебе, Лизетта?!

— Слушай, давай сопромат закосим… Ну, ведь сил никаких нет!

— Сил у нее нет! А мне еще на работу чухать!

— Тогда, может, ты и работу… того?

Маша покосилась на подругу и, заправив выбившуюся из хвоста прядь за ухо, с намеком покрутила пальцем у виска:

— Прости, Лизетта. Мне кушать иногда надо. А значит, и на работу ходить.

Самойлова тяжело вздохнула и тоскливо уставилась в окно. Интересно, зачем их делают такими огромными? В качестве дополнительной пытки для бедных, измордованных бесконечной зубрежкой студентов? Смотрите, мол, убогие, как там, на улице, хорошо! Вам же век света белого не видать… Ну, в ближайший месяц — так точно. Вот не иначе как летнюю сессию изобрела инквизиция!

— Ну, хоть один разооочек, — без всякой особенной надежды на положительный результат вновь закинула удочку Лиза.

Машка только лишь закатила глаза, и в который раз за день попыталась сосредоточиться на словах лектора.

Нет, Самойлова понимала подругу — что обижаться? Это у нее родаки мировые. Уж ей так точно еще года три можно смело сидеть на их шее, а вот Мура… М-да. Вот кому действительно не повезло. Или, напротив… Может, и лучше, что все так случилось? С тех пор, как Машка съехала от родителей к деду, она как будто ожила! И пофиг, что от бесконечной учебы и работы осунулась вся и почернела. Но ведь глаза светятся, и улыбка все чаще расцветает на губах без их нескончаемых наставлений и упреков.

— А я бы на работу, как на праздник бежала, если бы у меня был таа-а-акой начальник! — зашла с другого боку Лизетта.

— Начинается…

— Нет, ну, а что? Почему ты не хочешь хотя бы попробовать?! Он же тебе нравится!

— Нравится… — обреченно согласилась Мура.

— Вот… А ты что?

— А я что?

— Дык, в том-то и дело, что ничего! Юбку бы надела, или кофточку с вырезом… Подчеркнула бы хоть как-то свои прелести!

— Ну, какие прелести, Лиз? — сдвинула темно-рыжие брови Мурушкина.

— А такие! Красивая ты, Мура, но забиииитая. Твою маманю за это четвертовать надо!

— Ага…

Что «ага», Лизка так и не поняла! Но переспрашивать или, боже упаси, настаивать на своем не стала. Потому что Мура тем самым, пугающим до трясучки, жестом потерла шрамы на своем запястье. Она делала это непроизвольно, обычно, когда волновалась.

— Мур…

— Ну?

— Он крутой, да?

— Кто?

— Ну, твой босс.

— Нормальный, — пожала плечами Маша, — правильный мужик.

— Только староват немного, но тебе как раз такой и нужен.

— Это почему же?

— Потому что у тебя не было нормальных отношений с родителями. С отцом. Тебе просто необходимо удовлетворить потребность кому-то принадлежать. А Дмитрий Николаевич тебе и за папу, и за маму будет.

— Терпеть не могу, когда ты начинаешь говорить цитатами из Космополитен.

— Ну-ну, еще скажи, что я не права!

— Мурушкина! Самойлова! Я смотрю, у вас развилась не абы какая дискуссия? Так, может быть, вы и с нами поделитесь своими размышлениями? — прервал их монолог скрипучий голос профессора.

— Извините, — потупилась Мура в тетрадку. Вечно так. У Лизетты рот не закрывается, а она из-за нее страдает! И главное, тему какую выбрала… Животрепещущую. Дмитрий Николаевич ей, и правда, нравился. Может быть, даже больше, чем нравился. Только, что толку? Генеральный, если и смотрел на нее, то исключительно удивленно. Будто бы и сам не мог понять, что на него нашло, когда он взял Марию Мурушкину на работу. Ее должность в офисе называлась «принеси — подай — иди на х*й — не мешай». Точнее, Маша делала все и сразу, когда основные сотрудники расходились по домам. Ее рабочий день начинался около пяти вечера и продолжался до девяти. Как правило, в это время они оставались один на один с Дмитрием Николаевичем, который, казалось, и ночевал в офисе. Это было совсем неудивительно, учитывая бешеные темпы роста их предприятия. По фирме ходили упорные слухи о том, что Самохин хочет расшириться, заняв пустующую нишу на рынке экспресс-доставки. Само это устремление и предыдущие успехи, которые ему способствовали, заслуживали большого уважения, ведь Дмитрий Николаевич не имел никакого подспорья в бизнесе и начинал его, что называется, с нуля. Сначала сам водителем батрачил, потом организовал службу такси, занялся региональными грузоперевозками… И вот теперь — экспресс-доставка по всей стране, а это уже, как ни крути, совсем другие горизонты. Маше было интересно принимать участие в работе перспективной динамично развивающейся компании. Здесь она могла рассчитывать на карьерный рост и, что немаловажно, на стабильную зарплату. А еще… Она имела возможность практически каждый день лицезреть его!

Совсем не красавец. Скорее, обычный. Он ей вообще не понравился поначалу. Да она и начальника в нем не признала. Думала по старинке, что те в костюмах шикарных ходят и выглядят как-то… представительней, что ли? В то время как Дмитрий Николаевич над внешним видом особо не парился. Джинсы, поло, кеды — вот это в его стиле! И, каково же было удивление Маши, когда она узнала, что именно он здесь всем заправляет?

Уже после стала приглядываться. Ей вообще было интересно изучать людей. Тихо, не привлекая к себе внимания… Большинство из них Маше не очень-то нравились. Мура все чаще ловила себя на мысли, что вообще не понимает, как они живут. Что с ними делали, что они стали такими? А вот Дмитрий отличался на фоне других. Был… настоящим каким-то, без пафоса. Мог объяснить, если что-то непонятно, и похвалить… мог. Только Маше это не светило. Рядом с ним девушка превращалась в какое-то бесполезное существо. Казалось, что все несчастья сразу обрушивались на голову Муры, когда она попадала в поле зрения Самохина. То кофемашина поломается, то принтер заклинит, то туфля посреди кабинета слетит. Но самый ужас произошёл на Крещение. Об этом случае Маша старалась не вспоминать, однако непослушные картинки того вечера все чаще всплывали перед глазами.

Это был небольшой девичник, который организовала Люся — жена Машиного единоутробного брата. Мать нагуляла его, будучи совсем молоденькой, и отказалась сразу же после родов. Ивану не дал пропасть дед, который самолично забрал ребенка из роддома и вырастил. До недавнего времени Маше было запрещено общаться с братом, которого мать ненавидела. Из-за темного цвета кожи она называла Ивана черным отродьем и быстро крестилась, когда о нем заходила речь. А Маша, видя такое дело, старалась просто не думать о том, сколько же дерьма бродит у маменьки в голове. Девушка бы и сама многое отдала за то, чтобы и в ее детстве не было этой женщины. Истинной, мать ее, арийки, методам воспитания которой даже сам Гитлер бы позавидовал. В общем, первым делом после того, как Муре удалось отделаться от опеки родителей, она пошла к Ивану. И им с братом, к ее неописуемому восторгу, таки удалось наладить нормальные отношения. Именно Иван с Люсей стали для Маши семьей. Они и, конечно, дед, который приютил внучку, когда та ушла из дома.

Возвращаясь к девичнику, стоит отметить, что гениальная идея погадать в Крещенский вечерок пришла в голову вовсе не Маше. Если уж на то пошло, то из всех присутствующих под подозрение больше всего попадала Лизетта. Потому как, хоть убей, ну, не могла Мура представить виновницей своего позора беременную жену брата или ее начальницу Стеллу Владимировну. С чего бы вдруг этим двум, во всех смыслах самодостаточным женщинам, приспичило бы гадать? Только Лизка! Все беды из-за этой паразитки! Впрочем, какая разница, кто стал инициатором случившегося впоследствии? Факт в том, что, приняв на грудь, и следуя найденным в интернете инструкциям по крещенским гаданиям, Маша, выкинула свой сапог за окно. Вообще полагалось за забор. Но, что прикажете делать современным обитательницам многоэтажек? Презреть вековые традиции? Ну уж нет! Не на тех напали! В общем, сапог-то она выкинула, а вот о последствиях как-то не подумала. А между тем, эти самые последствия необратимо приближались. Сначала взвыла сигнализация, за ней последовал отборный мужицкий мат. Присутствующие на девичнике синхронно переглянулись и, задыхаясь от смеха, бросились прочь из квартиры.

Смех Маши стих, стоило ей только выйти из дома. Потому что прямо перед ней, возле своего новенького Мерседеса, стоял Самохин собственной персоной и матерился, на чем свет стоит. А рядом, в совсем не по-крещенски размокшем снеге, валялся Мурин сапог. Дмитрий Николаевич развернулся и…

— Маша? А вы что здесь делаете? — по-настоящему удивился он.

— Я? У меня брат здесь живет… С женой, — зачем-то добавила Мура, взмахнув рукой в сторону Люси.

Самохин кивнул. Почесал щеку, поросшую длинной щетиной, и смерил подчиненную пристальным взглядом. От рыжей макушки до самых ног. Ну, и выдала ее обувка с головой! На одной-то ноге у Муры был надет вполне приличный, хотя и не застегнутый на молнию сапог, а на второй красовался Люсин тапок с помпоном. Видимо, сопоставив факты, Дмитрий Николаевич покосился на сугроб и снова уставился на Муру:

— И что это было?

— Недоразумение, — пискнула Маша. А потом, справедливо рассудив, что уже и так все понятно, вышла на дорогу, чтобы подобрать злосчастную обувку. За спиной раздался громкий смех подруг. А вот ей было совсем не смешно!

Что о ней подумал Самохин, Маша могла только догадываться. Сам он ей ничего не сказал. И на следующий день в офисе вел себя, как ни в чем не бывало. А она не знала, куда глаза прятать. Нравился он ей… И короткая бородка, и тихий голос, от которого у нее табуном мурашки бежали, и аромат дорогого парфюма. А еще руки… безумно красивые руки — ее личный фетиш.

Мура сама себе удивлялась, понимая, что увлеклась мужчиной. Тем более таким — взрослым, богатым, недосягаемым… Думала, что поумнела. Уж очень злую шутку с ней сыграла любовь к неподходящему парню в прошлом. А вышло, что тот урок ничему ее так и не научил, и ничто женское Муре было не чуждо. Никакие рациональные доводы и, казалось бы, разумные обоснования не могли ей помочь не думать о Самохине каждую свободную секунду, не желать его прикосновений, или… чего-то большего. Это было какое-то сумасшествие. Те тысячи мурашек, которые выскакивали из своих укрытий, стоило Дмитрию Николаевичу заговорить. Тот сумасшедший стук сердца в ответ на его взгляд или случайное прикосновение. Маша никогда так остро не реагировала на мужчину. Она вообще считала себя довольно холодной. Ее мало интересовала физическая сторона любви, и, наверное, поэтому она все еще ее не познала, а тут… До дрожи. До намокших трусиков и острой нужды. До сладкого томления, от которого невозможно было уснуть. И которое, подчиняя своим желаниям, заставляло Машу смачивать пальцы в собственных соках и под покровом ночи быстро доводить себя до экстаза.

Не выдержав бубнёж Самойловой, Мура все же забила на последнюю пару. Вышла вслед за подругой из душной, пропахшей мелом и пылью аудитории. Зажмурилась, впитывая в себя солнце, как изголодавшийся Дракула — кровь. И так сладко стало… Они побродили в парке с Лизеттой, выпили кофе в небольшом уличном кафе. И, как оказалось, этих маленьких радостей было вполне достаточно, чтобы хоть ненадолго сбросить с себя неподъемный груз гребаных дедлайнов. Действительно, порой для счастья нужно не так уж и много.

В офис пришла почти счастливым человеком. Бросила сумку под стол, щелкнула пультом кондиционера, понижая температуру. Документов было, как всегда, много, а значит, ей следовало поскорее приступать к работе, но… От жары мозг как будто расплавился. Маша расстегнула верхние пуговички на блузке и, зажмурившись, подняла лицо навстречу прохладным потокам воздуха.

— Маша… к-хе-хе…

— Да, Дмитрий Николаевич! — вскочила Мура, немного испуганно глядя на шефа.

— Здесь кредитная заявка… кхе-кхе… которая наутро должна быть готова. — Мура понятливо кивнула. Самохин зашелся громким лающим кашлем. — И выключи этот чертов кондиционер, холодрыга какая…

— Холодрыга? Но, когда я пришла… систему кто-то отключил. И здесь нечем было дышать… — робко возразила девушка.

— Систему отключил я, кхе-кхе… потому что стало холодно! — стоял на своем Самохин.

— Ладно… — Маша послушно выключила кондиционер и вернулась к просмотру документов. Дмитрий Николаевич снова закашлялся.

— Вы в порядке? — не выдержала девушка. Нет, она, конечно, понимала, что ее вопрос мог показаться Самохину глупым и неуместным, но воздержаться от него не смогла.

— В норме.

— Я бы так не сказала, Дмитрий Николаевич. Кашель у вас какой-то нехороший. И вообще… Похоже, у вас жар! Домой бы вам… Отлежаться.

Генеральный посмотрел на нее странным расфокусированным взглядом и несколько неуверенно покачал головой.

— Работы много… — прохрипел он и, нахмурив брови, еще раз напомнил. — Первым делом подготовь пакет документов для банка.

Он продолжал упрямиться еще около часа. Ходил по своему кабинету, куда-то звонил, отдавал распоряжения, все так же отчаянно кашляя, но потом здравый смысл в нем возобладал.

— Я поработаю дома. Будь на связи, если мне что-то понадобится.

Маша послушно кивнула. Проводила шефа тоскливым взглядом и вернулась к своим таблицам. Даже больной, он заставлял ее сердце биться сильнее.

 

Глава 2

Дмитрий Самохин болел довольно редко. А к врачам и вовсе не обращался со времен армейки. Как выписали после прооперированного в санчасти аппендицита — так и все. Пару раз проходил медосмотры, посещал стоматолога, но это все в плановом порядке. А чтобы вот так, по болезни… Да, ну! Некогда ему было болеть. Работы по горло! И вот теперь, в самый, казалось бы, неподходящий момент скосило. На улице адское пекло, а у него — температура под сорок, и горло обложило так, что сглотнуть нет сил. Дурдом!

С трудом доехал до дома, стащил обувку и, швырнув прихваченные из офиса документы на стол, прошел в кухню. Конечно же, таблеток в его доме отродясь не водилось. Наверное, нужно было что-то купить по дороге, но не додумался. Сделав чай, в надежде, что тот поможет саднящему горлу, Дмитрий мужественно открыл лэптоп. О том, что забыл на столе в офисе смету на строительство нового терминала, вспомнил уже по факту. И что прикажете делать? А потом вдруг осенило. Номера Маши он знать не знал, а вот в офис можно было попробовать дозвониться.

— Приемная…

— Маша… Это Самохин. Я там смету на столе оставил… Кхе-кхе… Думал, в почте найду, так нету. Ты мне не можешь закинуть? Домой. Я расходы на такси компенсирую.

От стольких слов, произнесенных кряду, горло болело так, будто в него раскаленный штырь сунули. Предметы перед глазами расплывались, и в какой-то момент Самохин подумал, что оставаться дома одному небезопасно. Между тем, на там конце провода пауза совершенно неприлично затягивалась.

— Домой? Прямо сейчас?

— Нет, послезавтра! — вспылил Дмитрий Николаевич, — конечно, сейчас! Так, что?

— Ну… ладно. Хорошо. Я подъеду. Скажите только номер квартиры.

— Семьдесят восьмая, третий этаж.

Странная эта Мурушкина. Космическая какая-то. Он на нее сразу внимание обратил, хотя, признаться, смотреть там особо было и не на что. Вечно в тряпки какие-то стрёмные вырядится, то джинсы, которые мешком висят, то свитеры размера оверсайз. Нет, Самохин не заглядывался на подчиненных и херассментом не промышлял, напротив, считал, что шашни на работе ни к чему хорошему не приводят, но это другое. А вот слепым он не был. Тут, хочешь не хочешь, внимание обратишь, кто и как на работу приходит. Салаватина из бухгалтерии — что тебе на дискотеку. Сельскую и не слишком гламурную. О таком понятии, как дресс-код, она, казалось, вообще не слышала, как и Галочка — оператор колл-центра. И Сивушкина, и Манучарова. Гнать бы их поганой метлой за нарушение корпоративной этики. Да только эти девы с ним, считай, у истоков стояли. А потому Дмитрий на многое закрывал глаза. Мог отпустить пораньше, или ссуду беспроцентную дать, если возникала такая необходимость. Добро он никогда не забывал. Это делало его человеком и не позволяло скурвиться в жестоких реалиях отечественного бизнеса.

Иной раз Самохина настигала тоска по тому времени, когда можно было выйти в соседнюю комнату и с успехом порешать все вопросы. Когда для принятия решений ему не нужно было бегать по разным отделам и назначать производственные совещания. Когда в любой момент можно было выйти из осточертевшего офиса — и пойти к шоферюгам язык почесать. Так он держал руку на пульсе. Так ничего не проходило мимо него. А тут приходилось учиться делегировать полномочия, наступив на глотку нужде, все держать под личным контролем. Теперь все не так. Приходится расширяться, набирать новых, незнакомых людей, которых он, вполне возможно, никогда не увидит…

Видимо, совсем мужика скрутило, потому как отключился — даже того не заметив. В себя пришел — как из морских глубин вынырнул — мокрый весь, с колотящимся сердцем, под оглушительный звон дверного звонка. Что за черт?

Мура уже забеспокоилась, когда Самохин, наконец, ей открыл. О-о-о! Да тут совсем дело плохо. Стоит, одной рукой за косяк держится, а самого шатает, как пьяного, и лицо все в испарине, и совсем не по-деловому голая грудь. Маша отвела взгляд от мелких прозрачных капелек и, не глядя на генерального, сунула ему под нос скрепленную крокодильчиком пачку бумаг, которые Дмитрий Николаевич совсем не торопился забрать.

— Маша? — удивленно спросил вместо этого. Будто бы или вовсе ее не ждал, или ждал, но кого-то другого.

— Вот… вы смету просили. Я привезла.

— Заходи…

— Зачем?

Ответа не последовало. Неуверенно передернув плечами, Маша вошла в квартиру. Даже как-то странно, что он живет в таком простом, без всякого намека на элитность, доме. Внутри — хороший современный ремонт, но могло быть и лучше, учитывая доходы Самохина. Мрамор, там, и лепнина всякая. Маша фыркнула, представив Дмитрия Николаевича в таком помпезном интерьере, и решила, что лучше уж так, как есть. Ему идет, кстати. У разобранного синего дивана силы генерального покинули окончательно. Тяжело привалившись к стене, он едва устоял на ногах.

— Дмитрий Николаевич, вам врача надо!

— Тише, Мурушкина! Не трещи…

— Так, вам же плохо совсем!

— Горло болит — невелика беда…

— Горло? Дайте-ка я гляну… Ну, что вы смотрите? Рот открывайте!

От этой всей трескотни боль лишь только усиливалась, ему бы помолчать, но все же не удержался:

— А в тебе, что, пропадет великий ухо-горло-нос?

Мура стушевалась. Весь ее запал, вызванный беспокойством о здоровье любимого начальника, вмиг погас. И снова накатила неловкость:

— Нет… просто я в детстве часто ангиной болела. Могу отличить. И как лечить знаю.

В принципе, Дмитрию было уже все равно. Температура фигачила — тут сомневаться не приходилось, и если сначала ему было жарко, то нынче — знобило. Рот он послушно открыл. Маша подсветила себе фонариком от телефона и сокрушенно покачала головой:

— Дело плохо.

— Я, что, умру?

— Даже не надейтесь. Это было бы слишком просто. А так… придется немного помучиться. И, конечно, постельный режим. У вас есть, кому за вами ухаживать? — спросила без всякой задней мысли, потому что ему действительно сейчас требовался уход.

— Разберемся… — буркнул Самохин, заваливаясь на диван.

— Дмитрий Николаевич, может, врача?

— Никаких скорых, Мурушкина. Так и знай.

— А что же мне с вами делать?

— Как, что? Не ты ли мне буквально минуту назад говорила, что знаешь, как это дело лечить?

Язык генерального заплетался, а ведь это только начало. Дальше, однозначно, хуже будет. Мура осела в кресло. Дернул же ее черт языком болтать! И что теперь прикажете делать? Как расценивать его слова? Как приказ начальника о нем позаботиться? Маша растерянно покосилась на часы, а когда вернулась взглядом к Самохину, тот уже отключился. Просто великолепно!

Первым делом Мура потопала в аптеку. Поскольку в доме генерального царил идеальный порядок, ключи отыскались быстро. Деньги тоже нашлись, но их брать Маша не стала. Лучше уж за свои лекарства купит, а потом, при случае, чеки сдаст болящему под отчет. По дороге в аптеку позвонила деду, предупредив того, что ночевать будет у Люси с Иваном. Так уже случалось, когда они с братом засиживались за разговорами допоздна.

— Так я не поняла, ты к нам ночевать придешь, или у своего матерщинника останешься? — поинтересовалась Люся, стоило Маше ей все объяснить.

— Даже не знаю, — растерялась та. — Дурацкая ситуация. И бросить его — не бросишь, и как оставить его вот так — ума не приложу.

— Вот и не прикладывай! Думать много — вредно! К тому же, это ведь такой шанс, Машуль!

— На что это ты намекаешь? — подозрительно поинтересовалась Мура у снохи, будучи полностью уверенной в том, что о ее чувствах к Самохину никто не знает. Ну, за исключением Лизетты, конечно, но эта дама все, что угодно, выпытает. Здесь без вариантов!

— Ну… как же? Ты уже забыла, на чей капот твой башмак свалился? Это ведь судьба, Маш!

— И ты туда же! Разве можно верить в подобную чушь?! — возмутилась Мура, и сама себе не поверила.

— Нет, ну, а что? Ты сама подумай… Тем более, мужчина какой! Положительный во всех отношениях. Взрослый, опять же, и что-то мне подсказывает, что тебе как раз такой мужчина и нужен.

— Ага! Такой… — пробубнила себе под нос Маша. Сговорились они там, что ли? — В общем, как только что-нибудь прояснится — так я сразу и отзвонюсь.

Когда Маша вернулась из аптеки, Самохин все так же спал. Потрогав лоб начальника, Мура решила, что без таблеток жаропонижающего ему точно не обойтись. А может, и чего покрепче поставить придется. Например, анальгин с димедролом. Укол, который, известно, в какое место ставится. Щеки опалил жар — проклятье всех рыжих людей. Ну, просто зашибись — начало отношений! Романтика, че…

Самохин выплывать из беспамятства не торопился. Он что-то бормотал и уворачивался от ее рук.

— Дмитрий Николаевич, вам нужно выпить жаропонижающее! — набралась храбрости Мура и даже голос повысила! Несильно, насколько могла…

Тот все же приоткрыл немного глаза.

— Маша?

— У вас ангина и высокая температура, я сходила в аптеку и купила лекарства, которые вам нужно принять, — объяснила свое присутствие в его доме Мура, на случай, если Самохин забыл.

— У меня ангина, а не слабоумие, — заворчал тот, принимая из ее рук две таблетки ибупрофена, — я и так все помню.

— Хорошо. А есть, кому о вас позаботиться? — повторила свой вопрос девушка. — Может быть, мне можно кому-то позвонить? Оставлять вас одного небезопасно, и…

— Вот ты и позаботься…

Прекрасно! Она, конечно же, только об этом и мечтала! Мура с досадой фыркнула и, вскочив со своего места, подалась в ванную, чтобы приготовить больному компресс. Но даже ей самой её возмущение показалось слишком вялым и бутафорским. Однажды кто-то из Машиных бывших одноклассников ляпнул, что темперамента в ней было не больше, чем в дохлой рыбе, и, наверное, тот урод был не далек от истины. Во всяком случае, внешне она редко когда проявляла свою эмоциональность, и это незавидное свойство характера было тоже родом из детства. Не шуми, не прыгай, лишний раз ни о чем не спрашивай. Лизетта утверждала, что она была забитой, а Мура и не спорила, хотя с появлением в ее жизни брата и начала отмечать в себе некоторые изменения. Чувство, что ты хоть кому-то нужен — было прекрасным. Оно раскрепощало и наполняло тело легкой воздушной радостью.

Мура оглядела ванную комнату и тяжело вздохнула. Ну, и как здесь вообще кран включается? Ни поворотного механизма, ни ручки. Один смеситель торчит прямо из каменной (уж не мраморной ли?) столешницы — и все! Заглянула в душевую кабинку. Ну, здесь попроще… Хоть пипка есть, которую Мура и принялась вертеть. А та возьми — и сработай. И окати ее с ног до головы из каких-то хитро вмонтированных в стене форсунок. Игрушки дьявола! Ну, и что теперь? Взяла аккуратно сложенное в нише под раковиной полотенце, обтерлась. Отжала компресс и, наконец, вернулась к болящему.

— Ты где застряла? Я чуть не умер…

— От этого еще никто не умирал! — буркнула Мура, сворачивая полотенце. — Вот, оботритесь. Это поможет температуру сбить.

— Фу, мерзость какая!

— Знаю, что неприятно, но температуру нужно сбивать, иначе…

— Умру?

— Да что ж вы каждый раз умираете?

Лежащий напротив нее мужчина уже не казался Маше таким уж недосягаемым. Оказывается, что короли, что челядь — в болезни ведут себя, как малые дети, то есть ноют и выносят мозги.

Мура склонилась над шефом и положила ему на лоб аккуратно свернутый валик компресса. Выпрямилась, натолкнувшись на пристальный изучающий взгляд Дмитрия Николаевича. Вот только он не в глаза смотрел, а… на ее обтянутую мокрым трикотажем острую грудь.

 

Глава 3

— Мура! Мур… Да подожди ты! Куда несешься?!

— Извини, Лизетта. У меня шеф больной, ты же знаешь.

— Угу! Пропадет без тебя, бедняжка!

— Как знать? Температура у него второй день под сорок. Ангина — опасная штука. Может и на сердце осложнение дать.

— Правильно! Зачем тебе папик-сердечник?

— Лизка! — возмутилась Маша, на полном ходу сворачивая в студенческую столовую.

— Ну, а что? Я не права? Или ты уже остыла, проведя с ним бок о бок ночь?

— Чокнутая! Мы в разных комнатах спали!

— Вот прямо в разных?

— Да!

— Что-то темнишь ты, подруга, а между тем пылающие щечки выдают тебя с головой. Уж мне бы могла рассказать…

— Да нечего рассказывать! Говорю же!

Лизкина навязчивость Машу порядком достала. Тем более, что ей действительно нечего было рассказывать. А краснела она… вовсе не потому, что у них что-то было! Скорее, наоборот. Огнем по венам распространялась как раз таки чувство неудовлетворенности. Оно пылало и жгло ее внутренности, опаляло кожу, заставляло сжимать ноги в попытке унять… в попытке унять… пожар. Муре одного взгляда Самохина хватило, чтобы завестись. А когда он медленно поднял руку и сжал ее напряженный сосок через мокрый трикотаж футболки — она как в кипящую лаву упала.

— Точно-точно?

— Абсолютно! Так, ты что будешь? Заказывай…

В ожидании заказа Маша размышляла о том, что ничуточки Лизетте не соврала! В то время, как она застыла, загипнотизированная его странной лаской, Дмитрий Николаевич медленно отнял руку и, перевернувшись на бок, засопел. Похоже, он вообще вряд ли отдавал отчет своим действиям.

— Ну, а как он… вообще? В неформальной обстановке? — спросила Лизка, устраиваясь за столиком.

— Нормально, Лиза. Нор-маль-но!

— Не храпит? Носки не разбрасывает? В носу не ковыряется?

— Ты невозможная…

— Это почему же? К выбору спутника жизни нужно подходить с умом! А кто тебе подскажет чего умного, как не я?

Маша закатила глаза и вернулась к поеданию своего хот-дога.

— Закрыли тему, — пробормотала она, прежде чем запить это дело дерьмовым растворимым кофе.

— Ну и ладно! Раз ты такая…

Лизке действительно пришлось заткнуться, потому что, за неимением пустых столиков, к ним подсели ребята их параллельной группы.

— Привет! Не помешаем? — обаятельно улыбаясь, поинтересовался один из парней.

Мура ниже опустила голову, а Лизетта защебетала что-то на тему «да ни в жисть» и «вы как скажете, тоже». А все потому, что подруга не на шутку увлеклась этим обаяшкой Самсоновым.

Четыре подноса с едой упали на стол, едва не столкнув Мурин стаканчик с кофе. Она молча его отодвинула и перевела равнодушный взгляд в окно. Подоспевшая компания лично ей была неинтересна. Но ради подруги она готова была терпеть. Вдруг у них и правда что-то сложится с этим блондином? Вроде бы, парень он неплохой. По крайней мере, на первый взгляд. В детали Мура не углублялась.

— Че в пятницу будем мутить? — поинтересовался кто-то из толпы.

— Меня подруга на Мота зовет.

— Вот это зашквар! С тех пор, как он стал принимать анальные плюшки от продюсеров и петь новомодные песенки под олдовые битлы, я к нему ни ногой.

— Скажи это моей подруге, бро…

Лизка невольно вскинула взгляд на Муру. И так всегда, стоило кому-то завести речь обо всей этой х*рне. Можно подумать, Маша снова бы на это дело повелась. Да ну. В школьном прошлом все. Спустя два года эта тусовка её абсолютно не привлекала. Она даже не следила за новинками, ей было все равно, как проходил тот или иной баттл. Она вообще о них не вспоминала. В ее наушниках звучали давно полюбившиеся, проверенные временем треки.

— А на Вирусе в прошлые выходные организовали несколько пробных баттлов. Говорят, в пятницу — повторят. Не хотите сунуться?

— Лиз, я уже пойду… — тихонько шепнула Маша подруге, подхватывая с пола потрепанный рюкзак.

— Но…

— Спишемся потом. Не теряйся.

Если в старом здании университета было еще терпимо, то на улице — жара стояла невыносимая. Футболка моментально прилипла к спине, подмышками образовались пятна. В такой зной даже антиперсперанты не справлялись. Вобрав в легкие обжигающе-горячий воздух, Маша побрела к остановке. Раскаленный асфальт плавился под ногами, казалось, ступи чуть сильнее — и вовсе под землю уйдешь, как в зыбучих песках, ей Богу. Но самый ад был в троллейбусе. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. Потому что, если Мурин дезодорант не вполне справлялся, то некоторые его применением вообще не озаботились. К дому Самохина девушка добралась уже в полуобморочном состоянии. Из последних сил прошлепала к торговым павильонам, купила говядины, овощей и, наконец, ступила в прохладу подъезда.

Она уж не знала, удастся ли им поработать, или ей снова придется ухаживать за болящим начальством, но Маше было сказано — прийти.

— Добрый вечер, Дмитрий Николаевич.

— Маша? А… ну, проходи!

Блин, ну почему он так на нее смотрел? Удивленно, будто бы совершенно не понимал, что она здесь забыла? Это выбивало из колеи. В ней ведь и так уверенности ни на грош не было! А тут еще он со своими взглядами!

— А это что?

— Это — продукты. В холодильнике ничего нет, а вам не мешало бы поесть. А для начала хотя бы выпить бульона.

— И что? Ты мне его даже приготовишь?

— От меня не убудет. Но я вам не советую рассчитывать на что-то сверхъестественное. Готовить я, конечно, умею, но не люблю.

Здесь она тоже не покривила душой. Готовить Мура научилась лет в десять. Мать приобщила, чтобы впоследствии переложить на нее свои обязанности по дому. И все бы ничего, да только Машина готовка после подвергалась такой адской критике, что она просто возненавидела весь этот процесс.

— Смотрю, ты решительно настроена получить премию.

— А я смотрю, вам уже лучше, — парировала Мура, — так, может, в моем присутствии и смысла нет?

Самохин молча подпер холодильник, не сводя с подчиненной глаз. Поначалу он списал свою в ней заинтересованность на болезнь. Чего только в горячке не случится? Но сейчас, под действием таблеток, температура упала, а Мурушкина все так же притягивала его взгляд, даже несмотря на убийственную боль в горле. Ну, надо же!

— Кредитную заявку я подготовила и отправила Людмиле Васильевне.

— Я в курсе. Она заезжала с документами утром.

— Хорошо… Что-нибудь еще?

— Угу… Оставь в покое это мясо, хватит уже его мучить. И садись за компьютер.

— Но…

— Я сам все сделаю. А ты займись письмами. Я скелет набросал. Приведи в соответствие. Доулетову продублируй месячной давности за новым номером от текущей даты. Альфе нужны три тягача. Проверь, когда у нас освободятся.

Пожав плечами, Мура уселась за барную стойку и принялась за дело. Начала с Альфы. Хотя у них был целый отдел логистов, просьбами старых партнеров Дмитрий Николаевич занимался лично. И контролировал все тоже сам.

— Людмила Васильевна уходит в отпуск. Ты сможешь выйти на целый день на замену? — из-за болезни голос Самохина звучал непривычно тихо. Видимо, ему и впрямь было плохо. Хотя, кому, как не ей, это знать?

— Когда?

— С первого.

— С первого могу. У меня как раз сессия закончится.

Маша обрадовалась выпавшей возможности, как ребенок. Во-первых, лишних денег никогда не бывает. Во-вторых, Самохин — сам по себе уже довольно весомый повод. В ответ на ее слова Дмитрий Николаевич кивнул, и поставил кастрюлю на огонь. Было что-то уютное в этом всем. В мужчине, колдующем над плитой. Установившееся в квартире молчание прервал звонок телефона. Генеральный покосился на дисплей, и в тот же момент в его лице что-то неуловимо изменилось.

— Самохин, — бросил коротко в трубку. — Поговорить? Мне с ним? Какого хрена? О чем нам с ним разговаривать?

Дмитрий Николаевич вышел из кухни, но в абсолютной тишине квартиры эта попытка уединиться обернулась полным провалом. Мура слышала каждое его слово.

— Нет, ничего не выйдет… Нет! Слушай, ну, серьезно… Чтобы вам сейчас не приходилось отлавливать его по всяким притонам, тебе всего-то и нужно было позволить мне забирать его из детского сада! Принимать участие в его воспитании! Я ведь не много просил. А теперь уже поздно, Вика. Я ему кто? Чужой дядя? Думаешь, он станет слушать мои морали? Да на х*ю он меня вертел. Как и вас с Владюшей… Я — жестокий? Я?! Ты себя слышишь, Вика? Вы его воспитывали. Вы! Что же ты теперь ко мне, поджав хвост, прибежала? Припекло? Да какая, твою мать, месть! За кого ты меня принимаешь? Ты эмоции отключи, а мозг, напротив. И скажи мне — станет ли он меня слушать? Ну?

Видимо, на том конце провода отключились. Либо Самохин сам сбросил вызов. Как бы то ни было, спустя пару секунд тот вернулся в кухню. Сделав вид, что не слышала разговора шефа, Маша сосредоточенно стучала по клавиатуре. Дмитрий Николаевич тяжело осел на барный стул и отвернулся к окну:

— Да слышала ты все. Какого хрена цирк устраиваешь?

Он, что же… хочет это все обсудить? Маша промолчала, но от работы отвлеклась.

— Уже и ярлык, небось, навесила?

— Почему же? Я с этим делом никогда не спешу. Обманчивой, знаете ли, порой бывает картинка.

— И часто тебе приходилось обманываться?

— Не то, чтобы. Зато по-крупному. С людьми вообще все сложно.

— С чего такие выводы в столь юном возрасте?

Казалось, Самохину и правда интересно, поэтому Маша все же решилась озвучить собственные мысли:

— Жизнь научила. Сразу ведь не разберешь, кто перед тобой. Подлинник или подделка. Некоторые так свое дерьмо упаковывать научились — попробуй, разгадай, что в середке. С виду — яркие, вкусные, завлекательные. Я их «люди-фантики» называю. Тех, с которых обертку снимать не стоит, иначе запачкаешься — там коричневая жижа внутри, если вы понимаете, о чем я.

— А ты — философ, Маша…

— А у вас температура опять. Горите — аж отсюда видно. Вам бы прилечь, а с бульоном я и сама закончу.

Самохин послушно расположился на диване, опустил голову на прямоугольную подушку в полоску всех оттенков коричневого и медленно, будто нехотя, прикрыл глаза.

— А что же с этими фантиками делать, Мурушкина?

— Главное — не разворачивать, и на вкус не пробовать. А там… можно отдать голодающим. Те сожрут и добавки попросят.

— А что же мне есть потом, если раздам все конфеты?

— А вы, Дмитрий Николаевич, бульончик кушайте. Простенький, возможно, даже покажется, постный. Но для здоровья полезнее — факт.

Маша не знала, дослушал ли ее генеральный, или раньше уснул. Лучше бы он, конечно, вообще о ее трепе не вспомнил. С чего только разошлась? Нашла, кого жизни учить. Идиотка. Но сказанного не воротишь. Своими словами ты управляешь ровно до тех пор, пока те не сорвались с губ. А после — уже они берут тебя в оборот. Бросив еще один задумчивый взгляд на Дмитрия Николаевича, Мура вернулась к работе. Бульон на плите кипел, как и мысли в ее голове. По всему выходило, что у генерального имелся ребенок. Мальчик, с которым ему не давали общаться в детстве, и который теперь, похоже, вышел из-под контроля. Это никоим образом не делало Самохина менее желанным для Маши, напротив… Ей захотелось отогреть Дмитрия. Подарить ему то, чего он, похоже, не знал. То, чего она и сама не знала! Семью.

 

Глава 4

— Ты не можешь меня бросить на произвол судьбы!

— Начинается!

— Я серьезно, Мура! Чего тебе стоит пойти вместе с нами?

— У меня сессия, работа, требовательный начальник и сварливый дед! Я до дивана с трудом доползаю, а ты мне предлагаешь еще в клубешник сходить!

— Ты рассуждаешь как пенсионерка, Мура. А ведь тебе всего двадцать лет!

— А кажется, что все сто…

— Тем более нужно взбодриться! Ну? Тряхнем стариной под крутые панчи2…

— Нет, Лизетта, и не проси, и вообще, помолчи немного, дай я хоть конспект почитаю.

— Перед смертью не надышишься! — блеснула народной мудростью Лизетта.

— А разве я собралась умирать?

Девушка воткнулась взглядом в тетрадку и надолго выпала из реальности. Первый зачет — а в ней никакой уверенности! Ведь после работы у Муры совершенно не оставалось сил на зубрежку, и теперь она могла рассчитывать разве что на знания, которые почерпнула на лекциях, хотя с вечно тарахтящей на ухо Лизеттой, услышала она не так, чтобы много. А значит, надежда оставалась только на данный от природы ум.

— Твою мать! Вот какого хрена?! — зашипела Лиза на ухо, и что-то в ее голосе заставило Машу оторваться от своего занятия. Сначала она не поняла, что послужило причиной Лизкиного возмущения, а после… Нет, ничего сверхъестественного не случилось. Она не умерла, не упала в обморок, жизнь не остановилась, планета не замерла, но… Все же вид стоящего в нескольких метрах Богатырева царапнул что-то там… глубоко, убранное с видного места в самые дальние тайники памяти. То, что вспоминать не хотелось, не то, чтобы ворошить. — Вот и че этот урод приперся?!

— Да тише ты, чего орешь?

— Пусть знает, что я о нем думаю!

— Можно подумать, его это волнует.

— М*дак он редкий. Разве таких заботит хоть что-то?

— Да, брось. Что на калеку злиться? Его жизнь вон как наказала. Хромает до сих пор.

— Так и надо этому обосранцу за то, что с тобой тогда так.

— Да ну! Он же не знал, что я такая впечатлительная, — хмыкнула Мура.

— Интересно, что ему здесь понадобилось… — процедила Лизетта сквозь зубы.

Маша покосилась в сторону собравшихся в проходе парней. Модная удлиненная челка, пришедшая на смену подстреленной прямой, которую она носила еще два год назад, позволяла ей действовать незаметно. Да уж. Хорош, как и раньше. Ничего та авария в нем не изменила. Стоит, как всегда, в центре внимания, руками машет. Только татух еще больше, все открытые участки кожи забиты, так что даже на лицо кое-где узор наползает, прибавляя ему загадочности. Будто бы почувствовав ее взгляд, Сева медленно повернул голову.

— Пойдем в первой пятерке, — сказала Мура Лизетте, делая вид, что ничего такого не происходит.

— Очкую я что-то.

— Сама говорила, что перед смертью не надышишься. А на этого смотреть — сил нет.

— Помнишь, слух ходил, что ему ноги оторвало? — шепнула Лиза, уже на пороге аудитории. — Ты еще плакала тогда…

— Да это из жалости, Лиз.

— А он тебя не жалел! И, как видишь, ноги на месте.

— Ну, и пусть. В прошлом все.

— Нужно поспрашивать у своих, откуда этот урод появился. Говорят, за границей лечился долго, после аварии.

— Мурушкина, Самойлова, вы сюда поговорить пришли или зачет сдавать? Тяните билет, неугомонные! — прервал их разговор строгий голос преподши.

Билет выпал не самый худший. Мура довольно уверенно рассказала о построении вероятностной математической модели случайного явления и получила первое заветное «зачтено» в зачетку. А вот Лизка в теме откровенно плавала, но поскольку от нее никто и не ждал чего-то фееричного, той с горем пополам и посильной помощью преподавателя ей все же удалось рассказать об аксиомах Колмогорова.

— Я сегодня напьюсь! — поставила подругу перед фактом Самойлова, выходя из аудитории.

— Не рекомендую. Послезавтра у нас история экономических учений.

— Ты — зануда. А у меня — стресс. Его лечить надо! Нет, посмотри, сидит…

— Может, он восстановился, а? — внесла предположение Маша, наткнувшись на пристальный Севин взгляд.

— Понятия не имею! Но с нашим везением…

— Ты-то здесь при чем?

— А мне за тебя обидно! — возмутилась Лизетта, а после добавила зло, переступая через вытянутые конечности Богатырева. — Расселся барин! Ни пройти, ни проехать!

— Зачем ты так?

— Пусть ведет себя, как человек. А то привык, что земля вокруг него вертится!

— Ты ведь ничего о нем не знаешь.

— Нет, вы посмотрите! Поверить не могу, что ты его защищаешь!

— Я не защищаю, просто…

Что «просто» Маша и сама не знала. Она была в больнице, когда Сева разбился. Все случилось в один день. Мура вскрылась, а Богатырев попал в страшную аварию на той самой машине, которой она так сильно восхищалась. Подробности произошедшего семья Всеволода хранила в тайне, и достоверно никто не знал, как все было на самом деле. Ходили упорные слухи, что в крови Севы обнаружили ударную дозу запрещенных препаратов, но дело очень быстро замяли. Сама Маша находилась не в том состоянии, чтобы вникать в подробности. Ей зашили раны и вытолкнули в жизнь, к которой она не была готова. И с которой ей никто не собирался помогать разобраться. Родители… если и испугались поначалу за дочь, то надолго их испуга не хватило. Маша, наверное, никогда не забудет, как мать отходила ее полотенцем только лишь за то, что спустя неделю после выписки она слишком пристально, по мнению той, смотрела в окно. Как эта женщина кричала, брызжа слюной:

— Психичка ненормальная! Жить надоело, да?! Так ты бы вены вдоль резала! Чтоб уж наверняка, а так только позору с тобой набрались!

И, наверное, в тот самый момент что-то в ней окончательно оборвалось. Та тонкая ниточка, которая еще связывала Муру с семьей. За которую ее то и дело дергали и теребили, усугубляя не проходящую боль. А в тот момент боль достигла своего пика. Стала невозможной, нестерпимой, разрывающей душу на части пониманием того, что… все! Нет ее — этой родственной связи, и любви тоже нет. Она ушла, испарилась, не оставив следа, только раны да кровоточащие на запястьях царапины. Маша наблюдала как будто со стороны, как родители вытаптывают все светлое, что еще хранила ее память, как они ненавистью выжигают последние чувства к ним и гасят свечи надежды на их возможное воскрешение, словно нарочно разрушая все то хорошее, что она в них видела сквозь свои детские розовые очки.

И как только это случилось, стало как-то светлей. Зная, что ничего никому не должен, потому что нет никого. Ты одна. Потому что эти люди, эти странные люди, у которых ты по ошибке родилась, тебе совершенно далекие, и не имеет абсолютно никакого значения, что в твоих венах течет их кровь. Потому что вокруг полно чужих людей, которые гораздо ближе, гораздо надежнее и гораздо более достойны твоей любви.

— Мару-у-усь…

— Ммм?

— Ты мне только правду скажи! Этот козел… Он в прошлом?

— Еще бы, Лиз, ты как выдумаешь!

— Просто ты так на него смотрела!

— Из спортивного интереса. Не больше! И вообще… я опаздываю к Самохину.

— Вы все еще дома? — с намеком пошевелила бровями Лизетта.

— А ты как думала? В его-то состоянии.

— Вот и отлично, Мур! Ты, главное, не теряйся. Покажи ему себя с тех сторон, с которых в офисе не смогла бы!

— Это с каких же?

— Ну, я не знаю! Придумай что-нибудь. Второго такого шанса у тебя явно не будет.

Можно подумать, Маша не знала! С другой стороны, она уже, наверное, и правда сделала все, что могла! Во-первых, продемонстрировала Самохину свою надежность и покладистость, не каждая секретарша станет исполнять прихоти шефа на дому! Во-вторых, купила ему лекарства, тем самым зарекомендовав себя человеком неравнодушным. В-третьих, сварила суп, который Дмитрий Николаевич пусть с неохотой, но съел. В-четвертых… Блин, да она даже сиськи ему показала! Не специально, конечно, но… Что в большей степени способно увлечь мужика?! А он пока… совершенно не выказывал ей своей заинтересованности. Если, конечно, не считать того самого мимолетного поглаживания, которое до сих пор занимало все ее эротические фантазии.

— Хорошо, — безропотно согласилась Мура.

— Ты такая красавица, Машка! Все мужики твои будут!

— Угу… — буркнула Мура, запрыгивая в троллейбус.

— Не забывай это повторять каждый раз перед зеркалом! — крикнула ей вдогонку Лизетта.

— Про мужиков?

— Нет, дурочка…

Она еще что-то говорила, размахивая руками, но Маша уже не слышала подругу. Только улыбалась невольно, глядя на ее удаляющийся силуэт. Да, уж… Красавица. Нет, Мура честно старалась повысить самооценку, которая упала, наверное, уже в момент ее рождения. И в этом ей во многом помогала Лизетта, которая неустанно ей восхищалась, и… Люся. Жена Машиного брата работала главным бухгалтером в сети элитных салонов красоты и время от времени баловала золовку всяческими процедурами, которые в обычной жизни той были совершенно не по карману. Именно благодаря Люсе Мура обзавелась приличным парикмахером, которому удалось укротить ее буйную гриву и смягчить слишком яркий от природы оттенок волос. Маша так и осталась рыжей — этот цвет, как ей объяснили, был ее фишкой, но теперь он стал намного более благородным и не таким кричащим. Там же девушке провели коррекцию бровей, научили премудростям макияжа и сделали лазерную эпиляцию. Теперь Муре не нужно было каждый раз бриться, опасаясь, что засветит отросший огненно-рыжий ежик. Случившееся с ней преображение Маша воспринимала как настоящее чудо, вселяющее в нее уверенность. Еще бы веснушки куда-нибудь деть, но это, похоже, абсолютно невыполнимая задача. Ну, и ладно. Это в школе Лукьянов говорил, что Муру будто птицы с ног до головы обос*али, а вот Люся со Стеллой утверждали, что ее поцеловало солнце. Эта версия Маше нравилась гораздо-гораздо больше.

Самохин её встречал еще больше заросшим и каким-то напряженным, что ли? Мура решила, что не станет заострять на этом внимание, просто займется своим делом.

— Тягачи для Альфы кто подыскивал?

— Я. А утром передала логистам на контроль. Что-то не так?

— Нет, все в порядке.

Самохин как-то странно на нее посмотрел и пошел вглубь квартиры. Настроение было ни к черту. С утра снова звонила Вика, и чтобы избавиться от ее воплей, Дмитрию все же пришлось поговорить с сыном. Пока по телефону, но… послевкусие мерзкое осталось. Как д*рьме наелся. Настроен тот был агрессивно и, естественно, послал отца, куда подальше, вместе с моралями, которые Самохин ему, в принципе, даже не собирался читать. Попросить остановиться — да. Потому что Сева, как ни крути, был его ребенком. Потому что он его, несмотря ни на что, любил. И сидел возле реанимации, когда тот умирал, и давал деньги на дорогостоящие протезы и операции в попытке вернуть того к жизни. И плакал вместе с ним, когда он, сломавшись, крушил палату. Теми самыми дорогостоящими протезами. Наматывая слезы бессилия на татуированный кулак. Именно он был с ним.

Чтобы отвлечься от невеселых мыслей, Самохин перевел взгляд на девчонку. Удивительно. Она у него почти год работала — и ничего. Только в последние дни торкнуло. Да так, что эта соплячка теперь занимала его мысли едва ли не наравне с проблемами сына и бизнеса. Разглядел он в ней что-то. То, что огненными всполохами пробегало вдоль позвоночника и жгло поясницу. Может быть, стержень, которого он раньше не замечал, и который на контрасте резонировал с ее внешней покорностью. Может быть, слишком взрослые, какие-то совершенно не по возрасту мысли… И совершенно точно — глаза! Маша их прятала постоянно, отводила в сторону, а между тем… печальные, настороженные, как у зверька — огромные зеленые озера, они притягивали магнитом. Дмитрия все в ней манило. Россыпь веснушек на идеальной алебастровой коже, пухлые, удивительно яркие губы, ее тонкая фигура, и невысокий рост, и маленькая острая грудь с большими розовыми ареолами, опоясывающими миниатюрные бутоны сосков…

Черт! Он никогда не понимал взрослых мужиков, заглядывающихся на малолеток. Это выглядело настолько пошло, что ничего, кроме смеха, не вызывало. Стареющий ловелас, бросающий пыль в глаза окружающим. Смотрите, мол, я все еще на коне и в силах! Жалкое зрелище, как ни крути. А потому Самохин предпочитал ровесниц. С теми хотя бы можно было поговорить на понятном ему языке, а не только лишь тр*хаться. Честно сказать, в последнее время секс в его жизни занимал далеко не главную роль. Он порой так с работой натр*хивался, что от бабы лишь одного хотелось — горячего ужина и ненавязчивой беседы. А теперь…

— Здесь всякие согласия на обработку… персональных данных… Людмила Васильевна… сказала заполнить. Что-то не так?

Вполне возможно. Самохин и сам не знал. Нормально ли то, что он хочет тра*нуть свою секретаршу?

Панчи2 — (выпад, колкость) — интонационное ударение на ключевую строку текста, как правило, нацеленную на оскорбление оппонента. Бывают личными и общими, те, которые строятся на высмеивании оппонента вне контекста его личной жизни, например, на высмеивании его внешнего вида.

 

Глава 5

Каким-то чудом экзамен по теории экономических учений Мура сдала на пятерку. И даже Лизка не сплоховала, получив заслуженное «хорошо».

— Это точно нужно отметить! Скажи мне, что ты обдумала мое предложение, — подпрыгивая едва ли не до потолка, кричала Лизетта. — Меня Сам пригласил пойти на Вирус! Ты идешь со мной!

— А на конец сессии культурную программу перенести ты не думала?

— Вот еще! Кто так делает?

— Все нормальные люди.

— Студенты и молодежь к этой категории не относятся!

— Какая интересная теория…

— Зато всеми признанная. Так тебя ждать? Думаю, да! Потому что отказы не принимаются.

— Могу только после девяти.

— Самохин?

— Работа, Лиза, работа!

— Ну, и ладно. Самое интересное там начинается в десять. Сама подтянешься? Знаешь хоть, куда?

— Угу. Сразу после работы.

— Давай тогда, спишемся. Не пропадай, не то я тебя прокляну, — зловещим голосом пообещала Лизетта.

— Да ты добрячка! — ухмыльнулась Маша.

— А что прикажешь делать? Надо же тебя из скорлупы вытаскивать? А в этом процессе, пожалуй, все средства хороши! Да, и… Я о Богатыреве разведала тут ненароком. Ты была права. Он восстановился. На наш курс, прикинь?

— Твою ж бабушку… — выругалась Мура.

— Угу. Радует, что впереди лето. Будет время свыкнуться с этой потрясающей во всех смыслах новостью. Хорошо, хоть не в нашу группу попал. Урод.

— Ладно, кто прошлое помянет — тому глаз вон. Кажется, так говорят. Нам с ним детей не крестить, да и вообще… Столько воды утекло!

— Ты это каждый раз повторяешь, как мантру. Может быть поэтому я тебе и не верю! — погрозила пальчиком Лизетта, откидывая на спину завитые светлые локоны.

— Иди уже, неверующая! Вон твоя маршрутка.

Лизка кивнула и запрыгнула на подножку, автобус Маши подошел через несколько минут. Дома вкусно пахло жареной картошкой и молодым укропом. Дед приготовил обед.

— Привет, дедуль.

— Сдалась?

— Как Карфаген римлянам. Пятерка!

— Брату позвони, скажи. Он спрашивал.

— Конечно, только поем.

— Ты сегодня на работу или…

— На работу. А потом останусь, наверное, у Люси с Иваном.

— Что-то зачастила ты к ним! Чем тебе дом не мил?

— Ну, у нас небольшой студенческий сабантуйчик, так что… Буду поздно, не хочу тебя будить.

— А Ивана, выходит, можно?

— К ним после добираться ближе. Всего квартал пройти… Да и ключ у меня имеется. Люся дала, когда они с Иваном в отпуск уезжали. Я за цветами приглядывала, помнишь?

Маша наложила себе полную тарелку картошки на сале, и рядом шлепнула ложку салата. Все же хорошо, что дед иногда готовил. Ей, конечно, хотелось и его порадовать своими кулинарными шедеврами, но готовка для Муры даже сейчас была сопряжена с неприятными воспоминаниями.

— Мать звонила. Спрашивала, как ты, — буркнул дед, усаживаясь рядом. — Может, домой вернешься?

— А ты меня… гонишь? — осторожно поинтересовалась Маша.

— Вот еще! Но… она просила. Видать, совесть замучила, что тебя допекла.

— Скорее, устала объяснять подружкам, почему от нее, такой распрекрасной, дочка сбежала! — фыркнула девушка. — Нет, дед. Я лучше с тобой. А выгонишь — сниму комнату, но к ней не вернусь.

Маша отвернулась к окну и слепо уставилась на обласканные ветром макушки черемухи. Настроение упало, аппетит пропал.

— Ну, гляди! Я тебя не гоню, Мария. Так, то и так. Знаю, что не подарочек твоя мамаша. Это моя вина.

— Да брось, дед! В возрасте матери уже стыдно списывать свое дерьмо на кого-то. Люди сами себя делают. Ладно… Пойду на работу собираться.

— И не доела ведь! Переводишь харчи! — бубнил дед Андрей.

— Да что-то не хочется. Наверное, из-за жары.

Приняв душ, Маша открыла шкаф и, проклиная липучесть Лизетты, оглядела свои нехитрые пожитки. Еще бы понять, что из этого барахла подойдет для похода в клуб? После недолгих раздумий Маша остановила выбор на обычном черном платье-майке, которое отлично смотрелось с серебристыми кедами. Волосы собрала в конский хвост, выпустив длинные пряди челки. С распущенными, по такой жаре — только дуры набитые ходят, Маша себя к таким не относила. Макияж… Ну, здесь сильно не разгуляешься. Все же ей еще на работу идти. Не стоит шокировать Самохина, поэтому Мура ограничилась тушью для ресниц. Модную марсаловую помаду она и после работы нанесет. Вот и все, пожалуй.

В этот раз Самохин открыл ей довольно быстро. Будто бы у порога топтался в ожидании ее прихода. Абсурдность такой мысли заставила Машу фыркнуть.

— Что-то не так?

— Нет, все в порядке, — пробормотала Мура, наклоняясь, чтобы расшнуровать кеды.

Дмитрий проследил за ней взглядом, с удивлением отмечая, как шикарно смотрится ее маленькая попка, обтянутая обычным плотным трикотажем. Сегодня в образе Маши что-то определенно было не так. Возможно, то, что он впервые видел ее в платье, еще и в таком. Подчеркивающим каждую линию тонкого тела девушки.

— У тебя не день рождения, часом? — поинтересовался мужчина.

— День рождения? — удивленно переспросила Мура, — Нет. Ничего такого…

Самохин кивнул, отступая вглубь квартиры. Ругая себя за неуместное любопытство, бросил на секретаршу еще один взгляд и поймал себя на мысли, что прикидывает в уме, куда бы она могла в таком виде намылиться? И сам охренел от того, как дернулось что-то внутри, заворочалась недовольно от понимания, что, вполне возможно, она принарядилась для свидания с каким-нибудь прыщавым малолеткой. Таким же малолеткой, как и сама она. Приехали — одним словом.

— Забронируй на второе три билета… Четвертого возвращаемся. Рейс без пересадки, — бросил как-то зло, стоило ей устроиться за столом.

— Бизнес-класс? — постаралась не показать своего удивления Мура.

— Обычный. Чай не цари.

— На вас, Деревянко и…

— На тебя, Мурушкина! Открытие нового терминала. Или мне без секретаря прикажешь лететь?!

— Но… ладно.

— Там будут всякие важные люди. Так что купи себе подходящие тряпки. Чеки принесешь — стоимость компенсирую.

— Может быть, не надо было Людмилу Васильевну в отпуск отпускать? — стушевалась Мура, не понимая, чем накликала на себя недовольства начальства.

— Там потом каждый месяц какое-нибудь мероприятие. Так что разницы нет, — буркнул Дмитрий Николаевич, закидывая в рот таблетки.

Мура старательно выполняла приказания генерального, но чем больше она старалась угодить, тем хуже у нее выходило. Пожалуй, сегодня у Дмитрия Николаевича было наидер*мовейшее настроение за все время её с ним знакомства. Маша делала ошибку за ошибкой, которые тут же исправляла, смущенная его пристальным взглядом с прищуром. Напряжение сгущалось, и если бы не телефонный звонок… Могло бы, наверное, даже рвануть.

Из разговора Самохина Маша поняла, что тот общается с сыном.

— Я рад, что ты снова загорелся этой темой, но мать права. Учебу нужно окончить! Времени нет? Так ты с загулами своими придержи коней, глядишь, время и на творчество, и на учебу появится… Слушай… я поддерживаю тебя, да… Но учеба…

В общем, Дмитрий, как, наверное, и все родители в мире, в какой-то момент жизни собственного отпрыска был вынужден оседлать всем известную тему «ученье — свет, а не ученье — тьма». Но Маше понравилось, как он это сделал. Давал понять сыну, что поддержит того в любом его начинании и эксперименте, но все же твердо стоял на том, что без учебы ему не обойтись. Он вроде и давил, но в то же время оставлял сыну пространство. А потому, несмотря на избитость темы, его слова не звучали заезженно и по-стариковски сварливо. Он говорил с парнем на равных.

Самохин завершил разговор и бросил на Муру взгляд из-под бровей. Та стушевалась.

— Детки, — прокомментировала, будто у самой с десяток спиногрызов по дому бегали. Идиотка! Ничего умнее придумать не смогла! Наверное, мысли Дмитрия Николаевича приняли такую же направленность. Потому что он улыбнулся краешком тонких губ и отвернулся.

— У тебя и по этому поводу есть, наверное, какая-то своя теория? — хмыкнул он чуть позже.

— По поводу отцов и детей? — осторожно уточнила Мура, сгорая со стыда.

— Ага, по нему самому…

— Ну, — протянула Маша задумчиво, — главное — их любить.

— Это не ново.

— Зато остро-насущно в современном мире. Знаете, сколько любви недополучают дети? А ведь ее недостаток человека практически уничтожает. Ломает ему хребет. Делает робким, зажатым, неуверенным в себе, некрасивым… Он боится все испортить, боится что-то начать, он обрастает комплексами, как подросток прыщами. И всю последующую жизнь таскает за собой этот багаж, как дурак — чемодан без ручки.

Самохин обернулся:

— А тебе, смотрю, это знакомо не понаслышке?

Маша робко повела плечами, склоняясь над клавиатурой. Больше они на посторонние темы не отвлекались. Только работа. И его изучающий новый взгляд, который Мура, казалось, чувствовала кожей. В тот вечер время тянулось жвачкой. Мура едва дожила до заветных двадцати одного ноль-ноль. Уже провожая ее в прихожей, Самохин спросил:

— А что же делать с нелюбовью? Бывает же такое, Мурушкина?

— Бывает, Дмитрий Николаевич. Даже чаще, чем мы можем представить. От нелюбви нужно бежать, пока поздно не стало. Пока она тебя не разрушила, как раковая опухоль. И если силы еще остались — все бросить, и бежать. Хоть с узелком на палочке…

После тишины и уюта квартиры Самохина гремящий диджейскими сетами клуб показался Муре филиалом ада. Ей ничего не хотелось, ни пить, ни танцевать. К тому же, голова разболелась, и басы больно били по нервам.

— Дамы и господа! С вами Катар, и сегодня мы пошумим? Пошумим?! — орал ведущий в микрофон, представляя первую пару участников баттла. Короткое интервью, вызывающее в толпе по очереди то одобрительный гул, то разочарованный ропот, и вот уже первый пошел. Довольно хороший ритм, темп и читка. Оппонент — однотипная х*ета. Но даже несмотря на дерьмовое исполнение и свисты в толпе, Машу подхватила эта волна. Волна кача, драйва, противостояния!

— Вштырило? — проорала Лизка.

— Нормально стелят. Первый отлично зашел!

— А ты хотела дома сидеть! — не преминула напомнить подружка.

Мура только улыбнулась и вернулась взглядом к происходящему. О том, что с ее везением вечер не мог пройти гладко, она не думала ровно до того момента, как ведущий не представил новых участников.

— Вот же, бл*дь! — озвучила мысли Муры Лизетта. — И этот здесь. Выходит, вернулся в тусовку… Извини, Мур, я ведь не знала…

Из-за шума Маше приходилось прислушиваться к словам подруги, наклонив голову, а в ответ ей орать:

— Да по х*р! Смотрим дальше…

Но интересно уже не было. Тема у парней была какая-то остросоциальная, и обычно ей такие замесы нравились, но не сейчас. До конца представления осталась чисто из принципа. Ну, и чтобы Лизка лишний раз убедилась в ее равнодушии к Богатыреву. Не то потом плешь проест. Однако, как только раунд закончилось, Лиза поспешила ретироваться.

— Извини, Лизетта, я уже на ногах не держусь.

Маша пробралась сквозь плотную гудящую толпу к выходу, и с наслаждением вдохнула свежий, пропахший пылью, прибитой дождем, воздух. В прокуренном помещении, где, презрев все запреты, курили, казалось, все, сама Мура дышала вполсилы. Поэтому сейчас возможность вдохнуть полной грудью за счастье.

— Хороший вечер, — раздался хриплый голос за спиной.

— Да, неплохой… — покосилась на Севу Мура.

— Понравилось? — спросил, дернув головой в сторону входа.

— Нормуль.

— Я тут выпал ненадолго из жизни. Расскажешь, что здесь да как?

Сева достал сигареты и, выбив одну, губами вытащил ту из пачки.

— Навряд ли. Я редкий гость в этой тусовке, Сев, так что… Давай, до скорого.

— Тебя подкинуть?

Дверь в клуб открылась, окатив их новой порцией шума. Мура отрицательно покачала головой.

— Подожди… — Всеволод сделал несколько дерганый шаг и ухватил Машу за руку.

— Лапы от нее убери, козел! — раздался яростной голос Лизетты. Мура хмыкнула, разворачиваясь на звук. Наивно было полагать, что та отпустит ее так просто.

— Воу-воу… Придержи коней, подруга, — Богатырев выставил руки ладонями вперед, — че тебя так бомбит?

Проигнорировав Севу, Самойлова схватила Муру за руку, и потянула ту на себя.

— Эй, да что с тобой не так?

— Держись от нее подальше, понял?

— А ты с х*я ли здесь на меня свой маргарин вываливаешь?

— Да пошел ты, урод! — в порыве ярости Лизетта изо всех толкнула парня в грудь руками. Вообще-то, при обычных обстоятельствах хрупкая Лизка вряд ли могла причинить кому-то реальный вред. А Сева… Он просто отступил, но не учел, что под ногами ступенька. Как в замедленной съемке Мура наблюдала, как в глазах парня появилось недоумение, которое в мгновение сменилось страхом. Он покачнулся и, нелепо взмахнув руками, повалился на спину. Маша присела, с ужасом глядя на ноги Богатырева, которые неестественно изогнулись, застряв в спущенных на бедра джинсах. Протезы. Вместо ног у него были протезы…

 

Глава 6

— Сева… — подползла ближе к лицу парня Мура, — Сева, ты как?

Он не отвечал. Отвернулся в сторону и пытался встать. Чтобы хотя бы не лежа терпеть это унижение. Закрыл предплечьем лицо. Но это слабо помогало сдерживать клокочущие внутри эмоции.

— И че теперь делать? — тупила Лизетта, несколько дезориентированная случившимся.

— Пошла вон! — просипел Сева.

— Эй, ты… Полегче! Я, может, помочь хочу…

— В п**ду засунь свою помощь! — Его трясло. Его душили унижение и чувство черного абсолютного бессилия. И слезы… Чертовы ни х*ра не мужественные слезы, подступившие к темным глазам, грозили вот-вот сорвать Севу в очередную истерику. Сколько их было за последние пару лет? Сколько их, мать его, было…

— Сева…

— Валите все.

— Слушай, че за тупой баттхёрт? Мы же помочь хотим… — снова влезла Лизетта.

— Пошла на х*й, ты, че, глухая?! — заорал Богатырев, — все пошли! — не выдержал — заскулил, при помощи рук и пятой точки отползая от них.

— Но…

— Лиз, не надо… Иди. Мы тут… мы тут сами справимся.

— Ага! Еще чего…

— Лиза! — одернула подругу Мура и жестом головы приказала той возвращаться в клуб и не спорить.

Лизка послушалась. Наверное, случившееся на нее действительно сильно повлияло. Никак иначе ее покладистость было не объяснить. Встав с колен — и так уже ободрала, Мура сделал пару шагов и снова присела на корточки. Осторожно коснулась плеча парня:

— Давай, вон скамейка… Эти штуки ведь можно ммм… установить на место?

Сева молчал. Только его широкая грудь поднималась слишком часто — вдох-выдох, и снова вдох. И у нее сердце сжималась от… От чего, Мура не знала.

— Уйди.

— Обязательно, — не стала спорить Мура, — ну же, давай!

Кое-как они добрались до лавки. А вот что делать дальше — Маша просто не представляла. Протезы застряли в тесных штанинах модных джинсов, и как их оттуда достать, не снимая с парня штанов — девушка не понимала. Растерянно оглядевшись по сторонам, Маша полезла в сумочку.

— У меня есть маникюрные ножницы…

— К чертям…

— Мы разрежем ткань, достанем протез, и ты снова его наладишь… Сева, ты меня слышишь?

Мура обхватила ладонями колючие щеки парня и заглянула тому в глаза. В отрешенном взгляде Богатырева мелькнула бледная тень сознания. Он медленно кивнул головой и спрятал руки в подмышках.

— Достань сижку… пожалуйста, — просипел он. Маша удивленно вскинула голову, не совсем понимая, почему бы ему не сделать это самостоятельно, но все же выполнила просьбу Богатырева, забравшись в карман его бомбера. Все стало понятно, когда Сева схватился за сигарету. Его руки тряслись, как в припадке. Мура никогда не видела настолько острой реакции организма на стресс. Вряд ли бы он смог сам достать сигареты. И тем более Сева не мог прикурить. Только злился еще сильнее, растирая свободной рукой по лицу злые слезы.

— Дай я… — нашлась Мура. Выхватила из его пальцев сижку, щелкнула зажигалкой. Она не курила, поэтому закашлялась на первом вдохе. Черт с ним. Зажав фильтр между большим и указательным пальцами, поднесла тот к губам парня. Он жадно втянул в себя дым. Выдохнул носом, и снова затянулся. У Маши пальцы жгло — с такой яростью он тянул.

— Еще…

Маша подкурила вторую сигарету. Эту Сева смог уже выкурить самостоятельно, пока она маникюрными ножницами кромсала его штаны. На это ушло много времени и еще парочка сигарет. Мура так надышалась табачным дымом, что ей стало плохо.

— Вот… Ну-ка! Что с ними дальше делать? — наконец спросила, когда протезы оказались в ее руках.

— Выкинуть на х*й. И все…

— Зачем ты так? Как их приладить? Ну… обратно?

— Дай сюда…

Сева забрал у нее из рук сначала левый протез, повозившись с ним, зафиксировал на ноге и взялся за правый. На его установку у парня ушло немного больше времени. Он злился, психовал и матерился. Сама Маша отошла в сторону, чтобы его не стеснять. И не пялиться. Хотя… Севины розовые культи и без того стояли у нее перед глазами. А в душе… Господи! Такая неразбериха творилась! Маше было больно и страшно от того, как судьба обошлась с молодым красивым талантливым парнем. Ей хотелось его обнять, утешить… Пообещать, что все будет хорошо, подставить плечо. В ней ширилось необъяснимое чувство сопричастности к чужому человеку, боль которого почему-то воспринималась необычайно остро. Не потому ли, что она сама долгое время жила с огромной раной внутри?

— Я все…

— И… что дальше? Может, вызвать такси, или…

— Я на колесах.

— Ты уверен, ну… Ты уверен, что сможешь…

— У меня нет ног, а не рук! Засунь свою жалость…

— Я тебя не жалею!

— А так и не скажешь…

— Я волнуюсь, чтобы ты нормально добрался. Только и всего.

Сева хмыкнул, глубоко вздохнув, попытался встать. Не раздумывая ни секунды, Маша подала руку. Сева смерил ее взглядом, но все же ухватился за протянутую ладонь. Поднялся, издав характерный, довольно неприятный звук. Мура смущенно отвернулась.

— Это воздух, выходящий из гильзы! — рявкнул Богатырев, брезгливо отбрасывая руку Муры.

— Окей. А орешь чего?

Богатырев отвернулся, ничего не сказав, и, неуверенно ступая, пошел по дороге. Смотрелось это довольно смешно. Нет, бесспорно, никакого веселья в сложившейся ситуации не было, но… но ведь — либо смешно, либо нет! А Сева сейчас выглядел, как вылитый волк из «Ну, погоди». Штаны-клеш, и походка — так точно.

— Ты сейчас похож на волка из «Ну, погоди». Штанцы — отпад, — рассмеялась Мура.

Сева удивленно обернулся. С тех пор, как он лишился конечностей в той чертовой аварии, над ним никто не смеялся. Его, дьявол всё забери, щадили! Боялись задеть неосторожно сказанным словом. С ним носились, как дурни с писаной торбой, убивая остатки его чувства собственного достоинства. Твою мать! Даже ср*ные рэп-баттлы становились до ср*ки политкорректными, когда он выходил на биф1. С х*я ли они все решили, что могут его жалеть?! Ср*ные толерантные ублюдки, очкующие замутить годный дисс2, лишь бы только бедненький Севушка не расстроился! Уроды, тупые дровитаторы. Он уже настолько привык к такому положению вещей, что смех Муры стал для него глотком чистого наслаждения. Будто бы в прошлое вернулся, когда с телочками мутил да зубы, не парясь, скалил.

— Тебя подкинуть? — спросил неожиданно даже для себя, потому как вначале Севе просто хотелось сбежать. Спрятаться за семью замками и закинуться чем-то убойным, чтобы забыться. Из их-то голов он не мог стереть происшедшее, а вот из своей… хотя бы на время.

— Нет, спасибо. Мне здесь всего пару домов пройти.

— Тогда до понедельника, — пожал плечами Сева и разблокировал замки на авто. Открыв дверь, чуть повернул голову, чтобы понять, наблюдает ли Мура за ним. Ему было до ужаса неловко забираться в машину под ее взглядом. Но девушки уже и след простыл. Тогда, осторожно опустившись задницей в кресло, Сева руками втянул ноги в салон и, не сдержавшись — саданул кулаком по рулю. Он ненавидел такую жизнь! Как же люто он ее ненавидел! Дер*мо. Вся его жизнь — один большой кусок дер*ма. И тачка эта с ручным управлением, чтоб ее… Слетев с катушек, Сева снова влепил кулаком по панели — не помогло. Со всей дури — головой о стекло — чуть отрезвило. И еще раз. Пока не рассек бровь, и багровая кровь не заменила алую пелену ярости перед глазами.

На максимально возможной скорости — туда, где снова может быть хорошо… Туда, где эта вся ср*нь отпускает. На звонок в обшарпанную, выкрашенную зеленой краской дверь никто не отвечал. Сева постучал. Три коротких и через паузу — еще два.

— Ну, наконец-то… — фыркнул Богатырев, втискиваясь в чадную пасть квартиры.

— Я уже спал, чувааак, — протянул Лут, ударяя Севу кулаком о плечо.

— Да тебя еще штырит. Пойдем. Дунем чего-нибудь. Или закинемся. Чем порадуешь?

— А бабло?

Сева полез в карман и кинул на полку несколько крупных купюр. Хозяин квартиры быстренько их подмел — все верно, в этом притоне по-другому — означает остаться без денег.

— Вот, годная вещь… — из руки в руку скользнул пакетик, — для тебя придержал.

— А где все? — оглядел пустую загаженную квартиру Богатырев.

— Х*й его… — философски пожал плечами Лут, подкуривая очередной косяк.

Сева закинулся и, стащив несвежую простыню, упал на край дивана. Наркотик действовал. Его расслабляло. И жизнь уже не казалась такой уж отстойной.

— Как дела, бро? Выглядишь ты что-то дерьмово.

— Нормуль. Подругу, вот, встретил. Из-за которой тогда… эта вся х*рня приключилась. — Сева кивнул головой куда-то вниз и, забрав косяк из руки Лута, затянулся.

— И че?

— Да ниче, Лут. Красивая телка… Только дура.

— И че? — повторил вопрос хозяин квартиры.

Сева откинулся головой на спинку дивана и снова затянулся.

— Я ее хейтил страшно, после всего. Ну, типа… она во всем виновата. Если бы я тогда не узнал, что эта дура вскрылась, ни х*я бы не было, бро. Я бы на своих двоих по земле ходил… А так, к ней ведь летел.

— Вскрылась? Из-за тебя? — осоловело моргнул глазами Лут.

— Так сказали. Вроде как, из-за того, что я на баттле вкатил тему об этой телке. Нелестно, мать его, отозвался. Соской назвал, или что-то типа того, а она, вроде, недотрога, и все такое.

— Зашквар.

— Кто ж его знал, что она такая планочная? Я ее вообще в первый раз видел… А она, оказывается, на меня запала давно. Прикинь? И тут любовь всей ее жизни — х*як! Вот подруга и слетела с катушек.

— Угу!

— А я, когда узнал, здорово вмазанный был. Мне это таким романтичным показалось, — заржал Всеволод, — ну, типа, это же круто, когда по тебе кто-то реально так сохнет. До соплей зеленых. Ну, я и поехал к ней, Дон Жуан хренов…

— Слушай, а ты знаешь, сколько этот Жуан телок перетр*хал? — отвлекся Лут.

— Не-а… — затянулся Сева.

— Говорят, до х*ра. Мне бы так… Ну, так, и чё тёлка? — без всякой паузы вернулся к предыдущей теме дилер.

— Тёлка? Да ниче так. И не виновата она ни в чем. Это я теперь уж я догнал.

— А кто виноват?

Сева растерянно моргнул. Под всем, что он употребил, сосредоточиться было непросто.

— Виноват? Да сам, кто ж еще? Эта х*ета мне в обраточку прилетела, — потому что, бро, существуют вещи, за которые всегда приходится платить. Хочешь ты этого, или не хочешь. Этот, — Сева закатил глаза к потолку, — не спрашивает. Это, мать его, закон равновесия. Иначе мы давно бы все сгинули, сожрав сами себя.

Лут нахмурил белесые брови. Покосился сначала на Севу, потом на пакетик с дурью.

— Че? — удивился Богатырев.

— Эта шмаль, по идее, должна по-другому действовать, а тебя чет накрыло не по-детски, бро.

Сева равнодушно кивнул и уставился в одну точку. Вообще-то он решил завязать с наркотой. Но его жизнь была настолько хр*новой, что та стала единственной возможностью почувствовать эту самую ср*ную жизнь. Ощутить хоть что-то, вместо удушающей разъедающей изнутри кислотой безнадеги. Богатыреву было всего двадцать два! Ему бы девок тр*хать, да треки писать, высекая свое имя в истории отечественного шоубиза… А он — по больницам год, второй — по психологам. И ни черта ведь не помогает, ни черта! Только фантомная боль в оторванных конечностях. Только адское жерло депрессии, из которой не получается выбраться. Ни самому, ни с гребаной помощью шринков. Что они могли ему посоветовать из того, что Сева не знал? Ничего? Абсолютно! Потому что на нем, казалось, отработали все возможные приемы терапии! Он уже сам, кого хочешь, мог бы проконсультировать, не хуже дедушки Фрейда и всех его дер*мовых адептов! Но… не помогало. Совсем. Он чувствовал бы себя мертвым, если бы не непрекращающаяся агония боли.

В очередной раз затянувшись, Богатырев передал косяк Луту и опустил веки, мысленно возвращаясь в события вечера. Мура. Глупая девочка, совершенно невольно ставшая для него роковой. Сколько ночей Сева провел, мечтая о том, как бы сложилась его жизнь, не помчи он к ней, весь такой благородный, в больницу? Она вены вскрыла — невелика потеря. Сейчас и не разглядишь под фенечками и модной красной ниточкой, повязанной на запястье, а он… Он получил охренеть какое увечье. Несовместимое с жизнью, вообще-то. Выкарабкался каким-то чудом! Только лучше бы сдох! Мура… Ее облик стерся из памяти, но стоило только увидеть в коридоре родного универа — сразу понял — это она. По взгляду, который Машка каждый раз отводила в сторону, по тому, как неуверенно она сутулила плечи. Вся такая чистенькая недотрога… Вот и ему помогла, когда с протезов слетел. Добренькая. Не вспомнила, что из-за него счеты с жизнью пыталась свести. Благородная, бл*дь. Интересно, а есть шанс, что она до сих пор по нему сохнет? Это он сейчас для суч*к — некондиция, но… может, если по любви, то и выгорит что-то? Что-то светлое, чистое, настоящее… Всеволод так этого хотел. Чтобы с ним… по желанию, а не за деньги, которые он платил всяким шлюхам, когда припекало. Чтобы его по-настоящему хотели. Даже таким обрубком.

Биф1– (beef) вражда между рэп-исполнителями, тусовками, лейблами, сопровождающаяся диссами и зачастую разборками вживую.

Дисс2 — трек, направленный на другого исполнителя или на кого-либо, что-либо с целью «опустить его». В подобных треках практикуется нецензурная речь, брань в сторону оппонента и его близких, угрозы, шутки ниже пояса и прочее.

 

Глава 7

— Привет.

— Привет, — пробормотала Маша, бросив на Богатырева косой взгляд из-под ресниц.

— Готова?

Мура пожала плечами:

— Перечитала вчера конспект.

— На тебя это не похоже, — заметил Всеволод, вытягивая ноги вперед. Теперь-то Маша понимала, что таким образом он не бросал вызов всем окружающим. И не пытался что-либо им доказать. С протезами только так и можно было сидеть. Вот и весь вызов.

— Откуда тебе это знать?

— Ну, говорили всякое… — размыто пояснил парень, не таясь, изучая Муру. А та стушевалась, и если бы не злость, взявшаяся неведомо откуда, вряд ли бы она что-то ответила, а тут нашлась:

— Кто говорил? Мои бывшие одноклассники? Ты больше слушай этих уродов. Они и не такое расскажут.

— Скажешь, что врут?

— В моем случае — в девяноста девяти процентах случаев.

— Так ты не отличница?

— А тебе какая разница, я не пойму?

— Шкурный интерес, — криво улыбнулся Богатырев, — ты-то хоть конспект перечитала, а у меня и того не было.

— Хочешь сказать, что, если бы конспект был, ты бы озаботился подготовкой?

Сева хрипло рассмеялся, запрокинув голову:

— Точняк. Один хрен, даже не открыл бы. Скучно это все — сил нет.

Ну, это такое дело, конечно. Может, и скучно. Только, чтобы получить образование, можно было и потерпеть. Лично Мура очень рассчитывала заполучить приличную должность со временем, и как-то по жизни подняться. Хотя Богатыреву, конечно, на этот счет можно было не париться. Ему мама с папой до конца дней все обеспечили.

— Зачем тогда восстановился?

Сева скосил на нее взгляд и перевернул свой найковский снепбек козырьком назад.

— Чтобы делать хоть что-то, Мура… Чтобы сдвинуться с мертвой точки, куда меня завело все это дерьмо, — парень кивнул вниз и отвернулся. Хотя Маша тоже отвела взгляд. Ей было невыносимо жаль. Она всю ночь, после их встречи, и все последующие дни не могла избавиться от картинки его изувеченных ног перед глазами. Это невозможно было осмыслить. Ту боль, которую он, должно быть, терпел… Боль не только физическую, но и душевную, сопряженную с крушением всех надежд, всех планов, которые любой человек его возраста строил на перспективу. Все это рухнуло прямо парню на голову. Придавило тяжестью несбыточного, новыми проблемами и страшной реальностью, под которую теперь ему нужно было подстраиваться. Как он смирился со всем? Как принял? Свыкся ли с тем, что так вышло? Или до сих пор проклинает тот день, который все изменил?

— Ты мог бы сосредоточиться на творчестве, — внесла робкое предположение.

— Мог бы. Если бы… Черт! Ты себе можешь представить рэп-звезду ампутанта?!

Маша поежилась. Свыкся? Да ни черта! Горечь прожигала Севу изнутри и вырывалась наружу, задевая своими искрами всех вокруг. Должно быть, его близким приходилось очень нелегко.

— Но ты же можешь стоять на сцене.

Богатырев хмыкнул:

— В том-то и дело, что только стоять.

— А от рэпера много и не требуется. Топчись себе потихонечку, руками маши, как у вас заведено!

Маша не была уверена, что поступает правильно. В одном она не сомневалась — жалости Сева не принял бы. Вполне возможно, что сейчас лучшая тактика в разговоре с ним — это вызов! Ну, ей, по крайней мере, казалось так.

— Руками махать? — дернул кончиком рта.

— Ага, жестикулировать, — Мура качнулась телом из стороны в сторону и помахала перед лицом Богатырева ребром ладони, потом отвела руку вниз и немного в сторону, прижав безымянный палец к ладони, сделав пару классических жестов, характерных для свободного флоу.

— У тебя неплохо выходит, — заметил Сева, с интересом наблюдая за Мурушкиной.

— Могу дать пару уроков, — стушевалась она, сплетая пальцы в замок.

— Почему нет? Можно после экзамена куда-нибудь забуриться…

— О, нет. Извини. Я потом на работу.

Кто бы мог подумать, что спустя два года Мура откажет Богатыреву в свидании? Никто? А вот, как случилось. И главное, ведь не ёкало ничего. Абсолютно. Будто это не по этому человеку она так долго убивалась, будто не им болела. И что виной — прошедшие годы, или чувства к другому мужчине — не имело значения. Главное, что она на многое теперь смотрела иначе. И на себя, прежнюю, тоже…

— Понятно, — зло фыркнул Богатырев. И эта злость почему-то ей по нервам проехалась, как наждаком.

— Что тебе понятно? — уточнила Мура.

— Ой, все. Типа, ты сама не знаешь.

— Не знаю.

— Отмазки лепишь эти тупые! Думаешь, я их схаваю? Как же вы все затр*хали со своей жалостью!

Сева повысил голос, и на них стали оглядываться другие ребята, которые, кто где мог, повторяли билеты.

— Какие отмазки, Сева? Какая жалость? Тут меня жалеть надо. Лето на дворе, а у меня — то учеба, то работа. Я бы, может, с радостью куда-нибудь забурилась, да только… на работу надо. Ага. Я уже повторяюсь.

Бросив на нее подозрительный взгляд, Сева провел ладонями по коленям. Пульс на его шее бился так сильно, что дракон, изображенный на ней, казался живым. Пугающее зрелище, если честно.

— То есть ты… не пытаешься от меня отделаться… и все такое?

Глядя в пол, Мура покачала головой:

— Не пытаюсь, Сева. Конечно, моя детская влюбленность осталась в далеком прошлом, но зла я на тебя не держу. И не вижу причин, по которым мы не могли бы общаться.

— Только общаться?

— Как я уже сказала, все остальное — в прошлом.

— А если бы у меня были ноги…

— Ничего бы не поменялось! — перебила парня Мура.

Богатырев ничего не ответил, только еще раз хмыкнул. И практически тут же в коридоре мелькнула светленькая макушка Лизетты. Мура встала и пошла к ней навстречу, дабы избежать очередных разборок подруги с Богатыревым. А то, мало ли, вдруг той не понравится, что они дышат с ним одним воздухом на двоих?

Экзамен в тот день Мура сдала на четверку, однако ее такая оценка вполне устраивала. Это мать, когда Маша училась в школе, за любые оценки, кроме «отлично», её убивала, а теперь Муру только хвалили. И дед, и Иван, которому она сообщила о результате по телефону. И знала ведь, что иначе не будет, но все равно каждый раз удивлялась, что ей больше не нужно соответствовать чьим-то запросам в ожидании подачки в виде еще одной дозы любви. Неправильной любви, суррогатной. Но в детстве Мура этого не понимала. И все сильнее укоренялась в мысли, что ради этой пресловутой любви что-то кому-то непременно должна. Ей тогда не приходило в голову, что родительская любовь, как и любая другая, должна быть бескорыстной, возможно, даже иррациональной. Она старалась стать лучшей во всем! А потом робко несла в кулачке свои достижения. Щедро делилась ими. Но… их всегда было мало. Всегда…

Подавленная, с испорченным настроением Мура поехала на работу. Самохин даже поболеть нормально не мог. Несколько дней — и все. Уже скачет по офису, как сайгак. Нет, так-то, конечно, лучше. Спокойнее. Работа у Дмитрия дома ее расслабляла. Совершенно невольно Машины мысли уносились куда-то прочь от накладных и писем, от договоров и смет. И разговоры они вели какие-то странные. Философские… И несло ее в этих беседах куда-то совершенно не туда.

Маша заварила зеленый чай, просмотрела оставленную ей работу и принялась разгребать со стола. Подшивать письма, регистрировать ответы…

— Добрый вечер.

— Добрый вечер, Дмитрий Николаевич, — стараясь не показать своего удивления, кивнула Мура. Не то, чтобы Самохин с ней не здоровался раньше, но обычно это происходило на бегу. Быстрый кивок головы — вот и все приличествующие случаю церемонии.

— Как прошли выходные?

— Эээ… Нормально.

— Как свидание?

— Свидание?

— Ну, ты же в пятницу на свидание ходила? Или я что-то попутал…

— Наверное, — покачала головой Маша, ошарашенная вопросом начальства, — мы с подружкой ходили в клуб, — добавила торопливо, уткнувшись в разложенные на столе документы.

— И как? Понравилось?

— Клуб, как клуб…

Клуб, как клуб. Ответ, как ответ! А он — дурак дураком, нашел, о чем разговаривать. А главное, с кем? С собственной секретаршей! Девчонкой двадцати лет от роду. Сидит, ничего понять не может, и стесняется — даже кончики ушей покраснели. Думает, небось, какого хрена он к ней привязался — старый дурак. Самому бы узнать. Чего бомбануло так сильно? Как-то не любил он поговорку «седина в бороду — бес в ребро», да и, наверное, мало она к нему, сорокалетнему, относилась. Не дед, уж точно. На пике формы. Когда и хочется, и можется, и вообще — вся жизнь, считай, впереди. Только у нее эта жизнь с двадцатью годами форы, как минимум. Всего-то.

— Что хоть за клуб, приличный?

Она вскинула взгляд. Моргнула недоуменно.

— Нормальный. Они сейчас взялись организовывать рэп-баттлы. Ну, знаете… Интересно было.

Вот. Говорит же… Пропасть между ними. Шириной в двадцать лет. Рэп-баттлы ей интересны. А он бы и не знал, что это за зверь такой — рэп-баттл, если бы собственный сын этим дер*мом всерьез не увлекся. Вот, с кем бы Мурушкина нашла общий язык. А он в этой теме весьма поверхностно плавал — только Севины треки слушал несколько раз.

Невольно Самохин хмыкнул, перенес вес с одной ноги на другую и, злясь на себя, развернулся, чтобы, к чертям собачьим, покончить с этим идиотским, никому не нужным разговором. Неосторожным движением смел со стола дырокол. Маша резко наклонилась, чтобы его поднять. А он присел. Невольно их лица оказались на расстоянии нескольких сантиметров друг от друга. Дмитрий резко втянул в себя воздух, и его натуральным образом повело. Под наркотой, наверное, так себя чувствуешь. Когда хочется еще и еще. Вдыхать ее нежный изумительный тонкий аромат. Слизывать его вкус, втирать в себя. Маша подняла темно-рыжие ресницы, оголяя немного испуганный, беззащитный взгляд, взволнованно облизала губы. И все… Будто тормоза отказали. Он жадно набросился на ее рот. Сместился с пяток, на колени, принимая более устойчивую позу, и дернул девушку на себя. Острые холмики ее груди прошлись по его телу, распространяя по венам импульсы похоти. В мозгу будто что-то взорвалось. Дима толкнулся языком внутрь сладкого рта, легонько прикусил губы. Ладони зарылись в мягкие волосы, не позволяя девушке отстраниться. Пальцами одной руки Дмитрий гладил нежный затылок и шею, второй действовал намного более бесцеремонно, сминал бедра, оглаживал маленькую попку. Самохин набросился на Машу с такой жадностью, что не сразу понял, что ее ответные ласки — ничуть не уступают в своем напоре. На мгновение он отстранился. Поймал ее расфокусированный, потерянный взгляд, провел по воспаленным искусанным губам большим пальцем. А девчонка тянулась за его лаской, как привязанная. Неумело, но так искренне, что у него все сомнения летели в тартарары. И разложить ее хотелось прямо здесь. На ковре в приемной. Но что-то удерживало от спешки. Возможно, интуитивное понимание того, что с ней так нельзя. Как-то не по-человечески это было и грязно…

Самохин нехотя отстранился. Не удержавшись, провел костяшками по девичьей груди, чувствуя, как замирает ее дыхание.

— Пойдем, — просипел, поднимаясь, и протягивая ей руку.

— К-куда?

— В какое-нибудь нормальное место. Не клуб, — пошутил, не то чтобы удачно.

— А… как же работа, Дмитрий Николаевич?

Самохин фыркнул. Посмотрел на Муру с намеком, покачал головой:

— Ну, какая работа, Маша? Пойдем… будем думать, что мне с тобой дальше делать.

 

Глава 8

Маша его удивляла. Наверное, именно поэтому он и стал к ней приглядываться более внимательно. Увлекательный это процесс — узнавание. Завлекательный сам по себе, а с ней — тем более. В ней глубина какая-то нереальная — заглянешь — ахнешь. В ней чистота, к которой невольно начинаешь стремиться.

— Ну, ты еще долго копаться будешь?

— Бумаги только соберу… — говорит, а сама на него не смотрит. Стесняется. А Самохин кайфует, пожирая взглядом легкий румянец, разливающийся по ее лицу.

— На кой тебе они в ресторане?

Маша все же поднимает взгляд. И там тоже такое… Сплошное противоречие. Головоломка. Кротость и вызов, покорность и бесшабашная готовность к бунту. Невинность и дикий огонь, цвета ее шевелюры.

— Не в ресторане, Дмитрий Николаевич. Я потом… дома все доделаю. А утром Людмиле Васильевне завезу.

— Это с чего такой трудовой энтузиазм?

— С того. Мне работу потерять не хочется, как бы то ни было… Ресторан — это, конечно, хорошо, но не стабильно как-то. В этом плане супермаркет под домом и собственные деревянные в кошельке — для меня намного более предпочтительны.

Самохин хмыкнул, уже с весельем наблюдая за ее дальнейшими сборами. Смешная она. Прямая. Бесхитростная. Но это не глупая наивность и простота. Скорее, стойкая жизненная позиция, которая его по-настоящему в ней восхищала. Он и сам был такой. Прямой, как рельса. На самом деле — это почти что дзен — иметь возможность говорить то, что думаешь.

Она и правда собрала пачки бумаг, сунула в свою безразмерную сумку и выжидающе на него уставилась. Самохин опять улыбнулся.

— Пойдем, — кивнул головой в сторону выхода.

Дима не любил пафосные заведения. Чувствовал себя в них некомфортно и нарочито, даже поесть нормально не мог, у него складывалось стойкое ощущение, что за ним кто-то пристально наблюдает. Поэтому Машу он повез в местечко попроще.

— Здесь утка вкусная. И шашлык.

Маша кивнула и, полностью положившись на его выбор, стала разглядывать все кругом.

— Красиво… — заметила, отпив воды из бокала. А потом неосознанным движением потрогала кончиком языка небольшую ссадину на нижней губе. Ему тут же захотелось повторить за ней это действие. Запрокинуть голову, зарыться в мягкие (теперь он знал) шелковые пряди и ласкать ее рот, тонкую шею и аккуратную грудь. Интересно… у нее и на ней веснушки?

Наверное, было что-то такое написано у него на лице… Потому что Маша слишком резко опустила бокал на стол. Несколько капель упали на белоснежную скатерть, но этого никто не заметил. Они смотрели исключительно друг на друга.

— Что же мне с тобой делать? — удивленно покачал головой Самохин.

— А какие есть варианты? — не спасовала Маша, вызвав его тихий смех.

— Самые разные, но в них во всех дело заканчивается в постели. Как тебе такое?

Мура пожала плечами, теребя тонкими пальцами бахрому на скатерти. Откашлялась.

— Неплохо. Но почему сразу заканчивается? Вы не допускаете мысли, что как раз с этого момента и начнется все самое интересное?

Самохин задумчиво откинулся в кресле. Он-то как раз допускал. И это, признаться, пугало.

— Не попробовав, мы не узнаем, ведь так?

Девушка кивнула, и улыбнулась подоспевшему официанту. Приветливая, добрая, немного зажатая. Мог ли он мечтать о такой девочке в том мире, котором жил? Да никогда. А тут — как подарок, ценность которого Дмитрий прекрасно понял, да только как им распорядиться — не знал. Весь его прошлый опыт к этой девушке вряд ли был применим. Он не мог представить, как они трах*ются раз в пару недель, а после разбегаются каждый по своим делам до следующей встречи в постели. Не мог он представить и того, как откупится от Маши какой-нибудь безделушкой, когда она надоест. Если… если в принципе такое может случиться.

— Расскажи что-нибудь о себе, — попросил Дима, потому что действительно было интересно, как такое чудо возникло. Откуда?

— Мне двадцать, учусь в политехе на экономическом. Оканчиваю второй курс. Вот и все, что так с ходу приходит на ум…

— Я так понимаю, живешь ты с родителями?

— Нет. С дедом. С родителями… с родителями у меня не самые лучшие отношения, Дмитрий Николаевич.

— Дима. Давай уже заканчивать с этими церемониями. По крайней мере, наедине.

— Дима, — улыбнулась девушка, согласно кивая.

Красивая. Неброская, но красивая. Как картина, на которую чем дольше смотришь, тем больше подмечаешь деталей.

— А что не так с родителями?

— Да… Не повезло мне.

— Выпивают?

— Нет. Бог миловал. Просто… некоторым людям дети даются совершенно напрасно.

Самохин кивнул. Она не вдавалась в подробности, но, исходя из их предыдущих с ней разговоров, Дима приблизительно понимал, что к чему. Выходит, прав он был изначально. Не будет с Машей легко. Возможно, и начинать не стоит, чтобы лишней боли не добавлять. Ни ей, ни себе.

Маша отвернулась к окну и неосознанным жестом снова потерла запястье. Поддавшись порыву, Самохин перехватил ее ладонь и, сдвинув в стороны фенечки, выругался.

— Зачем? — спросил только, растирая большим пальцем тонкие практически невидимые линии.

— Да по глупости детской.

— По глупости не вскрываются.

— По глупости и не такое делают. Благо, поумнела.

Он на это надеялся. Тер ее шрамы пальцем, будто хотел их соскоблить с кожи, и размышлял о том, что могло заставить ребенка пойти на такое. Ей же двадцать всего, а рубцы практически стерлись, значит, давно дело было…

— Все равно, глупая.

— Да, — сморщила нос, — кто ж после такого умной назовет? Только знаешь, что? В прошлом этом все. И вообще… так странно с тобой вот так разговаривать.

— Как, так?

— На равных. Удивительно. Все в один момент — вжик! — Маша сделала пальцем круг и снова уткнулась в тарелку.

— Ну, ты, вроде как, и не против? — вдруг засомневался Самохин, — или, если я чего-то не понял, ты так и скажи. А если за место боишься — так ты это брось. Я грешное с праведным не путаю…

— Нет… Я… меня все устраивает, — мягкая ладошка Маши легла поверх его сжатого кулака и осторожно его погладила. — Если бы вы мне не нравились, я бы никуда с вами не пошла. И никакая работа не заставила бы меня сделать это.

Он стиснул челюсти. Накрыл своей рукой ее руку. Сдавил. Даже себе не признаваясь в том, какое испытал облегчение.

— Ешь тогда. Худющая…

— А вы мне о себе расскажите.

— Мы же на «ты» уже?

— Привычка, — робко улыбнулась Мура. Самохин кивнул:

— Да нечего особенно рассказывать. Мне сорок, живу работой. Есть сын. Проблемный. Но тебя это не будет касаться, так что не переживай.

Было странно вот так о себе рассказывать. Немного по-детски даже, но ведь и Маша не так давно из детского возраста вышла. Вот тебе и прелесть связи с малолеткой. Дмитрий улыбнулся краешком губ. Все же циника в себе победить не так просто. Привык он как-то к товарно-денежным отношениям. А тут… Даже немного терялся. А может, всему виной стремительность развития событий? Он как-то даже не понял, как это случилось. Не переварил, не утряс в себе. Порыв — вжух, и она уже рядом. На расстоянии вытянутой руки. И могла ведь и под ним уже очутиться, что-то он не заметил, чтобы Маша противилась. Низ живота обожгло. Член в штанах дернулся, стоило только вспомнить, как охр*ненно было ее целовать.

Самохин поморщился. Такой стояк, да без возможности разрядиться — абсолютно ненужное неудобство. Но ведь, какого-то хрена, он решил не спешить! А теперь, что прикажете, включать заднюю? И что он будет тогда за мужик? Не малец ведь. Потерпеть может. А покуда цветочки носить, да за ручку держаться — зудел чертов циник внутри. Но с его речами Дима поступал, как Одиссей с сиренами. Уши не затыкал, но слушал без влюбленности. Еще и отгавкивался про себя. Мол, а что? Можно и цветочки. Для разнообразия. Для такой-то девочки. И почему-то даже этот скептичный засранец затыкался, когда о ней заходила речь.

— А я и не переживаю, — повела плечами Маша, пристально его разглядывая.

А Самохин отчего-то смутился. Рожи своей помятой, бритвы несколько дней не знавшей. Что она в нем только нашла? Ведь не в бабках была причина. Встроенный счетчик в глазах Дима сразу бы увидел. Научился со временем. Это поначалу только его любая прожженная девка облапошить могла, потому как он, в силу внутренней простоты, и представить не мог, что вокруг столько желающих себя продать подороже. А потом жизнь научила. Обжегся однажды, но оно того стоило! Умнее Самохин стал — факт. Не сказать, что больше не велся на красивых да продажных баб, но хоть о правилах игры был наслышан. А потом и они надоели. Настоящего захотелось. Как та, что сейчас перед ним. Вот, если бы еще не такая молоденькая…

— Вот и хорошо. Сын… в общем, больная тема, — поморщился Дима.

— Я уже поняла, что вам… — Самохин вскинул бровь, Маша испуганно рассмеялась и сквозь смех добавила: — тебе не давали с ним видеться.

— Так и есть. У него даже отцом не я записан… По глупости да по молодости залетели. А девочка непростая была. Вот… и попал я под раздачу. С первого курса поперли, в армию загремел… Тесть несостоявшийся постарался. Тогда, в восемнадцать — ребенок не казалось мне такой уж большой проблемой. Я думал только о том, как бы собственную жизнь не проср*сть. А Вику родители на аборт хотели отправить, но та уперлась. А потом познакомилась со своим будущим мужем. Ну, и обтяпали все…

— А ты?

Самохин пожал плечами:

— Да что там я? Говорю же, в восемнадцать я на все смотрел по-другому. Свою вину не снимаю. Может быть, можно было что-то сделать по горячим следам… А я не смог.

— Ну, ты же его не по доброй воле бросил…

Самохин кивнул, а потом настороженно вскинул голову:

— Постой… Ты случайно с дедом не потому ли, что…

— Нет-нет. Я с родителями до недавнего времени жила… Хотя, может, лучше бы было в детдоме. А вот мой брат… ну, тот, который в одном с тобой доме живет… его мать оставила. И, знаешь, я порой завидую, что он не знал ее крепкой материнской любви, — криво улыбнулась Мура.

Вообще-то раньше она всегда стеснялась говорить о своем детстве. Но совсем недавно девушке на глаза попалась статья, в которой автор призывал людей делиться своими проблемами и страхами, а не таить их в себе. И действительно, вскрыв гноящиеся с малолетства нарывы, стало как будто бы легче. Не то, чтобы Мура теперь кричала о том, что внутри, на каждом углу, но в ее окружении появились люди, с которыми ей хотелось быть откровенной, с которыми искренность давалась легко. И Дима был одним из таких.

Прошлое потихоньку отпускало Машу, а жизнь на глазах налаживалась. Один ужин с Самохиным чего стоил! Не ошиблась она в нем. Ни на грамм. Так и думала, что он таким окажется. Уютным каким-то, без тараканов. Одна беда — не решил мужик, что будет с ней делать! Зато Мура уже все на десять лет вперед расписала. Ей-то, главное, было его внимание на себя обратить, а дальше… она своего не упустит! Должно же ей хоть раз повезти в этой жизни?! Должно!

Незабываемым было все: и вечер, и разговоры, возможно, немного странные разговоры, которые их совершенно не напрягали. Дима искренне интересовался ее жизнью и осторожно делился подробностями своей. Время летело незаметно, поездка до дома — так вообще — один миг.

— Ну… До завтра тогда… — нерешительно протянула Маша, шаря рукой по двери в поисках ручки. — Спасибо, что подвезли… подвёз…

— Угу… подвёз.

Он положил конец ее неловкости одним движением. Медленно-медленно занес руку, едва касаясь, очертил скулу, мазнул по шее и спустился вниз. Маша резко втянула воздух… и, казалось, навсегда разучилась дышать. Одно движение — а у нее голова кругом, и огонь по всему телу. Вот тебе и холодная!

— Дииим… — выдыхает, дрожа всем телом, пьянея от того, что может его назвать вот так… по имени. Его! Великого и ужасного Самохина. Того, о ком так долго мечтала! Невероятно! Целовать его, не стесняясь, гладить руками крепкую грудь, царапать короткими ногтями затылок, шептать что-то бессвязно, тая под его настойчивыми руками.

 

Глава 9

Происходящее было каким-то чудом. Маша не могла уснуть. Ночь, сомкнувшая город в своих объятьях, пялилась в окна желтым взглядом уличных фонарей и не давала забыться сном. Или мысли о Самохине не давали. Муре казалось, что всю свою жизнь она шла к нему. Спотыкалась на кочках, обходила глубокие мутные лужи, падала и вставала, и снова шла. Подчиненная ходу времени, направляемая ритмом жизни, шла… Сама не зная, куда и зачем. А теперь поняла. Вот он — тот, кого она так долго искала. Тот, чья любовь станет для нее наградой за бесконечные километры пути. За бессонные одинокие ночи и болезненное осмысление нелюбви.

Возможно, такие выводы кому-то показались бы слишком поспешными. Но Маша не считала, что торопит события. Любовь — она ведь так и приходит. Встреча с тем самым подобна вспышке, от которой искры летят во все стороны, и ускоряется сердцебиение. Да… Сердце стучит! Сердце колотится, сердце морзянкой отбивает депеши и направляет их в мозг — это он! И нет никакой возможности игнорировать эти посылы, и смысла нет… Это то, чего избежать не удастся. Это то, что уже случилось. Это то, что стоит принять, как данность, гостеприимно впустив в себя…

— Выпей хоть чаю, Машута… Все на бегу у тебя!

Маша кивнула головой, выхватила у деда полную кружку чая, отпила. Кипяток обжёг язык, на глаза набежали слезы. Пот моментально выступил над верхней губой и на висках.

— Не, не лезет. Жарко ведь… — покачала головой, отставляя от себя обжигающую пальцы кружку.

— Целый день ведь голодная будешь! — недовольно покачал головой дед.

— Я в универе что-нибудь перехвачу. Ну, все… Я побежала!

— Удачи!

— Спасибо! — уже практически из-за двери прокричала Мура.

Ей оставалось сдать всего пару зачетов и один экзамен. И все — свобода. Пожалуй, впервые Машу радовал не сам факт окончания сессии, а то, что случится после. Она уже прокручивала в голове, как выйдет на работу к Самохину, как они бок о бок будут трудиться, обмениваясь только им понятными взглядами и жаркими поцелуями. А потом еще эта командировка… Интересно, у них будут разные номера? Наверное, да. Сплетни им совершенно ни к чему. А ведь так хотелось, чтобы уже свершилось… главное.

— Привет!

— Привет, Сев. Как ты?

Удивительно, но сейчас Богатырев не вызывал в ней абсолютно никаких эмоций. Все, что случилось когда-то, теперь покрылось толстым слоем пепла. Возможно, это был пепел ее самой. Прежней. Наивной и глупой. Той, вместе с которой растворились и ее чувства к Севе. Испарились, словно их не было вовсе.

Обида ушла, и за ней, как привязанная, подалась прочь из сердца боль.

— Неплохо, — обаятельно улыбнулся парень, — вчера накидал новый трек… Хочу доработать его нормально… Что-то мне подсказывает, что он может неплохо выстрелить.

— Оу, круто. Рада за тебя.

— Хочешь послушать?

— Эээ…

— Или на студии зачекиниться?

— Ну, у меня работа, а тут еще сессия…

— Да брось! Посмотришь, как мы делаем ветер!

Сева снова улыбнулся, но теперь его улыбка была какой-то наигранной и нервной. И хаотичные движения пальцев, которыми он теребил собственный пирсинг в брови — выдавали эту нервозность с головой.

— Нет, Сев… Я, правда, не могу.

Богатырев разозлился. Её едва не снесло волнами ярости, расходящимися от его мощного тела, подобно кругам на воде.

— Ну, конечно! — фыркнул он. — С х*я ли тебе с ампутантом мутить?

Маша вздрогнула. Заправила волосы за ухо, не совсем понимая, что здесь можно сказать. Оправдываться? Ну, не глупо ли?

— Знаешь, Сев… Ты, по меньшей мере, несправедлив. Мне нет дела до того, есть ли у тебя ноги…

— Срань собачья!

— Да брось! Считаешь, что вправе мне что-то предъявлять? — Маша тоже начала заводиться.

— Считаю! Все вы одинаковые! Лживые…

— Ты, правда, думаешь, что я буду всё это слушать?! Да ты лицемер, каких свет не видывал! Что ты мне пытаешься вкатить? Что я должна была любить тебя все эти годы только потому, что с тобой случилось все это дер*мо? Не много ли ты на себя берешь, после всего, что сделал? Смешно, гребаный ты праведник! Ты на себя-то давно в зеркало смотрел? Ты вообще, когда обо мне вспомнил, Сева? Когда без ног остался?! Ты, прошлый… Ты ведь даже не смотрел в мою сторону. Я тебе, здоровому, на хрен не была нужна! У тебя покруче бл*ди водились. Где они теперь, Сева?! Нету?

— А ты отрастила коготки, — изучая Муру, как некую диковинку, констатировал Всеволод.

— У меня были хорошие учителя.

Он хмыкнул. Отвернулся ненадолго, и снова пришпилил девушку взглядом. Одновременно пошарил в карманах в поиске сигарет. Выбил одну, вставил в уголок рта, чиркнул зажигалкой. Струйка дыма поднялась вверх — погода стояла безветренная.

— Как думаешь, куда спешил, когда случилась авария? — Сева сощурился и глубоко затянулся.

— Куда? — моргнула Мура.

— Ага. Куда, мать его, я так гнал?

— Понятия не имею.

— Я к тебе ехал, дура. Как узнал, что ты вскрылась, так сразу и сорвался…

Он курил. А Маша стояла оглушенная. На самом деле она никогда не задавалась вопросом, куда Сева направлялся в тот день. Не считала, что это важно. Да и вообще… Мало ли, что взбредет в голову человеку под кайфом? Почему-то она нисколько не сомневалась, что в момент аварии Богатырев находился под воздействием наркоты. Она была наивная, но не глупая. Дошла, что в их единственный вечер Богатырев и ее опоил. Не поняла только, зачем. Она бы и без всяких допингов позволила ему… А, черт!

— Я не знала… — прошептала она.

— Теперь знаешь! Что-нибудь поменялось?

— В каком плане? — тупила Мура.

— В плане нас с тобой, — Сева щелчком отбросил окурок и, наступив на него носком, вдавил в плавящийся от жары асфальт.

Маша покачала головой:

— Ничего, Сева. Я… у меня есть любимый мужчина. У нас… все хорошо. Так что… Я могу тебе предложить только дружбу.

Маша не поняла, как Сева отреагировал на ее слова. Он будто закрылся от нее невидимой заслонкой.

— Дружбу, значит? — дернул краешком рта Богатырев.

— Да. Дружбу. И твои ноги здесь совершенно не причем. Оу, а вот и Самойлова. Пойду я. Не то вы опять с ней сцепитесь.

Мура напоследок обернулась и, неуверенно улыбнувшись своему новому другу, пошлепала к Лизетте.

— Че этому козлу надо опять?

— Здравствуй, Лиза! — с намеком поприветствовала подругу Мура.

— Привет, — рассеянно кивнула та, — так что он хотел?

— Поболтать. Ну, что смотришь? Нельзя?

— О чем тебе болтать с этим уродом?

— Так, ну правда… Это уже не смешно, Лиз! Я тут кое-что узнала…

— И что же?

— Он ко мне тогда ехал, оказывается! Ну, когда авария случилась…

— И что? — подозрительно сощурилась Лизетта.

— Как что? Не такой уж он и подлец, раз стыдно стало за собственный поступок.

— Думаешь, все дело в неожиданно проснувшейся совести?

— А в чем же еще?

— Не знаю. Трудно судить, что может прийти в голову вмазанному нарку…

— Ну, зачем ты так?

— А что? Слушай, ну, как можно верить этому утырку? Мур…

— А зачем ему врать? — удивилась Маша, семеня следом за подругой.

— Да откуда ж мне знать? Только нет ему веры. И ты будешь дурой, если поведешься на его сладкоголосые речи.

— Да с чего я поведусь, Лиз? — удивилась Маша и, чтобы успокоить подругу, призналась, — у меня с Самохиным… ну… короче, он меня на свидание пригласил. Вот!

Лизка так резко затормозила, что Маша едва не впечаталась ей в спину.

— Сегодня?!

— Да нет… Вчера. Сходили уже…

— И ты мне ничего не сказала?!

— Ну… Поздно уже было. И вообще. Нужно было в голове все утрясти…

— Ладно! С этим мы потом разберемся. Ты мне лучше скажи, как у вас все прошло?

Мура улыбнулась, как последняя дура, и невольно отвела взгляд.

— Да ну, на?! Вы че и…

— Нет! — крикнула Маша, смущенно оглядываясь по сторонам — никто ли не услышал Лизетту? — просто… ну, целовались.

— С Самохиным?!

— Нет, с дядей Васей китайцем! Конечно, с Самохиным, Лиз!

— Ну… И как он тебе?

— Шикарно. Он такой…

— Господи, да ты горишь вся! Что, так хорошо было?!

— Угу… А потом ни о чем другом думать не могла… Как только зачет сдавать?

Лизка цокнула, взбила пальцами изрядно поникшие от жары локоны:

— Подумаешь! Зачет… Невелика проблема, когда такие дела делаются! Ну, ты и штучка, Мурушкина! Тихоня тихоней, а подсекла такую рыбу!

— Ага… Похоже на то, — робко улыбнулась Мура.

Зачет в тот день она сдала скорее чудом. Голову Маши занимала отнюдь не наука. Она не могла избавиться от мыслей о шефе. Прокручивала в памяти вчерашний вечер, вновь и вновь обдумывала каждое произнесенное Самохиным слово. И то и дело пялилась на телефон. Вдруг он напишет или позвонит? Они забыли обменяться номерами, но при желании Дима мог запросто узнать ее контакты в отделе кадров. Это было бы ужасно романтично. Но телефон молчал.

В офис не ехала, летела! Долго выбирала наряд и возилась с прической… Наступив на хвост собственным убеждениям не носить распущенные волосы в жару — накрутила пышные локоны, ведь Диме нравилось перебирать их руками. Ровно к назначенному времени переступила порог приемной и с удивлением покосилась на закрытую дверь, ведущую в кабинет генерального. Медленно отложила сумочку, и на носочках подкралась к ней. Дернула ручку — заперто. И не слышно, чтобы там кто-то был.

— Уехал, наверное… — пожала плечами Мура, и так же на цыпочках вернулась к столу. Уселась в кресло и на несколько мгновений опустила веки, наслаждаясь прохладными кондиционированными потоками воздуха. А после выпрямилась на стуле и взялась за первый попавшийся документ. Пробежала взглядом по резолюции — «Мурушкиной. Подготовить до…», провела пальцами по аккуратным, четким буквам — почерк у Самохина был удивительно разборчивый и красивый. Мужской. Тяжело вздохнула. И понимая, что пора бы уже приступить к работе, включила компьютер.

Трудового энтузиазма хватило ровно на полчаса. Как раз успела подготовить то самое первое в стопке письмо, а после решительно вышла из кабинета. На посту охраны дежурил Кирилл Георгиевич — боевой офицер в отставке, уже несколько лет трудящийся в должности охранника в их фирме.

— Машенька? Случилось чего?

— Нет-нет. Все в порядке. Кирилл Георгиевич… А вы не знаете, шеф… Он еще будет сегодня?

— Что ты, что ты… Умчался наш кормилец. Проблемы какие-то возникли. В области. Ругался, как черт.

— Это он может, — мягко улыбнулась Мура.

— Что, и на тебя орал?!

— Нет, что вы! — возмутилась девушка. — Он ведь только по делу ругается. А мы… стараемся все делать так, что не придерешься, — отрапортовала Мура, стараясь не вспоминать, как нещадно тупила, когда они работали дома у шефа.

— Вот и молодцы!

— Угу, ну… Я тогда пойду. Работы много.

Выяснив все, что ей было нужно, Маша вернулась на свое место и заставила себя сосредоточиться на работе. После того, как Мура разобралась, куда исчез начальник, ей стало как-то спокойнее. Жаль, конечно, что все планы его увидеть пошли прахом, но… Работа есть работа. Самохин — в первую очередь бизнесмен. И ей вполне по силам хоть немного ему помочь в этом нелегком деле. Мозг это понимал, а сердце все равно сжималась от тоски и острого, болезненного сожаления. Маша скучала по Самохину. Под конец рабочего дня даже забила в телефон его личный номер, который отыскала в контактах Людмилы Анатольевны.

Домой пришла практически в десять. Уставшая и разбитая. Дед дремал в своей комнате под звуки включенного телевизора, который ни в коем случае нельзя было выключать, чтобы его не разбудить. Маша мягко улыбнулась и тихонько прошла по коридору. Быстрый душ — и в кровать. После такого тяжелого дня прохладные хлопковые простыни — почти что рай. Мура прикрыла глаза и покосилась на молчащий телефон. Открыла телефонную книгу и уставилась на номер Самохина. Позвонить или… Нет! Не может она так себя навязывать. Приедет — и все встанет на свои места. А пока… остается только мечтать о нем.

Маша долго не могла уснуть. То проваливалась в какое-то полузабытье, то вновь выскальзывала на поверхность. Ее сны напоминали обрывки папиросной бумаги. Они были легкими и прозрачными… Ей снился Самохин.

 

Глава 10

Самохин вернулся только в четверг. За три дня, прошедших с их последней встречи, Маша едва не рехнулась. То, что между ними случилось еще до отъезда Димы, сейчас ей казалось чем-то нереальным. Будто бы и не было ничего. Так, приснилось…

В голове Муры все смешалось. Она прокручивала в мыслях их единственный вечер, перебирала в памяти каждый его взгляд, каждую улыбку, цеплялась за эти воспоминания, как за буйки, но ее все сильнее закручивала пучина сомнений. Неужели поторопилась?

— Привет, Маш…

— Привет, Сев.

От нервов и недосыпа Мура выглядела, как черте что. Но ее это абсолютно не парило.

— Что-то совсем тебя сессия доконала, — совсем не по-джентльменски правдиво заметил Сева.

— А ты, я смотрю, бодрячком, — попыталась отвести разговор от своей скромной персоны Мура. Богатырев кивнул, принимая правила игры.

— Помнишь трек, о котором я тебе говорил?

— Новый?

— Угу… Мы тут записались наконец-то, замутили годный мастеринг1, хочешь послушать?

Наверное, перед последним экзаменом, ей бы следовало заняться чем-то другим, например, прочитать билеты, на которые Мура тупо забила. Но она так устала, что в ответ на предложение Севы только кивнула головой. Он криво улыбнулся, чуть ниже опустил плоский козырек кепки, достал телефон. Всунул коннектор в разъем и протянул Маше одно «ухо». Она подошла поближе, неловко забрала наушник, подняв на Севу неуверенный взгляд. Мура теперь часто думала о том, как бы сложились их жизни, если бы не та катастрофа. Или… если бы она не вскрылась. Что стало точкой невозврата? Авария Севы… или её вскрытые вены? Сглотнула…

— Готова?

— Угу…

В уши ударяет бит. Хороший, качественный, атмосферный, с интересным флоу2, но цепляет не он, а текст. Рваный, агрессивный… с крутейшими пробежками3. Ей прямо в сердце падают эти злые слова. Резонируют с ее настроением. Невольно Мура начинает качать головой в такт, прикрывает глаза, растворяясь в его хриплом голосе.

— Ну, как?

Мура поднимает веки и не сразу находится с ответом.

— Мне понравились твои пробежки… И вот эти слова… «Держи друзей близко, а врагов еще ближе, мы останемся бесполезными, даже если выживем…»4- Это… Не знаю. Очень сильно, Сева.

Сильно! Созвучно с тем, что она чувствует сейчас, да и вообще по жизни, наверное, на все сто процентов. И если бы Мура сама могла написать трек, то вряд ли бы передала лучше то, что чувствует. А чувствовала она себя снова, как и два года назад, бесполезной и никому не нужной. Вот такое вот дежа вю.

Сева протянул руку и аккуратно извлек бочку наушника из ее уха. Он не улыбался больше. Смотрел серьезно и как-то так…

— Кто же тебя обидел, девочка?

Мура моргнула. Покачала головой. Ему и даром ее дерьмо не нужно. Никому не нужно, собственно. Иллюзия близости, иллюзия общности. Но глубоко внутри — каждый сам по себе.

— Я в порядке, — неуверенно выдавила из себя.

— А знаешь… Может, все-таки придешь меня послушать?

— Куда?

— Мы мутим небольшой концерт в клубе у Лесли. В пятницу. Придешь? В качестве дружеской поддержки, — добавил зачем-то Сева и улыбнулся.

— Я не знаю… Не могу обещать. У меня…

— Любимый человек?

— И это тоже.

— Так приходи с ним!

— Эээ… Не думаю, что он любит такую музыку.

— Но ты ведь любишь?

Маша пожала плечами:

— Не могу обещать, Сев. Давай ближе к вечеру пятницы определимся.

— Ок. Давай свой номер… Спишемся.

Вот так у нее и появился номер Богатырева. Совершенно нежданно и негаданно. Впрочем, особого значения Мура этому событию не придала. Ей нужно было сдать экзамен, и попасть в офис, где она, наконец, увидит Самохина. Может быть, тогда все вернется на круги своя? И тоска разожмет свои удушающие тиски на ее легковерном сердце…

Но в офисе ничего не случилось. Перед открытием трех новых терминалов в областях фирма стояла на ушах. И даже Людмила Анатольевна — личный секретарь шефа, уходить не торопилась. Поэтому Машу устроили за приставным столиком в сторонке от главного, под завязку нагрузив работой. Может, это и к лучшему. Когда Людмила Анатольевна уйдет в отпуск, Муре придется делать всю ее работу, и подобного рода тренировка ей точно не повредит.

Девушка наблюдала за царящей в офисе суетой и торопливо сканировала уже собранные в подшивку документы. Вдруг дверь в кабинет Самохина распахнулась, тот выскочил в приемную и, не глядя по сторонам, подался к выходу. А у Муры сердце замерло от того, как офигенно он смотрелся в костюме приятного оттенка маренго. Господи… Как же ужасно она по нему тосковала! Ей на физическом уровне не хватало его присутствия. Маша как будто не дышала, а теперь ее легкие наполнял воздух, щедро сдобренный ароматом его парфюмом.

— Черте что с этим расширением происходит! — прокомментировала Людмила Анатольевна, — смотреть на него уже больно. Исхудал! Пирожков, что ли, напечь… хоть пост, бедолага…

Маша сделала вид, что не слышит причитаний основного секретаря и снова впялилась в документы.

— Ты потом эти документы юристам скинь. Им наутро срочно понадобилось! И, как всегда, в последний момент снеслись!

Маша кивнула головой, снова переворачивая страницы. Хитрые эти юристы — взяли бы, и сами отсканили. Так нет дураков — такую балду из подшитых договоров таскать! А она, что — Терминатор?

Людмила Анатольевна покинула офис только через пару часов, а еще через час и Мура покончила со всеми выданными ей ЦУ. Осталось пару писем зарегистрировать, и запечатать те в конверты. И хотя ее рабочий день уже давно закончился, Маша все же не теряла надежды, а вдруг… Вдруг он еще вернется?

Из офиса вышла ближе к десяти, расстроенная, и еще больше подавленная. Позвонить, или не нужно? — размышляла всю дорогу до дома, гипнотизируя телефонный номер Самохина. Нет… Не нужно. Ему сейчас не до нее. Разберутся как-то… Нужно только подождать. Маша свернула контакты и покосилась на последний входящий. Тут уж она действовала без раздумий.

— Сева… Привет. Это Маша…

— Привет… Я в курсе, детка. Твое имя золотыми буквами вытатуировано в моей телефонной книге.

Он говорил как-то странно. Медленно и тягуче. Мура сглотнула.

— Я хотела тебя попросить… если можно, скинуть мне тот трек…

— Серьезно? — в трубке что-то зашуршало, и голос Богатырева стал как будто бы ближе. Словно до этого он держал трубку на расстоянии, а сейчас поднес прямо к лицу. — Тебе он, правда, понравился?

— Очень, — не стала врать Мура.

— Это… это что-то личное?

Маша поддела носком босоножки камень, не сразу найдясь с ответом. Было так просто делиться с кем-то далеким тем, что внутри. Эффект случайного попутчика…

— Возможно, — выдавила наконец, — так как? Скинешь?

— Могу даже зачитать для тебя… Хочешь?

— Нет! — резко выдохнула она. — Нет… Записи будет достаточно.

Теперь паузу взял Богатырев. А ведь Маша не хотела его обидеть! Просто… это было бы слишком… личным, слишком интимным… вот так — лишь его голос в трубке. Это было бы лишним. Для нее.

— Ок. Лови… И, детка… Если захочешь развлечься, приходи завтра в Гараж.

— Эээ… Спасибо за приглашение.

Мура сбросила вызов первой, и практически тут же мигнул сообщением ВК. Девушка пошарила в рюкзаке, достала спутанные провода наушников. Бочки в уши, коннектор в разъем. И…

«Упавшее небо разбудит, и че теперь?

Я е*у в ротовую полость все ваши мнения,

Выхожу в открытый космос, закрывайте двери отсеков,

В надежде на душевное потепление сетую…»

Своим хриплым глубоким голосом Сева как будто озвучивает мысли, которые острыми лезвиями вспарывают ее глотку. На втором повторе Мура уже повторяет слова. Они выворачивают нутро, сдирают корки, там, где обманчиво казалось — зажило. А нет… Это навсегда. Игнор душит. И тысячи разумных доводов и объяснений, которыми она могла бы оправдать Самохина, летят к х*рам. Если бы сильно хотел, то нашел бы время и возможности для короткого разговора с ней. Она не была идиоткой и не собиралась обманывать себя. Лжи во благо не существует, а самообман — худшее, что может случиться. Мура это уже прошла. А потому… к чертям. В топку розовые мечты о совместных завтраках. Наелась уже… Наелась.

Последний экзамен Маша откровенно провалила. Ведь вместо учебы в голове на репите звучал Севин трек. Удивленный невразумительным ответом одной из своих лучших студенток препод поставил ей тройку скорее из жалости. Ну, и на том спасибо. Так ей, по крайней мере, не грозит отчисление. Маша училась на бюджете, где все было довольно строго. А платную форму обучения она бы просто не вытянула.

— Маш… У тебя точно все хорошо? — пристала с извечным вопросом Лизетта, когда они вышли на улицу. Только что прошел дождь, и Мура с жадностью вдохнула аромат влажной земли.

— Все просто отлично. Мы сдали сессию! Впереди…

— Лето! Море! И солнце!

— Ну, это, если повезло…

— Эй-эй! А тебе разве не повезло? Провести целый месяц бок о бок с мужчиной твоей мечты?

— Повезло, — вымученно улыбнулась Мура.

— Пойдешь с нами вечером в клуб? Теперь-то уж точно можно расслабиться.

— Не знаю, Лиз. Никаких сил нет…

— Ну, смотри, — к удивлению, не стала настаивать подруга, — если передумаешь — я на созвоне.

Лизка как будто чувствовала, что в тот вечер Мура не сможет находиться одна. Что сбежит в толпу от своей ненужности. Нет, на этот раз Самохин ее, по крайней мере, заметил. Остановился на бегу. Подошел поближе. Залип взглядом на пару секунд, будто опять не мог вспомнить, какого х*я она здесь забыла.

— Привет.

— Здравствуйте.

— Все хорошо?

— Угу, — растянула губы в притворной улыбке Маша.

— Ладно, — бросил на Муру еще один странный взгляд и торопливо вышел из кабинета, сжимая в руке портфель. И вот тогда ей стало невыносимо…

— Лиз, ты как, еще не передумала куда-нибудь забуриться?

— Нет, конечно! А вот ты, смотрю, да? — восторженно заорала в трубку Лизетта.

— Да… Думаю, ты права. Нужно развеяться.

— Отлично! Просто отлично! Уже думала, куда хочешь пойти?

— В Гараж.

— Гараж? Сто лет там не была…

— Вот и освежим память. Меня… Богатырев позвал. У него выступление там сегодня.

На том конце провода повисла звенящая тишина. Лизка явно не пришла в восторг от таких новостей.

— Ну, и на х*я он тебе? — наконец выдала зло.

— Лиз… Я же просто послушать. Сева альбом пишет новый… Очень классный. И, кстати, я четко дала ему понять, что между нами быть ничего не может. Он понял.

— Ну-ну, — с сомнением протянула Лиза.

— Ну, так, как? Я туда, а ты подтянешься?

— Ну, если тебе так приспичило.

На выступление Севы пришло много народу. Им даже негде было упасть. Все столики заняты, да и за баром — народу тьма. Им оставалось разве что толпиться на танцполе, если бы в толпе их не обнаружил Богатырев.

— Пришли, все же, — улыбнулся он, сверкая глазами.

— Угу. Многолюдно тут у вас, — перекрикивая музыку, проорала Мура.

— Пойдем… Здесь мои братишки. У них за столиком для вас найдется место…

Мура переглянулась с Лизеттой и, пожав плечами, побрела вслед за Севой. Столик его друзей находился у самой сцены. Вместо стульев — кожаные диваны, на столе — стаканы с коктейлями и пивом.

— Мат, Даг, Стасян… Вы, кстати, его должны знать. Он на вашей параллели учился, — Лизетта кивнула, а Богатырев продолжил, — а это Тима и Лут. Мои подруги — Маша и Лиза, они составят вам компанию на этот вечер.

Парни пробормотали приличествующие случаю приветствия и сдвинулись поплотнее, чтобы девушкам было куда упасть.

— Что будете пить? — поинтересовался Тима.

Мура перевела взгляд на заставленный спиртным стол. Выпить действительно можно. Растворить в алкоголе боль. Но в компании малознакомых парней злоупотреблять горячительным категорически не хотелось, поэтому она остановила свой выбор на легком коктейле. И на вкус приятно, и последствий — никаких.

Все было неплохо. Посторонние люди, разговоры ни о чем, танцы под зажигательные сеты. К началу выступления Севы настроение медленно, но верно поползло вверх. Скованность исчезла. Ее наполнило чувство гармонии с миром. Он стал ярким и красивым, как радуга. Маша стояла под самой сценой и медленно раскачивалась в танце.

— Мура… Мур! Ну-ка, посмотри на меня!

— Ну, чего тебе, Лизка?

— Бл*дь! Когда ты успела так накидаться?

— Что? Да я всего пару коктейлей выпила…

Лизка нахмурила брови. Мура не врала. Они действительно выпили по три Космополитен. С него так не шибет… совершенно определенно. Самойлова обернулась. За их столом никого уже не было. Только тот, кого козел-Богатырев представил Лутом. Как же она сразу не поняла, что он вмазанный? Убитый напрочь, и алкоголь здесь совершенно точно не причем.

— Так, ну-ка, пойдем отсюда!

— Эй, ты куда? Лиз?

— Пойдем, говорю! Подсыпали тебе какой-то х*йни. Так и знала, что ничем хорошим этот поход не кончится!

Мастеринг1 — финальный этап работы над песней, который призван сделать хорошо сведенный микс громче, чище и поставить его на один уровень с популярными коммерческими треками.

Флоу2 — скорость исполнения.

Пробежка3 — увеличение скорости чтения текста. Основополагающая часть фастфлоу.

4 — слова из трека STED.D — Время смеяться.

 

Глава 11

Самохин за*бался. Иными словами просто невозможно было передать всю степень его усталости. И непонятно было, то ли что-то пошло не так в самом вопросе делегирования полномочий, то ли он просто набрал не тех людей? Но, как бы то ни было, свалившиеся проблемы Дмитрию пришлось решать самостоятельно. Оказалось, что почтовый терминал, открытие которого он запланировали на середину месяца, до сих пор не был введен в эксплуатацию. И это смешало все его карты! Пришлось в срочном порядке мчаться в область, поднимать на уши региональное представительство, искать встречи с чиновниками, договариваться… И ведь удалось сдвинуть дело с мертвой точки! Но он потратил на это три дня! Три бесконечно долгих дня в мыслях о девчонке! Как же он был зол! Регионального директора уволил сразу, без отработки, хотя обычно с плеча не рубил, но тут подорвало!

Вернулся домой, но и здесь за три дня отсутствия работы накопилось — хоть вешайся. Не поднимая головы, до конца недели еще разгребал. Да по встречам мотался, которые пришлось отложить из-за внеплановой поездки в область. На Машу даже смотреть боялся. Не то послал бы все к черту! И…

Зашел в пустой офис, огляделся. Чего ждал? Непонятно. Конечно, она уже давным-давно ушла. Двенадцатый час… Это он, как проклятый, без выходных и проходных. А она девчонка. Сессию сдала. Последний зачет сегодня — он помнил. Наверное, празднует где-то, если со времен его студенчества ничего не поменялось. Осознание, что она где-то там веселится, что вокруг нее кто-то вьется, непременно ведь вьется, возле такой красивой — растревожило душу. Он и не помнил, чтобы когда-нибудь его так подрывала ревность. Захотелось ей позвонить! Узнать, где она. Забрать к себе, ведь впереди выходные, которые Дима планировал посвятить лишь себе… То есть, ей. Бросил взгляд на телефон. Вспомнил, что так и не узнал ее номер, выругался. Замер посреди кабинета, растерянно почесывая отросшую щетину. Потом решительно отбросил прочь все сомнения и включил компьютер секретаря. У нее наверняка имелись контакты Маши.

— Алло, Маш?

— Ну, почти! А я с кем говорю?

— Это Самохин… — нервно бросил в трубку мужчина, как будто его фамилия могла о чем-то сказать незнакомке на том конце провода. — Так я могу услышать Машу?

— Самохин? Тот самый Самохин?! Как же вы вовремя, боже!

— Что случилось?! — мгновенно насторожился тот.

— Да, дерьмо случилось редкое! Вот, что! Скажите, вы сейчас можете приехать?

— Приехать? Куда?

— Знаете, на Мира клуб Гараж?

— Да, видел что-то такое…

— Пожалуйста, приезжайте скорее! Похоже, что Маше что-то подсыпали. Я не знаю, что мне теперь делать!

— Буду через пятнадцать минут…

Самохин летел, как будто за ним гнались все демоны ада сразу. В затылке ломило, слова Машкиной подруги звенели в голове. Он боялся, что будет поздно. Маленькая дурочка! Ничего не смыслит в этой жизни. Верит всем без оглядки. Доверчивая, как ребенок! Разве таким можно в эту грязь? Куда только полезла! И куда смотрела подруга? Ничего! С этой он позже поговорит… Если успеет, если не случится ничего непоправимого. Понимал ведь прекрасно, зачем девчонок опаивают. Значит, она уже на крючке у какой-то твари. Девочка его… Его девочка! С визгом притормозил, чуть не пропустив поворот, припарковался на полупустой стоянке. Логично. Сюда в основном приезжают на такси, и уезжают так же, заранее понимая, что без алкоголя… или чего позабористее дело точно не обойдется. Хлопнул дверцей машины, огляделся растерянно по сторонам. Догадался позвонить.

— Мы в небольшом скверике. Видите, чуть правей…

Он немного выдохнул, только когда увидел ее между деревьев. То, что с Машей что-то не так, просек сразу. В трезвом уме вряд ли бы она стала танцевать посреди улицы, подпевая сама себе.

— Ну, ты че стоишь, Лизка?! Скучная такая… Пойдем в клуб! Там вееесееелоо!

— Да навеселилась уже, — буркнула подруга, поймав глазами взгляд Самохина.

Маша взмахнула руками, подняла растрёпанные пряди вверх и провокационно качнула бедрами. Красиво. Ужасно красиво. Он бы оценил. Если бы этот танец предназначался для него.

— Маша, — позвал тихонько.

— Ммм? — растерянно обернулась та и громко хихикнула, — Дмииитрий Николаааевич! А вы здесь какими судьбами?

— За тобой приехал, — вздохнул Самохин. — Пойдем.

Он взял девушку за локоть и несильно потянул. Но она зло вырвала руку и снова принялась медленно раскачиваться:

— Неужели вспомнили обо мне? Ну, надо же…

— Эй, Мур… Поехали домой, подруга, — вмешалась в разговор симпатичная блондинка, с которой он, наверное, и разговаривал по телефону.

— А не хочу! Рано еще… И вообще! Давай оторвемся…

Маша опустила веки и медленно-медленно повела плечами. Переступила ногами, резко взмахнула рукой и сделала какое-то невообразимое па. Дима подошел ближе:

— Поехали! — снова протянул руку Самохин.

— Куда? — подозрительно осведомилась Маша, сощурив глаза с непривычно расширенными зрачками. Сейчас они казались бездонными провалами на ее бледном лице.

— Веселиться, — соврал Дима. А Маша улыбнулась глупо, повернулась к подруге, — ну, видишь?! Что я тебе говорю? Веселиться! Пойдем! — приказала она и уверенно зашагала по дорожке.

— Нам в другую сторону, — вздохнул Самохин, удерживая ее за запястье.

— Нам в другую сторону, — повторила за ним девушка и рассмеялась, как будто только что выдала лучшую шутку в мире, — Лизетта! Пойдем…

Машу усадили на заднее сидение, рядом с Самохиным уселась обеспокоенная Лиза.

— Много она выпила? — спросил Дима, стреляя глазами в зеркало заднего вида.

— Да нет… Мы с Машкой по три коктейля оприходовали. Легких совсем. Говорю же… Не в этом дело. По-любому, этот придурок Лут ей какой-то х*йни подсыпал, утырок конченый! Попадется он мне!

— Что за Лут?

— Друг одного нашего знакомого… А вот и он объявился! — зло бросила Лиза, глядя на мигающий входящим вызовом телефон. — Алло, — бросила в трубку, — ну, ты и гонд*н, Сева! Ах, с чего насыпаю? А ты не в курсе, значит?! Тогда у своего дружка спроси, какой х*йни он Муре подсыпал… И перестань уже корчить из себя невинную овечку, м*дак! Это она добренькая, можно на жалость надавить! А со мной этот номер не прокатит. Понял?! Где она? Ну, надо же! Озаботился! Не твоего ума это дело! Но я тебе скажу! За ней ее мужик приехал! — добавила зло, отбрасывая телефонную трубку. — Это, кстати, Машкин телефон… — добавила, нахмурившись.

Дмитрий молча наблюдал за метаниями Лизетты. С каким-то уважением даже. Было видно, что она за подругу кого хочешь, порвет. Вон… сразу просекла, что Самохин «ее мужик»! Или Машка той о нем рассказывала? Наверное. У девчонок заведено трепаться на эти темы, что с них возьмешь? А вот парень, которого Лизка отбрила, почему-то Диму конкретно взбесил. Куда только смотрел, ушлепок?!

— Тебя куда подвезти?

— На Майскую… Но я могу и пешком…

— Да, брось, — отмахнулся Самохин.

С Машей наедине остались только через полчаса. Похоже, она уже поняла, что он не собирается ее везти ни на какое веселье. Ее взгляд изменился. Что-то другое, потустороннее, поселилось в нем.

— Ну? — немного вызывающе спросила она, сдувая челку с влажного лба. — И куда ты меня везешь?

— К себе. Не нужно, чтобы дед тебя видел такой.

— Какой? Веселой? А что, мне, по-твоему, нужно было? Сдохнуть от тоски? Или бегать за тобой собачонкой, в ожидании ласки?

Самохин удивленно оглянулся. Похоже… похоже, что он конкретно налажал. Не учел, что под красивой, искусно вылепленной маской, легкой и практически незаметной для окружающих, скрывается очень сложная девочка. Покрытая трещинами, ранками и комплексами, разрушенная раковой опухолью нелюбви, но сумевшая как-то выстоять… Сильная девочка с хрупкой душой. И ведь знал же, что с ней будет непросто. Так почему сразу не додумался, почему сразу не понял, что для нее его отсутствие без объяснений — станет горькой пилюлей? Что она этого не поймет, не примет, не сможет найти оправданий? Не потому ли, что сам жил совсем по-другому? Не потому ли, что за сорок лет не было в его жизни человека, которому было бы не все равно? Ни перед кем ведь раньше не отчитывался, и даже успел забыть, что в нормальных… парах, да, наверное, пока так… в нормальных парах все совсем по-другому. Привык к какой-то извращенной современным миром — миром денег, реальности… В которой до тебя никому нет дела, а ей… Ей было. И та боль, которую он увидел на донышке ее зеленых глаз, была явным тому доказательством. Стало… страшно. Страшно, что не сможет соответствовать. Что по своей чёрствости упустит что-то важное в который раз, и причинит ненароком боль.

— Не хотел, Маш… Заработался. Устал. Почти умер. Простишь?

— Прощу…

На ходу Маша перелезла на переднее сидение. Он немного сбавил скорость, понимая, что ничто ее в таком состоянии не остановит. Дождался, пока она не плюхнется в кресло возле него, и только после утопил педаль в пол. Хотелось ее дома увидеть. В знакомой, привычной обстановке, в которую Маша так классно вписывалась. Хотелось уже прилечь и немного расслабиться, сбросить груз чертовых дедлайнов и вспомнить о себе. Самохин понимал, что в таком состоянии между ними быть ничего не может, но… Просто прилечь. Просто прикрыть глаза, и полностью расслабиться, зная, что Маша рядом. Почему он не сделал этого раньше?

Дома было тихо и пусто. Маша стащила босоножки и нерешительно замерла, оглядываясь по сторонам. Наркотик все еще действовал. Самохин это прекрасно видел — Маша сейчас мало походила на себя прежнюю. Движения слишком дерганые и резкие, взгляд — расфокусированный, с поволокой, губы сухие — и она то и дело смачивала их языком. Он понятия не имел, как ей помочь. Что вообще делать, чтобы это дерьмо побыстрее вышло из ее организма? Под пристальным взглядом девушки пошарил в комоде, достал чистое полотенце темно-синего цвета, протянул гостье:

— Вот… Думаю, тебе нужно освежиться.

Возможно, и правда, контрастный душ поможет привести ее в чувство. Попробовать точно стоит. Все так же лихорадочно сверкая глазами, Маша кивнула и пошла в ванную:

— Только покажи, как там краны включаются. Помнится, моя последняя попытка обернулась тем, что меня окатило с ног до головы…

Самохин улыбнулся, осторожно приподнял рычаг, покрутил из стороны в сторону, демонстрируя Маше работу хитроумного механизма, чуть сместил голову, чтобы убедиться, что она все поняла и… Черт! Она стояла так близко… И была явно возбуждена. Похоже, его ждет нелёгкая ночка…

— Так, ну… думаю, ты поняла. Я подожду тебя в… комнате.

Самохин сбежал. Трусливо сбежал, потому как еще немного — и для него перестало бы иметь значение даже то, что она находилась под кайфом, и вряд ли отдавала отчет происходящему. Но он-то был в трезвой памяти! И понимал прекрасно, что за Машу сейчас говорит дрянь, которую ей подсыпали! Что наутро она тысячу раз пожалеет о том, что случилось. Он не мог этого допустить. Не мог. Сунул голову под кран в кухне, снял опостылевшую рубашку. Вспомнил, что не дал ей ничего, во что она могла бы переодеться, стукнул себя по лбу.

— Маш, тут я на ручку футболку повесил… Тебе — как платье будет.

Дверь в ванную открылась, и перед его глазами возникла завернутая в полотенце гостья. Это было огромное, истинно-мужское полотенце. Почти простыня! Оно целомудренно закрывало ее от груди до колен, открывая для взгляда разве что тонкие дуги ключиц и маленькие ножки с аккуратными пальчиками. Но ему, как оказалось, больше ничего и не нужно было. Его и без того подрывало…

— Пойдем… Я тебе постелю…

Маша медленно покачала головой и сделала по направлению к нему один маленький шаг.

— Лучше поцелуй меня, Дима… Как тогда, помнишь?

Он не смог ей отказать. В конце концов, поцелуй — это не секс. Поцелуй, наверное, можно… Главное, вовремя остановиться. И Машку остановить, потому что решимость в ее глазах не оставляла ему ни единого шанса.

Языком по алым, немного шершавым губам. Вкусно. Ее дыхание сбивается, на волю вырываются короткие сладкие вздохи, они как спички поджигают его изнутри. Вместо крови по венам — жидкий огонь, в легких — ее рваные вдохи.

— Тише, тише, Машенька… остановись…

— Нет, Дима, я не могу, пожалуйста…

Ее взгляд невменяемый, сумасшедший. Он закручивает его, ему хочется подчиниться, но…

— Маленькая, ты просто под кайфом…

— Я тебя хочу! Никого не хотела, а тебя хочу…

— Это все наркотик…

— Нет! — Маша обхватила себя руками и нервно покачала головой, — я просто тебя хочу. Всегда… Не только сегодня.

Слова Маши стали для него искушением, которому невозможно было противостоять. Не давая себе ни единого шанса, Самохин резко отступил. Решительно покачал головой, и принялся заправлять чистые простыни.

— Ты не понимаешь, что говоришь…

— Я хочу свой первый раз провести с тобой, — прошептала Маша. — Что здесь непонятного?

 

Глава 12

Может, ей все и было понятно, а вот Самохин как-то не сразу сообразил, о чем Маша толкует. Замер на несколько секунд, заправил подушку в наволочку и медленно оглянулся.

— Что? — переспросил, как дурак.

— Я хочу свой первый раз провести с тобой, — с достоинством вздернув подбородок, повторила Маша.

— О, Боже…

Ничего лучше Самохин сказать не мог. Маша его нокаутировала. Выбила из него дерьмо всего парой слов. А потом добила, плевать, что лежачих не бьют, медленно развязав узел на полотенце. Он сглотнул, проследив взглядом за его скольжением. Отложил в сторону злосчастную подушку. Зажмурился, и снова открыл глаза, но видение никуда не исчезало. Маша все так же стояла перед ним — голая, и… нереально красивая. Самохин не ошибся. Бледные веснушки покрывали все ее тело. Он хотел поцеловать каждую… Скулы сводило от желания напасть на них ртом, подмять Машу под себя, придавить собственной тяжестью, и тереться о ее нежную алебастровую кожу всем телом, оставляя на ней ярко-красные метки.

— Я тебя хочу… — еще раз повторила Маша, делая шаг к мужчине. А Дима стоял, как изваяние, в отчаянной попытке обрести контроль над кипящими внутри эмоциями. Бесперспективно. Они мощными гейзерами вырывались наружу. Они прожигали его до костей.

— А ты… ты меня совсем не хочешь, да?

— Нет! Ну, что ты, солнышко… Просто… Не под наркотой, ладно? Чтобы ты потом не пожалела.

— Я не пожалею, Дима. Я так давно этого хочу…

Маша взяла его руку и положила себе на грудь. Если он выдержит эту пытку — можно уже ничего не бояться… Ее губы прижались к его груди.

— Я столько о тебе мечтала, Дима…

Ну, после этого он, конечно, не выдержал. Собрал красное золото ее волос в кулак, потянул легонько, запрокидывая голову.

— Мечтала? — требовательно переспросил, метнувшись взглядом по ее красивому лицу без грамма косметики.

— Каждую ночь… когда ласкала себя, я представляла, что это делаешь ты.

У нее не было шансов после этого. Ну, и что, что не хотел торопиться? Ей-то он может сделать приятно?! Впился в рот, подхватил под аккуратную попку ладонями, и Маша, не раздумывая ни секунды, оплела его пояс ногами. Да… Они шикарно смотрятся на фоне его загорелой кожи. Он знал, что так и будет. Он… тоже мечтал. Взгляд метнулся вниз, туда, где она была розовой и открытой… Осторожно, придерживая за хрупкую спину, опустил девушку на кровать.

— Покажи… — шевельнул губами у ее покрытого влагой виска.

— Что? — не поняла Мура, замерев на мгновение.

— Покажи, как ты себя ласкала.

Ее глаза сумасшедшие, дикие, неуправляемые. Немного растерянные, но покорные. В них готовность ему подчиниться. Самохина конкретно трясет. Мышцы непроизвольно сокращаются, член стоит, как каменный, доставляет ему дискомфорт, но он не собирается давать себе волю. Только ей… Дима перекатывается на бок, берет в свою руку ее небольшую ладошку и переплетенными пальцами скользит по Машиной шее, ключицам и ниже, к напряжённым, налитым грудям с голубыми узорами вен, по плоскому, подрагивающему животику. Подталкивает ее пальцы к розовой сердцевине и выдыхает свою просьбу еще раз:

— Покажи, Машенька… Я хочу знать, как это было.

Она зажмуривается, бледный румянец разливается по щекам и сползает ниже, на самую грудь. Бутоны сосков темнеют, его рот наполняется слюной — так хочется попробовать их на вкус. Тонкие пальцы касаются идеально гладкого лобка и медленно-медленно перетекают ниже. Трогают вытянутый напряженный бугорок, и они синхронно вдыхают воздух. Самохин лбом прижимается к виску девушки, трется открытым ртом, целует, но его взгляд… Его взгляд сосредоточен на уверенных движениях ее пальцев.

С губ Маши срываются тихие нежные звуки. Они резонирует с тем, что звучит внутри у Самохина, и вибрацией распространяются по всему его телу.

— Уммм… — дыхание Маши становится тяжелым, движения руки — отрывистыми. Ноги напряжены так, что каждую мышцу видно, лицо запрокинуто к потолку. Красиво… Невероятно красиво!

Самохин смещается вниз, устраивается между ее широко разведенных бедер, вдыхает аромат ее страсти, и с удовольствием приступает к десерту. Маша стонет, когда его губы касаются ее нижних губ. Стонет, когда он их нежно посасывает, втягивает в рот клитор и медленно перекатывает его на языке. Она шепчет что-то бессвязное, открываясь еще сильнее, крепко удерживая Диму за волосы, а потом кричит звонко, когда ее накрывает оргазм.

Это невероятно. Невозможно. Ничего прекраснее он в жизни не видел. Не чувствовал, не ощущал. И толку, что в штанах мокро, потому что он, как подросток, не удержался? Кого это волнует?

— Машенька, девочка моя хорошая, солнышко… Какая же ты красивая, ласковая, невероятная!

Маша улыбнулась вымученно. Ее тело все еще подрагивало, кончики груди трепетали, оргазм отнял ее последние силы.

— Мне холодно, Дима…

Еще бы! Уже, наверное, начинается отходняк!

— А я согрею тебя, маленькая. Иди сюда…

— Мне нужно Ивану позвонить, сказать, что не приду.

— Ивану?

— Брату, — едва ворочая языком, прошептала Мура.

Самохин взвесил ее слова в уме и пришел к выводу, что Маше действительно лучше позвонить. Незачем её родным волноваться. Он бы сам все им объяснил, да только понимал, что лишь хуже сделает. Не так нужно знакомиться с родней своей половинки. Не так… Лучше утром, на свежую голову. Проводит Машу домой и… представится. Прятаться он ни в коем случае не собирался, хотя прекрасно понимал, что такой жених вряд ли придется ко двору. Как-то не верилось, что они готовы спокойно принять их с Машей разницу в возрасте, да и то, что он ее шеф — Дмитрию баллов не добавляло. Напротив, опошляло все до неприличия.

Пока Самохин размышлял — Маша уснула сладко. Вот тебе и позвонила… Дима осторожно прикрыл девушку простыней и встал. Ее телефон обнаружится на тумбочке в прихожей, Самохин нерешительно взял его, нашел в контактах «Братик», путаясь в непривычной ему операционке, быстро набрал «Не ждите меня сегодня. Планы поменялись» и, ни секунды больше не раздумывая, отправил.

Вернулся в комнату. Сел на кровать и, не боясь потревожить Машу, погладил её по волосам. Девочка-девочка… Вот, и как теперь? Никогда не думал, что такое бывает. Не представлял, что его может так накрыть от понимания того, что он будет первым. Ну, не глупость ли? Всегда опытных предпочитал, а тут!

«Я хочу свой первый раз провести с тобой…»

Так просто! И так сложно одновременно. Стоит, притихшая — только глаза сверкают. А у него, мать его, ядерный взрыв внутри. А у него что-то страшное за грудиной закручивается, а тело по капле занимает безумный голод. Перед ней ли, или перед этой острой необходимостью обладать — непонятно. Только факт — если бы Маша в тот момент могла заглянуть к нему в душу — бежала бы без оглядки. Наверняка бы бежала… Он и сам до трясучки боялся того, что внутри. Подходил осторожно, на цыпочках, к краю обрыва, но, не успев ничего разглядеть — в страхе зажмуривался и отступал. В страхе от самого себя… В страхе за себя! Потому что это действительно страшно — в последний раз… вот так потеряться в ком-то.

— Маша. Машенька… Мура, — впрочем, последнее прозвище ей совсем не идет, и Самохин поморщился, понимая, что никогда больше не будет так ее назвать, — кто же ты, девочка? Кем ты для меня станешь? Счастьем или погибелью…

Она молчит. Ночь скользит тенями по ее прекрасному лицу, задевает ресницы. Дыхание девушки тихое-тихое, с легким алкогольным амбре, но даже это его ничуть не отталкивает. Самохин ложится рядом, опираясь на предплечье, скользит жадным взглядом ниже. Только когда тело вновь оживает от увиденного, вспоминает о том, что ему надо бы в душ. Обычно он любит поплескаться подольше, но в этот раз справляется в рекордные сроки. Потому что дико хочется к ней… Наконец, укладывается рядом. В бок что-то давит, пошарив рукой, Самохин нащупывает Машин телефон. Рука тянется к тумбочке, но на полпути замирает. Он хочет знать, чем она живет! Чем она дышит? И это желание в какой-то момент пересиливает. Дмитрий сдается ему в плен, ведь нет никакой возможности ждать до утра, чтобы узнать о Маше еще хоть что-то…

Что может о ней рассказать больше, чем страничка в соцсети? Недолго думая, Самохин решительно нажимает на голубую иконку. Он не собирается читать личные сообщения. Только то, что находится в публичной плоскости — фото на стене, какие-то записи… Все, что обычно хранят на своих страницах девчонки. Залипает на фото на аватаре. Никаких томных поз и кривляния. Естественная, как в жизни. Брови чуть нахмурены, взгляд из-подо лба, на голове капюшон, но рыжие волосы все же видны. В камеру Маша смотрит будто нехотя, а ее раскрытая ладонь и вовсе закрывает часть лица. От кого ты прячешься, девочка? Самохин провел пальцем по ее лицу и листнул ленту ниже. Информации практически нет. Так, несколько треков, да тупые однотипные открытки, которые шлют всем подряд на праздники. Венчает ленту цитата:

«Держи друзей близко, а врагов еще ближе, мы останемся бесполезными, даже, если выживем…»

Отчего-то холодеет в сердце. И хочется растолкать её и прокричать: Неправда! Непонятно, как она вообще может думать о таком, когда он… Когда он по ней с ума сходит?

И прямо под цитатой закреплен трек. Он на паузе, как будто она его слушала совсем недавно. Наушников нет, но если сделать потише…

Держи друзей близко, а врагов еще ближе,

мы останемся бесполезными, даже, если выживем…

и даже, если всё хорошо, вижу только п*здец,

и сам рисую ссадины на сердце1.

Нет, к черту все… Слишком много всего будит в нем это всё. Слишком пугает осознание того, что под тысячей слоев прячется. Лучше двигаться постепенно, не торопясь. Чтобы успевать пережевывать все, что откроется, а откроется, совершенно точно, немало. А пока спать. Прижать к себе ее голое тело, закрыть глаза и попытаться уснуть… Самохин отложил телефон, в последний раз провел осторожно пальцами по ее лицу и, прижавшись к Маше всем телом, закрыл глаза.

А утром… проснулся от Машкиных трепыханий. Медленно поднял веки и едва не рассмеялся.

— Доброе утро, — прохрипел, удобнее устраиваясь на подушке.

— Доброе, — прошептала Маша, натягивая простыню едва не на голову. Он в жизни не видел, чтобы кто-то так мучительно-остро стеснялся. Было похоже, что Машкин румянец достиг даже кончиков пальцев, которые трогательно выглядывали из-под простыни.

— Маш…

— Дмитрий Николаевич, я не знаю, как такое произошло, вы меня извините, пожалуйста, я…

— Жалеешь? — напрягся Дима.

— Разве что о том, что вы меня видели в таком состоянии… Ох…

— Плохо? — вскочил Самохин.

Маша кивнула головой и, отбросив простыню, уже без всякого стеснения помчалась к ванной, где её долго рвало.

Дима включил воду в кране:

— Становись под душ, может, полегчает, а я пойду, поищу, чем тебя покормить… Домработница должна была что-то оставить…

У Маши не было сил на споры. У нее вообще ни на что не было сил. Прошлый вечер она помнила какими-то урывками, и если хоть половина из них — не плод больного воображения, то лучше уж она бы умерла, не просыпаясь! Прислонившись лбом к мраморной плитке, Мура тяжело вздохнула… Как Самохин узнал, где она находится? Почему привез к себе, безобразно пьяную, и… не только! Похоже, история опять повторяется. Да только ужасно не хочется верить, что её опоили с подачи Севы…

— Эй, ты как, солнышко? Я полотенце принес…

Вот, и что ей делать? Стыдиться, похоже, бессмысленно… Ну, если все картинки в ее голове — реальны.

— Я… у нас что-то было, да?

Самохин развернул перед девушкой полотенце и, дождавшись, пока Маша ступит в него, сомкнул руки у нее на спине и прижался губами к виску:

— Совсем немного…

— Я… извини меня. Похоже, я здорово облажалась…

— Тсс… Глупости какие говоришь. Лично мне все понравилось.

— Правда? — Маша говорила так тихо, что Самохин был вынужден прислушиваться.

— Честное слово. За исключением, разве что, одного момента.

— Какого?

— Я бы хотел, чтобы ты была трезвой.

— Извини, — голова Маши опустилась еще ниже, — я никогда не напивалась до такого состояния…

— Я знаю. Теперь это уже неважно.

— А что важно? — шепнула девушка.

— Важно, что ты вне опасности. Важно, что я успел… и что никуда тебя больше не отпущу.

Маша резко вдохнула и быстро-быстро заморгала глазами.

— Правда?

— Сто процентов, солнышко. Слово даю.

1 — слова из трека STED.D — Время смеяться.

 

Глава 13

— Я не хочу есть, — Маша отложила вилку и немного смущенно покосилась на Самохина, который, сложив руки на груди, сидел напротив и внимательно за ней наблюдал.

— Не вкусно?

— Вкусно! Очень… Просто меня все еще мутит.

— Расскажешь, как это случилось? — осторожно поинтересовался Дима, скрывая от Машиных глаз свои настоящие эмоции. Лучше ей не знать, что с ним на самом деле творится, когда он думает о том, чем для нее мог обернуться вчерашний вечер. Мужчина и сам старался об этом не вспоминать, что, впрочем, никоим образом ему не мешало представлять, как его руки смыкаются на тонкой шее ублюдка, позволившего себе опоить его девочку.

— Да глупо так вышло! Сама виновата. Знаю ведь, что нужно в оба смотреть…

Знает — и то хорошо. А то Самохин уже целую лекцию приготовил на тему, как нельзя себя вести в ночном клубе с сомнительной репутацией. Чувствовал себя квочкой какой-то, ей богу!

— Ты знаешь, кто это был? — ненавязчиво, будто бы между прочим, спросил Самохин. Зачем Маше знать, для чего ему понадобится эта информация? Оно ей и даром не нужно!

— Не уверена. Был там парень странный, но… я бы на сто процентов не стала утверждать, что это сделал именно он.

— Ты вообще сама как там очутилась? Куда смотрели твои друзья?

— Ну… Меня приятель один пригласил на выступление. Ему поддержка нужна была, вот мы з Лизеттой и пошли. Столиков свободных не было, нас подсадили за чужой, ну, а дальше ты знаешь.

— Маша…

— Да знаю, знаю… глупая я.

— Доверчивая… — возразил мужчина.

— Угу, — Маша мягко улыбнулась и встала из-за стола, — не видел мой телефон?

— Видел. Он на тумбочке в спальне. Я там похозяйничал немножко, — признался Дима, и в ответ на заинтересованный взгляд девушки пояснил: — Брату твоему смс скинул.

— Спасибо.

— Ага…

Маша прошла в спальню, схватила телефон, на котором было три десятка пропущенных. Одиннадцать от Лизетты и девятнадцать — с номера Севы. И куча сообщений от них же. Накатав подруге жизнеутверждающую смс-ку, чтобы та не волновалась, Маша перешла к аудиосообщениям Богатырева. Сначала, правда, хотела удалить все подчистую, но потом решила дать парню шанс оправдаться.

«Маш… Позвони мне, как только будет такая возможность. Я волнуюсь!»

«Маш, я не могу отыскать Лута, чтобы узнать, какого хрена произошло! Скажи мне, что ты в порядке!»

«Я его урою, когда найду. Я урою этого утырка, веришь?»

Мура не знала. Не знала, можно ли верить Севе. Глупой она не была, да и наивной, по большому счету, тоже, хотя Дима и думал иначе. То, что произошло, могло быть спланировано — факт. Но могло и не быть. В таком случае ее недоверие больно бы ударило по Богатыреву, голос которого звучал по-настоящему обеспокоенно. И с каждым новым месседжем градус его волнения лишь нарастал. Вряд ли бы Сева мог так отыграть, да и с чего бы ему напрягаться?

— Все в порядке? — раздался тихий голос за спиной.

Маша обернулась. Кивнула гудящей головой, сделала пару шагов навстречу. Ей было ужасно плохо. В голове стучали тысячи молотов, на виски давило, к горлу то и дело подкатывала тошнота, но даже это не смогло омрачить её счастья.

— Да, — выдохнула ему в грудь — выше не доставала.

— Полежишь еще? Или пойдем знакомиться с братом?

Маша отстранилась от мужчины, задрала голову, чтобы поймать его взгляд:

— Ты хочешь познакомиться с Иваном?

— Так будет правильно, Маш. Чтобы они не волновались на тему, где ты и с кем. А ты… ты, что, против?

— Нет. Я просто… не ожидала, что ты захочешь. Так быстро…

Самохин вжал ее в грудь, погладил по мягкому шелку волос, не удержавшись, прижался губами к макушке. Что ей сказать? Что он и сам не ожидал? А потом, вдруг, понял, что никак иначе с ней быть просто не может. Только так. По серьезному. С обязательствами.

— Захочу! Ну, так как?

— Давай лучше попозже. Я не очень хорошо себя чувствую, да и выгляжу — жуть.

— Неправда… Но если хочешь поваляться, подожди, пока я сменю простыни.

— Я и сама могу, мне уже неудобно…

— Неудобно спать на потолке. Лучше киношку какую-нибудь выбери…

— Киношку? — удивилась Мура.

— Ну, да… Или ты что-то другое хочешь? Так говори, я здесь один совсем одичал.

Самохин и правда не знал, чем может Машу развлечь. Между ними была пропасть в двадцать лет, а мостик, перекинутый через эту пропасть, был еще слишком шатким и неустойчивым. Им ещё предстояло построить что-то более основательное, а пока приходилось вот так… на свой страх и риск двигаться.

— Нет, кино вполне подойдет! — улыбнулась девушка, — ты какие фильмы предпочитаешь?

— Ты лучше спроси, когда я в последний раз что-то смотрел, — хмыкнул Дима, стаскивая влажные простыни. Ночью Машу конкретно знобило, она буквально обливалась потом. Бедняжка. Уроет утырков, которые с ней это сделали! В землю втопчет.

— Ну, и когда?

— Не помню, солнышко. С этим расширением… А! — Самохин с досадой взмахнул рукой.

— Знаешь, а я злилась на тебя, — видимо в продолжение темы тихонько призналась Маша, — не могла понять, почему ты… ну, я не знаю… не сказал мне ничего, не позвонил! Пробегал мимо, а я… Я такой ненужной себя чувствовала, Дима.

Этот разговор сейчас был совершенно лишний. Она настолько дерьмово себя чувствовала, что даже самой себе не могла ответить, зачем вообще его завела, но и отступать уже было поздно. Самохин отложил подушку и напряженно на нее уставился.

— Такого больше не повторится, — наконец пообещал он.

— А почему в этот раз так случилось? — Муре действительно было интересно.

— Потому что я до конца не понимал, как это важно для тебя. Потому что раньше жил по-другому.

— Я странная, да? — смутилась девушка.

— Нет. Ты необыкновенная.

Мура улыбнулась и отвела взгляд. Ей бы не мешало взять паузу, чтобы провести в голове какую-нибудь ревизию. Иначе ее заживо похоронит под ворохом мыслей и чувств, которые сыпались на нее непрерывным потоком. Да, нужно все хорошенько осмыслить. Разложить по полочкам, подписать… Когда-нибудь потом, когда останется в одиночестве. А пока…

— Запрыгивай… — Самохин улегся в кровать и поманил Машу пальцем. Она послушно устроилась рядом, бросив на мужчину короткий взгляд из-под ресниц. Дима опять забыл побриться, но Муре нравилась его темная щетина. Он был из той редкой породы мужчин, которых та нисколько не портила. Осторожно Маша коснулась его щеки, провела по ней пальчиками, очертила губы. Она сама не знала, откуда в ней берется смелость вести себя так… откровенно.

— Колючий? Давай побреюсь…

— Нет! Мне нравится…

— У тебя очень нежная кожа… Как у ребенка совсем. Вдруг поцарапаю?

— Уже… — прошептала Маша.

— Уже? — Самохин приподнялся, опираясь на предплечье, скользнув по ней изучающим взглядом. — Где?

Маша ничего не ответила, только вспыхнула, как маков цвет, и до него дошло! Подрагивающими руками приподнял край собственной футболки, чуть отвел ее ногу и увидел небольшие ссадинки на внутренней стороне бедра. Маша смутилась и, плотно сжав ноги, уткнулась носом в Димин бок. Сплошное противоречие — его девочка. Страстная, чувственная, безотказная, но… абсолютно неиспорченная. Абсолютно! Стоило только представить, какой она будет в постели, и… До сотни со старта. До звезд перед глазами, которые можно было погасить, только зажмурившись, а если зажмуриться — перед глазами снова она! Она — начало, она — конец. Она — чертова бесконечность, в которой он потерялся.

Они так и лежали втроем — он, его стояк и Маша, пока у той не зазвонил телефон. О фильме даже не вспомнили! А вот к трубке его девочка потянулась. Свела брови, глядя на дисплей. Самохину даже интересно стало, кто так сильно её взволновал.

— Алло, — тихий шепот и долгая-долгая пауза, в течение которой кто-то чужой на том конце провода сыпал словами в трубку. — Нет, я ни в чем тебя не подозреваю! Правда! Я вообще уже думаю, что это какая-то случайность. Может, он себе эту дрянь приготовил, а я перепутала наши стаканы. Ага… Да! Я поняла… Не переживай…

Не переживай?! Господи, ну, что ж она добренькая такая! Хмырю, с кем Маша разговаривала, по башке нужно было дать хотя бы за то, что он вообще оставил её в обществе тех уродов! За одно только это дать!

— Это друг, о котором я тебе говорила.

— Я так и понял.

— Он… вообще неплохой, правда.

— Сомнительно, ну, да ладно…

Маша тихо рассмеялась, хрюкнула забавно и, хохоча пуще прежнего, спрятала лицо у него на груди.

— Смотрю, тебе уже лучше, — и себе улыбнулся Самохин.

— Немного…

— Тогда к брату?

Мура села на кровати, сложила ноги по-турецки и неуверенно пожала плечами:

— Если ты не передумал, я их с Люсей предупрежу. А то упадем, как снег на голову, не дело это!

Самохин кивнул, соглашаясь, что так будет лучше.

— А что купить? Торт там, или цветы?

— Кому? Ивану? — веселилась Мура.

— Девчонка! — покачал головой мужчина, а у самого так тепло на душе стало!

— Да не нужны им все эти церемонии. Хотя, если мыслить стратегически, бутылку, наверное, лучше захватить! Так уж вы точно общий язык найдете.

— Стратееег! — оценил план Муры Самохин, — пойду, посмотрю, что у меня в баре нераспечатанное. Или все же сходить в магазин? — остановился посреди комнаты.

— Не нужно! — покачала головой Маша, слушая в трубке гудки.

Димино знакомство с четой Черных прошло довольно гладко. Иван, если и удивился возрасту избранника сестры, то никак этого удивления не показал. Он лишь позволил себе намекнуть, что ночевать Маше все же стоит дома. И Самохин тут вряд ли что мог возразить, хотя и хотелось. А вот Маша, неожиданно для него, подбоченилась. Однако ее воинственность вмиг просекла невестка и утащила строптивицу в кухню.

— Нет, ты это слышала? Вот ханжа! — вспылила Маша, доставая с верхней полки стаканы.

— Марусь, ну, что за категоричность? — удивилась Люся. — Я тебя не узнаю!

— И ты туда же? — воскликнула Маша, косясь на неплотно прикрытую дверь. Люся, которая проверяла готовность пирога, захлопнула духовку и уверенно кивнула головой:

— И я! Мы оба хотим тебе добра. Ты сейчас влюблена! А это — как болезнь в самом остром периоде, как горячка…

— Хочешь сказать, что я сейчас ничего не соображаю?

— Да нет же! Просто… нельзя так легко сдаваться во власть мужчине. Пусть сначала поухаживает, проявит себя! А так… какой ему интерес будет, если ты и без того на все согласна? Их в тонусе держать нужно, понимаешь? Надоест встречаться — замуж позовет! Ты же уже детишками имена придумываешь?!

— Кому? Стасику и Польке? Может быть… — криво улыбнулась Мура.

— Вооот! Видишь? Для тебя все серьезно! И его к этому нужно подталкивать! А начни ты с Самохиным жить вот так… Да никогда он тебя потом замуж не позовет. Потому что ему и без этого хорошо будет. Он сорок лет в холостяках. Сечешь?

Маша неуверенно кивнула.

— Пусть он тебя добивается, ухаживает, так ты ему ценнее будешь. И в нужном направлении, если не дурак, очень быстро соображать начнет. Глядишь, на свадьбе погуляем!

— С таким-то пузом! — деланно удивилась Маша, косясь на выпирающий живот невестки.

— Ох, и нравится мне такой подход! — рассмеялась Люся. — Правильно, Машенька! Все у тебя получится, умница ты наша!

 

Глава 14

У Лута было полно народу, набились, как селедки в бочке, сран*е ублюдки!

— Где этот уеб*к? — Сева выхватил из толпы смутно знакомого парня и легонького того встряхнул.

— Эй-эй! Ты че, бро?

— Где Лут?!

— Глянь в спальне, ты че резкий такой?!

— Да пошел ты!

Богатырев отбросил нарколыгу и брезгливо обтер руки. Его подрывало от злости и беспокойства. И эти взрывы в душе были настолько мощными, что, толчками вырываясь наружу, сотрясали обрубок, оставшийся от его тела. И то дрожало, как осиновый лист — того и гляди, опять с протезов слетит. Вот будет угар! Интересно, эти обдолбанные придурки хоть поймут, что произошло?

Сева огляделся. Ему нужно было выяснить, что за х*рня приключилась! Ведь если верить бешеной сучке Самойловой — Лут подмешал Муре какой-то х*рни. И если Машка поверит, что он в этом замешан — то весь его план накроется медным тазом. Весь его чертов план!

— Лут!

— Какие люди! — привстал тот, но резким толчком Богатырев вернул барыгу на место.

— Это ты Маше наркоты подсыпал?

— Че? — тупил тот, хлопая осоловелыми глазами.

— Соберись, мать твою! Помнишь рыжую в клубе? Ты ей кайфа отсыпал?

— Рыжая? — тупил Лут. — А, девка твоя? Слушай, так там дел-то — бублик1 один, во ее вштырило! Ты мне, кстати, торчишь по этой теме.

Всеволод прикрыл глаза. В голове противно пульсировало, будто кто-то медиатором водил по натянутым до звона нервам.

— Какого х*я ты это сделал? Тебя кто просил? — шипел Сева, в такт каждому слову встряхивая своего дилера.

— Отвали, — вяло отбивался тот. Еще бы… откуда силам взяться. Убитый ведь в хлам. Зрачки расширенные, рубашка с длинными рукавами, а ведь в квартире такая жара, что пот по спине стекает. Значит, бахается2 уже вовсю — раз руки прячет. И ведь не соскочит… На сколько его хватит? Пять лет — потолок. Чаще — три. Реже — год. А потом смерть или от передоза или от гепатита. Злость куда-то ушла. Как и не было.

— Ты, это, Лут… Давай, завязывай, братишка…

Стало жалко этого придурка. И себя вместе с ним заодно. Сева знал, почему так случается. Почему люди подсаживаются на кайф. Так их дерьмовая жизнь становится хоть чуточку краше. В ней появляются краски, которые эти глупцы жирными мазками наносят на блеклый холст своей жизни, как будто не знают, как быстро те выцветают под серым небом реальности.

— Да-да, бро… Уже пора!

Богатырев кивнул, однако ни на секунду не поверил, что Лут хотя бы попытается соскочить. Гиблое это дело, когда перешел черту.

Сева поежился. Вместе с потом по его спине стекал страх. Он как будто только сейчас до конца понял, куда попал. Насколько за последнее время истончилась та грань, что отделяла его от пропасти. Насколько призрачной и эфемерной она стала. Из пропахшей шмалью квартиры Сева почти бежал. Спустился на пролет, дернул створку окна, вдохнул полной грудью воздух.

Мир вокруг раскачивался и кружился. Культи натерло и жгло. С этими протезами всегда так — чуть поправился или похудел — и все. Дискомфорт обеспечен. Сева выбил из пачки сигарету и подкурил. Перед глазами тут же всплыли картинки из недавнего прошлого. Машка — испуганная и нахохленная, как воробей. Сижку ему протягивает, а у самой в глазах… Космос, мать его! Необъятная вселенная. Он эту прорву даже через шоры собственных комплексов разглядел. Хотя в тот момент это было практически нереально. Вот тогда он в нее и упал. В невесомость, бл*дь, без подготовки. Два года назад такого и близко не было. В этом Машка была права — он бы и не вспомнил о ней, не случись те несчастья. Не от большого ума не вспомнил бы — факт! Сева Муру не оценил не потому, что она в тот момент была хуже, а оттого, что сам жизни не знал! Не смыслил, не ведал, не имел представления о том, что действительно стоит внимания. Кто… Кто действительно стоит! А сейчас поумнел.

Телефон зазвонил. Мама.

— Да, мам, привет…

— Привет? Сев… Ты вообще в курсе, который час?

— Ага… Поздно уже.

— Или рано. Пять утра, а я ни минуты не спала…

— Так ложись. Я скоро приеду.

— У тебя все хорошо? — после короткой паузы тихонько спросила мать.

Что ей сказать? Дерьмово все, как ни крути, но он будет стараться выкарабкаться. Он будет…

— Да, все отлично. Сдачу сессии отмечали с одногруппниками.

— Правда? — в голосе матери послышалось облегчение, и оно больно резануло по сердцу.

— Правда… Так что, иди спать. Я скоро буду.

И он действительно поехал домой. Медленно, не так, как обычно. Нужно было подумать, как-то переосмыслить всё, потому что жить, как раньше — значит, в бездну катиться, отпустив тормоза. А он не хотел падать. Больше не хотел.

Дом родителей находился в пригороде, но по пустынным улицам в ранний час — добрался довольно быстро. Мать не спала, хотя он и просил. Сидела тихо в гостиной, поджав под себя одну ногу, и бесцельно щелкала пультом от телевизора.

— Привет, ма…

— Я слышала, как ты подъехал.

Сева кивнул. Он знал, что если долгое время вслушиваться в тишину, любой отличный от нее звук воспринимается необычайно остро. Даже через дорогущую систему шумоизоляции, на которую не поскупились при строительстве их дома.

— А спать чего не легла? — отводя взгляд, поинтересовался Сева, снимая с головы осточертевший снепбек.

— Хотела тебя дождаться. Ты и не замечаешь, а я всегда тебя жду… — тихо заметила женщина, но лучше бы заорала. Возможно, тогда ему было бы хоть немного легче.

— Извини… Извини, ма, я… вел себя, как кусок дерьма, и…

— Я так волнуюсь за тебя, Севка… Если бы ты только знал.

— Я знаю…

— Ни черта ты не знаешь, глупый. Откуда тебе знать, что чувствует мать, когда у нее на глазах умирает ребенок?

— Это уже в прошлом. Ну… больница и все дела.

— В прошлом? Думаешь, ты в больнице умирал?

— Мам…

Виктория запрокинула голову к потолку и надавила пальцами на глаза.

— Ты сейчас подыхаешь, Севка. И нас всех за собой тащишь. Я ведь, что без тебя? Кто? Не знаю…

— Мам, ну, не надо, а? — Сева подошел к матери и осторожно обнял ее хрупкую фигуру. — Я все понял сегодня, правда! Знаю, что был не прав, но все уже в прошлом.

— Эти наркотики твои… Ты думаешь, я не знаю, что ты творишь? Я ведь не дура, Сев! У меня руки опускаются… Как тебе помочь? Самохин говорит — не давать тебе денег… Так, может, он прав?

— Отец такое сказал?

— Отец… — хмыкнула Виктория. — Да, представь себе. Говорит, что ты с жиру бесишься.

— Может, и бешусь. Мам, ну… не плачь, а?

— Где я тебя упустила, Севка? В чем не додала? Ты ведь ни в чем отказа не знал, так, может, в этом и проблема? А не в твоих ногах…

— Мам… Посмотри на меня, — приказал Всеволод, стирая прозрачные слезы с красивого лица матери, — в прошлом всё, слышишь? И наркота, и загулы… Вообще все! Я еще не знаю, как это все в голове устаканить, как справиться со всем, но… я найду способ.

— Ох, Севушка…

— Я не хочу больше вот так… Я жить хочу, мама. Стоять на сцене, писать музыку, любить, в конце концов…

— Все в твоих руках, милый. Ты ведь знаешь, мы поддержим тебя во всем!

— Да. Знаю… — уверенно кивнул Сева. — Ну, так мы все решили? Или ты еще хочешь поплакать? — неловко пошутил Богатырев.

— Не хочу, — всхлипнула женщина, — я с тобой на сто лет вперед наплакалась, дурень!

— Значит, вытирай слезы и иди спать…

Виктория послушно смахнула влагу со щек. Растерла распухшее лицо. Взглянула на сына с робкой надеждой:

— Все, правда, хорошо, милый?

— Правда, мама. А, если нет — то непременно будет.

На второй этаж они поднялись вместе. Всеволод принципиально не стал переезжать на первый, хотя каждый раз, поднимаясь по лестнице на протезах, проклинал свою твердолобость. У самой двери оглянулся. Кивнул матери напоследок и неловко переступил через порог.

Первым делом — отмыться от смрада притона Лута. Слава богу, к помывкам он давно уже приспособился… Пришлось научиться. Потому что самым унизительным в этом всем для Севы стала именно невозможность себя обслужить. От этого чувство собственного достоинства в пыль втаптывалось. И сдохнуть хотелось со стыда, чтобы никогда его больше не испытывать. С горем пополам стащил штаны, открепил протезы, которые потом тоже нужно будет вымыть. Пересел на коляску и доехал до ванной. Когда Севе становилось особенно хе*ово, он заставлял себя думать о тех, кто не имел возможность купить все эти приблуды. Протезы, кресло… Кто не мог переоборудовать дом и ванную комнату под нужды ампутанта. Вот кому приходилось действительно х*ево.

На душ у Богатырева ушли сорок минут и последние силы. Думал, не уснет, но вырубило в момент. Утром проснулся под ор телефона. Пошарил на полке рукой, хотел уже отключиться, но взгляд зацепился за фото Маши, которое он поставил на входящий. Сердце ёкнуло — принимать или не принимать вызов. Он так и не нашел слов, которые бы объяснили хоть что-то! Мазнул пальцем по сенсору. Оказалось, что Мура не злилась. По крайней мере, он не обнаружил злости в ее голосе, как в тот ни вслушивался, в надежде услышать хоть что-то. Голос ее «мужика» услышать, если уж говорить начистоту… Сева хотел понимать, с кем ему придется тягаться. Знать врага в лицо, но тишина на заднем плане их разговора ничуть тому не способствовала.

С чего он вообще решил, что они провели ночь вместе? Ведь если все, что ему удалось узнать о Машке, правда, то ни о каких ночевках и речи не могло быть. Вряд ли Муре такое было позволено.

Сева спустился с постели, шипя обработал ссадины на культях и надел протезы. Когда это дерьмо с ним случилось, он мечтал о том, чтобы вновь отливать стоя, как все нормальные мужики. Он рыдал, как сопливая девчонка, из-за невозможности сделать это! Он вздернуться хотел… И сейчас возможность стоя пустить струю стала его маленькой каждодневной радостью, которую могли бы понять только те, кто прошел через то же, что и он сам. Да, отливать стоя — счастье!

Приведя себя в порядок, Сева спустился вниз. Мать нашлась в кухне.

— Эй, ты что здесь делаешь?

— Пытаюсь приготовить завтрак.

— Завтрак? — моргнул Сева, замерев с банкой спортивного питания в руках. Как только у него появилась такая возможность, Богатырев возобновил тренировки. У него не было половины тела, но это не означало, что его оставшаяся часть не могла выглядеть хорошо. Возможно поэтому протезы и стали тереть — он хорошо раскачался за последнее время.

— Да! А что не так?

— Никогда не видел, чтобы ты готовила.

И правда. Не было такого на его памяти. Его мать больше по салонам красоты да фитнесам всяким специализировалась. Нет, она не была плохой, просто… в какой-то момент нянек в жизни Севы стало гораздо больше, чем матери.

Вика нервно бабахнула сковородкой по столу и, опершись о столешницу, низко опустила голову.

— Извини меня… Я… я была дерьмовой матерью для тебя.

— Только потому, что не пекла мне блинчики? Да, брось. Вполне возможно, что этим ты спасла мне жизнь, — пошутил Сева, слизывая йогурт с ложки. А мать… Она подняла на него свой неверящий растерянный взгляд и, наконец, рассмеялась. Громко, немного истерично, но Севе понравилось. Они тысячу лет не смеялись вместе.

— Ты вернулся… — качая головой, прокомментировала женщина. — Ты вернулся, Севка…

— Да… Я вернулся, ма.

 

Глава 15

— Привет! Ну, и что за сюрприз? — сверкая глазами, поинтересовалась Маша, запрыгивая в машину к Самохину. Шустрая такая, что он даже дверь ей открыть не успел.

— Ты что, меня возле окна ждала? Я только подъехал, а ты тут, как тут, — улыбнулся он, склоняясь к губам девушки. И по хрену, если кто-то увидит. Она — его.

— Еще бы! Люблю сюрпризы!

— Только и всего? — вскинул бровь Самохин, аккуратно поглаживая большим пальцем нежную кожу в золотой россыпи солнца.

— Нет… — Маша отвела взгляд, а потом уверенно так, почти с вызовом, бросила. — Я по тебе соскучилась очень.

Вот! Вот, чего он ждал! Этих слов! Потому что сам по ней скучал до бессонницы. Стоял у окна и курил, хотя тысячу лет назад бросил.

— Ты сигаретами пахнешь, — тут же заметила Маша.

— Не нравится, да? А я ведь честно пытался замести следы. Принял ванну с пеной, как барышни из кино, и два раза почистил зубы, — криво улыбнулся Дмитрий, вспоминая свои утренние приготовления. Он, пожалуй, еще никогда не собирался на свидание так тщательно. И не знал, то ли ему смеяться, то ли плакать, то ли вообще бросить анализировать каждый свой шаг и просто получать удовольствие.

— Мне все в тебе нравится, — шепнула ему куда-то в шею Маша, — только все равно не кури. Вредно это.

Бесспорно. Это даже на пачках сигарет уже лет двадцать большими буквами пишут. В общем, самое банальное замечание, но в нем столько всего! Какая-то трогательная забота, от которой у него, взрослого, ни черта не сентиментального мужика замирало сердце.

— Хорошо, — покладисто согласился Самохин и, наконец, ее поцеловал. Тронул губами губы, нежно, без капли настойчивости, повторил касание. Поцеловал уголок, провел языком, раскрывая и погружаясь в рот. От ее тихого вздоха кровь привычно вскипела и устремилась вниз. Пора брать себя в руки, либо весь его план накроется. С сожалением отстранившись, Дима хрипло спросил:

— Поедем?

Маша только кивнула. Ее язык скользнул по губам. Сначала нижней, а потом верхней, будто бы она его вкус хотела слизать. Самохин прикрыл глаза — вернуть себе привычное спокойствие было не так-то и просто.

— А куда? — спросила Маша.

— По магазинам…

— По магазинам?

На лице Маши было написано такое неподдельное удивление, что Дима рассмеялся.

— А ты уже и забыла, что тебе шеф велел, — ухмыляясь, прокомментировал тот.

— Ты это о чем?

— О гардеробе. Помнишь, я тебе говорил купить пару подходящих нарядов в поездку?

— Оу…

Она действительно забыла. Отвела взгляд, уставилась в окно. Зачем-то покосилась на свой сарафан в мелкий цветочек, купленный на распродаже. Ей не впервые стало стыдно за собственный внешний вид. Только никогда еще это чувство не было таким острым. Маше не доводилось видеть прежних женщин Самохина, но девушка была уверена, что выглядели они гораздо более привлекательно. Хотя бы потому, что могли себе это позволить.

— Эй… Ты не хочешь? — забеспокоился Дима. — Послушай, я и сам жуть как не люблю все эти костюмы, так что могу понять…

— Дело не в этом. Дим… Ты меня стесняешься?

— Что? — он даже затормозил, нарвавшись на возмущенные сигналы других водителей.

— Ну, я не знаю… Ладно, забудь.

— Нет, не забуду! Причем здесь — стесняюсь?

Маша опустила голову:

— Ну, я как-то не слишком… за всеми этими модами слежу, да и не могу себе позволить… — она запнулась и, отчаянно покраснев, снова отвернулась к окну.

— Эй… — Дима все-таки съехал на обочину. — Да плевать мне на эти тряпки. Ты без них лучше всего смотришься! Маш…

— Ладно, — чуть улыбнулась она. От сердца отлегло, хотя перед глазами все еще стояли разодетые в пух и прах мифические соперницы, о которых она почему-то не думала раньше.

— Я серьезно, Маш. Ну, хочешь… вообще никуда не поедем?

— Нет… Ты прав, твой секретарь должен выглядеть… представительно. Это раньше, когда меня никто не видел, я могла как попало ходить. Но теперь… ты прав. Только мне бы не хотелось брать у тебя деньги. Это неправильно…

— А ты не у меня берешь! У фирмы. Это обычная практика. Но, даже если бы я захотел тебе что-то купить, что здесь такого? Ты моя женщина, я хочу тебя баловать!

— Дим… Мне ведь ничего такого от тебя не нужно… — заметила Мура, рисуя пальцем узоры на обтянутой кожей молочного цвета панели. Самохин ее ручку перехватил, поцеловал костяшки пальцев:

— Я знаю, солнышко. И от этого тебя баловать хочется еще сильнее. Я буквально чувствую, как зудят мои пальцы… Избавь меня от этой напасти! Поехали…

Маша только пожала плечами и улыбнулась. В конце концов, если ему так хочется, то почему бы и нет? Что за бестолковые принципы?

Самохин привез их в огромный торговый центр. Мура такие старалась избегать, потому что под пристальным взглядом вышколенных, зачастую надменных консультантов всегда чувствовала себя замарашкой. А вот с Димой за руку — это ощущение пропадало напрочь. Сам того не зная, он вселял в нее уверенность. Одним своим солнечным теплым взглядом.

Поскольку шопинг Маша не особо любила, тот завершился, едва ли не начавшись. В первом же магазине она отобрала три очаровательных комплекта, и заартачилась, когда Дима мужественно предложил походить еще. Зачем, если ей все понравилось? Сдержанное платье в деловом стиле, брючная тройка с легким топом и пиджаком с короткими рукавами и еще один ансамбль с юбкой. Ей этого хватит — за глаза. На период отпуска основного секретаря — так точно.

— Можно туфли посмотреть… и сумочку, — нерешительно протянула она, — только давай передохнем.

— Да мы же только начали!

— А я уже устала. Не люблю я эти магазины. Странно, да?

— Ну, тогда, и правда, пойдем, где-нибудь перекусим.

— Я бы только кофе выпила… Вон, смотри, KFS.

— Маш, ну какой KFS?! — возмутился Самохин, — здесь, что, ресторана нормального нет? Чтобы зёрна нормальные, арабика, там, рабуста… чтобы кофе вкусный…

Мура остановилась. Они были разными. С разным опытом, багажом и достатком. Но она не собиралась давать этой разности ни единого шанса.

— Ну, какие зёрна, Дим? Разве они делают кофе вкусным?

Он остановился посреди длиной галереи, не обращая никакого внимания на снующих вокруг людей, и она замерла.

— Я так понимаю, что ты твердо уверена, что главный секрет не в этом? — смерив ее нечитаемым взглядом, поинтересовался Самохин.

— Не в этом. Совсем, — покладисто согласилась Мура. — Вкусным кофе делает компания. И, знаешь, я уверена, что сегодня он будет просто божественным.

Дима не представлял, как у нее, такой молоденькой, получалось вот так запросто укладывать его на лопатки. Как ей так легко и естественно удавалось озвучивать сложное! Расставлять акценты, выплескивать свою глубину… Одним словом, одним взглядом выбивая из него все дерьмо. Отправляя в тартарары все его убеждения и представления о жизни.

— KFS?! — переспросил, откашлявшись.

— Или ресторан… Как тебе будет угодно, — прошептала Маша, — вкусно будет везде. Обещаю.

В итоге они остановили свой выбор на приличной чешской кондитерской. Сели за столик, обставившись пакетами с одеждой, и сделали заказ. Маша — сидящая напротив, ее аккуратные пальчики в его руках и смеющиеся глаза — вот, о чем он мечтал всю ту чертову неделю. Хотя, мечтал — это громко сказано. У него даже на это времени не было. Но каждый раз, закрывая глаза, — он ее перед собой видел, прям как сейчас. Вот только тогда Самохин и предположить не мог, как много она для него станет значить. Пару суток прошло, а он…

— Маша?

— Мама?

Самохин вскинул взгляд. Стоящая перед ним женщина была старше его самого лет на десять, хотя он, признаться, побаивался, что они с ней будут ровесниками.

— Ну, здравствуй.

— Здравствуй. А ты здесь какими судьбами?

— Тетя Таня вытащила… Представишь своего… эээ?

На секунду Маша замешкалась, растерянно глядя на Диму, а тот встал и кивнул головой:

— Дмитрий Самохин. Очень приятно.

— Взаимно, Дмитрий, ну, а я Машина мама. Елена Александровна. Вот… вышла немного развеяться. Так устала — сил моих нет! Ты, наверное, и не в курсе, беглянка… Знаете ли, Дмитрий, Маша у нас в бегах, дома не живет. Долгожданный ребенок, разбалованный… Так вот, Машенька, папа твой в больницу слег. Операция ему нужна.

Женщина еще что-то говорила, но Самохин уже на нее не смотрел. Он с каким-то беспокойством наблюдал за Машей. Сначала она была равнодушна, потом немного растеряна, а потом… Ее глаза потухли. В мгновение ока она закрылась на все замки, и Дмитрий не понимал, что послужило тому причиной.

— Какая операция?

— Ну, ты как с луны свалилась, Маш! Конечно же, на спине! И ведь все может закончиться довольно плачевно! Никто не дает никаких гарантий! — женщина с намеком подняла брови, а после снова обратилась к Самохину, — Владимир на заводе здоровье подорвал… Столько ему, бедняжке, вкалывать приходилось, чтобы Машеньку поднять. Тяжелое было время… Вот и грыжу заработал межпозвонковую… А Маша ведь нам даже не звонит…

К концу разговора Самохина стало подташнивать. И так тревожно стало за Машку, которая, опустив глаза к тарелке, с остервенением ковыряла свой вишневый штрудель, что он все, что хочешь, отдал бы, лишь бы только прекратить это все.

— Извините, к сожалению, мы торопимся… — не выдержал Дима. Не было у него никаких сил смотреть на Машкины мучения. Самому физически больно было от ее поникшего вида, — Маша вам позже позвонит, и вы все обсудите.

Самохин бесцеремонно встал из-за стола, провожаемый удивленным Машиным взглядом, подхватил пакеты с пола и скомандовал:

— Пойдем, Маш. Не дай бог, те лодочки синие разберут.

Елена Александровна пыталась что-то возразить, а между тем маска любезности, которую она нацепила, шла трещинами. Он мог поклясться, что видел, как сквозь нее проступает ее истинное лицо. Дмитрий совсем не знал эту женщину, но уже заочно ее ненавидел.

— Какие лодочки, Дим? — широко распахнув глаза, поинтересовалась Маша, когда они отошли на приличное расстояние. А он, до этого тащивший ее, как паровозик, вдруг замер, бросил чертовы пакеты на пол.

— Красивые синие лодочки. Под твое новое платье. Я, кажется, их видел… вот там.

Маша качнула головой, демонстрируя, что все поняла, а потом прошептала тихонько:

— Спасибо…

— Я их еще не купил, — вымучил улыбку Самохин.

— А я не про туфли, Дима. Спасибо, что прервал мои мучения. Я как-то не научилась еще… Странно, правда?

— Нет! — отрезал Дмитрий, — пойдем, там, правда, туфли красивые…

Он на нее не давил и не спрашивал ничего. Ни в магазине, ни когда домой приехали. Не потому, что не было интересно. Ему просто не хотелось лишний раз теребить рану, которая, он видел, была глубокой. Единственное, что Дима мог сделать в сложившейся ситуации — быть рядом. Заботиться о ней, любить… И ждать, когда она найдет в себе силы заговорить. Если… если такое вообще случится.

— Я все испортила сегодня, — прокомментировала Маша, без особого внимания глядя в телевизор.

— Глупости какие…

— Правда?

— Конечно… — Самохин пожал плечами и после короткой паузы добавил: — Может быть, расскажешь?

— Да что тут рассказывать? Мать… Она… мне кажется, она никогда меня не любила. Всегда недовольная, всегда с претензией…

— Она тебя… била, или…

— Нет, — Маша покачала головой. — Нет. Она… унижала скорее. Словами. И требовала-требовала-требовала… У меня голова кругом шла, и так страшно было не соответствовать… Я была дерганой и забитой.

Самохин слушал молча. Иначе… иначе бы все равно ничего хорошего не сказал. О той твари, что Машку родила.

— Иди сюда!

Маша пересела ему на колени, но лицо, по уже сложившейся традиции, прятать не стала. Напротив, прямо смотрела. Не мигая даже:

— Я уже отболела, Дима. Жалеть меня не нужно. Просто жаль, что так и не научилась уходить от ее атак… на мое душевное здоровье. А у тебя хорошо вышло, — улыбнулась она, гладя Самохина по колючей щеке.

— Мне ее ударить хотелось, — признался тот.

— А вот это — совершенно зря. Лучше меня поцелуй!

— Поцелуй… — передразнил Самохин, — а как потом остановиться?

— А зачем это делать? — в свою очередь поинтересовалась Мура, на что ее мужчина громко простонал:

— Ты мне не собираешься облегчать жизнь, правда?

— Просто не понимаю, зачем тянуть.

Дима хмыкнул. Смешная она, торопится. Другой бы радовался, а он… Он хотел, чтобы их первая ночь стала особенной! Поэтому и не спешил. Был у него один план…

 

Глава 16

За всю свою двадцатилетнюю жизнь Маша ни разу не летала. Поэтому предстоящая поездка волновала девушку все сильнее. Думала, и не уснет, но день накануне выдался изматывающим и богатым на переживания. Одна встреча с матерью чего стоила, и потом… Вечер с Димой! Она потерялась в нем, растворилась. Не знала уже, как вообще жила без его теплоты и трогательной заботы. Мура никогда в жизни еще не чувствовала себя настолько важной и значимой в пределах личности другого человека. Самохин подарил ей нечто, намного более ценное, чем стоящие в углу пакеты с одеждой.

— Мария! Иди, поешь! Опять ведь голодная помчишься…

— Дед, пять утра… Ты чего не спишь?

— Иди, говорю! Я кашу сварил!

— У меня время уже поджимает, — без всякой надежды на понимание пробормотала Мура.

— А ты меньше болтай — все успеешь!

Хочешь, не хочешь, а овсянку съесть пришлось. Торопливо орудуя ложкой, Маша размышляла о том, не забыла ли чего впопыхах. Главное — паспорт, все остальное потерпит. Небольшой чемоданчик, который она даже в багаж не планировала сдавать, уже дожидался хозяйку в прихожей.

В дверь позвонили.

— Это еще кого принесло, в такую рань? — удивилась Мура, глядя на деда.

— Ясно, кого! Иван приехал. Отвезет тебя на аэродром!

Маша сглотнула. В последнее время она стала ужасно сентиментальной. Шмыгнув носом, девушка поспешила к двери.

— Вот же не спится тебе! — пробормотала она, обнимая брата за пояс.

— Да, брось… Тебя закину, и сразу на работу. Это твой чемодан?

— Ага… Ну, все? Пойдем?

— Как приземлишься — позвони! Чтобы я не волновался, — бормотал за спиной дед.

— Ой, точно! Я телефон забыла!

Мура скинула туфли и подалась в спальню. Схватила трубку, а там — снова пропущенные. Ладно… С этим и потом можно разобраться.

— Ну, все, дед. До встречи… Прилечу — отзвонюсь обязательно.

— Не забудь! — крикнул вдогонку тот.

Утро было раннее, поэтому погода стояла просто отличная. Жара еще не сковала город в своих удушающих объятьях. Маша приоткрыла окошко и, улыбаясь, уставилась на брата:

— Я бы и на такси доехала, — в который раз повторила она.

— А Дима почему не подкинул?

— Эээ… Ну, мы не одни едем. В общем, я пока не хочу выпячивать наши отношения.

— А он?

— А он соглашается с моими решениями, — улыбнулась Маша.

— Подкаблучник, значит? — сверкнул белоснежными зубами Иван.

— Похоже на то, — рассмеялась Маша.

К нужному терминалу Мура добралась быстро и без опозданий, впрочем, Самохин был уже там, это дало им несколько минут наедине, до приезда Деревянко.

— Шикарно выглядишь, — шепнул Дима, будто бы невзначай проводя щекой по ее волосам.

— Спасибо. Этот костюм мне помогал выбирать человек с отличным вкусом.

— Ты мне нагло льстишь, но я не в обиде… Эй, ты чего дрожишь вся?

— Волнуюсь немного. Я никогда раньше не летала.

— Правда? Ну… Нас ждет довольно короткий перелет. Не успеешь опомниться, а мы уже там. Вот и Валера, кстати…

Пролет, и правда, прошел довольно неплохо. Все волнения девушки оказались совершенно напрасными. И, если говорить начистоту, Мура вообще не заметила, как они взлетели, потому что в какой-то момент, очевидно, уловив панику, волнами исходящую от ее тела, Самохин успокаивающе сжал ее руку. При этом он продолжал обсуждать с Деревянко перспективы внедряемой программы лояльности для клиентов малого бизнеса. Весь такой деловой и ужасно сексуальный — в своем костюме цвета берлинской лазури. Муре было приятно думать, что он выбрал наряд под цвет ее платья. Вместе они смотрелись великолепно.

Уже имея представление о том, какой темп работы выдерживает Самохин, Маша все равно не была готова к тому, что на нее свалилось! Дмитрий был ураганом, которым она не переставала восхищаться. Рядом с ним Мура чувствовала себя просто маленькой глупенькой девочкой. Его острый, как бритва, ум, обширные познания в бизнесе и деловая хватка… Они потрясали… и влекли за собой. Впервые наблюдая за Самохиным в действии, Маша испытывала настоящее эстетическое удовольствие. Она любовалась им…

— Что у нас осталось? — спросил Дима, когда все официальные мероприятия, связанные с открытием терминала, уже состоялись.

— Пресса… — пробормотала Маша, крутя в руках ножницы, которыми Самохин, на пару с мэром города, буквально пару минут назад перерезал красную ленточку на входе.

— Черт!

— А потом банкет!

— Банкет — это уже лучше. Я жрать хочу — сил нет.

— Бедненький, — шепнула Мура, оглядываясь по сторонам — не услышал ли кто ее нежностей, — у меня сникерс в сумочке. Будешь?

— Давай, — как ребенок обрадовался Самохин.

Он откусил батончик, дал куснуть ей и, торопливо тот прожевав, приказал:

— Ну-ка, глянь — я чистый?

— Ты в полном порядке. Только узел на галстуке сполз. Дай-ка!

Уже поправив Самохину галстук, Маша вдруг подумала о том, что больше всего в жизни, наверное, хочет быть с ним вот так… Круглые сутки, и дома, и на работе. Любить, кормить, помогать! А Дима… Он словно считал ее мысли. Наклонился низко, шепнув:

— Я тоже этого хочу, солнышко, — и будто ничего не случилось, шагнул к журналистам.

Стандартная пресс-конференция, стандартные в таком случае вопросы, на которые Самохин отвечал без единой запинки. Он говорил о преимуществах своей компании, о новаторских решениях, которые были внедрены впервые, и Маша раздувалась от гордости за своего мужчину.

— «ДС Логистик» в том числе будет осуществлять услуги фулфилмента. Мы уже заключили несколько контрактов с крупнейшими торговыми сетями, которые будут использовать эту услугу, в частности, для разгрузки товара, его хранения, комплектации и упаковки, а также оформления всей необходимой сопроводительной документации. «ДС Логистик» обладает всей необходимой для этого инфраструктурой и адаптивной ИТ-системой.

— Ну, как? — шепнул Дмитрий, когда они рассаживались по машинам. Конечно же, он интересовался мнением Маши, но Деревянко принял вопрос на свой счет:

— Мне кажется, что все прошло просто отлично! Пара новых контрактов нам точно обеспечена. Я уже перетер с Климовым и Рудой. Думаю, они заинтересованы.

— Это было бы хорошо. Их сети довольно крупные в регионе.

— Не сомневаюсь — нам удастся их убедить, — уверенно кивнул Деревянко, — на крайний случай предложим еще какую-нибудь индивидуальную программу лояльности. Пока не раскрутились — придется проявлять фантазию.

В гостиницу Маша с Самохиным попали ближе к одиннадцати и разошлись каждый по своим номерам. От усталости все тело гудело, от обилия полученной информации кружилась голова. Мура принялась, было, ее систематизировать, но в какой-то момент система просто зависла от перегруза. Тогда, плюнув на все, девушка пошлепала в душ. А после завалилась в кровать. Впервые за день руки дошли до собственного телефона. Не отвеченные от матери, Лизетты и Севы. Проигнорировав мать и отправив подруге сообщение, утверждающее, что у нее все хорошо, Маша растерянно уставилась на Севин номер. Интересно, что ему снова понадобилось? Они ведь уже всё обсудили. Мура ясно дала понять, что не держит на парня зла.

«Привет. Я тут набросал новый трек. Он о тебе. Еще не в записи. Просто накатило… и… в общем, послушай, если захочешь»

Маша сглотнула. Когда-то она мечтала, чтобы Всеволод посвящал ей свои тексты… Но это было так давно… А сейчас воспоминания о тех далеких днях будто смазались, выцвели на солнце. Голос Севы все еще задевал ее душу, но это уже было совсем другое. Не любовь. Щемящая тоска, острая жалость, какая-то непонятная близость, будто бы то несчастье навсегда их друг с другом сплотило.

Искать наушники не хотелось. Маша убавила громкость и мазнула пальцем по сенсору. И удивленно распахнула глаза. Сева не читал, он пел!

Если бы небо двигалось с нами в такт.

Если ты море — то я твой ночной маяк.

Если бы птицы вдаль унесли меня.

Если бы ты, если бы я…1

Она не сразу услышала тихий стук в дверь. Вскочила, едва не выронив телефон. Рассмеялась испуганно, прекрасно понимая, кто к ней мог прийти в такое позднее время.

— Привет! — улыбнулась счастливо, повиснув у Димы на шее.

— Блин, мы с Валерой что-то заработались, ты еще не спала?

— Нет, музыку слушала. Думала, что все… Расстроилась даже.

— Из-за чего?

— Решила, что ты не придешь, — призналась Мура, смущенно отводя взгляд.

— Была такая идея — дать тебе поспать. Но не смог, когда ты так близко.

Самохин стащил через голову футболку, в которую переоделся, и взялся за резинку штанов. Маша тоже потянулась к простой белой майке, в которой спала, но Дима перехватил ее ладошку:

— Не вздумай. Мы будем просто спать.

— Ты издеваешься? — недоуменно свела брови Маша.

— Ни капельки. Не спорь… Возвращайся в кровать, и показывай, что ты тут слушала…

— Слушала? — моргнула Мура.

— Ну, да… Ты сказала, что музыку слушала, когда я пришел.

— Да какая музыка, Дим?! Лучше скажи, как долго еще ты будешь от моих… моих притязаний бегать!

Самохин хмыкнул. Воинственная такая! Решительная… Знала бы она, как ему хочется послать все принципы на х*р! Но ведь придумал уже… Хотел сделать ее первый раз незабываемым.

— Чуток потерпеть осталось. До завтра. Сможешь? — улыбнулся он.

Мура закатила глаза, но все же послушно улеглась в кровать. Дима вытянулся рядом, скользнул рукой по ее талии и плотно прижал к своему горячему телу.

— Устала?

— Очень. Все эти люди важные… Я все время боялась что-нибудь не то сделать.

— Ты справилась.

— И ты…

— Да, выторговал себе место под солнцем, — хмыкнул Самохин, поглаживая шелк Машиных волос. Не хотелось говорить о работе, устал. Столько всего на своих плечах нес, в таком напряжении жил последние полтора года, чтобы пробиться наверх. Иногда казалось, что и не вытянет уже. В кредиты залез под расширение бизнеса, только недавно самый большой закрыл.

— Знаешь, а меня всегда удивляло, что места под солнцем распределяют обычно те, кто находится в тени.

Рука, поглаживающая Муру по животу, замерла. Затылка коснулись горячие губы:

— Поражаюсь, откуда в тебе это… — прошептал Самохин.

— Что?

— Глубина. Немыслимая, непостижимая глубина.

— Ты смеешься? — скептически скривила губы девушка.

— Нет. Ни капельки. Ты совершенно необыкновенная…

— Вот еще…

— Не спорь. Я старше, и вообще… твой начальник, — выдал свой главный козырь Самохин.

— Страшный и ужасный.

— Еще какой. Спи, давай, непослушная… Завтра я тебе спать не дам.

— Правда? И каков твой план?

— Это сюрприз.

— Боюсь, если день будет такой же насыщенный, как сегодня, до твоего сюрприза я просто не доживу.

— Неженка, — поддразнил Дима. — Впрочем, я знал, что так и будет. Поэтому…

— Да…

— Поэтому немного переиграл расписание…

— И… — подталкивала к главному Мура.

— И перенес все встречи на утро. А вот после обеда…

— Да…

— А вот после обеда мы поедем на экскурсию!

— Ты серьезно? — разочарованно протянула Маша, которой меньше всего сейчас хотелось бродить по городу. Пусть даже древнему и невероятно красивому… А Самохин рассмеялся.

— Серьезно… Тебе понравится! Вот увидишь.

1 — Мот — Муссоны (ft. Артем Пивоваров)

 

Глава 17

О том, что ничего не ответила Севе, вспомнила ближе к обеду следующего дня. Поняла, как некрасиво поступила, настрочила быстрое:

«Шикарный трек, Сева. Извини, что сразу не ответила. Работы выше крыше. Замоталась. Это правда-правда очень талантливо», и нажала на кнопку «отправить».

Буквально несколько секунд спустя получила ответ:

«Думаешь, пойдет на кастинг для какого-нибудь шоу?»

«Однозначно. Извини, мне нужно бежать. Поговорим, когда я вернусь в город»

«А где ты?», — тут же настрочил Богатырев, сдобрив свое сообщение удивленным смайликом.

«В командировке с шефом», — ответила Мура, возвращаясь взглядом к Самохину. Сегодня у них было назначено несколько встреч, а после… О том, что будет, Маша старалась не думать, иначе вряд ли бы смогла сосредоточиться на работе. Это у Димы, похоже, не вызывало никаких проблем, а лично она еще не поднаторела в данном вопросе. Не научилась отстраняться, чтобы сосредоточиться на краткосрочных задачах. Чувства ее затапливали, подхватывали своим потоком, мчали в одном им известном направлении…

— Маша!

— Да, Валерий Владимирович…

— Здесь мы разделяемся. Передай шефу вот эту папку, меня уже ждут в офисе Рудой, а Левин, смотрю, и не думает сворачиваться.

Маша перевела взгляд на главу администрации, который что-то настойчиво втирал Самохину, и кивнула головой.

— Да, похоже, мы здесь застряли надолго.

— Если дело не завершится за следующие десять минут, отправляйся на выручку. Левина нужно отбрить, иначе шеф не успеет провести совещание в офисе. У него там срочность какая-то образовалась. Сказал — кровь из носа — до двух все завершить…

Маша отвела взгляд и закусила губу, потому что ее счастливая улыбка сейчас, должно быть, выглядела не слишком уместно.

— Хорошо, Валерий Владимирович. Так и сделаю.

Но выручать шефа Муре все же не пришлось. Он как-то сам изловчился свернуть полемику ровно за две минуты до завершения отведенных ему на это десяти. Кивнул Маше головой и стремительно прошествовал к выходу, где их уже дожидался водитель.

— Сейчас закину тебя в отель, переоденься во что-нибудь удобное, я отъеду на пару часов. После тебя заберу…

— А как же встреча? — забеспокоилась Мура, которой вдруг стало как-то неудобно из-за того, какие скидки ей делал Дима. Вряд ли его секретарь работал в настолько щадящем режиме, как она сейчас.

— Там я без тебя справлюсь. Всего-то похвалить-поругать, да на следующий этап работы замотивировать…

— Точно? Я… не хочу никаких поблажек, Дима, — шепнула девушка, чтобы водитель их не услышал. А Самохин глянул на нее ласково и хмыкнул. Так, без издевки.

— Я знаю.

Несмотря на то, что все еще ощущала некое чувство вины, Маша с радостью приняла Димино предложение переодеться. Как и любая девушка, перед своим первым разом она очень волновалась. Ей хотелось быть на высоте для своего мужчины! Хорошо, что о гладкости не стоило переживать, с остальным справиться гораздо проще. Душ, легкий макияж, красивое, специально купленное по такому случаю белье, и она почти готова…

— Готова?

Обернулась на звук и улыбнулась до ушей. Самохин тоже переоделся. Они оба надели джины и простые поло. Как будто сговорились.

— Угу… Пойдем?

Мура решительно кивнула и протянула мужчине ладонь. Она даже не догадывалась, что он задумал. Почему-то экскурсия ну никак не вписывалась в ее представления о романтичном вечере. Ей виделись черные простыни и лепестки красных роз. Девушка улыбалась таким глупым предположениям и косилась на довольно серьезного шефа.

К ее удивлению, из такси они вышли возле другого отеля.

— Нас здесь ждет гид?

— Нет, — Дима улыбнулся и решительно двинулся к входу.

— Тогда, что? Наша экскурсия начинается в этом месте? Это некая достопримечательность? — гадала Мура, вертя головой из стороны в сторону. Холл, конечно, впечатлял, но на музей, в ее представлении, как-то не тянул.

Самохин прошел к стойке регистрации, забрал ключ-карту и, отказавшись от услуг портье, двинулся к лифту. Мура последовала за ним, шагнула внутрь, осмотрелась. Кабина впечатляла. Она была обшита красным деревом, или тем, что, в представлении девушки, им являлось. Она не слишком в этом всем разбиралась.

Двери открылись, и они очутились не в просторном коридоре, как можно было предположить, а в небольшом холле, из которого вела только одна дверь. Дмитрий вставил ключ в замок, и та открылась. Пропустив девушку вперед, Самохин шагнул за ней следом. Его волновала реакция Маши на открывшуюся картину. Но все прошло как нельзя лучше — она была в полном восторге! Диме нравилось наблюдать, как он зарождается где-то на донышке ее глаз, а после искрящимся светом льется наружу. И дело ведь вовсе не в том, что Маша увидела в этот раз.

— Нравится?

— Очень! Это… это полный восторг! Только я не пойму… ты что-то говорил об экскурсии?

— Пойдем…

Взяв Машу за руку, Дима повел ее к огромному панорамному окну. На секунду замешкался, отыскивая механизм, который бы позволил им сдвинуть створку и выйти на крышу. Маша стояла рядом, едва не подпрыгивая от нетерпения.

— С этого места открывается отличный вид на все более-менее значимые достопримечательности… И я подумал, зачем нам бить ноги, шатаясь по городу, если мы их можем увидеть отсюда? — задал шутливый вопрос Самохин, выпуская Машу на довольно большую смотровую площадку. — Тем более, что во времени мы довольно серьезно ограничены. Ну, что скажешь?

Маша пожала плечами. Она не находила слов. Точнее, что бы она сейчас не сказала — не сумело бы передать ее истинных чувств. Для этого нужно быть, по крайней мере, поэтом. А она с детства тяготела к точным наукам.

— Это прекрасно, Дима… Это лучшее, что ты мог придумать.

Маша оглянулась. Закусила губу, которая предательски задрожала от переполняющих ее сердце чувств, и снова уставилась на открывшуюся панораму. Совсем рядом с ними раскинулся величественный средневековый костел, который отсюда можно было рассмотреть в мельчайших деталях, чуть левее — кафедральный собор и монастырь, живописный армянский квартал… Узкие мощеные улочки, будто машина времени переносящие их во времена средневековья. Дух захватывало от красоты и величия открывшейся их взору картины.

— Весь город у наших ног, Дима… — удивленно шепнула Маша с шальным восторгом в глазах. — Спасибо тебе… — добавила тихо.

— Да не за что! А плачешь чего?

— От счастья…

— Не нужно… Тшшш, — Самохин подошел вплотную к девушке, осторожно прижал ее к своему телу, перебирая волосы, шепча ей в макушку какую-то сентиментальную чепуху, которую вряд ли бы решился озвучить в любой другой ситуации.

— Не буду… Все, успокаиваюсь… — сквозь слезы хохотнула Маша, — одни проблемы тебе со мной.

— Неправда!

Самохин хотел отчитать Машу за ее слова, потому что ничего глупее он в своей жизни не слышал, но в дверь номера постучали.

— Мы кого-нибудь ждем?

— Ага…

Как оказалось, ждали они свой ужин, который юркие официанты накрыли им прямо на крыше. Дождавшись их ухода, Самохин помог Маше устроиться за шикарно накрытым столом и расположился напротив.

— Что-то не так?

— Нет… — улыбнулась Мура, расправляя на коленях салфетку.

— Мне кажется, я вижу смешинки в твоих хитрых глазах.

— Вовсе не хитрых! — возразила Маша, посмеиваясь, но сдалась под его ироничным взглядом. — Ну ладно! Твоя взяла. Это из-за официантов. Как представлю, что они о нас с тобою подумали!

Дима внутренне напрягся. Попытался взглянуть на ситуацию с Машиной стороны. Лично ему было похрен, кто и что там подумает. Хорошо вышколенный персонал в принципе не должен такого допускать. Им не за думы платят. А вот Маша, как оказалось, переживала.

— Я что-то сделал не так? — нахмурив брови, прямо спросил Самохин.

— Нет! Да ты что? — Маша вскочила со своего места и, забравшись к нему на колени, обхватила руками щеки. — Это я все не так делаю. И говорю не то. Ты прости меня, бестолочь… Мне простительно, правда? Это ты у нас умный, а я только учусь. Молодо — зелено, понимаешь?

Ответом Муре был громкий хохот Самохина.

— Ну, ты и хитрю-ю-юга! — протянул он. — Лиса!

Маша улыбнулась в ответ, перехватила его лежащую на столе ладонь и, прижав ту к щеке, мягко коснулась губами. Ее переполняла щемящая нежность к этому удивительному мужчине. Не по моде заботливому и внимательному. Она отдавала отчет, как ей повезло. Встретить такого в современном свихнувшемся мире практически нереально. Как и найти любой другой клад.

Дима был ее человеком. Она чувствовала это сердцем. Это вообще очень просто — узнать своего. Отыскать его среди миллионов других — гораздо сложнее.

— Ну, что ты мне руки, как барышне, целуешь, Маш?

— Хочу, и целую! Я бы тебя вообще всего с ног до головы зацеловала.

— Да? — откашлялся Самохин, — а что тебе, собственно, мешает?

Она не сразу поняла, на что тот намекает. Откинулась в его руках, вглядываясь в темные серьезные глаза, и с шумом выдохнула. Дошло, что он развязал ей руки. Что больше не станет тянуть и выжидать. Что теперь ее мужчину все полностью удовлетворяет. Тот же антураж, который для нее вообще не имел никакого значения, а ему почему-то казался необычайно важным в их случае. Взволнованно скользнула языком по губам, замерла, как кролик перед удавом, наблюдая, как темнеют его глаза. Втянула со свистом воздух и провалилась… Упала в его кипящий голод.

Поцелуи… Всегда нежные раньше, теперь больше напоминали укусы. От них, таких ненасытных и жадных, закатывались глаза, поджимались пальцы на ногах, а с губ срывались стыдные стоны. Футболка отлетела прочь. Самохин скользнул взглядом вниз и снова вернулся к её поплывшему взору. Было что-то захватывающе — молча хватая воздух, сверлить глазами друг друга. Не отвлекаясь ни на секунду, Дима щелкнул застежкой ее девственно-белого лифчика. Спустил с плеч бретельки и потянул указательным пальцем за ленточку, соединяющую кружевные чашечки. Выругался тихонько, склонившись к ее груди. Обхватил губами сосок и потянул. Поясницу Маши будто бы молния прострелила, а потом ударила в голову, поднявшись вверх по спинному мозгу. Руки взмыли к его горлу, дергая за ворот абсолютно лишнего сейчас поло.

— Сними… Сними скорей, Димочка…

Сидя на стуле сделать это было чертовски неудобно. Самохин осторожно спустил девушку на пол и встал сам.

— Пойдем…

Он увлек Машу в номер, по дороге избавившись от надоевшей футболки и обуви. Оглянулся, наблюдая, как она стаскивает с себя узкие джинсы. Дернул вниз молнию на своих.

— Не останавливайся, — приказала его когда-то скромная девочка. А у него крышу сносило от нее такой! Разделся догола, замер, загипнотизированный ее растерянным, переполненным страхом и предвкушением взглядом.

— Мы не станем спешить. Будет все, как ты захочешь, солнышко.

Самохин подошел ближе и обнял свою женщину. Погладил ее хрупкую спину, сжал аккуратную попку и подтолкнул к краю постели. Маша послушно улеглась, чуть расставив ноги, чем он тут же воспользовался — ловко устроившись между ними. Поцеловал… маленькие пальчики, проложил дорожку к коленям, и только после закинул ее ноги себе на плечи.

— Дима…

— Шшш…

Она сумасшедше-приятно пахнет. Она нереально сладкая на вкус. Дима отодвинул в сторону трусики и лизнул ее влажную сердцевину.

— Димааа…

Ему нравилась Машина несдержанность. Нравилось, как требовательно она сжимала его голову пальцами, как царапала его шею и выгибалась навстречу его губам. Как она дрожала, подходя все ближе к тому, что он так хотел ей дать.

— Ну…

— Сейчас — сейчас, Машенька…

Руки Димы дрожали так сильно, что извлечение презерватива из упаковки напоминает какой-то квест. Надрывает ее зубами, раскатывает по члену, пережимает у основания, чтобы остыть. Касается ее головкой, потирается осторожно, скользит внутрь и выходит, не решаясь сделать тот самый последний шаг.

— Я не могу больше, не могу…

— Будет больно…

— Мне без тебя больнее, глупый…

Самохин дернулся, услышав ее болезненный стон, и медленно отстранился. Погрузился снова, аккуратно, по миллиметру. Прихватил губами нежные губы Маши, слизал капельки пота, выступившие у нее на виске, толкнулся сильнее, просовывая руку между их переплетенных тел. Тронул скользкий бугорок раз, другой, и еще чуть настойчивее, пока к ней снова не вернулось удовольствие. Разрядился с хрипом только после того, как Маша отправилась за черту. Едва выжив в этой изматывающей сладкой гонке.

 

Глава 18

— Привет, Маш…

— Привет, Сев.

— Ну, рассказывай… ты уже вернулась из своей командировки?

— Еще вчера, — вздохнула девушка.

— Да? Отлично! Слушай, а приходи на студию, а? Я сегодня как раз записываюсь… Будет интересно! Обещаю… Ребят познакомлю со своей музой, чтобы знали, кто за всеми этими соплями стоит. Не то ведь задерут вопросами.

Мура улыбнулась и смутилась немного. Странная ситуация. Севка уже и не настаивает на чем-то романтичном, а все равно неловко. И песня эта… Она ведь о любви и действительно очень отличается от всего, что Богатырев писал до этого.

— Я не знаю, Сев… Если у меня и будет время сегодня, то очень немного, пока мой… мужчина не освободится.

Самохин уже предупредил Машу, что сегодня задержится, и дал наказ развлекаться без него. Мура планировала встретиться с Лизеттой, но, если Севе нужнее…

— Да по фигу, Маш. Заскакивай хоть на сколько. Я… До сих пор дерьмово себя чувствую из-за того случая. Хочу убедиться, что ты в порядке.

— Оу… — выдохнула Мура. У нее столько событий с тех пор случилось, что тот вечер уже практически стерся из памяти. Абсолютно точно не было никакого реального повода по этой причине переживать. — Все хорошо, правда!

— Не поверю, пока не удостоверюсь лично! — рассмеялся Сева. — Приходи … Я… ты не представляешь, как мне хе*ово…

— Ладно… Только, скорее всего, я буду не одна, а с Лизой. Мы уже договорились с ней встретиться.

— Заметано. Студия звукозаписи на Каштановой. Знаешь?

— Знаю! Это недалеко… — обрадовалась Мура. — В общем, если у меня будет получаться — я позвоню.

— Заметано!

— Кому это ты позвонишь? — раздался любимый голос за спиной, стоило Маше положить трубку, и тут же знакомые сильные руки сомкнулись у нее на талии.

— Другу. Он сегодня на студии работает, приглашал заглянуть.

— Друг, значит?

— Ага… Приятель, еще со школы.

— Понятно.

— Эй… Погоди! Ты, кажется, не в восторге от этой идеи… Если хочешь, я…

Дмитрий отстранился, взял со стола степлер, покрутил в руках и, как бы между делом, напомнил:

— Ты не забыла, чем обернулась твоя последняя встреча с друзьями?

— Ну… Это ведь совсем другое, Дим…

— Другое… — хмыкнул мужчина.

— Послушай, если тебя это тревожит — я могу и не пойти. Мне твое спокойствие важнее. Правда.

Самохин впился взглядом в Машино лицо. Будто бы что-то выискивал там, исследовал! Сам не понимал, почему ему так не понравилась мысль, что Маша куда-то без него сунется. И не ревновал ведь, так, что-то внутри зудело, не давало покоя, вот он и канючил, как последний дурак.

— Прости… Я, наверное, неправ.

— Правда? Потому что, если тебя это напрягает…

— Да-да, я слышал…

Маша и правда была готова отказаться от своих планов на вечер, только чтобы его успокоить. Это и стало решающим фактором. Дмитрий не хотел уподобляться тем, кто держит своих женщин на коротком поводке, хотя с Машей это, наверное, сделать было проще простого, но… Не хотел. Она молоденькая совсем, понятное дело, что у нее есть какие-то свои интересы, своя жизнь! И пусть их отношения стали во главу угла — это не означало, что только они и имеют значение.

— Просто… Тот парень… судьба с ним очень жестоко обошлась. Мне просто поддержать его хотелось. Вот…

— Сердобольная моя, — улыбнулся Дима.

— Уж, какая есть… — вернула улыбку Мура.

— Ладно. Ты адрес оставь, откуда тебя забрать. Я постараюсь справиться побыстрее.

— Хорошо. Я… ужасно по тебе соскучилась. Вчера всю ночь не могла уснуть.

Он тоже не мог. Вообще не понимал, почему отвез ее домой. Это было неправильно. Место Маши было возле него. И хоть женись… Кстати, Самохин был и не против. Только, опять же… Маша молоденькая, ничего не видела в жизни. Ему не хотелось лишать ее маленьких радостей. Пусть его девочка насладится ухаживаниями по полной.

— Я тоже не мог…

Их разговор прервало появление начальницы юридического отдела, а дальше закрутила работа. До конца дня Маша любимого шефа не видела. Но теперь она знала, что Дима скучает по ней, что ждет встречи, и его отсутствие больше не вызывало в ней боли.

Как Мура и думала, Лизка от идеи пойти к Богатыреву на студию в восторг не пришла. Ругалась всю дорогу, пыхтела и всячески демонстрировала свое недовольство.

— Я бы с ним, после всего, на одном гектаре ср*ть бы не села, а ты все туда же! — скрипела, как старый башмак, Самойлова.

— Лиз… Ну, не виноват он в том, что тот придурок сделал. Сева сожалеет! Ты бы слышала, как он переживал!

— Меня это, конечно, радует, но факт остается фактом — он гов*юк и подонок. И друзья у него такие же. Ты думаешь, он сам не торчит с таким окружением?!

Маша остановилась. Свела брови, будто бы эта мысль ей самой в голову не приходила. Потянула из трубочки купленный в ближайшем кафе безалкогольный мохито и с сомнением повела плечами:

— Не знаю. Я не видела его вмазанным. И… знаешь, с его жизнью… Короче, не будь такой злой, Лизка.

— Не могу поверить! Ты его защищаешь! А ведь он и до аварии не был пай-мальчиком! Ты ведь этим его пытаешься оправдать? Только, знаешь, хе*ня это все! Инвалидность не дает автоматического права на искупление всех грехов! Ни ему, ни кому-то другому. Отсутствие ног — не индульгенция! Если козлина стал инвалидом, это ничего не меняет, Мура! Он так и остался козлиной! Только теперь он перешел в другую категорию — козлина в инвалидной коляске! И я буду говорить о нем все, что захочу, и в тех выражениях, которые посчитаю нужными!

Лизка все сильнее распалялась, а Мура… Ей было безумно жаль того парня, которого когда-то любила. Ей было безумно-безумно жаль.

— Ладно… Не кипятись. Я, в общем-то, согласна, но… Давай дадим ему шанс, Лизка? У него вся жизнь перевернулась. Возможно, мы хоть как-то сумеем помочь. По-дружески, ни о чем другом ведь даже речь не идет.

Самойлова ничего не ответила. Хмыкнула только и надулась еще сильнее. Но больше на распекала Богатырева, на чем свет стоит. Притихла.

Студия звукозаписи оказалась немного не такой, как себе ее представляла Мура, но было все равно интересно. Когда они пришли, Сева на пару с довольно взрослой дородной теткой как раз писал бэки, находясь за стеклянной перегородкой.

— Привет, девчонки. Маша, Лиза? Сева предупреждал, что вы можете заскочить. Падайте на диван. И постарайтесь не наступить на шланг, — мужчина кивнул на толстый кабель, тянущийся по полу. — Не то Чеб1 вам бошки оторвет, не посмотрит, что красивые. Кстати, я — Серега.

— Окей, без проблем, — улыбнулась Маша, осторожно переступая через провода.

Закончив свою партию, от работы ненадолго оторвался Сева. Вышел из-за двери.

— Привет. Уже думал, не придете… — обаятельно улыбнулся он. — Здесь пончики и кофе. Налетайте…

Маша покосилась на открытую коробку с выпечкой и закусила губу. Богатырев каким-то образом узнал, что из всех сладостей она больше всего любит эти жутко калорийные кольца, и купил их, наверное, дюжину. Это внимание к деталям, совсем не похожее на прежнего Севу внимание, отчего-то заставило сердце сжаться.

— Спасибо, — откашлялась она.

— Нам здесь еще немного осталось. Беки с Жанной, и все, — парень кивнул на женщину, о чем-то беседующую с кем-то из присутствующих в студии музыкантов.

— Вот уж не ожидала, что за сладкоголосым голосом бэк-вокалистки скрывается такая ммм… весомая личность, — не удержалась от комментария Лизка.

— Да… — хмыкнул Сева, — но Жанна — наикрутейшая. Мне очень повезло, что сегодня она была свободна.

— Сев… есть напутствия…

— Валяй!

— Вот здесь ты петуха запустил… Мы можем вырезать, или перезаписать…

— Перезапишем! Мне нравится эта часть, — потер подбородок Сева.

— Да, неплохо.

— По словам, вроде, нигде не налажал? Текст новый. Не хочу запороть идею…

— Не, все годно! Сопливая милота, все девчонки обрыдаются.

— Да ладно, Стасян. Там биты годные, и читает он — на уровне, — добавил еще кто-то, — чистку сделаем, сведем, и хоть сейчас на птицеферму2.

— Они мне льстят, — очертив татуированным пальцем говорящих, хмыкнул Сева.

Маша улыбнулась. Всеволод нравился ей такой — беззаботный и расслабленный. А еще у него была какая-то совершенно особенная пластика. За его руками можно было наблюдать часами, и ей никогда бы не надоело — настолько здорово это выглядело. Кстати, сейчас Сева меньше всего походил на наркомана. Не то, чтобы Мура слишком разбиралась, как те выглядели, но почему-то была уверена, что абсолютно не так, как он. Девушка с удовольствием поедала свои пончики и прихлебывала кофе, наблюдая за увлекательным процессом рождения музыки. Лизетта по большей части отмалчивалась, и этому процессу никто не мешал. Самохин позвонил часа через полтора, когда работа на студии уже близилась к своему завершению, и все только тем и занимались, что пытались перекричать друг друга, споря о способах обработки звука.

— Алло?

— Еду за тобой. На Каштановую, правильно?

— Угу…

Несмотря на то, что теперь Мура практически целый день проводила бок о бок с Самохиным, ей его катастрофически не хватало. Каждый из них был занят своим делом, работы в фирме было невпроворот, и на внерабочие отношения в офисе у них просто не оставалось времени. Им едва ли удавалось перекинуться парой слов, о поцелуях и прочих вольностях речь вообще не шла. Все чинно и благородно. Еще, конечно, были вечера. Например, в среду, сразу после студии, Дима отвез ее в ресторан, в четверг — на премьеру нашумевшей французской драмы. Все хорошо, все по правилам, все, как надо! При желании с ее мужчины можно было писать портрет идеального ухажера, но… Так уж случилось, что ей хотелось совсем другого. Остаться дома, возможно, приготовить ужин в четыре руки, включить какую-нибудь глупую киношку, которую Самохин как-то предлагал посмотреть, да так и не дошли руки, а потом до утра заниматься любовью. Так что, когда пятница, наконец, наступила, Мура была едва ли не самой счастливой женщиной на планете!

— Чем займемся?

— Поедем домой! Пораньше, Дима, как все нормальные люди!

Самохин хмыкнул, оценив Машину претензию его трудоголизму, и послушно кивнул головой. Ему нравилось уступать. Он от этого буквально кайфовал! Да и, признаться, и сам хотел оказаться с Машкой наедине. Духовная пища — она, безусловно, хороша, но только не тогда, когда на уровне физики голод. Кошмарный голод по ней…

— Сначала в душ! — заявила Маша, едва они пересекли порог квартиры. Вовремя просекла его жаркий взгляд. Умная девочка. Самохин хмыкнул, подняв вверх ладони в знак капитуляции. Мол, я — не я, и хата — не моя. Маша довольно кивнула, но, не сдержавшись, фыркнула, наглядно демонстрируя, что все-то она поняла. Юркнула в ванную. Дима едва удержался, чтобы не последовать за ней, однако вовремя вспомнил, что заказал на дом доставку еды. Домработница некстати ушла в отпуск, а Маша не любила готовить. Он помнил практически все, что она говорила…

Плескалась девушка недолго, Дима даже не успел разобрать привезенные судки со снедью.

— Ух, ты, еда! — обрадовалась девушка, теребя руками край полотенца. Так… главное — держать себя в руках. Ведь и самому освежиться не помешает, впрочем, как и поесть. Маше — так точно — вон, тростинка какая.

— Налетай! Или меня подожди, я быстро! — почесал в затылке Самохин.

— Я подожду, — пообещала девушка.

Когда Самохин ушел, Маша принялась деловито раскладывать еду по тарелкам, радуясь про себя, что готовить все же не пришлось, хотя с Димой этот процесс и мог получиться довольно увлекательным… Пиликнул телефон, осторожно, чтобы не извозить сенсор жирными пальцами, Мура проверила обновления. Сообщение было от Севы.

«Зацени результат», — написал он, прикрепив к тексту аудиозапись. Маша радостно улыбнулась — значит, мастеринг прошел довольно быстро!

«Ура!» — написала в ответ и, добавив кучу довольных смайлов, нажала на «плей». А уже через пару секунд раскачивалась, подняв руки вверх.

Если бы тебя не знал, то опять влюбился.

Bang, bang — убийство.

Если ты — моя рулетка, то я проиграл,

Это очевидно, Карл!3

И на репит… Подпевая, жестикулируя, двигая телом в такт чувственной мелодии — пока музыка во второй раз не оборвалась. Обернулась, наткнулась на сумасшедший взгляд Самохина и, поставив трек дрожащими пальцами на бесконечный повтор, сделала шаг навстречу собственному желанию.

Чеб, Чебурашка1 — человек в наушниках, звукорежиссер.

Птицеферма2 — на языке звукорежиссёров — «Х-фактор» и прочие вокальные шоу.

3 — Мот — Муссоны (ft. Артем Пивоваров)

 

Глава 19

— Ты маленькая негодяйка, — шептал Самохин между жаркими влажными поцелуями.

— Это еще почему?

— Нельзя так бессовестно испытывать мое терпение.

— Нельзя так надолго оставлять меня без тебя, — нагло парировала Маша, развязывая узел полотенца у Димы на поясе.

Он замер, когда ее ладошка решительно скользнула вниз и осторожно сжала эрегированный член, а после набросился на Машку, как оголодавший. Да такой он и был по большому счету. Одного раза с ней Самохину было совершенно недостаточно, а больше… Больше он просто не мог себе позволить. Она же девочка! Была… И от этого тоже башню сносило. Никогда не думал, что это будет для него так важно. Он же современный прогрессивный мужик! А вот, как оказывается, память предков работает!

Раздел ее. Скользнул твердыми пальцами по настороженно сжавшимся ярко-розовым соскам, прижался губами к россыпи веснушек над левой грудью. А Маша тоже не пасовала, гладила его спину, издавая какие-то совершенно волшебные грудные звуки. Так кошки мурчат, в ожидании ласки. Прижал Машу к стене, подхватил под попку так, чтобы она оплела его своими длинными ногами, и с мучительным стоном проехался по ней членом.

Мура тонула во всем происходящем. Первый раз для нее был довольно болезненным, как, наверное, и для любой другой девушки, однако ее мужчина сделал все, чтобы компенсировать дискомфорт, и в итоге… она кончила. Вымученно и болезненно, что несколько смазало возможный кайф. А теперь ей хотелось повторить, но уже нормально, выжимая друг друга по максимуму.

— Пойдем в кровать…

Самохин растерянно хлопнул глазами, решительно кивнув, устраивая Машу поудобнее на себе и еще более плотно прижимаясь пахом к развилке ее ног. Так и пошли — совершенно бесстыдно потираясь друг о друга. Упали на кровать. Иногда Маше казалось, что она непременно будет стесняться, но Дима смог сделать так, что этого не произошло. Под его восхищенным взглядом ей хотелось только еще больше открыться. Максимально, демонстрируя всю себя, чтобы огонь в его глазах разгорался с каждым разом все сильнее. Чтобы он отчетливо понимал, что она даст ему все! Абсолютно все, что он только захочет. На секунду их сумасшедшие взгляды сплелись. А после Самохин медленно прошелся глазами по всему ее телу. Маша сглотнула, но взгляда не отвела. На ее маленький напряженный клитор легли его твердые пальцы, погладили осторожно и углубились дальше, размазывая влагу, открывая дорогу его обжигающей плоти.

— Хочу тебя, солнышко… Красавица моя… — бессвязно шептал, медленно-медленно продвигаясь внутрь.

Это было невозможно остро. Где-то на грани боли. Маша выгнулась на подушке, поставляя беззащитную шею под его голодные поцелуи, и отчаянно толкнулась навстречу. С любимых губ сорвались совершенно не романтические ругательства, которые лично её ужасно заводили.

— Скажи еще…

— Что сказать?

— Что… ты… будешь… делать… со мной?

— Любить тебя, солнышко…

— Нет… То есть да, но не то…

Самохин терял нить разговора, он вообще искренне не понимал, почему Маша решила поболтать именно сейчас. Когда контроль на нуле, когда только и хочется, что втр*хивать ее в эту кровать и…

— Я буду тебя трах*ть, — вбиваясь еще глубже, шепнул он, — до звезд перед глазами…

— Да…

Когда это сумасшествие закончилось, утомленная и действительно затрах*нная до одурения Маша уснула. А он… Он наоборот пребывал в какой-то эйфории. Гладил ее влажные рыжие волосы, то улыбаясь, как последний придурок, то озабоченно хмурясь. Не сможет ее отпустить от себя сегодня. Да и как завтра это сделать — не знает. Не мог уже без нее, не хотел! Не видел ни единой причины, по которой бы должен был с ней расставаться. В конце концов, он взрослый мужик! И в состоянии докумекать, чего хочет от этой жизни. О чем здесь в принципе думать, если скрутило так, что нет сил? Если без нее вообще ничего не хочется? Даже любимая работа больше не доставляет удовольствия, а скорее бесит тем, что отнимает время, которое он бы с гораздо большей радостью провел с Машей… И ведь вопрос о том, что с этим всем делать, даже на повестку дня не выдвигался. Зачем? Самохин уже понимал, что и сам не ограничится короткими встречами. Тут дело не в том, что с Машей нельзя без штампа в паспорте. А в том, что сам всего этого дерьма хочет! Сорок лет не хотел, а тут…

Встал с кровати. Накрыл Машу простыней и чуть добавил градусов на кондиционере. Прошел в кухню, уселся за барную стойку и достал из пачки сигарету. Нет, он не собирался курить, его женщине это не нравилось. Просто руки хотелось занять.

Пока они оба заняты на работе — ни о какой свадьбе и речи быть не может. В августе из отпуска выйдет его секретарша — тогда станет полегче, но, опять же, на этот месяц запланировано открытие еще трех сортировочных центров, и даже при желании он не сможет вырваться, чтобы провести с женой нормальный медовый месяц. Ну, ладно… Неделю! Но неделю тоже не сможет… И так до октября. А там уже Машкина учеба в разгаре, ну… и что делать?

Громкое урчание в желудке напомнило о том, что они так и не поужинали. Самохин открыл первый попавшийся судок и закинул в рот какой-то рулетик. С бастурмой — понял мужчина.

— Ну, и кто тут ест, пока я сплю?

Самохин обернулся, ухмыляясь, и сгреб Машу в объятья.

— А нечего спать. Это вообще некультурно — сразу после этого самого. Никакой в тебе романтики!

— Прости, я так больше не буду! — без всякого раскаяния в голосе покаялась Маша, а после откинула голову и рассмеялась звонко. — Может, все же сжалишься надо мной и покормишь?

— Давай, садись…

— На руки?

— А куда же еще?

Ну и ладно. Она и не против. В его руках вообще, может, лучшее место на планете! Маша открыла еще пару контейнеров с едой и притворно вздохнула:

— Такими темпами я скоро стану толстой и некрасивой! Нельзя столько есть на ночь.

В противовес собственным же словам — сунула в рот кусочек фаршированной рыбы и с аппетитом пережевала. — Вкусно! — вынесла вердикт, — хочешь?

— Из твоих рук все, что угодно. Но вообще я не очень люблю рыбу.

— А что любишь? — деловито поинтересовалась Маша, изучая предложенный ассортимент.

— Мясо! Говядину… Спаржу в сливочном масле. И пражский торт. Три блюда, которые я могу есть каждый день.

— Какой ты неприхотливый! Мне такой вариант подходит! Мозги не нужно будет вывихивать, что приготовить на ужин.

Она говорила как бы между прочим и шутя, но Самохин не был дураком и прекрасно понимал, что таким образом она прощупывает почву под их стремительно развивающимися отношениями. И он ее осторожность понимал. Улыбнулся ей в волосы:

— Ты вообще можешь ничего не готовить. Добытчик я или нет? Ты, Машка, главное, сама будь.

Маша улыбнулась робко и резко опустила ресницы. Смешная такая…

— Я буду, Дим… Всегда, — добавила уверенно, а потом, еще больше смутившись, вскочила, — ох, а где мой телефон? Ты не видел?

— Он, похоже, сдох… А что это за песня играла?

— Песня? Так это та, на запись которой я ездила. Помнишь? Классно получилось, правда?

— Наверное, — пожал плечами Дима, — голос какой-то знакомый.

Он последовал за Машей в спальню, где среди разворошенной постели она пыталась найти телефон:

— И правда, сдох, — прокомментировала она, — у тебя случайно нет зарядки?

— Нет. Вот куплю тебе нормальный аппарат — будет.

— Да зачем, Дим? Меня этот полностью устраивает…

Самохин вздохнул тяжело:

— Ты от каждого моего подарка собираешься отнекиваться?

— Что? Нет… Конечно, нет.

— Вот и не надо, — улыбнулся мужчина, — потому что это все равно бесполезно. Так… у меня, вроде, где-то был переходник, может и придумаем чего. Деда предупредишь, что дома ночевать не будешь. Сегодня я тебя никуда не отпущу.

— Он не слишком обрадуется, — нахмурилась Мура. Дима почесал затылок:

— Да знаю. Ну… Я с ним поговорю потом по-мужски. Отчитаюсь о серьезности намерений.

— О серьезности?

Самохин поднял глаза. Поймал её взгляд… странный, какой-то тоскливый, что ли?

— Конечно. А как иначе, Маш?

— Я не знаю… Я так долго о тебе мечтала, что даже поверить не могу, что ты весь, такой представительный и красивый, со мной… А что я?! Ничего… Полный ноль, — тараторила она, заставляя Диму все сильнее хмуриться.

— Никогда так не говори! — жестко отрезал он, обхватив ладонью тонкую шею Маши, — не смей себя принижать! Обещай, что не будешь!

Самохина подрывало. В душе ворочалась глухая ярость. На Машкину горе-мамашу, на окружающих, готовых втоптать в грязь только за то, что ты от них отличаешься, на всех, кто был причастен к той невозможной грусти, что плескалась в глубине ее глаз. Он бы каждого своими руками убил.

— Я не буду…

— Вот и не надо, — шепнул мужчина, — я с тобой. Верь мне. Ничего плохого больше не будет. Ничего… Ты моя просто. А за свое я кого хочешь… вот этими руками! Поняла?

— Поняла…

— Вот и отлично, Машенька. Вот и отлично!

В тот вечер он не сделал ей предложение только по одной простой причине — не хотел, чтобы его хоть что-то омрачило.

— Тогда пойдем, все же поедим…

После ужина стало клонить в сон. Наблюдая, как Маша клюет носом, Самохин отправил девушку спать, а сам засел за работу. Не заметил, как прошло три часа, так что в кровать вернулся под утро. А там она… Такая теплая и сонная. Слишком большое искушение! Он не смог себе отказать… Осторожно обнял девушку со спины, чтобы ее хрупкое тело идеально совпало с его, и скользнул руками по бедрам.

— Дим… — Маша попыталась развернуться, но он ей не дал.

— Шшш… Я все сделаю сам.

Пальцами одной руки — погладить бугорок клитора, другой — приласкать соски. Поцеловать тонкую спинку, наблюдая в полумраке, как она постепенно покрывается мурашками, и сорвать с ее губ первый протяжный стон, чтобы только потом войти сзади. Идеально плотно, максимально глубоко, так, как только с ней бывает.

— Покричишь для меня? — прошептал, начиная медленные, размеренные толчки.

— Да…

— Громко покричишь?

— Да!

Он самый счастливый человек на планете!

Утром Самохина разбудили теплые солнечные лучи. Они проникали в окно и солнечными зайчиками скользили по их развороченной постели, поджигая языки пламени в Машиных спутанных волосах, дрожа у неё на ресницах. Дима многое бы отдал, чтобы так было всегда. Утро, и она… обнаженная, в его постели. Однако ничего взамен от него и не требовалось. Словно кто-то решил, что он достоин лучшего подарка на планете. Самого лучшего подарка!

Улыбаясь, мужчина покинул спальню, сварил кофе, налил в две маленькие чашки и двинулся обратно, но на полпути был вынужден отставить посуду — в дверь позвонили. Чертыхаясь, Дима пошел к домофону:

— Да!

— Привет, это я… Откроешь?

Недоуменно пожав плечами, Самохин открыл дверь и застыл посреди коридора. Сын был у него не частым гостем. И приход Севы его порядком удивил. Интересно, как Маша отреагирует, увидев его?

— Привет! — возникнув на пороге, Всеволод первым делом протянул отцу татуированную руку и похлопал того по спине.

— Привет. Что-то случилось?

— Да так. Надо поговорить…

Это было ужасно не вовремя, но Дима не мог выставить собственного сына за порог. По все той же причине — тот очень редко к нему обращался, и если эта необходимость назрела, значит… это действительно важно. Самохин кивнул и приглашающим жестом взмахнул в сторону гостиной. В глубине квартиры послышались шаги. Сева задорно вскинул бровь и с интересом повернул голову на звук. Самохин тоже обернулся. Маша вышла из спальни одетая в его футболку и ужасно сонная. Он улыбнулся, наблюдая, как она зевает, зарывшись лицом в ладони, но улыбка тут же сошла с его лица, когда, завидев гостя, Маша потрясенно распахнула глаза:

— Сева?

— Маша?!

 

Глава 20

— Что ты здесь делаешь? — спросили друг у друга одновременно.

— Постойте… Вы, что же, знакомы?

— Как видишь… — бросил Сева через плечо и снова впился взглядом в Муру. А Самохин напрягся. Не понравилась ему эта ситуация, еще не знал, почему, но не понравилась определенно. И Машку захотелось спрятать, чтобы никто на нее, такую расхристанную и домашнюю, не смотрел. Даже собственный сын.

— Это и есть твой мужик? Мой отец?

— Твой отец?! — не меньше удивилась Маша.

— Так, Маш… Иди, оденься, Сев… А ты — в гостиную. Там поговорим.

Сева смерил отца нечитаемым взглядом, но все же послушно двинулся следом.

— Присаживайся…

— Я постою.

Прямо сейчас даже перед отцом Сева не мог показать свою слабость. Особенно перед отцом! Который, по какой-то насмешке судьбы, вдруг перешел в совершенно иную категорию. И стал для него соперником. Кому рассказать — оборжутся. А вот ему самому не смешно. Ему здесь всё на х*й разъеб*ть хочется, так что пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки, а контроль на тонкой ниточке держится. Его, бл*дь, трясет, стоит только представить Муру с… ним. Как он ее трах*ет во всех позах, как она выгибается под ним, и как для него течет.

— Ничего не хочешь мне сказать? — спрашивает этот старый урод, а Севе его вопросы — как красная тряпка для быка. Свалить бы, чтобы решить, как быть дальше. Уж точно — не сдаваться! Никогда не сдаваться. Что-что, а это он по жизни усвоил. Маша для него не потеряна… Еще нет! Она его любила — пи*дец сколько времени, вены резала! Такое даром не проходит! Не может пройти, когда он только сейчас до конца понял, что тогда потерял. Когда его самого так на этой рыжей заклинило!

— По поводу?

— Своего неожиданного визита… Или вообще? — развел руками Самохин.

— Давно ты с ней мутишь?

— Некоторое время.

И снова пауза. Их разговор — сплошные паузы и недомолвки. Сева абсолютно не был готов к тому, что происходило, а, не обдумав ситуацию, действовать — только себе вредить.

— Тебя что-то смущает?

— Господи, ей сколько? Девятнадцать — двадцать?! Давно тебя на малолеток потянуло?

— Это не твое дело, Всеволод, — жестко ответил Самохин сыну, и тот был вынужден проглотить слова отца, уговаривая себя, что он обязательно что-нибудь придумает.

На пороге, неловко растирая руки, застыла Маша.

— Проходи, чего стоишь, как неродная?

— Не хочу помешать…

Она сейчас совсем другая! В красивом делом костюме и с конским хвостом, завязанным на затылке. Сева никогда не видел Муру такой, и тут в его голове будто щелкнуло что-то:

— Это он — твой начальник?! — догадался Богатырев.

Маша перевела взгляд на Самохина и вдруг улыбнулась. Открыто, ничего не тая:

— Начальник, да…

А его, бл*дь, от этой блаженной улыбки еще больше вштырило. Сева хотел, чтобы она только ему предназначалась. И был уверен, что их отношения сдвинулись с мертвой точки еще на студии! Не могло восхищение в глазах Машки быть наигранным. Не могло, бл*дь, и все! Он тогда рисовался перед ней, как последний дебил. Он себя живым чувствовал! Вывернул себя наизнанку той песней. Все, что в голове сидело — озвучил. Он думал, она прониклась…

— Все лучше и лучше… — не смог воздержаться от комментария.

— Так вы расскажете, откуда друг друга знаете? — игнорируя слова сына, поинтересовался Самохин у Маши.

— Ну… Сева мой друг… Ой! Слушай, я только сейчас поняла, почему тебе показался знакомым голос на той записи…

Ну, бл*дь, прекрасно! Они его трек вдвоем случали. Ну, мило же, чё! Сева стиснул зубы, до боли вжимаясь пальцами в деревянный подоконник. У него затылок ломил, и в ушах гудело, будто по соседству гребаные истребители взлетали. А на душе такая муть поднялась, что во рту горечью отдавало, как после дерьмовых колес.

— Севин трек?

— Ага…

И снова улыбка. От уха до уха. Опять не ему! Ну, в какое же дерьмо, господи… Ну в какое же дерьмо превратилась его ср*ная жизнь?!

— Понравился? — не поворачиваясь, спросил Сева, но не потому, что действительно интересовался отцовским мнением, просто… хотелось задеть. Очень хотелось. Чтобы ему так же хе*ово стало, как самому Севе сейчас.

— Ничего. Очень не похоже на все то, что ты делал раньше.

Нет, вы только на него посмотрите! Не зная, можно подумать, что он и правда был экспертом в области творчества сына… А на деле… да что он, мать его, знал?! Сева хмыкнул:

— Я его Маше посвятил. Каждое слово.

И обернулся, глядя на отца в упор. Но тот взгляда не отвел, ответил только:

— Понятно. А к нам пришел… с какой целью?

— К вам? — вскинул бровь Всеволод.

— Да. К нам. Ты что-то хотел, наверное? Или… это визит вежливости?

Да какой тут, мать его, вежливости, когда ему морду расквасить хочется? Так, чтобы нос в мозг вдавить, так, чтобы кровь фонтанами?

— Я хочу съехать от родителей. Ты еще не продал свою хату на Вернадского?

— А что не так с родителями?

— Все так. Просто мальчик уже вырос.

Самохин про себя хмыкнул. Хотел сказать сыну, что взрослые мальчики себя сами жильем обеспечивают, но сдержался в последний момент. Проглотил вертящуюся на языке колкость.

— Квартира все еще моя. Можешь перебираться, если хочешь. Я дам ключи.

— Спасибо, — глядя на него, отчеканил Сева. И Самохину показалось, что это слово далось его сыну с большим трудом. Диму вообще очень напрягло его поведение и намеки. Очень странные намеки, за которые руки чесались — так хотелось отвесить леща. А еще эта ситуация с Машей… Разве в жизни бывают такие совпадения?! Его сын… И его будущая жена… И что-то непонятное между ними. То, что Маша, на секунду замешкавшись, окрестила дружбой, а сам Сева обозначить не потрудился.

— Ладно, я тогда пойду…

— Ключи не забудь.

— Да, конечно… Маш.

— Да?

— Я тут… В общем, меня тут на кастинг пригласили…

— Оу, круто! Поздравляю, Сев! Ты такой молодец.

— Да… Слушай, сходишь со мной, а? В качестве моральной поддержки.

Маша удивленно подняла брови и нерешительно оглянулась на Диму. Вряд ли он будет возражать, все-таки Богатырев (подумать только!) — его сын, но удостовериться в этом не помешает.

— Я не знаю, Сев… У нас сейчас столько работы в офисе, но… Дим, может, мы вместе сходим?

Было как-то странно называть Самохина по имени в присутствии его великовозрастного сына, да и вообще… Вся эта ситуация была довольно нескладной. И что ей делать теперь? Стоит ли рассказывать Диме, что давным-давно она была влюблена во Всеволода? Имеет ли это значение теперь, когда все давно уже в прошлом? Отболело, и ничего после себя не оставило. Даже шрамы на запястьях стерлись, и не болит душа…

— Отцу всю жизнь не до меня, думаешь, он придет на кастинг? — скривил губы Сева.

— Зачем ты так? — удивилась Маша.

— Так, ладно, Сев… Ты, кажется, уходить собирался. Да и у нас с Машей планы. Потом все обсудим. Не в последний раз видимся, — из последних сил сдерживая пузырящуюся внутри ярость, отчеканил Самохин. Он себя и сам во многом винил, но когда это делал Сева… Это было совсем другое.

Парень хмыкнул, приобнял Муру за талию и, глядя поверх ее головы прямо в глаза отца, поцеловал ее в лоб:

— Я позвоню…

Дима зубами скрипнул, хотя в этой ситуации больше всего хотелось сомкнуть их на Севиной шее. Он ничего не понимал. Или, напротив, понимал слишком много. И от этого только хуже становилось. От этого, мать его, становилось настолько хр*ново, что хотелось головой о стены биться.

Когда за Севой закрылась дверь, Маша растерянно оглянулась:

— Ну и дела…

— Да, уж…

— Мне кажется, вы совершенно не похожи.

— Да, Сева больше похож на мать, — согласился Самохин, пристально разглядывая Муру.

— Да я не об этом даже… Вы совершенно разные по характеру.

— Ты настолько хорошо его знаешь?

Маша пожала плечами и, оторвавшись от стены, прислонившись к которой стояла, ответила:

— Мы в одной школе учились, только Сева на два класса старше… Ой, слушай, Дим… А сколько тебе лет?

Несмотря на все происходящее, Самохин рассмеялся:

— Скоро сорок один.

— Точно, ты говорил, что твой сын родился, когда тебе было восемнадцать… Странно, что я представляла его подростком.

Самохин закинул руку Маше на плечи и подтолкнул к кухне — что толку посреди коридора стоять?

— Садись, будем завтракать… Я тебе хотел кофе в постель принести, как в кино, да Севка нам все обломал. Получается, вы с ним еще со школы общаетесь? — будто бы между делом спросил мужчина, а Маша на мгновенье задумалась.

— Нет, мы после школы два года не виделись. А тут вышло, что он на наш курс в универе восстановился, там и пересеклись. Ну и… вот. Мне кажется, он очень несчастный. Все, что с ним произошло, по настоящему ужасно.

Мура не стала говорить, что Богатырев намекал на большее, не стала она говорить и о том, что в клубе тогда была на Севкином концерте. Не хотелось ей накалять обстановку, да и какая теперь разница? У них ведь все хорошо, а Сева… Севе она авансов не давала. Напротив, сразу расставила приоритеты. И о том, что несвободна, сказала.

— Да… — помрачнел Дмитрий, — эта авария к чертям все перевернула.

Он отвернулся, под предлогом приготовления очередной порции кофе, а сам… ругал себя. За ревность к сыну, за ту ярость, что почувствовал по отношению к нему, когда тот Машу обнял. Может быть, ему, и правда, поддержка нужна, а он… вот так к нему, с негативом.

Дима потом еще долго размышлял над сложившейся ситуацией. Косился на Машу, счастливую и расслабленную, и все больше утверждался в мысли, что накрутил себя на ровном месте. Не было никакой объективной причины переживать. Но почему-то в душе скребли кошки. И отпускать Машу от себя было практически невыносимо. Хотелось привязать ее к себе стальными тросами и повесить предупреждающие таблички «моя». К середине недели это чувство стало невыносимым. Дима уже и с дедом Машиным познакомился, и поговорил с ним по душам — успокоил. И, вроде бы, он все сильнее проникал в Машину жизнь, прорастал в нее, но и этого было катастрофически мало. С каждым разом хотелось все большего. Каждую секунду рядом. Чтобы проснуться ночью — а она под боком. Чтобы сидеть за завтраком и не в телефон смотреть по привычке, а на нее. Не выспавшуюся, теплую, родную… Хотелось к ней под кожу проникнуть и свернуться клубком. Он хотел с ней продолжения. Своего продолжения.

— Маш…

— Ммм?

— А ты как к детям относишься? — спросил, рассекая ночь капотом своего Мерседеса, на который тысячу лет назад свалился Машкин ботинок. Там даже вмятинка осталась — незначительная и малозаметная. Сначала отрихтовать хотел, но почему-то не стал.

— К детям? Хорошо, — улыбнулась девушка, — вот у Ивана с Люсей скоро родится малышка, буду им помогать.

— А о том, чтобы родить своих… Ты когда-нибудь думала?

От этого неожиданного вопроса убаюканная шумом мотора Мура даже как-то встряхнулась. Посмотрела на Димин красивый профиль. Она не знала, что тут можно ответить. Тема семьи для нее была вообще довольно болезненной и непростой.

— Не знаю, Дима… Я не уверена, что из меня выйдет хорошая мать. У меня не было достойного примера, — призналась Маша, неловко растирая руками отчего-то озябшие плечи.

— Эй… Эй?! Ты что? И думать не смей, что ты уподобишься собственной матери! Ты абсолютно другой человек! Слышишь?

— Слышу, — слабо улыбнулась девушка.

— Из тебя выйдет самая лучшая мама на свете… Маш, а давай, мы дочку родим?

 

Глава 21

Всеволод часто размышлял над тем, какой бы была его жизнь, не случись с ним авария. Не пойди он на днюху к шл*хе Завьяловой, не встреть Муру, не потащи ее за собой, не случись тот отсос, который он наутро толком вспомнить не мог… Не попади он на дерьмовый реп-баттл, не закинь ему Саша Рудый тот отстойный дисс, не апни его он сам, не перережь Маша вены, не будь он под наркотой, не помчи к ней на такой скорости… Так много «не» и «если», что порой они сводили Севу с ума.

Так уж сложилось, что не только история не терпела сослагательного наклонения. Его не терпела сама жизнь. В гораздо более скромных масштабах. В ней все могло необратимо измениться в один момент. Встать с ног на голову. Но разве мы думаем об этом, когда все хорошо? Когда мы молоды, здоровы, и все складывается лучшим образом? Разве мы хотя бы допускаем мысль, что одно неосторожное действие может привести к краху, и ничего нельзя будет изменить? Никогда. Напротив. Подхваченные ликующей толпой, мы кутим на жизненном пиру так, словно платить за все излишества придется кому-то другому. И всегда удивляемся, когда счет приходит точно по адресу.

— Прекрасно! Да я, бл*дь, философ… — шепнул Сева, отбрасывая от себя блокнот, в который пытался записать крутящийся в голове текст. Включил моторчик коляски и подъехал к окну. Дерьмо! С такого положения он мало что мог увидеть. Только верхушки деревьев с выгоревшими на солнце тускло-зелеными листьями. Такими же тусклыми, как его ср*ная жизнь.

Может быть, стало бы легче, если бы он смирился. Расплатился — и х*й с ним. Но в нем зудело совершенно детское чувство несправедливости. Как будто все другие заплатили за свой обед, но только в его счет включили еще и сумму за обслуживание. И он вышел побольше, чем у других. Довольно ощутимо побольше.

Тот же Саня Рудый… Или Завьялова, или водитель второй машины, который, мать его, тоже нарушил, вылетев на желтый?! Ничего такого с ними не случилось! Саня где-то учится, Завьялова звезд с неба не хватает, работает в парикмахерской на Королёва, дядька из синей Шкоды — нянчится с внуком, на день рождения к которому спешил, когда они встретились на дороге. И только по нему жизнь ударила, что есть силы. Даже не на колени поставила. Ноги выдрала к х*рам. Ползай, мол, лузер. Мордой в пол.

Сева устало растер глаза. Казалось, что самое худшее позади. Может, так оно и было, да только и лучше не становилось. Ни черта… сколько бы времени не прошло. Его лишь с Машкой попускало. Она одна будто не замечала его изъяна. Разговаривала с ним на равных, и смотрела прямо в глаза. И он с каким-то ужасом понимал, что чуть было не сломал эту тонкую хрупкую девочку, которая откуда-то нашла в себе силы его простить. Теперь-то Сева знал, чего стоит такая жертвенность. А тогда… Дурак он был. Идиот.

Та ночь, у Завьяловой… она как будто стала для Богатырева точкой обратного отсчета. Вот еще все хорошо, а потом десять, девять, восемь, семь… Бабах! Адская боль, борьба за жизнь, долгая реабилитация, злые слезы отчаяния и абсолютное тотальное одиночество. Вакуум. Еще несколько месяцев назад он мог часами лежать, уставившись в стенку, и ничего больше не делать. Его апатия была всеобъемлющей. Он не знал, как жить дальше. Его боль выливалась в написание депрессивных, злых треков, которые непонятно почему цепляли публику. Севу стали приглашать на выступления в клубы, а там снова наркота, под которой жизнь обретала краски. Хорошо, что завязал. Это не привело бы ни к чему хорошему, на его глазах сторчалось слишком много парней, чтобы не понимать, куда ведет эта кривая дорожка. Такой путь саморазрушения был эффективным, но слишком долгим. Если бы Сева хотел умереть, он бы выбрал более действенный способ. Петлю, пулю, лезвие… Чтобы быстро и наверняка. Но дело в том, что он хотел жить! Он любил жизнь во всех ее проявлениях! Просто после аварии он словно лишился чувств. Будто бы их оторвало вместе с ногами…

Мура — вот, кто напомнил Севе о том, что он жив. Вот, кто его встряхнул со всей силы! Нереальное чувство влюбленности, которое им овладело, вернуло Богатыреву вкус жизни. Он ощутил небывалый подъем. Впервые до конца поверил в то, что и без ног можно быть счастливым. Даже его музыка стала другой. Более плавной и лирической. То, что расцветало внутри буйным цветом, выливалось в нежные, полные любви мелодии. Сева был уверен, что Маша не сможет не оценить порывы его души. А она… с отцом.

Твою ж мать! У него три дня крышу срывало! Представлял их вместе и места себе не находил. В бессилии поднимал лицо к потолку и шипел: «Ну, вот какого х*ра, Господи? Какого х*ра именно она?» Нет, батя был нормальным мужиком. Он здорово ему помог, когда приключилась беда, они даже сблизились в тот период, но… Это не означало, что Сева был готов уступить отцу свою женщину! Ни хрена! Никому её просто так не отдаст, у всех отвоюет! Если надо, по трупам пойдет, но не остановится! Богатырев был уверен, что сможет сделать Машу счастливой. У них всегда было много общего, та же любовь к музыке! Просто раньше он этого не замечал. Теперь поумнел, и будет ценить ее, как никто никогда не сможет. Будет ее любить. Одну. Всегда!

Всеволод день и ночь думал о том, как разлучить отца и Машу, но ничего толкового в голову не приходило. Это порядком бесило, ведь чем дольше эта парочка оставались вместе, тем невыносимее становилась его ревность. К концу третьего дня он уже был готов выть от бессилия.

Кулак врезался в стену, в костяшках взорвалась боль. Сева с недоумением посмотрел на сочащиеся кровью ссадины. Будто бы это не он только что изображал из себя ср*ного Халка.

— Да пошло оно все!

Богатырев собрался быстро, несмотря на все неудобства, связанные с протезами. Чистая футболка, джинсы, в которых он был вынужден ходить круглый год… Прихрамывая, спустился со ступеней, забрался в машину. Не было сил терпеть! Больше не было!

Маша сидела в приемной и сосредоточенно порхала пальцами по клавишам довольно дорогого и статусного компьютера. Дело отца процветало… И расположение офиса, и вся его обстановка ненавязчиво намекали на этот непреложный факт. И почему-то это еще сильнее бесило.

— Сева? — Мура вскинула на парня свои удивительно красивые глаза и мягко улыбнулась. — Привет! Ты… к отцу?

— Угу. Нужно поговорить, — ответил Всеволод, пристально Машу разглядывая. Сегодня она опять выглядела как модель. Батя не скупится, вкладывает в девочку бабки. Муд*к старый. Злость кипела внутри, Сева пытался с ней совладать, выстраивал контроли, но их смывало потоками каленой добела ярости.

— Он пока занят. У него серьезные переговоры. Ты бы позвонил в следующий раз, чтобы ждать не приходилось, — открыто улыбнулась Мура.

Севе показалось, что она не только внешне другой стала, но и внутри. Раньше она на ежа колючего походила. Даже совсем недавно. И взгляд всегда отводила, за челкой пряталась. А сейчас как будто расцвела — стала более уверенной в себе и открытой.

— Ничего. Я подожду.

— Выпьешь чего-нибудь?

— Нет. Не хочу тебя отвлекать.

— Да брось… Минералки холодной хочешь? На улице жарко, небось…

Маша склонилась к небольшому холодильнику, встроенному в добротную деревянную стенку. Извлекла бутылку французской Эвиан и взялась за крышку, но та ей не поддалась. Всеволод усмехнулся. Поманил пальцем и быстро открыл. Интересно, она обратила внимание на то, какие у него мышцы? Ему бы очень хотелось, чтобы Маша оценила то, в какой прекрасной форме он находился. Батя тоже ничего, но до сына ему, как до Китая. Впрочем, у того ноги на месте, а это, наверное, сравнивает счет.

Зазвонил телефон. Маша схватила трубку и отчего-то насупила брови.

— Алло? Нет, мама, я не пропала… Да, я знаю, что папа в больнице. Мы его вчера навещали… Я купила ему лекарства… А что я еще могла сделать? У меня нет таких денег… Нет, я не буду этого делать… Даже не проси! — голос Маши, казалось, звенел, как натянутая до предела струна, а потом упал почти до шепота, — я отдала все, что у меня было, мама. Но этого, как всегда, оказалось мало… Что ж… прости, что я не могу пустить себя на органы. Ты бы, наверное, обрадовалась такой возможности!

Её маленькая рука с непомерно большим телефоном медленно сползла по телу и замерла где-то в области груди. Сева резко встал и тремя нескладными шагами преодолел разделяющее их расстояние, кожей чувствуя, что сейчас Маше нужна поддержка.

— Эй… Маш, все нормально?

— А? Да… Конечно, извини, о чем мы говорили?

— Да пох*р, малыш… Ты как? У тебя что-то случилось?

Маша растерянно повела плечами:

— Отец попал в больницу. Спинная грыжа. Нужно делать операцию. А денег не хватает.

— Хреново, но я не об этом… Что тебе мать сказала? Чем обидела?

— А… Да, так, ерунда. Ничего нового. Наседает, чтобы я деньги нашла. — Мура растерла плечи, как будто замерзла, и невесело хмыкнула. — Или у Димы попросила.

— А ты не хочешь просить?

— Я? Да ты что?! Мать и сама найдет, у нее всегда загашник имеется. Она просто нас использует, понимаешь? Меня… А теперь еще Диму хочет в это втянуть…

— Эй, ну, ты чего? — Сева осторожно обхватил Машу за подбородок и приподнял ее лицо, чтобы заглянуть в глаза девушки — иначе неудобно было. Она ему даже на каблуках едва до груди доставала. — Ничего страшного ведь не произошло?

— Да… Просто моя мать — конченая стерва.

— Ну, забей, малыш. Ты сделала все, что могла. Не поддавайся на её уловки…

— Да я понимаю это. Только все равно тошно, Севка…

Дверь в глубине приемной открылась, чуть помедлив, Сева шагнул в сторону. Самохин и еще два каких-то мужика прошествовали через приемную. Дима на мгновение остановился:

— Сева, какими судьбами?

— Поговорить надо.

Отец демонстративно посмотрел на часы и снова вернулся взглядом к сыну:

— Дай мне пять минут, а в следующий раз лучше звони заранее, хорошо?

Он поднял руку и похлопал Всеволода по плечу.

— Не думаю, что у меня появится еще одна причина для визита.

Самохин повел бровью, но, ничего не сказав, двинулся вслед за мужиками — работа превыше всего.

— Дима целый день так, — слабо улыбнулась Маша. — Иногда мне кажется, что у него где-то встроены батареи дополнительного питания. Не знаю, как он столько работает и не падает с ног в конце дня.

— Тебе с ним не скучно?

— Нет. Мне замечательно, Сева.

Что ж… Честно. Хотя и больно так, что, кажется, еще чуть-чуть, и он истечет кровью. Не знал, что ревность такая с*ка.

Богатырев еще до конца не пришел в себя, а его отец уже вернулся. Бодро прошел через приемную и, открыв дверь в свой кабинет, приглашающе взмахнул рукой:

— Пойдем.

Ну, он и пошел следом. Тяжело опустился в кресло напротив отца. Поймал его изучающий взгляд, сложил на мощной груди руки.

— Так, о чем разговор?

Сева отвернулся. Покрутил в пальцах стоящий на столе маятник и качнул его, оттягивая время.

— Ты мне задолжал, — наконец сказал он, вновь подняв взгляд. Самохин вздернул бровь, покрутил на запястье часы и откинулся на спинку кресла, чуть наклонив голову на бок.

— И в чем же заключается мой долг?

— Ты был дерьмовым отцом.

У Димы на щеке дернулся нерв — это было единственным, что выдавало его чувства.

— Я думал, мы решили этот вопрос, Сева, и ты все понял.

— Да… Только теперь кое-что изменилось.

— Что же?

— Ты перешел мне дорогу. Я люблю Машу. Давно люблю. А ты влез туда, куда тебя не просили. Так вот, теперь я прошу… Как отца прошу, отойди в сторону.

 

Глава 22

— Очень интересно, — после долгой паузы заметил Самохин. — Все обдумал, я смотрю. Только ты, Сева одного не учел.

— Это чего же? — вздернул бровь парень.

— Если бы дело касалось только нас с тобой, я бы, может, и сделал так, как ты просишь. Вот только есть еще Маша. И её желания. И, думаю, мы не можем не учитывать их.

— Полагаешь, она тебя хочет?

— Уверен. А ее интересы для меня важнее всего.

— Даже важнее интересов собственного сына?

— Послушай, ну, что за максимализм? Я понимаю, ты ни в чем раньше не знал отказа. Это, кстати, и сыграло с тобой злую шутку…

— Вот только не надо моралей!

— Я тебе их и не берусь читать! Но позволь! Вы два года с Машей не виделись, а тут ты с какого-то перепугу решил, что любишь! И теперь мы должны разбежаться, чтобы тебе не мешать. Ну, не дурость ли? А ты спросил, это Маше надо? Чего хочет она, ты спросил?

— Если ты отойдешь в сторону, она…

— Что она? Ну, что она, Сева?

— Она вернется ко мне! Эта авария все испоганила, понимаешь?! Если бы не это, мы бы уже давно были вместе!

— Сева, мне очень жаль, что все так случилось, но с тех пор прошло слишком много времени. Жизнь изменилась, вы изменились…

— Я в тот день к ней спешил, — опустив голову, заметил Сева, — она вскрылась, не знаю, в курсе ли ты…

— Я в курсе, — подтвердил Самохин, игнорируя поднимающуюся волну в душе.

— Вот… я узнал и помчал к ней, как сумасшедший. А потом это все дерьмо! Ты ведь знаешь, сколько я пробыл в больнице. Плюс реабилитация. Я тогда о ней не думал, признаюсь. Мне не до этого было, и вообще уже казалось, что ничего хорошего в моей жизни не будет. А потом встретил в универе, и все… Мне снова жить захотелось, понимаешь?! Мне рядом с ней захотелось жить! Отойди, я тебя прошу… Ну, какая из вас пара? Курам на смех.

— Сева! Остановись…

— Она молодая, батя! Ей двадцать. Ты думаешь, она мечтала день и ночь торчать в офисе с тобой на пару? Да она жизни не видела! Ей развлекаться хочется, тусить… Ты знаешь, какая у неё мамаша? Знаешь? Машка же ни хрена в этой жизни не видела, и с тобой не увидит тоже!

— Не тебе судить!

Желваки на скулах Самохина проступили чуть сильнее.

— Ты же вообще её не знаешь! И не поймешь никогда! Машке внимание надо! Ты бы видел, как она на студии светилась! Она ср*ным пончикам как кольцу с бриллиантом радовалась. Ты хоть в курсе, что она пончики любит?

Самохин снова посмотрел на часы. Нервно дернул рукой. В голове черте что творилось, он поверить не мог, что оказался в таком дерьме.

— Тебя это не касается, — устало парировал он.

— У тебя же на нее даже времени нет! Ты ни о проблемах ее не знаешь, ни…

— Сева… Закрыли тему. Я знаю все, что мне нужно. Я люблю Машу, она любит меня.

— Да ни х*я ты не знаешь! У нее отца на операцию положили, денег до х*ра надо. Мать ей каждый день звонит, требует помощи. А Машка уже на пределе, потому что эта тварь ей на больное давит! Что смотришь? Не знал? А говоришь, все знаешь!

— Когда?

— Что когда?

— Когда им нужны деньги?

— Ты у меня спрашиваешь? Любишь ты, а я знать должен?!

— Дерьмо!

Самохин отбросил ручку, которую крутил в руках, и встал из-за стола. Подошел к окну, растер переносицу. Вот почему Машка ему ничего не сказала? Самостоятельная, бл*дь. Он ведь помнил прекрасно, какая больная она была после разговора с матерью. Каждое ее слово помнил. И про нелюбовь, и про узелок на палочке, с которым она, наверное, от родителей и ушла. А теперь они и до того узелка добрались. Мародёры хреновы.

— Так, ладно… Ты, Сев, давай уже, домой двигай. У меня… у меня дел под завязку.

— Ты не уступишь?

Самохин отвернулся:

— Ты вообще себя слышишь? Мы, вроде, не на невольничьем рынке, Сева, Маша не товар. У нее своя голова на плечах, и если она со мной — значит, ей того хочется, и ее все устраивает.

Сева ничего не ответил. Только прошел через приемную, тяжело ступая, и Самохин остался один. Выдохнул, только когда за сыном закрылась дверь. Саданул, что есть силы, кулаком по подоконнику. Выругался. Вот знал он, что будет что-то такое. Ж*пой чувствовал. Дима, конечно, недооценил наглость отпрыска, попросившего его подвинуться, но его просьбе все же не удивился. Что же между ними было? Осталось ли что-то сейчас? И чем это что-то может для него обернуться? Он ведь уже жизни своей без Машки не представляет.

Смешно… Первая Севкина любовь, а его последняя. Вон, как встретились. Теперь попробуй, разминись. Его последняя любовь… Он чувствовал ее легкое дыхание. И сердце мучительно сжималось, то колотясь, как сумасшедшее, то замедляя ход. Ничего не хотел. Свихнулся полностью. Только с нею быть, только для нее… Чем дальше, тем хуже. Как неизлечимая болезнь.

— Привет…

Застыла на пороге, улыбается. А он как дурак на нее палится, и поверить не может, что его она.

— Привет, солнышко…

— Я тебе кофе принесла и бутерброд. Ты опять сегодня ничего не ел.

Самохин моргнул, только сейчас сообразив, что Маша и правда пришла не с пустыми руками. Улыбнулся, стальные тиски на сердце немного разжались.

Маша прошла к столу, водрузила на него поднос и зачем-то снова выбежала в приемную.

— Дверь закрыла, — счастливо выдохнула она, забираясь к нему на руки. Они теперь так всегда ели, когда вместе были. Неудобно — жуть, но кого это волнует?

— С говядиной! — обрадовался Дима, разговаривая с набитым ртом.

— Ага! Весь вечер вчера варила, не жесткая?

— Не-а… Вкууушно! Шпашибо…

Он был такой потешный, что Маша не выдержала и рассмеялась. А потом совершенно по-хулигански взлохматила Диме волосы.

— Что Сева хотел? — спросила, отпивая кофе из чашки.

— Да, так… Поболтать.

— Он опять меня звал на кастинг. Давай вместе пойдем? Ну, правда. Ему будет приятно.

— Думаешь? — будто бы невзначай поинтересовался Дима, — а ты хочешь?

Маша пожала плечами:

— Это, наверное, интересно. К тому же, ему не помешает поддержка. Ты слышал.

Маша говорила ровно. Без особого энтузиазма, прямо глядя Диме в глаза и мягко улыбаясь. Она ничего не таила. Тиски разжались еще на миллиметр.

— Ну, значит, пойдем. Главное, не ставь мне в расписание встречи на это время, — пошутил Самохин.

— Заметано! — широко улыбнулась Маша и звонко чмокнула его нос.

И вот тогда его полностью отпустило. Ну, не могла она такого сыграть. Его девочка на нем не меньше свихнулась, чем он сам на ней. Вон… говядину варила на бутерброды! А он-то ее домой только в одиннадцатом часу привез. Во сколько же она спать легла? И запомнила ведь, что он любит.

— У тебя встреча через… — Маша поворачивает его руку, чтобы увидеть циферблат, — сорок минут! У Кандирова. Успеешь?

— Если ты не станешь меня отвлекать.

— Ну, тогда я пойду, Дмитрий Николаевич… Шеф… — паясничала Маша, невинно хлопая длинными ресницами.

— Смейся-смейся, хулиганка. Я тебя дома накажу!

— Выпорешь?

— И это тоже можно устроить! — пообещал Самохин, складывая документы в портфель да посмеиваясь тайком.

— Вот уж не думала, что лавры Кристиана Грея и тебе не дают покоя.

— Кого? — крикнул ей вслед Самохин, но закономерно не получил ответа — Маша уже захлопнула за собой дверь. Ладно, с этим он позже разберется. Кристиан Грей… Хм.

Встреча с Кандировым прошла довольно успешно. Этот старый жук непозволительно долго мариновал Самохина, но в итоге согласился на его последнюю цену. Понимал прекрасно, что никто ему больше не предложит. Не в том состоянии находились его склады. Там ремонт капитальный требовался, а это бабок — немерено. Вот и чего выделывался столько, спрашивается? Сколько времени и сил можно было бы сэкономить? И так, куда ни кинься.

Работа немного отвлекала Диму от мыслей о сыне. Но стоило ему вновь усесться за руль, как все нахлынуло с новой силой. Самохин растер лицо и достал телефон. Что это за Кристиан Грей такой… И какое он имеет отношение к порке?

Он ржал всю дорогу до больницы. Выпороть Машку действительно хотелось. Без всякого сексуального подтекста. Хулиганка она. Его хулиганка. Никому он ее не отдаст. Ни богу, ни черту, ни сыну. Любит. Любит так, что задыхается, если она не рядом. И Маша… Она ведь счастлива с ним! Она ведь только сейчас открываться стала! Дима налюбоваться не мог на ее глаза счастливые. Теперь в них только изредка проскальзывала грусть. И он мучился, ломал голову над тем, что ее могло снова вызвать, и не догадывался даже об истинной причине.

Да, возможно, у него не было морального права давать родителям Маши свои оценки, в конце концов, он сам не блистал в этой роли, но воздержаться от критики Дима просто не мог. Где это видано — так поступать с дочкой? Как вообще можно так на неё наседать? Из слов Севы он понял, что эта маленькая дурочка все до копеечки родителям отдала! Интересно, у нее хоть на карманные расходы деньги остались? И тут вспомнился утренний разговор:

— Ты чего такая запыхавшаяся?

— А я пешком шла! Представляешь? Такая погода чудесная! И жары еще нет…

— Ты с ума сошла, Машка?! Через весь город?! Я ведь сказал тебе ездить на такси! Совсем не слушаешь! Все, теперь сам тебя возить буду!

— Да я же только от метро…

Какой же он придурок! У нее и на маршрутку денег не было, а он — такси! Снова схватил трубку:

— Галина Юрьевна… Самохин. Вы моему секретарю выпишите какую-нибудь премию. По какому тарифу? По максимальному. У нее с отцом беда…

Дима не волновался, что его просьбу как-то неправильно истолкуют. Он часто таким промышлял. Не совсем деловой подход, но зато человеческий. Так уж сложилось, что денег он заработал больше, чем смог бы когда-либо потратить. И он не видел ничего такого в том, чтобы помогать тем, кому в этой жизни повезло не так сильно. Сотрудники фирмы с радостью принимали его помощь, а вот насчет Маши он сомневался. Вряд ли ей придется по душе такая благотворительность. Нужно будет придумать какую-нибудь отговорку, а еще лучше — пожениться. Тогда все его — станет её. И ему больше не придется переживать об этом.

Следующей остановкой на пути Самохина стал ничем неприметный двор самой обычной серой девятиэтажки. Дима окинул взглядом открывшийся пейзаж — новенькую детскую площадку, песочницу, качели… И попытался представить, как здесь все выглядело десять-пятнадцать лет назад, когда Маша была девчонкой. Улыбнулся. Он уже в бизнес влез, а она на горках каталась…

Будущая теща ждала Диму при полном параде. Макияж, чуть более яркий, чем следовало бы иметь женщине ее возраста, пестрая блузка в рубчик. Ничего общего с Машей. Разве что худоба.

— Здравствуйте, Дмитрий! Проходите-проходите! Я как раз испекла пироги…

Дима спешил, но ему показалось невежливым отказываться. Какие-никакие, а родственники. Пусть и будущие.

— Вы приготовили счета?

— Счета?

— Да. На оплату операции… Кажется, я вам говорил.

Он говорил, наверняка. У них с Машей, конечно, большая разница в возрасте, но не до маразма же!

— Ах, да… Ой, знаете, такая нервотрепка с этой больницей! Все вылетело из головы! Да и зачем вас утруждать? Мы оплатить ведь и сами можем. Нам бы только нужную сумму…

— Я могу произвести оплату только со счета на счет, — отрезал Самохин. Дерьмовый пирог застрял в горле — и ни туда, и ни сюда. А желание удавить сидящую напротив манипуляторшу стало непреодолимым.

— Ну… раз так, я сейчас! Может быть, найду среди этих бумажек! Столько бумажек, вы бы видели! Назначения-назначения-назначения… Всю душу они из нас уже вытрясли.

Так она и бормотала под нос, роясь в какой-то папке под пристальным тяжелым взглядом Самохина. Наконец, счет нашелся. Дима сложил бумажку и сунул во внутренний карман пиджака. Не видя смысла в продолжении дальнейшей беседы, он встал:

— Деньги переведем сегодня. Впрочем, вряд ли они успеют лечь на счет, — Дима бросил взгляд на запястье, — банковский день скоро закончится, но завтра до обеда деньги точно придут.

— Ох, спасибо вам, Дима! Мне же некому больше помочь. Маша… А! — взмахнула руками женщина.

— Маша сделала для вас все, что было в ее силах, — отчеканил Самохин. — Впредь оставьте ее в покое. Или эта лавочка, — Дима постучал по груди, где покоился злосчастный счет, — очень быстро прикроется. Надеюсь, мы поняли друг друга.

 

Глава 23

Всеволод волновался. Если на предкастинге он чувствовал себя довольно уверенно, то готовясь к выступлению перед реальным звездами, сидящими в жюри — мандражировал так, будто никогда раньше не стоял на профессиональной сцене. Он то и дело сбивался с ритма, забывал текст, движения, и отчаянно психовал от того, что ни черта не получалось. А все потому, что, даже репетируя, он не мог выбросить из головы мысли об отношениях отца и Муры. В последний момент Сева решил заменить отобранный на прослушивание трек, однако продюсеры не пришли в восторг от такой перспективы. Ему ясно дали понять, что либо он зачитает сопливый реп, посвященный Маше, либо ему придется забыть о своем участии в этом проекте. Такое дерьмо… Никакой демократии.

До старта прямых эфиров оставалось всего ничего. Основной отбор уже прошел, кастинг в столице был заключительным, но первым, который готовился к запуску. Телевизионщики предупредили, что Севе придется дать короткое интервью, которое они пустят в эфир перед стартом его выступления. Скорее всего — это был добрый знак. Интервью писали далеко не со всеми участниками. Лишь только с самыми яркими и запоминающимися ребятами. Теми, кто впоследствии попадет в команды к наставникам. В общем, это все дорогого стоило и в значительной мере увеличивало шансы Севы пройти отбор. Другое дело, что он очень опасался тех вопросов, которые ему могли бы задать. Эти придурки любили давить на больное. Слезливые истории привлекали дополнительную аудиторию. А ради рейтингов продюсеры были готовы на все. Богатырев мог бы рассказать, сколько сил положил на то, чтобы отточить дикцию, либо сколько времени провел, репетируя! Но кого это, дьявол побери, интересовало? Людям подавай чего погорячее! Ему очень не хотелось, чтобы этой горячей темой стало отсутствие у него ног, но пятой точкой чувствовал, что так оно и будет. Телевизионщики ни перед чем не остановятся! И Севе остается либо смириться с таким положением вещей, либо навсегда забыть об этом проекте. Но ведь он столько сил потратил, чтобы попасть на шоу! Он так долго к этому шел! И сейчас… Черт! Он просто не знал, что ему делать. А между тем день кастинга приближался.

— Привет, Мур…

— Севка? Привет! Ну, как твои приготовления?

— Не очень хорошо на самом деле. То одно, то другое.

— Волнуешься?

— Ужасно, — признался Сева, прислоняясь пылающим лбом к раскаленному на солнце оконному стеклу. Как же ему нравилось, что с Машкой можно было быть честным. Что можно было открыто говорить о своих страхах, не опасаясь, что сочтут слабаком.

— Все случится…

— Сегодня!

— Сегодня?! Но почему ты не предупредил? Мы ведь хотели с Димой тебя поддержать…

А вот это не нравилось! Не нравилось, когда она отождествляла себя с отцом!

— Да вот, как-то замотался. Ну, так как? Ты придешь?

— Сев, сегодня ведь рабочий день… Да и Дима уехал…

— Ну, так и ты отпросись! Он не будет против! Окунешься в это все, посмотришь. Будет интересно. Обещаю!

— Не знаю. У меня работы полно… И вообще, я стараюсь не злоупотреблять своим положением.

— Так, ладно. Я сам тебя у отца отпрошу!

— Не надо, Севка! Ну, что ты выдумываешь?! — запротестовала Маша, но Богатырев уже сбросил вызов. А еще через несколько минут ей позвонил Самохин и сказал, что не будет возражать, если она уйдет с работы пораньше.

— Дим, ну ведь я еще не выполнила твои поручения!

— Ничего. Завтра продолжишь в усиленном темпе. А сегодня… Поезжай. Развейся. Я тоже постараюсь подъехать.

— Правда? — обрадовалась Маша.

— Угу. Если наша встреча с Любимовым не затянется.

— Буду держать кулаки. Мне кажется, Севка уже на грани. Ему твоя поддержка очень нужна.

— Он это сам сказал?

— Нет. Это я сказала, но ошибиться вряд ли могла. Он очень переживает, голос и тот дрожит.

— Ладно… Я постараюсь, солнышко.

— Дим?

— Ммм?

— Ты ему пожелал удачи?

— А как же! Ладно, Маш, мне уже нужно идти. Сева сказал, что заедет за тобой через пару часов. Сразу, как только пройдет регистрацию на кастинг. Там очередь какая-то.

— Хорошо. Я тогда постараюсь побольше всего успеть.

Маша положила трубку и сосредоточилась на работе. Она так старалась, что не сразу заметила приход Всеволода. Вскинулась только когда он постучал костяшками пальцев по дереву лутки, которую подпирал плечом, пристально за ней наблюдая.

— Привет! Шикарно выглядишь, — улыбнулась Мура, разглядывая модный Севкин прикид. Так странно, каких-то пару лет назад у нее бы, наверное, язык бы отсох, прежде чем она решилась сделать ему комплимент, а сейчас в ней не было абсолютно никакой неловкости. Она просто констатировала факт. Богатырев, и правда, классно выглядел в драной футболке без рукавов, фасон которой подчеркивал его великолепную фигуру и позволял рассмотреть замысловатые узоры тату. Он выглядел модно, стильно и актуально.

— Спасибо. Дольче и Габбана из кого хочешь сделает человека.

— Не прибедняйся… — рассмеялась Мура, а Сева подошел ближе.

— Чем это ты таким интересным была занята, что ничего вокруг себя не видела?

— А, — отмахнулась Маша, — работала с клиентской базой.

— Скучно, наверное?

— Нет. Мне нравится. Побудь здесь, мне кое-что у Димы из кабинета нужно забрать.

Мура вышла за дверь. Богатырев тайком осмотрелся и сел за ее компьютер. Сам еще не понимая, зачем, открыл вкладку почты и сбросил себе первые попавшиеся документы. Стер отправленное, подчистил корзину. Хорошо, что Маша задержалась, он не знал, как стал бы ей объяснять, что забыл у нее в компьютере. Он и себе не мог объяснить то, что делает. Припадая на ногу, встал. И практически сразу же в приемную вернулась улыбающаяся Мура.

— Извини, что так долго. Ну, что, пойдем?

Всеволод кивнул. Выдавил из себя улыбку и бросил еще один взгляд на компьютер.

— Да, давай поторапливаться, потому что меня вот-вот уже вызовут на сцену. Не хотелось бы пропустить свой выход.

— Еще бы! — округлила Маша глаза.

В концерт-холле, где проходил столичный кастинг, яблоку негде было упасть. Маше выписали пропуск, и вместе с Севой они прошли внутрь. Все происходило совсем не так, как она себе представляла. В помещении царил невообразимый шум, все куда-то спешили. Туда-сюда шмыгали ассистенты и раздавали команды участникам. По углам, перекрикивая друг друга, распевались участники. По полу тянулись провода, на которые она боялась наступить. Признаться, довольно нервирующая атмосфера.

— Шумно?

— С ума сойти! — перекрикивая гудящую толпу, заметила Маша.

— Смотри, вон Тим…

Богатырев скользнул рукой в сторону входящей в зал звезды, но Мура даже не успела его разглядеть — так быстро он скрылся в своей гримерке.

— Прикольно!

— Я же говорил…

Сева хотел еще что-то сказать, но его отвлек подоспевший ассистент.

— Где ты бродишь? У тебя запись через пять минут! А это кто? — быстрый взгляд на Машу, — группа поддержки?

— Можно и так сказать. Эта та самая девушка, которой я посвятил свой трек.

Парень снова перевел на смущенную Муру быстрый взгляд. Дернул серьгу в ухе, кивнул головой.

— Так, ладно… Вы отправляйтесь к Антону, а я сбегаю к сценаристам. Эту тему можно будет как-то обыграть. Малолетки штанишки обмочат от такой романтики.

Ничего не понимающая Маша посмотрела вслед удаляющемуся ассистенту и перевела растерянный взгляд на Севу:

— О чем он говорил?

— Они хотят как-то использовать информацию о том, что мой трек посвящен тебе. Типа, зритель любит такие истории. А значит, рейтинг шоу растет. И вместе с ним растут мои шансы на выигрыш.

Маша кивнула головой. Она и понимала, о чем толкует друг, и не понимала. Тема с треком, посвященным девушке, конечно, могла выстрелить, если бы за созданием этого трека скрывалась некая любовная линия. В их же ситуации с Севой такого и близко не было.

— Богатырев! Тебя сколько еще ждать?! Или ты уже звезду хапнул? Джей Зи себя возомнил?

— Ритуля, ну, че ты орешь? Иду я, иду…

— А это? Та девушка? Ты тоже с нами пойдешь!

— Зачем? — удивилась Мура.

— Зачем-зачем! Интервью давать! Ты что, никогда нас по телеку не видела?!

Вообще-то видела. Муре нравилось наблюдать за крупнейшим в стране песенным шоу. Она исправно смотрела все выпуски. И знала, что иногда интервью берут и у группы поддержки участников кастинга. Вот только она и представить не могла, что это и ее коснется. Странная ситуация. Неожиданная. Она понятия не имела, что говорить. В голове тут же мелькнуло, как это могло бы быть. Интервьюер: «Кем вы приходитесь Всеволоду?» Маша: «Я — его будущая мачеха. Его папа не смог прийти!».

Обхохочешься.

Их с Севой развели по разным комнатам. Сбитая с толку Маша удивленно осмотрелась. Темное помещение, в центре комнаты — красное кресло, подсвеченное со всех сторон, и огромный баннер с логотипом шоу — за спиной. Не сразу заметила двух мужчин, стоящих чуть в стороне. Операторы.

— Присаживайся вот сюда! — скомандовала та, кого Сева назвал Ритулей, — Машка, сделай ей что-нибудь с лицом!

К Маше подлетела девочка-визажист. Обхватила ее щеки руками, покрутила голову из стороны в сторону и, кивнув, принялась за дело. Работала она быстро, видимо, сказывался огромный опыт. Уже через десять минут Мура застыла перед камерой.

— Главное — расслабься. Ты чего такая напряженная? Будь естественной. Представь, что кроме нас, здесь никого нет, — командовал вертлявый оператор.

Легко сказать. Маша выдохнула и медленно кивнула головой, давая понять, что готова. В конце концов, и правда — это у Севки ответственный день. Вот на нем и будет сосредоточено внимание окружающих. А ей… Ей только и нужно, что ответить на пару вопросов. Если справится — попадет в эфир, а нет — так никто ее позора и не увидит. Убедив себя, что ничего страшного не происходит, Маше все же удалось выдавить из себя улыбку.

— Ты, очевидно, в курсе, что Всеволод посвятил вам свой реп… — взяла быка за рога Рита, сидя напротив Муры на стуле.

— Да, — улыбка в камеру, короткий кивок.

— Что ты испытала, когда впервые об этом узнала?

Маша пожала плечами:

— Не знаю, наверное, удивление.

— Потому что это было впервые?

— Скорее потому, что раньше Сева делал совсем другую музыку. Понятия не имею, почему именно я вдохновила его на написание такой лирики.

— Ну, как же? Вы ведь с детства вместе? Кому, как не тебе, вдохновлять?

— Вместе? Нет. Вы что-то путаете. Мы никогда не были парой. У каждого из нас своя жизнь.

— Но Всеволод сказал, что посвятил этот трек любимой девушке… — стоял на своем интервьюер. — Мы были уверены, что вы встречаетесь!

— Нет, это не так. Сева — мой друг. Не более.

Рита занервничала. Оглянулась на оператора, встала со стула и принялась что-то обсуждать с еще одной женщиной, присутствие которой в комнате Мура заметила только сейчас. Она не слышала, о чем они говорили, но почему-то в голове мелькнула мысль о том, что их интервью вышло явно не таким, каким его видели организаторы. Это напрягало. Маше хотелось помочь Севке, но она не была уверена, что справилась.

Из комнаты для интервью Маша вышла выжатой, как лимон. От обилия вопросов, которые на нее посыпались после короткого совещания Риты с той самой таинственной женщиной, голова шла кругом. Даже Севка освободился раньше и теперь нетерпеливо переминался у входа.

— Ну, что ты так долго?! — вскинулся он.

— Эй… Откуда мне знать, зачем им понадобилось меня пытать?

— Что они спрашивали?

— Да бред всякий, как по мне, не имеющий отношения к делу. Не знаешь, с чего они решили, что мы вместе? Что ты влюблен в меня? — Мура вскинула взгляд на Севу и тут же отвела глаза.

— Возможно, потому, что так и есть? — тихо прошептал Всеволод, касаясь ее щеки большим пальцем. Маша сглотнула:

— Сева…

— Я люблю тебя. Очень. И хочу быть с тобой. Подумай об этом, детка…

— Богатырев! Твой выход! Где ты ходишь?!

Сева резко обернулся, схватил Муру под локоть и, торопливо передвигая ногами, пошел вместе с ней к сцене.

Севка прекрасно выступил. Стоящую за кулисами Машу распирало от гордости за него, а еще… от щемящей, невозможной какой-то нежности. Она не могла объяснить ее природу. Ее сердце сладко сжималось. Практически не знавшее любви, оно замирало от его слов.

 

Глава 24

У деда Андрея был день рождения. Он сидел в старом кресле напротив Самохина и передвигал длинными узловатыми пальцами шахматные фигуры по подаренной будущим зятем доске. Иван примостился на полу, с интересом наблюдая за происходящим. Время от времени партия прерывалась короткими здравицами да звоном рюмок. Коньяк Самохина дед тоже уважил.

— Ну, как вы, Марусь? Смотрю, втрескался Дима в тебя по полной!

Мура обернулась к невестке и счастливо улыбнулась.

— А я в него.

— Да с тобой все давно было понятно! — фыркнула Люся, вытирая полотенцем тарелки из старого бабушкиного сервиза, который они достали из серванта по случаю праздника.

— Неужели так заметно было?

— Скажешь тоже! Еще тогда, когда вы встретились во дворе, все понятно стало. А его лицо, помнишь? Хоть картину пиши!

Женский смех зазвенел колокольчиком. Мужчины отвлеклись от игры, зачарованные открывшейся картиной.

— Так, а что, Дмитрий Николаевич… Ты когда нашу Машку честной женщиной собираешься сделать?

— Да хоть завтра, Андрей Афанасьевич. Только я ведь по-человечески хочу. Как она того заслуживает. А времени не хватает катастрофически! Дела-дела-дела… Думаю, в октябре свадьбу сыграем. Когда чуть полегче станет.

— Ну, смотри. Не тяни с этим делом.

— Не буду. Я хоть сейчас, да то одно, то другое выстреливает. Сам уже не рад, что в это расширение влез. Терминалы такие строим по всей стране, а добросовестных подрядчиков днем с огнем не сыщешь. То одни, то другие подводят. Замучился прорабов менять.

— А ты бы нас взял — дело бы пошло! — вмешался в разговор Иван. — В Стройкоме все как часы работает. Хозяин — мировой мужик.

— Галушко? Так он же вроде на жилфонде специализируется?

— Есть такое, но и за новые проекты берется с охотой. Вам бы перетереть с Семен Семенычем…

Самохин хотел еще что-то сказать, но отвлекся на телефон. Несмотря на то, что работу Дима старался оставлять бортом их с Машей отношений, он не мог не отреагировать на звонок своего директора по безопасности. Приложил трубку к уху, пробормотал извинения и вышел за дверь.

— Да, Аркаша, что-то срочное?

— И ужасно неприятное. Возвращайся в офис.

— Без меня точно никак? — подобрался Самохин.

— Без вариантов. Дело — дрянь.

Дима нажал на отбой и в некотором недоумении покосился на трубку. Ну, и как ему добраться, если он пил? И ведь давно уже понимал, что не по статусу ему самому за рулем ездить, да все никак не решался обзавестись водителем. Может, и зря.

— Что-то случилось? — выглянула из-за двери рыжая головешка.

— Ага. Мне отъехать нужно ненадолго. Не обидишься?

— Не-а. Только… Ты ведь пил, Дим?

— Над этим и думаю. Надо такси вызывать. А машину потом заберу.

— Ты еще вернешься? — растерла плечи Маша.

— Да, не буду прощаться… Празднуйте, а я подтянусь.

— И ведь партию не доиграл…

— Пусть Иван за меня доиграет.

— Угу… Дим, все нормально?

Хотел бы он знать. Не то, чтобы Аркаша ему и раньше не звонил с какими-нибудь неприятностями, но… Это случалось не так часто, и как правило, означать могло лишь одно — на его бизнес в очередной раз пытались наехать. Интересно, что теперь-то произошло? Кому он перешел дорогу? И сколько времени сожрут его попытки все уладить? Пожалуй, этот вопрос волновал Самохина больше всего.

— Все в полном порядке. Не волнуйся. Я скоро буду.

Но скоро не получилось. Слив персональных данных клиентов — не самая лучшая штука, которая может случиться с любой компанией. Что уж говорить о новичках на рынке?

— Откуда утечка? Выяснили?

— Пока нет, ребята работают.

— Скрины проверили? Данные действительно наши?

— Наши, уже изымаем из сети. Кстати, особенного резонанса нет. Все тихо мирно, будто ничего и не было.

— Это ведь хорошо? — уточнил Самохин, растирая ломящий затылок. Очевидно, не такой хороший был коньяк, как он думал.

— Не факт.

— Почему?

— Сам подумай. Были бы конкуренты — эту тему подхватили бы сразу же. Но мы мониторим, а ничего по-настоящему серьезного не происходит. Так, пара блогеров расстарались, основывая свои посты на данных из непроверенных источников.

— Почему непроверенных?

— Потому что мы их уже снесли, к чертям собачьим. Ничего они не докажут.

— Молодцы. Хорошо сработали, — похвалил Самохин.

— Да, брось, Николаич! — пробурчал Аркаша, отворачиваясь к окну, и если бы Дима не знал его так хорошо, подумал бы, что тот смутился. — Хорошо бы мы сработали, если бы не допустили утечки.

— Есть хотя бы предположения, как это случилось?

— Пока ничего конкретного. Эти сведения доступны для слишком большого круга лиц.

— Думаешь, у нас крот? — Дима поморщился. Вот почему он до последнего сомневался. Когда сам держишь руку на пульсе — все гораздо проще. И сотрудников своих знаешь. А теперь остается полагаться на службу безопасности и внутреннее расследование, которое неизвестно к чему приведет. Несмотря на угрозу, нависшую над его бизнесом, больше всего Самохина расстраивал тот факт, что предателем мог оказаться человек, которому он доверял!

— Какие последствия нас могут ожидать?

— По факту — штраф. На деле — репутационные риски. Бог его знает, каким боком нам это вылезет.

— Аркадий Львович… — Смохин обернулся, разглядывая высокого парня, который работал у них добрые пять лет.

— Да, Леша?

— Посмотрите на вот это… Отправлено с компьютера секретаря.

Сердце пропустило удар. В животе противно заныло. Вместе с начальником службы безопасности Самохин склонился над компьютером, но, тем не менее, ни черта не увидел.

— Дынные подчищены, но неумело. Эта информация все равно еще некоторое время хранится на сервере. Этого не учли, — пояснил Алексей.

— Ну, вот! А ведь проверяли девочку! «От и до» проверяли!

Дима медленно распрямил спину и встряхнул головой. Перед глазами… перед глазами мелькали картинки из прошлого. Их счастливого прошлого с Машей. Голова адски болела. Будто кто-то вбивал острые колышки в мозг. Самохин снова растер затылок, но помогло слабо. Он не верил в то, что Маша могла бы его предать. Просто не верил. В конце концов, в этом не было совершенно никакого смысла. Зачем бы она это сделала? Ради денег? Смешно. Он бы дал ей столько, сколько она пожелала, и ничего не попросил бы взамен! Нет, тут явно что-то не складывалось! Еще бы понять, что…

— Это не она, — отрезал Дмитрий, отходя в сторону, — поднимайте камеры.

— Дим, а мы и не утверждаем, что это она, да только… Новенькая ведь девочка!

— Вы теряете время даром. Маша не стала бы этого делать. Точка, — отрезал Самохин, устремляясь к двери.

— Ладно, не кипятись! Мы все проверим, Дмитрий Николаевич, — прокричал ему вслед Аркаша.

Самохин ничего не ответил. Закрыл за собой дверь, прошел по пустынным коридорам недавно отремонтированного офиса, мимо поста охраны, вышел в душный вечер. Жадно вдохнул. Раскаленный воздух обжег легкие. Дима медленно пересек стоянку и, усевшись на заборчик, ограждающий клумбу с пестрыми петуниями, задрал лицо к вечернему небу. Правильному человеку больней всего жить. Когда ты сам играешь нечестно, отсутствие справедливости не воспринимается так остро. Совсем другое дело, если ты — по совести, а к тебе — кое-как. И по хрену, сколько тебе лет и сколько дерьма ты перелопатил в своей жизни. Если не скурвился — больно. Больно, когда исподтишка.

— Извини, мужик, сигареты не будет?

Спешащий куда-то парень остановился, бросил на Самохина быстрый взгляд и полез в задний карман мешковатых джинсов.

— Свои иметь надо! — буркнул он, протягивая пачку «Кента».

— Да я не курю вообще-то…

Незнакомец никак не прокомментировал слова Самохина, а тот, взмахнув рукой, снова вернулся на свое место. Достал телефон. Открыл фотографии. Так странно! Раньше в них ничего, кроме фото каких-то важных документов, и не было. А теперь… с каждой фотографии она! Машка. Рыжая, задорная, улыбающаяся. У него дома, или на улице, или в ресторане, которые, как он знал, она не сильно любила. Домашняя, родная, уютная…

— Ну, и чего ты здесь расселся как царь? — раздался Аркашин голос за спиной. Не оборачиваясь, Самохин пожал плечами:

— Да так. Воздухом свежим дышу.

— Возле оживленной дороги? Гурман!

— Узнали что-нибудь?

— Мы работаем над этим. Дим…

— Ммм?

— Действовал непрофессионал. Я, конечно, здорово проштрафился, знаю! Но тут ты мне можешь верить.

— Ты опять на что-то намекаешь?

— Твой секретарь…

— Я ведь уже сказал! — обрезал Самохин безопасника и затянулся так, что пальцы обожгло, — это не она.

Аркаша хотел поспорить, но вовремя проглотил рвущиеся с языка слова.

— Вот и помолчи, — одобрил Дима такое решение, — пораскинь мозгами, кому она перешла дорогу? Кто мог хотеть ее подставить?

— Да кому это надо, Дим? Ну, не того она уровня птица!

— А ты не берись судить, Аркаша. Это моя будущая жена, чтоб ты знал.

— Твою мать! — тихо выругался безопасник, прежде чем задать волнующий его вопрос: — Ты в ней уверен, Дим?

— На все сто. Землю носом ройте, а найдите виновного.

— Дерьмо! Там на таком примитивном уровне слив, что человек, его организовавший, просто не смог бы зайти под учетной записью Мурушкиной. Не сумел бы ее взломать. Понимаешь?!

— Нет! На что ты опять намекаешь?

— На то, что слив произошел конкретно с ее компьютера! А значит, за него сел посторонний.

— Вот и проверьте, кто это был. Или я зря раскошелился на новенькую систему видеонаблюдения?

— Не зря… — буркнул Аркаша.

— Вот и работайте! А я поеду уже. Если что — буду на связи.

Такси приехало довольно быстро. Самохин устроился на заднем сиденье и отвернулся к окну:

— На Озерную?

— Нет, знаешь… Давай на Крылова.

— Заказ был на Озерную.

Дима, и правда, собирался домой. Поздно уже было, и не хотелось беспокоить Машу, но… Не мог он без нее сейчас. Ему нужно было обнять свою девочку, вдохнуть ее спокойный ненавязчивый аромат. Убедиться, что все хорошо, что она его — и ничего не изменилось. Утешиться рядом с ней.

— Я доплачу.

Маша открыла, сонно щуря глаза. Отступила на шаг, пропуская его в квартиру. Самохин захлопнул дверь и, поймав ее за руку, резко прижал к себе. Она выдохнула, изумленно распахнув и без того огромные глаза.

— Хочу тебя, солнышко.

— Прямо сейчас? — шепнула Мура.

— Да, прямо сейчас, — подтвердил Дима, прежде чем накинуться на ее губы.

Он еще никогда не любил ее так. Несдержанно, дико, неистово! Впиваясь ртом в нежную кожу груди, оставляя следы и царапины.

— Дима… Димочка, тише… Тише, хороший мой! Там же дед… Дим?

— Он спит, маленькая… Слышишь, даже похрапывает…

— Пойдем хотя бы в мою комнату…

— Да, пойдем…

Едва за ними захлопнулась дверь, Самохин волчком крутанул Машу. Распластал её ладошки на стене, прижался к ее спине своей грудью, шаря руками по маленькой попке, пробираясь под подол скромной ночной рубашки.

— Дима… — бессвязно шептала она.

— Люблю… люблю тебя… — повторял Самохин, поглаживая пальцами ее скользкие складочки. А она терялась в нем. В его любви, в его признаниях, озвученных впервые… — вот так, вот так, сладкая… Прогнись!

Маша послушно выгнула спину. И захлебнулась беззвучным криком, когда, не уступая ей ни капли пространства, он резко в нее толкнулся.

— Да… да, мое солнышко. Моя девочка. Моя…

— Люблю тебя!

— Люблю тебя…

Жестко, максимально плотно, глуша ладонью Машины громкие стоны. Толчок за толчком, пока не излился в тесные глубины, отправленный к звездам ее же оргазмом.

 

Глава 25

Маша волновалась. И хоть она не знала деталей происходящего, понимала, что случившееся может здорово ударить по бизнесу Димы. Было бы проще, если бы он хоть что-нибудь ей объяснил. Но Самохин не посчитал нужным сделать это, а она не решилась спросить. Потому что… ну, чем ему могла помочь студентка и секретарша? Какой совет дать? Их знания и опыт простирались в совершенно разных сферах. Мура очень сомневалась, что смогла бы предложить какой-то выход из ситуации. Она была уверена, что Дима и его заместители просчитали все возможные варианты. Даже те, которые ей самой и в голову бы не пришли. Глядя на плотно прикрытые двери совещательной, она могла лишь только ждать, по-детски скрестив пальцы.

— Привет, чего грустишь?

Маша замерла, а потом осторожно откинулась головой на плечо склонившегося к ней мужчины:

— Я не грущу. Я волнуюсь.

— А волнуешься чего?

Он был таким беспечным, как будто и правда ничего плохого не происходило, сама же Маша так не могла!

— Дим! Ну, ты ведь знаешь! Скажи, у тебя все хорошо?

— У меня? — казалось, Самохин и впрямь удивился.

— Ну, не у меня же! Все бегают, мелькают… Проверки какие-то… Ты весь дерганый, даже приезжаешь не всегда. Но ты не думай, я не в упрек! Просто мне действительно важно знать, что у тебя все нормально!

— Все хорошо, Машенька. Лучше не бывает.

Самохин чмокнул ее в макушку и быстро отстранился. В любой момент в кабинет мог кто угодно войти, и Мура прекрасно понимала, почему он так сделал, но все равно без его таких родных, таких любимых рук ей было ужасно одиноко. Неуютно и как-то зябко…

— Ты же мне скажешь, если что-то будет не так? Пойми, я прекрасно понимаю, что ничем не смогу помочь! Но все же, мне бы хотелось быть рядом. В качестве моральной поддержки, или — я не знаю, как это еще назвать… — Маша смущенно отвернулась, зыркнула на Самохина из-под ресниц. — Я не могу и не хочу быть в стороне, — добавила шепотом.

— Ну, в какой стороне, Маруська? — Дмитрий склонил голову к плечу, пристально разглядывая девушку. — В какой стороне, когда ты — всех сторон пересечение?

Тронутая его словами, Маша улыбнулась:

— Ты никогда меня Маруськой не называл. Только дед и Иван.

— А мне понравилось, как звучит. Тебе идет. Маруська ты и есть, — Самохин дернул краешком губ, и Машу отпустило. И слова его, и улыбка эта скупая… Он совершенно по-особенному улыбался. Не столь часто, как ей бы того хотелось, но, возможно, именно из-за этого так ценны для нее были его улыбки.

— Хочешь, я сегодня с тобою подольше останусь?

Самохин свел брови и покачал головой:

— Это лишнее. Тебе нужно отдыхать.

— А тебе?

— И мне нужно. Я сегодня как раз планировал пораньше освободиться.

Дима не лукавил. В его присутствии уже не нуждались. После проведенного служебного расследования все встало на свои места. Виновные были найдены, возможные последствия случившегося пресечены. Да, он не зря потратил неделю, чтобы не дать делу хода. Договорился. Замял. Урегулировал. Чего Дима не мог решить — так это того, что делать с правдой, закономерно всплывшей наружу? Как поступить с сыном, воткнувшим ему в спину нож? Самохин не ожидал… Вообще не был готов к такому повороту событий. Он просто не находил объяснений поступку Севы и оттого, еще больше недоумевая, болел от его предательства. А может, напротив, все ему было понятно…

— Я тогда тебя дома буду ждать, — обрадовалась Маша. А он, как магнитом притягиваемый ее улыбкой, вновь подошел вплотную. Провел костяшками пальцев по ее идеально гладкой щеке. Дима не мог не думать о том, действовал ли его сын сознательно. По всему выходило, что у его поступков был лишь один мотив. Он хотел подставить Машу.

— Ты ведь хотела встретиться с Лизеттой?

— Ой, и правда… Но ты же, вроде, освободишься пораньше? Или нет?

Да, он будет стараться. Потому что больше всего ему хотелось наверстать упущенное время рядом с ней.

— С подружкой все же встреться. Не то она подумает, что я тебя под замком держу.

Маша сморщила нос и насмешливо фыркнула:

— Если бы у Лизетты были хоть какие-то сомнения на этот счет, она бы уже примчалась меня выручать. Так что, имей в виду, дорогой.

Смех смехом, но Маша была почти уверена, что еще чуть-чуть, и Лизка бы на полном серьезе именно это и сделала. В последнее время они редко виделись с подругой, что было нонсенсом для них обеих. Но Муру закрутила любовь. И, наверное, было закономерно, что все другое на время отошло на второй план. Маша не сомневалась, что и Самойлова это прекрасно понимала, а потому ни в коем случае на нее не обижалась.

С Лизкой она договорилась встретиться в кафе, которое они, как и большинство сокурсников, облюбовали сразу после поступления. Приятный интерьер, хорошая музыка и довольно демократичные цены, что еще нужно простому студенту?

— А вот и наша пропажа! — воскликнула Лизетта, взмахнув рукой, чтобы привлечь внимание Муры.

— Привет, Лиз.

— Привет, влюбленная! Совсем ты меня забросила!

— Ну, извини. Ты ведь знаешь, как это, — мягко улыбнулась Маша.

— Не-а, — отмахнулась Лизка. — Не всем везет так, как тебе. Но я рада, что у вас все хорошо. Хорошо ведь? — вскинула холеную бровь.

— Хорошо, — послушно кивнула Маша. — И очень серьезно.

— Даже так? — Самойлова восхищенно сверкнула глазами и с интересом подалась чуть вперед.

— Угу. Я… мы… мы даже о ребенке подумываем.

— О ребенке? Ты сбрендила? Зачем он тебе в двадцать лет?

Улыбка Маши растянулась до ушей — уж очень забавно выглядело удивление Лизетты.

— Поймешь, когда полюбишь.

— Ну, не знаю… Дети — такой гемор, Маш. Хотя, может, в этом что-то и есть, — Лизетта задумчиво постучала по подбородку наманикюренным пальчиком и задумчиво поджала губы.

— В чем?

— В раннем материнстве.

— И что же? — улыбнулась Мура, спрятавшись за картонкой с меню.

— Нуууу, — неуверенно протянула Лиза, а после заметно взбодрившись, видимо, от пришедшей в голову мысли и затараторила: — вот представь, нам с тобой по сорокету, мы решили культурно посидеть, выпить вина там, то да сё, а оно вдруг вероломно закончилось. Но у нас есть твой взрослый сын! И мы, такие: «Сынок, у нас тут винишко закончилось, сгоняй тетё Лизе пивка привези, а тетё Моте вискарика», и он, такой, привёз, анекдотов нам рассказал, колбаску нарезал, а потом всех по домам развез! Красота?

— Красота! — подтвердила Маша, от смеха сползая под стол.

— Вот и я говорю — тема! Че ржешь тогда? — и себе улыбнулась Лизетта.

— Ой, как представлю! Как он колбаску режет…

— Вижу, у кого-то хорошее настроение, — раздался знакомый голос за спиной. Мура удивленно оглянулась, перед этим успев состроить страшную рожицу вмиг скисшей подруге.

— Привет, Сев! Какими судьбами?

— Привет! — Всеволод склонился над Машей, медленно поцеловал ее в щеку и, глядя прямо в глаза, отстранился.

— Да вот, зашел посидеть с друзьями, смотрю — вы. Смеетесь…

— Вот и шел бы к друзьям, — буркнула Лиза, выходя из-за стола.

— Эй, ты куда? — удивилась Мура, стряхивая с себя наваждение.

— В туалет. Сейчас приду. Смотри, чтобы этот м*дак не подсыпал тебе какой-нибудь гадости, пока меня нет.

— Лизка! — широко распахнув глаза, одернула Маша подругу и бросила быстрый взгляд на застывшего с занесенной рукой Всеволода.

— Любишь ты меня, — прокомментировал тот выпад Самойловой, невесело улыбаясь.

— Обожаю, — фыркнула Лиза, прежде чем уйти.

Богатырев хмыкнул.

— Не против, если я присяду? — спросил он, когда Лиза, пройдя через весь зал, скрылась за дверью туалета.

— Нет-нет! Садись, конечно. Ты ее извини. Она просто переживает за меня… И вот!

— Да понял я. Не дурак. Проехали… Ты как вообще?

— Нормально.

— Слышал, у отца проблемы…

— Ага… К сожалению… Весь офис на ушах. — Маша растерла озябшие плечи и перевела задумчивый взгляд в окно.

— Ну, а грустишь чего? — Сева поднял руку, осторожно обхватил ее подбородок, привлекая к себе внимание.

— Да, так… Неприятная ситуация. И Дима… переживает. На нервах весь. Мы почти не видимся…

— А ты уверена, что он хочет… видеться?

Маша резко вскинула взгляд:

— Ты о чем?

— Что тебе известно о случившемся?

Не совсем понимая, куда клонит Сева, Мура пожала плечами:

— В сеть слили личные данные клиентов.

— С твоего компа. Ты знаешь, что это сделали с твоего компа?

Маша отрицательно качнула головой. Мерзкий ком застрял в горле, не давая ей ни сделать вдох, ни выдохнуть. Остатки кислорода в легких жгли изнутри, будто бы кислотой вдруг стали в результате какой-то неизвестной науке реакции. И голос осип, подорванный этой отравой.

— Нет, — отрицательно качнула головой Мура, — он мне такого не говорил.

— Оу, извини. Наверное, мне тоже не стоило.

— Да нет. Все нормально. Диме, конечно, надо было самому мне все рассказать, но… — Маша замолчала, так и не найдя слов, способных объяснить все, что в душе кипело.

— Ты только меня не подставь, — вдруг предостерег её Всеволод. — Сама знаешь, какие у нас отношения. Не хотелось бы крайним остаться.

— Конечно. Я… я ничего ему не скажу…

— И, знаешь… Ты поосторожнее там. Это все-таки уголовная ответственность. Не дай бог… Отец такого не простит.

Маша тупо кивнула головой. Она пыталась понять. И не понимала… Не то, что ее страшил суд и какие-то реальные обвинения. Нет. Ей вообще было все равно, что с нею будет, если Дима поверит, что она его предала. Если он от нее уйдет… Холод за грудиной обернулся жутким ознобом. К возвращению Лизки у Маши зуб на зуб не попадал. Её так только при ангине колотило. Когда температура под сорок была. И вот сейчас…

— Ладно, я пойду, чтобы твою подругу не выбешивать, — прокомментировал Сева Лизкино возвращение.

— Да много чести, — скривила губы та, снова устраиваясь на диванчике.

У Маши не осталось ни сил, ни желания быть рефери в поединке друзей. Она только шепнула «пока» и снова отвернулась к окну.

— Эй! Мур… Что не так? Тебя этот выродок обидел?

— Что? Нет! При чем здесь Сева?

— Не знаю! Ты скисла после разговора с ним. У меня такое чувство, что я сама с собой разговариваю.

— Прости. Что-то мне нехорошо, Лиз. Морозит как-то, и вообще…

— Все ведь в порядке было? — недобро сощурилась Самойлова.

— Да говорю же — Богатырев здесь ни при чем! Что ты заладила?! — Вспылила Маша и тут же об этом пожалела. — Прости, Лиз… Нервы ни к черту. У Димы на работе проблемы. Только и всего. А Севка… ничего он мне не сделал. Правда. И не сделает. Ты ведь главного не знаешь… — опомнилась вдруг.

— Это чего же?

— Богатырев — сын моего Димы. Вот так вот.

Пока Лизетта переваривала новость, пока приходила в себя, растерянно хлопая глазами, Маша совсем развалилась:

— Лиз, ты не обидишься, если я домой пойду? По-моему, у меня температура поднимается…

— Горе ты мое луковое! Пойдем! Провожу тебя.

Уже дома, лежа под одеялом, Маша подумала о том, что Самохин ей так и не позвонил. Неужели действительно задержался на встрече с Любимовым? Или прав был Сева, и Дима сознательно избегает встреч с ней? Одно непонятно — почему тогда он не скажет прямо? Мол, так и так… Боится некрасивых сцен? Так не из тех она, кто скандалы устраивать будет. Разве он не понял еще? Мура, скорее, молча уйдет и даже оправдываться не станет. Не потому, что гордая, нет… Просто не умеет. Не знает, как за себя бороться. И как себя защищать. С детства не умеет. Казалось бы, с ее жизнью стальная броня должна нарасти! А нет, нет брони… Оттого беззащитна! Оттого больно и страшно. Сердце ноет, душа болит… И нет абсолютно никакого понимания, как ей быть дальше.

Самохин позвонил ближе к ночи, когда Маша, измученная неизвестностью и страхом, тихо плакала.

— Привет, солнышко. Не получилось пораньше, — хрипло констатировал он.

— Жаль. Я соскучилась по тебе. Ужасно сильно соскучилась.

— Прости… Прости, Маруська. Хочешь, я прямо сейчас приеду?

— Нет. Я хочу, чтобы ты вообще никуда не уезжал. Мне без тебя не дышится.

На другом краю связи образовалась пауза, которая с мерзким звуком прошлась ей по нервам.

— Маш…

— Ммм?

— А давай поженимся? Прямо завтра?

 

Глава 26

Но свадьба не состоялась. Не потому, что кто-то из них передумал, просто Маша действительно заболела. Это для нормального человека простуда в плюс сорок была чем-то из ряда вон, а для с детства болезненной Муры — делом привычным. Лишь полное отсутствие каких бы то ни было характерных симптомов отличало эту ее болячку от десятков других, задокументированных в ее медицинской карте. Горло не болело, нос не тек, да и кашля как такового не было. Только температура и слабость удерживали ее взаперти. В то время, когда Диме так нужна, была ее помощь!

— Ну, куда ты опять вскочила?

— Давай тебе с этим письмом помогу?

— Еще чего? Ляг!

Маша упрямо нахмурила брови, но все же вернулась в кровать, хмуро поглядывая на устроившегося возле нее на стуле Самохина.

— Я тебе все планы спутала! — пожаловалась она.

— Ничего ты не спутала. Болезнь может со всяким случиться. Это даже символично, что теперь я за тобой ухаживаю. В порядке очереди, — отшутился Дима.

— Не вовремя эта болячка, как ни крути!

— Ну, что ты заладила? По-моему, даже я так не капризничал в свое время.

— Ты себе льстишь! — фыркнула Маша, — ты ныл, как девчонка! Я умру? Теперь я точно умру? — забавно спародировала Самохина Мура, а тот рассмеялся, отложил в сторону документы и, поймав Машин горящий лихорадочным огнем взгляд, сказал:

— А женщины и мужчины, в принципе, очень похожие люди. Только они разного от жизни хотят.

— Это чего же?

— Ну, не знаю… Женщина хочет выделяться, быть непохожей на других, а мужчине, напротив, очень важно быть таким, как все «нормальные мужики».

— Справедливо.

Маша перевернулась на бок и, подперев кулачком горящую щеку, выжидающе уставилась на Самохина. И он был вынужден продолжить:

— Женщина заморачивается над каждым словом, а мужчина — пропускает мимо ушей большинство из них. Женщины обсуждают женщин, мужчины… мужчины тоже обсуждают их. Женщина хочет новое платье и поговорить, мужчина — покоя и секса.

— Эй! Я тоже хочу секса! — возмутилась Маша, чуть приподнявшись. Самохин, глядя на ее негодующее лицо, лишь еще больше развеселился и, встав со стула, крепко сжал девушку в объятьях.

— Ты выздоравливай, главное. А там все, что хочешь, солнышко. Все, что хочешь…

И она держалась за эти его слова. Когда было особенно плохо — держалась. Дима был заботливым, ласковым, терпеливым… Он так трогательно за ней ухаживал! Зачем бы он это делал, если бы не любил? Какой смысл был бы в этом всем? Нет… Не могло быть такого. Сева ошибся! Ведь, даже если данные из Машиного компьютера действительно просочились… то это ни в коем случае не означало, что Дима ее в чем-то подозревал. Мура не могла понять лишь одного — почему он ей ничего не сказал. Не желал волновать? Хотелось бы думать.

Она вообще очень много размышляла в те дни. Благо поводов было — хоть отбавляй. И радостных, и не очень. Ей снова звонила мать. И хоть та в кои веки ни в чем Муру не обвиняла и ничего от нее не требовала, но после того разговора все равно осталось гадкое послевкусие. Потому что Маша за версту чувствовала фальшь, и ей были до отвращения противны уловки матери. Она прекрасно понимала, что послужило причиной ее непонятно откуда взявшейся любезности. И чем больше заискивала мать, тем больше Маше хотелось… нет, не удавиться, как это было раньше. Просто поскорее прекратить разговор. И помыться после него, словно грязь слов, и правда, можно было отмыть мочалкой.

— Машенька, вы бы пришли к нам с Димочкой! Навестили отца!

Мура хмыкнула про себя, удивляясь тому, как лихо мать перекрестила Дмитрия Николаевича в Димочку.

— Непременно. Когда я сама поправлюсь.

— Поправишься? А что такое? Опять простыла? — внесла предположение мать, перед тем как тихо рассмеяться словно в ее болезни было что-то смешное. Маша не нашлась, как это прокомментировать, а потому просто поспешила свернуть разговор:

— Извини, я не могу больше говорить…

— Да погоди ты! Я по серьезному вопросу звоню!

— Денег у меня нет. Я на больничном и…

— Ну, почему у тебя все упирается в деньги?!

Маша удивленно покосилась на трубку, не в силах поверить, что действительно это слышит. У нее? У нее упирается в деньги? Не у матери, которая готова вытрясти из дочери все до копеечки, наплевав на то, что, вполне возможно, той потом не на что будет жить?

— Я хотела тебе сказать, чтобы ты не делала глупостей и держалась за своего Диму, а то знаю я молодежь. Хвостом вертите, перебираете! А он к тебе, между прочим, хорошо относится. С ним жить можно, будущее строить. Не принц, конечно, староват, не о таком ты, наверное, мечтала, но…

— А разве ты знаешь, о ком я мечтала, мама?

— Вот только не надо этого, Мария! Я тебе добра хочу, а ты снова за свое! Послушай, Дима богат и влюблен! Так пользуйся тем, что он запал на твою молодость!

— По твоему выходит, что во мне его больше нечему заинтересовать.

— Ты понимаешь, о чем я говорю!

— Нет, не понимаю, — честно призналась Мура, у которой разговор с матерью отнял последние силы. — И понимать не хочу.

Мура отложила трубку, которая жгла ей руку, и, ничего не видя перед собой, уставилась на экран висящего на стене телевизора. Достало ее это все! И мать, и болячка, как на грех приключившаяся! На работу хотелось. Отвлечься. Нырнуть с головой в расписание Самохина, организацию встреч и телефонные переговоры, да так, чтобы все мысли прочь. Но Дима, настаивающий на её полноценном лечении, запретил ей об этом и думать. Он вообще очень серьезно отнесся к болезни Маши. Как если бы с ней не банальная простуда случилась, а что-то, действительно страшное. Почему-то она представила, как Самохин будет над нею трястись, когда она забеременеет. И так тепло на душе стало, так сладко! Потому что для нее это только в радость будет. Потому что над ней никто никогда не трясся, а это оказалось удивительно, невообразимо, фантастически прекрасно! Маша знала, что Дима не может понять, почему она каждый раз едва не плачет от его заботы, но как объяснить ему все, что на душе творилось — не представляла. Даже годы спустя ей было стыдно сознаваться в том, что её никто не жалел, не дул на коленки и не целовал ободранные ладошки. Как будто она сама была в том виновата.

Маша отбросила взмокшие волосы на спину и заставила себя улыбнуться. Все в прошлом. Главное, что теперь жизнь наладилось… Что в ней, наконец, появился Он! Любящий ее и любимый.

Воспользовавшись отсутствием надзирателя, в должности которого Самохин подрабатывал последние дни, Мура, крадучись, пробралась в ванную. Он запрещал ей мыться! Видите ли, с температурой не положено! А ходить неделю с немытой головой и вонять — это, значит, можно! Это — всегда пожалуйста… Маша бубнила про себя и досадовала, но внутри у нее все сжималось, с радостью принимая даже такое гипертрофированное и чрезмерное внимание. Душ взбодрил и придал силы, чистые, ароматные волосы — подняли настроение. К себе в комнату Маша вернулась, беззаботно напевая. Телефон дробно теленькнул.

— Сева? Привет!

— Привет. Как дела? Я писал тебе…

— Да, извини! Я видела, но не смогла ответить. Приболела немного.

— Что-то серьезное?

— Да нет, простуда, но чувствовала я себя отвратно. Так, что ты хотел?

— Ты знаешь…

— Сев, ты опять за свое? — устало вздохнула Маша. Она была растеряна. И не понимала, как реагировать на его признания и намеки. Мура ясно дала понять, что между ними ничего быть не может, она была честна. Однако в то же время ей льстило, что такой парень, как Сева, всерьез верил в то, что в нее влюблен. Это тешило самолюбие той забитой девочки, которой Маша была еще совсем недавно, и она солгала бы, если бы сказала, что признания Богатырева оставляли ее равнодушной. Другое дело, что дальше этого она ни за что бы не позволила себе зайти. Потому что у нее был Самохин. Потому что Маша его любила. Всем сердцем. Остро, до легкой боли в груди.

— Опять, — притворно раскаялся он, — ничего с собой не могу поделать. Слова, будто лезвия, рвутся из глотки. Знаешь, как больно их глотать вновь и вновь?

— Сева… — невольно голос Маши стал тише. Она растерялась, на самом деле не понимая, что тут можно было сказать.

— Я представляю тебя с ним и…

— Сева, не надо!

— Я убить его готов, веришь?

— Прекрати! Я не хочу этого слышать. За что ты так?

— Не могу, не могу больше! Ты не отвечала, а я с ума сходил!

— Прости… Но это неправильно, понимаешь? Ты… если, правда, любишь, когда-нибудь меня поймешь.

— Подожди! — как будто чувствуя, что она уже готова отключиться, выпалил Всеволод, — подожди… — на несколько секунд он замолчал, будто бы обдумывая свои дальнейшие слова, или собираясь с силами, — Я понимаю… Просто… Черт! В общем, сегодня первый выпуск шоу по ящику.

— Ух, ты, круто! Поздравляю!

— Да не с чем еще… Хотя и обещали шепнуть в конце, кто пройдет дальше…

— Вау…

И снова тишина, а потом его хриплые торопливые слова:

— Если пройду в финал, нас на некоторое время изолируют, оградят от контактов извне… Ну, ты в курсе этих чертовых правил!

— Да.

— Просто знай, что я тебя люблю. Возможно, неумело и неправильно. Но… Бл*дь! Это тяжело, знаешь ли…

— Сев…

— Ладно! В ж*пу! — голос Богатырева наполнился злым отчаянием, Маша приложила руку к колотящемуся что есть силы сердцу.

— Зачем ты так? — шепнула она.

— А, не бери в голову! Если оно тебе и даром не надо, что толку тогда вываливать это все?

— Я не хотела тебя обидеть. Пойми же… не то, чтобы даром не надо, я… просто не могу ответить тебе взаимностью. Так что…

— Ладно, — отвечает тихо, — ладно… пока.

— Сев…

— Не надо, Мура… Давай… До встречи.

Отложив телефон, Маша устало растерла глаза. Кому, как не ей, было знать, насколько ядовита любовь без взаимности? Кому, как не ей, было знать, сколько боли в ней кроется, сколько муки? А потому ей болело! И было безумно жаль… Севу, себя, того, что могло быть между ними, но так и не случилось… И того, что произошло в итоге.

И снова зазвонил телефон! Так бывает — порой он днями молчит, а в какой-то момент, будто бы сбесившись, трезвонит каждые две минуты.

— Привет, Маруська…

— Привет…

— Как ты себя чувствуешь? Какие планы на вечер? Терафлю или Колдрекс?

— Ни то, ни другое! Я полностью здорова и требую развлечений!

— Вот как? И даже справка от врача имеется?

— О том, что я требую развлечений? — поддела любимого Маша.

— Нет, о том, что здорова!

— Дим… Мне, правда, намного лучше…

— Ладно, тогда говори, чего бы ты хотела?

— Я бы очень хотела домой. К тебе, к нам… Съесть ужин, посмотреть Севкин кастинг, который ты прошляпил… А потом уснуть в твоих руках и проспать до обеда.

— Кастинг, говоришь? — задумчиво протянул Самохин.

— Да, все, что угодно!

— Ну, жди тогда, скоро буду!

Даже себе потом Мура не могла объяснить, что это было. Смотрела то в Димины серьезные глаза, то на огромный экран, по которому уже шла реклама — и действительно не понимала, какого черта случилось. Все шло замечательно, ей нравилось шоу, в котором Севка принимал участие, и даже Самохин не слишком скучал, расслабленно наблюдая за происходящим. А потом на экране появился Всеволод, и все покатилось прямехонько к черту. Она уж не знала, то ли он специально все так преподнес, то ли сценаристы постарались на славу, но факт оставался фактом — Сева на всю страну признался ей в любви. В то время, когда на экране мелькали кадры, отснятые во время интервью Муры, за кадром звучал его хриплый, берущий прямо за душу голос.

— Участие в шоу — моя последняя попытка вернуть любимую девушку. Доказать, что даже после аварии я все тот же парень, которого она любила, — резюмировал он.

Маша нервно сглотнула, а Самохин, хлопнув себя по коленям, встал.

— Не расскажешь, что это было? — спросил он, задумчиво потирая запястье.

 

Глава 27

— Если бы я сама понимала… — растерянно пробормотала Мура. — Он… он мне не говорил ничего такого, Дима.

— О том, что любит — не говорил? — вскинул бровь Самохин.

— Нет… Об этом говорил… Но не так же!

— А почему ты мне ничего не сказала?

— О чем?

— О том, что он к тебе питает чувства. И о том, с чего это все началось.

Маша отвела взгляд, обхватила себя руками, не в силах найти себе место и нужные слова.

— Потому что это было давно. Потому что сейчас это не имеет значения… И потому что мне было мучительно стыдно. — В конце предложения ее голос скатился в тихий свистящий шепот.

Самохин подобрался.

— А стыдно почему? Что стыдного в дружбе? Вы ведь дружили? Или… я чего-то не знаю?

Это было, наверное, глупо. Спрашивать о таком. Ведь никогда раньше Диму не волновало прошлое женщин, которые время от времени появлялись в его жизни. Он был прогрессивным человеком и все понимал. Но тут… Это ведь его Машка! И его сын. За которого тоже душа болит. Парадокс. Одной частью сознания хочется удавить щенка за все, что он сделал, встряхнуть со всей силы и проорать — так нельзя! А с другой… утешить хочется, прижать к себе. Потому что этот малолетний придурок запутался, потому что ему наверняка больно. А боль ребенка, каким бы он ни был, и родителям боль. Всегда.

— Я была влюблена в Севу. Еще в школе…

— А Сева был влюблен в тебя? У вас были отношения?

И снова здорова! Он повторяется… И непонятно, что смешнее — сам факт отношений в школе или его вопросы о том. Детский сад!

— Нет. Тогда вокруг него вились такие красотки, что он… он даже на меня не смотрел.

Самохин скрипнул зубами:

— И ты этого стыдишься?

- Нет… не в этом дело. Однажды… однажды Сева очень некрасиво со мной поступил.

Непроизвольным жестом Маша растерла почти исчезнувшие шрамы на запястье. Дима опустил взгляд на ее тонкие руки. Сглотнул, опасаясь продолжать разговор.

— Что он сделал? — спросил через силу.

— Опоил меня… и использовал, ну…

Сердце Димы пропустило удар. Он понимал и не понимал одновременно. Маша была девочкой — совершенно определенно. Так каким образом? Черт!

— Я была невменяемой, когда он сделал это, — добавила Мура, как будто он этого и сам не понял. При этом она не оправдывала себя. Просто сухо констатировала факты.

— Он тебя изнасиловал?

Самохин не знал, на чем держится, и откуда берутся силы продолжать разговор. В голове стоял звон, будто кто-то играл на его до предела натянутых нервах. Ему казалось — еще немного, и с ним случится удар.

— Нет-нет, я не сопротивлялась. Я была под кайфом, и мне казалось, что если я это сделаю — он уж точно меня полюбит. Глупость такая… — Маша отвернулась к окну. Самохин смотрел, как взволнованно поднимаются и опускаются ее хрупкие плечи, и гадал, чем для них обернется этот нелегкий разговор.

— Мой сын имеет какое-то отношение к твоей попытке самоубийства?

Маша сжалась, словно в попытке исчезнуть, самоустраниться от этой беседы:

— После того минета… Сева вышел на баттл. Ну, ты знаешь, как это у рэперов… Ему закинули дисс насчет меня… Все знали, что мы ушли вместе. А Сева подхватил тему, сведя свою читку к тому, что я классная соска. На тот момент для меня это стало последней каплей. Глупая я была. И вины Богатырева в том точно нет. Не злись на него… Он раскаялся, и извинился даже.

— Ты его защищаешь? — возмутился Самохин, преодолевая разделяющее их расстояние.

— Нет. Просто все действительно в прошлом. Он в прошлом.

— Похоже, Сева так не считает.

Дима повернул Муру к себе и крепко обнял, прижался всем телом, сожалея о том, что не встретил эту девочку раньше, и не уберег.

— А мне все равно, Дима. Я хочу в кои веки побыть эгоисткой. Можно? — Маша откинулась в руках любимого мужчины, шаря взглядом по его нахмуренному лицу. Она не переживет, если он изменит свое мнение о ней. Она просто не переживет!

— Можно, — согласился Самохин, закрывая глаза, — тебе все, что угодно, можно!

Он целовал рыжие волосы Маши и старался не думать о том, что она ему рассказала. Она только его была, и тот факт, что Сева осквернил ее рот, для Димы ровным счетом ничего не менял. Только дикую злость будил. Трудно поддающуюся контролю.

— Я люблю тебя, Дима. Только тебя… Навсегда.

А он не сомневался! Он ей верил безоговорочно! И теперь становилось понятным, зачем Сева затеял тот слив. Он действительно хотел Машу подставить. Значит, она дала ему от ворот поворот. Значит, не было шансов играть по-честному. А ведь не хотелось верить. До последнего не хотелось верить, что его сын такое… дерьмо. Самовлюбленное, эгоистичное дерьмо, которое привыкло брать все, что захочет. А дальше — трава не расти.

— Прости меня.

— За что? — удивилась Мура.

— За то, что мой сын такой. За боль, которую он тебе причинил.

— Ты не виноват, Дима… К тому же Севка давно не тот избалованный мальчик. Он многое понял. Переосмыслил. Ты можешь гордиться им…

Дима хмыкнул. Он не знал, как ей рассказать правду о сыне. О том, как тот хотел ее подставить. Не хотел рушить Машкину наивную веру, не хотел тушить правдой мягкий свет ее глаз.

— Гордиться… Он на всю страну моей женщине в любви признается. Это как?

Маша немного расслабилась в руках Самохина. Короткий смешок слетел с ее губ. Испугавшись этого неуместного, как ей казалось, веселья, Мура уткнулась носом в колючую Димину шею.

— Знаешь, думаю, его подбили сценаристы… У них там в почете такие истории. Они делают рейтинги передачи. Я только сейчас поняла, почему мне задавали столько наводящих вопросов! — вдруг осенило Муру.

— На интервью? — Самохин перевел взгляд на телевизор, по которому возобновили показ Севкиного шоу.

— Ага, — широко распахнув глаза, кивнула она. — Вот гады! Наверняка они и Севу облапошили!

Самохин устало прикрыл глаза и мягким жестом вернул рыжую голову Муры себе на грудь. Осторожно провел по ее шелковым волосам, успокаиваясь. Он не верил в то, что телевизионщики могли обмануть его сына. Скорее, тот был в курсе событий и не мешал их развитию. Всеволод вел себя как зарвавшийся, утративший контроль муд*к. Вот мало его в детстве били. Нет, Самохин мог понять отчаянные попытки сына вернуть любимую девушку. Закон «в любви все средства хороши» никто, наверное, не отменял. Но… Даже при таком раскладе он просто обязан был учитывать интересы Маши. Иначе… это не любовь уже. Прихоть, патология, болезнь… Самообман, под соусом которого подается собственная блажь. Каприз, с которым пора заканчивать, пока он еще чего не будь не отчебучил… Но для этого нужно кое в чем убедиться. Еще раз. На всякий случай, чтобы потом не жалеть. Ей не жалеть…

— Маша…

— Да?

— Посмотри на меня… Давай, присядем.

Маша удивленно моргнула, неуверенно кивнула головой и, послушно усевшись на диван, настороженно уставилась на Самохина.

— Давай кое-что проясним.

— Давай.

— Я люблю тебя. Очень.

— И я тебя очень люблю, — мягко улыбнулась Маша.

— Не спеши. Послушай, пожалуйста… Мне сорок.

Взяв паузу, мужчина задумчиво провел ладонью по заросшей щетиной щеке. Самохин прекрасно понимал, что пришло время озвучить сомнения, от которых он так долго открещивался. Пришло время быть честным. Перед собой, Маруськой и, как ни странно, собственным сыном. Вот, чего уж не ожидал… Вскинул взгляд — Маша с тревогой наблюдала за его метаниями. Неловко как-то хмыкнул. Не любил он разговоры разговаривать, а тут надо.

— Это не так сладко, Маш, когда с мужиком такая разница в возрасте. Ты что? Девчонка совсем. Без детства нормального, без юности… Севка мне как-то сказал, что ты ничего в этой жизни не видела, а он может тебе показать. Действительно может…

Маша вытаращилась на Самохина:

— Это когда вы меня обсуждали?

— Да, было дело. Он ведь за тебя бороться вздумал. Со мной… Вот так вот.

— Глупость какая, Дим! Я ведь Севе все насчет нас объяснила! И как это вообще… бороться? Зачем?

— Как-как… Всеми доступными средствами, впрочем, я сейчас не об этом.

— Ничего не понимаю, — не отпуская взгляда Самохина, Маша растерянно затрясла головой.

— Мне сорок. Он — молод. И, если говорить откровенно, намного больше подходит тебе.

— Ты что… Ты от меня отказываешься?

Маша вскочила, Самохин поднялся за ней, поймал за руки и обняв, что есть силы, прошептал в волосы:

— Нет, глупая, никогда! Я… просто хочу убедиться, что ты все взвесила, Машка. Подумала о будущем. О том, что будет, когда тебе сорок, а мне уже шестьдесят… О том, что со мной тебе будет спокойно… и только. А Сева… он может предложить тебе совсем другую жизнь. Жизнь, более подходящую для такой молоденькой девочки. Интересную жизнь… Выступления, гастроли, звездный статус… То, чего я никогда не смогу тебе дать. Молодость, в конце-то концов… Я не хочу, чтобы, когда я уйду, ты доживала жизнь в одиночестве. — Самохин говорил, и говорил, слова колючками застревали в горле, и он, превозмогая себя, через силу выталкивал их наружу. А она молчала. Смотрела на него широко распахнутыми, наливающимися солью глазами и молчала. Растерянная, сбитая с толку.

— Но я люблю тебя, — прошептала зачем-то, слизывая слезы с губ.

— Вот и хорошо, моя девочка… Ну, а плачешь чего?

Мура не знала ответа. Пожала плечами и еще сильнее вжалась телом в Самохина. Ей было так страшно! Не передать. В голове звенела его последняя фраза. Она не могла понять, куда он собрался уходить? Когда? Зачем? И как она без него? Маша вроде и понимала, о чем говорил Дима, и не понимала! И Сева… Зачем он все время о нем вспоминал? Какое он к ним имел отношение? Она ведь ясно дала понять, что все в прошлом, так почему же сейчас её любимый мужчина так настойчиво сватал ей сына? Как будто ему уступал…

— Так, ладно… Поздно уже, а ты болеешь…

— Нет! Не болею… Мне лучше уже.

— Все равно… Давай отдыхать. Измучил я тебя, и сам измучился.

— Мы… мы же вместе, Дима? Скажи, что ничего не изменилось?

— Абсолютно. Я люблю тебя…

Но даже после слов Самохина Маше не стало легче. Они оба не спали в ту ночь.

Утром, несмотря на все протесты Димы, Мура засобиралась на работу. Не могла она без него оставаться, хотя, вроде бы, и утрясла в голове слова, сказанные им накануне. Осознала, что он, в общем-то, о ней беспокоился. И оценила. Поняла его страхи и опасения, хотя нисколько не сомневалась в собственном выборе. Дима был старше, да. Но, хоть убей, с ним не было скучно. Как он не понимал, что она никогда бы не променяла время, проведенное с ним, на что-то другое? Ей нравилось, что у Самохина было чему поучиться, ей нравилась его жесткая хватка в бизнесе и редкая человечность. Ей гораздо интереснее было сидеть рядом с ним на деловых переговорах, чем за барной стойкой в любом, даже самом популярном, клубе. Он говорил о каких-то звездных статусах, но почему-то не понимал, что единственный статус, который ей по-настоящему нужен — это статус его любимой жены, друга, партнера по жизни…

После больничного Муре довольно долго пришлось настраиваться на работу, разбираться в разложенных на столе документах и разгребать завалы в почте. Маша так закрутилась в своих заботах, что на обед ее пришлось выгонять. Диме, конечно же. И все было хорошо, пока Галочка из отдела логистики не прошла мимо нее с полной тарелкой тушеной капусты. Мура сглотнула — раз, другой. Но лучше не стало. Тогда, осторожно промокнув вмиг покрывшиеся бисеринками пота виски, она медленно встала из-за стола и двинулась прочь из зала. Глубоко дыша, пешком поднялась на свой этаж. Закусив подрагивающую губу, приложила ладонь к абсолютно плоскому животу, нисколько не сомневаясь в том, что стало причиной ее странного недомогания. Прижалась лбом к двери в кабинет, давая себе передышку.

— И ты это так оставишь? Спустишь ему с рук? — донесся до Маши знакомый голос.

— Не спущу. Как раз думаю, что с ним делать. Вот ты бы как поступил на моем месте?

— Не знаю, Дима. Не знаю. Севка не мог не понимать, чем это все может для тебя обернуться. Значит, сознательно по больному бил. Ты Маше своей рассказал?

Сердце Маши подпрыгнуло куда-то к горлу и бешено в нем забилось.

— Нет. Не хочу, чтобы она волновалась. Она искренне верит, что этот придурок исправился…

На дрожащих ногах Маша отошла от двери и, ничего перед собой не видя, пошаркала к лестнице. Ее голос дрожал, когда прошептала:

— Сева? Ты где? Нам нужно срочно поговорить!

 

Глава 28

Сева гипнотизировал взглядом шприц с чистейшим афганским героином. Вчера, захлебнувшись собственной блевотиной, от передоза скончался Лут, и боли в его сердце стало чуточку больше. Больше боли… Меньше хороших людей. Как-то так получалось, что все те, кто успели стать для него по-настоящему близкими — уходили. Терялись в лабиринтах жизни или гибли в ее тупиках, оставляя его наедине с пустотой. Сева поднес шприц к до отвращения яркому солнцу и зачарованно на него уставился. Теплый приятный медовый цвет… Золотая доза. Даже звучит красиво. Романтично… если не знать, что за этим стоит. Перевернул шприц, наблюдая, как крошечные пузырьки воздуха поднимаются вверх. Это так просто… Взять и вмиг оборвать… жизнь, кайфанув напоследок. Оставив после себя… Что? Память? Богатырев хмыкнул. Соль в том, что ни х*ра он после себя не оставит! Ни х*ра. Даже памяти… Кто о нем вспомнит через месяц? А через год? Через десять лет? Мать? Отчим? Отец? Сомнительно. После всего дерьма, что он наворотил. Или же… смерть заставит их его простить?

Громкий стук в дверь прервал размышления парня. Он медленно встал, воздух с отвратительным звуком вырвался из-под протеза, образуя необходимый вакуум. Сдохнуть бы, погрузившись в блаженную тишину, которую даже голос совести не нарушит… А он какого-то хрена идет открывать!

Мура застыла на пороге, бледная и какая-то осунувшаяся. Выходит, не врала, когда сказала, что болела. Она вообще никогда не врала. В отличие от него самого. Поднял взгляд, окинув ее тонкую фигуру. Красивая. Настолько красивая, что сдохнуть просто. Аккуратная вся такая, ладная. Дорогая. Вот ведь в бедноте жила, а все равно дорогая. Прет из нее это. Порода, непонятно откуда взявшаяся. Класс. С такой женщиной хочется быть. Завоевывать ее. Вот он и воевал… как умел, воевал. Придурок.

— Проходи, — Сева толкнул дверь чуть сильней, а сам отступил на шаг в сторону. Взволнованным жестом Мура обтерла руки о дорогой шелк красивого платья. Переступила порог. Зыркнула на его протезы, которые абсолютно не скрывали короткие свободные шорты, и перевела взгляд выше. На голую, забитую аж до самой шеи, грудь.

— Чего смотришь? — сглотнул Всеволод.

Маша покачала головой:

— Пытаюсь понять тебя, и не понимаю.

— Ты это о чем?

— О тебе. О твоих дерьмовых и подлых поступках.

— Значит, смотрела сюжет? — Сева провел по макушке, приглаживая растрепанные волосы и, развернувшись, побрел в комнату. На душе было так хреново — хоть вой. Наверное, он ее впустил, чтобы по традиции выслушать сторону обвинения, перед тем как вынести себе приговор. — Идущий на смерть приветствует тебя…

— Ты это о чем? — насторожилась Мура.

— Да так, не бери в голову.

Сева прошел через гостиную и, сложив руки, замер у окна. Мура же остановилась в дверях.

— Ты мне можешь объяснить, зачем?

— Чтобы тебя вернуть? — криво улыбнулся Всеволод.

— И слитые файлы? Тоже для этого? — Маша закусила губу и обхватила себя руками.

— Был шанс, что он подумает на тебя.

— И что? Выкинет из своей жизни, а ты подберешь? — голос Муры неожиданно зазвенел. Слезы — хрустальные колокольчики. — Или передаст в руки полиции?

Сева вскинул взгляд, который до этого отводил:

— Он бы так не поступил.

— Да… Не поступил бы. Дима очень благородный.

— В отличие от меня. Ты ведь это хочешь сказать? Ну, и к черту. Что толку обижаться на правду? Он — безусловно, идеал. А на детях, говорят, природа отдыхает.

— Я этого не говорила!

— Но подумала!

— Нет! Хотя поводов — хоть отбавляй…

Сева отвернулся к окну, сжимая в кулаки руки. Комнату наполнила тишина. Вязкая, как зыбучий песок. И такая же колючая. Маша сделала несколько шагов. Устало опустилась в кресло. Не находя слов, не понимая, зачем вообще пришла, растерянно осмотрелась. Она сердцем чувствовала, что им жизненно важно поговорить, высказаться, вскрыть нарывы, но… Она не знала, что это будет так тяжело. Взгляд скользнул по столу, лежащей на нем дешевой зажигалке, столовой ложке и пятикубовому шприцу и взмыл вверх:

— Это… что? Севка? Это что такое? — она встала, на негнущихся ногах сделала еще пару шагов, — ты колешься?! Совсем больной? Крыша уехала?

Непонятно, что на нее нашло! Маша как будто взбесилась. Ее колотило от ужаса и черного удушающего отчаяния. Она толкала его руками в грудь и, как заведенная, повторяла одни и те же вопросы.

— Эй… Перестань. Тебе будет больно… Перестань, Мура! Я не наркоман!

— Тогда что это? Что? Думаешь, я совсем идиотка?

— Да перестань же ты! Какая тебе разница, что со мной?! — взорвался Богатырев, резко отталкивая Машу от себя. — Тебе плевать на меня! Вам всем плевать! Скажешь, нет?

— Нет! — заорала Маша. — Нет… — добавила уже тише.

Они стояли друг напротив друга, переплетаясь взбешенными взглядами, и жадно хватали ртом кислород. Поток кондиционированного воздуха приподнял рыжие волосы Муры, и они танцевали между ними, то взмывая вверх, то опускаясь на ее аккуратную грудь.

— Ты мне лучше скажи, что на тебя нашло. Потому что я никогда не поверю, что это ты настоящий. Даже наивной восьмиклассницей я не могла влюбиться в такое дерьмо.

Сева закрыл глаза кистью одной руки, съехал ею по лицу и закусил синие от витиеватого узора костяшки. Обычный вопрос, но в нем столько всего. Так много, что он боится ответить.

— Что нашло? Не знаю… Время подпирало. Ведь, если бы меня взяли в проект, я был бы надолго от тебя отстранен. А отец не упустил бы этого шанса.

Мура кивнула. Переступила с ноги на ногу, так и не разобравшись, как ей к этому всему относиться.

— Ты хотя бы понимаешь, какими проблемами мог обернуться твой поступок?

Сглотнув, отчего кадык проехался по горлу, оживляя вытатуированного на нем змея, Сева кивнул:

— Да. Прости…

— Ты не у меня должен просить прощения. У Димы.

Взгляд Всеволода снова взмыл вверх:

— Я не могу.

— Можешь. И сделаешь это. Тот Сева, которого я знала и любила, сделал бы точно…

Их взгляды встретились. Зеленый и серый.

— Значит, без вариантов… Шансов нет?

Мура медленно покачала головой из стороны в сторону:

— Нет. Но они тебе и не нужны.

— Много ты понимаешь…

— Много. И ты поймешь. Потому, что это очевидно, Сева.

— Для меня — нет.

— Ты сказал, что тебя подгоняло время.

— Да.

— Если бы ты любил меня… По-настоящему любил и хотел завоевать… Разве бы это имело значение? Съемки? Кастинг? Карьера? — Маша подошла вплотную к нему и положила ладонь на небритую щеку. — Ты еще не любил, Севка. Возможно, думал, что любишь, тут я не спорю… Но по-настоящему не любил. Когда любишь, действительно любишь, все другое становится неважным. Возраст, карьера, социальный статус, отсутствие ног… — Маша опустила взгляд к его протезам. — Ты бы бросил все к чертям и сосредоточил все силы на моем завоевании. Если бы ты любил…

На щеку Муры упала капля. Севка прижался к ней влажной щекой и, будто не помня себя, потерся. Раз, другой… Она обняла его за пояс руками, даря утешение и утешаясь сама.

— Я просто стала якорем, за который зацепились твои воспоминания о прошлой, возможно, более счастливой жизни. Но я не могу тебя вернуть в неё, не могу…

Потянуло сквозняком, Маша вскинула взгляд. В дверном проеме застыл запыхавшийся Самохин. Маша приложила указательный палец к губам, давая взглядом понять, что вмешиваться не стоит. Погладила плачущего Севу по голове и чуть сильнее сжала руки на его широкой спине. Дима застыл на секунду, но все же, медленно кивнув головой — отступил. Они потом еще долго вот так стояли. Прощаясь и прощая. Вечность спустя Сева отстранился. Отвернулся, стряхивая последние хрустальные капли с глаз.

— Ты как? — шепнула Маша.

— Порядок… Да, наверное, так…

— Точно? — Мура дождалась уверенного кивка и продолжила. — Тогда я, наверное, уже пойду.

— Проводить?

— Нет. Я сама, Севка. Ты, главное, глупостей не наделай.

— Не буду, — Богатырев вскинул вверх ладони, будто сдаваясь, и снова отвел взгляд.

— Обещаешь?

— Обещаю.

— Тогда смой в унитаз это дерьмо. Ну-ка! — взгляд Маши стрельнул в сторону так и лежащего на столе шприца.

— Эй, я же слово дал!

— Топай-топай! — не сдавалась Мура, грозно сведя брови.

— Ты хуже моей матери, — нескладно пошутил Сева, подхватывая дозу со стола.

— Ну, мачеха — она мачеха и есть, — нервно рассмеялась Маша. Богатырев покосился на нее и, проходя мимо, хмыкнул. Не то, чтобы весело. Не отболело ведь ни черта, чтобы она там ни говорила. Не прошло… Он уж не знал, любовь это была, или что-то другое, но после Муркиных слов мир с ног на голову не перевернулся. И, несмотря на закравшиеся в душу сомнения, в груди все так же пекло. Сева еще не знал, как с этим будет справляться, однако был твердо уверен, что будет. Смерть теперь не казалась ему таким уж хорошим выходом.

— Ну, что тогда? Будем прощаться?

— Ага… Ты отцу скажи, что я обязательно с ним поговорю. Только… мне нужно немного времени.

Маша кивнула, стараясь не показать, как ноет сердце.

— Заметано. Ты забегай, когда все утрясется. И знай, что у тебя есть друг.

— Спасибо… — прохрипел Богатырев.

Чтобы вновь не расплакаться, Маша поспешно выскользнула за дверь. Спустилась на лестничный пролет, с шумом втянула воздух. Снизу навстречу притихшей Муре спешил Самохин. Поравнявшись с ней, он обхватил её тонкие запястья и с жадностью заглянул в глаза.

— Как ты меня нашел?

— Когда ты не пришла с обеда, мы подняли записи камер…

— Испугался? — прошептала Мура, пряча лицо у любимого на груди.

— Очень, — ее макушки коснулись сухие горячие губы, — не делай так больше.

— Не буду. А ты от меня ничего не скрывай. Даже если во благо.

— Договорились.

— Тогда пойдем?

— Пойдем… — послушно кивнул Самохин, беря Машу за руку.

— И, Дим…

— Ммм?

— Нам со свадьбой все же надо поторопиться.

— Ты прямо читаешь мои мысли, — улыбнулся тот, — вот завтра распишемся, а на выходных пригласим родню в ресторан.

— Хорошо, — довольно вздохнула Маша и вспомнила вдруг. — Только капусту тушеную не заказывай.

— Да кто ж тушеную капусту на свадьбе ест?

— Дед Андрей может и не такие гастрономические изыски затребовать, но ты на его провокации не поддавайся.

Дима улыбнулся, толкнул подъездную дверь:

— А что так? Чем тебе капуста не угодила?

— Не мне…

Маша сощурилась от слепящего солнца, заправила за ухо своевольную прядь и с намеком покосилась на будущего мужа, который немного тупил, что в сложившейся ситуации, наверное, было свойственно многим мужчинам. А потом он обнял ее подрагивающими ладонями, прижал к колотящемуся сердцу, и все остальное действительно стало неважно.

 

Эпилог

Десять лет спустя

— Не скачи.

— Я не скачу! Я томлюсь в нетерпении!

Сева покосился на сестру и хмыкнул.

— Ну, да…

— Если их совещание затянется еще хоть на минуту, я умру прямо здесь.

— Если их совещание затянется еще хоть на минуту, я опоздаю на концерт, и меня сожрет Горгона.

— Лизка? — сощурила ярко-зеленые глаза Милашка. — Она классная! Может, ты на ней женишься, а?

— На Горгоне? А еще сестра, называется… Что ж я тебе такого плохого сделал?

Мила фыркнула и забавно сморщила конопатый нос:

— Все знают, что ты в нее втрескался… А она в тебя! Только никто не может понять, зачем вы притворяетесь, что ненавидите друг друга.

— Так и никто?

— У мамы есть предположение! Она говорит, что вы заигрались! — Мила вытянулась по струнке, погрозив ему указательным пальцем. Сева спрятал белозубую улыбку в высоком вороте модного бомбера.

— Твоя мама — прелесть.

— Она заставляет меня есть брокколи.

— Она полезная.

— Ты сам-то ее ел?

— А ты никому не скажешь?

Мила широко распахнула глаза и отчаянно затрясла головой.

— Смотри. Ты поклялась на крови, что никому об этом не расскажешь… Особенно Джаге, потому что, если он вкатит мне эту тему на диссе, с моей репутацией крутого рэпера будет покончено. Ты же не хочешь быть сестрой поедающего брокколи неудачника?

Глаза Милашки достигли поистине комических размеров, что вызвало Севин громкий смех.

— Ты издеваешься? — сощурилась Мила.

— Да брось!

— Я ведь поверила, что ты лопаешь эту гадость!

— А куда деваться? Ни один обед в самолете не обходится без брокколи. Клянусь!

— Ты часто летаешь, — все еще подозрительно поглядывая на брата, заметила Мила.

— То-то же! И поверь, там эта штука приготовлена гораздо более паскудно, чем дома.

— «Паскудно» — плохое слово.

— А ты слишком правильная.

— Мы называем это — хорошо воспитанная, — послышался голос Самохина от двери. Сева вскинул взгляд, осторожно поднимаясь из мягкого кресла.

— Привет.

— Привет.

Мужчины пожали друг другу руки и отступили.

— Готов к качу? — спросил Богатырев у отца, взмахнув рукой в характерном жесте.

— Куда деваться, когда в семье сплошные меломаны?

Он отшучивался, но в глубине души радовался успехам сына и невероятно гордился им. По возможности они с женой старались выбираться на все Севкины концерты. На крупные или особенно ответственные — так точно.

— Где Маша?

То, что Всеволод называл жену отца по имени, стало его уступкой последнему. Видел, как тот кривился, когда он обращался к ней «Мура», и не захотел накалять. Да, и правда, как-то не шла ей дурацкая школьная кличка, которая, ко всему прочему, стала неактуальной, после того как Маша сменила фамилию.

— Пошла Лешку будить. Разоспался он что-то.

Сева понятливо кивнул. Его брату было всего четыре.

— Мы не опаздываем?

— Не опаздываем из последних сил! — подлетела к отцу Милашка.

— Это как же? — улыбнулся тот, разглядывая свое конопатое счастье.

— А вот так! Еще немного — и будет поздно!

— Я пойду, Машу потороплю.

Сева прошел через приемную, пересек коридор и постучался в кабинет напротив, в котором Самохины оборудовали что-то вроде игровой. Маша очень трепетно относилась к своим материнским обязанностям и делала все, чтобы прущая как на дрожжах карьера не препятствовала ее общению с детьми.

— Сева… Сева!

Лешка вскочил и помчался брату навстречу. Тот подхватил его и подбросил высоко-высоко, вызывая громкий заливистый смех ребенка. Маша, улыбаясь, встала с колен, на которых стояла, причесывая сына, и чмокнула неожиданного гостя в щеку:

— Привет.

— Привет. Как ты?

— По уши зарылась в отчетность. Твой концерт — отличный повод выбраться на свет божий.

Всеволод хмыкнул и, состроив страшную рожицу, защекотал похрюкивающего от смеха Лешку.

— Когда уже своих будешь нянчить? — будто бы между прочим, спросила Маша, но ее серьезный взгляд совсем не вязался с этой беспечностью.

— Когда кто-нибудь их мне родит, — подмигнул Сева.

— А Лизка что?

— Лизка? Лизка — мой директор. И мыслит соответствующе. Она убеждена, что наличие жены и детей поставит крест на моей карьере.

— Господи, какой бред!

— Вот и втолкуй это своей подруге.

— Втолкую, можешь быть уверен! Нет… ну, ладно, она! Но ты-то, ты! Уже давно бы кого-то ей сделал…

— Не могу в это поверить! — рассмеялся Богатырев, — разве не ты меня осуждала за беспринципность в некоторых вопросах?

— Ну, ты сравнил! Это ведь совсем другое! Лизка любит тебя, я уверена. Иначе, зачем бы она столько лет на тебя положила?

— Ну, может, ей, правда, нравится эта работа? Откуда мне знать?

Мура замерла посреди коридора. Посмотрела на сына, подняла задумчивый взгляд на Севу.

— Дурак ты! Мне кажется, она до ужаса боится облажаться. Потому что Лизетта не тот человек, который удовлетворится полумерой. Она на всю катушку хочет. Понимаешь? Если замуж, то до гробовой доски, если любить… так до сумасшествия.

— Эй, мам! Вы чего тут застряли?! Мы же опоздаем! — из приемной, возмущенно сверкая глазами, выбежала возмущенная Милашка. Маша сверилась с массивными часами на запястье и уверенно кивнула головой:

— Ты права! Дима, захвати мою сумку! Мы опаздываем! Сева, чего застыл? Нам впору бежать!

Сева кивнул и торопливо двинулся следом. А дальше привычная жизнь закрутила: гримерка, последние приготовления перед выходом на огромную сцену и она… всегда она. Вот уже десять лет рядом. Его Лиза. Его любовь.