— Что ты здесь делаешь? — спросили друг у друга одновременно.
— Постойте… Вы, что же, знакомы?
— Как видишь… — бросил Сева через плечо и снова впился взглядом в Муру. А Самохин напрягся. Не понравилась ему эта ситуация, еще не знал, почему, но не понравилась определенно. И Машку захотелось спрятать, чтобы никто на нее, такую расхристанную и домашнюю, не смотрел. Даже собственный сын.
— Это и есть твой мужик? Мой отец?
— Твой отец?! — не меньше удивилась Маша.
— Так, Маш… Иди, оденься, Сев… А ты — в гостиную. Там поговорим.
Сева смерил отца нечитаемым взглядом, но все же послушно двинулся следом.
— Присаживайся…
— Я постою.
Прямо сейчас даже перед отцом Сева не мог показать свою слабость. Особенно перед отцом! Который, по какой-то насмешке судьбы, вдруг перешел в совершенно иную категорию. И стал для него соперником. Кому рассказать — оборжутся. А вот ему самому не смешно. Ему здесь всё на х*й разъеб*ть хочется, так что пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки, а контроль на тонкой ниточке держится. Его, бл*дь, трясет, стоит только представить Муру с… ним. Как он ее трах*ет во всех позах, как она выгибается под ним, и как для него течет.
— Ничего не хочешь мне сказать? — спрашивает этот старый урод, а Севе его вопросы — как красная тряпка для быка. Свалить бы, чтобы решить, как быть дальше. Уж точно — не сдаваться! Никогда не сдаваться. Что-что, а это он по жизни усвоил. Маша для него не потеряна… Еще нет! Она его любила — пи*дец сколько времени, вены резала! Такое даром не проходит! Не может пройти, когда он только сейчас до конца понял, что тогда потерял. Когда его самого так на этой рыжей заклинило!
— По поводу?
— Своего неожиданного визита… Или вообще? — развел руками Самохин.
— Давно ты с ней мутишь?
— Некоторое время.
И снова пауза. Их разговор — сплошные паузы и недомолвки. Сева абсолютно не был готов к тому, что происходило, а, не обдумав ситуацию, действовать — только себе вредить.
— Тебя что-то смущает?
— Господи, ей сколько? Девятнадцать — двадцать?! Давно тебя на малолеток потянуло?
— Это не твое дело, Всеволод, — жестко ответил Самохин сыну, и тот был вынужден проглотить слова отца, уговаривая себя, что он обязательно что-нибудь придумает.
На пороге, неловко растирая руки, застыла Маша.
— Проходи, чего стоишь, как неродная?
— Не хочу помешать…
Она сейчас совсем другая! В красивом делом костюме и с конским хвостом, завязанным на затылке. Сева никогда не видел Муру такой, и тут в его голове будто щелкнуло что-то:
— Это он — твой начальник?! — догадался Богатырев.
Маша перевела взгляд на Самохина и вдруг улыбнулась. Открыто, ничего не тая:
— Начальник, да…
А его, бл*дь, от этой блаженной улыбки еще больше вштырило. Сева хотел, чтобы она только ему предназначалась. И был уверен, что их отношения сдвинулись с мертвой точки еще на студии! Не могло восхищение в глазах Машки быть наигранным. Не могло, бл*дь, и все! Он тогда рисовался перед ней, как последний дебил. Он себя живым чувствовал! Вывернул себя наизнанку той песней. Все, что в голове сидело — озвучил. Он думал, она прониклась…
— Все лучше и лучше… — не смог воздержаться от комментария.
— Так вы расскажете, откуда друг друга знаете? — игнорируя слова сына, поинтересовался Самохин у Маши.
— Ну… Сева мой друг… Ой! Слушай, я только сейчас поняла, почему тебе показался знакомым голос на той записи…
Ну, бл*дь, прекрасно! Они его трек вдвоем случали. Ну, мило же, чё! Сева стиснул зубы, до боли вжимаясь пальцами в деревянный подоконник. У него затылок ломил, и в ушах гудело, будто по соседству гребаные истребители взлетали. А на душе такая муть поднялась, что во рту горечью отдавало, как после дерьмовых колес.
— Севин трек?
— Ага…
И снова улыбка. От уха до уха. Опять не ему! Ну, в какое же дерьмо, господи… Ну в какое же дерьмо превратилась его ср*ная жизнь?!
— Понравился? — не поворачиваясь, спросил Сева, но не потому, что действительно интересовался отцовским мнением, просто… хотелось задеть. Очень хотелось. Чтобы ему так же хе*ово стало, как самому Севе сейчас.
— Ничего. Очень не похоже на все то, что ты делал раньше.
Нет, вы только на него посмотрите! Не зная, можно подумать, что он и правда был экспертом в области творчества сына… А на деле… да что он, мать его, знал?! Сева хмыкнул:
— Я его Маше посвятил. Каждое слово.
И обернулся, глядя на отца в упор. Но тот взгляда не отвел, ответил только:
— Понятно. А к нам пришел… с какой целью?
— К вам? — вскинул бровь Всеволод.
— Да. К нам. Ты что-то хотел, наверное? Или… это визит вежливости?
Да какой тут, мать его, вежливости, когда ему морду расквасить хочется? Так, чтобы нос в мозг вдавить, так, чтобы кровь фонтанами?
— Я хочу съехать от родителей. Ты еще не продал свою хату на Вернадского?
— А что не так с родителями?
— Все так. Просто мальчик уже вырос.
Самохин про себя хмыкнул. Хотел сказать сыну, что взрослые мальчики себя сами жильем обеспечивают, но сдержался в последний момент. Проглотил вертящуюся на языке колкость.
— Квартира все еще моя. Можешь перебираться, если хочешь. Я дам ключи.
— Спасибо, — глядя на него, отчеканил Сева. И Самохину показалось, что это слово далось его сыну с большим трудом. Диму вообще очень напрягло его поведение и намеки. Очень странные намеки, за которые руки чесались — так хотелось отвесить леща. А еще эта ситуация с Машей… Разве в жизни бывают такие совпадения?! Его сын… И его будущая жена… И что-то непонятное между ними. То, что Маша, на секунду замешкавшись, окрестила дружбой, а сам Сева обозначить не потрудился.
— Ладно, я тогда пойду…
— Ключи не забудь.
— Да, конечно… Маш.
— Да?
— Я тут… В общем, меня тут на кастинг пригласили…
— Оу, круто! Поздравляю, Сев! Ты такой молодец.
— Да… Слушай, сходишь со мной, а? В качестве моральной поддержки.
Маша удивленно подняла брови и нерешительно оглянулась на Диму. Вряд ли он будет возражать, все-таки Богатырев (подумать только!) — его сын, но удостовериться в этом не помешает.
— Я не знаю, Сев… У нас сейчас столько работы в офисе, но… Дим, может, мы вместе сходим?
Было как-то странно называть Самохина по имени в присутствии его великовозрастного сына, да и вообще… Вся эта ситуация была довольно нескладной. И что ей делать теперь? Стоит ли рассказывать Диме, что давным-давно она была влюблена во Всеволода? Имеет ли это значение теперь, когда все давно уже в прошлом? Отболело, и ничего после себя не оставило. Даже шрамы на запястьях стерлись, и не болит душа…
— Отцу всю жизнь не до меня, думаешь, он придет на кастинг? — скривил губы Сева.
— Зачем ты так? — удивилась Маша.
— Так, ладно, Сев… Ты, кажется, уходить собирался. Да и у нас с Машей планы. Потом все обсудим. Не в последний раз видимся, — из последних сил сдерживая пузырящуюся внутри ярость, отчеканил Самохин. Он себя и сам во многом винил, но когда это делал Сева… Это было совсем другое.
Парень хмыкнул, приобнял Муру за талию и, глядя поверх ее головы прямо в глаза отца, поцеловал ее в лоб:
— Я позвоню…
Дима зубами скрипнул, хотя в этой ситуации больше всего хотелось сомкнуть их на Севиной шее. Он ничего не понимал. Или, напротив, понимал слишком много. И от этого только хуже становилось. От этого, мать его, становилось настолько хр*ново, что хотелось головой о стены биться.
Когда за Севой закрылась дверь, Маша растерянно оглянулась:
— Ну и дела…
— Да, уж…
— Мне кажется, вы совершенно не похожи.
— Да, Сева больше похож на мать, — согласился Самохин, пристально разглядывая Муру.
— Да я не об этом даже… Вы совершенно разные по характеру.
— Ты настолько хорошо его знаешь?
Маша пожала плечами и, оторвавшись от стены, прислонившись к которой стояла, ответила:
— Мы в одной школе учились, только Сева на два класса старше… Ой, слушай, Дим… А сколько тебе лет?
Несмотря на все происходящее, Самохин рассмеялся:
— Скоро сорок один.
— Точно, ты говорил, что твой сын родился, когда тебе было восемнадцать… Странно, что я представляла его подростком.
Самохин закинул руку Маше на плечи и подтолкнул к кухне — что толку посреди коридора стоять?
— Садись, будем завтракать… Я тебе хотел кофе в постель принести, как в кино, да Севка нам все обломал. Получается, вы с ним еще со школы общаетесь? — будто бы между делом спросил мужчина, а Маша на мгновенье задумалась.
— Нет, мы после школы два года не виделись. А тут вышло, что он на наш курс в универе восстановился, там и пересеклись. Ну и… вот. Мне кажется, он очень несчастный. Все, что с ним произошло, по настоящему ужасно.
Мура не стала говорить, что Богатырев намекал на большее, не стала она говорить и о том, что в клубе тогда была на Севкином концерте. Не хотелось ей накалять обстановку, да и какая теперь разница? У них ведь все хорошо, а Сева… Севе она авансов не давала. Напротив, сразу расставила приоритеты. И о том, что несвободна, сказала.
— Да… — помрачнел Дмитрий, — эта авария к чертям все перевернула.
Он отвернулся, под предлогом приготовления очередной порции кофе, а сам… ругал себя. За ревность к сыну, за ту ярость, что почувствовал по отношению к нему, когда тот Машу обнял. Может быть, ему, и правда, поддержка нужна, а он… вот так к нему, с негативом.
Дима потом еще долго размышлял над сложившейся ситуацией. Косился на Машу, счастливую и расслабленную, и все больше утверждался в мысли, что накрутил себя на ровном месте. Не было никакой объективной причины переживать. Но почему-то в душе скребли кошки. И отпускать Машу от себя было практически невыносимо. Хотелось привязать ее к себе стальными тросами и повесить предупреждающие таблички «моя». К середине недели это чувство стало невыносимым. Дима уже и с дедом Машиным познакомился, и поговорил с ним по душам — успокоил. И, вроде бы, он все сильнее проникал в Машину жизнь, прорастал в нее, но и этого было катастрофически мало. С каждым разом хотелось все большего. Каждую секунду рядом. Чтобы проснуться ночью — а она под боком. Чтобы сидеть за завтраком и не в телефон смотреть по привычке, а на нее. Не выспавшуюся, теплую, родную… Хотелось к ней под кожу проникнуть и свернуться клубком. Он хотел с ней продолжения. Своего продолжения.
— Маш…
— Ммм?
— А ты как к детям относишься? — спросил, рассекая ночь капотом своего Мерседеса, на который тысячу лет назад свалился Машкин ботинок. Там даже вмятинка осталась — незначительная и малозаметная. Сначала отрихтовать хотел, но почему-то не стал.
— К детям? Хорошо, — улыбнулась девушка, — вот у Ивана с Люсей скоро родится малышка, буду им помогать.
— А о том, чтобы родить своих… Ты когда-нибудь думала?
От этого неожиданного вопроса убаюканная шумом мотора Мура даже как-то встряхнулась. Посмотрела на Димин красивый профиль. Она не знала, что тут можно ответить. Тема семьи для нее была вообще довольно болезненной и непростой.
— Не знаю, Дима… Я не уверена, что из меня выйдет хорошая мать. У меня не было достойного примера, — призналась Маша, неловко растирая руками отчего-то озябшие плечи.
— Эй… Эй?! Ты что? И думать не смей, что ты уподобишься собственной матери! Ты абсолютно другой человек! Слышишь?
— Слышу, — слабо улыбнулась девушка.
— Из тебя выйдет самая лучшая мама на свете… Маш, а давай, мы дочку родим?