— Очень интересно, — после долгой паузы заметил Самохин. — Все обдумал, я смотрю. Только ты, Сева одного не учел.

— Это чего же? — вздернул бровь парень.

— Если бы дело касалось только нас с тобой, я бы, может, и сделал так, как ты просишь. Вот только есть еще Маша. И её желания. И, думаю, мы не можем не учитывать их.

— Полагаешь, она тебя хочет?

— Уверен. А ее интересы для меня важнее всего.

— Даже важнее интересов собственного сына?

— Послушай, ну, что за максимализм? Я понимаю, ты ни в чем раньше не знал отказа. Это, кстати, и сыграло с тобой злую шутку…

— Вот только не надо моралей!

— Я тебе их и не берусь читать! Но позволь! Вы два года с Машей не виделись, а тут ты с какого-то перепугу решил, что любишь! И теперь мы должны разбежаться, чтобы тебе не мешать. Ну, не дурость ли? А ты спросил, это Маше надо? Чего хочет она, ты спросил?

— Если ты отойдешь в сторону, она…

— Что она? Ну, что она, Сева?

— Она вернется ко мне! Эта авария все испоганила, понимаешь?! Если бы не это, мы бы уже давно были вместе!

— Сева, мне очень жаль, что все так случилось, но с тех пор прошло слишком много времени. Жизнь изменилась, вы изменились…

— Я в тот день к ней спешил, — опустив голову, заметил Сева, — она вскрылась, не знаю, в курсе ли ты…

— Я в курсе, — подтвердил Самохин, игнорируя поднимающуюся волну в душе.

— Вот… я узнал и помчал к ней, как сумасшедший. А потом это все дерьмо! Ты ведь знаешь, сколько я пробыл в больнице. Плюс реабилитация. Я тогда о ней не думал, признаюсь. Мне не до этого было, и вообще уже казалось, что ничего хорошего в моей жизни не будет. А потом встретил в универе, и все… Мне снова жить захотелось, понимаешь?! Мне рядом с ней захотелось жить! Отойди, я тебя прошу… Ну, какая из вас пара? Курам на смех.

— Сева! Остановись…

— Она молодая, батя! Ей двадцать. Ты думаешь, она мечтала день и ночь торчать в офисе с тобой на пару? Да она жизни не видела! Ей развлекаться хочется, тусить… Ты знаешь, какая у неё мамаша? Знаешь? Машка же ни хрена в этой жизни не видела, и с тобой не увидит тоже!

— Не тебе судить!

Желваки на скулах Самохина проступили чуть сильнее.

— Ты же вообще её не знаешь! И не поймешь никогда! Машке внимание надо! Ты бы видел, как она на студии светилась! Она ср*ным пончикам как кольцу с бриллиантом радовалась. Ты хоть в курсе, что она пончики любит?

Самохин снова посмотрел на часы. Нервно дернул рукой. В голове черте что творилось, он поверить не мог, что оказался в таком дерьме.

— Тебя это не касается, — устало парировал он.

— У тебя же на нее даже времени нет! Ты ни о проблемах ее не знаешь, ни…

— Сева… Закрыли тему. Я знаю все, что мне нужно. Я люблю Машу, она любит меня.

— Да ни х*я ты не знаешь! У нее отца на операцию положили, денег до х*ра надо. Мать ей каждый день звонит, требует помощи. А Машка уже на пределе, потому что эта тварь ей на больное давит! Что смотришь? Не знал? А говоришь, все знаешь!

— Когда?

— Что когда?

— Когда им нужны деньги?

— Ты у меня спрашиваешь? Любишь ты, а я знать должен?!

— Дерьмо!

Самохин отбросил ручку, которую крутил в руках, и встал из-за стола. Подошел к окну, растер переносицу. Вот почему Машка ему ничего не сказала? Самостоятельная, бл*дь. Он ведь помнил прекрасно, какая больная она была после разговора с матерью. Каждое ее слово помнил. И про нелюбовь, и про узелок на палочке, с которым она, наверное, от родителей и ушла. А теперь они и до того узелка добрались. Мародёры хреновы.

— Так, ладно… Ты, Сев, давай уже, домой двигай. У меня… у меня дел под завязку.

— Ты не уступишь?

Самохин отвернулся:

— Ты вообще себя слышишь? Мы, вроде, не на невольничьем рынке, Сева, Маша не товар. У нее своя голова на плечах, и если она со мной — значит, ей того хочется, и ее все устраивает.

Сева ничего не ответил. Только прошел через приемную, тяжело ступая, и Самохин остался один. Выдохнул, только когда за сыном закрылась дверь. Саданул, что есть силы, кулаком по подоконнику. Выругался. Вот знал он, что будет что-то такое. Ж*пой чувствовал. Дима, конечно, недооценил наглость отпрыска, попросившего его подвинуться, но его просьбе все же не удивился. Что же между ними было? Осталось ли что-то сейчас? И чем это что-то может для него обернуться? Он ведь уже жизни своей без Машки не представляет.

Смешно… Первая Севкина любовь, а его последняя. Вон, как встретились. Теперь попробуй, разминись. Его последняя любовь… Он чувствовал ее легкое дыхание. И сердце мучительно сжималось, то колотясь, как сумасшедшее, то замедляя ход. Ничего не хотел. Свихнулся полностью. Только с нею быть, только для нее… Чем дальше, тем хуже. Как неизлечимая болезнь.

— Привет…

Застыла на пороге, улыбается. А он как дурак на нее палится, и поверить не может, что его она.

— Привет, солнышко…

— Я тебе кофе принесла и бутерброд. Ты опять сегодня ничего не ел.

Самохин моргнул, только сейчас сообразив, что Маша и правда пришла не с пустыми руками. Улыбнулся, стальные тиски на сердце немного разжались.

Маша прошла к столу, водрузила на него поднос и зачем-то снова выбежала в приемную.

— Дверь закрыла, — счастливо выдохнула она, забираясь к нему на руки. Они теперь так всегда ели, когда вместе были. Неудобно — жуть, но кого это волнует?

— С говядиной! — обрадовался Дима, разговаривая с набитым ртом.

— Ага! Весь вечер вчера варила, не жесткая?

— Не-а… Вкууушно! Шпашибо…

Он был такой потешный, что Маша не выдержала и рассмеялась. А потом совершенно по-хулигански взлохматила Диме волосы.

— Что Сева хотел? — спросила, отпивая кофе из чашки.

— Да, так… Поболтать.

— Он опять меня звал на кастинг. Давай вместе пойдем? Ну, правда. Ему будет приятно.

— Думаешь? — будто бы невзначай поинтересовался Дима, — а ты хочешь?

Маша пожала плечами:

— Это, наверное, интересно. К тому же, ему не помешает поддержка. Ты слышал.

Маша говорила ровно. Без особого энтузиазма, прямо глядя Диме в глаза и мягко улыбаясь. Она ничего не таила. Тиски разжались еще на миллиметр.

— Ну, значит, пойдем. Главное, не ставь мне в расписание встречи на это время, — пошутил Самохин.

— Заметано! — широко улыбнулась Маша и звонко чмокнула его нос.

И вот тогда его полностью отпустило. Ну, не могла она такого сыграть. Его девочка на нем не меньше свихнулась, чем он сам на ней. Вон… говядину варила на бутерброды! А он-то ее домой только в одиннадцатом часу привез. Во сколько же она спать легла? И запомнила ведь, что он любит.

— У тебя встреча через… — Маша поворачивает его руку, чтобы увидеть циферблат, — сорок минут! У Кандирова. Успеешь?

— Если ты не станешь меня отвлекать.

— Ну, тогда я пойду, Дмитрий Николаевич… Шеф… — паясничала Маша, невинно хлопая длинными ресницами.

— Смейся-смейся, хулиганка. Я тебя дома накажу!

— Выпорешь?

— И это тоже можно устроить! — пообещал Самохин, складывая документы в портфель да посмеиваясь тайком.

— Вот уж не думала, что лавры Кристиана Грея и тебе не дают покоя.

— Кого? — крикнул ей вслед Самохин, но закономерно не получил ответа — Маша уже захлопнула за собой дверь. Ладно, с этим он позже разберется. Кристиан Грей… Хм.

Встреча с Кандировым прошла довольно успешно. Этот старый жук непозволительно долго мариновал Самохина, но в итоге согласился на его последнюю цену. Понимал прекрасно, что никто ему больше не предложит. Не в том состоянии находились его склады. Там ремонт капитальный требовался, а это бабок — немерено. Вот и чего выделывался столько, спрашивается? Сколько времени и сил можно было бы сэкономить? И так, куда ни кинься.

Работа немного отвлекала Диму от мыслей о сыне. Но стоило ему вновь усесться за руль, как все нахлынуло с новой силой. Самохин растер лицо и достал телефон. Что это за Кристиан Грей такой… И какое он имеет отношение к порке?

Он ржал всю дорогу до больницы. Выпороть Машку действительно хотелось. Без всякого сексуального подтекста. Хулиганка она. Его хулиганка. Никому он ее не отдаст. Ни богу, ни черту, ни сыну. Любит. Любит так, что задыхается, если она не рядом. И Маша… Она ведь счастлива с ним! Она ведь только сейчас открываться стала! Дима налюбоваться не мог на ее глаза счастливые. Теперь в них только изредка проскальзывала грусть. И он мучился, ломал голову над тем, что ее могло снова вызвать, и не догадывался даже об истинной причине.

Да, возможно, у него не было морального права давать родителям Маши свои оценки, в конце концов, он сам не блистал в этой роли, но воздержаться от критики Дима просто не мог. Где это видано — так поступать с дочкой? Как вообще можно так на неё наседать? Из слов Севы он понял, что эта маленькая дурочка все до копеечки родителям отдала! Интересно, у нее хоть на карманные расходы деньги остались? И тут вспомнился утренний разговор:

— Ты чего такая запыхавшаяся?

— А я пешком шла! Представляешь? Такая погода чудесная! И жары еще нет…

— Ты с ума сошла, Машка?! Через весь город?! Я ведь сказал тебе ездить на такси! Совсем не слушаешь! Все, теперь сам тебя возить буду!

— Да я же только от метро…

Какой же он придурок! У нее и на маршрутку денег не было, а он — такси! Снова схватил трубку:

— Галина Юрьевна… Самохин. Вы моему секретарю выпишите какую-нибудь премию. По какому тарифу? По максимальному. У нее с отцом беда…

Дима не волновался, что его просьбу как-то неправильно истолкуют. Он часто таким промышлял. Не совсем деловой подход, но зато человеческий. Так уж сложилось, что денег он заработал больше, чем смог бы когда-либо потратить. И он не видел ничего такого в том, чтобы помогать тем, кому в этой жизни повезло не так сильно. Сотрудники фирмы с радостью принимали его помощь, а вот насчет Маши он сомневался. Вряд ли ей придется по душе такая благотворительность. Нужно будет придумать какую-нибудь отговорку, а еще лучше — пожениться. Тогда все его — станет её. И ему больше не придется переживать об этом.

Следующей остановкой на пути Самохина стал ничем неприметный двор самой обычной серой девятиэтажки. Дима окинул взглядом открывшийся пейзаж — новенькую детскую площадку, песочницу, качели… И попытался представить, как здесь все выглядело десять-пятнадцать лет назад, когда Маша была девчонкой. Улыбнулся. Он уже в бизнес влез, а она на горках каталась…

Будущая теща ждала Диму при полном параде. Макияж, чуть более яркий, чем следовало бы иметь женщине ее возраста, пестрая блузка в рубчик. Ничего общего с Машей. Разве что худоба.

— Здравствуйте, Дмитрий! Проходите-проходите! Я как раз испекла пироги…

Дима спешил, но ему показалось невежливым отказываться. Какие-никакие, а родственники. Пусть и будущие.

— Вы приготовили счета?

— Счета?

— Да. На оплату операции… Кажется, я вам говорил.

Он говорил, наверняка. У них с Машей, конечно, большая разница в возрасте, но не до маразма же!

— Ах, да… Ой, знаете, такая нервотрепка с этой больницей! Все вылетело из головы! Да и зачем вас утруждать? Мы оплатить ведь и сами можем. Нам бы только нужную сумму…

— Я могу произвести оплату только со счета на счет, — отрезал Самохин. Дерьмовый пирог застрял в горле — и ни туда, и ни сюда. А желание удавить сидящую напротив манипуляторшу стало непреодолимым.

— Ну… раз так, я сейчас! Может быть, найду среди этих бумажек! Столько бумажек, вы бы видели! Назначения-назначения-назначения… Всю душу они из нас уже вытрясли.

Так она и бормотала под нос, роясь в какой-то папке под пристальным тяжелым взглядом Самохина. Наконец, счет нашелся. Дима сложил бумажку и сунул во внутренний карман пиджака. Не видя смысла в продолжении дальнейшей беседы, он встал:

— Деньги переведем сегодня. Впрочем, вряд ли они успеют лечь на счет, — Дима бросил взгляд на запястье, — банковский день скоро закончится, но завтра до обеда деньги точно придут.

— Ох, спасибо вам, Дима! Мне же некому больше помочь. Маша… А! — взмахнула руками женщина.

— Маша сделала для вас все, что было в ее силах, — отчеканил Самохин. — Впредь оставьте ее в покое. Или эта лавочка, — Дима постучал по груди, где покоился злосчастный счет, — очень быстро прикроется. Надеюсь, мы поняли друг друга.