День проходит суматошно. Глава облздрава был явно впечатлен произошедшими в амбулатории изменениями. Он пообщался с находящимися на реабилитации военными и пообещал поспособствовать скорейшей переаттестации. После отъезда чиновника Ксения принялась за свою рутинную работу. Все складывалось хорошо — пациенты шли на поправку, паясничали и шутили, отвешивая Ксении комплименты, явно заинтригованные произошедшими с ней изменениями. И только настроение последнего поступившего вызывало ведьмины опасения. У него была дыра, сквозь которую уходили все вложенные в него ресурсы. Он не хотел жить. И бороться не хотел.

Она уже собиралась домой, когда в ординаторскую забежала запыхавшаяся Спиридоновна:

— Беда, Ксения Петровна. Мишин вены порезал…

Ксения бегом мчится в палату, где уже собрались способные передвигаться мужики:

— Разойдитесь, — приказ свистящим голосом, — помогите его перенести!

Принимается за перевязку, злая, как тысяча чертей. Постарался, нелюдь! Знатно себя покромсал.

— Спиридоновна. Шовный!

В его состоянии такая потеря крови может повлечь за собой что угодно.

— Идиот! Жить ему надоело! — приговаривает, — а я вожусь тут с ним, силы трачу. Помирать езжай в другое место!

— А как жить, калекой? — подает слабый голос.

— Как хочешь, живи. Сейчас тебя подлатаю и выставлю на хрен. И делай, что хочешь: режь вены, вешайся, стреляйся! Но не в моей амбулатории, понятно?!

— Добрая ты… — хмыкает.

— А с вами, дураками, так и надо! — шипит девушка, — Спиридоновна, готовьтесь на гемотрансфузию!

Когда Ксения заканчивает с планочным, на улице двенадцатый час ночи. И с десяток пропущенных поочередно от Степана и Игоря.

Снимает устало халат, моет руки и выходит на улицу. А там дождь! По-осеннему холодный и частый. Бежит к машине, и только устроившись за рулем, понимает, что ее саму порядочно знобит. Температура, что ли? Странно — она никогда не болела.

С трудом доезжает до дома, бегом под навес! Дверь распахивается… Игорь!

— Ну, слава Богу! Ты где была?!

— В амбулатории, — проскальзывает мимо него в дом. Ставит чайник. На шум появляется Степан.

— Наконец-то! Ты где была?

— В амбулатории тяжелый день. Вы повторяетесь.

— Но хоть трубку взять можно было? — возмущается мужчина.

— Нет. У меня там один идиот решил с жизнью покончить, не до этого как-то было, — огрызается в ответ.

— Черт… Прости. Мы же волнуемся, — Степан идет на попятный.

— Ладно, проехали… Пойду, душ приму, а то намокла вся.

А ночью дом сотрясается от острого приступа кашля.

— Игорь! Игорь…

— Иду-иду, — кричит в ответ.

— Там с Ксенией плохо! Скорее…

Игорь мчится по лестнице в мансарду, а Степан вынужден остаться внизу. Проклятая коляска! Когда же он встанет?

Тем временем Игорь уже врывается в спальню. То, что ведьма больна, отчетливо видно даже в тусклом свете ночника. Падает на колени рядом, рукой касается огненно-горячего, покрытого испариной лба. Ведьма открывает черные омуты глаз.

— Ты вся горишь! Где градусник?

— Где-то в аптечке был, — и опять заходится кашлем.

Игорь несется в кабинет, перебирает аптечку. В ней все, что угодно, имеется, только не то, что нужно! Наконец находит парацетамол и старый, ртутный градусник. Степан следует за ним по пятам.

— Ведьма горит вся, — поясняет, — вызывай скорую, там как бы не воспаление. Выспалась на улице! Доигралась, — рычит.

Степан беспрекословно набирает неотложку. И вовремя, так как столбик термометра приближается к сорока. Скорая едет долго, и за это время мужчины буквально изводятся. А дальше — экстренная госпитализация с подозрением на двустороннее воспаление легких.

Игорю безумно тяжело. У Степана адские боли — он буквально воет в агонии, Ксения угасает в больнице, в офисе — бардак, еще и дела амбулатории требуют его неустанного контроля! И он разрывается на части, в стремлении везде успеть.

В воскресенье Степану становится лучше, они едут к ведьме в больницу. Не видевший ее уже около недели Степан настолько потрясен измотанным видом Ксении, что с трудом скрывает шок. Хотя разве можно что-либо скрыть от ведьмы? На обратной дороге домой мужчина, отвернувшись к окну, превозмогая себя, выдавливает:

— Я не знаю, какая кошка между вами пробежала, но… Сделай что-нибудь, а? Она же умирает!

— Что ты предлагаешь? Трахнуть ее прямо в палате?!

— Почему бы и нет! У нее vip, вряд ли вас кто-то потревожит!

— А сама ситуация тебя не напрягает?!

— Меня напрягает только то, что она умирает! — буквально выплевывает слова.

— А то, что мы двое ее трахаем, нет?! Это в порядке вещей?! — заводится Игорь.

— Если ей это нужно, то — да! В порядке вещей. Лучше так, чем ее потерять, не находишь?

— Черт-черт-черт! Как же мы вляпались в это, а?

Одной рукой держит руль, второй в отчаянии потирает затылок:

— Околдовала она нас, что ли?

Степан молчит, уставший. Спина вновь противно ноет, и даже на ревность сил не остается, хотя, высадив его у дома, Игорь и возвращается в больницу. И Степану совершенно понятно, зачем.

Игорь входит в палату, Ксения лежит, свернувшись клубком, отвернувшись к окну.

— Решил заняться благотворительностью? — хриплый вопрос.

— Нет, решил избавиться от проблем одним махом! Точнее… Трахом.

— Ты такой милый, — шепчет.

— Все для тебя!

И он молча раздевается, бесцеремонно сдвигает ее с края, ложится рядом. Забирается рукой под футболку, вверх, к груди, сжимает до боли соски, крутит их между пальцев. Одновременно стаскивает с попки трикотажные штаны, не удосуживаясь их снять. Рукой проверяет готовность — влажная. Хорошо! Врезается в нее одним толчком, она стонет приглушенно в подушку. Ни поцелуев, ни ласки — одна механика. Мужчина понимает, что без дополнительной стимуляции она не кончит, опускает руку к клитору, трет его, поглаживает. Ксения всхлипывает в вымученном оргазме. В несколько движений ее догоняет мужчина, выплескиваясь ей на спину, после чего молча одевается и уходит.

Ксению выписывают через два дня. Как же она счастлива оказаться дома! Дел накопилось множество, но она не спешит браться за все сразу, понимая, что за последнее время ее энергетический баланс нарушен настолько, что ставит под угрозу само ее существование. Надо беречься.

Она с радостью наблюдает за успехами Степана, который заметно продвинулся в своей реабилитации, и постепенно возвращается к остальной работе. Только одно не дает покоя — Игорь. Он как будто надломился. Ксения отчетливо это видела и… не ведала, как помочь. Первый раз в жизни, наверное. Она знала, что мужчина влюблен, но он всеми силами пытался отречься от этого чувства, перебороть его, что еще больше усугубляло его душевные метания. Игорь изменился. В нем исчезли легкость и мальчишеская бесшабашность, появились злость и показная жестокость, совершенно ему не свойственные до этого.

Степан же, напротив, пылинки с нее сдувал, как с вазой хрустальной носился. И оторваться не мог. Или не хотел. Постоянно касался, ласкал, поглаживал. Он освоил все доступные для него формы удовлетворения Ксении. Он выучил все оттенки ее удовольствия. Так почему она не может этим ограничиться? Почему безропотно раздвигает ноги, когда Игорь приходит к ней? А он приходит. Ставит на колени и остервенело врывается, ни слова не говоря. И она каждой порой впитывает его эмоции — любовь, ненависть, злую черную похоть. Вот и в этот раз так — вбивает ее в кровать, жестко, не давая спуску. Ксения хнычет и подается навстречу движению.

— Нравится, да? — издевательски, — тебя по-всякому можно… Да, Ксения? Лишь бы кончить. По хрену, с кем! — рычит злые слова в такт каждому резкому толчку.

Игорь взрывается, выплескивается в ее глубины, грязно матерясь, отправляя этим ведьму за грань.

Слазит с нее, запутавшийся и потерянный. Не знающий себя таким.

— Завтра день рождения у Степана. Поздравить не забудь, — бросает язвительно на прощание и уходит прочь.

Ксения долго ворочается в постели, не в силах уснуть. Мысли одолевают, кружатся в голове, предлагая самые различные варианты развития событий. Банальные догадки, не имеющие ничего общего со знанием. Ей больно от всего происходящего, но и по-другому нельзя! Это их путь, и они должны его пройти — вот что она знает наверняка. А что в конце этого пути — ей неведомо. Встает с кровати, идет тихонько к Степану, укладывается рядом с ним. Вот ее тихая гавань. Теплый, родной… А Игорь — Игорь шторм. Но и он когда-нибудь утихнет. Вопрос только — какие разрушения он успеет принести в их жизни до того, как это случится.

Просыпается от нежных поглаживаний Степана. Только он может так…

— С днем рождения, любимый.

— Спасибо, — шепчет ей в шею, продолжая настойчивые ласки, — а это, очевидно, мой подарок? — проводит пальцами по истекающей соком промежности, — или это? — касается влажными пальцами сосков.

И от этих нежных, трепетных прикосновений она с ума сходит:

— Любою тебя, — шепчет.

А он становится совершенно неуправляемым от этих слов. Переворачивает ее, подталкивает вверх так, что она садится на его лицо, рычит, когда ощущает на себе ее влагу. Врывается в нее языком, прикусывает клитор. И сразу двумя пальцами внутрь. Понимает, что там совсем недавно было кое-что большее, гонит ревность прочь, добавляет еще палец, и еще… Она плотно обхватывает его руку, всхлипывает от удовольствия, а он таранит ее изнутри и снаружи, пока Ксения не кончает с громким удовлетворенным криком.

Выбираются через несколько минут из постели, а сами оторваться друг от друга не могут. Эту картину и застает вошедший в комнату Игорь. Его глаза темнеют, приобретая цвет штормового моря.

— С днем рождения, друг, — делает ударение на последнем слове.

— Спасибо, — спокойно отвечает Степан.

— Какие планы? Праздновать-то будем? — интересуется Игорь.

Степан пожимает плечами, глядя на Ксению:

— Ты как? Сможешь пораньше освободиться?

— Конечно. О чем речь?

Ксения действительно быстро управляется с делами и возвращается на хутор. Во дворе уже разожжен мангал, и аромат готовящегося мяса вызывает обильное слюноотделение у голодной, как волк, Ксении. Верный тоже заинтересованно поглядывает на костер, лежа у своей будки на передних лапах.

Игорь и Степан накрыли на веранде праздничный обед и ждали только ее. Расселись по местам, закутавшись в пледы, откупорили бутылку хорошего вина.

— Ну, за тебя, Зима! За твои сорок два.

Стучат бокалы, звенят приборы. Ксения притихла, увлекшись вкусной едой, а мужчины, наоборот, оживились, вспоминая всякие истории из своей прошлой жизни. Ведьма в который раз подивилась такой тесной связи между ними. Не каждый родитель так связан со своим ребенком. А они буквально корнями друг в друга проросли. Она ведь не шутила, когда сказала, что им не жить друг без друга. Наблюдает, как мужчины весело переговариваются, расслабленные, как никогда в последнее время. И так хорошо… Так спокойно. Зажгли установленный на веранде камин, откупорили новую бутылку вина. И даже Ксения не возражает — пусть расслабится, в день рождения можно.

А за пределами веранды шумит осенний лес. Зелень сосен разбавляют яркие всполохи убранных в золото березок. Багряные клены печально роняют свои резные листья. Воздух по-осеннему свежий, пропитанный ароматами опавших листьев и грибов. Высоко в небе перекликаются спешащие на юг птицы. Незаметно наступают ранние осенние сумерки. А так не хочется прерывать эти уютные посиделки. Ксения зажигает свечи, заваривает душистый травяной чай с чабрецом и мятой. Ставит перед каждым по большой кружке и возвращается в свое кресло. Степан, раздобренный вином, лениво разглядывает двух самых близких ему людей:

— Рассказывайте… Что у вас происходит?

Игорь мрачнеет, а Ксения отводит в сторону глаза.

— Я не могу между вами выбрать.

— То есть, сложившаяся ситуация тебя полностью устраивает? — интересуется Степан. Нет, в его голосе нет ни издевки, ни яда. Обычный интерес.

— Не то, чтобы… Просто пока не время выбирать. И когда оно будет, я не знаю.

— Ты же ведьма! — вклинивается Игорь в разговор.

Ксения пожимает плечами, зябко кутаясь в плед.

— Будущее для меня закрыто. Или я не смогла верно интерпретировать то, что мне показали. В любом случае, пока вы оба в нем.

— Оба? — уточняет Степан.

Ксения затравленно кивает, и тут же добавляет:

— Но если вас это не устраивает… Или наводит на мысли о моей распущенности, — быстрый взгляд в сторону Игоря, — я никого не держу. Это личный выбор каждого.

— Оооо, как все запущено! Так, значит, распущенная? — осуждающий взгляд на Игоря.

— Черт! — Игорь трет виски, — да не считаю я так! Просто запутался, потерял ориентиры… Люблю и ненавижу. Не тебя, — поясняет отшатнувшейся Ксении, — ситуацию! Раздвоение личности какое-то. Морок… Ревную страшно, — пожимает виновато плечами, — но в то же время даже ревность к тебе какая-то неправильная. Ты же… Ты же, как часть меня! Почка там… Или нога. Можно ревновать к собственной ноге?

Наверное, вино развязало Игорю язык, да и не важно, что стало причиной этих слов… Главное, что он озвучил свои мысли, которые во многом повторяли мысли самого Степана. Друг протягивает к нему руку, приобнимает неловко за шею, сжимая другой рукой холодную ведьмину ладошку. Игорь неловко утыкается носом в Степанову грудь. Вдыхает до боли знакомый и родной аромат. Всхлипывает, как в детстве.

— Делать-то что будем? — шепчет.

Степан оборачивается к ведьме.

— Значит, пока не до выбора?

Ксения машет из стороны в сторону головой.

— Тогда будем чередоваться! — берет на себя ответственность за ситуацию Степан, — и никакой ревности! Лады? — встряхивает Игоря, — и нервы ей, — кивок в сторону Ксении, — не мотай!

Тот смотрит потрясенно на друга:

— Как чередоваться?

— День ты, день я! Что не понятного?

— А ты сможешь… Без ревности?

— Смогу. Потому что люблю. И ее, и тебя, — скупое признание.

Ксения только растерянно переводит взгляд с одного мужчины на другого.

— Я тоже, брат… Я тоже, — сиплым от переполняющих его чувств голосом шепчет Игорь.

— Чур, я первый, — нарушая щемящее чувство единения, как в детстве, выкрикивает Степан, — у меня день рождения, как-никак!

И тут же залихватски хватает сильными руками Ксению, перетаскивает к себе на колени и заезжает в дом. Оставляя невольно ухмыляющегося Игоря убирать со стола.