Они действительно находят дежурного врача и устраивают ему допрос с пристрастием. Но ни он, ни впоследствии собранный консилиум врачей не могут дать никаких внятных объяснений ведьминому состоянию. Роды прошли замечательно, без осложнений и прочей ерунды. Последующую за этим кому доктора объясняли метаболическими нарушениями, вызванными гормональным сбоем в организме. Вот только в чем же конкретно этот сбои заключался, никто объяснить не мог.

И они учились жить с этим. Постепенно организовали поочередное дежурство у постели Ксении так, чтобы хотя бы один из них находился в офисе, тогда как другой неотрывно был рядом с ней. И гнали… Гнали от себя мысли о плохом. Этому во многом способствовало общение с маленьким сморщенным комочком — их сыном. И, возможно, только благодаря этому не свихнулись в те страшные, наполненные томительным ожиданием дни.

— Игорь, тут относительно выписки малого интересовались. Нельзя его больше держать в отделении. Ребёнок-то здоров.

— Ладно, пускай оформляют. Мне к которому часу подъехать? И вообще… Это же купить что-то надо. Цветы врачам… Ты не в курсе, как это делается?

— Понятия не имею, — отвечает Степа взволнованно, — меня больше волнует, как мы дальше будем. Где жить, и как? Это же ребёнок, Слабый! Я понятия не имею, как с ним справляться…

— Ничего, Степан. Справимся. Мы с ведьмой, знаешь, сколько литературы перечитали по поэтому поводу? Да я диссертацию могу написать.

— Но я-то… Я ничего не читал, — шепчет в трубку отчаянно.

— Степан, все будет хорошо. И не с таким справлялись.

Их сына выписали на пятый день после родов. Вместе с ребёнком оба мужчины зашли в палату Ксении.

— Милая, смотри, кого мы к тебе в гости принесли.

Игорь подносит сына как можно ближе к любимой, а Степан с комом в горле наблюдает за всем происходящим со стороны. И он просто дико, до дрожи в коленях боится не справиться. Подвести Ксению в очередной раз. Или увидеть разочарование в глазах Игоря. А теперь появился ещё и ребёнок, не важно, чей… Главное, что и за него нужно нести ответственность, быть сильным, подавая пример маленькому мужчине. Страхи переполняли. А ведь ещё и состояние Ксении не внушало никакого оптимизма. Чем дольше длилось коматозное состояние, тем меньше оставалось шансов. В данном случае время играло против них.

— Пока, мамочка. Просыпайся скорее. Твои мужчины тебя ждут, — шепчет Игорь, а в уголках глаз закипают горькие слезы.

Уже в машине Степан решается на мучающий его вопрос:

— Слабый, есть хоть какой-нибудь шанс, что под мужчинами, ожидающими ведьминого выздоровления, ты подразумевал и меня?

Игорь на мгновение отрывает взгляд от дороги, сосредоточившись на лице Степана в зеркале заднего вида.

— Дурак ты, Степан. Я уже давно со всем смирился. Принял ситуацию. Я не рефлексирую, не копаюсь в себе, не думаю о том, что люди скажут… Это моя жизнь, как ты когда-то правильно заметил, и если мне по кайфу делить с тобой женщину, я не собираюсь от этого убегать. Я люблю тебя, и люблю её. Все. Больше ничего не существует.

— Я ушёл… Я испугался своей реакции… Черт, как же тяжело… Ты заводил меня, — наконец выдавливает из себя нелёгкое признание.

Игорь сворачивает на обочину и тормозит, оборачиваясь к другу.

— Нет, ты не подумай… Не в том плане, что я позарился на твою тощую задницу…

— Степа, я все понимаю. И испытываю то же самое. Я завожусь от вида вас с Ксенией. Это вполне нормальная реакция. Открою тебе секрет: большинство людей в глубине души вуайеристы, иначе как объяснить возникновение порно-индустрии?

Степан смотрит на друга, и поверить не может, что он, по собственной дурости, чуть было не лишился всего самого ценного.

— Доходит? — ухмыляется Игорь криво, пожалуй, впервые за последние дни.

Степан кивает, бросая взгляд на сладко спящего в специальной люльке ребёнка.

— Я думаю, это должно было с нами случиться.

— Ведьма заразила тебя своей верой в судьбу? — улыбается Степан.

— Нет, просто я всегда хотел быть частью твоей семьи.

— Несколько нетрадиционная она получилась, не находишь?

— А мне по фигу. Только сразу тебе говорю: то, что я тебя назад принял, еще ни о чем не говорит. Ксения… Она… Она очень переживала, Степан. Ты бы знал, как… И я совсем не уверен, что, если она поправится, — в этом месте его голос срывается, но он, откашлявшись, упрямо продолжает, — когда она поправится, то примет тебя назад. Вообще нет такой уверенности, если честно.

— Я понимаю. Черт… Мы со всем справимся, да?

Игорь поражен — Степан, пожалуй, впервые на его памяти, выглядит настолько неуверенным.

— У нас нет выбора, Зима. У нас нет выбора… Но, — очередной пристальный взгляд в глаза, — предупреждаю! Если ты еще хоть раз… словом ли, делом ли, да хоть взглядом ее обидишь… Никаких вторых шансов, Степан. Никогда больше. Так что решай раз и навсегда. Я предательства не прощу даже тебе.

— Клянусь… Я клянусь тебе всем, что у меня есть, — никогда больше.

Игорь кивает, поворачиваясь к рулю, и заводит мотор.

Уже у самого дома замечают чужака. Присмотревшись, с трудом узнают в женщине бабульку, повстречавшуюся им в день знакомства с ведьмой.

— Здравствуйте, — настораживается Игорь.

— И тебе не хворать. Не уберегли-таки, Ксению?

— А вы откуда…

— Не важно, — отрезает женщина, — главное — другое. Ксения мне кое-что препоручила недавно. Попросила помочь.

— С чем помочь?

— Когда попросила? — Одновременно восклицают мужчины.

— Помочь вам с Иваном, пока сами не обвыкнетесь. Придется вам с мальцом повозиться, ночью-то я не смогу к нему вставать. Своих дел по горло. Но с остальным помогу, и расскажу, что, да как с дитяткой делать. Ну же… Чего застыли, вынимайте пацаненка, не дело это — в машине лежать.

Уже ничему не удивляясь, мужчины молча вытащили люльку с ребенком, занесли в дом, сразу отметив идеальный порядок, наведённый, по-видимому, женщиной. Кстати, неплохо было бы узнать ее имя…

— Матвеевна. Можете называть меня Матвеевна.

— Вы что? Тоже… Ведьма? — оторопело интересуется Степан, поглаживая щечку малыша, который проснулся и завозился, недовольно кряхтя. Женщина, проигнорировав их вопрос, прошла в кухню, открывая навесной шкаф.

— Здесь искусственная смесь, которой необходимо кормить ребенка по первому требованию. Примерно раз в два-три часа…

И дальше следует долгая речь, с детальным описанием всего, что может понадобиться.

— Подержи его столбиком, — командует Степану, после того как малыш насытился.

— Чтобы отрыгнул воздух, — поясняет более компетентный Игорь, в ответ на полный недоумения взгляд друга.

— Это как? Столбиком?

— Вертикально, прижимая к себе и поддерживая головку, — аккуратно забирает у Степана сына, наглядно демонстрируя требуемое положение ребенка. Нет, он сам боялся сделать что-нибудь не так, но времени рефлексировать не было. Их сыну требовался уход и внимание уже сейчас.

— Тут травы, заготовленные Ксенией. Сейчас покажу, как запаривать. А потом этот отвар в водичку лейте, в которой малыша купать будете.

И так весь вечер, к окончанию которого у обоих мужчин голова шла кругом.

— Вы пока раздевайте Ваню, а я водичку приготовлю. Первое купание у малыша, да, Ванечка?

Неумело, дрожащими руками Степан принимается выполнять указание Матвеевны. Маленький… Господи Боже, какой же он крохотный — их сын. Снимает шапочку и выдыхает резко:

— Он — черный! Слабый, посмотри какие у него волосы!

Игорь с интересом подходит к пеленальному столику:

— Вот ведьма, а!.. Ну, никогда не ошибается. Все-таки твой, — без сожаления, просто, как о факте.

— Может, в Ксению, темненький…

— Да у него даже форма черепа твоя, и залысины. И в целом на тебя очень похож, да, сына? — гладит нежную щечку. — Без шапочки это как-то особо в глаза бросается.

— Потом разберетесь, кто отец, а сейчас Ванюшу купать надо! — бесцеремонно влезает в разговор женщина, нарушая прекрасный момент более близкого знакомства отца и сына.

Так и жили… Или существовали в каком-то мареве, двигаясь по кругу. Дом, сын, больница, работа… То впадая в отчаяние, то выныривая из него. Они окончательно перебрались на хутор, постепенно приспосабливаясь к новым жизненным обстоятельствам, и вникая в абсолютно незнакомый им мир отцовства. Слава Богу, Ванька рос тихим, нетребовательным ребёнком, да и Матвеевна им очень помогла на первых порах. Спасибо ведьме за то, что все предусмотрела. Они часто раздумывали над тем, знала ли она о том, что с ней случится наверняка, или просто перестраховывалась. И склонялись к мысли, что все-таки знала, уж больно детальные инструкции дала Матвеевне. Но, в таком случае, возникал резонный вопрос, почему она ничего не сказала Игорю, не подготовила, не дала знаний, которые могли бы стать якорем в бушующем океане их переживаний и боли.

За эти страшные дни Игорь и Степан сблизились ещё сильнее, поддерживая друг друга, и не давая сорваться в пропасть. Это на самом деле страшно — понимать, что от тебя абсолютно ничего не зависит. Что ты в любой момент можешь потерять то, что стало всей твоей сутью, без чего в принципе жизнь не имеет смысла. Как-то в разговоре Игорь со Степаном вспомнили слова Ксении о том, что они связаны нитями жизни. Они, и ещё кто-то третий. Но кто это был? Ксения? Или все-таки их сын? И мужчины молили небо о том, чтобы этим человеком оказалась ОНА. Да, они всей душой полюбили Ванюшку, прикипели сердцем к маленькому, беззащитному комочку. Но, только без Ксении все теряло смысл, и даже собственная жизнь обесценивалась, умножаясь на ноль. Оставалось только одно: молиться, повторяя, как мантру: Боже, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — с трудом находя силы, чтобы сделать следующий вдох. Дни шли, и ничего не менялось. Только крепло чувство, что они барахтаются в каком-то вязком болоте, не понимая, зачем, и ради чего. Особенно напрягала когда-то любимая работа. Все проблемы, которые раньше воспринимались чуть ли не катастрофой, перешли в разряд абсолютно незначительных, но требующих, непонятно почему, каких-то дополнительных усилий для их решения, отвлекая тем самым от самого главного.

Единственной радостью в то ужасное время был Ванька. Прижимая к себе его крохотное тельце, мужчины будто бы становились ближе и к любимой. А сын тянулся к ним, засыпая исключительно на груди одного из пап. И будто бы догадываясь о том, что мужчинам приходится очень нелегко, малыш вел себя просто идеально. Ел, спал или наблюдал за ними своими абсолютно не по-детски серьезными глазенками.