— Тишина на площадке!

— Ну, с Богом, ребята!

— Мотор!

Вот и началось… Хвала Господу. Первый дубль — и сразу с Дашей. Сцены без нее они будут снимать двумя неделями позже. Когда Дашка вернется домой на празднование своего юбилея. График съемок был специально скорректирован так, чтобы у нее была пара свободных дней. Герман лично утверждал корректировки. Это было условие актрисы…

Камера наезжает на героиню, она вскидывает взгляд и встречается взглядом с героем. Смятение. По сценарию, в её глазах должно появиться смятение. То чувство, которое наполняло его кишки прямо сейчас.

Герман думал о ней постоянно. Думал так часто, что иногда казалось, будто вокруг Дашки вертятся не только его мысли, но и он сам. Все, что его наполняет и делает мужчиной. Абсолютно новое ощущение, которое еще не до конца уложилось в сознании, которому он даже не нашел объяснения, но перед которым, тем не менее, смиренно склонил голову. Подчиняясь. Сдаваясь в плен.

— Снято!

— Давайте на исходные. Даша, продолжай в том же духе. Артем, тебе нужно быть немного более заинтересованным. Ты не был в этом городе пятнадцать лет…

Господи, какие у нее глаза… Ежесекундно, чем бы ни занимался, и какие бы вопросы ни решал — они преследовали его повсюду.

— Мотор!

Съемки первого эпизода не заняли много времени и прошли достаточно успешно. Если все пойдет так хорошо и дальше… если они не выбьются из графика, то съемочный процесс закончится за двенадцать недель. А значит, у него есть двенадцать недель на то, чтобы разобраться со всем происходящим. Всего двенадцать недель… Легко не будет — факт. Даша не собирается так просто сдаваться. Герман понимал это предельно ясно. Как и то, что им действительно не стоило откладывать разговор. Прояснить… Им следовало все прояснить.

Пока готовили новую сцену, над Дашей суетились стилисты. Она о чем-то переговаривалась с ребятами и пила принесенный ассистентом кофе. Герману нужно было просмотреть отснятые дубли — а он не мог отвести от нее глаз. Смеётся… Так красиво смеется… Дашка творила с ним что-то невероятное. Факт. Его лихорадило… Он был как никогда вдохновлен. Он горел… И заражал своим энтузиазмом всех вокруг. Коллективное обсуждение отснятых дублей вышло очень оживленным.

— Спасибо. Мы сегодня неплохо поработали.

Слова Германа были обращены ко всем членам съемочной группы, но смотрел он исключительно на Дашу. А она отводила взгляд. Так трогательно смущаясь…

После того, как все разошлись, Герману еще предстояло производственное совещание с операторами, а ведь как хотелось, наплевав на все, последовать вслед за Дашкой… Но, нет. Он не мог себе позволить такого. Просто не мог.

Освободился ближе к ночи. Не чувствуя ног от усталости. Съесть бы свой ужин, так уже, наверное, и ресторан закрыт…

— Герман…

Мужчина резко обернулся. Даша стояла в двух шагах от него.

— Ты чего не отдыхаешь? — удивился он.

— Не спится что-то… Вот и брожу.

В животе Германа громко заурчало. Даша растерянно хлопнула глазами:

— Ты так и не поел?

— Нет. Некогда было…

— Я и забыла, в каком бешеном темпе ты работаешь… Так нельзя.

— Иначе не умею.

— Я знаю… Забыла немного, но уже начинаю припоминать. — Дашкин голос упал практически до шепота.

— Что ж… Значит, не я один ударился в воспоминания.

Даша рассмеялась. Горько. Совсем не так, как смеялась до этого в кругу гримеров или ребят-техников:

— Да уж… Воспоминания. Столько лет пыталась забыть это все! Забыть, как страшный сон.

— Расскажешь?

— Сегодня? — Даша сглотнула, гипнотизируя его пристальным взглядом своих сумасшедших глаз.

— Этот вечер ничем не хуже любого другого. Ты ведь сама хотела поговорить… Или я тебя неправильно понял?

— Хотела… Только, знаешь, это совсем невеселый рассказ.

— Не все рассказы веселые, Даша. Не во всех фильмах есть хеппи энд…

— Хорошо… — решилась женщина после секундной заминки. — Только сначала поешь. Не могу смотреть спокойно на голодного мужчину. Это противоестественно.

— Да где ж я тебе ужин раздобуду в такое-то время?

Она знала — где. Уже через несколько минут, сидя в Дашкином номере, Герман уплетал вкуснейший пирог с мясом, из её же запасов, и пил сладкий чай. А она нервничала. Это отчетливо просматривалось в ее торопливых, дерганых движениях, отрывистых жестах и звенящей речи. Дашка даже пальцы закусила. Видимо, так и не избавившись до конца от привычки грызть ногти…

— Не суетись. Сядь…

Даша рухнула на кресло, как будто только и ждала этой команды.

— Если ты все еще хочешь поговорить — начинай сейчас, чтобы поскорее с этим покончить. Или… может быть, я должен первый начать? Обозначить свою позицию?

— Нет. — Даша покачала головой. — Сначала послушай…

Она поёжилась, обхватила себя руками, будто бы ей стало холодно, и отошла к окну. Предельно собранная. Закрытая на все замки и засовы. Непроницаемая, как банковская ячейка… Готовая ко всему.

— Хочу сразу предупредить, что не стану оправдываться за то, что было в моем прошлом, и, тем более, исповедоваться перед тобой. Это… это только мое дело. И раз ты все ещё здесь, подозреваю, что оно тебя не слишком от меня отвернуло…

Герман пожал плечами. Не отвернуло — факт. Скорее, добавило лишних вопросов.

— Ты можешь вообще ничего не объяснять. Это — твой выбор, — заметил он.

— Нет. Не могу… Не хочу, чтобы ты пострадал из-за моих ошибок. Чтобы хоть кто-нибудь пострадал!

— Тогда я тебя внимательно слушаю.

Герман достал сигареты, щелчком выбил из пачки одну, сунул в рот.

Даша облизнула губы. Сделала глубокий вдох. Яростный, жадный… Правду ведь говорят, что перед смертью не надышишься. Но почему-то этот последний глоток воздуха всегда самый необходимый…

— Ты уже знаешь, что я детдомовка. Поэтому не буду рассказывать об этом периоде своей жизни и давить на жалость. К тому, что со мной впоследствии приключилось, это не имеет никакого отношения… Так вот, Люба и Ставр забрали меня из приюта в четырнадцать. В то время я была уже взрослой барышней… Опытной! — с Дашкиных губ снова сорвался смешок, у Германа мороз шёл по коже, когда она так смеялась!

— Даш…

— Нет-нет! Это ведь самое начало… В самой лайтовой версии… Что же ты слабонервный такой, Герочка?!

Дашкино веселье и показная бравада были наигранными. Он не поверил им ни на секунду! А насмешливое «Герочка» так и вовсе пропустил мимо ушей. Загнанный в угол волк всегда кусается. Он это мог понять.

— Даш…

— Да послушай ты! Я прожила у них пару месяцев, и залетела. Хотела аборт сделать, вот только Люба не позволила. А потом родился Ян, и я, наконец, поняла, ради чего мне жить… И все было неплохо, пока я не попала на съемки.

— Даш…

— Я ужасно боялась, Герман. Так боялась! До регулярных панических атак… До бессонницы… Кажется, в то время я вообще не спала!

— Боязнь сцены?

— Нет! Что ты! Боязнь не справиться. Разочароваться и разочаровать… Я ведь считала себя полным ничтожеством, понимаешь? А тут такой шанс! И… Ты. Да-да, не смотри на меня так… Мне ты виделся каким-то божеством. Или инопланетянином… Я не знала таких мужчин, не думала, что они вообще такими бывают. Как насмешка… Ведь через меня их столько прошло… Но ты был совершенно особенным. Другим. Нереальным. Уверенным в себе и в том, что делаешь… Самодостаточным. Ужасно красивым… Я так хотела произвести на тебя впечатление…

— Ты и произвела.

— Могу себе представить…

— Я говорю на полном серьезе. Ты зацепила меня. Очень. Только, после гибели сына все отошло на второй план.

Даша вздохнула, и прикрыла глаза.

— Ладно… Это сейчас неважно. Дело в другом… Мне угрожают. Или шантажируют, не знаю, как правильнее обозначить то, что происходит…

— Что ты имеешь в виду? — насторожился Герман. И что-то в его голосе заставило Дашу обратить на себя внимание. Она подняла веки и натолкнулась на цепкий пронизывающий взгляд. В нем что-то неуловимо изменилось… Присущая Герману вальяжность испарилась в мгновение ока. Он стал совершенно другим. Собранным, отстраненным, жестким…

— Даша, не молчи!

Да… Она сама затеяла этот разговор. Поэтому играть в молчанку не имело смысла. Ей просто нужно собраться, и покончить со всем одним махом. Где только силы взять? Где взять эти чертовы силы?

— Когда Керимов подсадил меня на кокаин… Он стал меня использовать в качестве шлюхи для своих дружков. Вадик продавал меня самым отъявленным извращенцам. — Дашка облизала пересохшие губы. — Ничего нового, если честно, для меня не произошло. Малолеткой я продавала себя за кусок хлеба. Так что в этом плане, можно сказать, я даже выросла — доза-то стоила гораздо больше…

Дашкин голос был непривычно тихим и каким-то надломленным. Герман смотрел на неё в упор и слушал, не перебивая. Пытался осознать сказанное, но как-то не получалось. Только злость поднялась внутри. И во рту мерзкий привкус появился… Будто он съел что-то несвежее, или болотной воды хлебнул.

— Эти, с позволения сказать, «свидания» Керимов снимал на камеру. Я не знала, что он это делал! — закричала в отчаянии, но тут же сдулась, прошептав, задыхаясь: — А если бы и знала, то все равно не смогла бы ему помешать… В общем, он меня начал шантажировать этими пленками еще тогда… Чтобы сделать послушнее.

— Почему ты мне не сказала?! — возмутился Герман, и сразу же осознал, что не имел никакого права на эту претензию. И Дашкина иронично вскинутая бровь была лишь тому подтверждением.

— Ты был Богом для меня, помнишь? Мне было ужасно стыдно…

Девочка-девочка… Как же так? Герман отвернулся, якобы в поисках спичек. А на самом деле — просто не хотел, чтобы Даша увидела, как сильно его потряс её рассказ. Как в голову ударила ярость, и жажда мщения. И болезненно дикое сожаление, что он не смог тогда её защитить.

Проклятые спички нашлись в ящике стола. Гера подкурил. Втянул в себя горький дым, выдохнул носом.

— Эти пленки исчезли из моей жизни вместе с самим Керимовым. Поначалу я вообще не задумывалась об их судьбе. Было не до этого. Меня так кошмарно ломало… — плотину сдержанности прорвала крохотная прозрачная капля. Но вряд ли Дашка заметила, что начала плакать. Она торопливо продолжила свой рассказ. — Понятия не имею, на чем держалась тогда. Ведь я даже жить не хотела. У меня была ужасная депрессия и совсем неутешительный диагноз — биполярное аффективное расстройство. БАР… Может, слышал? Сейчас это модный диагноз среди творческих личностей… — снова кривая улыбка наползла на лицо. И Герману захотелось закричать: «Не надо! Не играй! Хочешь плакать — плачь. Только не играй, когда тебе так невыносимо больно. Не трать на это последние силы… Даша, Дашенька…», а Дашка, между тем, продолжала. — В общем, первые года полтора я просто пыталась выжить… Но со временем все улеглось. И так бы и продолжалось, если бы совсем недавно я не получила вот это…

Дашка прошла через комнату к тумбе, на которой стояла сумка. Пошарила внутри, и достала порядком измятую записку. Она держала её аккуратно за самый край.

— Не хочу добавлять работы криминалистам на случай, если мне в дальнейшем придётся использовать её как вещдок, — пояснила свои действия, слизывая влагу с губ.

— Когда ты это обнаружила? Где это случилось? При каких обстоятельствах? — сыпал вопросами Герман, подойдя к Дашке вплотную. Приковав к себе ее взгляд.

— В тот вечер, когда мы с тобой ужинали в ресторане Марго. Я вошла в номер — и увидела это под дверью.

— Почему ты мне сразу не рассказала?

— Потому что тогда это тебя не касалось.

— Бред…

— Нет, Герман. Тогда нас ничего не связывало. Но ты неминуемо окажешься под ударом, если между нами что-то произойдет…