Они нашли ее статуэтку. Каким-то непостижимым образом, спустя столько лет, нашли… Ее Пальмовую ветвь. Самое большое жизненное достижение. И самый большой позор. Как? Как у них получилось? Сколько для этого потребовалось усилий, если даже сама Дашка не знала, где ее потеряла? Обдолбанная до абсолютной невменяемости, она вообще не помнила, что происходило в тот вечер…
За спиной раздались мягкие, практически бесшумные шаги. В иной ситуации Даша бы их и не услышала, но после перелома Костя передвигался несколько тяжеловато. Она очень бы хотела, чтобы к нему вернулась присущая ему легкость… Многое бы за это отдала.
— Сыро на земле, Даш…
— А я на досточке.
— На, вот… Подстели. Застудишься еще, чего доброго.
Дашка шмыгнула носом и послушно села на Костин пиджак. Плечом вытерла слезы, которые никак не хотели останавливаться.
— Я выставила себя полнейшей идиоткой, да?
Мужчина не спешил с ответом. Кряхтя, он уселся рядом, вытянул длинные ноги.
— Нет. Идиотами себя выставили мы со Ставром.
— Да, ты что?! — вскочила Дашка. — Как ты можешь говорить такое? Вы… вы… А, черт! Твою ж мать… — Дашка задрала голову к звездному небу. Слезы не хотели останавливаться. А она не привыкла давать им волю. — Это… Это просто ужасно трогательно. Я… не ожидала… Мне даже в голову не приходило, что ее в принципе можно отыскать.
Даша сглотнула, сделала пару шагов к озеру. Блики фонарей отсвечивали на его зеркальной глади, и плеск воды был слышен едва-едва…
— Нам нужно было подумать о том, что тебя такой подарок может взбудоражить, и как-то к этому подготовить.
— К такому не подготовишься, Костя… Это… Вы все сделали правильно. Прости, что я такая… Прости, что не нахожу слов, чтобы высказать, как это для меня… ценно. Бесценно даже…
— Это была идея Ставра.
— Угу… А ты просто воплотил ее в жизнь. Всего лишь… — Даша обернулась вполоборота и криво улыбнулась мужчине. — Сколько ты на это потратил времени, Костя? Сколько дней, недель, месяцев… длились твои поиски?
— Да, какая разница! Главное, что тебе понравилось. Ведь понравилось же?
Костя не смог усидеть на месте. Поднялся, подошел поближе и заглянул ей в глаза.
— Очень. Нет слов, чтобы выразить, как…
Мужчина еще недолго помолчал, выискивая подтверждение сказанного в ее глазах, а потом все же заметил:
— А так и не скажешь… Реветь, вон, удумала. А я бабьих слез до трясучки боюсь.
Дашка уткнулась мокрым носом в белоснежную Костину рубашки и тихонько рассмеялась. Всхлипнула…
— У тебя истерика?
— Нет! — снова улыбнулась. — Я просто счастлива безумно. И, кажется, что сердце такого счастья не выдержит… Разорвется просто.
На голову Дашки легла ладонь. Погладила по волосам. Прижала вплотную к груди. И несмотря на то, что потекший макияж практически наверняка испортит Косте рубашку, Даша не нашла в себе сил отстраниться, или хоть как-то запротестовать. Она стояла так долго… И он стоял, не шевелясь.
— Я была тогда невменяемая… Вот и все, что я помню о том дне. А ты мне так и не рассказал, как Ставр меня нашел.
Грудь под щекой напряглась.
— Ты не интересовалась.
— Да… Не хотела вспоминать.
— А теперь, хочешь? — в голосе Кости скользнуло легкое недоумение.
— Не хочу… Вот только прошлое, порой, напоминает о себе…
— Ты сейчас о чем?
Костя убрал руку, лежащую у Дашки на затылке, и она тихонько вздохнула, лишившись ее согревающей тяжести.
— Да так, ни о чем конкретном…
— Даша… скажи, ты бы не стала ничего от меня утаивать, правда? Ничего серьезного? — Костя аккуратно взял ее чуть повыше локтей и легонько встряхнул.
— Нет… Нет. Конечно, нет! Просто… Мне кажется, я полюбила, — прошептала Даша, глядя в серые неспокойные, с тонкими лучиками морщинок глаза друга. — А потому очень боюсь, что прошлое разрушит мое настоящее.
Он смотрел на нее и молчал. И Даша смотрела. Выжидая, пытаясь понять, что у него на уме.
— Тебя беспокоит только это?
Даша кивнула головой. Она не собиралась пока рассказывать о записке и обрушившейся конструкции с осветительными приборами.
— Тогда расслабься. Прошлое в прошлом. Веришь мне? Веришь?! — встряхнул сильнее.
— Да!
— Не бойся ничего, тебя не достанут. Живи смело, дыши полной грудью, и ничего, слышишь? Ничего не бойся.
— Вся эта грязь… Она гвоздями меня к земле… понимаешь?
Дашка ни с кем, кроме психолога, не говорила о том периоде своей жизни. Вообще не считала, что может обсуждать эту тему с кем-то, кроме него. В общих чертах, как с Германом — и то тяжело… А, вот, чтобы в деталях… Все то, что душу изматывает… Ни с кем. Никогда. А сейчас почему-то захотелось…
— Их столько было, Костя… Столько. Бесчисленная вереница лиц, преследующих меня повсюду. То ли правда, то ли игра сознания… По прошествии времени особенно тяжело разобрать, что было в действительности, а что привиделось… И так хочется все отнести на счет больного воображения. Но… Нет, ведь… Нет. Были… Меня били, меня пытали, меня пускали по кругу, использовали, как писсуар… Как думаешь, какой мужчина выдержит это, увидев своими глазами?
— Он не увидит, — тихо ответил Костя, играя желваками на ставших колючими к вечеру скулах. И он сам стал как будто колючим.
— Но я все равно буду думать, как бы он отреагировал. Понимаешь?
— Нет. Забудь все, как страшный сон. Если любит — поймет.
— Я рассказала ему… Без деталей, конечно, но рассказала.
Если можно было напрячься еще сильнее, то это случилось. Костя будто бы окаменел.
— Зачем? Зачем ты себя насиловала? Тебя же трясет от этих бесед. Зачем… Дашка?
— Он должен узнать об этом от меня. Ладно…
— Да, ничего и никому ты не должна! — заорал Костя. — Только себе! Быть… счастливой! — последние слова он произнес тише. Но звучали они не менее весомо.
Даша в который раз всхлипнула. Потом зло стряхнула со щек слезы. Не на Костю злясь, на себя! Как не вовремя ее прорвало. И на разговоры бессмысленные потянуло… Зачем вспомнила? Зачем на него это все вывалила?! И как он станет к ней теперь относиться? Если отвернется — она не переживет!
— Костенька… А пойдем ко всем, а? Нас уже заждались, наверное? — робко сменила тему Дашка.
Мужчина отстранился на мгновение. Отодвинулся, чтобы посмотреть на нее со стороны.
— А может, ну его?
— Нет. Я в норме, правда. Только умыться надо.
— А если так, то пойдем умываться, горе ты мое, луковое.
Когда они снова появились в зале, веселье продолжалось. Или гости только делали вид, что веселятся, чтобы лишний раз не смущать юбиляршу. Вдохнув поглубже, Даша подошла к Ставру. Она кое-что ему задолжала.
— Успокоилась? — поинтересовался он, глядя куда-то поверх Дашкиной головы. По всей видимости, на Костю.
— Насколько это было возможно, — честно ответила Даша, чем порядком удивила собеседника. — Я пришла… Я пришла поблагодарить тебя…
— Пустое.
— Нет! Нет, Ставр… — прошептала Дашка. — Я хочу сказать спасибо. Не только за этот подарок. За все… Мне давно следовало это сделать, но, почему-то, было так трудно! А теперь, вот, легко… Спасибо… папа.
Второй раз за вечер на затылок Даши легла рука. Второй раз за вечер таким ненавязчивым жестом ее прижали к широкой мужской груди, в которой яростными короткими ударами билось сердце. Черт… Похоже, Ставр тоже волнуется. Ох, ничего себе… Сзади на тонкие, открытые платьем плечи легли теплые Любины руки. Сбоку прижался Ян. И не было больше сомнений. И отступила боль. Хорошо было… Так хорошо!
Разомкнуть объятья получилось не сразу. Первым не выдержал Ян. Постучал пальцем по плечу матери и пригласил ту на очередной танец. Даша нехотя отступила. И, бросив на Ставра последний смущенный взгляд, отправилась вслед за сыном.
Только поздно ночью, когда гости, наконец, разошлись, вспомнила, что обещала созвониться с Германом. Посмотрела на телефон. Он звонил!
— Не спишь?
— Нет. Заработался что-то… Как прошел праздник?
— Отлично. Тепло и очень душевно.
— Я рад. Извини, что не смог вырваться.
— Твой рабочий график не предусматривал появления любовницы. Я понимаю.
— Даша! Зачем ты так?
— Я просто называю вещи своими именами. В этом нет ничего такого.
— Ты значишь для меня намного больше. Ты же чувствуешь. Не можешь не чувствовать.
— Все так запутано, Герман…
— Мы все решим. Обещаю. Ты мне веришь?
Что у нее сегодня за день? Что за вопросы…
— Я не знаю, — шепнула Дашка. — И очень боюсь… Знаешь, этим летом… рядом с тобой во мне что-то изменилось. Без медикаментов, выписанных врачом, просто… Впервые за долгое время мне захотелось жить. Открыться, позволив кому-то себя узнать. Люди ведь ни черта друг о друге не знают! — Даша уселась на подоконник, и провела пальцем по стеклу, тихонько продолжая: — А я хочу о себе рассказать… О себе, настоящей. Той, которая провела тысячи бессонных ночей у окна… Знал бы ты, как тяжело — открываться, когда ты всё еще жива только потому, что однажды заперлась на все засовы… Это по-настоящему страшно. Но больше всего я боюсь, что состояние, когда жить не хочется, изо дня в день одинаково не хочется, не хочется начинать новый день, подниматься с кровати, мыть голову… быть хорошей матерью и крутым профессионалом, быть кем-то, кем себя не чувствуешь — вернется вновь. Я боюсь… так отчаянно боюсь. Но знаю, что ничего уже не изменить…
— Ты и сейчас у окна? — раздался хриплый голос в трубке, возвращая Дашу в реальность.
— Да…
— И я тоже. Ты не одна. Чувствуешь? Я рядом. Только протяни руку.
Что-то зашипело, видимо, спичка… Герман опять закурил. Она как будто наяву увидела его склонившийся к огню профиль, длинные красивой формы пальцы, сжимающие коричневую сигарету. Ощутила ее вкус на губах…
— Ты рядом… — как под гипнозом, прошептала Даша.
— И всегда буду. Слышишь? Я всегда буду рядом. Даже надоесть успею.
— Это вряд ли…
— Почему же? Марго утверждает, что я абсолютно несносный.
— Черт… Против Марго не попрешь… — впервые за весь их разговор Даша улыбнулась.
— Ох, она передавала тебе поздравления! А я забыл передать…
— Еще не поздно.
— Уже второе…
— Да… уже ночь. Давно пора спать.
— Иди… А если уснуть не получится, пусть я буду твоей бессонницей.
— Хорошо… Доброй ночи, Герман.