В тот день они не стали больше ничего обсуждать, хотя, наверное, и нужно было. Но сил не осталось. Их как будто выкачали подчистую. Если бы не Костя, она бы и в гостиницу ни за что бы сама не добралась. А Костя помог.

Герман выскочил навстречу. Взволнованный и подавленный.

— Дашка… Ну, что ж ты творишь, а? Что же ты делаешь? Я так волновался…

— Извини…

— Это ты меня извини. Я не мог ее оттолкнуть перед камерами! Но мы поговорили после. Она никогда больше такого себе не позволит. Обещаю…

— Хорошо… Я спать пойду, ладно?

Герман оглянулся на Костю и медленно кивнул головой.

— Можно тебя на минутку? — поинтересовался Костя.

— Конечно… Что-то случилось?

— Мы вычислили нашего писаря, — кивнул головой Костя, уверенно шагая по коридору.

— Писаря?

— Угу. Автора записки. Как мы и думали, никакого отношения к покушениям он не имел. Ставр был прав, когда предположил, что это женщина. Но ошибся в том, что она была твоей любовницей.

— Тогда кто это был? — свел брови Герман.

— Начинающая актриса, которая пробовалась вместе с Дашкой на роль. С карьерой у дамочки не сложилось. И теперь она, как переходящее знамя, кочует от одного любовника к другому. В тот день она остановилась с одним из них в той же гостинице, что и Даша.

— И чего она добивалась?

— Да ничего, Герман! Обычный порыв. Как и любая завистливая баба, она лишь хотела испортить Дашке жизнь. Заставить поволноваться.

— Но текст…

— Эта дамочка когда-то с Дашей и Керимовым на каких-то тусовках… Отсюда и текст. Герман на секунду остановился, обдумывая ситуацию. Он не мог наверняка сказать, облегчала ли данная информация поиски преступника, или, напротив — только усугубляла все.

— Не поймешь, радоваться нам или огорчаться по этому поводу?

— Есть такое дело.

— Радоваться. Одной версией меньше — уже хорошо. Тем более, что у нас появились новые зацепки.

— Какие? — вскинулся Герман.

— Еще рано о чем-либо говорить. Но, вполне возможно, мы вышли на след Керимова. Нужно еще немного времени, чтобы все проверить.

— Но съемки практически завершены…

— Вот и хорошо. Когда это все закончится, за Дашкой будет проще приглядывать.

— И то так…

— У тебя, вообще, какие планы насчет нее? — вдруг поинтересовался Константин.

Герман перевел взгляд на мужчину. Больше всего ему хотелось ответить, что его это никоим образом не касается. Но, в то же время, на него давило чувство признательности к этому человеку. Да и понимал он, что тот задавал подобные вопросы не из праздного любопытства. И это меняло все.

— Самый серьезные, — ответил, закуривая.

— А как же пленки? Карьера?

Герман вскинулся:

— Ты знаешь?

Костя пожал плечами:

— Дашке пришлось объяснить, почему, встречаясь с одной женщиной, на людях ты появляешься с другой.

— Больше этого не повторится, — отрезал Герман.

— Даже так? — вскинул бровь Костя.

— Не сомневайся. После съемок Даша переедет ко мне.

Герман выдержал пристальный взгляд мужчины. Дождался его не слишком уверенного кивка.

— Что, думаешь, я ей не пара? — спросил зачем-то.

— То, что я думаю, не имеет ровным счетом никакого значения. Главное, что думает Даша, — бросил Константин, перед тем, как уйти. Герман сделал еще пару затяжек и последовал его примеру.

Съемки заканчивались. Все шло настолько гладко, что это не могло не настораживать.

— Рада, у нас все готово?

— Уже давно. Ну, ты чего дерганый-то такой в последнее время?

— Не знаю. Предчувствие какое-то… Дашу уже подготовили?

— Все сделали… — мягко улыбнулась помощница.

— Пластины хорошо закрепили?

— Гера… Ты невыносим.

— Ладно, я сам проверю.

Финальная сцена с выстрелом напрягала Германа невероятно. Вызывала чувство какой-то фатальной неизбежности. Будто бы он сам накликал беду. Странные чувства. Особенно учитывая тот факт, что он никогда не был особо суеверным.

— Ну, ты как, готова? — поинтересовался у Дашки, заходя в трейлер.

— Ага. — Даша обернулась и одарила режиссера сияющей улыбкой. — Ужас, сколько скотча на меня намотали!

— Дай, посмотрю…

— Эй, — улыбнулась та, — ты всех своих актрис об этом просишь?

— Нет. Только ту, которую люблю. Ну же… Дай мне убедиться, что мы все сделали правильно…

Герман потянул вверх Дашкину футболку, прошелся взглядом по закрепленной на ней конструкции. Все было в полном порядке. И кожаная прокладка, и металлическая пластина, и сам сквиб — взрыватель, который сымитирует выстрел, и мешочек с искусственной кровью.

— Гриша сам все устанавливал?

— Сам, — кивнула головой Даша.

Герман немного успокоился. Григорий был одним из лучшего пиротехников в стране. Он полностью ему доверял.

— Под бдительным оком Кости, — добавила смущенно. — Не понимаю, почему вы раздули из этого рядового события такую проблему! Можно подумать, меня, и правда, убьют!

— Никогда, — серьезно глядя Дашке в глаза, прошептал Герман, — я никогда не позволю этому случиться.

— Герман Маркович! Все уже на местах. Ждем только вас.

— Иду… Сейчас, только… Проверю оружие.

— Костя уже проверял, — закатила глаза Дашка. — Вы оба невыносимы!

Камера. Мотор. Все, как обычно, но тревога на душе не отступала. Вот Елена хватает Дашку за руку, та вырывается и что-то говорит… Герман напряженно следит за сценой. Елена выхватывает из сумочки пистолет и стреляет. Даша подает замертво. В фокусе камер Дашкин расфокусированный взгляд.

— Стоп. Снято…

Герман выдохнул только тогда, когда Даша вскочила с земли и помахала ему рукой.

— Нужно еще пару дублей, — закричал оператор. — Здесь какая-то тень на лице!

Дашу снова переодели, установили новый сквиб, и все началось заново.

— Сцена сто сорок семь, дубль два.

Герман напряженно следил за Дашкой. Его сердце колотилось, как сумасшедшее. Не выдержав напряжения, затравленно осмотрелся. И тут же вскочил. Прямо в кадр на всех парах несся Костя. Но он был слишком далеко. Как в замедленной съемке, режиссер перевел взгляд на актрис в кадре. От одной к другой. Сумочка! У Елены была совершенно другая сумочка! Мгновение спустя, она выхватила из нее пистолет. На размышления не осталось времени. Все, что он мог, это рвануть вперед, в попытке предотвратить неизбежное. Его отчаянный крик поглотил звук выстрела. И тут же адская боль сокрушила тело.

Ничего не понимая, Дашка попыталась встать. К ней подбежал взволнованный Костя, и еще какие-то люди. Все кричали наперебой и о чем-то спрашивали. Но она не могла разобрать слов… На ободранных при падении коленях подползла к Герману. Кто-то уже снял с него залитую кровью рубашку. Расцарапанными в кровь ладонями коснулась родного лица.

— Герман… — закричала, что есть сил, но вышел едва различимый шепот. — Герман…

— Все хорошо… — прохрипел он, — все будет хорошо. Не волнуйся…

Даша громко всхлипнула и закрыла ладонью рот. Взгляд невольно скользнул вниз. И сосредоточился на маленьком отверстии в груди. Оно казалось почти безобидным, если бы не стекающие струйки алой крови — самое страшное из того, что она когда-либо видела.

— Ничего не говори! Даша, ты меня слышишь? Не позволяй ему говорить… Так только хуже.

Плохо соображая, женщина кивнула головой.

— Сейчас я наложу повязку. Задето легкое… — объяснял Костя, но Дашка уже ничего не слышала. Просто смотрела испуганными глазами на Германа. До рези в глазах смотрела. И ей казалось, что время остановилось. Только в голову пекло жаркое августовское солнце, и во рту горчило от терпкого запаха крови. В какой-то момент Герман потерял сознание, и страшный вопль вырвался из ее горла.

— Ну, что ты, девочка. Он жив! Жив, Даша?! Ты меня слышишь? Он жив!

Она кивнула. Подползла еще ближе, не замечая, как немилосердно жжет ободранные колени раскаленный вонючий асфальт.

— Я люблю тебя, — скулила искусанными губами, — я люблю тебя, слышишь?

Никогда раньше не говорила ему этих слов. Каждый раз что-то в последний момент останавливало. А теперь он не слышит… И в мозгу набатом стучит: «Слишком поздно!»

Люди редко думают о смерти. По крайней мере, до тех пор, пока она не забирает у них самых дорогих. И, наверное, это даже правильно — думать нужно о жизни, которая так быстротечна, и может оборваться в любой момент. А еще говорить… Чтобы успеть сказать что-то важное, пока еще есть такая возможность. Но понимаешь это обычно, когда уже слишком поздно. Когда ничего уже не изменить. Когда горло каленым железом жгут так и не произнесенные слова. Слова любви, слова прощения… Такие нужные слова. Так и не сказанные слова, которые вечной болью прорастут в душу…

— Даша, приехала скорая. Ну же, тебе нужно отойти.

Костя коснулся ее, привлекая внимание, но женщина сбросила его руку. Поднялась, опираясь на содранные ладони. Медики тут же принялись за работу. А Даша не могла отвести взгляда от лужи ярко-алой крови. От нее отделялись тонкие ручейки, которые стекали в трещины на раздолбанном асфальте. Будто бы уже сейчас земля по чуть-чуть забирала Германа к себе. Даша закричала.

— Ну, же, мелкая… Посмотри, он жив. Он пришел в себя! Дашка!

— Даша… — прохрипел Герман, и только звук его голоса привел ее в чувство.

— Я люблю тебя… — прошептала надорванным голосом.

Он смотрел на нее глазами, полным любви. Они казались такими бездонными на побелевшем от боли лице! Такими больными…

— Все будет хорошо… — прошептал перед тем, как снова отключиться.

— Грузим, ребята! — закричал кто-то ей прямо на ухо.

Не слушая никаких возражений, Даша забралась в карету скорой. Полубезумными глазами она наблюдала за тем, как ему на лицо надели кислородную маску и принялись что-то вкалывать. Потом измеряли давление, подключили капельницу. И она понимала, вроде бы, что медики все делают правильно, но все равно не могла равнодушно наблюдать за этими манипуляциями. Вдруг ему больно?

А потом наступили самые страшные часы ее жизни.

— Идет операция. Больше пока мне ничего не удалось разузнать.

Костя? Он тоже здесь? Зачем? Почему? А, впрочем, какая разница? Ей было так ужасно страшно, что ничего другое не имело значения. Зубы лязгали, дрожь пробирала тело, а на губах ощущался вкус крови.

— Тебе нехорошо. Присядь. Сейчас тебе обработают ссадины.

Даша покачала головой.

— Не нужно. Я сама… В туалете… Не знаешь, где он?

— В конце коридора, налево.

Даша кивнула и похромала в указанном направлении. Закрыла за собой дверь. Включила кран. Принялась остервенело тереть колени и содранные ладони. С каким-то удивлением заметила, что опять плачет. Странно… Откуда взялось столько слез? Зачерпнула пригоршню воды, опустила в нее лицо, смывая остатки грима. Медленно-медленно подняла взгляд на собственное отражение, отчаянно зашептав:

— Пожалуйста, господи… Я никогда и ничего у тебя не просила… И недостойна просить… Но, пожалуйста, пусть он выживет!