Когда радиосигнал дошел до приемника, который был сокрыт в крохотной серьге, вдетой пирсингом в маленькую ноздрю Санечки Куропатовой, девушка проснулась сразу же и сразу встала – еще полусонная, натянула майку, джинсы… Она так никогда не вставала, даже в институт. Но ЭТОТ сигнал мог бы поднять ее и мертвую.

Девушка пробралась через темную гостиную, разбудила мать, прикорнувшую, как обычно, на диване. Та со сна заворчала недовольно в привычной своей манере:

– Куда шляисся, оглашенная! Опять с наркоманами своими! Тьфу, блять, проститутка чистой воды, шляисся…

Санечка спорить не стала. Держа в руках кроссовки, сбежала по холодным ступеням подъезда, холодящим ноги. Во дворе завела машину, забросив кроссовки под сиденье. Нужно будет, так пригодятся.

Покойную ночь старого, сжатого гаражами и укрытого лохматыми тополями двора в Ленинском районе разрушили два глаза фар, и спустя четверть минуты маленький автомобиль с рокотом вырвался из его душного, дремотного и вонючего мешка на простор улицы Троллейной, освещенной печально помаргивающими фонарями. Несведущий человек принял бы этот автомобильчик за дешевую малолитражку «Ока», но на самом деле он напоминал эту автопритчу во языцех только внешне. Красная, как капелька крови, «Lancia Y10» развивала скорость до ста пятидесяти километров в час, была оборотиста, а в ее чреве скрывался мощный, формированный мотор.

Пять утра. Солнце только ворочается за Обским, только показало золотую свою краюху и чуть залило белилами край неба. Пустынен город, и только редкие сумасшедшие собачники со своими питомцами тихо бредут по дворам, да неутомимые бегуны топчут асфальты кроссовками. Вот один такой и летел по тротуару, молодцевато, пружинисто, хотя над красной адидасовской курткой седой ежик – не молод бегун!

Машина поравнялась с фигурой. Замедлила ход. Ей даже не потребовалось останавливаться. Бегун на ходу перестроился на два шага влево, легко открыл дверцу и на ходу запрыгнул в машину с изумительной ловкостью. Уже там, на сидении, рядом с сосредоточенной Санечкой в застегнутой до худого горла кожаной куртке, он стянул с себя всю адидасовскую тренировочную хламиду и остался в черных брюках с малиновой полоской и черной же рубахе с малиновыми погонами. По уставному.

– Давай швыдче! – сварливо заметил Заратустров. – Ползешь, как муха. Утро доброе, Санюшка!

Машина убыстрила ход и почти в два раза перекрыла разрешенную в городе скоростную норму.

* * *

Санечка почти все уже надежно забыла. И как сидела в парке с Клиомеллой, и как приставляла к своей напрягшейся вене шприц с воздухом, и как собиралась умереть, мечтая о том, что ее будут хоронить в большом и красивом гробу, а мать будет рыдать над своей «проституткой» и «наркоманкой» в голос. Это еще что: раньше она ее лупила чем ни попадя, а сейчас, после визита каких-то странных улыбчивых, с военной выправкой людей, представившихся «…из фонда детско-юношеского олимпийского резерва», мать притихла, только костерила ее почем зря. Да и деньги появились – стажеру Спецуправления «Й» платили стипендию, в три раза большую по размеру, чем стипешки в обычных городских вузах. Одним словом, все забыла Санечка, и даже то, при каких обстоятельствах познакомилась вот с этим вот седоватым и внешне грубоватым полковником. Видя, что тот занят процессом раскуривания сигары, Санечка чуть прибавила газу, выжав босой ногой акселератор, и спросила робко:

– Алекса… товарищ полковник, а я вот все хотела спросить. Вы как к готам относитесь?

– К готам? – переспросил тот. – Готов не знаю. А вот котов люблю. Коты хорошие… давай, по осевой жми.

И, достав свой телефон, всунул тянувшийся от него провод в какое-то гнездо на приборной панели машины, где сразу загорелась лампочка «ЗАЩИЩЕННЫЙ КАНАЛ».

– Алло! Элина Глебовна? Выдвигаетесь? Хорошо. Оранжевый уровень тревоги, помните, оранжевый… Так что по тем прикидочным данным, что наши ребятишки сообщили?

Голос Альмах звучал по такому каналу искаженно – как будто Заратустров общался сразу с несколькими кастратами из папской капеллы. Но звучал четко.

– …докладываю, товарищ полковник. Аэродром в Евсино есть, точнее, между Линево и Евсино, в/ч 99775. Тип – аэродром тылового обеспечения. Специализация – отправка и прием грузов для СибВО. ВПП – два с половиной километра… Укомплектованность части – шестьдесят пять процентов, неполная. Две роты…

– Ладно, это понятно, – перебил полковник. – «Боинг» там есть?

– Да, товарищ полковник. Модель 737–700, выпуска девяносто восьмого года. Неделю назад прибыл с грузом гуманитарки от НАТО, для солдатских матерей. Стоит на летном поле. Курирует его вылеты лично генерал-майор Быкадоров, в штабе Сиб…

– К едреням штаб! Где этот Быкохеров?

– Вроде как на рыбалке, товарищ полковник… ищем, – вздохнула Альмах, которая тоже сейчас неслась по другому шоссе в мощном «хаммере».

Полковник с досадой цокнул языком. Коротко бросив еще несколько указаний, отключил связь. Попыхтел сигарой, стряхнул пепел в окно и сказал в пространство:

– А я же говорил, головастый парнишка! Даже про «семисотый» раскопал… Но вот что означает плод и материнство, хотел бы я знать!

* * *

…Примерно получасом раньше к КПП в/ч 99775, под которой скрывался аэродром, подкатила черная «Волга» с армейскими номерами, сопровождаемая «уазиком» ВАИ. Дежурил по КПП капитан Сысолятин, человек средних лет, незлобивый, но с тяжелым и педантичным характером. Впрочем, сухарем он не был – даже стихи иногда писал, под настроение.

Однако сейчас невыспавшийся Сысолятин равнодушно смотрел на машину: «Стой, стой! Ты, браток, сначала выйди да предъяви все документы. А потом уж… Ах, важный? Ну и хрен с тобой. Тогда стой перед шлагбаумом».

Из «уазика» на него уныло глядел высокий сержант с анемичным, бледным лицом. Но капитан уткнулся глазами в страницу с анекдотами.

И тут до Сысолятина донесся голос – очень чистый и глубокий, хороший грудной голос.

– Как живется, капитан?

Он поднял взгляд. У окошечка КПП, в паре метров, стояла женщина-подполковник. Это была очень красивая женщина, хоть и невысокая, девичьего роста. Сысолятин сразу ощутил внутри укол.

Роскошные черные волосы волнами падали на плечи и синие погоны с золотыми звездами, в вырезе форменной рубашки – снежно-белая шея… Впрочем, одухотворенности живому лицу этой женщины придавало еще одно обстоятельство. Она явно была на седьмом-восьмом месяце беременности, ее живот выпирал вперед под шерстяной неуставной юбкой – яичком, а ноги ее были босы. Причем на переминающихся по сыроватой земле голых ступнях, явно не привыкших к такому обхождению, капитан заметил полоску не тронутой загаром кожи – на месте босоножьих ремешков. Явно, до того как войти в роль матери, подполковник отдавала предпочтение туфлям на высоком каблуке, а сейчас они стали ей в тягость. Наверно, в машине оставила.

Сысолятин изумленно открыл рот, потом вскочил, отдал честь и гаркнул по уставному:

– Здравия желаю, товарищ подполковник!

Женщина улыбнулась, слегка прижала руку к животу, поморщилась.

– Не кричите, капитан… он только что заснул. Вот, возьмите документы. У меня борт, срочно.

И она, все так же морщась, передала в окошечко несколько бумаг с синими печатями; Сысолятин тотчас устыдился, глянул на ее белые ступни.

– Товарищ подполковник, вы идите в машину, застудитесь ведь…

Та слабо улыбнулась.

– Ничего. Солдатики мои толком ничего объяснить не умеют. Ну что, пропускаете?

Сысолятин, не в силах оторвать взгляд от ее прекрасной женственной шеи, от локонов, ложащихся колечками на белую нежную кожу, одним глазом пробежал документы. Так, пропуск на территорию в/ч, разрешение на вылет, летное предписание… так, справка об оплате горючего… Судя по документам, жена генерал-майора Быкадорова, начштаба отдельной специальной авиагруппы СибВо, направлялась в санаторий для высших чинов МО РФ на озере Иссык-Куль, по маршруту Новосибирск – Алма-Аты. «Рожать поехала!» – догадался капитан и, козырнув еще раз, дотронулся до кнопки. Полосатый шлагбаум поехал вверх, а стальные выступы-ребра под ним, наоборот, ушли в бетон площадки. Путь свободен. Женщина одарила капитана лучезарной улыбкой, как настоящая мадонна, и, тяжело переваливаясь, пошла к «Волге».

Когда она открывала дверь, капитан и вправду заметил там, под сиденьем, ее босоножки. «Бедненькая! – с теплотой подумал офицер, провожая взглядом легковую машину и автомобиль ВАИ. – Да, сына выносить – это вам не дерево посадить!»

Над КПП снова повисло тлеющее, ноющее мутным светом утро. В густом лесу торопливо перекликались первые птицы, пахло сыростью, прелым папоротником. Сысолятин еще раз перечитал предписание, позвонил дежурному по диспетчерской аэродрома и приказал:

– Посылай машину за Шмальцем! Пусть оформляет борт. Тут вон подполковник приехала – большая птица! И поднимай этих, которые с Москвы на «Боинге» прилетели.

Снова тишина. Сысолятин просматривал анекдоты, но слова почему-то уже не доходили до его ума. Тогда капитан кашлянул, достал из ящика стола чистый лист бумаги и стал рассеянно набрасывать:

Потом зачеркнул последнюю строчку и приписал:

Но и так не нравилось. Сысолятин зло укусил желтыми зубами кончик дешевой китайской ручки и задумался. Пение птиц, раздававшееся из леса, навевало романтическое настроение.

Но до конца погрузиться в творчество капитану не удалось. Хлопнула дверь КПП, вошел старший лейтенант Васнецов – его утренний сменщик. Сам Васнецов являлся классным пилотом, но был спущен с небес на землю за пьянку, а также за фантастический, даже по гарнизонным меркам, блуд. Вместо приветствия старлей громко рыгнул и поинтересовался, «какого хрена на базе с утра такой кипеш, и какого члена ему не дали доспать». Сысолятин оторвался от стихов и нехотя объяснил, что пришло предписание срочно отправлять московский борт в Алма-Ату. Ссориться с Васнецовым не хотелось, ибо он иногда делился с Сысолятиным женщинами, которых доставал порой буквально из воздуха, как фокусник – зайцев из цилиндра.

Сменщик устроился сзади, на кушетке, снял свои неуставные кроссовки, сразу наполнив комнатку легким зловонием синих носков, зевнул.

– Так это Мишка белобрысый за Шмальцем на своей савандалайке погнал? У, черт драный! Чуть не сшиб у боксов.

Сысолятин, не слушая его, тщательно выписывал:

Он сам был с Вятки, поэтому родной город прославлял неустанно.

– Лучезарен… – пробормотал Сысолятин. – Лучезарен! М-да. Рифма будет…

В этот момент Васнецов снова рыгнул – он мучился с жестокого похмелья – и заметил в пустоту:

– Вот же, епт! Тут служишь-служишь, а какая-нибудь шалава пару раз отсосет и вон уже в подполковниках ходит! Е-ка-лэ-мэ-нэ!

Сначала Сысолятин не обратил внимания на его слова, но в мозгу внезапно сложилась искомая рифма: «блядских!» Сысолятин дернулся, обернулся к Васнецову и спросил изумленно:

– Кто шалава?

– Да вон, – небрежно кивнул старлей в сторону летного поля, – стоит на взлетке, с техниками базарит. Подполковник! Я ее тут месяца четыре назад видел – подстилка Быкадоровская. И ведь живот уже где-то нагулять успела. А кого отправляют-то бортом, Вить?

Сысолятин не ответил. Посмотрел на свои неоконченные вирши. Потом спросил:

– Саня, ты за водкой в ночной магазин не хочешь сходить?

– Ха! – отреагировал с сарказмом Васнецов, шевеля пальцами в синих носках. – Думаешь, она даст? Мы ей за два пузыря должны. Щас!

– Записку напишу – даст! – твердо сказал капитан и начертал на бумажке несколько слов. Что его подвигло на это, он и сам не знал – сейчас действовал по наитию.

Васнецов, кряхтя, обул кроссовки, сдвинул набок кепи, забрал записку и ушел.

А Сысолятин еще раз просмотрел бумаги, заткнутые под створку форточки. Он снял трубку телефона и попробовал дозвониться до Шмальца – домашний не отвечал. Тогда капитан набрал номер дежурного по округу – короткие гудки.

В это время Васнецов, насвистывая, спускался по тропинке вдоль забора военной части. Не будучи дураком, он не пошел через ворота КПП, а, найдя неприметную лазейку в бетонных плитах, ужом скользнул туда и через секунду был уже на лесной тропинке.

А через пять минут после этого из мохнатых лап елей и березняка появились люди в темных, скрадывающих свет комбинезонах. В руках у них было что-то, похожее не то на чудовищно распухший АКСМ, не то на ручные немецкие электродрели-перфораторы без шнуров. Они залегли в кустарник по периметру – эта лазейка была перекрыта. Так же точно еще через пять минут в полукилометре от аэродрома по дороге пронеслась грузовая машина с фургоном и надписью «Аварийная». Скрипя тормозами, она развернулась поперек дороги. Выскочившие оттуда люди ловко развернули красно-желтые загородки, повесили знак «ОБЪЕЗД 5 КМ» да принялись ковырять ломами безупречный на вид асфальт. И с этой стороны база была блокирована.

А Сысолятин в кирпичном помещении КПП в который раз крутил диск старенького телефона. Но ответом ему в какой-то момент стала вязкая, ватная тишина. Телефон не работал. Вдруг за спиной капитана раздался голос – нежный, грудной и волнующий:

– Ну что, капитан, стихи дописали?

* * *

Майор Моисей Шмальц работал в огороде. Он любил работу в столь ранний час: ни комаров, ни мошек, зорька занимается… Поработать, потом налить стопку, закусить огурчиком. Жена Лидка уехала с вечера в город за покупками, у свояченицы заночует, корить некому. Неожиданно на дороге запрыгали блики фар, и аэродромный «уазик-буханка», нещадно давя соседскую клубнику, вкатился прямо на пустошь между участками. Шмальц от такой наглости даже лопату выронил и распрямился, бросив окапывать вишню.

Из кабины на него смотрел худой, не по званию серьезный старший сержант – безликий какой-то, очень бледный, узколицый. Незнакомый. Обычно на этой машине ездил аэродромный балагур, блондин Мишка. Незнакомый сержант уперся немигающими глазами в майора и сухо проговорил:

– Товарищ майор, вас срочно вызывают на аэродром. Борт из Москвы!

– Еще один, что ли? Опять консервы собачьи, – буркнул майор, ставя лопату к забору. – Сейчас. Переоде…

Но сержант словно тащил его в машину взглядом, и майор Шмальц неожиданно для себя беспрекословно подчинился. Ворча, он лишь ополоснул под рукомойником красное полное лицо и, как был, в тренировочных брюках и старой защитной рубахе без погон, полез в «уазик». Водитель, так же нагло прокатившись теперь уже по соседской картошке, – а ведь Шмальц говорил: огораживай! – погнал машину обратно. Майора распирало любопытство, но спрашивать у этого бледноносого и какого-то совсем не человеческого водителя ничего не хотелось.

Проселок бросал им под колеса ухабы, ветки лупили по крыше машины, мутный рассвет лился в окна. Майор присмотрелся и обратил внимание, что они почему-то едут не по направлению к трассе, а заезжают в часть с другой стороны, по разбитой тяжелыми «КамАЗами» колее, со стороны складов ГСМ. Он уже открыл было рот, но водитель, не разжимая тонких, почти не видных губ, скупо оборонил:

– На КПП ворота заклинило. Барьер.

Шмальцу не оставалось ничего, кроме как кивнуть.

Через десять минут после того, как машина, ворочая ребристыми колесами маслянистую желтоватую глину и елозя в колеях, пробралась в ржавые воротины складского въезда, открытые, наверно, первый раз за несколько лет, там, на этих колеях, снова зачавкало грязью. Из леса, ломая молодые березки и принимая на себя дождем сыпящиеся листья, выполз и застыл тихо БТР, похожий на сонного носорога. Теперь аэродром был блокирован со всех сторон.

* * *

В четырехстах метрах от КПП аэродрома, в лесу, стоял армейский «ГАЗ-66», выкрашенный болотными разводами. Из окошечек клубился сигаретный дым: в фургоне курили почти все, в первую очередь полковник Заратустров. Кончиком сигары с тлеющим зловещим огоньком он водил над большой картой военной части, расстеленной под мощными лампами на столе, говорил отрывисто.

– Вот тут у них наверняка защита! Сколько их – пять, десять человек? Не знаем. Но думаю, не больше десятка. В принципе, один грамотный маг может самостоятельно закрыть зону примерно на километр. Так что нахрапом нельзя. И людей потеряем, и они… могут ва-банк пойти. А нам объект живой нужен! Анисимов!

– Да, товарищ пол…

– Связь с КПП?

– Нет, товарищ полковник.

Заратустров сунул в рот сигару.

– Значит, они уже ТАМ! – пробормотал он угрюмо. – В округ не сообщайте. Ни-че-го! Они шум подымут, у них чуть что – тревога. На аэродроме обслуги – человек восемьдесят, двадцать – дежурная смена. Шкарбан, где стоит «Боинг»?

Русокосая девушка, волнуясь, показала наманикюренным пальчиком место на карте.

– Та-ак… – протянул полковник, катая во рту сигару. – Какая там взлетная у него? Расстояние?

– Две тысячи сорок метров, товарищ половник, – подсказал Анисимов.

– Только если вот как-то стащить его с полосы, сдернуть… пусть брюхом русскую землю попашет! Тогда и овцы сыты, и волки целы. А? Как думаете, ребята?

Но присутствующие молчали. Альмах нервно сжимала и разжимала красивые тонкие руки. В этот раз без всяких украшений – только нежная, с пушком, кожа. В это время снаружи послышался звук мотора. В окошко было видно, как крохотный двухместный автомобильчик подобрался к «шестьдесят шестому», мигнул фарами, остановился. Из машины выскочили парень и девушка, причем та была одета не по погоде – в болоньевый плащ, и не исключено, что он являлся ее единственной одеждой.

Алексей и Майя, сопровождаемые дежурным офицером, влетели в тесную кабину.

– Здрас-сте, Алексангригорьич! – задыхаясь, выпалил молодой человек. – Мы не опоздали?

– Да нет, мои хорошие, – грустно усмехнулся Заратустров. – Как вы там сказали? Семь пятьдесят? У нас осталось меньше часа.

* * *

…За пятнадцать минут до этого Васнецов, лениво пришлепывая липнувших к щекам и шее комаров, вошел в двери круглосуточного магазинчика на ближайшей остановке «Евсинский профилакторий», в двухстах метрах от КПП. На звук его шагов и требовательный гром кулака по дребезжащему прилавку из подсобки вышла, пошатываясь, заспанная и нечесаная женщина в каком-то подобии белого халата. Васнецов широко улыбнулся.

– Ни-нач-ка-а! – хрипло пропел он, протягивая бумажку, написанную Сысолятиным. – Добренького утреца! Тут Сысой наш тебе записку написал. Любовную!

– Опять пузырь? – заворчала та, принимая листок. – Вот козлы шелудивые! С утра пораньше! Ты ему передай, я вам больше ни капли по запискам не дам. Деньги несите! За третью еще не отдали. Ох, алкашня вы подза…

Говоря, она разворачивала записку, читала, и глаза ее, безвкусно изукрашенные косметикой, расширялись. Не договорив, она вдруг с воплем рванулась в подсобку. Там что-то упало, покатилось, звеня, и раздался ее голос. Женщина кричала в трубку телефона:

– Але! Кто это? Я не знаю… с магазина я! Пришел один… с запиской… а там – вот позвонить… Захват, говорит! Ой, мамочки!!!

Через три минуты старлея, ожидавшего в недоумении на ступеньках, подхватили под руки двое, которые бесшумно выскочили из подлетевшей машины. И тот даже не успел трепыхнуться – только икнул, увидев корочки с гербом и надписью «ФСБ РФ». Через некоторое время он уже стоял в тесном кунге какого-то армейского автомобиля, прокуренном, заполненном людьми в черных рубашках с малиновыми погонами. Старлей по-прежнему икал, ойкал и обливался потом, рассказывая про неожиданный утренний визит женщины-подполковника.

Заратустров хмуро вертел в руке бумажку. Он уже не слушал по второму разу выжимавшего из себя слова Васнецова. Полковник показал бумажку Алексею.

– И тут ты угадал, Леша… Знак материнства! Черт подери, вот как ОНИ сыграли. Да, хорошо, что у нас есть еще на свете тонко чувствующие люди.

– Этот дежурный с КПП знал ваш телефон? – робко спросил Алексей.

Заратустров покачал головой.

– Нет. И знать не мог. Просто… просто обострилось чувство самосохранения. И он «попал» на нашу «волну». Случайно. Бывает такое… редко. Так! Теперь мы знаем, кто ТАМ. Два человека, мужчины, и одна… одна БЕРЕМЕННАЯ. Если это вообще, конечно, человек.

* * *

…Сысолятин медленно оборачивался. Очень медленно. И увидел он то, что ожидал увидеть. Подполковник стояла у проема двери, опершись плечиком о косяк. Волосы так же дерзко текли по плечам – шелковистые, с колечками у концов. Сначала капитан посмотрел на ее босые ноги, теперь перепачканные желтой глиной, а потом на живот. Живота не было. Куда она его дела?! Ни малейшей выпуклости, словно вынули из нее какую-то подушку. Так женщина выглядела еще привлекательнее, и теперь стали заметны ее выпуклые, наверняка тугие груди.

– Да вот, почти написал, – протянул Сысолятин и сунул руку в карман брюк.

Раздался гром пистолетного выстрела – ПМ грохочет, как средневековые мортиры. Офицер вскрикнул от боли и зашатался, схватился за спинку стула. Из разлохматившейся штанины, под коленкой, выдавило фонтанчик крови – темной, густой.

– Что же вы, капитан, пистолет, снятый с предохранителя, так просто в кармане таскаете? – с издевкой проговорила черноволосая. Ее темные глаза весело блестели. – Так и ногу прострелить недолго.

От болевого шока Сысолятин не мог ничего сказать, только покачивался и вращал глазами. Он не успел дотронуться до пистолета, минут десять назад действительно переложенного из кобуры в брючный карман. Как тот выстрелил, он не понимал. Будто кто-то невидимый нажал на курок…

– Ну ладно… Поэт из вас хреновый, стрелок тоже!

С этими словами она одним пинком крепкой ноги вышибла из-под Сысолятина стул, и капитан со стоном рухнул на ободранный линолеум КПП. Теперь он наблюдал за ней снизу, мутнеющим взглядом. Боль разлилась по телу, отравила его, и он ощущал, как из раздробленной коленной чашечки, из прорванных артерий толчками вырывается кровь. Его кровь. У самого его лица, искаженного гримасой, передвигались ее маленькие голые ступни с безупречным розовым педикюром, заляпанным слоем желтой глины.

– Где тут у вас система номер три? – деловито спросила женщина, внимательно разглядывая тумблеры на настенном щитке. – А то гости могут пожаловать… проводить в дальний путь. Хотя не трудитесь. Я уже нашла.

Голым кулаком она резко ударила по одному из окошечек, звякнуло посыпалось стекло, и ее красивая рука окрасилась кровью. Женщина посмотрела на Сысолятина, усмехнулась, вынула из окровавленной ладони острый кинжальчик стекла, а потом еще раз усмехнулась и, высунув розовый язычок, аппетитно слизнула свою же кровь. Затем она сжала пальцами два тумблера и дернула их вниз. По периметру аэродрома вспыхнули разбросанные по кустарнику малозаметные миниатюрные голубые маячки. Теперь любое пересечение периметра авиабазы даст о себе знать взрывом упрятанных в траве свето-шумовых гранат.

Лежащий Сысолятин наконец смог двигать челюстью. Но сил у него хватило лишь на короткое и искаженное:

– Ц… цу… цука!

Женщина покачала головой.

– Вы правы, капитан! Кем я только не была в этой жизни… Всего доброго!

И эта босая ступня с очень развитыми, длинными пальчиками поднялась на секунду над лицом Сысолятина, открыв безупречную пятку, которая показалась ему громадной, а потом опустилась на его горло и надавила. Послышался треск ломаемых хрящей и бульканье. Голова раненого свесилась набок, как у сломанной куклы, и перестала шевелиться.

Женщина брезгливо отерла голую подошву о зеленый китель лежащего капитана, потом достала из кармана миниатюрный передатчик и покинула КПП, говоря кому-то негромко:

– Готовьте коридор… Через двадцать минут взлетаем.

* * *

Майор Шмальц, отдуваясь, поднялся на последнюю ступеньку гриба диспетчерской, выросшей посредине аэродрома. Из плохо промытых ее окон были хорошо видны казармы, где сейчас спали пятьдесят человек роты аэродромного обеспечения, круглые ангары ГСМ, целое поле с разукомплектованной техникой – мертвые лопасти винтов, облезлые фюзеляжи. Сзади поднимался тот самый чертов молчун-сержант. Откуда его выкопали такого? Надо будет у начштаба Онищенко спросить – вечно он как поедет за пополнением, так одних уродов наберет… Вот еще один засранец. Спит, как сурок, на боевом дежурстве. Голову в наушниках положил прямо на бумаги. Сапоги не чищены уже, наверно, с неделю. Лахудра!

– Эй! Ор-рел! – гаркнул побагровевший от злости Шмальц и даже пихнул спящего солдатика.

Но тот странно, кулем скатился набок и мягко шлепнулся со стула. Во лбу у него темнела маленькая дырочка с протянувшейся через все веснушчатое лицо, уже засохшей кровавой линией.

Шмальц дико оглянулся на сержанта:

– Это у нас что…

Но тот сделал неуловимое движение рукой, и страшный удар в живот обрушил майора на пол, застеленный казенной доской-вагонкой, такой же, как и на даче Шмальца. Потом майора подняли, поволокли куда-то и грубо всунули в кресло в глубине башни, где обычно сидел офицер-выпускающий. Сержант шарахнул в лицо Шмальца целый бачок воды, холодной, как из родника, тогда майор зафыркал, затрепыхался. Пришел в себя.

– Майор! – Он услышал женский мелодичный голос. – Времени мало, надо все делать очень быстро. Смотрите и молчите… сейчас!

Шмальц завертел головой. В метре от него стояла красивая молодая женщина с роскошными черными волосами, темноглазая, с великолепными чувственными губами. Странно, что она была в расстегнутой на несколько пуговиц форменной рубашке цвета хаки, но оттенка нежного, почти золотистого, с погонами подполковника. В разрезе отглаженной ткани трепетала молодая, сочная грудь, а ее бедра облегало нечто вроде обыкновенной простыни. И обуви на ногах женщины не было. А вот в руках у нее блестел длинный, как швабра, тонкий обоюдоострый меч.

За спиной Шмальца послышались странное сопение и топот. Женщина с мечом показала глазами: мол, туда смотри, майор! Он обернулся и окаменел.

Из кладовой башни этот самый тонкогубый сержант вытолкнул двух абсолютно голых женщин. Они молчали, потому что рты их были залеплены скотчем, глаза полны боли и ужаса, руки скручены за спиной. Похоже, их еще и избили – кровоподтеки и ссадины виднелись на бедрах, на плечах, на ногах… Одну Шмальц узнал сразу – рыжая Маринка, аэродромная буфетчица, разбитная хохлушка. Ей, наверно, досталось больше всего: живот превратился в сплошной синяк, никогда не бритые икры располосованы, а сосок правой груди отрублен, и кровь, уже засохшая на животе и икрах, оттуда еще сочилась, капая на выскобленные добела доски пола.

И вторую женщину майор тоже узнал. Лидуська. Которая уехала к свояч…

Она была вся в синяках и с содранной на бедрах кожей – будто били палицей.

– Вы любите свою жену, майор? – тихо спросила чернокудрая.

Он только вытаращил глаза и замычал, не в силах ничего сказать: «Ма-ааа…»

– Тогда смотрите.

Сержант подпихнул вперед Маринку. Та сделала, хромая, несколько нетвердых шагов израненными ногами. И тут же черноволосая легко описала мечом полукруг – лезвие прошло в нескольких сантиметрах от носа майора, его даже обдало ветерком – и с разворотом, не примеряясь, опустила это лезвие на белую полную шейку буфетчицы.

Только тихий хруст перебитых шейных позвонков. Голова женщины, в рыжих космах, как-то нехотя сползла с тела и с гулким, деревянным стуком упала на пол, прокатившись прямо под ноги майору, – выпученные глаза, болтающиеся лохмотья хрящей. Затем повалилось и тело – мешком.

– Сейчас я сделаю то же самое с вашей женой, – спокойно проговорила убийца. – Я же вам говорю, мало времени. Решайте. Нам нужен транспортный коридор до Алма-Аты. Все, как полагается. Понятно?

Шмальц посерел. Его редкие волосы с наметившейся лысиной покрылись липким потом. От этого майору казалось, будто ему намазали голову вазелином. В трехстах метрах – казарма. Караулка. КПП… Ящики с автоматами. Кажется, там даже один ручной пулемет. И все это сейчас ничего не значит! Сглотнув, он кивнул, взялся за наушники, включил трансляцию и сипло выдавил:

– Только ничего не делайте… ей… я все… все будет нормально!

* * *

…Медный чувствовал себя дико. Его как будто и не существовало, словно он сидел в кинотеатре, среди хруста поп-корна и шипения кока-колы в стаканчиках, да смотрел фильм про самого себя. Пятнадцать минут назад они со Шкипером и Лис веселились в «Навуходоносоре», элитном клубе, и заводили танцпол, отплясывая втроем некое подобие канкана. А вот теперь они несутся по ночному Красному проспекту, по Большевистской, сливая фонари над дорогой в сплошную желтую линию, в автомобиле неизвестной марки, но явно очень мощном и совершенно неподвластном ни одному гаишному патрулю. И Лис, и Шкипер сидят по бокам, сжав губы, нацепив на уши какие-то небольшие тонкие наушники. Дали такие и Медному. Он вслушивается в шорох эфира, разбирает отдельные слова, фразы, но не понимает ничего.

– Геракл – Фобосу: южный выход блокирован!

– Гермес – Фобосу: северный блокирован!

– Гера, как там с красной активностью? Доложите!

– Частота на три пятьдесят семь падает… Как слышите? Падает частота!

– Одного транслятора перекидывайте на южный, немедленно!

– Выполняю, Фобос!

– Аполлон, подтверждаю проникновение… берите квадрат в запил сразу же…

– Всем, как слышите! Падает частота, внимание!

– Аполлон, берите в полный запил, немедленно! Чтоб ни одной былинки не встало!

– Гефест – Фобосу: обзор перекрыт… что-то экранирующее!

– Группу на эгрегориальный анализ, быстро!

– Нет у меня людей все закрыть! Добавьте голубых на поле!

– Фобос – всем: операцию начинаем через пятнадцать минут!

Этого не бывает, этого не может быть. Это сон и притом очень страшный. Вот водитель машины перекидывает им на колени что-то в хрустящих мешках. И Лис, и Шкипер начинают переодеваться. Медный знает, что наготы оба не стесняются, но когда рядом с тобой совершенно равнодушно догола раздевается красивая высокая девушка, толкает тебя обнаженным бедром, кладет голые ноги тебе на колени, потому что места крайне мало, что-то там заклеивает и приматывает белым, похожим на бинт скотчем… Это очень сильные ощущения! Шкипер только пихнул Медного под локоть, показав глазами на сверток: переодевайся! Кряхтя и ворочаясь в тесноте, Медный натянул на себя то же самое, причем Шкипер укоризненно стянул с него трусы, заметив глухо:

– Ничего быть не должно. Потом объясню. Или сам поймешь…

Это была своего рода вторая кожа. Она прилипла к телу сразу и согрела его, но спокойным теплом, а не как жаркий кокон. На груди, на локтях – металлические накладки и такая же пластина на причинном месте. Они что, биться на мечах собираются?

За поворотом на Первомайку, когда слева засеребрилась в первых лучах зари вода Ини, в хвост им пристроилась еще одна машина – черный «хаммер». Он тоже понесся, не снижая скорости, по пустому шоссе, глотая колдобины. В наушниках Медный услышал знакомый голосок:

– Ариадна – Фобосу. Двигаемся к месту.

– Состав группы, Ариадна? Все?

– Основная группа. Соединитель, Энергетический Танк, Снайпер, Штабной Координатор. С Бурильщиком связи нет.

Это говорила Соня, она же Белая Смерть. А Фобос отвечал ей сердитым голосом Заратустрова:

– По приезду на первую линию, южный сектор, со стороны взлетки… Как поняли?

– Поняла вас, Фобос.

«Ни фига себе!» – только успел подумать Медный, как вдруг Шкипер, вроде бы ни к кому не обращаясь, проговорил:

– Главное, Будда, не высовывайся, понял? Не лезь вперед…

Медный еще не успел сообразить, как Заратустров забрался и к нему в наушники:

– Будда – Фобосу! Будда – Фобосу!!! Вы на связи там или уши повидлом заклеили?

До Медного наконец дошло, что Будда – это он. С непривычки громко и хрипло он ответил:

– Будда… Фобосу… ой!.. то есть я тут.

– На связи, Будда, надо отвечать, – подсказал чей-то далекий голос.

А сам Фобос резко выговорил:

– Сидеть и не возникать. На второй линии. И слушать эфир ушами, а не жопой! Как поняли?!

– Вас понял, прием! – убитым голосом ответил Медный.

Шкипер снова толкнул его и заржал радостно.

Кто они? Все еще Люди или уже – нет?!

* * *

…С экипажем разобрались быстро. Двоих, бортмеханика и второго пилота, задушили струной, едва только они поднялись в кабину, а второго бортмеханика черноволосая женщина застигла в туалете и аккуратно проткнула мечом, насквозь, разрубив позвоночник. Тот даже не успел заправиться: так и сверкал тощими ягодицами да полосатыми «семейниками», лежа в проходе между отсеками. Теперь в спартанском салоне пассажирской части «Боинга» можно было ходить только по крови, что эта бестия и делала, причем ни разу не поскользнулась голой пяткой. Оставшийся в живых пилот, немолодой мужчина с прилизанными седоватыми висками, волосики на которых стали дыбом, сидел с окаменевшим от ужаса лицом и даже не делал попытки как-то сопротивляться.

Турбины ревели на одной, низкой ноте, работая на прогрев двигателей. Еще один человек из приехавших отогнал подальше от самолета желтый бензовоз и поднялся в кабину по веревочной лестнице – трап давно откатили. Это был китаец лет тридцати, в синем летном комбинезоне, с багровым, чем-то обожженным плоским лицом. Он отряхнул руки, посмотрел на деревянный ящик с прорезями, стоявший на насквозь пропитанном кровью коврике в середине салона, усмехнулся чему-то и проговорил почти без акцента.

– Готово. Можно.

В башне аэродрома, безучастно смотря на вращающиеся сетки радарных установок, просеивавших бирюзовый рассвет через свои сита, сидел майор Шмальц, не смевший даже обернуться, чтобы взглянуть на истерзанную жену, стоявшую сзади на коленях, и ровным, усталым голосом говорил в микрофон:

– Центральный, докладывает порт 18–70… Борт 657-й «К» к полету готов… Запрашиваю разрешение на воздушный коридор по маршруту… требуемая высота…

Диспетчер центрального поста по Западной Сибири, сидевший в высоченной башне аэропорта Толмачево, молчал, потом наконец откликнулся:

– Порт 18–70… Даю воздушный коридор… – и стал диктовать координаты.

Полоска зари за аэродромом загустела и стала разворачиваться багряной лентой. Эту ленту наматывали на себя редкие сосны, по большей части – нечесаные березняки в проплешинах обширных еланей вокруг аэродрома. Серый бетон взлетки разрисовали нежные пастельные квадраты, стали видны какие-то луговые цветы, распустившиеся у цепочки прожекторов. В узлах колючей проволоки, двумя рядами опутывавшей территорию, заблестели алмазы росы. Майор сидел на круглом предмете – гранате РГД-5 с выдернутой чекой. Черноволосая мерзавка перед уходом посадила его на эту жуть, присовокупив:

– Смотри сам. Думаю, задница тебе дороже, чем медаль за подвиг, майор!

Его переговоры с диспетчером, естественно, прослушивались из самолета, а все телефоны в башенке незваные гости обрезали.

Серая птица «Боинга» начала медленно выруливать на взлетку, наполняя аэродром гулом. Какой-то прапорщик вышел из дверей казармы и, щурясь, вертя головой, почесывая брюхо, недоумевал, что это за самолет-призрак отправляется в такую рань.

Было тихо. Только раздавался вдалеке рев турбин…

* * *

На часах Заратустрова синим огнем горели цифры: 07:35. Он изжевал сигару и бросил ее себе под ноги. Ни на кого не глядя, полковник сгорбился над столом, потирая морщинистую шею. Затем он зыркнул на Алексея.

– Ничего не напутал, сынок? Точно 07:50?

– Точно.

– Черт! Но почему именно ЭТО ВРЕМЯ?! Неужели опять мертвая вода?!

– Товарищ полковник! Объект выруливает на ВПП, – донесся возбужденный голос по громкой связи.

Все, и не только полковник, вздрогнули. Заратустров сплюнул в квадратное окошко сигарный листочек, приставший к губе, вдохнул из этой прорези в кузове порцию чистого, напоенного утром воздуха и бросил отрешенно:

– Начать операцию!

– Есть начать операцию!

Штаб моментально опустел: остались только Альмах, полковник, Шкарбан и Майя с Алексеем. Все смотрели на притихшего Заратустрова, а Алексей, поправляя очки, что-то черкал на бумажке, растянув ее на обтянутых джинсами коленях.

Снаружи, за кунгом, пронзительно верещали сороки. Еще полчаса их тут не было, но сейчас налетела стая и расселась на соснах, на крышах казармы и даже на башне диспетчеров. Если бы сороки могли, они бы облепили и вращающиеся сети локаторов. Одна птица попыталась даже забраться в окошко кунга, но полковник пугнул ее, и она с обиженным карканьем улетела.

– Птицы… – пробормотал он. – Черт! Неужели, они решили напомнить нам Хичкока? Птичья атака.

Алексей поднял голову, снял очки и посмотрел на Майю. А потом он подскочил к двери и открыл ее. На горизонте, за кромкой леса, тихонько исходила белесым паром руда Евсинского аммиачного комбината.

* * *

…Медный понял, что попал в самую гущу, когда их выгрузили на поляне перед высоким бетонным забором, где-то с южной оконечности аэродрома, где лес подбирался не вплотную, а рос пучками; когда они вынули какие-то палки и начали вытягивать их телескопические тела. Белая Смерть, Духовный Снайпер, Эзотерическая Антенна, Энергетический Танк. Они были похожи на лемуров: все черные, в обтягивающих костюмах, чулки которых, со специально выделанными «пальцами» ног и пружинящей, слегка ребристой подошвой, полностью повторяли форму ступни. На каждом – множество различных блях, какие-то приборчики на спине, вроде крохотных рюкзачков, небольшая коробочка на поясе. Лицо, и особенно голову, закрывала маска – плотный металлический горшочек с прорезями. Шкипер натянул его на свою полосатую шапочку и долго чертыхался – горшочек оказался маловат. Потом он заметил замешательство Медного и пояснил, показывая на свою амуницию:

– За спиной у тебя – гармонизатор энергетического состояния. В общем, запас ауры. А вот на поясе – датчик уровня отрицательной энергетики. Если начнет светиться красным – беги, на хрен, куда глаза глядят! И быстрее.

– А эта палка зачем? – спросил Медный, глядя на длинный «спиннинг» в руках Шкипера.

Тот усмехнулся губами, видными в прорезь маски.

– С шестом когда-нибудь прыгал?

– Нет…

– Значит, будешь.

– И Данила прыгнет? – ужаснулся Медный.

– А ты думал!

Небо уже почти все порозовело. Из-за забора доносилось басовитое гудение – там, видимо, готовился к взлету авиалайнер.

Вот где-то, вокруг аэродрома, в лесу, начали потрескивать хлопки. Были видны взлетающие «султанчики» дыма. Тотчас в наушниках, вшитых в защитную ткань костюма, раздалось:

– Команда, приступить к операции!

Первым разбежался Шкипер. Он мчался легко, огромными тигриными прыжками, а затем ухватился за палку перед самым забором… Вжик! И палка, тонко сверкнув на солнце спицей, перенесла парня за серую плиту. Сразу же раздался хлопок, и оттуда пополз дым.

– Не боись! – проорал кто-то, будто совсем рядом. – Это свето-шумовые гранаты…

Мимо пронеслась Лис. Длинные ноги позволили ей совершить прыжок не хуже Шкипера. Взмах палки, свист ветра – и ее распластанная фигура тоже исчезла.

Медный напрягся и побежал… Третьим.

Он всего секунду побыл воздухе, но забыл отпустить палку, поэтому шлепнулся на жесткую, выгоревшую за лето траву мешком. Однако боли он не ощутил. Видимо, приклеившийся к коже спецкостюм обладал и анестезирующим свойством – об этом он догадался чуть позже. Сразу же метрах в пяти полыхнуло, ослепило, оглушило… Распух шар дыма. Медный зарылся носом в траву, и тут сверху на него рухнула не отпущенная палка. Снова не больно, но неприятно.

Вот приземлилась Камилла и тоже сразу распласталась на земле.

Вдали, на бетонке, черной точкой застыл большой самолет с ревущими турбинами.

В наушниках начались быстрые, резкие переговоры.

– Внимание, команда! Говорит Координатор. Снайпер, объекты отслежены?

– Да. Трое, два сильных. Пилот экранирован.

– Берешь на себя объект средней силы. Полное выключение. Как понял?

– Понял.

– Транслятор, выдвигайся на полкилометра, сканируй влияние. Как понял?

– Понял.

Медный не сразу сообразил, что эти режущие, твердые слова говорит нежная кокетка Камилла. Ох, Бог ты мой! Та самая рыжая красавица, которую он в глубине души иногда считал кривлякой, легкомысленной девчонкой, несмотря на все ее достоинства.

Девичий голос Камиллы, обычно нежно-воркующий, звучал хрипловато, с ощутимой сталью. Кто-то из черных пополз вперед – кажется, долговязый Иван. Антенна-Транслятор.

– Танк, уходи с Блэк Дэс с правого фланга. Блэк Дэс, берешь на себя пилота. И механические объекты. Геотермальная атака. Нам надо стащить его с полосы вправо или влево. Работайте по повороту переднего шасси! Попробуй с рулями!

– Поняла.

Камилла еще отдавала какие-то команды, но Медный плохо понимал, что делать ему, и ждал своей очереди. Тем не менее, его позывной – Будда! – в их эфире так и не прозвучал.

* * *

В это время в лесу, уже шумящем под утренним ветерком, Алексей внезапно вскинул голову и проговорил тихо:

– Черт! Я же должен был это знать!

Все обернулись к нему, но молодой человек всматривался в горизонт и вдруг, захлебываясь, торопясь, обратился к Заратустрову:

– Алексангрич! Надо выяснить, во сколько на аммиачном дают плановые выбросы газа!

Не ответив ничего, полковник молча схватил рацию:

– Егоров! Срочно узнай…

На часах было 07:43.

Алексей втолковывал почему-то именно Майе, которая сидела, растерянно улыбаясь:

– Вот смотри… вот! ОСАЕИ. Осайя, Осеий… Я думал, что мне это напоминает?! Это же Исида, только прочтенная не в египетской транскрипции, а в древнехалдейской! Исида – богиня, которая изображалась в виде воздушного змея, когда… когда она возвращала Осирису ДЫХАНИЕ. Это означает ветер, черт подери!

– О, Господи! – тихо пробормотала побледневшая Альмах.

Гранаты рвались уже по всему аэродрому. Люди в черных костюмах, в поблескивающих шлемах-горшочках бежали к ВПП короткими перебежками, выставив вперед свои «электродрели». Они то исчезали, пропадая в дыму, который, впрочем, быстро рассеивался, то выскакивали и залегали. А рев турбин «Боинга» стал надсадным и перешел в свист.

– В казармах, похоже, все спят, – хмуро сообщил полковник. – Дай Бог, чтобы это было просто снотворное… а не отрава. Что ж, тут все с одного котла питаются.

Резко затрещала рация, полковник схватил ее, выслушал и произнес:

– Плановый выброс – в семь сорок пять… И что?

В этот момент о крышу фургона что-то мягко стукнуло, будто бросили комок сырой глины. Потом еще… Алексей метнулся наружу и вернулся в фургон с мертвой сорокой. Коготки у птицы были скрючены. Казалось, она окоченела уже в полете.

– В алхимии падающая птица, – подавленно произнес Алексей, – знак твердеющей кристаллизации, не способной к дальнейшим превращениям… – и, не закончив, он обернулся к проему выхода.

На траву изредка шлепались мертвые тела воробьев, голубей, грузно валились жирные сороки. Пернатые комки катились в папоротник, как гнилая картоха. Из трубы аммиачного завода теперь густо валил пар, как будто невидимый кондитер выдавливал на синий торт неба белый крем; хлопья его не таяли, а неподвижно густели, размазывались над трубой.

Рация ожила:

– Фобос – Гераклу! Люди лежат, Фобос… нас прижало… Фобос, как слышите?!

Голос кричал уже в истерике. Заратустров, не говоря ни слова, обхватил свое покрасневшее лицо пятерней и сжал. Рация бесновалась.

– Фобос, ответьте! ЛЕЖАТ! Активная защита сверху… мы не пробиваем… экранируется…

– Все, – глухо проговорил полковник. – Пусть лежат.

Серая птица, замершая на ВПП, срывающая ветром турбин клочья травы с боков полосы, медленно начала движение. Стала разгоняться, поползла все быстрее и быстрее.

Часы неумолимо выдали цифры: 07:50.

Атака захлебнулась. Бойцы спецуправления еще могли бы охватить взлетку полукольцом и подобраться к самому фюзеляжу, но неведомая сила действительно прижала их к земле: кто-то стонал, пытаясь сорвать с себя шлем, кто-то силился встать и, шатаясь, брел вперед, но падал.

Полковник сорвал со стола рацию с главным каналом, да так, что свалил на пол и карту, и карандаши.

– Геракл, отводи людей! Немедленная чистка ауры, всем! – заорал он в эту коробочку, хотя нужды повышать голос не было, и яростно переключил канал. – Фобос вызывает Команду! Приказываю: ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ сдерните его! ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ, слышите?!

Что ответил ему звонкий девичий голос, никто не услышал, – начались помехи. Экраны двух компьютеров с пульсирующими линиями развертки аэропорта, размещенные в углу фургона, всхлипнули и погасли. Нарастал треск, запахло тлеющей изоляцией – приторно-сладким. Ритмично падали птицы. Майя в ужасе прижалась к Алексею, спрятала голову у него на груди.

Полковник оглядел присутствующих и вдруг жалобным голосом сказал:

– Есть у кого-нибудь сигаретка, товарищи?

* * *

…Медный уже понимал, что эта махина с большими цифрами на фюзеляже несется прямо на них. В наушниках стоял дикий скрежет. Камилла, лежащая рядом, неожиданно подвинулась к нему и накрыла своим телом. Это было неожиданное ощущение: их костюмы настолько соответствовали фигурам и были настолько тонки, что Медный чувствовал каждый миллиметр ее молодого гибкого тела – от бедер до груди. Она лежала на нем, прижавшись плотно, обвив бедра своими тонкими, ногами, которыми он всегда любовался… пригибая голову к земле, закрывая тонкими руками в черных перчатках, и что-то, видимо, кричала в рацию, стараясь пробиться через шум помех.

А в кабине взлетающего самолета расположились, помимо пилота, трое: черноволосая женщина с хищно приоткрытым ртом, узкогубый в форме сержанта ВВС и ухмыляющийся китаец – позади, у аппаратуры. Бетон несся навстречу идеально ровными квадратами.

– Рули поворота обледеневают, – со странным спокойствием проговорил китаец. – Переднее шасси уже не уберется…

На стеклах кабины действительно начала нарастать какая-то пленка вроде изморози. Пилот, белый, как его рубашка, с выпученными глазами рвал на себя штурвал. Из прокушенной губы катилась струйка крови.

– Закрылки! – лающе закричал он. – Закрылки, мать вашу, бля! Расхерачимся!!!

Женщина кинула на него взгляд. И вдруг покинула свое кресло. Оказавшись позади пилота, она резким движением разодрала на себе рубашку цвета спелой соломы – пуговицы горохом посыпались на пол. Белья под ней, как догадался еще при жизни Сысолятин, не было. Молодая, выпуклая грудь блеснула коричневыми пятнышками и татуировкой на правом полушарии, в бархатной ложбинке блестел какой-то медальон. Женщина вытянула обнаженные руки вперед и обхватила пилота за голову. Грудью она прижалась к его затылку, сильно, так что седые волосы на висках разлохматились на бугорках напряженных сосков, а ее белые руки закрыли ему глаза. Все это могло бы выглядеть иначе, если бы не выглядело так жутко… На красивом лице черноволосой возник оскал; губки раскрылись, опустив уголки, и по нежной коже ее изящного подбородка побежала струйка клейкой мутной слюны, капая на коротко стриженную голову пилота. Черные глаза женщины остекленели, став двумя глупыми блестящими пуговицами.

Как ни странно, он тотчас расслабился в кресле и даже уверенно переключил несколько тумблеров. Самолет грузно оторвался от земли. Его тряхнуло, он накренился вправо, но полуобнаженная женщина не отпускала пилота, стискивая его в объятиях. И только китайца повалило на пол, ударив виском о выступающую часть шкафа с аппаратурой. Тонкогубый даже не пошевелился…

* * *

…Внизу, в реве и гуле, Медный все-таки услышал отчаянный вопль – кричала Соня:

– УХОДЯТ! НЕ УДЕРЖИВАЮ!!!

Послышался чей-то хрип. Нехороший хрип.

В самый последний миг какая-то сила словно ковырнула под ним землю и подбросила, вместе с Камиллой. Медный сел на заднюю часть тела, как Ванька-встанька, и в ужасе увидел, как огромный самолет, оглушив ревом, раскатав по земле, накренился серой тенью, пронесся над ним и, разворачиваясь, начал уходить в уже окончательно посветлевшее, безоблачное небо. А оттуда прямо на колени Медного шлепнулось что-то теплое и растопыренное. Мертвая сорока.

Заратустров оказался на поле через пять минут. По пустой взлетной полосе пронесся черный «хаммер», и оттуда выскочил полковник – форменный галстук отстегнут, болтается безжизненным языком, один погон оторвался, съехал набок. Заратустров побежал по траве к ним, а они уже сидели или лежали, сняв шлемы-чашечки. Плохо было только Даниле. Энергетический Танк лежал ничком, а Лис, взгромоздясь на него, длинная и худая, как черная кошка, быстрыми резкими движениями массировала ему шею.

Заратустров, оказавшись рядом, коротко спросил:

– Как?

– В норме, – за Лис ответил Шкипер. – Помяло его немного, конечно. Они по нему ударили. Сразу. И этим вырубили всю систему. Антенна пыталась подключиться, а что толку…

Иван сидел рядышком и, морщась, тер виски.

Медно-рыжие волосы Камиллы горели на солнце. Она поднялась с травы и встала перед полковником с печальной гримасой на лице, чем-то перемазанном… Ну, конечно, она же не забыла наложить косметику под костюм!

Девушка проговорила расстроенно:

– Экселенц… Это очень сильный объект. У Белой Смерти болевой шок, нога отнялась.

Заратустров, казалось бы, не испытывал ни малейшего сочувствия.

– Иголки у каждого из вас в НЗ, – отрезал он. – Если не получается, попробуйте прижигать. Четыре активные точки на ступне. Сами, что ли, не знаете? Все, сворачиваемся и в машину. Отходим… сейчас территорию будем чистить. Вояки уже сюда на всех парах мчатся.

В этот момент раздался грохот. Башенку-гриб расперло огнем, и она медленно обвалилась, истекая огнем и оранжевым дымом. Заратустров резко обернулся, посмотрел на пламя, потом поднес к губам рацию:

– Анисимов? Вынесли?

– Его и жену. Вместе со стулом. Ножки перепилили, – доложила рация. – Гранату уже обезвредили, они в безопасности. А это, как видно, взрывное сработало, резервное. Но там только трупы оставались.

По полосе спешили еще один внедорожник и пузатый корейский автобус с трогательной надписью «ДЕТИ». Ребята стали грузиться в автобус. Полковник уколол глазами Медного:

– Как самочувствие? Первое боевое, да? Со мной поедете или…

– Давайте, с вами, – неуверенно согласился Медный, – вы мне хоть что-то объясните.

Заратустров усмехнулся и направился, не оборачиваясь, к подъезжавшему джипу, так как был уверен, что Медный следует за ним, и обронил на ходу:

– А знание-то приумножает скорби, Андрей Юрьевич! Ну, сами напросились.

…Они уходили с аэродрома незамеченными, как это ни странно – ибо везде царила суматоха. В дверях казармы роты обеспечения метались врачи в белых халатах, пронеслись с ревом две пожарные машины – тушить горящую башню диспетчерского пункта. Медный даже не спрашивал, что значит «чистить территорию». По внешнему виду нескольких врачей и ловко действующих пожарных он уже догадался, что все это – тоже Спецуправление. Какие-то военные с большими звездами еще больше добавляли бестолковости – метались по части, хрипло матерились, размахивали руками…

Под безупречно синим небом автобус с надписью «ДЕТИ» и два джипа проплыли вдоль поднятого шлагбаума, по нервно опущенному барьеру. У будки КПП стояло несколько легковушек с надписью «военная прокуратура».

Полковник сидел впереди, а его джип вела какая-то невысокая девочка, едва ли не школьница, с волосами-дрэдами, сложенными сзади в узел, и в огромных солнцезащитных очках. Тоже спецагент? Она все время молчала. Медный заметил на коротких ноготках худых пальцев, уверенно справлявшихся с рулем, аспидно-черный, местами стершийся лак. Заратустров поискал что-то в ящике для мелочей, нашел и вытянул сигару, блаженно провел ею над верхней губой.

– Последняя… Угостить не могу, Андрей Юрьевич. Но предлагаю сигарету. «Житан», ваши любимые.

– Дайте. Слушайте, я все-таки не понимаю, как это все получилось. ЕЕ увезли?

– Скорее всего, да! – безмятежно ответил Заратустров, словно речь шла о погоде на ближайшие выходные. – Случайно шифровка с указанием места, даты и времени попала к двум хорошим молодым людям. У них был контакт с Иваном, но тот не сразу им раскрылся – не было полномочий. А когда эти молодые люди позвонили Ивану сегодня ночью, было уже поздно. Наш противник… чересчур хорошо подготовился. Один только фокус с птицами чего стоит! Вся наша энергетическая сетка, которая должна была накрыть самолет, как сачком, закристаллизовалась и рухнула. Ну, а ваши… увы, они просто не готовы к таким сильным перегрузкам.

– Но… Но ведь самолет еще можно посадить! – тупо сказал Медный. – Ведь сажают же самолеты с террористами!

– Сбить! – грубовато одернул Заратустров. – Сбить еще можно. Но пока я буду согласовывать это с Москвой… через пятнадцать минут он выйдет из поля ведения диспетчеров Толмачево… И потом, не путайте Божий дар с яичницей. Самолеты с террористами – садят. С магами – никогда.

– Погодите, ну, выйдет – и что?

– А то, что он исчезнет вообще. Обмануть электронные системы, тем более гражданскую электронику, для мага, который у них на борту, – мага такого уровня! – раз плюнуть. Дальность полета «Боинга» модели 737–700 около шести тысяч километров. Думаю, они выйдут из воздушного коридора где-нибудь перед Алма-Атой. А там… Иран или Китай. И дело в шляпе.

Он вздохнул. Машина неслась по лесной дороге, между изумрудными стенами деревьев. Автобус с «детьми», набрав скорость, оторвался от них и исчез вдали.

– Вот почему я и говорю вам, Андрей Юрьевич, – глухо закончил полковник, – мы всего лишь оперативники, вооруженные, конечно, новейшими техническими средствами… Так что дело теперь за вами. Готовьте справочки и документы.

– Зачем? – не понял Медный.

– Поедете скоро.

– Куда?

Заратустров усмехнулся. С наслаждением выдохнул клуб дыма.

– Ну-у… Сначала в Париж. А потом в Египет. В Эль-Кусейр… Ведь мистер Лукас вас ждет, верно?

* * *

…На высоте семь тысяч метров, примерно над границей с Казахстаном, молодая женщина отпустила пилота. Тот, вероятно, уже был без сознания – глаза еще открыты, но уже мертвы. Волосы у него как-то очень быстро побелели за это время и на глазах выпадали, словно эта молодая, на вид атласная кожа молодой женской груди оказалась абразивным камнем… Со странной улыбкой отряхнув что-то с кончиков грудей – какие-то крошки и прилипшие седые волоски, женщина сняла с него наушники и швырнула на штурвал. Потом заметила:

– Я включила автопилот. Теперь ты должен только следить, Яо. Сейчас надо будет снизиться до двух тысяч, а потом, через десять минут, набрать ту же высоту. Думаю, на это у тебя хватит умения? А его вытащи, он уже двадцать минут как мертв.

Китаец, у которого по рассеченному виску еще текла кровь, кивнул без всякого изумления и начал вытаскивать тело в белой рубашке с погонами из кресла. «Боинг» плыл над облачным полем ровно, сыто гудя моторами. В салоне и в кабине было прохладно, но обнаженная по пояс женщина этого, казалось бы, не замечала. Она сорвала с бедер простыню, оставшись в одном кружевном белье, и вышла в салон. Вслед за ней направился и тонкогубый «сержант». Его лицо с самой первой минуты превратилось в бесстрастную маску.

Они молчали. Черноволосая спокойно достала из одной сумки, лежавшей на заляпанном кровью полу, кожаную куртку с мехом, бриджи. Босые ноги в бурых пятнах она засунула в высокие горные ботинки. Голая грудь спряталась в треске «молнии». Если бы тонкогубый умел что-то замечать специально, он бы увидел: татуировка на правом ее полушарии – половинка венчика, из черно-фиолетовой стала темно-багровой, словно раскалилась от неведомого огня.

Их качнуло – лайнер пошел на снижение, погружаясь в пену облаков. Китаец, внимательно слушавший переговоры диспетчеров, убедился – под ними никого нет.

Внезапно женщина, качнув черной головкой, опустилась на колени перед «сержантом» и, склонив голову, своими пухлыми, безупречными губами поцеловала край его пыльных, покрытых липким слоем крови и глины армейских ботинок. Не поднимая головы, она глухо спросила:

– Ты еще будешь помогать нам?

Человек – если он таковым являлся! – ничего не ответил. Он прошел в конец пассажирского отсека, за ящик, и взялся за ручки блокировки люка. Как только он это сделал, дверь отошла, впустив разреженный, морозный, но все-таки воздух, оглушающий свист ветра…

Его голос почему-то перекрывал все эти звуки.

– Я буду помогать вам, пока вы помогаете сами себе, – загадочно проговорил он и исчез.

Только провал люка. И бездонное голубое небо. И перины облаков.

Через три минуты женщина появилась в кабине. Яо сидел за штурвалом.

– У меня еще тут дела! – проговорила она, усмехаясь и поправляя парашют. – Люк закроется автоматически. Через пять минут можешь набирать высоту. Инструкции ты знаешь. Прощай!

Китаец не повернул головы, а только, глядя перед собой в стекло, спросил:

– Он ушел? КТО ОН?

Улыбка искривила губы, которые только что целовали грязный сапог.

– Один наш человек тоже все время спрашивал, кто он. Сейчас он спрашивает об этом на том свете, Яо. Он… Первопричина и Первопредок.

Маленькая фигурка отделилась от серой птицы и камнем полетела вниз, пока не пропала в белой кисее. Дверь люка с шипением автоматически закрылась – такого приспособления нет не только на гражданских «Боингах», но и на серийных военных. А в кабине необычного самолета, с еще более необычными пассажирами и грузом, китаец Яо потянул на себя штурвал. Лайнер снова стал набирать высоту.

Новости

«…находка, сделанная в Багдаде, не вызвала бы интереса мировой археологии, если бы не детальная видеосъемка подземной плавильни, в которой оказались замурованы заживо пять человек. Судя по останкам одежды и оружия, это были двое стражников и трое мастеров. Съемочная группа BBC, присутствовавшая на раскопках вместе с иракскими археологами, сделала часовой документальный фильм об обнаружении этого подземелья, датированного примерно XIII веком нашей эры. Плавильня использовалась для изготовления бронзовой посуды и украшений. На ряде кадров отчетливо видны выцарапанные на глиняных стенах знаки треугольника и квадрата. Некоторые исследователи считают их символами якобы существовавшего в то время могущественного ордена ассасинов, который большинство здравомыслящих европейских ученых считает явной выдумкой…»

Нэнси Сторм. «Багдадские воры»

Charente Libre, Ангулем, Франция